Барбара Радзивилл (Шайноха; Лавров)/РМ 1884 (ДО)

Барбара Радзивилл
авторъ Карл Шайноха, пер. Вукол Михайлович Лавров

Оригинал: польскій, опубл.: 1884. — Перевод опубл.: 1884. Источникъ: az.lib.ru со ссылкой на журналъ «Русская мысль», 1884, книга X, с. 282—320.

ИСТОРИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ К. ШАЙНОХИ.

(Переводъ съ польскаго).

II.
Барбара Радзивиллъ.

1. Свиданіе.

Всякій, въѣхавши въ городъ Вильно триста лѣтъ тому назадъ, прежде всего, замѣчалъ на лѣвомъ берегу Виліи невысокій королевскій замокъ, прилегающій къ стѣнамъ каѳедральнаго собора, а не подалеку обширный дворецъ Радзивидловъ, окруженный деревьями тѣнистаго сада. Строенія эти отдѣлялись другъ отъ друга только неширокой улицей и рѣчкой Виленкой, которая, окруживъ однимъ изъ своихъ рукавовъ королевскій замокъ, тутъ же впадала въ Вилію. Въ замкѣ проживалъ младшій король Зигмунтъ (Сигизмундъ), 25-ти-лѣтній молодой человѣкъ, намѣстникъ великаго княжества Литовскаго, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ овдовѣвшій послѣ своей жены Эльжбеты Ракушанки. Радзивилловскій домъ служилъ мѣстомъ пребыванія двумъ благороднымъ, тоже овдовѣвшимъ, дамамъ. Первая была женою каштеляна виденскаго, гетмана великаго княжества, Юрія Радзивилла, вторая, ея дочь, 25-ти-лѣтняя вдова Троцкаго воеводы Гаштолда. Такъ какъ каштелянка вдовѣла уже четыре, а дочь ея три года, то время обязательнаго траура прошло и обитательницы радзивилловскаго дома безпрепятственно могли посѣщать общество. Имъ случалось даже не одинъ разъ бывать и въ королевскомъ замкѣ, въ покояхъ умершей королевы Эльжбеты, всегда переполненныхъ. гостями. Но дальше простаго знакомства дѣло не шло, а со смертью королевы и послѣднія сношенія замка съ дворцомъ прекратились.

Умершая королева, прекрасная, благочестивая, любимая всѣми, не пользовалась особымъ расположеніемъ своего мужа. Онъ не очень сильно оплакивалъ ее, по природѣ своей дѣятельный, любящій увеселенія, онъ съ трудомъ выносилъ скуку и однообразіе траура. Молодые придворные, окружавшіе Зигмунта Августа, всѣми силами старались по возможности развлекать его. Мѣсто публичныхъ баловъ и пріемовъ заняли холостыя пирушки, среди которыхъ король забывалъ разницу между своимъ высокимъ положеніемъ и положеніемъ своихъ товарищей. Изъ послѣднихъ можно упомянуть о Станиславѣ Безгаллѣ, стольникѣ литовскомъ, двоюродномъ братѣ воеводши Троцкой, и Станиславѣ Довойнѣ, въ то время старостѣ мерецкомъ, а позже воеводѣ полоцкомъ, тоже родственникѣ Радзивилловъ. Довойна, ловкій придворный, отчасти знакомый съ медициной, человѣкъ по тогдашнему времени очень образованный, въ особенности старался развлекать молодаго короля. Конечно, въ такой средѣ шли часто разговоры о самыхъ красивыхъ женщинахъ въ Литвѣ. Одинъ разъ вспомнили о Троцкой воеводшѣ. Король имѣлъ о ней очень неясное представленіе: онъ только мелькомъ видалъ ее на прошлогоднихъ балахъ. Громкія похвалы, которыми осыпали прелестную воеводшу, склонили короля возобновить старыя впечатлѣнія! Окруженный придворной свитой, Зигмунтъ Августъ отправился навѣстить сосѣдей.

Визитъ короля доставилъ немало удовольствія обѣимъ сторонамъ. Зигмунтъ Августъ воочію убѣдился, что толки о красотѣ воеводши не были нисколько преувеличены. Такія же необычайно правильныя черты лица, такой же нѣжный цвѣтъ кожи, такая же стройная фигура не были еще рѣдкостью среди дочерей Литвы. Но чѣмъ она наиболѣе привлекала къ себѣ сердца, такъ это своими прелестными, добрыми глазами и ласковымъ голосомъ, вполнѣ гармонирующими съ медленною граціею ея движеній. На первый взглядъ казалось, что пани Гаштолдъ обладаетъ слабымъ, нерѣшительнымъ характеромъ, но всякій, всмотрѣвшись пристальнѣе въ ея глубокіе, полные думы глаза, въ гордыя очертанія ей высокаго лба, понялъ бы, что подъ такою оболочкой можетъ таиться только великая душа. Сколько внутренней жизни виднѣлось въ этихъ задумчивыхъ, полузакрытыхъ шелковистыми рѣсницами, глазахъ!

Монастырское воспитаніе польскихъ дѣвушекъ внушало имъ всегда скрывать живость души и характера подъ покровомъ благочестивой скромности и смиренія. Конечно, самое положеніе вдовы, не лишая ее прелести молодой дѣвушки, дозволяло Барбарѣ больше свободы въ своихъ дѣйствіяхъ. Женское воспитаніе въ Литвѣ было, все-таки, гораздо менѣе стѣснено, чѣмъ въ Польшѣ, литовскія панны отлично знали силу своихъ прелестей въ дѣлѣ покоренія мужскихъ сердецъ. Молодая литвинка тѣмъ болѣе могла заинтересовать молодаго короля, что онъ, воспитанный среди огненныхъ взоровъ фрейлинъ-итальянокъ своей матери Боны, потомъ всегда вращался въ обществѣ монастырскихъ воспитанницъ Короны и, естественно, жаждалъ общества совершенно противуположныхъ женщинъ. Теперь онъ нашелъ то, что ему было нужно: и красоту, и большую свободу въ обращеніи, — нашелъ и обрадовался, какъ будто увидалъ нѣчто невиданное имъ до тѣхъ поръ.

Въ свою очередь, и впечатлѣніе, произведенное Августомъ, было обидно для его самолюбія. Высокому, стройному молодо человѣку, съ меланхолическимъ лицомъ, съ черными волоса надъ красивымъ лбомъ, не нужно было быть королемъ, что понравиться. Блескъ короны еще болѣе возвышалъ его въ глазахъ матери и дочери. Обѣ съ нетерпѣніемъ ожидали, скоро повторится посѣщеніе короля.

Оно не заставило себя ждать; напротивъ, за однимъ послѣдовало другое, третье и такъ скоро одно послѣ другаго, что терпѣніе обѣихъ женщинъ смѣнилось какою-то странною задумчивостью. Мать и дочь еще не смѣли повѣрить другъ другу своихъ предположеній, что имъ не мѣшало принимать короля и съ большимъ и большимъ дружелюбіемъ, обращать на каждое королевское слово особое вниманіе. Наконецъ, признаки стали такъ ясны, что мать рѣшилась въ дружеской бесѣдѣ намекнуть дочери о любви короля. Пани воеводша знала о этомъ лучше матери, но ничего не отвѣтила. Она стала только немного веселѣе и болѣе оживилась, что приводило короля въ совершенный восторгъ.

Нескрываемыя чувства короля могли только развѣ удивить родственниковъ воеводши, но ни въ какомъ случаѣ не оскорбить ихъ. Дочь дома Радзивилловъ родилась не далеко отъ трона. Ей неприлично было сдѣлаться королевской любовницей, но королю было прилично увѣнчать ея княжескую голову. Если прадѣдъ молодаго Зигмунта Августа, Ягелло, раздѣлилъ тронъ съ небогатой, некрасивой польской шляхтянкой, то почему же его правнуку пренебрегать бракомъ съ прелестной дочерью рода, держащаго въ рукахъ судьбы своего отечества? И такъ, опасаться Радзивилламъ было нечего, хотя будущее сильно интересовало ихъ. Возможность брачнаго союза съ воеводшей всецѣло поглотила ихъ. Пани каштелянка даже не вытерпѣла и обратилась къ помощи тайной силы. Для того ли, чтобъ узнать будущее дочери, или чтобъ сильнѣе раздуть начинающуюся любовь короля, она совѣтовалась съ литовскими ворожеями, съ какимъ-то нѣмцемъ Хогнеромъ и выписала даже изъ Варшавы извѣстную въ то время колдунью. Братья воеводши, родной Николай Рыжій, подчашій литовскій, и двоюродный — Николай Черный, маршалъ литовскій, естественные опекуны вдовы, снисходительно смотрѣли на ухаживанья короля за ихъ сестрой. Если мать и братья разсчитывали на блестящее будущее Барбары, удивительно ли, что она сама не имѣла никакихъ причинъ сомнѣваться въ немъ?

Знакомство короля съ воеводшей тѣмъ временемъ все продолжалось. Прежніе церемоніальные визиты смѣнились простыми, дружескими посѣщеніями. Августъ давно уже открылъ свои чувства предъ воеводшей и былъ выслушанъ болѣе, чѣмъ благосклонно. Все это совершалось въ тайнѣ отъ матери и братьевъ. Тайныя свиданія происходили въ радзивилловскомъ саду. Для большаго удобства, король приказалъ перекинуть мостъ черезъ Виленку, раздѣляющую дворецъ отъ дома его возлюбленной. Черезъ этотъ мостъ, идущій отъ задней калитки дворца къ калиткѣ Радзивилловъ, король каждый вечеръ направлялся въ любимый садъ. Это былъ большой итальянскій садъ, окруженный тѣнистыми шпалерами литовскихъ липъ и елей. Въ задней части сада находились большія пространства, засаженныя вишнями, яблонями и т. п. плодовыми деревьями. Около дворца серебрилось нѣсколько прудовъ, обсаженныхъ по берегамъ пахучими цвѣтами и кустарниками. Тимъ широко разраслись кусты бузины и размарина, тутъ благоухали фіалки и лавенда. Весь садъ, со своею роскошною растительностью, съ возвышающимся по серединѣ дворцомъ, выстроеннымъ недавно по плану итальянскаго архитектора, изъ мало знакомаго матеріала, — изъ кирпичей, — казался тогдашнимъ литвинамъ образцомъ заграничной роскоши и изящества и какъ разъ гармонировалъ съ чувствами молодой, любящей пары, отыскивающей уединенія подъ тѣнью деревьевъ. Чувства короля были чисты. Онъ не позволилъ бы грѣховной страсти запятнать свои отношенія къ любимой женщинѣ. Рыцарскій поклонникъ женской красоты, французскій король Францискъ I не за долго передъ тѣмъ пустилъ на Сену нѣсколько лебедей; изящный сынъ Боны тоже послѣдовалъ его примѣру. Поселившись на маленькомъ, поросшемъ вербою, островкѣ Виліи, недалеко отъ радзивилловскаго сада, лебеди долгое время служили Вильно пріятнымъ напоминаніемъ о любви молодаго короля.

Но не эти сентиментальныя проявленія составляли главную суть саговаго романа. Въ немъ крылось глубокое чувство, согрѣвающее влюбленную пару, въ особенности сердце Августа. Что Барбара любила его, въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Однихъ лѣтъ съ Зигмунтомъ, но какъ женщина, старше его морально, она хорошо видѣла всѣ выгоды своего теперешняго положенія. Позднѣйшія событія достаточно убѣждаютъ насъ, въ¹ какой цѣнѣ была у ней корона. Когда, нѣсколько лѣтъ спустя, упорное сопротивленіе страны противъ признанія брака Барбары съ королемъ угрожало ему даже низверженіемъ съ трона; когда множество сильныхъ пановъ отказались ему повиноваться, а по всей Польшѣ ходили уже слухи о безкоролевьи, въ Барбарѣ ни на минуту не проснулось желаніе усмирить приближающуюся бурю, хотя для этого нужно было отказаться только отъ одного публичнаго объявленія брака, отъ коронаціи. Еслибъ не изумительная ловкость и энергія Августа, Барбара наградила бы мужа за доставленную ей ворону лишеніемъ этой же короны. Корона занимала одно изъ первенствующихъ мѣстъ въ мысляхъ нашей героини. Къ счастью для нея, ей не приходилось притворяться, насиловать себя. Въ порѣ первой молодости, красивый, стройный, вдобавокъ, такъ беззавѣтно любящій, могъ ли Зигмунтъ возбудить въ. женщинѣ другое чувство, помимо любви? Никому и въ голову не приходитъ недовѣрчиво отнестись къ чувствамъ воеводши. Въ концѣ она любила дѣйствительно, всею душою. Но насколько безкорыстнѣе ея любви была любовь Августа! Барбарѣ этотъ союзъ сулилъ только тріумфы да радости, Августу же, вплоть до смерти жены, одни мученія. Еслибъ исторія добродѣтелей королей считалась бы исторіей народовъ, то ничѣмъ непоколебимое постоянство Августа и сила его привязанности заставили бы всѣхъ сказать, что не было на свѣтѣ короля выше Зигмунта по отношенію къ Барбарѣ. Такая глубина и сила чувства дѣлаютъ прелесть свиданій въ саду чище и лучше всѣхъ доселѣ извѣстныхъ романовъ. Какъ мы увидимъ дальше, это знала и цѣнила сама Барбара. Въ торжественную минуту, когда всѣ. земныя, тлѣнныя соображенія меркнутъ передъ вѣчнымъ, она предпочла мѣсто своихъ свиданій чести покоиться посреди королей.

