I.
Политика. — Государственное управленіе. — Уроки исторіи.
править
Тотъ, кому ввѣрено руководительство какимъ нибудь предпріятіемъ, долженъ самолично дѣлать только то, чего не въ состояніи исполнить за него никто другой. Для него самого будетъ достаточно дѣла въ томъ, чтобъ установить руководящія основы и, при личномъ наблюденіи за цѣлымъ, не теряя силъ на самое выполненіе дѣла, выбрать людей, которымъ онъ ввѣряетъ это выполненіе подъ своимъ надзоромъ. Это послужитъ лучшимъ ручательствомъ противъ ошибокъ и промаховъ.
Правда, о такихъ промахахъ, совершаемыхъ другими, обыкновенно говорится, что ихъ можно бы избѣжать, ибо, не находясь въ условіяхъ исполнителя, легко распознаешь ошибочность его дѣйствій. Но удалось ли бы намъ самимъ столь же ясно распознать ихъ среди путаницы мелочныхъ частностей? Не пришлось ли бы намъ впасть еще въ худшія и непростительныя ошибки?
Тотъ, кто изъ боязни чужого вліянія желаетъ дѣлать все самъ, уподобляется кучеру, который отъ чрезмѣрнаго усилія везти экипажъ теряетъ свободу направлять его движеніе.
Большая ошибка, при воспитаніи правителей, ставить имъ въ образецъ ихъ собственной дѣятельности исключительно прилежаніе тѣхъ, которые хотѣли дѣлать все сами и просиживали за своимъ письменнымъ столомъ съ ранняго утра до поздней ночи.
Слабые правители изъ боязни чьего либо господства надъ собой попадаютъ какъ разъ въ самое позорное рабство. Они избѣгаютъ человѣка сильнаго, высокодаровитаго и попадаютъ въ руки себялюбивой посредственности, которая доброе настроеніе правителя происками эксплоатируетъ въ свою личную пользу, тогда какъ выдающійся дѣятель при всякомъ подходящемъ случаѣ старается воспользоваться этимъ настроеніемъ на пользу дѣла. Въ первомъ случаѣ не чувствуютъ ига, во второмъ ясно замѣчаютъ вліяніе, котораго боятся. Исторія представляетъ намъ непрерывный рядъ примѣровъ того, что только министры посредственныхъ дарованій управляли волею своихъ государей въ теченіе долгаго времени.
Министръ большого государства, унижающій политику до интриги, подобенъ правителю, который спускается съ своего трона, чтобы явиться просителемъ въ переднихъ. То и другое бывало не разъ и будетъ повторяться всегда, такъ какъ легче играть роль лакея, чѣмъ роль господина.
Исторія тщательно и съ похвалой отмѣчаетъ имена губителей человѣчества, но умалчиваетъ о томъ отшельникѣ-героѣ, который проникъ въ циркъ, чтобъ передъ собравшимся римскимъ народомъ проповѣдывать противъ его кровавыхъ забавъ, и палъ жертвою своей святой любви къ человѣчеству, побитый камнями тѣмъ же народомъ.
Бонапартъ, обозрѣвая въ Вѣнѣ склепы, въ которыхъ находятся надгробные памятники австрійскаго дома, воскликнулъ: «Все суета суетъ, кромѣ силы!» (Vanitas vanitatum, hors la force!) Онъ собственнымъ опытомъ долженъ былъ убѣдиться, что исключеніе не выдерживаетъ критики.
То, что онъ думалъ о физической силѣ, гораздо скорѣе относится къ силѣ нравственной, къ силѣ души. Помимо этой силы, все суета и лишь ея результаты остаются непреходящими, потому что только они ведутъ къ прочному, вѣчному блаженству и по ту сторону гроба.
Нигдѣ крайности не приносятъ столько вреда, какъ въ правилахъ и въ склонностяхъ правителя, потому что онѣ даютъ возможность уживаться непримиримымъ противорѣчіямъ. Для бурныхъ временъ канцелярщина столь же пагубна, какъ солдатчина — для мирной жизни и мирныхъ занятій гражданина.
Какъ всю природу, такъ и жизнь, а равно всѣ условія и установленія человѣчества можно подраздѣлить на четыре времени года. Подобно земледѣльцу, каждому изъ нихъ подобаетъ заниматься только тѣмъ, что соотвѣтствуетъ данному сезону. Тотъ, кто хочетъ жать, тогда какъ ему слѣдовало бы заняться обработкою полей, или срывать цвѣты, когда уже наступила пора собирать плоды, — не достигнетъ своей цѣли и потратитъ свои силы въ безполезныхъ усиліяхъ. Не одинъ правитель сдѣлалъ свой народъ несчастнымъ вслѣдствіе того, что не хотѣлъ примѣнить это основное положеніе къ государственной политикѣ.
Въ періодъ французской революціи къ управленію государствомъ примѣнялись всевозможныя теоріи и мечтанія того вѣка. Теоретики производили опыты съ своими чисто отвлеченными идеями, не обращая вниманія на условія дѣйствительности; что выходило изъ сего, это для нихъ не имѣла никакого значенія; отсюда и вытекали всѣ бѣдствія этой революціи. Неужели примѣръ этотъ не предостережетъ другихъ отъ такихъ же ошибокъ?
Узурпаторъ всегда будетъ казаться болѣе великимъ и добьется большаго, чѣмъ законный монархъ, потому что лишь благодаря необыкновеннымъ способностямъ первый можетъ подняться на ту высоту, на какой находится второй по своему рожденію, и потому что узурпаторъ привыкаетъ съ первыхъ шаговъ не пренебрегать никакими средствами для своихъ цѣлей.
Неудивительно, что сильные міра не питаютъ уваженія къ людямъ, — вѣдь послѣдніе являются передъ ними постоянно лишь въ самомъ презрѣнномъ положеніи, въ положеніи пресмыкающихся; этимъ оправдываетъ всякій тиранъ свое обращеніе съ человѣчествомъ. Онъ забываетъ, что сильные міра рѣдко допускаютъ въ подчиненномъ чувство собственнаго достоинства и обыкновенно благосклонно приближаютъ къ своей особѣ человѣка слабаго, который никогда не противится ихъ капризамъ. Можно ли удивляться, что въ этомъ добровольно избранномъ кругу собираются только поддонки человѣческаго рода или его худшая часть?
Изъ всѣхъ новѣйшихъ исторій охотнѣе всего я изучаю французскую исторію, такъ какъ въ ней я нахожу все, что указываетъ на различныя ступени, на которыхъ стояло человѣчество, отъ самыхъ чистыхъ до самыхъ развращенныхъ, нравовъ, отъ самаго необузданнаго варварства до самаго высокаго развитія, отъ самыхъ гнусныхъ злодѣйствъ и утонченнѣйшихъ дворцовыхъ интригъ до самаго чистаго рѣшительнаго самопожертвованія и благороднѣйшей искренности.
Бонапартъ для своихъ современниковъ былъ тѣмъ, чѣмъ былъ діаволъ для нашихъ прародителей и злое начало для всѣхъ народовъ: чудовищемъ силы, ума и беззаконія.
