АФРИКА
правитьПутешествіе Давида Ливингстона по нижнему теченію Замбези до водопадовъ Кебра-база.
правитьВъ первомъ (1873) годѣ журнала «Живописное Обозрѣніе» было много говорено, какими значительными открытіями, въ области географіи и этнографіи, обязаны ученый міръ смѣлому путешественнику и миссіонеру Ливингстону. Обзоромъ его замѣчательной дѣятельности займемся мы и въ настоящемъ, т. е. второмъ году нашего журнала.
Одного взгляда на приложенную въ прошломъ году карту достаточно, чтобы видѣть, какое огромное пространство пройдено Ливингстономъ въ южной Африкѣ и какъ далеко оставилъ онъ за собой всѣхъ другихъ путешественниковъ въ этой части свѣта. Исходной точкой его смѣлыхъ экспедицій былъ Колобенгъ. Оттуда онъ отправился на сѣверъ, разыскалъ озеро Н’гами и открылъ среднее и верхнее теченіе Замбези съ ея удивительными водопадами, великолѣпіе и размѣры которыхъ превосходятъ даже прославленную Ніагару.
Ни враждебныя племена, ни лихорадки и дикіе звѣри, ничто не могло остановить его, онъ твердо и неуклонно продолжалъ подвигаться на западъ и дошелъ до Лоанды на Атлантическомъ океанѣ. Но, перерѣзавъ цѣлую половину южноафриканскаго континента, Ливингстонъ не удовольствовался этимъ: ему захотѣлось увѣнчать свое великое дѣло обратной экспедиціей къ восточному берегу. И вотъ онъ снова двигается въ путь и, направляясь по теченію Замбези, достигаетъ Килимане и такимъ образомъ открываетъ южную Африку во всю ея ширину отъ одного океана до другого и разрѣшаетъ множество вопросовъ, остававшихся темными. Этого мало. Возвратившись оттуда, онъ не остался въ покоѣ, а тотчасъ отправился въ Англію, гдѣ, встрѣченный какъ одинъ изъ первыхъ изслѣдователей нашего вѣка, обратился къ правительству съ просьбою снарядить новую экспедицію въ восточную Африку и поручить ему начальство надъ нею. Министерство иностранныхъ дѣлъ, во главѣ котораго находился тогда графъ Кларендонъ, склоняясь на его убѣжденія, снеслось съ географическимъ обществомъ и съ общаго согласія поручило великому путешественнику изслѣдовать обширную область рѣки Замбези, обращая при этомъ преимущественное вниманіе на естественные источники восточной и центральной Африки, собрать возможно больше свѣдѣній о живущихъ тамъ народахъ, поощрить ихъ къ ремесламъ и земледѣлію, чтобы приготовить такимъ образомъ, гдѣ можно, запасы туземныхъ товаровъ (хлопчатой бумаги и пр.) для англійской торговли и наконецъ съ корнемъ вырвать постыдный торгъ людьми.
Кромѣ Ливингстона, новая экспедиція состояла изъ брата его, естествоиспытателя Карла Ливингстона и врачей д-ра Кирка и Торнтона; послѣдній, впрочемъ, оставилъ ихъ тотчасъ по пріѣздѣ къ Замбези, присоединился къ Декену и отправился съ нимъ на изслѣдованіе Килиманджаро. Всѣ вышеупомянутые члены были люди дѣльные, серьезные, предпріимчивые, нестрашившіеся ни опасностей, ни лишеній. Чтобы успѣшнѣе дѣйствовать, они раздѣлали свои занятія. Киркъ взялся составить коллекцію предметовъ, относящихся къ естественной исторіи и дѣйствительно собралъ 4,000 видовъ различныхъ растеній, множество птицъ, насѣкомыхъ, разныя породы деревьевъ и разные сорты хлопчатника. Ему помогалъ Карлъ Ливингстонъ, занимавшійся, кромѣ того, веденіемъ метеорологическихъ и магнитныхъ журналовъ и наблюденій. Давиду же Ливингстону, стоявшему во главѣ экспедиціи, выпала главная задача, а именно стараться упрочить между туземцами европейское вліяніе и распространить христіанство.
Новая экспедиція отправилась изъ Англіи 10 марта 1856 на пароходѣ «Pearl» (жемчужина) и счастливо прибывъ въ Капштадтъ, въ слѣдующемъ маѣ, высадилась на восточномъ берегу Африки. Ближайшей задачей ея было рѣшить вопросъ: можетъ ли Замбези служить торговымъ или вообще путемъ для распространенія христіанства во внутреннихъ странахъ? Ливингстонъ предавался сангвинической надеждѣ, что современемъ Замбези сдѣлается самой важной торговой жилой внутренней Африки. Но уже изъ того, что о ней было сказано по поводу перваго его путешествія по ней, не трудно видѣть, что онъ горько заблуждался. Ея во допады, ея постоянно переносимыя съ мѣста на мѣсто обширныя мели, многочисленныя быстрины и пороги, все это вмѣстѣ всегда будетъ вѣчнымъ препятствіемъ правильному судоходству. Тоже должно сказать и объ опасныхъ дюнахъ, загромождающихъ ея дельту и въ высшей степени затрудняющихъ въѣздъ въ переплетенные рукава, которыми она изливается въ море. Между этими рукавами важнѣе 4: на западѣ Миламбе, затѣмъ Конгоне, потомъ Луабе и наконецъ Тимбве, называемый также Музело. При высокомъ стояніи воды полосы земли, между протоками, часто совсѣмъ затопляются, обращаются въ болота и образуютъ цѣлый лабиринтъ, перемѣняющій свой видъ, смотря по количеству песку, приносимаго рѣкой. Приходя ежегодно цѣлыми массами изъ внутреннихъ странъ, песокъ достигаетъ моря, сталкивается съ волнами Индійскаго океана, скучивается и образуетъ цѣлые барьеры, дѣлающіеся непреодолимымъ препятствіемъ для большихъ судовъ. Вслѣдствіе всего этого Замбези не можетъ служить путемъ культуры, подобно Нилу и Нигеру; другія рѣки южной Африки: Конго, Оранжевая и т. д. также далеко уступаютъ сѣвернымъ водамъ. Замѣтимъ здѣсь еще то, что южная Африка страдаетъ вообще недостаткомъ какихъ бы то ни было путей сообщенія. Тамъ, или совсѣмъ нѣтъ дорогъ, или онѣ до крайности неудобны. Наконецъ ея не менѣе многочисленныя и обширныя, какъ и на сѣверѣ, пустыни не могутъ похвалиться веселыми, улыбающимися оазисами, которыми природа такъ щедро благословила страну финиковой пальмы и Сахару. Оттого то сѣверная половина Африки испещрена огромной сѣтью караванныхъ путей, по ней расхаживаютъ тысячами нагруженные товарами «корабли пустынь» (верблюды) и съ незапамятныхъ временъ поддерживаютъ сношенія между прибрежьемъ Средиземнаго моря и внутренними странами. Ничего подобнаго не представляетъ южная Африка: какъ уже было замѣчено, рѣки ея не могутъ служить путями сообщеній, и надежда, упрочить тамъ культуру очень слаба.
Чтобы нѣсколько устранить вышеназванныя препятствія, Ливингстонъ привезъ изъ Англіи маленькій пароходъ, который можно было, въ случаѣ надобности, разбирать по частямъ. Прибывъ въ Килимане, путешественники сложили его на скорую руку и поплыли вверхъ по Конгоне, самому удобному рукаву Замбези.
Легко и весело неслись теперь оба судна по рѣкѣ; но трудно описать чувства, охватившія душу смѣлыхъ изслѣдователей, когда передъ ними развернулось поле ихъ будущей дѣятельности. Предпріятіе было опасное; всякій хорошо сознавалъ, что дѣло идетъ на жизнь или на смерть. Ливингстонъ самъ пишетъ, что волненіе, овладѣвшее имъ, сыномъ сѣвера, при видѣ тропической природы, должно было походить на то состояніе души, съ которымъ первый человѣкъ вступилъ въ рай. Передъ нимъ открывался новый міръ, его ожидала новая жизнь; все, что онъ видѣлъ, каждый звукъ, достигавшій его слуха, имѣлъ въ себѣ прелесть новизны. Первое, что должно было поразить сѣвернаго уроженца, была, конечно, роскошная растительность, покрывавшая берега темной и мутной рѣки, съ шумомъ катившей свои илистыя волны. Довольно многочисленныя еще здѣсь стройныя, финиковыя пальмы и другія формы отступали однако на второй планъ; преобладающимъ видомъ были мангровыя деревья. Рядомъ съ ними изъ кучи многочисленныхъ перепутавшихся корней и роскошной травы поднимались, какъ свѣчи, африканскіе панданы (pandanus), опиравшіеся на цѣлый конусъ воздушныхъ корней и перевитыхъ густымъ покровомъ чужеядныхъ растеній, спускавшихся граціозными гирляндами съ вѣтвей. Ботаникъ экспедиціи д-ръ Киркъ посвятилъ свое вниманіе главнымъ образомъ мангровымъ видамъ, спускавшимся вмѣстѣ съ роскошными папоротниками и другими растеніями до самаго берега и ростущимъ даже въ водѣ. Одно имя этого дерева сразу приводитъ намъ на память лихорадки и болотный воздухъ, дѣйствительно характеризующій область этого вида; за то немногіе туземцы, которыхъ Ливингстонъ встрѣтилъ въ этой части Конгоне и которые, принявъ его, вѣроятно, за португальца, безъ оглядки бросились прочь, находятъ въ ихъ густой чащѣ такое вѣрное убѣжище, лучше котораго нельзя и желать.
Мангровое дерево (rhizophora) отличается тѣмъ, что его сѣмена пускаютъ ростки, не покидая родительскаго ствола. Порядокъ принадлежитъ исключительно тропическимъ видамъ и состоитъ изъ деревьевъ и кустовъ, растущихъ большею частью по морскимъ берегамъ. Обыкновенное мангровое дерево, о которомъ здѣсь идетъ рѣчь, всегда зелено, достигаетъ отъ 40 — 50 футовъ вышины и имѣетъ очень оригинальный видъ, придаваемый ему, какъ привѣсками на вѣтвяхъ, такъ и совершенно особеннымъ способомъ пускать корни. Собственно корни поднимаясь въ видѣ дугъ надъ илистой почвой, въ которой растутъ деревья, образуютъ родъ свода и служатъ убѣжищемъ тысячамъ маленькихъ черепокожихъ животныхъ, остающихся на растеніи во время отлива и подавшихъ поводъ къ ошибочному мнѣнію, будто устрицы растутъ на деревьяхъ; впрочемъ, въ ограниченномъ смыслѣ, т. е. что онѣ держатся на деревьяхъ, не питаясь однако ими, мнѣніе это будетъ буквально вѣрно. Въ вершинахъ мангровъ также пріютилось не мало обитателей; тамъ, напримѣръ, живутъ прекрасные водяные орлы (haliaetos vocifer), тамъ раздается звучный голосъ зимородки (halcyon striolata). Въ ихъ же тѣни находятъ себѣ, во время дневного жара, убѣжище безчисленныя стаи москитовъ, которые, подъ вечеръ, такъ ужасно мучатъ людей, имѣющихъ несчастіе быть вблизи мангровъ.
Илистая почва подъ манграми покрыта обыкновенно краббами, при малѣйшей опасности убѣгающихъ въ свои норки. При наступленіи отлива, ихъ маленькіе дѣтеныши тысячами выходятъ изъ своихъ подземныхъ квартиръ и, какъ трудолюбивыя пчелки, такъ прилежно работаютъ, что взрываютъ на цѣлыя мили гладкій, береговой песокъ. Работа эта состоитъ въ томъ что они своими клешнями ловко схватываютъ щепотку песку, подносятъ ихъ одну за другой ко рту и, повидимому, глотаютъ его; но вглядѣвшись ближе, замѣчаешь, что они выбираютъ изъ него только животные остатки, а остальное бросаютъ прочь. Между тѣмъ взрослые краббы сидятъ дома и задаютъ совершенно своеобразные концерты. Но вотъ приближается врагъ ихъ (phacochoerus аітісаnus), вырываетъ ихъ изъ илистыхъ ямочекъ и съѣдаетъ. Многочисленныя стаи рыбъ, водящихся въ мелкихъ мѣстахъ между Конгоне и материкомъ, привлекаютъ сюда множество пеликановъ, которые истребляютъ ихъ въ огромномъ количествѣ. Въ апрѣлѣ пеликаны вьютъ гнѣзда на низменныхъ островахъ и своими яицами, отзывающимися рыбой, доставляютъ туземцамъ очень лакомое блюдо.
Мангровыя деревья играютъ въ экономіи природы очень важную роль, ежегодно отнимая у океана новыя части и передавая ихъ въ пользованіе людямъ. Происходить это двоякимъ образомъ: посредствомъ постоянно подвигающихся впередъ корней и посредствомъ сѣмянъ, пускающихъ воздушные ростки. Сѣмена или ростки эти не оставляютъ своей высокой колыбели, пока не примутъ видъ настоящихъ деревьевъ; затѣмъ они опускаются въ находящійся подъ ними илъ, пускаютъ корни и оттѣсняютъ воду все дальше и дальше. Другой способъ размноженія происходитъ посредствомъ новыхъ корней, выходящихъ изъ ствола въ нѣкоторомъ разстояніи надъ уровнемъ воды; корни эти спускаются, въ видѣ дугъ, въ илъ и образуютъ, такъ сказать, оплоты противъ разрушительной силы вторгающейся воды. Такимъ образомъ новыя растенія, выйдя изъ родного ствола, впродолженіе нѣсколькихъ лѣтъ, подвигаются все впередъ, достигаютъ высоты около 15 футовъ и отдаляются отъ роднаго дерева на значительное разстояніе. Послѣ, этого образованіе новыхъ корней замедляется; начинаетъ работать верхушка, она разстягивается во всѣ стороны и пускаетъ всюду новыя вѣтви; вѣтви, въ свою очередь, подобно фиговымъ деревьямъ, пускаютъ тонкія, длинныя волокна, которыя, удлиняясь чрезвычайно быстро, спускаются со всевозможныхъ высотъ, проникаютъ въ илъ и дѣлаются впослѣдствіи самостоятельными деревьями. Черезъ нѣсколько лѣтъ образуется наконецъ огромный растительный лабиринтъ, скрѣпляющій и сдерживающій постоянно размываемую почву; а между тѣмъ частички земли, скучиваясь болѣе и болѣе, возвышаютъ почву, такъ что все, бывшее прежде водой, дѣлается болотомъ, а потомъ и болото мало по малу обращается въ сушу. Въ мѣстахъ, гдѣ много мангровъ, какъ напримѣръ на берегахъ Конгоне, такое завоеваніе у моря совершается простымъ и естественныъ размноженіемъ съ помощію опускающихся въ воду сѣмянныхъ отростковъ, дающихъ корни. По разсказами путешественниковъ, плодъ этого дерева годенъ въ пищу и имѣетъ сладкій вкусъ. Кора его очень полезна при дубленіи и потому дорого цѣнится туземцами.
Между мангровыми лѣсами, очень тщательно изслѣдованными д-ромъ Киркомъ и за ними, путешественники открыли обширныя плодородныя равнины, покрытые травой часто въ сажень вышины. Такъ какъ животныхъ здѣсь очень много, то трава эта чрезвычайно мѣшаетъ охотиться, и туземцы нерѣдко принуждены выжигать равнины, причемъ часто сгораютъ и сосѣдніе лѣса. Между встрѣчаемыми здѣсь животными особенно многочисленны водяные козлы (acgocerus ellipsiprimuus). Желая перебраться съ одного пастбища на другое, они выжидаютъ, когда вода отхлынетъ, затѣмъ бросаются въ рѣку, переплываютъ мелкія мѣста и отправляются на отысканіе другихъ болѣе тучныхъ луговъ. Охота за ними вообще не успѣшна, такъ какъ попасть въ нихъ трудно, да кромѣ того они очень живучи. Большею частью выстрѣлъ въ затылокъ кладетъ ихъ на мѣстѣ, но за то они убѣгали часто, получивъ три раны въ легкія или другія части организма. Въ сосѣдствѣ моря мясо ихъ сочно и вкусно и напоминаетъ говядину, дальше, внутрь материка, оно такъ жестко и сухо, что даже неприхотливые негры ѣдятъ его только во время сильнаго голода. Можетъ быть разница эта находится въ связи съ количествомъ соли, содержимой водой и даже береговыми растеніями. Встрѣчаются здѣсь также болотные козлы (redunca eleotragus), которые днемъ прячутся въ высокой травѣ и, завидя охотника, неподвижно лежатъ, пока онъ не пойдетъ совсѣмъ близко; тогда они быстро вскакиваютъ и съ шумомъ убѣгаютъ прочь.
По утру и вечеромъ изъ мангровыхъ чащъ выходятъ прекрасные и пестрые лѣсные козлы (tragelaphus sylvatica) и отправляются за падалью. Замѣтя опасность, онъ обращается въ бѣгство, испуская громкій крикъ, напоминающій слово «мпабала» за что такъ и называется туземцами. Водяной козелъ любитъ открытую ровную мѣстность и рѣдко ложится днемъ. Въ ясную и вѣтряную погоду животныя эти очень робки и дики и потому поймать ихъ очень трудно, но въ тихій, пасмурный день къ нимъ очень легко подкрасться. Наконецъ, въ мангровыхъ лѣсахъ попадаются изрѣдка леопарды (felis leopardus), называемые португальцами тиграми и стаи зеленоватыхъ обезъянъ (пузи).
На Конгоне также путешественники были свидѣтелями, какъ туземцы собирали стебли ядовитаго ползучаго растенія бузунгу (dirca palustris) и связывали въ пучки. Этими стеблями они отравляли воду въ рѣкѣ и такимъ образомъ морили рыбу, которая подплывала къ берегамъ и умирала. Растеніе это имѣетъ мотыльковые цвѣты тѣлеснаго цвѣта и гладкіе, заостренные листья; кора его усѣяна маленькими бѣлыми крапинками, а ядъ его, говорятъ, опасенъ и людямъ, пьющимъ отравленную воду, но уморенная имъ рыба, будучи сварена, совершенно безвредна. Такъ какъ бузунгу удаляетъ также насѣкомыхъ, то, при добываніи пальмоваго вина, деревья эти намазываются имъ, чтобы помѣшать снующимъ всюду муравьямъ подползать къ вину въ то время, какъ оно сочится изъ ствола въ подставленные подъ него маленькіе сосуды. Къ неособенно пріятнымъ обитателямъ этихъ лѣсовъ принадлежатъ бегемоты и крокодилы, о которыхъ мы будемъ говорить ниже; встрѣчается тамъ также не вредящая никому пила-рыба въ 1 1/2 фута длины. Она поднимается на цѣлыя мили вверхъ по Конгоне и Замбези, но не употребляется въ пищу туземцами. Дальше пароходы натолкнулись на нѣсколько негритянскихъ хижинъ, выглядывавшихъ изъ-подъ кокосовыхъ пальмъ и банановъ и представлявшихъ очевидное доказательство, какъ въ одинаковыхъ условіяхъ люди прибѣгаютъ къ подобнымъ или даже тождественнымъ способамъ удовлетворенія своихъ нуждъ. Въ самомъ дѣлѣ, деревни, построенныя на сваяхъ въ швейцарскихъ озерахъ и жилища на Явѣ, описанныя Юнгомъ, представляютъ въ главныхъ чертахъ совершенно одно и тоже. Тамъ море, здѣсь илистая, тинистая почва дѣлаютъ необходимой одну и ту же архитектуру, и такъ какъ человѣкъ увязъ бы въ болотѣ, то онъ взбирается въ свое жилище съ помощію лѣстницъ. Повидимому, здѣшніе негры заразились торговымъ духомъ португальцевъ, потому что ни мало не боясь нашихъ пароходовъ, они ловко подъѣзжали къ намъ и снабжали насъ медомъ, воскомъ, плодами и другими продуктами. На плодородныхъ мѣстахъ вокругъ ихъ хижинъ они воздѣлываютъ рисъ, сахарный картофель, тыквы, капусту, лукъ, горохъ и немного хлопчатника и сахарнаго тростнику. Передъ европейцами они не оказывали никакого страху, группами стояли на берегу и съ удивленіемъ разсматривали пароходъ «Pearl», о которомъ одинъ старикъ говорилъ, что это пловучая деревня, сдѣланная изъ одного ствола.
Недалеко отъ острова Зимбо рѣка сдѣлалась слишкомъ мелкой для «Pearl» и потому онъ повернулъ назадъ, предоставляя «Ma-Робертъ» и его экипажъ ихъ судьбѣ. Пробывъ нѣкоторое время на островѣ, пароходъ направился къ ближайшему португальскому поселенію Мацаро. Время это какъ разъ было безпокойное и опасное: португальцы находились въ войнѣ съ однимъ метисомъ (муллатомъ) по имени Маріано или Матакенго, который одержавъ надъ ними нѣсколько побѣдъ, построилъ, при впаденіи Шире въ Замбези, крѣпость и собственно говоря, фактически вся страна между этими рѣками и Мацаро принадлежала ему. Маріано, болѣе извѣстный подъ туземнымъ именемъ Матакенги, означающимъ «дрожащій, какъ осиновый листъ», слылъ, и не безъ основанія, грозой сосѣднихъ областей. Его сподвижники, вооруженные съ головы до ногъ по европейски, исходили близъ лежащія земли взадъ и впередъ и безъ разбора нападали даже на своихъ, грабили и ловили ихъ, гдѣ могли, и тащили въ кандалахъ на продажу въ гавань Килимане (Квилимане). Но, скажутъ намъ, Килимане принадлежитъ португальцамъ? Да, она принадлежитъ португальцамъ и управляется европейскимъ губернаторомъ, но какое дѣло губернатору до бѣдныхъ рабовъ, приведенныхъ изъ внутреннихъ странъ? Онъ преспокойно смотрѣлъ, какъ отправляли ихъ толпами на сахарныя плантаціи французскаго острова Бурбонъ подъ невиннымъ именемъ «свободныхъ переселенцевъ». За то португальцы и пожинаютъ теперь плоды своего равнодушія: благодаря своей слабости, они потеряли всякое значеніе въ тѣхъ странахъ, какъ то ясно доказало слѣдующее происшествіе. Лѣтомъ 1858 года вся окрестная страна возстала: 600 хорошо вооруженныхъ и дисциплинированныхъ португальскихъ солдатъ были уничтожены и только небольшіе остатки этого батальона достигли берега. Между тѣмъ Маріано, въ глазахъ португальцевъ, безпрепятственно продолжалъ совершать свои злодѣйства, пока не проникнулъ въ португальскую колонію «Сенна» на Замбези и не началъ тамъ грабить и разбойничать. Тогда наконецъ и португальцы вышли изъ терпѣнія и выступили противъ злодѣя со всѣми своими силами. Маріано былъ жестокій, кровожадный человѣкъ, которому ничего не стоило приколоть плѣнныхъ и который однажды съ величайшимъ равнодушіемъ умертвилъ 40 рабовъ, поставленныхъ въ рядъ.
По объявленіи войны, онъ сначала попытался подкупить губернатора въ Килимане, но тотъ велѣлъ его заковать въ цѣпи и отвезти для суда въ Мозамбикъ. Братъ Маріано Бонга продолжалъ войну и держалъ всю страну въ постоянномъ страхѣ. 15 іюня 1858 г. наша экспедиція въ первый разъ наткнулась, у Мацаро, на хорошо вооруженныхъ людей его, и такъ какъ они объявили, что готовы жить въ мирѣ съ англичанами, то Ливингстонъ и не вмѣшался въ ихъ вражду. Вскорѣ послѣ того произошла битва въ виду англичанъ, такъ что послѣдніе слѣдили за нею съ парохода. Малочисленные португальскіе солдаты укрылись на одномъ изъ острововъ Замбези, бунтовщики же заняли берегъ рѣки. Получивъ подкрѣпленіе, португальцы въ двухъ-трехъ битвахъ разбили мятежниковъ, и сожгли крѣпость Маріано. Тогда Бонга сталъ просить мира и война прекратилась.
Ниже Мацаро берега Замбези очень однообразны. Травянистая монотонная равнина ея необитаема, въ рѣкѣ множество острововъ, а по берегамъ гнѣздятся такъ называемыя «песчаныя ласточки». У самаго Мацаро мѣстность нѣсколько живописнѣе. Здѣсь отъ Замбези отдѣляется мелкій каналъ Муту и идетъ къ рѣкѣ Килимане, которая совершенно самостоятельна отъ первой.
Въ окрестностяхъ Мацаро и по Муту живутъ барруры, разбойническій народъ, пользующійся весьма дурной славой, но доставляющій отличныхъ лодочниковъ. Между тѣмъ, на каждомъ шагу путешественники убѣждались болѣе и болѣе, какъ непрочно португальское владычество по низовьямъ Замбези. Съ юга, въ принадлежащія имъ области вторглись воинственные цулу или ландины, поселившіеся, впрочемъ, собственно, на правомъ берегу, но отдѣльные отряды ихъ разлились повсюду и проникли даже на западъ отъ озера Ниссы. Такимъ образомъ, владычество надъ страною собственно принадлежитъ ландинамъ, которые съ періодическою правильностью вторгаются въ португальскія поселенія, предаютъ ихъ огню и мечу, распоряжаются со всѣми и всѣмъ, какъ имъ заблагоразсудится, берутъ огромную дань и проводятъ свободное время въ военныхъ пляскахъ слѣдующаго рода. Поднявъ вверхъ свои мечи, эти черные, голые дикари съ развѣвающеюся на плечахъ леопардовой шкурой, выставляются въ рядъ, и ударяютъ своими обтянутыми буйволовой или бегемотовой кожей щитами другъ о друга. Между тамъ какъ туземцы равнодушно смотрятъ на все это, португальскіе купцы строятъ кислыя мины въ грустномъ сознаніи, что имъ придется считаться съ ними, и что ни одному сколько нибудь зажиточному человѣку не избѣжать вниманія ландинъ. При такихъ условіяхъ колоніи, конечно, не только не процвѣтаютъ, но приходятъ все въ большій и большій упадокъ. По разсказамъ Ливингстона, богатые купцы, кромѣ небольшихъ подарковъ бусами, мѣдной проволокой, принуждены ежегодно доставлять не менѣе 200 кусковъ сукна, каждый въ 16 аршинъ. И горе смѣльчаку, задумавшему уклониться отъ этой контрибуціи. Послѣ этого ни торговцу, ни колонисту нѣтъ никакой выгоды и охоты трудиться. Плоды его трудовъ достанутся другимъ, и въ странѣ царствуетъ повсюду полнѣйшая лѣнь и апатія. На вопросъ Ливингстона, отчего тамъ не воздѣлываютъ нѣкоторыхъ полезныхъ и выгодныхъ продуктовъ, жители Сенны отвѣчали: «Къ чему? чѣмъ больше мы работаемъ, тѣмъ большую дань берутъ съ насъ ландины».
Съ тамошними португальцами Ливингстонъ поставилъ себя на самую дружескую ногу и узналъ отъ губернатора, что владѣнія эти ежегодно стоятъ правительству отъ 36 до 40 тысячъ талеровъ и не приносятъ ничего.
Для топки парохода Ma-Робертъ употребляли здѣсь черное дерево и такъ называемую негніючку.
Послѣдняя достигаетъ иногда 4 футовъ въ пеперечникѣ, и инженеръ парохода, знавшій хорошо ея цѣнность въ Англіи, съ сожалѣніемъ, и только скрѣпя сердце, рѣшался подкладывать ее подъ котелъ. Въ окрестностяхъ Шупанга часто встрѣчается индиго и каучуковыя растенія. Индиго прежде вывозилось, а изъ каучука приготовляются игральные мячики. Въ лѣсахъ растетъ дерево мокунду-кунду; изъ его прекраснаго, свѣтложелтаго ствола дѣлаютъ отличныя мачты; кромѣ того, оно даетъ горькое вещество, очень полезное отъ лихорадки. Изъ твердаго дерева гунда; заключающаго много кремнезему, приготовляютъ большія лодки, поднимающія до 80 центнеровъ. За право рубить эти деревья, одинъ португалецъ платилъ въ 1858 г. ежегодно 200 долларовъ, а при преемникѣ его пулу увеличили эту сумму до 300 долларовъ. Выше по Замбези, на правомъ берегу рѣки, у дома называемаго Шупанга, около 40 англійскихъ миль ниже впаденія Шире, лежитъ мѣсто, которому суждено было получить грустную извѣстность въ исторіи африканскихъ путешествій. Проѣзжая мимо него на пароходѣ Ma-Робертъ, Ливингстонъ и не подозрѣвалъ, что въ 1862 году онъ похоронитъ здѣсь свою жену. Могила ея находится подъ баобабомъ. Въ 1867 году ее посѣтилъ Юнгъ, и она была еще очень хорошо сохранена; но въ домѣ Шупанга не видно было никого, онъ стоялъ въ развалинахъ (благодаря ландинамъ), и служилъ пріютомъ только летучимъ мышамъ.
Между тѣмъ путешественники проплыли рукавъ Конгоне и вступили въ Замбези, которая, по убѣжденію Ливингстона, должна, была современемъ сдѣлаться отличнымъ торговымъ путемъ. Предположеніе это было крайне ошибочно, и все, что представлялось взорамъ, ясно свидѣтельствовало, что это только иллюзія. Острова на рѣкѣ чрезвычайно многочисленны, они съуживаютъ фарватеръ и, перемѣняя постоянно свое положеніе, служатъ сильнымъ препятствіемъ правильному судоходству. На многихъ изъ нихъ, между прочимъ, и на маленькомъ Ньамотобзи, Ливингстонъ встрѣтилъ особенный народецъ манодцо или акомбви, которые, будучи вытѣснены изъ своей родины, поселились здѣсь, и занимаются ловлей бегемотовъ. Вообще, язычники по Замбези считаютъ этихъ животныхъ нечистыми и, подобно магометанамъ, брезгаютъ его мясомъ, но у манодцо они не только считаются лакомствомъ, но вся жизнь этихъ людей слагается сообразно жизни и привычкамъ этихъ толстокожихъ, за которыми они отправляются на своихъ быстрыхъ лодкахъ съ особенными гарпунами очень оригинальной формы и ловятъ ихъ очень удачно, хотя и не безъ труда и опасности. Какого именно рода эти гарпуны можно видѣть на нашемъ политипажѣ. Манодцо не вступаютъ совсѣмъ въ сношенія съ остальными прибрежными жителями, женятся только между собой, не имѣютъ обычая татуироваться и гораздо чернѣе другихъ туземцевъ. Вообще, они очень странное явленіе, которое, впрочемъ, не безъ примѣра въ Африкѣ. Такъ мы знаемъ, что христіане абиссинцы также не ѣдятъ бегемотовъ, между тѣмъ, живущее между нами племя войто, отличающееся языкомъ и нравомъ, и обычаями, ревностно занимается охотой на этого звѣря. Оно живетъ у озера Тапа и презирается своими сосѣдями. Арабы гомранъ, у Сетита, употребляютъ точно такіе же гарпуны съ поплавкомъ на веревкѣ, какъ и акомбви, и такимъ образомъ мы видимъ, что отъ 18 градуса южной широты до 14° сѣверной употребляется одинъ и тотъ же способъ ловли, и одни и тѣже снаряды; тоже самое мы найдемъ и на западѣ. Поплавокъ на веревкѣ постоянно указываетъ охотнику, гдѣ находится бегемотъ. Раненаго звѣря преслѣдуютъ въ лодкѣ. При этомъ происходитъ въ высшей степени оживленная сцена, имѣющая чрезвычайную прелесть для всякаго любителя охоты. Получивъ рану, животное приходитъ въ страшную ярость и, пыхтя и сопя, поднимается со дна рѣки, куда оно сначала спряталось, и, увидя поплавокъ, воображаетъ, что онъ гонится за нимъ и старается спастись отъ него постояннымъ ныряньемъ. Тогда охотники устремляются за нимъ, привязываютъ къ поплавку веревку и притягиваютъ звѣря къ берегу. Не будучи въ состояніи противиться, бегемотъ выскакиваетъ изъ воды, скрежещетъ своими мощными зубами и бѣшенно пыхтитъ и пѣнитъ воду; затѣмъ сжимаетъ свои огромныя челюсти и старается схватить тянущую его веревку, но напрасно: веревка притаскиваетъ его къ берегу, а острыя пики безжалостно добиваютъ его. Между тѣмъ, сила его такова, что онъ раздробляетъ рукоятки пикъ, какъ соломинки, но подъ конецъ, и этотъ колоссъ присужденъ покориться человѣку, который мясо его употребляетъ въ пищу, а изъ толстой кожи дѣлаетъ различныя нужныя ему вещи.
По берегамъ Замбези, на сѣверной сторонѣ которой протягивается цѣпь высокихъ горъ, естествоиспытатель Киркъ имѣлъ возможность дѣлать различныя наблюденія. Здѣсь также найдена была прекрасная, полосатая антилопа куду съ ея спирально завитыми рогами, и Ливингстонъ съ удовольствіемъ привѣтствовалъ въ ней стараго знакомаго. Это красивое животное живетъ до экватора и даже дальше, встрѣчается въ Нубіи и Абиссиніи, гдѣ, впрочемъ, называется агазе, и показываетъ, какую обширную область занимаютъ нѣкоторыя африканскія породы. Изъ растеній вниманіе д-ра Кирка остановило непріятно пахнущая paeditivia foetida, о которой туземцы разсказывали, что запахъ ея причиняетъ головныя боли и лихорадки, что дѣйствительно оказалось справедливымъ.
Дальше по рѣкѣ путешественники стали чаще и больше встрѣчаться съ людьми. Рѣка была покрыта гребными лодками, которыми черные управляли такъ ловко и скоро, что часто перегоняли пароходъ. Впрочемъ, Ливингстонъ все болѣе и болѣе убѣждался, что Ма-Робертъ никуда не годился. Онъ ползъ противъ теченія, какъ улитка, и такъ какъ котелъ былъ устроенъ очень дурно, то отопленіе его требовало чрезвычайно много дровъ и заставляло ихъ постоянно и надолго останавливаться, чтобъ заготовить горючій матеріалъ. Какъ онъ былъ плохъ и безполезенъ, видно уже и изъ того, что туземцы опережали его на лодкахъ. Послѣдніе были очень ласковы, дружески привѣтствовали путешественниковъ и, встрѣчаясь съ ними на сухомъ пути, на узкой тропинкѣ, всегда сторонились и давали имъ дорогу.
Съ сѣвера въ Замбези извивается рѣка Шире, несущая сюда воды огромнаго озера Ніассы; впродолженіе нашего разсказа, мы еще не разъ вернемся какъ къ той, такъ и другому. На этотъ разъ экспедиція миновала устья Шире у Шамоара и достигла португальскаго селенія Сенны. Сенна расположена на правомъ берегу Замбези въ низменной равнинѣ, замыкаемой сзади нѣсколькими холмами. Въ городѣ, окруженномъ частоколомъ, который служитъ защитой отъ вторженія разбойниковъ-сосѣдей, мало большихъ домовъ, зато много развалинъ, а на мѣстѣ прежней церкви находится одинъ сгнившій крестъ. Вездѣ видѣнъ былъ упадокъ и запустѣніе. Даже валы Форта почти сравнялись съ окрестной равниной и служили мѣстомъ пастбища для коровъ. Немногіе тамошніе купцы не ведутъ торговли въ городѣ, а посылаютъ своихъ рабовъ на охоту за слонами и потомъ продаютъ полученную такимъ образомъ слоновую кость. Мѣстечко Сенна такъ нездорово, что каждый пріѣзжій европеецъ заболѣваетъ лихорадкой, если не на первый, то непремѣнно на второй день по прибытіи; паденіе его было до такой степени неминуемо, что даже отъ тѣхъ немногихъ остатковъ, напоминающихъ городъ, которые нашелъ Ливингстонъ, черезъ какія нибудь 10 лѣтъ не осталось и слѣда. Въ 1867 г. мѣстечко это было совершенно покинуто, и Юнгъ нашелъ тамъ только огороженный фортъ съ 600 португальскими солдатами. Какъ не страненъ вопросъ: кто больше вредитъ странѣ, португальцы, или многочисленные крокодилы въ Замбези, а, разбирая дѣятельность, или скорѣе отсутствіе всякой дѣятельности первыхъ, невольно задаешь его себѣ и, что еще больше, находишь, что рѣшить его очень трудно.
Изъ Сенны путешественники поплыли къ лежащему, среди Замбези, густо населенному острову Пита, гдѣ Ливингстонъ имѣлъ случай познакомиться съ однимъ очень страннымъ обычаемъ «сегуато». Тамошній начальникъ, мулаттъ, пришелъ на пароходъ и принесъ нѣсколько зеленыхъ маисовыхъ сноповъ. За этотъ пустой подарокъ у нихъ принято платить вдвое болѣе его стоимости, и они пользуются этимъ довольно безсовѣстно. Если, такъ объясняетъ Ливингстонъ, у туземца завелась дрянная, старая курица или нѣсколько маисовыхъ сноповъ, ничего не стоящихъ, онъ тотчасъ обращаетъ ихъ въ сегуато, т. е. даритъ съ самыми сердечными изліяніями и прекрасными увѣреніями и приходитъ въ ужасное негодованіе, если ему не заплатятъ вдвое. Смекнувъ въ чемъ дѣло, Ливингстонъ сталъ отклонять отъ себя подобныя приношенія, предлагая купить ихъ; но ему постоянно отвѣчали: «нѣтъ, это никакъ нельзя, это сегуато».
8 сентября Ma-Робертъ подошелъ къ Тете и Ливингстонъ поспѣшилъ на берегъ къ остававшимся тамъ вѣрнымъ ему макололамъ. Послѣдніе чрезвычайно обрадовались ему и бросились обнимать его, между тѣмъ какъ другіе останавливали товарищей, восклицая: «не трогайте, не трогайте, а то запачкаете его платье». Они живо схватили его вещи и снесли на берегъ, а одинъ поэтъ макололъ импровизировалъ даже на этотъ радостный случай особенное пѣніе. Португальскія власти также приняли очень дружески знаменитаго изслѣдователя, который, такимъ образомъ, опять очутился въ Тете, главномъ пунктѣ португальскихъ колоній по Замбези. По показаніямъ Ливингстона городъ этотъ, когда онъ посѣтилъ его въ первый разъ въ 1856 г. насчитывалъ 4500 душъ жителей; по офиціальнымъ португальскимъ донесеніямъ число это почти не возвысилось въ 1860, а именно тамъ было не болѣе 4646 человѣкъ, въ Килимане же, въ тоже время находилось 3366 душъ.
Ни одно изъ этихъ мѣстечекъ не получило никакого значенія, число бѣлыхъ обывателей въ нихъ чрезвычайно незначительно, и полнѣйшій упадокъ характеризуетъ эти такъ называемые «города». Да и можно ли ожидать дѣйствительнаго развитія тамъ, гдѣ царствуетъ торговля рабами, которой, конечно, могутъ заниматься самые грубые люди. Солдаты, поселившіеся въ Тете и поженившіеся на африканскихъ уроженкахъ, состояли изъ преступниковъ, а такъ какъ они, подобно ихъ офицерамъ, не получали правильно даже своего маленькаго содержанія, то поневолѣ промышляли себѣ пропитаніе всевозможными способами, и одни возвратились на старый путь преступленій, а другіе, болѣе зараженные барышничествомъ, пустились въ торговыя спекуляціи и т. п. Такимъ образомъ о военной дисциплинѣ здѣсь нѣтъ и помину. Каковы жители, такова и страна: одно всегда соотвѣтствуетъ другому. Расположенный на южномъ берегу Замбези, представляющей низкіе песчанниковые утесы, Тете раздѣляется на 2 части: одна принадлежитъ португальцамъ и окружена землянымъ валомъ; другая заселена черными и состоитъ изъ извѣстныхъ уже намъ чрезвычайно просто построенныхъ хижинокъ, тянущихся вдоль кривыхъ и ухабистыхъ улицъ. Послѣднія поросли разными травами, между которыми чаще всего встрѣчаются 2 полезныя растенія: сенна, доставляющая своими листьями сильное слабительное и кровочистительное средство, и индиго, извѣстное красильное растеніе. Постройки же португальцевъ: маленькій фортъ съ нѣсколькими пушками и ветхая церковь.
Теперь Тете не существуетъ больше. Юнгъ сообщаетъ намъ, что ландины не только разрушили нѣкогда значительный городокъ, но и умертвили 130 португальскихъ солдатъ, а губернатора взяли въ плѣнъ. До тѣхъ поръ мѣсто это было центромъ невольничьяго торга и распространяло свою страшную опустошительную дѣятельность на страны, лежащія далеко на сѣверъ. Среди самой ужасной рѣзни и кровопролитія, португальцы крали женщинъ и дѣтей, уводили къ себѣ и промѣнивали ихъ племенамъ, на югъ отъ Замбези, за слоновую кость. Благодаря этимъ постояннымъ, никогда не прекращавшимся охотамъ на невольниковъ, страна, наконецъ, совсѣмъ опустѣла. Одно племя было натравляемо на другое; болѣе сильное, конечно, всегда истребляло слабѣйшее, пока, въ свою очередь, не встрѣчало возмездія отъ еще болѣе сильнаго противника. Украденныхъ невольниковъ приводили въ Тете и продавали, какъ скотъ, за 2 — 4 аршина бумажной матеріи за штуку.
Не смотря на все это торговцы въ Тете все-таки выручаютъ отъ продажи слоновой кости, невольниковъ и различныхъ произведеній почвы достаточно, чтобъ вести веселую и пріятную жизнь. При этомъ, такъ какъ умственныя наслажденія имъ неизвѣстны, то они и предаются грубому обжорству, дѣлаются неисправимыми пьяницами и проводятъ въ гостяхъ другъ у друга всѣ ночи въ разгульныхъ и шумныхъ играхъ, гдѣ много ѣдятъ, а еще больше пьютъ. Ливингстонъ даетъ намъ нѣсколько описаній этихъ далеко не назидательныхъ оргій, которыя, подъ тамошнимъ тропическимъ небомъ и подъ вліяніемъ жаркаго климата, должны дѣйствовать на организмъ гораздо губительнѣе, чѣмъ въ нашихъ сѣверныхъ странахъ. Если у насъ пьяницы представляютъ отвратительное зрѣлище, то тамъ они еще хуже. Напившіеся до-пьяна купцы въ Тете ведутъ себя какъ сумасшедшіе; но они очень хорошо знаютъ, что послѣдствія этой распущенности рано или поздно отзовутся на нихъ и потому вообще сдерживаютъ нѣсколько себя. Невольниковъ своихъ они берутъ съ собой на пиры не для того, чтобъ принимать участіе, но чтобъ потомъ они могли увести домой своихъ замертво напившихся господъ или наигрывать дикую музыку на своеобразномъ инструментѣ, состоящемъ изъ толстой палки, на конецъ которой придѣлана для резонанса выдолбленная тыква, съ одною натянутой крѣпко струною. По этой струнѣ и играютъ смычкомъ. Вотъ, какъ проходитъ жизнь португальцевъ въ Тете среди пировъ и барышничества; впрочемъ, Ливингстонъ приводитъ и нѣсколько очень почтенныхъ исключеній и говоритъ, что онъ встрѣчалъ тамъ людей, заслуживающихъ во всѣхъ отношеніяхъ самыхъ горячихъ похвалъ.
Вмѣсто того, чтобъ стараться возвысить до себя туземцевъ и, насколько возможно, распространить между ними нравственность, бѣлые сами падаютъ все болѣе и болѣе въ нравственномъ отношеніи. Это высказывается между прочимъ, напримѣръ, въ свадьбахъ, празднуемыхъ съ чрезвычайной пышностью и прерывающихъ, по временамъ, скучную жизнь поселенцевъ. Ливингстонъ былъ свидѣтелемъ одного такого торжества въ домѣ его друга, католическаго патера, выдававшаго замужъ свою крестницу. Онъ разсказываетъ, что при этомъ жениха и невѣсту сажаютъ въ махиллу; родъ носилокъ или паланкина, который невольники, играющіе вообще главную роль при подобныхъ торжествахъ, несутъ на длинныхъ шестахъ, постоянно стрѣляя изъ ружей и оглашая воздухъ радостными криками. За махиллой идутъ родственники и друзья новобрачныхъ, большею частію одѣтые въ черное съ цилиндрическими шляпами на головѣ. Вся эта процессія проходитъ черезъ тріумфальную арку и отправляется въ домъ жениха, гдѣ веселый праздникъ заключается пѣніемъ, питьемъ и танцами.
Чтобъ показать, какъ въ своихъ воззрѣніяхъ португальцы снизошли на точку зрѣнія туземцевъ, мы приведемъ еще нѣсколько примѣровъ. Суевѣріе ихъ такъ сильно развито, что они могутъ поспорить съ любымъ негромъ. Ни одинъ изъ нихъ, напримѣръ, не рѣшится посадить кофейное дерево въ твердомъ убѣжденіи, что такой смѣльчакъ сдѣлается несчастнымъ на всю жизнь, будетъ отверженнымъ человѣкомъ, которому ничто не удастся. Этотъ странный предразсудокъ, какъ двѣ капли воды, похожъ на предубѣжденіе туземцевъ противъ дерева манго, питающаго своими прекрасными плодами цѣлыя семьи. При постоянно возобновляющемся голодѣ разведеніе этого дерева было бы какъ нельзя болѣе полезно, така, какъ оно служить болѣе полгода почти единственной пищей туземцевъ; но никто и ни за что не рѣшится на такой подвигъ, потому что всѣ увѣрены, что отважившійся на это непремѣнно умретъ. Такимъ образомъ, въ этомъ отношеніи, португальцы и негры стоятъ совершенно на одной ступени. Тоже подтверждается и слѣдующимъ фактомъ: Тете, какъ и вся мѣстность по нижнему теченію Замбези, въ жаркое время года страдаетъ отъ засухи. Безжалостное тропическое солнце день за-днемъ посылаетъ свои страшные жгучіе лучи на землю: все высыхаетъ, трава желтѣетъ, люди лѣниво снуютъ взадъ и впередъ и только смотрятъ, не покажется ли на вѣчноголубомъ небѣ маленькое дождевое облако. «Должна же быть какая нибудь причина сухости», разсуждаютъ и черные и бѣлые, но вмѣсто того, чтобъ искать естественнаго объясненія этому явленію, они высказываютъ самыя безсмысленныя предположенія и рѣшаютъ, что (этого мнѣнія держались макололы Ливингстона) или причиной тутъ колдовство вѣдьмъ, или, какъ думали черные жители Тете, въ этомъ виноватъ дождеизмѣрителъ (гигрометръ) путешественника, иначе, что же, какъ не этотъ инструментъ, причиной, что взошедшіе уже посѣвы въ садахъ, 4 раза сряду засыхали.
Такъ какъ вся Африка страдаетъ одними и тѣми же бѣдствіями и, какъ на югѣ, такъ и на сѣверѣ, засухи часто приносятъ людямъ большой вредъ и часто стоятъ жизни многимъ людямъ, то дождепризыватели пользуются огромнымъ значеніемъ. Если ихъ предсказанія сбываются и, послѣ ихъ фокусовъ, дѣйствительно выпадаетъ дождь, они дѣлаются великими людьми, карьера ихъ обезпечена и довѣріе къ нимъ непоколебимо. За то, въ противномъ случаѣ, они часто дѣлаются жертвами народной ярости. Въ Тете, конечно, былъ также такой искусникъ, который въ 1858 г., во время очень сильной засухи, всѣми силами старался своими фокусами низвести на землю драгоцѣнную влагу. При этомъ трудно повѣрить, что этотъ жалкій человѣкъ могъ возбудить зависть католическаго священника, пустившагося съ нимъ въ соревнованіе и устроившаго торжественный крестный ходъ и общественную молитву для испрошенія дождя. И вотъ длинными рядами потянулось шествіе; но напрасно бѣдняки смотрѣли на небо: облаковъ на немъ не показывалось, и молельщики съ обманутой надеждой вернулись домой. Этотъ неуспѣхъ раздосадовалъ патера, хотя его языческій конкурентъ не былъ счастливѣе; но будучи умнѣе и ученѣе и зная, что дожди нерѣдко начинаются съ перемѣнами въ фазахъ луны, онъ въ надлежащее время назначилъ другую процессію. На этотъ разъ молитвы его увѣнчались успѣхомъ. Дождь полилъ такими потоками, что даже снесъ многія крыши и разрушилъ нѣсколько правительственныхъ зданій.
Разсказанный случай ясно показываетъ, что португальскій патеръ не уступалъ въ суевѣріи языческому дождепризывателю.
Тете есть или скорѣе была сборнымъ мѣстомъ негровъ, стекавшихся сюда изъ всѣхъ частей Африки, гдѣ суевѣріе повсемѣстно, съ тою только разницею, что у одного племени оно больше развито, чѣмъ у другого; но, по увѣренію Ливингстона, нигдѣ оно не достигаетъ такихъ размѣровъ, какъ въ Тете. Здѣсь, какъ въ фокусѣ, собирались самые сумасбродные предразсудки и повѣрья всѣхъ странъ. Тамъ можно было найти самое полное сборище самыхъ дикихъ представленій и изучить ихъ вліяніе другъ на друга. Въ комнатахъ больныхъ всюду красовались деревянные истуканы, уродливыя рожи которыхъ, по мнѣнію этихъ суевѣрныхъ невѣждъ, должны были спасти отъ смерти. Вѣра въ дурной глазъ, играющая не маловажную роль въ Европѣ, имѣетъ, само собой разумѣется, поклонниковъ и въ Тете. Культъ змѣй, развившійся въ полномъ блескѣ въ Дагоме и нашедшій доступъ даже въ древній Римъ и въ Грецію, также насчитываетъ здѣсь многочисленныхъ приверженцевъ. Однимъ словомъ по здѣшнимъ понятіямъ, нѣтъ того предмета, въ которомъ не присутствовалъ бы злой духъ, и для умилостивленія его всюду постоянно приносятся жертвы. Даже невинные, отрѣзанные волосы должны быть непремѣнно уничтожены, а иначе и они, по мнѣнію туземцевъ, принесутъ несчастіе. Но и среди этихъ крайне суевѣрныхъ людей мы находимъ представленія о высшемъ существѣ, царящемъ надъ звѣзднымъ сводомъ и создавшемъ небо и землю. Существуетъ также темная вѣра въ загробную жизнь, смутно выражающаяся въ убѣжденіи, что души умершихъ покровительствуютъ своимъ оставшимся въ живыхъ родственникамъ,
Въ то время какъ у насъ, на холодномъ сѣверѣ, земля покрывается сплошнымъ снѣжнымъ ковромъ и мы празднуемъ Рождество Христово, собравшись у нашихъ теплыхъ каминовъ, совершенно другую картину представляетъ южное полушаріе. Въ Тете, въ это время, наступаютъ дожди, и съ ними просыпается вся природа, заснувшая было во время жаркихъ мѣсяцевъ и представлявшая очень унылую картину. Горы у Замбези всѣ спалены и облечены мрачнымъ коричневымъ покровомъ, какъ наши пустыри въ глубокую осень. Все жаждетъ дождя и съ тревожнымъ нетерпѣніемъ ожидаетъ первыхъ капель, пробуждающихъ къ покой жизни свѣжую молодую зелень дерна и очищающихъ воздухъ отъ тяжелыхъ удушливыхъ паровъ. Эта быстрая перемѣна возбуждаетъ даже въ душѣ туземцевъ чувство глубокаго, хотя и смутнаго благоговѣнія. Однажды Ливингстонъ спросилъ у одного бешуанина, что онъ понимаетъ подъ словомъ «святость». А вотъ что, отвѣчалъ тотъ, когда за ночь выпадетъ хорошій дождь и омоетъ землю, листья и скотъ, когда на каждомъ стебелькѣ заблестятъ росинки въ лучахъ восходящаго солнца, тогда у насъ святость. Такъ сильно дѣйствуетъ на сердце этихъ людей свѣжесть природы. Даже нашъ путешественникъ, описывая перемѣну временъ года на Замбези, приходитъ въ поэтическій восторгъ, и мы не можемъ отказать себѣ въ удовольствіи изложить здѣсь сущность его описанія. Молодая листва деревьевъ, по его словамъ, напоминаетъ сначала нашу осеннюю зелень, она или коричневаго цвѣта, или матовокраснаго, или пепельнаго; но чѣмъ дальше, тѣмъ блестящѣе дѣлается зеленая листва, тѣмъ пышнѣе и разнообразнѣе краски пунцовыхъ, желтыхъ, бѣлыхъ, голубыхъ и другихъ цвѣтовъ, покрывающихъ деревья и придающихъ лѣсамъ невыразимую прелесть. Миріады дикихъ пчелъ съ утра до ночи носятся съ чашечки на чашечку. Все кишитъ насѣкомыми: блестящія бабочки порхаютъ съ цвѣтка на цвѣтокъ взапуски съ переливающейся всевозможными красками, маленькой птичькой, занимающей здѣсь мѣсто американской колибри. На мѣсто улетѣвшихъ зимнихъ птичекъ желтой трясогузки и голубого дронго появляются новые гости, весело оглашающіе воздухъ самыми разнообразными звуками: то раздается рѣзкій голосъ бураго коршуна, напоминающій свистокъ боцмана, то слышится странный и оригинальный крикъ пятнистой кукушки, ясно произносящей слово «пула».
Въ ноябрѣ козодой (cometormis vexiilarius) въ 10 дюймовъ длины привлекать общее вниманіе своими двумя длинными перьями (въ 26 дюймовъ), парно стоящими посерединѣ крыльевъ и очевидно мѣшающими ему летать. Впрочемъ, перья эти бываютъ только у самца и то на время, потомъ они отпадаютъ и облегченная птичка летаетъ тогда почти скорѣе всѣхъ другихъ. Съ этимъ то веселымъ и прекраснымъ временемъ совпадаетъ въ Тете Рождество, которое такимъ образомъ празднуется въ легкихъ костюмахъ среди распѣвающихъ птицъ, зеленѣющихъ полей и обсыпанныхъ цвѣтами деревьевъ.
Dr. Киркъ говоритъ, что годъ въ Тете можно раздѣлить на три періода: холодный, жаркій и дождливый. Холодный сезонъ падаетъ на май, іюнь, іюль; жаркій царствуетъ въ августѣ, сентябрѣ и октябрѣ, дождливый остальные 6 мѣсяцевъ. Послѣднее мало отличается отъ соотвѣтствующаго времени года въ другихъ тропическихъ странахъ, но въ самомъ Тете дождей меньше. Оно начинается въ ноябрѣ, оканчивается въ апрѣлѣ и даетъ около 35 дюймовъ дождя. Впрочемъ, не надо думать, что дождь льетъ постоянно; напротивъ, иногда цѣлый день не выпадаетъ ни одной капли, и даже совсѣмъ сырые дни очень рѣдки.
Не здоровые мѣсяцы въ Тете — мартъ и апрѣль. Въ мартѣ лихорадки появляются въ промежутки между дождями, въ апрѣлѣ онѣ вызываются высыханіемъ и испареніемъ покрытыхъ иломъ лужъ. Болѣзнь продолжается обыкновенно не долго, но очень скоро истощаетъ человѣка. При этомъ Ливингстонъ замѣтилъ, что какова бы не была причина нездоровья, всѣ спутники его заболѣвали въ одно и то же время и большею частію это совпадало съ сѣверными вѣтрами. Нѣкоторое время они вооружались надеждой предохранить себя отъ этого ежедневыми пріемами хинины, однако такая предосторожность оказалась безполезной, потому что то и дѣло случалось, что тѣ, которые принимали лекарство, заболѣвали, а не принимавшіе остались невредимыми. По мнѣнію Ливингстона лучшее средство противъ неумолимаго врага работа и хорошая пища; напротивъ разгульная, лѣнивая жизнь располагаетъ къ болѣзни.
Въ продолженіе 6 лѣтъ, проведенныхъ Ливингстономъ въ восточной части Африки, онъ нѣсколько разъ посѣщалъ Тете, сдѣлавшійся, такъ сказать, исходной точкой его экспедицій. Принужденный постоянно возвращаться туда, онъ постарался устроиться тамъ какъ можно удобнѣе и пріятнѣе, пріобрѣлъ вліяніе какъ на туземцевъ, такъ и на португальцевъ и сдѣлался чрезвычайно популярнымъ. По вечерамъ, передъ его жилищемъ, нерѣдко собирались туземные музыканты, думая доставить ему удовольствіе своими дикими, но далеко не прекрасными мелодіями. Вокругъ нихъ обыкновенно собирался народъ и, повидимому, приходилъ въ восхищеніе отъ звуковъ маримбы, состоящей изъ различной ширины и толщины насаженныхъ на выдолбленныя тыквы деревяшекъ, по которымъ бьютъ маленькими молоточками. Между другими туземными инструментами не лишнимъ будетъ назвать санзу, состоящую изъ пустой тыквы и инструментъ панъ — что то въ родѣ флейты.
Въ Тете, какъ и во всѣхъ португальскихъ колоніяхъ очень много невольниковъ, зараженныхъ большею частію всѣми пороками рабства: воровствомъ, ложью, развратомъ. Вообще говоря, владѣльцы ихъ обращаются съ ними хорошо, рѣдко жестоко, что происходитъ отчасти отъ природнаго добродушія португальцевъ, отчасти изъ боязни потерять ихъ. Обыкновенно взрослый покупается вмѣстѣ съ семьей; этотъ разумный и сравнительно гуманный обычай привязываетъ невольника къ дому его господина и удерживаетъ отъ бѣгства, которое, впрочемъ, не представляетъ выгоды, такъ какъ начальникъ деревни, гдѣ бѣглецъ укрылся, тотчасъ же продалъ бы его снова въ рабство. Разъ Ливингстонъ встрѣтилъ случай добровольнаго рабства, а именно: одинъ свободный негръ, умный и дѣятельный молодой человѣкъ, нанявшійся у него лоцманомъ, разсказалъ ему, что, влача одиночество безъ отца, матери и родня, онъ выбралъ себѣ добраго хозяина, продалъ себя за девяносто аршинъ ситцу и былъ теперь совершенно доволенъ своею судьбою. Иногда свободные негры обращаются сами въ рабовъ тѣмъ, что въ присутствіи выбраннаго господина ломаютъ свое копье или другое оружіе. Уже раньше высказанное нами мнѣніе, что потомки смѣшанныхъ браковъ отличаются очень дурнымъ характеромъ, подтверждается еще ихъ обращеніемъ съ невольниками. Не смотря на то, что въ ихъ собственныхъ жилахъ течетъ негритянская кровь, они обыкновенно обходятся съ принадлежащими имъ рабами самымъ варварскимъ образомъ, и это вѣрно не только относительно Африки, но и Америки: всюду оправдывается замѣчаніе, что помѣси никогда не наслѣдуютъ добродѣтелей, а только пороки своихъ родителей. Не даромъ одинъ гуманный португалецъ говорилъ, что бѣлыхъ и черныхъ создалъ Богъ, а метисцевъ чертъ.
Туземные черные доктора составляютъ въ Тете особенный классъ. Нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ кой-какое понятіе о своемъ искуствѣ, знаютъ дѣйствіе нѣкоторыхъ лекарствъ и оказываются не безполезными. Но рядомъ съ дѣйствительными средствами у нихъ въ большомъ ходу всевозможныя шарлатанства. Этому благопріятствуетъ страшное суевѣріе, о которомъ только что была рѣчь и которое владѣетъ здѣсь обширнымъ полемъ, тщательно воздѣлываемомъ этими черными эскулапами. Послѣдніе составляютъ здѣсь такія смѣси и дѣлаютъ такія чудеса, что даже и европейцамъ придется сложить оружіе передъ ними. Впрочемъ, дѣлаются они большею частію очень просто, хотя и окружаются величайшей таинственностію; легковѣріе и людская глупость въ Тете эксплуатируются не хуже, чѣмъ въ нашихъ большихъ городахъ различными шарлатанами. Напримѣръ, у какого нибудь добряка негра пропала вещь. Что сдѣлать, чтобы найти? Обратиться къ полиціи нельзя по той простой причинѣ, что о полиціи тамъ нѣтъ и малѣйшаго понятія. Онъ отправляется къ знахарю, а тотъ всегда готовъ къ услугамъ. И вотъ начинаются всякіе фокусы, а тѣмъ временемъ его помощники втихомолку стараются разузнать вора, доносятъ кому слѣдуетъ и неудивительно, что знахарь угадываетъ очень вѣрно. Такимъ образомъ эти шарлатаны доктора, замѣняя тайную полицію, приносятъ своего рода пользу и пользуются по этой причинѣ даже уваженіемъ португальцевъ. Наконецъ, какъ у насъ въ ходу множество амулетовъ, долженствующихъ сдѣлать человѣка неуязвимымъ, такъ въ Тете существуютъ предохранительныя мази противъ крокодила, имѣющія огромное значеніе, благодаря страшнымъ опустошеніямъ, производимымъ въ странѣ этими огромными ящерицами.
Послѣ этого не трудно понять, что крокодилы въ сущности первые друзья знахарей, и горе тому, кто вздумалъ бы повредитъ этимъ полезнымъ для нихъ животнымъ. Тамъ нѣтъ возможности охотиться за ними, какъ это испыталъ на себѣ Ливингстонъ, когда разъ попытался поймать крокодила: не успѣлъ онъ оглянуться, какъ приманка была снята съ закинутаго имъ удочнаго крючка, и чудовища остались въ покоѣ.
Изслѣдовавъ всѣ встрѣчающіяся здѣсь полезные произведенія природы, путешественники отправились далѣе на сѣверо-востокъ. Объ индиго мы говорили уже выше. Затѣмъ туземцы воздѣлываютъ въ небольшомъ количествѣ хлопчатникъ, изъ котораго приготовляютъ матеріи для своихъ одеждъ, Кромѣ того тамъ растетъ еще сахарный тростникъ. Приготовленіе его въ пищу состоитъ обыкновенно въ томъ, что его давятъ деревянными скалками, но такъ какъ негры терпѣть не могутъ известки и никогда не употребляютъ ея, то получаемый у нихъ сахаръ очень не чистъ. Наконецъ, въ пескѣ многихъ ручьевъ и рѣкъ тамъ встрѣчается и золото. Прежде португальцы сами отправлялись съ своими невольниками къ золотоноснымъ мѣстамъ и промывали его самымъ грубымъ способомъ. Но съ тѣхъ поръ, какъ эта страна находится во власти независимыхъ племенъ, промываніе золота совершенно упало и только въ наше время оно получило новый толчокъ, благодаря Карлу Маухъ, о которомъ будемъ говорить въ особомъ отдѣлѣ. Онъ открылъ къ югу отъ Замбези богатые золотые пріиски, которые не безъ основанія, принимаютъ иногда за Офиръ Соломона.
Еще въ 1500 году португальцы встрѣтили у берега Софялы (къ югу отъ устья Замбези, подъ 20° широты), куда они пристали, два арабскихъ судна, нагруженныхъ золотомъ. Полагая, на основаніи этого, что золотыя розсыпи должны быть чрезвычайно богаты во внутреннихъ странахъ, португальцы поселились въ различныхъ пунктахъ восточнаго берега и сдѣлали двѣ попытки покорить страну; но потерпѣли оба раза неудачу и должны были удовольствоваться торговымъ договоромъ, который, за извѣстную дань, дозволялъ имъ свободныя сношенія съ жителями золотоносныхъ областей. Еще и теперь португальцы платятъ пулу, извѣстную сумму денегъ, представляющую, можетъ быть, ничто иное, какъ остатокъ вышеупомянутой дани. Основываясь на авторитетѣ Ливингстона и другихъ путешественниковъ, можно за вѣрное принять, что въ XVI вѣкѣ о внутренней Африкѣ извѣстно было гораздо болѣе, чѣмъ въ XIX, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что въ концѣ XVII или началѣ XVIII столѣтія вся эта страна была наводнена различными племенами дальняго юга или запада, разрушившими обширныя, существовавшія здѣсь нѣкогда государства и обратившими всю страну въ пустыню. Указаній на это не мало; такъ одинъ древній англійскій географъ, описывая торговлю въ Софалою и говоря, что жители Мономотапра продаютъ софальцамъ бумажныя и шелковыя матеріи за «слитки золота», утверждаетъ, что Офиръ Соломона слѣдуетъ искать здѣсь, и старается доказать это во первыхъ тѣмъ, что въ золотоносныхъ областяхъ найдены остатки прекрасныхъ зданій (вѣроятно дворцовъ израильскихъ царей), а во вторыхъ словами Лопеца, говорящаго въ своемъ «Путешествіи въ Индію»: «Жители Софялы хвалятся, что іудеи каждые три года пріѣзжаютъ къ нимъ за золотомъ. Собственно же Мономотапра есть старое имя области, лежащей между Лимпопо и Замбези». О развалинахъ упоминаетъ и одинъ нѣмецкій миссіонеръ, путешествовавшій въ 1865 году на сѣверовостокѣ отъ Лимпопо и прибавляющій, что туземцы считаютъ ихъ священными и приписываютъ ихъ обширному городу и что между ними найдено 2 пирамиды, нѣсколько сфинксовъ, мраморныхъ плитъ съ іероглифами и остатки громадныхъ зданій, а также подземные корридоры съ многочисленными комнатами по обѣимъ сторонамъ. Золотыя залежи разработывались въ продолженіе долгихъ вѣковъ, но въ послѣднее столѣтіе были потеряны изъ виду и оставались безъ употребленія. Все это съ давнихъ поръ высказывалось нашими учеными, и даже Мильтонъ въ ХІ-й книгѣ «Потеряннаго Рая» говоритъ: Момбаца и Квилоа, Мелиндъ и Софала, считаемыя за Офиръ до королевства Конго и самой южной точки Анголы.
Между тѣмъ многочисленные разсказы туземцевъ о лежащихъ внутри материка быстринахъ Замбези Кебра-база обратили на нихъ вниманіе нашихъ путешественниковъ, и такъ какъ рѣка была въ то время очень низка, то они и рѣшили изслѣдовать ихъ теперь, когда они меньше всего покрыты водой. Страна между Тете и Панда-Мокуа, доломитовымъ холмомъ, находящимся на часъ пути ниже быстринъ, гдѣ останавливаются суда, покрыта лѣсомъ и усѣяна по обѣимъ сторонамъ рѣки холмами.
Въ лѣсахъ, прежде всего, бросается въ глаза гигантскій баобабъ, который такъ громаденъ, что остальныя деревья кажутся передъ нимъ кустами. Нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ отъ 74 до 84 футовъ въ окружности; на западномъ берегу Ливингстонъ видѣлъ даже деревья въ 100 футовъ. Но лѣта ихъ ничуть не соотвѣтствуютъ этой громадности; напротивъ, изслѣдовавъ многія деревья и сосчитавъ древесинныя кольца, путешественники нашли, что самыя старыя имѣли не болѣе 500 лѣтъ. Если мы сравнимъ ихъ съ калифорнскими мамонтовыми деревьями (Wellingtonia gigantea), то увидимъ, что послѣднія далеко превосходятъ баобабы. Они достигаютъ 100 футовъ въ діаметрѣ и, судя по древесиннымъ кольцамъ, имѣютъ не менѣе 1900 лѣтъ, слѣдовательно, существовали до Рождества Христова. При этомъ они выше страсбургскаго собора. Такимъ образомъ въ этомъ отношеніи пальма первенства остается за новымъ свѣтомъ; за то сравнивая водопады обѣихъ частей свѣта, т. е. Мози-оа-туніа и Ніагару, мы должны будемъ отдать преимущество Африкѣ.
9 Ноября путешественники достигли до Кебра-база, состоящихъ изъ конусообразныхъ, не особенно лѣсистыхъ холмовъ, перерѣзывающихъ Замбези и образующихъ дикую узкую пропасть, безпорядочно заваленную цѣлыми тысячами гигантскихъ скалъ, между которыми преобладаетъ сіенитъ, но встрѣчается также красноватый гранитъ и разныя метаморфическія породы. При высокомъ стояніи воды этотъ дикій каналъ изчезаетъ совсѣмъ и все это составляетъ одно цѣлое съ нижележащей частью рѣки. Но въ сухое время года русло Замбези узко и глубоко, а выдающіяся наружу берега ея, размываемые постоянно волнами, представляютъ совершенно гладкія полированныя стѣны. Разница въ уровнѣ воды въ разныя времена года такъ велика, что вершины мачтъ парохода Ma-Робертъ, въ 30 футовъ вышины, не достигали до слѣдовъ, оставляемыхъ на берегу высокимъ стояніемъ воды, а человѣкъ измѣрявшій глубину, постоянно восклицалъ: 10 саженъ, а дна все нѣтъ.
Ливингстонъ, имѣвшій нѣсколько разъ случай видѣть и наблюдать быстрины Кебра-база, при всевозможномъ стояніи воды, пришелъ къ тому убѣжденію, что большею частію они должны препятствовать пароходству по Замбези, но такъ какъ въ дождливое время года вода поднимается болѣе чѣмъ на 80 футовъ и совершенно сглаживаетъ ихъ, то въ это время, вѣроятно, суда могутъ безъ особеннаго труда переправиться черезъ нихъ въ верхнюю часть рѣки. Самый значительный изъ находящихся здѣсь водопадовъ лежитъ у Морумбва и имѣетъ 30 футовъ длины и 20 высоты. При этомъ во всемъ руслѣ будетъ не болѣе 400—600 футовъ ширины, теченіе же рѣки очень быстро, а именно до 4 узловъ въ часъ. Начальникъ, живущій у Кебра-база, также увѣрялъ, что при высокой водѣ быстрины пропадаютъ. Замѣтимъ здѣсь же мимоходомъ, что и тутъ, какъ повсюду, Ливингстонъ натолкнулся на вѣчное повсемѣстное африканское зло: т. е. распадающееся общественное устройство, страхъ передъ вторженіемъ непріятеля и сопровождающимъ подобные набѣги рабствомъ. Поселившійся у водопадовъ Кебра-база народецъ «бадемы» также принужденъ быть постоянно на сторожѣ, чтобы не застигли врасплохъ разбойники сосѣди. Вслѣдствіе этого они въ хижинахъ своихъ почти не держатъ жизненныхъ припасовъ, а прячутъ все большею частію въ непроходимыхъ сосѣднихъ горахъ. Зерновой хлѣбъ они берегутъ въ особенныхъ цилиндрическихъ сосудахъ изъ горькой коры одного дерева, отдаляющей муравьевъ, отъ которыхъ подъ тропиками ничего нельзя спасти. Бадемы — миролюбивое племя, занимаются земледѣліемъ и охотой и разводятъ немного негритянскаго просо или манири (holens sorghum), хлопчатника, маиса и табаку. Рыбу имъ доставляетъ Замбези, а жаркое они добываютъ себѣ охотой на зебръ и антилопъ, которыхъ ловятъ особенными сѣтями изъ коры баобаба, разставленными во всѣхъ горныхъ проходахъ и ущельяхъ.
Рѣка Шире и озеро Ширва.
правитьВидя, что Ma Роберту не пробраться черезъ быстрины Кебра, даже при самомъ высокомъ стояніи воды, потому что сила, равняющаяся 10 лошадинымъ, не въ состояніи побороть быстрину рѣки, Ливингстонъ обратился къ англійскому правительству съ просьбой прислать ему другой болѣе удобный пароходъ. А тѣмъ временемъ, чтобы не сидѣть безъ дѣла, онъ, въ ожиданіи парохода, принялся за изслѣдованіе неизвѣстной еще рѣки Шире, текущей съ сѣвера и впадающей въ Замбези между Сенною и Мацаро и обратился за необходимыми свѣдѣніями къ португальцамъ. Но оказалось, что послѣдніе сами не имѣли никакого понятія о принадлежащихъ имъ земляхъ и потому не могли сообщить ему положительно ничего о Шире. Говорятъ, давно тому назадъ они было попробовали отправиться по рѣкѣ, но принуждены были отказаться отъ своего намѣренія, впрочемъ, не вслѣдствіе враждебнаго настроенія племенъ, а благодаря непроницаемымъ водянымъ травамъ pistia sratiotes, покрывающимъ Шире. Мѣстные жители и на этотъ разъ увѣряли путешественниковъ, что лодкамъ ихъ не пробраться чрезъ чащи этого водяного растенія. Съ другой стороны ходили слухи, что живущіе по Шире негры вѣроломны, вооружены ядовитыми стрѣлами и постоянно прогоняютъ всѣхъ европейскихъ торговцевъ. Когда же, не смотря на всѣ эти зловѣщія предреканія, экспедиція все-таки отправилась въ путь, то въ Тете скоро распространился слухъ, что Ливингстонъ и Киркъ пали жертвами ядовитыхъ стрѣлъ манганджей; такъ назывались береговые жители Шире. Шире дѣйствительно оказалась не судоходной. По обоимъ берегамъ ея тянутся необозримыя болота и въ сырое время года заражаютъ воздухъ своими вредными испареніями, порождающими лихорадки. Самые благопріятные мѣсяцы для плаванія здѣсь отъ іюля до октября; тогда болота большею частію высыхаютъ; но за то фарватеръ дѣлается очень мелкимъ. "Если, говоритъ миссіонеръ Роулей, подняться по Шире какъ можно скорѣе и достигнуть высокой страны, то лихорадокъ почти нечего бояться или развѣ только самой легкой. Плодородіе долины Шире и количество производимаго ею хлопчатника также были слишкомъ преувеличены: за исключеніемъ нѣкоторыхъ благословенныхъ оазисовъ, растительность тамъ ничуть не роскошна. На первыхъ 100 англійскихъ миляхъ долина рѣки населена очень рѣдко, и едвали даже она когда нибудь имѣла болѣе густое народонаселеніе. Самые многочисленные обитатели этой мѣстности — слоны, которые цѣлыми сотнями дружно пасутся вмѣстѣ съ буйволами. Кромѣ того рѣка кишитъ рыбами и крокодилами; послѣднихъ Роулей разъ видѣлъ на одномъ островѣ Шире въ числѣ 79 штукъ, а бегемотовъ тамъ также много, какъ уличныхъ собакъ въ Лондонѣ.
