ФЕЙЕРБАХ, Людвиг (1804—72), нем. философ-материалист, оказавший своей критикой религии и идеализма в начале 40-х гг. влияние на Маркса и Энгельса, учение которого явилось переходным звеном от гегелевского идеализма к диалектическому материализму.
Ф. родился в Ландсгуте (Бавария) в семье государственного деятеля, юриста Ансельма Ф.
ЛЮДВИГ ФЕЙЕРБАХ. Вначале Ф. изучал богословие, затем гегелевскую философию и получил степень доктора при Эрлангенском ун-те. Первое его произведение «Мысли о смерти и бессмертии» было конфисковано и навлекло подозрение властей на самого автора. Ф. вынужден был покинуть ун-т и занялся литературно-философской деятельностью. Ф. обладал смелым и независимым личным характером, но, не будучи связан с широким политическим движением, он не сумел стать мыслителем-борцом. Не получив университетской кафедры (ученые приказчики казенной науки не пускали материалиста и атеиста Ф. в студенческую среду), Ф. поселился в деревне Брукберг в доме своей жены (совладетельницы фарфоровой фабрики). Здесь он прожил вдали от литературного и общественного движения целых 25 лет. Революция 1848 не возбудила активности у Ф., оставшегося созерцательным мыслителем. На конгрессе демократов в мае 1849 он держался пассивно и ничем себя не проявил. Он не захотел быть избранным во Франкфуртское национальное собрание. Зато в годы революции Ф. впервые получил возможность выступить публично с изложением своих взглядов («Лекция о сущности религии») перед широкой аудиторией в зале Гейдельбергской ратуши. После революции постепенно угасает и литературная деятельность Ф. Правда, он знакомится с социалистической литературой ив 1870 вступает даже в с.-д. партию. Под старость Ф. (вследствие банкротства фабрики) жил и умер в большой нищете.
В своих первых работах Ф. выступает представителем гегелевской школы. Его «Мысли о смерти и бессмертии» (1830), историко-философские работы: Бэкон, Спиноза (1833), Лейбниц (1836), Бэйль (1838) и др. написаны в гегельянском духе. Постепенно под влиянием сочинений Спинозы и др. Ф. отходит от гегелевской философии, становится в оппозицию к ней слева и переходит к критике теологического существа гегелевской системы с позиций материализма. В «Критике философии Гегеля» (1839) Ф. писал: «Всякое умозрение, которое хочет выйти за пределы природы и человека, является ничтожным... Глубочайшие тайны скрываются в простейших естественных вещах, которые попирает ногами вздыхающий о потустороннем умозрительный философ. Возвращение к природе — вот единственный источник исцеления».
Вторым шагом в борьбе Ф. против идеализма и религии явилось сочинение «Сущность христианства» (1841). Энгельс в следующих словах выразил содержание и значение этой работы Ф.: «Природа существует независимо от какой бы то ни было философии. Она есть основание, на котором вырастаем мы, люди, ее произведения. Вне природы и человека нет ничего. Высшие существа, созданные нашей религиозной фантазией, это — лишь фантастические отражения нашей собственной сущности... Кто не пережил освободительного влияния этой книги, тот не может и представить его себе. Мы все были в восторге, и все мы стали на время последователями Фейербаха. С каким воодушевлением приветствовал Маркс новое воззрение и как сильно повлияло оно на него, — несмотря на все его критические оговорки, — можно видеть из книги „Святое семейство“» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 642). Ф. явился застрельщиком в критике религии, критике, которая, по словам Маркса, является предпосылкой всякой другой критики. Среди левых гегельянцев, развернувших критику христианских догм и евангельского откровения, выступили Д. Штраус, Бруно Бауэр и др. Ф. критиковал религию с точки зрения метафизического материализма, и поэтому его критика не имела до конца последовательного характера.
