Апраксинцы. Сцены и очерки. Допожарная эпоха. Н. А. Лейкина, изданіе исправленное и дополненное. С.-П. Б. 1864 года.
Бытъ нашихъ низшихъ слоевъ, какъ сельскаго, такъ и городскаго населенія, этихъ двухъ самыхъ видныхъ элементовъ государственной жизни, ихъ взаимныя отношенія другъ къ другу и къ правительству, ихъ нравы и обычаи, ихъ занятія и способъ ихъ существованія составляюсь предметъ чрезвычайно интересный во всѣхъ отношеніяхъ, предметъ, заслуживающій самаго тщательнаго изученія. Во всѣхъ государствахъ Европы этотъ предметъ давно уже разработывается съ научной точки зрѣнія, и разработывается на столько настоятельно, что даже мы знакомы съ результатами этихъ работъ. Намъ извѣстны многія точныя данныя о положеніи, какъ сельскаго, такъ и городскаго населеній въ передовыхъ странахъ западной Европы, въ Англіи, Франціи, Германіи, Пруссіи, Италіи; намъ — худо ли, хорошо ли — извѣстны многія подробности этого положенія и характеристическія отношенія его ко всей совокупности жизненныхъ условій страны. Должно замѣтить, что литература этихъ странъ всегда охотнѣе и внимательнѣе занималась бытомъ горожанина, преимущественно передъ бытомъ жителя села. Такое предпочтеніе очень понятно, такъ какъ на западѣ городское населеніе издавна сдѣлалось господствующимъ элементомъ, сильнѣйшимъ по своему развитію и сосредоточенности, и всегда, если не руководило, то давало тонъ всякому общественному и государственному движенію, а городской простолюдинъ былъ всегда какъ-то замѣтнѣе сельскаго. У насъ простолюдинъ вообще рѣдко игралъ активную роль въ жизни страны, а потому очень естественно и литература наша мало обращала на него вниманія. Только съ недавняго времени стала она заниматься имъ, стала интересоваться, какъ онъ живетъ и что думаетъ, но занялась изслѣдованіемъ и изученіемъ быта сельскаго жителя преимущественно передъ городскимъ т. е. поступила обратно тому, какъ дѣлаетъ это литература западныхъ странъ. Причинъ на это много. Разумѣется, одною изъ самыхъ важныхъ была — внезапная перемѣна, произведенная правительствомъ въ экономическихъ условіяхъ быта громадной цифры сельскаго населенія, освободившая его отъ крѣпостной зависимости, что повлекло за собой сильное перемѣщеніе интересовъ и отозвалось на всѣхъ слояхъ общества, на всей совокупности народной жизни и дѣятельности. Эта благодѣтельная перемѣна выдвинула пассивнаго сельскаго жителя на первый планъ, заставила обратить на него вниманіе, оглядѣть съ любопытствомъ, вотъ молъ какой онъ, мужикъ-то! Горожанинъ ждетъ еще своей очереди, онъ пока не такъ интересенъ. Впрочемъ, у насъ и нѣтъ такой рѣзкой разницы между массою населенія городскаго и сельскаго, какъ на западѣ. Наши города все новые, никогда, въ періодъ цивилизаціи, не жили самостоятельной жизнью, роли никакой не играли, и давно сдѣлались только центральными административными пунктами. Коренное, или лучше сказать, постоянное населеніе нашихъ городовъ, состоитъ изъ небольшаго (относительно) количества чиновниковъ, мѣщанъ, купцовъ и пр., массу же жителей, т. е. народъ чернорабочій, всегда доставляло и доставляетъ село, отбирая его назадъ по минованіи надобности, слѣдовательно, никогда не утрачивая связи съ нимъ. Въ этомъ отношеніи разница между нашимъ городомъ, даже и тогда, когда онъ обладаетъ значительно развитою промышленностію, и городомъ западной Европы бросается въ глаза, потому что тамъ весьма значительную часть населенія составляютъ люди, утратившіе всякую связь съ селомъ, позабывшіе интересы и потребности села, и исключительно преданные интересамъ, не выходящимъ за черту города. У насъ же самые виды промышленности и торговли, носящіе характеръ земледѣльческій, служатъ связью между городомъ и селомъ. Изъ всѣхъ городовъ нашего отечества одни столицы, даже, пожалуй, одинъ Петербургъ имѣетъ, нѣкоторое сходство въ этомъ отношеніи съ западными городами. Сходство это установляется вслѣдствіе того важнаго значенія, которое фактически имѣетъ Петербургъ для всей общественной и государственной жизни Россіи, и которое обусловливаетъ значительный