Бонапартъ очень вѣрно замѣтилъ одному австрійскому генералу: «Французами должна управлять желѣзная рука, одѣтая въ бархатную перчатку» (Les franèais doivent être gouvernés par une main de fer, couverte d’un gant de velours).
Вступивъ на австрійскій престолъ по смерти брата своего, Іосифа II, Леопольдъ II воскликнулъ: «Тутъ бы слѣдовало быть двумъ императорамъ, — одному для важныхъ дѣлъ, а другому для пустяшныхъ дѣлишекъ». Съ тѣхъ поръ не только въ Австріи, но и во всѣхъ европейскихъ государствахъ дѣла умножились и запутались до такой степени, что каждому изъ тѣхъ, на кого возложено веденіе этихъ дѣлъ, не хватаетъ ни досуга, ни силъ для полнаго, всеобъемлющаго ихъ уразумѣнія. Можно-ли поэтому удивляться, что вездѣ самые глубокомысленные и умнѣйшіе люди встрѣчаются среди лицъ, не состоящихъ на государственной службѣ, что люди эти, сознавая превосходство своихъ концепцій, постоянно составляютъ оппозицію противъ патентованныхъ дѣятелей; что, наконецъ, неизвѣстные люди выдвигаются изъ мрака съ такою силою, какой не въ состояніи противостоять посѣдѣвшіе въ канцеляріяхъ бюрократы?
Бонапарту везло счастіе, пока онъ глубоко обдумывалъ, взвѣшивалъ и точно выполнялъ каждое изъ своихъ дѣйствій. Паденіе его началось съ того момента, какъ громадное расширеніе его плановъ заставило его, а презрѣніе въ остальному человѣческому роду подзадорило его поверхностно начертывать, излагать и приводить въ исполненіе задуманныя предпріятія.
Дѣянія великихъ людей прежняго времени такъ сильно различаются по формѣ и результатамъ отъ дѣяній героевъ нашего времени, что поверхностные и педантичные цѣнители всегда высказываютъ слѣдующее общее мѣсто: первые въ современномъ мірѣ едва-ли заслужили бы ту славу, какую они стяжали себѣ въ давно прошедшія времена; точно также Ганнибала не признаютъ болѣе великимъ полководцемъ, такъ какъ въ своихъ битвахъ онъ обходился безъ артиллеріи и послѣ одной побѣды у подножія Альповъ не завоевалъ всей Италіи однимъ маршемъ. Обыкновенный человѣкъ при всевозможныхъ обстоятельствахъ станетъ примѣнять разъ навсегда выработанную имъ себѣ систему. Геніальный же человѣкъ всегда вѣрно пойметъ условія, въ какихъ онъ находится, сообразно съ ними станетъ дѣйствовать, пользуясь по возможности полно средствами, находящимися въ его распоряженіи, и изъ нихъ съ умѣетъ создать себѣ новыя. Его исключительная особенность — умъ его, возвышающій его надъ другими рѣшеніями и дѣяніями, форма которыхъ, однакоже, всегда зависитъ отъ степени развитія его вѣка.
Сулла, такъ страшно злоупотреблявшій своею властью, добровольно отрекся отъ диктатуры передъ собравшимся народомъ. Всѣ оставались спокойными и изумленными, только одинъ юноша до самыхъ дверей его дома осыпалъ его ругательствами. Сулла выслушалъ его спокойно и только сказалъ: «этотъ молодой человѣкъ сдѣлаетъ то, что никто болѣе не рѣшится отказаться отъ такой власти».
Подобно Риму, Франція стремилась къ міровому владычеству. Для достиженія этой цѣли Наполеонъ употребилъ и пріумножилъ въ самомъ обширномъ смыслѣ вспомогательныя средства римлянъ, но ему захотѣлось слишкомъ поспѣшно выполнить свою задачу. Онъ покорялъ новыя народности, не давъ себѣ времени сдружиться съ тѣми, которыя были уже завоеваны, онъ сваливалъ тягости всѣхъ завоевательныхъ войнъ на своихъ подданныхъ, подавлялъ ихъ самихъ и потерпѣлъ неудачу въ своихъ стремленіяхъ.
Людьми надо управлять съ большей силой по мѣрѣ того, какъ болѣе тѣсное сближеніе ихъ между собою умножаетъ столкновеніе страстей.
Но такъ какъ въ каждомъ изъ насъ живетъ стремленіе къ независимости, то всякое правительство будетъ тѣмъ ненавистнѣе, чѣмъ замѣтнѣе оно станетъ ограничивать эту независимость.
По счастью, человѣкъ усматриваетъ свободу скорѣе въ тѣхъ вещахъ, которыя безразличны и наименѣе существенны для главной вадачи правительства, — въ привычкахъ, празднествахъ, словахъ, манерахъ и т. д., и т. д. Правительство, предоставляющее во всемъ этомъ народъ его собственнымъ влеченіямъ, всегда и повсюду самое любимое и самое благоденствующее. Не налогъ тягостенъ для человѣка, а способъ обложенія налогомъ.
Наполеонъ Бонапартъ былъ всѣмъ, только не человѣкомъ; поэтому онъ привлекалъ къ себѣ всѣ чувства, кромѣ чувства любви къ ближнему и былъ покинутъ повсюду, гдѣ только это чувство имѣло больше значенія.
Писатели, превозносящіе героевъ и лишь вскользь упоминающіе о монархахъ, которые дѣлали своихъ подданныхъ счастливыми въ настоящемъ значеніи этого слова, не только облегчаютъ, но даже прямо вызываютъ иногда войны.
Когда власть принадлежитъ слабымъ и неспособнымъ личностямъ, да вдобавокъ лѣнивымъ и легкомысленнымъ, то онѣ легко рѣшаются воевать. Онѣ хватаются за мечъ, чтобы разрубить гордіевъ узелъ, на распутываніе котораго имъ недостаетъ проницательности и настойчивости.
Если мы сравнимъ результатъ самой счастливой войны съ тѣми средствами, какія имѣлись для нея въ распоряженіи, то окажется, что можно было достигнуть гораздо большаго съ меньшей затратой силъ болѣе мирнымъ путемъ.
Говорятъ, будто война свойственна природѣ человѣка, какъ склонность въ злу. Но развѣ побѣда въ продолжающейся борьбѣ со зломъ не составляетъ поприща для добродѣтельнаго человѣка? И должны ли правители идти иною дорогою? Не должны ли они, по крайней мѣрѣ, стараться скорѣе избѣгать войны, чѣмъ возбуждать ее, посредствомъ обузданія враждебныхъ инстинктовъ?
Кто въ политикѣ держится прямого и вѣрнаго пути, тотъ привлекаетъ на свою сторону честныхъ людей, проводитъ плутовъ всюду, усматривающихъ лживость, подобную ихъ собственной, и дѣйствуетъ энергично, такъ какъ онъ расчитываетъ только на свои собственныя силы и на свое самоудовлетвореніе.
Остракизмъ въ дѣйствительности практикуется и по сіе время во всѣхъ государствахъ, точно также, какъ нѣкогда въ Аѳинахъ; только онъ доставляетъ менѣе почета изгнаннику, такъ какъ люди нынѣшняго времени болѣе дорожатъ обладаніемъ мѣстъ, нежели честью противодѣйствовать недостойному между своими согражданами.