Любовь нашей пары продолжалась нѣсколько мѣсяцевъ, — довольно долго для того, чтобъ вѣсти о ней успѣли разнестись по всей странѣ. Дошли онѣ и до Короны, на дворъ стараго короля Зигмунта. Перепуганная королева Бона, вмѣстѣ съ. королевнами, начала осаждать сына письмами, отговаривая его отъ неровнаго брака. То же самое рѣшила предпринять и радзивилловская семья. Теперь было уже несомнѣнно, что любовь короля созрѣла настолько, что никакія препятствія не преодолѣютъ ее. Даже болѣе: препятствія могли еще больше разжечь ее. И вотъ собрался семейный совѣтъ, состоящій изъ пани каштелянки и обоихъ Николаевъ, Рыжаго и Чернаго. Братья отправились въ королю съ покорнѣйшей просьбой — прекратить свои посѣщенія радзивилловскаро дома, такъ какъ эти посѣщенія на всю семью, а въ особенности на пани воеводшу набрасываютъ дурную тѣнь. Пораженный король сообразилъ всю резонность требованій Радзивилловъ и, всегда готовый идти за первымъ побужденіемъ своихъ великодушныхъ чувствъ, далъ слово, что больше не переступитъ порога дома воеводши. Братья удалились съ глубокимъ поклономъ, по литовскому обычаю. Августъ мужественно подавилъ сердечную боль; больше онъ не долженъ былъ видѣть воеводшу.

И долго, долго не видалъ онъ ее. Но развѣ онъ могъ не видать ее вовсе? Гдѣ то утѣшеніе, которое вознаградитъ его за такую жертву? Дѣйствительно, требовало-ли этого благо народа? Влюбленный король рѣшительно отвергалъ подобное предположеніе. Въ продолженіи своей любви онъ видѣлъ единственное средство вознести? осчастливить любимую имъ женщину. Нѣтъ, онъ не перестанетъ любить. Нужно только снестись какъ-нибудь съ воеводшей, чтобы снова видѣться съ ней тайно въ прелестномъ радзивилловскомъ саду.

Старая пани каштелянка въ это время совѣщалась со своими ворожеями и колдуньями, братья внимательно стерегли садовую калитку, отлично зная, что имъ дѣлать въ случаѣ прихода молодаго короля, а пани воеводша повсюду разыскивала денегъ взаймы. Прекрасныя вдовы очень часто бываютъ въ стѣсненныхъ денежныхъ обстоятельствамъ. Тѣмъ болѣе могло это случиться съ нашей героиней, которая принуждена была дорого оплачивать, чтобъ ея тайныя свиданія не разгласились. И вотъ въ то время, когда молодой король Литвы и Польши горѣлъ всѣмъ пыломъ страсти, прелестная воеводша оставляетъ у какого-то пана Ивановскаго золотую цѣпь и два парчевыхъ чепрака, вѣсящіе вмѣстѣ 227 червонныхъ венгерскихъ злотыхъ и шесть съ половиной гривенъ, за сто двадцать восемь копъ грошей, 96 гарнцевъ меди (послѣдній, вѣроятно, для потребностей большой свиты) и выдаетъ залогодателю обязательство на русскомъ языкѣ.

Черезъ нѣсколько дней послѣ выдачи этого манускрипта Зигмунтъ Августъ, наконецъ, могъ видѣться съ воеводшей. Это бы въ концѣ сентября 1537 года, въ ясную осеннюю ночь. Взявъ съ собою своихъ старыхъ друзей, стольника Кезгаллу и старосту Довойну, — и тотъ, и другой друзья Радзивилловъ, — молодой король знакомою дорогою вошелъ въ любимый садъ. Приближенные короля остались въ сторонѣ, а молодой король поспѣшилъ въ покои воеводши, упасть къ ногамъ возлюбленной. Когда радость новаго свиданія изгладила изъ сердецъ любовниковъ всѣ слѣды горя прошлой разлуки, двери отворились и въ комнату вошли Радзивиллы.

— Ваше величество дали слово не бывать у нашей сестры, — сказали они, — зачѣмъ же вы пришли теперь?

Августъ гордо посмотрѣлъ имъ въ глаза.

— Кто знаетъ? — отвѣтилъ онъ. — Можетъ быть, мое посѣщеніе покроетъ васъ вѣчной славой и честью!

— Дай Богъ! — воскликнули Радзивиллы и, снова растворили двери, позвали ксендза, который находился въ сосѣдней комнатѣ въ полномъ облаченіи. Явилась старая пани каштелянка со стольникомъ Кезгаллой и въ присутствіи этихъ четырехъ лицъ брачный союзъ соединилъ навсегда счастливыя руки застигнутыхъ любовниковъ.

Важный актъ долженъ былъ остаться въ самой строгой тайнѣ. Отъ этого зависѣлъ успѣхъ или неуспѣхъ его обнародованія. Супруга короля осталась при матери, во дворцѣ Радзивилловъ, а свиданія, теперь безпрепятственныя, совершались подъ прикрытіемъ той же таинственности, что придавало имъ еще болѣе прелести.

Къ сожалѣнію, не долго молодой парѣ можно было наслаждаться своимъ счастьемъ. Въ половинѣ ноября Зигмунтъ Августъ долженъ былъ ѣхать въ Польшу, въ Краковъ, чтобы тамъ въ своей семьѣ или на предстоящемъ пётрковскомъ сеймѣ сдѣлать первую попытку придать законный видъ своему браку съ воеводшей. Желаніе упрочить положеніе Барбары заставляло короля разстаться съ нею въ первыя же недѣли супружескаго союза; Августъ мужественно оставилъ любимую женщину для проведенія ея же дѣла и думалъ только о томъ, какъ бы уберечь свое сокровище во время разлуки. Дворецъ Радзивилловъ не казался пригоднымъ для этой цѣли. Требовалась величайшая тайна, даже, можетъ быть, охрана жизни жены короля, на которую могли бы обрушиться всѣ послѣдствія гнѣва отца Зигмунта и ярости его партіи и — кто знаетъ? — подосланные убійцы въ то время вовсе не были рѣдкостью. Барбару нужно скрыть въ какомъ-нибудь отдаленномъ, укрѣпленномъ, недоступномъ мѣстѣ. Какъ разъ этимъ требованіямъ соотвѣтствовалъ радзивилловскій замокъ Дубинки, находившійся въ семи часахъ пути отъ Вильно. Тамъ жена короля должна была прожить неопредѣленное время, подъ охраною своего брата Николая Рыжаго и Станислава Довойны. Около 15 ноября 1547 г. изъ Вильно выѣхало нѣсколько придворныхъ экипажей, увозящихъ короля въ Польшу, а его прелестную супругу въ уединенныя Дубинки.

II. Дубинки.

Со времени поселенія въ Дубинкахъ для Барбары начались дни ея горькихъ разочарованій. Какая страшная разница между сладкими грезами и мечтаніями минувшихъ свиданій съ милымъ въ тѣнистыхъ аллеяхъ виленскаго сада и теперешней суровой дѣйствительностью! Счастье обыкновенной, будничной любви воеводша могла бы найти въ обыкновенномъ брачномъ союзѣ. Единственная утѣха для нея, это — слышать титулъ «ваше королевское величество», которымъ величали прелестную Барбару немногіе ея приближенные друзья и котораго она еще не могла услыхать изъ устъ другихъ, въ присутствіи многочисленной толпы народа. Какъ дорого пришлось ей заплатить за это пятимѣсячной разлукой съ мужемъ, томительною скукою въ одиночествѣ!

Замокъ лежалъ на высокой горѣ, посреди широкой долины, окруженной поросшими лѣсомъ возвышенностями. Подножіе горы омывалось кругомъ озеромъ, — главнымъ укрѣпленіемъ замка. Дальше, по долинѣ лѣтомъ желтѣли нивы, зеленѣли пастбища. Почти весь горизонтъ былъ закрытъ темнѣющимъ по вышинамъ непроходимымъ лѣсомъ.

Воображеніе теперешнихъ туристовъ любитъ представлять себѣ эту окрестность при блескѣ лѣтняго солнца, когда изъ оконъ высокаго замка открывался красивый видъ на простирающіяся внизу пространства зрѣющихъ хлѣбовъ, на вѣнецъ лѣсовъ вокругъ. Но теперь и совсѣмъ нѣтъ замка въ Дубинкахъ; исчезли даже развалины жилища возлюбленной Ягеллона, а когда она въ первый разъ выглянула изъ окна замка, все кругомъ было сѣро подъ непривѣтливымъ осеннимъ небомъ.

Всѣ обстоятельства складывались самымъ неблагопріятнымъ образомъ для Барбары. Разлука съ Августомъ, неизвѣстность, долго ли ей придется жить въ Дубинкахъ, осенняя непогода, наконецъ, самый путь до Дубинокъ, шестнадцати часовая дорога по грязи съ ранняго утра до поздней ночи, — все это неблагопріятно повліяло на супругу короля. Пани каштелянка сама ухаживала за дочерью, а ловкій Довойна исполнялъ обязанности доктора. Съ этой цѣлью, главнѣйшимъ образомъ, Августъ и прикомандировалъ его къ дубинскому замку. Намъ староста мерецкій, правда, не видалъ иныхъ симптомовъ, кромѣ «необъяснимыхъ рыданій, сопровождаемыхъ частыми и глубокими обмороками», но за то эти явленія бывали такъ внезапны и сильны, что старосту безпокоили по нѣсколько разъ не только днемъ, но даже и ночью. Не даромъ бѣдный Довойна жалуется въ письмѣ въ Августу, что если это продолжится долѣе, то онъ съ ума сойдетъ, а прошлая недѣля показалась ему за годъ. Но сквозь эту кажущуюся фамильярность проглядываетъ тонкая лесть. Если такое состояніе духа королевы являлось послѣдствіемъ разлуки съ мужемъ, то недовольство Довойны ясно характеризовало степень любви королевы къ счастливому Августу. Дальше онъ повторяетъ то же, но уже прямо. «Клянусь вашему величеству, — пишетъ онъ, — я никогда не видалъ, чтобы какая-нибудь жена любила такъ своего мужа, какъ ея величество любитъ своего супруга и повелителя. Quia probavi et vidi». Уединеніе дубинской жизни прерывалось только письмами молодаго короля. Позже, прыбывъ на коронный сеймъ въ Пётрковѣ, Августъ долженъ былъ обратить все свое вниманіе на положеніе текущихъ дѣлъ, чтобы, пользуясь обстоятельствами, сгруппировать вокругъ себя партію при дворѣ и въ народѣ, — партію, которая помогла бы ему въ дѣлѣ объявленія Барбары королевой. Оттого королевскія письма становятся болѣе рѣдкими и жители Дубинокъ больше пробавляются вѣстями и слухами изъ Польши, часто совершенно нелѣпыми.

Въ это время прелестная Барбара развлекала себя дѣлами благочестія. Это вѣрное средство должно было положить конецъ ея теперешнему невеселому положенію. Жена короля со смиреніемъ духа сняла свои роскошныя одежды и облеклась въ рубище. Она даже, на время разлуки съ мужемъ, приняла на себя обязанности монахинь бернардинскаго ордена. За два или за три часа до разсвѣта она поднималась съ постели, шла въ церковь, стоящую на замковой горѣ, и тамъ горячо молилась за Августа и себя Придя отъ обѣдни, она каждый день щедро одѣляла милостыней нищихъ и убогихъ, не знающихъ, изъ какой руки они принимаютъ подаяніе. Теперь, съ надеждами на блестящую корону, Барбара приняла видъ сокрушенной, горькой вдовы, оплакивающей смерть мука, чего вовсе не было послѣ смерти Троцкаго воеводы.

Но все это не было въ состояніи утолить тоску разлуки и уединенія. Какимъ счастливымъ считался тотъ день, когда кто-нибудь изъ довѣренныхъ лицъ молодаго короля заѣзжалъ въ Дубинки, чтобы привести оттуда извѣстія Зигмунту! Вмѣстѣ съ нимъ прибывали и письма короля къ женѣ и ея охранителямъ, а часто и подарки. Такой неожиданный посолъ явился въ первую недѣлю пребыванія въ Дубинкахъ, въ лицѣ Флоріана Зебжидовскаго, секретаря Августа. Онъ ѣхалъ вслѣдъ за королемъ въ Пётрковъ. Радостно встрѣтивъ гостя, Барбара заперлась въ комнатѣ писать письмо королю.

