Антоний Добрянский его жизнь и деятельность в Галицкой Руси (Дедицкий)/ДО

Антоний Добрянский его жизнь и деятельность в Галицкой Руси
авторъ Богдан Андреевич Дедицкий, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: язык неизвѣстенъ, опубл.: 1881. — Источникъ: az.lib.ru

ИЗДАНІЯ ОБЩЕСТВА имени М. КАЧКОВСКОГО.

Книжечка за мѣсяцѣ Августъ и Септемврій 1881.

Антоній Добрянскій

его жизнь и дѣятельность

ВЪ ГАЛІЦКОЙ РУСИ.

Списалъ Богданъ А. Дѣдицкій.

Накладомъ Общества имени Михаила Качковского.

За редакцію отвѣчае Осипъ А. Марковъ.

Передне слово.

1. Родъ его и первое образованье въ школахъ.

2. Четыре-лѣтній побытъ въ Вѣдни.

3. Посвященіе въ пресвитеры и дѣятельность о. Антонія въ Перемышльской Руси до 1848 г.

4. Дѣятельность о. Антонія отъ 1848 г. до скончанія жизни въ 1877 г.

5. Родина Антонія Добрянского.

6. Колька словъ заключительныхъ о характерѣ Антонія Добрянского.

"И память его отъ рода въ родъ!"

Передне слово.

Народъ-сирота, якимъ стали мы русины отъ смерти нашого послѣднёго великого князя Льва, сына Данилова, — такій народъ, мовь-бы та запропащена родина, уважае старшихъ сыновъ своего роду головою громады, старшиною люду, или — якъ предки наши такихъ старшихъ сыновъ Руси почтительно называли — «Старѣйшиною въ Отца мѣсто». И яка бы тамъ была сиротствующому народу недоля, все-таки еще благо ему, если мае онъ таковыхъ старѣйшинъ своего роду — людей честныхъ, мужей праведныхъ а умныхъ, що то всѣ силы духа своего жертвуютъ для его добра, та за кривду молодшои братіи своеи себе цѣлыхъ посвятити готовы. Еще-жъ до того, если онъ народъ докаже на дѣлѣ свѣту, що тѣхъ-же старѣйшинъ своихъ не только любитъ, якъ се природно, но почитае, честитъ и славитъ, якъ се достойно: то и самъ-же онъ заслыне народомъ честнымъ, правымъ, та прославится славою своихъ добрыхъ старшинъ широко межи народами міра.

Такъ то за давнихъ уже вѣковъ славни были израильтяне тымъ, що поважали своихъ пророковъ; греки же и до нынѣ честнымъ въ свѣтѣ слывутъ народомъ черезъ славу своихъ патріотовъ-народолюбцевъ; могущіи колись римляне величаются своими отцами отечества, а загаломъ весъ христіянскій міръ по вѣкъ-вѣка могущъ, славенъ и великъ Христомъ-Спасителемъ и его Апостолами.

Тіи же пророки и апостолы народолюбцѣ и отцы отечества, были то старѣйшины не такъ, щобы по высокому княжескому роду, но радше по Божому призванію, и были по найбольшой части сыны нищенского люду и всѣ они жили, страдали и дѣйствовали для блага своеи братіи, та всѣ прославились не то богатствами отъ міра сего, а честными подвигами своего великого ума и доброго сердця.

А понеже дѣла духа и любови человѣческой суть вѣчны, яко вѣчный есть духъ Божій, жіющій въ насъ; понеже не пропадутъ они въ свѣтѣ и передъ лицемъ Бога такъ марно, якъ пропадае краса тѣла и блескъ туземного величія: то вѣдай и слава таковыхъ добрыхъ старѣйшинъ народныхъ не загине, не умре, хотя ихъ тѣла сирая земля прикрыла, но жити буде она отъ рода въ родъ, поки жіютъ люде на свѣтѣ съ мыслію и чувствомъ.

Послѣ тыхъ короткихъ вступныхъ словъ я розскажу вамъ, добрыи русскіи люде, про Отца Антонія Добрянского, правого сына нашои отчины Галицкои Руси, который --якъ по-правдѣ познаете — былъ намъ такожь своимъ пророкомъ-апостоломъ русскои правды, былъ народолюбцемъ и отцемъ нашого русского Отечества.

Жизнеописаніе Антонія Добрянского.

I. Родъ его и первое образованье въ школахъ.

Нашъ славный народодюбецъ, его-же имя честно извѣстне отъ рѣки Сяна ажь далеко за Карпаты, Антоній Добрянскій, родился дня 26 сѣчня 1810 г. въ селѣ Буновѣ близъ мѣстечка Яворова. Былъ онъ найстаршимъ сыномъ о. Михаила Добрянского, тогда завѣдателя парохіи въ Буновѣ, и Маріи изъ дому Федоровичевъ, доньки пароха въ селѣ Поруднѣ, тоже недалеко Яворова.

Отецъ его Михаилъ, тогда человѣкъ 28 лѣтъ (рожденъ 1782 г. а посвященъ въ іереи 1809 г.), завѣдовалъ приходствомъ села Бунова въ Яворовскомъ деканатѣ лише колька лѣтъ и вскорѣ одержалъ парохію Молошковичи въ Судово-Вишнянскомъ деканатѣ. Подъ старанною опѣкою родичей въ селѣ Молошковичахъ продолжалъ нашъ Антоній свой нѣжно-дитинный вѣкъ, а въ восьмомъ роцѣ жизни высланъ былъ на первую школьную науку до найблизшого мѣстечка Яворова, где и отбылъ двѣ первыи клясы нѣмецкихъ школъ нормальныхъ.

Въ 1820 г. послали его родичи на дальшиі науки до Львова, где пробылъ онъ 10 школьныхъ лѣтъ, въ теченіи которыхъ кончилъ тутъ рокъ за рокомъ постепенно: двѣ другіи нормальныи клясы въ такъ званой образцевой головной школѣ (по-іезуитской), дальше 6 клясъ латинскихъ въ тогдашной доминиканской гимназіи, а наконецъ два годы философскихъ наукъ на львовскомъ всеучилищи. Тіи два послѣдніи лѣта философіи отбывалъ онъ уже яко питомецъ русскои духовнои семинаріи во Львовѣ; яко такій питомецъ, принятый до сѣменища съ тою цѣлію, щобы священникомъ стати, увольнилъ онъ своихъ родичей разъ на-всегда отъ большихъ выдатковъ на его школьное образованье, а затѣмъ боъ онои поры улегчилъ имъ способы къ воспитованью молодшихъ дѣтей, которыхъ — по Божой благодати — въ Молошковичахъ що колька лѣтъ по одному прибывало.

Въ оныхъ то двохъ лѣтахъ философскихъ наукъ (1829 и 1830 г.) нашъ питомецъ Антоній научился больше умного-розумного, чѣмъ за всѣхъ попереднихъ 10 лѣтъ своеи школьнои жизни, а научился, понялъ и позналъ больше не лишь для того, що сталъ лѣтами старшій, но также за-для того счастливого обстоятельства, що власне тогда на тыхъ высшихъ школахъ львовскихъ учили самыи знаменитыи професоры-философы, которыхъ имена еще и нынѣ въ краю нашомъ съ почтеніемъ упоминаются. Такіи професоры были именно: два ученыи нѣмцѣ Кодешъ и Маусъ, изъ которыхъ первый основно преподавалъ математику, другій науку всамірнои исторіи; чехъ Канаваль, професоръ латинского и греческого языка; шлезакъ Августъ Кунцекъ, професоръ физики; полякъ Страньскій, учитель философіи, и русинъ Григорій Яхимовичъ, учитель закона Божого, который одинъ изъ-середъ всѣхъ тыхъ мужей достигнулъ потомъ найвысшихъ достоинствъ духовныхъ въ краю и державѣ, ставши въ-конецъ митрополитомъ Галицкои Руси. А хотя въ то время науки на философіи во Львовѣ преподавались только на языкахъ нѣмецкомъ и латинскомъ, но що преподавателѣ — якъ сказано — одинъ въ другого были такъ изъ учености, якъ и изъ характера люде найлучшои славы, то и наука ихъ пріймалася крѣпко и глубоко въ сердцѣ нашого питомця Антонія, который всегда былъ одинъ изъ учениковъ, найбольше прилѣжныхъ и отличныхъ. Вѣдай доброе насѣнье, сѣянное умными руками вѣрно и благонадѣйно, падало ту на добрую почву и предвѣстило хорошіи плоды въ будучности.

Тожь питомецъ нашъ, ставши съ часомъ самъ учителемъ своего русского народа, весьма часто за житья згадовалъ вышепомянутыхъ професоровъ своихъ съ почестью и умиленіемъ, особливо же любилъ згадовати Мауса, Кунцека, Кодеша и Яхимовича, вліянію которыхъ онъ звыкло приписовалъ живѣйшое возбужденіе своего духа и розвитіе понятій о праведномъ человѣческомъ характерѣ. Навѣть въ своемъ коротенькомъ жизнеописаніи, якое передъ смертію о собѣ власноручно былъ сочинилъ, записалъ онъ имена всѣхъ тыхъ помершихъ уже передъ нимъ професоровъ львовского всеучилища — во вѣчную память!

II.
Четыре-лѣтній побытъ въ Вѣдни.

Скончивши въ 1830 г. философскіи науки во Львовѣ, Антоній Добрянскій, яко отличившійся въ тыхъ наукахъ юноша, подался и посланъ былъ перемышльскимъ епископомъ Iоанномъ Снѣгурскимъ до цѣсарского воспигалища или такъ званого конвикта въ Вѣдни, щобы тамъ-же въ перво-престольномъ нашои державы всеучилищи студія богословскіи отбывати.

Былъ же той цѣсарскій конвиктъ въ Вѣдни австрійскими монархами основанъ, подъ надзоръ латино-нѣмецкихъ монаховъ піяристовъ отданъ и особливо цѣсаремъ Францомъ I. въ щедрый средства зарсмотренъ съ тою цѣлію: щобы въ немъ порядочно удержовалисъ и обучалися найлучшіи молодцѣ изъ всѣхъ областей державы, безъ розличія обряда вѣры католической, безъ рожницѣ стану чи сословія, изъ якого кто изъ нихъ бы походилъ. Единымъ условіемъ до принятія въ сей конвиктъ были отличныи свѣдоцтва изъ наукъ школьныхъ и изъ моральности, вразъ-же на подставѣ тыхъ и препорученіе отъ дотычного епархіального епископа.

Нашъ питомецъ Антоній малъ изъ львовскихъ школъ таковыи отличныи свѣдодтва, що получилъ въ силу тыхъ-же препорученіе своего епископа, и оттакъ безъ многихъ заходовъ, а власными заслугами принятый былъ до оного славного цѣсарского конвикта въ столицѣ Австріи.

Въ тую пору (а было то подъ осень 1830 г.), коли Антоній Добрянскій гірибылъ до помянутого конвикта въ Вѣдень, находилося ту около 50 воспитанниковъ или конвикторовъ изъ Галичины, именно надъ 30 поляковъ и до 20 русиновъ.

Тіи всѣ помѣщены были въ такъ званомъ галиц комъ отдѣлѣ конвикта, а для науки мали вспольно одну великую салю или «музею», со всякими выгодами для каждого устроену. Поляки проживали тутъ съ русинами до тои поры въ довольной згодѣ, бо тогда русины, учащіися разомъ съ поляками въ однихъ и тыхъ-же школахъ, уже переняли были бесѣду польску, говорили съ собою по поьски, такъ що властиво и рожницѣ межи русиномъ и полякомъ уже не было иной, якъ лишь тая, що русинъ належалъ до церкви, полякъ до костела.

Дойщло — бачите — уже до того, що и нашъ юный конвикторъ Антоній, пріѣхавши до Вѣдня, не зналъ ясно сказати о собѣ: чи онъ полякъ, чи русинъ, а только зналъ еще на-певно то одно, що изъ роду онъ належалъ и належитъ до русскои церкви. Се значитъ: былъ онъ русиномъ уже не по народности и по бесѣдѣ, а лишь по своему питоменному русскому обряду. До такои то непевности о томъ, чимъ властиво мы русины тогда были, допровадила насъ уже наша, на все уступчивая натура и придуманная поляками съ Польщею згода!

Но власне тои памятнои осени 1830 г. зайшло въ Польщи одно событіе, которое не только въ краю Галичинѣ, но и въ далекомъ вѣденьскомъ конвиктѣ сильно причинилося до нарушенія тои «милои полякамъ съ русинами згоды», та еще примѣтно обновило рожницю, яку природа и исторія изъ поконъ-вѣка межи Русію а Польщею утворили. Тымъ событіемъ была именно польская революція, котора выбухла въ Варшавѣ д. 29 листопада того же 1830 г.

Самъ нашъ Добрянскій въ своемъ власно ручно сочиненномъ жизнеописаніи оповѣдае о томъ событіи, — ось дословно слѣдующое: «На богословіе посланъ былъ я епископомъ Снѣгурскимъ въ Вѣдень до ц. к. конвикта, въ которомъ тогда еще не только русины, но и латиняне изъ Галичины находились. А было точно тогда время первого польского возстанія въ Варшавѣ; умы про то всѣхъ поляковъ, а слѣдовательно и умы латино-польскихъ питомцевъ конвикта вѣденьского были до крайности взволнованы. Будучи вразъ съ латинниками въ одной и той музеи, русскіи питомцѣ должны были прислуховатись ихъ розговорамъ, а неразъ диспутовати и даже спорити съ ними. Къ тому (для веденія диспутъ и споровъ) потребно было знати основно исторію народну и исторію словесности, а понеже еи тогда въ школахъ вовсе не учено, то питомцѣ стали усердно и съ одушевленіемъ учитись приватно однои и другои».

Въ тыхъ коротко, а съ цѣлою правдою записанныхъ словахъ нашого Антонія Добрянского вмѣщается самъ найважнѣйшій вступъ или самое начало до исторіи не только его власнои русско-патріотичнои дѣятельности за житья, но и до повѣйшои исторіи нашого галицко-русского народа, и для того мы звертаемъ на нихъ особенную увагу нашихъ читателей.

Розважте бо, милыи братья, що тогда сталося:

Польское повстанье въ Варшавѣ подъ конецъ 1830 г., которое мало отбудовати «Польщу въ давныхъ границяхъ» и для тои цѣли подъ шумнымъ знаменемъ «згоды, ровности и братеретва» притягнути до себе навсегда также и насъ русиновъ — то повстанье не только отлучило насъ отъ до-часовой згоды и братерства съ поляками, но еще возобновило наши давныи споры съ ними и побудило-понудило насъ для власного, основнаго обученія заглянути до нашои русскои, слезами и кровью записаннои исторіи. Отже тогда то — въ самъ часъ польского повстанья -- споръ Руси съ Польщею на-ново роспочался, и наша русская молодежь, учившаяся въ школахъ навѣтъ гень далеко въ земли чужихъ тому спору нѣмцевъ, въ вѣденьскомъ конвиктѣ, приняла на себе тяжкій долгъ веденія тои давнои борьбы съ поляками не козацкимъ оружіемъ, но на основаніи историчной науки, якую потребно было по-за школою приватнымъ усерднымъ трудомъ собѣ добывати.