Предки наши были не лучше, не хуже насъ, но за то сильнѣе; вотъ почему пороки, а равно доблести ихъ выражались въ большихъ размѣрахъ.
Слабость есть отличительная черта нашего вѣка: трусливыя души подавляютъ въ груди подростающаго юноши зародышъ величія, которое ихъ пугаетъ.
Въ нынѣшнемъ вѣкѣ только выдающемуся генію, а слѣдовательно феноменальному исключенію, удается стать на ту высоту, которой у древнихъ достигали люди даже посредственные, слѣдовательно, большинство.
Чтобы заключить почетный миръ, слѣдуетъ предлагать послѣдній непріятелю послѣ каждой одержанной побѣды. Если онъ отвергаетъ предложеніе, то это даетъ вамъ право требовать отъ націи новыхъ усилій, которыя, благодаря повтореннымъ побѣдамъ, въ концѣ концовъ должны привести въ желаннымъ результатамъ.
Браннъ былъ разбитъ Камилломъ, потому что, не удовольствовавшись достигнутымъ успѣхомъ, вздумалъ требовать большихъ, положивъ свой мечъ на чашку вѣсовъ.
Опыты теряютъ свое значеніе для толпы. Они принесутъ ей пользу лишь въ томъ случаѣ, если посредствомъ тщательнаго изслѣдованія событій будутъ открыты истинныя причины, вызвавшія ихъ и изъ сравненія ихъ будутъ извлечены практическіе результаты и правила.
Опыты уподобляются работѣ Данаидъ, иначе говоря, это судьба вьючныхъ животныхъ принца Евгенія, которыя совершали съ нимъ всѣ его боевые походы, были свидѣтелями его подвиговъ и… тѣмъ не менѣе всегда оставались только вьючными животными.
Слѣдовало бы снова завести придворныхъ шутовъ, обязанностью которыхъ было бы при всякомъ удобномъ случаѣ откровенно высказывать правителямъ правду; но на эти мѣста подобало бы назначать честныхъ и умныхъ людей.
Гдѣ сильное правительство, тамъ выдвигаются также и таланты. Хорошій наѣздникъ любитъ ретивую лошадь, которая обладаетъ способностью домчать его до великихъ цѣлей и которой онъ можетъ смѣло ввѣрить себя; наоборотъ, робкій ѣздокъ предпочитаетъ клячу, такъ какъ желанія его ограничиваются однимъ — какъ бы ему на ней удержаться.
Сильные міра привлекаютъ къ себѣ сердца людей, становясь съ послѣдними на одну доску. Это могутъ они сдѣлать либо снизойдя до нихъ со своей высоты, либо поднявъ до себя тѣхъ, кто стоитъ внизу. Послѣднее предпочтительнѣе, такъ какъ это болѣе льститъ самолюбію возведенныхъ на высоту, а тотъ, кто стоитъ выше, при этомъ менѣе рискуетъ утратить свой престижъ, какъ и подобающее ему почтеніе и повиновеніе.
Какъ мало людей, умѣющихъ во время завершить свою карьеру. Ослѣпленные самолюбіемъ, даже послѣ того, какъ силы ихъ пришли въ упадокъ и духъ ихъ времени сталъ имъ чуждъ, послѣ того, какъ потребовался иной рычагъ, чѣмъ тотъ, который былъ имъ по плечу, — они все еще считаютъ для себя доступнымъ то, что они дѣлали въ полномъ разцвѣтѣ силы и при благопріятной обстановкѣ, и вслѣдствіе такого стремленія теряютъ заслуженную славу, которую стяжали путемъ тяжелаго труда и громадныхъ усилій.
Поэтому не безусловно примѣнимо изреченіе: «oportet imperatorem stantem mort» (императору подобаетъ умирать стоя).
Когда послы изъ Рима уговаривали Діоклитіана снова принять на себя санъ императора, онъ показалъ имъ съ гордымъ самообольщеніемъ посаженный имъ въ своемъ саду и своими руками салатъ, который онъ предпочиталъ престолу, какъ онъ говорилъ и какъ ему въ самомъ дѣлѣ казалось это.
Однако же онъ доказалъ впослѣдствіи вмѣстѣ съ другими, какъ мало склоненъ человѣкъ отказываться отъ владычества.
Съ большей правдой онъ находилъ, что участь властителей отнюдь незавидная, такъ какъ, будучи окружены немногими лицами, они могутъ видѣть, слышать и дѣйствовать только черезъ посредство этихъ лицъ.
Правители, выбирайте людей, которыхъ вы желаете подарить своимъ довѣріемъ, сообразуясь съ данными цѣлями; но довѣряйте искренно тѣмъ, кого вы избрали по зрѣломъ обсужденіи: чествуйте и награждайте ихъ по царски, порицайте и наказывайте по человѣчески и по дружески, т. е. милостиво, осторожно, осмотрительно, — и вы будете править хорошо.
Да будетъ вашей первой наукой знаніе людей, а справедливая оцѣнка человѣка — вашимъ главнѣйшимъ стремленіемъ.
Если бы въ Австріи, какъ въ Эфесѣ, нашелся Геростратъ, то вмѣсто храма Діаны ему пришлось бы сжечь бухгалтерскія экспедиціи — этотъ храмъ канцелярщины.
Я отдаю должное уваженіе «досугу» (otium) древнихъ, благодаря которому они оставили намъ глубочайшія мысли по каждой области. Хотя дѣятельность настоящаго вѣка гораздо плодотворнѣе по разнообразію идей, но послѣднія не такъ основательны и являются скорѣе игрою ума, а не руководящими принципами жизни.
Древніе односторонни и велики, мы же — разнообразны и мелки.
Греческія республики точно также какъ Римъ имѣли въ теченіе длиннаго ряда годовъ только одинъ государственный принципъ, одну политику, одни и тѣ же нравы, обычаи и установленія и т. д. Въ наше время черезъ каждыя десять лѣтъ мѣняются всѣ отношенія государствъ между собою, всѣ принципы управленія ими, даже самые нравы, — способъ мышленія, принципы, лежащіе въ основѣ человѣческаго общества и принципы отдѣльныхъ людей. Результатомъ является та быстрота, съ какою чередуются событія, въ смыслѣ взаимнаго пересѣченія, и невозможность установить что-либо великое и прочное, чего уже нельзя будетъ найти, сообразить и обдумать въ другое время.
Съ тѣхъ поръ, какъ французская революція сокрушила всѣ преграды международнаго права и ввела во всеобщее употребленіе такія средства, которыя самому ничтожному государству подаютъ надежду увеличивать свои предѣлы за счетъ другихъ государствъ, каждое измѣряетъ свое достоинство только величиною своихъ владѣній.
Вслѣдствіе такого духа, который измѣряетъ достоинство какого бы то ни была правительства только масштабомъ его физической силы, государи стремятся исключительно къ расширенію своихъ владѣній. Этому расширенію они приносятъ въ жертву благоденствіе своихъ старыхъ владѣній, точно также и благоденствіе новыхъ, которыя они отнимаютъ у другихъ.