Свою философскую родословную Ф. ведет от Спинозы (см.) и франц. материалистов 18 в.: Ламметри, Гольбаха, Дидро, которые в период, предшествовавший французской революции 18 в., развернули энергичную материалистическую и атеистическую пропаганду. В Германии, где социально-экономическая почва для успешной буржуазной революции еще не была подготовлена, пышно расцвел идеализм (Кант, Фихте, Гегель). В лице Ф. — и этим определяется его место в истории философии — мы имеем мыслителя, к-рый возродил материализм на германской почве, возобновив славные традиции буржуазно-революционного материализма и атеизма Спинозы и французов. В этом — историческая заслуга Ф. Для марксизма значение учения Ф. состоит в «решительном разрыве с идеализмом Гегеля и в провозглашении материализма» (Ленин). Ф. показал, что гегелевская система абсолютного идеализма является не чем иным, как теологией, превращенной в логику, и что всякий идеализм есть прикрытое философской мантией богословие. В общем это конечно верно, но такой вывод в отношении гегелевской философии в целом был слишком огульным, упрощенным и приводил к абсолютному отрицанию Гегеля, к отказу от его критической переработки. Сам Ф. так и поступил: вместе с теологической водой идеализма он выплеснул и ребенка — диалектику Гегеля. «Гегелевская школа разложилась, — писал Энгельс, — но критика еще не справилась с гегелевской философией... Фейербах только разбил и отбросил в сторону систему. Но объявить данную философию ошибочной еще не значит справиться с нею. И нельзя было посредством простого игнорирования устранить такое могучее произведение, как гегелевская философия, имевшая огромное влияние на духовное развитие нации» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 643). Ф. не понял значения диалектики и просто отбросил ее. Он остался метафизическим материалистом. Маркс и Энгельс были единственными, которые из немецкой идеалистической философии «спасли сознательную диалектику, перенеся ее в материалистическое понимание природы и истории» (Энгельс, Анти-Дюринг, в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 8), предварительно очистив ее от мистической шелухи и критически переработав.
Философия Ф. выражала теоретические убеждения немецкой буржуазной интеллигенции накануне революции 1848. Германия тогда была экономически отсталой, политически раздробленной страной. Политическая немощность немецкой буржуазии при сохраняющемся еще могуществе феодально-крепостнических отношений приводила к тому, что активность передовых буржуазных и мелкобуржуазных элементов общества шла гл. обр. по линии теоретической, философской и литературной борьбы. По этой линии чисто теоретической деятельности, чисто созерцательного отношения к действительности и пошел Ф.
Период второй четверти 19 в., особенно 1848, является ключом к уразумению воззрений Ф., как и пониманию всей судьбы его философий. Разногласия, возникшие в среде левых гегельянцев, к числу к-рых в свое время относились как Ф., так и Маркс и Энгельс, шли именно по линии отношения к предстоящей революции. Маркс и Энгельс в 1845—46 в «Немецкой идеологии» писали о Ф.: «Он хочет..., как и прочие теоретики, добиться только правильного осознания существующего факта, тогда как задача действительного коммуниста состоит в том, чтобы низвергнуть это существующее» (Маркс и Энгельс, Соч., т. IV, стр. 32). Среди демократической интеллигенции намечались разногласия между точкой зрения пролетариата и неопределенной, абстрактно — созерцательной, блестящей, но бессильной, «истинно-немецкой», по выражению Маркса, фразеологией демократической буржуазии. Маркс и Энгельс уже в 1848 участвовали в политич. движении пролетариата и выступили в роли его руководителей. Ф., напротив, не смог найти точек соприкосновения своей философии с растущим революционным движением низов. Он не вышел за пределы иллюзий и предрассудков передовой части демократии, буржуазии предреволюционной эпохи. «Фейербах не понял революции 48 г.» (Ленин, Философские тетради, стр. 57), тогда как Маркс и Энгельс в том же году выступили уже с «Коммунистическим манифестом», «Маркс в 1844—47 гг. ушел от Гегеля к Фейербаху и дальше Фейербаха к историческому (и диалектическому) материализму» (Ленин, там же, стр. 312). Ф,, напротив, застрял на абстрактном натурализме (антропологизме), на метафизическом материализме. Ф. остался в лагере буржуазной интеллигенции проповедником ее абстрактных идеалов, теоретического, созерцательного радикализма, утопических мечтаний, культа гармонически развитой личности, религии чувства и любви и т. д. Отсюда вытекают основные недостатки, свойственные философии Фейербаха: присущие резонерствующей, не связанной с рабочим классом интеллигенции созерцательность и абстрактность, неуменье бороться за действительное переустройство мира и потому утопическая надежда на теоретическое преодоление препятствий. Сам Ф. пытался, правда, выбиться из колеи буржуазной идеологии. На склоне лет он изучал «Капитал» Маркса и вступил в ряды социал-демократии. Но преодолеть ограниченность метафизического материализма ему не удалось.