и постоянно увеличивающійся наплывъ людей, перебирающихся сюда на безвыѣздное жительство и, по необходимости, обрывающихъ связь съ родиной. Вслѣдствіе значительнаго скопленія здѣсь народонаселенія и слѣдовательно, сосредоточенія въ этомъ пунктѣ разнообразнѣйшихъ интересовъ, естественно должно было образоваться множество занятій такого сорта, которыя требуютъ извѣстнаго искусства, извѣстной ловкости и опытности, а потому не терпятъ частаго перехода изъ рукъ въ руки; такъ, напримѣръ, разныя ремесла, мастерства по предметамъ роскоши, извѣстныя работы на фабрикахъ и заводахъ, и т. п. Наконецъ, мелочная торговля по магазинамъ и лавкамъ занимаетъ постоянно большое количество людей, которымъ рѣдко, рѣдко удается побывать на родинѣ, въ селѣ, и которыхъ связь съ нимъ, съ каждымъ годомъ, ослабляется значительно или даже совсѣмъ пропадаетъ. Мы не говоримъ уже объ огромномъ количествѣ мелкаго военнаго и чиновнаго люда, художниковъ, учащихъ и учащихся, купцовъ, мѣщанъ, слугъ, которыхъ можно принять въ большинствѣ случаевъ за людей, не имѣющихъ никакихъ отношеній съ сельскимъ народонаселеніемъ и никакого общаго, живаго интереса съ нимъ. Разумѣется, и въ Петербургѣ, какъ и въ другихъ городахъ Россіи, чернорабочіе, въ тѣсномъ смыслѣ этого слова, составляютъ значительнѣйшую часть городскихъ жителей и доставляются селомъ на время, а не на постоянное жительство, но здѣсь пропорція не такъ сильна, а цифра всего населенія такъ значительна, что населеніе постоянное, связанное всѣми своими интересами съ городомъ, и внѣ города неимѣющее ни пристанища, ни даже смысла, представляетъ весьма значительный элементъ.
Образъ жизни, нравы, занятія, способъ существованія высшихъ слоевъ постояннаго, чисто городскаго населенія города Петербурга давно изслѣдованъ и знакомъ каждому изъ насъ вдоль и поперегъ. Намъ извѣстна со всѣми подробностями вся сущность и обстановка быта высшаго военнаго и чиновнаго класса, богатаго купечества и всякаго другаго капитала, знакомы ихъ взгляды на всю совокупность интересовъ Петербурга, а съ нимъ отчасти и интересовъ всей Россіи, такъ какъ фактически Петербургъ есть центръ всей общественной и государственной жизни Россіи, держащій въ рукахъ своихъ нити, которыми приводятся въ движеніе всѣ дѣятельныя силы страны. Съ другой стороны, — масса чернорабочаго народа, ежегодно смѣняющаяся, живущая большую часть года въ деревняхъ, интересующаяся городомъ единственно съ точки зрѣнія извѣстнаго заработка въ извѣстный промежутокъ времени, всегда измѣнчивая по составу личностей, не можетъ обращать на себя особеннаго вниманія горожанина-петербуржца, душой и тѣломъ преданнаго интересамъ своего города, а если эта масса и занимаетъ его, то онъ знаетъ очень хорошо, что ключъ къ уразумѣнію ея жизни и міросозерцанія нужно искать не здѣсь, а въ селѣ, ея коренномъ мѣстопребываніи, но отнюдь не въ городѣ на временномъ мѣстожительствѣ, гдѣ можно наблюдать только извѣстныя черты ея наклонностей и стремленій, черты, наложенныя на нее особенностями городской жизни и конечно требующія, чтобы ихъ приняли къ свѣдѣнію. Его можетъ и должна занимать та меньшая часть городскаго населенія, съ которой онъ состоитъ въ тѣсной связи, отъ которой ежеминутно, хотя и незримо, зависитъ и которая, точно такъ же какъ и онъ самъ, предана интересамъ города. Это не собственники, не капиталисты, не иностранцы, вообще не тѣ люди, которыхъ жизнь и взгляды прямо и непосредственно опредѣляются ихъ положеніемъ, по грамотные и неграмотные спеціальные ремесленники и мастеровые, мелкіе торговцы, лавочники, прикащики, мѣщане, уличные торгаши, слуги и наконецъ тѣ темныя личности, которыя немыслимы внѣ большаго, имѣющаго важное значеніе для страны города. Бытъ, образъ жизни, привычки и потребности этой части постояннаго населенія города Петербурга представляютъ для наблюдателя, смотрящаго нѣсколько далѣе своего носа, серьезный интересъ, и всякое изслѣдованіе въ этомъ смыслѣ для него весьма важно, ибо тутъ у него постоянныя, ежечасныя столкновенія, вольныя и невольныя. Здѣсь, при