Такимъ образомъ, они подготовляютъ свое собственное паденіе, увеличивая предѣлы своего государства до того, что уже не въ ихъ власти сдѣлать ихъ благоустроенными, и подаютъ своимъ подданнымъ примѣръ, который при удобномъ случаѣ тѣ могутъ перенести въ свои отношенія къ своимъ правительствамъ.
Природа повидимому назначила человѣку максимумъ силы, который состоитъ изъ суммы его физическихъ и нравственныхъ силъ.
Болѣе щедрое надѣленіе однимъ изъ обоихъ слагаемыхъ всегда возмѣщается недостаткомъ другого.
Славнѣйшіе полководцы были всѣ маленькаго роста и зачастую слабаго и хилаго сложенія.
Духъ времени подобенъ мощному потоку: невозможно ни опередить его, ни остаться позади его. Людямъ ни отвратить, ни задержать теченія его — невозможно; но, обнеся его берега плотинами, они могутъ дать ему цѣлесообразныя направленія или сдѣлать его безвреднымъ.
Какую пользу могла принести смерть Цезаря римской свободѣ, когда римскій народъ былъ черезчуръ развращенъ для того, чтобы сохранить ее?
Снова должно было начаться то, что совершилъ Цезарь, и продолжительную тиранію подъ игомъ людей болѣе презрѣннаго пошиба римскій народъ долженъ былъ искупить кровопролитными междуусобіями.
Невѣжество и самолюбіе побуждаютъ людей приписывать необычайнымъ причинамъ всѣ событія и случайности, которыя обрушиваются на нихъ неожиданно или наносятъ имъ вредъ; поэтому въ нестройныхъ войскахъ пораженіе всегда сваливалось на измѣну.
II.
Образованіе и воспитаніе.
править
Поверхностное знаніе порождаетъ нерѣшительность. Несвѣдущій дѣйствуетъ обыкновенно по первому впечатлѣнію. Полу-образованный, хотя и понимаетъ свое положеніе, всетаки колеблется въ выборѣ многихъ рѣшеній, такъ какъ не различаетъ особенной сущности каждаго изъ нихъ.
Основательный человѣкъ поступаетъ опредѣленно вслѣдствіе твердаго убѣжденія въ истинности своего воззрѣнія.
Люди вслѣдствіе воспитанія дѣлаются педантами, ибо ихъ знакомятъ лишь съ одними выводами чужихъ изслѣдованій, или, самое большее, съ первыми посылками, изъ коихъ вытекаютъ эти выводы. Лишь въ рѣдкихъ случаяхъ человѣкъ пріучается самъ додумываться до тѣхъ или иныхъ результатовъ и усвоивать себѣ дальнѣйшее знаніе.
Односторонность есть величайшая ошибка нашего воспитанія.
Одни хлопочутъ о развитіи лишь умственныхъ способностей, не обращая вниманія на сердце. Изъ такой школы выходятъ эгоисты.
Другіе устремляютъ все вниманіе исключительно на развитіе сердца и воспитываютъ слащавую сантиментальность или же грубое упорство.
И тѣ и другіе находятся въ вѣчномъ противорѣчіи съ гуманностью. Только совокупное развитіе разнородныхъ, постоянно воздѣйствующихъ одна на другую способностей, даетъ намъ людей ума и нравственнаго значенія.
Пріучить къ самодѣятельности — вотъ основная задача воспитанія. Это постоянно только учится и никогда ни въ чемъ не проявляетъ изобрѣтательности, тотъ вѣчно остается пассивнымъ орудіемъ въ рукахъ другого.
Бываетъ обремененіе ума черезчуръ большимъ количествомъ идей, подобно обремененію желудка вслѣдствіе пресыщенія пищей. Въ обоихъ случаяхъ послѣдствіемъ является дурное пищевареніе, — оба мѣшаютъ образованію здоровыхъ укрѣпляющихъ соковъ и тѣхъ ясныхъ опредѣленныхъ понятій, которыя одни приводятъ къ тому или иному рѣшенію, отъ рѣшенія въ дѣйствію и черезъ него въ цѣли.
Вотъ почему правы были греки говоря: — «Большая книга — большое зло», а равно и одинъ духовный писатель, сказавшій: «Timeo hominem unius libri».
III.
О нравственности.
править
Серьезно требуй отъ самого себя и отъ другихъ исполненія обязанностей; но при этомъ будь снисходителенъ въ своихъ сужденіяхъ объ ошибкахъ ближняго. Оцѣнивай строго и правдиво свои собственныя дѣйствія, но не будь малодушенъ.
Таково настоящее житейское правило въ духѣ христіанства. Кто изучаетъ только слабости свои и утрачиваетъ вѣру въ себя, тотъ превращается либо въ безполезнаго мечтателя, либо въ неисправимаго тунеядца.
Нѣтъ ничего хуже какъ останавливаться на пол-дорогѣ или даже обращаться вспять. Наименьшее, что при этомъ теряешь, это напрасно потраченныя усилія и время, которыхъ уже не воротишь.
Вотъ почему прежде, чѣмъ давать тотъ или иной совѣтъ, слѣдуетъ основательно обдумать, въ состояніи ли тотъ, кому дается совѣтъ, выполнить его до конца. Даже самаго безхарактернаго человѣка можно побудить, и именно вслѣдствіе его безхарактерности, на всякое, стало быть, и на самое энергичное рѣшеніе; для осуществленія его онъ даже сдѣлаетъ первый шагъ, но не болѣе, и дальше не двинется. Въ такомъ случаѣ ему болѣе повредишь, чѣмъ указаніемъ на тотъ путь, который, быть можетъ, въ теоріи менѣе хорошъ, нежели первый, но на практикѣ предпочтительнѣе, такъ какъ приводитъ къ какому либо результату.
Въ обыденной жизни умъ человѣка цѣнится преимущественно по объему его познаній и по многосторонности его взглядовъ; а между тѣмъ это есть только доказательство богатства фантазіи или доброкачественности памяти, но отнюдь не силы мышленія.
Нерѣдко среди этой массы разнородныхъ идей не обрѣтается ни единой сколько нибудь основательной и практичной; а еслибъ даже и нашлась такая, то она все равно безполезна для многознающаго, который не отличаетъ ее отъ другихъ и не держится ея.
Только тотъ достоинъ именоваться умнымъ и дѣйствительно полезнымъ человѣкомъ, кто обо всемъ имѣетъ лишь одно и притомъ именно вѣрное мнѣніе.
Пойми свое назначеніе и свои силы, и согласно съ этимъ дѣйствуй, не возносясь горделиво, а равно и не впадая въ уныніе, и произнося свое сужденіе надъ другими, не забывай своихъ собственныхъ слабыхъ сторонъ, и ты будешь на истинномъ пути къ добродѣтели.
Слова Dіхі et salvavi animam meat имѣютъ смыслъ и значеніе лишь тамъ, гдѣ всякое дѣйствіе либо является положительною невозможностью, либо грозитъ только ухудшить то, на пользу чего оно должно бы служить. Въ большинствѣ же случаевъ изреченіе это есть не болѣе какъ скрашиваніе либо безсилія, либо бездѣятельности.
