Аргонавты (Аверченко)

Аргонавты
автор Аркадий Тимофеевич Аверченко

I

В то время я стоял во главе одного сатирического журнала, и по обязанности редактора мне приходилось ежедневно просматривать множество рукописей, присылаемых со всех концов России.

Произведения, которые присылались авторами с прямой и бесхитростной целью увидеть своё имя в печати, были в большинстве случаев удивительным образчиком российской безграмотности, небрежности и наивности. Мотивы присылки рукописей были по большей части одни и те же, и излагались они всегда в начале препроводительного письма:

«Говорят, попытка — не пытка… Поэтому посылаю в надежде, что…» и т. д.

«Не имея средств к существованию, решил выступить на поприще литературы, и поэтому присылаю…» и т. д.

«Не боги горшки обжигают, а поэтому прилагаю стихи и прошу напечатать…» и т. д.

«Будучи обременён многочисленным семейством, хотя и дьякон, хотел бы подработать на стороне стишками или чем…»

«В виду того, что все знакомые находят мои произведения недурными и даже великолепными, посылаю их вам для печати. Гонорар на ваше усмотрение…»

«Очень бы хотелось видеть себя в печати. Поэтому посылаю стишки и, если поместите, со своей стороны обещаю способствовать художественному и литературному успеху издания…»

А стихи были такие:

Скоро спомнил я зимнее время,
Как гулял с тобой по горам,
Кругом снег, пелену расстилая,
Не давал нам гулять по горам.

Так что автор, даже при самом сильном желании «способствовать литературному и художественному успеху», не мог бы этого сделать.

Однажды, среди всего этого потока вздорных рассказов, безграмотных стихов и нелепых претензий, моё внимание остановило письмо из каких-то Степанцов, сопровождавшее стихи. И то и другое было так удивительно, что я расхохотался, позвал сотрудников и прочёл послание из Степанцов ещё раз.

Вот какое оно было:

«Мы — я и брат — пишем вам об этом. Наша цель не столь строится на славе своих ранних творений, сколько в получении авторитетных анализов наших с братом недосугов, что открыло бы нам альтернативы сокровищ в литературных подвигов грядущих сочинений. Мы с братом встречаем в наших юных корпусах моментов много невыносимых — даже до боли при ведших дефактов, что много повредило нам в плавном сообразовании со всей литературной корпорацией. Мы запоздали. Но, ничего. Нам ещё нельзя упускать листву на безнадёжное высушение и неозеленение. К сожалению, нравоучительной использованности в Степанцах нам не найти. Так, что посылаем с братом свои произведения, и ежели ваш уважаемый журнал отнесётся к нам инертно и напечатает, то посвятим свою жизнь великой литературе поэтических сообразований. Ответьте в «Почтовом ящике» под фирмой «Абраму и Бенциону Самуйловым из м. Степанцов».

При письме прилагались стихи обоих братьев, причём Абрам, обладавший, очевидно, пылким, сангвиническим темпераментом, писал так:

Стихи

Тебя безумною любовию любя,
Готов отважиться на подвиг я опасный,
Но если ты обманываешь меня,
То знай, что мститель я ужасный.

Как ягуар я кровожаден, зол,
Тебя я буду мучать пыткою смертельной,
Потом, вонзив в сердце тебе топор —
Ращет покончу с жизнью твоей изменной.

Меланхолик Бенцион был прямой противоположностью своему пылкому брату. Тона у него были элегические, нежные, и даже стихи так и назывались «Элегия».

Ты пела в сладостном томленьи:
Милый мой, люблю тебя.
Внимали сим речам в сомненьи
И звёзды, лес, шептавшийся с природой…
Теперь же всё прошло… навек…
Нет больше этих чудных снов.
И так исчезнет всякий человек,
Бесследно так же, как и это.

Письма и стихи очень потешили секретаря и сотрудников.

— Какой же вы дадите ответ этим чудакам?— спросил секретарь.

— Увидите,— засмеялся я.

На другой день я ответил в «Почтовом ящике» — в ряду других юмористических шутливых ответов неудачникам пера и карандаша — братьям Абраму и Бенциону из м. Степанцов.

«Братья-писатели! Приводим ваши стихи, представляя их на суд публике. Очень талантливо. Я думаю, все согласятся с нами, что самое лучшее для вас,— это забросить ваши степанцовские дела и приехать в Петербург, чтобы такие гениальные дарования развивались и совершенствовались в благоприятных условиях. Довольно ли вам по 500 рублей в месяц заработка?»

В ближайшем номере журнала «Почтовый ящик» был напечатан, и журнал разлетелся по всей необъятной России, вплоть до безвестных Степанцов.

II

Однажды, когда я, сидя у себя, просматривал последнюю корректуру, мне сообщили:

— Вас на лестнице спрашивают каких-то двое.

Я вышел.

На площадке лестницы действительно стояли два худых, грустных господина, обременённых чемоданом, парой подушек и какими-то коробками и свёртками.