Большой листъ бумаги, сложенный вдвое, лежалъ передъ прелестной избранницей Августа. Выбравъ перо, она протянула свою изящную ручку, которую Августъ такъ часто осыпалъ горячими поцѣлуями, въ лѣвый уголъ полулиста и начала:

«Возлюбленный супругъ и повелитель! Ѣдущій за вашимъ величествомъ панъ Зебжидовскій былъ такъ добръ, что заѣхалъ къ намъ въ Дубинки»… Тутъ королева ошиблась, нѣсколько разъ перечеркнула слѣдующее слово и продолжала далѣе: «испрашивалъ меня, не будетъ ли у меня какихъ порученій къ вашему величеству? И, услыхавъ это, я очень обрадовалась, что могу послать черезъ пана Зебжидовскаго письмо къ вамъ, о здоровьѣ и счастьѣ котораго я всегда горячо молю Господа Бога. И еще при томъ письмѣ посылаю вашему величеству (тутъ ошибка въ словѣ „колечко“) колечко, которое убѣдительно прошу ваше величество милостиво принять отъ своей слуги, носить всегда при себѣ и памятовать обо мнѣ». Здѣсь оканчивается первая страница. Перевернувъ листъ, рука Барбары продолжала писать далѣе: «И хотя я не знаю, чѣмъ заслужила свое счастье, и могу ли быть вѣрной помощницей вашего величества, но такъ какъ ваша милостивая воля избрала меня, то прошу васъ вѣрить мнѣ, что я всегда молю Бога за здоровье моего короля и господина и за то, чтобъ поскорѣе увидать его въ добромъ здоровьѣ». Ниже, на серединѣ страницы — «вашего королевскаго величества», а въ самомъ низу, въ правомъ углу — «нижайшая и покорная слуга Б. Р.».

Барбара сложила письмо и, надписавъ: «Его к. в., моему господину, въ собственныя руки отъ королевы Барбары изъ Дубинокъ», запечатала фамильною печатью Радзивилловъ.

Обрадованный порученіемъ, Зебжидовскій не много важнаго могъ передать королю. Настолько же несодержательны были и извѣстія отъ короля изъ Польши. Не смѣя раньше времени открыть тайну своего брака отцу и матери, онъ довѣрился только двумъ вліятельнымъ сенаторамъ: Яну Тарновскому, ксендзу краковскому, и епископу Самуелю Мацѣевскому. Тѣ, не желая вступать съ королемъ въ какія-либо пререканія по этому поводу, почти одобрили его бракъ, но сдѣлать большаго съ своей стороны ничего не могли. Главною цѣлью поѣздки короля было найти какъ можно больше сторонниковъ въ Великой и Малой Польшѣ. Свѣдѣнія о неопредѣленномъ положеніи дѣлъ, очевидно, не могли особенно радовать жителей Дубинокъ.

Такъ прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Зима вступила въ свои права, а вмѣстѣ съ ея приходомъ прибавились новыя заботы и опасенія охранителямъ супруги короля. Если въ выборѣ дубинскаго замка важную роль играли соображенія о его неприступномъ положеніи, то зимою эти соображенія оказывались несостоятельными. Замерзшее озеро, главная защита замка, открывало зимою свободный доступъ къ замку. «Лѣтомъ, — пишетъ староста мерецкій Зигмунту Августу, — когда Дубинскій замокъ со всѣхъ сторонъ окруженъ водою, можно бояться развѣ только одного Бога, но зимою…» Зимою нужно было удвоить бдительность. Охранители королевы такъ и дѣлали, ни днемъ, ни ночью не предаваясь безпечности. Подчашій литовскій вмѣстѣ со старостой обходили стражу у башень замка, а прелестная королева сидѣла у окна своей угольной комнаты надъ озеромъ и не спускала взора съ дороги, не изъ боязни вражескаго нашествія, и только чтобъ увидать, не ѣдетъ ли кто со стороны Вильно, не везетъ ли вѣсти отъ короля.

Въ это время ожиданія извѣстій извнѣ, внутри случилось странное происшествіе. Однажды, когда подчашій и староста бесѣдовали съ королевой въ ея угольной комнатѣ, часть пола обрушилась на ихъ глазахъ. Можно себѣ вообразить испугъ королевы! Полумертвою ее перенесли въ противуположную часть замка. Послѣ тщательнаго и скораго изслѣдованія, староста и подчашій убѣдились, что въ подвалѣ подъ комнатой лопнулъ одинъ изъ сводовъ. Все это было такъ очевидно, что не допускало рѣшительно никакихъ другихъ толкованій. Виною всему недосмотръ самихъ охранителей. Подчашій принялъ всю вину на себя и въ подробномъ письмѣ къ королю изложилъ всѣ обстоятельства дѣла, во избѣжаніе какихъ нибудь ложныхъ и невѣрныхъ слуховъ, которые могли бы понапрасну встревожить короля.

А это было вовсе не лишнимъ. Къ довершенію всѣхъ непріятностей разлуки короля съ обожаемой женщиной, пошли разныя сплетни. Завистливые люди не могли простить Барбарѣ ея возвышенія и начали распускать слухи, неблагопріятные для влюбленной пары. Изъ Дубинокъ въ Пётрковъ, изъ Пётркова въ Дубинки перелетали новости, и очень дурныя новости. Дакъ, недавно, жена литовскаго подскарбія, Горностаева, получила извѣстіе, что будто бы молодой король, видя невозможность признанія его брака родителями и народомъ, началъ охладѣвать къ Барбарѣ и посвятилъ свое сердце новымъ привязанностямъ. Мало-по-малу эта вѣсть дошла до Дубинокъ и сильно взволновала бѣдную Барбару. Только письмо Августа, однимъ словомъ презрѣнія уничтожившаго эту «гнусную ложь», немного успокоило королеву. Точно также и паденіе пола въ Дубинкахъ послужило основаніемъ нелѣпымъ слухомъ въ Коронѣ. Нѣкто панъ Лащъ, только что прибывшій изъ Вильно въ Пётрковъ, перепугалъ Августа подробнымъ описаніемъ происшедшаго. По его словамъ, королева была вся засыпана обломками; глаза ея сильно пострадали отъ известковой пыли. Подчашій, который въ это время, вмѣстѣ съ Довойной, находился внизу, подъ комнатой, сломалъ руку и ногу, а староста мерецкій такъ перепугался, что нѣсколько дней ничего не говорилъ.

Но сплетни умолкли и въ Дубинкахъ вновь воцарилась мертвая тишина. Пребываніе въ этомъ укрѣпленномъ изгнаніи становилось невыносимымъ. Нетерпѣливый староста въ своихъ письмахъ въ королю называлъ теперешнюю свою жизнь «тяжкимъ тюремнымъ заключеніемъ» Подчашій Радзивиллъ могъ себя утѣшать, по крайней мѣрѣ, надеждой скоро увидать корону на головѣ своей сестры. Еще горячѣе мечтала о томъ же Барбара, постоянно глядя въ окно на виленскую дорогу и ожидая, скоро ли увидитъ того, кто скажетъ: «король ѣдетъ!»

И вотъ, наконецъ, королева дождалась письма отъ Августа который писалъ, что Вильно вновь увидитъ его въ половинѣ февраля. Немного спустя, новый гонецъ донесъ, что король уже въ Вильно. Но какъ мало радостные въ этомъ извѣстіи Вмѣсто ожидаемаго призыва прибыть въ столицу Литвы, вмѣсто пріѣзда Августа въ Дубинки, пришло королевское письмо, предписывающее Барбарѣ остаться въ Дубинкахъ до тѣхъ поръ пока обстоятельства не соединятъ супруговъ.

Это письмо какъ громомъ поразило Барбару. Опять ожиданія. Можетъ быть, слухи объ охлажденіи Августа къ ней не были ложными? Обмороки начали вновь повторяться съ прежнею силою Теперь уже и подчашій не могъ ничего подѣлать съ сестрой. Смягченный ея настойчивыми просьбами, онъ самъ отправился въ Вильно разузнать, въ какомъ положеніи стоятъ дѣла, и смотря на строгое приказаніе Зигмунта не повидать королевы и на минуту. Намъ подчашій везъ письмо Барбары къ мужу, письмо, ясно рисующее безпокойство Барбары.

«Я, нижайшая слуга вашего величества, осыпанная ласками вашими, никогда не осмѣлюсь сомнѣваться въ высокомъ расположеніи вашего величества ко мнѣ, и по сей день не сомнѣваюсь, только мнѣ больно одно, что, находясь такъ близко отъ вашего величества, я ничего не знаю о вашемъ здоровьѣ и опасаюсь, какъ бы оно, сохрани Богъ, не пострадало отъ тяжкихъ трудовъ вашихъ и долгой дороги. Пусть во всемъ будетъ воля вашего величества только я удержаться не могу и посылаю къ вамъ вашего вѣрнаго слугу, а моего брата, пана подчашаго, которому я дала порученіе увидать васъ и въ тотъ же день извѣстить меня вашемъ здоровьѣ. Поручаю себя милостивому вниманію вашего величества. Б. Р.»

Подчашій засталъ Августа неизмѣнившимся по отношенію къ Барбарѣ, но обремененнымъ новыми непріятностями. Ничего почти не сдѣлавъ въ Коронѣ, Августъ и въ самой Литвѣ нашелъ неожиданную оппозицію противъ своего брака, въ Вильнѣ для привѣтствія короля паны совѣта великаго княжества, наущенные врагами Радзивилловъ, осадили Августа просьбами оставить безъ послѣдствій теперь уже всѣмъ извѣстный бракъ. Августу далъ отрицательный отвѣтъ; анти-радзивилловская партія начала мстить, распуская нелѣпые слухи о Барбарѣ и распространяя повсюду оскорбительные для ея чести сатиры и пасквили. Послѣдніе даже наклеивались во множествѣ на стѣны замка и ратуши. При такомъ положеніи вещей вовсе не время было публично признать за Барбарой королевскій титулъ. Подчашій получилъ приказъ немедленно вернуться въ Дубинки, увѣрить Барбару въ неизмѣнной привязанности мужа и уговорить ее быть терпѣливою.

Возвращеніе брата мало порадовало Барбару. Терпѣніе ея могло, такимъ образомъ, протянуться на многія лѣта. Письма короля были такъ однообразны, требовали только одного терпѣливаго выжиданія, что потеряли всякую прелесть новизны. Новое двухмѣсячное пребываніе въ «дубинскомъ узилищѣ», невозможность видѣть любимаго человѣка, несмотря на незначительное 7-ми мильное разстояніе, отдѣлявшее ихъ другъ отъ друга, едва ли могло благопріятно дѣйствовать на расположеніе духа Барбары. Она вся измѣнилась, похудѣла, сдѣлалась равнодушною къ окружающему. Въ такомъ состояніи застало ее письмо Зигмунта Августа въ половинѣ апрѣля мѣсяца. Какая неожиданная, поразительная новость заключалась въ этомъ письмѣ! Вотъ что писалъ король:

"Панъ подчашій! Необходимо и въ высшей степени важно, — а почему, вы узнаете отъ меня впослѣдствіи, — чтобъ ея величество, наша возлюбленная супруга, прибыла въ Вильно завтра ночью, тайно, и остановилась бы въ вашемъ домѣ. Вещи, которыя ей необходимы, могутъ быть привезены въ субботу. Намъ же необходимо, sic astra volunt, чтобы завтра certe, certissime она была въ Вильно. Что касается ея вступленія въ замокъ, о томъ поговоримъ при личномъ свиданіи. Четвергъ, 48. Sigismundus Augustus Rex Рсь.

Такъ вотъ зачѣмъ такъ неожиданно призывали Барбару! Бе хотятъ ввести въ замокъ и представить всему народу великаго княжества, какъ супругу короля и князя! Откуда такая неожиданная перемѣна? Привезшій письмо на всѣ вопросы отвѣчалъ, что онъ ничего не знаетъ и что ни въ Вильно, ни при королевскомъ дворѣ особаго ничего не случилось. Письмо Зигмунта Августа откладывало на дальнѣйшее время всякое объясненіе. Нужно было подавить безплодное любопытство и поскорѣе собираться въ дорогу. Какъ веселы были эти хлопоты Барбарѣ! Благодаря ея усиліемъ, утромъ слѣдующаго дня она могла оставить ненавистныя Дубинки. Послѣ пятимѣсячной жизни въ ихъ стѣнахъ, она помчалась въ каретѣ шестерикомъ по знакомой, хорошо знакомой дорогѣ въ милое Вильно, въ старинный великокняжескій замокъ.

III. Въ маломъ замкѣ.

Двухдневный промежутокъ времени, который истекъ отъ посылки королевскаго письма, совершенно измѣнилъ положеніе дѣлъ въ Вильно. Окружающіе Зигмунта, свита, дворъ, населеніе города, — все было занято свѣжею вѣстью изъ Кракова. Старый король Зигмунтъ умеръ. Донесъ о томъ королю высланный изъ Кракова секретный гонецъ. Черезъ четыре дня прибылъ оттуда Янъ Пшерембскій, ксёндзъ-пробощъ каѳедральнаго собора, съ торжественнымъ извѣстіемъ о смерти стараго и вступленіи на престолъ давно уже коронованнаго молодаго короля. Зазвонили всѣ виленскіе колокола и зажглись тысячи восковыхъ свѣчей внутри виленскихъ храмовъ, при унылыхъ напѣвахъ заупокойной службы. Зигмунту Августу нужно было какъ можно скорѣе торопиться въ Краковъ принять бразды правленія. Близкій его отъѣздъ стянулъ въ Вильно массу пановъ, явившихся проститься съ своимъ великимъ княземъ. Среди всеобщаго шума и волненія, приготовленій къ выѣзду короля изъ столицы и порученія управленія дѣлами великаго княжества совѣту магнатовъ, могъ ли обратить на себя вниманіе тихій въѣздъ жены короля и ея поселеніе въ фамильномъ домѣ Радзивилдовъ? Тамъ, скрываясь это всѣхъ, тихо прожила она нѣсколько слѣдующихъ дней, до вторника 17 апрѣля 1548 года.