Ф. не был пролетарским мыслителем. В своих общественно-политических взглядах он приближался к мелкобуржуазным социалистам типа Прудона. «Должна быть упразднена не собственность, о нет!, — говорил Ф., — не некоторые должны иметь собственность, а все остальные ничего, но все должны иметь собственность» {«Vorlesungen uber die Religion»). Дальше рассуждений о мирном реформировании общества с целью всех сделать мелкими собственниками Ф. не шел, борьбу за замену существующих общественных отношений другими Ф. отвергал. В самой Германии философия Ф. служила в известной мере философским основанием для буржуазного радикализма (А. Руге) и «истинного социализма» (К. Грюн и др.), теория к-рого, по характеристике Маркса и Энгельса, сводилась к тому, что она отстаивала «вместо истинных потребностей — потребность в истине, а вместо интересов пролетария — интересы человеческой сущности, человека вообще, человека, который не принадлежит ни к какому классу и вообще существует не в действительности, а в небесных туманностях философской фантазии» (Маркс и Энгельс, Манифест Коммунистич. партии, в кн.: Маркс, Избр. произв., т. I, стр. 174). Все это — фейербаховские мотивы в идейном багаже «истинных социалистов».
Материализм Ф. не был свободен от всех недостатков, свойственных буржуазному материализму 18 в.: механистичности, абстрактности (созерцательность, антиисторизм) и идеализма в области истории. Маркс и Энгельс не только беспощадно разоблачали и критиковали Гегеля, но вынуждены были также сурово критиковать Ф. «за то, что он не провел материализма до конца, — за то, что он отрекался от материализма из-за ошибок отдельных материалистов, — за то, что он воевал с религией в целях подновления или сочинения новой религии, — за то, что он не умел в социологии отделаться от идеалистической фразы и стать материалистом» (Ленин, Материализм и эмпириокритицизм, Соч., т. XIII, стр. 277). — Ф. является последним представителем буржуазного классического материализма. О своем философском развитии Ф. говорил: моей первой мыслью был бог (период изучения богословия), второй — разум (увлечение Гегелем), третьей и последней — человек (антропологизм). «Новая философия, — возвещает Ф., — делает человека, а вместе с тем и природу, как его базис, единственным универсальным и высшим предметом философии, превращает следовательно антропологию со включением физиологии в универсальную науку» («Основоположения философии будущего»). Здесь выражен коренной принцип философии Ф. — антропологический принцип. Он состоит в том, что в основу теории познания, в основу всей философии берется человек. Принцип этот, как мы видим, являлся для Ф. понятием более широким, чем понятие антропологии как науки о человеке. В этом смысле Ф. не является вульгарным, плоским натуралистом типа Бюхнера, Фогта и Молешотта, к-рые впрочем видели в Ф. своего учителя. Антропологизм Ф. — это особая разновидность натурализма, механического материализма. Плеханов не прав в своем утверждении, что антропологизм Ф. являлся только методическим приемом. Он имеет у Ф. принципиальное значение, является методологическим стержнем всей его философии. Говоря об «антропологическом е принципе» Ф. и Чернышевского, Ленин замечает, что этот принцип «узок». «И антропологический принцип и натурализм суть лишь неточные, слабые описания материализма» (Ленин, Философские тетради, стр. 73).