— Что та-ко-е?— отшатнулся я в удивлении. — В чём дело? Вы, вероятно, не ко мне?

— Ну, если вы редактор, то к вам,— сказал, дружелюбно улыбнувшись, старший человек. — А если не редактор, то не к вам.

— Мы прямо, так сказать, к нему, к редактору,— подтвердил господин помоложе.

— Кто вы такие?

— Конечно, он нас не узнал,— обернулся один к другому.

— Конечно, если они нас никогда не видали. Хе-хе! Мы — братья Самуйловы. Он — Абрам, а уж я так Бенцион.

— Что же вам от меня угодно?

— Смотрите!— сказал Бенцион. — Это человек так занят, что даже всё забыл. Мы же из Степанцов, которые стихи вам прислали, а вы ещё написали — «приезжайте, можно склеить гениальное дельце». Бенцион толкнул Абрама в бок, и тот одобрительно, полный радужных перспектив, захохотал.

Я похолодел.

— И вы потому, что прочли мой ответ в «Почтовом ящике», потому и приехали?

— Ну, конечно,— кивнул курчавой головой Абрам. — Зря на чтобы мы поехали?.. А так — отчего же!

— Сделайте милость!— подтвердил Бенцион.

Я стоял бледный, растерянный.

— Где же вы… остановились?

— А нигде. Прямо так с вокзала, то к вам. Стихов привезли кучу. Три недели писали.

— Ну, хорошо… Заходите через четыре дня… Я подумаю.

Братья схватили свой чемодан, подушки, взялись за руки и послушно повернулись к дверям.

— Постойте,— остановил я их. — А деньги-то у вас пока есть?

— Абрам,— с любопытством обратился Бенцион к брату,— а деньги у нас пока есть?

Тот полез в карман.

— Есть. Рупь с мелочью. Билеты стоят, извините, чертовски дорого. Ну, мы как-нибудь пока.

— Постойте!— нетерпеливо вскричал я. — На-те вам пока, а там увидим.

— Зачем?— удивился Абрам. — Ведь мы же ещё не заработали.

— Это так принято, называется аванс, берите.

— Называется аванс,— подтвердил Бенцион. — Бери, Абрам. Отработаем.

Они застенчиво взяли деньги и ушли, а я весь день чувствовал себя в глупом положении неопытного, растерявшегося спирита, вызвавшего духов и не знающего, что с ними делать. Когда я рассказал. в редакции об этом случае, весь день во всех углах стоял гомерический хохот.

III

Братья пришли ровно через четыре дня.

— Здравствуйте,— сказал Бенцион. — Как поживаете? Нечего сказать — большой город Санкт-Петербург. А?

— Нечего отнимать время у них,— сказал деловым тоном Абрам. — Вынимай стихи.

Оба, как по команде, вынули из карманов по пачке стихов и положили передо мной.

— Эти ещё лучше, чем те,— сказал Бенцион.

— Ого!— захохотал Абрам, подталкивая одобрительно брата в бок. — Гораздо более!

Я развернул одну пачку с тайной бессмысленной и беспочвенной надеждой найти в ней что-нибудь мало-мальски годное для печати.

Первое стихотворение начиналось так:

Будет осень, но будет не время.
Скажут: милый знакомиться с ней,
С той красивой, пухлявой девчуркой,
Чей глазки печальны, как ночь.

— Хорошо,— нерешительно сказал я. — Зайдите через неделю, мы их прочтём, посоветуемся.

— А!— торжествующе воскликнул Абрам, подмигивая Бенциону. — Уже нас читают, об нас советуются. Недурно, а?

— У вас ещё деньги есть?— спросил я.

— Есть,— ответили они, но по их лицам я видел, что денег у них нет.

Чтобы не слышать возражений, я сказал:

— Получите деньги, это так принято. Всякий писатель получает аванс, когда даёт вещь для печати.

— Хорошее дело быть писателем,— сказал Бенцион. — Какой дурак Гришка Конухес, что он сидит в своей галантерее. Что такое, спрошу вас, галантерея в Степанцах? Ха-ха-ха!

Они раскланялись и ушли, а я схватил сам себя за волосы и заскрежетал зубами.

Через неделю они опять пришли, взявшись под руки, сияющие, полные самых радужных надежд.

— Ну?

— Пока ничего,— пожал я плечами. — Деньги у вас есть?

— Нет,— покачал головой Абрам,— деньги мы у вас больше не возьмём. Мы узнали: таких правилов нет, чтобы деньги брать да брать, а что же дальше?

Опустив голову, Бенцион тихо добавил:

— Ну, нам некоторые тут знакомые сказали, что стихи наши не такие гениальные, как мы думали…

Сердце моё сжалось.

— Ну, что вы!.. Стишки ничего себе… только…

В это время у меня сидел заведующий нашей конторой: грубоватый, суровый старик.

— Да что в самом деле: стихи да стихи. Стихов у нас и так хоть залейся… Вы бы лучше объявление хорошее принесли.

— Объявление?— удивился Бенцион. — Какое?

