БАБИДЫ
Персидская секта.
ОЧЕРКЪ.
править
Образованіе сектъ въ Персіи — явленіе довольно обычное: не проходитъ столѣтія, чтобъ въ этой странѣ не появилось двухъ-трехъ вѣроученій, которыя столь же быстро исчезаютъ, какъ легко зарождаются. Устойчивѣе многихъ другихъ оказалась секта бабидовъ, возникшая въ концѣ первой половины нынѣшняго столѣтія. Ученіе ея привлекло массу послѣдователей, такъ какъ проповѣдь о любви къ ближнему, равенствѣ всѣхъ людей, порицаніе того презрѣнія и отвращенія къ иновѣрцамъ, которое составляетъ отличительную черту правовѣрнаго ислама, запрещеніе всякаго насилія, — болѣе соотвѣтствовали характеру миролюбивыхъ персовъ, чѣмъ воинственное направленіе ислама.
Число послѣдователей секты настолько увеличилось, что обезпокоило представителей господствующей религіи; муллы и сеиды убѣдили свое правительство, что преслѣдованіями, гоненіями и казнями можно остановить дальнѣйшее развитіе новой религіи и даже окончательно искоренить ее въ Персіи. Подъ вліяніемъ муллъ правительство принялось энергически за преслѣдованіе сектантовъ, но въ результатѣ — страданія и стойкость бабидовъ лишь вызвали сочувствіе къ нимъ народа: количество адептовъ новой вѣры все болѣе и болѣе увеличивалось, ученіе распространилось и внѣ предѣловъ Персіи — въ Турціи, Индіи и Средней Азіи. Многіе ученые въ Европѣ также заинтересовались вопросомъ о бабидахъ и посвятили ему болѣе или менѣе обширные труды. Такъ писалъ о бабизмѣ нашъ маститый академикъ Дорнъ[1], извѣстный французскій дипломатъ и путешественникъ графъ Гобино[2], оріенталистъ и профессоръ спб. университета Баземъ-бекъ[3], баронъ Бремеръ[4] и др. Въ настоящее время спеціально бабидами занимается англійскій ученый, лекторъ персидскаго языка въ кембриджскомъ университетѣ, Эдвинъ Броунъ[5], помѣстившій въ «Journal of Royal Asiadc Society» за 1887—88 гг. и въ томъ же журналѣ за 1892 г. историческій очеркъ этой секты и перечень имѣющихся у него бабидскихъ рукописей. Кромѣ того онъ издалъ текстъ и переводъ «Мекалэ-и-шахсъ-сеймъ» — разсказъ одного путешественника, — излагающаго исторію Баба и бабизма первыхъ временъ и написанную нынѣшнимъ главою секты — Аббасъ-Эфендіемъ «Гусни-Азамомъ»; еще въ 1886 г. Броунъ снабдилъ это изданіе подробными комментаріями и приложеніями, въ которыхъ, между прочимъ, указана библіографія вопроса. Онъ же издалъ текстъ и переводъ «Тарих-и-Джедидъ»[6], «новая исторія», также съ приложеніями. Извѣстный русскій оріенталистъ, академикъ и профессоръ баронъ В. Р. Розенъ далъ научное описаніе многихъ бабидскихъ рукописей, принадлежащихъ къ богатѣйшей коллекціи библіотеки института восточныхъ языковъ министерства иностранныхъ дѣлъ[7], и помѣщалъ неоднократно въ издаваемыхъ подъ его редакціею Запискахъ Восточнаго Отдѣленія Императорскаго Археологическаго Общества свои отзывы по разнымъ вопросамъ, касающимся этой секты. Въ томъ же журналѣ помѣщенъ цѣлый рядъ чрезвычайно интересныхъ статей одного изъ лучшихъ знатоковъ бабизма, А. Г. Туманскаго.
Ограничимся упоминаніемъ лишь важнѣйшихъ статей по интересующему насъ вопросу, отсылая желающихъ познакомиться подробно съ библіографіей о бабизмѣ къ упомянутому уже нами изданію Броуна, «Мекалэ-и-Шахсъ-и-Сенахъ». Заинтересовавшись этой сектой во время нашего пребыванія въ Персіи, мы постарались, при любезномъ содѣйствіи перваго драгомана русской миссіи въ Тегеранѣ, И. Г. Григоровича, познакомиться съ важнѣйшими представителями секты и пользовались при изученіи ея указаніями главнаго изъ нихъ. Результатъ нашихъ занятій мы предлагаемъ въ видѣ настоящаго краткаго очерка исторіи секты бабидовъ, ея зарожденія и развитія, и главнѣйшихъ отличительныхъ особенностей этого вѣроученія, понынѣ насчитывающаго сотни тысячъ послѣдователей.
Персія, какъ мы сказали, всегда представляла благодарную почву для зарожденія всякаго рода сектъ, преимущественно мистическаго характера, столь симпатичнаго темнымъ, необразованнымъ и суевѣрнымъ массамъ. Происходитъ это отъ того, что навязанный фанатическими толпами вторгшихся въ Персію арабовъ суровый монотеистическій исламъ совершенно не подходилъ къ образу мыслей персовъ зороастрійцевъ. Они были покорены бѣдными кочевниками, изъ которыхъ составились войска первыхъ преемниковъ Мохаммеда, халифовъ-завоевателей. Въ случаѣ пораженія арабы немедленно укрылись бы отъ погони за свои родныя песчаныя пустыни и тамъ были бы въ полной безопасности; побѣда же обѣщала имъ богатыя культурныя страны. Населеніе Персіи, испорченное и изнѣженное многовѣковою роскошью, деспотизмомъ и развращенностью нравовъ, не имѣло энергіи и силы противостать двинувшимся на него кочевникамъ. Борьба не могла быть продолжительной; когда палъ послѣдній шахъ сассанидской династіи, исламъ восторжествовалъ и покоренные народы принуждены были согласиться признать, что «нѣтъ бога кромѣ единаго бога и Мохаммедъ его пророкъ». Подчинившись этому принципу, признавъ внѣшнимъ образомъ главенство арабовъ, иранцы, какъ народъ болѣе культурный, не могли допустить, чтобъ руководительство ихъ національной цивилизаціи также перешло къ арабамъ. Въ началѣ, правда, арабы дали изъ своей среды нѣсколько ученыхъ, но вскорѣ національныя силы вновь заняли подобающее имъ мѣсто въ умственной жизни персидскаго народа. Арабы наложили лишь нѣкоторый отпечатокъ на дальнѣйшее развитіе персидской культуры, передавъ персамъ коранъ, который, какъ они заявляютъ, служитъ краеугольнымъ камнемъ всѣхъ знаній, всѣхъ наукъ, и передавъ множество арабскихъ словъ и выраженій, не измѣнивъ, однако, языка по существу. Еще менѣе удалось овладѣть Персіей религіи арабовъ: монотеизмъ, признаніе Мохаммеда только пророкомъ, почти полное отсутствіе обрядовъ, если не считать пяти-кратной молитвы съ предварительнымъ, большею частью фиктивнымъ, омовеніемъ и «хаджъ» — путешествіе въ Мекку на поклоненіе черному камню — все это мало удовлетворяло перса, проникнутаго пантеистическими воззрѣніями. Онъ привыкъ во всемъ искать проявленія божества и обоготворять всякаго человѣка, импонирующаго ему властью или мудростью, и обставлять всякій шагъ различными обрядностями. Къ первомъ же вѣкѣ гиджры (мусульманское лѣтосчисленіе отъ 622 г. нашей эры) въ Персіи образовался расколъ: персы примкнули къ партіи, стоявшей за зятя пророка, Али, воспользовавшись политическими раздорами арабовъ, и возвели его въ санъ мученика, признали его воплощеніемъ божества. Такимъ образомъ онъ въ ихъ глазахъ сталъ выше самого Мохаммеда. Этотъ Али, сынъ Абу-Талиба, дяди Мохаммеда, по преданію намѣченъ былъ Мохаммедомъ еще при жизни на постъ его преемника, въ день «Гадира» (день этотъ и нынѣ празднуется персами шіитами). Но арабы выбрали халифомъ Абубекра, по смерти его Омара, а затѣмъ Османа; этихъ трехъ халифовъ персы считаютъ узурпаторами. Только послѣ нихъ арабы выбрали Алія халифомъ, но затѣмъ измѣннически убили его. Впослѣдствіи сыновья Алія пользовались такимъ же почетомъ, какъ ихъ отецъ; особенно пользовались симпатіей народа Хусейнъ, который женился на дочери послѣдняго шаха сассанидской династіи, Іездуджирда III, и такимъ образомъ пріобрѣлъ нѣкоторое право на персидскій престолъ. Персы считаютъ, что и дѣти Алія суть воплощенія Бога, имамы, которымъ поручено руководить человѣчествомъ и не давать ему уклоняться съ пути истиннаго. Такихъ имамовъ было 12, и послѣдній изъ нихъ, имамъ Мехди (или Махди), исчезъ съ лица земли, чтобъ вновь появиться передъ концомъ міра…