Какъ несправедливо большинство людей! Не разобравшись въ себѣ самихъ, не понимая самихъ себя, мы хотимъ однакожь быть понятыми другими.
Очень немногіе люди самостоятельны настолько, чтобы идти своей собственной дорогой. Тщеславіе побуждаетъ ихъ подражать тому, что имѣетъ успѣхъ и одобреніе, и они дѣлаютъ это, не провѣривъ, соотвѣтствуетъ ли ихъ натура избранной роли. Такъ терпятъ неудачи тысячи тѣхъ, которые бы иначе могли быть пригодны на что-нибудь путное.
Характеръ есть болѣе рѣдкое явленіе, чѣмъ умъ. Вотъ почему люди, вѣрно схватывающіе истину, встрѣчаются чаще такихъ, которые, понявъ истину, дѣйствовали бы сообразно съ этимъ, а еще рѣже такіе, которые начатое ими доводили бы до конца или достигали бы какихъ либо значительныхъ результатовъ, и тѣмъ самымъ заслуживали бы названія великихъ людей.
Лишь очень немногіе умѣютъ хотѣть въ полномъ значеніи этого слова. Большинство же людей походитъ на тѣхъ мнимыхъ храбрецовъ, что проявляютъ мужество лишь до тѣхъ поръ, пока стоитъ его проявлять.
Нѣтъ такого человѣка, который противустоялъ бы лести, если, основанная на пониманіи его характера, она задѣваетъ его слабую сторону. Славою ристалища и музыканта дорожили больше, нежели славою императора.
Кто изолируетъ себя отъ свѣта, тотъ въ большинствѣ случаевъ дѣлается нетерпимымъ. Онъ походитъ на того человѣка, который, сидя спокойно на берегу, осуждаетъ образъ дѣйствій того, кто правитъ рулемъ корабля, туда и сюда подбрасываемаго вѣтромъ и волнами.
Властолюбіе и скупость — такія страсти, которыя, по мѣрѣ ихъ удовлетворенія, постоянно ростутъ и крѣпнутъ и всего труднѣе поддаются удержу и излѣченію, ибо не такъ-то скоро наступаетъ пресыщеніе ими.
Самолюбіе часто мѣшаетъ воспользоваться пріобрѣтеннымъ опытомъ, и мы повторяемъ тѣ же самые промахи, такъ какъ сознаться въ своихъ собственныхъ не хотимъ, мнимъ себя и лучше, и умнѣе другихъ и остерегаемся лишь тѣхъ ошибокъ, которыя были причиною ихъ паденія.
Остроуміе — мишура, умъ — чистое золото.
Гораздо легче, слѣдовательно, гораздо зауряднѣе совершать отдѣльные подвиги по великимъ воззрѣніямъ, нежели усвоить послѣднія въ качествѣ мѣрила своихъ поступковъ и слѣдовать ему неуклонно.
Первые порождаются воодушевленіемъ даннаго момента и находятъ себѣ награду въ удивленіи, какимъ большинство встрѣчаетъ всякое неожиданное и изумляющее дѣяніе. А между тѣмъ во сколько разъ труднѣе непрерывное усиліе и какъ мало цѣнятъ люди то, что въ такомъ видѣ составляетъ для нихъ ежедневное явленіе.
Осыпаютъ рукоплесканіями ловкаго прыгуна и незамѣченнымъ проходитъ тотъ, кто твердымъ ровнымъ шагомъ идетъ впередъ.
Быть можетъ, и Курцій не рѣшился бы спрыгнуть со скалы въ пропасть, еслибъ не взиралъ на него весь Римъ.
Такъ какъ безусловно существуетъ только одна истина, то истинное всегда есть нѣчто самое простое, и дорога къ ней всегда самая кратчайшая.
А между тѣмъ какъ ту, такъ и другую находишь лишь рѣдко, ибо истина имѣетъ свою прелесть только для людей безпристрастныхъ; только хладнокровный мыслитель не позволяетъ ни своимъ страстямъ, ни своей фантазіи совращать себя съ пути истины, и лишь рѣшительный человѣкъ умѣетъ между страстями и фантазіею проложить себѣ дорогу.
Вотъ почему большинство не умѣетъ цѣнить истину; другіе — хотя передъ ними на мгновеніе и блеснетъ маякъ — далеко относятся отъ него волнами; многіе изнемогаютъ, бродя по лабиринту кривыхъ и длинныхъ дорогъ, ибо не хватаетъ у нихъ мужества устранить препятствія, что лежатъ на кратчайшемъ пути; или же пытаются окольнымъ путемъ добраться до той горной вершины, вскарабкаться на которую кажется имъ черезчуръ трудно.
Педантъ, желающій вести всѣхъ людей къ одной и той же абстракціи, уподобляется тому садовнику, который ко всѣмъ своимъ растеніямъ примѣняетъ одинъ и тотъ же способъ ухода. Такія попытки всегда не удавались, а между тѣмъ и по нынѣ найдется не мало такихъ, которые не отступаютъ отъ столь ложнаго воззрѣнія.
Педантъ придерживается не духа того или другого ученія, а буквы его. Для него каждое правило — аксіома, вполнѣ законченная абстракція. Онъ старается держаться дальше отъ смысла этого правила, чтобы какъ нибудь не преступить его буквы.
Есть противорѣчіе въ томъ, чтобы оскорбленіями воздавать за оскорбленія. Именно въ этомъ признаніи наказуемости того или другого поступка человѣкъ находитъ себѣ поводъ совершить такой же и этимъ также унизить себя.
Настоящая же месть заключается, напротивъ, въ проявленіи великодушія по отношенію къ обидчику, ибо этимъ путемъ мы достигаемъ того, что становимся многимъ выше его, чувствуемъ нравственное удовлетвореніе и успокоиваемся.
Циникъ {Діогенъ.}, искавшій съ фонаремъ человѣка, былъ не болѣе какъ спѣсивый глупецъ, желавшій обратить на себя вниманіе людей.
Сократъ былъ тѣмъ мудрецомъ, что въ каждомъ человѣкѣ постоянно искалъ и находилъ человѣческое.
Чувство и холодный разсчетъ, не провѣренные мотивами и принципами высшаго разбора, заводятъ одинаково далеко отъ пути истины и добродѣтели; чувство превращаетъ человѣка въ фантазера, разсчетъ дѣлаетъ изъ него холоднаго эгоиста.
Какъ мало людей, которымъ ясно то, чего они хотятъ. И потому тотъ, у кого есть опредѣленный планъ, котораго онъ постоянно придерживается, имѣетъ громадный перевѣсъ надъ большинствомъ.
Оставьте всякому его конька, иначе онъ отниметъ у васъ вашего.
Пилатъ спросилъ Господа, что есть истина, и не подождалъ его отвѣта.
Такъ же поступаетъ большинство людей. Они увѣряютъ себя и другихъ, что они стремятся въ истинѣ, но это неправда, стремленіе ихъ не серьезно, это только ихъ мимолетное желаніе, иначе они въ своемъ внутреннемъ чувствѣ, а также въ опытѣ другихъ могли бы легко найти настоящую дорогу и не блуждать такъ часто въ потьмахъ и невѣдѣніи.