Антропологизм делает материалистическую теорию познания Ф. метафизической, схематической, лишенной диалектики, историзма. Философия и наука, по Ф., должны исходить из человека как живого, реального психофизиологического единства. Познание человека чувственно по самой своей природе, ибо познающим является тело человека, организм. Организм имеет потребности (растительные в первую очередь), и в процессе удовлетворения своих потребностей человек (чувствующий и мыслящий организм) познает внешний окружающий его мир. Ф. думал, что этот его «человек» является вполне конкретным понятием. Однако так кажется только с внешней стороны. Энгельс справедливо заметил: «По форме [Фейербах] реалист: за точку отправления он берет человека. Но он ни единым словом не упоминает об окружающем человека мире, и потому его человек остается тем же отвлеченным человеком, который фигурирует в религии» (Энгельс, Людвиг Фейербах, в кн.: Маркс и Энгельс, Сочинения, т. XIV, стр. 657—658). «Человек» Ф. это не человек, изменяющий окружающий его мир, но лишь человек, воспринимающий природу. Не орудия труда и не трудовые отношения и связи людей в обществе рассматривались Ф. в его философских построениях, но человек как биологическое существо, как существо, имеющее «глаза и уши, руки и ноги». Ф. не дошел до общества, до классовой борьбы, до материалистического понимания истории, до диалектики жизни и познания в целом. Все же «человек» Ф. был ступенькой к понятию реального исторического человека. При всей своей абстрактности «человек» Ф. был шагом вперед по сравнению с абстрактным «самосознанием» у Фихте, Гегеля и его эпигонов — левых гегельянцев Бруно Бауэра, Макса Штирнера и других. Антропологизм Ф. исторически сыграл революционную роль и был направлен против идеализма и религии. Маркс и Энгельс дали антропологизму Ф. уничтожающую критику и подняли философию на новую ступень историко-материалистического понимания категории «человек».
Что такое «человек»? — спрашивал Маркс, — «Если здесь понимается категория „человек вообще“, то он вообще не имеет „никаких“ потребностей; если обособленный человек противостоит природе, то его следует рассматривать как любое нестадное животное; если же это человек, живущий в обществе какой бы то ни было формы..., то в качестве исходного пункта следует принять определенный характер... общества, в котором он живет» (Архив Маркса и Энгельса, кн. 5, М.—Л., 1930, стр. 387). Человек вовсе не есть абстрактное, вне мира прозябающее существо; человек — это человеческий мир, это государство, общество. «Индивид есть общественное существо. Поэтому его проявление жизни... есть проявление и выражение общественной жизни» (Маркс и Энгельс, Соч., т. III, стр. 624). Исходя из чувственности, Ф. понимал ее «в весьма ограниченной форме» (Маркс), в форме созерцания (Anschauung), а не как «„революционную“, „практически-критическую“ деятельность» ([Маркс о Фейербахе], Маркс и Энгельс, Соч., т. IV, стр. 589). Маркс указывал, что фейербаховское понимание чувственного мира не выходит за пределы голого ощущения. Ф. рассматривает человека вообще вместо реального историч. человека. Таким образом Ф. рассматривал чувственность и чувственный мир как нечто раз навсегда данное и неизменное, присущее «человеку как таковому». Вместо чувственной деятельности он говорил о деятельности чувств. Вместо окружающего нас чувственного мира, являющегося историческим результатом чувственно-практической деятельности людей, общества, Ф. говорил о непосредственном удовлетворении чувственных потребностей человека независимо от исторической формы общества.
«Бытие — субъект, мышление — предикат». «Мышление из бытия, а не бытие из мышления». «Бытие определяет сознание», — так материалистически решал Ф. основной вопрос философии об отношении мышления к бытию. Однако антропологический подход, т. е. принятие за основу биологической «сущности» человека, его психологии, физиологии, потребностей и т. д., не дал Ф. возможности вскрыть, что бытие человека — общественное бытие людей, система их общественных производственных связей и отношений и что сознание есть не что иное, как сознанное общественное бытие. Мышление, по Ф., возникло не из общности практики людей, но из потребности общения и общности ощущений. «Идеи возникают лишь из общения, из взаимного обмена мнениями», — говорил он. Не практикой проверяется истинность мнений, но взаимным согласием в мнениях. «Солидарность человека с человеком есть первый принцип и критерий истинности и всеобщности». Не практической деятельностью, но чувственной связью достигается единство субъекта и объекта.
«Действительное в своей действительности или в качестве такового является действительным лишь в качестве объекта чувств, в качестве чувственного. Истинность, действительность, чувственность — тождественны. Только чувственное существо есть истинное, действительное существо. Не посредством мышления для самого себя, а лишь посредством чувств объект дается нам в своем истинном значении». «Ясным, как солнце, является только чувственное; только там, где начинается чувственное, прекращается всякое сомнение и спор. Тайна непосредственного знания есть чувственность» («Основоположения философии будущего»).