Притѣсненія властей, алчность и явная несправедливость магометанскаго духовенства привели темныя массы Персіи къ тому, что онѣ готовы были считать непосредственнымъ преемникомъ Махди всякаго человѣка, ведущаго строгій образъ жизни, отличающагося честностью и неподкупностью. Вокругъ такого мудреца образовывался кругъ преданныхъ ему послѣдователей, готовыхъ стоять за него и пожертвовать всѣмъ имуществомъ и даже жизнью своею и близкихъ. Такимъ образомъ въ началѣ нынѣшняго столѣтія собралась толпа почитателей вокругъ нѣкоего юноши, Шейха-Ахмеда-Ахсана, родомъ изъ Бахрейна. Слава о новомъ проповѣдникѣ, ведущемъ строгій образъ жизни, дошла до Фатхъ-Али-шаха, который пригласилъ его переѣхать въ Персію. Шеихъ принялъ это приглашеніе и поселился въ г. Ездѣ, гдѣ прожилъ двѣнадцать лѣтъ, до самой смерти, проповѣдуя вѣру въ единаго Бога, во всѣхъ пророковъ и имамовъ, заключающихъ въ себѣ частицу божества. По его мнѣнію, въ людяхъ и во всѣхъ тваряхъ также отражается создатель ихъ, почему всѣ и вся «чисты»; слѣдовательно, нельзя питать той ненависти къ иновѣрцамъ, которой отличались фанатическіе мусульмане. Далѣе онъ проповѣдывалъ, что коранъ Мохаммеда заключаетъ въ себѣ мудрость всего міра, но для того, чтобы постичь ее, необходимо превзойти всѣ науки. Поэтому Шейхъ всю жизнь предавался чтенію и. занятію науками, входящими въ кругъ мусульманскихъ знаній[8]. Количество послѣдователей этого ученія росло; они распространялись по Персіи и Месопотаміи. Шейхъ-Ахмедъ сталъ тогда назначать изъ числа ближайшихъ учениковъ наибовъ-помощниковъ, поручая имъ наставлять свою паству въ вѣрѣ, въ любви въ ближнему, въ почитаніи единаго Бога. Шейхъ стремился исключительно въ нравственному обновленію, отнюдь не желая производить какого-либо политическаго переворота. Въ томъ же духѣ продолжалъ проповѣдывать преемникъ его Хаджи-Сеидъ-Каземъ-Решти. По смерти Хаджи-Сеида-Казема въ 1843 г., послѣ нѣкоторыхъ колебаній[9] былъ избранъ въ главы секты 24-хъ-лѣтній Сеидъ-Мирза-Али-Мохаммедъ, впослѣдствіи принявшій титулъ «бабъ» (дверь), который и былъ основателемъ секты бабидовъ. Немногіе сектанты, которые не признали Мирзу-Али-Мохаммеда своимъ главой, получили прозвище «шейхидовъ», по имени основателя Шейха-Ахмеда, и нынѣ почти окончательно исчезли. Бабъ родился въ Ширазѣ 1-го мохаррема 1235 г. (18 октября, 1819) отъ бѣдныхъ родителей изъ мелкихъ купцовъ и едва былъ обученъ чтенію, письму и счету лишь настолько, чтобъ могъ продолжать дѣло своего отца. Лишившись въ раннемъ дѣтствѣ отца, онъ попалъ подъ опеку своего дяди, который послалъ его, когда ему было лѣтъ 14—15, въ Буширъ (собственно Абу-Шахръ) по торговымъ дѣламъ. Тамъ онъ привлекъ на себя вниманіе многихъ своею скромностью, уклоненіемъ отъ всякихъ увеселеній и излишествъ, бесѣдами съ путешественниками, учеными, и особенно съ представителями разныхъ сектъ и вѣроученій. Оттуда онъ отправился на поклоненіе въ Кербелу (недалеко отъ Багдада) на могилу имама Хусейна. Туда стекаются ежегодно десятки тысячъ шіитовъ изъ Персіи и нашихъ средне-азіатскихъ владѣній. Къ это время въ Кербелѣ преемникъ Шейха-Ахмеда, Хаджи-Сеидъ-Каземъ велъ религіозныя бесѣды, которыя и Мирзѣ-Али-Мохаммеду нѣсколько разъ удалось посѣтить. Хаджи-Каземъ сразу обратилъ вниманіе на этого ученика, часто изъ скромности садившагося у самой двери (по-арабски: бабъ) или въ самые задніе ряды, и если юноша приходилъ уже во время лекціи, то учитель часто восклицалъ: «вотъ онъ», а когда его спрашивали о преемникѣ, Хаджи-Каземъ отвѣчалъ: онъ среди васъ, вы сами найдете его.
Въ 1840 г. Бабъ вернулся на родину въ Ширазъ, гдѣ, продолжая торговыя занятія, находилъ время посѣщать чтенія нѣкоего Шейха-Абида. Къ этому времени паломники распространили уже по всему шіитскому міру молву о его необычайной мудрости и строгомъ образѣ жизни. Ему даже приписывали совершеніе чудесъ и считали его «меджзубомъ» (юродивымъ, блаженнымъ).
При такихъ условіяхъ неудивительно, что послѣ смерти Хаджи-Сеидъ-Кавема скромный Мирза-Али-Мохаммедъ[10] былъ избранъ главою секты. На него намекалъ Хаджи-Сеидъ-Каземъ, предсказывая о близкомъ появленія Кайма, т.-е. невидимо находящагося на землѣ имама, который долженъ былъ быть потомкомъ Мохаммеда, Сеидомъ, молодымъ и необразованнымъ. Мирза-Али-Мохаммедъ отвѣчалъ вполнѣ этимъ условіямъ.
Однако онъ не сразу призналъ себя пророкомъ и только 5-го джемадіульула 1260 г. (12 мая 1844 г.) около 9 часовъ вечера, передъ отъѣздомъ своимъ въ Мекку, куда отправлялся совершать «хаджъ», объявилъ, что онъ — дверь (по-арабски «бабъ») для постиженія единаго Бога.
Бабъ, продолжая проповѣдь Шейха-Ахмеда, признавалъ преемственность совокупнаго проявленія всѣхъ свойствъ божества въ наставникахъ рода человѣческаго; по его теоріи, всѣ эти лица были воплощеніемъ одного и того же духа. Бабъ училъ, что Богъ неустанно направляетъ родъ человѣческій въ постиженію истины, которая и есть Онъ самъ, и чтобъ не дать людямъ уклониться отъ намѣченнаго имъ пути, воплощается черезъ извѣстный промежутокъ времени въ какомъ-либо человѣкѣ, который выдѣлялся бы передъ всѣми современниками своими качествами, высотой своихъ проповѣдей, чудесными стихами, которые внушаются ему Богомъ. Всякое новое воплощеніе шире раскрываетъ человѣчеству «тайну» безконечнаго совершенства (Бога) въ зависимости отъ просвѣщенія народовъ, такъ какъ въ первыя эпохи своего существованія люди не могли бы понять многаго изъ того, что стало доступно слѣдующимъ поколѣніямъ. Возьмемъ, напримѣръ, тѣ способы, которыми дѣйствовали Адамъ, Моисей, Христосъ и Мохаммедъ, чтобъ водворить миръ, любовь и доброжелательство между людьми. Сперва доступно было представленіе, что добро сладко, зло горько; Моисей уже взывалъ къ чувству страха, угрожая не исполняющимъ его завѣта послѣ смерти адомъ, въ которомъ сосредоточивались всѣ ужасы богатой восточной фантазіи. Христосъ и Мохаммедъ, хотя и угрожали грѣшникамъ мученіями ада, съ другой стороны обѣщали добрымъ вѣчное блаженство — рай. Бабъ думалъ, что онъ проповѣдуетъ среди людей достаточно просвѣщенныхъ, которые уже могутъ понять несостоятельность обѣщанія загробнаго рая или ада; онъ разсуждалъ, что всѣ люди послѣ смерти сольются съ божествомъ, какъ капли воды сливаются въ морѣ, и не будетъ уже возможности отличить, во что была воплощена каждая частица этого моря. Слѣдовательно, люди должны поступать хорошо, вслѣдствіе ихъ собственнаго и нравственнаго убѣжденія, сознанія обязательности такого образа дѣйствій, а отнюдь не изъ страха передъ будущими мученіями, или ради надежды на награду.