Въ этотъ памятный день Зигмунтъ Августъ созвалъ къ полудню въ замокъ на великій совѣтъ всѣхъ проживающихъ въ Вильно пановъ и сановниковъ литовскихъ. Множество публичныхъ дѣлъ задержало собравшихся въ замковой залѣ до часу пополудни, или, какъ тогда говорилось, до девятнадцати часовъ. Въ это время въ комнатѣ, прилегающей къ залѣ, послышался шумъ шаговъ нѣсколькихъ человѣкъ. Зигмунтъ Августъ услыхалъ это съ очевиднымъ удовольствіемъ и, привставъ съ мѣста, обратился къ совѣту: «Важныя причины заставляли меня скрывать до сегодня то, что я теперь открываю вамъ. Барбара Радзивидлъ, воеводша Троцкая, — моя жена, обвѣнчалась со мной по христіанскому обряду, цъ присутствіи ея родственниковъ. Знайте, что подобный союзъ, заключенный законнымъ образомъ между христіанами, никакая сила расторгнуть не можетъ». Онъ приблизился къ дверямъ залы и распахнулъ ихъ. Въ сѣняхъ стояла Барбара, въ великолѣпной королевской одеждѣ, въ сопровожденіи братьевъ и многочисленной свиты пановъ и дамъ, высланныхъ королемъ въ радзивилловскій дворецъ для сопровожденія королевы.

Представивъ удивленному совѣту прелестную Барбару, король выразилъ желаніе, чтобы отнынѣ ее, «избранную имъ изъ знатнѣйшаго дома Литвы и рожденную отъ знаменитаго отца, почитали повсюду и отдавали почести, какъ королевѣ и госпожѣ». Послѣ этихъ словъ онъ приблизился къ Барбарѣ, какъ къ признанной женѣ, взялъ ее за руку и, сопровождаемый всею свитою, повелъ во внутренніе покои, назначенные для ея помѣщенія. Но нужно было озаботиться о назначеніи штата для двора королевы. Станиславъ Мацѣевскій, братъ приверженца короля, епископа краковскаго, получилъ званіе гофмейстера, Янъ Тарло — подчашаго — Станиславъ Довойна, охранитель королевы во время пребыванія въ Дубинкахъ, былъ награжденъ полоцкимъ воеводствомъ. Торжественный обѣдъ закончилъ этотъ памятный для Барбары день, — первый шагъ ея къ трону.

Столь горячо ожидаемая корона была близка, но какою цѣною пришлось покупать ее! Предстояла вторая тяжелая разлука. Прочло десять дней и Августъ вновь долженъ былъ покинуть Барбару и спѣшить въ Краковъ. Утро 28 апрѣля напомнило Барбарѣ ея жизнь въ Дубинкахъ. Изъ семи мѣсяцевъ ея супружеской жизни начинался шестой разлуки съ любимымъ человѣкомъ. Не пришлось ли когда-нибудь Барбарѣ пожалѣть о королевскомь санѣ Августа? Не случилось ли ей позавидовать простымъ, неизвѣстнымъ людямъ, которымъ судьба не предписываетъ разставаться другъ съ другомъ?

Барбара улыбнулась бы только при такомъ сентиментальномъ вопросѣ. Кто узналъ все очарованіе короны, можетъ ли тотъ жаловаться на ея тяжесть? Здѣсь, на каждой ступени, на этой лѣстницѣ Іакова отъ земли къ небесамъ, открывается новый горизонтъ наслажденій и страданій, новая сфера стремленій и порывовъ, незнакомая толпѣ. Здѣсь всѣ будничныя, обыденныя страсти кажутся мелкими и ничтожными; то, что снизу кажете такимъ, на верху представляется иначе, въ иномъ освѣщеніи новыхъ краскахъ; любовь нашей Барбары, всѣми силами души стремящейся къ коронѣ, почти теряетъ всякій видъ идиллической любви. Самая пылкая мечта обыкновенныхъ любовниковъ — совмѣстное пребываніе другъ съ другомъ уступило здѣсь мѣсто полному подчиненію обстоятельствамъ, почти постоянной разлукѣ, жажда дѣлить свои мысли, слить души во едино должна была въ романѣ Барбары преобразиться въ подчиненныя отношенія слуги къ господину, — слуги, обязанной каждое вольное слово люби стѣснять каменной стѣной неизмѣнной формулы — «ваше величество». Неужели же, въ награду за всѣ эти пожертвованія, она не могла мечтать о воронѣ, о союзѣ съ монархомъ?

Барбара поняла свою роль, примирилась съ необходимость разлуки и нетерпѣливо ожидала того момента, когда мужъ позоветъ ее въ Польшу, въ замокъ краковскій, въ тотъ благословенный край, гдѣ корона увѣнчаетъ ея главу. А пока малый виленскій замокъ долженъ былъ удовлетворять ея страсти къ владычеству. Жену Августа окружалъ многочисленный и блестящій дворъ. Самые важные сановники княжества отдавали ей надлежащую честь; молодые, незнакомые съ бывшей воеводшей Троцкой, спѣшили съ заявленіемъ своей преданности великой княжнѣ литовской. Тѣмъ труднѣе было сладить со старыми панами. Они, знающіе Барбару съ малыхъ лѣтъ, привыкли требовать отъ нея больше почтенія къ своимъ старымъ годамъ, чѣмъ повиноваться ей, какъ королевѣ. Среди церемоніальныхъ пріемовъ Барбара чувствовала себя глубокое оскорбленною. Ея горькія жалобы на недостаточно почтительные поклоны, а иногда даже и ядовитыя слова нѣкоторыхъ литовскихъ матронъ дошли до короля въ Краковъ. Къ большому неудовольствію Барбары, мудры Зигмунтъ Августъ посовѣтовалъ ей старинное средство — терпѣніе. «Что касается тѣхъ старыхъ дамъ, — пишетъ король къ Рыжему Радзивиллу, постоянному опекуну сестры и повѣренному короля, то пусть она потерпитъ до нашего свиданія. Мы ясно видимъ, что онѣ не имѣютъ ни малѣйшей причины вести себя такъ, и по теперешнимъ временамъ приходится терпѣть и ждать».

Спокойный тонъ короля, когда дѣло касалось оскорбленій его жены, въ глазахъ Барбары едва ли могли смягчить послѣдующія строки, полныя заботливости о здоровьѣ и безоопасности королевы. Король узналъ, что она слушала обѣдню на св. Пасху въ каѳедральномъ соборѣ св. Станислава, гдѣ производятся кирпичныя работы, и встревожился. «А ну, какъ сверху упадетъ кирпичъ, или его кто-нибудь сброситъ на королеву? Всегда нужно быть осмотрительнымъ, — пишетъ король въ подчашему. — Лучше, еслибъ ея величество была въ церкви св. Анны. Или, если ужь ей непремѣнно хотѣлось быть въ каѳедральномъ соборѣ, то можно было бы сдѣлать балдахинъ». Король во всѣхъ письмахъ настойчиво упрашиваетъ, чтобъ Барбара не вѣрила неблагопріятнымъ слухамъ изъ Короны, что ему строятъ преграды по поводу объявленія ихъ брака. «Вѣдь, такимъ образомъ можно сильно повредить своему здоровью, къ величайшему нашему огорченію». Такая нѣжная заботливость проявляется въ каждомъ письмѣ Августа къ Барбарѣ. Въ ихъ романѣ онъ спустился внизъ, чтобъ поднять ее до своего уровня; для нея онъ готовъ былъ пожертвовать своимъ королевскимъ достоинствомъ. Онъ силами своего сердца, лучшими чувствами своей души оплачивалъ всѣ издержки предпринятой имъ игры, тогда какъ Барбара заслужила отъ своихъ ближайшихъ родственниковъ и друзей суровое предостереженіе, чтобъ на будущее время «склоняла сердце и колѣна передъ королемъ, да не такъ, какъ прежде, а не то Богъ покараетъ такую неблагодарность за благодѣяніе, которое изъ праха возводитъ ее на тронъ».

Но всѣ эти напоминанія были напрасны. Барбара не сомнѣвалась уже болѣе въ Августѣ. Корона, власть были такъ недалеко отъ нея… А пока можно было пользоваться тѣмъ, что давала ей судьба въ настоящее время.

Со времени переѣзда Барбары въ Вильно и здоровье ея улучшилось, и расположеніе духа ея стало яснѣе. Правда, поведеніе старыхъ дамъ и злостные слухи, идущіе изъ Короны, бросали темныя пятна на ея свѣтлую дорогу, но и это до поры, до времени. Скоро Зигмунтъ вызоветъ ея изъ малаго великокняжескаго дворца въ Краковѣ въ королевскій дворецъ и тогда лучезарнаго свѣта ея солнца не затмятъ никакія тучи. Прошло пять мѣсяцевъ послѣ разлуки и желанная минута наступила.

Въ своихъ письмахъ Августъ нерѣдко упоминалъ, что очень хотѣлъ бы видѣться съ женою. Радзивиллы, конечно, воспользовались удобнымъ случаемъ и довели до свѣдѣнія короля, что одна лишь надежда на скорое свиданіе благопріятно вліяетъ на здоровье и состояніе духа королевы. Заботливый Августъ, въ свою очередь поспѣшилъ воспользоваться указаннымъ ему лѣкарствомъ. Вскор послѣ этого намека пришло длинное королевское письмо, въ которомъ подчашему предписывалось немедленно привезти сестру въ Польшу, именно въ городъ Радомъ, гдѣ ее будетъ ждать самъ Августъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, были отданы приказанія Довойнѣ, королевскому конюшему относительно лошадей и экипажа для королевы.

Неторопливая всегда, Барбара на этотъ разъ не медлила съ приготовленіями къ дорогѣ. Будь, что будетъ, но дорога эта все-таки, приближала ее къ трону. До сихъ поръ Августъ съумѣлъ увѣрить мать и пановъ польскихъ въ своемъ непоколебимомъ постоянствѣ къ Барбарѣ, такъ что они не могли уже открыто противиться королю, а чтобы не встрѣтить сопротивленія и въ народѣ, Августъ постановилъ отложить созывъ сейма какъ можно долѣе, до тѣхъ поръ, пока это не будетъ выгодно для его плановъ. Королева же въ это время непремѣнно должна была ѣхать въ Польшу и, показавшись народу, незамѣтно приблизиться въ коронѣ.

IV. Путь къ коронѣ.

Выѣздъ Барбары изъ Вильно въ первой половинѣ сентября 1548 г. совпалъ съ годовщиной ея тайнаго брака съ Августомъ. Начало осени, увядшіе листья которой устилали молодому королю въ прошломъ году дорогу любви, теперь такими же самыми листьями прощалось съ Барбарой. Обрадованная предстоящимъ путешествіемъ, прекрасная путешественница не знала, что это прощанье будетъ послѣднимъ.

Барбару сопровождала многочисленная свита. Главными лицами были гофмейстеръ двора Станиславъ Мацѣевскій, каштелянъ любельскій и братъ королевы Николай, подчащій литовскій Дорога шла на Гродно, Бѣльскъ и Подлясье. Въ Ловшицахъ первомъ городкѣ короны польской, королеву привѣтствовалъ придворный отрядъ изъ двѣнадцати всадниковъ, подъ начальствомъ Флоріана Зебжидовскаго, командированнаго королемъ къ услугамъ королевы. У слѣдующаго польскаго города, Лукова произошла торжественная встрѣча королевы сановниками королевства: воеводами русскимъ, вроцлавскимъ, любельскимъ, каштеляномъ радомскимъ и епископомъ полоцкимъ. Тутъ же присутствовали и дамы: княгиня Мазовецкая съ дочерью, воеводши русская и подольская, каштелянка сонденцкая и при этихъ многія другія. Всѣ эти паны и пани ѣхали съ королевой вплоть до Радома. Тамъ, за четверть мили передъ городомъ, король Августъ встрѣтилъ жену. Подчашій литовскій такъ описываетъ эту сцену въ письмѣ къ матери:

«Его величество стоялъ въ полѣ, саженяхъ въ двадцати отъ дороги. Тамъ было послано отъ короля до дороги, прямо по землѣ, черное ліонское сукно. Карета, королевы подъѣхала какъ разъ къ самому сукну. Тутъ королева вышла и пошла къ королю, а онъ ей на встрѣчу. Почти на половинѣ этого сукна они и сошлись, Подканцлеръ отъ имени короля радушно привѣтствовалъ королеву, но воевода любельскій произнесъ отъ имени королевы такую почтительную и покорную рѣчь, что она всѣмъ присутствующимъ очень понравилась. Онъ все повторялъ: ея величество, королева, моя милостивая госпожа, вѣрноподданная слуга и жени вашего королевскаго величества, моего милостиваго господина. Больше всего понравилась людямъ эта покорность. Въ Радомѣ у короля былъ обѣдъ. Послѣ обѣда онъ поднялся наверхъ къ королевѣ и пробылъ у нея съ часъ. Народу на улицу набралось видимо-невидимо. Иные молились за короля и королеву, другіе ворчали что-то. Такъ и всегда бываетъ, когда соберется много народу: всѣмъ не угодишь. Слава Богу, пророчество пана Глѣбовича не сбылось: Онъ говорилъ, что меня въ Польшѣ повѣсятъ, а королеву утопятъ въ Вислѣ. А теперь королева вмѣстѣ съ мужемъ, да и меня тутъ видѣть рады и принимаютъ съ честью. Что дальше съ нами будетъ — надѣюсь на Бога».