Съ тѣхъ поръ какъ наши путешественники посѣтили эту рѣку, съ нею и ея окрестностями произошло нѣсколько перемѣнъ. Благодаря обычнымъ въ Африкѣ разбойническимъ набѣгамъ и переселеніямъ, нѣсколько племенъ перемѣнило свое мѣстожительство, а при устьѣ, вслѣдствіе разлитія, образовался новый, очень быстрый рукавъ или каналъ, по которому проѣхалъ Юнгъ въ 1867 году.
Въ январѣ 1859 года Ливингстонъ и его спутники достигли устья Шире, которая дѣйствительно оказалась переполненной вышеназванной травой pistia stratiotes, встрѣчающейся также во многихъ другихъ африканскихъ рѣкахъ. Такъ Бекеръ, изслѣдователь источниковъ Нила, описывая Бѣлый Нилъ, между Хартумомъ и Гондокоро, говоритъ: «пистія похожа нѣсколько на маленькій кочанъ капусты и сначала носится по водѣ, отдѣльно, но, встрѣтивъ собрата, соединяется съ нимъ, плыветъ далѣе, привлекая все новыхъ товарищей и такимъ образомъ представляетъ иногда огромную сплошную массу, состоящую изъ цѣлыхъ тысячъ кочней, переплетенныхъ съ различнымъ другими водяными растеніями и плавающими деревьями, пока наконецъ не образуется пловучій островъ». Впрочемъ, это препятствіе было не настолько значительно, чтобы серьезно мѣшать пароходу проникнуть въ рѣку. Дальше вверхъ, а именно по ту сторону горъ Морамбалла, пистія совершенно изчезаетъ, и Шире дѣлается свободной. При приближеніи парохода къ первымъ деревнямъ, негры въ громадномъ числѣ высыпали на берегъ и, отославъ всѣхъ показавшихся было женщинъ, махали щитами, ожидая, вѣроятно, нападенія со стороны бѣлыхъ, и намѣреваясь стрѣлять въ нихъ своими страшными стрѣлами. У одной изъ деревень, принадлежавшей начальнику Тингане, стояло по крайней мѣрѣ 150 человѣкъ, громко приказавшихъ пароходу остановиться, Ливингстонъ, велѣвъ подъѣхать къ берегу, обратился къ туземцамъ съ увѣреніемъ, что онъ ѣдетъ съ самыми дружескими намѣреніями, что онъ англичанинъ, слѣдовательно, ему и въ голову не приходитъ закупать или ловить рабовъ, что, напротпвъ — цѣль его, открыть торговый путь для его соотечественниковъ для покупки у нихъ хлопчатника и другихъ произведеній страны. Слова эти какъ будто преобразили Тингане. Присутствіе парохода, доказывавшее неграмъ, что оно имѣютъ дѣло съ новымъ неизвѣстнымъ народомъ, также не мало содѣйствовало успѣху рѣчи, и дикари успокоились. Теперь дѣло обошлось благополучно: понять другъ друга тоже не составило большого труда, потому что здѣшнее нарѣчіе очень близко напоминало языкъ, употребляемый въ Тете и Сеннѣ.
Получивъ такимъ образомъ возможность свободнаго проѣзда, Ливингстонъ, хотя и не всегда безъ опасности, нѣсколько разъ посѣтилъ и изслѣдовалъ рѣку и нашелъ, что на протяженіи первыхъ 5 миль, по нижнему теченію, лѣвый берегъ, обставленъ отъ природы холмами, спускающимися къ самой водѣ; затѣмъ слѣдуетъ отдѣльно стоящая въ 1000 футахъ отъ берега крутая Морамбалла, имя которой означаетъ высокую сторожевую башню и которая достигаетъ 4000 футовъ высоты. Окутанная до самой вершины густыми лѣсами, она представляетъ великолѣпный видъ. Приблизительно на половинѣ ея высоты виднѣется деревенька, лежащая выше нездоровой полосы москитовъ и пользующаяся прекраснымъ чистымъ воздухомъ. Растительность и климатъ верхнихъ частей горы носятъ совсѣмъ другой характеръ, чѣмъ въ равнинѣ. Въ ясную погоду бѣлые барашки то и дѣло скользятъ по ней, а въ дождливое время тучи, густыми массами, облегаютъ ея вершину. При первомъ восхожденіи туда европейцевъ, они были приняты туземцами очень ласково, но, возвратясь туда во второй разъ, путешественники нашли все опустошеннымъ и необитаемымъ: какъ мы уже упоминали выше, Маріано разграбилъ деревни, а жителей увелъ въ рабство. На горѣ красовались древовидные папоротники, чего въ равнинѣ совсѣмъ не было, здѣсь были и дикіе лимоны и апельсинныя деревья, а также посажены были ананасы. Изъ животныхъ здѣсь попадались: птица рогоносъ, ястребъ, обезьяна, антилопа и носорогъ. На сѣверномъ склонѣ Морамбаллы пробивается чистый горячій ключъ, называемый неграми «мадзе-а вира», т. е. кипящая вода и посылаетъ огромныя облака пару вокругъ; температуру его Ливингстонъ и Киркъ опредѣляютъ въ 174°, по Фаренгейту.
За Морамбаллою Шире извивается по огромной болотистой низменности, служащей убѣжищемъ многочисленнымъ дикимъ звѣрямъ, къ которымъ присоединяются еще зебры и разныя антилопы. Какъ ни нездоровы и недоступны эти топи, но и онѣ имѣютъ своего рода прелесть. Обширныя пространства воды, прерывающія ихъ однообразіе, покрыты лазурными лиліями; между тростникомъ пробиваются колокольчики, а разсѣянныя кой-гдѣ пальмы и унизанныя цвѣтами акаціи, невольно привлекаютъ глазъ. Плаваніе по Шире оказалось чрезвычайно затруднительнымъ; чѣмъ дальше, тѣмъ становилось хуже; а подъ конецъ мелководье заставляло пароходъ останавливаться цѣлыми днями, даже недѣлями. Впрочемъ, погода стояла хорошая и хотя термометръ и показывалъ 24° и 26°, по Реомюру въ тѣни, но, путешествуя въ Африкѣ, наши изслѣдователи конечно не имѣли права жаловаться на эту обыкновенную европейскую температуру въ іюльскіе жары. За то ночи были чрезвычайно свѣжи, чтобы не сказать больше и ртуть падала иногда до +10° Р. Въ встрѣчавшихся по дорогѣ деревняхъ часто трудно было достать мясной пищи и хотя всюду пѣли пѣтухи и кудахтали куры, а въ кустахъ щипали зелень козы, но туземцы очень не охотно разставались съ своимъ добромъ. По мнѣнію Роулея, который, увлекаясь менѣе Ливингстона, во многихъ отношеніяхъ судитъ вѣрнѣе его, обитатели нижнихъ частей Шире самые жалкіе люди, какихъ только онъ видѣлъ. Объ умываньи или чесаньи, говоритъ онъ, у нихъ нѣтъ и рѣчи, волосы они стригутъ совсѣмъ гладко и всѣ татуированы по самой новой модѣ. Самая большая и значительная низменность около Шире — это Ньянья Муку или Слоновая, получившая свое названіе отъ множества приходящихъ туда слоновъ, которыхъ тамъ дѣйствительно такое огромное количество, что Ливингстонъ насчиталъ ихъ до 800 штукъ разомъ. Выбравъ это болотистое мѣсто своимъ жилищемъ, слоны дали новое доказательство своей обычной смѣтливости, потому что здѣсь въ самомъ дѣлѣ они безопасны, такъ какъ никакой охотникъ не въ состояніи гоняться за ними по такимъ топямъ. Мало того, поднимаясь въ первый разъ по Шире, пароходъ проплылъ въ самой срединѣ стада, такъ что можно было подстрѣлить нѣсколько штукъ съ палубы, но въ слѣдующій разъ они держались вдалекѣ отъ него и стало быть одного урока имъ было достаточно, чтобы сообразить, что близость дымящагося чудовища связана съ опасностью, и теперь, какъ только показывается судно, они тотчасъ удаляются въ свои низменности. Вышина ихъ здѣсь отъ 10 до 11 футовъ.
До горъ Маканія, Шире имѣетъ по крайней мѣрѣ 12 футовъ глубины. Выше она отдѣляетъ отъ себя нѣсколько рукавовъ, уводящихъ воду и дѣлается мельче, но все-таки остается судоходной. Проѣхавъ въ прямомъ направленіи около 100 англійскихъ миль, Ливингстонъ былъ остановленъ подъ 15°55' южной широты великолѣпнымъ водопадомъ, который онъ, въ честь знаменитаго геолога, назвалъ водопадомъ Мурчисона; туземцы же называютъ его, въ нижней части, Маывора. По ту сторону его тянется, на протяженіи 40 англійскихъ миль, еще цѣлый рядъ значительныхъ каскадовъ: Памозима, Морева, Паюреба, Пампатаманга и Папекира, раздѣляющихъ рѣку на верхнюю и нижнюю части. Изъ нихъ одни, какъ напримѣръ Мамвира, падаютъ едва подъ угломъ 20°, Другіе низвергаются гораздо круче, а именно подъ углами 45 — 70°. Всѣ они вмѣстѣ, отъ верхней Шире до нижней, составляютъ 1200 футовъ, и на всемъ этомъ громадномъ пространствѣ рѣка кипитъ, бурлитъ и пѣнится какъ у мельницы. Утесы, окаймляющіе ее, состоятъ сначала изъ темнаго красновато-сѣраго сіенита, выдвинутаго поднятіемъ слюдистаго сланца.
Между ними тѣснятся темные, террасовидные утесы и роговая обманка. Выше встрѣчается мелкій песчаникъ, превратившійся, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, отъ соприкосновенія съ плутоническими породами въ метаморфическія. Иногда вмѣсто него появляется кварцъ и красноватый глинистый сланецъ. Таковъ правый берегъ водопадовъ; на лѣвомъ же слюдистый сланецъ прерывается порфиромъ.
Пославъ подарки двумъ живущимъ у водопадовъ начальникамъ, Ливингстонъ опять повернулъ къ Тете, чтобы запастись провизіею и необходимыми предметами и въ мартѣ снова отправиться по Шире. На этотъ разъ туземцы встрѣтили его очень ласково и принесли на продажу рису, хлѣба и живности. Съ начальникомъ Шибиза, деревня котораго лежитъ въ двухъ часахъ ниже Мурчисонова водопада, у Ливингстона завязались даже дружескія сношенія. Шибиза былъ умный человѣкъ съ выразительнымъ лицомъ, замѣчательный воинъ и чрезвычайно гордился своимъ положеніемъ. Изъ его деревни Ливингстонъ и Киркъ, сопровождаемые нѣсколькими макололами, отправились пѣшкомъ на розысканіе лежащаго на востокъ отъ Шире озера Ширвы. Но жители странъ, находившихся на ихъ пути, оказались очень не дружелюбными. Нанятые проводники, вмѣсто того, чтобы помогать имъ, постоянно старались сбить ихъ съ пути, такъ что путешественники наконецъ прогнали ихъ и принялись сами отыскивать дорогу. Народы, населяющіе эту часть Шире, принадлежатъ къ племени манганджей. Въ то время они были еще совершенно независимыми, но потомъ, какъ мы увидимъ, были покорены другимъ племенемъ и впали въ страшную нищету. Проѣзжая по ихъ странѣ, Ливингстонъ и его спутники постоянно слышали во всѣхъ деревняхъ сигнальный барабанный бой и вообще враждебное настроеніе туземцевъ высказывалось очень ясно, но до войны дѣло не дошло. Нѣсколько южнѣе отсюда лежитъ деревня Магомера, въ которой, три года спустя, должно было случиться одно изъ самыхъ грустныхъ событій въ исторіи африканской колонизаціи. Тамъ, за исключеніемъ немногихъ членовъ, погибла самымъ ужаснымъ образомъ основанная по иниціативѣ Ливингстона университетская миссія.
Открытіе озера Ширвы послѣдовало 18 апрѣля 1859 года. Берега этого нѣсколько тинистаго бассейна, кажущагося очень глубокимъ и покрытаго островами, окаймлены тростникомъ и папирусомъ. Истока изъ него нѣтъ, по съ югозапада въ него впадаютъ Сомбане, Паломбе и другіе небольшіе ручьи. Восточная сторона его холмиста, на западѣ поднимается высокая горная цѣпь, достигающая въ точкѣ Дзомбе 7000 футовъ высоты. Вдали, на югѣ, стоить Миландже въ 8000 футовъ. О протяженіи Ширвы на сѣверъ Ливингстонъ могъ узнать только то, что тамъ оно отдѣляется перешейкомъ отъ другого гораздо большаго озера. Ширину его опредѣляютъ приблизительно въ 20 англійскихъ миль, высоту надъ уровнемъ моря въ 1800 футовъ. Въ самомъ озерѣ живетъ не мало крокодиловъ, непремѣнныхъ гостей всѣхъ африканскихъ рѣкъ, и бегемотовъ, а также очень много піявокъ. Другое имя Ширвы Тамандуа менѣе извѣстно.
Такъ какъ цѣлью этой поѣздки было собственно завязать сношенія съ туземцами, то Ливингстонъ отложилъ болѣе тщательное я подробное изслѣдованіе до другого раза и возвратился къ своему пароходу, пробывъ на Ширвѣ два дня. 23 іюня онъ опять прибылъ въ Тете, спустился по Замбези и отправился въ устье Конгоне, чтобы запастись необходимымъ провіантомъ съ англійскаго военнаго корабля. На Конгоне окончательно выяснилось, что Ma-Робертъ очень ненадежное и дурно построенное судно. Оно было сдѣлано изъ новопатентованныхъ, но очень тонкихъ листовъ желѣза, которые, вслѣдствіе какого то химическаго вліянія воды, продырились, какъ рѣшето, и пропускали воду. Бѣдные путешественники положительно не знали, что имъ дѣлать: едва успѣвали они съ величайшимъ трудомъ прекращать течь въ одномъ мѣстѣ, какъ она открывалась въ другомъ, и плаваніе едва-едва подвигалось впередъ.
Въ августѣ мы застаемъ опять Ливингстона на Шире. За Морамбаллою онъ проѣхалъ мимо впадающаго въ Шире боковаго притока, имѣющаго около 60 футовъ ширины и выходящаго изъ небольшого озера. По дорогѣ онъ видѣлъ множество туземцевъ, наполнявшихъ лодки корнями лотоса, называемаго нійка. Корни эти, будучи изжарены или сварены, имѣютъ вкусъ каштановъ и употребляются въ Африкѣ повсюду въ пищу. Изъ этого притока и его лагунообразнаго озера и приходитъ большая часть травы партіи, наполняющей рѣку. Сама лагуна называется Ньяньяса Мотопе, т. е, илистое озеро. Дальше путешественники прибыли въ деревню, принадлежавшую женщинѣ, начальнику Шиканда-Кадзе, и хотѣли закупить здѣсь рису, но Шиканда-Кадзе объявила, что до утра продажи не будетъ; а потому они поплыли дальше и на другой день прибыли въ деревню Мбома, откуда народъ огромными толпами высыпалъ имъ на встрѣчу, предлагая очень дешево продать рисъ, при этомъ одинъ туземный музыкантъ наигрывалъ на однострунной скрипкѣ дикія мелодіи. Заставить его замолчать не было никакой возможности а, получивъ отъ Ливингстона на нѣсколько аршинъ бумажной матеріи, онъ удалился и избавилъ путешественниковъ отъ дальнѣйшаго концерта. Черта эта, впрочемъ, свойственна не исключительно Африкѣ, а встрѣчается вообще очень часто. Музыканты дикихъ и полудикихъ народовъ восхищаются и восторгаются своимъ искуствомъ не менѣе нашихъ длинноволосыхъ виртуозовъ, которые своимъ навязчивымъ брянчаньемъ такъ надоѣдаютъ въ концертный сезонъ въ нашихъ большихъ городахъ. Подобный же случай разсказываетъ изслѣдователь источниковъ Нила Бекеръ. Охотясь разъ въ странѣ хищнаго Воадъ Мекъ Ниммра, у Сетита (къ сѣверу отъ Абиссиніи), онъ былъ встрѣченъ придворнымъ музыкантомъ названнаго князя. Скрипка его была устроена точно также какъ у артиста на Шире, т. е. она имѣла короткій, сильно изогнутый смычекъ и одну струну. Не смотря на всѣ старанія Бекера заставить его замолчать, этотъ африканскій Паганини упорно продолжалъ пилить и потребовалъ вдобавокъ не менѣе 40 талеровъ за свою прекрасную музыку. Всѣ эти музыканты напоминаютъ до нѣкоторой степени древнихъ миннезингеровъ. Они появляются на публичныхъ празднествахъ, погребеніяхъ, свадьбахъ и рожденіяхъ и импровизируютъ пѣсни, приличныя данному событію. Яванскій тукангъ-тіалонгъ, играющій съ изумительной быстротой на бамбуковомъ инструментѣ, также не уступитъ въ назойливости своему африканскому собрату. Путешественникъ Молинсъ не зналъ, какъ отвязаться отъ одного подобнаго артиста, который, не переставая, угощалъ его 20 часовъ сряду, день и ночь, одними и тѣми же мелодіями.
Между тѣмъ течь на Ма-Робертѣ не прекращалась, отчего появилось огромное множество москитовъ, и бѣднымъ путешественникамъ приходилось бороться не только противъ насѣкомыхъ, прилетавшихъ съ берегу, но и противъ москитовъ, которые зарождались на самомъ пароходѣ и которыхъ оказалось даже нѣсколько видовъ. Юнгъ, спутникъ Ливингстона, какъ нельзя лучше познакомившійся съ москитами, говоритъ объ нихъ: «я конечно не буду утверждать, что есть породы, прокусывающія каблуки, но я знаю, что они донимаютъ носорога также легко, какъ европейца или негра». Сѣтки, употребляемыя противъ нихъ во время сна, не приносятъ никакой пользы. Къ счастію горы избавлены отъ этой язвы, за то въ нездоровыхъ низменностяхъ воздухъ буквально кишитъ ими. При этомъ ядовитое жало имѣютъ только самки. Есть еще меньшая порода, но укушеніе ея, пожалуй, еще болѣзненнѣе, чѣмъ большихъ коричневыхъ манзосъ, которые, какъ спущенная стрѣла, съ жужжаньемъ бросаются на свою жертву и съ разу впиваются въ нее.
Прибавимъ здѣсь, что не одна Африка страдаетъ отъ этихъ кусающихъ комаровъ, но что они посѣщаютъ и Америку, и Азію и, какъ извѣстно, несноснѣе всего они въ Сибири, гдѣ, благодаря имъ, лѣтомъ цѣлыя области дѣлаются необитаемыми, такъ что даже дикіе олени переселяются въ другія мѣста. Впрочемъ, въ послѣднее время противъ нихъ, кажется, найдено средство. По словамъ Ф. Ягоръ, эссенція извѣстнаго порошка (pyrethrum roseum), смѣшанная съ спиртомъ, предохраняетъ намазанное этимъ тѣло отъ ихъ нападеніи.
"На берегахъ рѣки Сіама, пользующейся, по милости москитовъ, такой дурной славой, пишетъ онъ, я спалъ въ лодкѣ совсѣмъ голый, безъ сѣтки, и они ничуть не безпокоили меня, жужжанье же ихъ, прогоняющее обыкновенно сонъ, потому что предвѣщаетъ близость врага, обращается въ невинную музыку, отъ которой, въ сознаніи безопасности, засыпаешь еще скорѣе. Такимъ образомъ, охотящіеся на водѣ, омочивъ себѣ этимъ средствомъ руки и бороду, предохраняютъ себя отъ москитовъ на 12 часовъ, по крайней мѣрѣ, несмотря на сильную испарину, вызываемую тамошнимъ климатомъ.
Гораздо меньше хлопотъ дѣлали нашимъ путешественникамъ бегемоты, хотя иной разъ и съ ними дѣло обходилось не безъ опасности. Береговые жители Шире, подобно акомбвамъ на Замбези, живутъ съ ними въ постоянной войнѣ, и нападаютъ на нихъ или съ гарпунами или устроиваютъ для нихъ особенные снаряды, снабженные тяжелымъ отравленнымъ желѣзомъ, которое падаетъ на неосторожно проходящаго подъ нимъ бегемота и убиваетъ его.
Между тѣмъ какъ это тяжелое толстокожее животное раздѣляетъ съ крокодиломъ владычество надъ водой, прекрасный болотный орелъ (baliaetos vocifer), этотъ царь крылатаго міра на Шире, безраздѣльно царствуетъ въ воздухѣ. Высоко паря въ небесномъ эфирѣ, онъ испускаетъ пронзительный крикъ, раздающійся далеко кругомъ и, чтобъ лучше высмотрѣть добычу, забирается на приготовленныя для бегемотовъ западни. Уже издали виднѣются его блестящія бѣлые перья и прекрасныя шоколадно коричневыя крылья, которыя, будучи вытянуты, имѣютъ отъ одного конца до другого до 7 футовъ, затѣмъ онъ поднимается, несется надъ поверхностью рѣки, уткнувъ голову въ крылья и, испустивъ свой дикій смѣхъ, отражаемый и повторяемый сосѣдними утесами, стремглавъ бросается внизъ на неосторожно показавшуюся рыбу. Схвативъ ее въ когти, онъ уноситъ ее на мель, гдѣ и съѣдаетъ на досугѣ. Иногда между воздушными и водяными жителями завязывается борьба, но большею частію она оканчивается въ пользу первыхъ.
За болотистой береговой полосой, къ сѣверу отъ Шире, страна опять поднимается выше и выше, дѣлается населеннѣе и представляетъ прекрасное зрѣлище, благодаря огромному лѣсу вѣерныхъ пальмъ (borassus aethiopium), простирающемуся на цѣлыя мили вглубь. На сколько можетъ охватить зрѣніе, вездѣ виднѣются сѣрые стволы и огромные зеленые вѣнцы стройныхъ деревьевъ, а за ними поднимается высокая горная цѣпь, также покрытая зеленѣющими пальмами. Borassus не даетъ масла, но волокнистая скорлупа его плода, окружающая самый орѣхъ, пріятна и сладка на вкусъ и служитъ пищею какъ человѣку, такъ и слонамъ. Туземцы имѣютъ обыкновеніе зарывать орѣхи въ землю, пока они не пустятъ ростковъ, послѣ чего они ихъ вырываютъ и ѣдятъ. Такіе проросшіе плоды напоминаютъ вкусомъ обыкновенный картофель. Кромѣ того, изъ этихъ пальмъ получается очень просто сура или пальмовое вино. Добывается оно такъ: въ стволъ вколачивается одинъ надъ другимъ нѣсколько колышковъ, образующихъ родъ лѣстницы, затѣмъ по ней взбираются на верхъ, отрѣзываютъ плоды и принимаютъ струящееся оттуда вино въ сосуды. Полученный такимъ образомъ напитокъ очень вкусенъ, сладокъ, напоминаетъ шампанское и, благодаря очень быстро наступающему броженію, скоро опьяняетъ. Португальцы, вообще много позаимствовавшіеся у туземцевъ, употребляютъ его, между прочимъ, вмѣсто дрожжей, такъ какъ оно дѣлаетъ тѣсто очень рыхлымъ и вкуснымъ. Кой гдѣ изъ подъ пальмъ выглядывали маленькія хижины, служившія жилищами солеварамъ, которые выщелачиваютъ землю, содержащую здѣсь чрезвычайно много соли, фильтрируютъ ее сквозь горшки, имѣющіе внизу отверстія и испаряютъ полученный разсолъ на солнцѣ.
За поясомъ пальмъ на Шире начинается рядъ низкихъ, но плодородныхъ острововъ. Многіе изъ нихъ хорошо обработаны и приносятъ круглый годъ маисъ, находимый тамъ за разъ во всѣхъ фазахъ своего развитія. Берега украшаются также банановыми деревьями, но большей частью они покрыты непроницаемой чащей тростника, переплетеннаго колокольчиками и представляющаго прекрасную зеленую стѣну, склоняющуюся надъ хрустальными волнами. Но горе человѣку, потерявшему какъ нибудь свою лодку: ни за что не пробраться ему сквозь эту густую, хотя и прелестную чащу на берегъ.
25 августа Ma-Робертъ достигъ острова Даканамойо, лежащаго противъ отвѣсныхъ утесовъ, на которыхъ стоитъ деревня Шибиза. Послѣдняго въ это время не было дома, онъ отправился въ Замбези и оставилъ за себя намѣстника, принявшаго путешественниковъ очень предупредительно. Передъ закатомъ солнца на большихъ деревьяхъ, покрывающихъ островъ и утесы, собралось множество рогоносовъ (bucexos cristatus). На другой день, рано поутру, нѣкоторые изъ нихъ, даже до восхода солнца, поперемѣнно поднимались и улетали за кормомъ, держась постоянно, какъ можно тѣснѣе, въ кучѣ. Повидимому, они были очень привязаны другъ къ другу. Такъ путешественники поймали прекраснаго самца, упавшаго отъ испуга, при звукѣ выстрѣла, и взяли на бортъ. На другое утро его самка не полетѣла съ другими за кормомъ, но, жалобно крича, начала кружиться надъ пароходомъ. гдѣ сидѣлъ ея возлюбленный. Этотъ послѣдній тосковалъ не менѣе ея, онъ скоро пересталъ ѣсть и черезъ 5 дней умеръ съ горя. Рогоносы являются представителями перцеяда, извѣстнаго древнему міру. Мѣстомъ высиживанія имъ обыкновенно служитъ дупло, и какъ только самка положила яйца и начали высиживать, самецъ ея залѣпляетъ входъ въ дупло глиной, оставляя только маленькое отверстіе, въ которое его плѣнная подруга просовываетъ голову, чтобы получить принесенный имъ кормъ. Говорятъ, что въ этомъ заключеніи она остается, пока птенцы ея не оперятся. Слѣдовательно, замуравливая ее, самецъ задаетъ себѣ огромную задачу кормить мать, дѣтей и себя. Разсказываютъ также, что подъ конецъ этого времени она обращается въ скелетъ, другіе же увѣряютъ наоборотъ, что отъ сидячей жизни она жирѣетъ.
Шибиза и жена его разсказали доктору, съ выраженіемъ самой нѣжной любви и грусти, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ у нихъ украли и продали въ рабство дочь, служащую теперь у патера въ Тете. Тронутый Ливингстонъ, прибывъ въ городъ, употребилъ всѣ средства, чтобы возвратить дѣвушку роднымъ, предлагалъ за нее даже двойной выкупъ. Патеръ съ удовольствіемъ бы согласился, и даже отдалъ бы ее безъ денегъ, но она была уже перепродана бацилулу. Вообще онъ казался нѣсколько лучше, чѣмъ большинство жителей въ Тете, обходился съ путешественниками вѣжливо и любезно. Послѣ напрасныхъ поисковъ и стараній, Ливингстонъ, къ своему огорченію, принужденъ былъ объявить Шибизу, что онъ никогда не увидитъ своей дочери.
Народъ манганджа и открытіе озера Ніассы.
правитьЗдѣсь чаще другихъ попадаются все возможныя акаціи, принадлежащія, вмѣстѣ съ пальмирской пальмой къ самыхъ прелестнымъ африканскимъ растеніямъ. Изъ плодовыхъ растеній, рядомъ съ бананомъ, слѣдуетъ упомянуть гигантскій виноградъ, приносящій плодъ, по имени комби, похожій снаружи на лимонъ. Онъ заключаетъ 10 зернышекъ, окруженныхъ желтымъ мясомъ, изъ котораго вытекаетъ кисловатый сокъ, напоминающій видомъ молоко. Изъ этого плода приготовляется, между прочимъ, прекрасное варенье. Затѣмъ слѣдуютъ: мапоза, величиною въ сливу, фиговыя деревья, приносящія, впрочемъ рѣдко, съѣдобные плоды; невкусная вишня и тамариндъ. Масло добывается только изъ сѣмянъ растенія гіcinum (косторовое масло) и земляныхъ орѣховъ. Черное дерево и родъ lignum vitae могли бы служить довольно цѣннымъ предметомъ вывоза. Наконецъ здѣсь растетъ прекрасный дешевый табакъ.
Между тѣмъ какъ горная страна чрезвычайно бѣдна животными, низменность можно положительно назвать зоологическимъ садомъ. Здѣсь встрѣчаются, хотя, правда, не часто, львы, леопарды; жители нерѣдко предлагали на продажу кожи оцелотовъ; попадаются обезьяны; особенно часто встрѣчаются длиннохвостые и безхвостые павіаны; но особенно многочисленны бѣлки, землеройки, крысы, мыши и полевыя крысы; послѣднія, которыхъ туземцы ловятъ такими же силками, какъ мы кротовъ, считаются у нихъ самымъ лучшимъ лакомствомъ. Слоновъ, бегемотовъ и буйволовъ мы упоминали уже раньше, отъ носорога попадались только иногда слѣды; постоянно появляющіеся въ дельтѣ Замбези, рѣдко заходятъ вглубь материка; наконецъ зебры, чрезвычайно многочисленныя, по разсказамъ туземцевъ, въ горныхъ странахъ, теперь совсѣмъ вытѣснены отсюда. Гіенъ и шакаловъ также не много. Между птицами въ долинѣ Роулей видѣлъ больше всего ястребовъ, совъ, сычей, царскихъ орловъ, скворцовъ, воронъ, два вида попугаевъ, различныя породы голубей, золотистыхъ дроздовъ, медососовъ и чрезвычайно много маленькихъ хорошенькихъ амаданатовъ съ голубыми и пунцовыми перьями. Кромѣ того онъ упоминаетъ домашнихъ куръ, африканскихъ фазановъ, мясо которыхъ довольно невкусно, цесарокъ, журавлей, цаплей, утокъ, гусей, пеликановъ, зуекъ, корморановъ и болотныхъ дроздовъ.
Между пресмыкающимися опаснѣе другихъ крокодилы. Роулей разсказываетъ, что разъ онъ съ аппетитомъ съѣлъ кусокъ крокодила, но спутники его или не могли преодолѣть отвращенія или заплатили за это удовольствіе сильной дурнотой. Въ змѣяхъ также недостатка нѣтъ, но онѣ большею частію безвредны. Лягушекъ очень много; нѣкоторыя изъ нихъ квакаютъ отвратительно, другія, напротивъ, издаютъ довольно пріятные звуки. Ракообразныхъ животныхъ мало, но чрезвычайно много пауковъ. Москитовъ въ горной странѣ нѣтъ; за то она кишитъ муравьями, изъ которыхъ одна порода имѣетъ дюймъ длины и такъ дурно пахнетъ, что одно насѣкомое заражаетъ цѣлый домъ; другая маленькая порода литумбо кусаетъ до такой степени больно, что доводитъ человѣка до бѣшенства.
Въ деревнѣ Маколопвье, принадлежавшей начальнику Читимбе, путешественники остановились отдохнуть. Мѣстечко это лежитъ у заросшаго лѣсомъ ущелья на первой изъ трехъ террасъ горъ Манганджа. Подчиняясь тамошнему обычаю, они разсѣлись подъ тѣнистыми деревьями недалеко отъ входа въ деревню, а обязательные черные хозяева тотчасъ принесли бѣлымъ гостямъ, вмѣсто ковра, тростниковыя рогожки. Потомъ явился начальникъ съ сегуато или подаркомъ, состоящимъ изъ маленькой козы и корзины муки. Получивъ за это бусъ и ситцу, онъ тутъ же принялся вымѣривать платокъ, сложилъ его и вымѣрилъ еще разъ, потомъ сосчиталъ бусы и такъ какъ они цвѣтомъ нѣсколько отличались отъ употребляемыхъ въ его странѣ, то составился совѣтъ взять ихъ, или нѣтъ. Скоро завязалась самая оживленная торговля: каждому хотѣлось пріобрѣсти какую нибудь хорошенькую вещицу, а какъ никто не хотѣлъ отстать отъ другого, то разныхъ припасовъ оказалось чрезвычайно много, но не смотря на то цѣны на нихъ не падали.
Плоскогорье, куда теперь взобрались путешественники, лежитъ на 3000 футовъ надъ уровнемъ моря, къ западу отъ горъ Манганджа и на сѣверовостокѣ круто обрывается къ озеру Ширвѣ. По словамъ Ливингстона вся эта мѣстность имѣла цвѣтущій видъ. Дорога сначала поднималась постепенно, но потомъ сдѣлалась довольно крута; между огромными скалами вырывались горные потоки, образуя нерѣдко небольшіе водопады, предвѣщавшіе своимъ шумомъ пріятную прохладу подъ палящимъ африканскимъ солнцемъ. Склоны горы были до верху покрыты деревьями, бамбукомъ и кустарникомъ всевозможныхъ зеленыхъ тѣней. Позади путешественниковъ разстилалась внизу долина Шире, замыкаемая вдали горной цѣпью, тянущеюся вдоль береговъ Замбези. Воздухъ вѣялъ прохладой и глазъ съ удовольствіемъ останавливался на разнообразныхъ горныхъ контурахъ, которыхъ изъ долины было невидно. На плоскогорьѣ всюду поднимаются, точно острова, базальтовые конусы отъ одной до пяти тысячъ футовъ высоты, между тѣмъ какъ вдали къ юговостоку, красуется великолѣпная горная группа Миландже съ вершинами въ 11000 футовъ абсолютной высоты, изрѣзанными зигзагами, остроконечными пиками, живо напоминающими альпы. Къ сѣверу лежитъ гора Дзумбо, имѣющая видъ огромной пирамиды съ усѣченной вершиной. Здѣсь Ливингстонъ остановился и не пошелъ далѣе, а повернулъ назадъ и спустился опять въ верхнюю часть долины Шире, лежащую не выше 12000 футовъ надъ уровнемъ моря.
Разсмотрѣвъ мѣстность, познакомимся и съ ея жителями, какъ этого плоскогорья, такъ и округовъ, примыкающихъ къ Шире. Объ нихъ мы имѣемъ не только разсказы Ливингстона, но и еще болѣе подробныя описанія миссіонера Роулея, имѣвшаго случай больше сблизиться съ здѣшними уроженцами, но составившаго о нихъ далеко не такое выгодное мнѣніе, какъ нашъ знаменитый изслѣдователь. Народъ этотъ, называемый манганджами вообще, если только самъ не обезображиваетъ себѣ тѣло и лицо, стоитъ въ физическомъ отношеніи выше другихъ африканскихъ племенъ. Ливингстонъ считаетъ его, безъ всякаго, впрочемъ, основанія, первоначальными. и «самымъ чистымъ негритянскимъ типомъ». Они не имѣютъ короткаго курносаго носа, а по языку своему скорѣе приближаются къ кафрамъ. Носъ у нихъ не широкъ и не приплюснутъ, скулы не очень выдаются, а челюсти менѣе напоминаютъ форму морды, чѣмъ у другихъ негровъ. За то ротъ чрезвычайно безобразенъ. Въ низменности они нѣсколько красивѣе, видъ ихъ мужественнѣе, характеръ рѣшительнѣе. Вообще они рослы, имѣютъ прекрасное пропорціональное тѣлосложеніе. У взрослыхъ мускулы представляютъ на видъ чуть не богатырское развитіе, но на ощупь они слабы, что объясняется преобладающей у нихъ пищей, а именно мучной кашицей. Поставленные въ благопріятные жизненныя условія, они подъ старость очень толстѣютъ, но въ молодости прыгаютъ, какъ серны, лазятъ, какъ кошки, хотя вообще не особенно любятъ сильное движеніе. На убранство своихъ волосъ мужчины употребляютъ очень много времени, и прически ихъ чрезвычайно разнообразны. Одинъ завиваетъ свои локоны такъ, что они принимаютъ видъ бычачьихъ роговъ, другой заплетаетъ ихъ въ толстую косу, висящую на спинѣ, какъ хвостъ. Нѣкоторые просто распускаютъ свои космы по плечамъ, другіе наконецъ или совсѣмъ стригутся или вырѣзываютъ волосы только мѣстами, образуя на головѣ престранныя фигуры. Самые причудливые и фантастическіе люди считаются, какъ и у насъ, первыми щеголями.
Женщины у манганджей не въ такомъ угнетеніи, какъ у другихъ африканцевъ. Роулей объясняетъ это тѣмъ, что манганджи занимаются земледѣліемъ, между тѣмъ какъ у номадовъ и охотничьихъ народовъ мужья никогда не бываютъ дома и слѣдовательно вся тяжелая работа падаетъ на женщинъ. Но за то трудно себѣ представить, какъ они себя уродуютъ. «Повсюду въ Африкѣ, говоритъ Роулей, меня поражало чрезвычайное безобразіе женщинъ, которому впрочемъ они сами виною, потому что многія казались бы довольно сносными, еслибы не обезображивали себя самымъ ужаснымъ образомъ». Подобно другимъ африканскимъ племенамъ, онѣ носятъ множество мѣдныхъ, латунныхъ и желѣзныхъ колецъ на шеѣ и пальцахъ; по самое странное и любимое ихъ украшеніе это пелеле, кольцо въ верхней губѣ.
Въ самомъ раннемъ возрастѣ дѣвочекъ въ верхней губѣ, у самаго носа, втыкается иголка. Когда ранка засохнетъ, иголка выдергивается и замѣняется другою потолще, затѣмъ еще и еще толще и такъ продолжается цѣлые мѣсяцы и годы, вока наконецъ дыра не сдѣлается такою большою, что въ нее легко входитъ кольцо въ 2 дюйма въ поперечникѣ: пелеле въ употребленіи у всѣхъ племенъ по верхнему и нижнему Шире и бываетъ у бѣдныхъ бамбуковое, у богатыхъ изъ слоновой кости или олова. Ни одна женщина, развѣ если она въ траурѣ, не покажется безъ ужасной принадлежности ея туалета. Благодаря пелеле, улыбка ихъ дѣлается отвратительной, потому что, когда онѣ смѣются, лицевые мускулы поднимаютъ верхнюю губу до самыхъ бровей; въ тоже время кончикъ носа просовывается въ кольцо, заостренные зубы обнажаются и огромный ротъ получаетъ видъ пасти крокодила или кошки. Понятно, что при этомъ губные звуки выговорить очень трудно, но это въ модѣ и считается даже эффектомъ. Ливингстонъ, распрашивая объ этомъ одного стараго начальника, получилъ въ отвѣтъ, что пелеле замѣняетъ недостающую женщинамъ бороду; но впослѣдствіи, плывя по Руфуму, онъ видѣлъ то же самое и у мужчинъ.
Далѣе положеніе женщины характеризуется тѣмъ, что она можетъ сдѣлаться начальникомъ. Въ верхнихъ частяхъ Шире одна женщина, по имени Ніанго, занимала мѣсто рондо и, конечно, положеніе ея пола въ принадлежащей ей области было гораздо лучше и выше, чѣмъ въ другихъ частяхъ этой горной страны. У одного начальника Монгаци путешественники были свидѣтелями, какъ жена его, принимая отъ Ливингстона подарки для своего супруга, падала на колѣни и сжимала руки. Въ другомъ мѣстѣ всѣ женщины при проѣздѣ европейцевъ становились на колѣни. Но въ землѣ Ніанго этого не было; тамъ начальникъ одной деревни попросилъ даже у европейцевъ позволенія привести жену, чтобы посмотрѣть часы и другія европейскія достопримѣчательности. Она дѣйствительно пришла съ многими другими женщинами, вела себя скромно и разумно и, повидимому, имѣла большое вліяніе на мужа, который не рѣшалъ никакого дѣла, но посовѣтовавшись съ нею.
Кромѣ отвратительнаго кольца въ губѣ, женщины обезображиваютъ себя еще рубцами, имѣющими у различныхъ народцевъ различныя формы и вѣроятно служащими племенными отличіями. Чтобы сдѣлать рубцы эти выпуклѣе, рана вскрывается нѣсколько разъ. Видъ женщины, совершающей подобную операцію, ужасенъ, потому что все тѣло ее истекаетъ кровью. Разъ Роулей, найдя одну изъ нихъ за этимъ ужаснымъ занятіемъ, принялся увѣщевать ее и объяснятъ ей, какъ неразумно подвергать себя такимъ истязаніямъ. Вмѣсто отвѣта, та расхохоталась ему въ лицо и съ торжествомъ объявила, что когда раны ея заживутъ, она будетъ первой красавицей во всей странѣ. Каждый шрамъ носитъ особенное имя, смотря по тому, на какой части тѣла находится. Несмотря на то, что положеніе женщинъ здѣсь лучше, онѣ также покупаются, хотя только символически, потому что женихъ даетъ за невѣсту одну курицу. Привязанность дѣтей къ матери и обратно у манганджей чрезвычайно сильна. Въ порывѣ самаго сильнаго горя они восклицаютъ: «оо май! о мать»! и даже взрослые мужчины обращаются къ матери за утѣшеніемъ.
Манганджи куютъ желѣзо, ткутъ бумажныя ткани, плетутъ корзины и занимаются земледѣліемъ. На работу въ поле выходятъ всѣ, и мужчины, и женщины, и дѣти; даже грудные младенцы лежатъ тамъ, гдѣ-нибудь вблизи, въ тѣни кустовъ. Для расчистки новаго пространства земли здѣсь сначала срубаютъ деревья маленькими топориками изъ мягкаго туземнаго желѣза, сносятъ стволы и вѣтви въ кучу и сжигаютъ, а пепелъ разсыпаютъ по землѣ для удобренія. Такія поля чрезвычайно плодородны и даютъ богатый сборъ негритянскаго проса (дурра, египетскій хлѣбъ, holcus sorghum), бобовъ, земляныхъ орѣховъ, рису, дынь, огурцовъ, сахарнаго картофеля, табаку, льна и маису. Хлопчато-бумажникъ, съ разведеніемъ котораго Ливингстонъ связываетъ уничтоженіе работорговли и которому поэтому посвящаетъ особенное вниманіе, воздѣлывается при каждой деревни. Въ горной области Манганджа существуетъ три рода хлопчатника: одинъ туземный и два чужеземныхъ. Первый тоньше имѣетъ короткіе волокна и на ощупь похожъ на овечью шерсть. Онъ засѣвается круглый годъ и предпочитается другимъ, потому что приготовляемыя изъ него матеріи гораздо прочнѣе. Каждое сколько нибудь зажиточное семейство непремѣнно имѣетъ свое небольшое поле хлопчатника, и путешественники почти въ каждой деревнѣ видѣли нѣсколько человѣкъ, занимавшихся чисткой, пряжей и тканьемъ. Занятія эти у нихъ часто сопровождались куреньемъ табаку изъ колоссальныхъ трубокъ совершенно особенной конструкціи. Приготовленіе хлопчатника происходитъ слѣдующимъ образомъ: сначала его отдираютъ пальцами отъ сѣмянъ, потомъ очень медленно, толстыми нитями, наматываютъ на веретена. Деревни, при которыхъ находятся такія плантаціи, обнесены изгородью изъ колючихъ эвфорбій. Эти ядовитыя деревья съ ихъ мрачною тѣнью защищаютъ деревни отъ вражескихъ стрѣлъ, и такъ какъ подъ ними не растетъ травы, то такія поселенія безопасны и отъ пожаровъ, а это чрезвычайно важно, потому что въ военное время у непріятеля первое дѣло поджечь сухія травы и истребить такимъ образомъ цѣлыя селенія. На концѣ деревни находится мѣсто или боало, обсаженное тѣнистыми деревьями и служащее сборнымъ пунктомъ, куда въ хорошія лунныя ночи собираются туземцы поплясать, попѣть и выпить пивца. Все это совершенно въ африканскомъ духѣ, такой мѣстный характеръ носить и тамошняя промышленность. Здѣшніе горшечные товары и желѣзныя произведенія ничѣмъ не отличаются отъ издѣлій другихъ негритянскихъ или кафрскихъ племенъ. Пріемы и здѣсь тѣ же самые. Кузнецъ растопляетъ на древесныхъ угляхъ свои руды и добываетъ желѣзо въ простыхъ ямахъ; затѣмъ накаляетъ его опять посредствомъ обыкновенныхъ мѣховъ и наконецъ съ помощію наковальни, молотка и щипцовъ приготовляетъ топоры, крючья, кольца, стрѣлы и прочее такимъ же первобытнымъ способомъ, который употреблялся предками нашими за тысячи лѣтъ тому назадъ. Что касается горшечнаго искуства, стоящаго на такой же низкой ступени, то кухонная ихъ посуда, водяные сосуды расписаны графитомъ. Кромѣ того, всѣ они плетутъ изъ бамбука хорошенькія корзиночки, а изъ волоконъ растенія буаце вяжутъ сѣтки, употребляемыя или самими ими или промѣниваемыми у сосѣднихъ рыбаковъ на сушеную рыбу и соль. Значительная часть торговли между деревнями состоитъ въ промѣниваніи другъ у друга табаку, соли, вяленой рыбы, кожъ и желѣза.
На манганджей проливаютъ очень выгодный свѣтъ ихъ судебныя учрежденія, знакомствомъ съ которыми мы обязаны Роулею. Манганджа, считающій себя обиженнымъ или оскорбленнымъ, требуетъ удовлетворенія сначала частно. Получивъ отказъ или вообще не чувствуя себя удовлетвореннымъ, онъ призываетъ своего противника къ «мирандо» или общественный судъ, состоящій подъ предсѣдательствомъ одного начальника, если истцы изъ одной и той же деревни, или двухъ, если они принадлежатъ разнымъ деревнямъ. На одномъ такомъ засѣданіи присутствовалъ Роулей, разсказывающій, что сначала выступилъ что-то въ родѣ докладчика, объяснившаго присутствующимъ причину ссоры и предложившаго собранію выслушать самаго истца. Этотъ жаловался, что сестра его, жившая нѣкоторое время у обвиняемаго имъ противника въ услуженіи, вдругъ неизвѣстно куда пропала и по всей вѣроятности была продана имъ въ рабство. Отвѣтчикъ опровергалъ взводимое на него обвиненіе, утверждая, что изчезнувшая дѣвушка, получивъ отъ него плату за свою работу, сама оставила его. Затѣмъ выступили защитники обѣихъ сторонъ, причемъ одни старались усилить подозрѣніе, другіе оправдать обвиняемаго. Такъ какъ ни та, ни другая сторона не брала перевѣса, то обвиняемый предложилъ въ доказательство своей невинности выпить стаканъ яду муаве. Рѣшенія подобныхъ судовъ божіихъ очень просты: если обвиняемаго вырветъ, значить онъ невиненъ; если нѣтъ — виновенъ. Вѣра въ непогрѣшимость ихъ чрезвычайно сильна во всѣхъ манганджахъ и даже начальники не освобождены отъ этого суда. Это объясняется, можетъ быть, тѣмъ, что, приготовляя ядовитый напитокъ, знахари какъ нибудь спасаютъ невинныхъ; но изъ чего составленъ ядъ, путешественники, не смотря на все свое стараніе, никакъ не могли узнать, потому что туземцы хранятъ на этотъ счетъ самое, строгое молчаніе. Женщины, осужденныя на смерть отъ муаве, имѣютъ обычай садиться на полъ и дня два оплакивать себя. Заунывные стихи, которые они поютъ въ это время, оканчиваются постоянно на гласныя а-а-а или о-о-о. Послѣ ихъ смерти всѣ найденные въ ихъ хижинахъ запасы тщательно сжигаются, а посуда разбивается. По умершимъ родственникамъ и мужчины, и женщины носятъ трауръ, состоящій въ томъ, что они налѣпляютъ на головы, руки, ноги и шею полоски изъ пальмовыхъ листьевъ и не снимаютъ ихъ, пока они сами не отпадутъ. Въ вышеописанномъ судѣ, свидѣтелемъ котораго былъ Роулей, жалующійся не согласился на муаве, и мирандо, на основаніи того, что онъ не доказалъ своихъ обвиненій, отказалъ ему въ искѣ. Спустя нѣсколько времени дѣйствительно оказалось, что пропавшая дѣвушка добровольно поселилась въ одной отдаленной деревнѣ и не хотила вернуться къ брату. Если бы мирандо нашелъ подсудимаго виновнымъ, то послѣдній вѣроятно принужденъ былъ бы уплатить противнику, въ вознагражденіе за пропавшую сестру, козу или курицу.
Иногда, чтобы открыть преступника, манганджи прибѣгаютъ къ волшебству и призываютъ колдуна или знахаря. Тогда знахарь собираетъ подъ фиговымъ деревомъ всю деревню и, послѣ всевозможныхъ фиглярствъ и фокусовъ, вынимаетъ двѣ палочки въ четыре фута длиною, предлагаетъ какимъ-нибудь двумъ маленькимъ мальчикамъ взять ихъ въ руку и снова начинаетъ свои заклинанія, сопровождая ихъ танцами и разными глупыми причитаніями. Скоро руки и ноги юношей, держащихъ палочки, начинаютъ подергиваться: палочки влекутъ ихъ куда то, заставляютъ кружиться — однимъ словомъ происходитъ то же, что какія-нибудь 20 лѣтъ тому назадъ происходило у насъ на глазахъ съ вертящимися столами. Двигаясь и вертясь по побужденію таинственныхъ палочекъ, мальчики направляются но лугамъ и кустамъ и наконецъ останавливаются у жилища виноватаго и такимъ образомъ срываютъ съ него личину невинности. Одинъ разъ миссіонеры были свидѣтелями этого случая, а дѣло шло о покражѣ плодовъ; волшебныя палочки заставили мальчиковъ остановиться передъ хижиной одной изъ женъ начальника. Та тотчасъ вышла изъ своего жилища и твердо объявила, что она невинна и въ доказательство готова подвергнуться испытанію судомъ божіимъ. Но такъ какъ кража была слишкомъ незначительной, чтобы стоило рисковать жизнью, то ей позволили выпить ядъ не самой, а принести пѣтуха, которому и влили въ горло приготовленное питье. Пѣтухъ сначала полежалъ нѣсколько минуть, потомъ, выплюнувъ ядъ и громко вскрикнувъ, вскочилъ на ноги, а обвиняемая была объявлена невинной. Хотя здѣсь такимъ образомъ два сверхъ естественныхъ способа противорѣчили другъ другу, но это ничуть не смутило туземцевъ и не потрясло ихъ вѣры; они просто признали за вѣрное рѣшеніе послѣднее, потому что считаютъ судъ божій самой высшей инстанціей.
Манганджи вѣрить въ высшее существо, называемое ими мпамбе, а у сосѣдей ихъ аява-мулюнгу. И тѣ и другіе поклоняются въ немъ доброй силѣ. Все зло на землѣ, по ихъ представленіямъ, происходить отъ злыхъ духовъ мфити. Во время засухи или неурожая у нихъ отправляется что-то въ родѣ богослуженія. Такъ раза, начальникъ но имени Чигунда, при одномъ подобномъ случаѣ, собралъ своихъ людей и пошелъ съ ними въ чащу кустовъ, гдѣ расчищена была небольшая поляна. Тамъ, передъ собраніемъ, выступила, въ качествѣ жрицы, женщина мбудзи, будто-бы сестра начальника. Держа въ одной рукѣ корзиночку съ маисовой мукой, а въ другой кружку съ пивомъ, она взяла горсть муки и разсыпала ее по полу, восклицая: «богъ, услышь насъ, пошли намъ дождь». За ней слова эти были повторены всѣми присутствующими. Потомъ она налила пива на землю, произнеся ту же формулу. Торжество это закончилось пляской. Какъ нарочно, еще не успѣла кончиться вся эта церемонія, поднялась гроза и дождь ливнемъ пролился на луга. Впрочемъ, впослѣдствіи оказалось, что онъ шелъ только мѣстами и не принесъ большой пользы.
Въ воззрѣніяхъ манганджей есть, хотя и очень смутные намеки на вѣру въ безсмертіе; но это ограничивается большею частію во-первыхъ, убѣжденіемъ, что «тѣни» умершихъ начальниковъ внимаютъ приносимымъ имъ молитвамъ, а во-вторыхъ, тѣмъ, что, при погребеніи послѣднихъ, имъ приносятъ въ жертву невольниковъ. Такъ говоритъ Роулей, Ливингстонъ же увѣряетъ, что вѣра въ безсмертіе распространена повсюду.
Чтобы дополнить очеркъ манганджей, остается упомянуть объ ихъ ужасномъ пьянствѣ. Они страстно любятъ пиво, и такъ какъ у нихъ нѣтъ ни хмѣля, ни другого продукта, предохраняющаго отъ порчи, то, чтобы наваренное пиво не испортилось, они принуждены выпивать все заразъ. Оттого, при варкѣ его всякій разъ наступаетъ для всей деревня пиръ, въ которомъ среди барабаннаго боя и плясокъ не прекращающихся ни день, ни ночь, принимаетъ участіе и старый, и малый, и все предается самому бѣшеному веселью. Ливингстонъ говоритъ, что въ его 16 лѣтнее пребываніе въ Африкѣ, ему нигдѣ не случалось видѣть такого множества пьяныхъ, какъ здѣсь. Въ одной деревнѣ всѣ оказались перепившимися, и путешественники не встрѣтили ни одного мужчины, лишь нѣсколько женщинъ сидѣло подъ деревомъ, допивая оставшееся пиво. Пиво у манганджей имѣетъ тѣльной цвѣтъ и похоже на овсянку. Оно приготовляется изъ зеренъ мапира (негритянское просо, holcus sorghum) которымъ сначала даютъ прорости, потомъ сушатъ, измельчаютъ и варятъ. Дня черезъ два жидкость дѣлается сладкой и получаетъ пріятный кисловатый вкусъ, что и составляетъ ея главное достоинство въ этомъ жаркомъ климатѣ. Впрочемъ оно, повидимому, не дѣйствуетъ вредно на здоровье, не сокращаетъ жизни, не вызываетъ болѣзней, и путешественники замѣчаютъ, что нигдѣ они не встрѣчали такъ много сѣдыхъ стариковъ, какъ въ этой обѣтованной землѣ пива, которымъ здѣсь угощали въ каждой деревнѣ. Зато манганджи страдаютъ накожными болѣзнями, нарывами, покрывающими часто все тѣло, и проказой (elephantiasis). Одинъ разъ Ливингстонъ натолкнулся на оспу.
Другой порокъ манганджей составляетъ торговля невольниками, спокойно продолжающая существовать внутри материка, хотя англійскіе крейсеры и прекратили вывозъ невольниковъ. Но до тѣхъ поръ, пока климатическія условія не позволятъ европейцамъ пріобрѣсти вліяніе надъ центромъ континента, до тѣхъ поръ нечего и льстить себя надеждой на возможность уничтожить рабство въ Африкѣ. Начальники манганджей продаютъ своихъ собственныхъ подданныхъ, стараясь впрочемъ извинить себя слѣдующимъ образомъ: «мы продаемъ не много, да и то преступниковъ». Обыкновенно въ рабство продаются люди ихъ самаго низшаго и испорченнаго класса, отгого то между рабами и встрѣчается такъ много дурныхъ субъектовъ; затѣмъ таже участь постигаетъ мнимыхъ колдуновъ и наконецъ безпріютныя сироты нерѣдко изчезаютъ неизвѣстно куда. Къ извиненію начальника манганджей надо замѣтить, что искушеніе къ подобной торговлѣ очень сильно и устоять противъ него трудно, потому что слоновой кости у нихъ нѣтъ, и рабы часто представляютъ единственное средство къ полученію иностранныхъ товаровъ. Это очень хорошо извѣстно ихъ сосѣдямъ айвамъ, которые пользуются случаемъ и доставляютъ манганджамъ матеріи, мѣдь, кольца, горшечные товары. При этомъ они за четыре аршина матеріи получаютъ взрослаго мужчину, за три — женщину, за два — ребенка, отвозятъ ихъ въ Килимане или Мозамбикъ и продаютъ португальцамъ.
Между тѣмъ путешественники, продолжали плыть вверхъ по Шире на сѣверъ отъ водопадовъ. Здѣсь рѣка образуетъ маленькое озеро Памаломбе, кишащее прекрасной рыбой и имѣющее 10 миль длины и 5 — 6 ширины. Берега его низменны и густо заросли папирусомъ; только на западѣ возвышается горная цѣпь, уходящая на сѣверъ. У деревни, принадлежащей начальнику Муана Моэзи и отстоящей не болѣе одного дня пути отъ Ніассы, туземцы увѣряли, что вблизи нѣтъ никакого озера, что Шире, течетъ еще на два мѣсяца пути точно также, какъ здѣсь и наконецъ открывается взорамъ истокъ рѣки, который беретъ она между двухъ отвѣсныхъ утесовъ, доходящихъ почти до облаковъ. Но Ливингстонъ и его спутники привыкли къ подобному невѣжеству и, ничуть не унывая, поѣхали далѣе.
Начальникъ велѣлъ принесли имъ въ подарокъ немного муки, а вечеромъ самъ пришелъ посидѣть съ гостями, послѣ сего, пожелавъ спокойной ночи, ушелъ къ себѣ. Недолго спустя вдругъ путешественники услышали ужасный крикъ, затѣмъ страшный визгъ женскихъ голосовъ. Оказалось, что одна изъ женъ Муана Моэзи, купаясь въ рѣкѣ, была схвачена и растерзана крокодиломъ. Это грустное происшествіе вызвало со стороны женщинъ страшный плачъ и вой, которые продолжались всю ночь. На другой день явилось еще нѣсколько женщинъ, выражавшихъ свое горе самымъ искреннимъ образомъ. При этомъ суевѣріе не замедлило разыграться, и начальникъ разсказывалъ своимъ сосѣдямъ, что къ мѣсту; гдѣ купалась его жена, подходили бѣлые, мылись и терлись какимъ то бѣлымъ лекарствомъ (мыломъ). Вскорѣ потомъ крокодилъ схватилъ его бѣдную жену, но онъ, конечно, не можетъ сказать, есть-ли какое-нибудь отношеніе между этимъ и ихъ лекарствомъ, или нѣтъ. Послѣ этого черные стали бояться европейцевъ и на возвратномъ пути послѣднихъ убѣгали изъ деревень, оставляя тамъ только женщинъ.
Наконецъ въ полдень 16 сентября 1859 года Ливингстонъ увидѣлъ озеро Ніассу, южная оконечность котораго лежала подъ 14° 25' южной широты и 35° 30' восточной долготы, тамъ, гдѣ изъ него вытекаетъ рѣка Шире. Въ этомъ мѣстѣ долина послѣдней имѣетъ около 12 англійскихъ миль ширины и окружена холмами; но чадъ и дымъ отъ сжигаемыхъ полей помѣшалъ изслѣдователямъ хорошенько разглядѣть окрестность. Долго спустя послѣ того Ливингстонъ узналъ, что нѣмецкій путешественникъ Альберъ Рошеръ дошелъ до озера 10 октября того же года съ сѣверовосточной стороны, но былъ тамъ умерщвленъ. Сравнивая числа, мы видимъ, что Ливингстонъ былъ на Озерѣ за цѣлый мѣсяцъ до Гоіи едва и потому долженъ считаться первымъ, открывшимъ его. Впрочемъ, чтобы не прерывать разсказа о Ливингстонѣ, мы возвратимся къ другому впослѣдствіи. Во всякомъ случаѣ Ливингстонъ первый сдѣлалъ озеро Ніассу извѣстнымъ образованному міру и фактъ, указанный впослѣдствіи португальскимъ географомъ Са-да-Бандейра, что португальцы ѣздили по Шире еще къ 16 и 17 столѣтіяхъ и посѣтили большое озеро Нгапья Мукуро, т. е. большую воду, ничуть не умаляетъ его заслуги. Путешествія португальцевъ остались неизвѣстны въ Европѣ и слѣдовательно честь открытія Ніассы неотъемлемо принадлежитъ смѣлому и счастливому миссіонеру.
При выходѣ Шире изъ Ніассы жилъ тогда одинъ престарѣлый начальникъ по имени Мозаика. Онъ пригласилъ Ливингстона и его товарищей къ себѣ, усадилъ ихъ подъ великолѣпнымъ бананомъ, согнутые корни котораго образовали родъ кресла, гдѣ легко могло помѣститься четыре человѣка, и принесъ имъ козу и муки, «чтобы освѣжить сердца гостей». Въ разговорѣ, между прочимъ, онъ объявилъ, что недалеко оттуда расположился лагеремъ караванъ невольниковъ, предводительствуемый арабами, которые возвращались изъ земли Кацема съ невольниками, слоновой костью и малахитомъ. Вскорѣ послѣ того нѣсколько арабовъ, вооруженныхъ винтовками, считая путешественниковъ такими же варварами, какъ были сами, явились къ нимъ и предложили продать имъ нѣсколькихъ дѣтей, но узнавъ, что пришельцы англичане, поспѣшно удалились. Позже Ливингстонъ узналъ, что многіе изъ этихъ невольниковъ, посаженныхъ на арабскія дау, при устьѣ Конгоне, были настигнуты англійскимъ военнымъ кораблемъ «Рысь» и отпущены на волю.
Въ этомъ мѣстѣ по Шире идетъ одна изъ самыхъ значительныхъ дорогъ, посредствомъ которыхъ ведется торгъ невольниками съ внутренними странами, другія дороги перерѣзываютъ рѣку ниже, наконецъ нѣкоторыя проходятъ черезъ самое озеро Ніассу. «Мы могли бы, замѣчаетъ Ливингстонъ, освободить этихъ невольниковъ, но не знали, что дѣлать съ ними потомъ. Какъ мы увидимъ впослѣдствіи, докторъ и его спутники, вмѣстѣ съ миссіонерами, отняли у торговцевъ цѣлый караванъ невольниковъ. Вышеупомянутые рабы арабовъ, останавливавшіеся у деревни Мозаика, всѣ были въ невольничьихъ вилахъ, т. е. закрѣплены въ толстыхъ, двуконечныхъ палкахъ, въ видѣ вилъ, надѣваемыхъ на шеи несчастныхъ. Этотъ африканскій снарядъ распространенъ повсюду и устраивается въ верхнихъ частяхъ Бѣлаго Нила, а на западномъ берегу почти также какъ на Шире. Вообще посуда, утварь и другія издѣлій различныхъ африканскихъ племенъ чрезвычайно сходны другъ съ другомъ.
Пребываніе Ливингстона на Ніассѣ на этотъ разъ было очень непродолжительно. Впослѣдствіи онъ былъ тамъ еще разъ и прожилъ гораздо дольше. Теперь же онъ спѣшилъ назадъ, чтобы поскорѣе доказать различнымъ живущимъ по дорогѣ туземцамъ, что ѣздилъ не за невольниками; кромѣ того онъ боялся оставлять на долго своихъ людей: въ его отсутствіе они могли поступить неосторожно и надѣлать ему пропасть хлопотъ.
Послѣ сухопутнаго путешествія, продолжавшагося 40 дней, Ливингстонъ 6 октября 1859 года вернулся къ своему кораблю въ самомъ жалкомъ положеніи. Благодаря неосторожности повара или, можетъ-быть, нечаянному употребленію ядовитой кассавы, они всѣ полуотравились. Кассава, вьющееся растеніе, имѣетъ 2 рода корней, и одни изъ нихъ ядовиты и потому сначала варятся въ водѣ, послѣ чего даютъ хорошую муку. Вообще ядовитую легко узнать по горькому запаху, но Ливингстонъ думаетъ, что ядъ бываетъ иногда и въ сладкихъ корняхъ. Это весьма полезное растеніе, которое можно назвать тропическимъ картофелемъ, встрѣчается не только въ Африкѣ, но и другихъ частяхъ свѣта.
Во время путешествія, поднимаясь изъ низменности въ горную страну на 3000 футовъ высоты, а также спускаясь въ глубокую долину Шире, наши изслѣдователи каждый разъ замѣчали сильную разницу въ климатѣ. Наверху было прохладно и свѣжо, внизу томительно жарко. Изъ деревни Шибиза дк. Киркъ и инженеръ Рэ отправились прямо въ западномъ направленіи въ Тете. Путь ихъ былъ чрезвычайно труденъ, потому что мѣстность эта плохо орошена, цеце очень многочисленна, а на равнинахъ, покрытыхъ деревьями мопане очень мало тѣни, такъ какъ листва у этихъ деревьевъ очень рѣдка. Но и спутникамъ Ливингстона было не лучше. Припасы ихъ всѣ истощились, исключая чая и соленой рыбы, а туземцы продавали имъ только изрѣдка птицъ, бобовъ, да муки изъ сорго, что было вовсе не по вкусу европейцамъ, какъ не старался поваръ разнообразить это рѣчное одно и то же.
2 февраля 1860 года Ливингстонъ опять прибылъ въ Тете, его первой исходной точкѣ, гдѣ тотчасъ же снова началъ приготовляться къ поѣздкѣ въ землю макололовъ. Но такъ какъ сырое время года представляетъ много неудобствъ, а по ту сторону водопадовъ Кебра-база въ это время трудно было достать муки и мяса для его многочисленной свиты, потому что новый хлѣбъ еще не былъ сжатъ, то онъ и отложилъ отъѣздъ до мая.
Путешествіе по среднему теченію Замбези.
правитьХотя Ливингстонъ хорошо изслѣдовалъ страну, лежащую по среднему теченію Замбези, и довольно близко познакомился съ нею, но два обстоятельства, а именно: желаніе отвезти на родину сопровождавшихъ его и оставшихся въ Тете макалоловъ, во вторыхъ стремленіе узнать о положеніи основанной тамъ по его иниціативѣ миссіи, побудили его снова отправиться туда. Первое увѣнчалось успѣхомъ, но вторая половина экспедиціи доставила ему много тяжелыхъ минутъ и думъ.
Замбези, вдоль которой онъ направлялся теперь, беретъ свое начало далеко внутри континента и орошаетъ большею частію густо населенныя страны, жители которыхъ принадлежатъ къ великой кафрской семьѣ и приходятъ къ рѣкѣ иногда очень издалека. Подобно людямъ и животныя стекаются сюда въ огромномъ количествѣ и часто служатъ указаніемъ, гдѣ въ сухихъ земляхъ можно надѣяться напасть на воду. Туземцы очень хорошо знаютъ это и составили себѣ цѣлую таблицу животныхъ, въ различной степени нуждающихся въ ней. Такъ присутствіе каменнаго барана, жираффа и слона еще не предвѣщаетъ непремѣнной близости источника, потому что они могутъ иногда проходить безъ воды огромныя пространства. Напротивъ, встрѣча съ зеброй, носорогомъ, буйволомъ, антилопой, никогда не выходящихъ за опредѣленное разстояніе, служитъ вѣрнымъ признакомъ, что влага не далеко. Но самую вѣрную примѣту близости составляетъ пѣніе птицъ.
Всѣ береговые жители Замбези очень ревностно занимаются звѣроловствомъ и прибѣгаютъ съ этой цѣлью къ всевозможнымъ снарядамъ и пріемамъ; изъ нихъ самый безопасный — ямы, устроиваемыя на всѣ лады, смотря по тому для кого предназначаются. Для слоновъ, бегемотовъ и носороговъ они дѣлаются не глубокими, такъ какъ эти тяжелыя животныя, разъ упавши въ нихъ, не въ состояніи выпрыгнуть оттуда.
Въ серединѣ ямы врывается заостренный колъ, на который падаетъ и накалывается бѣдная жертва. Подобныя западни располагаются большею частію въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ животныя проходятъ къ водѣ. Для большаго успѣха онѣ такъ тщательно закрываются землей, тростникомъ и листьями, что ихъ совсѣмъ нельзя отличить одъ окружающей мѣстности и потому онѣ иногда служатъ ловушкой даже человѣку.
Самыя цѣнныя изъ встрѣчаемыхъ здѣсь животныхъ слоны; зубы ихъ продаются очень дорого, а мясо одного звѣря достаточно, чтобы накормить цѣлую деревню. Впрочемъ, слоны очень хитры, и стоитъ имъ разъ попасться и избавиться отъ опасности, то, подобно старымъ крысамъ, въ другой разъ они едвали дадутся въ обманъ.
Благодаря постоянной охотѣ и слѣдовательно вѣчной опасности, животныя эти сдѣлались очень осторожны, и въ такихъ мѣстахъ, гдѣ ихъ иногда думаешь встрѣтить сотнями, они едва попадаются маленькими толпами. Вообще число ихъ очень поубавилось, но, конечно, они все-таки еще далеко не перевелись. Множество слоновой кости, привозимой ежегодно на рынки, доказываетъ, что африканскихъ слоновъ убивается каждый годъ не менѣе 30,000. Зубы ихъ иногда имѣютъ 120,150 и 200 фунтовъ, но въ большинствѣ случаевъ они вѣситъ не болѣе 60 фунтовъ. Отъ 1856 до 1863 года въ Англію ввезено было 85,768 центнеровъ слоновыхъ, моржевыхъ и бегемотовыхъ клыковъ. Изъ этого на послѣднихъ, т. е. моржей и бегемотовъ приходится отъ 200 до 240 центнеровъ ежегодно, стало быть 85,000 центнеровъ на слоновъ или среднимъ числомъ до 10,700 центнеровъ въ годъ на цѣну 332,000 фунтовъ стерлинговъ, что составляетъ для одного продукта громадную сумму.
Теперь существуютъ двѣ породы слоновъ: африканская и азіатская. Онѣ отличаются другъ отъ друга, какъ нравами и привычками, такъ и нѣкоторыми особенностями строенія. Самая большая разница между ними заключается въ очертаніяхъ спинного хребта и головы. У индійскихъ слоновъ, когда они стоятъ спокойно, лобъ спускается вертикально, а надъ большою выпуклостію у самаго начала хобота находится щитовидная впадина. Пуля, пущенная въ нижнюю часть этого щита, попадаетъ прямо въ мозгъ. Голова африканскаго слона совершенно выпукла съ самаго начала хобота до задней стѣны черепа, а мозгъ лежитъ гораздо глубже, чѣмъ у азіатскаго. Клыки его также существенно отличаются отъ клыковъ послѣдняго: они вопервыхъ не имѣютъ такъ много листьевъ и слоевъ, во вторыхъ поверхность ихъ испещрена не прямыми и параллельными складками, какъ у азіатскаго, а образуетъ извилины, значительно усиливающія его жевательную способность. Уши африканскаго слона громадны и закрываютъ совсѣмъ его оплечія, форма ихъ также отличается отъ ушей другой породы.
Затѣмъ спина индійскаго слона чрезвычайно выпукла. У африканскаго она устроена такъ, что за оплечіемъ образуетъ впадину и только къ бедрамъ внезапно поднимается. Разница между ними не ограничивается формами, но простирается на характеръ и привычки. Индійскій слонъ не любитъ солнца и съ наступленіемъ дня удаляется въ тѣнистые лѣса. Африканскій, напротивъ, постоянно встрѣчается въ самые жаркіе часы дня на открытыхъ мѣстахъ, покрытыхъ засохшей травой. Кромѣ того онъ не только подвижнѣе и быстрѣе азіатскаго, но и способенъ къ болѣе продолжительной ходьбѣ, что доказывается огромными разстояніями, проходимыми имъ для отысканія засѣянныхъ дуррою полей. Наконецъ, африканская порода опаснѣе, такъ какъ пуля въ лобъ не смертельна и охотникъ, вынужденный на такой выстрѣлъ, знаетъ, что онъ не убьетъ животное, а только вызоветъ еще болѣе яростное нападеніе. Какъ трудно убить слона, испыталъ на себѣ Ливингстонъ. Разъ, во время пребыванія его у Ніассы, 8 штукъ слоновъ подошло на выстрѣлъ отъ сопровождавшихъ его спутниковъ. Тѣ тотчасъ принялись стрѣлять въ одного изъ нихъ на разстояніи саженъ десяти. При каждой пулѣ животное качало своей колоссальной головой, но держалось очень долго и упало только получивши 60 коническихъ пуль. Въ слѣдующую минуту не менѣе 1 000 человѣкъ туземцевъ обступило упавшаго царя звѣрей, которымъ спутники Ливингстона предоставили убитаго звѣря, взявъ себѣ самыя цѣнныя части. Тѣ, какъ голодныя гіены, набросились на добычу и въ невѣроятно короткое время отъ громадною слона не осталось и слѣда. Зубы его вѣсили каждый по 62 фунта.
Среднимъ числомъ африканскіе слоны на 1 футъ выше азіатскихъ Самецъ имѣетъ у плечь около 10 футовъ и 6 дюймовъ, самка между 9 фут. и 6 дюймами. Есть въ обѣихъ породахъ звѣри гораздо выше этого, нѣкоторые достигаютъ напримѣръ 16 футовъ, но такіе голіяфы рѣдки и составляютъ исключеніе. При извѣстныхъ условіяхъ и африканскій слонъ оказался такимъ же понятливымъ и смышленымъ, какъ азіатскій, особенно если дѣлается домашнимъ животнымъ, но до сихъ поръ не извѣстно ни одного негритянскаго племени, которое попыталось бы приручить его. Убить и съѣсть — вотъ единственный девизъ африканца.