Бабъ сохранилъ установленный у мусульманъ «хаджъ», измѣнивъ, впрочемъ, мѣсто паломничества. Вмѣсто Мекки онъ назначилъ свою родину — Ширазъ, обставилъ также это паломничество извѣстными обрядами, изложенными въ книгѣ «Зіяретъ-намэ», написанной имъ еще до объявленія себя «бабомъ». Впрочемъ онъ предписалъ совершать эту поѣздку лишь тѣмъ, у кого есть на то средства и возможность {Въ данномъ случаѣ Бабъ дѣлаетъ уступку потребности персовъ имѣть пункты, куда они могли бы ходить на поклоненіе. Насколько эта потребность сильна, можно судить по тому, что вся Персія покрыта цѣлой массой такъ-называемыхъ «имамъ задэ», которыя суть молельни, часовни, или даже цѣлыя мечети, поставленныя надъ могилой святого (имамъ задэ значитъ: рожденный отъ имама).
Эти «имамъ задэ» постоянно посѣщаются главнымъ образомъ женщинами, больными, но въ достаточной мѣрѣ и другими благочестивыми шіитами. Обрѣтаются такія мѣста большею частью по явленію во снѣ какой-нибудь благочестивой женщинѣ, либо святошѣ муллѣ или ханжѣ сеиду даннаго лица, которое жалуется, что мѣсто, гдѣ оно похоронено или пострадало (точно указывается мѣсто), до сихъ поръ остается въ пренебреженіи. Слухъ объ этомъ быстро расходится по странѣ, собираются пожертвованія, стекаются паломники, возводятся строенія, и на многіе годы обезпеченъ приливъ богомольцевъ.}.
Бабъ предписываетъ своимъ послѣдователямъ воспитывать дѣтей мягко, не нанося имъ тяжкихъ побоевъ, — по системѣ, господствующей въ Персіи, при чемъ болѣе всего страдаютъ пятки дѣтей {Въ Персіи родъ наказанія наиболѣе распространенный — это «чуби фелекэ»; чубъ значитъ палка, «фелекэ» — орудіе, состоящее изъ двухъ досокъ съ продѣтой но серединѣ палочкой, между которыми вставляются ноги лица, подвергаемаго этой казни. Два человѣка поднимаютъ это «фекелэ» такъ, что пятки оказываются наверху, а жертва лежитъ на спинѣ. Затѣмъ начинается хлестаніе по пяткамъ палкой или розгой — отъ этого рода наказанія не гарантированъ никто, ни даже первый министръ; сеиды, потомки пророка, и тѣ не избѣгаютъ этой кары, но предварительно съ нихъ снимаютъ съ должнымъ почетомъ знаки ихъ званія, зеленую чалму и зеленый кушакъ, которые, по окончаніи экзекуціи, возвращаются имъ обратно. При этой казни болѣе всего пользуются палачи, ибо когда имъ приходится бить «благословенныя» (мурабекъ, персы всегда вѣжливы) пятки вельможи, то предварительно происходить торгъ за менѣе добросовѣстное исполненіе приговора. Обыкновенно вельможа начинаетъ кричать еще до 1 удара, но послѣ наказанія только притворяется, что не можетъ идти. Не то съ обыкновенными смертными, не съумѣвшими чѣмъ-либо смягчить палачей: намъ приходилось видѣть людей, получившихъ до 2-хъ тысячъ ударовъ по пятамъ, — они уже никогда не могли ступать на ноги и всю жизнь ползали на колѣнахъ.
Вообще въ Персіи изобрѣтательны на наказанія: при насъ былъ случай, что нѣсколькихъ воровъ пригвоздили за уши къ дверямъ лавокъ. Одно изъ первыхъ средствъ «выпытывать» истину — срываніе ногтей на пальцахъ.}, и предоставляетъ обучать различнымъ предметамъ, не дозволяя, чтобы учили логикѣ или философіи, а главное иностраннымъ языкамъ, особенно же мертвымъ. Онъ входилъ далѣе въ жизнь своихъ адептовъ, рекомендуя имъ посѣщать баню по крайней мѣрѣ черезъ каждые 4 дня, быть скромными въ пищѣ, позволяя себѣ лишь въ праздничные дни роскошь имѣть болѣе одного блюда за столомъ[11]. Несмотря на гуманность своего ученія, бабъ все-таки отличался нѣкоторой долей нетерпимости къ послѣдователямъ другихъ религій; онъ предполагалъ въ будущемъ царствѣ бабизма воспретить пребываніе какихъ-либо иновѣрцевъ[12].
Наиболѣе шокировало мусульманскій міръ изданное Бабомъ распоряженіе «кефе-и-худудатъ», пресѣченіе предписаній, по которому многія запрещенія Мохаммеда отмѣнялись. Разрѣшалось пить вино, употреблять въ пищу рыбу, не покрытую чешуею, зайцевъ, проповѣдывалась равноправность женщинъ, дозволялось имъ ходить съ непокрытыми лицами и проч.
Дочь казвинскаго муджтехида (важное духовное лицо), Курретъ-уль-Айнъ (свѣтъ очей), знаменитая героиня бабидовъ, первая рѣшилась[13] примѣнить на практикѣ это разрѣшеніе, позволяя себѣ, въ минуты увлеченья проповѣдью, отбрасывать съ лица свое покрываю. Она получила отъ Баба титулъ «тахирэ», чистая, а потомъ была прозвана «зеритъ таджъ» — златовѣнчанная. Она всецѣло прониклась вѣрою въ основы ученія Баба, съ жаромъ проповѣдывала ихъ на улицѣ и своимъ образованіемъ, въ персидскомъ смыслѣ, знакомствомъ съ литературой, краснорѣчіемъ и красотой привлекла къ новой вѣрѣ цѣлыя толпы шіитовъ. Это, конечно, вызывало негодованіе среди безсильнаго духовенства; особенно же возставалъ противъ нея ея родной дядя Хаджи-Мохаммедъ-Таги, который даже публично проклялъ юную проповѣдницу. Это, впрочемъ, ему даромъ не прошло, такъ какъ бабиды убили его въ мечети, за что шіиты произвели его въ мученики; но Куретъ-улъ-Айпъ принуждена была удалиться изъ Казвина.
Въ своей проповѣди любви въ ближнему Бабъ доходилъ до такой нетерпимости въ насилію, что признавалъ необходимымъ въ будущей странѣ бабизма уничтожить все созданное при посредствѣ принужденія. Такимъ образомъ, если бы Персія стала страной бабидовъ, то всѣ мечети, всѣ дворцы подлежали бы разрушенію на томъ основаніи, что они возведены людьми, которыхъ при разсчетѣ обманывали или же силою заставляли выходить на работу. Бабъ значительно стѣсняетъ многоженство: онъ разрѣшаетъ имѣть не болѣе восьми законныхъ и незаконныхъ женъ, — между тѣмъ какъ въ Персіи многіе богачи имѣютъ по нѣскольку десятковъ «рабынь», т.-е. наложницъ, — а также разрѣшаетъ разводъ, который можетъ состояться не ранѣе, какъ черезъ годъ по выраженіи рѣшенія разойтись и можетъ быть отмѣненъ до тѣхъ поръ, пока одна изъ сторонъ не вступитъ во вторичный бракъ; послѣ чего сойтись разведеннымъ уже не разрѣшается, между тѣмъ какъ это въ мусульманствѣ допускается.
У бабидовъ подробно выяснены принципы распредѣленія наслѣдственнаго имущества; въ основу взято число 2520. Дѣти получаютъ 540 долей, затѣмъ жена, отецъ, мать, братья, сестры и, наконецъ, учитель на 60 долей менѣе предъидущаго (480, 420, 360, 300, 240 и 180). Всѣми гражданскими дѣлами завѣдуетъ бейт-уль-адъ («домъ справедливости»), который, состоя изъ 8—19 членовъ, долженъ вѣдать нравственную и общественную сторону жизни бабидовъ, заниматься благотворительностью, а также воспитаніемъ дѣтей недостаточныхъ родителей, такъ какъ никто не долженъ оставаться безъ призрѣнія и воспитанія.