А былъ же тогда въ Вѣдни при тамощной русско-парохіяльной церкви св. Варвары сотрудникомъ духовнымъ о. Петро Паславскій, мужъ доброго русского духа, а при томъ такъ честного характера и такъ гостепріимный, що горнулись до него всѣ галичане, въ Вѣдни про-живающіи, такъ русины, якъ и поляки. Онъ то малъ въ своей домашной библіотецѣ «Исторію церковной уніи Руси съ Польщею» — рукописное дѣло въ латинскомъ языцѣ, сочиненное на якихъ 20 лѣтъ передъ тымъ черезъ славного львовского крылошанина Михаила Тарасевича, который на початку сего нашого столѣтія крѣпко боролся сь поляками за права Галицкои Руси и Австріи еще при митрополитѣ Антонію Ангеловичу. Сія то «Исторія уніи», составленна на основаніи самыхъ урядовыхъ документовъ и актовъ, якіи и до нынѣ въ епископскихъ канцеляріяхъ находятся, а также долученный въ додатку до той исторіи "Projekt na znіszczenie Rusi, списанный поляками передъ самымъ роспаденіемъ Польщи, роскрывали съ цѣлою нагою правдою тіи штуки и хитрыи способы, якихъ во имя святой вѣры уживали колись поляки, щобы насъ русиновъ перевести напередъ на «унію», а потомъ уже и на «латинниковъ-поляковъ».

Отже помянутый Петро Паславскій, посѣдаючи въ рукописи знаменитое дѣло Тарасевича, а змѣрковавши изъ заходящихъ въ вѣденьскомъ конвиктѣ споровъ русиновъ съ поляками, що русины для обороны своихъ правъ потребуютъ вѣрныхъ историчныхъ доказовъ, удѣлилъ нѣкоторымъ изъ нихъ до перечитанья оную рукопись, «Исторіи уніи», где власне находятся таковыи для всего свѣта достовѣрныи доказы.

И нашъ питомецъ Антоній Добрянскій досталъ также при той способности до перечитанья сію «Исторію уніи» Гарасевича, — и онъ не только выучился сю цѣлу и переписалъ собѣ слово до слова для власного ужитку, но еще, яко молодецъ умомъ ударованный и любопытливый, съ тымъ больщимъ усердіемъ забажалъ теперь подобныи дѣла, до исторіи Руси относящіися, читати и изъучати, щобы изъ тыхъ-же чимъ разъ основнѣйше о причинахъ долговѣчного спора Руси съ Польщею довѣдатись, та въ-конецъ о томъ, по чіей сторонѣ есть правда, безстороннымъ судомъ исторіи переконатися. Въ той цѣли уважалъ онъ потребнымъ для себе, кромѣ выученнои уже нимъ исторіи религійнои уніи, познати еще исторію мірску или гражданску Руси также исторію словесности русскои, понеже именно лишь въ тыхъ всѣхъ трехъ дѣлахъ историчнои науки заключается полная исторія жизни народа.

Затѣмъ поставивши собѣ такую цѣль, нашъ юный питомецъ, по-при своихъ школьныхъ богословскихъ наукахь, занялся прилѣжно изъученіемъ полнои исторіи своего отечества, которои — якъ сказано — въ школахъ тогда нигде не учили, а съ которою если якій ученикъ захотѣлъ близше обознатися, долженъ былъ за историчными книгами по всему свѣту розглядатися и читати ихъ собѣ въ свободныхъ отъ школы годинахъ. Гдеякіи киижки, для тои цѣли служащіи, найшолъ онъ, вправдѣ въ скромной библіотечцѣ о. Паславского и въ публичной библіотецѣ вѣденьского всеучилища; но не были далеко не тіи дѣла, якіи могли были чимъ-разъ взмагающуюся жажду его знанія утолити и заспокоити, а якіи находились только въ великомъ цѣсарскомъ книгохранилищѣ, где для литературы всѣхъ славянъ есть отдѣльне богатое хранилище, нѣяко особная библіотека.

Однакожь — якъ въ осени 1830 г. варшавское повстанье дало нашому Добрянскому побудку занятися изъученіемъ исторіи своего отечества хоть по одной части и въ урывкахъ: такъ сновь весною 1831 г. другій незвычайный случай подалъ ему способнбсть добратися до тои великои сокровищницѣ славянскихъ книгъ, где также мірска и словесна исторія Руси была въ многоцѣнныи дѣла обильно заступлена.

Ото послухаймо, що онъ же самъ о томъ случаю записалъ въ своей власной біографіи: «Въ то само время (1831 г.) появилась первый разъ холера въ Вѣдни, въ слѣдствіе чого конвиктъ перетворено въ больницю, а питомцевъ, надѣляя стипендіями, пущено въ городъ на свободу. Корыстаючи изъ сего обстоятельтва, посѣщалъ я цѣсарску придворную библіотеку, где все отъ студій школьныхъ свободное время изъученію исторіи и литературы славянскои посвящалъ. Прилѣжное посѣщаніе библіотеки молодымъ богословомъ, якимъ я тогда былъ, звернуло на мене вниманіе тогдашного настоятеля тои библіотеки, славного и ученого Копитара. Онъ то, познавши мене близше, подсувалъ мнѣ сочиненія, якихъ въ Галичинѣ потомъ и увидѣти было менѣ невозможно. Такъ при руководствѣ сего ученого набралъ я еще большои охоты къ изслѣдованію исторіи отечественнои и изъученію словесности русскои. А хотя тое всего полъ года только продолжалось, однакожь и въ томъ такъ короткомъ времени я корысталъ много, и возвратившись въ конвиктъ, не переставалъ свѣдѣній моихъ умножати».

Отже — случай появившойся во Вѣдни холеры, освободивши нашого питомця отъ строгихъ затворовъ конвикта, дозволилъ ему черезъ полъ года безъ найменьшои перепоны заходити прилѣжно въ велику цѣсарску библіотеку придворную, куда иначе вступъ ему, яко конвиктору, былъ бы надто ограниченный. Важный то былъ для него случай, бо — якъ сказано — власне въ оной библіотецѣ, найбогатшой на цѣлу державу въ историчныи книги всѣхъ языковъ и народовъ Австріи, находилося и тое, що онъ о своей милой Руси познати и розвѣдати такъ усердно бажалъ.

Былъ же тогда — также счастливымъ случаемъ — въ той-же цѣсарской библіотецѣ настоятелемъ еи славянского отдѣла мужъ европейскои славы, ученый Варфоломей Копитаръ, словенецъ родомъ отъ города Любляны, на-скрозь перенятый чувствомъ отцевскои любви для всѣхъ дѣтей Славянщины, особливо же для насъ русиновъ, которыхъ онъ за-для нашои вѣрности славянскому обряду найбольше любилъ и предпочиталъ. Онъ то такъ названый батько-учитель славянъ, который еще на 10 лѣтъ передъ симъ (въ 1821 г.) руководилъ былъ и училъ въ тойже библіотецѣ одного русского конвиктора, именно нашого первого знакомитого языкослова Іосифа Левицкого, возрадовался теперь не мало, коли снова узрѣлъ передъ собою такого же молодого русского богослова, Антонія Добрянского, также за свѣтломъ науки въ книгахъ славянскихъ пильно глядающого. Познавши близше нашого Антонія, познавши цѣль и стремленье его духа, батько Копитаръ, яко книгъ славянскихъ глубоко свѣдущій, самъ доброохотно принялъ на себе обовязокъ быти ему руководителемъ, и яко совѣстный учитель поддавалъ ему книгу за книгою самыи такіи дѣла, которыи для его цѣли найбольше принадобились.

А якіи то были книги, которыи нашъ питомецъ Антоній въ царской библіотецѣ въ Вѣдни тогда перечитовалъ и изъ нихъ важнѣйшіи свѣдѣнія ддя власного ужитку собѣ выписовалъ, о томъ въ нѣкоторой части довѣдуемся изъ книги его власноручныхъ «3аписокъ», где на самомъ челѣ гдеякіи выписы изъ читанныхъ нимъ тогда историчныхъ дѣлъ находятся*). [*) «Записки» тіи Антонія Добрянского, веденныи нимъ ажь до 1848 г. и содержащіи немало цѣнныхъ матеріаловъ до исторіи нашои русско-народнои жизни за время отъ 1831 до 1848 г., сохраняются до нынѣ въ рукописи у его сына Ивана и достойны подъ многими взглядами быти печатно изданными.]

Однимъ изъ первыхъ такихъ дѣлъ была «Лѣтопись» Преподобного отца Нестора, который на якихъ 800 лѣтъ передъ нами яко угодникъ Божій жилъ въ Кіево-печерскомъ монастырѣ, самъ наочно видѣлъ нашихъ русскихъ великихь князей, а который яко первый историкъ русскій съ щирою правдою записалъ: «Откуду пойшла русская земля, кто первый началъ въ ней владѣти и кто первый ю крестилъ». Очевидно, уже сама та найстарша русская лѣтопись Нестора, росповѣдаюча о первыхъ початкахъ нашои народнои жизни, плѣнила въ высокой степени молодого Антонія Добрянского, и онъ старанно выписовалъ собѣ изъ неи тіи свѣдѣнія, на основаніи которыхъ написалъ потомъ свою ученую росправу «О крещеніи Руси».

Послѣ того онъ читалъ прилѣжно также другіи старинныи лѣтописи русскіи, якіи по смерти Нестора списовались богоугодными людьми въ розличныхъ монастыряхъ Руси, а которыи съ такимъ-же самымъ честнымъ правдолюбіемъ росповѣдаютъ дальшіи истричныи событія даже до часовъ польского нашествія. Дальше читалъ онъ дѣла ученыхъ историковъ, яко «Исторію россійсского государства» Николая Карамзина, «Исторію о возникшей въ Польщѣ уніи» Николая Бантыша-Каменского, «Исторію Малой Россіи» (властиво Исторію козацкихъ военъ противу Польщи) Дмитрія Бантыша-Каменского и многіи другіи ученыи дѣла, до исторіи Руси относящіися, а писанныи не только въ языцѣ русскомъ, но и въ польскомъ, латинскомъ, нѣмецкомъ и французскомъ *). [*) Французского языка учился Добрянскій тогда нарочно для той цѣли, щобы могъ читати дѣла французовъ Боплана и Линажа, которыи описовали войны козаковъ съ Польщею.]

Перечитавши таковыи дѣла основно и выписавши собѣ изъ нихъ много для власного ужитку на будучность, нашъ Антоній уже пересвѣдчился доводно и окончательно: що правда была и есть по сторонѣ русиновъ, а кривда ишла отъ ксендзовъ-іезуитовъ и отъ буйнои шляхты польскои; що кромѣ того многи русины черезъ принятіе латинского обряда уже ополячились, а уніяты остали еще русинами, и то не лишь по обряду, но и по народности русской. Тая истина, хотя якъ проста и нынѣ ясна всѣмъ яко солнце, была въ оно время уже такъ затемнена и мало извѣстна, що доходилъ до познанія еи только той русинъ, кто подобно нашому Добрянскому принялся за трудъ прилѣжно изъучати исторію своего отечества.

И коли нашъ юный питомецъ-историкъ по уплывѣ половины года назадъ повернулъ до конвикту; коли власне о томъ часѣ конецъ польскому повстанью положили россіяне добытіемъ Варшавы (д. 25 серпня 1831 г.), онъ уже мало запускался въ диспуты и споры съ поляками, уважая таковыи для обохъ сторонъ роздражительныи споры безкорыстными, а поляковъ, незнавшихъ ни своеи, ни русскои исторіи, переконати не могущими. Вмѣсто того онь благосердно и по дружески препоручалъ всѣмъ товаришамъ своимъ въ конвиктѣ, такъ полякамъ якъ и русинамъ, щобы они, яко лучшая молодежь однои великои славянскои родины, якъ найпильнѣйше занялися изъученіемъ отечественной исторіи, которая едино — безъ спору и безъ гнѣву — научитъ ихъ познати настоящую правду. При томъ жилъ онъ за цѣлый часъ своего побыта въ Вѣдни со всѣми товаришами, такъ русскими якъ и польскими, въ найщиршой особистой дружбѣ, а тіи же всѣ любили его непритворно, и за-для спокойного, миролюбивого обычая называли его неутральнымъ, т. е. безстороннымъ*). [*) Противнёмъ или контрастомъ ему що-до свойства неутральности былъ молодшій однимъ годомъ конвикторъ товарищъ его Спиридонъ Литвиновичъ, который, яко заровно ударованный, а надъ-звычай живокровный молодецъ, всегда завзято сперечался съ поляками, и еще за своего побыта въ конвиктѣ якъ и вскорѣ потомъ за поворотомъ своимъ до Галичины (1835 г.) писалъ рѣзкіи жалобы противъ латино-польскихъ конвикторовъ въ Вѣдни и таковыи жалобы или меморанда подавалъ навѣть др найвысшои управляющои Власти. Два его меморанда, списанныи дуже остроумно прекрасною нѣмеччиною, помѣстилъ въ переписи нашъ о. Антоній съ прилученіемъ власныхъ «безсторонныхъ» примѣчаній въ своихъ «Запискахъ», якіи у сына его Ивана Добрянского сохраняются.]

А въ числѣ русскихъ товаришей его въ вѣденьскомъ конвиктѣ за часъ 4-лѣтного побыта его тамъ-же были межи другими: Левъ Кардасевичъ, Амвросій Яновскій, Спиридонъ Литвиновичъ, Григорій Гинилевичъ, Лука Ропицкій, Гавріилъ Паславскій, Михаилъ Геровскій, братья Игнатій и Юліянъ Кучинскіи, которыи всѣ подбоно якъ и Антоній Добрянскій въ свободныхъ отъ школьной науки годинахъ изъученіемъ русскои исторіи и словесности занималися, та особливо первыи четыре изъ нихъ достигли потомъ въ своей жизни высокихъ достоинствъ и прославилися въ нашомъ краю яко ревныи для Руси дѣятели.

III.
Посвященіе въ пресвитеры и дѣятельность о. Антонія въ Перемышльской Руси до 1848 г.

Окончивши въ вѣденьскомъ конвиктѣ богословіе въ 1834 г., Антоній Добрянскій повернулъ до Галичины, и яко благодарный мододецъ уважалъ онъ первымъ долгомъ своимъ выразити искреннюю вдячность перемышльскому епископку Іоанну Снѣгурскому, по милости которого онъ послѣдніи 4 лѣта наукъ съ найлучшимъ успѣхомъ и корыстію для себе отбылъ въ престольномъ городѣ державы.

Былъ же той владыка Іоаннъ Снѣгурскій въ Перемышли мужъ великого духа русского, правдивый отецъ своего духовного стада, при томъ человѣкъ прозорливый, потребъ народа своего глубоко свѣдущій и о благу того-же народа всегда съ усердіемъ промышляющій. Онъ то малъ тогда при собѣ весьма малое число здобныхъ людей, которыи бы высокую мысль его добре понимали и къ исполненію еи содѣятельно причинялися *) [*) Епископскую Капитулу составляли тогда всего лишь три крылошане: Іоаннъ Сѣлецкій, дръ Іоаннъ Лавровскій и дръ Фома Полянскій, а четвертый добрый сотрудникъ вь дѣлахъ богословскои науки былъ для епископа Снѣгурского о. Игнатій Кубаевичъ.] та затѣмъ и розглядался онъ за такими людьми изъ молодшого поколѣнья, у которыхъ бы силъ старчило къ важному сему труду на долгое время. Трехъ такихъ мододшихъ людей пріобрѣлъ онъ уже недавно собѣ, именно оо. Феодора Лукашевского, Игнатія Кучинского и Іосифа Левицкого, но власне тотъ послѣдній, его капелянъ, библіотекарь и близкій повѣренникъ, що-ино въ томъ 1834 г. напечатавши въ Перемышли свою перву граматику русского языка, переселялся тогда, яка ставшій парохомъ, на село до Шкла.