Послѣ слона самый опасный толстокожій — черный двурогій носорогъ, называемый въ Африкѣ кейтлоа. Онъ у плечъ имѣетъ обыкновенно отъ 5 до 6 футовъ 8 дюймовъ вышины и, не смотря на свое тяжелое, неуклюжее сложеніе, чрезвычайно быстръ. Кожа его вдвое тоньше, чѣмъ у бегемота, но она очень тягуча и такъ плотна, что, будучи высушена, видомъ похожа на рогъ. Складокъ, характеризующихъ остъ-индскую породу, у чернаго африканскаго носорога нѣтъ, и кожа сидитъ на тѣлѣ также гладко, какъ у буйвола. Эта черная, двурогая порода чрезвычайно зла и принадлежитъ къ немногимъ животнымъ, нападающимъ первыми. Черный носорогъ на все и на всѣхъ смотритъ, какъ на враговъ, и при дурномъ зрѣніи, одаренъ чрезвычайно тонкимъ обоняніемъ, такъ что, при благопріятномъ вѣтрѣ, онъ чуетъ присутствіе звѣря и человѣка за 500 и 600 футовъ. Ливингстонъ быль свидѣтелемъ ярости этого животнаго, когда разъ, ничего не подозрѣвая, онъ пробирался въ чащѣ терновника. Путешествіе по подобнымъ чашамъ чрезвычайно затруднительно и опасно, особенно благодаря безчисленнымъ протоптаннымъ животными тропинкамъ, которыя такъ узки, что путники принуждены обыкновенно расходиться. По одной изъ такихъ дорожекъ шелъ разъ Ливингстонъ совершенію одинъ и нагнулся за какимъ-то дикимъ плодомъ, какъ вдругъ на него бросился носорогъ, но почему то остановился въ нѣсколькихъ шагахъ и далъ время своему противнику ускользнуть отъ него. До тѣхъ поръ Ливингстонъ никогда не бралъ съ собой оружія, но этотъ случай послужилъ ему урокомъ и онъ сталъ осторожнѣе. Вообще носорогъ нападаетъ не на тотъ предметъ, который видитъ, а который обоняетъ, потому, находясь, какъ въ этотъ разъ въ густой травѣ и чуя человѣка, онъ, ни чего не разбирая, бросается на него, оглашая воздухъ тремя громкими вскрикиваніями, напоминающими свистъ паровъ, выходящихъ изъ открытаго клапана. Ходитъ носорогъ всегда или попарно или семьями, т. е. самецъ съ самкой и дѣтенышами вмѣстѣ. Самка, мать очень нѣжна, бдительна и дика. Носорогъ пьетъ обыкновенно послѣ солнечнаго заката и въ это время выходить изъ своего дневного убѣжища, находящагося всегда недалеко отъ рѣки. Идетъ онъ всегда по дорожкамъ, проложенными имъ самимъ, но не всегда по тѣмъ же самымъ. Напившись и утоливъ жажду, онъ отправляется подъ извѣстное дерево, гдѣ такимъ образомъ накопляются огромныя кучи навозу. Охотники пользуются этой особенностью и разставляютъ на его пути къ этимъ мѣстамъ западни; но при этомъ надо быть чрезвычайно осторожнымъ, потому что животное необыкновенно хитро и, какъ сказано, обладаетъ чрезвычайно тонкимъ чутьемъ. Западни состоятъ въ томъ, что недалеко отъ дерева, къ которому онъ отправляется на отдыхъ, вырывается яма въ родѣ описанной выше и сверху очень тщательно прикрывается. Провалившееся животное добивается копьями.
Бегемотовъ въ Замбези не меньше, чѣмъ въ Шире. У впаденія рѣки Синджере Замбези прорѣзывается валомъ изъ чернаго базальта, называемымъ какололе и имѣющемъ 2 отверстія отъ 60 до 80 футовъ ширины. За этимъ валомъ на одной мели Ливингстонъ встрѣтилъ цѣлое стадо бегемотовъ, воображавшихъ себя въ безопасности и расположившихся очень уютно и спокойно. Молодые дѣтеныши играли, какъ молодые щенки, взлѣзали на спину матерей, стараясь удержаться тамъ своими челюстями, по большею частію тяжело и неловко шлепались въ воду. Одинъ изъ черныхъ спутниковъ Ливингстона перешелъ рѣку въ бродъ и, остановившись въ двадцати шагахъ отъ сѣраго стада, выстрѣлилъ въ жирнаго самца, беззаботно плывшаго по рѣкѣ, гдѣ онъ потомъ и найденъ былъ у ближайшей деревни. Прожорливые дикари не замедляли, конечно, напичкать себя мясомъ, а остальное разрѣзали на широкія полосы и полувысушили, полузажарили на деревянныхъ подставкахъ у костра.
Рядомъ съ зебрами и различными антилопами, которыми обилуетъ Африка, въ ней встрѣчается очень много буйволовъ. Однажды охотники набрели на цѣлое такое стадо, съ испугомъ выскочившее изъ сухой травы при первомъ звукѣ ружья. Впрочемъ, выстрѣлы эти оказывались большею частію безвредными, потому что макололы, привыкшіе охотиться съ щитами, постоянно забывали вкладывать пули въ дуло и потомъ удивлялись, что животное не было убито. Не смотря на это все-таки они убили двухъ буйволовъ, сочное мясо которыхъ пріятно отзывалось дичью. Почуявъ запахъ жирнаго мяса, вечеромъ къ лагерю съ воемъ явилась стая голодныхъ гіенъ, желавшихъ также поживиться добычей. Но здѣсь онѣ очень трусливы, боятся огня и нападаютъ только на больныхъ и безпомощныхъ. Между гіенобразными животными особенное вниманіе обращаетъ на себя одна порода, отличающаяся отъ другихъ какъ внѣшнимъ видомъ такъ и образомъ жизни. Это именно пестрая собака или охотничья гіена (hyaena venatica). Принадлежа къ послѣднимъ по нраву и образу жизни, она въ то же время стоитъ гораздо выше ихъ и служитъ до нѣкоторой степени соединительнымъ звеномъ между гіенами и собаками. Эти проницательныя, живыя и смѣлыя животныя бродятъ во внутреннихъ странахъ Африки толпами отъ 10 до 60 штукъ и появляются большею частію по вечерамъ. Впрочемъ, они вовсе не ночные звѣри; подобно родственнымъ имъ трусливымъ гіенамъ, ихъ очень часто можно видѣть и днемъ, когда они подстерегаютъ у болотъ и рѣкъ приходящихъ туда пить животныхъ, обнюхиваютъ ихъ слѣды и, спугнувъ ихъ, во всю прыть мчатся за ними, пока не догонятъ ихъ. И горе бѣднымъ застигнутымъ жертвамъ, никакая быстрота не спасаетъ отъ нихъ, даже самыя проворныя антилопы не ускользаютъ ихъ когтей. Рогатый скотъ, съ которымъ они не могутъ сладить, они искалѣчиваютъ. Путешественники, видѣвшіе ихъ во время погони за добычей, говорятъ, что нѣтъ зрѣлища прелестнѣе этихъ прекрасныхъ пестрыхъ животныхъ, несущихся за своей добычей.
Обезьяны у Замбези, хотя и не такъ многочисленны, какъ на западномъ берегу Африки, все-таки встрѣчаются и здѣсь, а именно у Синджере, гдѣ Ливингстонъ останавливался на нѣсколько дней; онъ видѣлъ одну прекрасную обезьяну, важно вышедшую изъ саду при приближеніи путешественниковъ. Здѣсь обезъяны считаются священными животными: ихъ никогда ни преслѣдуютъ, ни убиваютъ, потому что черные убѣждены, что въ нихъ обитаютъ души ихъ предковъ и что рано или поздно они и сами примутъ ихъ образъ.
Кромѣ хищныхъ птицъ, шныряющихъ всюду, гдѣ есть падаль, у Замбези чаще всего встрѣчаются цесарки. Тростникъ, окаймляющій берега, буквально кишитъ ими, и безъ малѣйшаго труда тамъ можно настрѣлять такое множество этихъ птицъ, что ихъ достанетъ на цѣлое огромное общество. Цесарки истинная находка для путешественника; за то маленькая бдительная птица буфаго подчасъ ему сильно надоѣдаетъ и мѣшаетъ, предупреждая буйволовъ и носороговъ о его приближеніи.
Изъ другихъ птицъ этой области, мы упомянемъ длиннохвостыхъ зябликовъ видъ, часто встрѣчающійся въ зоологическихъ садахъ и коліосѣ (indicator). Отъ Мыса Доброй Надежды до Сенегала и отъ западнаго берега до Абиссиніи нѣтъ негра, который не зналъ бы, что птичка эта часто наводитъ на пчелиныя улья, впрочемъ, нерѣдко также и на падаль.
Между остальными животными при Замбези Ливингстонъ упоминаетъ главнымъ образомъ змѣй, скорпіоновъ и муравьевъ. Съ послѣдними онъ разъ столкнулся очень близко и очень не пріятно. Однажды, уставшіе и измученные, расположились подъ фиговымъ деревомъ въ надеждѣ провести спокойную ночь. Но оказалось, что почва подъ ними кипѣла бѣлыми муравьями, которые, чтобы укрыться отъ птицы, покрыли своими глиняными канальчиками стволъ и вѣтви дерева, постоянно выбрасывая изъ этихъ сплошныхъ футляровъ сгнившее или высохшее дерево. Часто такимъ образомъ отъ облѣпленныхъ ими вѣтокъ и сучковъ оставалась одна форма, древесины же не было и слѣда. Въ первую же ночь эти маленькіе разрушители выкарабкались изъ травы, пробились въ лагерь путешественниковъ и набросились на ихъ одѣяла, а нѣкоторые красноголовые смѣльчаки вцѣпились даже въ ихъ тѣло.
Познакомившись съ богатымъ міромъ животныхъ у Замбези, мы займемся теперь народомъ, живущимъ по среднему теченію рѣки. Отъ водопадовъ Кебра-база до послѣдней португальской колоніи Цумбо поселились народы, причисляемые, подобно обитающимъ по Шире, къ манганджамъ. Лежащая на сѣверъ отъ Замбези земля Сенга также принадлежитъ къ этому племени, хотя тамошніе жители, въ отличіе отъ другихъ, называютъ себя азенгами или базенгами. Теперь эти прибрежныя страны раздѣлены между двумя высшими начальниками, но при жизни сильнаго и могущественнаго князя Уили всѣ племена манганджей соединены были подъ его мощной рукой въ одно царство, простиравшееся отъ озера Ширвы до рѣки Лоангва, изливающейся въ Замбези. Эту импровизованную имперію, (благоустроеннымъ государствомъ она, конечно, не можетъ назваться), обнимавшую пять географическихъ широтъ, постигла судьба всѣхъ подобныхъ царствъ въ Африкѣ, т. е. она распалась со смертію основателя. Впрочемъ, это нельзя назвать отличительною африканскою чертою: всюду замѣчается, что наслѣдники великихъ завоевателей большею частію вовсе не похожи на своихъ отцовъ и не имѣютъ силы поддержать единство такихъ громадныхъ областей. Этимъ пользуются высшіе сановники, которые, не опасаясь болѣе тяготѣвшей надъ ними силы, возмущаются, отказываются повиноваться и мало по малу дѣлаются независимыми. Вотъ нормальное состояніе африканскихъ государствъ и вотъ причина и поводъ безчисленныхъ, никогда не кончающихся тамъ распрей.
Далѣе встрѣчается множество другихъ названій туземныхъ племенъ: сидима, бабимпе, макоа и бацилулу или по португальски морузурусъ. Всѣ они миролюбиваго нрава и сохранили объ Ливингстонѣ, посѣтившемъ ихъ страну, во время первой экспедиціи къ восточному берегу, самое хорошее воспоминаніе. Начальники не только не требовали съ путешественниковъ по африканскому обычаю „денегъ за мостовую“, но снабжали ихъ пищей и питьемъ, ожидая въ вознагражденіе какой нибудь подарокъ, что пришельцы находили совершенно справедливымъ.
КОНЧИНА ЛИВИНГСТОНА.правитьУченый міръ понесъ чувствительную утрату. Въ Лондонѣ была получена депеша изъ Адена отъ 14 (26) января, извѣщающая о кончинѣ знаменитаго африканскаго путешественника Ливингстона. Онъ умеръ отъ диссентеріи на пути отъ озера Ремэ въ Уніаніэмбе. Тѣло его было набальзамировано и доставлено въ Занзибаръ. Путешествія Ливингстона сдѣлали имя его извѣстнымъ во всемъ образованномъ мірѣ. Давидъ Ливингстонъ имѣлъ 59 лѣтъ отъ роду, когда смерть застигла его въ африканскихъ степяхъ. Онъ родился въ Блаштирѣ, въ Шотландіи. Получивъ дипломъ лиценціата, по окончаніи курса въ гласговскомъ университетѣ, онъ тотчасъ же вступилъ въ общество лондонскихъ миссіонеровъ, учрежденное для распространенія евангелическаго ученія въ Китаѣ, Призваніе его опредѣлилось на первыхъ же порахъ: онъ предпринялъ съ самаго начала своей миссіонерской карьеры рядъ изслѣдованій, обогатившихъ науку громаднымъ запасомъ этнографическихъ матеріаловъ. Путешествіе въ Китай не могло состояться. Ливингстонъ рѣшился тогда отправиться въ южную Африку. Это было въ 1840 году. Онъ пробылъ нѣсколько времени на мысѣ Доброй-Надежды и въ 1843 году удалился въ Уіаботскую долину, гдѣ женился на дочери патера Моффэта. 1-го іюля 1849 года Ливингстонъ предпринялъ первое путешествіе въ центральную Африку и достигъ, послѣ продолжительнаго и чрезвычайно утомительнаго путешествія, южнаго берега озера Н’гами. Въ 1851 году онъ дошелъ до Себитуапы, главнаго города Макалоло, и открылъ тамъ обширную плодоносную страну, населенную трудолюбивымъ и промышленнымъ народомъ. Третье путешествіе его также не оставалось безъ успѣха. Отправившись 8-го іюля 1852 года, Ливингстонъ, преодолѣвъ неимовѣрныя препятствія, достигъ португальской станціи Сенъ-Поль-де-Лоандо, находящейся на западномъ берегу Африки, Нѣсколько времени спустя, неутомимый изслѣдователь предпринялъ новое путешествіе, въ которое прошелъ африканскій континентъ во всю его ширину, достигнувъ Цвилимане, пункта, лежащаго на восточномъ прибрежьѣ. Въ 1856 году онъ вернулся въ Англію и былъ награжденъ двумя золотыми медалями отъ лондонскаго и парижскаго географическихъ обществъ. Съ этого времени Ливингстонъ посвятилъ себя новому ряду изслѣдованій. Въ одну изъ своихъ экспедицій онъ лишился жены, которая пожелала сопутствовать ему и не въ силахъ была выдержать африканскаго климата. Г-жа Ливингстонъ скончалась въ Занзибарѣ въ августѣ 1862 года. Въ 1864 году Ливингстонъ вторично возвратился въ Лондонъ. Но отдыхъ не былъ продолжителенъ: вскорѣ онъ предпринялъ путешествіе болѣе опасное, чѣмъ всѣ предыдущія, и въ мартѣ 1867 года о немъ стали ходить тревожные слухи. Въ продолженіе цѣлаго года не имѣли о немъ никакихъ свѣдѣній, и лондонское географическое общество получило даже извѣстіе о его кончинѣ. Въ 1868 и 1869 году никто не зналъ о томъ, гдѣ находился неустрашимый Ливингстонъ, Всѣ считали его погибшимъ, когда г. Стэнли рѣшился во что бы то ни стало отыскать его. Предпринявъ цѣлую экспедицію, г. Стэнли отыскалъ Ливингстона въ окрестностяхъ озера Уніаніембэ. Онъ былъ болѣнъ и не имѣлъ средствъ идти далѣе. Спасенный г-мъ Стэнли, Ливингстонъ хотѣлъ во что бы то ни стало довершить свое изслѣдованіе въ центральной Африкѣ, въ томъ убѣжденіи, что ему удастся, наконецъ, открыть источники Нила. Въ этомъ послѣднемъ путешествіи и застигла его болѣзнь, окончившаяся смертью. Ливингстонъ напечаталъ результаты своихъ первыхъ изслѣдованій, подъ заглавіемъ: „Путешествіе и открытія миссіонера въ южной Африкѣ“. Нужно надѣяться, что по смерти знаменитаго путешественника найдется въ бумагахъ его много любопытнаго матеріала, собраннаго имъ во время послѣднихъ путешествій. |
АФРИКА.
правитьБатоки или батоги, народецъ по средней Замбези, распадаются на два рѣзкіе отдѣла. Часть ихъ, живущая въ низменности, очень темны и своей внѣшностью напоминаютъ негровъ, а занимающіе гористыя страны свѣтлокоричневаго или молочно-кофейнаго цвѣта. Согласно съ этою разницею и характеръ ихъ очень несходенъ: темные батоки очень ограничены и тупоумны, свѣтлые же, сравнительно, гораздо умнѣе. Вѣроятно, въ жилахъ первыхъ находится большая примѣсь негритянской крови, между тѣмъ какъ въ свѣтлыхъ чище сохранился характеръ кафровъ, къ которымъ они должны быть причислены. При этомъ не надо упускать изъ виду, что начиная съ мыса Доброй Надежды до экватора, южная Африка заселена двумя племенами, рѣзко отличающимися какъ по виду, такъ и по языку отъ негритянскихъ расъ на сѣверѣ, а именно: кафрами и готтентотами.
По примѣру почти всѣхъ африканцевъ, батоки точно также имѣютъ смѣшной обычай обезображивать себя: они вырываютъ средніе зубы верхней челюсти. Вслѣдствіе этого нижніе зубы, обыкновенно стоящіе нѣсколько позади, выступаютъ впередъ, выдвигаютъ впередъ губы и дѣлаютъ ротъ до такой степени безобразнымъ, что даже мальчики имѣютъ видъ отживающихъ стариковъ. Выбиваніе зубовъ, представляющее, можетъ быть, остатокъ какого-нибудь религіознаго обычая, совершается при переходѣ мальчиковъ и дѣвочекъ въ возрастъ юношей и дѣвушекъ. На вопросъ, зачѣмъ они дѣлаютъ подобныя глупости, получается обыкновенно слѣдующій отвѣтъ: „мы не хотимъ походить на зебру, имѣющую и верхніе и нижніе зубы. У быковъ зубы только внизу, а они самыя полезныя животныя“. Послѣднее доказательство кажется имъ до того дѣйствительнымъ и справедливымъ, что послѣ него остается только замолчать. Замѣтимъ, кромѣ того, что, такъ какъ у южноафриканцевъ нѣтъ ни лошадей, ни верблюдовъ, то быкъ, будучи единственнымъ домашнимъ и вьючнымъ животнымъ, играетъ у нихъ самую важную роль. Путешественники, ближе сходившіеся съ батонами, говорили, что обычай этотъ съ трудомъ искореняется даже силой. Въ извѣстномъ возрастѣ мальчики и дѣвочки вдругъ появляются съ выбитыми зубами, и нѣтъ никакой возможности услѣдить виновниковъ подобныхъ операцій.
За тѣмъ объ одеждѣ почти нечего говорить; только прическа заслуживаетъ нашего вниманія, потому что подобно всѣмъ африканцамъ, они придаютъ огромную цѣну этой отрасли своего туалета. При этомъ право нельзя не удивляться ихъ стараніямъ дать своимъ волосамъ возможно неестественную форму. Они до тѣхъ поръ вертятъ и крутятъ ихъ, такъ щедро пропитываютъ саломъ, что на головѣ ихъ образуется наконецъ какой-то шлемообразный, остроконечный хохолъ невѣроятныхъ размѣровъ. У одного начальника, напримѣръ, прическа имѣла аршинъ вышины, постоянно мѣшала ему и стѣсняла его особенно потому, что онъ особенно боялся смять ее. Но чего не дѣлаетъ тщеславіе и въ Европѣ, и на Замбези? Хохлы эти конечно состоятъ не изъ однихъ собственныхъ волосъ: въ нихъ вплетается множество фальшивыхъ, даже отъ животныхъ, и все это перепутывается и смазывается жиромъ. На вискахъ и затылкѣ все собривается, такъ что это великолѣпное волосяное зданіе увѣнчиваетъ только темя. Но и этого еще не достаточно. Англійскій путешественникъ Бэнсъ познакомился съ однимъ батокомъ по имени Мантаніани, который надъ прической носилъ еще особенный бамбуковый гребень, имѣвшій два крыла и рѣшетку и походившій точь въ точь на старушачій чепецъ съ множествомъ бантиковъ. Эту драгоцѣнность онъ досталъ себѣ изъ за Ширвы. Мантаніани былъ замѣчательно хорошимъ гребцомъ, и въ самыхъ опасныхъ мѣстахъ замбезскихъ быстринъ, гдѣ яростнѣе всего кипятъ и бушуютъ волны, онъ плылъ съ такимъ хладнокровіемъ, которое сдѣлало бы честь и любому европейскому матросу и, какъ истый морякъ, очень любилъ грогъ, а стаканъ рому ставилъ выше всего на свѣтѣ.
Батоки народъ очень трусливый. Они постоянно уклоняются отъ встрѣчи съ врагами и оттого часто попадаютъ подъ чужое иго. За то они отличные охотники и кромѣ того, говоря словами Ливингстона, они не лишены кое какихъ „цивилизованныхъ понятій“: такъ они садятъ различные фрукты и масличныя деревья правильными рядами, чего не дѣлаетъ ни одно другое племя. За тѣмъ они приближаются къ образованнымъ націямъ еще тѣмъ, что имѣютъ постоянныя кладбища, расположенныя или на склонахъ холмовъ или подъ старыми тѣнистыми деревьями. Они почитаютъ могилы своихъ предковъ и ставятъ у изголовья ихъ, въ видѣ памятниковъ, большіе слоновые клыки, а иногда и совсѣмъ огораживаютъ ихъ слоновою костью.
Въ извѣстномъ смыслѣ они могутъ назваться вѣжливыми, но ихъ способъ выражать свои чувства чрезвычайно смѣшенъ для насъ. Напримѣръ женщины, желая привѣтствовать кого нибудь, начинаютъ протяжно выть и хлопать въ ладоши, мужчины же бьютъ себя по бедрамъ. Но самая высшая степень почтенія и уваженія выражается у нихъ тѣмъ, что они бросаются навзничь, ногами вверхъ, катаются по полу справа налѣво и слѣва направо и изъ всей мочи кричатъ: „кинабомба! кинабомба“!
Перечисливъ всѣ эти племена, послѣдуемъ за Ливингстономъ къ чуду внутренней Африки, огромному водопаду Викторіи, бывшему первой и ближайшей цѣлью его поѣздки. Еще не доѣхавъ туда, Ливингстонъ успѣлъ убѣдиться, что пароходу Ma-Робертъ предстоитъ вѣрная гибель. Это несчастное судно было до такой степени дурно устроено, что скорѣе мѣшало путешественникамъ, чѣмъ приносило имъ пользу, и такъ какъ плаваніе по водопадамъ Кебра-база и безъ того было бы невозможно, то они и оставили его на дорогѣ. За тѣмъ тщательно зашили тюки съ матеріей въ парусину, роздали сопровождавшимъ ихъ макололамъ, принадлежавшимъ, впрочемъ, скорѣе различнымъ подчиненнымъ имъ племенамъ, чѣмъ самимъ макололамъ, плату и одежду, и 15 мая все было готово къ отъѣзду. Но подъ конецъ многіе изъ макололовъ отказались сопутствовать путешественникамъ. Живя въ Тете, они завязали сношенія съ разными невольницами, привыкли къ городу, привязались къ семьямъ и, хотя очень хорошо знали, что ни жены, ни дѣти ихъ не принадлежатъ имъ, но все-таки не захотѣли разстаться съ ними. Здѣсь кстати замѣтимъ, что, по португальскимъ законамъ, всѣ крещеныя дѣти невольниковъ должны быть свободны, но по Замбези никто и не думаетъ объ этомъ законѣ. Когда же Ливингстонъ напомнилъ объ немъ тамошнему чиновнику, тотъ засмѣялся и отвѣчалъ: „лиссабонскіе законы очень крѣпки, но дорогой сюда они отъ жару теряютъ всю свою силу“. Наконецъ караванъ, насчитывавшій все-таки не мало макололовъ, тронулся въ путь; но почти не проходило ни одной ночи, чтобы одинъ изъ нихъ не бѣжалъ, захвативъ иногда имущество товарища; одинъ изъ нихъ утащилъ даже вещи Ливингстона, такъ что послѣднему пришлось разочароваться въ своихъ любимцахъ, которыхъ онъ такъ расхваливалъ еще недавно. Чуть не въ виду деревни начальника Сандія, почти у самыхъ водопадовъ Морумбва, убѣжалъ еще одинъ „вѣрный“ накололъ, конечно не безъ ружья и конечно не принадлежавшаго ему.
Начальникъ Сандія былъ въ это время на охотѣ; но подданные его, отличавшіеся большею зажиточностію, чѣмъ встрѣчаемыя до сихъ поръ племена, принесли путешественникамъ пива и съ большою готовностію продавали птицъ, яйца, сахарный тростникъ, картофель, земляные орѣхи, рисъ, мапиру и пр. Возвратившись домой, строгій владыка удостоилъ самъ явился къ путешественникамъ, которые не мало удивились при видѣ его головы, увѣнчанной парикомъ изъ волоконъ одного алоэобразнаго растенія. Для этого волокна окрашиваются въ черную краску, и нужно много труда и времени на сооруженіе подобныхъ волосяныхъ зданій, но имъ, конечно, все-таки не сравняться съ произведеніемъ парижскаго коаффера. Вообще фальшивые волосы и косы въ большомъ употребленіи не только здѣсь, но и въ другихъ частяхъ Африки. Такія же прически Спикъ и Бэкеръ нашли въ верхнихъ частяхъ Голубого Нила, и испанскіе матадоры, носящіе шелковые шиньоны, въ этомъ отношеніи не далеко ушли отъ описываемаго Ливингстономъ чернаго князя у Замбези.
Получивъ отъ Сандіи двухъ проводниковъ, путешественники 4 іюня вышли изъ долины слоновъ, взяли на западъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ лѣваго берега рѣки, потомъ снова подошли къ ней у водопадовъ Морумбва и послѣ трехдневнаго пути, 7 іюня прибыли въ равнину Чикова. Путешествіе это было не особенно благопріятно: шло оно медленно, ночи стояли холодныя, люди простужались, начали кашлять и заболѣвали лихорадкой. Иногда Ливингстону встрѣчались туземные путешественники, все имущество которыхъ состояло въ рогожкѣ для спанья, деревянной подушкѣ, котелкѣ, мѣшкѣ муки, трубкѣ и кисетѣ, колчанѣ, лукѣ, стрѣлѣ и двухъ палочкахъ около двухъ футовъ длиною, употребляемыхъ ими для разведенія огни, когда приходится ночевать вдали отъ жилья. Такъ какъ въ сухомъ деревѣ недостатка нигдѣ нѣтъ, то огонь добывается довольно легко слѣдующимъ образомъ. Въ одной изъ палочекъ, содержащей илистую сердцевину, дѣлается надрѣзъ, кладется на клинокъ ножа и придерживается ногами, чтобы она не вертѣлась. Другая палка берется всегда изъ очень твердаго дерева и имѣетъ заостренный конецъ; его втыкаютъ въ надрѣзъ и какъ можно скорѣе вертятъ руками. Черезъ какую нибудь минуту дерево отъ тренія воспламеняется, образуются уголья, къ которымъ подкладывается сухая трава, и получается пламя. Но способъ этотъ не представляетъ особенно пріятнаго занятія.
Между тѣмъ, подвигаясь по сѣверному берегу Замбези, караванъ вступилъ въ горную страну Сенга, достигающую въ нѣкоторыхъ точкахъ 2,000 и 3,000 футовъ высоты, и 26 іюня достигъ лежащаго въ развалинахъ города Цумбо, расположеннаго на лѣвомъ берегу Лоангвы въ томъ мѣстѣ, гдѣ она изливается въ Замбези. Цумбо былъ наполненъ остатками португальскихъ зданій: напримѣръ, тамъ была капелла, представлявшая груду камней, тутъ же лежитъ разбитый колоколъ; но видъ оттуда на двѣ великолѣпныя рѣки, на лѣса, колеблемые вѣтромъ и веселыя улыбающіяся горы выше всякаго описанія. Развалины обросли травой и кустарниками и служили убѣжищемъ совъ; даже гіены не пощадили этого святилища отъ своего присутствія. Вездѣ упадокъ, вездѣ запустѣніе. По оффиціальнымъ донесеніямъ португальскаго правительства въ 1862 году въ этомъ „городѣ“ было 178 человѣкъ жителей, но съ тѣхъ поръ онъ вѣроятно окончательно упалъ, если даже Тете и Сенна, болѣе доступные европейскому вліянію, теперь совсѣмъ покинуты.
Пробывъ два дня въ Цумбо, экспедиція снова тронулась въ путь и вступила въ очень богатую звѣрями страну, лежащую на сѣверъ отъ Замбези. Между прочимъ на пути ея лежалъ узкій проходъ Мбурума, служившій жилищемъ множеству змѣй и бичу Африки — мухѣ цеце. У деревни Ніампанго путешественники 11 іюля перешли устье рѣки Кафуэ (Кафве), впадающей въ Замбези и, слѣдуя постоянно теченію этой послѣдней, образующей здѣсь крутой поворотъ на югъ, пришли въ землю Баве. Жители этой области, по своему происхожденію, принадлежатъ къ батокамъ, но называютъ себя батонгами (независимые); языкъ ихъ очень мало отличается отъ нарѣчія бакоа, живущихъ между Кафуэ и Лоангва.
У устья Цунгве (Моцама, Дела) Ливингстонъ оставилъ Замбези и пошелъ по теченію первой сначала на западъ, потомъ на сѣверо-западъ и достигъ высокой страны батоковъ, имѣющей до 3,000 футовъ высоты надъ уровнемъ моря. Очутившись здѣсь въ чистомъ прохладномъ воздухѣ, путешественники съ удовольствіемъ оглянулись еще разъ на душную жаркую равнину, среди которой тянется долина Замбези, покрытая большими лѣсами и лугами и только въ немногихъ мѣстахъ представляющая обработанныя мѣстности. Первая остановка на ночь пала на Тіотіо. Это было 28 іюля, то есть въ разгаръ южноафриканской зимы, и на слѣдующее утро все кругомъ было покрыто инеемъ, а на водѣ образовалась даже ледяная кора.
Высокая земля батоковъ къ западу мало по малу спускается въ долину, такъ что Ливингстонъ находился теперь около одной изъ цѣлей своего путешествія — водопадовъ Викторіи, которые онъ желалъ показать своимъ спутникамъ, много слышавшимъ отъ него объ нихъ. 4 августа они пришли наконецъ къ первой деревнѣ батоковъ Моачемба, на сѣверъ отъ водопадовъ; оттуда уже. ясно можно было разглядѣть колонны дыму, носящіяся надъ водою, хотя они еще отстояли на 5 нѣмецкихъ миль.
Наконецъ 9 августа 1860 года Ливингстонъ стоялъ передъ открытымъ имъ чудомъ внутренней Африки — водопадами Викторіи. Собственно имя это совершенно лишнее, потому что и безъ того въ географіи такое множество и водопадовъ, и озеръ, и городовъ, и рѣкъ Викторіи, что это древне-римское имя, принадлежащее королевѣ Великобританіи, не имѣетъ никакого значенія въ наукѣ. Туземное имя этихъ водопадовъ Мози-оа-туніа или гремящій дымъ; болѣе древнее имя ихъ Сеонго или Тонгве означаетъ радугу, и оба какъ нельзя болѣе подходящи.
Раньше, т. е. еще въ первомъ годѣ Живописнаго Обозрѣнія, мы говорили объ этихъ водопадахъ по описанію Ливингстона, теперь послушаемъ, что говорятъ о нихъ другіе путешественники, потому что восторженные разсказы доктора такъ сильно подѣйствовали на англичанъ, что они десятками нарочно отправлялись посмотрѣть на это диво. Такъ въ 1863 году тамъ былъ охотникъ Ричардъ Глинъ въ сопровожденіи брата; онъ посѣтилъ садовый островъ и еще глубже врѣзалъ буквы Д. Л. 1855, начертанныя Ливингстономъ на одномъ изъ деревъ при открытіи водопада. Третьимъ посѣтителемъ былъ смѣлый Бальдвинъ, отправившійся изъ порта Наталь и прибывшій къ Викторіи незадолго до Ливингстона. Затѣмъ отъ 1861 до 1863 года туда ѣздили Бэнсъ и Чапманъ, исходной точкой которыхъ былъ Китовый заливъ и которые добрались туда черезъ Н’гами.
Слѣдующее описаніе Мози-оа-туніа принадлежитъ Бэйсу: „Чѣмъ дальше, говоритъ онъ, мы подвигались впередъ, тѣмъ богаче становилась страна, тѣмъ великолѣпнѣе были баобабы, тѣмъ роскошнѣе тропическая растительность, красовавшаяся повсюду. Широкая верхняя часть рѣки, усѣянная пальмовыми островами, проглядывая между облаковъ пѣны, сверкала, какъ серебро на солнцѣ. Между нами и водопадомъ зіяла глубокая пропасть, въ которую съ шумомъ низвергалась рѣка, извиваясь потомъ самыми причудливыми зигзагами по долинѣ. Какъ извѣстно Замбези, въ противоположность Ніагарѣ, падаетъ не съ высокой террасы, а въ трещину, пересѣкающую ея теченіе и продолжающуюся далѣе на востокъ. Направляясь по подвѣтренной сторонѣ отъ облака пѣны и обойдя болотистыя мѣста, мы проникли въ густой, никогда не просыхающій отъ воды лѣсъ и очутились противъ самаго западнаго водопада, гдѣ рѣка съ страшной быстротой несетъ свои пѣнистыя волны, но, встрѣтивъ преграду въ огромномъ утесѣ, отскакиваетъ въ сторону и стремглавъ мчится въ пропасть, лежащую на 400 футовъ ниже. Темная передняя стѣна торчащаго въ серединѣ утеса перерѣзана зубчатыми разрывами, черезъ которые извиваются три ручья. Далѣе начинается главный или великій западный водопадъ около половины англійской мили длины, пересѣкаемый кой-гдѣ утесами и замыкающійся садовымъ островомъ. Утесы въ этомъ мѣстѣ имѣютъ свою первоначальную высоту, а не размытый край ихъ не понижается и слѣдовательно не ускоряетъ теченія рѣки, которая спокойно и величаво катится дальше и наконецъ огромными бѣлоснѣжными волнами падаетъ въ глубину, гдѣ сгущенная масса пѣны и водяной пыли подымается какъ дымъ и, отскочивъ отъ лежащаго напротивъ утеса, образуетъ самую блестящую радугу, какая только можетъ сіять подъ лучами яркаго солнца и вѣчно яснаго тропическаго неба.
По самому тщательному наблюденію найдено, что водопады лежатъ подъ 17° 55' 4“ южной широты. На слѣдующее утро гигантское облако пѣны величественно рисовалось на восточной части неба, но, при восходѣ солнца, игры красокъ въ немъ не было. Мы нѣсколько разъ прошлись вдоль южнаго края пропасти и мимо острова. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ вѣчно сырой и наполненный гнилыми стволами лѣсъ спускается къ самому краю: рѣзкій вѣтеръ, поднимающійся изъ пропасти, неутомимо-обрываетъ вѣтви, находящіяся на одной линіи съ скалою. Въ другихъ мѣстахъ выступаютъ широкіе утесы, но идти по нимъ не было возможности, благодаря особенному виду морской травы, покрывавшей ихъ.: Далѣе лѣсъ вдругъ прерывается и глазамъ представляется огромное болото, заросшее травой. Вскорѣ потомъ мы были остановлены другой трещиной, находящейся впрочемъ не на концѣ водопадовъ, какъ сказалъ Ливингстонъ, а около половины англійской мили оттуда.
Наблюдая, какъ воды съ востока и запада стремятся въ пучину, мы пришли къ убѣжденію, что глубокое и узкое ущелье подъ нами должно служить истокомъ Замбези. За садовымъ островомъ водопады дѣлаются меньше, а послѣдніе изъ нихъ представляютъ не болѣе какъ небольшіе ручейки, маленькими струйками падающіе съ отвѣсныхъ скалъ.
Нижняя часть рѣки низвергается сначала въ видѣ темнозеленаго дикаго ручья между спирающими ее скалами, затѣмъ такъ круто поворачиваетъ, что, протекши одну англійскую милю, образуетъ глубокое маленькое озеро въ разстояніи не болѣе 700 футовъ отъ западнаго края пропасти; потомъ снова возвращается назадъ и направляется параллельно своему прежнему теченію; обѣ эти части ея отдѣляются другъ отъ друга мысомъ, имѣющимъ около одной англійской мили длины, болѣе 300 футовъ высоты. Слѣдующій мысъ еще живописнѣе; онъ образованъ конусообразными скалами до такой степени тонкими, что ихъ красные и желтые профили, отражая лучи заходящаго солнца, похожи скорѣе на театральныя декораціи, чѣмъ на твердый камень.
Впослѣдствіи я поднялся на одну милю выше водопадовъ, перешелъ въ бродъ и посѣтилъ восточную сторону, которая, благодаря тому обстоятельству, что вѣтеръ дуетъ обыкновенно съ востока, покрыта сухой растительностью; впрочемъ, въ мѣстахъ, лежащихъ подъ вѣтромъ, приносящимъ пѣну, края южнаго утеса также поросли густыми влажными лѣсами. Узенькая коса, имѣющая видъ обломанной каменной стѣны, соединяетъ ее съ восточнымъ мысомъ. Подъ конецъ моей экскурсіи тетрадь, въ которую набрасывалъ я встрѣчавшіеся пейзажи, до такой степени промокла, что если бы и была возможность пробраться дальше въ лѣсъ, я все-таки не могъ бы ничего болѣе снять. Даже и тѣ рисунки, которые я сдѣлалъ, удались до нѣкоторой степени только потому, что отвернувъ верхнюю обложку, я набрасывалъ бѣглый очеркъ, держа альбомъ надъ головой, но и то не успѣвалъ я сдѣлать нѣсколько штриховъ, какъ безжалостный дождь тотчасъ смывалъ ихъ.
Экспедиція наша закончилась поѣздкой къ садовому острову на крошечной лодочкѣ, которую опытный перевозчикъ Сапдчуила провелъ по мелкимъ мѣстамъ быстринъ на восточную сторону. Въ саду мы видѣли разгуливавшаго бегемота; начальныя буквы Др. Ливингстона, его брата, Кирка и годовъ 1855 и 1860 еще виднѣлись на деревьяхъ.
Въ этомъ мѣстѣ пропасть имѣетъ 75 футовъ ширины. Видъ на западъ скрадывается пѣной, но за то на востокъ онъ великолѣпенъ. Налѣво тянется длинная линія бѣлыхъ пѣнящихся водопадовъ, напротивъ темныя крутыя скалы, прерываемыя живописными косами истока, но лучше всего облако пѣны, которое, поднимаясь изъ глубины 400 футовъ, играетъ всѣми красками двойной радуги и, за исключеніемъ маленькаго сегмента, скрываемаго тѣпью утеса, гдѣ мы стоимъ, образуетъ полный кругъ: — все это вмѣстѣ составляетъ картину, навсегда запечатлѣвающуюся въ памяти. Съ моей стороны было бы слишкомъ дерзко высказывать свое мнѣніе о геологическомъ происхожденіи пропасти, по такъ какъ вопросъ этотъ вызвалъ не мало споровъ, то я позволяю себѣ замѣтить, что не могу понять, какимъ образомъ вода могла бы вырыть такое глубокое и узкое ущелье въ твердой каменной породѣ, имѣющей такіе отчетливые контуры — и все это такъ соотвѣтственно по обѣимъ сторонамъ. Др. Киркъ предполагаетъ, что порода эта базальтовая, и собранныя мною на пробу кусочки, повидимому, подтверждаютъ фактъ, что они были подвержены дѣйствію огня. Я думаю, что, какъ мнѣніе Др. Кирка, такъ и мое мнѣніе и мнѣніе Чапмана сводятся къ тому, что эта огромная пропасть есть результатъ разрыва; таже причина дѣйствовала и дальше на пространствѣ болѣе 800 англійскихъ миль, то есть до самаго восточнаго берега. Измѣрить глубину воды ниже водопадовъ нѣтъ возможности. Слѣды прежней вулканической дѣятельности мы замѣтили также и на дорогѣ къ Китовому заливу.
Между прочими сынами Альбіона, привлеченными описаніями Ливингстона къ водопадамъ Викторіи, упомянемъ еще Бальдвина, прибывшаго туда почти въ одно время съ докторомъ. Не смотря на то, что спутники его отказались идти съ нимъ, смѣлый охотникъ, вооружившись ружьемъ и карманнымъ компасомъ, отправился одинъ пѣшкомъ. Путешествіе было, какъ и слѣдовало ожидать, чрезвычайно трудное: то не доставало ему воды, то встрѣчались дикіе звѣри; питался онъ почти исключительно охотой. Упомянемъ мимоходомъ встрѣчу его здѣсь съ прекраснымъЭгоцеросомъ или гаррисовымъ козломъ.
Эта прелестная порода антилопъ была открыта въ 1837 англійскимъ капитаномъ Гаррисомъ въ землѣ Матебеле. Гоняясь за раненымъ слономъ, Гарри съ замѣтилъ вдали черное пятно. Взявъ подзорную трубу, онъ увидѣлъ, что это была стая антилопъ (названныхъ его именемъ), состоявшая изъ девяти самокъ и двухъ самцевъ. Онъ бросился за нею, но только на 3-й день ему удалось убить одно изъ этихъ боязливыхъ животныхъ, въ которыхъ онъ. къ своей радости, узналъ новую, неизвѣстную до тѣхъ поръ породу. Рога ихъ, трехъ футовъ длиною, были приплюснуты и граціозно изогнуты, густая черная грива доходила до половины спины; туловище тоже было черное и составляло очень красивый контрастъ съ бѣлоснѣжной мордой. Съ этого времени животныя эти сдѣлались мечтой африканскихъ охотниковъ. Теперь приведемъ слова Бальдвина: „Вчера 9 октября, говоритъ онъ, я въ первый разъ увидѣлъ вдалекѣ, на склонѣ холма, гаррисова козла. Услышавъ стукъ моего экипажа по камнямъ, онъ смѣлыми прыжками бросился прочь и остановился только убѣдившись, что ему не угрожаетъ опасность. Я побѣжалъ было за нимъ, но онъ изчезъ или, скорѣе, кусты и деревья, наполнявшіе, ущелье, скрыли его отъ моихъ глазъ“. Такъ ему не удалось поймать этотъ рѣдкій видъ южной Африки.
Послѣ множества самыхъ разнообразныхъ приключеній, Бальдвинъ былъ очень пріятно удивленъ, когда совершенно неожиданно очутился у Замбези въ 1 1/2 часа ниже водопадовъ. Въ томъ мѣстѣ рѣка имѣетъ по крайней мѣрѣ 4000 футовъ ширины, но за то испещрена множествомъ, иногда очень большихъ острововъ. На другой день явилось нѣсколько лодокъ перевезти бѣлаго человѣка. Въ это время было очень жарко, Бальдвинъ не могъ устоять противъ искушенія искупаться, бросился въ воду и благополучно выплылъ на берегъ. Оказалось, что это было рѣдкимъ счастіемъ и что рѣка до такой степени кишитъ крокодилами, что туземцы считаютъ опаснымъ опустить даже руку въ воду. Послѣ того онъ представился начальнику батоковъ Мачотлане, спросившему у него, кто онъ такой и какъ пробрался къ нимъ. Онъ отвѣчалъ, что онъ англичанинъ, показалъ свой карманный компасъ и далъ понять, что Ливингстонъ назначилъ ему здѣсь свиданіе. Тогда батоки, не говоря дурнаго слова, взяли его подъ свой надзоръ и начали обращаться, какъ съ плѣнникомъ. Вскорѣ прибылъ и Ливингстонъ съ Д. Киркомъ, братомъ Карломъ и 62 вооруженными макололами. На вопросъ доктора о причинѣ страннаго обращенія съ бѣлымъ, дикари дали ему презабавный отвѣтъ, говоря, что онъ появился у нихъ совершенно неожиданно и тотчасъ спрыгнулъ въ воду, что означало, что онъ хочетъ лишигь себя жизни. Затѣмъ онъ отправился къ водопадамъ и вскарабкался на такое мѣсто, куда не рѣшаются лазить даже обезъяны. Все это ясно показываетъ, что онъ искалъ смерти, и такъ какъ, еслибы онъ дѣйствительно погибъ, Ливингстонъ могъ бы подумать, что они причиной этого, то они и взяли его подъ надзоръ и такимъ образомъ спасли ему жизнь.
Осмотрѣвъ водопады Викторіи, Ливингстонъ поѣхалъ дальше вверхъ по Замбези въ Сешекево владѣнія друга своего Секелету. Противъ впаденія Чоби онъ остановился отдохнуть на островѣ Мпарира, чрезвычайно обильномъ цесарками и перепелами. Тамошніе жители принесли ему съѣстныхъ припасовъ, между прочимъ пріятный и душистый медъ отъ пчелъ, не имѣющихъ жала и называемыхъ батонами моанди, а другими народами кокоматзане. Пчелы эти стараются летать около глазъ и впиваются въ кожу, какъ обыкновенныя мухи; устроенные въ дуплахъ улья оканчиваются восковой трубочкой толщиною въ стволъ пера.
Начальникъ острова объяснилъ Ливингстону, что царство макололовъ находится въ очень жалкомъ положеніи, потому что владыка его Секелету уже давно страдаетъ проказой. Онъ далъ путешественникамъ двѣ лодки, чтобы доѣхать до Сешеке и простился съ ними. Здѣсь выше водопадовъ туземцы гребли совсѣмъ не такъ, какъ внизу, а именно стоя въ челнокѣ и держа въ рукахъ десяти футовыя весла.
На дорогѣ имъ встрѣтились послы Секелету, объявившіе, что больной съ страстнымъ нетерпѣніемъ ожидаетъ доктора. 18 августа Ливингстонъ прибылъ наконецъ въ Сешеке. Старый городъ лежалъ въ развалинахъ на правомъ берегу Замбези, называемой здѣсь Ліамбай; но рядомъ съ нимъ жители выстроили другой новый послѣ казни подначальника Moріантзіане, подозрѣвавшагося въ томъ, что онъ своимъ колдовствомъ навелъ проказу на Секелету. Послѣдній жилъ отдѣльно на правомъ берегу, держался вдали отъ всѣхъ и не показывался болѣе народу.
Между тѣмъ время было самое неблагопріятное, когда Ливингстонъ, съ своей многочисленной свитой безъ какихъ бы то ни было съѣстныхъ припасовъ, прибылъ въ Сешеке. Макололы страшно страдали отъ голода, и со стороны Секелету было большою милостью, что онъ прислалъ своему гостю жирнаго быка. За то никогда мясо не казалось доктору такимъ вкуснымъ, какъ этотъ разъ; лучше говядины для него въ эту минуту не было ничего. За исключеніемъ крокодила, онъ отвѣдалъ всѣхъ возможныхъ африканскихъ животныхъ, идущихъ въ пищу, и говоритъ, что самая лучшая дичь только приблизительно также вкусна, какъ говядина. Узнавъ о его прибытіи, посѣтители цѣлый день толпами направлялись въ его жилище засвидѣтельствовать ему свою радость; но всѣ они были очень унылы и чрезвычайно горевали, что засуха погубила ихъ посѣвы. Это несчастіе заставило множество голоднаго народа скитаться по странѣ, отыскивая кое-какіе дикіе плоды или прося подаянія у болѣе счастливыхъ сосѣдей, сохранившихъ для себя земляные орѣхи (arachis hypogaea). Эти земляныя миндалины, желуди или бобы, единственная извѣстная подобная порода растетъ внутри тропиковъ въ дикомъ состояніи, а также часто воздѣлывается за ея маслянистые плоды. Замѣчательно, что плодъ приносятъ только самые нижніе цвѣточки этого мотыльковаго растенія, остальные вѣтки безплодны. У первыхъ цвѣтоносная ножка, послѣ цвѣтенія, значительно удлиняется, наклоняется на бокъ, причемъ находящаяся на концѣ ея надутая кожица доходитъ до полу, проникаетъ въ землю, и такимъ образомъ въ ней созрѣваетъ 2—3 зерна, имѣющихъ величину сахарнаго горошка и очень богатыхъ жирнымъ масломъ, напоминающимъ вкусъ миндальнаго.
Болѣзнь Секелету навлекла множество бѣдствій на его землю. Вообразивъ себя испорченнымъ, онъ началъ подозрѣвать своихъ подданныхъ и даже казнилъ нѣсколько семействъ, отчего многія другія бѣжали и жили въ изгнаніи. Вообще царство его видимо разлагалось: правительства собственно не было, многіе баротсе открыто бунтовали, а батоки, управляемые Синаи ане, объявили себя независимыми. Секелету, допускавшій къ себѣ теперь только дядю Мамире, отчасти самъ былъ виноватъ, а именно онъ сдѣлалъ ту ошибку, что не обращался, подобно отцу, съ покоренными племенами, какъ съ своимъ собственнымъ народомъ, никогда не женился на ихъ дочеряхъ, а бралъ себѣ въ жены только чистыхъ макололовъ и имъ же раздавалъ всѣ должности. Такимъ образомъ здѣсь, среди Африки, также поднялся новѣйшій современный вопросъ о національностяхъ. Слѣдствіемъ всего этого было то, что негры ненавидѣли его и распускали даже о его личности самые странные слухи. Говорили, напримѣръ, что у него ногти обратились въ орлиные когти, а лицо его обезображено до невозможности, нѣкоторые начинали даже сомнѣваться, дѣйствительно-ли онъ сынъ храбраго и мудраго Себитуане.
Слѣдовательно, въ концѣ концовъ царство макололовъ постигла участь всѣхъ африканскихъ царствъ. Въ началѣ 1804 года Секелету умеръ, а изъ за наслѣдства началась война. Большее число макололовъ было противъ дяди покойнаго князя, Импололо, захватившаго власть въ свои руки, и переселилось съ своимъ скотомъ къ озеру Игами. Вспыхнула революція. Импололо былъ убитъ, и обширная нѣкогда имперія распалась на мелкіе племенные союзы.
Еще до пріѣзда Ливингстона въ Сешеке туземные врачи отказались отъ Секелету и всенародно объявили его болѣзнь неизлѣчимой, и бѣдный молодой князь возлагалъ всѣ свои надежды на одну знахарку, пришедшую очень издалека. Она то и удалила его отъ всѣхъ, позволивъ только дядѣ и матери навѣщать больного и объявивъ наотрѣзъ, что въ противномъ случаѣ не берется лечить и не отвѣчаетъ за послѣдствія Несмотря на это, онъ тотчасъ послалъ просить къ себѣ Ливингстона, который вмѣстѣ съ Киркомъ и отправился къ нему на слѣдующій день. Онъ принялъ своего друга, сидя въ закрытой телѣгѣ, окруженный высокимъ тростниковымъ заборомъ. Лицо его было почти не обезображено, и вообще большой перемѣны не было замѣтно, развѣ только дѣйствительно выдавались его чрезвычайно длинные ногти, что впрочемъ тоже не представляло ничего удивительнаго, потому что всѣ макололы носятъ длинные ногти. Его спокойныя манеры очень напоминали покойнаго Себитуане, говорилъ онъ рѣшительно, но тихимъ и пріятнымъ голосомъ и, за исключеніемъ обратившагося въ какую-то мономанію убѣжденія, что его испортили, судилъ очень здраво. „Моріантзіане, мужъ моей тетки, разсказывалъ онъ, испыталъ сначала свои чары на женѣ, она сдѣлалась прокаженной, служанка ея также. Увидѣвъ такой успѣхъ, онъ добрался и до меня и накормилъ меня вареной козлятиной. Съ тѣхъ поръ я заболѣлъ. Недавно они умертвили Поиване, а теперь стараются погубить меня“. Послѣднее обвиненіе не имѣло никакого основанія; Понване умеръ просто на-просто отъ лихорадки Изливъ передъ другомъ свое горе, Секелету началъ просить у своихъ гостей лекарства, медицинскаго пособія. Но европейцы не рѣшились тотчасъ же отстранить старую лекарку, пользовавшуюся въ народѣ значительнымъ вліяніемъ и утверждавшей, что она не теряетъ надежды спасти больного, а что если черезъ мѣсяцъ онъ не выздоровѣетъ, то она охотно передаетъ его бѣлымъ врачамъ. Но такъ какъ Ливингстонъ долженъ былъ уѣхать раньше этого срока, то дядя Секелету Мамире упросилъ старуху прервать на нѣкоторое время свое леченіе, оставаясь по прежнему на полномъ содержаніи у князя.
Путешественники откровенно сознались Секелету, что болѣзнь эта неизвѣстна въ Англіи и очень трудно излечивается, что о колдовствѣ тутъ не можетъ быть и рѣчи и что они постараются помочь ему, какъ умѣютъ. Леченіе это конечно не представляло имъ никакой выгоды, потому что, въ случаѣ успѣха, они, разумѣется, не ожидали никакой награды; въ противномъ же случаѣ подвергались большому риску. Кромѣ того, въ ихъ аптечкѣ не было почти совсѣмъ лекарствъ противъ накожныхъ болѣзней, такъ что они рѣшили давать внутрь іодистый кали, а больныя мѣста мазать ляписомъ, который Мамире считалъ какой-то панацеей всѣхъ золъ и упрашивалъ вымазать имъ все тѣло Секелету.
Проказа начинается слабымъ обезцвѣченіемъ верхней кожицы и сначала захватываетъ верхніе слои, которые покрываются пятнами, напоминающими видомъ лишаи. По краямъ пятенъ появляются маленькіе прыщики, переходящіе потомъ въ струпья. Затѣмъ заражается и внутренняя кожа, на ней образуются шишки, яснѣе всего выступающія на лбу, на носу и ушахъ. При дальнѣйшемъ развитіи болѣзни на пальцахъ рукъ и ногъ появляются отвратительныя трещины, которыя, впрочемъ, иногда заживаютъ, и тогда больной выздоравливаетъ. Туземцы считаютъ проказу наслѣдственной, но не заразительной; но Ливингстонъ и Киркъ говорятъ, что покуда они пользовали своего паціента, она постоянно переходила на ихъ руки, и они должны бы вытравливать зараженныя мѣста ляписомъ. Черезъ нѣсколько времени здоровье Секелету замѣтно поправилось и, по мѣрѣ того какъ кожа его очищалась, и лицо принимало прежній видъ, онъ становился спокойнѣе и веселѣе. Старая лекарна, которой чрезвычайно хотѣлось приписать себѣ честь этого успѣха, начала тогда тихонько пичкать больного свооми средствами и натирать его порошкомъ коры, содержащей дубильное вещество. Впрочемъ, она тотчасъ перестала это дѣлать, какъ только Мамире замѣтилъ ей, что эти 2 способа леченья можетъ быть вредятъ другъ другу и уничтожаютъ дѣйствіе одно другого. Секелету оказывалъ своимъ врачамъ самую искреннюю признательность, постоянно заботился, чтобы у нихъ было все необходимое, и, не смотря на всеобщій голодъ, снабжалъ ихъ съѣстными припасами, присылалъ имъ даже чаю, варенья и прекрасныхъ американскихъ сухарей, полученныхъ имъ изъ Бенгуэлы. Привезенные подарки привели его въ восторгъ, а когда ему сказали, что пароходы доходятъ по Замбези до деревни Синамане, но что дальше плаваніе прекращается водопадами, онъ пренаивно спросилъ, нельзя ли ихъ разрушить пушечными выстрѣлами и довести пароходъ до Сешеке.
Чтобы сохранить отъ окончательнаго уничтоженія племя чистыхъ макололовъ, погибавшихъ отъ лихорадки, Секелету задумалъ переселить ихъ въ болѣе здоровую горную землю батоковъ, въ область Кафуэ. Первоначально макололы пришли съ болѣе здороваго юга, именно изъ того мѣста, гдѣ сливаются Ликва и Намагара и гдѣ лихорадки вещь не извѣстная; но въ ихъ новомъ отечествѣ этотъ злой гость также безцеремонно хозяйничаетъ между ними, какъ и между европейцами въ Тете. Сестра Себитуапе, тетка Секелету, слѣдующимъ образомъ описала Ливингстону появленіе лихорадки среди макололовъ, когда они поселились въ долинѣ Баротсе у Замбези: „На многихъ вдругъ напалъ ознобъ, до тѣхъ поръ совершенно неизвѣстный имъ; чтобы согрѣть больныхъ, ихъ снесли къ костру, что, конечно, не помогло; неумолимая смерть незамедлила явиться и основалась между ними“.
Макололы всѣ очень бы охотно переселились въ горную страну, но тамъ они боялись матебеловъ, подданныхъ знаменитаго Мозиликатси. Но если докторъ и жена его поселятся съ нами, говорили они, тогда Мозиликатси не осмѣлится напасть на насъ, потому что у насъ будетъ дочь друга его Моффата (жена Ливингстона).
Ливингстонъ разказываетъ, что изъ всѣхъ видѣнныхъ имъ племенъ, макололы самое умное и предпріимчивое. У Себитуане дѣйствительно оставались только храбрые и терпѣливые люди, потому что, какъ извѣстно, онъ истреблялъ трусовъ, и убивалъ бѣглецовъ съ поля битвы, а немногихъ успѣвавшихъ спастись домой осуждалъ и казнилъ.
Молодые макололы во многомъ уступали своимъ храбрымъ отцамъ, которые были честны, правдивы, никогда не лгали и не воровали, а отнимали у сосѣднихъ народовъ скотъ только въ открытыхъ сраженіяхъ. Потомки же ихъ до такой степени усвоили себѣ нѣкоторые пороки подчиненныхъ имъ племенъ, что старики находили нужнымъ предупреждать путешественниковъ не оставлять своихъ вещей, потому что у нихъ завелось много воровъ. Одинъ молодой человѣкъ обокралъ Ливингстона и въ извиненіе сплелъ чрезвычайно ловкую и вѣроятную, но совершенно ложную исторію. Кромѣ того старые макололы были дѣятельны и любили работу, молодые, напротивъ, страшные лѣнтяи и предоставляютъ всѣ дѣла невольницамъ.
Такимъ образомъ на этотъ разъ докторъ отзывается объ нихъ гораздо хуже, чѣмъ въ первый пріѣздъ. Несчастные миссіонеры, отправленные по убѣжденію Ливингстона въ Линіанти и шведскій путешественникъ Андерсонъ также рисуютъ этотъ хваленый народъ вовсе не въ выгодномъ свѣтѣ. Послѣдній въ своей книгѣ: „Рѣка Окованго“ прямо называетъ ихъ язвой центральной части южной Африки, прибавляя слѣдующія слова: „слѣдовательно, вотъ результатъ всѣхъ усилій Ливингстона отучить этотъ народъ отъ разбойническихъ набѣговъ. Всѣ прекрасныя обѣщанія, данныя этому благородному и честному человѣку, оказались обманомъ, чтобы не сказать больше. По моему мнѣнію они лицемѣрили съ Ливингстономъ и выставили себя не въ настоящемъ свѣтѣ. Онъ дѣйствительно имѣетъ на этихъ людей большое вліяніе, и покуда онъ тамъ, все идетъ хорошо, но какъ только повернулъ спину, такъ и сбывается пословица: кошка вонъ, а мыши въ домъ“. Говоря вообще, миссіонеры, какъ бы они ни были практичны и достойны уваженія, никогда не бываютъ способны разглядѣть дикарей, проникнуть тайные пружины ихъ поступковъ. Доказательствъ этому довольно всюду, гдѣ работаютъ миссіонеры, и мои собственныя наблюденія подтверждаютъ этотъ выводъ.
Старый Себитуапе, очень хорошо понимавшій превосходство многихъ соперничествующихъ съ нимъ племенъ надъ его макололами, старался подстрекать ихъ къ дѣятельности и побуждалъ изучить неизвестное имъ до тѣхъ поръ судоходство. Вообще макололы не отличались промышленностью и мало что умѣли. Лодки, корзины, столы, посуду для нихъ приготовляли подчиненныя племена, а хижины строили жены и служанки. Женщины макололовъ понравились Ливингстону. Онѣ были миловидны, живы и имѣли пріятный коричневый цвѣтъ кожи. Одежда ихъ состояла изъ фартука и плаща, но и онѣ слишкомъ обвѣшиваютъ себя разными побрякушками.
Самая важная дама въ Сешеке, сестра Себитуапе, носила 18 огромныхъ мѣдныхъ колецъ въ палецъ толщины на икрахъ, по три на нижней части ноги, девятнадцать латунныхъ браслетъ на лѣвой рукѣ, восемь латунныхъ и мѣдныхъ на правой; мало того грамадные браслеты изъ слоновой кости красовались надъ ея локтями и нѣсколько шнурковъ бусъ украшали ея шею и грудь. Эта страшная тяжесть чрезвычайно мѣшала ей ходить и перетирала кожу до ранъ. Но и у макололовъ многое переносится изъ тщеславія и кокетка не жаловалась ни на неудобство, ни на боль, стараясь только облегчить нѣсколько послѣднюю обвертываніемъ колецъ лоскутомъ матеріи.
Другой причиной уменьшенія и одряхленія макололовъ является, повидимому, также многоженство, представляющее къ тому же еще то неудобство, что старые богачи забираютъ себѣ всѣхъ молодыхъ и хорошенькихъ дѣвушекъ. Такъ одинъ безобразнѣйшій богатый, но слѣпой старикъ, не могшій сдѣлать ни шагу безъ проводника, взялъ себѣ двухъ самыхъ красивыхъ женщинъ, изъ которыхъ одна была ровно на полвѣка моложе его. На вопросъ, любитъ-ли она своего мужа, она прямо отвѣтила, что терпѣть не можетъ за его безобразіе. Благодаря этому обстоятельству, бѣднымъ молодымъ людямъ приходится или оставаться холостыми или жениться на самыхъ некрасивыхъ. Между тѣмъ многоженство положительно вошло у нихъ въ плоть и кровь, и даже женщины, услышавъ, что въ Англіи мужчины имѣютъ только по одной женѣ, объявили, что онѣ не желали бы жить въ такой странѣ, потому что большое число женъ есть признакъ богатства мужа. Подобныя мнѣнія господствуютъ всюду по Замбези, и человѣкъ, не имѣющій нѣсколькихъ женъ, не уважается сосѣдями. Бракъ у макололовъ просто-напросто торговая сдѣлка: женщина съ одной стороны продается, съ другой покупается. Пріютомъ женихъ даетъ своему будущему тестю, смотря по количеству его скота, болѣе или менѣе коровъ, но не за жену, а за будущихъ дѣтей, дѣлающихся такимъ образомъ его собственностью; въ противномъ случаѣ старикъ дѣдъ имѣетъ исключительное право распоряжаться ихъ судьбой. Безъ этой платы мужъ полновластный господинъ жены, но не дѣтей.
Женщины макололовъ славятся прекрасными маленькими руками и ногами; лобъ у нихъ красивъ и довольно большой, носъ приплюснутый, но не безобразный, хотя ноздри и толсты; а прекрасный ротъ, подбородокъ, глаза и зубы очень выгодно отличаютъ ихъ отъ негровъ на западномъ берегу. Такъ какъ хозяйствомъ ихъ занимаются невольницы, то у нихъ остается чрезвычайно много времени, которое они положительно не знаютъ чѣмъ наполнить, потому что не занимаются даже шитьемъ. Многія изъ нихъ очень любятъ курить, но супруги ихъ не даютъ имъ такой свободы, хотя сами проводятъ все время въ питьѣ пива и куреньи льна (матокване). Это запрещеніе, конечно, не мѣшаетъ дамамъ предаваться втихомолку любимой страстишкѣ; но она вызываетъ у нихъ болѣзнь, обнаруживающуюся тѣмъ, что кожа ихъ покрывается маленькими прыщами, которые не залечиваются, если не бросить курить. Даже Секелету страстно любилъ ленъ и его съ трудомъ могли уговорить, чтобы онъ пересталъ курить, хоть на время до излеченія болѣзни. Ливингстонъ имѣлъ много случаевъ наблюдать дѣйствіе матокване на своихъ спутникахъ и замѣтилъ, что сначала они становились крѣпче, но потомъ наступала быстрая реакція: они слабѣли, теряли силы, а двое молодыхъ неисправимыхъ курильщиковъ довели себя почти до идіотизма. Зрѣлище представляемое группой курящихъ очень забавно. Они запасаются для этого чашкой воды, бамбуковой тростью въ 5 футовъ длины и большою водяной трубкой или кальяномъ, походящимъ на наргиле и снабженнымъ отдѣленіемъ для воды, сдѣланнымъ изъ тыквы или изъ рога куду. Затѣмъ, каждый, курнувъ раза два, передаетъ трубку сосѣду, беретъ нѣсколько глотковъ воды и проглатываетъ вмѣстѣ съ дымомъ. Это нерѣдко причиняетъ сильный кашель, а иногда и родъ сумасшествія, выражающагося въ короткихъ безсвязныхъ словахъ въ родѣ слѣдующихъ: „зеленая трава растетъ, а по ней рыбы плаваютъ“.
Пріѣздъ бѣлыхъ въ Сешеке нарушилъ нѣсколько однообразную жизнь макололовъ. Они толпами сбѣгались посмотрѣть, какъ ихъ гости ѣдятъ и, при случаѣ, поживиться около нихъ. При этомъ мужчины безцеремонно черпали ложками супъ или молоко и прежде чѣмъ взять въ ротъ, выливали на ладонь. Женщины приходили въ неописанный ужасъ, что бѣлые ѣдятъ сырое масло. „Посмотрите, посмотрите, они ѣдятъ сырое масло! какая гадость! --“ восклицали однѣ; другія сострадательно прибавляли: „да растопите же масло, чтобы можно было обмокнуть хлѣбъ!“ Наше употребленіе масла было имъ также гадко, какъ намъ противно видѣть эскимосовъ, пожирающихъ сырое китовое мясо, потому что по ихъ мнѣнію масло можно ѣсть только топленымъ, сырое же годно только для натиранія кожи. Нищенству и попрошайничанью макололовъ на этотъ разъ не было конца, и Ливингстонъ, хотя безъ гнѣва, но рѣшительно отказывалъ имъ. Между прочимъ дядя Секелету потребовалъ черный фракъ, потому что ему понравился цвѣтъ.
Многіе макололы предпринимаюсь очень далекія путешествія. Одинъ изъ нихъ Сироке въ то время только что вернулся изъ Бёнгуэлы на западномъ берегу. Онъ подтвердилъ разсказы Ливингстона, что земля окружена моремъ, говоря, что самъ видѣлъ море, большіе корабли и вообще всякія чудеса на берегу совершенно такъ, какъ они описаны въ книгѣ. Бенгуэльскіе купцы приняли его очень дружески и надарили ему платья, чтобы разлакомить макололовъ и вовлечь въ торговлю. Сироке чрезвычайно гордился своимъ подвигомъ и презрительно смотрѣлъ на сидѣвшихъ дома, говоря, что они не лучше „скота“. Но его болѣе богатые сосѣди, которыхъ онъ третировалъ такъ свысока, никакъ не хотѣли признать, что путешествующіе знаютъ больше ихъ. „Онъ видѣлъ море, такъ что же? Вода — вода и есть, у насъ ее сколько угодно. Бѣлые сами приходятъ къ намъ, такъ зачѣмъ же намъ идти къ нимъ“. Вотъ, что они отвѣчаютъ на хвастовство Сироке о видѣнныхъ имъ чудесахъ.
Судебныя учрежденія у макололовъ, повидимому, очень удовлетворительны. Чтобы дать о нихъ понятіе, разскажемъ слѣдующій случай: одинъ второстепенный начальникъ взялъ у людей Ливингстона нѣсколько снурковъ бусъ и одѣяло. Дѣло дошло до главнаго князя, который тотчасъ распорядился возвратить вещи назадъ и отдалъ приказаніе, чтобы ни одинъ подначальникъ не смѣлъ прикасаться къ имуществу возвращающихся домой макололовъ, потому что по праву всѣ принесенные въ его землю предметы принадлежатъ ему, все кладется къ его ногамъ и, такъ сказать, подносится ему; онъ осматриваетъ все и милостиво приказываетъ взять назадъ. Взгляды англичанъ, что каждый владѣетъ своимъ добромъ и долженъ платить за оказанную услугу, чрезвычайно понравились сопровождавшимъ его макололамъ; они объявили, что, конечно, гораздо лучше жить въ странѣ, гдѣ жизнь безопаснѣе, а работа, цѣннѣе, чѣмъ въ ихъ родинѣ. Во все время ихъ службы у Ливингстона они присутствовали постоянно при богослуженіи, вели себя съ достоинствомъ и. старались даже внушить туземцамъ, чтобы они держали себя приличнѣе. Такъ разъ начальникъ батоковъ съ довольно многочисленной свитой пришелъ къ Ливингстону въ то время, какъ онъ говорилъ проповѣдь на языкѣ макололовъ. Начальникъ остановился и сначала слушалъ молча; но когда присутствовавшіе стали на колѣни и начали молиться, батоки, по заведенному у нихъ обычаю, принялись громко хлопать въ ладоши. Макололы тотчасъ обернулись и тихо, но серьезно остановили ихъ. Почти всѣ они выучили на своемъ языкѣ „Отче нашъ“ и Символъ вѣры и съ чрезвычайною гордостію читали эти молитвы въ кругу друзей и знакомыхъ. Понятіе ихъ о правѣ и неправѣ вообще не очень отличаются отъ нашихъ, въ одномъ они никакъ не могли сойтись съ нами, а именно, чтобы у каждаго была только одна жена. Такъ какъ, многіе макололы, сопровождавшіе Ливингстона въ Тете, не возвращались домой годъ и два, то многія жены ихъ, считая своихъ мужей умершими, просили у князя позволенія выдти въ другой разъ замужъ. Но Секелету отказалъ имъ въ просьбѣ, по тому что самъ бился объ закладъ на быка, что Ливингстонъ вернется и приведетъ съ собой его ушедшихъ поданныхъ, которымъ онъ обѣщалъ соблюсти ихъ женъ. Нетерпѣливымъ чернымъ дамамъ пришлось такимъ образомъ подождать еще немного. Вотъ еще случай, относящійся къ судопроизводству: крокодилъ умертвилъ быка и стащилъ въ рѣку; плывущее тѣло было поймано однимъ макололомъ и присвоено себѣ. Узнавъ это, настоящій владѣлецъ потребовалъ вора къ начальнику; но тотъ не допустилъ до этого, отдалъ ему, взамѣнъ мертваго животнаго, живого быка.
Прежній костюмъ макололовъ состоялъ изъ кожи ягнятъ, козъ, шакаловъ или другихъ животныхъ, которую они носили около бедръ, накидывая во время холода на плечи плащъ изъ шкуры. Впослѣдствіи плащъ уступилъ мѣсто чему-то въ родѣ странной куртки, а вышеупомянутая нижняя часть костюма существуетъ и до сихъ поръ. Племена, живущія у рѣки, очень опрятны, чистоплотны и купаются нѣсколько разъ въ день, только женщины употребляютъ очень мало воды, а натираются жиромъ, удаляющимъ насѣкомыхъ, но придающимъ ихъ одеждѣ запахъ прогорклаго масла. Каждая новая ступень цивилизаціи вызываетъ новыя нужды и новыя стремленія, такъ одежда требуетъ мыла; стоитъ дать кому-нибудь иголку и онъ скоро потребуетъ нитку. Такъ какъ вслѣдствіе болѣзни начальника всюду царствовало мрачное настроеніе, то мужчины не занимались своей наружностью, не стригли себѣ волосъ, не плясали и выходили безъ щита и копья.
Во время пребыванія тамъ Ливингстона, одна изъ женщинъ строила въ Сешеке большую хижину, потому что эта обязанность лежитъ здѣсь исключительно на женщинахъ. При этомъ сначала изъ кольевъ и тростнику дѣлается круглая башенка отъ 9 до 10 футовъ высоты и конопатится; потомъ изъ мягкой глины, или изъ приготовленнаго термитами матеріала, или наконецъ изъ коровьяго навоза, устраивается полъ. Подобныя мостовыя полезны тѣмъ, что отгоняютъ ядовитое насѣкомое тимпанъ, укушеніе котораго причиняетъ иногда сыпь, а иногда, кромѣ этого, и лихорадку. Затѣмъ слѣдуетъ крыша, имѣющая гораздо большій поперечникъ, чѣмъ сама хижина; она приготовляется на волу и потомъ цѣлымъ обществомъ строительницъ насаживается на башню. Послѣ этого изъ тростника устраивается крытый заборъ; между нимъ и башней оставляется пространство въ 3 фута ширины. Въ этихъ то сѣняхъ и ночевали наши путешественники, потому что въ самой хижинѣ нѣтъ ни вентиляціи, ни оконъ, и свѣтъ проходитъ только черезъ дверь, имѣющую всего два фута вышины и ширины, такъ что въ нее едва, едва можно пролѣзть. На вопросъ зачѣмъ они дѣлаютъ такія маленькія двери, женщины отвѣчали: „чтобы не было мышей“.