Нѣтъ недостатка и въ мистическомъ элементѣ въ ученіи Баба, и особенно ярко сказывается онъ въ той роли, какую играетъ число 19 рѣшительно во всемъ. Извѣстно, что каждая арабская буква означаетъ опредѣленное число, какъ это было въ греческомъ, славянскомъ и др. языкахъ, и это обстоятельство служитъ для мусульманъ безконечнымъ источникомъ различныхъ гаданій, предсказаній судьбы и проч. На томъ же построена и теорія бабидовъ о 19. Богъ единъ: по-арабски этому числу соотвѣтствуетъ первая буква элифъ, сумма же цифръ самого слова единъ, «уахидъ», составляетъ 19. Богъ есть «абсолютное бытіе», вуджудъ, что также составляетъ 19. Эпитетъ Бога: живой, «хей», составляетъ 18; но вспоминая, что Онъ единъ живой, получимъ опять 19. Наконецъ, произведеніе двухъ свойствъ Бога, что Онъ «единъ» и есть «бытіе», т.-е. уахидъ и «вуджудъ», иначе говоря 19 X 19, дастъ въ результатѣ, по-арабски: «куллу-шейшлъ» или сумму цифръ 361.
Соотвѣтственно этому и одна изъ главнѣйшихъ книгъ Баба: «беянъ» (откровенія) раздѣлена на 19 главъ. Годъ у бабидовъ раздѣленъ на 19 мѣсяцевъ, по 19 дней каждый, и начинается съ «ноуруза» (новый годъ — 9 марта), который считается въ Персіи оффиціальнымъ новымъ годомъ. Послѣдній 19-й мѣсяцъ есть мѣсяцъ поста; ему предшествуютъ 5 дней, во время которыхъ вѣрные подготовляютъ себя къ посту милостыней и добрыми дѣлами. Дни эти, называемые «анаму-ата», напоминаютъ нѣсколько нашу мясопустную недѣлю. Постъ у бабидовъ столь же строгъ, какъ и у мусульманъ, т.-е. отъ восхода до заката солнца нельзя ни ѣсть, ни пить, ни курить; но въ отличіе отъ мохаммеданъ бабиды и по ночамъ считаютъ позволеннымъ лишь удовлетвореніе чувства голода и отнюдь не предаются пиршествамъ и другимъ излишествамъ.
Возвратимся, однако, къ исторіи Баба. Мы уже упомянули, что Мирза-Али-Мохаммедъ призналъ себя пророкомъ лишь 5-го джемадіуль-ула 1260 г., незадолго до отъѣзда своего въ Мекку.
По возвращеніи его въ Буширъ, а потомъ въ Ширазъ, толпы народа обступили молодого сеида и съ жадностью ловили его рѣдкія изреченія. Слава о немъ скоро достигла до ушей Мохаммедъ-Шаха, который послалъ въ 1845 г. для провѣрки слуховъ о новомъ проповѣдникѣ извѣстнаго своею ученостью и мудростью сеида Яхья-Дароби. Однако, тотъ такъ былъ пораженъ тѣмъ, что увидѣлъ и услышалъ отъ Баба, что послѣ третьяго же свиданія сдѣлался ярымъ бабидомъ, не вернулся болѣе во двору, но, по порученію Баба, отправлялся для проповѣди въ разные города и выказалъ столько преданности и усердія, что Бабъ включилъ его въ число «18 буквъ» и далъ ему почетный титулъ «вахидъ».
Шіитское духовенство въ Ширазѣ, конечно, протестовало противъ новаго пророчества, и главные муллы и "муджтехиды* этого города, собравшись, приговорили Баба, какъ ересіарха, къ смертной казни. На этотъ разъ Бабъ былъ спасенъ, какъ гласитъ легенда, благодаря чумной эпидеміи, свирѣпствовавшей въ это время въ Ширазѣ и изгнавшей изъ города всѣхъ, отъ правителя до послѣдняго поденщика, такъ что Бабъ безпрепятственно могъ, направиться въ Исфагану. Здѣсь онъ остановился, по приказанію мѣстнаго правителя, Минучехрхана-Мудамидъ-уд-доулэ, въ домѣ имама досумъэ (главное духовное лицо города). Опять были диспуты при большомъ количествѣ муллъ; Бабъ блестяще разбилъ доводы всѣхъ ихъ и окончательно убѣдилъ правителя въ превосходствѣ своего ученія, вслѣдствіе чего тотъ рѣшилъ спасти великаго пророка.
Объявивъ, что онъ высылаетъ Баба въ Тегеранъ, Минучехръ-ханъ тайно велѣлъ вернуть его съ дороги и помѣстилъ въ своемъ дворцѣ[14], гдѣ тотъ жилъ до самой смерти Мудамидъ-уд-доулэ, скончавшагося, впрочемъ, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ всѣхъ этихъ событій.
Тогда только стало извѣстно мѣстопребываніе Баба, и его вновь приказано было везти въ Тегеранъ. Но ему не суждено было видѣть столицу Персіи — верстахъ въ 25 отъ города кортежъ былъ остановленъ первымъ министромъ Мохаммедъ-Шаха. Хаджи-Мирза-Агаи, опасавшимся, чтобы прибытіе ересіарха не вызвало въ городѣ волненій, могущихъ задержать отъѣздъ шаха.
Черезъ сорокъ дней, которые Бабъ провелъ въ Кенаршрдѣ и Калинъ (двѣ деревни неподалеку отъ Тегерана и нѣсколько въ сторонѣ отъ дороги), Мирза-Али-Мохаммеда повели въ Тавризъ, потомъ въ крѣпость Маку (близъ русской границы), а оттуда его вызывали въ Тавризъ для допроса. Такія странствія, гоненія, а подъ конецъ и постоянное заключеніе не помѣшали Бабу написать довольно много книгъ: комментаріи на главы Корана, поученій, откровеній, «беянъ».
Писалъ онъ — вѣрнѣе, диктовалъ своему секретарю, — по-персидски и по-арабски. Произведенія на персидскомъ, какъ на родномъ ему языкѣ, отличались лишь нѣкоторыми грамматическими особенностями, принятыми затѣмъ послѣдователями Баба, какъ въ духовной, такъ и въ частной литературѣ секты; его же арабскій языкъ просто хромаетъ, и вѣроучитель, очевидно, пользовался имъ съ исключительной цѣлью импонировать темнымъ массамъ, а отчасти, подчиняясь вкоренившемуся у мусульманъ убѣжденію, что тотъ языкъ, на которомъ написанъ Коранъ, священный. Между тѣмъ количество бабидовъ увеличивалось; они пытались постепенно сосредоточиваться въ отдѣльныхъ пунктахъ, чтобъ имѣть возможность постояннаго обмѣна мыслей и чтобы находить другъ въ другѣ поддержку для проповѣди среди необращенныхъ.
Если это обстоятельство мало смущало мѣстное населеніе, которое иногда даже охотно внимало поученіямъ бабидовъ, то духовенство возставало противъ новой ереси; когда сила слова не убѣждала населеніе изгнать отъ себя или избить еретиковъ, муллы обращались въ содѣйствію властей, указывая на угрожающую опасность для цѣлости государства и грозя, въ случаѣ отказа, всѣми мученіями ада. Важную роль въ этомъ гоненіи играло то обстоятельство, что, съ признаніемъ бабидовъ богопротивными сектантами, ихъ имущество конфисковалось; а кто не знаетъ, какую силу въ Персіи имѣетъ перспектива получить деньги? Незадолго до смерти Мохаммедъ-шаха (ум. въ 1847), главнѣйшіе проповѣдники новаго ученія, особенно Хаджи-Молла-Мохаммедъ-Али въ Харасанѣ и Молла-Хусейнъ-Бушравейхи на югѣ Персіи, переходили изъ города въ городъ, обращая жителей толпами въ новую вѣру и возбуждая этимъ противъ себя шіитское духовенство, которое вынуждало ихъ съ наиболѣе ревностными послѣдователями покидать города. Постепенно бабиды стянулись къ Бедешту въ Хорасанѣ; туда же прибыла изъ Казвина черезъ Тегеранъ извѣстная уже намъ Курреттъ-уль-Айнъ со своими приверженцами, принужденная уѣхать изъ родного города послѣ убійства ея дяди бабидами, хотя она по всей вѣроятности даже не знала о предполагавшемся убійствѣ; къ тому же одинъ бабидъ Салихъ-Тахиръ (или, по нѣкоторымъ источникамъ, МирзаАли-Салихъ) объявилъ, что онъ убійца и дѣйствовалъ, въ данномъ случаѣ, совершенно самостоятельно, по своему собственному побужденію, исключительно изъ мести за преслѣдованіе муджтехидомъ его единовѣрцевъ.