внимательномъ изученіи занятій, способа существованія и потребностей каждаго изъ поименованныхъ отдѣловъ, должны открыться рѣзкія черты какъ общія всѣмъ имъ, такъ и спеціальныя, могущія быть полезными для опредѣленія степени устойчивости и подвижности каждаго изъ нихъ, что необходимо, не только для порядка и правильнаго теченія дѣлъ города, не только для спокойствія жителей, но и для того, чтобы совокупными стараніями достигнуть большаго благосостоянія для всѣхъ, а это находится въ прямой и непосредственной зависимости отъ большей или меньшей устойчивости каждаго отдѣла народонаселенія. Такія изслѣдованія могли бы не только дать любопытныя свѣдѣнія, но, въ нѣкоторомъ смыслѣ, принести пользу государству. Мы сказали выше, что на западѣ условія положенія простолюдина всякаго сорта давно разработываются и опредѣляются съ научной точки зрѣнія. Наша же литература — суди ее Богъ — ко всякому новому предмету подъѣзжаетъ какъ-то криво, съ боку, и всегда начинаетъ съ художественнаго воспроизведенія того, что уже давно наблюдалось, изслѣдовалось и даже въ значительной степени изучено. Такъ поступила она и съ бытомъ простолюдина, который и до сихъ поръ старается показать и объяснить въ образахъ, сценахъ, картинахъ и пр., да въ легкихъ этнографическихъ очеркахъ, тоже художественнаго свойства. Но и на этомъ пути, какъ уже мы замѣтили, литература наша обратила свое вниманіе почти исключительно на жизнь сельскаго жителя и почти не трогала обывателя городскаго, живущаго своимъ трудомъ, какъ Богъ послалъ. Кромѣ немногихъ очерковъ изъ быта разныхъ ремесленниковъ, да безцвѣтныхъ разсказовъ изъ быта мѣщанъ, разбросанныхъ, въ большой промежутокъ времени, въ разныхъ повременныхъ изданіяхъ, первая попытка посерьезнѣе является въ книжкѣ г. Лейкина, Апраксинцы.
Г. Лейкинъ принадлежитъ къ той школѣ нашихъ молодыхъ писателей, къ которымъ принадлежатъ гг. Успенскій, Левитовъ, Слѣпцовъ и т. под. У него то же отношеніе къ предмету, тотъ же пріемъ въ его Апраксинцахъ. Онъ беретъ все мелкое купечество и весь торговый людъ огромнаго рынка, называемаго Апраксинымъ дворомъ, какъ они представляются зрителю, и воспроизводитъ весь бытъ и всю житейскую обстановку туземцевъ этого двора въ очеркахъ и картинахъ. Авторъ описываетъ допожарную эпоху. Мы не думаемъ, впрочемъ, чтобы эта оговорка съ его стороны была необходима, потому что не думаемъ, чтобы послѣ пожара внутренняя сторона, то есть жизнь и нравы содержимаго Апраксинымъ дворомъ, могла много измѣниться съ перемѣною внѣшней — т. о. торговыхъ зданій. Да и почему мѣняться послѣ пожара мѣстнымъ нравамъ, обычаямъ и потребностямъ? Тѣ же товары и занятія, тѣ же купцы и прикащики, тѣ же торгаши толкучки, тѣ же лавки, то же начальство, тѣ же трактиры, тотъ же торговый методъ и пріемъ. Все то же. Разница можетъ быть въ томъ только, что молодецъ не въ ту сторону бѣгаетъ въ трактиръ или питейный домъ, а потому рискуетъ быть лишній разъ встрѣченъ хозяиномъ, и слѣдовательно лишній разъ обруганъ. Взглядъ на вещи и правы нашего купечества, какъ великаго такъ и малаго, измѣняются туго, сколько ни измѣняйся внѣшность, такъ что кромѣ устойчивости, сообщаемой вообще человѣку капиталомъ, оно устойчиво еще вслѣдствіе крайней рутины и глухаго невѣжества даже и относительно того дѣла, которымъ занимается чуть ли не съ пеленокъ, отчего и подлежитъ постоянно воровству и грабежу, какъ со стороны прикащиковъ и собственныхъ дѣтей, такъ и со стороны другихъ мелкихъ торговцевъ. Авторъ дѣлитъ и характеризуетъ апраксинцевъ слѣдующимъ образомъ:
"Всѣхъ торгующихъ на Апраксиномъ можно раздѣлить натри касты: на патриціевъ, плебеевъ и пролетаріевъ. Къ числу первыхъ относятся хозяева, ко вторымъ — молодцы, то есть приказчики, и наконецъ къ третьимъ — продающіе и перекупающіе разный хламъ и ветошь, а иногда занимающіеся, какъ выражаются молодцы, «карманною выгрузкою». Люди эти не имѣютъ осѣдлости, цѣлый день шныряютъ по линіямъ и обращаются къ проходящимъ съ слѣдующими вопросами: «Не продаете ли чего? Кавалеръ! кажи, что несешь? Почемъ голенищи?»