Дѣти макололовъ по вечерамъ обыкновенно играли во всевозможныя игры. Одна изъ нихъ состояла, напримѣръ, въ томъ, что двѣ дѣвочки переплетаютъ руки, сажаютъ къ себѣ на плечи третью дѣвочку и съ рукоплесканіями и веселымъ пѣніемъ переносятъ ее отъ одной хижины къ другой. Потомъ онѣ прыгаютъ черезъ веревку, подражая труднымъ работамъ матерей, т. е. дѣлаютъ горшечки, варятъ, перетираютъ зерна въ крошечныхъ ступкахъ, строятъ миніатюрныя хижинки или копаются въ огородахъ и пр. Мальчики играютъ въ пики изъ камыша съ деревянными остріями или маленькіе щиты, стрѣляютъ изъ лука и выдѣлываютъ изъ глины разныхъ животныхъ. Но какъ только они немного подростутъ, ихъ отправляютъ пасти стада. Занятія и наблюденія Ливингстона были имъ совершенно непонятны. Разъ одна женщина застала его за термометрическими наблюденіями, подошла къ нему и съ любопытствомъ спросила, что онъ дѣлаетъ, а когда тотъ, за неимѣніемъ словъ на ихъ языкѣ, не могъ объяснить ей этого, она презрительно засмѣялась и сказала, „бѣдняга, забавляется, какъ малый ребенокъ“.
Подобно всѣмъ африканцамъ, макололы твердо вѣрятъ въ великую силу знахарства и думаютъ, что для каждой болѣзни есть особенное средство, или особый заговоръ. Въ бытность Ливингстона въ Сешеке мать Секелету пришла изъ долины баротсе навѣстить сына, и такъ какъ ей показалось, что она похудѣла съ тѣхъ поръ, какъ въ послѣдній разъ видѣлась съ докторомъ, то она попросила у него „лекарства“, чтобы пополнѣть. Точно также какъ у турокъ, полнота считается у накололо существенной принадлежностью красоты.
Незадолго до прибытія путешественниковъ сюда, въ Линіанти пришло на имя Ливингстона два пакета съ письмами и газетами изъ Курумана (мисіонерской станціи около Новаго Латтаку, къ югу отъ Колобенга). Секелету, ожидавшій своего друга, тотчасъ послалъ за ними одного изъ своихъ людей. На 7-й день посланный возвратился, пройдя 24 географическихъ мили, но принесъ только одинъ пакетъ, другой же оказался слишкомъ тяжелымъ для него. Поэтому Ливингстонъ, которому, кромѣ того, нужно было забрать оттуда оставленныя имъ въ 1853 году въ Линіанти записки и лекарства, рѣшился отправиться туда самъ. Секелету далъ ему свою собственную лошадь полученную имъ изъ Бенгуэлы и имѣвшую уже 12 лѣтъ, и нѣсколько проводниковъ. Въ Линіанти Ливингстонъ нашелъ свою телѣгу и всѣ вещи такъ, какъ оставилъ все 7 лѣтъ тому назадъ. Различныя маленькія вещички, каковы ящички отъ лекарствъ, волшебный фонарь, инструменты и книги, отданные имъ на сбереженіе женамъ Секелету, также были цѣлы. Сама телѣга, не смотря на то, что верхушка сгнила и одно колесо было съѣдено бѣлыми муравьями, пригодилась Ливингстону и служила ему мѣстомъ ночлега. Жены Секелету приняли его ласково, угощали путешественниковъ, варили имъ говядину и пекли маленькіе пирожки. Всѣ были чрезвычайно обрадованы пріѣзду стараго знакомаго, а глашатый бѣгалъ по городу и кричалъ: „я видѣлъ сонъ! я видѣлъ сонъ! Старшины откройте сердца ваши и вѣрьте всѣмъ словамъ монаре (доктора), потому что сердце его къ макололамъ также бѣло, какъ молоко. Я видѣлъ во снѣ, что онъ придетъ и что наше племя сохранится, если вы будете молиться богу и послѣдуете словамъ монаре“.
Онъ показалъ Ливингстону мѣсто, гдѣ былъ погребенъ бѣдный миссіонеръ Гельморъ и его сподвижники. Никакой памятникъ не обозначалъ ихъ могилъ, которыя, по мнѣнію туземцевъ, скоро зарастутъ кустарникомъ, такъ какъ тамъ никто не сѣетъ. Подойти къ нимъ рѣшился только одинъ глашатай, всѣ прочіе остались въ почтительномъ отдаленіи: всѣ они ужасно боятся всего, что связано съ смертью, и не носятъ ни волосъ и ничего другаго въ воспоминаніе о покойникѣ, какъ то дѣлаютъ племена, живущія сѣвернѣе.
По разсказамъ помощника Гельмора Прайса, вотъ какъ этотъ несчастный миссіонеръ окончилъ свою жизнь. Увлеченное описаніями Ливингстона Лондонское миссіонерское общество послало въ Линіанти нѣсколько человѣкъ, взявшихъ съ собой женъ и дѣтей. Съ самаго начала имъ уже не посчастливилось: дорога ихъ была ужасна. При 33° по Реомюру тащились они по безводной пустынѣ, гдѣ и помину не было о тѣни, умирая отъ жажды, и наконецъ въ февралѣ 1860 года прибыли въ Линіанти, гдѣ ихъ надѣялся увидѣть Ливингстонъ. Между тѣмъ мѣсто это оказалось до такой степени нездоровымъ, что даже макололы намѣревались оставить его. Когда же несчастные пришельцы задумали выбрать себѣ другое мѣсто жительства, Секелету не пустилъ ихъ. Послѣдствія не замедлили сказаться: не будучи въ состояніи выносить убійственнаго климата, сначала умерли самыя слабыя, а именно жены Гельмора и Прайса; за ними послѣдовалъ самъ Гельморъ и трое дѣтей, все это большею частію въ первые двѣ недѣли по пріѣздѣ. Во все это время Секелету и его подданные обращались съ пришельцами самымъ безчеловѣчнымъ образомъ и только и ждали смерти всѣхъ бѣлыхъ, чтобы завладѣть ихъ имуществомъ. Видя же, что Прайсъ, повидимому, останется жить, Секелету безцеремонно принялся обирать его, отнялъ у него телѣгу, быковъ, палатки, оружіе и другіе вещи, а одинъ изъ его людей, видя, что больной миссіонеръ собирается уѣхать, сказалъ ему: „незачѣмъ уѣзжать, все равно, можешь и здѣсь умереть“. Въ послѣднихъ числахъ іюня Прайсъ тронулся въ путь, обобранный кругомъ Секелету, который оставилъ ему только двѣ рубашки, палатку и старый плащъ и даже не далъ ему муки на дорогу. Дорогой Прайсъ неожиданно столкнулся съ епископомъ Маккензи (о которомъ рѣчь впереди), также направлявшимся въ Линіанти и не хотѣвшимъ вѣрить, что Секелету способенъ на такое безстыдство. Мнѣніе, составленное Прайсомъ о макололахъ, совершенно согласно съ вышеприведенными словами Андерсона, онъ также находитъ, что они лицемѣрили съ Ливингстономъ и показались не въ настоящемъ свѣтѣ.
Ливингстонъ, напротивъ, описывая свое путешествіе, дѣлаетъ отступленіе и разсказываетъ о погибшихъ миссіонерахъ слѣдующее: Еще у водопада Викторіи мы узнали о плачевной участи, постигшей миссіонеровъ Лондонскаго общества. Бальдвинъ, нашъ натальскій другъ, встрѣтилъ ихъ умирающими съ голода у одного колодца среди пустыни; съ ними не было лошадей, а безъ этого охота тамъ почти не мыслима. Подстеречь и застрѣлить приходящихъ ночью къ водѣ носороговъ имъ также не удалось. Бальдвинъ настрѣлялъ для нихъ нѣсколько штукъ дичи, но оставилъ ихъ, сильно сомнѣваясь, чтобы они достигли живыми въ землю макололовъ. Однако они добрались до Линіанти, но въ такомъ истощенномъ состояніи, что неминуемо должны были сдѣлаться жертвою лихорадки. Между тѣмъ страшная засуха высушила обширныя болота, окружавшіе это мѣсто и лихорадки сдѣлались опаснѣе, чѣмъ когда либо. Зная уже изъ описаній Др. Ливингстона, какъ нездорово это мѣсто, Гельморъ, успѣвшій, повидимому, снискать довѣріе народа, заявилъ начальнику, что онъ не можетъ оставаться долѣе здѣсь, но желалъ бы отыскать болѣе удобное мѣстожительства на востокѣ отъ водопадовъ. Секелету разсказывалъ, что онъ предлагалъ ему поселиться въ Сешеке, если онъ хочетъ. „Вы бы взяли меня съ собой посмотрѣть Мози-оатуніа“, замѣтилъ ему при этомъ Гельморъ, портретъ котораго въ „Миссіонерскихъ путешествіяхъ“ былъ тотчасъ узнанъ; по только что они приготовились выступить, какъ кучера заболѣли лихорадкой. Жена Гельмора первая пала жертвою роковой болѣзни. Но покорный волѣ Божіей, миссіонеръ объявилъ народу, что онъ все-таки не думаетъ покинуть его, а постарается исполнить свой долгъ. Не смотря на голодъ, усталость и истощеніе, слѣдствіе продолжительнаго путешествія по пустынѣ, этотъ достойный уваженія человѣкъ, познакомившійся уже съ языкомъ туземцевъ, началъ проповѣдывать евангеліе. Мы сами слышали въ Сешеке молодыхъ людей, поющихъ гимны, которымъ онъ ихъ выучилъ. Всѣ полюбили его, всѣ отзывались о немъ чрезвычайно тепло и горячо сожалѣли о его смерти. Останься онъ живъ, онъ, вѣроятно, скоро пріобрѣлъ бы большое и благодѣтельное вліяніе надъ всѣмъ племенемъ. Все это намъ сообщили туземцы различныхъ племенъ, входящихъ въ составъ народца макололовъ, а они вообще, когда тутъ не замѣшанъ какой нибудь тайный интересъ, очень правдивы. Но ихъ достаточно правдивымъ разсказамъ путешественниковъ было двадцать два человѣка, между ними семь европейцевъ и пятнадцать цвѣтныхъ. Но не прошло трехъ мѣсяцевъ, какъ пятерыхъ европейцевъ и четверыхъ африканцевъ не было въ живыхъ, и помощникъ Гельмора Прайсъ остался такимъ образомъ въ очень критическомъ положеніи. Четверыхъ изъ девяти европейцевъ уже не было, его жена была больна и скоро должна была послѣдовать за другими; въ Африку онъ прибылъ недавно, языка хорошо не зналъ, вліяніе его на туземцевъ было слабо и наконецъ опытности никакой. Въ виду всего этого онъ рѣшился оставить эту страну; но жена его умерла прежде, чѣмъ онъ успѣлъ достигнуть болѣе здоровой степи. Цвѣтныя спутники его, пришедшіе съ юга, гдѣ лихорадки неизвѣстны, были убѣждены, что макололы отравили ихъ, но хотя эти послѣдніе и язычники не питаютъ особеннаго уваженія къ жизни человѣка, однако все-таки они не такъ дурны и дѣйствуютъ противъ враговъ оружіемъ, а не ядомъ. Да и нѣтъ никакой надобности предполагать ядъ: болотныя лихорадки больше чѣмъ достаточны для объясненія смерти многочисленныхъ павшихъ жертвъ. Мы слишкомъ часто имѣли случай наблюдать симптомы болѣзни и, основываясь на описаніи ихъ оставшимися въ живыхъ, думаемъ, что миссіонеры погибли не отъ чего другаго, какъ отъ страшной африканской лихорадки. Одно намъ особенно горько, а именно, что будучи на одной и той же рѣкѣ, мы узнали о прибытіи ихъ въ Линіанти, когда уже было поздно. Главное же заключеніе, выходящее изъ этого несчастнаго случая, то, что каждая миссія должна непремѣнно имѣть при себѣ врача.
Въ виду такого полнаго неуспѣха почти всѣхъ миссій внутренней Африки безъ исключенія, печальной судьбы, постигшей многихъ отважныхъ и самоотверженныхъ людей, (дальше мы приведемъ еще страшный разсказъ о погибели англійской университетской миссіи) и наконецъ огромнаго труда, ожидающаго миссіонеровъ еще въ нашемъ собственномъ отечествѣ, мы думаемъ, что благоразуміе велитъ намъ оставить покуда эти безплодныя попытки и потрудиться сначала у себя дома, гдѣ поле дѣятельности не менѣе обширно и увлекательно, но за то не угрожаетъ лихорадками, безжалостно похищающихъ тружениковъ. Однимъ словомъ, низшія необразованныя классы англичанъ заслуживаютъ и, по нашему мнѣнію, съ большимъ правомъ вниманія и усилій, понапрасну растрачиваемыхъ въ Африкѣ.
Забравъ свои лекарства, находившіеся всего въ ста шагахъ отъ того мѣста, гдѣ безъ всякой помощи умерли бѣдные миссіонеры. Ливингстонъ снова отправился въ Сешеке. Обратный путь продолжался три дня и такъ какъ дорога проходила по области, гдѣ встрѣчается цеце, то чтобы не подвергать лошадей ея убійственному укушенію, ѣхать можно было только ночью. Около одной станціи, устроенной для стада, Ливингстонъ видѣлъ льва, умерщвленнаго змѣей, и замѣчаетъ по этому поводу, что вообще эти послѣднія нерѣдко губятъ животныхъ, но что впродолженіи его двадцати двухъ-лѣтняго пребыванія въ Африкѣ одинъ разъ только случилось, что отъ укушенія змѣи умеръ человѣкъ.
Тѣмъ временемъ здоровье Секелету, благодаря европейцамъ, поправилось, припадки меланхоліи прошли и онъ сталъ веселѣе; по попрежнему оставался въ своемъ уединеніи и не хотѣлъ показываться, пока совсѣмъ не выздоровѣетъ. Кромѣ того, онъ все еще боялся подпасть вновь подъ вліяніе чаръ своихъ враговъ, боялся, чтобы они не уничтожили дѣйствіе помогающихъ ему лекарствъ. Впослѣдствіи Ливингстонъ узналъ, что онъ умеръ въ 1864 году.
Между тѣмъ по разсчетамъ Ливингстона къ ноябрю къ Конгойе долженъ былъ прибыть новый заказанный для него пароходъ и онъ началъ приготовляться къ дорогѣ. Скоро наступила и минута отъѣзда. Еще разъ онъ отслужилъ обѣдню и такъ какъ очень многіе изъ присутствовавшихъ при прежнихъ богослуженіяхъ уже умерли, то разговоръ естественно коснулся будущей жизни. Но макололы не понимали этого и, прося Ливингстона не принять это за недовѣріе, сознавались, что они никакъ не могутъ повѣрить, чтобы мертвые опять встали. „Ну неужели могутъ встать всѣ тѣ, которые пали въ сраженіи, были проглочены крокодиломъ, растерзаны львами или гіенами?“ говорили они. Ливингстонъ отвѣчалъ, что вѣдь можно же свинцовую пулю превратить въ соль (свинцовую соль) и что она разойдется въ водѣ. Тоже происходитъ съ нашими тѣлами въ желудкѣ животныхъ; но изъ свинцоваго раствора опять очень легко получить свинецъ. Затѣмъ пулю можно обратить въ красный сурикъ или бѣлила, выкрасить этимъ телѣгу и опять получить свинецъ, и если это могутъ дѣлать слабые люди, то тѣмъ легче это тому, кто далъ глазамъ способность видѣть, а ушамъ — слышать.
17 сентября путешественники выѣхали изъ Сешеке. Ихъ сопровождало нѣсколько людей, данныхъ имъ хозяиномъ и двое макололовъ, посланныхъ за лекарствомъ, обѣщаннымъ Секелету изъ Тете. Чтобы спуститься по Замбези, рѣшено было купить лодокъ въ деревнѣ батовскаго начальника Синамане, а покуда караванъ запасся шестью гребцами и нѣсколькими быками, подаренными Секелету. Въ Сешеке часть путешественниковъ сѣла на лодки, быковъ же гнали по берегу.
Днемъ гребцы, боясь бегемотовъ, держались совсѣмъ у берега, ночью же плыли среди рѣки, такъ какъ на ночь эти животныя выходятъ пастись на сушу. Плаваніе на этотъ разъ сильно затруднялось противными вѣтрами, поднимающимися въ это время въ 6 часовъ утра и цѣлый день дующими противъ теченія. Тамошніе лодки, — не болѣе, какъ утлые, низкіе челночки; гребцы очень робки, но довольно искусны. Открытаго моря они очень боятся, да и впослѣдствіи не мало удивились, когда оно развернулось передъ ними. Въ рѣкѣ здѣсь часто попадается прекрасная серебристая рыба съ красноватыми плавниками, вѣсящая до 20 фунтовъ и называемая нгвези. Она принадлежитъ къ породѣ хищныхъ и проглатываетъ нерѣдко коноконо. У послѣдней грудные и спинные плавательныя перья были снабжены пилообразными иглами болѣе дюйма длины, которыя она можетъ по произволу раскрывать съ такою силой, что они скорѣе переломятся, чѣмъ уйдутъ назадъ. Названіе коноконо означаетъ локотный локоть и происходитъ оттого, что туземцы сравниваютъ вытягивающіяся иглы съ двумя локтями. Иногда будучи проглочена рыбою нгвези, она прокалываетъ ее своими иглами и такимъ образомъ умерщляетъ ее. Кромѣ того коноконо выдѣлаетъ ѣдкую жидкость, увеличивающую боль укола. Когда коноконо притягиваютъ крючкомъ къ берегу, она издаетъ очень явственный звукъ. По пути гребцы Ливингстона подбирали всѣхъ встрѣчавшихся мертвыхъ рыбъ и, не гнушаясь ничѣмъ, брали даже уже разлагавшихся, варили ихъ и ѣли, а воду, не смотря на противный запахъ, пили вмѣсто супу. Вообще надо, замѣтить, что африканцы, подобно европейскимъ гастрономамъ, любящимъ дичь слегка пахнущую, предпочитаютъ рыбу, имѣющую гниловатый вкусъ. Отъ этихъ же гребцовъ Ливингстонъ узналъ, что легуана кладетъ яйца въ іюлѣ и августѣ, а крокодилы въ сентябрѣ; послѣ того они мѣсяца два лежатъ въ пескѣ, а дѣтеныши вылупляются только по наступленіи дождливаго времени года. Затѣмъ они передали ему за вѣрное, что крокодилы убиваютъ людей хвостами; чтобы провѣрить это, Ливингстонъ поймалъ молодаго крокодила и дѣйствительно замѣтилъ, какъ онъ своимъ хвостомъ наносилъ довольно сильные удары. Извѣстно также, что звѣря эти иногда нападаютъ на себѣ подобныхъ и пожираютъ другъ друга. Нѣкоторые рыбаки бросаютъ рыбьи кости въ воду, но въ большей части рыболовныхъ деревень онѣ кучами навалены въ различныхъ мѣстахъ. Туземцы, какъ ни въ чемъ не бывало, бѣгаютъ по нимъ, не боясь занозить ноги, но макололы, имѣвшіе болѣе мягкія подошвы, сильно накалывались и объясняли это тѣмъ, что рыбаки не хотѣли сообщить имъ секрета противъ укола.
Одинъ изъ отправившихся съ Ливингстономъ дикарей оказался большимъ поклоникомъ прекраснаго пола, чѣмъ то въ родѣ нашихъ ловеласовъ. Каждая красивая дѣвушка плѣняла erо сердце. „Ахъ! какъ она хороша!“ восклицалъ онъ, „я въ жизнь мою не видѣлъ ничего подобнаго!, неужто она уже замужемъ?“ и онъ съ любовью провожалъ глазами черную красавицу, пока та не скрывалась изъ виду. Прибавимъ, что этотъ африканскій Донъ Жуанъ имѣлъ не менѣе 4 женъ. Скоро показались и водопады, гдѣ путешественники встрѣтили батокскаго начальника Мачоглане, взявшаго подъ стражу Бальдвина. Не смотря на то, что Мачоглане былъ однимъ изъ второстепенныхъ начальниковъ, онъ совершенно свергнулъ съ себя власть Секелету и сдѣлался независимъ. Посланные послѣдняго были приняты имъ очень невѣжливо; вмѣсто того, чтобы, по принятому тамъ обычаю, накормить и угостить ихъ, онъ, въ ихъ же присутствіи, вынулъ изъ котла приготовленное мясо и роздалъ его своей свитѣ, вѣроятно, за то, что они принесли ему приказніе владыки явиться въ Нинапти. Вечеромъ путешественникамъ принесли горшокъ молока, но, судя но вкусу, оно походило скорѣе на воду изъ Замбези, чѣмъ на молоко отъ коровы. Присланная съ бѣлой мукой корзина также оказалась на половину наложенной отрубями, наконецъ и яица было не безопасно ѣсть, потому что они были уже полу высиженными, которыя, впрочемъ, дикари ѣдятъ весьма охотно.
27 сентября Ливингстонъ въ послѣдній разъ вглянулъ на великолѣпные открытые имъ водопады и, навсегда простившись съ ними, пошелъ по дорогѣ, идущей гораздо ближе къ Замбези, чѣмъ та, по которой онъ пришелъ. Впрочемъ, онъ два раза еще отклонялся отъ своего маршрута, чтобы посмотрѣть крѣпость Калунду на Замбези и водопады Моамба, возбуждавшіе тамъ много толку. Но отъ первой не оставалось и слѣдовъ, а послѣдніе очень незначительны, хотя туземцы много кричатъ о нихъ. Вообще въ Африкѣ подобное хвастовство встрѣчается на каждомъ шагу и почти всѣ путешественники жалуются, что ихъ провели такимъ образомъ. При этомъ разсказы эти часто принимаются на вѣру, вносятся въ путевыя записки и расходятся въ Европѣ за чистую монету. Въ своихъ замѣткахъ Буртонъ объясняетъ, какъ у восточныхъ африканцевъ сочиняются подобныя сказки. Во время его великаго путешествія по восточному берегу Африки къ озеру Танганайка, жители страны Уго то разспрашивали его объ Узунгѣ, т. е. землѣ бѣлыхъ, находящейся на концѣ свѣта, гдѣ въ землѣ находятъ бусы, а женщины дѣлаютъ прекрасныя бумажныя матеріи. Благодаря арабскимъ купцамъ объ европейцахъ между ними ходятъ самые баснословные разсказы: „У вазунговъ, говорится тамъ напримѣръ, по одному глазу и 4 руки; они всѣ набиты наукой (колдовствомъ), когда хотятъ дѣлаютъ дождь, когда, хотятъ — засуху. Они пекутъ дыни, а сѣмена ихъ бросаютъ и причиняютъ оспу; варятъ молоко, дѣлаютъ его твердымъ и это наводитъ чуму на скотъ, а латунныя проволоки, матеріи и бусы наводятъ на страну разныя бѣдствія. Вазунги — короли моря, оттого у нихъ бѣлая кожа, гладкіе волосы, какъ у всѣхъ живущихъ въ соленой водѣ“. Слова эти какъ нельзя болѣе сходны съ вышеприведеннымъ подобнымъ же разсказомъ Ливингстона. На вопросъ послѣдняго о баснословномъ единорогѣ, ему отвѣчали, что такое животное дѣйствительно существуетъ и многіе туземцы сами видѣли будто бы его. Однимъ словомъ ложь, ложь и снова ложь — вотъ лозунгъ „чернаго континента“.
У деревни Симаріанго, куда прибыли 5 ноября, Ливингстонъ имѣлъ случай познакомиться съ двумя кузнецами въ самый разгаръ ихъ работы и замѣтилъ, что ихъ раздувательные мѣхи, молотки, щипцы и другіе инструменты очень похожи на тѣ, которые употребляются въ другихъ частяхъ Африки. Мѣхи обыкновенно обтянуты козлиною кожею и встрѣчаются въ такомъ же видѣ на Мадагаскарѣ. Точно также работаютъ кузнецы изъ племени финъ въ экваторіальной части западнаго африканскаго берега. Дю-Шалью говоритъ о нихъ: вмѣсто мѣховъ они употребляютъ два выдолбленныхъ куска дерева, снабженныхъ по бокамъ трубками, а вверху ручкой. Довольно большой кусокъ желѣза служитъ наковальней, а камень или другой кусокъ желѣза молотомъ. По они еще не дошли даже до того, чтобы дѣлать у молотовъ ручки».
И между тѣмъ какъ въ Симаріанго ручки во всеобщемъ употребленіи, латукійцы, прекрасный народъ на востокъ отъ бѣлаго Нила, точно также не имѣютъ о нихъ понятія, хотя приложенные Бэкеромъ рисунки другихъ инструментовъ изъ этой страны, совершенно тожественны съ замбезскими.
Еще больше удивился Ливингстонъ, найдя у кузнецовъ олово, получаемое ими, по ихъ разсказамъ, отъ живущихъ къ сѣверу маренди. Олово, какъ извѣстно, металлъ довольно рѣдкій, и ученые не разъ поднимали вопросъ, откуда Финикіяне, греки и римляне доставали его для своихъ бронзовыхъ издѣлій. Извѣстными до сихъ поръ мѣстами его добыванія были малайскія страны, Англія, сѣверный Китай и Рудныя горы, сюда теперь Ливингстонъ присоединяетъ внутреннюю Африку. Нуждаясь въ оловѣ точно также какъ въ шелкѣ и пряностяхъ, древніе искали его всюду и брали, гдѣ могли на востокѣ, на западѣ, очень можетъ быть, что благодари караванной торговлѣ, африканское олово шло къ Финикіянамъ, посѣщавшимъ и Красное море и восточную Африку.
На слѣдующій день Ливингстонъ опять прибылъ къ Замбези противъ маленькаго острова Чиломбе, лежащаго среди спокойно текущей въ этомъ мѣстѣ рѣки и служащаго резиденціей начальника Сипамане, который принялъ гостей очень ласково и продалъ имъ двѣ лодки, чтобы спуститься по Замбези; остальныя три, нужныя ему самому, онъ далъ только до ближайшей деревни. Ливингстонъ хвалитъ Синамапе, Чапманъ, напротивъ, также встрѣтившійся съ нимъ на Замбези, очень недружелюбію отзывается объ этомъ вассалѣ Секелету: «я нашелъ въ немъ, говоритъ онъ, низкопоклоннически вѣжливаго человѣка лѣтъ 35; лицо его носило слѣды куренья льна или хашиша».
Въ лодкахъ, данныхъ Синамане и нѣкоторыхъ другихъ, купленныхъ у начальника острова Мозанга, путешественники понеслись внизъ по Замбези, берега которой въ нижнихъ частяхъ изобиловали животными; тамъ показывались и прекрасные хохлатые журавли, называемые по ихъ крику «мавангъ», и многочисленные стаи гусей съ шпорами на крыльяхъ, а также египетскихъ гусей, и цѣлыя тысячи пчелоѣдовъ, вьющихъ гнѣзда въ прибрежныхъ пещерахъ. Эта красногрудая порода, садясь цѣлыми стаями на деревья, придаетъ имъ такой видъ, какъ будто они покрыты красными листьями. Въ болотистыхъ мѣстахъ Замбези встрѣчаются другія породы птицъ: тамъ на берегу или на избранныхъ деревьяхъ отдыхаютъ стаи корморановъ или плотусовъ, съ любопытствомъ вытягивающихъ своя змѣинообразныя шеи, чтобы взглянуть на проѣзжающія мимо лодки. Прекрасныя цапли (herodias bubul eus), кажущіяся во время сидѣнія желтыми, а на лѣту бѣлыми, заслышавши шумъ веселъ, спѣшатъ удалиться и часто выдаютъ убѣжище буйволовъ и слоновъ, потому что обыкновенно летаютъ надъ ними. Утки сорири (dendrocygnapersonata), также очень часто попадающіяся, принадлежать къ ночнымъ птицамъ и проводятъ цѣлый день въ раздумья на берегу болота. Тутъ же надъ водой снуютъ пеликаны, высматривая себѣ добычу между рыбами, а скопусъ (scopus ambretta) и большія цапли или серьезные марабу важно прогуливаются по топямъ. Сотни липопголо (anastomus ramelligerus) поднимаются изъ камыша или изъ небольшихъ кустовъ, гдѣ расположены ихъ колоніи, и кружатся и носятся въ воздухѣ. Прелестные маленькіе красные и желтые ткачи (ploceidae), напоминающіе бабочекъ, шныряютъ въ травѣ или высовываютъ свои мордочки въ отверстіе ихъ висячихъ гнѣздъ. Жилища ихъ имѣютъ видъ крышъ, и честь постройки принадлежитъ самцамъ, эти крыши или навѣсы нерѣдко разрушаются ревнивыми самками, но за что именно путешественникамъ не удалось узнать. По вечерамъ маленькіе соколы (егуtropus vespertinus) отправляются подстерегать саранчу и другихъ насѣкомыхъ, а ринхопсъ, (rhynchops), отличающійся особеннымъ устройствомъ клюва, нижняя часть котораго длиннѣе верхней, отыскиваетъ себѣ пищу подъ водой.
12 октября путешественники прошли дикую и холмистую мѣстность, поросшую великолѣпными лѣсами, но очень слабо заселенную. Преобладающія деревья здѣсь были колючія акаціи. Жители сначала боялись бѣлухъ и бѣгали, при видѣ ихъ, съ копьями по берегу; но тѣ скоро такъ расположили ихъ къ себѣ, что они вступили съ ними въ мѣновую торговлю. Подъ тѣнистыми деревьями на песчаныхъ мѣстахъ сновали мравольвы даже тамъ, гдѣ не было муравьевъ. Эти терпѣливыя животныя постоянно были на сторожѣ и въ это время положительно не имѣли отдыху, потому что не успѣвали они вычистить свои норы, какъ ихъ опять заносило пескомъ, который имъ снова приходилось выбрасывать.
При низкой водѣ въ Замбези можно было замѣтить нѣсколько быстринъ, но въ половодье онѣ вѣроятно изчезаютъ. Сначала маленькая флотилія подвигалась благополучно, но у Карибы Замбези чрезвычайно съуживается и плаваніе сдѣлалось до такой степени затруднительно, что они пробрались черезъ опасное мѣсто только благодаря искусству гребцовъ. Въ самой узкой части путешественники замѣтили штукъ тридцать бегемотовъ, пріютившихся за вдающейся въ рѣку косой и спокойно плескавшихся въ водѣ. Нѣкоторые изъ нихъ вплыли въ фарватеръ и испуганные гребцы не рѣшались идти мимо ихъ, говоря, въ стадѣ находится одно очень злое животное, которое съ какою то злобною радостью опрокидываетъ лодки. Хотя можно довольно легко было перестрѣлять все стадо, но Ливингстонъ, вообще не любившій безполезнаго кровопролитія, нашелъ достаточнымъ убить одного звѣря; другіе сами убрались прочь. Замѣтимъ кстати, что пуля, попавшая въ черепъ бегемота, отскакиваетъ назадъ и причиняетъ этому колоссу очень мало вреда.
Плывущихъ окликнулъ съ берега одинъ туземецъ, спрашивая, не поручатъ ли они ему помолиться богамъ Кариба, чтобы имъ благополучно пробраться по быстринамъ, прибавляя, что, въ противномъ случаѣ, ихъ ожидаетъ неминуемая гибель, потому что никто здѣсь не рискуетъ отправляться туда, не обратившись къ рѣчному колдуну и не заплативши ему за груды. Предложеніе его конечно было отвергнуто и путешественники и безъ его молитвъ счастливо выбрались изъ опасности. За застрѣленнымъ бегемотомъ дикари бросились въ погоню и плыли слѣдомъ, пока не настигли его ниже на цѣломъ часу пути, привязали его къ утесу и дождались лодокъ. Такъ какъ благодаря водовороту здѣсь пристать къ берегу было неудобно, то они привязали его къ канату, намѣреваясь дотащить до болѣе удобнаго мѣста, но тутъ крокодилы такъ обступили животное и такъ теребили его, что пришлось спуститься съ нимъ дальше.
Между Карибою и устьемъ Кафуэ страна кишѣла животными. Одинъ тамошній начальникъ жаловался, что слоны страшно опустошаютъ его хлопчатобумажныя плантаціи, а разъ ночью путешественникамъ не далъ заснуть ревущій левъ, который былъ такъ голоденъ, что набросился даже на полусгнившаго буйвола. Сильная засуха пригнала всѣхъ звѣрей къ рѣкѣ: правый берегъ особенно былъ покрытъ стаями болотныхъ козловъ, антилопъ, куду, буйволовъ, кабановъ, лосей, зебръ и обезьянъ. Изъ птицъ здѣсь показывались цесарки и франколины, (что-то въ родѣ рябчиковъ), а также миріады горлицъ. Встрѣчались тамъ слѣды слоновъ и носороговъ, и конечно не было недостатка въ бегемотахъ; между послѣдними особенно выдавалось одно бѣлое животное, привлекавшее всеобщее вниманіе, потому что туземцы никогда не видѣли такого звѣря прежде. Впрочемъ, онъ былъ скорѣе пепельнаго цвѣта, напоминающій цвѣтъ кожи альбиносовъ, встрѣчавшихся въ деревняхъ ниже Каримбы. При этомъ свѣтлая кожа ихъ составляла рѣзкую противуположность съ темнокожими людьми и производила очень странное впечатлѣніе. Между пресмыкающимися путешественникамъ бросились въ глаза родственныя крокодиламъ, маленькія граціозныя ящерицы съ красными и голубыми хвостами, шмыгающія по утесамъ и истребляющія множество бѣлыхъ муравьевъ.
Скоро промелькнуло устье Кафуэ и 29 октября показались горы Мбурумма, окаймляющія Замбези и образующія быстрины Каривуа. При переходѣ черезъ Каривуа гребцы оказали замѣчательное присутствіе духа. Видя, что одна лодка наполнилась водой, двое изъ сидѣвшихъ въ ней, тотчасъ выпрыгнули вонъ, чтобы облегчить ее и «спасти бѣлаго чѣловѣка». Мало того они заставили одного батона, неумѣвшаго плавать, послѣдовать его примѣру, и мигомъ привели опять все въ порядокъ и спасли вещи, но послѣднія однако такъ промокли, что ихъ пришлось уложить вновь.
1 ноября путешественники достигли Цумбо при устьѣ Луангва. Покрытая мѣстами pistia stratiotes, рѣка здѣсь была такъ мелководна, что ее легко было перейти въ бродъ. Затѣмъ передъ ними развернулась плодородная Чикова и зашумѣли Кебрабаза. Такъ какъ вода была низка, то они попытались пробраться черезъ быстрины; но здѣсь то, и ожидала ихъ бѣда. Лодка, гдѣ былъ Д-ръ Киркъ, ударилась объ одинъ изъ утесовъ, разбилась и къ счастію, за исключеніемъ людей, все, что было въ ней: хронометръ, барометръ, а самое главное и невозвратимое — записки и ботаническіе рисунки Кирка — пошли ко дну.
Боясь подвергнуться еще чему нибудь прдобному, они попытались было идти пѣшкомъ; но довольно было одного дня пути по раскаленнымъ береговымъ утесамъ и жгучему песку, чтобы заставить струсившихъ носильщиковъ снова вернуться къ лодкамъ. Послѣ 6 мѣсячнаго отсутствія Ливингстонъ опять прибылъ 23 ноября въ Тете, гдѣ нашелъ двухъ оставленныхъ имъ при пароходѣ матросовъ въ добромъ здравіи.
Чтобы выждать когда вода въ Замбези поднимется, онъ остался въ Тете до 3 декабря, затѣмъ сѣлъ на Ма-Робертъ и отправился къ устью Конгоне. На этотъ разъ задача опять предстояла не легкая, и бѣдные путешественники не знали, что дѣлать, чтобы удержать никуда негодящееся судно на водѣ. Каждый день на немъ открывалась новая течь, насосы перепортились, палуба изломалась и, за исключеніемъ каюты, все было подъ водой. Наконецъ 21 декабря несчастный пароходъ сѣлъ на мель, и нечего было думать о его спасеніи. Вода, и прежде захватывавшая его, начала подниматься въ немъ такъ быстро, что на другое утро виднѣлись только верхушки мачтъ. За неимѣніемъ лучшаго, пассажиры его пересѣли въ лодки и такимъ образомъ 4 января 1861 года прибыли въ Конгоне и, въ ожиданіи корабля, остановились въ таможнѣ, читая отъ скуки газеты за прошлые годы.
Университетская миссія. Торговля невольниками на восточномъ берегу. Второе путешествіе къ озеру Ніассѣ.
правитьСудя объ Африкѣ только по ея географическому положенію, мы, пожалуй, могли бы считать ее за самую важную часть свѣта. Въ самомъ дѣлѣ, если принять Атлантическій и Тихій океаны за одно громадное водовмѣстилище, то Африка будетъ огромнымъ островомъ, брошеннымъ среди его и, повидимому, должна служить посредницею между остальными континентами. Но на дѣлѣ оказывается совсѣмъ другое: за исключеніемъ сѣверовосточнаго угла ея, т. е. Египта, гдѣ возникла одна изъ самыхъ древнихъ цивилизацій, и сѣвернаго ея прибрежья по Средиземному морю, гдѣ чужеземные колонисты основали могущественное царство — въ остальной Африкѣ съ древнѣйшихъ временъ царствуетъ самое глубокое невѣжество. Въ широкой тропической полосѣ мы не находимъ ни одного народа, достигшаго какого бы то ни было значенія; весь материкъ раздѣленъ между множествомъ мелкихъ племенъ до такой степени дикихъ, что самое высокое понятіе ихъ о войнѣ заключается въ удачномъ разбойническомъ набѣгѣ за невольниками, а торговля — есть только другой видъ торга невольниками. Какая же причина, что предпріимчивые и энергическіе европейцы, заселившіе Америку и Австралію и распространившіе свое владычество на большую часть Азіи, вмѣсто того, чтобы покупать у африканцевъ рабовъ, сами не поселились между ними. Къ несчастію отвѣтить на этотъ вопросъ слишкомъ легко. Безчисленныя могилы европейцевъ, длинными рядами тянущіяся вдоль тропическаго берега Африки и пріютившія кости тысячи бѣлыхъ, — несчастный исходъ многочисленныхъ отважныхъ экспедицій и наконецъ сложившаяся на Гвинейскомъ берегу пословица, что «черные дѣлаютъ себѣ флейты изъ костей миссіонеровъ» слишкомъ краснорѣчиво говорятъ о себѣ.
Возвратившись изъ своего знаменитаго путешествія въ 1857 году, Ливингстонъ началъ хлопотать объ учрежденіи, кромѣ вышеупомянутой миссіи у макололовъ, имѣвшей такой плачевный конецъ, еще другой станціи въ юговосточной Африкѣ. По его мнѣнію вышеписанныя высоты Манганджа на верхней Шире представляли прекрасное, богатое поле для миссіонерской дѣятельности. Туземцы показались ему трудолюбивымъ, промышленнымъ и добрымъ народомъ, климатъ здоровымъ, свѣжимъ, и даже лихорадки не опаснѣе, чѣмъ у насъ обыкновенная простуда. Кромѣ того, за исключеніемъ небольшаго мѣстечка (у водопада Мурчисона), все это лежало на водномъ пути. Наконецъ, онъ льстилъ себя надеждой, что нашелъ средство противъ самыхъ сильныхъ припадковъ лихорадки. Эта надежда оказалась очень обманчивой.
Въ Англіи, кромѣ большой партіи, очень ревностно хлопотавшей объ устройствѣ и распространеніи миссіи, предложеніе его нашло себѣ многочисленныхъ сторонинковъ. Между прочимъ дѣлу этому рѣшились содѣйствовать оба университета: Кембриджскій и Оксфордскій.
Такимъ образомъ состоялась университетская миссія. Въ октябрѣ 1860 года члены ея были посвящены въ Кентербюрійскомъ соборѣ и затѣмъ отправились въ Капштатъ. Имъ поручено было «основать въ центральной Африкѣ станцію, которая могла бы служить средоточіемъ цивилизаціи, постараться распространить истинную вѣру, создать тамъ торговлю, поощрить земледѣліе и уничтожить торгъ невольниками». Согласно съ этимъ полудуховнымъ, полусвѣтскимъ характеромъ миссіи, она состояла не только изъ духовныхъ, но и изъ свѣтскихъ лицъ. Новопосвященный епископъ Маккензи, бывшій архидіакономъ въ Наталѣ, назначенъ былъ главою ея и получилъ четырехъ духовныхъ помощниковъ: Проктора, Скудамора, Буррупа и Роулея и двухъ свѣтскихъ: Веллера и врача Диккинсона. Кромѣ того въ Капштадтѣ сюда присоединилось нѣсколько художниковъ и нѣсколько крещеныхъ африканцевъ. Отсюда они, полные надеждъ, отправились на пароходѣ къ устью Замбези; но огромный валъ, заграждающій входъ въ нее и сильный прибой пѣнящихся волнъ съ перваго раза убилъ въ нихъ надежду, чтобы она когда-нибудь могла сдѣлаться торговымъ путемъ внутрь страны. Мнѣніе это покажется намъ еще основательнѣе, если мы припомнимъ нездоровый климатъ ея береговъ, особенно устьевъ, ея быстрины и водопады и наконецъ частое весьма низкое стояніе воды.
31 января 1861 года изъ Англіи прибылъ наконецъ давно ожидаемый Ливингстономъ пароходъ «Піонеръ» и бросилъ якорь у вала; но благодаря бурямъ до 4 февраля не могъ войти въ Замбези. Тамъ стояло два военныхъ парохода, незадолго передъ тѣмъ привезшихъ членовъ университетской миссіи. Узнавъ теперь лучше страну, Ливингстонъ нарочно пожелалъ увидѣться съ ними и посовѣтовалъ Маккензи не ѣхать по Замбези, а постараться пробраться внутрь по рѣкѣ Руфумѣ, впадающей нѣсколько сѣвернѣе, подъ 10° 30' южной широты. Совѣтъ этотъ онъ подкрѣплялъ вопервыхъ тѣмъ, что португальцы очень косо смотрятъ на поселенія англичанъ въ ихъ области и распространеніе англійскаго вліянія, Руфума же представляла ту выгоду, что лежала внѣ береговыхъ владѣній, на которыя они имѣютъ претензію. Затѣмъ время это было какъ разъ самое нездоровое и, благодаря лихорадкамъ, плаваніе по Замбези очень опасно; наконецъ онъ упомянулъ и о томъ, что доставить вещи сухимъ путемъ въ горную страну у Шире чрезвычайно трудно чѣмъ болѣе, что туземцы всѣ находились въ открытомъ возстаніи.
Епископъ Маккензи и его спутники, горя желаніемъ какъ можно скорѣе приняться за дѣло, довольно неохотно слушали его доводы, но однако поддались его убѣжденіямъ и 25 февраля бросили якорь въ устьѣ рѣки Руфумы, представляющей, въ противоположность прочимъ африканскимъ водамъ, прекрасный заливъ безъ мелей. Тамъ они занялись рубкой дровъ для топлива и остались въ устьѣ до 11 марта, а между тѣмъ вода спала на 4 или на 5 футовъ. Берега нижнихъ частей Руфумы гораздо живописнѣе, чѣмъ Замбези; окаймляющія ее горы видны уже съ моря и покрыты значительными лѣсами чернаго дерева, мангровъ же почти нѣтъ болѣе. Жителей попадалось мало, да и тѣ были большею частію арабы. Теченіе въ Руфумѣ также быстро, какъ въ Замбези, но масса воды въ ней несравненно меньше, притомъ она теперь постоянно убывала. Чѣмъ дальше, тѣмъ труднѣе становилось плаваніе и наконецъ, послѣ десяти дневныхъ напрасныхъ усилій, видя, что все чаще и чаще встрѣчающіяся мели не пропустятъ далѣе, путешественники рѣшили вернуться назадъ. Такъ, говоритъ Роулей, кончилась наша первая попытка подняться по Руфумѣ. Но не смотря на это разочарованіе новость положенія великолѣпный климатъ, дивная мѣстность, незнакомые звѣри и дружеское обращеніе встрѣчавшихся туземцевъ, дѣлали жизнь нашу очень пріятной. О болѣзняхъ побыло и рѣчи, и разсказы о губительномъ климатѣ африканскихъ рѣкъ казались намъ просто сказкою, никогда я себя не чувствовалъ такъ хорошо, никогда не имѣлъ такого аппетита, какъ здѣсь. Но къ несчастію обратная сторона медали не замедлила дать себя знать, впрочемъ отчасти благодаря ихъ собственной винѣ. Вопервыхъ въ въ устьѣ рѣки было выбрано очень нехорошее мѣсто для стоянки на якорѣ, такое мѣсто, куда морскіе вѣтры достигаютъ, пройдя по поросшимъ манграми болотамъ, а вода, употребляемая для питья, заражена разлагающимися растительными остатками. И вотъ, исключая Роулея, скоро всѣ европейцы заболѣли и хотя никто не умеръ, но всѣ они получили первый толчекъ, оставившій въ организмѣ зародышъ недалекой смерти. Ливингстонъ говоритъ также, что кромѣ того, черная пыль распространяла въ воздухѣ міазмы, поддерживавшія болѣзнь болѣе года.
Однимъ словомъ; нужно было во что бы то ни стало бѣжать изъ этой зачумленной мѣстности, потому лишь только поправилось такое число людей, которое было необходимо для управленія пароходомъ, путешественники рѣшились отправиться на Коморнскіе острова. По разсказамъ Роулей, поведеніе епископа во время переѣзда было очень сгранное и, по крайней мѣрѣ по нашимъ понятіямъ, совсѣмъ не соотвѣтствовало его духовному саную Вообще онъ по характеру своему принадлежалъ скорѣе среднимъ вѣкамъ: это быль полувоинъ, полусвященникъ, и своей несдержанностію и безтактностію не мало содѣйствовалъ погибели университетской миссіи. За то съ другой стороны, во время труднаго плаванія по Руфумѣ, онъ исполнялъ всевозможныя работы на лодкахъ, вытаскивалъ якори такъ ловко, какъ будто былъ рожденъ для этого, не гнушался ни чѣмъ и сдѣлался предметомъ удивленія и уваженія всѣхъ матросовъ. На пути въ Коморо, напримѣръ заболѣлъ кочегаръ, епископъ тотчасъ заступилъ его мѣсто и, по словамъ того же миссіонера, выходилъ черный, какъ трубочистъ, изъ машинной камеры, гдѣ сидѣлъ и топилъ нѣсколько часовъ сряду.
Группа Коморнскихъ острововъ состоитъ изъ 4 большихъ и многихъ маленькихъ островковъ — и лежитъ въ сѣверной части Мозамбикскаго канала между сѣверной оконечностью Мадагаскара, и восточнымъ берегомъ Африки. Они вулканическаго происхожденія и окружены коралловыми рифами. Жаръ на нихъ умѣряется морскими вѣтрами; почва плодородна и производитъ корабельный лѣсъ, арековые орѣхи, рисъ, медъ, воскъ, а главное — сахарный тростникъ. Самый значительный островъ Большой Коморо; корабли же чаще всего пристаютъ къ Іоанну (Анжуанъ, Нцуона, Гипцуанъ), славящемуся отличнымъ рейдомъ; далѣе Майотта принадлежитъ Франціи, присвоившей себѣ покровительство и надъ четвертымъ островомъ — Малой Moгильей (Могели). Португальскіе мореплаватели, открывшіе Коморо въ XVI столѣтіи, нашли на нихъ черное населеніе, признававшее власть магометанскихъ арабовъ. По прибытіи португальцевъ султанъ этой группы бѣжалъ отъ нихъ на Майотту и выстроилъ тамъ городъ, остатки котораго существуютъ и теперь. Вскорѣ послѣ того туда же прибыли секалавы съ западнаго берега Мадагаскара; а потомъ съ материка одинъ изъ арабскій начальникъ племени Суахели, Магометъ-Бенъ-Апсеа, покорилъ Большой Коморо, Іоанна и Могилью, женился на дочери султана Майотты и сдѣлался здѣсь повелителемъ. Впослѣдствіи французы вмѣшались въ происходившія на послѣднемъ островѣ распри и овладѣли имъ въ 1843 году.
Могилья, лежащій на югъ отъ Большого Комора, сохраняетъ еще нѣкоторую независимость подъ верховною властью султанши Дшумбе Сули. Ночью вулканическій огненный столбъ, носящійся надъ нимъ, видѣнъ очень издалека. Подъѣхавъ ближе, вы видите передъ собой весьма красивый зеленый островъ, живописно осѣненный кокосовыми пальмами, между которыми кой-гдѣ поднимаются гигантскіе боабабы. Весь онъ перерѣзанъ пѣшеходными дорожками, съ горъ низвергаются чистые быстрые потоки, вѣющіе свѣжестью и прохладою. Султанша, коричневаго цвѣта кожи, имѣла въ дѣтствѣ французскую гувернантку и получила европейское образованіе Трое молодыхъ флотскихъ офицеровъ очень желали на ней жениться, потому что, она, говорятъ, была хороша собой и считалась умной. Но Дшумбе Сули рѣшила иначе и поручила начальникамъ острова отыскать ей мужа. Тѣ привезли ей съ Занзибара одного араба изъ хорошей фамиліи, она вышла за него замужъ и, по его просьбѣ, приняла исламъ. Теперь она живетъ въ дворцѣ, соотвѣтствующемъ величиною ея владѣніямъ, т. е. маленькомъ домикѣ съ двумя открытыми залами въ мавританскомъ вкусѣ; передъ дворцомъ дворъ, гдѣ поставлены пушки и стоятъ на стражѣ черные босоногіе воины, одѣтые въ бѣлые панталоны, красныя англійскія куртки и имѣющія на головѣ, вмѣсто чако, красныя епископскія митры.
Прибывъ сюда, Ливингстонъ постарался познакомиться съ островомъ и нашелъ здѣсь нѣсколько магометанскихъ мечетей и школъ, гдѣ мальчики и дѣвочки учились читать коранъ; школьный учитель сказалъ, что ему платятъ съ каждаго за ученіе по 10 долларовъ и прибавилъ, что самые понятливые выучиваются въ полгода, а съ тупыми ему приходится мучиться по нѣскольку лѣтъ. Затѣмъ докторъ посѣтилъ островъ Іоанна и, затѣмъ снова отправился къ Замбези, куда и прибылъ на 7-й день.
«Піонеръ» оказался какъ нельзя лучше полезнымъ пароходомъ, приспособленнымъ для всѣхъ цѣлей экспедиціи, кромѣ самой главной; а именно, онъ сидѣлъ на пять футовъ въ водѣ и потому не годился для верхняго теченія Шире. Это было тімъ досаднѣе, что, если бы онъ погружался въ воду не болѣе трехъ футовъ, съ нимъ бы можно было пробраться всюду; но теперь пароходъ то и дѣло садился на мель, и одинъ разъ двѣ недѣли просидѣлъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ недоставало какихъ нибудь трехъ дюймовъ глубины, чтобы ему можно было плыть. На возвратномъ пути изъ Коморо путешественники опять заболѣли лихорадкой. Вотъ какъ Роулей описываетъ одинъ, очень легкій пароксизмъ: «Меня сначала бросило въ жаръ, потомъ я началъ дрожать отъ холода, затѣмъ впалъ въ бредъ и долженъ былъ собрать всѣ силы, чтобы не говорить вздору. При этомъ особенно мучительно было сильное возбужденіе мозга».
Между тѣмъ пароходъ вступалъ въ Шире. Въ южномъ полушаріи въ это время стояла зима и жары были не такъ сильны, но все-таки разница утромъ и полднемъ была очень значительна (отъ 14 до 16 градусовъ Цельзія) и почти ни одинъ изъ путешественниковъ не уберегся отъ лихорадки. Піонеръ подвигался медленно тѣмъ болѣе, что ему не разъ пришлось выгружаться. Матросы работали какъ каторжные и почти не имѣли никакого развлеченія. «Единственное удовольствіе, говоритъ Роулей, доставляли намъ бегемоты, при этомъ иногда очень некстати. Такъ разъ въ воскресенье у насъ шла обѣдня. Между тѣмъ уже ночью я все время слышалъ, какъ одно изъ этихъ животныхъ возилось около парового судна; поутру оно смѣло подплыло къ намъ, какъ будто понимая, что въ воскресенье ему не угрожаетъ опасности. Лишь только началась служба и воцарилась тишина, какъ бегемотъ вдругъ приблизился къ самому пароходу и, что есть силы заревѣлъ намъ вѣроятно что-то въ родѣ привѣтствія, окончившагося страшнымъ ха, ха, ха. Епископъ, говорившій проповѣдь, остановился, а матросы едва, едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Другой разъ ихъ позабавилъ министръ одного начальника (рундо) по имени Чимбели. Въ отсутствіи перваго у Чимбели, неисправимаго нюхателя табаку, вышелъ весь табакъ. Что дѣлать? а нюхать очень хочется. Тогда Прокторъ предложилъ ему свою табатерку. Тотъ съ радостью набросился на нее и не успѣлъ взять одной щепотки и поднести ее къ носу, какъ лицо его просіяло; за первой пошла вторая и третья и т. д. Его примѣру скоро послѣдовали его товарищи, которые также напичкали свои носы и до того повеселѣли, что вернувшійся начальникъ не узналъ своихъ людей и не могъ понять причины ихъ веселости. Но увидя табакъ и онъ оказался не въ силахъ противостоять искушенію испытать его удивительную силу и, подобно своему министру, забылъ даже собственный высокій санъ.
Въ началѣ іюля Піонеръ достигъ деревни Шимбизи, гдѣ получилъ непріятное извѣстіе, что въ странѣ вспыхнуло общее волненіе, потому что воинственные аявы напали на манганджей, пожгли ихъ деревни и взяли въ плѣнъ все, что могли захватить. 15 іюля наконецъ они отправились въ горную страну, чтобы отыскать подходящее мѣсто для учрежденія миссіи. Нѣсколько дней спустя одинъ начальникъ, по имени Мбаме, сообщилъ имъ, что не вдалекѣ оттуда остановился отправляющійся въ Тете караванъ невольниковъ. „Освободить несчастныхъ или нѣтъ?“ спрашивали себя наши путешественники. Какъ ни похвально было желаніе вырвать бѣдняковъ изъ ихъ ужаснаго положенія, однако поступокъ этотъ былъ очень необдуманъ, потому что онъ возбуждалъ противъ европейцевъ всю Африку и очень вредилъ ихъ цѣли. Кромѣ того въ Тете оставалось много ихъ вещей, которыя могли быть захвачены въ возмездіе. Но желаніе возвратить свободу плѣннымъ взяло верхъ надъ другими соображеніями. Между тѣмъ караванъ скованныхъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей скоро показался въ виду, медленно спускаясь въ долину, гдѣ лежала деревня Мбаме. Вооруженные ружьями, шли по бокамъ, въ срединѣ и въ концѣ черные погонщики; нѣкоторые изъ нихъ трубили въ длинные оловянные рога, какъ будто гордясь своимъ благороднымъ занятіемъ. Увидя англичанъ, они смутились и сломя голову бросились бѣжать въ лѣсъ, такъ что только и видны были ихъ красныя шапки, да подошвы. При караванѣ остался одинъ предводитель, въ которомъ Ливингстонъ узналъ одного изъ невольниковъ комменданта въ Тете. На вопросъ, какъ онъ досталъ свой товаръ, онъ отвѣчалъ, что купилъ; но сами плѣнные увѣряли что они были захвачены во время войны, при этомъ бѣдняки становились на колѣни и, въ знакъ благодарности за участіе, били руками. Путешественники вынули ножи и проворно перерѣзали веревки, связывавшія женщинъ и дѣтей; освободить мужчинъ оказалось труднѣе, такъ какъ имъ на шеи надѣты были рогатки отъ 6 до 7 футовъ длиною, къ счастію въ багажѣ епископа нашлась пила, ею и распилили ненавистное и мучительное орудіе. Женщины, услыша, что они могутъ взять муку, которую несли, и приготовить себѣ и дѣтямъ завтракъ, едва могли вѣрить ушамъ. Поднялась живая болтовня, затѣмъ они весело принялись за дѣло и сварили себѣ обѣдъ надъ огнемъ, разведеннымъ изъ перепиленныхъ рогатокъ, такъ долго мучившихъ ихъ мужей. Между дѣтьми нѣкоторымъ было лѣтъ 5, другимъ и того меньше. Одинъ маленькій мальчикъ подошелъ къ бѣлымъ и сказалъ: „что это значитъ, тѣ связали насъ и морили голодомъ, вы разрѣзали наши веревки и даете намъ ѣсть? что вы за люди, откуда вы?“ Двѣ женщины нѣсколько дней тому назадъ были ранены за то, что пытались было убѣжать; другая, доведенная до отчаянія, разбила черепъ своему ребенку, потому что была не въ силахъ нести и его и тяжелую ношу; одинъ мужчина, упавшій отъ изнеможенія, отправленъ былъ топоромъ на тотъ свѣтъ. Между тѣмъ, повидимому, собственный интересъ долженъ бы былъ заставить работорговцевъ не допускать бѣдныхъ негровъ до самоубійства; но этотъ ужасный промыселъ до такой степени отупляетъ ихъ и дѣлаетъ безчувственными, что кровожадность беретъ верхъ даже надъ выгодой.
Епископъ Маккензи не присутствовалъ при этой сценѣ; онъ въ это время купался въ недалекой рѣчкѣ. Возвратившись и узнавъ въ чемъ дѣло, онъ безусловно одобрилъ случившееся. „Логика должна молчать, когда дѣло идетъ о спасеніи людей“, замѣчаетъ по этому поводу Ливингстонъ. Всего освобождено было 48 человѣкъ большею частію женщинъ и дѣтей. Когда имъ сказали, что они свободны и могутъ идти домой или остаться при караванѣ, они всѣ предпочли послѣднее.
Тогда пылкій епископъ рѣшилъ составить изъ нихъ ядро своей будущей миссіи и крестить ихъ. Положивъ такимъ образомъ начало освобожденію и основываясь на томъ, что не слѣдуетъ дѣлать дѣла вполовину, они освободили еще много невольниковъ и наконецъ просто-напросто начали охотиться на работорговцевъ; даже поймали двухъ изъ нихъ, но они скоро убѣжали. Въ самое короткое время они отбили еще 64 человѣка, примкнувшихъ также къ нимъ и, благодаря этому обстоятельству, должны были доставлять одежду и пропитаніе на 148 человѣкъ, не считая своихъ.
Горная страна, гдѣ намѣревался поселиться Маккензи, принадлежала начальнику манганджей по имени Шигунда, жившему въ Магомеро. Онъ принялъ гостей ласково и открыто объявилъ, что у него достаточно мѣста для нихъ, и что онъ будетъ очень радъ имѣть бѣлыхъ сосѣдями. Это дружеское обращеніе и предупредительностъ сдѣлали такое пріятное впечатлѣніе на епископа, что онъ рѣшился не розыскивать далѣе, а поселиться тутъ тѣмъ болѣе, что ему хотѣлось устроиться скорѣе около Ніассы или Руфумы, чѣмъ у Шире, на которую изъявляли свои претензіи португальцы. Кромѣ того онъ разсчитывалъ имѣть въ Магомеро болѣе возможности защитить манганджей отъ вторженія аявовъ. Въ дальнѣйшемъ описаніи мы разскажемъ, какой оборотъ приняли здѣсь дѣла и какой печальный конецъ ожидалъ университетскую миссію.
Среди всего этого вдругъ поутру 22 іюля Ливингстонъ получилъ извѣстіе, что аявы вторгнулись въ сосѣднюю деревню и зажгли ее. Раздумывать было некогда и вотъ, оставивъ освобожденныхъ невольниковъ, онъ съ бѣлыми отправился на встрѣчу врагу, чтобы, если можно, вступить съ нимъ въ переговоры. Дорогу найти было не трудно: она вся была покрыта бѣгущими манганджами, побросавшими все свое имущество и захватившими только немного зернового хлѣба, чтобы не умереть съ голоду. Два года тому назадъ путешественники нашли здѣсь мирное народонаселеніе, спокойно обработывавшее земли или уютно сидѣвшее за незатѣйливыми ткацкими станками и представлявшаго такую картину мира и довольства, что эти горячіе патріоты дали этому мѣстечку, въ память дорогого отечества, имя холмистаго Пэсля (Пэсли промышленный городъ, недалеко отъ Гласго) Теперь все измѣнялось: передъ ними тянулись длинные ряды полей, которыя давно было пора, но некому жать, потому что все, что могло спастись, обратилось въ бѣгство. Деревни были пусты и представляли группы сожженныхъ хижинъ, разбросаннаго хлѣба, не служившаго ни побѣдителялъ, ни побѣжденнымъ. Однимъ словомъ, передъ ними была печальная, чисто африканская картина, повторяющаяся, по разсказамъ путешественниковъ, на каждомъ шагу въ этой части свѣта и у озера Чадъ, о которомъ говоритъ Бартъ, и на верхнемъ Нигерѣ, гдѣ тоже самое видѣлъ Мунго-Паркъ, и во всей обширной области источниковъ Нила, гдѣ это ужасное анархическое состояніе вошло въ норму.
Около двухъ часовъ пополудни вдругъ раздался побѣдоносный крикъ, прерываемый воплями женщинъ манганжей, оплакивавшихъ убитыхъ, и показался дымъ горѣвшей деревни. Епископъ собраль своихъ людей, всѣ стали на колѣни и принесли горячую молитву Богу Не успѣли они еще подняться, какъ огромная толпа аявскихъ воиновъ, таща плѣнныхъ, показалась изъ за холма. Начальникъ пошелъ было на встрѣчу бѣлымъ и, чтобы лучше разглядѣть непріятеля, сталъ на кучу термитовъ. Но когда европейцы закричали ему, что желаютъ переговоровъ, онъ, вмѣсто отвѣта, громкимъ крикомъ: „иконго, иконго! — война, война“, убѣжалъ прочь. Часть плѣнныхъ, пользуясь суматохой, побросала ноши и убѣжала въ горы, а большинство вооруженныхъ аявовъ ударило на бѣлыхъ, защищавшихся за утесомъ и высокой травой, и окружило послѣднихъ. Напрасно тѣ протестовали, увѣряя, что пришли не драться, а вступить въ переговоры, аявы не хотѣли ничего и слышать, ссылаясь на вызывающій будто-бы крикъ, раздавшійся при ихъ приближеніи изъ среды спутниковъ Ливингстона. Ободренные своими успѣхами и разсчитывая безъ труда уничтожить эту маленькую горсть людей, дикари разгорячились, начали стрѣлять своими отравленными стрѣлами, направляя ихъ приблизительно на 100 футовъ вверхъ, и ранили одного изъ африканцевъ, сопровождавшихъ миссіонеровъ. Между тѣмъ послѣдніе медленно подвигались къ склону холма, а кровожадные аявы, дѣлаясь все смѣлѣе, тѣснили ихъ болѣе и болѣе, думая, что тѣ отступаютъ изъ страха. Нѣдоторые, прыгая и скача, подбѣжали къ европейцамъ на разстояніе не болѣе 50 шаговъ, другіе забѣгали, стараясь отрѣзать имъ дорогу, а нѣкоторые другіе, довольные полученной добычей, удалялись съ наловленными женщинами во-свояси. Наконецъ, четверо вооруженныхъ ружьями принялись стрѣлять. Дѣлать было нечего; принужденные защищаться, путешественники дали залпъ — и такъ озадачили непріятеля, что они повернувъ тылъ, пустились бѣжать за холмъ, угрожая бѣлымъ умертвить ихъ ночью. Во время суматохи только двоимъ плѣннымъ удалось еще спастись. Послѣ этой стычки усталые и измученные европейцы возвратились въ деревню, оставленную поутру. Здѣсь Ливингстонъ въ первый разъ участвовалъ въ открытомъ сраженія съ дикарями, да и то только крайняя необходимость заставила его прибѣгнуть къ оружію.
Но горячему епископу Маккензи трудно было сдерживать воинственный пылъ, бушевавшій въ его душѣ, и онъ предложилъ отправиться въ погоню за аявами и отнять у нихъ манганджей, которыхъ причислялъ уже къ къ своей духовной паствѣ. За исключеніемъ Ливингстона, всѣ европейцы стали на его сторонѣ, по докторъ настоялъ на своемъ, говоря, что аявы навѣрно найдутъ поддержку въ португальцахъ изъ Тете, между манганджами же небыло никакого согласія, слѣдовательно они не могли оказать ни малѣйшей помощи противъ общаго врага. Затѣмъ Ливингстонъ и его спутники простились съ соотечественниками и, возвратившись на корабль, начали приготовляться ко второй экспедиціи но озеру Міассѣ.
Оставшись одни, миссіонеры выбрали для зтложенія станціи одинъ низкій мысъ, отличавшійся красивымъ мѣстоположеніемъ и покрытый прекрасными тѣнистыми деревьями. Впрочемъ, станція эта должна была быть временной, пока европейцы не познакомились ближе съ страной. Маккензи предался изученію туземнаго языка, Веллеръ взялся руководить постройками, а Скудігморе занялся устройствомъ дѣтскихъ школъ.
Плаваніе по озеру Ніассѣ.
править6 августа 1861 года, вскорѣ по возвращеніи изъ Магомеро, двое братьевъ Ливингстоновъ, докторъ Киркъ, одинъ матросъ и нѣсколько служителей отправились въ четырехвесельной лодкѣ на озеро Ніассу. На пути они наняли туземцевъ, чтобы перенести лодку у водопадовъ Мурчисопа на протяженіи 40 англійскихъ миль, а такъ какъ они предлагали носильщикамъ хорошую плату ситцемъ, то желающихъ нашлось болѣе, чѣмъ было нужно, и за ними поплелась огромная толпа, требовавшая каждый вечеръ платы, хотя и ничего не дѣлала. Лодку несли отъ одной деревни до другой; каждый день старшина селенія назначалъ носильщиковъ, которые всѣ шли очень охотно, конечно, не даромъ. Въ дорогѣ, не смотря на тяжелую ношу, дикари распѣвали и весело болтали и, казалось, нисколько не уставали.
Мѣстность на пути была дикая и утесистая и представляла весьма неплодородную почву, хотя и не было недостатка въ травѣ и лѣсахъ. Иногда между двумя сосѣдними деревнями замѣчалось удивительное различіе. Одна имѣла видъ достатка и дѣятельности, представляла хорошо выстроенныя хижины, большіе запасы съѣстныхъ припасовъ, и открытыхъ ласковыхъ жителей, охотно продававшихъ путешественникамъ необходимое. Въ другой, напротивъ, они видѣли самыя жалкія лачужки, недовѣрчивое, дурно одѣтое населеніе, не имѣвшее ничего для продажи, хотя почва кругомъ была гораздо плодороднѣе, чѣмъ въ сосѣдней, болѣе богатой деревнѣ. Причину такого явленія Ливингстонъ не объясняетъ.
Миновавъ послѣдній водопадъ, путешественники снова спустили лодку въ широкій и глубокій фарватеръ верхней Шире, дѣлающей здѣсь поворотъ къ горѣ Цомбо, до такой степени похожій на озеро, что туземцы считаютъ его продолженіемъ Ніассы. Берега рѣки здѣсь кишѣли животными. Проѣзжавшая мимо лодка спугнула множество большихъ коршуновъ, отправляющихся ночью ловить рыбу, а днемъ спящихъ на деревьяхъ и въ тростникѣ. Въ водѣ плавали бегемоты, подходившіе иногда совсѣмъ близко къ лодкѣ и обливавшіе ее цѣлымъ потокомъ воды изъ своей огромной пасти. Въ луговыхъ частяхъ показывались стада буйволовъ и антилопъ, приходящихъ также пить къ рѣкѣ.
Не желая сталкиваться съ огромными шайками разбойническихъ аявовъ, бродившими по лѣвому берегу, путешественники держались постоянно правой западной стороны рѣки и скоро вплыли въ маленькое озеро Памаломбе, имѣющее отъ 10 до 12 англійскихъ миль длины и отъ 5 до 6 ширины и окруженное такой каймой папируса, что въ немъ не было почти ни одной прогалины. Этотъ кустарникъ, при 12 футахъ высоты, былъ такъ частъ, что воздухъ едва могъ проникать сквозь кусты; между ними изъ воды поднимался сѣрнистоводородный газъ, отъ котораго дно лодки (выкрашенное вѣроятно свинцовыми бѣлилами) въ одну ночь сдѣлалось совершенно чернымъ. Несносные москиты миріадами носились надъ поверхностью воды, и такъ какъ присутствіе ихъ служитъ обыкновенно вѣрнымъ признакомъ, что мѣстность нездорова, то Ливингстонъ поспѣшилъ какъ можно поскорѣе уйти отъ опаснаго озера къ болѣе здоровымъ берегамъ Ніассы. И дѣйствительно, какъ только они 2 сентября вошли въ это послѣднее, то на встрѣчу имъ повѣялъ пріятный, прохладный вѣтерокъ, вѣчно царящій надъ могучимъ басейномъ.
Достигнувъ цѣли поѣздки, путешественники принялись прежде всего за изслѣдованіе глубины озера. Кругомъ его, у береговъ, около англійской полумили ширины, тянулась свѣтлозеленая кайма, за ней, ближе къ срединѣ, слѣдовалъ темный индиговый цвѣтъ, свойственный Индійскому океану. Верхняя Шире, какъ уже было сказано, имѣетъ отъ 9 до 15 футовъ глубины, между тѣмъ у западнаго берега Ніассы, въ разстояніи одной англійской мили, паши изслѣдователи нашли уже 90 футовъ; затѣмъ, обогнувъ большой мысъ, названный ими, въ честь капштадтскаго астронома, мысомъ Maклиръ, они не отыскали дна даже на 210 футахъ. Продолжая держаться западнаго берега, представляющаго рядъ песчаныхъ бухтъ, путешественники, дальше къ сѣверу, въ одномъ скалистомъ заливѣ подъ 11° 40' южной широты, нашли глубину 600 футовъ: въ открытомъ же озерѣ не достали дна даже на глубинѣ 700 футовъ. Вообще якорь можно было бросать только у береговъ.
Юговосточная оконечность Ніассы тамъ, гдѣ изъ него выходитъ Шире, имѣетъ около 30 англійскихъ миль длины и отъ 10 до 12 ширины. Этотъ рукавъ и другой, проходящій за мысомъ Маклеръ на югъ, придаютъ озеру вилообразную форму, напоминающую итальянскій сапогъ и при этомъ такъ, что обѣ упомянутыя бухты на югѣ служатъ какъ бы зубцами, а простирающая на сѣверъ главная часть озера — черепкомъ вилки. Самое узкое мѣсто, въ 18—20 англійскихъ миль ширины, лежитъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ оба рукава расходятся; дальше Ніасса постепенно все расширяется и достигаетъ 40 — 50 — 60 миль при длинѣ 200 англійскихъ миль. Вообще говоря, оно направляется почти прямо съ сѣвера на югъ.
Между тѣмъ время года не благопріятствовало Ливингстону и его спутникамъ. Равноденственныя бури не позволили имъ переправиться на восточную сторону, а дымъ и туманъ до такой степени застилали атмосферу, что почти нельзя было ничего разглядѣть въ нѣсколькихъ шагахъ. Черезъ озеро переправляются въ различныхъ туземныхъ паромахъ, сосредоточенныхъ главнымъ образомъ въ сѣверной части, гдѣ островъ Хозоморо служитъ станціей для переѣзжающихъ.
Въ началѣ плаванія казалось, что Ніасса совсѣмъ окружено горами, но потомъ выяснилось, что на западномъ берегу горы эти составляли только спускъ изъ прекраснаго лѣсистаго плоскогорья Подобію всѣмъ горнымъ озерамъ, Ніасса подвержена частымъ и внезапнымъ бурямъ, свирѣпствующимъ сильнѣе всего въ сентябрѣ и октябрѣ, т. е. какъ разъ въ то время, когда тамъ былъ Ливингстонъ, которому они дѣйствительно чрезвычайно мѣшали. Не разъ случалось, напримѣръ, что лодка спокойно и весело скользила по зеркальной поверхности при тихомъ попутномъ вѣтрѣ, какъ вдругъ безъ всякаго перехода поднималась яростная буря, съ шумомъ и ревомъ налетавшая на озеро и покрывавшая его огромными и опасными валами. Одинъ разъ они принуждены были бросить якорь среди озера при сорока футахъ глубины, потому что яростный прибой волнъ у берега непремѣнно разбилъ бы ихъ судно. Высокія волны, увѣнчанныя косматыми бѣлыми гребнями, неудержимо неслись одна за другой и яростно направлялись на утлую лодку; одной такой волны было бы достаточно, чтобы погубить такое незначительное судно, но неустрашимые путешественники не потеряли присутствія духа и счастливо избѣжали опасности. Шесть часовъ пробыли они въ этомъ ужасномъ положеніи, между тѣмъ какъ огромное, черное облако, пришедшее съ горъ, грозно нависло надъ ихъ головами, и стая испуганныхъ ночныхъ вороновъ (cometornis rexillarius), никогда не показывающихся днемъ, какъ предвѣстники гибели, носились надъ ними. У черныхъ гребцовъ открылась отъ качки морская болѣзнь и они не въ состояніи были сдерживать лодку противъ бури, а шедшія по берегу носильщики съ поклажей грустно смотрѣли на нихъ съ высокихъ утесовъ, жалобно восклицая: „погибли, всѣ погибли!“ Когда наконецъ буря стихла и путешестенники благополучно пристали къ берегу, тѣ встрѣтили ихъ съ поздравленіемъ, какъ будто послѣ долговременнаго отсутствія. Съ этихъ поръ Ливингстонъ сталъ слушаться совѣтовъ бывшаго съ нимъ матроса Джона Нейля, рыбака съ ирландскаго берега, очень хорошо изучившаго береговое плаваніе у бурныхъ береговъ его родины. Иногда опять они цѣлыми часами сидѣли на берегу, выжидая, когда пройдетъ штормъ. Ливингстонъ, не мало путешествовавшій но морямъ, говоритъ, что нигдѣ онъ ни видѣлъ такихъ буруновъ, какъ на Ніассѣ. Каждую ночь лодку приходилось укрывать на якорѣ въ безопасномъ мѣстѣ, и если бы такая погода царствовала тамъ не въ опредѣленное время года, а постоянно, то озеро, по всей справедливости, можно было бы назвать „озеромъ бурь“. Впрочемъ, въ этомъ отношеніи оно ничѣмъ не отличается отъ другихъ внутреннихъ бассейновъ, окруженныхъ, подобно ему, горами, и если сравнить бури на Байкалѣ, въ Сибири, описанныя Радде, или подобныя же описанія Бэккера объ Альбертъ-Ніанзѣ съ приведеннымъ нами разсказомъ Ливингстона, то выйдетъ почти одно и то же.