Коли отже лѣтомъ помянутого года владыка нашъ Іоаннъ узрѣлъ передъ собою уконченного вѣденьского богослова Антонiя Добрянского; коли послѣ первого съ нимъ розговора позналъ въ немъ «достойное чадо Копитарево», якимъ ласкательно звыкъ былъ называти дотеперѣшного любимця своего о. Іосифа Левицкого: то уже ничого не желалъ такъ усердно, якъ ино щобы также сего молодця позыскати собѣ за сотрудника для своеи русско-патріотичнои дѣятельности, особливо же для удѣлянья науки языка и словесности русскои молодымъ богословамъ въ Перемышли. По той причинѣ — якъ пише самъ Добрянскій въ своемъ жизнеописаніи — «тогдашній епископъ Снѣгурскій самъ и посредствомъ другихъ усильно наклонялъ мене къ тому, щобы я назадъ удался до Вѣдня и тамъ докторатъ богословскiй дѣлалъ. Но я, не чувствуючи званія къ тому, вознамѣрилъ остати тымъ, чимъ предки мои бывали: священникомъ сельскимъ, которому округъ прихода его на селѣ цѣлымъ есть свѣтомъ».

То значитъ: нашъ Антоній Добрянскій, бывши уже изъ природы и на основаніи своихъ наукъ вѣрнымъ сотрудникомъ епископа Снѣгурского для цѣлей русско-народныхъ, рѣшился былъ содѣйствовати для тыхъ же святыхъ цѣлей не то въ званіи высшого достойника іерархіи, якими ставали звычайно докторы богословія, всѣ неженатыи и до владѣнія въ справахъ духовенства призначенныи; но радъ онъ былъ служити и трудитися въ скромнѣйшомъ кругу яко сельскій попъ, яко отецъ русскои родины, для которого побудкою до дѣланья не суть почести и достоинства, но добро русскихъ дѣтей дома и въ парохіи.

Познавши такую его неотклонную волю, знакомитый архіерей нашъ благословилъ его на добрый подвигъ и отпустилъ отъ себе ласкаво и съ щиродушнымъ желаніемъ, да изберетъ онъ по своему сердцу достойную невѣсту.

А такую же невѣсту Богъ позволилъ нашому Антонію найти таки недалеко Перемышля, въ селѣ Вышатичахъ, где въ домѣ высоко-поважанного мѣстцевого пароха и декана перемышльского, о. Василія Желеховского, онъ встрѣтилъ и отъ первои встрѣчи полюбилъ дочку того-же, дѣвицю Юліянну, отличавщуюся честными свойствами духа и рѣдкою добротою сердця. Съ тою обвѣнчавшися въ приходской вышатицкой церкви, онъ въ началѣ 1835 г. отправился до Перемышля въ такъ званую пресвитерію или домъ для новопоставляемыхъ священниковъ, и тутъ то въ катедральномъ храмѣ владыка Снѣгурскій на дни 29 марта того-же года посвятилъ его вь чинъ іерейскій. Церковныи проповѣди, якіи выголошалъ онъ въ томъ-же храмѣ краснорѣчиво и съ правдивымъ одушевленіемъ такъ въ часъ своего пресвитерства, якъ особливо въ самъ день своего священія, плѣняли всѣхъ притомныхъ вѣрныхъ и самого-же епископа, который теперь еще тымъ больше увѣрился, що такъ ударованного и всесторонно образованного человѣка непремѣнно потреба держати неподалеко себе, т. е. близко своего престольного Перемышля или — якь то кажутъ — близко «великого престола».

Тожь коли власне въ оно время опорожнеиа была капелянія въ селѣ Малковичахъ, таки въ найблизшомъ сосѣдствѣ Перемышля, прозорливый владыка сейчасъ надалъ ново-высвященному Антонію Добрянскому не только завѣдательство тои-же капеляніи, но вразъ съ тымъ именовалъ его учителемъ церковно-славянского языка для слушателей богословія въ Перемышли, куда молодый учитель нашъ — якъ самъ онъ выражается въ своемъ жизнеописанiи — «одолженъ былъ на преподаванія тои науки перемышльскимъ богословамъ каждого четверга изъ Малковичъ ѣздити».

A было же тогда такое сумное для нашои Руси врѣмя, що уже не ино языкъ русско-народный, якимъ миліоны людей говорили по селахъ и мѣстечкахь нашого краю, съ поруганіемъ называно mowa chłopską, językiem prostych mudiów, а даже языкъ русско-славянскiй или старо-русскій, въ якомъ Русь наша по святыхъ церквахъ своихъ до Бога молилася, преданъ былъ постыдному осмѣянію и пренебреженію въ высшихъ сословіяхъ народа. Братья бо наши поляки, подбивши нашъ край передъ пять столѣтіями, a отъ якихъ 200 лѣтъ накинувши намъ «згоду» або такъ названну «унію», допровадили уже тогда свою штуку вынародовлянья Руси до такого степени совершенства, що якъ передъ тымъ бояре, т. е. шляхта русска, такъ теперь уже навѣть попы и поповичи наши стыдалися по русски говорити, a святый языкъ свой церковный розумѣти перестали, та еще и изъ поважныхъ словесъ его невдячно и безчестно насмѣхалися. Самыи уже попы и поповичи русскіи тогда спѣвали уложенную черезъ польскихъ ксендзовъ насмѣшливую коляду:

«Rusyn każe: hałyiluja, pomyłuja!

Knyszy, pyrohy znosyty,

Narodzenoho Boha chwałyty» и прч.

Hе дивно затѣмъ, що якійсь недурный дьячокъ, за оныхъ часовъ, покепкуючи собѣ изъ тогдашняго неуцтва ополяченнои русскои молодежи, списалъ на памятку o ней въ одной спѣванцѣ своей такую матку-правду:

«Былъ собѣ Грицько родомъ зъ Коломыи;

Учился барзъ мудро на философіи;

Пятнадцять лѣтъ въ письмѣ гмиралъ,

A все по латинѣ лихо гдиралъ;

На шестнадцятомъ роцѣ богословье здалъ,

A перечитати псалтырки *) [*) Подъ „псалтыркою“ розумѣются тутъ церковныи книги, русскими буквами печатанныи, якіи изъ-поконвѣка и до нынѣ уживаются y насъ загаломъ на богослуженіи.] не зналъ!»

Що сей дьячокъ гдесь отъ Коломыи не ложно обсудилъ тогдашнихъ русскихъ учениковъ св. богословія, особливо тыхъ, що были въ то время въ семинаріи во Львовѣ, доказуе слѣдующій правдивый выпадокъ, якій за бытности епископа Снѣгурского во Львовѣ 1834 г. тамъ-же былъ случился:

Ото сталося тогда такое:

Для богослововъ русскихъ помянутои семинаріи львовскои, которыи за оныхъ лѣтъ читати по русски нигде не училися и o буквахъ русскихъ даже понятія не мали, поставилъ былъ митрополитъ Галицкои Руси, впреосвященный Михаилъ Левицкій, учителемъ русско-церковного языка о. Іоанна Ильницкого, молодого священника и доктора богословскихъ наукъ, яко мужа въ дѣлѣ церковнои славянщины добре свѣдущаго и ученого. Коли той же учитель по первый разъ явился въ семинарской музеѣ, щобы юной братіи своей, богословамъ русскимъ, найважнѣйщую для ихъ званія науку церковно-славянского языка преподати, одни изъ тыхъ-же богослововъ, на-скрозь уже перенятыи враждебнымъ для Руси духомъ, кидали на него полѣнами, другіи же въ озлобленіи кричали: «Со to! on chce nas zrobić tatarmi; azyatami, mongołami! Precz z nim, precz z tym mongołem-tatarzynem!» — И по-истинѣ, честный учитeль нашъ принужденъ былъ тогда, спасаясь отъ кидаемыхъ на него полѣнъ и отъ враждебного крику, изъ музеи русского сѣменища львовского на якiйсь часъ уступити!

Тотъ выпадокъ, печальный и глубоко трогательный для бѣднои Руси нашои, засмутилъ сильно такъ митрополита Михайла Левицкого якъ и епископа Снѣгурского, которыи оба содружно и еще усерднѣйше теперь промышляти стали надъ тымъ: якъ бы ту отпавшіи до Польщи чада свои для отеческого сердця своего русского назадъ отзыскати.

Тожь епископъ Снѣгурскій, якъ лишь послѣ того событія повернулъ изъ Львова до Перемышля, занялся съ тымъ большою ревностію плеканьемъ богослововъ своеи епархіи въ русско-народномъ дусѣ, — и для тои цѣли именно избралъ онъ собѣ вскорѣ сотрудникомъ Антонія Добрянского. По правдѣ же, тутъ, въ Перемышли обойшлася справа сія що-до заведенія правильнои науки церковного языка на богословіи далеко легче, якъ во львовской семинаріи — и на счастье, нашъ о. Антоній, яко учитель того-же предмета, не былъ тутъ ни обруганный, ни полѣнами обкиданый.

Но послухаймо, що подъ тымъ взглядомъ списалъ для нашои вѣдомости одинъ найискреннѣйшій другъ о. Антонія, бывшій тогда въ середнихъ школахъ въ Перемышли, нынѣ мужъ заслугами поважный и яко живый свидѣтель изъ оныхъ часовъ вѣры достойный. — Ото що онъ оповѣдае:

«Въ то время знаніе русскихъ буквъ и розумѣніе церковного языка уважалось за стыдъ и ганьбу, и старанося, щобы языкъ церковный для молодежи русскои стался не только ровнодушнымъ, но и ненавистнымъ, якъ того примѣръ сумный былъ въ духовномъ сѣменищи львовскомъ. При такихъ обстоятельствахъ не дивно было, що многіи укончили богословіе, a „псалтырки перечитати не знали“ и ажь на пресвитеріи, притисненныи необходимостію, училися познавати кирилицю и читати книги церковныи. Такое тогда было состоянiе русиновъ! — Въ Перемышли преподавалъ по повелѣнію епископа Снѣгурского, знакомитый крылошанинъ Iоаннъ Лавровскій для богослововъ и философовъ-стипендистовъ русскихъ языкъ церковный, которое преподаванье ограничалось только на познанью кириловскихъ буквъ и на читанью русскихъ книгъ богослужебныхъ; о точномъ же розумѣнью церковнои славянщины тутъ правѣ бесѣды не было. А понеже епископа Снѣгурского загаломъ надъ всѣхъ достойниковъ найбольше поважано и люблено, а крылошанина Лавровского, яко доктора философии и богословія и яко члена наукового общества краковского, высоко цѣнено: тожь и не было къ его преподаваньямъ такои ненависти, якъ во Львовѣ, — однакожь не было и симпатiи или любви, а была такъ собѣ неутральная обоятность. Но тая обоятность не выступала тутъ дѣйствительною нелюбовью, а являлась въ ребяческихъ кпинкахъ изъ старика, которого старанося обманювати „студентскими штуками“, щобы лишь добрую клясу для полученія стипендіи отъ него выкрутити. Затѣмъ очевидно, такая наука не приносила учащимся много корысти. Изъ тои причины епископъ Снѣгурскій въ 1835 г. покликалъ къ преподаванію тои же науки що-ино высвященного о. Антонія Добрянского, который уже не лишь на буквахъ и читанью ограничался, но и славянскую граматику. по примѣру ученого чеха Добровского нимъ коротко сочиненную, якъ и розумѣніе языка церковного прилѣжно училъ. Такое больше основное обученіе стало вскорѣ перетворяти дотыхчасовую нелюбовь къ славянщинѣ въ щирое для неи замилованье, ибо ученики о. Антонія, узнавши въ первый разъ отъ него доводно: що изъученіемъ и изслѣдованьемъ церковно-славянского языка занимаются славныи на весь свѣтъ ученыи мужи, якъ Добровскій, Копитаръ, Юнгманъ, Шафарикъ, и що оныи мужи красоту того же языка по правдивому достоинству его подъ небеса превозносятъ — ученики о. Антонiя — якъ кажу прійшли ажъ теперь до лучшихь понятiй о своемъ старо-русскомъ церковномъ языцѣ, который лишь политика поляковъ русинамъ на поруганье и посмѣвиско выставляла. Въ томъ то и есть великая для Руси заслуга изъ оныхъ лѣтъ о. Антонія Добрянского. Роз6ивши бо тьму невѣжества и предрозсудка взглядомъ языка церковного, въ которой поляки русиновъ долго удержовали, нашъ о. Антоній показалъ тутъ своимъ братьямъ сильными доказами науки ясно сіяющое свѣтло русскои правды. Его ученый а легко понятливый выкладъ, его любовное выказованье красотъ и оразъ потребы знанія русско-славянского языка, который — якъ училъ онъ — для каждого славянина долженъ быти такъ важнымъ и дорогимъ, яко есть важнымъ и дорогимъ языкъ латинскій для каждого италіянця, француза и испанця, наконецъ его привлекательное изложеніе тысячь-лѣтнои исторiи словесности того языка, которымъ за давныхъ временъ писали преподобныи лѣтописцы и славныи князѣ наши русскіи — все тое возбуждало въ молодыхъ слушателяхъ о. Антонія почтеніе и любовь къ тому-же священному предковъ нашихъ языку, а тымъ самымъ возбуждало также любовь къ русско-церковному обряду, въ то время за дѣйствіемъ польскои политики такъ страшно черезъ насъ пренебреженному и пониженному. И уже тогда для нашихъ богослововъ въ Перемышли безъумными выдалися всѣ поруганія и насмѣшки противниковъ Руси и невѣжей, которыи довели насъ были уже до того, що мы власныи найдорожшіи сокровища наши ногами топтали и священное наслѣдіе праотецъ нашихъ безсовѣстно отъ себе отвергали!»

По случаю тыхъ своихъ науковыхъ преподаваній о. Антоній Добрянскій списалъ тогда въ 1835 г. «Граматику старо-славянского языка», которую потомъ въ 1837 г., на желаніе многихъ честныхъ русиновъ, напечаталъ *) [*) Была то перва печатію изданная книга о. Антонія Добрянского.] въ Перемышли, и котора изъ тои поры росходилась въ численныхъ примѣрникахъ по цѣлой Галичинѣ та и была первымъ подручнымъ учебникомъ того-же языка для грамотныхъ людей Галицкои Руси.

Такій отже былъ первый подвигъ нашого о. Антонія, тогда що-ино 25-лѣтного мужа, капеляна сельця Малковичъ, а при томъ учителя высшои богословскои школы въ Перемышли. Богословы-ученики его, одни мало-що молодшіи, другіи майже ровныи ему вѣкомъ, изъ которыхъ гдеякіи жіютъ до нынѣ, всегда съ вдячностію поминали и поминаютъ его имя, прославляя его науку, удѣлянную имъ каждого четверга въ ономъ году съ прилѣжаніемъ и любовію.