Курретъ-уль-айнъ изъ Бедешта направилась съ остальными собравшимися бабидами въ Мазендеранъ, но не дошла до этой провинціи и свернула, какъ говоритъ преданіе, въ Нурскій округъ (расположенный по р. Нуру, образующей долину въ Эльборузскомъ хребтѣ и впадающей въ Хераснъ, сѣвернѣе горы Демавенда). Тутъ ее задержали, но не притѣсняли, а въ половинѣ 1849 года, послѣ паденія защитниковъ Шейха-Теберси, она была выслана въ Тегеранъ. Сначала «Тахирэ» не была въ очень тяжкомъ заключеніи, — ей дозволялось видѣться съ знакомыми; но послѣ покушенія на шаха трехъ бабидовъ въ 1852 году, когда началось поголовное преслѣдованіе секты, она была казнена, а тѣло ея брошено въ колодезь.
Бабяды изъ Хорасана направились въ Мазендерану, гдѣ въ мѣстечкѣ Шеихъ-Теберси присоединились къ небольшой группѣ единовѣрцевъ (около 200 человѣкъ), осажденныхъ персидскимъ войскомъ. Эти бабиды были выгнаны изъ Бурфуруша и отступили съ урономъ, преслѣдуемые по пятамъ войсками черезъ незнакомые лѣса и болота. Во главѣ ихъ въ то время былъ ученый Мулла-Мохаммедъ-Али, въ Барфуруши; бабиды въ ШеихъТеберси заперлись и оказывали упорное сопротивленіе всему осаждавшему ихъ войску правителя Мавендерана. Это событіе совпало со смертью Мохаммедъ-Шаха; въ Персіи начались смуты, достаточно объясняющія отсутствіе энергіи у персидскихъ войскъ, осаждавшихъ бабидовъ въ Шеихъ-Теберси. Бабиды же, ободряемые вялостью враговъ, переходили въ наступленіе; ихъ вылазки почти всегда увѣнчивались успѣхомъ, такъ какъ они дрались ради самозащиты, съ храбростью отчаянія, зная, что помощи имъ неоткуда ждать, и спасеніе невозможно. Персидскіе же солдаты не имѣли никакой побудительной причины подвергать себя опасности, которую всегда готовы были преувеличивать въ воображеніи и въ своихъ бесѣдахъ, ради служенія правительству, никогда не платящему полностью и во-время жалованья, и подъ начальствомъ командировъ, не заботящихся объ обезпеченіи успѣха, но лишь самонадѣянно ожидающихъ его.
Такъ тянулась эта осада до половины 1849 года, когда принцъ военачальникъ рѣшился прибѣгнуть къ столь обычному для персовъ пріему, вѣроломству и коварству: онъ вступилъ съ бабидами въ переговоры и обѣщалъ имъ полную амнистію, съ условіемъ, чтобы они очистили крѣпость и выдали оружіе. Бабиды рады были прекратить враждебныя дѣйствія, такъ какъ у нихъ запасы истощались, и они сами были утомлены продолжительной и безполезной борьбой, и потому охотно повѣрили клятвеннымъ обѣщаніямъ принца и согласились принять предложенное имъ угощеніе, по случаю окончанія войны; но едва они приступили въ обѣду, какъ данъ былъ сигналъ къ нападенію, и храбрые персидскіе воины, въ полномъ вооруженіи, кинулись на беззащитныхъ бабидовъ. Большую часть ихъ избили, трехъ схватили и отвезли въ Барфурушъ на казнь, и лишь немногимъ удалось скрыться въ лѣсахъ. Такой образъ дѣйствій вызвалъ взрывъ негодованія со стороны бабидовъ всей Персіи; они стали волноваться. Въ Зенджанѣ (на полъ-пути отъ Тегерана до Тавриза) повторилась та же исторія: бабиды заперлись въ одномъ кварталѣ, были осаждены многочисленными непріятелями и, повѣривъ обѣщанію безопаснаго выхода изъ города, были измѣннически убиты. Правительство, обезпокоенное движеніемъ бабидовъ, надѣялось, что казнью основателя секты оно пресѣчетъ зло въ самомъ корнѣ. 27-го іюня 1850 года Баба съ однимъ изъ мѣстныхъ (тавризскихъ) его приверженцевъ Мирза-Мохаммедъ Аліемъ-Тебризи повели на казнь, отпустивъ въ то же время на свободу бывшаго съ Бабомъ въ заключеніи секретаря его Ага-Сеидъ-Хусейна. Преданіе секты говоритъ, что самъ Бабъ приказалъ своему секретарю притвориться отказавшимся отъ своихъ убѣжденій, для того, чтобы имѣть возможность доставить въ надежныя руки черновики писемъ и книги, которые хранились у него, какъ довѣреннаго лица Баба[15]. Отчасти подтверждаетъ эту версію то обстоятельство, что Ага-Сеидъ-Хусейнъ черезъ два года, во время гоненія на бабидовъ, послѣ покушенія на жизнь Насръ-Эддинъ-шаха, былъ казненъ вмѣстѣ съ другими бабидами.
Около помѣщенія тюрьмы въ Тавризѣ, гдѣ находился въ заключеніи послѣднее время Бабъ, поставили столбъ, къ которому привязали обоихъ приговоренныхъ въ казни, и разставили войска въ три ряда. Каждый рядъ далъ по залпу, и когда дымъ разсѣялся, то увидѣли, что веревки узниковъ перерѣзаны пулями, сами же они невредимы, Мохаммедъ-Али стоитъ, а Бабъ сидитъ около своего секретаря. Это такъ подѣйствовало на окружающихъ, что солдаты отказались повторить опытъ, и пришлось вызвать часть отъ другого полка. Вторично раздалась команда, но уже промаха не было: у столба висѣли два трупа съ пробитой десятками пуль грудью.
Тѣла были брошены въ городской ровъ[16], откуда черезъ два дня бабиды унесли трупъ своего учителя и похоронили сперва недалеко отъ Тегерана, а впослѣдствіи, по распоряженію новаго главы секты Бехауллы, перенесли въ другое мѣсто.
По кончинѣ основателя секты, бабиды не отказались отъ своей вѣры и съ прежнимъ жаромъ продолжали возставать противъ притѣсненій. Едва пали защитники Зенджана, какъ вспыхнули возстанія въ Наризѣ, потомъ въ Ездѣ, повидимому вызванныя проявленіемъ вражды со стороны шіитскаго духовенства. Такое положеніе продолжалось до 1852 года. Въ этотъ злополучный для Персіи годъ три фанатика бабида задумали прекратить преслѣдованіе своихъ единовѣрцевъ и вмѣстѣ съ тѣмъ отмстить за казнь главы и всѣхъ бабидовъ, безвинно пострадавшихъ, во время гоненій — и рѣшили убить шаха.
3-го августа 1852 года они выждали время, когда шахъ выѣзжалъ изъ одного изъ своихъ загородныхъ дворцовъ, Неяверана, на охоту. Одинъ изъ нихъ былъ вооруженъ пистолетомъ[17], заряженнымъ дробью. Очевидно, большого вреда нанесено не было, но шахъ сильно испугался, особенно когда другой заговорщикъ бросился на него, чтобъ ножомъ довершить то, что не удалось первому. Тутъ подоспѣла свита, въ свалкѣ одинъ изъ убійцъ погибъ на мѣстѣ, оба другіе были схвачены и хотя сознались немедленно, что они бабиды и посягали на жизнь шаха, съ цѣлью отмстить за смерть Баба, но были жестоко пытаемы, съ цѣлью узнать имена сообщниковъ.
Начались гоненія на бабидовъ по всей Персіи; въ одномъ Тегеранѣ было казнено 28 человѣкъ. Для того же, чтобы отвѣтственность за смерть этихъ сектантовъ не падала исключительно на правительство, оно заставляло всѣ сословія принять участіе въ казняхъ: принцы, муллы, сеиды, купцы, министры состязались въ ревности къ исполненію обязанностей палача.
Въ это время былъ между прочими арестованъ Мирза-Хусейнъ-Али-Нури-Бехаулла (блескъ божій), впослѣдствіи глава бабидовъ, но вскорѣ былъ освобожденъ, благодаря вмѣшательству русской миссіи, и отвезенъ на турецкую границу.