Патриціи, то есть хозяева — вольныя птицы; они пользуются всѣми удобствами жизни; но плебеи — молодцы — въ совершенной зависимости отъ хозяевъ; занятые круглый годъ, лѣтомъ съ восьми часовъ утра и до девяти вечера, а зимою съ девяти утра до пяти, они совершенно не имѣютъ воли и не смѣютъ сдѣлать шагу безъ спроса хозяина, не не смѣютъ провести ни одной идеи, и по понятію хозяевъ, суть ничто иное, какъ машины или ломовыя лошади. Пролетаріи въ дѣлѣ свободы гораздо счастливѣе ихъ; по крайней мѣрѣ тѣ могутъ сказать: «я самъ себѣ господинъ».
Изъ этихъ трехъ разрядовъ, авторъ занимается преимущественно первыми двумя, и къ сожалѣнію, очень мало говоритъ о третьемъ, самомъ многочисленномъ, и разумѣется, самомъ подвижномъ и безпокойномъ разрядѣ, такъ сказать, бродилъ низшей городской жизни. Конечно, трудно изучить его бытъ, еще труднѣе характеризовать опредѣленными чертами его отношенія къ окружающей средѣ, но предметъ этотъ весьма любопытенъ. Кромѣ нѣсколькихъ забавныхъ сценъ на развалѣ и въ Чернышевомъ переулкѣ, авторъ говоритъ о немъ слѣдующее:
«Сегодня они продаютъ башмаки, завтра часы, доставшіеся по случаю, послѣ завтра мѣдныя кольца, которыя выдаютъ за золотыя, перстни съ хрустальными брилліантами и прочія, говоря языкомъ апраксинцевъ, атуристыя вещи. Постояннаго жительства эти люди, большею частію, не имѣютъ; день они занимаются торговлею и присутствуютъ въ кабакахъ, впрочемъ, подчасъ не прочь заняться и карманною выгрузкою на гуляньяхъ, а ночью упокоиваютъ свою бренную плоть на трехъ-копѣечномъ ночлегѣ въ притонѣ всѣхъ праздношатающихся темныхъ личностей, на Сѣнной, въ домѣ Вяземскаго, — въ томъ домѣ, гдѣ полиція каждый мѣсяцъ арестовываетъ десятки личностей, не только что неимѣющихъ законнаго вида для прожитія, но даже не помнящихъ родства».