— Публикацию от какой-нибудь фирмы для нашего журнала. А то стишки — эка невидаль.

Братья стояли молча. Вздохнули и дружно сказали друг другу:

— Ну, идём.

— Ну, идём.

— Возьмите ещё аванс!— вскричал я, хватая Бенциона за руку.

Он деликатно высвободился и ушёл.

IV

Однажды, когда я сидел, полный чёрных мыслей о своём легкомысленном поступке и о судьбе исчезнувших братьев, ко мне постучались.

— Ну, кто там?

— Извините,— сказал Бенцион, протискивая вперёд Абрама. — Мы ещё раз к вам. Вот: не надо ли?

Протиснутый вперёд Абрам положил мне на стол какую-то бумагу и застенчиво отскочил. Его место занял Бенцион, положил какую-то бумагу и, глупо улыбаясь, тоже отскочил.

«Ещё стихи»,— усмехнулся я про себя и робко заглянул в подсунутые мне бумаги.

— Что это?

— Объявления,— ухмыляясь, сказал Бенцион. — Вы хотели иметь объявления, так мы вам достали. Он табачная фабрика, а я — корсеты — «Друг человека — желудок».

Фирмы были солидные. я позвал заведующего конторой и передал ему объявления.

— Молодцы!— похвалил их старик, будто они именно то и сделали, что от них требовалось. — Так и надо. Тащите ещё. Принесли вы приблизительно полтораста двойных — значит, следует вам около двадцати двух рублей, что ли. Хотите получить?

Глаза Абрама сверкнули голодным огоньком, но он потушил его и, опустив голову, сказал:

— Мы должны.

— Должны,— как эхо подтвердил Бенцион. — Ой, мы ещё много должны.

— Пустяки, это был аванс,— усмехнулся я. — Выдайте им, после сочтёмся.

Братья просияли, толкнули друг друга локтём, засмеялись и вышли вслед за стариком.

Я чувствовал себя на седьмом небе.

V

Изредка я наводил справки об удивительных братьях Самуйловых. Мне сообщили, что сначала они показывались редко, объявления, очевидно, давались им туго, но потом способности экс-поэтов развернулись пышным цветом.

Однажды, зайдя в конфетный магазин, я имел случай наблюдать братьев на их трудной, неблагодарной работе.

Не замечая меня, Бенцион стоял перед старшим приказчиком и убеждённо говорил:

— Реклама есть двигатель торговли. Ни одна копейка, брошенная на рекламу, не пропадает даром. Все солидные фирмы сознали необходимость рекламы, тем более в таком распространённом журнале, как…

— Мы никому вообще не даём объявлений,— сказал приказчик. — Наша фирма не публикуется.

Он ушёл за перегородку, а Бенцион развёл руками и обратился к барышне:

— Помилуйте, реклама — это двигатель торговли. Копейка не пропадёт даром. Все солидные фирмы, которые коммерческие…

Продавщица улыбнулась и занялась каким-то покупателем. Абрам взял за пуговицу какого-то господина и сказал:

— Вы можете себе представить преимущества рекламы. Это двигатель торговли, и я удивляюсь…

— Да я покупатель,— сказал господин. — Ей-богу, мне нечего рекламировать.

— Нечего?— удивился Абрам. — Очень жаль.

Он увидел меня и радостно поздоровался.

— Здравствуйте, поймите, пожалуйста, что всякая коммерческая фирма, понимающая рекламу как двигатель торговли…

— Это вы не мне, а им объясните,— засмеялся я.

— Я им уже объяснял… Чудаки, не понимают… Имейте в виду — каждая копейка, истраченная на рекламу… Мы все втроём вышли из магазина.

Я простился с ними, сел на извозчика и, уезжая, услышал, как Бенцион говорил Абраму:

— Вы понимаете, что разумно данная реклама, которая есть двигатель торговли, должна оправдывать каждую истраченную копей…

VI

Недавно я получил записку без подписи, гласившую: «Если бы вы приехали сегодня вечером к «Контану», то это было бы очень хорошо. А если бы вы спросили там, где кабинет номер двенадцатый, то это было бы ещё лучше… Не кушайте много за обедом. Ну, приедете? Приезжайте!»

Я усмехнулся и решил поехать.

В кабинете, как и можно было предполагать, находились братья Самуйловы. Увидав меня, Бенцион подтолкнул локтём Абрама, засмеялся и воскликнул:

— Он таки приехал! Он выпьет с нами рюмочку-другую шампанского за всеобщее процветание и за альтернативы сокровищ в литературных недосугах. Вы, может быть, думаете, что сделали глупость, написав нам, чтобы приехать для работы в журнале? Позвольте вас удостоверить, что глупости здесь не было ни малейшей. Мы, ей-богу, катаемся, как какие-нибудь шары в масле.

— Ого-го!— одобрительно сказал Абрам. — Этот редактор знает, что он делает. Он с расчётом делает.

Я засмеялся и крепко пожал повеселевшим братьям руки.

И начался наш весёлый пир.

Хорошо пить, когда небо безоблачно.