Сей прекрасный успѣхъ о. Антонія еще тымъ больше возрадовалъ и задоволилъ епископа Снѣгурского, для которого онъ молодый учитель изъ Малковичъ ставалъ чимъ-разъ милѣйшимъ любимемъ, призначеннымъ по его мысли въ сотрудники для великихъ его русско-народныхъ цѣлей. Для того не дивно, що добрый той отецъ-епископъ, оцѣнивши належито дарованія и первыи заслуги своего любимця-сотрудника, щиросердно розмышлялъ о томъ, якъ бы его достойнымъ способомъ нагородити и почтити, а при томъ постоянно мати при своемъ боку.

А вскорѣ-жь надалася до того добрая способность. Власне въ 1836 г. стала опорожнена парохія въ селѣ Валявѣ, которое то село, лишь на малую милю отъ Перемышля отдаленное, приналежитъ до добръ владычихъ, и затѣмъ самъ епископъ перѣмышльскій поставляе и презентуе тутъ пароховъ.

Сейчасъ въ томъ-же 1836 г. епископъ Снѣгурскій поставилъ тымчасовымъ завѣдателемъ онои парохіи капеляна изъ Малковичъ, о. Антонія Добрянского — а коли въ 1837 г. зайшла справа презентованья дѣйствителъного пароха въ Валявѣ, случилась въ перемьшльской консисторіи незвычайно дивная борьба, котора найдобитнѣйше надъ все поучае насъ: якій то великій патріотъ русскій и пастырь своего стада былъ нашъ епископъ Снѣгурскій.

Ото бо росповѣдае намъ честный въ епархіи мужъ, о. Юстинъ Желеховскій, сродникъ о. Антонія Добрянского, що тогда въ духовной консисторіи въ Перемышли дѣялось:

"На опорожненный приходъ Валяву, где изъ волѣ епископа Снѣгурского насталъ завѣдателемъ нашъ молодый о. Антоній Добрянскій, подалися были и убѣгались въ 1837 г. многіи старшіи священники діецезіи, межи которыми были также близкіи сродники епископа Снѣгурского. А понеже всѣ крылошане и почтенныи члены нашои консисторіи епископа Снѣгурского надзвычайно любили, то обставали они всеусильно за тѣми-же его сродниками, желая и просьбами и могущимъ вліяніемъ привести своего владыку до того, щобы онъ парохомъ въ Валявѣ поставилъ одного изъ своихъ-же сродниковъ, которыи — якъ сказано — вѣкомъ и священствомъ были значно старшіи отъ о. Антонія Добрянского. Особливо же найповажнѣйшій крылошанинъ перѣмышльскои капитулы, офиціалъ и архипресвитеръ Іоаннъ Сѣлецкій, провадилъ изъ того поводу съ епископомъ Снѣгурскимъ упорчивую борьбу, вставляючись и самъ и черезъ другихъ по много а много разы съ найбольшою настойчивостію за помянутыми сродниками епископа и освѣдчая частократно: що молоденькiй тогда Антоній Добрянскій побочь таковыхъ старшихъ убѣгателей о приходъ Валяву навѣть не замышляе убѣгатися и не убѣгается, — що таки и святою было правдою. Но епископъ Снѣгурскій стоялъ непоколебимо при своемъ, и коли вконецъ по его повелѣнію завозвано о. Антонія Добрянского до институціи на приходъ Валяву, а крылошанинъ Сѣлецкій еще въ послѣдній разъ старался туюже институцію отклонити, освѣдчилъ оный великій патріотъ-владыка русскій рѣшительно: «Дорогіи суть для мене мои сродники, и я люблю ихъ и почитаю; но пастыремъ моему народу поставлю труженника найдостойнѣйшого, хотя той менѣ не сродникъ и лѣтами отъ всѣхъ молодшій!»

Такъ скончилася она по-истинѣ честная борьба въ консисторіи, — и о. Антоній Добрянскій по выбору епископа Снѣгурского уже на третомъ роцѣ своего священства сталъ самостой-нымъ парохомъ въ Валявѣ, где и пробылъ онъ такимъ цѣлыхъ 40 лѣтъ ажъ до скончанія своей жизни.

Отличенный особенною милостію владыки молодый парохъ Валявы уже изъ первыхъ лѣтъ своего тутъ дѣйствованія вполнѣ оправдалъ надѣи, якіи на него всесторонно полагалися. А ужежъ бо така чудная для его жизни выпала доля, що хотя самъ онъ не бажалъ быти ничимъ больше, «якъ сельскимъ священникомъ, которому округъ прихода его цѣлымъ есть свѣтомъ»; хотя не домагался ни достоинствъ, ни розголосу своего доброго имени: но все-таки его нестоятели или случайныи обстоятельства поставляли его — навѣть супротивъ скромнои его воли — на виднѣйшое мѣстце, а се съ тою цѣлію, щобы свѣтло его ума «нѣ скрывалося подъ спудомъ», щобы сіяло оно не въ одномъ сельскомъ закутѣ, а и росходилось широко-далеко по краю. Отже такъ само, якъ недавно тому онъ, капелянъ Малковичъ, былъ оразъ учителемъ богослововъ въ Перемышли, такъ теперь що-ино наставши парохомъ Валявы, вразъ съ тымъ назначенъ былъ не то "титулярнымъ, а дѣйствительнымъ проповѣдникомъ перемышльского владыки. Яко такій владычій проповѣдникъ онъ обовязанъ былъ во всѣ нарочитыи праздники храмовъ, особливо же въ навечеріе катедрального праздника Рождества св. Іоанна Крестителя, въ праздникъ св. Тройцы и прч. являтися въ Перемышли, щобы при архіерейскомъ богослуженіи передъ численнымъ народомъ отъ всѣхъ сословій города слово Боже провозглашати та нѣяко отъ имени владыки — архипастыря къ народу говорити.

Не легка то была задача, не малый то подвигъ для молодого сельского священника: исполняти обовязки, въ якихъ до теперь звыкло старшіи достойники капитулы дѣйствовали; однако нашъ о. Антоній, повинуючись своему епископу, принялъ на себе также сіе трудное званіе, — и по правдѣ, при каждой проповѣди оказовался чимъ-разъ больше того-же званія достойнымъ. Всякая бо его проповѣдь — якъ се помнятъ еще нынѣ живущіи свѣдки — не только изливалась отъ устъ его солодкими словами утѣшенія и науки, но и выплывала отъ самой глубины вѣрующого и любящого сердця, и для того плѣняла, одушевляла сердця всѣхъ вѣрныхъ, якіи численно собиралися въ святыняхъ, где онъ проповѣдовалъ.

На одной изъ такихъ проповѣдей въ праздникъ св. Іоанна Крестителя онъ привлекательно росповѣлъ народу въ перемышльской катедрѣ о томъ: «якъ и коли крестилась наша святая Русь», и тая проповѣдь, высказанная съ великою любовъю и съ основнымъ знаніемъ нашои отечественнои исторіи, особенно сподобалася епископу Снѣгурскому, который и не преминулъ при найблизшой способности выразити свое желаніе: що подобало бы такое обученіе «о крещеніи Руси» посредствомъ печати обнародовити.

И въ скоромъ-же часѣ нашъ парохъ Валявы сочинилъ ученую росправу «О введеніи вѣры христіанскои на Руси», котора въ 1841 г. по велѣнію епископа Снѣгурского напечатана была въ перемышльскомъ епархіальномъ шематизмѣ на польскомъ, а потомъ въ 1846 г. въ вѣденьскомъ «Вѣнку» на русскомъ языцѣ. Росправа та черезъ многіи лѣта съ правдивымъ умиленіемъ читана была въ домахъ русскихъ нашой Галичины.

Такъ отже — отъ невеликого села Валявы черезъ посредство владычого города Перемышля нашъ о. Антрній уже изъ молодыхъ лѣть дѣйствовалъ на всю Галицкую Русь!

Якимъ же сей о. Антоній Добрянскій былъ душпастыремъ или парохомъ Валявы отъ первыхъ лѣтъ своего дѣйствованія тамъ же, о томъ оповѣдае намъ достовѣрный свидѣтель тогдашнои его жизни, высоко днесь поважанный о. Юстинъ Желеховскій, слѣдующое:

«Антоній Добрянскій, яко душпастырь, перенятый любовью къ русскому обряду и русской народности, а вразъ и особеннымъ замилованьемъ для сельского народа, паствѣ его повѣренного, совершалъ всѣ богослуженія старанно, точно и съ духовною пользою для собранныхъ вѣрныхъ. Церковныи науки его що недѣли и свята были популярны, до сердецъ промовляющіи и къ потребамъ житья селянъ застосованы. Ранное набоженство съ наукою въ таковыи дни святочныи всегда окончивалося не скорше, якъ около 1 часа въ полудне, а уже о 3 часѣ по-полудни начиналася вечерня, и тая съ катихизаційными науками продолжалась звычайно лѣтомъ чи зимою до 6 часа вечеръ. Каждои бо недѣли и каждого свята по вечерни была въ церквѣ валявской катихизація молодежи, при которой о. Антоній рѣдкимъ дарованiемъ своего ума умѣлъ надавати такое научное направленіе и возбуждати такъ живое занятіе, що навѣть и старщіи люди села принимали участіе въ наукахъ его съ любопытствомъ и съ правдивою охотою ему прислуховались. Не дивно для того, що всѣ прихожане Валявы отъ мала до велика, познавши наглядно, якимъ щиросерднымъ трудомъ душпастырь ихъ для ихъ добра труждается, почитали и любили его не притворно, но искренно. Такую же любовь за его душпастырскіи труды оказовалъ ему также и епископъ Снѣгурскій, который звычайно нѣкоторое время каждого лѣта во владычой палатѣ своей въ селѣ Валявѣ пребывалъ и тутъ въ святочныи дни богослуженію въ церкви приходской часто присутствовалъ».

А случилося власне въ оно время — въ лѣтахъ отъ 1836 до 1840 г., — що епископъ Снѣгурскій каждого лѣта долше якъ звыкло пребывалъ въ Валявѣ, понеже побытъ въ Перемышли стался ему въ ту пору изъ гдекоторыхъ взглядовъ не дуже милымъ. За-для близкои связи того случая съ повѣстію о жизни Антонія Добрянского розскажемъ также о ономъ событію гдещо подробнѣйше.

Ото таке оно случилося:

Въ русскомъ Перемышли нашомъ изъ поконъ-вѣка жили и владѣли черезъ 900 лѣтъ исключно лишь наши русскіи епископы; — ажь за покореньемъ Галицкои Руси черезъ Польщу настали ту отъ якихъ 350 лѣтъ по-при русскихъ владыкахъ также латино-польскiи бискупы, которымъ, яко Полякамъ, за владѣнія Польщи больша честь и повага была присвоена и отдана. Нерадо приняли наши русины тоту большую повагу польскихъ бискуповъ; но якось вконецъ, принявши унію, забезпечили собѣ у папы и у поляковъ для нашого святого русского обряда — хотя тіи два важныи условія: 1) щобы той же святый русскій обрядъ отправлялся для насъ по всѣ вѣки въ старо-славянскомъ языцѣ и съ сохраненіемъ предписовъ греко-русского календаря; 2) щобы священникамъ нашимъ по обычаю найдавнѣйшихъ часовъ христіанства вольно было законнымъ образомъ женитися и добрыми отцами родины быти.

Ну — видите, братья, давная наша «унія» чи «религійная сгода» съ поляками еще таки для насъ не была бы лиха, если бы додержано намъ хоть тіи два повысшіи условія, безъ которыхь уже намъ русинамъ, яко русинамъ, ни животѣти бы не возможно.

Та и здавалося бы, що ничого въ свѣтѣ не ма легшого, якъ тіи два скромненькіи условія «святои сгоды», отъ папъ римскихъ и отъ королевъ Польщи принятыи и многократно затвержденныи, изъ обоихъ сторонъ держати и во вѣки сохраняти.

Но показалося и показуется навѣть и нынѣ чимъ-разъ яснѣйше и нагляднѣйще, що тіи два условiя изъ стороны ксендзовъ латино-польскихъ николи не могутъ быти ни на-щиро принятыи, ни тѣмъ меньше щиро чи нещиро додержаны!

Ото бо — у поляковъ ихъ обрядъ религійный совершается на язьцѣ латинскомъ, который то языкъ ксендзы ихъ уважали и уважаютъ «едино-священнымъ и едино-спасительнымъ для всего міра», а до того ксендзамъ такъ польскимъ, якъ и всѣмъ латинскимъ на томъ свѣтѣ подъ ніякимъ видомъ не вольно женитися; — у насъ же русиновъ противно, языкъ латинскій до русского обряду по вѣки вѣчныи не смѣе быти введеный, а духовныи отцы наши управнены по Божому закону жити женатыми.

Въ томъ то и есть та велика межи поляками а русинами рожниця, надъ которою если близше застановишся, переконаешся найочевиднѣйше: що одно а друге — то якъ земля а небо, и сближенія ту не буде, хиба одно надъ другимъ цѣлковито завладѣе.

И завладѣли-жь были польскіи ксендзы надъ нами русинами еще за часовъ Польщи широко-просторно, а таки все еще не цѣлковито; бачите бо, на перешкодѣ стояло имъ то одно: що насъ русиновъ въ нашомъ краю супротивъ малои горсти ихъ было дуже много, такъ що гдекуда ледви одинъ ляхъ приходился на цѣлую сотню русиновъ.

Помимо такъ невеличкого числа поляковъ въ нашой Руси удалося имъ навѣть за настаньемъ австрійскои державы хорошенько взяти насъ подъ власть свою, бо розумѣется, за часовъ Польщи они у насъ забогатѣли, мы же обѣднѣли, а се уже и подъ Австріею таки больше важили вельможи, чѣмъ народъ худобный.

Выйшло отже таке: що навѣть въ то время, коли середъ русиновъ перемышльскихъ явилися уже такіи ученыи мужи, якъ Іосифъ Левицкій, Антоній Добрянскій, Григорій Гинилевичъ, два братья Кучинскіи и другіи, все еще на богословскомъ училищи въ Перемышли дѣйствительныи учители — числомъ 6 — всѣ были ксендзы латино-польскіи, хотя училище то было призначене такъ для латинниковъ, якъ и для русиновъ.

Тіи то ксендзы латинскіи и ихъ тогдашній бискупъ въ Перемышли Михалъ Корчиньскій, змѣрковавши отъ якогось часу, що справа ополячованья русиновъ при епископѣ Снѣгурскомъ сильно загрожена, бо тотъ же епископъ русскій еще въ 1829 г. власными грошми основалъ въ Перемышли русскую печатню и печаталъ въ ней не лишь давныи церковныи книги, но уже и ново-сочиненныи граматики русского и славянского язька; змѣрковавши къ тому, що «духъ русскій» отъ 1835 г. за дѣйствіемъ о. Антонія Добрянского уже и межи русскими богословами въ Перемышли начинае объявлятися: тіи ксендзы и ихъ бискупъ Корчиньскій стали теперь супротивъ оного взмагающогося «духа русского» съ убольшенною ревностію дѣйствовати публично, особливо посредствомъ своеи религійнои газетки, котору подъ набожнымъ титуломъ «Рrzуjaciеl сhrzescijanskej рrawdy» вь Перемышли издавали.

Въ реченной газетцѣ якъ и въ другихъ своихъ изданіяхъ они старались то нѣбы ученымъ способомъ, то мимоходомъ оспорювати тіи два найважнѣйшіи условія нашои «уніи», о якихъ мы высше упомянули. И такъ уже въ 1835 г., коли русскій нашъ капелянъ изъ Мялковичъ по велѣнію своего епископа началъ преподавати церковно-славянскій языкъ русскимъ богословамъ въ Перемышли, они, ксендзы-латинники доводили въ своихъ печатныхъ изданіяхъ: що въ богослуженіи католическихъ христіанъ, до которыхъ и унiаты причисляются, важнымъ и загальнымъ признается исключно одинъ языкъ латинскій; другіи же языки, якій гдекуда уніатами въ церквахъ ихъ употребляіотся, только суть «толерованы», т. е. терпятся или дозволяются отъ нужды.