Принцип новой теории состоит, по Ф., в единстве «я» и «ты». Это единство опять-таки понималось Ф. антропологически: как чувственная (путем взаимного удовлетворения потребностей) связь одного человека с другим. Стремление к счастью и чувство любви лежат в основе возобновления и сохранения рода. «Естественная родовая связь» — это общество. «Добродетель — это собственное счастье, которое однако чувствует себя счастливым только в связи с чужим счастьем, которое готово даже пожертвовать собой». В учении о морали Ф. покидает почву материализма и становится на реакционно-идеалистическую точку зрения. В вопросах истории, общества, этики и религии Ф. переходил на позиции идеализма, проповедывал обожествление половой любви и внеклассовой морали («человек человеку — бог»).
«Во всех отношениях между людьми, — писал Энгельс о Ф., — он видел только одну сторону: нравственность. И здесь нас? опять поражает удивительная бедность Фейербаха в сравнении с Гегелем»...«С моралью Фейербаха случилось то же, что со всеми ее предшественницами. Она выкроена для всех времен, для всех народов, для всех состояний и именно потому она неприложима нигде и никогда. По отношению к действительному миру она так же бессильна, как категорический императив Канта» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 657 и 660—661). Критику религии Ф. сочетает с критикой идеализма, свой атеизм он обосновывал философски. Это является положительной чертой Ф. В спекулятивной философии, в идеализме Ф. видел «последнее прибежище, последний рациональный оплот теологии».
«Философия, — писал Ф., — должна опять соединиться с естествознанием и естествознание с философией. Эта связь, основанная на взаимной потребности и внутренней необходимости, будет продолжительнее, счастливее и плодотворнее, нежели теперешний неравный брак между философией и богословием» («Vorlaufige Thesen»). Ф. критиковал прежде всего гегелевскую философию религии. — Религия, заявил Ф., имеет свое особое, не совместимое с наукой и философией содержание, это — фантастические образы реально несуществующего. Религиозные представления лишены реального содержания, они пусты и выражают лишь идеализированную и объективированную сущность самого человека, предмет его желаний, стремлений, надежд. Человек в своих представлениях создает себе бога, а не бог создал человека. Каков человек, таков и его бог. Надо довести до сознания людей, что их религиозные представления химеричны, освободиться от них и внедрить на их место действительную сущность человека вместо фантастически искаженной. Тем самым философию религии Ф. сводит к психологии религиозных представлений, а в основу последней (психологии) кладет антропологию. «В религии, по крайней мере, христианской, выражается, — писал Ф., — отношение человека к самому себе или, вернее, к своей сущности, которую он рассматривает, как нечто постороннее. Божественная сущность есть не что иное, как человеческая сущность, очищенная, освобожденная от индивидуальных границ, объективированная, т. е. рассматриваемая и почитаемая в качестве посторонней, отдельной сущности». Религиозные верования имеют своей основой потребность удовлетворения своих желаний и предметы этих желаний, идеализированные и превращенные в образ. Сама религия есть потребность сердца, потребность «изменить обычный ход вещей, чтобы придать обычному значение необычное и озарить жизнь вообще, жизнь как таковую, религиозным смыслом» («Сущность христианства»). Отсюда вывод, что религия вечна, как и потребности.