Дѣйствительно, Божья помощь была необходима. Время торжества еще не наступило. Напротивъ, теперь-то и готовились самые тяжкіе удары, наступала пора самыхъ суровыхъ испытаній. Несмотря на свое крайнее нежеланіе, Августъ долженъ былъ созвать сеймъ черезъ нѣсколько недѣль послѣ прибытія Барбары, въ концѣ октября. Было объявлено, что главный вопросъ, предложенный на разсмотрѣніе сейма, будетъ вопросъ о бракѣ короля. Общее настроеніе коронной шляхты сулило мало хорошаго королевскимъ намѣреніямъ. Можетъ быть, предстоялъ страшный выборъ между Барбарой и короной. Пронесетъ ли Богъ тучу надъ любящею четою?

Въ виду такого угрожающаго положенія, нельзя сказать, чтобы жизнь нашихъ молодыхъ супруговъ текла безмятежно. Для того, чтобы отравить все, достаточно уже было массы гнуснѣйшихъ пасквилей, которые представляли народу бракъ короля въ самомъ непривлекательномъ видѣ. Наконецъ, черезъ три недѣля Барбарѣ вновь пришлось разстаться съ мужемъ. Обязанности звали его въ Пётрковъ на все время созваннаго туда сейма Барбара осталась въ Радомѣ.

Здѣсь была самая ужасная остановка на ея дорогѣ въ коронѣ, на дорогѣ въ замокъ краковскій. Едва ли въ жизни Барбары бывали два такихъ неспокойныхъ мѣсяца, какъ во время грознаго пётрвовскаго сейма. Каждая дерзкая выходка, всякій смѣлый голосъ могъ порвать ту слабую нить, какою, по мнѣнію почти всего народа, была соединена королевская чета. При такомъ, тревожномъ положеніи дѣлъ необходимо было знать точно о всякой мелочи. Между Пётрковымъ и Радомомъ то и дѣло сновали гонцы съ королевскими письмами. Нетерпѣливость Барбары и ея способность раздражаться отъ всякой мелочи (на что ея приближенные жаловались еще въ Дубинкахъ и Вильно) теперь стали рѣшительно невыносимы, въ особенности для тѣхъ, кто долженъ былъ извѣщать ее о подробностяхъ сейма, — для короля и Николая Радзивилла. А вѣсти изъ Пётркова были таковы:

Первые дни сейма, отъ 1 до 5 ноября 1548 года, прошли безъ упоминанія о королевскомъ бракѣ. Только 11 ноября, въ понедѣльникъ, на общемъ собраніи сената и депутатовъ, разбиравшемъ, по обычаю, то, чего нужно бы желать отъ короля, троихъ выборныхъ отъ депутатовъ, въ особенности одинъ изъ нихъ, Лупа Подловскій, въ горячей рѣчи убѣждали сенатъ, чтобы онъ вмѣстѣ съ палатой депутатовъ, принудилъ короля нарушить тайный бракъ. Желаніе это раздѣлялось почти всей палатой депутатовъ, всей шляхтой, всей (выражаясь теперешнимъ языкомъ) демократической половиной сейма. Подозрительная шляхта боялась какъ бы новое родство короля съ одной изъ могущественнѣйшихъ фамилій страны не нарушило равновѣсія свободы, не усилило партіи магнатовъ насчетъ шляхетской партіи. Въ свою очередь, магнаты, въ особенности сенатъ, благосклонно относились къ браку короля. Но сколько поддержки ни находилъ король и сенатѣ, все это парализировалось оппозиціей противной сторонъ личнымъ нерасположеніемъ королевы Боны въ Барбарѣ и интригами краковскаго воеводы Петра Кмиты, ищущаго популярности у шляхты. Во всякомъ случаѣ борьба предстояла страшная. На другой день, во вторникъ, король лично выслушивалъ желанія сейма. Прежде говорили сенаторы, потомъ депутаты; всѣ уже открыто касались вопроса о королевскомъ бракѣ и почти всѣ осуждали его. Сенаторы, правда, допускали возможность какъ-нибудь уладить дѣло къ обоюдному удовольствію, но депутаты тѣмъ рѣшительнѣе ставили свою оппозицію. Въ этомъ духѣ каснорѣчивѣе всѣхъ говорилъ русскій депутатъ Баратынскій, подъ конецъ его рѣчи, перешедшей въ тонъ просьбы, всѣ депутаты опустились на колѣна, со слезами умоляя короля внять желаніямъ народа. Взволнованный король всталъ, обнажилъ тому и заявилъ сейму, что свой отвѣтъ откладываетъ до завтра, чтобы зрѣло обдумать дѣло.

На слѣдующій день король спокойно, но рѣшительно сказалъ, то не можетъ нарушить супружеской клятвы, прибавивъ при томъ, что во всемъ остальномъ онъ будетъ согласоваться съ волей народа. Король проговорилъ свою рѣчь и вышелъ изъ залы.

Сенаторы въ глубинѣ души ничего не имѣли противъ брака, о, смущенные настойчивостью депутатовъ, колебались. Новыя просьбы депутатовъ, новые происки сторонниковъ Боны и новыя интриги Кмиты, наконецъ, побудили и сенатъ возобновить просьбу признаніи брака недѣйствительнымъ. Обѣ палаты соединились ли этой цѣли 14 декабря на засѣданіи въ присутствіи самого короля. Это былъ, какъ говорятъ современные лѣтописцы, день великаго испытанія для Августа. Первымъ заговорилъ президентъ палаты депутатовъ, прося короля о позволеніи возобновить просьбу, одинъ разъ уже отвергнутую королемъ. Когда Зигмунтъ Августъ позволилъ, всталъ отъ лица всѣхъ пановъ совѣта и рыцарства графъ Андрей Гурскій, каштелянъ и староста познанскій. Длинная и суровая рѣчь его повторила всѣ существующіе аргументы противъ королевскаго брака. Когда ораторъ кончилъ, ничѣмъ непоколебимый король въ длинной, такой же спокойной и рѣшительной, какъ прежде, рѣчи повторилъ, что ни за что не нарушитъ разъ заключеннаго союза. Дѣло этимъ не кончилось. Пользуясь сильнымъ недовольствомъ сейма, поднялся съ мѣста Кмита отвѣтить на рѣчь короля, но смѣлость оратора, его рѣзкія выраженія такъ сильно разгнѣвали Августа, что онъ прервалъ рѣчь и приказалъ Кмитѣ замолчать. Тогда все собраніе почло себя оскорбленнымъ въ лицѣ Кмиты. Воевода Рафаилъ Лещинскій едва могъ унять расходившихся депутатовъ. Король, уважая право каждаго, извинился за нетерпѣливый перерывъ голоса Кмиты, и для того, чтобы совсѣмъ покончить съ поднятымъ вопросомъ, сказалъ слѣдующее: «Что случилось, того передѣлать нельзя; и вамъ, господа, гораздо приличнѣе просить меня не о томъ, чтобы я измѣнилъ клятвѣ, данной мною женѣ, а, напротивъ, сдерживалъ бы ее по отношенію ко всѣмъ прочимъ. Я не покину своей жены, пока Господь Богъ не призоветъ меня къ себѣ. Моя совѣсть дороже мнѣ любаго королевства въ свѣтѣ». Король, глубоко растроганный, сейчасъ же оставилъ засѣданіе. Все собраніе пришло въ страшное волненіе. Разгоряченные предводители партій громко клялись не оставлять своего сопротивленія вплоть до добровольнаго развода короля или объявленія недѣйствитеьнымъ его незаконнаго брака. Янъ Тенчинскій, воевода сандомірскій, увлекшись, закричалъ, что предпочелъ бы видѣть въ краковскомъ замкѣ самого Солимана, чѣмъ Барбару королевой польской. Гнѣзненскій архіепископъ, Николай Дзериговскій, пылкій великополянинъ, предложилъ грѣхъ Зигмунта Августа, который онъ совершитъ, покинувъ Барбару, разложить на всѣхъ жителей королевства. Къ этому же мнѣнію присоединился епископъ пшимышскій, Дзядускій. Все стояло за разводъ короля.

Для практическаго осуществленія этой цѣли не оставаломь иного средства, какъ только прекращеніе всѣхъ дѣлъ этого сейма, т.-е. нужно было, по просту, сорвать сеймъ. Къ этому и склонялись члены сейма. Они надѣялись, что послѣ этого сейма, будетъ созванъ новый, на которомъ желанія народа войдутъ въ силу. Въ этомъ духѣ Янъ Сѣраковскій, президентъ рыцарскаго сословія, отъ имени депутатовъ простился съ королемъ, прибавивъ, что послѣ неудачнаго разрѣшенія вопроса о супружеств съ мѣста короля сейму неудобно разбирать прочія дѣла. Прежде всего нужно было помѣшать королю (какъ это всегда водилось) послѣ сейма рѣшить нѣсколько судебныхъ дѣлъ. Обычай этотъ съ давнихъ поръ былъ прерогативый королевской власти. Но король спокойно самъ принялся за разборъ дѣлъ и тяжущіеся по большей части въ молчаніи подчинялись его приговорамъ. Но Августа и здѣсь ожидалъ тяжелый ударъ. Станиславъ Матвѣй Стадницкій изъ Змигрода, противникъ королевскаго брака, связанный родствомъ со многими фамиліями, въ особенности съ родомъ Зборовскихъ, заявилъ свою неподсудность суду короля, власть котораго, яко бы, не была утверждена рыцарскимъ сословіемъ; Стадницкій громко заявилъ, что нѣтъ болѣе короля въ Польшѣ. Его примѣръ, его родственныя связи, махинаціи королевы Бони въ соединеніи съ своевольствомъ шляхты, сильно потрясли пока непоколебимое значеніе короля. А тутъ еще письменная дѣятельность славнаго въ то время Станислава Ожеховскаго, его страстныя брошюры, направленныя противъ королевскаго брака. Подкрѣпляемое всѣмъ этимъ, шляхетское сословіе дозволяло себѣ отрицать существованіе короля въ Польшѣ, толковать о безкоролевьи. Кто могъ предвидѣть, что принесетъ будущій сеймъ?

Положеніе короля было до такой степени отчаянное, что самъ Зигмунтъ Августъ не прочь былъ усмирить бурю отказомъ отъ нѣкоторыхъ привилегій, требуемыхъ имъ для Барбары, отказаться отъ коронаціи и ограничиться только однимъ признаніемъ брака. Въ этомъ смыслѣ онъ писалъ и брату Барбары, подчашему, спрашивая совѣта. Но Радзивиллы и Барбара готовы были скорѣе подвергуть короля опасности лишиться короны, чѣмъ самимъ отказаться отъ нея. Убѣдительное письмо подчашаго умоляло короля оставить его пагубную мысль. Августу, живущему теперь для Барбары, достаточно было услышать, что лишеніе надежды на коронацію огорчаетъ обожаемую имъ жену и можетъ подорвать ея здоровье. Онъ отписалъ подчашему: «что касается коронаціи, то мы будемъ дѣйствовать, какъ вы пишете» — и со своимъ обычнымъ терпѣніемъ и опытностью вновь продолжалъ лавировать противъ неблагопріятнаго вѣтра. Чтобы воспользоваться временными выгодами своего положенія, освоить Барбару со всѣми случайностями будущаго сейма, король рѣшилъ перевести ее въ Краковъ. Съ этой цѣлью королева, послѣ трехмѣсячнаго пребыванія въ Радомѣ, переѣхала поближе къ Кракову, въ Корчинъ. Черезъ нѣсколько недѣль, 9 февраля 1549 года, король, окончивъ разборъ судебныхъ дѣлъ въ Петрковѣ, тоже прибылъ въ Корчинъ, чтобы отвезти оттуда королеву въ краковскій замокъ.

13 февраля состоялся торжественный въѣздъ въ столицу. Узнавъ о намѣреніи короля, въ Корчинъ съѣхались епископъ краковскій Самуэль Мацѣевскій и каштелянъ Янъ Тарновскій.