Съ запада Ніасса не принимаетъ большихъ притоковъ, а пять рѣчонокъ, которыя тамъ видѣлъ Ливингстонъ, всѣ вмѣстѣ приносятъ меньше воды, чѣмъ уноситъ одна Шире. Онѣ имѣютъ всего отъ 15 до 30 футовъ ширины, и нѣкоторыя изъ нихъ настолько глубоки, что ихъ нельзя перейти въ бродъ. Испареніе тамъ тоже должно быть сильно; но не смотря на то этихъ рѣчонокъ и нѣкоторыхъ другихъ такихъ же, приходящихъ съ сѣвера и востока, совершенно достаточно въ дождливо время года, чтобы возвысить уровень озера и безъ помощи большихъ рѣкъ, существованіе которыхъ считалось необходимымъ для объясненія регулярнаго теченія Шире. Туземцы на сѣверной оконечности прямо объявили, что оттуда въ Ніассу не впадаетъ никакой значительной рѣки, но это, конечно, еще не рѣшаетъ вопроса. Довольно замѣтные бѣлые значки на утесахъ показываютъ, что въ половодье вода стоитъ на 3 фута выше, чѣмъ въ концѣ сухого періода. Дожди начинаются здѣсь въ ноябрѣ, а поднятіе воды въ Шире наступаетъ не ранѣе января.
Западный берегъ Ніассы представляетъ рядъ очень сходныхъ между собою маленькихъ бухтъ съ песчанымъ дномъ и каменистыми берегами, отдѣляющихся другъ отъ друга небольшими утесистыми мысами. Большой юговосточныи заливъ могъ бы служить хорошею гаванью. Мѣстность по берегамъ низменна и плодородна, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ болотиста и населена многочисленными стаями утокъ, гусей, цаплей, хохлатыхъ журавлей и другихъ птицъ. На югѣ путешественники нашли обширныя, равнины, замкнутыя цѣпью холмовъ, на сѣверѣ все выше и выше поднимаются горные кряжи и представляютъ великолѣпную понораму взгроможденныхъ другъ на друга горъ, теряющихся въ дали. На сѣверовостокѣ надъ водой отвѣсно возвышаются утесы, за ними, говорятъ, лежитъ низменность, очень пригодная для скотоводства и земледѣлія и заселенная пришедшимъ съ юга племенемъ пулу. Говорятъ, что пулу имѣютъ большія стада и постоянно увеличивается ихъ число съ присоединеніемъ и подчиненіемъ себѣ сосѣднихъ народцевъ.
Нигдѣ еще до сихъ поръ путешественники не встрѣчали въ Африкѣ такого густаго народонаселенія, какъ на озерѣ Ніассѣ. Южный берегъ буквально покрытъ деревушками. У бухтъ, при появленіи лодки, собрались большія толпы туземцевъ, съ недоумѣніемъ смотрѣвшихъ на необычайное зрѣлище — лодку съ парусами, и не успѣвали европейцы выйти на берегъ, какъ въ одну минуту ихъ обступали сотни мужчинъ, женщинъ и дѣтей, желавшихъ взглянуть на „чиромбо“ (дикихъ звѣрей). Эти звѣри, т. е. бѣлые, доставляли неграмъ чрезвычайное удовольствіе, и никогда львы и обезьяны въ зоологическихъ садахъ не имѣли болѣе внимательныхъ и любопытныхъ зрителей. Садясь обѣдать, путешественники всякій разъ были окружены густымъ кругомъ черныхъ фигуръ, не могшихъ наглядѣться нанихъ. Впрочемъ, причтомъ дикари никогда не переходили линіи, сдѣланной бѣлыми на пескѣ, и вообще вели себя прилично. Только раза два они не утерпѣли и рѣшились приподнять край паруса, служившаго палаткой, и посмотрѣть внутрь точь въ точь, какъ наши любопытныя дѣти, которыя не могутъ удержаться не заглянуть за театральный занавѣсъ. Но названіе „чиромбо“ — съѣстные дикіе звѣри, они дали путешественникамъ, не предполагая, что ихъ поймутъ. За исключеніемъ одной деревни, гдѣ всѣ были пьяны, съ европейцевъ нигдѣ не требовали ни дани, ни денегъ за проѣздъ.
Повидимому почва у Ніассы тщательно обработана и засѣяна рисомъ и сахарнымъ картофелемъ; кромѣ того тамъ воздѣлываютъ маисъ, мапиру и просо. На сѣверѣ, напротивъ, главное питательное средство составляетъ кассава и гнилая рыба. Въ извѣстное время года туземцы на сѣверной оконечности собираютъ особенную, совершенно оригинальную жатву. Прибывъ въ эту мѣстность, Ливингстонъ замѣтилъ, что вдали озеро было окутано густымъ облакомъ, какъ будто на сушѣ, на цѣлыя мили, жгли траву. На слѣдующее утро, вступивъ въ это облако, онъ, къ своему удивленію, увидѣлъ, что тумань быль образованъ милліонами комаровъ, называемыхъ кунго. Они наполняли воздухъ на невѣроятую высоту и въ то же время летали, касаясь самой воды, въ которой не тонули, благодаря своей легкости. Проѣзжая черезъ это живое облако, нужно было закрывать глаза и ротъ, потому что. насѣкомыя, какъ снѣгъ, валились на лицо и забрались въ огромномъ количествѣ въ лодку, покуда она пробиралась среди ихъ. Ночью туземцы собираютъ кунго и дѣлаютъ изъ нихъ толстые пироги, заключающіе каждый милліоны насѣкомыхъ. Такіе пироги бываютъ толщиною въ дюймъ, а величиною съ тарелку; внутри они черны и вкусомъ похожи на икру или соленую саранчу, стало быть не дурны.
Кромѣ того въ Ніассѣ путешественники открыли нѣсколько неизвѣстныхъ до тѣхъ поръ породы рыбъ, такова мпаза или санчика — родъ карпа, достигающая 2 футовъ длины и вкусомъ поправившаяся европейцамъ болѣе другихъ африканскихъ рыбъ. Въ августѣ и сентябрѣ, она, подобно нашей лососи, поднимается для метанья икры въ рѣкѣ, и тутъ начинается горячее время для рыбаковъ. Чтобы задержать ее, они строить множество заколовъ или плотинъ съ шлюзами, а ниже плотинъ растягиваютъ отъ одного берега до другаго сѣти, такъ что трудно понять, какъ эта хитрая рыба, не смотдля на всѣ предосторожности, все-таки успѣваетъ ускользнуть. Вѣроятно, она ночью пробирается вверхъ по рѣкѣ. Въ озерѣ ловля производится большею частію сѣтями, но нерѣдко можно видѣть также мужчинъ, женщинъ и дѣтей, сидящихъ на берегу и удящихъ. Для поимки дѣтенышей одной серебристой породы, похожей на щуку, употребляются частыя сѣти, вытаскивающія иногда цѣлыми тысячами этихъ крошечныхъ рыбокъ не болѣе 2 дюймовъ. На языкѣ они отзываются хининомъ можетъ быть оттого; что вмѣстѣ съ рыбой сваривается и желчный пузырь. Даже въ бурное время путешественники видѣли на озерѣ цѣлыя флотиліи лодокъ, отправляющихся на ловлю; при этомъ дикари гребутъ всегда стоя.
Первое впечатлѣніе, производимое жителями у Ніассы, наводитъ на мысль, что они очень лѣнивы: цѣлыми семействами они иногда цѣлый день спять подъ тѣнистыми деревьями. Но, вглядываясь въ ихъ жизнь поближе, узнаешь, что эти сони усиленно проработали большую часть ночи. Они пробуждаются обыкновенно послѣ полудня, поправляютъ свои сѣти и относятъ ихъ на лодки, а ночью плывутъ къ мѣстамъ, обильнымъ рыбой и работаютъ до утра. Хотя въ Ніассѣ нѣтъ недостатка въ большихъ крокодилахъ, но рыбаки говорили, что люди рѣдко дѣлаются ихъ добычей. Да вообще, когда эти громадныя ящерицы могутъ достать себѣ достаточно рыбы, служащей обыкновенной ихъ пищей, то они не нападаютъ на человѣка; только при мутной и тинистой водѣ они могутъ сдѣлаться опасными, потому что, не будучи въ состояніи разглядѣть добычу, хватаютъ, что попало.
Много мужчинъ и мальчиковъ занимаются тамъ собираніемъ растенія буаце, волокна котораго идутъ на сѣти. Судя по довольно большому количеству бумажной Матеріи, встрѣчаемой въ южныхъ деревняхъ, надо думать, что разведеніе хлопчатника занимаетъ не мало трудолюбивыхъ рукъ.
Кромѣ того довольно много матерій приготовляется тамъ изъ лыка одного дерева изъ семейства цезальниніевыхъ; приготовленіе этого лыка, выбиваніе и размягченіе его, чтобы сдѣлать его годнымъ для одежды, очень скучное и медленное занятіе. На такія матеріи вѣроятно истребляется ежегодно множество деревьевъ, но не смотря на то сосѣднія горы всѣ сплошь окутаны лѣсомъ.
Береговые обитатели Ніассы — народъ далеко некрасивый, женщины даже безобразны, да къ тому же уродуютъ себя „пелеле“ въ верхней губѣ; многіе изъ нихъ не удовольствуются этимъ и носятъ еще такую же штуку въ нижней губѣ. Самымъ дорогимъ пелеле считается круглая оловянная пластинка въ видѣ тарелочки, иногда въ отверстіе вставляется кусокъ бѣлаго кварцу, и черная кокетка имѣетъ тогда отвратительный видъ, какъ будто у ней въ губѣ торчитъ стеариновый огарокъ. У другихъ украшенія эти дѣлаются изъ трубочной глины кровавокраснаго цвѣта; это послѣднее даже особенно въ модѣ. Всѣ туземцы, съ головы до ногъ, татуированы различными фигурами, служащими отличительными характерными знаками для отдѣльныхъ племенъ. Матумбока или атимбока дѣлаютъ себѣ на лицѣ маленькія петельки и узелочки, такъ что кажутся покрытыми бородавками и молодыя дѣвушки получаютъ старообразный видъ. Платье ихъ описывать почти нечего, потому что оно едва, едва существуетъ, а свои прекрасные зубы они заостряютъ на подобіе кошачьихъ.
АФРИКА.
правитьХарактеромъ эти племена отличаются отъ другихъ африканцевъ. Они довольно щедры и послѣ удачной ловли всегда предлагали путешественникамъ часть своей добычи, даже когда тѣ не просили ихъ. Одинъ начальникъ на сѣверѣ, по имени Маренга, красивый, стройный мужчина, съ орлинымъ носомъ, обошелся съ бѣлыми гостями, какъ истый джентльменъ, прислалъ имъ пива и съѣстныхъ припасовъ и, показывая свой желѣзный, разукрашенный мѣдью, браслетъ, спросилъ, есть-ли такія вещи въ Англіи. Получивъ отрицательный отвѣтъ, Маренга тотчасъ снялъ его съ руки и поднесъ гостямъ въ подарокъ; тоже сдѣлала и его жена. Впрочемъ, конечно и у здѣшнихъ туземцевъ не было недостатка въ темныхъ сторонахъ. Вообще путешественники считали себя до такой степени въ безопасности, что ставили караулъ только когда имѣли поводъ предполагать измѣну. Но у Читанды они въ первый разъ были обокрадены и должны были научиться собственнымъ опытомъ, что въ Африкѣ есть такіе же лукавые воры, какъ и въ Лондонѣ. Вотъ какъ это было. Разъ вечеромъ макололы, порядочно напившись пива, расположились, чтобы не безпокоить своихъ господъ шумнымъ говоромъ, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ нихъ. Изъ европейцевъ двое лежали въ лихорадкѣ; и всѣ спали крѣпкимъ сномъ; вдругъ одному показалось, что что-то царапается у его головы, но полагая, что ему поправляютъ подушку, онъ не обратилъ на это вниманія. Парусъ, служившій тентомъ, оставался открытымъ, и вору не составляло никакого труда пробраться внутрь и забрать, что ему угодно. На другой день у одного не доставало сапогъ, у другого изчезло все платье, у третьяго чемоданъ и прочіе. „Цѣлъ ситецъ?“ былъ первымъ вопросомъ очень непріятно удивленныхъ путешественниковъ. Къ счастью онъ служилъ подушкой одному изъ нихъ и потому остался невредимъ, иначе они лишились бы единственнаго средства купить необходимое въ дорогѣ. Барометръ, пара сапогъ, нѣсколько высугаеныхъ растеній и рыбъ воры утащили было тоже, но потомъ бросили за негодностью; многія другія цѣнныя вещи совсѣмъ изчезли. Это мошенничество поставило путешественниковъ въ немалое затрудненіе, особенно относительно платья, котораго у нихъ не было въ запасѣ. Къ счастью еще уцѣлѣли ружья и револьверы. Жители деревни, по всей вѣроятности, не принимали участія въ этомъ воровствѣ, и подозрѣніе пало на нѣкоторыхъ уроженцевъ восточнаго берега, уже нѣсколько дней слѣдившихъ за караваномъ.
Кладбища на озерѣ расположены красиво и поддерживаются въ большомъ порядкѣ, особенно на лѣвомъ берегу, около мыса Маклиръ. Ихъ пересѣкаютъ, въ нѣсколькихъ направленіяхъ, широкія чистыя дороги. Старыя фиговыя деревья раскидываютъ свои тѣнистыя вѣтви надъ могильными курганами, очень напоминающими по виду наши. Всѣ они изголовьями обращены къ сѣверу и идутъ прямо на югъ. Могилы мужчинъ и женщинъ различаются другъ отъ друга посудой, которую они употребляли при жизни и которая лежитъ разбитая на мѣстѣ ихъ погребенія; напримѣръ клокъ сѣти и изломанное весло красуется на курганѣ рыбака, а деревянная ступка, разбитые горшки, тыквенныя бутылки или корзины для муки украшаютъ женскую могилу.
Но если такимъ образомъ южная оконечность Ніассы представляла отрадную и мирную картину, то, напротивъ, къ сѣверу и сѣверозападу отъ озера, по словамъ Ливингстона, царствовало полнѣйшее беззаконіе и страшное кровопролитіе. Здѣсь, въ горной странѣ жилъ разбойническій народъ мациту, или маците, постоянно вторгавшійся въ деревни, лежащія въ равнинахъ. Мациту принадлежали къ племени пулу, пришли первоначально съ юга и тождественны съ ландинами, взимающими ежегодную дань съ португальцевъ. Незадолго передъ прибытіемъ сюда бѣлыхъ, всѣ мѣстечки на сѣверъ отъ 11° 44' широты были разрушены ими и только начальникамъ Манкамбира и Маренга удалось, благодаря изгородямъ и зафорауѣ изъ эвфорбій съ успѣхомъ отбиться отъ врага. Какъ здѣсь, такъ и въ землѣ манганджей и на сѣверъ до области Нила, да и вообще въ большей части Африки, эвфорбія или молочай за свои колючіе шипы употребляется для изгородей, въ чащѣ которыхъ залегаютъ туземцы и которыя прекрасно защищаютъ отъ враговъ. Дѣйствительно, не подвергаясь ни малѣйшей опасности, стрѣлки Манкамбира и Маренга засѣли за этими непроницаемыми стѣнами и до тѣхъ поръ стрѣляли въ мациту, пока не прогнали ихъ. Но, за исключеніемъ этихъ деревень, вся страна была опустошена на огромное пространство и разбросанные трупы недавно убитыхъ туземцевъ устилали дорогу, заражая воздухъ, и навели такой страхъ на сухопутныхъ носильщиковъ, что они, опасаясь попасться многочисленнымъ разбойническимъ шайкамъ, продолжавшимъ громить и жечь все вокругъ, не рѣшались идти безъ бѣлыхъ. Потому Ливингстонъ, оставивъ на лодкѣ брата и доктора Кирка, самъ пошелъ» сухимъ путемъ, съ струсившими туземцами.
Чтобъ не розыскивать другъ друга понапрасну, европейцы назначили бухту, гдѣ встрѣтиться, затѣмъ разстались и отправились на сѣверъ: одни въ лодкѣ, а другіе берегомъ. На одномъ маленькомъ утесистомъ островѣ лодка натолкнулась на вооруженную толпу мациту, предводитель которыхъ былъ раненъ Машіамбира въ ногу и ждалъ здѣсь когда, нога позволитъ ему вернуться къ его начальнику, живущему по ту сторону горъ. Въ ожиданіи выздоровленія, они устроились какъ могли, взяли сюда своихъ молодыхъ женъ, завели нѣсколько большихъ лодокъ и но ночамъ отправлялись на грабежъ и убійство, за что и были прозва
пы «пиратами». Карлъ Ливингстонъ и Киркъ дальше встрѣтили другую такую же шайку, громкимъ голосомъ приказывавшую имъ остановиться. Когда же тѣ не обращая вниманія на крики, продолжали плыть дальше, они отправили за ними въ погоню множество лодокъ, но скоро должны были отказаться отъ своего намѣренія, потому что не смотря на всѣ ихъ усилія ихъ гребныя лодки не могли сравняться съ парусной. Прибывъ въ назначенную бухту, они не нашли Ливингстона и угрожаемые бурями нѣсколько дней проплавали у береговъ, пока наконецъ тотъ показался въ виду, но уже только съ двумя спутниками.
Дорога по берегу оказалась такой дурной, что въ первый день путешественники сдѣлали только 5 миль; есть тамъ впрочемъ другая — лучшая, но она дастъ большой крюкъ и потребовала бы слишкомъ много времени. На слѣдующіе утро Ливингстонъ и его спутники только было собрались колоть одну изъ взятыхъ ими четырехъ козъ, какъ къ великому ужасу черныхъ, они увидѣли толпу мациту, вооруженныхъ щитами, копьями и фантастически украшенныхъ перьями. Съ помощію одного накололо, по имени Молока, говорившаго на языкѣ пулу, Ливингстонъ рѣшилъ вступить съ ними въ переговоры и пошелъ имъ на встрѣчу. Мациту громко приказали ему остановиться и сѣсть на солнцѣ, сами же расположились въ тѣни, «И не подумаю, отвѣчалъ докторъ, если вамъ пріятно сидѣть въ тѣни, то и мнѣ тоже». Тогда, чтобы запугать путешественниковъ, они ударили дубинами по своимъ щитамъ, но Молока замѣтилъ, что шумъ этотъ имъ не въ рѣдкость. Послѣ того всѣ сѣли и мациту, потребовали доказать ихъ начальнику, что они не арабы, и дали бы имъ подарокъ. Ливингстонъ согласился на ихъ требованіе, но въ свою очередь пожелалъ, чтобы они провели его къ ожидавшей его лодкѣ, гдѣ остались всѣ его товары, прибавляя, что при немъ нѣтъ ничего и тутъ же вывернулъ карманы, изъ которыхъ выпала записная книжка. Мациту приняли ее за пистолетъ, струсили и просили его поскорѣе спрятать ее. Между тѣмъ молодые и болѣе живые изъ нихъ сдѣлались навязчивыми и начали выпрашивать у путешественниковъ козу; пожилые, напротивъ, какъ будто чего-то опасались и постарались какъ можно скорѣе убраться прочь. Избавившись отъ нихъ, Ливингстонъ пошелъ дальше, но опасности и трудности еще далеко не кончились, имъ предстояло ползкомъ пробираться по крутымъ горнымъ хребтамъ и пропастямъ въ 1 000 футовъ глубины; на днѣ каждаго такого ущелья вился обыкновенно ручей. Общій видъ всей этой страны, нѣкогда обработанной и густо населенной, представлялъ теперь, благодаря опустошеніямъ мациту, страшное и чисто африканское зрѣлище, слишкомъ краснорѣчиво и грустно свидѣтельствовавшее, въ какое ужасное варварство погруженъ черный континентъ.
Племя пулу убиваетъ только старыхъ и сильныхъ мужчинъ, женщинъ же и дѣтей уводятъ съ собой и обращаются съ ними, какъ съ свободными. Говорятъ также, что они никогда не продаютъ своихъ плѣнныхъ въ рабство.
Видя, что испуганные внезапнымъ появленьемъ мациту; спутники его все еще не могли придти въ себя, Ливингстонъ позволилъ имъ вернуться въ деревню Манкамбири. Трусливые дикари съ радостію ухватились за это позволеніе, и только двое самыхъ рѣшительныхъ остались при докторѣ и безъ дальнѣйшихъ приключеній благополучно добрались на четвертый день до лодки, которая тѣмъ временемъ успѣла доѣхать почти до 11 градуса въ сѣверномъ направленіи, не достигнувъ конца озера. Видно было, что съ сѣвера Ніасса была окружена горами, но вообще свѣдѣнія, сообщаемыя Ливингстономъ объ этой мѣстности, очень недостаточны; онъ говоритъ только, что граница озера должна находиться между 10 и 11 южной широты.
Теперь кстати разскажемъ о торгѣ невольниками, сосредоточивающемся на озерѣ Ніассѣ и имѣющемъ здѣсь такіе размѣры, какіе едвали еще гдѣ нибудь встрѣчаются въ Африкѣ, не исключая даже славящихся имъ странъ по верхнему Милу. Юнгъ, спутникъ Ливингстона, говоритъ по этому поводу слѣдующее: "Великолѣпное озеро Ніасса лежитъ среди горъ. Терраса за террасой поднимаются надъ его прекрасными берегами и увлекаютъ взоръ путешественника къ горнымъ вершинамъ, гдѣ царствуетъ прекрасный климатъ, напоминающій европейцу милую родину, освѣжающій и возстановляющій его силы, укрѣпляющій легкія, когда онъ, измученный и больной спѣшитъ сюда отъ нездоровой рѣки, уносящей прохладныя волны озера въ далекое море. Множество рыболововъ стекается сюда за обильной ловлей, которую безъ всякаго труда доставляютъ имъ глубокія воды въ то время, когда слишкомъ частая засуха уничтожаетъ ихъ посѣвы. Но, не смотря на прекрасную природу, душа европейца не отдыхаетъ и не веселѣетъ здѣсь: дыханіе смерти вѣетъ надъ величественнымъ бассейномъ и его улыбающимися окрестностями, потому что это центръ и главный пунктъ самой обширной торговли невольниками, когда либо существовавшей въ мірѣ. Безсовѣстные торговцы, не угрожаемые никѣмъ, безнаказанно ловятъ здѣсь бѣдныхъ негровъ, заковываютъ въ вилы и тащутъ къ берегу.
"Преслѣдуемые въ горныхъ странахъ, полуумирающіе съ голоду, бѣдняки спѣшатъ къ озеру, обѣщающему имъ по крайней мѣрѣ обильную пищу. Тамъ на верху, гдѣ стояли ихъ скромныя крытыя соломой хижины, пронеслась опустошительная война, аявы или мациту напали на мирныхъ жителей и разорили ихъ деревни; вездѣ валяются разлагающіеся трупы и разбросанныя кости ихъ бѣлѣютъ подъ лучами тропическаго солнца; тутъ же рядомъ лежитъ заржавѣвшая лопата и разбитые жернова. За войной слѣдуетъ война, за похищеніемъ похищеніе и народонаселеніе изчезаетъ болѣе и болѣе.
"Глядя на все это, я никакъ не могъ устранить ту мысль, что если какая нибудь страна нуждается въ человѣколюбіи, то въ немъ нуждается именно эта злосчастная страна. Какая нибудь горсть англичанъ составляетъ здѣсь огромную силу, которая была бы въ состояніи принести громадную пользу. Англійское имя пользуется здѣсь такимъ значеніемъ, вѣра въ отвращеніе ихъ къ рабству такъ сильно распространена особенно Ливингстономъ, Маккензи и другими, что одно появленіе небольшого числа рѣшительныхъ людей въ этой странѣ окончательно убило бы этотъ постыдный торгъ.
«Основываясь и на собственномъ опытѣ и на моемъ знакомствѣ съ арабской торговлей на восточномъ берегу, я положительно утверждаю, что достаточно одной лодки, чтобы положить конецъ этому. Вся страна соберётся вокругъ центра порядка и законности, которые лучше всего могутъ быть достигнуты гдѣ нибудь у источниковъ Шире учрежденіемъ рынка для слоновой кости и распространеніемъ торговли; возрожденіе Африки было бы обезпечено и вся страна закипѣла бы дѣятельностію».
Затѣмъ Юнгъ объясняетъ, что всѣ хорошія начинанія непремѣнно должны разбиться при португальскихъ законахъ и неспособности, пока они будутъ считаться владѣльцами страны. То же, что Юнгъ, говоритъ и Ливингстонъ. По собраннымъ имъ свѣдѣніямъ, черезъ одно озеро Ніассу въ Занзибарскую таможню ежегодно доставляется до девятнадцати тысячъ рабовъ. "Мы имѣли случаи лично удостовѣриться и безъ всякаго преувеличенія, положа руку на сердце, увѣряемъ, что изъ долины Шире развѣ только 5-я, а можетъ быть едва, едва и 1/10 часть достигаетъ своего назначенія, т. е. дѣлается невольниками, остальные же погибаютъ дорогой. Одинъ маленькій вооруженный пароходъ на Ніассѣ былъ бы въ состояніи контролировать берега и съ корнемъ вырвать послѣднее зло, замѣнивъ его мѣновой торговлей европейскихъ товаровъ на слоновую кость и другія произведенія страны, потому что почти всѣ невольничьи караваны идутъ или чрезъ озеро или чрезъ верхнюю часть Шире.
Къ тому же сводятся и слова Роулея, утверждающаго, что изъ однихъ горъ Манганджа еженедѣльно вывозится до 200 человѣкъ, что составить въ годъ 10,400. Этого факта достаточно, чтобы понять какимъ страшнымъ бичемъ безсовѣстные португальцы тяготѣютъ надъ несчастными неграми внутренней Африки. Сами туземцы не въ состояніи соединиться для своей общей защиты, каждая деревня заботится только о своей собственной безопасности, и вотъ почему какая нибудь горсть злодѣевъ, съ запасомъ европейскаго оружія и поджигаемая европейскими купцами, успѣшно и безнаказанно продолжаетъ свое постыдное ремесло. Съ пойманными невольниками обращаются съ утонченнымъ варварствомъ, потому что человѣческое мясо, такъ дорого цѣнимое въ Гавайкѣ, въ Африкѣ стоитъ меньше самой послѣдней бездѣлушки, и жизнь человѣка ставится ни во что. Такъ Роулей разсказываетъ, что если невольница не въ состояніи нести вмѣстѣ, съ тяжелымъ желѣзнымъ заступомъ еще своего ребенка, то у ней его отнимаютъ и разбиваютъ о первый попавшійся утесъ. Вообще рабы не внушаютъ имъ никакой жалости. Одинъ такой безчеловѣчный португальскій торговецъ обязался, напримѣръ, доставить торговому дому на островъ Бурбонъ 2,000 невольниковъ въ 9 мѣсяцевъ. Собравъ требуемое количество, онъ уже отправилъ первую тысячу и приготовилъ къ отсылкѣ вторую, какъ вдругъ узналъ, что бурбонскій торговый домъ обанкротился. Между тѣмъ за высланный уже грузъ онъ еще не получилъ денегъ, жизненные припасы были дороги, и такъ какъ продать негровъ было не гдѣ, то онъ и позволилъ имъ разбѣжаться. При этомъ на родину вернуться они, конечно, не могли и вотъ, разсѣявшись въ окрестностяхъ порта, умирая съ голоду, они начали осаждать всѣхъ, выпрашивая гдѣ кусокъ хлѣба, гдѣ зеренъ и наконецъ такъ надоѣли всѣмъ, что, какъ дикіе звѣри, были перестрѣляны солдатами. На такія злодѣйства слѣдуетъ обращать вниманіе европейцевъ, думающихъ, что если и существуетъ еще рабство, то по крайней мѣрѣ торгъ невольниками уничтоженъ. Ничуть не бывало! Онъ продолжаетъ по прежнему процвѣтать на восточномъ берегу подъ покровительствомъ Португаліи!
Чтобы еще полнѣе очертить картину этого торга на восточномъ берегу, мы приведемъ здѣсь параграфъ изъ Синей книги англійскаго парламента за 1867 годъ. Тамъ, между прочимъ, мы читаемъ, что эмансипація невольниковъ въ Соединенныхъ Штатахъ произвела чрезвычайно тяжелое впечатлѣніе на невольничьи рынки западнаго африканскаго берега. Тамъ это злоупотребленіе никогда больше не возродитмя, и работорговцамъ скоро придется отказаться отъ своего «историческаго права» сѣчь негровъ, если вообще они еще будутъ держать невольниковъ. Въ Бразиліи, въ послѣднее время, негры добились права сами выбирать своихъ надсмотрщиковъ, и когда эти послѣдніе, власть которыхъ прежде не имѣла границъ, уличаются въ самоуправствѣ и жестокости, подчиненные убиваютъ ихъ, не опасаясь ни суда, ни наказанія. И Испанія, и Португалія очень хорошо понимаютъ, что судьба рабства рѣшена безвозвратно, и стараются изыскать средства по возможности облегчить купцамъ ожидающій ихъ неизбѣжный ударъ. Въ Бразиліи съ этой цѣлью выработанъ планъ, по которому дѣти рабовъ уже теперь считаются свободными и такимъ образомъ къ извѣстному сроку рабство мало по малу само собою уничтожится. Эмансипаціонныя идеи распространяются и въ Кубѣ, а въ Порторико и теперь бы освободили всѣхъ невольниковъ, если бы не опасались возбудить этимъ шагомъ волненій въ Кубѣ. Такое повсемѣстное паденіе рабства въ Америкѣ конечно не могло не отозваться на противолежащемъ африканскомъ берегу, и невольничьи рынки дѣйствительно опустѣли.
Совсѣмъ другое дѣло восточный берегъ. Тамъ запросъ на рабовъ еще очень великъ и главная вина этого падаетъ, странно сказать, на страстно любящихъ свободу потомковъ Агари, арабовъ. Торгъ этотъ арабы ведутъ посредствомъ дау, имѣющихъ очень неуклюжій видъ, но за то такъ быстро скользящихъ по волнамъ, что крейсеры, идущіе одними парусами, едва, едва нагоняютъ ихъ. Даже отъ пароходовъ они часто увертываются тѣмъ болѣе, что, въ случаѣ неминуемой поимки, они, не задумываясь, бросаются въ мѣста самаго сильнаго прибоя, куда даже лодки не смѣютъ слѣдовать за ними. Однажды, разсказывается въ Синей книгѣ, весь черный грузъ одной дау погибъ бы такимъ образомъ если бы экипажъ куттера «Пингвинъ» не бросился въ волны и не втащилъ на бортъ довольно большое число испуганныхъ и дрожавшихъ бѣдныхъ негровъ. Кромѣ того съ пароходами бываетъ то неудобство, что тамъ часто выходитъ запасъ каменнаго угля, и покуда кошка отправляется за горючимъ матеріаломъ, мыши выходятъ изъ своихъ норокъ. Вообще что касается топки, то надо замѣтить, что британскіе корабли у восточныхъ береговъ Африки употребляютъ очень дурной уголь, дающій страшный дымъ. Въ Синей книгѣ помѣщено, напримѣръ, письмо одного морского офицера, гдѣ говорится: «На наше счастье мы нашли отличный уголь, производившій такъ мало дыму, что мы могли подойти къ невольничьимъ кораблямъ на разстояніи какихъ нибудь двухъ миль прежде чѣмъ они догадались, что около нихъ пароходъ. Если бы мы топили углемъ получаемымъ въ Ассенсіонъ, то о нашемъ приближеніи знали бы за нѣсколько часовъ прежде, чѣмъ увидѣли бы самый пароходъ». Слѣдовательно, вотъ отъ какого, повидимому, пустого обстоятельства зависитъ судьба и свобода сотенъ и даже тысячъ людей.
Главный невольничій рынокъ находится на восточномъ берегу Занзибара. Начиная съ 1-го мая тамошній султанъ разрѣшаетъ этотъ торгъ на извѣстную часть года, и въ это время его флагъ спасаетъ невольничьи корабли отъ англійскихъ крейсеровъ. Благодаря этому покровительству цѣлыя области теряютъ свое народонаселеніе. — Ловятъ невольниковъ слѣдующимъ образомъ: толпы торговцевъ до разсвѣта оцѣпляютъ какую нибудь деревню, убиваютъ самыхъ крошечныхъ дѣтей, старухъ и стариковъ, а остальныхъ жителей сгоняютъ, какъ скотъ, въ приготовленныя для нихъ тюрьмы на близь лежащихъ островахъ. Вредное вліяніе подобныхъ охотъ распространяется и на страны, которыхъ они еще не касаются, потому что страха, передъ работорговцами препятствуетъ неграмъ воздѣлывать поле. Начинается голодъ и на слѣдующій года, человѣческіе скелеты погибшихъ голодной смертью тысячами валяются въ лѣсахъ. Впрочемъ, и въ другое время невольниковъ постоянно провозятъ въ видѣ контрабанды на сосѣдніе острова, а если ихъ недостаточно, то дау дополняютъ свой грузъ пойманными островитянами, рыбу и хлѣбъ которыхъ арабы также ужъ заодно присвоиваютъ себѣ.
Видъ невольничьяго каравана, тянущагося по берегу, до глубины души возмущаетъ человѣка, не лишеннаго нравственнаго чувства. Какъ ходячіе скелеты — несчастные негры плетутся другъ за другомъ, мужчины и женщины вмѣстѣ, иногда не имѣя даже лоскута одежды, чтобы прикрыть наготу. Сѣрая кожа ихъ безчисленными складками виситъ на ихъ костяхъ, связываемыхъ большею частію только одними жилами, колѣни и локти выдаются острыми углами и кажутся самыми толстыми частями рукъ и ногъ, до такой степени бѣдняки исхудали. Прибывъ въ гавань, эти несчастные нагружаются, какъ попало, на суда и отправляются въ Занзибаръ на рынокъ. Хорошо еще, если имъ благопріятствуетъ попутныя вѣтеръ, и горе если переѣздъ замедлится. Бѣдствія ихъ достигаютъ тогда до высшей степени, а жизнь дѣлается чистымъ истязаніемъ. Они не только страдаютъ отъ голода и жажды, но ихъ мучитъ еще боязнь передъ предстоящей судьбой. Самые жалкіе изъ нихъ опасаются, что въ Занзибарѣ ихъ убьютъ и съѣдятъ. Наконецъ, по прибытіи туда, они отводятся сначала въ таможню, гдѣ за каждаго изъ нихъ берется по два талера. Эта подать дѣлается поводомъ новыхъ жестокостей: чтобы избѣжать лишнихъ расходовъ и издержекъ, больныхъ и самыхъ слабыхъ безцеремонно выбрасываютъ за бортъ. Но, по крайней мѣрѣ, тѣмъ и кончаются ихъ страданія. Остальныхъ отводятъ въ домъ оптового торговца и откармливаютъ, чтобы дать имъ къ выставкѣ здоровый и крѣпкій видъ и показать товаръ лицемъ. При этомъ удивительно, какъ эти беззаботныя созданія, изнуренныя и отощалыя, скоро поправляются при обильной пищѣ и полномъ покоѣ; черезъ нѣсколько недѣль они отъѣдаются, дѣлаются толстыми и принимаются шутить, болтать и смѣяться веселѣе прежняго. Подобно выздоравливающимъ отъ тяжелой болѣзни, отрадное чувство ежедневнаго возстановленія силъ беретъ у нихъ верхъ надъ всѣмъ и они, повидимому, совершенно забываютъ недавнія страданія и горе. Это самое свѣтлое время въ жизни невольниковъ. Впрочемъ, впослѣдствіи владѣльцы ихъ обращаются съ ними хорошо, но все-таки это конечно не искупаетъ и не смягчаетъ всѣхъ ужасовъ совершающихся сплошь и рядомъ при охотѣ на нихъ.
Въ заключеніе и чтобы дать еще болѣе ясное понятіе о работорговлѣ на восточномъ берегу, приведемъ нѣсколько случаевъ изъ похожденій корабля: «Ось» дѣлающемъ вполнѣ честь своему имени. 22 апрѣля 1866 года Ось вдругъ неожиданно натолкнулась на дау, неуспѣвшую добраться вовремя до берега. Замѣтивъ опасность, арабы спустили лодку, забрали въ нее какъ можно больше чернаго груза и бросились прочь, предоставивъ судно и 27 оставшихся тамъ невольниковъ на произволъ судьбы. Судно было захвачено и тутъ же сожжено. Два дня спустя послѣ этого открыта была другая дау, въ которой было болѣе негровъ, чѣмъ значилось на ихъ бумагахъ; оно также было уничтожено. Вслѣдъ затѣмъ капитанъ Оси бросилъ якорь въ гавани Чакъ-Чакъ и узнавъ, что въ разныхъ уголкахъ бухты Пемба скрывается нѣсколько дау, послалъ противъ нихъ своего лейтенанта съ пинкой и двумя куттерами. Лейтенатъ скоро напалъ на ихъ слѣдъ; но, подъѣхавъ къ первой дау, не нашелъ тамъ невольниковъ, а только предметы, служащіе обыкновенію имъ пищей: рисъ, маисъ, финики, кокосовые орѣхи и сушеную рыбу. Бумаги судна были просрочены на 10 лѣтъ и слѣдовательно не имѣли болѣе никакой цѣны. На немъ находилась палуба для невольниковъ, а въ кладовыхъ его висѣли заряженные ружья, щиты и кинжалы. Экипажъ судна весь высадился на берегъ и стерегъ плѣнныхъ, отправленныхъ въ рисовое поле Пемба. Англичане отправили немногихъ оставленныхъ на дау пиратовъ на берегъ, а дау сожгли въ ихъ глазахъ. На слѣдующій день поймали и уничтожили еще четыре судна.
Послѣ, этого капитанъ обратилъ вниманіе на бараки Пемба. У одной болотистой бухты, поросшей мангровыми деревьями, лейтенантъ открылъ не болѣе какъ стойло для невольниковъ, но узнавъ отъ высланныхъ имъ развѣдчиковъ, что въ немъ незамѣтно никакого «запаха», онъ заключилъ, что тамъ нѣтъ невольниковъ и не сжегъ его, потому что лодки были нужны ему для другого дѣла, и ему нѣкогда было медлить. Но какъ отвратительно значеніе, заключающееся въ одномъ словѣ запахъ, прямо употребленное въ Синей книгѣ.
Тогда они отправились къ невольничьей станціи на островѣ Тумбэ, гдѣ въ то время у берега стояло на якорѣ три дау. Къ несчастію, одна изъ англійскихъ лодокъ сѣла на мель и получила сильное поврежденіе. Англичане, надѣясь незамѣтно починить ее, живо принялись за работу; но арабы смекнули въ чемъ дѣло и отправили своихъ невольниковъ изъ дау и бараковъ въ лѣсъ. Бараковъ было три и въ нихъ еще догорали костры, на которыхъ бѣдняки готовили свою скудную пищу. Двѣ дау, вполнѣ вооруженныя и во всѣхъ отношеніяхъ приспособленныя для торговли невольниками, были уничтожены, но третья, хотя, очевидно, такое же судно, состояла на службѣ имама Маскатскаго, и потому ее пришлось пощадить тѣмъ болѣе, что ни что на немъ ни выдавало его промысла. Кромѣ того эта экспедиція Оси была очень рискованнымъ дѣломъ, такъ какъ арабовъ было много и всѣ они были такъ хорошо вооружены, что, въ случаѣ схватки, было бы очень трудно справиться съ ними. Наконецъ и самое плаваніе было очень непріятно, потому что тропическіе дожди страшными потоками лили цѣлый день.
Конечно, подобныя погони, стоящія англичанамъ очень много денегъ, мало по малу уничтожаютъ внѣшнюю торговлю рабами; но къ несчастію власть ихъ не простирается на внутреннія земли, и варварство тамъ процвѣтаетъ въ прежней силѣ. Распрямъ, разбойническимъ набѣгамъ нѣтъ конца, и часто къ тому же, уводя женъ, торговцы убиваютъ ихъ мужей, между тѣмъ какъ прежде они хоть оставляли имъ жизнь и продавали на берегу.
Изслѣдованіе Ніассы заняло Ливингстона отъ 2 сентября до 27 октября. Къ концу этого времени взятые имъ и замѣнявшіе деньги товары вышли или затерялись, и они поневолѣ должны были отправиться въ обратный путь.
Взойдя въ Шире, путешественники нашли въ широкой полосѣ папируса, окаймлявшаго озеро Памаломбе, множество семействъ манганджей, убѣжавшихъ сюда отъ аявовъ. О роскошной растительности мы дадимъ достаточное понятіе, если скажемъ, что манганджи устроили себѣ на папирусѣ временныя хижины и, не подвергаясь ни малѣйшей опасности упасть въ воду, въ которой растетъ этотъ тростникъ, свободно могли переходить изъ одного жилища въ другое; тростниковый полъ слабо колыхался подъ ихъ ногами, но выдерживалъ тяжесть какъ нельзя лучше. Между хижинами и берегомъ широкая кайма оставлена была нетронутой, такъ что проходящимъ мимо и въ голову не приходило, что за этимъ зеленымъ лѣсомъ пріютились живыя существа. Манганджи приплыли сюда на лодкахъ и питались преимущественно рыбой. Путешественники остановились у этого воздушнаго лагеря и купили у беглецовъ соли, сохраняемой ими въ сосудахъ изъ коры.
Дальше внизъ по Шире они встрѣтили невысокаго молодаго человѣка, чрезвычайно разряженнаго и женоподобнаго, вышедшаго посмотрѣть на бѣлыхъ. Онъ принадлежалъ къ одному изъ береговыхъ племенъ и ходилъ подъ зонтикомъ въ сопровожденіи пяти хорошо одѣтыхъ дѣвушекъ. Одна изъ нихъ несла его трубку, другая лукъ и стрѣлы, остальныя — платья и топоръ щёголя, выставлявшаго свой живой товаръ на показъ въ надеждѣ, найти такимъ образомъ выгоднаго покупателя въ какомъ нибудь сосѣднемъ начальникѣ.
Въ деревнѣ Микена караванъ остановился позавтракать, затѣмъ опять снесъ въ лодку свои вещи и готовился къ отплытію, вдругъ съ громкимъ воплемъ прибѣжалъ одинъ манганджа, восклицая: «аява умертвили моего товарища», и тутъ же дѣйствительно показался передовой отрядъ аявовъ, числомъ до 1000 человѣкъ. «Убейте ихъ, кричалъ манганджа, они хотятъ идти въ горы и убить тамъ англичанъ», намекая на миссіонеровъ въ Магомеро. Но Ливингстонъ нашелъ благоразумнѣе не вмѣшиваться въ ссору и поплылъ внизъ по Шире. У водопадовъ Мурчисона лодку опять пришлось вытаскивать на берегъ, и точно такъ же, какъ въ первый разъ, множество носильщиковъ предложили свои услуги и перенесли ее до того мѣста, гдѣ рѣка опять судоходна. 8 ноября 1867 года наконецъ порядкомъ измучившіеся и ослабѣвшіе путешественники вернулись къ своему пароходу, употребивъ на изслѣдованіе Ніассы почти три мѣсяца.
Гибель университетской миссіи.
править"14 ноября 1861 года, спустя 6 дней по возвращеніи Ливингстона къ его пароходу, (такъ разсказываетъ этотъ смѣлый миссіонеръ), къ намъ прибылъ епископъ Маккензи въ нѣсколькими матросами изъ экипажа Піонера, отправлявшимися въ Магомеро для поправленія здоровья и пригодившимися вмѣстѣ съ тѣмъ для защиты миссіонеровъ. Епископъ, повидимому, чувствовалъ себя необыкновенно хорошо и спокойно смотрѣлъ впередъ, разсчитывая на мирную и полезную дѣятельность въ будущемъ. Алвы, разбитые и прогнанные во время нашей поѣздки по озеру, прислали пословъ съ заявленіемъ, что желаютъ жить въ мирѣ съ англичанами, а многіе манганджи поселились въ Магомеро подъ защитою епископа. Такимъ образомъ все, казалось, шло хорошо, всѣ надѣялись, что торгъ невольниками скоро прекратится въ горной странѣ и никѣмъ нетревожимые жители предадутся мирнымъ земледѣльческимъ занятіямъ. Европейцы мечтали даже, что они, подобно португальцамъ въ Сеннѣ и Килимане, скоро будутъ въ состояніи сами поддерживать себя, добывая необходимые жизненные припасы собственными средствами. За день до пріѣзда епископа, въ деревню Шибиза прибылъ на лодкѣ г. Буррупъ, энергическій молодой человѣкъ; за нимъ пріѣхало еще два свѣтскихъ члена миссіи. Такъ какъ Піонеръ слишкомъ глубоко сидѣлъ въ водѣ для верхнихъ частей Шире, то, казалось, разумнѣе въ слѣдующую поѣздку не брать это судно дальше впаденія Руо; поэтому епископъ рѣшилъ заняться изслѣдованіемъ земли Магомеро до впаденія вышеназванной рѣки, а въ январѣ отправиться съ нимъ на встрѣчу сестрамъ и госпожѣ Буррупъ. Такъ рѣшено было передъ нашимъ отъѣздомъ. Затѣмъ мы простились и сѣли на лодки; епископъ же и Буррупъ, которыхъ намъ не суждено было больше видѣть, вышли насъ проводить и, стоя на берегу, послали намъ три задушевныхъ поклона, мы отвѣтили тѣмъ же и тронулись въ путь.
Теперь, основываясь на словахъ единственнаго миссіонера, оставшагося въ живыхъ, Роулея, мы разскажемъ, какимъ образомъ погибли эти честные люди. Судьба ихъ представляетъ тяжкій эпизодъ, полный горя, бѣдствій, нужды и страданій, по также мужества, глубокаго упованія на Бога, покорности и терпѣнія, хотя, конечно, и они были не безъ слабости и, какъ всѣ люди, подчасъ дѣлали промахи. Члены университетской миссіи, какъ было сказано выше, поселились въ Магомеро, и такъ какъ область эта лежитъ на высотъ 3,000 футовъ надъ уровнемъ моря, то жаръ тамъ никогда не бываетъ слишкомъ силенъ и климатъ, по мнѣнію Роулея, такъ же здоровъ, какъ въ горахъ Индостана. Но къ несчастію самая деревня находилась въ лощинѣ, а жители скучились въ ней въ слишкомъ большомъ числѣ. Собственно, впрочемъ, бѣлыхъ было всего какая нибудь горсть, привезенныхъ ими съ мыса людей также было немного; но къ нимъ присоединилось довольно много пришедшихъ съ Ливингстономъ изъ внутренней Африки воинственныхъ макололовъ, чувствовавшихъ себя настолько сильными, что они надѣялись и безъ всякой посторонней помощи отразить противниковъ европейцевъ. Кромѣ того, не достигнувъ еще Магомеро, миссія сильно увеличилась въ числѣ, благодаря освобожденнымъ невольникамъ, не желавшимъ покидать своихъ избавителей. Миссіонеры прибыли на мѣсто назначенія съ самыми миролюбивыми намѣреніями и даже самъ горячій епископъ колебался и не зналъ, слѣдуетъ ли вообще когда бы то ни было браться за оружіе. Однако скоро сила обстоятельствъ поставила его въ такія же отношенія къ дикарямъ, въ какихъ 100 лѣтъ тому назадъ остъ-индская компанія находилась къ индостанскимъ князьямъ. Мѣстечко Магомеро, рекомендованное Ливингстономъ, лежало низко и слѣдовательно должно было быть нездоровымъ; но оно за то имѣло такое преимущество, что, вслучаѣ постоянно ожидаемаго нападенія со стороны аявовъ, представляло возможность легко защититься. Не надо забывать, что въ одну изъ предыдущихъ экспедицій докторъ отбилъ у аявовъ большое число плѣнныхъ манганджей, составившихъ ядро христіанской общины. Эти аявы находились все еще въ сосѣдствѣ, потому начальники манганджей, опасаясь нападеній, собрали большой сеймъ и рѣшили просить у англичанъ помощи противъ притѣснителей. Собраніе это отличалось парламентскимъ порядкомъ. Епископъ Маккензи не отвѣтилъ тотчасъ, но потребовалъ три дня на размышленіе. Въ то время думали, что слабость манганджей происходитъ отъ недостатка единства между ними. Въ самомъ дѣлѣ всѣ деревни жили совершенно изолированною жизнью, отдѣльно подвергались нападенію и, конечно, не могли устоять передъ превосходствомъ силъ непріятеля. Впрочемъ, въ теоріи у нихъ существовало что-то въ родѣ центральной власти; нѣсколько общинъ управлялись однимъ общимъ начальникомъ, а тотъ, въ свою очередь, признавалъ верховную власть «рундо» или короля. Въ опредѣленное время рундо отправлялся на вершину горы Коро, гдѣ, по мнѣнію манганджей, живетъ невидимое божество, по имени Бона. Для служенія этой богинѣ назначается одна женщина, которая торжественно отводится на вершину священной горы и съ этихъ поръ лишается права вступать въ какія бы то ни было сношенія съ людьми. Отъ времени до времени со снабжаютъ съѣстными припасами, приносимыми въ заранѣе условленное мѣсто, куда она можетъ прійти за ними только по удаленіи всѣхъ. Къ ней то отправлялся рундо, извѣщая ее трубнымъ звукомъ еще издали о своемъ приближеніи, чтобы дать ей время удалиться въ свою хижину. Жрица выслушивала рундо и на слѣдующее утро давала ему отвѣтъ, внушенный ей, по общему вѣрованію, ночью, богиней Боной.
Въ воскресенье, на третій день по прибытіи ихъ въ Магомеро, миссіонеры причастились всѣ вмѣстѣ и затѣмъ объявили собравшемуся сейму, что готовы оказать имъ желаемую помощь, если манганджи обѣщаютъ на будущее время прекратить торговлю невольниками, освободятъ всѣхъ плѣнныхъ и дадутъ слово строго преслѣдовать нарушителей этого условія. Все это было принято и на слѣдующій день рѣшено было двинуться въ походъ. И вотъ представилось невиданное зрѣлище миссіонеровъ, служителей мира и вѣры, выступающихъ на рѣзню и кровопролитіе. Какъ знать, можетъ быть ихъ руководила мысль положить въ Магомеро основаніе ѳеократіи по образцу знаменитыхъ іезуитскихъ миссій въ Парагваѣ.
Какъ бы то ни было, войско было собрано и вооружено и 14 августа воинственный епископъ Маккензи выступилъ въ битву во главѣ 500 манганджей, изъ которыхъ только 15 человѣкъ имѣло оружіе и то скорѣе для вида, чтобы задать страху, потому что зарядовъ и на это не доставало. Изъ англичанъ въ экспедиціи участвовалъ вопервыхъ самъ епископъ въ качествѣ генералиссимуса, затѣмъ два миссіонера Скудаморе и Роулей и два свѣтскихъ члена Валлеръ и Адамсъ. Кромѣ того сюда присоединилось нѣсколько лодочниковъ Ливингстона. Унывшіе было манганджи теперь снова воодушевились и со всѣхъ сторонъ стекались на подкрѣпленіе небольшой арміи, возросшей теперь до 1,000 человѣкъ. Думая, что непріятель находится невдалекѣ отъ горы Дзумбо, войско отправилось туда и, взобравшись на одинъ изъ хребтовъ, увидѣло передъ собой на огромномъ пространствѣ лагерь вооруженныхъ и готовыхъ къ бою аявовъ, которые, при видѣ ихъ, испустили свой страшный бранный крикъ. Предстояло серьезное столкновеніе, и для епископа наступило время показаться хорошимъ полководцемъ. Но, не смотря на свой несдержанный характеръ, епископъ хотѣлъ испытать, нельзя ли кончить дѣло выгоднымъ миромъ и началъ парламентировать. Сопровождаемый двумя соотечественниками, онъ безоружный отправился къ аявамъ. Навстрѣчу ему вышло три чрезвычайно высокомѣрныхъ начальника и на отрѣзъ отказались отъ всякихъ переговоровъ съ англичанами. Дѣлать было нечего, примиреніе не удалось и Маккензи рѣшился выступить стратегомъ и принять сраженіе. Главное начальство надъ войскомъ принялъ Валлеръ. Онъ отдѣлилъ отъ главной арміи двухъ Ливингстоновыхъ лодочниковъ съ отрядомъ манганджей и поручилъ имъ обойти непріятеля и напасть на него въ лѣвый флангъ, а самъ, обождавъ немного, чтобы дать имъ время исполнить свое дѣло, выступилъ съ главными силами противъ аявовъ. Теперь и манганджи прониклись воинственнымъ духомъ и испустили свой дикій воинственный кличъ, но, впрочемъ, пустили впередъ британцевъ, умѣвшихъ владѣть огнестрѣльнымъ оружіемъ. Скоро аявы, засѣвшіе въ высокой травѣ, открыли по нимъ огонь, но такъ какъ англичане не оставались у нихъ въ долгу, то они начали отступать. Между тѣмъ отправленная колонна наткнулась на аявовъ, также замышлявшихъ напасть на врага съ тыла. Дѣло дошло и тутъ до схватки, причемъ аявы, видя, что враги не отступаютъ, отретировались и здѣсь продолжая стрѣлять, за тѣмъ уже удалились на склонъ горы. Тогда епископъ Маккензи передалъ Роулею свое энфильдское ружье, съ прицѣломъ на 600 шаговъ. Тотъ выстрѣлилъ, пуля просвитала надъ головами аявовъ, которые, не имѣя никакого понятія о дѣйствіи этого оружія, спокойно смотрѣли на нее, воображая себя въ безопасности. Когда пуля упала не вдалекѣ отъ нихъ, они присѣли въ траву, но видя, что за первой слѣдуетъ вторая, бросились бѣжать и чрезъ нѣсколько минутъ, въ виду англичанъ, не оставалось болѣе ни одного непріятеля. Такъ кончился этотъ славный день. Не потерявъ ни одного человѣка, побѣдоносный епископъ съ тріумфомъ возвратился въ Магомеро.
Теперь всѣ начали ухаживать за счастливымъ героемъ, стараясь пріобрѣсть въ немъ союзника. Онъ самъ, подстрекаемый успѣхомъ, едва сдерживался, при видѣ торговцевъ рабами и ихъ гнусныхъ помощниковъ, и пылалъ желаніемъ отнять у этихъ безчеловѣчныхъ людей ихъ добычу или же прямо выступалъ противъ аявовъ, опустошавшихъ деревни его союзниковъ, и защищалъ притѣсненныхъ. Такимъ образомъ освободилъ онъ до 200 бѣдныхъ голодныхъ женщинъ и дѣтей, оставшихся потомъ на рукахъ миссіи. Не мало голосовъ раздавалось въ Англіи противъ епископа: его упрекали, что онъ своими войнами вредитъ своему дѣлу, но горячій Маккензи не могъ хладнокровно смотрѣть на злодѣянія, совершавшіяся въ его глазахъ, не могъ устоять противъ искушенія наказать за нихъ; да и всякій человѣкъ, въ которомъ пылкое сердце беретъ верхъ надъ холоднымъ разсудкомъ, поступилъ бы на его мѣстѣ точно также. За то ни въ одной части свѣта вѣроятно маленькая горсть чужестранцевъ, распространявшихъ чуждую туземцамъ религію, не имѣла возможности такъ безнаказанно вмѣшиваться во всѣ дѣла, и цивилизованные европейцы ужъ конечно не стали бы сносить подобное вмѣшательство такъ кротко, какъ добродушные манганджи, оказавшіеся послушнымъ и покорнымъ племенемъ, очень охотно работавшимъ на миссіонеровъ. Чтобы обезпечить продовольствіе своей колоніи, епископъ устроилъ рынокъ для съѣстныхъ припасовъ, и сначала желанія его увѣнчались полнымъ успѣхомъ: туда приносили множество необходимыхъ вещей, которыя онъ вымѣнивалъ на ситецъ. Для взрослыхъ и дѣтей учреждены были школы и не замедлили оказать свое благодѣтельное вліяніе. Умные миссіонеры не отягощали своихъ учениковъ трудными догматами христіанской религіи, хотя богослуженіе совершалось очень регулярно. Но кромѣ распространенія христіанства имъ предстояла другая трудная задача, поглощавшая большую часть ихъ времени.
Чѣмъ дольше миссіонеры жили съ манганджами въ Магомеро, чѣмъ ближе они приходили съ ними въ столкновеніе, тѣмъ хуже и хуже становилось ихъ мнѣніе объ этомъ народѣ, введшемъ Ливингстона въ заблужденіе. Ихъ начальники то и дѣло осаждали миссіонеровъ просьбами прогнать аявовъ, особенно изъ области начальника Барви. Чтобы разъяснить дѣло, Скудаморе, сопровождаемый однимъ проводникомъ, отправился лазутчикомъ въ лагерь аявовъ, проползъ, не смотря на свое духовное званіе, какъ индіецъ, на четверенькахъ по кустамъ и приблизился къ нимъ на 30 шаговъ. Но, вмѣсто пресловутаго военнаго лагеря, онъ нашелъ просто деревеньку, а вмѣсто воинственныхъ приготовленій, женщинъ, перетирающихъ зерна на камняхъ. Мало по малу воинственные миссіонеры начали смекать въ чемъ дѣло. Въ числѣ ихъ учениковъ было нѣсколько женщинъ и дѣтей изъ аявовъ, очень выгодно выдававшихся среди манганджей. Изслѣдывая дѣло далѣе, они нашли, что хотя аявы находились въ сношеніяхъ съ португальскими и арабскими торговцами невольниками, но сами все-таки не были завзятыми торговцами рабами. Это просто было безпріютное племя, отброшенное отъ берега болѣе сильными макуами внутрь страны и тѣснившее, въ свою очередь, болѣе слабыхъ манганджей. Правда, они похищали женщинъ и дѣтей и заставляли ихъ работать на себя; но это въ Африкѣ вовсе не новость, а напротивъ вполнѣ соотвѣтствуетъ тамошнимъ взглядамъ и понятіямъ. Враги ихъ также вѣроятно отняли у нихъ не мало людей, да и вообще рабство искони было въ нравахъ африканскихъ народовъ. Такимъ образомъ чѣмъ глубже миссіонеры вникали въ сущность африканской жизни, тѣмъ яснѣе убѣждались, что они имѣли дѣло не съ небольшими разбойническими шайками, а съ цѣлымъ народомъ, находящимся въ племенной враждѣ съ другимъ народомъ. Собственно говоря, на ихъ глазахъ происходило въ маленькомъ видѣ переселеніе народовъ, долженствовавшее, какъ и всегда, кончиться тѣмъ, что болѣе живучая и сильная раса истребитъ слабыя племена. Въ этотъ то естественный и полезный процессъ и вмѣшались пристрастные и ослѣпленные европейцы, чувствуя тѣмъ болѣе симпатіи къ аявамъ, чѣмъ болѣе они соприкасались съ ними. Впрочемъ, аявы, поселившіеся въ области Барви, были оставлены въ покоѣ, но, узнавъ о вторженіи новыхъ ордъ, вспыльчивый Маккензи опять предался чувству гнѣва и, сопровождаемый двумя англичанами и 2,000 туземцевъ, выступилъ противъ непрошеныхъ гостей. Но едва они показались въ виду непріятеля какъ раздался крикъ: «тамъ англичане! тамъ англичане!» и, не дожидаясь даже нападенія, дикари пришли въ страшное смятеніе и, бросивъ 500 плѣнныхъ, женщинъ и дѣтей, обратились въ бѣгство. Чтобы дать понять о непосредственной причинѣ войны между этими двумя народцами, мы приведемъ здѣсь слова одного изъ миссіонеровъ, чистосердечно сознающагося, что съ аявами поступили несправедливо.
"Мы предполагали, пишетъ Роулей въ маѣ 1862 г., что аявы покинули свое отечество добровольно съ воинственными завоевательными намѣреніями, что цѣлью ихъ было единственно только наловить какъ можно больше невольниковъ и перепродать несчастныхъ подстрекавшимъ ихъ португальцамъ и что при этомъ они обходятся съ своими бѣдными жертвами съ самымъ ужаснымъ звѣрствомъ. Въ сущности, въ главныхъ чертахъ такъ дѣйствительно и было, но съ однимъ очень важнымъ исключеніемъ, а именно: они покинули свою родину вовсе не по своему собственному побужденію. Къ несчастію, это разъяснилось только впослѣдствіи, теперь же, подавая помощь манганджамъ, мы думали, что удовлетворяемъ требованіямъ совѣсти и справедливости, одинаково обязывающимъ какъ свѣтскихъ, такъ и духовныхъ лицъ. Но наши предположенія не оправдались. Мы скоро увидѣли, что войны между манганджами и аявами походили скорѣе на племенныя распри и, что аявы, жившіе въ области манганджей, были вытѣснены изъ своей страны непобѣдимой силой обстоятельствъ. Далѣе мы убѣдились, что очень многіе изъ нихъ живутъ совершенно мирно, и что, вообще, вся вина ихъ состояла въ томъ, что они жили тамъ, гдѣ имъ слѣдовало жить. Ближайшимъ поводомъ къ войнѣ послужило слѣдующее: За три года до нашего прибытія одинъ начальникъ аявовъ, по имени Кемпама, прибылъ съ довольно значительной дружиной въ область манганджей, поселился между ними, занялся земледѣліемъ и жилъ такъ мирно, что даже враги его не могли упрекнуть его. Только одинъ начальникъ манганджей Барви, владѣвшій до сихъ поръ этой мѣстностью, не могъ помириться съ его сосѣдствомъ и постоянно упрашивалъ насъ прогнать переселенца. Мы, конечно, не только не поддались его просьбамъ, но даже постарались доказать ему, что взводимыя имъ на Кемпама обвиненія ложны. Но Барви былъ человѣкъ испорченный и непокойный. Видя, что на насъ надежда плоха, онъ началъ раздражать Кемпама, думая можетъ быть, что, если дѣло дойдетъ до взрыва, то мы, волей-неволей, поможемъ ему, хотя мы самымъ рѣшительнымъ образомъ заявили, чтобы онъ на насъ не разсчитывалъ ни въ какомъ случаѣ. Тайная вражда не замедлила перейти въ открытую войну. Одинъ изъ подданныхъ Барви убилъ брата Кемпамы, а тотъ, въ возмездіе, сжегъ деревню убійцы, и такимъ образомъ загорѣлась война, въ которую аявы невольно втянули и насъ. Вовлеченные такимъ образомъ совершенно противъ воли, мы долго раздумывали, что намъ дѣлать, что выбрать: напасть ли первымъ на аявовъ, или выждать ихъ нападенія на Магомеро или, наконецъ, оставить манганджей и поселиться въ болѣе мирной странѣ.
«Изъ Магомеро мы и безъ того должны были уйти, потому что мѣсто это было совершеннымъ гнѣздомъ всевозможныхъ болѣзней, и только какимъ-то чудомъ Богъ спасалъ насъ отъ судьбы, постигшей миссіонеровъ въ Линіанти, да и то все-таки мы потеряли болѣе 50 человѣкъ отъ диссентерій, нарывовъ и недостатка въ пищѣ, потому что послѣдніе три мѣсяца приходилось терпѣть и отъ войны, и отъ голода, и отъ заразительныхъ болѣзней. Вслѣдствіе недостатка въ мукѣ и другихъ необходимыхъ припасахъ, мы едва, едва могли пробиваться».
Вотъ въ какое положеніе попали бѣдные миссіонеры. Дома, въ Англіи, они привыкли къ обильной мясной пищѣ, а здѣсь, работая подъ непривычнымъ тропическимъ солнцемъ, какъ каторжники, они имѣли только огурцы, дыни и неспѣлый хлѣбъ, и измученные и уставшіе до истощенія, не имѣли даже глотка вина, чтобы возстановить свои силы. При этомъ не надо думать, что они проводили цѣлый день, поучая, какъ наши школьные учителя. Ничуть не бывало. Они, кромѣ того, должны были сами заботиться о каждомъ кускѣ хлѣба и предпринимать далекія поѣздки, не изъ любознательности или для изученія страны, а большею частью съ цѣлію прекратить вспыхнувшій между начальниками раздоръ, или достать съѣстныхъ припасовъ. Около Магомеро часто совсѣмъ не было дичи и охотнику, живущему однимъ ружьемъ, тамъ пришлось бы умереть съ голоду. Кромѣ того туземцы совсѣмъ не имѣли рогатаго скота, и европейцы, не могшіе обойтись безъ мясной пищи, страшно опустошали ихъ стада овецъ и козъ.
Между тѣмъ въ Магомеро шли постройки для миссіи. Но едва успѣли поставить стѣны и кой какъ покрыть ихъ, какъ наступило дождливое время, и первый же дождъ пролилъ съ такою силой, что миссіонеры должны были сидѣть съ дождевыми зонтами, чтобы не промокнуть совсѣмъ. Съ дождями началась нищета, начались страданія, появилась и смерть. Разсчитывая на богатую жатву хлопчатника, епископъ купилъ у Ливингстона машину для шелушенія хлопчатой бумаги, потому что, по словамъ доктора, страна эта была «хлопчато-бумажнымъ раемъ», а едва ли надо говорить, какую притягательную силу это должно было имѣть для англичанъ. Между тѣмъ, кой-гдѣ дѣйствительно были клочки земли, производившіе хлопчатникъ, но въ такомъ незначительномъ количествѣ, что его не доставало даже для покрытія домашнихъ потребностей туземцевъ. За то на высотахъ лежали богатыя желѣзныя руды, и такъ какъ манганджи были хорошими кузнецами, то они имѣли возможность вымѣнивать въ долинѣ Шире нужный ямѣ хлопчатникъ на желѣзную утварь, каковы заступы и пр. Разъ только одинъ черный предложилъ продать хлопчатника, но и тотъ, повидимому, перекупилъ его и запросилъ за свой товаръ дороже, чѣмъ онъ продавался въ Манчестерѣ. Другой, свѣтскій членъ миссіи выучился передъ отъѣздомъ изъ Англіи дубить, чтобы извлечь пользу изъ множества будто бы звѣриныхъ шкуръ, пропадавшихъ ни за что. Между тѣмъ никто ни разу не предложилъ ему купить что нибудь подобное, и единственныя шкуры, случавшіяся у него подъ рукой, были спины провинившихся негритянскихъ дѣтей. Въ сухое время года туземцы приносили на рынокъ въ Магомеро очень много съѣстныхъ припасовъ, но съ наступленіемъ дождей все это прекратилось, и англичане сами должны были отправляться въ сосѣднія деревни для закупки продовольствія, и не успѣвали они оглянуться, какъ провизія истощалась. Скоро и въ отдаленныхъ деревняхъ не осталось ничего, потому что безпечные негры не заботятся о будущемъ, то плаваютъ опивъ изобиліи, то умираютъ съ голоду. Такимъ образомъ порціи дѣлались все меньше и меньше, а одинъ разъ только привозъ, едва, едва поспѣвшій изъ далека, спасъ миссію отъ голодной смерти. Другой разъ ихъ точно также выручила рыба, привезенная жителями береговъ Ширвы. Съ дождями наступили болѣзни, то лихорадка, то поносъ, а иногда и то и другое вмѣстѣ. Сначала умирали дѣти, за ними послѣдовали и взрослые, и не осталось человѣка, который бы не поплатился болѣе или менѣе. Но даже и въ это время воинственный духъ апостоловъ не охладился.
Двое миссіойецовъ Прокторъ и Скудаморе, взявъ съ собой цвѣтнокожаго Чарльза и небольшое число носильщиковъ, отправились въ самый разгарѣ дождей на отысканіе рѣки Руо, притока Шире, съ тѣмъ, чтобы спуститься по немъ на встрѣчу возвращающемуся Ливингстону. Послѣ четырехъ дневной ходьбы они прибыли къ деревнѣ Манго, лежащей у подошвы живописнаго горнаго хребта Миландже, утесистые рога и зигзаги котораго поднимаются на 8,000 ф. надъ плоскогорьемъ, имѣющимъ въ свою очередь 3,000 ф. абсолютной высоты. Тѣмъ временемъ, благодаря постояннымъ дождямъ, равнины сдѣлались настоящимъ раемъ. Онѣ были сплошь покрыты сочными травами, и цѣлымъ ковромъ самыхъ яркихъ прелестныхъ цвѣтовъ, и оживлялись тысячами веселыхъ бабочекъ и жучковъ, ежеминутно порхавшихъ надъ ними; вдоль береговъ тянулась длинная кайма высокихъ деревьевъ, окутанныхъ прекрасною густою листвою и служившихъ пріютомъ множеству красивыхъ птицъ. Путешественники не мало удивились, найдя въ тамошнихъ деревьяхъ три культурныхъ растенія, чуждыя этой части свѣта и предупредившія повидимому европейцевъ, а именно рисъ, апельсины и, что еще удивительнѣе, ананасъ, родина котораго какъ извѣстно Южная Америка. До Манго путешественники вездѣ встрѣчали самый радушный пріемѣ, но здѣшній начальникъ Чинока далъ имъ въ проводники своихъ двухъ сыновей, чтобы довести ихъ до ближайшаго мѣстечка Мироде, принадлежавшаго начальнику Томбондира, и они вмѣсто того привели ихъ около полудня къ маленькой деревушкѣ на Руо, изъ 40 хижинъ, и окруженной не заборомъ, а непроницаемой изгородью изъ терновника, гдѣ былъ всего одинъ входъ. Здѣшніе жители, признававшіе власть начальника Маназомба, съ перваго раза непріятно поразили путешественника своимъ дерзкимъ обращеніемъ, а проводники вдругъ выступили впередъ съ самыми наглыми требованіями. Чтобы пристращать ихъ немного и внушить нѣкоторое уваженіе къ отестрѣльму оружію европейцы застрѣлили нѣсколько цесарокъ, но не произвели ни малѣйшаго впечатлѣнія. Въ это время явился и самъ Маназомба, котораго будто бы по было до тѣхъ поръ дома: подъ личиной самой искренней дружбы онъ пригласилъ гостей войти въ его деревню, устроилъ для нихъ угощеніе и положилъ даже имъ ложки и ножи европейской работы. Сначала все шло хорошо, но скоро около чужеземныхъ гостей начала собираться толпа вооруженныхъ дикарей, не предвѣщавшая ничего хорошаго. Подъ вечеръ, передъ закатомъ солнца, негръ Чарльзъ принесъ сообщенное ему подъ величайшимъ секретомъ одной женщиной извѣстіе, что ночью дикари нападутъ на хижину, гдѣ будутъ спать англичане, и сожгутъ ее. Узнавъ это Скудаморе тихо приказалъ собрать носильщиковъ и приготовиться къ выступленію, стараясь между тѣмъ занять начальника разговоромъ. Но, замѣтивъ, что тотъ изподтишка далъ повелѣніе воспрепятствовать ихъ уходу, онъ всталъ и прямо объявилъ, что ему пора отправляться. Раздался громкій приказъ затворить ворота, однако проворный Чарльзъ успѣлъ во время занять мѣсто и отстранить врага и путешественники, грозя смертью первому, кто попробуетъ остановить ихъ, выбрались оттуда. Но лишь только они очутились внѣ деревни, какъ носильщики подверглись новому нападенію; Прокторъ и Скудаморе также попали въ схватку, послѣдняго даже повалили на полъ, но потомъ онъ высвободился и выстрѣлилъ въ своего противника, который, не будучи раненъ, бросился однако бѣжать. Чтобы задать страху Скудаморе также выстрѣлилъ, что не помѣшало дикарямъ пустить въ Проктора отравленой стрѣлой, попавшей къ счастью не въ него, а въ его оружіе. Послѣ этого оба миссіонера удалились не тревожимые болѣе, но они были одни, Чарльзъ еще раньше куда то скрылся, а носильщики попались въ руки коварныхъ негровъ. На возвратномъ пути миссіонеры старались обходить деревни и черезъ нѣсколько дней, измученные и истомленные, вернулись въ Магомеро. Недѣлю спустя одинъ за другимъ начали появляться носильщики, но конечно безъ поклажи. Трое изъ нихъ однако были задержаны у Маназомба, подданные котораго принадлежали, какъ объяснилось впослѣдствіи, не къ маи ганджамъ, а къ племени Авгуру. Тогда епископъ Маккензи и человѣкъ шесть англичанъ, сопровождаемые толпой задорныхъ макололовъ, позванныхъ съ Шире, и отрядомъ манганджей, отправились въ горы Миландже не для того, чтобы отомстить или наказать дикарей, даже не съ цѣлью отнять захваченное ими имущество, а единственно, чтобы освободить трехъ плѣнныхъ и возвратить ихъ въ семейства. Маназомба вышелъ было къ нимъ навстрѣчу съ предложеніемъ мира, но неспокойные и воинственные макололы, не выждавъ приказанія, бросились на одного изъ ангуру, и непріятель обратился въ бѣгство. Пустыя деревни, брошенныя жителями, оставленные тамъ же съѣстные припасы и скотъ достались въ руки побѣдителей, которые, захвативъ добычу, зажгли деревни и ушли. Послѣ подобныхъ столкновеній о мирной миссіонерской дѣятельности конечно не могло быть и рѣчи, и нѣтъ ничего удивительнаго, что предпріятіе это увѣнчалось такимъ полнымъ неуспѣхомъ.