Таким образом религия для Ф. не социально-историческое явление, но цепь психических образов и представлений, обусловленных «потребностью времени». Ф. ограничивается узко гносеологической критикой религии. «Моим главным объектом, — писал он, — являются порожденные человеком мысли и фантастические сущности, которые во мнении и представлении людей слывут за настоящие сущности» (Briefwechsel, Bolin, № 325). Ф. не считал, что религиозные предрассудки живут в головах людей случайно. Он связывал их существование с потребностью человека в религиозном «утешении» и склонностью идеализировать посредством фантазии свои надежды, стремления и т. д. И свою задачу он видел в том, чтобы изгнать из сознания людей наиболее дикие и несуразные предрассудки и вселять в сознание облагороженные представления. Во всем этом ясно проступает метафизический антиисторизм Ф., его идеализм сверху, его неумение подойти к явлениям с историко-материалистических позиций. Узко гносеологический подход в критике религии отрезал Ф. путь к пониманию социально-классовой сущности религии как формы общественной идеологии, к пониманию того, что религия есть закрепляемый в классовых интересах эксплоататоров предрассудок данного общества, а не отдельного человека. В первую очередь религия есть общественное явление, хотя религиозные представления коренятся в мозгу, в сознании людей. Религиозное сознание есть извращенное сознание определенной исторической системы общественных отношений. Всего этого Ф. не понимал. Он считал, что одно лишь упразднение веры в чудеса означало бы упразднение богов и религии, а потому и призывал на помощь науку, просвещение. В этом идеализм Ф., «идеализм сверху» (Энгельс). Ф. заходил так далеко, что считал даже, что периоды человечества отличаются один от другого только переменами в религии («Сущность христианства»).
Высшим понятием иудейской религии, по Ф., является закон, эллинизма — необходимость, христианства — любовь. «Бог — это любовь» — вот завет христианской веры. Но любовь — это чувство. Поэтому чувственность есть бог. «Сердце не только форма религии, сердце — сущность религии». И если религиозные представления освободить от их мистического содержания, тогда от них останется облагороженное чувство любви и сердечных отношений человека к человеку. «Человек человеку — бог». Необходимо сохранить идеальный момент религии. Сущность человека в потребностях чувства, счастья, любви, и все это должно быть обожествляемо, освящено религией. «Я для того лишь отрицаю фантастическую, мнимую сущность религии и богословия, чтобы утвердить настоящую сущность человека» («Лекции о религии»).
Буржуазный и мелкобуржуазный характер фейербаховской критики религии совершенно ясен. Атеизм Ф. — это протест против некультурных, средневековых атрибутов религии, это призыв облагородить и приукрасить религию, сделать ее приемлемой для культурного и образованного мелкого буржуа. Значит Ф. лишь против глупой веры в чудеса, в загробный ад и рай, но Ф. за сохранение религиозного чувства, религиозного культа идеала и божественной любви ко всем людям. Ф. с негодованием отвергает опасение, что с упразднением религии рухнет нравственность и окажется попранной добродетель. Но — и в этом проявляется трусливая непоследовательность мелкобуржуазного теоретика — Ф. спешит освятить эту добродетель и нравственность атеистического общества именем религии. Буржуазия не способна бороться с религией до конца, она понимает всю рискованность этого предприятия. Она нуждается в окружении своих добродетелей и идеалов и своей собственности в глазах трудящихся масс ореолом религиозной святости. Иначе не может быть «социального благополучия».
Атеизм Ф. представлял собою «традиции буржуазной войны с религией» (Ленин), т. е. такой войны, в к-рой религия не вытесняется, но обновляется и усовершенствуется посредством отсечения наиболее уродливых наростов мракобесия и спиритизма. Атеизм Ф. является «типичнейшим образчиком просветительского атеизма, с социалистическим душком» (Ленин, Философские тетради, стр. 69). По словам Энгельса, «Фейербах вовсе не хочет упразднить религию; он хочет пополнить ее» (Энгельс, Людвиг Фейербах, в кн.: Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 654). Антропологизм Ф. привел его к тому, что, как он сам о том говорит: «низводя богословие до антропологии, я скорее возвышаю антропологию до богословия» (Фейербах, Соч., т. VII, стр. 287). Вслед за теорией познания антропологический принцип обнаруживает свою полную несостоятельность также и в критике религии.
«Потребность времени есть религия этого времени», — писал Ф. Духовные прислужники буржуазии, смотря по надобности, вкладывали в «потребность времени» то или другое содержание и так. обр. поддерживали жизнь религии. Этим содержанием неизменно оказывались идеалы господствующих классов, и т. о. удавалось отвлекать массы от их кровных интересов и классовой борьбы с капитализмом. Так, в богословских пережитках фейербаховской философии всегда находили питательную почву богоискательство и богостроительство (Луначарский и др.), а также т. н. христианский социализм, фабианцы, верующие с.-д. и пр. Только пролетарский воинствующий атеизм, опирающийся на философию диалектического материализма, на теоретическую критику религии, данную Марксом, Энгельсом и Лениным, свободен от всех недостатков и непоследовательности, к-рой страдала критика религии до Маркса. Ф. не перешел от критики религии к критике социальных условий, ее породивших. Маркс и Энгельс сделали это, обратив «критику неба... в критику земли, критику религии — в критику права, критику теологии — в критику политики» (Маркс, К критике гегелевской философии права, Введение, в кн.: Маркси Энгельс, Соч., т. I, стр. 400).