При королѣ находились епископъ холмскій Янъ Дрогоёвскій, воеводы Стажеховскій и Зборовскій, каштеляны сандомірскій, висжицкій и войницкій. По дорогѣ въ Краковъ короля встрѣтили въ Прошовицахъ еще много пановъ и дамъ. Окруженная многочисленною и пышною свитою, королевская чета торжественно привѣтствуемая звономъ колоколовъ, въѣхала въ краковскія стѣны. Передъ городомъ короля встрѣтилъ городской совѣтъ. При въѣздѣ въ городъ впереди шли пажи короля и магнатовъ, за ними пышно разодѣтые дворяне и потомъ, окруженный высшими сановниками, самъ молодой король. За ними слѣдовала королева со своею свитою и дамами. На замковой горѣ короля ждало духовенство. Аббатъ могильскій далъ приложиться ко кресту сначала королю, потомъ королевѣ; капитулъ привѣтствовалъ царственную чету привѣтствіемъ, послѣ чего соборъ огласился торжественными звуками органа — Te deum laadamus. Королева заняла помѣщенія въ покояхъ, гдѣ всегда пребывали королевы, а король въ другихъ, напротивъ.

У. Въ краковскомъ дворцѣ.

Мечты Барбары осуществились. Мало-по-малу избранница короля прошла своею тернистою дорогою отъ «дубинскаго заключенія» до краковскаго дворца. Радости Барбары не было конца. Едва только король пріѣхалъ въ Корчинъ, едва сдѣлалось извѣстнымъ его намѣреніе перевести Барбару въ краковскій дворецъ, какъ гофмейстеръ двора королевы, каштелянъ любенскій Жацѣевскій, пишетъ ея брату, Николаю Рыжему: «Наконецъ-то я могу вздохнуть спокойно; все устроилось лучше, чѣмъ мы ожидали. Тѣ, которые еще такъ недавно противились королевскому браку, теперь, при видѣ непоколебимой рѣшимости его величества, готовы взять назадъ свои слова. Ей Богу, кажется, и самъ я помолодѣлъ, и твердо надѣюсь, что Господь пошлетъ намъ послѣ бури ясные дни».

Дѣйствительно, водвореніе Барбары въ королевской резиденціи, ясное доказательство твердости короля, сильно повліяло на настроеніе умовъ тогдашняго общества. Отсутствіе же какихъ-либо доводовъ прямому сопротивленію Барбарѣ придавало совершившемуся факту еще большую силу. Общественное мнѣніе, вѣчно измѣнчивое, очевидно, начало склоняться на противную сторону. А тутъ еще подоспѣло новое свидѣтельство твердости короля. Черезъ 10 недѣль послѣ водворенія Барбары въ краковскомъ дворцѣ, Зигмунтъ Августъ новыми актами подтвердилъ свое благоволеніе къ женѣ, публично огласивъ въ столицѣ, что онъ предоставляетъ Барбарѣ въ пожизненное владѣніе краковскій дворецъ, со всѣми прилегающими къ нему угодьями, и многія земли и имѣніи въ Литвѣ и Жмуди, со всѣми доходами. Другая новость гласила, что рьяный Стадницкій, дотолѣ энергически сопротивлявшійся компетенціи суда короля, теперь подчинился ему и публично, торжественно просилъ у Зигмунта прощенія. Наконецъ, къ партіи короли присоединился и его могущественный соперникъ, воевода краковскій Петръ Кмита. Послѣ долгихъ колебаній, подчиняясь вліянію обстоятельствъ, онъ, вмѣстѣ съ женой, представился Барбарѣ и пригласилъ королевскую чету въ свой замокъ Висничъ, гдѣ по этому поводу происходило многодневное пиршество, роскошь котораго трудно подается описанію. Если вожаки партій преклонили головы передъ королемъ, то неудивительно, что и предводительствующіе толпою переходили тоже въ королевскій лагерь. Еще недавно, въ концѣ 1548 года, всѣ сердца, безъ уважительнаго повода, горѣли ненавистью въ королевскому браку, а теперь, въ 1549 г., всѣ симпатіи, тоже безъ всякой причины, стали на его сторону. Туча, затмившая солнце, прошла, гроза, собравшаяся подъ Пётрковымъ, миновала безъ бури. По кто могъ быть увѣренъ, что не погибнетъ въ ней отъ громоваго удара? Всѣ, дрожавшіе за свою участь, теперь могли радоваться проблеску яркаго солнца. Не даромъ радовался гофмейстеръ двора королевы, не даромъ радовалась сама Барбара.

По какъ, однако, странно было счастье Барбары! Вся ея судьба, какъ предъидущая, такъ и настоящая, отличалась удивительными особенностями. Чѣмъ глубже была ея радость, чѣмъ полнѣе удовлетвореніе, тѣмъ страннѣе была ея тактика. Конечная цѣль ея стремленій была близка, хотя и требовала нѣкоторыхъ усилій; всѣ ожидали, что Барбара кротостью и ласкою, постарается привлечь къ себѣ сердца подданныхъ. Первые ея шаги на коронной почвѣ — ея свиданіе съ королемъ подъ Радомомъ пришлись по вкусу всѣмъ потому, что они свидѣтельствовали о мягкомъ нравѣ новой королевы. Такой же мягкости и вниманія ожидали отъ нея и въ краковскомъ дворцѣ. По желаніе народа шло въ одну сторону, тогда какъ природныя способности Барбары, подъ вліяніемъ сложившихся обстоятельствъ, влекли ее въ другую. Барбара представилась теперь очамъ народа гордой, надменной, недоступной. Такое противорѣчіе между всеобщими ожиданіями и дѣйствительностью, — противорѣчіе, по всей вѣроятности, нежелательное для самой королевы, является, какъ неизбѣжный результатъ ея характера, ея судьбы, и придаетъ особый интересъ теперешней порѣ ея жизни. Эту эпоху можно, по справедливости, назвать самою романическою изъ всей жизни Барбары.

То былъ моментъ побѣды, счастья, покоя, отдыха. Считая со времени пріѣзда въ Краковъ до ближайшаго великаго событія до коронаціи, прошло вдвое больше времени, чѣмъ прожила королевская чета послѣ своего брака. Послѣ всевозможнѣйшихъ пертурбацій, Барбара имѣла возможность отдохнуть отъ февраля 1549 г. до декабря 1550 г., т.-е. почти два года. Все это время король и королева провели вмѣстѣ, не разлучаясь другъ съ другомъ.

Все было бы хорошо, еслибъ не слабое состояніе здоровья Барбары. Уже черезъ нѣсколько дней послѣ пріѣзда въ Краковъ она почувствовала себя дурно, по, по обыкновенію, не обрата на это никакого вниманія. Болѣзнь, дѣйствительно, прошла скоро, но черезъ годъ возвратилась вновь со всѣми своими грозными признаками. Уже тогда, за девять мѣсяцевъ до предполагаемой коронаціи и за годъ до смерти королевы, ея здоровье находилось въ опасности, но Богъ смиловался надъ Августомъ и далъ ей еще тринадцать мѣсяцевъ счастья съ любимой женой. Барбара выздоровѣла. Трудно предположить, чтобы разрушительная болѣзнь не повліяла на весь умственный складъ Барбары. Столько испытаній, столько страданій, какъ физическихъ, такъ и моральныхъ, не могло пройти безслѣдно.

Счастіе Барбары мы и представить себѣ не можемъ безъ примѣси горя. Радость водворенія въ королевскомъ дворцѣ сопровождается воспоминаніемъ о слезахъ, пролитыхъ въ Дубинкахъ въ Радомѣ, надежда на близкую корону отравляется тайнымъ предчувствіемъ близкой смерти. Страшный призракъ близко заглянулъ въ глаза Барбары, но она тщательно скрывала ото всѣхъ эти тревожныя предположенія. Къ удивленію всего двора, королева вдругъ почувствовала склонность къ уединенію. По цѣлымъ днямъ и даже недѣлямъ она просиживала одна въ отдаленныхъ покояхъ замка. Она не могла выносить даже присутствія своихъ дамъ, и не рѣдко съ ея устъ срывалось рѣзкое слово, если кто-нибудь во время нарушалъ ея покой. Только для одного Августа дѣлалось полное исключеніе. Казалось, въ предчувствіи близкой разлуки, Барбара хотѣла прожить только съ нимъ однимъ то короткое время, которое ей было предоставлено судьбой. Она не отпускала его отъ себя ни на шагъ, горько сожалѣя о тѣхъ минутахъ, которыя онъ долженъ былъ посвящать дѣламъ государства, исключеніемъ Зигмунта и короны, Барбара оставалась во всему равнодушной. Она даже не искала популярности, не поддерживая своимъ вліяніемъ просьбы лицъ, обращающихся къ королю. Чувствуя свое счастье непрочнымъ, она не могла заботиться о чужомъ счастьѣ. Точно также равнодушно относилась она ко всѣмъ торжествамъ и удовольствіямъ, если при этомъ не было возможности показать себя народу во всемъ величіи королевской власти. Когда Августъ собирался въ путешествіе по Великой Польшѣ, Барбара, противъ воли своихъ родственниковъ, пожелала тоже принять участіе въ тріумфальной поѣздкѣ мужа, но когда ей приходилось отправляться съ королемъ въ церковь или другое какое-нибудь мѣсто, она съ трудомъ разставалась со своимъ уединеніемъ. Долго король и его свита должны были ждать въ сѣняхъ, пока королева одѣнется.

Конечно, подобная тактика королевы не могла нравиться многимъ. Ее обвиняли въ гордости и надменности. Недопущенный къ королевѣ каштелянъ любельскій жалуется такъ: «Я, все-таки, совѣтникъ королевства. Король всегда сажаетъ меня въ своемъ присутствіи, а королева не приказываетъ меня впускать къ себѣ. Такъ вотъ за что я сталъ ненавистенъ всей Польшѣ! Скоро же ея величество забыла мою службу! Если она такъ пренебрегаетъ нами, то пусть остерегается, какъ бы Богъ не наказалъ ее за это». Оскорбительное слово, сказанное Барбарой одной изъ своихъ фрейлинъ, породило длинную, очень непріятную исторію. Избалованная панна подняла страшный шумъ. Пріѣхалъ отецъ, нѣкто панъ Скотницкій, для того, чтобы увезти дочь домой. Родственники королевы и гофмейстеръ Мацѣевскій начали упрашивать разгнѣваннаго старика оставить дочь при дворѣ, тогда какъ враждебная королевѣ каштелянка войницкая подущала его остаться при первоначальномъ намѣреніи. Всякая мелочь служила поводомъ къ обвиненію. Сенаторы, принужденные вмѣстѣ съ королемъ дежурить въ сѣняхъ, пока королева одѣнется, роптали. Особенное неудовольствіе возбуждала неохота, съ которою королева предстательствовала передъ королемъ въ частныхъ просьбахъ разныхъ лицъ. Секретарь Барбары, Бошуцкій, умоляетъ ея брата посовѣтовать королевѣ болѣе горячее участіе къ тѣмъ, кто къ ней обращается.

Но, какъ мы видимъ, сама судьба поставила Барбару въ такое трагическое положеніе. Могла ли она ласково одарять свой дворъ улыбками, когда предчувствіе смерти сжимало ея сердце; могла ли настойчиво требовать у короля новое староство для какого-нибудь и безъ того богатаго человѣка, когда ея счастье угасало на ея же глазахъ и не было на землѣ силы, которая могла бы спасти ее?

Много труда стоило людямъ, близкимъ къ королевѣ, отговорить ее отъ поѣздки въ Великую Польшу, гдѣ, среди буйной шляхты, ее могли встрѣтить всевозможныя обиды и непріятности. Барбара, наконецъ, отказалась отъ своего намѣренія и только жадно ждала коронаціи. «О, еслибъ моей жизни хватило настолько, чтобъ хоть одинъ день проносить корону на головѣ!» — вырвалось однажды изъ ея больной груди. А, между тѣмъ, преграды, воздвигнутыя врагами королевы, падали одна за другою. Вновь созванный пётрковскій сеймъ оказался благопріятнымъ для проведенія вопроса, который нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ надѣлалъ столько шума. Днемъ коронаціи было назначено 9 декабря 1550 г.