Теперь намъ осталось разсказать грустный конецъ миссіи, на которую затрачено было такъ много денегъ и возлагались такія большія надежды. Обратный путь съ только что описаннаго побѣдоноснаго похода имѣлъ очень грустныя послѣдствія для англичанъ: идя часто подъ дождемъ, они были не разъ промочены до костей и приняли въ себя зародышъ вѣрной смерти. Тотчасъ по прибытіи миссіонеровъ въ Магомеро, епископъ, сопровождаемый недавно прибывшимъ сюда пасторомъ Буррупъ, отправился къ Шире, а оттуда къ Замбези, куда къ этому времени долженъ былъ прибыть на военномъ англійскомъ караблѣ «Горгона» капитанъ Вильсонъ и привезти для Ливингстона маленькій пароходъ по имени «Леди Ніасса» разбиравшійся на 24 части. На немъ ѣхала также отважная жена Ливингстона, желавшая присоединиться къ мужу, а также жена Буррупа и сестра Маккензи, ѣхавшія раздѣлить труды миссіонеровъ, преимущественно, по хозяйственной части, и такимъ образомъ нѣсколько облегчитъ имъ ихъ дѣло. Однако какъ ни близко они были другъ къ другу, но Богъ не судилъ имъ встрѣтиться на землѣ.
Ливингстонъ, зная объ этой поѣздкѣ, сообщилъ въ Магомеро, что 1 января 1862 г. онъ съ «Піонеромъ» будетъ у острова Мало, противъ впаденія Руо въ Шире, и готовъ доставить епископа въ устье Замбези. Между тѣмъ Маккензи и Буррупъ отправились въ путь только
2 января и лишь 8 достали лодку въ деревнѣ Шибиза. На пути къ Мало лодка опрокинулась и путешественники потеряли много очень драгоцѣнныхъ вещей, а главное всѣ лекарства и кофе. Такъ какъ они и безъ того чувствовали себя не совсѣмъ здоровыми, то это невольное купанье повлекло за собой сильную лихорадку, а когда 10 они наконецъ добрались до Мало, Ливингстона тамъ уже не было. И вотъ бѣдный и больной епископъ, пролежавъ тамъ три недѣли безъ всякой помощи, скончался 31 января и былъ похороненъ Буррупомъ, въ 100 футахъ отъ впаденія Руо, на лѣвомъ берегу Шире, у опушки лѣса. Отдавъ другу послѣднюю честь и благословивъ могилу, Буррупъ поставилъ на ней крестъ, который былъ еще цѣлъ, когда Юнгъ былъ здѣсь въ 1867 г. Затѣмъ, стоя уже одной ногой въ гробу, онъ, сопровождаемый своими макололами, на носилкахъ отправился назадъ въ Магомеро, гдѣ также умеръ 22 Февраля.
Вскорѣ послѣ того узнали, что въ Шире, у деревни Шибиза, стояла въ это время лодка съ англійскаго корабля «Горгона» и что на ней, кромѣ страдавшаго лихорадкой капитана Вильсона, находились сестра Маккензи и жена Буррупа. Здѣсь эти бѣдныя женщины получили грустное извѣстіе, что имъ нечего болѣе дѣлать въ Африкѣ и придется вернуться въ Англію. На смертномъ одрѣ своемъ Маккензи назначилъ себѣ преемникомъ Скудаморе, который, не желая, чтобы манганджи и аявы постоянно впутывали его въ свои распри, перенесъ свою резиденцію на Шире. Но и здѣсь счастье не благопріятствовало имъ. Скудаморе и Диккинсонъ скоро умерли, а остальные, пережившіе ихъ европейцы пожелали, что совершенно понятно, перебраться въ болѣе здоровый климатъ. Такъ кончилось существованіе университетской миссіи.
Не долго спустя послѣ этого, лихорадка, постоянно свирѣпствующая на нижнихъ частяхъ Замбези, добралась и до Ливингстона. Не смотря на всевозможные заботы и уходъ, жена его умерла 27 апрѣля 1862 года въ Шупангѣ, гдѣ и была похоронена подъ огромнымъ баобабомъ. Вотъ что находимъ мы въ путевыхъ запискахъ Ливингстона о смерти этой прекрасной и благородной женщины. "Тѣ, которые не видѣли, какое пріятное и удобное жилище эта честная, мужественная англичанка устроила въ Колобенгѣ въ 1,000 англ. миляхъ отъ мыса, и какое благодѣтельное вліяніе она, въ качествѣ христіанки и дочери миссіонера, имѣла на грубыя племена, тѣ удивятся ея рѣшимости и, можетъ быть, не поймутъ, какъ она могла перенести всѣ опасности и труды, выпавшіе ей на долю въ этой грубой и варварской части свѣта. А между тѣмъ у ней достало силъ на все, она узнала все и призвана была Богомъ въ ту минуту, когда снова готовилась выступить на исполненіе тяжелаго долга съ святымъ девизомъ: «Господи! да будетъ воля твоя»!
Изслѣдованія по рѣкѣ Руфумѣ и по западной сторонѣ озера Ніассы.
правитьКакъ мы уже говорили, «Ma-Робертъ» никуда не годился, у «Піонера» также машина была дурна, и теперь Ливингстонъ занялся устройствомъ новополученнаго парохода «Леди Ніасса» или «Дѣва озера», готовясь еще разъ попытаться проникнуть въ глубь страны. 23 іюня 1862 года новое судно счастливо было спущено на воду при многочисленномъ стеченіи туземцевъ, сбѣжавшихся посмотрѣть на чудо, какъ поплыветъ по рѣкѣ желѣзный корабль. Не будемъ строго судить африканцевъ за ихъ сомнѣніе, и у насъ найдется не мало людей, разсуждающихъ подобно имъ и не понимающихъ, какъ желѣзо можетъ плавать. "Когда, говорила масса туземцевъ, мы бросаемъ въ воду заступъ или даже самый маленькій кусочикъ желѣза въ воду, онъ тотчасъ тонетъ, какъ же можетъ держаться на ней такая огромная масса? Она непремѣнно пойдетъ ко дну. Другіе рѣшали иначе: «въ Африкѣ, говорили эти послѣдніе, это вѣрно и правильно, но у бѣлыхъ на все есть свое снадобье. Они съумѣли даже сдѣлать женщину, вонъ что стоить тамъ на носу парохода, но не могли научить ее говорить.» И невѣрующіе чрезвычайно удивились, когда «Леди Ніасса» легко и граціозно понеслась но рѣкѣ, вмѣсто того, чтобы пойти ко дну, какъ они это предсказывали. «Да, замѣчали они, у бѣлыхъ людей сильное колдовство»,
Въ Шупангѣ, въ томъ мѣстѣ, гдѣ пароходъ былъ спущенъ на воду, путешественники имѣли случай видѣть и наблюдать хорошенькихъ африканскихъ птичекъ ткачей (Ріосеі). Колоніи ихъ можно считать одной изъ самыхъ характеристическихъ чертъ внутренней Африки. Они придаютъ деревьямъ совершенно особенный отпечатокъ. Птички эти отличаются тѣмъ, что садятся на яйца большимъ обществомъ. Одно гнѣздо ткача на деревѣ чрезвычайная рѣдкость, ихъ большею частью встрѣчается до 20 и 30 штукъ, есть даже деревья, буквально облѣпленныя ими. Постройки эти до такой степени прочны, что, не смотря ни на какіе вѣтры и непогоды, сохраняются цѣлью годы, и очень часто случается, что на деревѣ, которое занято новыми колоніями, качаются гнѣзда, свитыя болѣе 3—4 лѣтъ тому назадъ, Такія украшенія встрѣчаются повсюду въ Средней Африкѣ, въ горахъ и долинахъ, въ уединенныхъ мѣстахъ и надъ хижинами шумныхъ деревень, но чаще всего на вѣтвяхъ деревьевъ, склонившихся надъ руслами прежнихъ рѣкъ и глубокими долинами.
Большею частію эти гнѣзда висятъ на вѣткахъ паразитныхъ растеній, опутывающихъ деревья, на концѣ пальмовыхъ листьевъ или на тростникѣ; нѣкоторыя породы устраиваютъ свои жилища почти надъ самой поверхностью воды. Такой выборъ объясняютъ заботливостью старыхъ птичекъ о безопасности ихъ потомства, потому что яйца и птенцы ихъ возбуждаютъ алчность многочисленныхъ тамъ обезьянъ, которыя пускаютъ въ дѣло все свое проворство, ловкость и умъ, чтобы достать своими длинными пальцами желанную добычу. Въ послѣднемъ случаи вѣтви или подаются подъ ихъ тяжестью или даже ломаются и коварный хищникъ падаетъ въ воду. Обезьяны очень любятъ молоденькихъ птичекъ и яица, а какъ они падки на кровь, доказывается тѣмъ, что они иногда вырываютъ перья изъ хвоста попугаевъ и высасываетъ ихъ окровавленные черешки. Другихъ опасныхъ враговъ, змѣй, заботливые ткачи также умѣютъ отстранять отъ своего гнѣзда. Завидя приближающагося непріятеля, они приходятъ въ страшное волненіе, съ крикомъ начинаютъ летать вокругъ него, сердито и больно бьютъ его клювомъ и принуждаютъ удалиться. При этомъ они, говорятъ, выказываютъ много мужества, которое поддерживается, вѣроятно, тѣмъ, что ихъ всегда большое общество. Величиною они съ средняго или даже съ довольно большаго зяблика, имѣютъ, большею частію, продолговатое туловище, длинный и гибкій или (но въ видѣ исключенія) короткій и тупой клювъ, длинныя крылья, небольшой хвостъ и чрезвычайно красивыя перья, которыя у нѣкоторыхъ птицъ, во время распложенія, отличаются совершенно особеннымъ устройствомъ. Преобладающіе и чаще всего встрѣчающіеся цвѣта желтый и красновато желтый съ чернымъ, но бываютъ и совсѣмъ черные, красные, сѣрые и бѣловатые ткачи. Голова и клювъ ихъ обыкновенно темные, спина почти всегда зеленовато или красновато желтаго цвѣта, брюшко совсѣмъ желтое, розовое или пунцовое.
«Всѣ птицы, вьющія висячія гнѣзда, говоритъ Вудъ, заслуживаютъ особеннаго вниманія тѣмъ, что жилища ихъ отличаются особенной формой и характеромъ, устроены всѣ по особенному плану, а именно, они всегда висятъ на концѣ вѣтокъ и весело раскачиваются въ воздухѣ при малѣйшемъ вѣтеркѣ». Однѣ изъ нихъ достигаютъ значительнаго объема, другія очень малы; у однихъ отверстіе или входъ сбоку, у другихъ внизу, у третьихъ почти на верху. Нѣкоторыя гнѣзда прикрѣплены, какъ паланкинъ, къ двумъ вѣткамъ, другія, напротивъ, висятъ на самомъ кончикѣ отдѣльной вѣтки, наконецъ нѣкоторыя птички устроиваютъ свои гнѣзда на концѣ пальмовыхъ листьевъ, потому что это дерево, какъ извѣстно, не имѣетъ ни вѣтокъ ни сучковъ. При этомъ, матеріаломъ служатъ: то самыя толстыя травы, то разнообразныя волокна; нѣкоторыя плетутся такъ слабо, что сквозь стѣнки видны всѣ яица, другія имѣютъ такую плотную и прочную ткань, что можно подумать, что они сдѣланы самыми опытными кровельщиками.
Прибавимъ еще, что на приготовленіе матеріаловъ для постройки идетъ также слюна, затѣмъ, что все это беретъ очень много времени тѣмъ болѣе, что птички часто разрушаютъ уже почти совсѣмъ готовое гнѣздо и начинаютъ работу вновь. Наконецъ разсказываютъ, что у нѣкоторыхъ видовъ самецъ устраиваетъ себѣ особенное жилище; гдѣ и живетъ въ то время, какъ самка сидитъ на яйцахъ.
Оригинальнѣе всего устраиваютъ свои гнѣзда или общественные ткачи (philetaerus socius), описываемые Вудомъ слѣдующимъ образомъ:
Зная привычки птицъ вообще, намъ не приходитъ и въ голову искать на деревьяхъ настолько большія гнѣзда, чтобы подъ ними помѣстилось 5 или 6 человѣкъ, а между тѣмъ это сплошь да рядомъ встрѣчается у ткачей. Поэтому ихъ жилища превосходятъ размѣры обыкновенныхъ гнѣздъ и дѣлаются не одной парой, но устраиваются общими усиліями цѣлаго пернатаго общества. Но какъ ни громадны подобныя постройки, вмѣщающія въ себѣ большое число птицъ, а въ началѣ оно дѣлается только одной парой и принимаетъ такія обширныя размѣры вслѣдствіе особенности ткачей жить большими общинами. Для этого, прежде всего, птички заготовляють огромное множество травы, какъ будто нарочно растущей тамъ для этой цѣли. Она имѣетъ очень длинный, прочный и тонкій стебель и извѣстна капскимъ поселенцамъ подъ именемъ бушменской травы, потому что она въ огромномъ множествѣ распространена въ тѣхъ мѣстахъ Южной Африки, гдѣ живутъ бушмены или бойссмены.
"Птички собираютъ ее, сносятъ на выбранныя деревья, большею частію на одинъ родъ акаціи, называемый голландскими колонистами верблюжьимъ терновникомъ (acacia giraffa), потому что жираффы, называемые ими верблюдами, любятъ ея листья. Акаціи эти дѣйствительно очень пригодны для этой цѣли, такъ какъ древесина ихъ очень тверда и упруга, и крѣпкія вѣтви легко выносятъ большія тяжести. Въ Африкѣ дерево это идетъ всюду, гдѣ требуется прочность и твердость и главнымъ образомъ на земледѣльческія орудія.
Набравъ травы, ткачи вѣшаютъ ее на годную для этого вѣтку, переплетаютъ и перевиваютъ стебли между собой и образуютъ небольшую крышу, а подъ ней устраиваютъ нѣсколько жилищъ, число которыхъ увеличивается съ каждымъ новымъ поколѣніемъ. Гнѣзда расположены совершенно другъ подлѣ друга, такъ что наконецъ они представляютъ огромную массу травы, усѣянную безчисленными дырочками и, право, нельзя довольно надивиться, какъ эти птички умѣютъ отыскивать свои квартирки. Видомъ ихъ можно сравнить съ рядами домовъ въ нашихъ улицахъ, по безъ ставень, цвѣтовъ и другихъ украшеній, налагающихъ на каждое строеніе особенный отпечатокъ. Но не смотря на это однообразіе, маленькіе обитатели ихъ ни мало не затрудняясь, сразу попадаютъ, каждый въ свое жилье.
Хотя эти кучи гнѣздъ часто служатъ жилищемъ впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ, но вообще ткачи не любятъ перестроивать одно и тоже гнѣздо нѣсколько разъ, а предпочитаютъ строить для каждаго новаго высиживанія новое жилище. При этомъ, когда прежняя крыша полна, они не покидаютъ ее совсѣмъ, а расширяютъ её и устроиваютъ подъ ней второй рядъ гнѣздъ, напоминающихъ нѣсколько медовые соты пчелъ, осъ и шершней. Такъ, благодаря присоединенію все новыхъ и новыхъ рядовъ, вся масса возрастаетъ наконецъ до такой степени, что путешественники не разъ ошибались, принимая ихъ за человѣческія жилища, и едва могли вѣрить глазамъ, когда, подойдя ближе, видѣли въ чемъ дѣло. Увеличиваясь съ каждымъ годомъ, гнѣзда пріобрѣтаютъ такую тяжесть, что вѣтви не въ состояніи поддерживать ихъ, подламываются и съ трескомъ летятъ не землю. Впрочемъ это рѣдко случается во время высиживанія, а совпадаетъ больше съ періодическими дождями, когда высохшія травы, впитывая въ себя много влаги, дѣлаются слишкомъ тяжелой даже для крѣпкихъ акацій.
Какъ это видно изъ формы, представленной здѣсь на рисункѣ, группы гнѣздъ имѣютъ среднюю величину. Сначала масса ихъ сравнительно узка и продолговата, во потомъ она мало по малу расширяется, но мѣрѣ увеличенія численности ячеекъ, и подъ конецъ получаетъ форму раскрытаго зонтика. О громадности этихъ построекъ можно судить потому, что въ одной недоконченной группѣ, кромѣ прошлогоднихъ гнѣздъ, Левальянъ насчиталъ не менѣе 300 помѣщеній, изъ которыхъ въ каждомъ жило по парѣ, высиживавшей, отъ 4 до 5 дѣтенышей.
Между тѣмъ новое судію весело неслось по Замбези и казалось удовлетворяло всѣмъ требованіямъ. Но желаніе Ливингстона подняться съ нимъ по Шире и докончить изслѣдованіе сѣверной оконечности Ніассы опять оказалось неудобоисполнимымъ по причинѣ мелководія первой, въ которой вода убыла чрезвычайно быстро, и такъ какъ онъ не хотѣлъ оставаться долѣе въ нездоровой Шупангѣ, то и поспѣшилъ отправиться къ Руфумѣ съ тайной надеждой, что, можетъ быть, по ней можно будетъ пробраться внутрь материка. 6 августа онъ направился къ Коморнскому острову Іоанну, набралъ тамъ быковъ и съ помощію англійскаго военнаго парохода достигъ на буксирѣ устьевъ Руфумы. Рѣка эта, уже упоминавшаяся выше, вытекаетъ изъ сѣверо-восточной части озера Ніассы, принимаетъ на пути нѣсколько притоковъ и изливается подъ 10° 30' въ Индійскій океанъ. Достигнувъ въ началѣ сентября устьевъ Руфумы, капитанъ англійскаго парохода, нѣсколько офицеровъ съ куттеромъ и нѣсколькими лодками проводили Ливингстона на два дня пути вверхъ по рѣкѣ; затѣмъ маленькая флотилія изъ четырехъ лодокъ поплыла дальше по обмелѣвшей рѣкѣ, но съ большими затрудненіями, потому что лодки постоянно садились на мель и ихъ приходилось стаскивать.
Руфума, повидимому, съ обѣихъ сторонъ обрамлена высотами, образующими между собой долину въ 4 анг. м. ширины. Недалеко отъ устьевъ, на лѣвомъ берегу, лежитъ маленькое озеро Чидія, соединяющееся, во время высокой воды, съ рѣкой. Туземцевъ встрѣчалось мало и только кой-гдѣ въ лѣсахъ виднѣлись ихъ соломенныя хижины. Между животными главная роль опять принадлежала бегемотамъ; они были здѣсь очень смѣлы, одинъ изъ нихъ напалъ даже на лодку, въ которой было 10 человѣкъ, и вскинулъ ее довольно высоко.
Крокодиловъ больше встрѣчается выше, гдѣ туземцы ставятъ имъ ловушки или убиваютъ ихъ копьями ради мяса. Яйца ихъ считаются лакомствомъ, и Ливингстонъ замѣчаетъ, что они вкусомъ похожи на куриныя. Особенность ихъ та, что желтокъ одинаковаго цвѣта съ бѣлкомъ. Здѣсь же мы познакомились съ очень рѣдкимъ животнымъ — сенце. (aulacodus swindernianus). Оно величиною съ небольшую кошку, но видомъ похоже на свинью и живетъ на низменныхъ островамъ и въ тростникѣ, окаймляющемъ берега рѣкѣ. Чтобы поймать его, охотники зажигаютъ траву и, вооружась кольями, ожидаютъ; чтобы испуганное животное выбѣжало оттуда, и закалываютъ его. Такіе пожары представляютъ всегда великолѣпное зрѣлище. Треща и искрясь, одинъ стебель опускается за другимъ, образуя огромный огненный снопъ: густыя облака дыму разстилаются въ воздухѣ, между тѣмъ черные туземцы, какъ бѣшенные, скачутъ вокругъ пламени, размахивая копьями и палками и подстерегая бѣдныхъ животныхъ, спасающихся изъ пожара. Въ облакахъ дыму и надъ ними носятся хищныя птицы, охотящіяся на встревоженную саранчу, а вороны и другія меньшія птицы скромно довольствуются мухами. Даже рыба не остается безъ доли въ добычи, потому что множество насѣкомыхъ, падающихъ при этомъ въ воду, достаются имъ. Другое рѣдкое животное, также очень часто встрѣчаемое у Руфумы это антилопа — карликъ (cephalophus caerulens). Оно живетъ парами и своею супружескою нѣжностію составляетъ совершенную противуположность съ другими антилопами, живущими, подобно туркамъ и мармонамъ, въ многоженствѣ.
Далѣе путешественники видѣли здѣсь водяного орла, охотившагося на молодого крокодила, потомъ марабу и гусей, снабженныхъ шпорами на концѣ крыльевъ. Послѣдніе — большія птицы чернаго и бѣлаго цвѣта, имѣютъ карминную голову и шею и красновато-желтые роговые отростки на головѣ. Они замѣчательны тѣмъ, что сильныя крылья ихъ, какъ сказано, снабжены на концахъ острыми шпорами въ дюймъ длины, служащія имъ для защиты, причемъ они первыми очень сильно бьютъ, а шпорами наносятъ значительныя раны.
Что касается до растительнаго царства, то здѣсь встрѣчаются различныя породы полезныхъ деревьевъ, каково — черное дерево и ѳивская пальма (Hepaene thebaica), не растущая по Замбези и не встрѣчающаяся южнѣе этой широты. Ливингстонъ не упоминаетъ о ней въ своихъ путевыхъ запискахъ, но его спутникъ, ботаникъ д-ръ Киркъ прямо говорить, что это характеристическое дерево растетъ на Руфумѣ. Во время засухи оно оказывается чрезвычайно полезнымъ туземцамъ и особенно арабамъ, живущимъ на сѣверѣ. Листья его доставляютъ отличный матеріалъ для рогожъ и веревокъ, а плоды идутъ въ пищу людямъ и животнымъ. По формѣ и ткани его вѣерообразныхъ листьевъ пальма эта напоминаетъ пальмирскую, но отличается отъ нея тѣмъ, что та растетъ однимъ стволомъ, эта же, поднимаясь, развѣтвляется на нѣсколько частей, изъ которыхъ каждая чае ть опять развѣтвляется и непремѣнно въ видѣ римской цифры V. Плоды ея ростутъ большими пучками, заключающими множество плодовъ или орѣховъ, величиною съ апельсинъ, но неправильной яйцеобразной формы, темновато-коричневаго цвѣта и до такой степени блестящи, что они кажутся покрытыми лакомъ. Эти орѣхи такъ крѣпки, что легче разбить сухую доску, чѣмъ ихъ; поэтому ихъ растираютъ между двумя камнями, причемъ съѣдобная часть отдѣляется въ видѣ смолистаго порошка. Скорлупа, содержащая порошокъ, имѣетъ около 1/4 дюйма толщины и служитъ покровомъ крѣпкой оболочки, заключающей въ себѣ орѣхъ изъ растительнаго вещества, похожаго на слоновую кость, и величиною нѣсколько больше грѣцкаго ореха. Смолистый порошокъ туземцы ѣдятъ или сырымъ или варятъ въ молокѣ и приготовляютъ такимъ образомъ прекрасный супъ, сильно отзывающійся пряниками. Орѣхи высыпаютъ на сутки въ воду, потомъ кладутъ къ огню, гдѣ они калятся, высушиваются и дѣлаются на столько мягкими, что легко разбиваются, о камень. Раздробленные на мелкіе кусочки, огш похожи на поджаренные каштаны и доставляютъ въ этомъ видѣ прекрасный кормъ скоту. Впрочемъ, жители Руфумы не могутъ держать скота, во первыхъ потому, что здѣсь свирѣпствуетъ цеце, во вторыхъ оттого, что торговцы невольниками держатъ всю страну въ страхѣ.
Между тѣмъ и здѣсь въ Руфумѣ счастіе не благопріятствовало Ливингстону, и онъ сильно ошибся въ надеждѣ, что она можетъ получить большое значеніе въ торговлѣ. Какъ Замбези и Шире не разъ заставляли его останавливаться, такъ и Руфума за озеромъ Чидіа сдѣлалась такъ мелка, что пароходъ пришлось оставить и взять плоскодонныя лодки. Несмотря на это, онъ всетаки предполагаетъ, что девять мѣсяцевъ въ году Руфума судоходна. Другое встрѣчаемое тамъ препятствіе — это множество плавающихъ по ней кусковъ растеній, которые, накоплялись болѣе и бол ѣе, образуютъ наконецъ маленькіе острова, напоминающіе «слати» на Миссури. Къ счастію люди, нанятые Ливингстономъ у Замбези, отлично умѣли узнать, гдѣ глубоко и гдѣ мелко, и сразу находили фарватеръ. Изъ гребцовъ штурманъ, стоящій назади, называется «молимо», а другой, стоящій съ длиннымъ шестомъ спереди и указывающій путь — мокадамо; онъ же подталкиваетъ лодку -шестомъ, помогая гребцамъ. Вообще же лодочники предпочитаютъ толкать и пихать лодку шестами, чѣмъ грести веслами.
Прибрежные жители нижнихъ частей Руфумы всѣ принадлежатъ къ племени макондовъ и хотя по языку отличаются отъ замбезскихъ уроженцевъ, по также, подобно имъ, должны быть причислены къ великой кафрской семьѣ. Это былъ чрезвычайно недовѣрчивый, боязливый народъ, и его съ величайшимъ трудомъ, едва, едва только можно было уговорить продалъ путешественникамъ куръ или овощей. Всѣ они жили въ вѣчномъ страхѣ отъ торговцевъ невольниками и были всегда наготовѣ къ бѣгству. Что этотъ страхъ не былъ неоснователенъ — доказывали нѣсколько отрубленныхъ человѣческихъ головъ, найденныхъ тамъ Ливингстономъ. Женщины здѣсь носили нелеле и эти уродливыя украшенія встрѣчались даже у молодыхъ людей на правомъ берегу Руфумы; здѣсь жило племя макоа или мабиха. Съ макоами, татуировавшими себѣ лобъ особенными національными фигурами — полумѣсяцами, Ливингстонъ сталъ на очень дружескую ногу. Они скоро познакомились съ нимъ и очень охотно приносили ему медъ, птицъ и другихъ жизненныхъ припасовъ. Часть ихъ эмигрировала на плоскогорье Чонга-Мичи, но большинство племени жило къ западу отъ Мозамбикскаго берега, не признавая однако власти португальцевъ. Подобно макоамъ, другіе африканскіе народы также носятъ шрамы и рубцы, служащіе имъ національными отличіями, чѣмъ то въ родѣ національныхъ гербовъ. Эти знаки вырѣзываются на лбу, лицѣ, рукахъ, груди и имѣютъ такое же значеніе, какъ татуированіе у островитянъ Великаго океана; но здѣсь они гораздо проще, и кромѣ того отличаются еще тѣмъ, что африканцы не впускаютъ подъ верхнюю кожицу красильнаго вещества. Чаще всего это состоитъ въ вырѣзываніи полосокъ кожи, послѣ чего рана заживаетъ, оставляя возвышенный, надувшійся шрамъ. У нѣкоторыхъ племенъ встрѣчается что-то въ родѣ настоящаго татуированія. Напримѣръ калабары у Бенинскаго залива носятъ на груди и щекахъ двѣ ромбическія фигуры, а племя и бонъ и жители дельты Нигера дѣлаютъ себѣ на вискахъ, выше бровей, фигуру стрѣлы. Въ нижней Гвинеѣ этотъ обычаи менѣе распространенъ, чѣмъ на сѣверъ отъ экватора, и кабинды, живущіе въ области рѣки Конго, не носятъ племенныхъ знаковъ, а только украшаютъ себя различными фигурами.
Маконды, живущіе на сѣверномъ берегу Руфумы, не всѣ оказались миролюбивыми. Часть ихъ напала 18 сентября на лодку Ливингстона и начала было стрѣлять въ нее отравленными стрѣлами, не причинившими, впрочемъ, вреда; по лишь только надъ ихъ головой прожужжало нѣсколько пуль, какъ негры, видя, что съ европейцами шутить нельзя, поспѣшно удалились.
Въ 140 англійскихъ миляхъ отъ впаденія Руфумы въ море, Ливингстонъ увидѣлъ на берегахъ мягкіе туфовые утесы, а еще 10 миль выше рѣка сдѣлалась еще менѣе доступною отъ выдававшихся утесовъ и наконецъ лодки принуждены были совершенно остановиться въ 156 миляхъ отъ устья. Это случилось 26 сентября 1862 года, у острова Піама-толо, гдѣ былъ очень узенькій проходъ, годившійся только для крошечныхъ туземныхъ челноковъ, такъ что всякое сколько нибудь значительное судоходство здѣсь прекращается. Разстояніе этого мѣста отъ Игомапо, лежащаго выше, равняется 30 англ, милямъ. Въ 12 дняхъ пути оттуда находится Котокато, это арабскій перевозочный пунктъ на озерѣ Ніассы. Такъ по дорогѣ, идущей вдоль водопадовъ Мурчисона, идти сухимъ путемъ приходится гораздо меньше, чѣмъ гдѣ бы то ни было, то путешественники рѣшили отправиться въ третій разъ по рѣкѣ Шире къ Ніассѣ. Такимъ образомъ попытка проникнуть до озера съ помощію Руфумы не удалась.
Многіе туземцы разсказывали доктору, что Руфума вытекаетъ изъ Ніассы, одинъ лгунъ увѣрялъ даже, что собственными глазами видѣлъ мѣсто ея выхода; другіе сообщали вѣрныя свѣдѣнія, что у Нтомано, въ Руфуму впадаетъ съ юго-запада Женде, вытекающая изъ горъ, которыя лежатъ къ востоку отъ Ніассы, и служащая работорговцамъ путемъ къ озеру: но въ сухое время года Женде имѣетъ не болѣе нѣсколькихъ дюймовъ глубины.
У Ніаматоло, откуда Ливингстонъ повернулъ назадъ, жило многочисленное и зажиточное населеніе, ревностно занимавшееся земледѣліемъ. Лѣтнія хижины ихъ стояли на островкѣ, а деревни служили имъ зимними и постоявшими жилищами и были расположены въ лѣсу. Впрочемъ, все это въ то время было совершенно заброшено, и большіе запасы зернового хлѣба напрасно ожидали рабочихъ рукъ, чтобы обратить ихъ въ муку.
Проѣздивъ цѣлый мѣсяцъ, Ливингстонъ 9 октября снова вернулся къ Піонеру и недѣлю спустя вышелъ въ море, переправился къ Коморискимъ островамъ и наконецъ достигъ Килимапе, лежащаго въ чрезвычайно нездоровой мѣстности, на очень низкомъ берегу, и обязаннаго своимъ существованіемъ торговлѣ невольниками. Португальцы, тамошніе владѣльцы, поступаютъ тамъ самымъ безстыднымъ образомъ и систематически останавливаютъ всякое развитіе. Не смотря на то, что въ тѣхъ мѣстахъ въ огромномъ количествѣ растетъ сахарный тростникъ, они получаютъ сахаръ изъ Остъ-Индіи. Жители Килимане отличаются совершенной апатіей и бездѣйствіемъ, говоритъ одинъ молодой просвѣщенный португалецъ, и проводятъ всю свою жизнь или въ болѣзняхъ или въ леченіи.
19 Декабря Ливингстонъ опять прибылъ въ Шунанго, полный грустныхъ для него воспоминаній, посѣтилъ могилу жены и началъ приготовляться къ новой экспедиціи къ Ніассѣ и въ началѣ новаго 1863 года снова двинулся въ путь съ обоими пароходами Піонеромъ и Леди Ніассою. Въ Шире его ожидало самое печальное зрѣлище. Въ послѣднюю его поѣзду по этой рѣкѣ, берегъ былъ покрытъ многочисленнымъ народонаселеніемъ, множествомъ веселыхъ деревень, теперь же она представляла одно опустошеніе, и сожженныя деревни и мертвая тишина царствовали тамъ, гдѣ недавно еще кипѣла жизнь и раздавались веселыя пѣсни. По дорогамъ вездѣ бѣлѣлись человѣческіе остовы и черепа, запахъ мертвечины заражалъ воздухъ до дурноты, а множество труповъ въ рѣкѣ представляли обильную пищу крокодиламъ. Но кто же виновникъ этого погрома, этой ужасной перемѣны, кто обратилъ эту цвѣтущую долину въ такую ужасную пустыню? Виновникъ этотъ никто иной, какъ тотъ же Маріано, о которомъ рѣчь была выше. Въ наказаніе за его злодѣянія мозамбикскія власти приговорили его къ трехъгодичному тюремному заключенію и наложили на него, кромѣ того, штрафъ, а такъ какъ у него не было достаточно наличныхъ денегъ для этого, то ему и было позволено отправиться въ Килимане и вытребовать бывшіе тамъ долги. Но тамъ оказалось, что должники его удалились вглубь страны и вотъ онъ опять получилъ милостивое позволеніе отправиться за ними. Не трудно было догадаться, что должно было выйти изъ этого: о возвращеніе онъ и не думалъ, а вмѣсто этого запасся оружіемъ, военными снарядами, набралъ шайку подобныхъ себѣ злодѣевъ и снова принялся за грабежъ.
Благодаря этой нерадивой и близорукой политикѣ, Ливингстону пришлось быть свидѣтелемъ самыхъ ужасныхъ сценъ: не разъ онъ натыкался на совершенно истощавшихъ людей, безпомощно лежавшихъ у своихъ хижинъ въ ожиданіи смерти; каждый день новые трупы попадали подъ колеса пароходовъ. Разъ докторъ съ глубокой сердечной болью слѣдилъ за тѣломъ мальчика, плывшимъ за пароходомъ, какъ вдругъ огромный крокодилъ бросился съ быстротой охотничьей собаки на него, схватилъ его и началъ трясти, какъ собаки крысу. Въ одну минуту около трупа собралось огромное общество этихъ отвратительныхъ животныхъ, чтобъ получить свою долю. Они радостно пѣнили воду своими длинными хвостами и разсѣялись только тогда, когда отъ добычи не осталось даже и слѣда. Вообще Шире кишѣла ими и на одной только мели Ливингстонъ насчиталъ ихъ 67 штукъ, а теперь имъ было раздолье, они досыта наѣдались многочисленными трупами. Плаваніе по Шире шло сначала очень быстро, но скоро вода спала и въ мартѣ пароходъ крѣпко сѣлъ на мель. Здѣсь Ливингстонъ встрѣтилъ стараго товарища Торнтона. Разставшись съ докторомъ, послѣдній соединился съ барономъ Декксномъ; ониподнялись на Килиманджаро до высоты 8,000 футовъ и черезъ Дажеру вернулись въ Вангу къ берегу. Килиманджаро, вершина которой имѣетъ видъ шляпы, самая высокая гора въ Африкѣ и значительно превосходитъ высокія, покрытыя снѣгомъ горы Абиссиніи. Она находится въ 45 миляхъ отъ Индійскаго океана и въ 65 къ юговостоку отъ большого озера Укереве, гдѣ Спикъ открылъ источникъ Нила. Высота ея равняется 18,827 футамъ, снѣжная линія лежитъ на 15,388 футахъ, предѣлъ растительности на 10,260, а самое высокое обитаемое мѣсто на 4,560 футахъ. Существованіе этого снѣжнаго великана такъ близко отъ экватора должно было, какъ и слѣдовало ожидать, возбудить большіе толки, и дѣйствительно въ Англіи нашлось не мало людей, не вѣрившихъ, чтобы тамъ былъ снѣгъ. Но всѣ подобныя сомнѣнія были опровергнуты самымъ положительнымъ образомъ. Первые, видѣвшіе тамъ снѣгъ, были нѣмецкіе миссіонеры Краифъ и Ребмаппъ, которымъ мы обязаны первыми извѣстіями о существованіи большого озера внутри Африки.
Въ первую поѣздку въ горную страну Дшагга, Ребманъ замѣтилъ Килиманджаро въ первый разъ 11 мая 1848 года и нѣсколько разъ наблюдалъ ее въ свои послѣднія путешествія. Краифъ видѣлъ ее въ первый разъ во время своей экспедиціи въ Укамбани, а потомъ еще въ 1851 году. Оба они прямо и положительно утверждаютъ, что вершина Килиманджаро покрыта снѣгомъ; Ребманъ даже совсѣмъ ясно могъ различать его, ночуя разъ у ея подошвы. Кромѣ того туземцы разсказывали, что если взять бѣлое вещество, лежащее на горѣ, положить въ сосудъ и спуститься внизъ, то оно обращается въ воду.
Другая снѣговая гора этой страны Кенія или Киманджа Джеу была замѣчена въ первый разъ 3 декабря 1849 года изъ Киту и Кранфомъ; онъ ясно видѣлъ, что вершина ея состоитъ изъ двухъ большихъ роговъ, поднимающихся съ огромной горной массы къ сѣверо-западу отъ Килиманджаро. Кенія лежитъ въ пяти дняхъ пути отъ Китуи. Одинъ изъ туземцевъ, живущихъ въ Нембу, недалеко отъ горы, разсказывалъ, что онъ нѣсколько разъ былъ у ея подошвы, но не поднимался высоко, потому что тамъ очень холодно, да къ тому же съ горы нерѣдко съ страшнымъ шумомъ скатывается что-то бѣлое. Очевидно, тутъ дѣло идетъ о лавинахъ. Другой негръ говорилъ, что гора покрыта чѣмъ то въ родѣ бѣлой муки. Снѣгъ этотъ питаетъ круглый годъ множество рѣкъ, изъ которыхъ извѣстно до 20; всѣ они изливаются въ Индійскій океанъ.
Подстрекаемые этими очень правдоподобными разсказами Карлъ Клаусъ Фонъ-деръ Деккенъ (мы будемъ говорить о немъ позже) положилъ себѣ разрѣшить эту загадку и взобраться на гору. И ыотъ, въ со провожденіи Торнтона, онъ отправился въ путь, употребилъ время съ іюня до ноября на проѣздъ отъ Момбаса до Килиманджаро, посѣтилъ эту гору и окрестныя горныя страны и самымъ блестящимъ образомъ подтвердилъ показанія нѣмецкихъ миссіонеровъ. Но онъ не удовлетворился однимъ разомъ и взобрался съ докторомъ Керстеномъ еще разъ на гору между 21 ноября и 1 декабря 1862 г., поднявшись на этотъ разъ до высоты 13,000 футовъ.
Возвратившись къ Ливингстону, Торнтонъ выразилъ желаніе заняться теперь геологическими изслѣдованіями. Къ несчастію и этотъ смѣлый дѣятель палъ жертвою убійственнаго африканскаго климата. Желая оказать помощь несчастнымъ миссіонерамъ, оставшимся въ живыхъ и чуть не умиравшимъ съ голоду въ долинѣ Шире, онъ предпринялъ очень затруднительную сухопутную поѣздку въ Тете, но схватилъ лихорадку и, несмотря на самый заботливый за нимъ уходъ, умеръ 23 апрѣля 1863 года. Его похоронили невдалекѣ отъ водопадовъ Мурчисона, на правомъ берегу Шире.
АФРИКА.
правитьСвирѣпствуя между бѣлыми, смерть не щадила и черныхъ, трупы которыхъ въ безчисленномъ множествѣ валялись повсюду и заражали воздухъ. Вообще мѣстность здѣсь представляла обычную африканскую картину, встрѣчаемую на каждомъ шагу въ нашемъ разсказѣ и являющуюся результатомъ разбоевъ и хищническихъ набѣговъ. Населеніе было такъ рѣдко, что нельзя было даже найти достаточно носильщиковъ, чтобы перенести лодку у водопадовъ Мурчисона. Съѣстныхъ припасовъ было также чрезвычайно мало и скоро члены экспедиціи, выдерживавшіе до сихъ поръ климатъ, также заболѣли лихорадкой и диссентерісей. Особенно сильно страдали д-ръ Киркъ и братъ Ливингстона Карлъ; болѣзнь ихъ приняла такой серьезный оборотъ, что 19-го мая они у видѣли себя вынужденными отказаться отъ дальнѣйшаго путешествія и отправиться назадъ. 2 іюля Ливингстона постигъ новый ударъ. Давно собиравшаяся противъ него гроза въ Англіи наконецъ разразилась. Общественное мнѣніе возстало противъ его экспедиціи и порицало воинственный пылъ епископа Маккензи, а министръ Россель, видя, какъ напрасны и безуспѣшны старанія европейцевъ внести миръ и просвѣщеніе въ землю манганджей, послалъ экспедиціи приказъ вернуться назадъ. Это извѣстіе пришло какъ разъ въ самый разгаръ дѣятельности доктора и чрезвычайно тяжело подѣйствовало на него. Но онъ однако рѣшился не тотчасъ повиноваться полученному повелѣнію, а предпринять еще небольшую поѣздку въ земли на западъ отъ Ніассы, въ та мѣсто, откуда Замбези получаетъ свои притоки.
До страны Марави, которую мы опишемъ ниже, путь лежалъ по мало населеннымъ землямъ, обитаемымъ народцами изъ племенъ манганджей. Впрочемъ, трудно провести рѣзкую границу между отдѣльными племенами. Благодаря сосѣдству и постояннымъ бракамъ, они такъ смѣшиваются и такъ много перенимаютъ другъ у друга, что племенныя различія совершенно стушевываются; къ тому же одинаковыя условія всегда ведутъ къ одинаковымъ взглядамъ и потребностямъ. Чтобы дать общее понятіе объ утвари и оружіи восточныхъ африканскихъ народовъ, мы представимъ здѣсь въ рисункѣ нѣсколько вещей, употребляемыхъ ими. Сначала обратимъ вниманіе на санзу — музыкальный инструментъ, состоящій изъ 9 желѣзныхъ струнъ, по которымъ играютъ большимъ пальцемъ. Люди, не имѣющіе средствъ купить себѣ санзу, приготовляютъ ее сами изъ стеблей папира; послѣднія не особенно звучны, но, будучи насажены на выдолбленную тыкву, издаютъ довольно громкій звукъ. Тыква украшается вырѣзанными на ней фигурами и обвѣшивается маленькими колокольчиками или кусочками олова, издающими очень тонкіе звуки. Санза очень распространена у африканскихъ миннезенгеровъ по Шире и по Замбези. Подобный музыкантъ сопровождалъ однажды Ливингстона и на каждой станціи воспѣвалъ ему похвалы въ пятисложныхъ бѣлыхъ стихахъ, положенныхъ на весьма мелодичную музыку его сочиненія. Вначалѣ пѣсни эти были очень коротки, но чѣмъ больше онъ знакомился съ своимъ бѣлымъ другомъ, тѣмъ длиннѣе дѣлалось его пѣніе и наконецъ достигло огромныхъ размѣровъ. Проводивъ его на довольно далекое разстояніе отъ родины, онъ объявилъ, что очень жалѣетъ, по дальше идти не можетъ и, получивъ въ награду за свою любезность хорошій подарокъ, отправился домой. Другой, впрочемъ, менѣе даровитый пѣвецъ находился въ числѣ людей, нанятыхъ Ливингстономъ, и принадлежалъ къ племени батоновъ. Всякій вечеръ, когда остальная прислуга принималась за приготовленіе ужина или болтала и играла, онъ затягивалъ свои пѣсни и воспѣвалъ все, что узналъ во время своего путешествія. При этомъ онъ ничуть не стѣснялся въ своихъ импровизаціяхъ и если не находилъ соотвѣтствующаго слова, то ни мало не стѣсняясь, наполнялъ пробѣлы какими-то особенными звуками, не имѣющими никакого значенія.
Другой инструментъ, издающій почти такой, же звукъ — это маримба или, какъ его въ насмѣшку называютъ, африканское фортепіано. Онъ употребляется больше въ западной Африкѣ и представляетъ родъ деревянной гармоники, въ которой каждая клавиша насажена на выдолбленную для резонанса тыкву. На маримбѣ играютъ маленькой палочкой и чѣмъ скорѣе, тѣмъ выше цѣнится искуство артиста. Гораздо ближе къ европейскимъ инструментамъ подходятъ гитары, встрѣчаемыя у прибрежныхъ жителей Бѣлаго Нила, напримѣръ у доровъ. Они состоятъ изъ ящика съ натянутыми на немъ струнами и очень часто украшаются рѣзьбою, какъ то видно изъ картинки, но тамъ ли они изобрѣтены или заимствованы у арабовъ и абиссинцевъ — сказать трудно. Какъ въ музыкальныхъ инструментахъ, такъ и въ нарядахъ и украшеніяхъ женщинъ и дѣвушекъ различныхъ племенъ замѣтно большое сходство. Не говоря уже о мѣдныхъ кольцахъ, распространенныхъ по всей жаркой части Африки и составляющихъ главный предметъ торговли и мѣны, мы видимъ, что и кожанные фартуки изъ узенькихъ ремешковъ, которые женщины носятъ на нижней части туловища, чрезвычайно схожи другъ съ другомъ. Стоитъ сравнить, напримѣръ фартукъ женщинъ ніамъ-ніамъ, т. е. «хвостистыхъ людей» на рѣкѣ Газелей, въ области Бѣлаго Нила, и фартукъ или поясъ молодыхъ дѣвушекъ въ землѣ Сипамане среднихъ частей Замбези, то при сличеніи ихъ выйдетъ одно и то же. Знаменитыя невольничьи вилы или гори, замыкавшія не одного несчастнаго плѣнника, также почти одинаковы у озера Ніассы и на верхнемъ Нилѣ, и ни одинъ знатокъ не рѣшится опредѣлить, гдѣ мы скопировали предлагаемые рисунки на Шире или на Нилѣ.
Обратимся теперь къ оружію. Оружіе, употребляемое африканцами, чрезвычайно разнообразію. Одни племена дѣлаютъ себѣ луки и стрѣлы, другіе знаютъ только метательныя копья, по европейское ружье распространилось всюду чрезвычайно скоро и часто встрѣчается у народовъ, не бывшихъ въ прямыхъ сношеніяхъ съ бѣлыми. Затѣмъ, въ то время какъ у манганджей и аявовъ для сбора войска употребляется воинскій кличъ, народы Бѣлаго Нила приготовляютъ себѣ военныя трубы, примѣръ которыхъ мы предлагаемъ здѣсь подъ № 14. Племя балондовъ употребляетъ кинжалы, отличающіеся очень широкими клинками. Африканскіе топоры почти у всѣхъ племенъ одинаковы. Предлагаемое здѣсь изображеніе скопировано у бадемовъ, живущихъ на югъ отъ Замбези, но нѣкоторые изъ нихъ напр. 5 совершенно тождественны съ топорами абиссинцевъ и манзовъ. Напротивъ дубины очень разнообразны по формѣ; мы прилагаемъ здѣсь снимки съ оружіи, встрѣчаемыхъ у негровъ динка, живущихъ у Бѣлаго Пила; дубины эти очень напоминаютъ древніе, такъ называемыя, утреннія звѣзды швейцарцевъ и гусситовъ. Самые оригинальные луки принадлежатъ народцу марави на западъ отъ
Шире и къ сѣверу отъ Замбези. Широкія части икъ вѣроятно служатъ также щитомъ. Колчаны племени доровъ на верховьяхъ Бѣлаго Нила дѣлаются изъ буйволовой кожи, а копья ихъ (1а 1в), снабженныя множествомъ крючковъ, похожи на стрѣлы (4а 4в), употребляемыя у Ніассы и внушающія такой страхъ, по сильному яду, которымъ намазывается ихъ остріе, завертываемое потомъ въ маисовый листокъ,
Во время своей экспедиціи на сѣверозападъ Ливингстонъ открылъ вдоль водопадовъ Мурчисона длинную горную цѣпь, состоящую изъ сѣрыхъ округленныхъ гранитныхъ горъ, поднимающихся на 5,000 футъ надъ уровнемъ моря. Каждая гора носитъ особенное имя, но общаго названія у нихъ нѣтъ и потому Ливингстонъ окрестилъ ее въ честь своего спутника цѣпью горъ доктора Кирка. На этотъ разъ въ видѣ исключенія и за неимѣніемъ туземнаго имени можно конечно извинить его, но вообще англичане, и Ливингстонъ въ томъ числѣ, — сильно злоупотребляютъ этимъ. Собственно говоря первое мѣсто въ такихъ случаяхъ должно принадлежатъ туземнымъ названіямъ, но у англійскихъ изслѣдователей какая-то манія увѣковѣчивать своихъ королей и, благодаря ей, они вносятъ въ географію страшную путаницу. Въ Германіи ученые настолько разсудительны, что удерживаютъ туземныя имена. Одинъ изъ нихъ Оскаръ Петель, говоря о Бэкерѣ, давшемъ второму открытому имъ при истокѣ Нила озеру Мвутанъ названіе Альбертъ, и о Спикѣ, окрестившемъ озеро Укерево въ Викторію, справедливо замѣчаетъ, что это вѣчное одно и то же также безсмысленно, какъ извѣстное «Эдуардъ и Кунигунда, Кунигунда и Эдуардъ».
Здѣсь замѣчательное явленіе представляетъ множество остроугольныхъ камней, покрывающихъ всюду склоны горъ. Ливингстонъ сначала приписывалъ ихъ недавнему геологическому перевороту; но, вглядѣвшись поближе, убѣдился, что они образуются постоянно и теперь и обязаны своимъ происхожденіемъ исключительно солнечному жару.
Вотъ какъ объясняютъ ихъ появленіе. Днемъ горныя массы нагрѣваются такъ, сильно, что на нихъ нельзя сѣсть, но, съ наступленіемъ прохлады, поверхность камней быстро охлаждается и они лопаются. Дѣйствительно путешественники не разъ слышали изъ своего ночнаго лагеря громъ такихъ разлетавшихся камней и говорятъ, что если ихъ потомъ попробовать сложить, то они приходятся какъ разъ другъ къ другу. Туземцы, не понимая въ чемъ дѣло, приписываютъ это мхези или злымъ духамъ.
Подобное геологическое вліяніе солнечнаго жара было наблюдаемо и въ другихъ странахъ. Д-ръ Вецштейнъ натолкнулся на точно такой же фактъ во время своего путешествія по открытой имъ вулканическеской области къ востоку отъ Дамаска. Лѣтомъ зной тамъ такъ силенъ, что, по единодушному свидѣтельству жителей, черные камни съ трескомъ разлетались въ куски. Слѣдовательно, въ жаркихъ климатахъ солнце очень разрушительно дѣйствуетъ на горныя породы; той же причинѣ, т. е. чрезвычайно быстрой перемѣнѣ въ температурѣ, придется приписать страшныя разрушенія камней на южно-алжирскомъ плато Сахары, описанныя Дюверье. Такъ д-ръ Перье, путешествовавшій въ алжирской Сахарѣ, выйдя 25 мая 1840 г. изъ палатки, замѣтилъ замершія капли росы, 5 часовъ послѣ того термометръ Цельсія показывалъ 25° жара въ тѣни, а еще черезъ 3 часа 31 °, и эта громадная перемѣна произошла въ какіе нибудь 8 часовъ.
Пройдя долину Гоа вдоль маленькой рѣки Лекне, Ливингстонъ прибылъ въ деревню начальника Катоза у озера Ніассы, оставшагося у него все время вправо. Мѣстность здѣсь была населена и хорошо воздѣлана вездѣ, гдѣ не хозяйничали мациту или торговцы невольниками, трудолюбивое населеніе жило мирно и сѣяло маисъ. Почва была чрезвычайно плодородна. Маисъ, главное культурное растеніе, достигалъ здѣсь такой высоты, что закрывалъ путешественниковъ съ головой; въ одной метелкѣ насчитывалось до 360 зеренъ, атакъ какъ каждый стебель давалъ двѣ или три метелки, то урожай былъ — самъ 400. Жители, повидимому, вели свое хозяйство очень разумно; они орошали поля, выпалывали сорныя травы, сносили ихъ въ кучи, сжигали и удобряли золой поля. Единственное оружіе, употребляемое здѣсь при полевыхъ работахъ — это крючекъ съ короткимъ черенкомъ, которымъ женщины разбивали комья и размягчали почву, чтобы сѣмена глубже пали въ землю. Плуги совершенно исизвѣстны неграмъ. На западномъ берегу Ніассы путешественники встрѣтили мужчинъ и женщинъ, нагруженныхъ зерномъ и скорымъ шагомъ направлявшихся въ ихъ огороженныя деревьями убѣжища, чтобы спрятать дорогой запасъ отъ мациту. Мельницы, служащія для молотья хлѣба — чисто африканское, доморощенное изобрѣтеніе, и употребляются также въ Абиссиніи. Она состоитъ, какъ то видно, изъ рисунка, изъ большаго нѣсколько вдавленнаго нижняго камня, куда насыпается зерно, и маленькаго жернова, которымъ послѣднее растирается.
Положеніе дѣлъ, образъ жизни и устройство племенъ, живущихъ на Ніассѣ до Кота-Кота, представляетъ то же самое, что путешественники видѣли и прежде. Вездѣ тотъ же страхъ передъ мациту и работорговцами арабами, строившими у Кота-Кота свои суда для перевозки несчастныхъ плѣнниковъ къ морю. Главный источникъ пропитанія здѣсь, какъ сказано, — земледѣліе и рыболовство.
Въ половинѣ сентября Ливингстонъ направился на западъ и взобрался на гору Ндонда (3,440 ф. выс.), откуда глазамъ его представилось огромное плоскогорье, перерѣзанное маленькими рѣчками. Но прохладный здѣшній воздухъ, благодѣтельно подѣйствовавшій на европейцевъ, оказался до такой степени вреденъ для ихъ спутниковъ, что одинъ изъ нихъ не прожилъ и двухъ дней.
Фактъ этотъ можетъ, между прочимъ, послужить доказательствомъ, что человѣкъ не созданъ космополитомъ, а что напротивъ природа назначила каждому племени извѣстную область, спеціально приспособленную для него. Такъ эскимосъ не выноситъ даже умѣренной Европы, бѣлый не долго выдерживаетъ климата Африки, а уроженецъ жаркой Африки погибъ бы въ нашемъ умѣренномъ климатѣ, и попытки акклиматизировать различныя расы, приучить ихъ къ несвойственному имъ климату, до сихъ поръ кончались самыми грустными послѣдствіями.
Народъ, по странѣ котораго проходили теперь путешественники, называлъ себя матумбоками и отличался отъ манганджей только способомъ татуированія, но говорилъ тѣмъ же языкомъ. У деревни Чинанга Ливингстонъ дошелъ 27 сентября 1863 г. до гранитной горы Номбе (2,000 ф. выст.) крайняго предѣла его путешествій на западъ отъ Ніассы. Главная причина, побудившая его не идти далѣе, была болѣзнь его людей. Бѣдные дикари, привыкшіе къ теплу, не могли выносить пронизывающихъ вѣтровъ, дующихъ въ этой высокой странѣ, и заболѣвали одинъ за другимъ. Одинъ даже поплатился жизнью, а другой былъ такъ опасенъ, что всѣ ежеминутно ожидали его смерти. Къ довершенію горя съѣстные припасы ихъ вышли, а туземная мука была такъ переполнена пылью и мелкими камешками, что ее почти нельзя было ѣсть; къ тому же въ сѣверной части этой области свирѣпствовала война. «Но, говоритъ Ливингстонъ, ни болѣзни, ни недостатокъ пищи, ни война не помѣшали бы мнѣ исполнитъ мое дѣло и обойти все озеро, если бы я не получилъ приказанія министра иностранныхъ дѣлъ вернуться съ Піонеромъ въ море; а такъ какъ содержаніе матросамъ, инженерамъ и вообще жалованье экипажу кончалось 31 ноября, то медлить было нельзя тѣмъ болѣе, что наступала пора дождей, которые задержали бы насъ чрезвычайно долго».
Но, вмѣсто того, чтобы опять отправиться къ заливу Кота-Кота, Ливингстонъ взялъ нѣсколько на востокъ къ землѣ бабизовъ. Бабизы состоятъ изъ бродящихъ торговцевъ, странствующихъ во всѣ концы и существенно отличающихся отъ манганджей какъ формой черепа, такъ и своими шрамами. Въ деревнѣ Катоза докторъ бросилъ послѣдній взглядъ на дорогое ему озеро, которое онъ намѣревался опять посѣтить черезъ три года, и пошелъ вдоль горъ Кирка по прекрасной долинѣ Гова на рѣкѣ Лезунгве въ Мукуру-Маде, исходному пункту его послѣдней экспедиціи. 31 октября онъ прибылъ къ этой рѣкѣ, сдѣлавъ 600 географическихъ миль и употребивъ на это 55 дней. На пароходѣ въ Шире все обстояло благополучно, даже сосѣдніе айвы жили съ матросами дружно. Здѣсь Ливингстонъ остановился на двѣ недѣли, чтобы отдохнуть отъ всѣхъ треволненій. Отдыхъ этотъ былъ ему какъ нельзя болѣе нуженъ: члены его, по его собственному выраженію, почти не двигались, мускулы стали жестки, какъ доски, и на высохшемъ тѣлѣ не было ни лота жиру. Но вотъ наступили дожди, Шире поднялась и 19 генваря 1864 года Піонеръ устремился внизъ по теченію. Быстро мелькали передъ глазами путешественниковъ прекрасные берега, пронесся бурливый водопадъ Мамвира, скоро скрылась и самая Шире и пароходъ вступилъ въ Замбези. Послѣднія извѣстія, полученныя на Шире, были довольно утѣшительны: общій врагъ Маріано, такъ долго опустошавшій окрестныя земли и разорившій тысячи людей, умеръ отъ слишкомъ невоздержной жизни. Еще немного спустя показалась и Сенна, куда путешественники заѣхали проститься съ немногими тамошними друзьями. 13 Февраля Ливингстонъ прибылъ съ своими двумя пароходами въ устье Замбези; тамъ англійскій крейсеръ взялъ ихъ на буксиръ и перевезъ въ Занзибаръ, а 30 апрѣля Ливингстонъ снова покинулъ Африку и отправился сначала въ Бомбей, а потомъ въ Англію. Такъ кончилась великая экспедиція по Замбези, продолжавшаяся 6 лѣтъ.
Альбертъ Рошеръ и Карлъ Маухъ, нѣмецкіе путешественники внутри Южной Африки.
правитьАльбертъ Рошеръ родился 27 августа 1836 года въ Гамбургѣ. Еще будучи гимназистомъ, онъ высказывалъ самое рѣшительное намѣреніе непремѣнно отправиться въ Африку и, подобно своему знаменитому предшественнику Генриху Барту, употребилъ все стараніе, всю свою волю, чтобы хорошенько приготовиться къ трудному предпріятію, которое проявлялось какъ то неясно въ его головѣ, а потомъ, во время его занятіи въ Лейпцигѣ и Мюнхенѣ, выяснилось и овладѣло вполи ѣ его пламенной душой. Въ 1857 году, имѣя едва 21 годъ отъ роду, онъ издалъ ученое изслѣдованіе: «Клавдій Птолемей и торговые пути центральной Африки», обнаружившіе въ авторѣ дѣльнаго и свѣдущаго человѣка. Оно было замѣчено и снискало ему покровительство благороднаго короля Максимиліана II Баварскаго, который, сочувствуя его цѣли, далъ ему возможность осуществить ее.
До сихъ поръ большая часть путешественниковъ, изслѣдовавшихъ Африку, отправлялись туда съ сѣвера, старались проникнуть въ центральную Африку чрезъ Сахару и большею частію кончали тѣмъ, что платились жизнью. Рошеръ задался мыслью пробиться туда съ юго-восточнаго берега и постараться изслѣдовать великія озера, о которыхъ передъ тѣмъ только что узнали въ Европѣ. Исходнымъ пунктомъ своимъ онъ выбралъ маленькій, лежащій у восточнаго берега, островъ Занзибаръ, принадлежащій имаму Маскатскому, разсчитывая найти тамъ не только денежную помощь, но и собрать отъ живущихъ тамъ арабовъ необходимыя ему свѣдѣнія. Кромѣ того Занзибаръ представлялъ ту выгоду, что тамъ жило нѣсколько гамбургскихъ: купцовъ, которые, вѣроятно, не отказали бы въ помощи своему соотечественнику, и наконецъ тамъ же были европейскіе консулы, заботившіеся о безопасности бѣлыхъ. Осенью 1858 г. Рошеръ прибыть на гамбургскомъ парусномъ кораблѣ въ Занзибаръ. Здѣсь послѣ европейцевъ главное значеніе принадлежитъ арабамъ, а именно арабскимъ князьямъ изъ Омана. Съ 1806 г. имамъ Маскатскій Саидъ-Саидъ покорилъ мало по малу всѣ береговые города отъ Мадогойо на сѣверѣ до мыса Дельгадо на юги; съ 1840 г. очень выгодный по своему положенію, но очень нездоровый Занзибаръ сдѣлался его столицей. Умный Саидъ-Саидъ понялъ свою выгоду, поставилъ себя на очень хорошую ногу съ европейскими торговыми державами, заключилъ съ нѣкоторыми изъ нихъ договоры, покровительствовалъ сношеніямъ и оставилъ по свой смерти въ 1856 г. Занзибаръ большимъ цвѣтущимъ городомъ, самымъ значительнымъ на восточно-африканскомъ берегу.
Занзибаръ лежитъ подъ 6° 9' южной широты и 39° 14' восточной долготы отъ Гринича и безспорно считается лучшимъ городомъ этой мѣстности не только по числу жителей, но и по оживленной торговлѣ, простирающейся до полутора милліона талеровъ вывоза и двухъ съ половиною ввоза. Въ его прекрасную гавань прибываетъ до 50 европейскихъ кораблей, преимущественно нѣмецкихъ, и цѣлыя тысячи туземныхъ судовъ, то есть, арабскихъ дау и пр., отвозящихъ продукты страны въ Мадагаскаръ, Красное море, Персидскій заливъ и пр.
Число жителей здѣсь какъ полагаютъ, отъ 40 до 50 и даже 70,000 человѣкъ. Впрочемъ, вѣрнаго въ этомъ отношеніи можно сказать развѣ то, что оно возрастаетъ необыкновенно скоро; такъ напр. въ 1842 году тамъ было всего какихъ нибудь 5 магазиновъ. Описать сколько нибудь удовлетворительно особенности и характеръ города очень трудно: между зданіями тамъ есть каменные дома въ одинъ этажъ, напоминающіе старинный мавританскій стиль, такъ часто встрѣчающійся въ Испаніи; улицы города узки, кривы и тянутся, то вдоль негритянскихъ хижинъ, то товарныхъ складовъ, то кладбищъ, христіанскихъ капеллъ и мечетей. У моря возвышается крѣпость, увѣнчанная башнями и зазубренными бастіонами. Видъ ихъ довольно внушительный, но ни одна изъ нихъ не въ состояніи удержаться противъ европейскихъ пушекъ. Четыре тамошніе базара кипятъ торговой дѣятельностью и представляютъ, такъ сказать, живую этнографическую карту различныхъ народцевъ не только всѣхъ береговыхъ, но и многихъ внутреннихъ странъ Африки, а также персовъ, арабовъ и остъ-индцевъ. Въ гавани, рядомъ съ выдолбленнымъ деревомъ и маленькимъ челнокомъ, стоятъ большія суда съ парусами изъ пальмовыхъ листьевъ и рогожъ, оснащенныя дау, на подобіе нашихъ барокъ, и тутъ же могучій трехмачтовый корабль. Занзибаръ служитъ главными рынкомъ для слоновой кости, кожи, раковинъ каури и копала, которыя промѣниваются на европейскія фабричныя издѣлія. Здѣсь сходятся различные караванные пуги изъ всевозможнихъ внутреннихъ земель; Занзибаръ цѣнтръ судоходства у восточнаго берега; онъ, такъ сказать, сердце, дающее движеніе артеріямъ и венамъ торговой дѣятельности; вотъ почему французскіе, англійскіе и сѣверо-американскіе города завели здѣсь консульства, а французскіе католическіе миссіонеры школу для дѣвочекъ и мальчиковъ и лазаретъ. Но не смотря на это на улицахъ здѣсь такая же грязь, какъ и въ другихъ восточныхъ городахъ, а жители не много чище своихъ улицъ тѣмъ болѣе, что занятія ихъ: собираніе и промываніе раковинъ каури, имѣющихъ здѣсь цѣну золота, приготовленіе кокосовыхъ орѣховъ и соленіе рыбы не мало способствуютъ нечистотѣ города. Климатъ Занзибара очень жаркій, но умѣряется сѣверовосточными вѣтрами, постоянно дующими съ 8 часовъ утра до 5 вечера и приносящими съ Индійскаго океана свѣжесть и влагу. Кромѣ того онъ не особенно здоровъ. Впрочемъ, болѣзни, которымъ подвергается почти каждый пріѣзжій европеецъ, большею частію происходятъ отъ неосторожности, потому что въ этомъ жаркомъ поясѣ съ одной стороны каждый, не успѣвшій уберечься отъ дѣйствія палящихъ лучей солнца, падаетъ жертвою солнечнаго удара; съ другой стороны малѣйшая простуда приноситъ упорную лихорадку: стоитъ выпить, напримѣръ, одинъ стаканъ воды послѣ прогулки и непремѣнно явится диссентерія. Наконецъ за усиленный трудъ многіе платятся жизнью. Но при нѣкоторой осторожности можно избѣжать почти всѣхъ этихъ болѣзней.
Такимъ образомъ и по населенію и болѣзнямъ Занзибаръ представляетъ миніатюру восточной Африки, и потому показался Рошеру самымъ удобнымъ мѣстомъ для приготовленія къ путешествію. И вотъ онъ ревностію принялся за изученіе языковъ, употребляемыхъ прибрежными племенами, чтобы, въ случаѣ необходимости, обойтись безъ переводчика, составлялъ коллекціи растеній и животныхъ, пробовалъ инструменты и дѣлалъ различныя физическія наблюденія. Сначала онъ думалъ отправиться на сѣверъ, чтобы изслѣдовать великановъ Кенію и Килиманджаро и рѣшить, отчего происходитъ бѣлый блескъ, исходящій отъ этихъ горъ, отъ снѣга, какъ говорили нѣмецкіе миссіонеры и туземцы, или отъ кварца. Съ этой цѣлью онъ посѣтилъ въ Момбасѣ нѣмецкаго миссіонера Ребланна, уже довольно давно жившаго тамъ и желалъ знать его мнѣніе о своихъ планахъ. Тотъ посовѣтывалъ ему отправиться сначала къ Килиманджаро и пожелалъ молодому путешественнику всякаго успѣха.
Но различныя, неизвѣстныя намъ обстоятельства принудили Рошера отказаться отъ этого намѣренія. Въ Занзибарѣ, куда онъ вернулся отъ Ребманна, его ожидали различныя препятствія. Едва только кончилась тамъ оспа, похитившая очень много жертвъ, какъ начались страшные дожди, затѣмъ разразилась ужасная холера. Кромѣ того, городъ ежеминутно ожидалъ нападенія брата султана и тревога была неописанная. Въ это время англійскіе путешественники Бёртонъ и Спикъ прислали Рошеру приглашеніе присоединиться къ нимъ. Онъ отправился было, но, повидимому, перемѣнялъ намѣреніе, и пошелъ одинъ на изслѣдованіе страны, лежащей на юго-западъ отъ Занзибара. Ему хотѣлось розыскать теченіе Луфиджи, которое напрасно отыскивали англичане и потому онъ изъ Занзибара отправился берегомъ въ Кильву (Килоа). Къ счастію записки его объ этомъ путешествіи сохранились, хотя и не совсѣмъ въ цѣлости. 6 февраля 1859 г. Рошеръ оставилъ Занзибаръ, переправился въ дау въ Кондутьи и провелъ нѣсколько дней, занимаясь астрономическими и магилтическими наблюденіями. 9 онъ направился по поросшему акаціями и маньоліями плоскому и песчаному берегу къ сѣверу до деревни Унунинъ, потомъ опять повернулъ на югъ и 13 февраля прибылъ въ Буромаджи или Мбоамаджи, большой торговый центръ на этомъ берегу. Берегъ здѣсь вездѣ плоскій и песчаный, впрочемъ, почва довольно хорошо обработана и представляетъ рядъ маисовыхъ, рисовыхъ и бобовыхъ полей. Туземцы вездѣ подчинены арабамъ и доставляютъ имъ невольниковъ, слоновую кость и другіе товары. 18 февраля Рошеръ посѣтилъ, маленькій островъ Куале, а затѣмъ опять взялъ на югъ. Перейдя нѣсколько высохшихъ рѣчныхъ руслъ, Рошеръ вступилъ въ весьма нездоровую страну, усѣянную болотами; затѣмъ начались холмы. Жителей встрѣчалось очень мало, хотя почва не была совсѣмъ безплодна и производила маисъ; въ дожливое время здѣсь добывалось много копала. Кромѣ того встрѣчалось очень много пальмъ, болота же и низменные сырые луга изобиловали панданами, стройно стоявшими на своихъ вилообразныхъ корнихъ. Изъ животныхъ Рошеръ видѣлъ толстыхъ змѣй, мартышекъ, павіановъ и другихъ, жившихъ цѣлыми стадами въ болотахъ у Куале. Здѣсь признается верховная власть Занзибарскаго султана, но только по имени.
Далѣе высохшія русла изчезли и началось безраздѣльное царство болотъ. Кой-гдѣ между плантаціями русу, маису и бобовъ Рошеръ натыкался на нѣсколько отдѣльныхъ хижинокъ и даже маленькихъ деревенекъ отъ 20 до 30 жилищъ. Всѣ они были очень малы и сдѣланы изъ соломы. Въ торговыя сношенія туземцы входили неохотно, по вообще были предупредительны и не навязчивы. Они отличались круглымъ лицомъ, крѣпкимъ тѣлосложеніемъ, живыми глазами и часто довольно густой бородой. Наконецъ показался рукавъ Луфиджи, обросшій по берегамъ тростникомъ. Вода его тамъ, гдѣ росли мангровыя деревья, была солона, а дальше прѣсная. Прекрасныя и многочисленныя вьющіяся растенія, совершенно окутывавшія деревья, придавали растительности своеобразный видъ. Въ чащѣ жили цапли, а въ тростникѣ вила гнѣзда маленькая порода зябликовъ; показывались также бегемоты и обезьяны. Незадолго передъ разсвѣтомъ раздавался крикъ болотнаго дрозда, куль куль куль; многочисленныя ласточки неутомимо порхали въ воздухѣ, кой-гдѣ пѣли пѣтухи и чирикали пѣвчія птички. Среди этой богатой растительной и животной жизни Рошеръ въѣхалъ въ дельту Луфиджи, поднялся по одному изъ ея рукавовъ вверхъ и 9 марта достигъ нѣсколько южнѣе лежащаго города Килвы или Квилоа. Онъ вѣрно разузналъ теперь, что новая, до тѣхъ поръ малоизвѣстная, рѣка раздѣляется на 2 главныхъ рукава, изъ которыхъ одинъ впадаетъ въ море на востокъ, другой на юго востокъ,
Подобно всѣмъ другимъ, эта поѣздка не обошлась безъ нѣкоторыхъ опасностей. Корыстные туземцы, побуждаемые желаніемъ отнять у бѣлаго человѣка его имущество, взволновались и день и ночь совѣщались на созванныхъ для этого народныхъ собраніяхъ, какъ имъ извести пріѣзжаго европейца. Съ этой цѣлью они отняли носильщиковъ и не давали никакихъ съѣстныхъ припасовъ, такъ что Рошеру пришлось кормиться его небольшимъ запасомъ сухарей. На его счастіе прямого покушенія не послѣдовало, а на вторую ночь ему удалось ускользнуть съ носильщиками и поклажей, и онъ торопясь сколько было силъ, хотя, изъ предосторожности, шелъ только ночью, черезъ 8 дней достигъ мѣстечка Соманга. Но здѣсь его ожидала новая опасность. Лишь только онъ прибылъ въ Самангу, какъ жители схватились за оружіе и закричали ему, чтобы онъ готовился умереть. Однако Рошеръ нашелся: онъ спокойно и твердо отвѣтилъ, что онъ солдатъ имама Маскатскаго, что Килва, принадлежащій ему, отстоитъ оттуда всего на день пути и что городу не миновать строжайшаго наказанія если они осмѣлятся покуситься на его жизнь. Его рѣшимость спасла его, и онъ невредимо достигъ Килвы.