Маркс и Энгельс испытали влияние Ф., но никогда не были чистыми фейербахианцами. Диалектический материализм Маркса и Энгельса сложился в борьбе с антиисторизмом и метафизичностью фейербаховского материализма. Буржуазия совсем отвернулась от Ф., учению к-рого она сочувствовала в дни своей революционной молодости. Для ученых лакеев поповщины Ф. служит пугалом и по сие время. Отдельные работы профессоров философии трактуют Ф. то как кантианца то как последователя Локка или Юма и т. д. Неокантианцы типа А. Ланге («История материализма») видят в Ф. позитивиста. Эту точку зрения разделяют и с.-д. философы 2-го Интернационала — К. Форлендер, М. Адлер, К. Каутский и др. Все это безусловно неверно. Ф. является материалистом, правда, непоследовательным, метафизическим, скатывающимся часто в идеализм, но все же он был материалистом в своей теории познания, в разрешении основного вопроса всякой философии.
Если в Германии Ф. после революции 1848 был очень скоро забыт, то в России, где буржуазная демократия только еще боролась за свои права, влияние Ф. было очень живучим и длительным. Русская народническая интеллигенция читала и чтила Ф.: Н. Г. Чернышевский был самым видным и страстным фейербахианцем. Ф. увлекались кружок петрашевцев, Герцен, Грановский, Белинский, Добролюбов и др. вплоть до таких эпигонов народничества, каким был Михайловский. Этому движению философия Фейербаха импонировала своим духом гуманизма и либерализма, возвышением «человека», личности, верой в науку и прогресс. В вопросах религии народническая интеллигенция ограничивалась «просветительством», т. е. находилась на позициях буржуазного атеизма. Элементы фейербахианства не смог преодолеть в своих воззрениях и Плеханов, вышедший из народничества. Примыкая к неясной и прямо ошибочной оценке Ф. Плехановым, механисты и меньшевиствующие идеалисты до последнего времени занимались апологией Ф., противопоставлением его Марксу и Энгельсу. Они стремились доказать, что марксизм в философии есть якобы не что иное, как исправленное и завершенное фейербахианство (А. М. Деборин, Л. И. Аксельрод и др.). Они изображали историю возникновения марксистской философии так, что у Гегеля Маркс взял диалектику, а у Ф. материализм, и из сложения того и другого возник диалектический материализм. Деборин в своей работе о Ф. пытался поставить под сомнение высказывания Маркса и Энгельса о Ф., объявляя их критику «основанной на недоразумениях». Ленинская оценка Ф. механистами и меньшевиствующими идеалистами совершенно игнорировалась. — Советского читателя Ф. должен интересовать как материалистический предшественник марксизма, представитель метафизического материализма, возникшего на почве разложения немецкой классической философии, как блестящий образец просветительного атеизма.
Соч. Ф. на рус. яз.: Сочинения, 3 тт., Москва — Ленинград, 1923—26.
Лит.: Маркс К., Одиннадцать тезисов о Фейербахе, в кн.: Энгельс Ф., От классического идеализма к диалектическому материализму, П., 1920; Маркс К. и Энгельс Ф., Немецкая идеология (I—Фейербах), Соч., т. IV, М., 1933; Энгельс Ф., Людвиг Фейербах, 3 изд., М.—Л., 1931; Ленин В. И., Материализм и эмпириокритицизм, Соч., т. XIII, 3 изд., М.—Л., 1928; его же, Конспект книги Фейербаха «Лекции о сущности религии», в кн.: Ленинский сборник, XII, 2 издание, Москва, 1931; его же, Конспект книги Фейербаха о Лейбнице, там же. Немарксистская литература: Rawidowicz S., Ludwig Feuerbachs Philosophie, Berlin, 1931.