VI. Коронація.

Послѣднее желаніе Барбары скоро должно было исполниться. Самыя пылкія мечтанія ея во время прогулокъ въ радзивилловскомъ саду теперь были близки къ осуществленію. Но какъ грустно сбывалось на дѣлѣ то, что блистало такими радужными красками въ ея мечтаніяхъ! Какъ бѣдно и сѣро разцвѣталъ цвѣтокъ, который подавалъ столько надеждъ при своей завязи! И не только внутри Барбары все потемнѣло: окружающее, тоже вполнѣ гармонировало съ этимъ. Въ ея скорбямъ прибавилось еще одно новое горе — смерть ея матери, каштелянки виленской. Она умерла въ апрѣлѣ 1550 г., не дождавшись коронаціи дочери. Вѣсть о ея болѣзни немногимъ опередила опасную болѣзнь самой Барбары, вѣсть о смерти каштелянки была первою вѣстью, которую узнала еле выздоровѣвшая дочь. Около могилы матери вскорѣ вырасла другая могила расположеннаго къ Барбарѣ человѣка — краковскаго епископа Мацѣевскаго. Одновременно съ этими утратами, королю и королевѣ много горя причинило несогласіе въ самомъ семействѣ Радзивилловъ. Двоюродный братъ Барбары, Янъ, кравчій литовскій, родной братъ Николая Чернаго, перешелъ на сторону противной партіи, вступилъ въ тѣсный союзъ съ противниками королевскаго брака и сильно тормазилъ миролюбивое разрѣшеніе щекотливаго вопроса. Даже между единомысленными братьями — Николаемъ Чернымъ и Николаемъ Рыжимъ водворились какія-то натянутыя отношенія. Удрученная болѣзнью и горемъ, Барбара должна была въ письмахъ къ брату, подчашему, часто касаться этого больнаго мѣста. Наконецъ, едва ли королю и королевѣ пріятно было совершенно разочароваться въ человѣкѣ, котораго они когда-то такъ приблизили къ себѣ и который теперь такъ коварно предалъ ихъ, — нашемъ знакомомъ, старостѣ мерецкомъ, а нынѣ воеводѣ полоцкомъ, Станиславѣ Довойнѣ. Во время своего пребыванія въ Краковѣ онъ началъ сильно интриговать противъ своего стариннаго друга, брата королевы, съ цѣлью отклонить короля отъ его намѣренія даровать ему Кайдановъ, одно изъ лучшихъ имѣній въ Литвѣ. Держась совершенно противуположной тактики при королевѣ, Довойна послужилъ предметомъ забавной сцены, описанной въ письмѣ секретаря королевы, Бошуцкаго, къ пану подчашему. «Недавно этотъ плутъ, Довойна, — пишетъ Кошуцкій, — пришелъ къ королевѣ и говоритъ: „А знаете, ваше величество, король хорошо бы сдѣлалъ, если бы отдалъ немедленно Кайдановъ пану подчашему. Вотъ пану маршалу онъ далъ то-то и то-то, а подчашему ничего“. Королева отвѣтила ему: „Я, право, не знаю, милый панъ староста, каковы намѣренія короля, но думаю, что онъ дастъ что-нибудь и пану подчашему“. Потомъ, послѣ ухода старосты, королева передала королю весь свой разговоръ съ Довойной; король сказалъ: „Ну, если Довойна говорилъ вамъ такъ, то заведите когда-нибудь со мною въ его присутствіи разговоръ о Байдановѣ и просите, чтобъ я отдалъ его подчашему, а я буду сопротивляться, хотя уже рѣшилъ сдѣлать ему этотъ подарокъ. Вы увидите тогда, что планы Довойны вовсе не таковы“. И, дѣйствительно, скоро состоялось свиданіе короля съ королевой въ присутствіи Довойны. Королева и говоритъ: „О, еслибъ ваше величество были такъ милостивы, отдали бы Байдаковъ брату!“ А король на всѣ просьбы отвѣчаетъ: „Никакъ нельзя сдѣлать этого! Кайдановъ по своей стоимости — то же самое, что Гродно. Я знаю это изъ вѣрныхъ источниковъ. Правда, панъ Довойна? Вы не далѣе, какъ вчера, говорили, что Кайдановъ равенъ Гродно и что отдать его кому-нибудь я не могу безъ большаго ущерба для самого себя“. Довойна поблѣднѣлъ и, заикаясь, понесъ какую-то нескладицу». Кромѣ того, на немъ тяготѣло еще одно обвиненіе, какъ на врачѣ королевы. Трудно предположить, чтобъ средства, какими онъ пользовалъ такъ долго Барбару въ Дубинкахъ и Вильно, отъ предполагаемой каменной болѣзни, были лучше только что описанной плутни. Въ довершенію всего, королева вновь расхворалась. Съ наступленіемъ зимы 1550 года, когда коронація была уже объявлена, ей становилось все хуже и хуже. Силы ея падали такъ быстро, что она опасалась не дотянуть до желаннаго дня. Теперь всѣ ея желанія вырывались въ одномъ стонѣ: «О! только на одинъ день пережить бы коронацію!»

При такихъ-то печальныхъ условіяхъ приближался торжественный день. Вмѣстѣ съ этимъ совпадало поднесеніе дани нѣкоторыхъ ленниковъ польской короны — князей прусскаго и поморскаго. Въ Краковъ собрался почти весь сенатъ, съѣхались послы вышеупомянутыхъ князей и прибыли по собственной желанію еще два сосѣднихъ князя: Янъ Лигницкій, потомокъ силезскихъ Пястовъ, и князь Цѣшинскій, наконецъ, пріѣхали оба брата королевы, одаренные новыми наградами. Маршалъ Николай Черный былъ возведенъ въ званіе великаго канцлера литовскаго, а Николай Рыжій получилъ троцкое воеводство.

Утромъ 9 декабря архіепископъ гнѣзненскій Дзериговскй окруженный почти всѣми епископами королевства, ожидалъ и каѳедральномъ соборѣ на Валелѣ прибытія королевской четы. Она показалась въ назначенный часъ, въ сопровожденіи всего двора и сената, съ воеводой краковскимъ Петромъ Кмитой во главѣ. Въ необозримой толпѣ пановъ и дамъ, горожанъ и народа особенно выдѣлялись оба силезскіе князья и послы ленныхъ князей. Напротивъ главнаго алтаря возвышался тронъ, обитый лондонскимъ и орлеанскимъ сукнами краснаго цвѣта. Внервь взошла на него Барбара въ необычайно богатой одеждѣ, украшенной драгоцѣнными каменьями. Среди обѣдни примасъ съ епископами и канониками приблизился къ трону, помазалъ чело Барбары священнымъ елеемъ и возложилъ на ея голову такъ долго ожидаемую ею корону. Раздавшійся со всѣхъ сторонъ радостный крикъ, привѣтствующій новую королеву, вѣроятно былъ для нея самымъ дорогимъ голосомъ, которымъ когда-либо земля говорила съ ея душою.

Послѣ торжества наступила пора раздачи подарковъ — богатаго оружія, мѣховъ, соболей и пр. Наконецъ, роскошный пиръ, приготовленный для всѣхъ присутствующихъ въ двухъ вновь отдѣланныхъ комнатахъ замка, блестѣвшихъ парчевыми обоями своихъ стѣнъ, закончилъ сегодняшнюю церемонію.

На утро на краковскомъ рынкѣ, предъ очами Барбары, наблюдающей изъ оконъ дворца Іордана Снытки, король, на тронѣ передъ ратушей, принималъ, по давнему обычаю, дань ленныхъ князей, это была первая и послѣдняя публичная церемонія, на которой Барбара принимала участіе, какъ признанная королева. Всѣми силами скрываемая болѣзнь проявилась теперь во всей своей силѣ. Уже вчера, возвратившись съ коронаціи, на привѣтствія приближенныхъ друзей Барбара отвѣтила съ болѣзненной улыбкой: «Теперь Господь меня призываетъ къ иной коронѣ; молитесь тогда за меня, чтобъ онъ замѣнилъ мой скиптръ вѣтвью небесной оливы и смягчилъ горе моего мужа».

Слова королевы были пророческими словами. Ей не оставалось уже больше ничего желать на землѣ въ теченіе тѣхъ шести мѣсяцевъ, которые судьба давала ей на долю.

VII. Смерть.

Если Барбара горячѣе, чѣмъ слѣдовало, желала земнаго блеска и почестей, то Господь покаралъ ее за это. Внушивъ любовь Зигмунту, она добилась его руки; стремясь изъ уединенныхъ Дубинокъ въ великокняжескіе покои малаго замка, а оттуда въ королевскій дворецъ Кракова, она въ теченіе трехъ лѣтъ прошла эту дорогу до коронаціи, и вотъ теперь, когда цѣль ея желанія была достигнута, ангелъ смерти распростеръ надъ нею свои крылья и повелѣлъ ей разстаться со всѣмъ.

Весь декабрь, январь и февраль болѣзнь все усиливалась, причиняя невыносимыя страданія и все болѣе и болѣе унося силы королевы. При такихъ условіяхъ нечего было и думать объ осуществленіи желанія, которое появилось у короля и королевы не задолго до коронаціи — о поѣздкѣ въ Литву, о пребываніи въ Вильно, этой свидѣтельницѣ начала ихъ любви. Королева уже не вставала съ постели и письма ея секретаря, Кошуцкаго, къ Николаю Радзивиллу давали мало надежды на сохраненіе жизни Барбары. Отчаянное положеніе Барбары было явно. Насытившись королевскими почестями, ея сердце смягчилось въ виду приближающейся смерти и всею силою рвалось къ воспоминаніямъ прошлаго, юныхъ лѣтъ, отечества. Однажды прибылъ ко двору съ письмами старый дворянинъ Радзивилловъ, Нешика. Прислушиваясь въ чтенію письма, королева горько зарыдала и приказала позвать къ себѣ стараго слугу своего рода, но король, опасаясь опасныхъ послѣдствій подобнаго свиданія, не допустилъ литвина въ ложу больной жены. Всякое, сколько-нибудь сильное потрясеніе могло порвать непрочную нить ея жизни.

Но вдругъ, передъ самымъ отъѣздомъ Нешики, при дворѣ разнеслась радостная вѣсть, что королевѣ лучше. Опасный нарывъ на лѣвомъ боку Барбары, — нарывъ, вскрыть который считалось дѣломъ крайне рискованнымъ, вскрылся самъ собою. Всѣ врачи королевы считали это очень благопріятнымъ знакомъ. Нешика, вмѣстѣ съ двумя отчаянными письмами, повезъ третье, радостное. Весь дворъ ликовалъ", вчерашняя тревога смѣнилась полной надеждой на благополучный исходъ болѣзни. «Королева день это дня чувствуетъ себя лучше, — пишетъ Николай Черный къ брату. — Да не оставитъ насъ Господь, какъ желаютъ этого наши враги». Письмо Зигмунта дышетъ еще большею радостью. Описывая всѣ подробности выздоровленія Барбары, король считаетъ теперь ненужнымъ помощь предложенной подчашимъ женщины, весьма искусной въ магической наукѣ.

При такомъ-то положеніи вещей (какъ доноситъ гофмейстеръ королевы пану подчашему) весь дворъ былъ неслыханно изумленъ однимъ обстоятельствомъ. Королева Бона, до сихъ поръ враждебная Барбарѣ, неожиданно прислала изъ своей резиденціи, Варшавы, почетныхъ пословъ въ Барбарѣ, съ заявленіемъ своей любви и пріязни.

Дѣйствительно, можно было удивиться! До сихъ поръ Бона издалека, но энергически, всѣми силами старалась подорвать счастье Барбары. По успѣвъ, еще при жизни Зигмунта втораго, отвлечь сына отъ любимой женщины, она, подпольными ходами, всячески старалась повредить признанію ненавистнаго ей брака на прошломъ пётрковскомъ сеймѣ, а когда и это не помогло, употребила всѣ свои силы, чтобъ помѣшать предстоящей коронаціи. Теперь, видя крушеніе всѣхъ своихъ плановъ, она рѣшилась надѣть на себя маску пріязни и съ любовью сама пошла на встрѣчу невѣсткѣ. Барбара была опасно больна и могла умереть, а примиреніе съ нею послужило бы ступенью къ примиренію съ Августомъ, негодующимъ на тактику своей матери. Наконецъ, подъ видомъ дружбы, можно было и подкопаться подъ вліяніе Барбары. Во всякомъ случаѣ, по безпристрастнымъ свидѣтельствомъ исторіи, Бону можно обвинить только въ ненависти къ Барбарѣ да въ ея безплодныхъ интригахъ. Правда, онѣ только отравили жизнь Барбары, но мысль о другой, дѣйствительной отравѣ могла придти только въ голову подозрительнаго Августа.

На третій день Пасхи, за пять недѣль до смерти Барбары, въ королевскихъ покояхъ происходила церемонія, которой Зигмунтъ Августъ старался придать какъ можно болѣе блеска. Королева Барбара, по всеобщему мнѣнію, близкая къ выздоровленію, еще лежала въ постелѣ. При ней, какъ публичный объяснителъ ея словъ, въ качествѣ гофмейстера двора, находился панъ каштелянъ любельскій Мацѣевскій. Вокругъ королевы стояла блестящая толпа пановъ и дамъ, всѣ, кто случился въ это время въ Краковѣ. Передъ такимъ-то собраніемъ пріѣхалъ францисканскій монахъ съ двумя письмами — отъ Боны и королевны Софіи, сестры Августа. Передавъ письма гофмейстеру, монахъ заговорилъ по-латыни: «Ея величество, королева Бона, милостію Божіею королева польская, видя волю небесъ, которой подчиняется на землѣ все, а также и мысли ея возлюбленнаго сына, который избралъ ваше величество подругою жизни, послѣ долгаго и зрѣлаго размышленія, рѣшила признать и почитать ваше величество за свою дочь и возлюбленную невѣстку. Теперь она черезъ меня, своего духовника и повѣреннаго, шлетъ вамъ свое привѣтствіе и возсылаетъ теплыя молитвы ко Всевышнему, дабы онъ воздвигъ ваше величество отъ одра болѣзни и даровалъ вамъ всякое счастье въ жизни». Барбара, устами своего гофмейстера, отвѣчала, «какъ только могла лучше отвѣтить». Такимъ образомъ, миръ между двумя королевами Польши былъ заключенъ. Передъ. Зигмунтомъ и Барбарой, какъ пишетъ Радзивиллъ Черный брату, не было уже больше преградъ. Да, гладкая дорога вела прямо ко гробу!