Въ этой невольничьей станціи онъ собралъ нѣкоторыя свѣдѣнія о лежащемъ на юго-западѣ озерѣ Ніассѣ и воспламенился желаніемъ отправиться туда. Оно находилось въ постоянныхъ сношеніяхъ съ Килвою: оттуда арабскіе торговцы невольниками привозили слоновую кость и другіе товары, доставляемые чрезъ озеро изъ земель Муата Казембе и Муатіамво, лежащихъ къ западу. Задавшись мыслію добраться до озера, Рошеръ, чтобы приготовиться къ этой поѣздкѣ и запастись необходимыми средствами и товарами, вернулся въ Занзибаръ, гдѣ дѣйствительно встрѣтилъ самую горячую поддержку со стороны нѣмецкихъ торговыхъ домовъ. Но изслѣдованіе Луфиджи и трудное путешествіе берегомъ въ Килву серьезно разстроили его здоровье и, когда онъ, въ іюнѣ 1859, готовился снова выступить изъ Занзибара, съ нимъ сдѣлалась сильнѣйшая лихорадка, чуть не стоившая ему жизни. Спикъ, знаменитый изслѣдователь источниковъ Нила, бывшій тогда въ томъ же городѣ, такъ пишетъ о Рошерѣ: «Бѣдняга имѣлъ передъ отъѣздомъ такой болѣзненный и истощенный видъ, что я сильно опасаюсь какъ бы мамъ не потерять его совсѣмъ. Лихорадка не оставляетъ его съ самаго возвращенія, и наканунѣ отъѣзда онъ былъ совсѣмъ болѣнъ. Къ счастію нѣмецкій бочаръ купца Освальда ѣдетъ съ нимъ въ качествѣ слуги, а это очень важно, такъ какъ набрался здѣсь опытности и знаетъ языкъ». О лихорадкѣ Спикъ замѣчаетъ дальше слѣдующее: «африканская лихорадка чрезвычайно изнурительна, но рѣдко смертельна; по прошествіи нѣкотораго времени европейскій организмъ даже привыкаетъ къ ней, и она пропадаетъ. Надѣюсь, что Рошеръ скоро достигнетъ высокой страны, тамъ онъ будетъ совершенно безопасенъ отъ нея».
Но, судя по извѣстнымъ намъ фактамъ, эти надежды, кажется, слишкомъ успокоительны; по крайней мѣрѣ многочисленныя могилы бѣлыхъ въ Африкѣ и страшная судьба миссіонеровъ въ Линіанти и Магомеро показываютъ, что привыкнуть къ африканскому климату очень трудно.
Но злая лихорадка не остановила Ропіера, въ половинѣ іюня, арабская дау перевезла его въ Килву. Самыя хорошія надежды наполняли его голову, и еще незадолго до отъѣзда онъ писалъ: "Я всегда смотрѣлъ на эту поѣздку какъ на начало моего путешествія, потому что Кацембе и Муатіамво такъ близко отсюда (отъ Килвы), что стоитъ только накупить товаровъ и отправиться туда и дѣло увѣнчается успѣхомъ. Поѣздка эта считается такою легкою, что когда я говорю объ опасности, мнѣ отвѣчаютъ «ке о Фугани», то есть какая опасность? подумайте скорѣе, какъ интересно съѣздить къ Кацембе. Затѣмъ со всѣхъ сторонъ слѣдуютъ увѣренія, что Кацембе непремѣнно свезетъ меня къ своему владыкѣ Муатіамво. При такомъ положеніи дѣлъ мнѣ въ самомъ дѣлѣ будетъ очень досадно, если меня отзовутъ, тѣмъ болѣе, что я такъ долго готовился къ этой поѣздки въ Европѣ, да и въ Занзибарѣ провелъ съ тою же цѣлью цѣлый годъ. Къ тому же я запасся прекрасными астрономическими, метеорологическими и гипсометрическими инструментами и пр. Я не могу повѣрить, чтобы мое давнишнее счастье, которымъ я такъ гордился, оставило меня теперь, но если, возвратясь черезъ 5—6 мѣсяцевъ въ Занзибаръ, я не найду помощи, то мнѣ поневолѣ придется вернуться въ Европу.
Самая трудная вещь, при подобныхъ экспедиціяхъ, это есть самый отъѣздъ, потому что обыкновенно завистливые арабы пускаютъ все въ ходъ, чтобъ помѣщать европейцу и не дать ему проникнуть внутрь. Но Рошеръ былъ на столько счастливъ, что могъ выѣхать изъ Килвы 27 августа, т. е. пробылъ тамъ всего 2 мѣсяца. Къ сожалѣнію нѣмецкій бочаръ все это время страдалъ лихорадкой, такъ что ему противно было даже думать о путешествіи, онъ вернулся въ Занзибаръ, и Рошеръ опять очутился одинъ. Тогда онъ присоединился къ большому торговому каравану одного араба, по имени Салемъ-Бенъ-Абдаллахъ-Бенъ-Марукъ-Мазруи, отправлявшагося на свою станцію Меази, на одинъ день пути отъ Килвы, внутрь материка.
Многочисленный караванъ, сопровождаемый множествомъ вооруженныхъ людей и невольниковъ, тронулся въ путь. Между тѣмъ Рошеръ, все еще страдая лихорадкой, имѣлъ изнуренный, болѣзненный видъ и скоро такъ ослабѣлъ, что принужденъ былъ прибѣгнуть къ носилкамъ (киттанда). А тутъ новое горе: его жадные спутники отняли у него имущество; говорятъ даже, что, по повелѣнію начальника каравана, носильщики безжалостно бросили его на нѣсколько времени подъ лучами палящаго солнца въ припадкѣ лихорадки. Не трудно понятъ, что и менѣе изнуренному человѣку, чѣмъ Рошеръ, такое обхожденіе не обошлось бы даромъ. За тѣмъ единственная его пища состояла изъ толченной коры, сваренной въ водѣ, поэтому онъ написалъ своему знакомцу Освальду, прося выслать ему товаровъ и съѣстныхъ припасовъ.
Но не смотря на всѣ лишенія и труды, Рошеръ въ сущности достигъ своей цѣли и 19 октября, т. е. мѣсяцъ послѣ Ливингстона, прибылъ къ озеру Ніассѣ. Вотъ какъ онъ пишетъ объ этомъ самъ доктору Петерманну въ готу: Нуссева на Нгандіи Мкуба, 20 октября 1859 г. Такъ какъ завтра, отсюда отправляется караванъ въ Килву, то я спѣшу на скорую руку сообщить вамъ о моемъ благополучномъ прибытіи къ Ніассѣ, гдѣ думаю пробыть по крайней мѣрѣ 5 мѣсяцевъ, т, е. до конца начинающихся дождей. Въ послѣдній разъ я писалъ вамъ о моей болѣзни съ Руфумы; съ тѣхъ поръ здоровье мое постоянно поправляется, но все-таки я не могу ходить одинъ и постоянно долженъ прибѣгать къ посторонней помощи. Впрочемъ, послѣдняя часть путешествія и не могла подкрѣпить меня. Въ странѣ Ванао, по которой мы шли, свирѣпствовалъ страшный голодъ, а между тѣмъ мы должны были находиться въ дорогѣ отъ 8 до 12 часовъ въ день. Здѣсь у Ніассы нѣсколько лучше, но мы все-таки терпимъ недостатокъ, потому что невольническая война страшно опустошила и здѣшнюю мѣстность и возвысила цѣны на жизненные припасы, такъ корова стоитъ, напримѣръ, 5 долларовъ, а невольникъ 1/2 или 1 долларъ.
"Ніасса въ самомъ дѣлѣ представляетъ, какъ разсказываютъ въ Занзибарѣ и Килвѣ, необозримое море. На противоположный берегъ даже въ большихъ лодкахъ можно переправиться не менѣе чѣмъ въ 1 1/2 дня и я скоро намѣреваюсь отправиться туда. Но озеро очень мелко (вѣроятно только у восточнаго берега, на западѣ же, Ливингстонъ нашелъ большую глубину) и вѣроятно этимъ объясняются отчасти высокія волны, производимыя, кромѣ того, сильнымъ вѣтромъ, который почти не прекращается здѣсь, по крайней мѣрѣ теперь. Такъ какъ у меня нѣтъ необходимыхъ книгъ, то я только между прочимъ замѣчу здѣсь, что Ніасса лежитъ на высотѣ 3,000 футовъ падь уровнемъ моря и мѣстность эта очень круто спускается къ Нгандіи.
12 декабря 1859 г. онъ пишетъ Освальду въ Занзибаръ. «Мои дѣла подвигаются и голова моя полна надеждъ. Вся страна до Мозамбика и до Кацембе открыта мнѣ, и, какъ только придутъ товары, я отправлюсь въ путь. Теперь, по причинѣ войны, здѣсь очень нуждаются, но вообще трудно найти болѣе прекрасную землю, чѣмъ у Ніассы». Зачѣмъ опять слѣдуетъ убѣдительная просьба о присылкѣ товаровъ на имя султана Рукуибо, у Руфумы. Товары были немедленно высланы; но прямыхъ извѣстій отъ Рошера болѣе не получалось. По выясненіи дѣла, оказывается, что арабы, не понимавшіе его научныхъ цѣлей, завидовали ему и боялись, чтобы онъ не повредилъ ихъ постыдному торгу; поэтому они употребляли всѣ усилія, чтобы разстроить его планы. За то съ другой стороны онъ пользовался самымъ искреннимъ сочувствіемъ. Особенно хорошо обращался съ нимъ султанъ Макака въ Нуссевѣ на Ніассѣ, съ величайшей готовностью пріютившій его у себя во время вторженія въ страну разбойническихъ бродягъ. Каждый день жители города, расположеннаго вдоль берега, приносили ему свѣжаго мяса. Сосѣдній начальникъ Ванао Гинкоманье также оказывалъ ему различныя услуги и вниманіе; такимъ образомъ, до сихъ поръ все шло хорошо и даже сильно потрясенное здоровье путешественника начало поправляться; онъ сталъ ходить, задавался различными планами, но по какимъ-то неизвѣстнымъ намъ причинамъ не могъ перебраться на западный берегъ озера. Между тѣмъ возвратившійся въ Килву караванъ принесъ хорошія вѣсти о его здоровьѣ и въ Занзибарѣ думали, что онъ вѣроятно уже выступилъ въ путь къ Кацембе, какъ вдругъ пришла вѣсть о его смерти. Извѣстіе это принесъ одинъ изъ слугъ Рашидъ, который вернулся въ Занзибаръ и сообщилъ подъ клятвою слѣдующее. 17 марта 1860 года, господинъ мой оставилъ Нуссеву и направился къ Руфумѣ, гдѣ у султана Рукумбо оставались его вещи. Мы выступили рано утромъ, господинъ мой, я, мой брать Омаръ и двое носильщиковъ; кромѣ того насъ сопровождали до границы двое подданныхъ султана. Всѣ были здоровы и шли пѣшкомъ. На 3-й день 19 марта въ 2 часа пополудни мы пришли къ деревнѣ Гизонгуни, остановились отдохнуть и расположились подъ деревомъ. Къ намъ подошли туземцы и одинъ изъ нихъ Макокота пригласилъ господина къ себѣ. Тотъ согласился. Потомъ я и Омаръ приготовили ему поѣсть, онъ закусилъ и легъ спать; мы также легли передъ дверью. Вдругъ я замѣтилъ, что нашъ хозяинъ побѣжалъ въ другую деревню и вскорѣ послѣ того къ дому подползло на четверенькахъ четыре человѣка. Я бросился къ господину, разсказалъ ему, что видѣлъ и замѣтилъ, что намѣреніе этихъ людей не можетъ быть хорошее. Но господинъ, не придавъ этому никакого значенія, сказалъ, что это ничего незначитъ, чтобы я не боялся и послалъ меня къ рѣкѣ за водой. Рѣка была довольно далеко. Возвращаясь оттуда, я услышалъ голосъ моего брата, кричавшаго мнѣ, что на нихъ сдѣлано нападеніе. Я бросился къ деревнѣ и увидѣлъ толпу туземцевъ, въ главѣ которой стоялъ нашъ хозяинъ. Не успѣлъ я подбѣжать, какъ братъ мой палъ, пораженный стрѣлой. Хозяинъ бросился къ двери, тамъ же показался и господинъ. Макокота выстрѣлилъ ему сначала въ грудь, потомъ еще разъ въ шею. Господинъ тутъ же упалъ и испустилъ духъ. Затѣмъ дикари выстрѣлили въ меня, но я увернулся и спрятался въ нолѣ кассавы. Когда стемнѣло, и всѣ разошлись, я снова прокрался къ дому. Трупъ господина лежалъ еще тамъ совсѣмъ одѣтый. Около полуночи туда пришло нѣсколько человѣкъ. Я спрятался по близости и видѣлъ, какъ они подняли обоихъ мортосцовъ и унесли.
Послѣ этого вѣрный Рашидъ поспѣшилъ въ Нуссеву и сообщилъ тамошнему начальнику о совершенномъ убійствѣ. Но деревня, въ которой случилось это грустное происшествіе, лежала не въ его области, поэтому онъ обратился къ султану Гинкоманье въ Мамембѣ, также бывшему въ дружбѣ съ Рошеромъ, съ просьбою изслѣдовать дѣло. Тотъ далъ Рашиду шесть человѣкъ и послалъ ихъ на мѣсто преступленія. Но такая горсточка конечно ничего не могла сдѣлать, тѣмъ болѣе, что убійцы приготовились сопротивляться. Тогда Гинкоманье самъ выступилъ противъ нихъ съ отрядомъ изъ 50 человѣкъ, взялъ четырехъ главныхъ злодѣевъ въ плѣнъ и послалъ ихъ на судъ въ Килву.
Къ несчастію извѣстіе о смерти нашего честнаго молодого труженика не подлежитъ никакому сомнѣнію. Не смотря на его 24 года, онъ долженъ былъ принести свою жизнь въ жертву наукѣ. Конечно, съ его стороны было очень рискованно путешествовать безъ всякаго прикрытія, имѣя при себѣ предметы, которые всегда возбуждаютъ жадность негровъ. Племена, живущія у Ніассы, повидимому, были очень расположены къ Рошеру, начальники Макака и Гинкоманье обращались съ нимъ какъ нельзя лучше, поэтому мы имѣемъ право предполагать, что, при нѣкоторой осторожности, путешествіе по восточному берегу Ніассы не должно было представить особенныхъ затрудненій. Но дальше къ востоку дѣло совсѣмъ другое: тамъ надъ дикарями нѣтъ никакого контроля и безоружные люди непремѣнно дѣлаются жертвою ихъ жадности.
Рошеръ былъ болѣе, чѣмъ кто бы то ни было, приготовленъ къ своему предпріятію, онъ обладалъ значительнымъ запасомъ научныхъ свѣдѣній и былъ полонъ такого рвенія, что не останавливался ни перёдъ чѣмъ.
Правда болѣзнь и неожиданныя препятствія заставили его отказаться отъ первоначальнаго намѣренія осмотрѣть Кенію и Килиманджаро и добраться до источниковъ Нила; тогда онъ задался другой, не менѣе важной задачей, отправиться къ Ніассѣ и выполнилъ ее. Но ему не суждено было пожать лавры своихъ трудовъ: первый европеецъ, увидѣвшій волны этого внутренняго водовмѣстилища, былъ все-таки Ливингстонъ, хотя онъ прибылъ къ озеру всего за мѣсяцъ до Рошера. Въ Нуссевѣ Рашеръ узналъ, что въ южномъ концѣ озера видѣли лодку съ бѣлыми и неграми и что она не пошла дальше, потому что у ней вышелъ провіантъ. Это и былъ Ливингстонъ, и путешественники очень легко бы могли встрѣтиться на озерѣ подобію тому, какъ въ лѣсу Бунди, въ царствѣ Борну, встрѣтились нѣкогда Генрихъ Бартъ и Эдуардъ Фогель.
Рошеру не доставало одного, а именно средствъ, потому что, хотя великодушный король баварскій Максимиліанъ II помогъ ему деньгами, по эта помощь не могла покрыть всѣхъ путевыхъ издержекъ. Впрочемъ, и тутъ, казалось, ему улыбалось счастье, но оно пришло слишкомъ поздно. Баронъ Карлъ фонъ Деккенъ, богатый ганноверецъ, рано выказавшій склонность къ путешествіямъ, особенно въ Африкѣ, задумалъ присоединиться къ Рошеру. Если бы это состоялось, то Рошеръ получилъ бы возможность располагать богатыми средствами любознательнаго барона и образованный міръ совершенно основательно могъ бы возложить самыя блестящія надежды на такую экспедицію.
Но, когда Деккенъ въ 1860 г. отправился изъ Гамбурга въ Занзибаръ, Рошера уже не было на свѣтѣ. Попытка Деккена отправиться на мѣсто преступленія также не удалась. Сопровождаемый однимъ слугою изъ итальянцевъ, баронъ въ концѣ сентября 1860 г. отправился изъ Занзибара на дау въ Килву, но, пройдя около 25 миль вглубь страны, онъ увидѣлъ себя оставленнымъ носильщиками: всѣ они бѣжали, а двадцать сопровождавшихъ его солдатъ отказались повиноваться, поэтому 18 декабря баронъ повернулъ назадъ. Послѣ многихъ опасностей онъ достигъ 1 января 1861 г. берега, заболѣлъ очень серьезно лихорадкой и только въ началѣ февраля прибылъ въ Занзибаръ.
Постоянно преслѣдуемый неудачами, но твердый и смѣлый Деккенъ, изслѣдователь снѣжной горы Килиманджаро, кончилъ тѣмъ, что раздѣлилъ судьбу Рошера: онъ также палъ отъ руки убійцъ въ Бердерѣ на рѣкѣ Джюбѣ въ 1865 г. Такъ ненасытная Африка пожираетъ одного бѣлаго за другимъ, и надо обладать особеннымъ мужествомъ, чтобы рѣшиться отправиться туда почти на вѣрную смерть. Однако, не смотря на это, къ людямъ все-таки нѣтъ недостатка, разъ начатое дѣло продолжается до сихъ воръ и на мѣсто павшихъ героевъ находятся и найдутся новые дѣятели. Теперь намъ остается разсказать еще объ одномъ путешественникѣ, уже нѣсколько лѣтъ работающемъ въ Африкѣ. Подобію Рошеру его изслѣдованія служатъ дополненіемъ путешествію Ливингстона: область, гдѣ путешествовалъ Рошеръ, примыкаетъ къ области Ливингстона съ сѣверовостока, къ юговостоку же отъ нея работаетъ виртембергскій уроженецъ Карлъ Маухъ.
Сынъ очень небогатыхъ родителей, Карлъ Маухъ родился въ 1837 году въ Дудвигсбургѣ въ Виртембергѣ и съ самаго ранняго возраста выказывалъ сильную любовь къ ученію, и между тѣмъ не имѣлъ возможности посѣщать даже гимназію. Затѣмъ родители выбрали ему скромную карьеру учителя и помѣстили его на два года въ семинарію, послѣ чего онъ дѣйствительно получилъ очень незначительное мѣсто помощника учителя. Но erö жаждущій дѣятельности духъ не позволилъ ему измѣнить своимъ завѣтнымъ мечтамъ. Съ пятнадцатилѣтняго возраста его неотступно преслѣдовала мысль посвятить свою жизнь на изслѣдованіе Африки, и нельзя не удивляться примѣрному терпѣнію, съ которымъ онъ преслѣдовалъ ее и наконецъ достигъ своей цѣли. Какъ умный человѣкъ, понимая, что прежде всего надо приготовиться къ трудному дѣлу, онъ въ свободное время изучаетъ латынь, естественныя науки и новые языки. Послѣ этого онъ получаетъ мѣсто гофмейстера въ Австріи, гдѣ остается до 1859 г. не переставая работать, чтобы пополнить пробѣлы своего первоначальнаго воспитанія. Затѣмъ мы встрѣчаемъ его въ Марбургѣ и Грецѣ, въ Штиріи, (отъ 60 до 1862 г.) изучающимъ арабскій языкъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ старается пріобрѣсть медицинскія свѣдѣнія и закаливаетъ свое здоровье длинными путешествіями пѣшкомъ во всякую погоду, во всякое время года, не особенно заботясь о правильной пищѣ и питьѣ.
Приготовившись такимъ образомъ, Карлъ Маухъ обратился въ 1863 г. съ чрезвычайно скромной просьбой о помощи и совѣту къ доктору Петерману въ Готѣ, завѣдывавшему всѣми предпріятіями въ Африкѣ и хлопотавшему въ то время объ экспедиціяхъ Берманна и Геглина. Петерманнъ не могъ тогда помочь ему, но не отсовѣтывалъ, а только вѣрно и добросовѣстно представилъ ему всѣ трудности и опасности его плана. Но это только еще сильнѣе поджигало Мауха, онъ не хотѣлъ и слышать о трудностяхъ, одно желаніе одушевляло его, желаніе достигнуть цѣли во что бы то ни стало, хотя бы цѣною жизни. Въ концѣ 1863 г. Маухъ отправился въ Лондонъ и, не смотря на самыя неблагопріятныя условія, нашелъ возможность изучать, впродолженіе 5 мѣсяцевъ, въ британскомъ музеѣ, зоологическомъ и ботаническомъ саду естественный науки. Наконецъ онъ отправился въ южную Африку.
Прошло три года, а объ отважномъ молодомъ путешественникѣ не было никакихъ извѣстій, какъ вдругъ въ Готѣ отъ него получено письмо, что онъ находится у рѣки Почефъ въ Трансвальской республикѣ. Онъ писалъ, что, желая акклиматизироваться въ новой части свѣта, онъ исходилъ республику вдоль и поперегъ пѣшкомъ, не особенно горюя, что нерѣдко оставался безъ пищи по два и по три дня, то и дѣло сталкиваясь съ громадными хищными звѣрями. Первымъ плодомъ его путешествій было составленіе карты Трансвальской республики, въ чемъ ему помогали двое нѣмецкихъ миссіонеровъ, жившихъ тамъ: берлинецъ А. Маренски, поселившійся въ Лейденбургѣ въ сѣверовосточной части, и уроженецъ Роштока Фридрихъ Іеппе, редакторъ издающейся въ Почефѣ газеты «The Transvaal Argus».
Еще важнѣе этого было путешествіе Мауха почти до Тете на Замбези. Онъ первый изъ европейцевъ прошелъ земли, лежащія на югъ отъ этой рѣки, къ сѣверовостоку отъ владѣній Мозиликатси. При этомъ онъ, кромѣ компаса, не имѣлъ никакихъ инструментовъ: денегъ тоже у него не было и только нѣкоторые соотечественники, да богатый шведъ, жившій въ Почефѣ, выручили его изъ затрудненія. Не смотря на эти невыгодныя условія, онъ не упалъ духомъ, его поддерживала рѣдкая его энергія и любовъ къ наукѣ, которыя, среди нуждъ, трудовъ и опасностей, подвигали его все-таки впередъ, и онъ одержалъ верхъ надъ всѣми препятствіями и открылъ обширную и до него неизвѣстную область.
22 мая 1866 г. сопровождаемый образованнымъ и отличнымъ охотникомъ на слоновъ А. Гартлеемъ, пользовавшимся общею извѣстностью и любовью у всѣхъ кафрскихъ племенъ между Капландомъ, Замбези, восточнымъ берегомъ и озеромъ Н’гами, онъ выступилъ отъ горъ Магалисъ (на югѣ Трансвальской республики) и, подвигаясь до 28° восточной долготы отъ Гринича къ сѣверу, миновалъ Секомо и достигъ владѣній грознаго Мозиликатси. Общество Гартлея доставляло ему всюду безопасность и ласковый пріемъ, но онъ все-таки принужденъ былъ снимать виды, употреблять компасъ и вообще производить наблюденія и дѣлать коллекціи тайкомъ. "Самая высокая достигнутая нами точка, пише гь онъ доктору Петерману, лежитъ приблизительно на 19° 50' южной шир. и 28° 25' вост. долг.; по моимъ вычисленіямъ она имѣетъ самое меньшее 7,000 фут. высоты и находится на водораздѣлѣ между областью Лимпопо и Замбези. Водораздѣлъ этотъ не есть горная цѣпь, а обширное плоскогорье въ 80 англ. миль ширины, спускающееся постепенно къ сѣверу. Мѣстность здѣсь чрезвычайно живописна, особенно очаровательно зрѣлище, открывающееся на югъ съ гранитной скалы въ 20,000 фут. высоты: масса ея поднимается въ видѣ огромной чаши и, не имѣя растительности, не скрадываетъ вида окрестности; куполообразныя, вершины представляютъ цѣлый лабиринтъ колоссальныхъ скалъ, нагроможденныхъ самымъ причудливымъ образомъ другъ на друга; долины, ихъ пересѣкающія, зеленѣютъ совершенно своеобразной растительностью.
Гранитъ и гранитныя образованія преобладаютъ почти исключительно во всѣхъ хребтахъ южной Африки; при этомъ замѣчательна правильность, съ которой слои слѣдуютъ другъ за другомъ.
Растительность области Замбези рѣзко отличается отъ той, что встрѣчается у Лимпопо. Всѣ притоки послѣдней и она сама покрыты по берегамъ высокими широколиственными деревьями; дальше отъ рѣки начинается царство низкихъ колючихъ кустарниковъ съ тонкими листьями. Область Замбези характеризуется отсутствіемъ подобнаго терновника; чѣмъ дальше отъ Лимпопо къ сѣверу, тѣмъ рѣже онъ встрѣчается и наконецъ совсѣмъ изчезаетъ. Между этими областями лежитъ третья область горы Макука, имѣющая свою собственную флору; единственное почти дерево здѣсь т. е. между Сгасгою и Макукой, это дерево моесани или баугинія (bauhinia) появляющееся въ первый разъ къ сѣверу отъ Теуани. Высокая страна, служащая водораздѣломъ, представляетъ луговыя пространства съ рѣдко попадающимися деревьями. Къ сѣверовостоку племя Масгона, признающее власть Мозиликатси, воздѣлываетъ невѣроятное количество рису, послужившаго намъ неожиданнымъ, но очень пріятнымъ прибавленіемъ къ вѣчно сухому мясу; кромѣ того здѣсь всюду воздѣлывается мапира.
«Изъ животныхъ я упомяну только о цеце, этой язвѣ Африки, этомъ бичѣ всякаго, путешествующаго „не. пѣшкомъ“. Отъ ея укушенія у меня на одномъ суставѣ правой рукѣ появилось красное пятно въ талеръ величиной, причинявшее боль, подобную той, которую испытываешь отъ укушенія овода, черезъ часъ однако воспаленіе прекратилось и боль утихла. На моей каргѣ я обозначилъ географическую область цеце; сколько и могъ замѣтить, она особенно многочисленна на южныхъ берегахъ рѣкъ, на сѣверныхъ же встрѣчается гораздо рѣже.
Между пчелами, дѣлающими медъ, упомяну о маленькихъ „момхахъ“ безъ жала; она приготовляетъ самый нѣжный и сладкій медъ, собираетъ его въ весьма неправильные мѣшечки, величиною съ горошину, соединяя ихъ въ покинутыхъ жилищахъ термитовъ; соты дѣлаются только для личинокъ и ихъ пищи. Она особенно многочисленна на водораздѣлѣ. Въ пескѣ рѣкъ, текущихъ на сѣверъ отъ владѣній Мозиликатси, встрѣчаются скелеты рыбъ, отличающихся страшно громадными, твердыми и острыми зубами. Затѣмъ тамъ попадаются также крокодилы, даже въ такихъ мѣстахъ, гдѣ, по мелководью и большей массѣ песку, ихъ и не предполагаешь.
Отсюда Маухъ повернулъ къ сѣверовостоку и скоро очутился въ 44 мил. отъ города Тете, 10 января 1867 онъ опять вернулся въ Почёфъ, исходивъ не менѣе 485 нѣмецкихъ миль, такъ что, если бы представить себѣ это протяженіе въ видѣ прямой линіи, оно перерѣзало бы Африку отъ Средиземнаго моря до мыса Доброй Надежды. Но онъ не долго оставался въ покоѣ и, не дождавшись еще результатовъ открытой для него въ Англіи подписки, въ мартѣ 1867 г. снова выступилъ въ путь. Вообще говоря, онъ пошелъ по тому же направленію, какъ прежде, но на этотъ разъ подошелъ ближе къ Замбези. Путешествіе его продолжалось до декабря и сопровождалось открытіемъ нѣсколькихъ золотыхъ пріисковъ, которые, повидимому, разработывались въ прежнія времена. Одинъ изъ нихъ находится около 17° южн. шир. на притокѣ рѣки Уифуле въ 40 миляхъ отъ португальскаго поселенія Тете. Въ третью поѣздку отъ мая до октября 1868 г. онъ наконецъ, хотя съ большимъ трудомъ, изслѣдовалъ неизвѣстную до тѣхъ поръ полосу между Лимпопо и царствомъ Мозиликатси, умершаго въ томъ же году.
АФРИКА.
правитьПутешествіе Ливингстона въ 1866 году. Экспедиція Юнга для его розысканія.
правитьКакъ ни значительны были открытія Ливингстона, какъ ни много онъ пополнилъ пробѣловъ въ нашихъ географическихъ картахъ, но въ Африкѣ все-таки оставалось еще много дѣла.
Покрытый громкою славою, онъ, конечно, могъ бы остановиться и предоставить дальнѣйшіе труды другимъ, болѣе молодымъ людямъ; но его пылкая, жаждущая дѣятельности, душа не позволяла ему бросить дѣло на полдорогѣ; онъ рѣшился довести его, но возможности, до конца и разрѣшить еще нѣсколько задачъ, ожидающихъ разгадки. И вотъ, не смотря на нападки и порицанія, сыпавшіяся на него за неудачный исходъ миссій въ Линіапти и Магомеро, онъ снова принялся за дѣло, поддерживаемый не только лондонскимъ географическимъ обществомъ, давшимъ ему 500 фунтовъ стерлинговъ, но и министерствомъ иностранныхъ дѣлъ и даже какимъ-то неизвѣстнымъ другомъ и поклонникомъ, приславшимъ ему 100 фунтовъ стерл. Сверхъ того Ливингстонъ, возведенный въ достоинство консула независимыхъ восточно-африканскихъ племенъ, сталъ получать теперь содержаніе въ 500 фунтовъ. Этихъ денегъ было вполнѣ достаточно для покрытія незатѣйливыхъ расходовъ скромной экспедиціи. Впрочемъ, не смотря на эту скромность, цѣль экспедиціи принадлежала къ самымъ важнымъ, какими только можетъ задаться путешественникъ въ Африкѣ: Ливингстонъ намѣревался подняться по Руфумѣ, переѣхать озеро Ньассу и разъяснить великую задачу о водораздѣлѣ между Ниломъ, Конго и Замбези. Вмѣстѣ съ этимъ онъ хотѣлъ также изслѣдовать связь между этими рѣчными системами и областью великихъ озеръ, проникнуть, если возможно, до сѣверной оконечности озера Танганайки и такимъ образомъ разрѣшить вопросъ объ источникахъ Нила. Въ концѣ 1865 года Ливингстонъ отправился въ Бомбей, потомъ, 3 января 1866 г. переѣхалъ въ Занзибаръ, а оттуда, запасшись верблюдами для проѣзда сухимъ путемъ тамъ, гдѣ нельзя было пробраться въ лодкахъ, направился къ устью Руфумы. Но въ болотистыхъ устьяхъ этой рѣки, покрытыхъ мангровыми деревьями, путешественники не могли отыскать такой дороги, гдѣ можно было бы провести верблюдовъ, потому они проплыли 25 миль сѣвернѣе и пристали къ берегу въ заливѣ Микиндани, представлявшемъ хорошую гавань и очень удобный исходный пунктъ для дальнѣйшихъ путешествій. Удобство гавани состояло въ томъ, что она находилась внутри залива, была защищена со стороны суши и имѣла хорошій рейдъ отъ 10 до 14 саженъ глубины.
Отсюда путешественники отправились сухимъ путемъ на югозападъ, дошли до Руфумы и поднялись вверхъ по рѣкѣ до устьевъ Лоенди (на картѣ Арроусмита Женде), текущей съ юго-запада и считаемой Ливингстономъ за продолженіе главной рѣки. На этотъ разъ они проникли на 30 англійскихъ миль дальше самаго крайняго пункта, достигнутаго въ 1861 году.
Начальникъ Нгоманго, жившій при устьяхъ Лоепди, обошелся съ путешественниками очень дружески и это побудило Ливингстона раскинуть здѣсь 18 мая 1866 г. постоянный лагерь, пока онъ будетъ отыскивать путь къ озеру Ньассѣ. По обѣимъ сторонами Руфумы тянется цѣпь холмовъ, вышиною отъ 400 до 600 футовъ, покрытыхъ перепутаннымъ густымъ лѣсомъ. Жители этой мѣстности, принадлежащіе къ племени макондовъ, оказались работящимъ народомъ и съ величайшею готовностью помогали путешественникамъ въ продолженіи необходимой дороги для людей и животныхъ. На лѣвомъ берегу рѣки Ливингстонъ нашелъ слѣды каменнаго угля.
Послѣ этого, сопровождаемый нѣсколькими носильщиками съ острова Іоанна (одинъ изъ Коморнскихъ острововъ), докторъ отправился къ неизвѣстному еще ему восточному берегу озера Ньассы и вздумалъ было переплыть его поперегъ, но долженъ былъ отказаться отъ своего намѣренія по неимѣнію лодокъ. Затѣмъ онъ пошелъ берегомъ и обогнулъ южную оконечность озера.
До этой минуты образованный міръ имѣлъ возможность слѣдить за дѣятельностью неутомимаго изслѣдователя; но тутъ вдругъ и его, казалось, постигла судьба множества другихъ путешественниковъ, поплатившихся жизнью за служеніе наукѣ въ жаркой Африкѣ. Въ мартѣ 1867 г. британскій консулъ въ Занзибарѣ Сьюардъ и поселившійся тамъ же докторъ Киркъ сообщили Европѣ самыя грустныя и не оставлявшія, повидимому, никакого сомнѣнія извѣстія, что и этотъ знаменитый дѣятель и миссіонеръ погибъ отъ рукъ мациту на западномъ берегу Ньассы.
Чтобы познакомить нашего читателя съ грустнымъ концомъ этого замѣчательнаго человѣка, мы приведемъ здѣсь вкратцѣ немногія свѣдѣнія, почерпнутыя, правда, не совсѣмъ изъ достовѣрныхъ разсказовъ вышеупомянутыхъ островитянъ Іоанна и ихъ начальника араба Музы.
По ихъ словамъ, проѣхавъ озеро Ньассу, онъ достигъ Кампунды и направился къ востоку между Маренгою и Максурою по землѣ, населенной воинственными мациту. Его сопровождало около десяти человѣкъ, вооруженныхъ ружьями. Остальные спутники, взятые имъ съ острова Іоанна, шли съ багажомъ нѣсколько позади. Вдругъ мациту совершенно неожиданно аттаковали небольшой караванъ доктора. Такъ какъ о переговорахъ не могло быть и рѣчи, Ливингстонъ выстрѣлилъ. Нѣсколько человѣкъ упало, по трое другихъ, пользуясь скрывавшимъ ихъ пороховымъ дымомъ, зашли ему въ тылъ и такъ ударили топоромъ по головѣ, что онъ остался на мѣстѣ. Его спутники побѣжали и одинъ изъ нихъ разсказывалъ потомъ, что онъ спрятался за дерево и собственными глазами видѣлъ, какъ доктору нанесли смертельный ударъ. Между тѣмъ бѣжавшіе знаками подозвали начальника носильщиковъ Музу, который, въ минуту паденія Ливингстона, залегъ будто бы за дерево, готовясь выстрѣлить. По его показаніямъ мациту пробѣжали мимо того мѣста, гдѣ онъ былъ, не замѣтивъ его. Съ наступленіемъ ночи носильщики выползли изъ своихъ засадъ, отправились розыскивать багажъ и натолкнулись на трупъ доктора, съ котораго верхнее платье было снято. Около него лежали трупы его вѣрныхъ четырехъ спутниковъ, не покинувшихъ его въ послѣднюю минуту. Похоронивши на-скоро несчастнаго убитаго, бѣглецы отправились назадъ въ Кампунду, куда и прибыли черезъ двѣ недѣли.
Въ Кампундѣ они пристали къ одному каравану и вмѣстѣ съ нимъ достигли Индійскаго океана. Когда эта грустная вѣсть распространилась въ Занзибарѣ, всѣ консулы, въ знакъ глубокой горести о благородномъ путешественникѣ, спустили флаги; случившіеся въ гавани корабли и даже самъ султанъ послѣдовали ихъ примѣру.
Такъ гласилъ разсказъ, достовѣрность котораго оспаривали очень немногіе.
Вѣсть объ участи этого отважнаго изслѣдователя, за дѣятельностію котораго слѣдило не только его отечество, но и вся образованная Европа съ живѣйшимъ интересомъ, не уничтожила однако въ Англіи надежды, что Ливингстонъ, можетъ быть, еще живъ, и возбудила желаніе употребить всѣ средства, чтобы или розыскать его или по крайней мѣрѣ положительно узнать о его смерти. Лѣтомъ 1867 года стараніями лондонскаго географическаго общества, а главное Мурчисона, была снаряжена маленькая экспедиція подъ начальствомъ Юнга, командовавшаго прежде Піонеромъ. Такимъ образомъ сооружено было желѣзное судно Сирчъ, которое можно было разбирать на части и отправлено къ мысу Доброй Надежды, гдѣ Юнгъ и Фаулькнеръ, его спутникъ, набирали людей для экипажа. 27 іюля они въѣхали въ Копгоне (рукавѣ Замбези), поднялись вверхъ по Шире и достигли деревни Шибизы, гдѣ Юнгъ тотчасъ же былъ узнанъ и принятъ съ восторгомъ. Въ политическомъ отношеніи, если можно такъ выразиться, здѣсь произошла большая перемѣна. Манганджи и аявы жили теперь въ мирѣ и соединились для защиты противъ мациту, которые, пробравшись съ сѣвера, заняли все пространство до Шире и угрожали всей странѣ. Но, впрочемъ, грабежъ, война и охота на рабовъ не прекращались; перемѣнились только народы, набѣги и насиліе оставались тѣ же и распространяли всюду тѣ же бѣдствія и ту же нищету.
Здѣсь европейцы встрѣтили оставленныхъ Ливингстономъ макололовъ; нѣкоторые изъ нихъ тотчасъ же изъявили желаніе принять участіе въ экспедиціи въ качествѣ гребцовъ и проводниковъ въ извѣстныхъ уже имъ земляхъ. Замѣтимъ здѣсь, что они много способствовали огромной перемѣнѣ въ жизни аявовъ и манганджей. Прежде эти племена употребляли почти только лукъ и стрѣлы; теперь же, благодаря вліянію микололовъ, они, подобно южнымъ кафрскимъ племенамъ, носили щитъ и копье.
19 августа Юнгъ достигъ водопадовъ Мурчисона и такъ какъ здѣсь плаваніе было не возможно, то онъ приказалъ выстроить себѣ шалашъ, снесъ въ него всѣ свои запасы, а лодку велѣлъ разобрать на части. До сихъ поръ все шло какъ нельзя лучше. Никто изъ путешественниковъ ни разу не былъ боленъ въ убійственномъ климатѣ этой рѣки, берега которой были покрыты могилами англичанъ. Здѣсь Юнгу вспомнилось одно приключеніе, случившееся съ нимъ, когда онъ, будучи капитаномъ Піонера, стоялъ здѣсь на якорѣ, пока Ливингстонъ ѣздилъ къ озеру Ньассѣ. Занимаясь однажды устройствомъ тента изъ вѣтвей эвфорбіи, чтобы защитить пароходъ отъ палящаго солнца, онъ увидѣлъ пустую лодку, несшуюся по теченію рѣки, и затѣмъ замѣтила шагахъ въ двухстахъ, на восточной сторонѣ, плывшую женщину. Видя, что она не можетъ справиться одна, онъ отправилъ за ней лодку и несчастную вытащили изъ воды. Когда ее принесли на палубу Піонера, оказалось, что она была тяжело ранена стрѣлой, проникшей ей черезъ спину въ легкое. Изъ раны выходилъ воздухъ и такъ какъ стрѣла едва-едва виднѣлась, то европейцы, опасаясь мгновенной смерти, не хотѣли ея трогать. Но одинъ изъ родственниковъ больной вырвалъ стрѣлу и съ ней кусокъ легкаго. Ни одинъ европеецъ не вынесъ бы такой безцеремонной операціи, а между тѣмъ, — какъ ни трудно этому повѣрить — но это фактъ, — благодаря уходу и заботамъ, которыми ее окружилъ Юнгъ, она выздоровѣла и даже пополнѣла. Вообще береговые жители Шире очень крѣпкаго тѣлосложенія, и надо полагать, что жизнь ихъ должна быть невыносимо тяжела, если, не смотря на то, все-таки страна эта представляетъ ничто иное, какъ громадное кладбище.
Здѣсь путешественниковъ ожидала первая непріятность: имъ предстоялъ тяжелый сухопутный переходъ въ 60 англійскихъ миль вдоль водопадовъ. Носильщики должны были нести на плечахъ или на головѣ разобранную лодку и всѣ съѣстные припасы. Между тѣмъ разбойническія племена мациту опустошали всю страну. Отъ земледѣлія не оставалось и слѣда, а пищи надо было доставать на 180 человѣкъ. Чтобы обезопасить себя съ тылу, Юнгъ заключилъ союзъ съ начальникомъ Манкокви, княжившимъ тогда около Шире и могшимъ, въ случаѣ непріязни, надѣлать ему много бѣдъ.
Но затрудненія и хлопоты этимъ не кончились: надо было во-первыхъ достать носильщиковъ, что потребовало чрезвычайно много труда; когда же все, повидимому, было готово къ отъѣзду — ни одинъ изъ нихъ не явился. Въ Африкѣ не такъ, какъ въ другихъ частяхъ свѣта, временемъ не дорожатъ, и здѣшніе лѣнивцы разсудили такъ: все равно, придемъ ли нѣсколько дней раньше или позже. Впрочемъ, съ другой стороны утѣшительно было хотя то, что туземцы въ окрестныхъ деревняхъ съ величайшей готовностью приготовляли для путешественниковъ муку на дорогу.
23 августа явились наконецъ 130 носильщиковъ въ самомъ взволнованномъ состояніи. О платѣ съ ними пришлось уговариваться и торговаться снова, а это очень не легкая задача. Напримѣръ, грузъ лежитъ передъ носильщикомъ: онъ пробуетъ его тяжесть и начинаетъ торговаться. — „Вотъ тебѣ 2 аршина шерстяной матеріи за переноску, хочетъ ли?“ — „Невозможно!“ — возражаетъ дикарь и неотступно торгуется изъ-за каждаго вершка коленкора. — „Ну, думаешь себѣ, кажется слажено“. Ничуть не бывало. Туземецъ беретъ грузъ на плеча и тотчасъ же сбрасываетъ его съ крикомъ: „Не могу, не могу, я умру подъ такой тяжестью!“ — Но стоитъ прибавить нѣсколько вершковъ матеріи и грузъ, только что сравненный съ пушкой, дѣлается легкимъ, какъ пробка. Подобныя исторіи возобновляются на каждомъ шагу, и терпѣніе путешественниковъ подвергается тяжелому испытанію. Кромѣ жизненныхъ припасовъ и разной утвари, надо было нести еще лодку, разобранную на 36 частей; затѣмъ двое несли паруса, шестеро — якорную цѣпь, двое мачту и т. д., такъ что однѣ желѣзныя части лодки потребовали 57 человѣкъ.
Передъ выступленіемъ въ путь Юнгъ приказалъ двумъ неграмъ, которыхъ привезъ съ собой съ западнаго берега Африки, остаться и ждать его тутъ и, если не получатъ отъ него извѣстія до 15 ноября, вернуться въ устье Замбези, куда къ 1 декабря за нимъ долженъ былъ прибыть корабль. Опасаясь, чтобы мациту не помѣшали ему возвратиться въ долину Шире, Юнгъ хотѣлъ попытаться пройти прямо къ восточному берегу.
Наконецъ караванъ двинулся въ путь по такому страшному жару, что отъ него страдали даже привычные туземцы. Солнечные лучи, падая почти отвѣсно на скалы, раскаляли ихъ до того, что отъ нихъ отражался зной, какъ отъ плавильной печи. Трава повсюду выгорѣла; притомъ дорога была чрезвычайно не ровная, то шла по лощинѣ, то поднималась на громадные утесы или холмы. Бѣдные носильщики, которымъ достались на долю самыя тяжелыя части лодки, каковы корма и носъ, совсѣмъ выбивались изъ силъ; на плечахъ у нихъ образовались страшныя опухоли. При такихъ условіяхъ, да еще въ вѣчномъ страхѣ отъ мациту, конечно, никому въ голову не приходило любоваться великолѣпными ландшафтами, щедро разбросанными вокругъ водопадовъ Мурчисона. Юнгъ называетъ водопадъ „Патаманга“ самымъ прекраснѣйшимъ, какіе только можно видѣть.
Первые три дня путешественники не встрѣтили ни одного туземца, за то видѣли развалины цѣлыхъ сотенъ деревень. Кое-гдѣ бѣлѣли еще скелеты, слишкомъ краснорѣчиво свидѣтельствовавшіе о страшной охотѣ на арабовъ въ 1862, 63 и 64 годахъ, описанный подробно Ливингстономъ. Однообразный переходъ вдоль водопадовъ Мурчисона разъ только оживился приключеніемъ съ однимъ матросомъ, провалившимся въ яму, приготовленную для буйволовъ. 27-го августа на одномъ изъ острововъ Шире показалось нѣсколько манганджей, но ниодинъ изъ нихъ не рѣшился приблизиться къ чужеземцамъ и продать имъ съѣстныхъ припасовъ: такъ напуганы были эти бѣдные люди. Буйволы, слоны и носороги царствовали почти по всей этой мѣстности.
Наконецъ этотъ утомительный переходъ пришелъ къ концу, и караванъ достигъ предѣловъ водопада. Юнгъ собралъ своихъ многочисленныхъ носильщиковъ и велѣлъ имъ всѣмъ сложить свои ноши: всѣ части оказались цѣлы и онъ приказалъ тотчасъ же начать собираніе лодки, такъ какъ въ эту пору можно было свободно проѣхать по Шире въ озеро Памаломби и добраться до озера Ньассы. Между тѣмъ какъ всѣ, съ помощію макололовъ, занялись работой, изъ окрестностей явилось довольно много аявовъ и манганджей и съ любопытствомъ смотрѣли на путешественниковъ. Потомъ одинъ изъ нихъ разсказалъ, къ немалому удивленію Юнга, что на озерѣ Памаломбѣ недавно былъ бѣлый человѣкъ, отправившійся оттуда къ западу. Кто же это могъ быть, спрашивалъ себя Юнгъ и, самъ того не подозрѣвая, получилъ первое извѣстіе о Ливингстонѣ.
31 августа лодку спустили на воду; по накололи, которые должны были грести, плохо знали свое дѣло и не выражали большого желанія продолжать экспедицію тѣмъ болѣе, что чѣмъ ближе къ сѣверу, тѣмъ страшнѣе ходили разсказы о разбойническихъ набѣгахъ мациту — и это пугало макололовъ. Не смотря на то, Юнгъ заставилъ ихъ грести, и они поплыли дальше. Поднявшись по Шире и выйдя на берегъ, Юнгъ опять услышалъ отъ одного туземца, что незадолго передъ тѣмъ въ деревнѣ Памфундѣ, на берегу Памаломбы, былъ европеецъ. Сначала онъ подумалъ, что это вѣрно какой-нибудь арабъ, но негры прямо называли его „англичаниномъ“. Но такъ ли, былъ ли это въ самомъ дѣлѣ Ливингстонъ? Рѣшить вопросъ было очень трудно: извѣстно, что Ливингстонъ намѣревался отправиться къ сѣверной оконечности Ньассы, какъ же могъ онъ вдругъ очутиться у южнаго берега?
При входѣ въ озеро Памаломбу съ туземцами произошла схватка, окончившаяся было очень дурно. Дѣло въ томъ, что они приняли путешественниковъ за мациту и вышли на нихъ съ копьями, стрѣлами, ружьями и щитами, и Юнгу стоило неимовѣрныхъ трудовъ убѣдить ихъ въ своихъ мирныхъ намѣреніяхъ и выхлопотать свободный пропускъ къ Памаломбѣ. Здѣсь, на широкой поверхности озера, въ первый разъ, наконецъ, выяснились всѣ удобства лодки; по, благодаря множеству кустарниковъ, папируса и тростника, — пробираться все-таки было трудно, то есть трудно было направится къ тому мѣсту, гдѣ Шире вытекаетъ изъ Памаломбы.
Въ концѣ той части рѣки, которая соединяетъ Икассу съ Памаломбой, глазамъ нутепіественяиковъ представилось озеро Ньасса. Они въѣхали въ него и остановились на ночь на одномъ маленькомъ каменистомъ островкѣ Боацуру, гдѣ спокойно могли предаться сну, не опасаясь со стороны туземцевъ ни дружескихъ, ни враждебныхъ заявленій. 7 сентября они переправились въ восточному берегу, къ которому до сихъ поръ не подходила еще ни одна европейская лодка, такъ какъ Ливингстонъ постоянно держался западнаго берега.
Но выйдя на берегъ, Юнгъ случайно опять получилъ извѣстіе о Ливингстонѣ. На берегу стоялъ только одинъ туземецъ, повидимому, чрезвычайно встревоженный неожиданнымъ появленіемъ европейской лодки; впрочемъ, страхъ его изчезъ, какъ только Юнгъ объявилъ ему, что онъ англичанинъ, и онъ тотчасъ замѣтилъ: „англичане добрые люди“. Юнгъ спросилъ, какимъ образомъ онъ дошелъ до такого заключенія и, къ своему удивленію, услышалъ, что деревнями по берегу озера проходилъ англичанинъ и вездѣ раздавалъ подарки. Все болѣе и болѣе заинтересованный, Юнгъ принялся разспрашивать подробнѣе и узналъ не только то, что здѣсь недавно былъ англичанинъ, но что англичанинъ этотъ былъ никто иной, какъ Ливингстонъ, обогнувшій почему-то не сѣверную часть озера, а южную.
Затѣмъ туземецъ сказалъ, что самъ онъ живетъ недалеко отъ одного аравійскаго поселенія. Юнгъ, оставивъ своихъ людей въ лодкѣ, одинъ, безъ провожатаго, отправился въ упомянутое поселеніе и объявилъ, что онъ англичанинъ. Поднялось радостное рукоплесканіе; „ча диди!“ (т. е. хорошо) кричали негры, причемъ начальникъ подошелъ къ нему и спросилъ, знаетъ ли онъ того англичанина, который былъ у нихъ въ послѣднее холодное время. „Нѣтъ!“ отвѣчалъ Юнгъ и подвергъ негра слѣдующему допросу:
Вопросъ. Куда пошелъ англичанинъ?
Отвѣтъ. Въ деревню Памфунду около Памаломбы.
Воп. Какой видъ имѣлъ англичанинъ?
От. Вы высоки, онъ же не такъ высокъ и старѣе васъ. У васъ на лицѣ много волосъ, а у него не было.
Воп. Стало быть, у него вовсе не было волосъ на лицѣ?
От. О нѣтъ, были на губѣ.
Воп. Волосы его темнѣе или свѣтлѣе моихъ?
От. Волосы у него были черные съ просѣдью.
Воп. Кто былъ съ нимъ?
От. Съ нимъ было человѣкъ 20 или 30, навѣрно сказать не могу.
Воп. Что онъ одѣвался, какъ я, или пѣта»?
От. Да у него было почти такое же платье, какъ у васъ.
Воп. Что онъ носилъ на головѣ?
От. Черную шапку, у которой справа былъ вотъ такой кусокъ. (Тутъ онъ приложилъ руку горизонтально ко лбу и очень ясно представилъ матроскую шляпу, Юнгъ зналъ, что Ливингстонъ дѣйствительно носилъ такую шляпу во время своихъ путешествій по Африкѣ и все больше убѣждался въ истинѣ разсказа).
Воп. Были съ нимъ сундуки, ящики?
От. Да, между прочимъ маленькій ящичекъ съ бѣлой водой; если обмокнуть въ нее палецъ, онъ не вымочется. Я не лгу.
Воп. На что употреблялъ онъ эту бѣлую воду?
От. Онъ ставилъ ее на землю и бралъ въ руку вещь, въ которую смотрѣлъ на солнце. (Тутъ онъ опять очень ясно далъ понять о наблюденіи посредствомъ секстанта и ртути, представлявшей искуственный горизонтъ).
Воп. Куда пошелъ англичанинъ?
От. Къ сѣверу. Онъ пошелъ къ аравійскому поселенію и хотѣлъ оттуда переѣхать черезъ озеро; но такъ какъ это оказалось невозможнымъ, онъ скоро вернулся и отправился въ деревню Памфунду.
Воп. Не помните ли вы, какъ звали людей, бывшихъ съ англичаниномъ?
От. Одного Чума, другого Бака. Эти двое говорили на языкѣ народа, живущаго у Ньассы. Еще съ нимъ былъ одинъ толстый человѣкъ, начальникъ носильщиковъ, по имени Муза.
Такимъ образомъ фактъ, что Ливингстонъ былъ здѣсь, не подлежали никакому сомнѣнію: читателю уже илъ прежняго извѣстно, что Чума и Бака были два мальчика, сопровождавшіе доктора, а Муза начальникъ носильщиковъ.
Не желая терять слѣдовъ знаменитаго путешественника, Юнгъ направился въ арабское селеніе, куда и прибылъ, но только на слѣдующее утро.
Арабы, или скорѣе смѣшанные потомки арабовъ и негровъ, жили подъ властію нѣкоего Пикаигвиніи Они отнеслись къ чужестраннымъ гостямъ съ явнымъ недовѣріемъ, которое однако скоро изчезло, и подтвердили все, что Юнгъ слышалъ отъ жителей восточнаго берега Ньассы.
Ливингстонъ дѣйствительно хотѣлъ здѣсь переѣхать озеро, но не могъ исполнить своего желанія, потому что неуклюжія арабскія лодки находились въ то время у западнаго берега, въ ожиданіи партіи невольниковъ, доставляемыхъ сначала сюда, а отсюда отправлявшихся въ Килоа. Для временного помѣщенія этихъ несчастныхъ, здѣсь было построено нѣсколько большихъ сараевъ. Юнгъ замѣтилъ, что рано или поздно эта постыдная торговля должна будетъ прекратиться, и получилъ въ отвѣта обыкновенное здѣсь возраженіе: «Еще наши отцы занимались ею, мы не считаемъ этого дурнымъ и только слѣдуемъ ихъ примѣру»;
Торговцы эти снабдили путешественниковъ молокомъ и съѣстными припасами и сообщили имъ кой какія географическія указанія, напр. что сѣверная оконечность Ньассы окружена высокой страной, и что Шире единственный истокъ изъ озера, Руфума же не имѣетъ съ нимъ никакой связи. Относительно убійства Рошера Юнгу не удалось узнать ничего, хотя онъ охотно сдѣлалъ бы кой какіе подарки начальнику, выславшему убійцъ въ Занзибаръ, гдѣ они были казнены.
И здѣшніе арабы жаловались на мациту, постоянно нападавшихъ на ихъ караваны и разбойничавшихъ на всемъ пути къ морскому берегу. Они сообщили также Юнгу, что, до прибытія своего къ нимъ, Ливингстонъ провелъ нѣсколько времени у начальника Матака, живущаго между озеромъ Ньассою и морскимъ берегомъ. Это внушило Юнгу желаніе собрать какъ можно болѣе свѣдѣній о томъ, куда отправился Ливингстонъ, и съ этою цѣлью онъ послалъ нѣсколько человѣкъ къ Матаку. Въ ожиданіи ихъ возвращенія, онъ вымѣнивалъ у туземцевъ различные предметы, которые принадлежали Ливингстону и которые онъ или дарилъ или просто бросалъ за ненадобностію, напримѣръ: пустой патронташъ, обратившійся у негровъ въ кисетъ, желѣзная ложка, небольшой молитвенникъ и ножъ. Одинъ туземецъ показалъ дерево, подъ которымъ спалъ Ливингстонъ и жестами показалъ, какъ онъ читалъ и писалъ. Юнгъ далъ ему альбомъ, гдѣ было 50 фотографическихъ карточекъ и спросилъ нѣтъ ли тутъ лица, похожаго на англичанина. Въ первый разъ негръ не узналъ Ливингстона, но когда Юнгъ сказалъ ему положительно, что докторъ тутъ, негръ началъ снова перелистывать, остановился на портретѣ и воскликнулъ: "Этотъ очень похожъ, только платье на томъ было не такое!
Между прочимъ изъ окрестностей стекалось множество народа, нѣкоторые являлись съ ружьями и вообще не внушали Юнгу большого довѣрія, поэтому онъ отправился назадъ къ лодкѣ, которая все это время находилась въ нѣкоторомъ разстояніи отъ берега и въ которую онъ отправился спать.
Вернувшіеся посланные не исполнили порученія, потому что не могли пробраться въ деревню Матака. Они разсказали Юнгу, что первые два дня все шло хорошо, но затѣмъ они прибыли въ деревню одного начальника, не позволившаго имъ идти далѣе на томъ основаніи, что они находятся въ сношенія съ европейцами и могутъ принести ему только горе и несчастіе. Въ доказательство своихъ словъ онъ разсказалъ имъ, что, съ тѣхъ поръ, какъ у него побывалъ англичанинъ Ливингстонъ, всюду кругомъ свирѣпствовала ужасная война и потому онъ не позволитъ себѣ болѣе вступить въ какія бы то ни было сношенія съ европейцами. Микололы принесли оттуда нѣсколько удочекъ, бритву и нѣкоторыя вещи, данныя тамъ Ливингстономъ въ промѣнъ на съѣстные припасы.
Изслѣдовавъ на восточномъ берегу все, что заслуживало вниманія, Юнгъ переѣхалъ на западный и при сталъ къ мѣстечку Чипзамбѣ, гдѣ опять услышавъ разсказъ о Ливингстонѣ, а именно, что въ деревнѣ Маренгѣ былъ недавно англичанинъ, отправившійся оттуда на западъ. Отыскались даже носильщики, переносившіе багажъ Ливингстона передъ его отъѣздомъ; по объ убійствѣ они ничего не слышали, хотя деревня ихъ очень недалеко отъ того мѣста, гдѣ, по словамъ Музы и его товарищей, сдѣлано было нападеніе. Тутъ же Юнгъ узналъ, что Ливингстона сопровождало всего семь человѣкъ. О Музѣ и его носильщикахъ здѣсь совсѣмъ не упоминали. Слѣдовательно они раньше покинули Ливингстона, который продолжалъ свой путь безъ нихъ. Когда Юнгъ разсказалъ слухъ, распущенный Музою, объ убійствѣ, негры расхохотались, говоря, что они навѣрно знаютъ, что Ливингстонъ пошелъ въ землю бабизовъ.
Отсюда Юнгъ отправился по озеру на югъ, причемъ не разъ подвергался большой опасности, благодаря бурямъ, совершенно неожиданно разражающимся на озерѣ Ніассѣ, спертомъ горами; цѣлью его плаванія была деревня Маренга, самаго значительнаго владѣльца этой страны. Въ водѣ, вдоль береговъ, тянулись цѣлые лѣса тростниковъ и папируса, и лодка едва, едва пробиралась сквозь ихъ чащу. Въ одномъ мѣстѣ путешественники увидѣли нѣсколько рыбачьихъ лодокъ; гребцы приняли европейцевъ за арабовъ и пытались было бѣжать и не мало обрадовались, узнавъ, что это англичане. Хорошо знакомые съ мѣстностью, рыбаки помогли провести «Сирчъ» черезъ тростниковую чащу къ городу Маренгѣ, гдѣ на берегу толпились безчисленныя толпы любопытныхъ жителей, ожидавшихъ приближенія иноземцевъ. Юнгъ привѣтствовалъ ихъ, махая фуражкой и крича, что онъ англичанинъ и ѣдетъ къ нимъ съ самыми дружескими намѣреніями, послѣ чего его приняли съ рукоплесканіями и всевозможными изъявленіями радости.
Выйдя на берегъ, Юнгъ приказалъ проводить себя къ начальнику Маренги, въ которомъ нашелъ отъѣвшагося добродушнаго старика, смотрѣвшаго, повидимому, на жизнь съ самой веселой стороны и проводившаго все свое время въ питьѣ, да ѣдѣ. Онъ схватилъ гостя за руку и крѣпко пожалъ ее; этому чисто англійскому привѣтствію онъ могъ научиться, конечно, только у Ливингстона. Потомъ онъ спросилъ о Ливингстонѣ, «его старомъ другѣ» и пожалѣлъ, что его нѣтъ съ ними. Когда Юнгъ объяснилъ ему, что главная цѣль его была отыскать знаменитаго путешественника и собрать о немъ возможно вѣрныя свѣдѣнія, начальникъ тотчасъ началъ разсказывать все, что зналъ о немъ и его маршрутѣ. Такимъ образомъ выяснилось, что, для переѣзда черезъ озеро, Ливингстонъ взялъ лодки у начальника, пославъ Музу и носильщиковъ сухимъ путемъ, и владѣтель Маренги чрезвычайно удивился, когда два дня спустя послѣ этого возвратился одинъ Муза. На вопросъ его, отчего онъ одинъ, Муза отвѣчалъ, что онъ арабъ и сопровождалъ до сихъ поръ Ливингстона, а теперь идетъ назадъ къ морскому берегу. Вѣроятію лѣнь или страхъ побудили его и носильщиковъ покинуть ихъ господина, а чтобы скрыть свое вѣроломство, они распустили слухъ о его смерти. Между тѣмъ изъ показаній различныхъ носильщиковъ, помогавшихъ Ливингстону послѣ бѣгства Музы, явствуетъ, что путешественникъ преспокойно продолжалъ свой путь къ сѣверозападу.
Успокоенный на счетъ главнаго пункта, Юнгъ могъ теперь съ спокойнымъ чувствомъ всмотрѣться въ домашнюю жизнь великаго начальника. Толстый представитель Маренги происходилъ изъ племени бабизовъ, славившагося своей предпріимчивостью, храбростью и дальними продолжительными путешествіями по землямъ, прилегающимъ къ озеру Ньассѣ. Между прочимъ, эти же самые бабизы доставляютъ большую часть невольниковъ и слоновой кости въ Килоа, Ибо и Мозамбикъ. Благодаря убѣжденію, что постыдно продавать въ рабство своихъ соплеменниковъ, они сдѣлались однимъ изъ самыхъ могущественныхъ племенъ. Около властителя Маренги собралось очень много народу, такъ что онъ былъ теперь самымъ сильнымъ начальникомъ на югъ отъ Ньассы. Окруженный сорока женами, которыхъ онъ представлялъ Юнгу, онъ велъ пріятную и беззаботную жизнь. Всѣ онѣ, наперерывъ, заботились объ его спокойствіи и удобствахъ, пекли своему владыкѣ хлѣбъ, наваривали множество помбе (пива), что было слабой его струной, такъ какъ онъ напивался въ годъ не болѣе не менѣе 365 разъ. Напитокъ помбе, повидимому, шелъ ему въ пользу, и его тучное тѣло ясно доказывало, что пиво должно обладать большой питательностью. Замѣтя эту склонность, Юнгъ возпользовался ею и умѣлъ улучить удобную минуту трезвости, когда начальникъ бывалъ особенно разговорчивъ и довѣрчивъ, чтобы подвергать его разнымъ допросамъ. Разъ онъ отвелъ Юнга въ сторону и сообщилъ ему, что его ружье заколдовано и выстрѣлъ его наноситъ неминуемую смерть. Къ счастью старика, Юнгъ полюбопытствовалъ посмотрѣть, въ чемъ состоитъ колдовство, осмотрѣлъ зарядъ и увидѣлъ, что ружье дѣйствительно угрожаетъ смертью, но тому, кто стрѣляетъ; а не тому въ кого направлено. Разряжая его, онъ вытащилъ сначала около 3-хъ дюймовъ какого то лыка, похожаго на паклю, потомъ какую то смѣсь заключавшую въ себѣ «колдовство». Она состояла изъ человѣческаго мозга, змѣиной кожи и клещевиннаго масла; все это было стерто въ мазь и подкрашено красной охрой. Затѣмъ опять пошла пакля, потомъ съ пригоршню крупнаго пороха, годящагося скорѣе для небольшой пушки, чѣмъ для ружья. «Она непремено убьетъ кого нибудь!» сказалъ начальникъ, и Юнгъ поневолѣ согласился съ нимъ.
20 сентября, получивъ на прощанье жирнаго быка, нашъ путешественникъ снова пустился въ путь, обогнулъ круглый мысъ Маклиръ, раздѣляющій южную оконечность Ньассы на двѣ половины и проплылъ мимо прекрасной мѣстности, лежащей на 2,000 ф. высоты надъ уровнемъ моря. Отличаясь прекраснымъ здоровымъ климатомъ, она изумляла въ то же время свшшъ плодородіемъ и была какъ нельзя болѣе пригодна для европейскаго населенія.
Прибывъ въ Манунду, расположенную при истокѣ Шире изъ озера Ньассы, Юнгъ узналъ, что Ливингстонъ оставилъ здѣсь воспитаннаго въ Бомбеѣ мальчика Вакотони, который не могъ идти далѣе по случаю разболѣвшихся ногъ. Мальчикъ выздоровѣлъ, но, къ великому огорченію Юнга, выѣхалъ и долженъ былъ вернуться не скоро. Вакотони происходилъ изъ племени аявовъ, сдѣлалъ большіе успѣхи въ ученіи и служилъ переводчикомъ. Въ Манундѣ Юнгу показали книгу подъ заглавіемъ: «Первые шаги на пути къ мудрости» на которой было написано: «эта книга принадлежитъ Вакотони, Бомбей 15 декабря 1861 г.» Оставивъ мальчику письмо, гдѣ онъ уговаривалъ его совсѣмъ покинуть жизнь дикаря и перебраться въ ближайшія европейскія поселенія на восточномъ берегу. Оттуда онъ поплылъ внизъ по Шире.
Во время плаванія лодка его нѣсколько разъ подвергалась опасности отъ обитателей рѣки; такъ разъ бегемотъ, ранененый пулей въ черепъ, бросился къ ней, вскинувъ ее вверхъ и непремѣнно разбилъ бы ее, если бы она была не изъ желѣза. У водопадовъ Мурчисона лодку пришлось опять разобрать и нести сухимъ путемъ, Время это было не хорошимъ: путешественники страдали отъ голода, и ни одинъ туземецъ не показывался, благодаря набѣгамъ мациту, опять наводнившимъ всю страну. Къ счастью въ рѣкѣ показался гиппопотамъ и выручилъ бѣдныхъ голодныхъ людей изъ тяжкой нужды; не смотря на то, что мясо его начало очень скоро разлагаться, его съѣли до послѣдняго куска.
Скоро нашлись и носильщики, явилось 150 прекрасныхъ, рослыхъ и молодыхъ аявовъ, которые, вопреки всегдашнему африканскому правилу, согласились не брать платы впередъ, такъ какъ запасъ бумажной матеріи оставленъ былъ у начальника нижней части водопадовъ. Между тѣмъ жара стояла страшная, термометръ Цельсія показывалъ 43 градуса въ тѣни и къ желѣзнымъ листамъ лодки нельзя было прикоснуться. Однако караванъ все-таки двинулся въ путь, и черезъ 4 1/2 дня достигли конца водопадовъ у Матитти. Юнгъ нашелъ оставленныхъ имъ здѣсь людей совершенію здоровыми, но, къ его великому огорченію, никто не подумалъ присмотрѣть за тюками, которые отсырѣли и начали гнить. Это возбудило было въ аявахъ сильное неудовольствіе, но потомъ они успокоились и помирились на большемъ количествѣ испортившейся матеріи и другихъ бездѣлушкахъ. Въ то время, какъ Юнгъ и его товарищи хлопотали около лодки, имъ удалось быть свидѣтелями неимовѣрной смѣлости, съ которой крокодилы нападаютъ на людей. Одно изъ этихъ чудовищъ проворно выскочило изъ воды, бросилось на одного негра и чуть было не разорвало его на части. Къ счастью при немъ было заряженное ружье и онъ успѣлъ влѣпить ему въ голову пулю въ ту минуту, какъ животное бросилось на его ноги. Извѣстно, что крокодилы сначала ударяютъ хвостомъ свои жертвы, чтобы свалить ихъ на землю и только потомъ уже принимаются терзать ихъ. Нападеніе это изумило всѣхъ тѣмъ болѣе, что вода въ Шире была чиста и прозрачна, а крокодилы являются на берегъ за пищею только въ го время, когда мутная и грязная, вода препятствуетъ имъ ловить рыбу, служащую ихъ обычной пищей.
Дальнѣйшее плаваніе по Шире не представляетъ никакого особеннаго интереса. Рѣка была мелка; стояла нестерпимая жара и ночью миріады москитовъ не давали покоя бѣднымъ путешественникамъ: 5 ноября Юнгъ прибылъ въ Шупангу, потомъ спустился по Конгоне и 1 декабря сѣлъ на прибывшій туда военный англійскій корабль. Изъ разсказаннаго мы видимъ, что онъ совершенно удовлетворительно исполнилъ возложенное на него порученіе; теперь не можетъ быть никакого сомнѣнія, что разсказы Музы и его спутниковъ объ умерщвленіи Ливингстона чистая сказка.
Вскорѣ отъ знаменитаго путешественника получены были еще болѣе точныя извѣстія изъ странъ, до сихъ поръ почти неизвѣстныхъ европейцамъ. Изъ полученныхъ въ Занзибарѣ писемъ видно, что, послѣ бѣгства Музы, Ливингстонъ направился черезъ Лоангуа и достигъ земли бабизовъ, которая, по причинѣ постоянныхъ грабежей и торговли невольниками, была до того опустошена, что Ливингстону пришлось здѣсь положительно голодать, какъ не случалось нигдѣ; даже дичи не было въ лѣсахъ. 1 февраля 1867 года онъ достигъ мѣстечка Бамбы или Лобамбы, лежащей между Ньассою и Тангананкою, и былъ очень дружелюбно принятъ начальникомъ. Тамъ онъ встрѣтилъ арабовъ, взявшихся отправить его письма. Отсюда Ливингстонъ выступилъ къ озеру Танганикѣ и въ октябрѣ 1867 г. прибылъ въ Марунгу, откуда опять послалъ письмо въ Занзибаръ.
Припоминая всѣ путешествія Ливингстона отъ 1858 до 1864, мы приходимъ къ убѣжденію, что въ результатѣ они не менѣе важны, чѣмъ его первыя экспедиціи. Какъ только кончился рядъ его поѣздокъ, онъ тотчасъ спѣшилъ опубликовать свои изысканія и обогатить географію новыми открытіями. Затѣмъ знаменитый путешественникъ снова пускается въ путь, находитъ озеро Ширву, открываетъ, за мѣсяцъ до Рошера, самое южное изъ внутреннихъ африканскихъ озеръ Ньассу и объѣзжаетъ его почти до самаго сѣвернаго пункта. Потомъ онъ изслѣдуетъ земли на западѣ, поднимается еще разъ по Замбези до Липіанти въ землю макололовъ, посѣщаетъ во второй разъ водопады Викторіи и пытается подняться по Руфумѣ, но мелководье этой рѣки заставляетъ его вернуться назадъ. Онъ снова отправляется на родину, снова снаряжаетъ экспедицію и снова отправляется въ путь, стараясь проникнуть въ страны, которыхъ еще не касалась нога европейца. Но, если счастіе благопріятствовало его открытіямъ и изслѣдованіямъ, то миссіонерская дѣятельность его далеко не увѣнчалась успѣхомъ. Всѣ его труды и усилія разбились о страшное африканское варварство и убійственный для европейцевъ климатъ. Основанныя, по его почину, миссіи въ Липіанты и въ горной странѣ манганджей, погибли самымъ жалкимъ образомъ, раздѣливъ, впрочемъ, только общую участь, постигающую всѣ подобныя христіанскія учрежденія въ Африкѣ. За немногими, очень незначительными исключеніями, дѣятельность миссіонеровъ не принесла никакихъ результатовъ ни на сѣверѣ, ни на югѣ континента. Но здѣсь имъ пришлось бороться только съ язычествомъ, тогда какъ на сѣверѣ они встрѣтили болѣе сильный отпоръ еще въ магометанствѣ, побѣдоносно пробирающемся впередъ и вовсе не представляющемъ, какъ то думаетъ Ливингстонъ, признаковъ упадка, напротивъ оно является тамъ соединительнымъ звѣномъ различныхъ народовъ, важность котораго и сравнительно цивилизирующее значеніе для варварскихъ племенъ мы слишкомъ мало цѣнимъ. Но не смотря на свою силу, на сѣверѣ за исключеніемъ небольшой полосы у восточнаго берега, оно почти не перешло за экваторъ; замѣтимъ при этомъ, что вездѣ, гдѣ укоренилось ученіе пророка, варварство правда не изчезло, но за то очень смягчилось. Такъ на сѣверѣ процвѣтаетъ много торговыхъ городовъ, каковы: Кано (суданскій Лондонъ), Тимбукту, Кука, Сокото, на югѣ же нѣтъ ничего подобнаго: самыя значительныя мѣстечки здѣсь ничто, иное, какъ жалкое собраніе хижинокъ, напр. Липіанти, Сешеке, и язычество тамъ царствуетъ въ самой грубой формѣ. Если прибавимъ сюда царствовавшее повсюду многоженство, имѣющее такое глубокое и рѣшительное вліяніе на устройство жизни и всѣ общественныя отношенія, не принимая его въ соображеніе, мы не въ состояніи будемъ понять жизнь африканскихъ народовъ, мы перестанемъ удивляться, отчего, при такихъ условіяхъ, самыя лучшія попытки миссіонеровъ остались безъ успѣха. Не надо пріютомъ упускать изъ виду и климатъ, заставляющій каждаго европейца, отправляющагося въ Африку, прежде всего думать о завѣщаніи. Какъ сильно мѣшали миссіонерамъ грубость и варварство, мы имѣли случай убѣдиться изъ разсказовъ Ливингстона. Приведемъ еще, что говорить поэтому же поводу Томъ Бэйнсъ. Во время своего путешестія отъ Китоваго залива къ Замбези отъ встрѣтилъ одного мальчика, умиравшаго съ голоду. Родители его были убиты готтентотами и ему давали въ пищу только немного молока, въ которое всыпали золу; отъ этого у бѣдняги все лицо вокругъ рта покрылось сыпью. Приводя еще нѣсколько такихъ же гнусныхъ примѣровъ, Бэйнсъ восклицаетъ: «И вотъ каковы нравы народа, выставляемаго англичанами за благородныхъ, щедрыхъ, задумчивыхъ и спокойныхъ людей!»