И поки латинники писали собѣ таку стару свою теорію о литургійномъ языцѣ католиковъ, то еще наши русины тымъ ихъ загально-римскимъ предрозсудкомъ не дуже горьшилися, а епископъ Снѣгурскій, усмѣхаючись надъ гордостію латинянъ добродушно, поживалъ и дальше съ бискупомъ Корчиньскимъ, ровнымъ собѣ архіереемъ, въ непритворной сгодѣ. Но коли въ 1836 г. Рrzyjacіеl сhrzеscijаnskej рrаwdу поважился выступити уже и противъ другого условія уніи, т. е. противъ законнои женитьбы русскихъ священниковъ, которую назвалъ «вредливою» и безвстыдно доводилъ, що женатыи священники легко допускаются грѣха нарушенія таинства исповѣди, тогда уже и благосердный владыка Снѣгурскій принялъ такое грубое оскорбленіе нашого духовенства латинниками съ обуреньемъ и отъ того часу сталъ избѣгати близшого сожитія съ такими рrzуjасіеlаmі, и оттакъ лѣтомъ долше якъ звыкло пересижовалъ въ дворѣ своемъ въ Валявѣ.

Тіи нехорошіи выходки польскихъ ксендзовъ противъ Руси были сновь однимъ добре-чуткимъ толчкомъ, якихъ отъ часу до часу отъ братей поляковъ намъ богато доставалось и якіи изъ допуста Божого ино на тое послужити мали: щобы насъ русиновъ отъ всенароднои дремоты будити и всегда намъ пригадовати, що Русь а Польща то не wszуstkо jеdnо. Многіи русскіи священники въ нашомъ краю, которыи своими грошми поддержовали того ложного Рrzуjасіеlа сhrzеsc рrаwdу, отвергли теперь его отъ себе съ найбольшимъ недовольствомь, а ученый крылошанинъ нашъ въ Перемышли, докторъ богословія Фома Полянскій, написалъ коротку, но основную росправу въ оборонѣ законного супружества русскихъ священниковъ.

Владыка же Іоаннъ Снѣгурскій написалъ изъ того повода урядовую жалобу до самого найяснѣйшого монарха, въ которой исчисливши многіи тяжкіи укоризны и напасти, якихъ духовенство его уже отъ 1818 г., т. е. отъ коли насталъ онъ епископомъ въ Перемышли, дознавало и дознае со стороны начальниковъ латино-польского клира, выразилъ въ конци слѣдующу умильную просьбу: щобы для удаленія подобного лиха на будучность и за-для точного обученія русскихъ богослововъ въ ихъ питомомъ обрядѣ поставляемы бывали въ перемышльскомъ духовномъ училищѣ, призначенномъ такъ для латинниковъ, якъ и для русиновъ, по три учители изъ обохъ обрядовъ, т. е. щобы вмѣсто до-теперѣшнихъ всѣхъ шести професоровъ латинскихъ ксендзовъ отъ теперь бывало ту по ровному числу — три латинники а три русины.

А хотя тая жалоба и просьба, такъ скромна и справедлива въ тогдашнихъ обстоятельствахъ и потребахъ нашои перемышльскои Руси, за стараньемъ польскихъ пановъ и бискуповъ, еще нѣсколько лѣтъ (до 1845 г.) залягала нерозрѣшена; но всежь таки сама уже вѣсть о внесенью таковои жалобы до монарха отъ стороны высоко тымъ-же монархомъ почитанного епископа Снѣгурского держала ксендзовъ польскихъ и бискупа Корчиньского — якь то кажутъ — въ «страсѣ Господнемъ», такъ, що изъ тои поры они уже на долшій часъ не осмѣлялись русскій обрядъ нашъ и русское духовенство дуже дерзко и грубо оскорбляти.

Послѣ того простороннѣйшого розсказа, поясняющого тогдажніи межинародныи и межиобрядовыи отношенья въ перемышльской Руси, вертаемъ назадъ до описанія жизни нашого о. Антонія Добрянского.

Цѣла же наша повысшая повѣсть о розбратствѣ епископа Снѣгурского съ бискупомъ Корчиньскимъ въ лѣтахъ отъ 1836 до 1840 мае съ жизнію нашого о. Антонія такую связь: що во первыхъ, владыка Снѣгурскій, пребываючи въ тыхъ лѣтахъ частѣйше якъ звычайно въ Валявѣ и тутъ-же списуючи свои жалобы и письма до правительства и до монарха, довѣрительно толковалъ о всѣхъ оныхъ дѣлахъ со своимъ любимцемъ, парохомъ Валявы; во вторыхъ, що сей добрый владыка — въ случаю успѣшного розрѣшенія своеи просъбы у монарха — заготовлялъ былъ спорь для о. Антонія якое важное становище при своемъ боку въ Перемышли, призначаючи для него званіе учителя съ постоянною рочною платою, якои онъ въ 1835 и 1836 г. вовсе не побиралъ.

Сталося бо таке: що о. Антоній, переѣхавши подъ осень 1836 г. изъ Малковичъ до Валявы, отъ Перемышля значно больше отдаленнои, не могъ уже оттуда званіе учителя церковно-славянского языка въ перемышльскомъ училищи исполняти, а только полнилъ прилѣжно — розумѣется безплатно — обовязки владычого проповѣдника. Сіе безплатное полненье такъ трудныхъ обовязковъ изъ стороны о. Антонія Добрянского было немалою журбою для добросердного епископа Снѣгурского, который, хотя надѣлилъ уже его нелихою парохіею въ своемъ владычомъ селѣ, но радъ былъ отличныи труды его, поднимаемыи по-за предѣлами парохіи, еще особно нагородити.

Сіе намѣренье епископъ Снѣгурскій еще не скоро могъ въ дѣло привести, но за то отличалъ своего любимця надаваньемъ ему розличныхъ почетныхъ а дѣйствительныхъ должностей, которыи всѣ мали тую очевидну цѣль: щобы много-даровитого пароха Валявы заедно близъ владычого престола держати.

И такъ уже въ 1840 г., коли за дозволеньемъ правительства въ первый разъ устроилася въ Перемышли комисія для завѣдованъя вдовичо — сиротинскимъ фондомъ епархіальнымъ, о. Антоній Добрянскій избранъ былъ членомъ-присѣдателемъ и референтомъ тои же комисіи, и яко такій исполнялъ онъ свою должность прилѣжно и совѣстно выше 30 лѣтъ.

Въ 1841 г., т. е. на 31 роцѣ жизни, онъ именованъ былъ вице-деканомъ перемышльского деканата, состоящого изъ 20 парохій и 6 капеляній, где звычайно чины деканальныхъ начальниковъ надаваны бывали крылошанамъ и старшимъ въ лѣта священникамъ.

Въ 1844 г. именованъ онъ надзирателемъ школъ народныхъ перемышльского повѣта, а въ 1845 г. референтомъ справъ школьныхъ при епископской консисторіи, за которымъ то именованьемъ дѣятельность и власть его въ дѣлѣ школъ русско-народныхъ ростяглася далеко за предѣлы Перемышля и перемышльского деканата, бо дотычныи рефераты его въ консисторіи мали вліяніе на школы и училища цѣлои діецезіи епископа Снѣгурского. Яко таковый референтъ для справъ школьныхъ нашъ парохъ изъ Валявы обовязанъ былъ каждои суботы являтись на засѣданія консисторіи въ Перемышли и тутъ же свои справозданья и внесенья устно и на письмѣ предлагати, та цѣлый день той що-тыждня такому обовязку посвятити. Изъ взгляду на прилѣжныи труды его, яко школьного референта консисторіи, высокое правительство — на предложеніе епископа Снѣгурского — удѣлило ему такъ званый «особовый додатокъ» до его пенсіи въ сумѣ 200 зр. щорочно.

Въ 1846 г. назначенъ былъ онъ деканомъ-администраторомъ перемышльского деканата, хотя властиво деканскую должность исполнялъ онъ тутъ яко вице-деканъ уже отъ пяти лѣтъ. Коли бо еще въ 1840 г. тесть его деканъ Василій Желеховскій, школьный товаришъ и пріятель епископа Снѣгурского, переселился изъ Вышатычъ на большую парохію до Старого-Мѣста, поставленъ былъ въ его мѣстце деканомъ перемышльскимъ крылошанинъ Андрей Петрасевичъ, а той, яко 70-лѣтній старецъ, уже меньше занимался урядовыми дѣлами своего деканата, но передавалъ таковыи вице-декану о. Антонію Добрянскому. По смерти же крылошанина Андрея Петрасевича въ 1847 г. нашъ о. Антоній именованъ былъ дѣйствительнымъ деканомъ перемышльскимъ, и яко такій трудился для блага подчиненного собѣ деканального клира честно и праведно черезъ 16 лѣтъ.

О томъ-же времени (отъ 1845—1847 г.) епископъ Снѣгурскій власне занятый былъ дуже важнымъ дѣломъ, именно устроеньемъ русско-богословского сѣменища и училища въ Перемышли. На его бо жалобы и просьбы, подаванныи до монарха отъ якихъ 5 лѣтъ, роспорядило цѣсарское правительство въ 1845 г.: щобы для русскихъ питомцевъ IV. г. богословія изъ перемышльской діецезіи, которыи до того часу въ-купѣ съ другими русскими богословами Гали чины въ львовскомъ генеральномъ сѣменищи воспитовалися, учредити въ Перемышли отдѣльное сѣменище и училище, и щобы для того же сѣменища поставлены были ректоръ и два надзиратели (префекты), а для училища три учители богословія — всѣ по выбору и волѣ епископа Снѣгурского. Розумѣеся, що такое роспоряженье, выданное боголюбивымъ монархомъ-Фердинандомъ, дуже возрадовало нашого архіерея Іоанна Снѣгурского, и онъ сейчасъ устроилъ свое русско-богословское сѣменище, поставилъ ректора и префектовъ, а потомъ и трехъ учителей богословія — самыхъ честныхъ а ученыхъ русиновъ. Но понеже такихъ настоятелей и учителей для своего нового сѣменища выбралъ онъ собѣ — якъ належало — изъ числа тыхъ ученыхъ мужей, которыи до теперь были конкурсовыми испытователями клира діецезального, то въ слѣдствіе сего очевидно прійшлося ему таковыхъ испытователей — необходимо для діецезіи потребныхъ — новыми силами дополнити и заступити.

Затѣмъ уже въ началѣ 1847 г. епископъ Снѣгурскій завозвалъ къ собѣ о. Антонія Добрянского, препоручая ему, щобы принялъ званіе учителя — испытователя епархіального изъ пастырского богословія и катихитики которое то званіе уже отъ нѣсколько лѣтъ было ему призначено. Нашъ же о. Антоній, повинуючися во всѣмъ своему найлучшому благодѣтелю, рѣшился приняти на себе также тую съ многими трудами соединенную должность епархіального испытователя — однакожь только подъ такимъ, за оного часу въ найвысшой степени незвычайнымъ условіемъ: щобы ему, яко діецезальному испытователю, дозволено было учити и вопросы задавати не въ другомъ, лишь въ русскомъ языцѣ.

Зачудовался немало нашъ добрый владыка, коли въ то время загального латинизма и сильного ополяченья духовенства русского учулъ отъ о. Антонія такое въ корысть Руси рѣшительно высказанное условіе онъ возрадовался въ своемъ русскомъ сердцѣ на саму тую мысль, що чей уже въ-скорѣ возродится наша святая Русь, коли являются у неи мужи, такъ смѣло признанія правъ еи природныхъ домагающіися. Тожь охотно принявши патріотичное условіе о. Антонія, онъ согласился на тое-же совершенно, и поблагословивши его на добрый для Руси подвигъ, выдалъ ему поминаційную грамоту на «испытователя діецезального съ русскимъ выкладовымъ языкомъ».

«Яко такій испытователь пастырского богословія — пише о. Антоній самъ о собѣ — причинился я много еще передъ 1848 годомъ къ возбужденію русского духа и любви для питомого обряда въ клирѣ всеи діецезіии».

Що въ тыхъ колькохъ словахъ о. Антонія Добрянского, сказанныхъ нимъ самымъ въ его власномъ жизнеописаніи, не ма найменьшого преувеличенія, о томъ посвѣдчити могутъ многіи до-днесь живущіи священники перемышльской епархіи, которыи въ 1847 г. конкурсовый испытъ изъ пастырского богословія въ Перемышли здавали.

А еще разъ въ томъ-же 1847 г. епископъ Снѣгурскій малъ случай возрадоватися русско-патріотичнымъ подвигомъ своего любимця пароха изъ Валявы, — а се и былъ послѣдній радостный въ жизни епископа случай.

Розскажемъ то событіе вѣрно такъ, якъ оное описалъ для насъ честный свидѣтель современный того же событія, изъ всякихъ взглядовъ полного довѣрія достойный. Ото сія его примѣчательная повѣсть:

"Дня 8 (20) септемврія 1847 г., т. е. въ праздникъ Рождества Пресвятои Богородицы, было посвященіе ново-созданнои церкви въ мѣстечку Хировѣ, старо-сольского деканата епископомъ Снѣгурскимъ. Тогдашній парохъ Хирова, о. Іоаннъ Залескій, запросилъ былъ завчасу съ проповѣдью на тое торжества одного латино-польского ксендза, найславнѣйшого проповѣдника въ окрестности. О томъ извѣстилъ онъ епископа Снѣгурского, коли сей — на мѣсяць передъ посвященіемъ — изъ своего села Страшевичъ переѣзжая черезъ Хировъ, его въ Хировѣ посѣтилъ. Услышавши съ удивленіемъ, що на таку проповѣдь до русскои церкви запрошенъ ксендзъ латинскій, архіерей нашъ оказался видимо незадоволенъ, бо се выдавалося ему оскорбительнымъ, щобы межи русскимъ духовенствомъ не найшолся проповѣдникъ, къ торжеству тому способный и соотвѣтный. Для того заявилъ онъ о. Залескому: що пріѣде на посвященіе новои церкви его парохіальнои уже разомъ и съ проповѣдникомъ, который чейже скаже въ Хировѣ таку проповѣдь, на яку никто другій не здобудется. Малъ же ту на мысли епископъ Снѣгурскій — проповѣдь русскую и своего-же проповѣдника владычого. Повернувши послѣ того до Перемышля, онъ сейчасъ завозвалъ о. Антонія Добрянского изъ Валявы и препоручилъ ему: щобы тойже при торжествѣ посвященія церкви въ Хировѣ сказалъ проповѣдь русскую, — що въ тогдашному времени уважалося чимъ-то незвычайнымъ, надъ-обыкновеннымъ, понеже при всѣхъ большихъ торжествахъ даже часто и въ тыхъ мѣстцяхъ, где всегда по русски проповѣдовалося, бывали уже звычайно проповѣди польскіи. Тожь удивила всѣхъ тая несподѣванка, справлена самымъ-же епископомъ Снѣгурскимъ: що въ его притомности и передъ собраньемъ многихъ свѣтскихъ достойниковъ, якіи въ Хировѣ на сіе торжество явилися, могъ кто-то, отважитися говорити проповѣдь — на языцѣ «хлопско-русскомъ». Учувши однакожь прехорошо о. Добрянскимъ выголошенную проповѣдь по русски, одушевилися тымъ всѣ русины и радовадися тому --такъ скажу — радостію невинныхъ дѣтей безсознательно, бо самы они не знали собѣ сказати: чому ихъ сердця при той руссікой проповѣди такою незвычайною исполнилися радостію! Извѣстно бо, що тогда еще чувство русско-народное не розбудилось до той степени самопознанья, до якого мы русины дойшли уже вскорѣ потомъ въ 1848 г. Затѣмъ — кажу — русины въ Хировѣ, подъ осень 1847 г. на оный праздникъ численно собранныи, радовалися всѣ, якъ тіи невинныи дѣти, щирою а непонятною для нихъ радостію, коли тіи же дѣти щось прекрасного увидятъ или учуютъ. А однакожь причиною ихъ радости подъ часъ русской проповѣди въ хировской церкви не было нищо другое, якъ только воскресающое изъ мертвыхъ чувство ихъ народное, которого они тогда еще ясно не понимали. Латинскіи же ксендзы, бывшіи въ церкви при томъ торжествѣ и послѣ того, видячи незвыклое одушевленіе русиновъ, познали — яко больше опытныи въ жизни политичной — важное значнеiе тои невиннои радости. Они лишь зачули русскую проповѣдь, уже изъ церкви удалялись до закристіи съ неудовольствіемъ, предчувствуючи некорыстныи послѣдствiя того событія для справы польскои. — И во истину, послѣдствія тои русскои проповѣди при такъ великомъ торжествѣ, въ присутствіи епископа и знакомитыхъ достойниковъ явилися въ сей-же часъ: бо русины, учувши при томъ торжествѣ свой языкъ русскій столь велелѣпно прославленнымъ, такъ дуже тымъ восхитились, що начали — що тогда не было въ звычаю, — говорити съ собою по русски при обѣдѣ, чимъ сновь-же латинскіи ксендзы такъ оскорбилися, що всѣ сейчасъ по обѣдѣ порозъѣздилися. Осталися отже теперь на поповщинѣ въ Хировѣ лишь сами русины — а тіи въ восторзѣ стали въ присутствiи своего отца-архіерея спѣвати розличныи русскіи пѣсни, якъ на пр. «Многая лѣта», «Дайже, Боже, добрый часъ», потомъ прекрасныи думки, чимъ епископъ Іоаннъ, яко сердечный русинъ, щиро радовался и якъ родный батько своими дѣтьми въ счастливой хвилѣ непритворно утѣшался. А понеже того всего причиною была прехорошо задумана и отлично выголошена русская проповѣдь о. Антонія Добрянского, тожь повернувши до Перемышля, онъ архіерей на другій день рано запросилъ своего проповѣдника таки въ одежи подорожной на обѣдъ до себе, и поднесъ тутъ чашу на его здоровье, благодаря его за такъ добрый, всѣхъ русиновъ въ Хировѣ одушевившій патріотичный подвигъ. — И сей то обѣдъ — къ сожалѣнiю — былъ послѣдній въ жизни нашого любимого епископа Снѣгурского, понеже онъ еще въ ночи того-же дня занедужавши, до трехъ дней, т. е. дня 12 (24) септемврія 1847 г. по внезапной болѣзни жизнь свою закончилъ!… Тожь послѣднiй щиродушный тоастъ его былъ выпитый за здоровье того, кто ему послѣдніи дни жизни предвѣстіемъ лучшои колись долѣ русиновъ осолодилъ! А що той же тоастъ, поднесенный въ честь сему русскому патріоту, не обманулъ надеждъ найбольшого патріота Руси, епископа Снѣгурского, на то служитъ доказомъ вся дальшая жизнь о. Антонія Добрянского, до самои кончины посвященная благу, просвѣтѣ и успѣхамъ русского народа.

Сія щиродушная повѣсть о томъ, що собылося въ праздникъ Рождества Пр. Богородицы 1847 г. въ мѣстечку Хировѣ, сама собою такъ много говоритъ до сердця русского, що мимовольно заключаемъ сей уступъ слѣдущою о о. Антоніи згадкою:

Онъ былъ якъ той великій звонъ,

Що передъ солнца всходомъ кличе:

«Покиньте, люди, тяжкій сонъ,

Къ мольбѣ и працѣ станьте швидче!»

И люди денный трудъ сполняютъ,

И кто збудилъ ихъ — величаютъ.

IV.
Дѣятельность о. Антонія отъ 1848 г. до скончанія жизни въ 1877 г.

Уже изъ двохъ попереднихъ уступовъ (II. и III.) сего дѣльця познали мы, що о. Антоній Добрянскій не только яко ученикъ Копитара и любимецъ епископа Снѣгурского, но также изъ власного своего пересвѣдченья былъ русскимъ патріотомъ или — по нашому сказавши — на-скрозь твердымъ русиномъ еще на якихъ 20 лѣтъ передъ 1848 годомъ.

А была то немала трудность русинови, образующомуся въ нѣмецкихъ и латинскихъ школахъ передъ онымъ памятнымъ годомъ, быти такимъ «твердымъ на-скрозь русиномъ», — и сколько таковыхъ находилося на высшихъ училищахъ во Львовѣ, въ Перемышли и Вѣдни, бывало ихъ такъ маленькое число, що они могли на пальцяхъ себе почислити.

Но власне они то — сіи образованныи твердыи русины, якъ и немногіи числомъ, а сталися изъ весны того-же 1848 г. великіи своимъ дѣломъ, именно тымъ дѣломъ : що отличенныи заслугами и повагою науки яко первыи станули на челѣ русско-народного возрожденія въ часъ наданнои тогда всѣмъ австрійскимъ народамъ конституцiйнои свободы. Они то — тіи первыи наши русины, якобы Христовы Апостолы, чудеса творили тогда въ нашомъ краю самьшъ звукомъ своего имени, самымъ русскимъ своимъ словомъ они возбуждали до житья не то сотни, а тысячи ровныхъ собѣ твердыхъ русиновъ, такъ, що тіи у насъ що-дня, що-годины родилися и росли якъ грибы изъ-подъ земли по тепломъ дощику, благодатно изъ неба на насъ спавшомъ.

И была изъ той причины на весну тогда велика радость въ нашой Руси, бо тая-же Русь черезъ 400 лѣтъ передъ тымъ подъ Польщею страшно умалѣвшая, здѣлалась теперь за одном милои весноньки Русію великою, численною начальниками и народомъ.

А былъ въ числѣ тыхъ начальниковъ Руси однимъ изъ первѣйшихъ нашъ о. Антоній Добрянскій, который также недавно отъ мала начиналъ, а въ теченью 12 лѣтъ своего дѣйствованья сталъ теперь по истинѣ мужемъ въ перемышльской діецезіи многозаслуженнымъ и великимъ. Онъ то искренній русскій народодюбецъ повиталъ первое явленіе конституціи сейчасъ въ мѣсяцѣ мартѣ 1948 г. патріотичнымъ стихомъ «До братей русиновъ», который то стихъ, хотя первобытно написаный въ языцѣ польскомъ *) [*) Стихъ сей перевелъ на нѣмецке Спиридонъ Литвиновичъ подъ надписію: «An die Russinen, Gedicht aus dem Polnischen übersetzt von L.S.» и объяснилъ его своими вниманія достойными примѣчаніями историчными.], плѣнялъ сердця русиновъ, взывая ихъ принятися за великое дѣло возрожденія, которое такъ ото собылося:

Въ половинѣ м. марта оного года произойшло се славное событіе, которое въ державѣ нашого монарха называется «началомъ конституціи», а въ нащой Галичинѣ «возрожденіемъ Руси».. Нашъ Галицко-русскій край, составляющій одну часть мало-русскихъ земель, ростягающихся широко-далеко за кордономъ, надѣленъ былъ тогда тымъ важнымъ конституційнымъ правомъ, которымъ дозволялося всякому народови Австріи рѣшити и установити: 1) якимъ именно народомъ хоче быти называтися; 2) якимъ языкомъ желае въ урядахъ говорити и писати та и въ школахъ объучатися; 3) якіи суть потребы каждого народа дома, въ громадѣ, въ церкви, въ краю, въ державѣ; 4) якіи каждый членъ державы дати може средства и способы, щобы всѣ потребы що-до своего образованья и выгодного житья въ державѣ заспокоити.

Въ сихъ то четырехъ точкахъ основныхъ заключалась вся наданная тогда конституція — и правду сказавши: щобы лишь тіи основы конституціи по справедливости были розрѣшены и установлены, ничого таки больше для усчастливленья людей тутъ на свѣтѣ не было бы потреба.

Тожь коли ино первая вѣсть о наданью такои конституціи донеслася изъ Вѣдня до Львова, сейчасъ львовскіи русины, не зважаючи на противныи громкіи крики братіи поляковъ, цѣлый край нашъ русскій Польщею обголосившихъ, завязали у святого Юра такъ названу «Русскую Раду», котора въ отвѣтъ на всѣ четыре точки конституціи заявила тутъ и установила: 1) Есьмо въ Галичинѣ народъ русскій, до 3 миліоны душь числящій, и желаемъ во вѣкъ вѣковъ быти и называтися русинами; 2) въ урядахъ, въ судахъ и въ школахъ нашого краю нехай буде для насъ языкъ русскій; 3) наши потребы дома и въ громадѣ суть якъ найскромнѣйши, въ церкви стародавныи, въ краю же и въ державѣ соотвѣтныи желанію и потребамъ нашихъ сожителей; 4) всякіи возможныи средства на наше образованье и на потребы краю и державы дамо до остатка всѣ по желанію нашого монарха.

Такъ рѣшила и установила тогда «Русская Рада» во Львовѣ, на челѣ которои станулъ великои поваги мужъ, суфраганъ или сопомочникъ старенького митрополита Левицкого, владыка Григорій Яхимовичъ, явившійся якъ-разъ вь ону пору найдостойнѣйшимъ наслѣдникомъ що-ино недавно помершого великого патріота Руси, епископа Снѣгурского.

За примѣромъ львовскои «Рады» позавязовались по всѣхъ большихъ мѣстахъ и мѣстечкахъ нашого краю подобныи «Русскіи Рады» и тіи всѣ рѣшали и установляли то само, що рѣшила львовская «Рада», которую затѣмъ они всѣ признали своею «матерію» и назвали «Головною Русскою Радою».

Такая дочерняя «Русская Рада» — послѣ львовскои числомъ членовъ найбольшая — устроилась также въ Перемышли, и тутъ то однимъ изъ найревнѣйшихъ членовъ еи былъ нашъ парохъ изъ Валявы, который помимо многорозличныхъ занятій въ своемъ селѣ, въ деканатѣ, въ консисторіи, всегда прилѣжно являлся на собраніяхъ перемышльскои «Рады», исполняя должность заступника-предсѣдателя и референта еи въ найважнѣйшихъ для русскои народности справахъ.

Нашъ «парохъ изъ Валявы», который отъ онои поры подъ тымъ скромнымъ названіемъ сталъ уже по цѣлой Галичинѣ извѣстенъ, отличался въ теченью тогожь самого 1848 г. еще больше на такомъ поприщи, якое для природныхъ дарованій его и для пріобрѣтенныхъ нимъ науковыхъ знаній якъ найотповѣднѣйшимъ показалося:

Такіи бо ото были дальшіи Руси нашой дѣйствія:

Достигнувши посредствомъ «Русскихъ Радъ» признанія правъ своихъ народныхъ и политичныхъ, Русь наша Галицка увѣрилась уже тогда, що признанныи монархомъ хоть-бы найлучшіи такіи права супротивъ напастнои Польщи на долго не удержатся, если еи многочисленный народъ при темнотѣ своей не съумѣе права тіи понимати и отъ всякихъ нападовъ при каждой способности обороняти. Затѣмъ еще лѣтомъ 1848 г. наши «Рады Русскіи» всѣ единодушно згодились на то: устроити во Львовѣ, яко въ головномъ средоточномъ городѣ Галичины, товарищество ученыхъ для росширянья просвѣты въ русскомъ народѣ посредствомъ добрыхъ а дешевыхъ книжокъ русскихъ, которыи бы для всякои науки нашому люду служили и особливо его до зрозумѣнья и обороны правъ его народныхъ приводили.

Товаришество такое подъ названіемъ «Русская Матица» завязалося во Львовѣ еще въ мѣсяци липню того-же года, а первый загальный зъѣздъ или Соборъ ученыхъ русскихъ отбылся тутъ же въ три мѣсяцѣ потомъ, т. е. въ дняхъ отъ 19 до 26 октоврія. — И славный же то былъ оный первый Соборъ ученыхъ нашихъ, отбывавшійся за оныхъ дней въ просторонныхъ саляхъ духовного сѣменища львовского, которыи — числомъ около 150*) [*) Въ «Списѣ собравшихся ученыхъ» изъ дня 19 окт. 1848 г. записалося всѣхъ лише 99; но се далеко было неполное число зъѣхавшнхся тогда членовъ «Матицы», бо въ самыхъ ученыхъ комисіяхъ дѣйствовало еще о 13 больше членовъ такихъ, которыхъ имена въ помянутомъ Списѣ не находятся, якъ то на пр. имена ученыхъ: Стефана Семаша, Феодора Леонтовича, Юстина Желеховского, Іоанна Гушалевича и прч.; многіи же другіи члены Матицы зъѣздилися въ день-два-дни позднѣйше, та они имена свои въ Списѣ изъ первого дня зъѣзду вовсе не записали.] мужей поважныхъ отъ всѣхъ сторонъ Галичины — то собирались на вспольныи загальныи нарады въ великой музеѣ, то совѣщалися въ отдѣльныхъ саляхъ сѣменища, исполняя труды свои въ 9 особныхъ выдѣлахъ или ученыхъ комисіяхъ. Много тутъ сказано и сдѣлано было на благо нашои Руси прекрасного и полезного, якъ о томъ подробно записано стоитъ въ дѣлѣ, напечатанномъ въ 1850 г. подъ заглавіемъ: «Историческій очеркъ основанія Галицко-русской Матицы» ученого Якова Ф. Головацкого.

Изъ того же историчного дѣла о первомъ Соборѣ ученыхъ членовъ «Русскои Матицы» мы достовѣрно довѣдуемся, що также нашъ о. Антонiй Добрянскій отъ начала до самого конця участвовалъ въ томъ знаменитомъ собраніи русиновъ; що онъ дѣйствовалъ тутъ въ четырехъ найважнѣйшихъ ученыхъ выдѣлахъ, именно въ выдѣлахъ: исторіи, училищъ, языка и словесности русскои; наконецъ що на послѣдномъ загальномъ засѣданіи Собора д. 26 октоврія, коли рѣшено устроити постоянныи Выдѣлы Матицы изъ 2 до 3 членовъ состоящіи, выбрано только его и львовского крылошанина Антонія Петрушевича членами постоянного Выдѣла историчного, — то значитъ, що побочь найученнѣйшого историка рyccкoгo, якимъ и до нынѣ слыве Антоній Петрушевичъ, признано заровно ученымъ историкомъ Руси нашого скромного пароха изъ Валявы. Самымъ отже такимъ выборомъ въ члены историчного выдѣла воздана была Соборомъ ученыхъ русиновъ тогда заслуженная найбольшая честь нашому Антонію Добрянскому, яка ему по-правдѣ належалася.