Въ описаніи быта высшаго класса Апраксина двора, быта хозяевъ-купцовъ, у г. Лейкина много оригинальнаго и характернаго. Несмотря на то, что наше купечество все на одинъ покрой, какъ обладающее милліонами, такъ и торгующее на десятки тысячъ — тотъ же деспотизмъ, тѣ же угнетенныя семьи, тѣ же сыновья, кутящіе самымъ неистовымъ образомъ потихоньку отъ родителей — съ тою только разницею, что первое вылощилось, и самодурство съ рутиной не такъ ярко выступаетъ на немъ, какъ на послѣднемъ, у котораго все это является въ первоначальной чистотѣ и ясности, — несмотря, говоримъ мы, на однообразіе ихъ быта, г. Лейкинъ и здѣсь отыскалъ и подмѣтилъ нѣсколько своеобразныхъ чертъ, наложенныхъ на эту часть торгующаго класса особенной средой Апраксина двора, гдѣ она проводитъ свою жизнь. Все это воспроизведено у него въ очеркахъ и картинахъ оригинально, безъ всякаго заимствованія у какого либо извѣстнаго писателя, безъ подражанія г. Островскому. Много смѣшнаго, много истинно комическаго заключено въ этихъ сценахъ. Такъ напримѣръ, вся пятая глава, въ которой описанъ имянинный день купца Ивана Михеича Кузявина, очень хороша, начиная съ того момента, когда прикащики разсуждаютъ, какъ имъ подступиться къ хозяину съ поздравленіемъ и кому первому идти, и кончая слѣдующей сценой, когда всѣ перепились, и одинъ изъ гостей, Затравкинъ, потребовалъ молодца съ гитарой и началъ плясать.
"Затравкинъ по истинѣ отличился: онъ вошелъ въ такой экстазъ, что снялъ съ себя сапоги и, надѣвъ ихъ на руки, началъ ими трясти и прихлопывать, какъ то дѣлаютъ ложками полковые плясуны. Когда онъ кончилъ, его подняли на руки и начали качать. Во время пляски одинъ изъ молодцовъ успѣлъ стянуть со стола початую бутылку хересу.
" — На рукахъ возьмутъ тя! воскликнулъ дьячокъ, смотря надъ подбрасываемаго кверху Затравкина и отъ удовольствія потирая желудокъ.
" — Мерзосты проговорилъ раскольникъ и плюнулъ чуть ли не въ десятый разъ.
" — Чѣмъ же? спросилъ дьячокъ.
" — Тѣмъ же, что плясаніемъ бѣса тѣшатъ.
" — На пиру да воспляшутъ! даже самъ псалмопѣвецъ, Давидъ, скакаше, играя.
"Дьячокъ понюхалъ табаку, раскольникъ снова плюнулъ и отвернулся.
" — Табашники, любодѣи и плясаніемъ бѣса тѣшущіе всѣ будутъ горѣть въ огнѣ неугасимомъ.
" — Табашники-то за что же?
" — Табакъ есть грѣшное быліе, возросшее на могилѣ великой блудницы: хмѣль въ головахъ, горчица въ ногахъ, а табакъ на чревѣ ея, а эту мерзость въ снѣдь употребляете, отвѣчалъ разсерженный раскольникъ.
" — Это по вашему, а по нашему и священнослужители нюханіемъ занимаются.
" — Что ваши священнослужители!
" — А вашъ-то попъ — бѣглый солдатъ, еврей.
" — Еврей, да вотъ позналъ вѣру истинную, старую; всѣ вѣры произошелъ, во всѣхъ былъ, лучше нашей найти не могъ. Вашъ-то попъ пріѣзжалъ, была у нихъ при, а что взялъ? пять часовъ бились, нашъ ему доказалъ. Вашъ плюнулъ, да и возвратился вспять: съ чѣмъ пріѣхалъ, съ тѣмъ и уѣхалъ!
" — Ну, ну, оставьте, господа, вмѣшивается хозяинъ и прекращаетъ споръ.
"У женщинъ изсякъ уже всякій разговоръ: отъ нечего дѣлать онѣ щупали другъ на дружкѣ платья и справлялись о цѣнѣ матерій, стараясь, между прочимъ, хвастнуть своими нарядами и тѣмъ уязвить другихъ.
"Пробило два часа. На столѣ стоитъ четвертная бутыль съ остатками водки. Уже давно отъужинали. Половина гостей отправилась по домамъ. Гость, повѣствовавшій объ антихристѣ, напился до безчувствія и молодецъ Ивана Михѣича повезъ его домой. Макара Спиридоныча повели жена и сынъ Шаня; онъ долго не хотѣлъ уходить и все ругался. Самые рьяные игроки все еще продолжаютъ играть въ карты. Затравкинъ все еще прикладывается къ четвертной бутыли, лѣзетъ въ споръ съ гостями и икаетъ самымъ выразительнымъ образомъ. Подъ утро нѣкоторыхъ гостей выталкиваютъ въ шею.
" — Важно угостились! замѣчаетъ нетвердымъ языкомъ Иванъ Михѣичъ, ложась на постель и подваливаясь къ супругѣ. — Груша, поцалуемся!