Дѣятельная жизнь сильнаго мужчины распадается на три эпохи:
1) Получивъ воспитаніе, онъ вступаетъ въ свѣтъ съ восторженными понятіями и съ неукротимымъ влеченіемъ къ дѣятельности.
Онъ видитъ, что другіе обладаютъ этою же силою и средствами ее удовлетворять и потому ему приходится, для достиженія своей цѣли, стараться снискать ихъ милость и одобреніе, подчинять имъ свои мнѣнія, поддѣлывать подъ нихъ свое поведеніе. Это способъ, въ которому приходится прибѣгать каждому, чтобы пробить себѣ дорогу.
Но при этомъ:
2) Онъ не освобождается отъ этого ига при первыхъ шагахъ. Онъ долженъ нести его до
3) болѣе высокаго положенія. Когда ему удастся себя чѣмъ-нибудь заявить, пріобрѣсть настолько опыта и знанія, чтобы ручаться за правильность своихъ взглядовъ и рѣшеній, является возможность быть самостоятельнымъ, и тутъ уже всѣ дѣйствія могутъ исходить прямо отъ него, по собственному его усмотрѣнію. Тутъ получается для него удовлетвореніе и онъ торжествуетъ отъ сознанія собственной силы, причемъ другіе могутъ слѣдовать за нимъ подъ обаяніемъ этой силы или же дѣлать попытки отклонить его отъ избраннаго имъ пути.
Плиній, въ концѣ длиннаго письма къ другу, извиняется, что отнялъ у него такъ много времени, не написалъ болѣе кратко.
При первомъ взглядѣ каждый предметъ кажется намъ чрезвычайно многостороннимъ.
Только послѣ долгаго, спокойнаго размышленія, замѣчаешь въ немъ его характеристическую сторону и бываешь въ состояніи выразить это коротко и ясно.
Для каждаго положенія, даже самаго низкаго, найдется свой льстецъ.
«Suum cuique decus posteritas rependit», говоритъ Тацитъ {Агрикоіа, 4, 25.}.
Квинтиліанъ пишетъ: «Pectus est quod disertos faeit». Только то краснорѣчіе, которое исходитъ изъ сердца, въ состояніи увлекать сердце. Тѣ рѣчи, въ которыхъ говоритъ только разумъ, могутъ убѣдить, на минуту обмануть, очаровать, но впечатлѣніе это будетъ мимолетное. Онѣ не затрогиваютъ чувства и потому ими нельзя привязать людей прочно къ намъ и къ предмету затронутому нами.
Два слова, сказанныя отъ сердца, всегда вліяли сильнѣе, чѣмъ самыя безупречныя произведенія краснорѣчія.
V.
О дружбѣ и симпатіи.
править
Въ человѣчествѣ нѣтъ ничего лучше друга — этого посоха странника. Его рѣдко замѣчаешь на ровномъ мѣстѣ, но, по мѣрѣ того, какъ появляются неровности и возвышенности, все болѣе уменьшается число тѣхъ, у которыхъ стало бы охоты и силы дѣлить съ нами трудность и опасность. Въ концѣ концовъ мы часто остаемся совершенно одни тамъ, гдѣ мы болѣе всего нуждаемся въ совѣтѣ и помощи.
Многіе не имѣютъ друзей только оттого, что ихъ сердце не способно отвѣчать чувству дружбы.
Любовь — самая сильная изъ страстей, потому что она одновременно поглощаетъ всѣ нравственныя и физическія чувства человѣка.
Заурядныя души обыкновенно ненавидятъ того человѣка, который избыткомъ своихъ благодѣяній внушаетъ имъ непріятное чувство превосходства, до какого они отнюдь не могутъ возвыситься своей благодарностью.
Почти всегда ненавидишь тѣхъ, кого боишься. Большая задача для человѣка, стоящаго во главѣ чего нибудь, внушать своимъ подчиненнымъ вмѣстѣ и страхъ и любовь и руководить ими посредствомъ этихъ двухъ чувствъ.
VI.
О женщинахъ.
править
Всѣ женщины, которыя царствовали, были велики; иначе онѣ не достигли бы трона, а также не удержались бы на немъ; но всѣ онѣ бывали порочны, какъ только могли свободно отдаваться страстямъ, которыя особенно привлекательны въ женщинахъ и которыхъ онѣ не научились сами обуздывать съ молоду. Одна Марія-Терезія соединяла въ себѣ величіе съ добродѣтелью и потому возвышалась надъ всѣми ей равными.
Слишкомъ часто повторяется банальная фраза, что женское общество воспитываетъ, въ сущности же оно научаетъ пустой болтовнѣ, внутренняя безсодержательность которой возбуждаетъ только минутныя страсти или развѣ еще изощряетъ остроуміе. Тогда какъ, сталкиваясь съ мужчинами, въ обществѣ которыхъ менѣе стѣсненія и больше силы, характеръ отъ болѣе сильной полировки пріобрѣтаетъ извѣстный складъ, а разумъ отъ споровъ — правильное направленіе.
Легкомысліе, страсть и остроуміе большей частью ведутъ къ окольнымъ путямъ, а характеръ и разумъ — къ прямой цѣли.
Тщеславіе женщинъ и честолюбіе мужчинъ, съ точки зрѣнія нравственной, стоятъ почти на одной и той же ступени. То и другое — необходимые стимулы къ дѣятельности; направленіе, которое имъ дается воспитаніемъ, превращаетъ ихъ въ рычагъ добра или зла.
Когда чары Клеопатры перестали производить впечатлѣніе, она обнажилась. Многія изъ нашихъ женщинъ послѣдовали бы ея примѣру, если бы не находили себѣ удовлетворенія въ сплетничаньѣ.
У насъ было бы больше добродѣтельныхъ женщинъ, если бы мы сами придавали больше значенія ихъ добродѣтели, такъ какъ торжествомъ женщины остается всетаки ея одобреніе мужчиной.
Хотя женское кокетство и педантство мужчинъ одинаково стремятся нравиться больше наружными проявленіями, чѣмъ внутреннимъ содержаніемъ, тѣмъ не менѣе они отличаются другъ отъ друга тѣмъ, что кокетка это — обманщица, а педантъ — обманутый, самъ себя обманывающій человѣкъ.
Кокетка знаетъ, что ея шалости не имѣютъ внутренней цѣны, но ей хочется производить впечатлѣніе; педантъ же воображаетъ, что онъ дѣйствительно постигъ истину, тогда какъ самъ хватается только за тѣнь ея.
VII.
О войнѣ.
править
На войнѣ тотъ побѣждаетъ, кто въ наиболѣе короткій срокъ сосредоточиваетъ наибольшую массу силъ на рѣшительномъ пунктѣ и примѣняетъ ее наиболѣе настойчиво; совершенно тоже бываетъ и во всѣхъ дѣлахъ — въ совѣтѣ, въ канцеляріи, на полѣ битвы. Какого бы рода ни была примѣняемая сила, она подлежитъ тому же закону.
Только нераздѣльная сила дѣйствуетъ съ полнымъ успѣхомъ — при простыхъ условіяхъ.
Въ вѣкъ, когда сложность господствуетъ надъ простотою, неизбѣжнымъ послѣдствіемъ является слабость.