Мы уже говорили, что Бабъ въ книгахъ своихъ и поученіяхъ неоднократно утверждалъ, что онъ сообщаетъ далеко не послѣднее или окончательное откровеніе Божіе, что, напротивъ того, должны быть новыя откровенія, новые пророки, которые разъяснятъ людямъ многое, чего онъ, Бабъ, не въ состояніи раскрыть.
Не устанавливая точно времени появленія новаго пророка или того, кого проявитъ Богъ (менъ-юзхируху-ллахъ), Бабъ предполагаетъ, что это будетъ вѣроятно черезъ 2001 годъ отъ его собственнаго «зухура», проявленія, т.-е. отъ 5 джемадіуль-ула 1260 г., или черезъ 1511 лѣтъ (числа эти соотвѣтствуютъ словамъ «мустегагъ» или «геясъ»), а можетъ быть и ранѣе. Во всякомъ случаѣ, отнюдь не слѣдуетъ противиться тому, кто будетъ выдавать себя за пророка, такъ какъ если то, что онъ говоритъ, ложь, дѣло его погибнетъ само собой; за то какой грѣхъ оказать сопротивленіе лицу, на самомъ дѣлѣ посланному Богомъ!
Благодаря такой доктринѣ, послѣ казни Баба, послѣдователи его, не колеблясь, признали главенство любимаго ученика его, Ага-Сеида-Яхью, третьяго по порядку изъ 18 буквъ «хея», при чемъ первые двое пали ранѣе, такъ что онъ остался старшимъ. Бабъ еще далъ ему почетное прозвище: Хезретъ-и-Эвель или Субхъ-и-Эзель (его святѣйшество; вѣчный, или утро вѣчности) и указывалъ на него, какъ на своего преемника (временнаго, какъ утверждаютъ бехаиды). Эзель продолжалъ неуклонно идти по стопамъ Баба и развивалъ намѣченные имъ принципы какъ въ своихъ многочисленныхъ книгахъ, такъ и въ поученіяхъ.
Въ виду гоненій на секту, онъ вскорѣ удалился, переодѣвшись дервишемъ, сначала въ Мазендеранъ и, наконецъ, перейдя черезъ турецкую границу, остановился въ Багдадѣ, откуда распоряжался дѣлами общины. Повидимому, однако у юнаго Субхъ-и-Эзеля (онъ родился въ 1830 г.) не было достаточно твердости и административныхъ способностей, такъ какъ вскорѣ начались смуты и раздоры; въ средѣ сектантовъ появились претенденты на то, что они суть тѣ, «кого проявилъ Богъ». Кромѣ того, нѣкоторые изъ наиболѣе уважаемыхъ бабидовъ стали замѣчать, что Бехаулла — старшій братъ Эзеля, но отъ другой матери, — въ поученіяхъ своихъ смягчаетъ суровыя предписанія Баба, и ставили ему это въ вину, при чемъ столь дружно напали на него, что тотъ принужденъ былъ скрыться въ сосѣднія Курдистанскія горы, гдѣ оставался около двухъ лѣтъ, т.-е. до 1856—57 года. Вызванный настояніями Эзеля опять въ Багдадъ, Мирза-Хусейнъ-Али-Бехаулла принялъ энергичныя мѣры въ усмиренію претендовавшихъ на божественное посланничество важнѣйшихъ бабидовъ, не всегда особенно стѣсняясь въ выборѣ средствъ.
Дѣйствуя, такимъ образомъ, совершенно самостоятельно, хотя и прикрываясь именемъ младшаго брата, Беха рѣшилъ, что легко можетъ самъ стать главою секты, къ чему и сталъ постепенно готовить общину, сообщая втихомолку то тому, то другому изъ бабидовъ, что онъ — «тотъ, кого проявилъ Богъ». Между тѣмъ въ Персіи шли жестокія преслѣдованія бабидовъ, казни и гоненія; Багдадъ и его окрестности наводнялись представителями этой секты, на что шіитское духовенство, столь многочисленное въ Кербелѣ {Въ Кербелѣ и окрестностяхъ живутъ обыкновенно тѣ изъ наиболѣе почитаемыхъ персами духовныхъ лицъ, которыя предпочитаютъ удалиться изъ своей родины, отказаться отъ почестей, выпадающихъ на долю придворнаго духовенства, лишь бы имѣть свободу своего сужденія, имѣть возможность говорить правду, хотя бы она шла въ разрѣзъ со взглядами персидскаго правительства. Обыкновенно шахъ очень ухаживаетъ за главнымъ изъ этихъ муджтехидовъ, который если не всегда de jure, то ужъ конечно de facto является шіитскимъ «шейх-уль-исламомъ» (главою ислама).
Примѣромъ вліянія такого лица можетъ служить недавняя исторія съ табачной монополіей. Шахъ далъ англичанамъ право ввести въ Персіи монополію на продажу табаку; англичане уже заготовили магазины, но народъ и духовенство были недовольны и обратились въ Кербелу съ вопросомъ, какъ быть. Тамошній шейх-уль-исламъ отвѣтилъ, что, по его мнѣнію, правовѣрные шіиты не могутъ курить табаку, оскверненнаго прикосновеніемъ европейцевъ. Это возъимѣло такое дѣйствіе, что въ теченіе нѣсколькихъ дней никто въ Персіи не курилъ, и народъ сталъ волноваться, такъ что шахъ долженъ былъ уступить и въ 1892 году уничтожить монополію, за что вынужденъ былъ заплатить англичанамъ весьма крупную неустойку.}, при гробницѣ имама Хусейнѣ, смотрѣло весьма недружелюбно.
Турецкія власти, замѣтивъ, что у сектантовъ происходятъ раздоры, весьма охотно согласились на просьбу персидскаго посланника въ Константинополѣ, чтобы, по крайней мѣрѣ, главнѣйшихъ изъ нихъ удалить отъ персидской границы. Рѣшено было перевести ихъ въ столицу, и, по преданію бехаидовъ, когда они выступили изъ Багдада и остановились на 1-й станціи, въ саду Ризванъ, Беха объявилъ свое призваніе. Это знаменательное событіе произошло 11 апрѣля 1864 года и было празднуемо всѣ 12 дней, которые Беха со своими послѣдователями пробыли въ саду Ризванъ[18], и съ тѣхъ поръ эти 12 дней празднуются бабидами бехаидами.
Несогласіе между обоями братьями было уже настолько сильно, что Субх-и-Эзель не захотѣлъ идти вмѣстѣ съ Бехауллой и прибылъ въ Константинополь черезъ четыре мѣсяца, пройдя туда не тѣмъ путемъ, какимъ были приведены турецкими властями остальные бабиды.
Однако и въ Константинополѣ бабидовъ не долго продержали; черезъ четыре мѣсяца, т.-е. въ декабрѣ того же года, перевели ихъ въ Адріанополь. И здѣсь, впрочемъ, ссоры, дрязги и интриги не прекращались, причемъ уже ясно опредѣлились двѣ партіи — эзелидовъ и бехаидовъ; первые — строгіе бабиды, глава которыхъ Субх-и-Эзель не уклонялся ни на Іоту отъ наставленій перво* учителя и въ своихъ книгахъ лишь развивалъ и дополнялъ то, что говорилъ и писалъ Бабъ; бехаидами же названы послѣдователи Бехауллы. Нужно ли говорить, что при разъигравшихся страстяхъ обѣ партіи стали бросать другъ въ друга обвиненія въ попыткахъ къ отравленію, убійствамъ, въ доносахъ турецкому правительству, интригахъ и казняхъ. Трудно, конечно, рѣшить, кто изъ нихъ правъ и кто виноватъ, но намъ лично кажется, что скорѣе можно предполагать, что изъ бехаидовъ нашлись ненавистники противоположной партіи, не всегда щепетильные въ выборѣ средствъ для нанесенія ущерба эзелидамъ, отличавшимся покорностью судьбѣ.
Какъ бы то ни было, но въ 1868 году Эзель со своими приверженцами былъ отправленъ въ Фамагусту на островѣ Кипрѣ, а Беха съ его сторонниками въ Акву, въ Сиріи. Турецкое правительство задумало воспользоваться рознью между сектантами -для постояннаго контроля надъ этимъ безпокойнымъ элементомъ и приставило въ эзелидамъ нѣсколько бехаидовъ, а въ Акву отправило нѣсколько эзелидовъ. Однако послѣдователи Бехауллы не хотѣли разстаться со своимъ наставникомъ, и часть ихъ бросилась съ корабля въ море, а оставшіеся нѣсколько бехаидовъ дѣйствительно сослужили туркамъ ту службу, которой они отъ нихъ ожидали.