« — Отстань, вишь какъ нализался! сердито отвѣчаетъ Аграфена Ивановна, и отворачивается отъ мужа».
Среднее между купцами-хозяевами и торгашами толкучки составляютъ молодцы т. е. прикащики и сидѣльцы лавокъ. Этотъ разрядъ много интереснѣе перваго, жизнь его, привычки и потребности еще не вылились въ такую законченную форму, какъ жизнь перваго разряда, они какъ-то подвижнѣе, моложе, если можно такъ выразиться. Этотъ разрядъ поставляетъ людей и въ хозяева, и въ торгашей толкучки, смотря по тому, какъ молодецъ ведетъ свои дѣла съ хозяиномъ-купцомъ. Круглый годъ сидитъ молодецъ въ лавкѣ, — лѣтомъ съ восьми часовъ утра и до девяти вечера, зимой съ девяти утра до пяти вечера, и шагу не можетъ сдѣлать безъ спросу хозяина, вѣчно ругающагося. Онъ имѣетъ свободы только три полныхъ дня въ году: первый день Пасхи, Троица и Рождество, да еще съ двѣнадцати часовъ утра онъ свободенъ въ прощенное воскресенье на масляной и въ Ѳомино воскресенье. Вотъ и все. Кромѣ этихъ тяжкихъ обязанностей онъ ежеминутно подвергается ругани, обсчитыванью и всякому притѣсненію со стороны самого (т. е. хозяина), и все это впродолженіи пятнадцати, двадцати лѣтъ. Отсюда, по своему положенію, молодецъ — рабъ хозяина и всегда вражьему. Всѣ помыслы, всѣ стремленія его направлены къ тому, чтобы выйти изъ этого положенія, дажераззоривъ своего господина, и самому стать хозяиномъ, завести свою лавку. Способовъ достигнуть этого у него только два: или красть изъ выручки, или жениться на хозяйской дочери и взять нѣсколько тысячъ приданаго; впрочемъ, планъ на женитьбу нисколько не мѣшаетъ молодцу брать хозяйскія деньги изъ выручки, и крадутъ почти всѣ. Можно себѣ представить, что немногіе выдерживаютъ многолѣтній искусъ, тѣмъ болѣе, что за самомалѣйшій промахъ, или просто по капризу самодура-хозяина, прикащикъ изгоняется безъ милосердія, и тогда разумѣется идетъ заниматься торгашествомъ на толкучкѣ и разными свободными художествами, потому что мѣсто прикащика у другаго хозяина ему получить уже трудно, такъ какъ хозяева большею частію знаютъ другъ друга. Авторъ мѣтко и хорошо изображаетъ намъ въ сценахъ и очеркахъ отношенія хозяевъ къ прикащикамъ, ихъ жизнь вмѣстѣ, жизнь, полную однообразія, изрѣдка прерываемую одними и тѣми же праздниками съ непроходимымъ пьянствомъ и обжорствомъ съ одной стороны, съ тайнымъ кутежомъ съ другой, и съ слѣдующими днями строгаго поста.
Вообще книжка г. Лейкина — книжка хорошая, во первыхъ, какъ художественное произведеніе, а во вторыхъ, какъ первый опытъ изслѣдованія и воспроизведенія быта низшихъ слоевъ городскаго населенія. Но, повторяемъ, жалко, что авторъ, вѣроятно, по неимѣнію средствъ и возможности, да вѣроятно и вслѣдствіе трудности дѣла, почти ничего не говоритъ о такъ называемыхъ имъ чистыхъ пролетаріяхъ: — съ его наблюдательностью, онъ, конечно, могъ бы уловить что либо типичное въ жизни и потребностяхъ этого люда. Какъ бы то ни было, нельзя не пожелать успѣха, какъ нашему автору, такъ и всѣмъ съ толкомъ занимающимся изученіемъ быта разнообразныхъ и часто глубоко скрытыхъ слоевъ городскаго населенія, потому что какъ бы ни было важно знаніе быта сельскаго жителя, но городъ Петербургъ все-таки предметъ огромной важности, предметъ близкій сердцу каждаго русскаго. На немъ покоятся всѣ наши надежды, благословенія и опасенія, да наконецъ общество въ своемъ развитіи всегда можетъ вступить въ такой моментъ, когда жизнь города, обыкновенно болѣе подвижная, шумливая, активная, выдвинется на первый планъ, оттѣснивъ на второй болѣе пассивное село.