A що еще узнали мы o o. Добрянскомъ изъ помянутого «Исторического очерка основанія Русскои Матицы», то записуемъ тутъ съ найбольшимъ удовольствіемъ въ настоящомъ дѣльци нашомъ, именно же записуемъ такое ото изъ дѣйствій Собора русскихъ ученыхъ справозданіе:

Нашъ парохъ изъ Валявы, который що-ино лѣтомъ 1848 г. власнымъ накладомъ напечаталъ въ Перемышли свои простолюдныи «Пoвѣcти изъ письма святого, старого и нового Завѣта», въ двохъ частяхъ, ѣдучи подъ осень тогожь року на Соборъ ученыхъ русскихъ до Львова, уважалъ отповѣднымъ подарити Соборови якій-нибудь плодъ ума своего, полезный для просвѣщенія народа. Для той цѣли онъ привезъ съ собою сюда въ рукописи и передалъ Матицѣ «Букварь русскій для школъ въ Галиціи», составленный нимъ въ Валявѣ власне того-же самого достопамятного лѣта. Такъ отже и сталося, що изъ числа якихъ 150 ученыхъ русскихъ, явившихся на Соборѣ съ важньшъ словомъ порады и объученія, oдинъ нашъ парохъ изъ Валявы предсталъ тутъ передъ собраніе не лишь со словомъ, но вразъ же и съ животворнымъ дѣломъ. A що дѣло сіе на ону пору было по истинѣ хорошое, потребамъ народа для первой науки въ русскомъ и славянскомъ языцѣ соотвѣтное и таки необходимое, доказуе то обстоятельство, що Соборъ ученыхъ прежде всего «Букварь» Антонія Добрянского за найлучшій изъ всѣхъ въ передъ изданныхъ призналъ и що той же «Букварь русскій» былъ пepвoю книжкою, яку «Русская Матица» въ самомъ началѣ своего дѣйствованья въ 10.000 примѣрникахъ напечатала.

И еще одной признательности за свои науковыи заслуги удостоился нашъ о. Антоній на томъ-же зъѣздѣ ученыхъ, o чемъ такожь записано въ помянутомъ «Очерку Матицы». Ото бо Выдѣлъ того Собора для литературы старо-славянской призналъ «Гpaмaтику языкa цepкoвнoго», напечатанную Антоніемъ Добрянскимъ въ польскомъ языцѣ еще 1837 г., надъ всѣ таковыи книги найлучшою постановилъ упросити сочинителя, щобы онъ граматику сію теперь на-ново издалъ въ русскомъ переводѣ, на що нашъ о. Антоній сейчасъ охотно согласился; — a другій Выдѣлъ Собора, именно Выдѣлъ для справъ школьныхъ одобрилъ «Пoвѣcти библійныи» А. Добрянского, свѣжо тогда въ Перемышли изданныи, и рѣшилъ единодушно: тіи же повѣсти, яко дуже поучительны и легки для юношества понятныи, завести въ употребленіе по всѣхъ русско-народныхъ школахъ Галичины. То значитъ: всѣ книжныи дѣла, якіи до того часу сочинилъ былъ честный парохъ изъ Вадяви, признаны были на собраніи столь многихъ ученихъ русскихъ добрыми и достойными акъ найбольшого на Руси роспространенія!

Повинуючись рѣшенію двохъ Выдѣловъ и цѣлого Собора «Русскои Матицы» о. Антоній выготовилъ вторичное a больше численное изданіе своихъ «Повѣстей» библійныхъ *) [*) О тыхъ «Повѣстяхъ» примѣчае самъ о. Антоній въ своемъ жизнеописаніи слѣдующое: «Сочиненіе сіе написано совсѣмъ популярно, пo той причинѣ росходилось скоро межи сельскимъ народомъ, a потомъ, по препоручіенію высокого министерства просвѣщенія, самымъ авторомъ перероблено и умножено для школьного употребленія, a напечатано въ Вѣдни 1860 г.» — Такимъ дѣломъ его повѣсти библійныи въ теченію 12 лѣтъ дождались трикратного изданія, що для русскихъ книгъ въ Галичинѣ и до нынѣ рѣдкимъ бывало событіемъ.] въ 1850 г., a русское изданіе «Граматики церковного языка» въ 1851 г.

Повернувши изъ того достославного Собора ученыхъ изъ Львова назадъ въ свояси, о. Антоній сталъ тутъ еще съ тымъ большимъ усердіемъ дѣйствовати во благо народа такъ посредѣ своей паствы въ селѣ Валявѣ, якъ и во владычой столицѣ въ Перемышли, где такожь въ оно лѣто возрожденія Руси все кипѣло житьемъ, полнымъ русского духа. И съ радостнымъ признаніемъ записуемъ o томъ-же году жизни о. Антонія Добрянского: що онъ, одинъ изъ первѣйшихъ патріотовъ русскихъ, участвовалъ въ каждомъ объявѣ того больше возбужденного житья Перемышльскои Руси съ найщиршою охотою, посвящая для такои прекраснои цѣли свой прилѣжный трудъ, дарованія своего ума, честное имя и заслуги своеи личности.

Тожь не диво, що въ скоромъ времени также новый епископъ перемышльскій, Гpигopiй Яхимовичъ, якъ лишь обнялъ въ мѣсяцѣ мартѣ 1849 г. правленіе діецезіи, сдѣлалъ о. Антонія такимъ-же своимъ любимцемъ, якимъ былъ онъ y покойного епископа Снѣгурского. Не дивно, що таки того же самого лѣта по предложенію епископа Григорія цѣсарь Францъ Іосифъ I. высочайшимъ рѣшеніемъ изъ д. 30 октоврія надѣлилъ нашого валявского пароха середною золотою медалію цивильною, которое то монаршое отличіе надавалося тодько за истинно знаменитыи для добра краю заслуги.

Особливо же высоко почиталъ владыка Григорiй нашого о. Антонія яко иcпытoвaтeля епархіального изъ пастырского богословія, a то такъ изъ взгляда на его великiй даръ объученія и выкладу, якъ и увзглядняя трудныи и неразъ прикрыи обстоятельсва, съ якими оное званіе испытователя было тогда соединено. Извѣстно бо, що о Добрянскій принялъ былъ сіе званіе на себе еще в 1847 г. едино подъ тымъ условiемъ, щобы дозволено ому было испытовати конкурсовыхъ священниковъ исключно въ языцѣ русскомъ. Ему то и легко и пріятно было исполняти се его условiе также теперь за епископа Яхимовича цѣлымъ сердцемъ русчинѣ спріяющого; однако не такъ выгоднымъ приходилося оное условіе для гдеякихъ старшихъ конкурсовыхъ священниковъ которыи, хотя изъ 1848 г. всѣ уже полюбили свою родную Русь, но яко воспитанныи въ школахъ лишь на языцѣ нѣмецкомъ и латинскомъ, по русски ледви свое имя подписати знали.

Тожь по сему поводу росповѣдалъ намъ одинъ изъ бывшихъ тогда на конкурсѣ священниковъ слѣдующое приключеніе: «Пригадую собѣ, що коли о. Антоній Добрянскій подиктовалъ вопросы по русски и затребовалъ, щобы конкурсовыи священники русскою скорописію свой испытъ писали, то многіи вѣкомъ старшіи, не знаючи по русски писати, стали недовольны и противились тому; а коли о. Антоній неуклонно при своемъ обставалъ; они писали друковаными русскими буквами, якіи зналъ уже каждьій изъ нихъ изъ книгъ церковныхъ. Одинъ же старикъ, надруковавши цѣлу сторону листа, сильно тѣмъ трудомъ утомленный, воскликнулъ: „Уже не могу больше, бо ажь голова трѣщитъ!“ — Затѣмъ о. Антоній принужденъ былъ тутъ неразъ стариковъ и скорописную азбуку учити, и часами гдеякое прикрое слово за свой трудъ отъ нихъ учути. — Былъ же изъ пастырского богословія кромѣ письменного такожь испытъ устный. На томъ устномъ испытѣ о. Добрянскiй изъяснялъ святыи обряды церкви нашои такъ прекрасно, врозумительно и съ такимъ перенятіемъ самого себе любовію къ нашому обряду, що всѣхъ сердця плѣнялъ и одушевлялъ та и возбуждалъ въ нихъ ровную любовь къ тому тогда отъ поляковъ такъ пониженному обряду».

О томъ же часѣ нашъ о. Антоній началъ съ большою прилѣжностію сочиняти еще одно важное аля Руси дѣло, надъ которымъ уже даже до скончанія своего житья не переставалъ трудитися. Была то именно его "Исторія *) [*) По звыклой скромности своей онъ назвалъ сіе дѣло: «Историческое извѣстіе», хотя есть то властиво самая настоящая "Исторiя епископства и епископовъ перемышльскихъ «.] о епископствѣ перемышльскомъ и его епископахъ», которую по-истинѣ и онъ самъ уважалъ найбольшимъ и найважнѣйшимъ своимъ дѣломъ.

Мыслъ до списованья тои исторіи повзялъ онъ еще на якихъ 10 лѣтъ передъ тымъ въ консисторской и епископской библіотецѣ, где — бываючи часто изъ Валявы въ Перемышли — иногда цѣлыми днями просижовалъ, и тутъ зветшѣлыи письма и грамоты давныхъ владыкъ русскихъ съ любопытствомъ розсмотривалъ. Яко знатокъ въ дѣлахъ исторіи своего отечества, заправленный до изслѣдованій историчныхъ еще за лѣть юношескихъ въ Вѣдни подъ руководствомъ славного батька Копитара, онъ сейчасъ увѣрился тутъ въ помянутой библіотецѣ въ Перемышли, що въ оныхъ старинныхъ письмахъ и грамотахъ заключаются самыи важныи документы, самыи многоцѣнныи матеріалы для исторіи не только епископовъ, но и всего народа Перемышльскои, Самборскои и Холмскои Руси *). [*) Такъ передъ нимъ старшій историкъ нашъ Денисъ 3убpицкiй, розсмотрюючи ветхіи письма и акты львовскои магистратскои и Ставропигійскои библіотеки, списалъ подъ скромнымъ титуломъ «Kpoники мѣста Львова» властиво Иcтopiю народа Гaлицкои Pyси, пpeимущественно изъ временъ польского владѣнія.] Тожь и принялся онъ за списованье сеи исторіи, составляя каждого року якуюсь еи часть; — однакожь чимъ больше онъ ту розглядался и вчитывался въ громадныхъ актахъ и рукописяхъ консисторскои и владычои библіотеки, тымъ доводнѣйше видѣлъ съ каждымъ днемъ, що трудъ то для списанья полной такой Исторіи надто великій и превосходящій лѣта и силы одного смертного человѣка, що для того трудъ таковый одному ему до конця довести годѣ буде! И якъ предвидѣлъ, такъ оно и сталося: бо недокончена та Исторія его о епископствѣ перемышльскомъ почіе и до-нынѣ въ рукописи та яко недокончена печатно до-нынѣ не выдана. Однакожь труда сего примѣтныи слѣды начали являтися посредствомъ печати уже отъ 1852 г., коли перемышльскіи русины взялись издавати славный изъ того времени мѣсяцословъ подъ назвою «Перемышлянинъ». До каждого рочника того же мѣсяцослова давалъ нашъ о. Антоній гдеякіи творы своего ума, именно также нѣкоторыи уже готовыи уступы своеи помянутои «Исторіи епископовъ перемышльскихъ». Такъ на пр. уступъ одинъ подъ заглавіемъ: «Вѣдомость историческа о мѣстѣ Перемышли» помѣстилъ онъ въ «Перемышлянинѣ» за 1852 г,, а дальшіи дѣлы подъ титуломъ «Короткая вѣдомость о епископахъ русскихъ въ Перемышли» печатались въ слѣдующихъ рочникахъ «Перемышлянина» изъ 1853, 1854, 1857 и 1858 г.

По-при томъ головномъ ученомъ занятіи своемъ надъ вышесказанною Исторіею о. Антоній Добрянскій потрудился въ 1854 г. еще надъ сочиненіемъ однои дуже полезнои для русско-народныхъ школъ книжки, а то по препорученью выcокoгo царского правительства. На возванье бо впр. крылошанина Григорія Шашкевича, бывшого тогда совѣтникомъ-правителемъ въ министерствѣ просвѣщенія въ Вѣдни, написалъ онъ книжку подъ заглавіемъ «Русска перва языко-учебная Читанка для второго отряда школъ народныхъ», котора высокимъ министерствомъ просвѣты была удобрена и въ 1855 г. въ Вѣдни для употребленія въ школахъ нашого краю въ многихъ тысячахъ примѣрниковъ напечатана. За сочиненіе тои школьнои Читанки о. Антоній одержалъ звычайную на таковыи дѣла вызначену нагороду по 25 зр. отъ каждого печатного аркуша, т. е. всего около 400 зр., — нагороду за цѣлорочный ученый трудъ довольно скромную.

Въ 1856 г. о. Антоній дождался новои высокои почести — можно сказати — найвысшои, якои сельскій священникъ за свои заслуги y духовнои власти достигнути успѣе. Записуемъ то событіе дословно ведля власноручнои его записки біографичнои, повѣдающои коротенько слѣдующое: «На предложеніе преосвященного епископа Григорія Яхимовича въ 1856 г. былъ я поставленъ почетнымъ крылошаниномъ перемышльского епископского Собора св. Іоанна Крестителя и въ томъ самомъ году опредѣленъ дѣйствительнымъ совѣтникомъ Суда епархіального въ дѣлахъ супружескихъ».

Тутъ сновь маленько словъ въ оной записцѣ, — но кто розважитъ, що о. Антонiй былъ тогда мужъ ледви 46-лѣтній и що крылошанское достоинство сельскимъ священникамъ надавалося дуже изъ-рѣдка и правѣ за столько-же лѣтъ отличнои дѣйствительнои службы, тотъ буде увѣренъ, що сія наданная тогда Валявскому пароху почесть крылошанина мала по-истинѣ изрядное и надзвычайное значеніе и що могла она быти удѣлена лишь одному, въ заслуги всякого рода найбогатшому Aнтoнiю Дoбpянcкoму.