Главной причиной неудачи наполеоновской войны въ Испаніи было именно раздѣленіе его военныхъ силъ на нѣсколько самостоятельныхъ армій подъ предводительствомъ независимыхъ главнокомандующихъ.
Наполеонъ чрезмѣрно увеличивалъ свои арміи потому, что одновременно хотѣлъ захватить весь міръ, покорить его и властвовать надъ нимъ, его же противники увеличивали свои арміи потому, что только большею численностью они могли справиться съ превосходствомъ его генія.
Есть люди, которые считаютъ грубость за настоящее проявленіе военнаго духа, на томъ основаніи, что она подчасъ встрѣчается у военныхъ. Но грубость есть извращеніе военнаго духа, а духъ военнаго сословія никогда не обнаруживается въ болѣе высокомъ свѣтѣ, иначе, какъ въ благородныхъ формахъ.
Бонапартъ побѣждалъ своихъ враговъ потому, что, увлекаясь счастьемъ, въ примѣненіи своихъ собственныхъ силъ онъ ничего не щадилъ и не останавливался ни передъ чѣмъ, не смущался своими ошибками и съ безпредѣльною увѣренностію напрягалъ въ высшей степени силы своего подвижнаго народа. Но необузданный духъ увѣренности перешелъ въ преступную надменность. Онъ ни во что не ставилъ нравственную сторону своихъ враговъ, забывалъ, что съ отчаянія самый терпѣливый человѣкъ становится героемъ, да и самъ онъ не можетъ до безконечности эксплоатировать источники помощи.
За свою надменность онъ потерпѣлъ крушеніе, какъ это бываетъ обыкновенно съ человѣческими величіями. Вмѣстѣ съ тѣмъ войско его утратило духъ увѣренности и побѣду.
Возмутившаяся, заживо задѣтая, моральная сила врага одолѣла его, и онъ погибъ не вслѣдствіе какихъ либо комбинацій полководцевъ и государственныхъ людей, но вслѣдстіе измѣнившагося духа времени.
Несообразительные люди хотятъ умалить славу Бонапарта замѣчаніемъ, что большею частью своихъ успѣховъ онъ обязанъ превосходству своихъ силъ. Развѣ это не высшая похвала для государственнаго человѣка, что онъ не предпринялъ ни одной войны, ни одного сраженія, не будучи увѣренъ, что за нимъ это превосходство силъ? Даже тамъ, гдѣ его военныя силы, въ общемъ, были равны непріятельскимъ, а иногда даже слабѣе, какъ напр. въ походахъ 1796 и 1814 гг., онъ умѣлъ добыть себѣ это превосходство силъ въ роковые моменты, на рѣшающихъ пунктахъ.
Многіе считаютъ солдата только за машину, и вполнѣ пригодную, если онъ умѣетъ по командѣ двигаться и стрѣлять. А между тѣмъ составныя части силы, рѣшающей побѣду, заключаютъ въ себѣ нравственныя и физическія свойства, прежде всего духъ храбрости и повиновенія, которыя необходимы для того, чтобы полководецъ могъ во всякое время разсчитывать на участіе всего войска.
Нѣкоторые народы поддаются нравственному чувству гораздо труднѣе, чѣмъ физическому. Способъ, а также срокъ подготовки солдата слѣдовало бы соображать, подобно политическимъ законамъ, съ характеромъ націи.
Походъ Бонапарта на Россію сходенъ въ главныхъ чертахъ съ походомъ императора Юліана въ Персію. Первый потерялъ свою армію, римская армія спаслась отъ гибели лишь позорной капитуляціей.
Такими же разрушительными результатами отличались многіе походы римлянъ въ Нумидію противъ многочисленной кавалеріи Югурты. Когда же Метеллъ перенесъ центръ своихъ дѣйствій въ морю и укрѣпилъ сообщенія, то онъ окончательно овладѣлъ страною, которая до тѣхъ поръ также часто завоевывалась, какъ и покидалась.
Моря, горы и укрѣпленія защищаютъ Францію отъ всякаго внезапнаго вторженія. Съ другой стороны она сама можетъ вторгнуться въ сосѣднія страны, такъ какъ ея большое, скученное, живое, способное въ быстрому образованію и возбужденію народонаселеніе облегчаетъ формировку арміи, въ тоже время всѣ пограничныя укрѣпленія обезпечиваютъ все потребное для войны.
Испанія обладаетъ такими-же преимуществами по своему географическому положенію и по національному характеру; но ея колоніи истощаютъ страну, а правительство не умѣетъ ни обуздать, ни сохранить, ни примѣнить съ пользой духъ народа.
Преобладающій характеръ человѣка ни въ какомъ званіи не обнаруживается такъ явно, какъ у солдата. Высшіе и нижніе чины попадаютъ очень часто въ положеніе, требующее такого быстраго и рѣшительнаго дѣйствія, что даже самому скрытному не удастся утаить причинъ своего поступка отъ своихъ многочисленныхъ наблюдателей.
На войнѣ обнаруживается властность убѣжденія во всей своей силѣ. Въ подобныхъ обстоятельствахъ побѣда часто одерживается единственно благодаря убѣжденію солдатъ въ ихъ физическомъ и нравственномъ превосходствѣ надъ непріятелемъ.
Войско, ожидающее своего противника и расположенное въ мѣстности уже извѣстной, сомкнутое въ порядкѣ и вполнѣ способное владѣть оружіемъ, обладало бы во всѣхъ отношеніяхъ преимуществомъ, если бы мужество солдатъ не подавлялось мыслію, что неблагопріятныя обстоятельства заставляютъ ихъ принять оборонительное положеніе. Наоборотъ, духъ противниковъ возбуждается убѣжденіемъ, что ихъ безспорное превосходство вызвало въ ихъ полководцѣ извѣстное рѣшеніе и это убѣжденіе даетъ имъ обыкновенно побѣду, даже противъ большинства.
Лишь тамъ, гдѣ каждый придаетъ больше значенія приказанію своего начальника, чѣмъ собственному сужденію, можетъ царить безусловное послушаніе; поэтому полную дисциплину можно найти лишь въ томъ войскѣ, во главѣ котораго стоитъ великій полководецъ.
Рѣшительность души, которая перевѣшиваетъ всѣ остальныя чувства, есть главное качество великаго полководца.
Послѣ каждаго сраженія, говорятъ, находили слѣды физическаго страха въ одеждѣ знаменитаго герцога Люксенбургскаго {Францискъ-Генрихъ Монморанси, герцогъ Люксенбургскій, маршалъ Франціи, род. 8-го января 1628 г., умеръ 4-го января 1695 года.}; и тѣмъ не менѣе какъ блестящи были его военные подвиги!
Услыхавъ, какъ новичекъ хвастался, что стрѣла упала вблизи его, одинъ греческій полководецъ замѣтилъ: «А я, я устыдился этого, потому что она попала не на свое мѣсто».
Высшій спускается и ставитъ себя на одну ступень съ своими подчиненными, если онъ стремится блистать тѣми-же качествами, какими всѣ они должны обладать, и какія представляютъ собою лишь первую ступень той лѣстницы, на вершинѣ которой онъ стоитъ.