Не такъ было съ эзелидами; отправленные въ Акву, они покорились своей судьбѣ и поѣхали съ бехаидами; вскорѣ, по прибытіи на мѣсто назначенія, въ одну ночь всѣ они оказались зарѣзанными. Началось слѣдствіе; 16 бехаидовъ было казнено; самъ Беха выражалъ порицаніе такому поступку, но фактъ остается.
Дальнѣйшая внѣшняя исторія бабидовъ уже не представляетъ особаго интереса; число адептовъ все росло и до сихъ поръ не перестаетъ увеличиваться; въ Персіи отъ времени до времени происходили частичныя мѣстныя гоненія, казни, вызываемыя большею частью алчностью или завистью духовенства.
Представители иностранныхъ державъ, преимущественно Россіи и Англіи, старались по возможности останавливать напрасныя жестокости. Исключительно благодаря вліянію русскаго или англійскаго посланника, многіе были освобождаемы изъ тюремъ, а инымъ даровано право жить подъ условіемъ выѣзда изъ предѣловъ Персіи.
16-го мая 1892 года умеръ Беха, оставивъ завѣщаніе, по которому руководительство бабидами переходитъ въ старшему сыну его Аббасъ-Эфендію-Гусни-Азаму («величайшая отрасль»), который и нынѣ управляетъ общиной съ достаточной твердостью и мудростью, что доказывается между прочимъ тѣмъ, что никто уже не рѣшается заявлять какихъ-либо претензій на главенство. Циркуляры Гусни-Азама, особенно «рисалэ-и-сіясіе» (посланіе о политикѣ) доказываютъ также, что въ вопросахъ объ отношеніяхъ своихъ единовѣрцевъ въ властямъ и вообще въ тѣмъ, среди кого они живутъ, онъ придерживается мудрыхъ правилъ своего отца.
Число эзелидовъ сравнительно ничтожно; въ Персіи и нашихъ средне-азіатскихъ владѣніяхъ встрѣчаются почти исключительно бехаиды. Самъ глава и основатель этой отрасли бабидовъ, Мирза-Лхва-Субх-и-Эзель, которому нынѣ около 66 лѣтъ, скромно живетъ на островѣ Кипрѣ, жалуясь на то, что современные бабиды уклонились съ первоначальнаго пути, указаннаго имъ основателемъ секты, и перестали признавать его, Субх-и-Эзеля, назначеннаго преемникомъ самимъ же Бабомъ, давъ себя увлечь теоріями Бехауллы.
Замѣтимъ кстати, что эзелиды, кромѣ книгъ Баба и Субх-и-Эзеля, признаютъ также полезными писанія и Бехауллы, отвергая лишь божественное происхожденіе послѣднихъ, тогда какъ бехаиды совершенно не причисляютъ книгъ Эзеля въ бабидской литературѣ, обвиняя автора ихъ въ искаженіи фактовъ и въ неправильности воззрѣній[19].
На самомъ же дѣлѣ Бехаулла многое въ ученіи Баба перемѣнилъ, смягчилъ, даже просто отмѣнилъ. Это всего нагляднѣе видно при сличеніи книгъ первоучителя, особенно его «беяна» (откровеніе) на персидскомъ и арабскомъ языкѣ, съ «святѣйшей книгой», Китоб-и-Экдесъ, Бехауллы, представляющей нѣчто въ родѣ катехизиса вѣроученія бехаидовъ. Важнѣйшія различія указаны были впослѣдствіи самимъ Беха въ «благихъ вѣстяхъ» лоух-и-бешаратъ, переведенныхъ и напечатанныхъ въ «Запискахъ» Восточнаго Отдѣленія Императорскаго Археологическаго Общества, т. VII, 1892 года.
Укажемъ на нѣкоторыя изъ разногласій Беха со своимъ наставникомъ, какъ въ области духовной, такъ и въ практической жизни. Кыбла, т.-е. мѣсто, въ которому во время троекратной молитвы[20] должны обращаться бабиды послѣ второго «проявленія» (зухура)[21], должна быть уже не городъ Ширазъ, а Аква, тюрьма Бехауллы, какъ онъ самъ называлъ свою послѣднюю резиденцію, хотя пользовался въ ней полной свободой, не имѣя лишь права выѣзда.
Соотвѣтственно измѣненію «кыблы», мѣнялось и мѣсто хаджа, паломничества, — хотя въ общемъ хаджъ не признается обязательнымъ. Мало того, 14-ая «благая вѣсть» (бешаретъ) говоритъ, что если кто, предназначенный на путешествіе въ Акву, или иной пунктъ паломничества, деньги передастъ въ «Домъ справедливости» (бейтуль-адлъ), то это будетъ дѣломъ весьма похвальнымъ.
Беха считаетъ обязательнымъ давать извѣстное воспитаніе и даже образованіе дѣтямъ, рекомендуетъ обученіе ихъ наукамъ и искусствамъ, могущимъ быть для нихъ полезными, а также языкамъ — не только родному, но и иностраннымъ, и даже мертвымъ, что такъ строго возбранялось Бабомъ; лучше было бы, — прибавляетъ Беха, — еслибы всѣ государства, все человѣчество, согласились пользоваться однимъ общимъ языкомъ, выбравъ для того одинъ изъ-существующихъ уже, или изобрѣтя съ этой цѣлью новый языкъ; также рекомендуетъ онъ ввести и одинъ общій шрифтъ (бабиды имѣютъ свой очень сложный шрифтъ, состоящій изъ длинныхъ палочекъ съ крючками и кружечками на концѣ или въ серединѣ ихъ; этимъ шрифтомъ они пользуются для секретной переписки).
Насколько бабидами цѣнится образованіе дѣтей, видно, напримѣръ, изъ того, что, какъ мы уже упоминали, учитель имѣетъ право на извѣстную долю (180 изъ 2.520) наслѣдства; Беха также предназначаетъ учителю долю наслѣдства, хотя уменьшаетъ ее на половину, такъ какъ удвоилъ за счетъ остальныхъ наслѣдниковъ долю дѣтей (1.080 вмѣсто 540).
Беха настоятельно преслѣдуетъ въ своей «святѣйшей книгѣ» ложь, какова бы ни была цѣль ея, и не допускаетъ низкопоклонства, напримѣръ цѣлованія рукъ для испрашиванія прощенія, и т. д. Говоря объ уваженіи, которое слѣдуетъ питать ко всѣмъ представителямъ религіи, особенно въ ихъ духовнымъ лицамъ, Беха, тѣмъ не менѣе, воздерживаетъ своихъ адептовъ отъ подражанія имъ, напримѣръ, въ самобичеваніи, аскетизмѣ и подобныхъ дѣяніяхъ, совершенно безполезныхъ, какъ считаетъ ихъ Беха. Беха еще болѣе, чѣмъ его учитель, ограничилъ многоженство; онъ дозволяетъ имѣть лишь двухъ женъ, убѣждая, что тотъ, кто любитъ лишь одну женщину, угоденъ Богу.
Бабиды, не признавая разницы въ людяхъ въ зависимости отъ ихъ религіи, не думаютъ, чтобы и цвѣтъ кожи имѣлъ значеніе для дѣленія людей на «привилегированныя» и «обиженныя племена»; соотвѣтственно этому они не признаютъ и невольничества, считая всѣхъ одинаково свободными. Беха объявилъ также, что распоряженіе «Первой точки» о томъ, чтобы всѣ памятники насилія были разрушены, отмѣняется, такъ же какъ отмѣнено распоряженіе Баба о недозволеніи иновѣрцамъ жить въ будущемъ царствѣ бабидовъ и объ уничтоженіи «вредныхъ книгъ»; Беха разрѣшаетъ даже чтеніе ихъ, такъ какъ считаетъ, что надо знать, противъ чего бороться.
Точно также Беха освободилъ свой народъ отъ обязательства войны за вѣру (по-арабски, «джихадъ»), которую Мохаммедъ такъ настоятельно проповѣдывалъ, называя ее священной. Мало того, Бехаулла вообще считаетъ войну дѣломъ преступнымъ, рекомендуетъ всѣмъ народамъ тщательно избѣгать ея, стараясь улаживать споры и недоразумѣнія международнымъ или третейскимъ судомъ, такъ какъ въ войнѣ столько гибнетъ людей, и еще большее число ихъ дѣлается несчастными на всю жизнь.
Относительно одежды и вообще внѣшняго отличительнаго признака для единовѣрцевъ, Беха предоставляетъ всякому полную свободу, рекомендуя лишь не служить посмѣшищемъ для глупцовъ[22].