Путешествія и изслѣдованія получили твердую, прочную почву только благодаря дорогамъ, открытымъ и проложеннымъ Ливингстономъ. Онѣ послужили такъ сказать остовомъ, къ которому примкнули экспедиціи Владислава, Андерсона и другихъ. До него южная Африка пройдена была всего разъ, и то безъ всякой научной пользы, португальцемъ Сильвою Порто, отправившимся изъ Беигуелы черезъ Котонго и достигшимъ Руфумы и Ньассы (1852 до 1854 г.). Затѣмъ; послѣ Ливингстона, мы можемъ указать только на два путешествія отъ одного моря до другого; экспедицію Спика для открытія истоковъ Нила, отъ Занзибара до Средиземнаго моря, внизъ по священной рѣкѣ и наконецъ поѣздку Гергарда Рольфа отъ Средиземнаго моря въ Бенуэ и внизъ по Нигеру до Лагоса. (1867 г.) Болѣе прямымъ и значительнымъ дополненіемъ къ путешествіямъ Ливингстона служить экспедиціи двухъ нѣмцевъ Альберта Рошера и Карла Мауха.
АФРИКА.
правитьПортугальская экспедиція къ Муата-Кацембе.
правитьКакъ Ливингстонъ, такъ и Рошеръ часто упоминаютъ о Муата-Кацембе, пространства котораго служатъ центромъ торговли невольниками и чисто африканскаго варварства. Записки Ливингстона даже нѣсколько знакомятъ насъ съ Матіамво, владыкой Муата-Кацембе, а Рошеръ собирался было ѣхать къ нему съ арабскими купцами, но былъ убитъ, не успѣвъ осуществить своего намѣренія. Обширное, населенное балондами, государство Муата-Кацембе лежитъ внутри южной Африки, къ югу отъ экватора, къ сѣверозападу отъ Ньассы и югозападу отъ озера Танганжики или Тангамайки. Немногія свѣдѣнія, имѣющіяся о немъ, получены отъ португальцевъ, потому что до сихъ поръ только очень немногимъ европейцамъ удалось проникнуть въ эту таинственную страну, да и путевыя замѣтки, написанныя на португальскомъ языкѣ, были мало извѣстны, хотя они полны чрезвычайно интересныхъ свѣдѣній и наблюденій, и являются существеннымъ дополненіемъ путешествій въ южной Африкѣ.
Португалецъ Лачерда первый проникнулъ въ страшное государство Кацембе, но, достигнувъ въ 1898—1899 г. главнаго города Лунды, тамъ умеръ. Послѣ него прошло цѣлое поколѣніе, прежде чѣмъ снова представился случай узнать кое-что о страшной области. Но въ 1830 г. нѣсколько кацембовъ принесли для продажи въ Тете значительное количество слоповой кости. Португальскій губернаторъ Цирпе задумалъ воспользоваться ихъ возвращеніемъ домой и послать съ ними экспедицію внутрь материка. Руководился онъ въ этомъ случаѣ желаніемъ получить торговыя выгоды, географическія изслѣдованія стояли совершенно на заднемъ планѣ. Между тѣмъ эта плохо снаряженная экспедиція, вопреки надеждамъ, достигла важныхъ результатовъ только въ этомъ послѣднемъ отношеніи, торговля не выиграла прнэтомъ ничего и дальнѣйшія сношенія съ Муата снова прекратились.
Начальниками посольства къ страшному князю назначены были маіоръ Монтейро и капитанъ Гамитто; первый путешествовалъ въ носилкахъ, второй ѣхалъ верхомъ на ослѣ, производившемъ въ этой странѣ очень сильное впечатлѣніе. Къ нимъ присоединились два купца: Діазъ и Монтальво, сопровождаемые пятидесятые носильщиками, нагруженными сукномъ, стеклярусомъ, глиняной посудой и пр. Свита офицеровъ состояла изъ ста двадцати носильщиковъ и двадцати солдатъ, изъ которыхъ четверо бѣлыхъ. Такимъ образомъ караванъ состоялъ почти изъ двухсотъ человѣкъ и имѣлъ видъ маленькой арміи. Въ научномъ отношеніи онъ былъ снаряженъ очень плохо и, кромѣ обыкновеннаго компаса, не имѣлъ никакихъ другихъ инструментовъ.
Изъ Тете выступили 1 іюня 1831 года, пересѣкли безъ особенныхъ приключеній португальскія владѣнія въ сѣверозападномъ направленіи и достигли страны Марави, гдѣ было очень распространено хлѣбопашество, но велось вполнѣ патріархальнымъ способомъ. Такъ марави вовсе не вспахивали землю, а только срѣзывали дурныя травы маленькими земледѣльческими желѣзными заступами, или, если время стояло сухое, выжигали поля, причемъ пепелъ удобрялъ почву. Сожиганіе это происходило въ сентябрѣ и октябрѣ и они тутъ же раскладывали въ маленькія ямочки сѣмена хлѣбныхъ, стручковыхъ растеній, а также дурро, тыквы, дыни и т. п. Масло для натиранія тѣла добывалось изъ земляныхъ орѣховъ и клещевины.
На девятый день, послѣ отъѣзда, съ караваномъ случилась первая непріятность: негры, несшіе поклажу, взбунтовались и не хотѣли идти далѣе. Начались убѣжденія, просьбы и, послѣ долгихъ увѣщаній, недовольные сознались, что имѣли намѣреніе бѣжать, но что согласны остаться, если имъ уменьшатъ ихъ ношу. Не смотря на это, на слѣдующую ночь убѣжало тридцать два негра, и такъ какъ поклажи было много, то ее пришлось нести и европейцамъ. Послѣ утомительнаго перехода къ сѣверозападу, путешественники достигли золотыхъ рудниковъ Махинды и расположились отдохнуть здѣсь нѣсколько дней, чтобы набраться силъ на будущее время. Золото въ Махиндѣ добывается, смотря по времени года, различно. Зимой раскалываютъ землю заступомъ и потомъ промываютъ въ плоскихъ четыреугольныхъ корытахъ; лѣтомъ, отъ мая до августа, золотоносный кварцъ разбивается камнями и потомъ также промывается. Первый пріемъ называется кунга, второй — кангаре. Этимъ несовершеннымъ способомъ пять негритянокъ добываютъ въ недѣлю едва, едва пятьдесятъ траповъ, за которые владѣлецъ долженъ отдать довольно значительную плату начальнику страны или мамбо.
Въ настоящее время рудники эти, по словамъ Ливингстона, находятся въ полнѣйшемъ упадкѣ. У путешественниковъ съ туземцами завязалась живая торговля, особенно понравились дикарямъ бусы, красные платки и звѣриныя шкуры. Впрочемъ, красный цвѣтъ дозволяется тамъ только знатнымъ, простолюдины могутъ его употреблять только между собой и отнюдь не выходить въ немъ. Но многіе такъ тщеславны, что все-таки покупаютъ красные платки, чтобы хоть ночью нарядиться въ любимый цвѣтъ, днемъ же прячутъ ихъ въ горшки. Въ запискахъ португальцевъ встрѣчаются разсказы, бросающіе не особенно выгодный свѣтъ на умственныя способности этого народа. Тамъ говорится, напримѣръ, что марави платятъ за шкуру овцы или теленка вдвое дороже, чѣмъ за самое животное; часто даже случается, что они продаютъ свою скотину и потомъ снова покупаютъ шкуру за двойную цѣну. Гораздо больше за нихъ говоритъ ихъ промышленность. 23 іюня караванъ достигъ деревни Инхека (точильщикъ), названной такъ, потому что въ ней живетъ множество точильщиковъ. Эти искусные ремесленники ухитряются приготовлять изъ слоновой кости очень порядочныя кольца на ноги и браслеты съ помощію самаго грубаго станка. Послѣдній у нихъ врытъ въ землю; лѣвой рукой и одной ногой работникъ держитъ желѣзо, которымъ рѣжетъ кость, а правой дѣйствуетъ лукомъ съ тетивой изъ кожи.
Пройдя еще двѣ мили дальше, караванъ достигъ до рѣчки Муссуцуети, но не могъ расположиться на другой сторонѣ ея, такъ какъ тамъ лежали обширныя вспаханныя поля, около которыхъ суевѣрные туземцы не позволяютъ останавливаться, потому что ихъ боги, т. е. души умершихъ, оберегаютъ будто бы засѣянныя поля и не терпятъ близости оскверняющаго ихъ лагеря бѣлыхъ и даже черныхъ. Но такъ какъ это охраненіе не защищаетъ полей отъ воровъ, то противъ нихъ употребляются особенныя средства-амулеты, состоящія изъ роговъ козы или антилопы, и ни одинъ марави не рѣшится украсть хлѣбъ, оберегаемый подобной амулеткой; всѣ твердо убѣждены, что въ противномъ случаѣ виновный непремѣнно заболѣетъ, а излечить его можетъ только хозяинъ амулетки. Начальники, отправляясь на войну, употребляютъ другой талисманъ.
Онъ состоитъ изъ хвоста антилопы н’гумбо, къ верхней части котораго привязываются маленькіе козлиные рога, наполненные угольями, костями, змѣиными позвонками, перьями, птичьими когтями и т. д., все это вымазано масломъ и окрашено въ красный цвѣтъ. Вооруженный такимъ талисманомъ начальникъ считается неуязвимымъ, особенно если этотъ воинственный хвостъ несетъ передъ нимъ дѣвушка. Чѣмъ сильнѣе начальникъ, тѣмъ больше у него мехирасовъ, сохраняющихся въ мирное время въ особенномъ домѣ, къ которому никто не смѣетъ подойти, кромѣ сторожа. При каждомъ новолуніи и полнолуніи хвосты обмазываютъ масломъ и приносятъ имъ ѣсть, такъ какъ, по понятію дикарей, эти мехирасы очень любятъ ѣсть куриное сердце и муку. Далѣе у марави въ большомъ ходу испытаніе водой и огнемъ. Большею частію этому подвергаются подозрѣваемые въ воровствѣ. Въ первомъ случаѣ обвиняемому предстоитъ удовольствіе стать обѣими ногами на раскаленное желѣзо или уголь, или облизать ихъ. Если онъ обожжется, значитъ онъ виновенъ. Испытаніе водою тоже не лучше, оно состоитъ въ томъ, что, для доказательства своей невинности, обвиняемый долженъ, не обварившись, достать стеклярусъ изъ горшка кипящей воды, въ которую нарочно насыпана зола, чтобы сдѣлать ее мутной.
Деревень въ странѣ очень много и всѣ онѣ лежатъ на склонахъ горъ или на опушкѣ лѣсовъ, такъ какъ марави, благодаря частымъ войнамъ, находятъ невыгоднымъ воздѣлывать ихъ плодородныя прекрасныя равнины. Ихъ нумбасы (дома) круглы и напоминаютъ нѣсколько маленькія вѣтряныя мельницы. Самые большіе имѣютъ не болѣе 7 футовъ въ діаметрѣ. Остовъ хижины сдѣланъ изъ кольевъ, промежутки между послѣдними наполнены бамбукомъ. Въ каждой хижинѣ двѣ двери или оримбо, сплетенныя изъ тростника и расположенныя другъ противъ друга, конусообразныя крыши ихъ большею частію соломенныя. Построеніе такого жилища требуетъ не болѣе трехъ или четырехъ дней. Внѣшней простотѣ вполнѣ соотвѣтствуетъ и внутреннее убранство, состоящее изъ очага, нѣсколькихъ рогожъ, деревянной ступки и двухъ или трехъ горшковъ.
Образомъ жизни марави очень схожи съ манганджами, описанными выше. Обѣдъ ихъ бываетъ при наступленіи ночи и состоитъ обыкновенно изъ густого мучного киселя; впрочемъ, кромѣ того, нѣтъ часа, чтобы они не ѣли. Одежда ихъ ограничивается кускомъ матеріи, обвиваемой вокругъ нижней части тѣла. У женщинъ въ большой модѣ отвратительное пелеле изъ цинка или слоновой кости. На лицѣ, груди и по всему тѣлу вырѣзаны звѣздообразныя фигуры, которыя у взрослыхъ очень выпуклы.
Во время проѣзда здѣсь Монтейро и Гамитто, земля марави находилась подъ деспотическою властію начальника, носившаго титулъ «неде». Всѣ споры и недоразумѣнія въ его столицѣ Муціендѣ рѣшались имъ самимъ и рѣшенія его считались непогрѣшимыми. Для вида иногда собирался совѣтъ старшинъ, но они всегда должны были соглашаться съ нимъ во всемъ. Страна раздѣлялась на провинціи, управляемыя мамбосами, а провинціи на округи, состоявшіе подъ вѣдѣніемъ Фуносовъ. Всѣ эти должности были наслѣдственны.
При проѣздѣ черезъ ихъ округи, всѣ маленькіе начальники требовали отъ португальцевъ подарковъ, цѣнность которыхъ опредѣлялась саномъ начальника и проѣзжаго. Съ своей стороны они за это заботятся о безопасности путешественниковъ и цѣлости ихъ имущества.
Португальцы не нашли у марави почти никакого богослуженія; не смотря на это, они вѣрятъ въ высшее невидимое существо; въ переселеніе душъ и въ музимосъ или въ души умершихъ: все это перемѣшано съ самымъ грубымъ суевѣріемъ.
Общія несчастія считаются наказаніемъ за оскорбленіе музимоса, частныя же бѣды приписываются колдуньямъ. Въ послѣднемъ случаѣ постигнутый бѣдой обращается къ знахарю, который, по произволу, указываетъ виновнаго, и тотъ подвергается суду божію. Извѣстно, что львы и леопарды, разъ отвѣдавши человѣческаго мяса, избѣгаютъ другой пищи, но, по увѣренію знахарей, въ этомъ тоже виноваты колдуньи; онѣ будто бы воспитываютъ этихъ животныхъ на человѣческомъ мясѣ и днемъ прячутъ ихъ въ своихъ хижинахъ, а ночью выпускаютъ на своихъ враговъ. Въ своихъ жилищахъ марави держатъ домашнихъ боговъ, таковы напримѣръ, маленькія змѣи (psammophis moniliger); они держатъ ихъ въ корзинахъ, кормятъ ихъ, ухаживаютъ за ними, а вслучаѣ войны, прежде всего спасаютъ ихъ, причемъ нерѣдко жертвуютъ жизнью.
Въ семейной жизни ихъ прежде всего насъ поражаетъ власть отца или думизе надъ всѣми домочадцами. Она такъ велика, что онъ можетъ убить или продать каждаго члена семьи; ему одному принадлежатъ деньги, получаемыя при этомъ. Свадьбы у нихъ совершаются чрезвычайно просто. Желающій вступить въ бракъ приходитъ къ дому думизе и начинаетъ бить въ ладоши; на шумъ является отецъ и назначаетъ за дочь плату, состоящую обыкновенно изъ четырехъ кусковъ сукна и шестидесяти аршинъ ситцу. Съ уплатою этого бракосочетаніе считается совершеннымъ и молодой человѣкъ дѣлается господиномъ своей новой супруги, которую онъ можетъ, по желанію, перепродать. Многоженство у марави не только дозволяется, попользуется большимъ уваженіемъ; всякая женщина имѣетъ свою собственную хижину. Передъ закатомъ солнца всѣ жены отправляются къ своему господину съ блюдомъ каши, преимущественно миндальной; послѣдній изъ вѣжливости обязанъ взять понемногу у каждой, между тѣмъ какъ онѣ стоятъ въ нѣкоторомъ отдаленіи; припавъ на колѣни, и ожидаютъ приказаній.
Гораздо торжественнѣе ихъ похороны, особенно похороны начальника. Когда князь умираетъ, объ этомъ извѣщаютъ всѣхъ, даже самыхъ дальнихъ его родственниковъ, и до ихъ прибытія трупъ остается завернутымъ въ полотно, а такъ какъ тѣло разлагается и течетъ, то подъ него подставляется нѣсколько горшковъ. Подданные узнаютъ о смерти только тогда, когда всѣ родные уже въ сборѣ, въ чемъ иногда проходитъ нѣсколько мѣсяцевъ. Похороны начинаются танцами, пѣснями, воплями и ружейной пальбой: все это продолжается до самаго конца. Между тѣмъ трупъ, отъ котораго большею частію остаются однѣ кости, сажается на носилки и отправляется къ могилѣ; нѣсколько женщинъ сопровождаютъ его съ вышеупомянутыми горшками. Всѣ встрѣчные немедленно убиваются. Процессія подвигается быстрымъ шагомъ къ кладбищу, но при поминутныхъ остановкахъ. Тамъ шествіе останавливается, могила разукрашивается платками, потомъ въ нее спускаютъ зловонные горшки, трупъ и оружіе покойника и наконецъ засыпаютъ землею. Прежде вмѣстѣ съ умершимъ зарывали и живыхъ женъ, но теперь это случается очень рѣдко. Шумный похоронный пиръ завершаетъ эту отвратительную церемонію.
Еще большимъ варварствомъ сопровождается сожженіе вѣдьмъ. Уличенную колдунью, совершенно нагую, кладутъ на спину на землю и привязываютъ къ четыремъ столбамъ. надъ ней воздвигается костеръ отъ восьми до десяти футовъ вышиной и зажигается при громкихъ крикахъ многочисленныхъ зрителей. Одежда несчастной вывѣшивается въ видѣ флага на ближайшее дерево. Такія экзекуціи устраиваются обыкновенно вблизи дорогъ, и всякій прохожій бросаетъ на мѣсто казни камень, такъ что подъ конецъ тамъ образуется цѣлая гора. Неуличенные колдуны и колдуньи предварительно подвергаются испытанію посредствомъ яда муаве, получаемаго изъ дерева erythrophlaeuni ordale. Въ ожиданіи испытанія, обвиняемаго совершенно нагого запираютъ въ хижину и заставляютъ поститься. На слѣдующее утро является напитокъ муаве, приготовленный изъ отвара коры вышеназваннаго дерева. Если обвиняемаго вырветъ, онъ объявляется невиннымъ, въ противномъ случаѣ его ожидаетъ неизбѣжная смерть. Путешествіе среди такого грубаго народа не могло имѣть ничего привлекательнаго для португальцевъ, тѣмъ болѣе; что марави отличались лживостью, придирчивостью и только и смотрѣли, какъ бы затѣять ссору или нййдти предлогъ ограбить или обворовать. Часто, напримѣръ, они нарочно бросали на дорогѣ заступъ, платокъ или какую другую вещь, и если прохожій нагибался за ними, они выскакивали изъ своихъ засадъ и требовали вознагражденія за нарушеніе колдовства, которому будто бы служили брошенныя вещи. Потому путешественники, хотя они сдѣлали всего 1/4 пути, очень обрадовались, увидѣвъ передъ собой 25 іюля пустынную гору Капиребанду, составлявшую границу земли марави. Невдалекѣ отъ Капиребанды лежатъ эксплуатируемыя португальцами золотыя мины Мапо, въ которыхъ занимается болѣе девятисотъ туземцевъ. Владѣлецъ минъ, родомъ португалецъ, развелъ тамъ прекрасные сады, устроилъ магазины и выстроилъ удобный домъ, гдѣ усталыхъ путешественниковъ ожидалъ самый радушный пріемъ. Годовой доходъ, доставляемый 900 работниками, простирался до 19000 талеровъ. Кромѣ золота тамъ встрѣчалось олово и желѣзо. Руды большими кусками лежали на поверхности и слѣдовательно копать не было надобности. Желѣзо очищалось въ глиняной трубѣ двадцати пяти футовъ вышиной и восьми дюймовъ шириной. Нижняя часть этой оригинальной печи наполнялась древеснымъ углемъ; внизу же продѣланы были отверстія для вдуванія воздуха. Изъ раскаленнаго желѣза марави приготовляли лопаты, заступы, топоры, ножи, стрѣлы и копья, причемъ одинъ камень служитъ наковальней, другой молоткомъ, а двѣ деревянныя палки щипцами. Не смотря на такую патріархальность, произведенія ихъ красивѣе и лучше того, что дѣлается по европейскому способу въ португальскихъ колоніяхъ.
Замѣнивъ, благодаря одному лейтенанту, приславшему изъ Тете новыхъ негровъ, старыхъ носильщиковъ, португальцы отправились далѣе на сѣверъ и прибыли въ страну Чсва и Тумбука. Здѣсь новое несчастіе обрушилось на нихъ: многіе негры бѣжали, а Гамитто такъ серьезно заболѣлъ лихорадкой, что у рѣчки Эхамкумбе имъ пришлось остановиться довольно надолго.
Для замѣны бѣжавшихъ негровъ, путешественники вступили въ переговоры съ кацембе, чтобы они взялись нести ихъ товары. Дѣло сладилось и караванъ двинулся въ путь по обширной равнинѣ, прерываемой дамбосами, т. е. степями, не имѣющими ни деревьевъ, ни кустовъ, и покрытыми только высокой травой. Страна эта была очень густо населена чевами, господствующимъ народомъ и подвластными имъ поселянами тумбуками, имѣвшими право одѣваться только въ шкуры и грубыя ткани изъ воловьей шерсти. Португальцевъ вездѣ приняли очень дружественно и гостепріимно, съ удовольствіемъ продавали имъ хлѣбъ, куръ, собакъ, только за быковъ потребовали невѣроятныя цѣны.
8 августа показалась резиденція Муканды, самаго могущественнаго князя чевовъ. Нѣсколько дней тому назадъ къ нему отправлены были послы съ ситцемъ, красными платками, бусами, солью и другими предметами въ подарокъ, а на другой день онъ самъ прибылъ въ лагерь верхомъ на негрѣ. Мукандѣ было отъ 60 до 70 лѣтъ, онъ отличался пріятной наружностью и величественной осанкой. Незатѣйливый костюмъ его состоялъ изъ грязной тряпки, обвитой вокругъ нижней части туловища. Пробывъ въ лагерѣ около двухъ часовъ, онъ простился съ гостями и не преминулъ выпросить себѣ еще подарковъ.
Повидимому страна, обитаемая чевами, была лучше обработана, чѣмъ земля марави, но за то совсѣмъ не имѣла лѣсовъ, только въ дамбосахъ встрѣчались развѣ кое-какіе низкіе кустарники мимозъ, низкорослыхъ пальмъ и тамарисковъ. Въ чащѣ ихъ было не мало дичи. Но больше всего тамъ поражали путешественниковъ громадныя и многочисленныя постройки термитовъ. Между этими «бѣлыми муравьями» туземцы различаютъ нѣсколько породъ: одни живутъ въ землѣ между камнями или въ сырыхъ мѣстахъ, другіе воздвигаютъ столбообразныя или пирамидальныя жилища или холмы, прочно закрытыя снаружи. Термиты въ Африкѣ занимаются строеніемъ въ дождливое время, когда ежедневно выпадающая вода не успѣваетъ испаряться и не впитывается вся въ землю. Для этого они пользуются всегда близостью деревьевъ и возводятъ жилища, достигающія часто до 14 футовъ и отъ 3 до 4 ф. въ поперечникѣ. Внѣшній видъ ихъ, повидимому, зависитъ отъ случайныхъ обстоятельствъ, напротивъ внутреннее устройство происходитъ по какой-то правильной инстинктивной системѣ. Снаружи для защиты отъ солнечныхъ лучей, термиты устроиваютъ толстый земляной слой, не имѣющій, опредѣленнаго вида. Затѣмъ начинается самое строеніе и пріютомъ они въ одну ночь совершаютъ невѣроятную работу. Ходы и наружныя стѣны своихъ жилищъ они дѣлаютъ изъ земли, пока она сырая, чтобы частички лучше склеились между собой. При высокой температурѣ влага испаряется, постройки высыхаютъ и дѣлаются чрезвычайно твердыми. Вѣроятно, кромѣ того, термиты обладаютъ способностью выдѣлять для склеиванія и собственную влагу. Остовомъ такого жилища выбирается обыкновенно древесный стволъ, а именно муравьи устроиваютъ свои корридоры вокругъ большого стараго ствола, выѣдаютъ его внутренность, а кругомъ или съ которой нибудь стороны выводятъ стѣны, все выше и выше, пока дерево совсѣмъ не умираетъ.
Въ безчисленныхъ внутреннихъ ходахъ ихъ помѣщаются затѣмъ цѣлые милліоны, соединяемые стремленіемъ къ общежитію, которое имъ врожденно и безъ котораго они не могутъ существовать. Такимъ образомъ, подобно пчеламъ, термиты, прежде всего, извѣстны именно этой чертой и потому трудно предположить, чтобы они произошли отъ одной пары, а вѣроятно ихъ существовало съ самаго начала цѣлые милліоны. Какъ у простыхъ муравьевъ, такъ и у термитовъ есть четырехкрылые самцы, самка и безполые рабочіе. Послѣдніе, составляющіе большинство, производятъ постройки и, въ случаѣ надобности, принимаютъ на себя и защиту ихъ. Самки или королевы очень малочисленны, достигаютъ иногда нѣсколькихъ дюймовъ величины и кладутъ, до 80,000 яицъ. Эта плодовитость объясняетъ громадное число термитовъ въ одномъ жилищѣ, вмѣщающемъ нерѣдко нѣсколько милліоновъ обитателей. Если наконецъ постройки переполнились, самые молодые выгоняются изъ роднаго гнѣзда и ночью перебираются или на ближайшее дерево, или въ старое покинутое жиліице, гдѣ образуютъ колонію.
Боясь свѣта, термиты стараются не выходить днемъ, потому что не могутъ выносить солнечнаго блеска; въ жаркую пору они съ трудомъ проползаютъ на 6 или 8 дюймовъ, съ ними дѣлается солнечный ударъ, они начинаютъ шататься, падаютъ безъ силъ на спину и черезъ нѣсколько минутъ умираютъ въ корчахъ. Между ихъ многочисленными врагами главные птицы и муравьеѣды. Кромѣ того ихъ очень много погибаетъ во время ихъ ожесточенныхъ междоусобій; но, не смотря на это, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ они размножаются съ такой силой, что дѣлаются бичемъ страны, потому что нѣтъ органическаго вещества, котораго бы они не истребляли.
Термиты, какъ и большая часть насѣкомыхъ, родятся изъ яйца, и, прежде окончательной своей формы, подвергаются нѣсколькимъ превращеніямъ: сперва они бываютъ личинками, потомъ куклами, а наконецъ насѣкомымъ. Въ муравейникѣ, или въ жилищѣ термитовъ, происходятъ всѣ эти три вида превращеній; кромѣ того, въ немъ живетъ еще безчисленное множество безполыхъ животныхъ средняго рода. У пчелъ и муравьевъ послѣдній разрядъ представляетъ рабочихъ; у термитовъ же стражу, всегда занятую защитою всеобщей безопасности и порядка. У нихъ личинки и куклы, вмѣсто того, чтобъ ожидать эпохи превращеній, занимаются тоже работами. Онѣ строютъ зданія, подземелья, таскаютъ запасы, услуживаютъ общей маткѣ, принимаютъ отъ нея яица и заботятся о нихъ. Хотя на нихъ лежитъ самая трудная работа, но они ростомъ меньше другихъ, именно: рабочіе термиты не болѣе пяти миллиметровъ длины, и пять насѣкомыхъ едва вѣсятъ одинъ миллиграмъ. Слѣдовательно, они не болѣе муравьевъ, на которыхъ такъ похожи, и потому ихъ долго называли этимъ именемъ. Все тѣло ихъ такъ нѣжно, что раздавливается при малѣйшемъ натискѣ. Но голова ихъ пропорціональна, а челюсть вооружена зубчиками; на головѣ рогъ, продалбливающій всѣ тѣла, кромѣ металловъ и камней. Зато стражи вдвое длиннѣе ростомъ и въ 15 разъ тяжелѣе. Эта чрезвычайная тяжесть происходитъ отъ роговой головы ихъ, которая больше всего туловища, и вооружена острыми щипцами, составляющими сильное оружіе, вовсе негодное для работы. Насѣкомое это, вполнѣ развитое, достигаетъ до 18-и миллиметровъ длины и равняется вѣсомъ своимъ 30 рабочимъ. Четыре крыла, которыя оно получаетъ на нѣсколько часовъ, имѣютъ до 50-ти миллиметровъ въ объемѣ. Всѣ термиты землекопы по ремеслу; но, сверхъ того, есть и строители. Иные строятъ себѣ гнѣзда на деревьяхъ, которыхъ прочіе термиты уже не трогаютъ. Иногда эти гнѣзда величиною въ сахарную голову, и такъ хорошо устроены изъ слѣпленныхъ между собою, древеснымъ клеемъ, кусочковъ дерева, что, при сильнѣйшихъ ураганахъ, эти гнѣзда не срываются съ сучьевъ. Но такихъ отдѣльныхъ поселеній очень мало. Большая часть строитъ себѣ, надъ подземными своими галлереями, зданія, заключающія въ себѣ запасные магазины и комнаты для высиживанія яицъ. Самая злая порода термитовъ строитъ настоящія колонны, прикрытыя крышею, выдающеюся со всѣхъ концовъ зданія. Колонны эти имѣютъ вышины отъ 70 до 83 сантиметровъ (отъ 1 арш. 1 вер. до 1 ар. 2 верш.) и толщины 20 сантиметровъ (до 5 вер.). Онѣ устроены изъ глины, которая, будучи смѣшана съ жидкостью, производимою самими термитами, пріобрѣтаетъ отъ этого чрезвычайную крѣпость. Можно вырвать такую колонну съ основаніемъ, но не переломить ее. Внутренность колоннъ пуста и раздѣлена перегородками на отдѣльныя комнатки. Если число насѣкомыхъ увеличивается, то строятъ новыя колонны, такъ что колонны эти, или гнѣзда, похожи на огромные грибы. Когда колонія термитовъ устроитъ себѣ жилище въ долинѣ, тотчасъ же видно нѣсколько коническихъ башенокъ, мало по малу умножающихся и возвышающихся до 5 ти футовъ (2 аршина 3 вершка). Обширность этихъ строеній указываетъ, какъ велико подземное владѣніе. Вскорѣ поперечникъ этихъ строеній увеличивается, основаніе расширяется и они сливаются одно съ другимъ. Черезъ годъ все образуетъ одинъ холмъ неправильной конической формы съ округленнымъ куполомъ, со множествомъ побочныхъ, продолговатыхъ возвышеній въ 5 или 6 метровъ (около 3 саженъ) въ основаніи и столько же въ вышину. Джаксонъ находилъ возвышенія муравейниковъ въ 20 футовъ (8 саж. 10 верш.), и всѣ путешественники согласны въ этомъ съ нимъ, равно и въ чрезвычайной прочности этихъ зданій. Древній міръ гордился своими египетскими пирамидами. Но Хеопсова пирамида, при начальномъ своемъ построеніи, имѣла въ вышину 146 метровъ слишкомъ; слѣдовательно она 91 разъ выше человѣка средняго роста. Сравнивъ вышину термитовъ съ высотою ихъ муравейника, оказывается, что ихъ строеніе въ 1,000 разъ болѣе этого насѣкомаго, и такимъ образомъ пирамида термитовъ въ 11 разъ выще Хеопсовой, которая должна бы была имѣть, сравнительно съ величиною человѣка, 1,000 метровъ (около 800 саженъ). Наружныя стѣны этихъ пирамидъ термитовъ отъ 60 до 80 сантиметровъ (болѣе 1 1/2 арш.) толщины. Болѣе или менѣе цилиндрическія галлереи пробиты въ этихъ стѣнахъ. Поперечникъ галлерей расширяется къ основанію пирамиды. Величайшая ширина ихъ простирается до 35 сантиметровъ (около 9 верш.), а углубленіе подъ землею въ 1 1/2 метра (около 2 арш.). Подземныя галлереи служатъ сначала для добыванія матеріаловъ къ постройкамъ, а потомъ для водосточныхъ трубъ. Еслибъ на поверхности земли произошло наводненіе, то вода тотчасъ же стечетъ въ эти подземныя галлереи, безъ всякаго вреда для жилищъ. Прочія галлереи, проложенныя по всѣмъ направленіямъ и взаимно перекрещивающіяся до самаго купола, служатъ только дорогами, или улицами для прохода рабочихъ насѣкомыхъ. Все это составляетъ еще не городъ, а только ограду, или крѣпость. Подъ сводомъ есть большое пустое пространство во всю ширину пирамиды и на цѣлую треть высоты. Полъ гладокъ и безъ отверстій. Въ нѣкоторыхъ галлереяхъ отверстіе въ уровень съ поломъ, другія на разныхъ высотахъ этого пространства, и такимъ образомъ составляютъ какъ бы лѣстницу въ куполъ, по которой работники удобно достигаютъ до него. Самый же куполъ образуетъ комнатку, открытую для впуска воздуха, по имѣющую двойную ограду, чтобъ сохранить одинаковую температуру и днемъ и ночью въ комнаткѣ матки, высиживающей яйца и живущей подъ этою залою. Въ уровень съ землею, въ центрѣ нижняго жилья, находятся какъ бы чертоги матки. Эти чертоги устроены со сводами и имѣютъ 25 сантиметровъ (болѣе 6 вер.) длины. Стѣны этого жилища очень толсты, особенно внизу, и вездѣ продѣланы двери и окна круглой формы. Около главной залы на 30 сант. (7 1/2 вер.) вокругъ устроенъ цѣлый лабиринтъ комнатъ, сообщающихся между собою широкими корридорами. Тутъ живутъ работники и стражи. По бокамъ этихъ комнатъ и до самаго свода устроены магазины. Въ нихъ лежатъ запасы всѣхъ родовъ древеснаго клея и растительныхъ соковъ, сгущенныхъ и окрѣпшихъ, но раздробленныхъ въ такія мелкія частицы, что только посредствомъ микроскопа можно различить ихъ. Подлѣ этихъ магазиновъ устроены галлереи и пустыя комнаты, соединяющіяся съ запасными. Зала матки и ея самца, и прилегающія къ ней комнаты защищены толстымъ сводомъ, который поддерживался массивными столбами, вышиною въ метръ (1 арш. 6 верш.). Кромѣ того, зала матки отличается еще и другими особенностями. Вездѣ, при строеніи, употреблена глина; но здѣсь, гдѣ изъ высушенныхъ яицъ выходятъ маленькія личинки, устроено множество маленькихъ отдѣльныхъ комнатъ, которыхъ перегородки сдѣланы не изъ глины, а изъ кусочковъ дерева, склеенныхъ между собою древеснымъ клеемъ. Всѣ эти комнатки для новорожденныхъ снабжены достаточно воздухомъ и имѣютъ одинаковую температуру. Прочность этихъ построекъ такъ велика, что по пирамидамъ термитовъ хотятъ быки. Смитменъ часто гулялъ по нимъ съ другими товарищами, когда ходилъ на охоту.[1] Устроенныя въ центрѣ каждой колоніи, онѣ составляютъ какъ бы столицу съ улицами, площадями, гдѣ безпрестанно ходятъ и занимаются своими дѣлами обитатели ихъ, гдѣ магазины всегда полны запасовъ, и гдѣ новыя поколѣнія воспитываются заботою всего общества.
Но, чтобы видѣть всю дѣятельность термитовъ, надобно, подобно Смитмену, разрушать по немногу ихъ гнѣзда. Въ главной залѣ зданія находится общая матка съ своимъ самцомъ, а около ихъ заботится безпрестанно все населеніе; но они осуждены на вѣчное заключеніе, потому что двери и окна, достаточныя для прохода всѣхъ прочихъ термитовъ, слишкомъ тѣсны для прохода самца, а еще менѣе для самки. Эта матка всегда покоится посреди залы и видомъ своимъ поражаетъ всякаго естествоиспытателя. Еще недавно была она красивымъ насѣкомымъ съ тоненькими крылышками, стройнымъ сложеніемъ и ростомъ не болѣе какъ въ три, или четыре раза болѣе своихъ рабочихъ и до 30 разъ тяжелѣе ихъ. Теперь, занявшись воспроизведеніемъ, она уже лишилась крыльевъ; голова и станъ остались, правда, почти той же величины, но животъ получилъ самое чудовищное приращеніе. У старой матки онъ въ 2,000 разъ болѣе остального тѣла, или до 1 1/2 сантиметровъ (3 1/2 вершка) длины. Въ это время вѣсъ матки равняется 3,000 обыкновенныхъ термитовъ, и эта толщина не дозволяетъ уже ей сдѣлать ни шагу. Главный самецъ также лишился крыльевъ, но ни ростъ его, ни фигура не измѣнились. Только и онъ въ это время не выходитъ никуда; онъ безпрестанно сидитъ подлѣ матки. Работники и стражи очень мало занимаются самцомъ, но обращаютъ всѣ попеченія къ маткѣ. Около нея всегда нѣсколько тысячъ служителей: одни носятъ ей пищу, другіе подбираютъ яйца, безпрестанно ею высиживаемыя, потому что она въ полномъ смыслѣ мать своего населенія. Плодородность матки не постижима и всегда находится въ дѣятельности; яйцо поспѣваетъ за яйцомъ, такъ что въ минуту выпускаетъ она по 60 яицъ, то есть болѣе 80,000 въ день, и Смитменъ полагаетъ, что этотъ процессъ воспроизводительности продолжается такимъ образомъ, цѣлый годъ[2]. Эти тысячи яицъ тотчасъ подбираются работниками и относятся въ воспитательныя комнаты. Изъ яицъ этихъ вскорѣ выходятъ личинки, похожія на рабочихъ термитовъ, но меньше ростомъ и бѣлыя, какъ снѣгъ. Личинки эти нѣсколько времени живутъ еще въ комнатахъ, гдѣ родились. За ними ходятъ и заботятся о доставленіи имъ пищи. Отъ сырости, бывающей внутри муравейниковъ, деревянныя стѣны покрываются микроскопическими грибками, въ которыхъ молодые термиты находятъ для себя также достаточную пищу. Въ этихъ же комнаткахъ личинки подвергаются первому своему превращенію и дѣлаются рабочими или стражами. Только рабочіе дѣлаются настоящими насѣкомыми. Въ дождливое время года выростаютъ у нихъ крылья, и тысячи паръ самокъ и самцовъ вылетаютъ изъ жилища. Но воздушная жизнь ихъ непродолжительна. Черезъ нѣсколько часовъ крылья ихъ пересыхаютъ и отваливаются, и на другой день тысячи беззащитныхъ этихъ насѣкомыхъ покрываютъ землю и дѣлаются добычею другихъ животныхъ. Немногія изъ нихъ спасаются: случайно нѣсколько рабочихъ термитовъ, или стражей, вышедшихъ изъ муравейниковъ, поднимаютъ ихъ и относятъ обратно въ жилища, и эти-то спасенныя насѣкомыя дѣлаются обыкновенно родоначальниками и основателями новыхъ колоній. Безполые термиты остаются на всю жизнь стражею и несовершенно образовавшимся насѣкомымъ. Они составляютъ не болѣе сотой доли всего населенія каждой колоніи, образуя отдѣльное общество. Въ обыкновенное время они живутъ праздно, охраняя только входы въ жилища и надзирая за рабочими, надъ которыми пользуются видимою властью. Во время же нападеніи враговъ, они храбро дерутся и умираютъ, защищая общество. При первомъ ударѣ лопатки, обнажающей какую-либо галлерею, тревога быстро распространяется между стражами и толпы ихъ являются у пролома, съ шумомъ раскрывая свои головныя щипцы. Если они захватятъ въ нихъ что-нибудь, то ужъ не выпустятъ, и можно разорвать насѣкомыхъ по частямъ, но челюсти ихъ ужъ не раздвинутся. Если они напали на чью нибудь ногу или руку, то кровь тотчасъ же покажется. Каждый термитъ проливаетъ крови болѣе, нежели самъ вѣситъ. Голые негры всегда убѣгаютъ отъ нихъ, да и европейцевъ худо защищаетъ одежда. Если непріятель удалился, то оставшіеся въ живыхъ стражи подаютъ сигналы, стукая своими щипцами, и рабочіе отвѣчаютъ на это свистомъ, тотчасъ же являясь къ проломамъ и неся во рту глину. Всякій рабочій прилѣпляетъ свою ношу къ пролому и удаляется за новою, а вмѣсто его приступаетъ къ этому мѣсту другой, и никогда одинъ не мѣшаетъ другому. Такимъ образомъ, поправка пролома быстро идетъ и оканчивается передъ глазами наблюдателя. Стража въ это время удаляется, и остается ихъ только по одному, или по два на каждую тысячу рабочихъ для надзора за ними. И между оставшеюся стражею замѣтенъ одинъ главный наблюдатель за работой. Стоя у задѣлываемаго пролома, онъ безпрестанно посматриваетъ то въ одну, то другую сторону, и черезъ каждыя двѣ минуты стучитъ въ куполъ своими щипцами, и этотъ звукъ похожъ на качаніе маятника, на который рабочіе отвѣчаютъ легкимъ свистомъ и усиливаютъ свою дѣятельность. Если нападеніе возобновится, рабочіе тотчасъ изчезаютъ, а стража вновь является, продолжая оборонять каждый шагъ земли, между тѣмъ, въ это время, рабочіе замазываютъ галлереи и стараются прежде всего спасти матку, такъ что Смитменъ, достигая центра пирамиды, гдѣ всегда главная зала матки и самца ея, не находилъ ужъ этой залы: она до того была тотчасъ замазана отвсюда. Только толпы термитовъ доказывали, что около этого мѣста находятся родоначальники ихъ, до которыхъ иначе нельзя достигнуть, какъ уничтоживъ всѣхъ защитниковъ. Еслижъ Смитмену удавалось захватить матку съ ея самцомъ, то тысячи рабочихъ и стражей всегда слѣдовали добровольно за ними; и какъ скоро ихъ помѣщали куда нибудь, тотчасъ же всѣ; являлись для услугъ матки. Впрочемъ, чтобъ наблюдать образъ жизни термитовъ, надобно всегда разрушать колонію.
Термиты обитаютъ и на деревьяхъ, гдѣ, устраиваютъ себѣ гнѣзда такія же прочныя, и съ такими же сообщеніями посредствомъ галлерей, какъ и пирамиды. Многочисленность ихъ такова и опустошенія, производимыя ими, такъ значительны, что Линней назвалъ ихъ величайшею язвою тропическихъ странъ. Никто заранѣе не видитъ и не знаетъ, какому зданію они угрожаютъ. Они ведутъ подземныя свои галлереи до стѣнъ домовъ, или магазиновъ, потомъ поднимаются вверхъ во внутренности зданія, и тогда оно уже имъ принадлежитъ. Всѣ деревянныя работы, мебель, полы, потолки, они все истребляютъ; но, боясь свѣта, оставляютъ всегда верхнюю кору невредимою. Если жилища имъ нравятся, то они приносятъ глину и, вмѣсто истребленнаго ими дерева, устраиваютъ глиняную внутренность. Смитменъ видѣлъ деревянныя колонны, превращенныя термитами въ глиняныя. Въ противномъ случаѣ зданіе скоро разрушается. Въ три мѣсяца изчезаетъ даже европейскій домъ и цѣлая деревня туземныхъ хижинъ. Въ одну ночь успѣли термиты, пробравшись къ подножію стола, проточить его до верха, проникнуть въ стоявшій на немъ сундукъ и истребить въ немъ все платье, которое по утру найдено было въ дырахъ, а бывшія въ немъ же бумаги, планы, карандаши все совершенно изчезло.
29 августа экспедиціи приблизилась къ деревнѣ Тышгуэнгуэ, принадлежавшей тамбукамъ, и чуть было не кончилась плачевнымъ образомъ, не достигнувъ цѣли. Дѣло въ томъ, что возвращавшійся съ ними посолъ вдругъ потребовалъ всѣ подарки, назначенные губернаторомъ для Муата-Кацембе, и объявилъ, что не позволитъ болѣе своимъ людямъ нести чужіе товары. Тогда Монтейро понялъ, что значило требованіе Муата-Кацембе прислать къ нему европейцевъ, и увидѣлъ, что всѣ прекрасныя обѣщанія посла въ Тете были ложью, чтобы поймать ихъ въ ловушку. Положеніе его было такое затруднительное, что только непремѣнное приказаніе губернатора и его собственное желаніе, во что бы то ни стало, довести дѣло до конца, помѣшали ему тотчасъ же повернуть въ Тете. Къ счастію дѣло опять уладилось. Посолъ, видя колебаніе Монтейро, испугался, чтобы онъ въ самомъ дѣлѣ не пошелъ назадъ и опять далъ необходимое число носильщиковъ. 4 сентября они достигли границъ земли чевовъ. Здѣсь мы сдѣлаемъ маленькое отступленіе и сообщимъ нѣсколько свѣдѣній о самомъ народѣ.
Вообще въ языкѣ и образѣ жизни чевовъ очень много общаго съ марави, потому мы остановимся только на такихъ чертахъ, которыя отличаютъ ихъ отъ послѣднихъ. Замѣтимъ вопервыхъ, что они держатъ много рогатаго скота, но рѣдко бьютъ его, большею же частью ѣдятъ куръ, и еще охотнѣе собакъ, а именно изъ особой породы, весьма похожей на бульдоговъ, которыхъ они нарочно и откармливаютъ. Одежду свою чевы, подобно марави, дѣлаютъ изъ древесной коры, а для этого выбираютъ молодыя деревца не болѣе двухъ дюймовъ въ поперечникѣ, обдираютъ кору, сушатъ ее, потомъ зарываютъ подъ русло рѣки, чтобы она выщелочилась и сдѣлалась мягкой. Потомъ ее разстилаютъ на гладкомъ камнѣ, уколачиваютъ деревяннымъ пестомъ и наконецъ шьютъ платья.
Погребеніе начальниковъ у чевовъ отличается отъ того, что мы видѣли у марави, большей жестокостью. У нихъ всѣ жены умершаго запираются въ одну хижину съ нимъ до самыхъ похоронъ. За тѣмъ они сопровождаютъ его на могилу, причемъ любимая жена его и семь другихъ спускаются въ яму и садятся тамъ, протягивая ноги и образуя такимъ образомъ живой фундаментъ. Ихъ покрываютъ платками, а на нихъ кладутъ тѣло, бросаютъ еще шесть женъ, которымъ предварительно свертываютъ голову, и зарываютъ могилу. Но это еще не конецъ. Страшная церемонія должна завершиться казнью двухъ юношей. Бѣднымъ мальчикамъ даютъ въ руки, одному барабанъ, другому лукъ и стрѣлу, и сажаютъ ихъ на колъ въ головѣ и ногахъ могилы. Всѣ эти разсказы, какъ они ни ужасны, ничуть не преувеличены и совершенно достовѣрны; маіоръ Монтейро былъ самъ свидѣтелемъ подобнаго звѣрства и ничего не могъ сдѣлать, чтобы предупредить или остановить его.
Въ этой же странѣ живутъ землепашцы тумбуки. Сами не зная откуда они, они живутъ въ многоженствѣ, занимаются земледѣліемъ и скотоводствомъ и обращаютъ на себя вниманіе своей прической и своими нунцосами. Нунцосъ состоитъ въ томъ, что они отпускаютъ волосы, завиваютъ маленькіе локоны и переплетаютъ ихъ сухими, пожелтѣвшими листьями особеннаго рода маленькой пальмы, что придаетъ ихъ головѣ сходство съ дикообразомъ. Къ сѣверу отъ чевовъ живутъ муембы. Вступленіе въ ихъ страну ознаменовалось новымъ несчастіемъ: купецъ Ментальво, давно уже и съ трудомъ переносившій непривычный климатъ и не перестававшій болѣть, умеръ. Его похоронили въ полѣ бамбука, причемъ отдано строгое приказаніе не разсказывать объ этомъ, такъ какъ тамъ существуетъ обычай брать большую плату за каждаго покойника.
Вся эта область была разорена войной и караванъ подвигался по совершенно голой странѣ, лишенной всякихъ припасовъ, и не мало страдалъ отъ голода. Разореніе и опустошеніе были таковы, что когда Монтейро послалъ подарки къ ближайшему «мамбо» съ просьбой прислать проводниковъ, люди его вернулись одни съ печальнымъ извѣстіемъ, что они во всей деревнѣ нашли только одно семейство, да и то умирало съ голода. Тутъ подвернулся подданный изъ владѣній Муата-Кацембе и взялся проводить караванъ въ населенную страну. Путешественники пріободрились и на радости закололи послѣднихъ овецъ, такъ что теперь изъ провизіи оставалось только двѣ коробки сухарей. Но тутъ черные, почти всѣ страдавшіе, отказались идти далѣе. Готовилось общее возстаніе и Монтейро, въ виду почти вѣрной гибели, рѣшился прибѣгнуть къ суровости и приказалъ надѣть на восемнадцать коноводовъ желѣзные ошейники. Кой-гдѣ на дорогѣ попадались земляные орѣхи и маисъ; но вообще путешественники перебивались съ большимъ трудомъ, ѣли даже стрекозъ, а между тѣмъ носильщики такъ ослабѣли, что не проходило дня, чтобы не умирало нѣсколько негровъ, и путь каравана обозначался цѣлой цѣпью могилъ.
Въ такомъ положеніи они приблизились къ царству Муата-Кацембе, въ жестокости котораго они успѣли убѣдиться дорогой. Такъ имъ не разъ встрѣчались юноши безъ носовъ, ушей, рукъ и тому подобное; оказалось, что это самое обыкновенное наказаніе за каждый пустой проступокъ. Между тѣмъ смертность продолжалась попрежнему, а тутъ еще появились скорбутные нарывы, такъ что бѣдные больные не могли идти далѣе. Наконецъ, значительная часть товаровъ, между прочимъ ящикъ съ зеркалами для Муата, затерялась. Вообще съ 1 іюня по 9 ноября, когда караванъ достигъ горъ Пимпире, погибло 72 человѣка, На послѣдней станціи путешественники остановились, выжидая позволенія Муата вступить въ его столицу Лунду.
На слѣдующій день отъ него явилось нѣсколько пословъ, принесшихъ въ подарокъ людямъ сухихъ корней маніока и сушенаго мяса и рыбы, а маіору Монтейро меду, 2 леопардовыя шкуры и нѣсколько мѣдныхъ полосокъ. При этомъ властелинъ не вытерпѣлъ и приказалъ тутъ же попросить ему ружье, пороху, стакановъ и кремней и объявить, что онъ будетъ требовать отъ мозунго (бѣлыхъ) гораздо больше, чѣмъ его предки, и что онъ привыкъ получать сукна цѣлыми тюками, а стеклярусъ большими связками. Въ знакъ того, что иноземцамъ дозволяется входъ въ его столицу, онъ прислалъ Монтейро слоновой кости и нѣсколько невольниковъ. Получивъ позволеніе, офицеры нарядились въ полный парадъ, тронулись въ путь и пришли въ махамосъ, гдѣ были привѣтствуемы криками народа, толпами высыпавшаго къ нимъ навстрѣчу. У всѣхъ голова и верхняя часть тѣла были вымазаны иломъ; а нѣкоторые, для большей торжественности, напудрились бѣлымъ гипсовымъ порошкомъ. Махамосъ называются у нихъ надгробные памятники ихъ умершихъ князей. Передъ вступленіемъ въ это кладбище сдѣланы были 3 залпа, а привратнику данъ значительный подарокъ изъ сукна, стекла и зеркалъ. Вслѣдъ затѣмъ ворота отворились и путешественники увидѣли передъ ними цѣлую гору череповъ. За воротами находилось большое четырехугольное пространство въ 100 шаговъ длины и ширины, обнесенное плетнемъ. Пространство это содержалось очень чисто, въ серединѣ его возвышался круглый, крытый тростникомъ домикъ, у дверей котораго лежала другая груда череповъ. Внутри перваго дома былъ другой еще меньше, сдѣланный изъ бамбука и не имѣвшій другаго украшенія кромѣ разрисованныхъ косяковъ у двери. Въ маленькомъ домикѣ сидѣлъ сторожъ съ подарками. Послѣ долгаго молчанія и непонятнаго бормотанья, онъ воскликнулъ, благодарю! причемъ раздались громкія рукоплесканія свиты и крики благодарности; затѣмъ всѣ возвратились въ лагерь.
19 ноября послѣдовало наконецъ вступленіе въ столицу, при этомъ страшный фуроръ произвелъ оселъ капитана Гамитто. Черезъ 3 или 4 часа ходьбы путешественники пришли къ длинной улицѣ, по обѣимъ сторонамъ которой тянулись высокіе заборы въ 7 или 8 футовъ вышины, состоявшіе изъ такого плотнаго плетня, что онъ имѣлъ видъ сплошной стѣны. Въ стѣнахъ, въ извѣстномъ разстояніи другъ отъ друга, сдѣланы были отверстія, служащія дверями. Въ концѣ улицы находился небольшой шалашъ, открытый на западъ, а въ серединѣ его, на деревянной подставкѣ, возвышалась грубо выточенная деревянная фигура человѣка въ 2 фута вышины. Передъ открытой стороной опять лежала куча череповъ числомъ до 300. За шалашомъ разстилалась большая четвероугольная площадь, за ней тотчасъ лѣсъ, отдѣляемый отъ нея только заборомъ. По эту сторону забора у воротъ выставлено было въ линію до 30 мертвыхъ головъ. Прійдя сюда, португальцы получили приказаніе дать залпъ, но маіоръ Монтейро отказался исполнить это требованіе. На кинцѣ площади стояли плохенькія 4 хижинки, приготовленныя для гостей. Скоро ихъ тамъ посѣтилъ начальникъ Анзева, на обязанности котораго лежало смотрѣть за чужеземцами и служить посредникомъ между ними и Муата. Они получили въ подарокъ нѣсколько невольниковъ и, хотя не имѣли чѣмъ кормить ихъ, однако не могли отказаться отъ подарка, потому что онъ присланъ былъ самимъ княземъ; отпустить ихъ на волю также было безполезно: ихъ все равно опять бы схватили, и португальцамъ пришлось бы заплатить за нихъ еще разъ.
Послѣ этого назначена была аудіенція у Муата, явившагося передъ ними во всей своей варварской пышности, окруженнаго всей его военной силой, т. е. отъ 5,000 до 6,000 человѣкъ. Онъ сидѣлъ на высокомъ сѣдалищѣ, покрытомъ зеленымъ сукномъ и поставленномъ на кучѣ леопардовыхъ и львиныхъ шкуръ. На головѣ его была красная, конусообразная шапка изъ длинныхъ полуторафутовыхъ перьевъ. На лбу красовалась корона изъ блестящихъ камней; шею и плечи его облекала особеннаго рода пелерина изъ улитковыхъ раковинъ, зеркальныхъ обломковъ и поддѣльныхь камней. Плечевую часть руки украшалъ широкій браслетъ изъ голубой матеріи, опушенной мѣхомъ: локоть былъ увитъ бусами изъ голубыхъ камней. Нижнюю часть тѣла закрывалъ желтый платокъ, въ видѣ юбки, съ красными и синими каймами, сдерживаемый поясомъ. Ноги, подобно рукамъ, были увиты снурками синихъ камней.
Защищаемый отъ солнца 7-ю пестрыми зонтами, Муата гордо сидѣлъ на своемъ тронѣ, помахивая, вмѣсто скипетра, хвостомъ гну, между тѣмъ какъ 12 негровъ, вооруженные метлами, ежеминутно мели полъ, чтобъ вблизи его священной особы не было ни пылинки, ни сору. Вокругъ князя располагался его очень многочисленный придворный штатъ. Во первыхъ тронъ охраняли 2 ряда статуй въ 16 дюймовъ вышины, изображавшія верхнюю часть негра съ рогами на головѣ.
Между ними стояла клѣтка съ такой же, но маленькою фигурою. Передъ фигурами сидѣли 2 негра и жгли на жаровняхъ ароматическія травы. Почетное мѣсто занимали еще двухъ главныя жены Муата, одна изъ нихъ была одѣта такъ же, какъ самъ князь. На заднемъ планѣ выстроился остальной гаремъ, состоявшій изъ 400 женъ, совершенно голыхъ, за исключеніемъ небольшого фартучка. Кромѣ того тутъ же стояло 200 черныхъ невольницъ на случай могущихъ быть приказаній.
Внутри четыреугольника, образованнаго женами, сидѣли съ зонтами на леопардовыхъ и львиныхъ шкурахъ высшіе сановники государства «килолосы», одѣтые почти также, какъ Муата. Тамъ помѣщалось и ѣсколько труппъ музыкантовъ, производившихъ своими оригинальными инструментами страшный, оглушительный шумъ и нѣсколько, тутъ же сновавшихъ взадъ и впередъ, шутовъ. Одѣты въ звѣриныя шкуры съ рогами, они довершали свиту Муата-Кацембе, который, приготовившись такимъ достойнымъ образомъ, ожидалъ прибытія европейцевъ. Скоро показались и они; Монтейро велѣлъ отдать князю честь и объяснить ему, что это значитъ. Муата серьезно и важно кивнулъ головой въ отвѣтъ. Португальцы сѣли на огромные слоновые клыки, покрытые леопардовыми шкурами, и началась музыка и пляска, продолжавшіяся довольно долго. Аудіенція закончилась залпомъ португальцевъ изъ орудій, и присутствовавшіе разошлись по домамъ. Послѣ этого европейцы цѣлые полгода прожили въ Лундѣ, напрасно стараясь выбраться оттуда, и имѣли слишкомъ достаточно времени, чтобы изучить и Лунда и варварство Муата-Кацембе.
Лунда лежитъ въ обширной равнинѣ на восточномъ берегу не очень большого озера Мофо; берега его низменны, болотисты и чрезвычайно богаты дичью, а въ самомъ озерѣ скрывается множество крокодиловъ, рѣчныхъ выдръ, электрическихъ сомовъ, и т. д. Жители Лунды небольшого роста и чернаго цвѣта кожи, имѣютъ длинные шерстистые волосы, выдающійся лобъ, живые на выкатѣ глаза, прямой носъ и тонкія губы. Вообще, судя по описанію, они не представляютъ чистаго негритянскаго типа, такъ что Ливингстонъ, не видѣвшій ихъ самъ, вѣроятно ошибается, причисляя ихъ всѣхъ къ негритянскимъ народамъ. Точно также нѣтъ достаточно основанія причислять кацембе и къ кафрамъ, такъ какъ общепринятый ихъ языкъ «массира», впрочемъ, при дворѣ употребляется нарѣчіе «кампоколо». Всѣ они носятъ длинные волосы и заплетаютъ ихъ въ 3 и болѣе косы, но не протыкаютъ ни ушей, ни губъ и не имѣютъ обыкновенія раскрашивать тѣла, татуировать или вырѣзывать на немъ шрамы и рубцы.
Муата, неограниченный владыка надъ жизнью и смертью кацембовъ; титулъ его означаетъ «господинъ». За нимъ слѣдуетъ килолосъ или дворянство, которое, въ свою очередь, распадается на 2 класса. Къ высшему классу принадлежатъ: наслѣдный принцъ, ближайшіе родственники Муата и главнокомандующіе войсками. Но и ими Муата распоряжается также неограниченно, какъ и другими. Такъ, если онъ въ дурномъ расположеніи духа, а тотъ, кому онъ отдаетъ приказаніе, осмѣлился переспросить его, онъ, ни мало не задумываясь, тотчасъ же велитъ ему отрѣзать уши, чтобы «умѣлъ лучше слушать». Похищеніе чего нибудь изъ его собственности также наказывается отрѣзываніемъ ушей и рукъ. Свиданіе съ одной изъ его женъ или даже самый простой разговоръ съ ними подвергаютъ виновнаго смерти или уродованію.
Не смотря на это, народъ добровольно подчиняется ему во всемъ и глубоко убѣжденъ, что своими чарами Муата можетъ сдѣлать себя безсмертнымъ; смерть же прежнихъ князей объясняется непредусмотрительностью. Торговля считается монополіею князя, подданнымъ предоставляется хлѣбопашество, рыболовство и промышленность. Суевѣрный народъ надѣляетъ своего грознаго владыку такой силой, что, по ихъ мнѣнію, одно прикосновеніе къ нему стоитъ жизни, а такъ какъ этого всегда избѣжать нѣтъ возможности, то они предохраняютъ себя слѣдующимъ образомъ, а именно, нечаянно прикоснувшійся до властелина бросается передъ нимъ на колѣни, а тотъ особеннымъ таинственнымъ образомъ кладетъ свои ладони на ладони колѣнопреклоненнаго и спасаетъ его такимъ образомъ отъ ожидающей его смерти. При смерти князя всѣ килолосы собираются вмѣстѣ, трупъ одѣваютъ въ полный парадъ и сажаютъ на тронѣ на главной площади; народъ и дворянство окружаютъ его точно также, какъ бываетъ во время аудіенціи. Когда все готово, является новый властелинъ, становится на колѣни передъ покойникомъ и привѣтствуетъ его, посыпая на свои руки нѣсколько щепотокъ земли. Потомъ онъ встаетъ, беретъ правой рукой правую руку мертвеца, а лѣвой перекидываетъ съ его руки на свою браслетъ, покрытый змѣиной кожей. Этотъ браслетъ считается символомъ королевскаго достоинства и неотъемлемой принадлежностью руки властелина. По окончаніи церемоніи, новый князя поднимается съ колѣнъ при громкихъ крикахъ присутствующихъ: «благодаримъ, благодаримъ». Затѣмъ слѣдуетъ погребеніе: умершаго на тронѣ относятъ въ вышепомянутые махамосъ и погребаютъ въ склепъ, который сообщается узкимъ проходомъ съ поверхностью земли, чтобы можно было снабжать мертвыхъ жизненными припасами и другими приношеніями. Новый князь неизмѣнно идетъ по слѣдамъ своего предшественника и царствуетъ какъ истый варваръ. Каждый вечеръ у него происходятъ оргіи съ килолосъ, гдѣ пьютъ водку и курятъ. Все это опять сопровождается новыми церемоніями: по данному княземъ знаку, ему подаютъ чашу и въ то время, какъ онъ подноситъ ее ко рту, всѣ присутствующіе бросаются на землю и почтительно отвертываютъ глаза въ сторону отъ пьющаго. Одна изъ важнѣйшихъ задачъ новаго начальника состоитъ въ пополненіи его гарема. Муата, царствовавшій въ Лунды, во время пребыванія тамъ Монтейро и Гамитто, имѣлъ не менѣе 600 женъ, которыхъ набралъ, гдѣ попало; такъ если онъ видѣлъ миловидную женщину или слышалъ о красотѣ другой, онъ приказывалъ представить ихъ къ себѣ и помѣщалъ въ гаремъ. При этомъ избранная должна прежде всего назвать всѣхъ своихъ обожателей и мужей, и злосчастные тотчасъ предаются смерти за то, что осмѣлились, хотя совершенно невольно, соперничать съ властителемъ.
Не трудно было предвидѣть, что такой жестокій и грубый князь дастъ почувствовать свою силу и пріѣзжимъ. Дѣйствительно, на другой день послѣ ихъ прибытія (21 ноября), отъ Муата явился посланный разсмотрѣть назначенные ему подарки и внушить европейцамъ, чтобы они не давали слишкомъ мало. Послѣ того Монтейро и Гамитто, вмѣстѣ съ носильщиками, отправились къ Муата и поднесли ему подарки. Послѣдній разсмотрѣлъ ихъ и замѣтилъ сердитымъ, недовольнымъ голосомъ. «Совѣтую европейцамъ не скрывать того, что у нихъ есть еще для меня и избавить меня отъ непріятности направлять каждый день мои глаза и мой умъ къ ихъ жилищу; пусть они отдадутъ мнѣ разомъ все, что назначено для меня». Послѣ этихъ словъ онъ удалился чрезвычайно разсерженный. Португальцы, въ избѣжаніе дурныхъ послѣдствій, увеличили уже и безъ того значительныя кучи товаровъ, переданныхъ ему. На это Муата прислалъ имъ нѣсколько съѣстныхъ припасовъ. И съ этой минуты и впродолженіе цѣлыхъ 6 мѣсяцевъ не переставалъ преслѣдовать ихъ всѣми средствами, притѣсненіями, угрозами, голодомъ, всевозможными униженіями, различными жестокостями, совершаемыми на ихъ глазахъ, стараясь заставить ихъ отдать ему всѣ пожитки. Между тѣмъ передъ отъѣздомъ португальцы получили отъ губернатора приказаніе не возвращаться безъ товаровъ или выгодныхъ торговыхъ условій, потому они съ своей стороны пускали все въ ходъ, чтобы получить отъ Муата какъ можно больше мѣди, слоновой кости и невольниковъ. Эта обоюдная интрига отъ времени до времени прерывалась иногда только празднествами.
8 января 1832 г. напримѣръ португальцы получили приглашеніе явиться на похороны умершаго Муата[3], четвертаго властелина въ землѣ кацембе. По этому случаю опять произошла вышеописанная пышная церемонія; на этотъ разъ на львиной кожѣ, имѣвшей 7 футовъ длины и 3 фута ширины, стоялъ барабанъ, который покойный Муата получилъ, при вступленіи своемъ въ Лунду, отъ своего верховнаго князя Муатіамва, живущаго дальше на западъ.
Новый Муата сидѣлъ съ своими женами въ покрытой бѣлыми платками хижинѣ изъ листьевъ и хриплымъ голосомъ напѣвалъ однообразную пѣсню, ему вторятъ всѣ присутствующіе. Черезъ нѣсколько времени изъ хижины раздались рукоплесканія, и одинъ изъ слугъ вышелъ оттуда попросить Монтейро дать залпъ. Затѣмъ опять началось пѣніе, потомъ опять залпъ и такъ это повторялось нѣсколько разъ.
Наконецъ Муата вышелъ въ полномъ парадѣ съ напудреннымъ гипсовымъ порошкомъ лицомъ, за нимъ слѣдовали жены тоже съ намазанными лицами. Важно разгуливая по площади, онъ громкимъ голосомъ обратился къ дворянамъ, вынулъ изъ ноженъ кинжалъ и грозилъ заколотъ всѣхъ тѣхъ, которые осмѣлятся не давать ему слоновой кости, невольниковъ и мѣди. По окончаніи этого выхода, онъ возвратился въ хижину и далъ знакъ начать военные танцы съ аккомпаниментомъ музыки. Потомъ онъ вымылъ лицо, снялъ мундиръ, и тризна окончилась. Португальцы получили въ подарокъ очень рѣдкія и красивыя обезьяньи кожи съ бѣлыми полосками.
Чѣмъ дольше иностранцы жили у Муата, тѣмъ болѣе росло корыстолюбіе и свирѣпость чернокожаго тирана. Разъ онъ отправилъ къ нимъ посла сказать имъ, что онъ знаетъ, что у нихъ есть вещь, двигающаяся сама собой, и что онъ желаетъ имѣть ее, и португальцамъ удалось спасти компасъ только хитростью: они увѣрили Муата, что въ немъ заключается духъ ихъ королей. Къ счастію, кацембе были убѣждены, что два короля не могутъ ни видѣться, ни говоритъ другъ съ другомъ, а иначе одинъ изъ нихъ умретъ отъ чаръ другого. Трусливый Муата испугался и не только не возобновлялъ болѣе своихъ требованій, но велѣлъ даже просить европейцевъ быть поосторожнѣе и не подходить съ этой вещью слишкомъ близко къ его дворцу.
О кровожадности Муата свидѣтельствуетъ между прочимъ слѣдующая церемонія. Возвращаясь съ войны, кацембе обязаны представить своему князю плѣнныхъ и головы убитыхъ. Но такъ какъ тащить эти послѣднія приходится иногда далеко, то они отдираютъ все мясо, обжигаютъ ихъ, и черепъ дѣлается совершенно чернымъ. Одно такое поднесеніе череповъ произошло 23 февраля, и португальцы опять были приглашены на церемонію. Подобно первому разу, они нашли Муата въ полномъ парадѣ, окруженнаго всѣмъ дворомъ, только вмѣсто красныхъ перьевъ на головѣ его красовались бѣлыя, а это обыкновенію означало, что онъ намѣренъ пролить кровь. Въ довольно большомъ разстояніи отъ него стояли воины. По данному имъ знаку одинъ изъ нихъ выступилъ впередъ съ черепомъ въ рукѣ, далъ вымазать себѣ лицо красной краской, подошелъ на 20 шаговъ къ Муата и сдѣлалъ жестъ, какъ будто желая подать черепъ, но вдругъ бросилъ его на полъ и началъ рѣчь, по окончаніи которой съ мольбой поднялъ руки къ князю. Муата милостиво протянулъ руку, воинъ палъ на колѣни и, повторивъ нѣсколько разъ: «благодарю, благодарю»! вымазалъ себѣ лицо, руки и грудь землей. Потомъ онъ всталъ, обнажилъ мечъ и, исполнивъ военный танецъ, удалился на свое мѣсто. За нимъ послѣдовалъ другой, третій и такъ до 20. Затѣмъ къ Муата подвели несчастнаго плѣнника, привязаннаго за шею и руки къ концу длиннаго шеста, и повалили его возлѣ череповъ. Князь потребовалъ палача, тотъ быстро подбѣжалъ къ несчастной жертвѣ, поднялъ бѣдняка, но тотчасъ же снова повалилъ его ударомъ въ колѣно и прежде чѣмъ онъ успѣлъ упасть, однимъ взмахомъ отрубилъ ему голову и ловко и крѣпко схватилъ его за волосы лѣвой рукой. Тугъ подошелъ одинъ изъ килолосовъ, взялъ голову за уши и всталъ на колѣни передъ Муата. Тотъ обмакнулъ указательный палецъ въ кровь и помазалъ себѣ ею языкъ, лобъ, плечи, грудь и ноги, и голова была брошена въ кучу череповъ. Вслѣдъ затѣмъ вывели другого плѣнника; но Монтейро такъ усердно просилъ пощадить его, что князь исполнилъ его просьбу, прибавивъ: «этотъ плѣнникъ будетъ невольникомъ бѣлаго». Но впослѣдствіи португальцы узнали, что и его постигла та же участь, какъ и другихъ. Подъ конецъ церемоніи явился главнокомандующій и вручилъ великому Муата лукъ, отнятый у побѣжденнаго начальника, жившаго къ сѣверу отъ царства кацембе. Предлогомъ столкновенія на этотъ разъ послужило то, что начальникъ этотъ долгое время не платилъ Муата слѣдующей ему дани. Послѣдній послалъ противъ него войско, которое было принято очень хорошо и получило обѣщаніе, что дань будетъ выплачена сполна въ самомъ непродолжительномъ времени. Но кацембе не нашли нужнымъ ждать, они воспользовались первой ночью, напали на своихъ безоружныхъ хозяевъ, изрубили всѣхъ и съ тріумфомъ поднесли черепа своему владыкѣ.
Такъ варварство изъ году въ года, свирѣпствуетъ во владѣніяхъ Муата. Со времени описанной нами португальской экспедиціи очень немногимъ бѣлымъ удалось проникнуть въ городъ Лущу, о ихъ благодѣтельномъ вліяніи не можетъ быть и рѣчи, тѣмъ болѣе что отдаленное положеніе страны въ центрѣ Африки, неудобные пути сообщенія и губительный климатъ лучше всякой крѣпости защищаютъ ее отъ европейцевъ.
Послѣ долгихъ и напрасныхъ ожиданій, Монтейро и Гамитто удалось наконецъ выбраться изъ царства кацембе. Имъ отчасти помогло несчастіе: въ странѣ разразилась страшная оспа, безжалостно уносившая одного за другимъ въ могилу. Испуганный этимъ опустошеніемъ и сномъ, въ которомъ видѣлъ отца, Муата наконецъ далъ свое согласіе и рѣшился отпустить путешественниковъ. 19 мая 1832 года онъ пригласилъ на прощальную аудіенцію и еще разъ явился передъ ними во всемъ своемъ варварскомъ блескѣ, окруженный женами, дворянами и воинами, и подарилъ гостямъ на прощанье 4 корзины соли, 4 табаку и каждому бѣлому по невольницѣ. Потомъ онъ взялъ немного гипсоваго порошка, сдѣлалъ имъ португальцамъ знакъ на лбу въ знакъ пожеланія счастливаго пути и простился. Въ это время тамъ случился посланный Муатіамво, верховнаго владыки Муата, собиравшагося домой, на родину, которая лежала невдалекѣ отъ португальскихъ владѣній на западномъ берегу Африки. Монтейро обратился къ послу съ просьбою переслать отъ него письмо губернатору Анголы. Тотъ обѣщалъ и письмо дѣйствительно прибыло по адресу, по только въ 1839 г., т. е. какъ разъ 7 лѣтъ спустя. Возвращеніе изъ Лунды въ Тете произошло совершенно также, какъ поѣздка туда, только на этотъ разъ путешественники взяли нѣсколько западнѣе. Точно также имъ опять пришлось страдать отъ голода, точно также множество невольниковъ умерло на дорогѣ. Послѣ 7 мѣсячнаго отсутствія 15 октября они наконецъ увидѣли Тете, но долгое время не публиковали своихъ записокъ, и только черезъ 20 лѣтъ маіоръ Гамитто напечаталъ свой дневникъ въ Лиссабонѣ, изъ котораго мы и почерпнули нашъ разсказъ.