Рѣшительныя выгоды въ войнѣ, какъ и повсюду, гдѣ требуется дѣйствовать, представляетъ собой иниціатива, посредствомъ которой однимъ оригинальнымъ ходомъ обгоняешь всѣхъ остальныхъ. Послѣдніе вынуждены или идти въ слѣдъ или понести потери, пока не догонятъ насъ другой дорогой и не задержатъ движенія.
Но лишь люди, одаренные болѣе чѣмъ заурядными способностями, могутъ отважиться на такой оригинальный ходъ.
Сколько претерпѣли Римъ и Испанія, пока Фабій, Метеллъ и Веллингтонъ не противопоставили новой военной системѣ своихъ противниковъ такую же новую собственную.
Эти великіе мужи никогда не достигли бы своей цѣли, если бы они слѣдовали примѣру своего врага. По они постарались силой своего генія придти съ нимъ сначала въ равновѣсіе и затѣмъ превзойти его въ иниціативѣ.
Военный геній Бонапарта проявился главнымъ образомъ въ искусствѣ придавать движеніямъ наивысшую степень быстроты вмѣстѣ съ цѣлесообразнымъ раздѣленіемъ войскъ, которыя онъ умѣлъ въ день сраженія соединить вновь на стратегическомъ пунктѣ.
У Бюлова много сходства съ грозой, во время которой одинъ блестящій лучъ молніи сопровождается темнотой и ненужнымъ трескомъ. Новичковъ въ военномъ дѣлѣ онъ только обманываетъ.
Изъ всѣхъ побѣдъ Бонапарта и Веллингтона битва при Маренго и Ватерлоо являются самыми блестящими и наиболѣе важными по своимъ послѣдствіямъ, тѣмъ не менѣе эти побѣды изъ всѣхъ ими одержанныхъ заслуживаютъ наибольшаго порицанія, какъ по сравненію съ предшествовавшими операціями, такъ и по самому плану сраженія.
Наивысшая слава, которая принадлежитъ обоимъ полководцамъ по ихъ заслугамъ, досталась имъ тамъ, гдѣ они ее меньше всего заслужили.
Такъ судьба играетъ людьми; и каждый шагъ въ исторіи доказываетъ, что кругъ ихъ дѣйствій ограниченъ и зависитъ отъ высшаго Промысла.
Каждая война вноситъ перемѣны въ духъ и нравы народа, новыя открытія въ области химіи и механики, слѣдовательно, перемѣны такого рода, что ихъ надо примѣнить къ непреложнымъ законамъ военной науки.
Старыя орудія и движенія теряютъ свое значеніе и является необходимость изобрѣтать новыя на ихъ мѣсто.
Подобно Икару, многіе систематики хотѣли взлетѣть къ солнцу, но спалили себѣ крылья и упали въ море.
Я смотрю на дуэль, какъ на остатокъ тѣхъ дикихъ временъ, когда дозволялось насиліемъ отстаивать свои права.
Она идетъ въ разрѣзъ со всякимъ порядкомъ вещей и потому обязанность всякаго правительства препятствовать ей.
Она распространяется въ арміяхъ по мѣрѣ того, какъ въ нихъ уменьшается дисциплина и чаще всего встрѣчается въ дурно дисциплинированныхъ войскахъ. Дуэль не есть доказательство особенной храбрости, такъ какъ тотъ, кто бываетъ такъ храбръ на дуэли, гдѣ ему предоставляется свободный выборъ противника, который часто попадается слабѣе его, не всегда проявляетъ ту же храбрость по отношенію къ врагу.
Мотивы дуэли бываютъ двоякіе:
Неповиновеніе приказаніямъ и распоряженіямъ начальства или неприличное обращеніе съ равными себѣ.
Въ первомъ случаѣ отнюдь нельзя относиться къ дуэли, какъ къ дѣлу чести, она должна быть наказуема по всей строгости закона, какъ преступленіе противъ дисциплины.
Въ спорахъ по поводу неприличнаго обращенія, судъ по дѣлу оскорбленной чести долженъ дать удовлетвореніе и назначить наказаніе оскорбившему, которое можетъ простираться до исключенія изъ службы. На опредѣленіе суда не слѣдуетъ допускать аппеляцій, и въ случаѣ, если бы недовольные рѣшеніемъ суда, вздумали прибѣгнуть къ дуэли, какъ къ средству удовлетворенія, слѣдуетъ отнестись къ ней, какъ къ преступленію противъ дисциплины.
Подобное отношеніе идетъ, положимъ, въ разрѣзъ съ всеобщимъ предразсудкомъ, но неужели же правительству слѣдуетъ изъ-за этого останавливаться передъ мѣрами, необходимыми для всеобщаго блага, для справедливости, для преуспѣванія культуры, для спасенія отъ фальшивыхъ понятій?
Вслѣдствіе безнаказанности, дуэль все болѣе и болѣе распространяется, а вмѣстѣ съ тѣмъ все болѣе и болѣе уменьшается уваженіе къ закону и подчиненіе ему, если онъ не примѣняется.
Примечания
править- ↑ Эрцгерцогъ Карлъ — австрійскій принцъ, знаменитый полководецъ и военный герой, не разъ побѣждавшій Наполеона I и причисляемый къ разряду классическихъ военныхъ писателей, при всей своей неутомимой дѣятельности въ качествѣ генералиссимуса австрійскихъ войскъ, находившій время писать наставленія и указанія по военному искусству, оставилъ еще рукопись афоризмовъ, въ которыхъ выражается его политическая, военная и общественная profession de foi. Афоризмы эти писаны въ 1815 и 1816 гг., а напечатаны только недавно, съ разрѣшенія сыновей его — эрцгерцоговъ Альбрехта и Вильгельма. Въ сжатой формѣ эрцгерцогъ Карлъ ярко выразилъ свои мысли по важнѣйшимъ вопросамъ внутренней и внѣшней политики, о правящихъ и управляемыхъ, о религіи и нравственности, о войнѣ и дуэляхъ, о воспитаніи и обученіи, о женщинахъ, объ отношеніяхъ людей другъ въ другу. Всѣ эти сентенціи показываютъ, что знаменитый полководецъ, какъ немногіе, былъ глубоко проникнутъ нравственной отвѣтственностью, какая налагалась на него рожденіемъ и виднымъ положеніемъ, что, помимо военнаго генія, авторъ ихъ обладалъ гражданскими доблестями. Каждый въ отдѣльности взятый изъ его афоризмовъ обнаруживаетъ благородный образъ мыслей, основанный на нравственныхъ мотивахъ. Въ противоположность всемірно-извѣстному образцу этого литературнаго жанра «Maximes» Ларошфуко, гдѣ эгоизмъ служитъ исходнымъ пунктомъ мыслей французскаго писателя — характерную особенность афоризмовъ эрцгерцога составляетъ рядомъ съ знаніемъ человѣческихъ слабостей вѣра въ идеальныя блага человѣчества. Эти-то афоризмы и предлагаются вниманію читателей «Вѣстника». Ред.
- ↑ Этотъ взглядъ на дуэль въ формѣ афоризмовъ есть письменный отвѣтъ принцу Фридриху Саксонскому (въ февралѣ 1829 года).