Горячо рекомендуется, даже приказывается, всѣмъ бабидамъ признавать, почитать власти предержащія, въ какой бы религіи, къ какой бы народности онѣ ни принадлежали, и повиноваться имъ, такъ какъ управленіе народами довѣрено имъ Богомъ, и слѣдовательно, не людямъ разсуждать о томъ, хорошо ли и по праву ли они управляютъ. Еще далѣе пошелъ въ этомъ направленіи нынѣшній руководитель секты Гусенъ-уллахъ-уль-Азамъ, который въ упомянутомъ уже нами посланіи о политикѣ ссылается на слова Евангелія: «воздавайте кесарево кесареви, а божія Богови», и на посланіе апостола Павла въ Тимоѳею о молитвѣ за царя и за власти предержащія.
Изъ только-что приведеннаго видно, что руководители бабидовъ самымъ твердымъ и рѣшительнымъ образомъ стараются искоренить всякіе политическіе или анти-династическіе помыслы у своихъ адептовъ, усиленно напоминая имъ, что они должны заботиться о своей собственной душѣ, что «домъ справедливости» обязанъ разбирать, улаживать и рѣшать дѣла, споры, неудовольствія, недоразумѣнія своихъ единовѣрцевъ, но что до власти, администраціи и политики имъ никакого дѣла нѣтъ; это принадлежитъ царямъ и тѣмъ, кому послѣдніе ввѣряютъ управленіе и завѣдываніе дѣлами. Въ виду послѣдней особенности ученія бабидовъ представляется совершенно голословнымъ обвиненіе, высказанное въ заграничныхъ газетныхъ извѣстіяхъ, будто убійство Насръ-Эддинъ-Шаха было дѣло рукъ бабидовъ. На самомъ же дѣлѣ убійца шаха, Мирза-Риза-Бербани — одинъ изъ сторонниковъ извѣстнаго Шейха-Джемаль-Эддина, вынужденнаго покинуть свое отечество и проживающаго нынѣ въ Константинополѣ. Этотъ ученый и образованный персіянинъ много путешествовалъ по Европѣ и Азіи и пришелъ къ убѣжденію, что республиканскій образъ правленія былъ бы наиболѣе подходящимъ для Персіи.
Что касается будущности бабизма, то предсказывать ее, очевидно, весьма трудно; во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что распространеніе его могло бы принести громадную пользу Персіи, такъ какъ идеалы бабидовъ значительно выше мусульманскихъ, особенно же шіитскихъ. Однако, нельзя поручиться, что столь благія нынѣ наставленія не будутъ искажены послѣдующими руководителями бабидовъ, и тогда бабизмъ исчезнетъ, какъ уже исчезло множество сектъ. А можетъ быть, въ недалекомъ будущемъ какой-либо изъ шаховъ убѣдится въ достоинствахъ этого ученія, объявитъ его господствующимъ, и способный персидскій народъ съ обновленнымъ духомъ и обновленными силами воскреситъ славное прошлое своей поэзіи и литературы, которое представляется безвозвратно утраченнымъ.
- ↑ Bulletins de l’Académie des Sciences à St.-Pétersbourg, 1864 г. Описаніе нѣкоторыхъ бабидскихъ рукописей.
- ↑ C-te de Gobineau, Les Réligions et Philosophie dans l’Asie Centrale, 1865.
- ↑ Бабъ и бабиды, 1865.
- ↑ Въ «Die herrschenden Ideen des Islams», 1868, онъ посвящаетъ цѣлую главу этому вопросу.
- ↑ Е. Browne. А traveller’s narrative written to illustrate the episode of the Bab. 1891; Fatikh-i-jadid, the new history of the Bab, translated by E. Browne. 1898.
- ↑ Подробности см. въ Запискахъ Восточнаго Отдѣленія Императорскаго Археологическаго Общества, т. VIII, 1893—94, стр. 33—47.
- ↑ Collections scientifiques de l’Institut des langues orientales, vv. I, III и VI.
- ↑ Подробнѣе о шейхидахъ см. Каземъ-бека: «Бабъ и бабиды»; его же, «о муридизмѣ», Русское Слово, 1859; XII. C-te de Gobineau, «Trois ans en Asie»; Эдвинъ-Броунъ.
- ↑ О которыхъ подробнѣе см. Каземъ-бека: «Бабъ и бабиды».
- ↑ О выборѣ главы см. подробности у Эдв. Броуна.
- ↑ Употребительное выраженіе «за столомъ» не вполнѣ правильно для персовъ, такъ какъ столомъ, какъ извѣстно, у нихъ служитъ коверъ, всѣ блюда приносятся сразу, ставятся передъ гостями и всѣ сидящіе или полулежащіе кругомъ ѣдятъ прямо изъ блюда, конечно, просто рукой, при чемъ лѣвой никогда не дотрогиваются до пищи.
- ↑ Бабъ считалъ, что бабизмъ будетъ признанъ по всей землѣ, но первоначально слѣдуетъ позаботиться объ укорененіи этой религіи въ пяти священныхъ провинціяхъ: Фарсѣ, Иранѣ, Азербайджанѣ, Хорасанѣ, Мазендеранѣ, которыя бабъ называлъ по первымъ буквамъ: земля Ф. И. А. X. и М.
- ↑ Насколько трудно рѣшиться персіянкѣ отказаться отъ своего «рубеида» (покрывала), можно видѣть изъ того, что, какъ разсказываетъ намъ А. Г. ТуманскіД, долго жившій въ Асхабадѣ, живущія тамъ многочисленныя бабидкя не носятъ покрылала лишь дома, хотя бы были у нихъ гости; выходя же на улицу, всегда покрываются, говоря, что чувствуютъ себя неловко, если не скрыты за а той уродливой и антигигіенической завѣсой.
- ↑ Для всякаго очевидно, что это разсказъ убѣжденнаго бабида; приводимъ его, какъ образецъ, тѣмъ болѣе, что окраска легко замѣчается, сами же факта въ общемъ приведены вѣрно.
- ↑ Возбуждаются даже сомнѣнія, нельзя ли считать образованнаго и ученаго Сендъ-Хусейна авторомъ нѣкоторыхъ, если не многихъ, изъ приписываемыхъ Бабу произведеній.
- ↑ Авторъ «Мекалэ и Шахс-и-Сенахъ», исторіи Баба и его секты, утверждаетъ, что русскій консулъ въ Тавризѣ снялъ фотографію съ трупа; къ крайнему сожалѣнію, намъ не удалось найти подтвержденія этого факта.
- ↑ По другому разсказу всѣ трое имѣли при себѣ оружіе.
- ↑ У персовъ обычай, когда они предпринимаютъ далекое путешествіе, остановиться въ первый день очень близко отъ дома — верстахъ въ 5—12, если ѣдутъ караваномъ, и на первой станціи, если на почтовыхъ, — для того, чтобы путешествіе не было тяжелымъ.
- ↑ Этотъ взглядъ на произведенія Субх-и-Эзеля сообщилъ мнѣ мой наставникъ ярый бехаидъ.
- ↑ Молитва у бабидовъ рекомендуется не плти-кратная, какъ у мусульманъ, а лишь три раза въ день — утромъ, въ полдень и вечеромъ, если возможно, т.-е. не обязывая для молитвы бросать все, чтобы не пропустить момента; самая длинная — полуденная, другія же чрезвычайно кратки. Онѣ обставлены еще нѣкоторымъ ритуаломъ — три земныхъ поклона, сказано какъ стоять, куда обращаться лицомъ; у бабидовъ, какъ и у мусульманъ, нѣтъ изображеній въ храмахъ, и вѣрные обращаются къ «Кыблѣ» по показаніямъ компаса, но молитва ихъ гораздо сердечнѣе и носитъ болѣе просительный характеръ, чѣмъ мусульманская. О молитвенныхъ домахъ бабидовъ см. указанную выше ст. Туманскаго, по поводу кончины Бехауллы, т. VII, изд. 1892 г. З. В. О. И. А. О.
- ↑ О Первымъ зухуромъ бабиды считаютъ зухуръ «Первой Точки» — Баба, вторымъ — «проявленіе Бехауллы».
- ↑ Этихъ Беха отмѣняетъ, напримѣръ, обязательство носить всюду шапки и фески, даже въ домахъ — обычай, отъ котораго персидскіе сановники не могутъ отрѣшиться, позволяя себѣ лишь въ тѣсномъ кругу хорошо знакомыхъ европейцевъ вольность давать отъ времени до времени отдохнуть головѣ.