Черезъ три часа послѣ сцены примиренія успокоенный король и дворъ были поражены новымъ припадкомъ болѣзни Барбары. У нея образовался второй нарывъ и вскрылся, какъ и первый. Силы королевы, истощенныя долголѣтними душевными страданіями и почти полугодовою болѣзнью, падали съ каждымъ часомъ. Лихорадка и горячка докончили остальное. Восьмой день мая (1551 г.) долженъ былъ положить конецъ всему, — надеждамъ и страданіямъ.

Во до этого самаго дня, когда всѣ потеряли надежду и, подъ предлогомъ утомленія, всячески старались удалиться отъ ложа больной, только одно сердце Зигмунта Августа боролось съ отчаяніемъ, только одинъ Зигмунтъ Августъ ни на шагъ не отходилъ отъ ложа умирающей. Почти у порога могилы, Барбара страстно захотѣла перемѣнить мѣстожительство, королевскіе покои краковскаго замка показались ей душными. Вскормленная лѣсистою Литвою, дочь рода, въ гербѣ котораго находятся три охотничьихъ трубы, она вновь захотѣла еще разъ подышать благоуханнымъ лѣснымъ воздухомъ. Королевскій замокъ въ Неполомицахъ, стоящій среди глухой пущи, вполнѣ соотвѣтствовалъ этой цѣли. Королъ приказалъ изготовить большую карету, куда могло бы помѣститься ложе больной и ея прислуги. Карета, однако, не проходила въ городскія ворота. Тогда по сосѣдству съ воротами начали ломать отверстіе въ стѣнѣ, но Барбарѣ уже чуждо было все земное.

Передъ утромъ восьмаго мая, въ праздничный день св. Станиславамъ королевѣ проснулось предчувствіе близкой кончины. Она попросила начать служить обѣдню пораньше и пожелала принять причастіе. Послѣ елеосвященія наступила пора прощанья съ Августомъ. Послѣднею своею просьбою королева вынудила у Августа обѣщаніе отвезти ее назадъ въ Литву. Единственнымъ желаніемъ, которымъ честолюбіе и гордость могли бы осѣнить душу умирающей, было бы желаніе лежать послѣ смерти въ королевской усыпальницѣ, посреди усопшихъ королевъ. Похороны Барбары въ другомъ мѣстѣ могли бы быть сочтены за посмертное отнятіе у нея королевскаго достоинства, чего не успѣли отнять при жизни, но Барбара, все-таки, хотѣла опочить въ родной Литвѣ, въ Вильно, поближе къ тѣнистымъ радзивилловскимъ садамъ, свидѣтелямъ первой любви и золотыхъ мечтаній, такъ скоро и такъ страшно загубленныхъ. Обѣщаніе, данное Зигмунтомъ Барбарѣ, похоронить ее въ Литвѣ, увезти изъ страны, гдѣ ея сердце такъ часто подвергалось оскорбленіямъ, было настолько твердо, что никакія позднѣйшія просьбы и резоны Радзивилловъ не могли поколебать его. Больная еще нѣсколько часовъ боролась со смертью и, наконецъ, въ полдень ею овладѣла странная тревога. Она подозвала къ себѣ Августа, не видя его, она протянула къ нему руки, которыя онъ сжалъ въ нѣмой скорби. Но туча расла и расла, — черное крыло ангела смерти спускалось все ниже. Барбара испустила дыханіе въ объятіяхъ мужа. Послѣдній лучъ жизни угасъ…

Обезумѣвшій, оглушенный этимъ ударомъ, Августъ весь отдался исполненіямъ послѣдняго долга умершей. На другой день король отправилъ письмо къ воеводѣ Троцкому, извѣщая его о смерти Барбары. Среди подробностей о ходѣ послѣдней болѣзни нѣтъ ни малѣйшаго намека на отравленіе. По городу же разносился слухъ, приписывающій королевѣ Бонѣ отравленіе невѣстки при помощи проживавшаго тогда въ Краковѣ секретаря и доктора Боны, итальянца Монти.

На третій день по смерти, въ субботу, тѣло покойницы, одѣтое въ черное атласное платье, было положено въ богатый гробъ, украшенный всѣми атрибутами королевской власти. На блѣдномъ челѣ Барбары блистала золотая корона, правая рука сжимала скипетръ, а лѣвая королевскую державу. При торжественной панихидѣ, въ присутствіи всего двора и духовенства, гробъ былъ заколоченъ на глухо крышкой. Каждая подробность погребенія тщательно описывалась королемъ въ письмахъ къ брату Барбары. Ничто такъ ярко не обрисовываетъ любви короля, какъ эти письменныя сношенія съ человѣкомъ, который, будучи братомъ усопшей, и, послѣ короля, болѣе всѣхъ пораженный постигшей ихъ утратой, казался ему послѣднимъ напоминаніемъ о незабвенной…

Когда прошелъ слухъ, что король намѣревается перевезти въ Литву останки Барбары, всѣ почувствовали угрызеніе совѣсти. Король словно бросалъ имъ упрекъ за сопротивленіе противъ Барбары. Всѣ сенаторы и сановники направились къ Августу съ просьбой о погребеніи Барбары въ королевской усыпальницѣ, но король оставался вѣренъ послѣдней волѣ Барбары! Письмо короля (третье въ теченіе 10 дней) предписывало Николаю Радзивиллу ждать погребальный кортежъ и самого короля въ столицѣ Литвы. 25 мая, послѣ вторичной торжественной панихиды надъ гробомъ, перенесеннымъ въ каѳедральный соборъ, прахъ королевы былъ положенъ на особо изготовленный катафалкъ и пышная процессія подъ предводительствомъ самого короля двинулась изъ Кракова въ Литву.

Почти цѣлый мѣсяцъ шелъ печальный кортежъ. Августъ во все время дороги почти ни на минуту не отходилъ отъ дорогаго гроба. Всю дорогу онъ проѣхалъ верхомъ, въ глубокомъ траурѣ, убитый горемъ. При въѣздѣ въ какой-нибудь городъ или село, король сходилъ съ коня и шелъ пѣшкомъ, несмотря ни на какую погоду.

За королемъ слѣдовалъ весь дворъ королевы и еще нѣсколько пановъ. Помѣщеніе гроба и свиты во время частыхъ остановокъ причиняло не мало хлопотъ. Такъ какъ это было связано со священною обязанностью Августа, то онъ входилъ во всѣ мельчайшія подробности. «Намъ желательно, — пишетъ король въ одномъ изъ писемъ, распоряжаясь относильно пріема кортежа на слѣдующей станціи, — чтобы въ Рудникахъ (охотничьемъ замкѣ короля) тѣло ея величества стояло передъ домомъ, въ сѣняхъ того самаго дома, гдѣ мы жили. А такъ какъ гробъ никогда не снимается съ катафалка, то онъ и долженъ стоять въ сѣняхъ на катафалкѣ же. Фрейлины королевы расположатся въ верхнихъ помѣщеніяхъ, мы же въ другомъ домикѣ, тоже наверху, гдѣ останавливался нашъ покойный родитель».

Въ каждомъ селеніи прахъ королевы встрѣчался духовенствомъ. Катафалкъ везли лошади карей масти. Когда однѣ выбивали изъ силъ, искали другихъ, но тоже непремѣнно карей масти, причемъ ихъ покупали иногда за очень дорогую цѣну.

Уже въ дорогѣ король получилъ отъ брата умершей, воеводы Троцкаго, письмо, гдѣ послѣдній, въ весьма энергическихъ выраженіяхъ, указывалъ невозможность похоронить Барбару гдѣ нибудь, помимо королевской усыпальницы въ Краковѣ. «Ее, вы, по милости Божіей, а потомъ уже по своей, — проситъ гордый Радзивиллъ, — возвели ее на тронъ и увѣнчали короной, и этимъ самымъ приравняли ее въ помазанникамъ Божіимъ, къ чести ея и вашей. Ради Бога, погребите ея тѣло тамъ же, и perpetuum ejus memoriam, между гробами прочихъ королей, и не скажутъ люди, что ее исключили изъ королевской семьи, что она недостойна лежать рядомъ съ тѣми коронованными особами». Король отвѣчалъ, что не можетъ оставить тѣло Барбары въ Польшѣ по двумъ причинамъ: во-первыхъ, потому, что онъ далъ клятву самой Барбарѣ; во-вторыхъ, въ Польшѣ многіе враждебно относились къ покойницѣ при ея жизни. «Такъ какъ, пишетъ Августъ, — къ ней живой относились непочтительно, то и не сочли соотвѣтственнымъ съ нашимъ достоинствомъ хоронть ее въ странѣ такихъ людей. Ut illud compleri possit; о, ter ingrata, non hahebis ossa meal (да сбудутся слова: о, неблагодарная земля, не будутъ лежать въ тебѣ мои кости!)». И убѣжденный воевода проситъ, наконецъ, чтобы тѣло Барбары покоилось, по крайней мѣрѣ, въ той же самой усыпальницѣ въ Вильно, гдѣ лежитъ первая жена короля, Эльжбета. Хотя это и расходилось съ планами короля, желавшаго похоронить Барбару въ предложенной имъ церкви св. Анны, но онъ согласился на просьбу Радзивилла.

Подъ конецъ іюня король съ дорогимъ ему гробомъ въѣхалъ въ Вильно, въ сопровожденіи литовскихъ пановъ, которые ожидали короля за нѣсколько миль отъ столицы. Духовенству король приказалъ на этотъ разъ воздержаться отъ особенно пышныхъ церемоній и встрѣтить умершую королеву у церковныхъ дверей. Цѣлую недѣлю въ Вильно дѣлались приготовленія къ предстоящему погребенію. Стѣны комнатъ замка и внутренности церквей были обиты трауромъ. О самомъ погребеніи мы знаемъ только, что оно совершилось съ королевской пышностью. Останки Барбары почили, по желанію короля, въ каѳедральномъ соборѣ, рядомъ съ королевой Эльжбетой. Вскорѣ надъ могилами обѣихъ королевъ были поставлены два мраморныхъ памятника, работы итальянскихъ скульпторовъ.. Осиротѣвшему Августу ничего не оставалось, кромѣ воспоминаній о Барбарѣ. Всѣ ея вещи, мелочи, платья, драгоцѣнности, — все служило королю до послѣднихъ минутъ жизни, даже и въ духовномъ завѣщаніи, предметомъ поклоненія. Всѣ его дальнѣйшія дѣйствія указываютъ на силу его неугасшей любви къ Барбарѣ и привязанности въ тѣмъ, кто ее ему напоминалъ. Передъ выѣздомъ изъ Вильно король заложилъ церковь во имя св. Барбары. Двоюродный братъ королевы, Николай Радзивиллъ Черный, маршалъ и канцлеръ великаго княжества литовскаго, былъ возведенъ еще въ должность воеводы виленскаго, что дѣлало его всемогущимъ властителемъ Литвы. Бывшаго секретаря королевы, Станислава Бошуцкаго, Августъ сдѣлалъ своимъ библіотекаремъ.

Всю свою жизнь король не снималъ траура. Комнаты любимаго жилья въ Бнишинѣ остались навсегда обитыми чернымъ сукномъ. Существуетъ преданіе, что король принуждалъ одного извѣстнаго чародѣя показать ему тѣнь Барбары.

Память Барбары жила на Свѣтѣ до смерти Зигмунта Августа.

Съ нимъ умерли и всѣ воспоминанія о Барбарѣ. Даже ея родъ позабылъ о ней, позабылъ до такой степени, что дозволилъ развалиться ея склепу въ каѳедральномъ виленскомъ соборѣ. Прахъ Барбары перемѣшали съ прахомъ другихъ и отъ гробницы Барбары не осталось даже ни малѣйшаго слѣда. Только книга эпитафій ученаго Старовольскаго сохранила намъ надпись, когда-то находившуюся на ея памятникѣ, и ставящую въ главную заслугу, умершей, что «она не одному помогала, никого не обидѣла». Для обыденной жизни этой похвалы достаточно, но для героини исторіи мало подобнаго ореола. При великихъ историческихъ образахъ, при мужествѣ Чарновской, при жертвѣ королевы Ядвиги, свѣтъ Барбары меркнетъ. Историческое величіе обусловливается обыкновенно величіемъ жертвъ, а Барбара ничѣмъ не пожертвовала. Она жаждала только личнаго счастья. Но такъ какъ это счастье было куплено цѣною слезъ и горя, а, можетъ быть, и жизни, такъ какъ она много выстрадала, то поэзія, сестра страданія справедливо вѣнчаетъ ее вѣнцомъ мученія. И много пѣсенъ въ Польшѣ поется о любви Барбары, и много слезъ проливаете изъ сочувствія къ ея страданіямъ, столь близкимъ и понятнымъ сердцу каждаго.

В. Л.