A що тіи заслуги о. Антонія были по правдѣ великіи, що его вся дѣятельность тогда была загального признанія достойна, o томъ наведемъ тутъ оповѣсть одного изъ молодшихъ членовъ нашого духовенства, нынѣ катихита гимназіи въ Дрогобычи, о. Алексѣя Торонского, который отъ 1851 до 1857 г. яко ученикъ гимназіи пребывалъ въ Перемышли, a яко другъ и соученикъ найстаршого сына о. Добрянского неразъ въ то время бывалъ въ домѣ его въ Валявѣ. Онъ почтенный о. Торонскій написалъ «Посмертную вспоминку o Антоніи Добрянскомъ», котора напечатана была въ газетѣ «Сіонѣ» въ 1878 г., и изъ которои мы тутъ слѣдующiи уступы наводимъ:

«О. Антоній Добрянскій занималъ виднѣйшое становище въ епархіи; однакожь не въ титулахъ ни въ почестяхъ заключаеся его похвала, понеже достоинства и титулы уважалъ онъ за обовязки, которыи разъ принявши, належитъ ихъ совѣстно исполняти. Онъ то, хотя дѣйстно достойнымъ былъ таковыхъ почестей, не только не убѣгался за ними, но навѣть отъ нихъ оттягался, и лишь столько пріймалъ на себе, o сколько мѣрковалъ, що силы eгo, co звыклою ему прилѣжностію и ревностію, подужаютъ полученнымъ съ тыми обовязкамъ. Однакожь въ одномъ николи онъ не уставалъ даже до самои смерти, a то въ душпастырствѣ. Тожь хотя о. Добрянскій розличныи носилъ почетныи титулы, но больше надъ тіи любовался онъ въ своемъ душпастырствѣ, такъ що навѣть въ своихъ письмахъ, опускаючи прочіи титулы, найчастѣйше подписовался только: „Антоній Добрянскій, парохъ изъ Валявы“. Затѣмъ священникомъ-парохомъ былъ онъ въ полномъ значенью того слова; церковь и парохія — то было головное поле его дѣланья. Только-же не для доходовъ дѣйствовалъ онъ въ церкви и въ парохіи, бо--якъ за житья его въ загалѣ думано, що въ Валявѣ великіи доходы изъ парохіи и що Добрянскій великій посѣдае маетокъ, показалося по его смерти, що доходы тамъ надъ сподѣванье скудныи, a o. Добрянскій помимо подвойнои добавки до особы (въ сумѣ 200 зр.), яку отъ давна побиралъ, помимо примѣрного газдовства и где-якого заробку изъ праць литературныхъ, ніякого маетку не оставилъ. Но Добрянскій николи не нарѣкалъ да доходы, Церковь въ Валявѣ за его старанностію была богата во всѣ снаряды и потребности, чисто и въ найлучшомъ порядку удержана. — Богослуженіе отправдялъ Добрянскій точно, примѣрно, и съ правдивою побожностію. Ніякои недѣли не опустилъ проповѣди, подобножь пополудни вечерни и катихизаціи. Проповѣди его были не дорывковыи, но всѣ обдуманы и хорошо выроблены; a лучшіи изъ нихъ потомъ были напечатаны и межи священствомъ суть дуже люблеными. И такъ строго уважалъ онъ на порядокъ въ службахъ церковныхъ, що ніякiи справы домашни, ни гостѣ, ни гостины не перешкодили ему въ точномъ отправлянью всего богослуженія передъ полуднемъ и пополудни. Бывало неразъ зъѣдутъ до него гостѣ, Добрянскій оставляе ихъ, и o призначенномъ часѣ иде на вечерню и катихизацію до церкви. — A катихизаціи Добрянского были славны! Якъ добрый учитель въ школѣ посля певного пляну свой предметъ преподае и дальше поступае, такъ поступалъ также Добрянскій. При томъ старался онъ подробнымъ испытованьемъ переконатися, чи ученики его присвоили собѣ выложенный предметъ, и каждого разу записовалъ собѣ успѣхи поодинокихъ въ катихизисѣ. A посѣдалъ онъ той даръ также и старшихъ заняти своимий науками, побуждая не-разъ тыхъ-же отповѣдати на вопросы, которыи дѣти ихъ не умѣли розвязати. — Оповѣдали священники-очевидцѣ, що коли владыка Яхимовичъ, бывши еще администраторомъ перемышльскои епархіи (въ конци 1847 г.), держалъ каноничный осмотръ въ Валявѣ, съ великою увагою прислуховался катихизаціи Добрянского, которую той же роспочалъ вопросомъ: „Якъ зачинаете свои щоденныи молитвы?“ и отъ словъ: „Во имя Отца и Сына и Святаго Духа“ начавши, умно, послѣдовательно и въ связи перепровадилъ катихизацію. Преосвященный Григорій подивлялъ точныи и ясныи отвѣты мододежи, и ни однимъ словомъ не вмѣшался до катихизаціи, хотя где-инде звыкъ былъ навѣть самъ катихизовати».

По тому же предмету, що-до душнастырскои дѣятельности о. Антонія, росповѣдае намъ о. Юстинъ Желеховскій въ одномъ письмѣ своемъ слѣдующое: «До своихъ щонедѣльныхъ и щосвяточныхъ катихизацій о. Добрянскій послѣ 1848 г,, когда возбудилася народность и надана была свобода, прибавилъ еще читанье мірскихъ книгъ, которое отбывалося по оконченной катихизаціи въ сельской школѣ, где прихожане его для тои цѣли численно собиралися. Позднѣйше собралъ онъ библіотеку парохіальну изъ розличныхть новопечатанныхъ книгъ русскихъ, изъ которои то библіотеки селяне, знающіи читати книжки и часописи до читанья собѣ выпожичали».

Занимательно оповѣдае о. Алекѣй Торонскій о тогдашной жизни о. Антонія дальше еще слѣдующое: «Добрянскій, яко деканъ перемышльскій, былъ тымъ рѣдкимъ человѣкомъ, который въ однаковой мѣрѣ умѣлъ и свою повагу и популярность удержати. Тожь былъ онъ въ деканатѣ и почитанный и любленный. На соборчикахъ деканальныхъ и въ своемъ урядованью былъ онъ предстоятелемъ, а по-за тую сферу былъ ровнымъ каждому, навѣть наймолодшому священнику. Онъ въ домѣ своемъ гостилъ и радо прiймалъ священниковъ сосѣднихъ и подальшихъ, бывалъ съ родиною въ близкомъ и дальшомъ сосѣдствѣ, жилъ въ неложной пріязни со всѣми, и чи то на праздникахъ, чи на весѣльяхъ и другихъ гостинахъ нелицемѣрно уникалъ всякихъ отличій и первыхъ мѣстць при столѣ. Добрянского можно было видѣти ту гдесь въ кутику занятого въ сердечной розмовѣ со священниками. А хотя онъ въ молодомъ еще вѣку зосталъ крылошаниномъ и былъ епархіальнымъ испытователемъ при конкурсовыхъ испытахъ, мимо того его то такъ само не вбило въ гордость, якъ и чинъ деканскiй. — Яко парохъ въ селѣ владычомъ, въ которомъ епископы Снѣгурскій и Яхимовичъ лѣтомъ звыкли были пребывати, онъ неразъ бывалъ втягненый до тѣснѣйшихъ съ владыками относинъ. Тутъ и случалося часто, що онъ своимъ заступничествомъ помогалъ много братiи священниковъ, близкимъ и далекимъ, знакомымъ и незнакомымъ, якіи лишь со справою до владыки до Валявы прiѣздили и — очевидно — на самъ-передъ въ домѣ дружолюбного для всѣхъ пароха Валявского розгощалися та его могущимъ предстательствомъ y владыкъ неразъ съ успѣхомъ пользовалися».

A якій ладъ и складъ былъ въ домашномъ и родинномъ житью о. Антонія, o томъ записалъ тотъ же очевидецъ Алексѣй Торонскій коротко, но наглядно ось-тое: «Скоро только вступилося за ворота въ его обойстье, сейчасъ познати было, що тутъ жіе добрый господарь, бо чистота и порядокъ на подворью и въ будынкахъ на первомъ вступѣ ударяли въ очи. Хотя въ Валявѣ нѣтъ лѣса, хотя Добрянскiй и не хотѣлъ наприкрятися своему колятору-владьцѣ o будынки, но мимо того помешканье, господарскіи будынки, огороженье, сады и огороды находилися въ найлучшомъ порядку; a особливожь овочевый садъ, который онъ самъ розмножилъ, скуповалъ бо молодыи щепы и садилъ кажду деревину власноручно. — Родина его была не велика: жена дуже честна и добра особа изъ обще-поважаннои родины Желеховскихъ, и три сыны, которымъ старанное воспитанье далъ отецъ, впоюючи въ нихъ засады религійности, моральности и любви къ народу русскому. Пріятно было прожити колька часовъ середъ тои родины, которую соединялъ союзъ сердечнѣйшои любви, одушевляла святая вѣра и огрѣвала любовь и привязанность къ св. церкви и русскому народу, которою правила мудрость и повага розумного и любящого отца».

Первымъ воспитаніемъ всѣхъ трехъ сыновъ своихъ занимался о. Антоній самъ дома, обучая каждого отъ сконченья 6 лѣтъ жизни читати, числити и писати. Доказъ и свѣдоцтво тои послѣднои науки, т. е. науки писанья, сохраняютъ они на всегда въ своихъ рукахъ, понеже почеркъ ихъ письма такъ правѣ однакій съ письмомъ ихъ отца Антонія, що даже зоркое око не легко достереже тутъ примѣтнои рожницѣ.

Въ 1857 г. нашъ о. Добрянскiй призванъ былъ епископомъ Яхимовичемъ ѣхати съ нимъ на торжество посвященія новои церкви въ Pyccкомъ Ceлѣ колo Дубзцка, щобы тамъ-же онъ сказалъ соотвѣтную обстоятельствамъ русскую проповѣдь. A были-жь тiи обстоятельства въ Русскомъ Селѣ по-истинѣ примѣчательны и вотъ такіи:

Дѣдичка того же села баронова Вайзенвольфъ была еще въ часъ такъ званои «польскои рабаціи» въ 1846 г. доокрестными мазурскими селянами въ дворѣ своемъ нападена; но честныи подданыи еи изъ Русскогo Села, прогнавши мазуровъ, спасли еи жизнь и цѣлый дворъ отъ погибели. На запросъ дѣдички; яку селяне-спасителѣ еи требуютъ за то нагороду, отповѣли тіи же яко правыи русины: «Маемъ малу старенькую церковь и належимъ до сосѣдной парохіи въ Дубецку; збудуй намъ нову, большую церковь и установи особного пароха въ селѣ нашомъ!» Вдячная баронова выполнила сіе Богу угодное желаніе своихъ селянъ: збудовала имъ нову просторнѣйшую церковь и сложивши соотвѣтный капиталъ на учрежденіе особнои парохіи въ Русскомъ Селѣ, выеднала теперь на тое уже и позволенье y епископа Яхимовича, который цѣле оное событіе съ искренною милостію принялъ до своего сердця. Тожь коли въ 1857 г. нова церковь въ Русскомъ Селѣ была вполнѣ устроена, поѣхалъ онъ самъ лично на еи посвященіе и взялъ съ собою на то славное торжество заровно славного своего проповѣдника, о. Антонія Добрянского, который и выконалъ свою должность къ полному удовольствію такъ своего владыки яко и дѣдички и всего люду, въ новой Русско-сельской церкви численно собранного.

О томъ же часѣ нашъ о. Антоній, яко отличный проповѣдникъ часто чуючи ласкавыи ободренія со стороны владыки Яхимовича, списовалъ прилѣжно свои многіи лучшіи проповѣди, якіи бывало говорилъ къ народу будь въ Валявѣ, будь въ Перемышли, будь и въ другихъ церквахъ діецезіи. Тыхъ проповѣдей собралось y него три поважныи книжки, которыи напечатаны были въ Перемышли въ 1860 и 1861 г. подъ заглавіемъ «Нayки цepкoвныи на всѣ недѣли и праздники цѣлого року для жителей сельскихъ».

A щобы згадати тутъ про велику проповѣдническую славу о. Добрянского, якую онъ и до нынѣ въ Руси нашой мае, досыть буде того, если скажемъ: що майже нѣтъ такои библіотеки во всѣхъ деканатахъ четырехъ русскихъ епархій Галичины и Угорскои Руси, где бы тiи «Науки церковныи» пароха изъ Валявы не находилися и за найлучшіи изъ подобныхъ изданій не уважалися. Кто бо тіи Науки, коротко, ясно, простолюдно выложенныи, разъ перечиталъ, увѣрился основно: що проповѣдати слово Боже сельскому люду не возможно лучше, якъ проповѣдалъ нашъ славный о. Антоній Добрянскій.

Въ лѣтахъ отъ 1858 до осени 1860 г. o. Антоній, удостоенный уже отъ давна особеннымъ довѣріемъ своихъ владыкъ, малъ случайность близше розглянути и познати тое мало кому извѣстное дѣло : якъ производится нoминaцiя и поставленье нашихъ галицко-русскихъ архіереевъ. Сталося бо тогда, що д. 2 (14) сѣчня 1858 г. умеръ въ Уневѣ старенькій примасъ-митрополитъ Галицкои Руси, кардиналъ Михаилъ Левицкій, — и очевидно наслѣдникомъ eгo такъ посля лѣтъ жизни, заслугъ, якъ и за-для великихъ дарованій ума и сердця, не могъ быти никто другій, только перемышльскій епископъ Григорій Яхимовичъ, носящій владычую митру уже цѣлыхъ 18 лѣтъ. Ба таки еще отъ памятного 1848 г. вся Русь Галицка уважала любимого владыку Яхимовича своимъ первѣйшимъ начальникомъ духовнымъ, a уже-жь по упокоеніи кардинала Михаила она Русь на весь голосъ нарекла русско-народного Батька Яхимовича настоящимъ своимъ митрополитомъ. И справа та взглядомъ поставленья нового нашого митрополита была бы тогда переведена весьма скоро и легко, если бы тутъ рѣшали были воля и голосъ Галицкои Руси. Однакожь, отъ коли поляки стали нами, яко унiатами, опѣковатися, то уже и якъ согласная воля и якъ вопіющiй голосъ нашои Руси, ба и хоть яка смиренная просьба o наданье намъ владыкъ по нашому сердцю, не только мало маютъ значенья, но еще напротивъ часомъ еще большій вредъ и долголѣтній клопотъ на насъ наводятъ! — Такое случилося y насъ и вь ону пору по смерти митрополита Левицкого, коли до того явился еще другій убѣгатель o митрополію, 19 лѣтами молодшій Спиридонъ Литвинoвичъ, що-ино отъ 10 мѣсяцевъ епископомъ-помочникомъ или суфраганомъ именованный. По-неже бо владыкъ уніатскихъ поставляютъ намъ самы латиняне и понеже оба убѣгатели наши о митрополію были добрыи русины, то за дѣйствіемь особливо латино-польскихъ интригъ, престолъ митрополичій во Львовѣ оставалъ близко 3 лѣта опорожненый, и черезъ цѣлый той часъ списовалися пространно латинскіи доносы и роспросы — ажь наконецъ перемогла воля нашого монарха, и на дни 13 ноемврія 1860 г. введенъ былъ на митрополичій престолъ нареченный изъ-давна Русію Батько нашъ Григорій Яхимовичъ.

За оныхъ отже 3 лѣтъ борьбы латинянъ противъ галицко-русскои митрополіи владыка Григорій Яхимовичъ, яко епископъ перемышльскій, пребывалъ найчастѣйше въ селѣ своемъ Валявѣ, a почтенный парохъ Валявы, бывши тогда найблизшимъ его повѣренникомъ, часто читалъ и переписовалъ въ то время клеветныи письма латинянъ и щиродушныи отвѣты на нихъ епископа Яхимовича, та и съ великою болестію своего русского сердця узналъ онъ и переконался: яка тo бѣдна нaшa Pycь пo пoводy лaтинcко-пoльскои опѣки надъ нею!

Въ первыхъ дняхъ мѣсяця листопада 1860 г. происходило въ Перемышли торжественное пpaщaньe епископа Яхимовича съ духовенствомъ и народомъ его дотеперѣшнои діецезіи, и при той способности отъ имени перемышлянъ и перемышльского деканата сказалъ до него одну изъ найбольше трогательныхъ бесѣдъ пращальныхъ нашъ о. Антоній Добрянскій, который тогда и самъ прослезился; и привелъ до слезъ всѣхъ собравшихся y владыки русиновъ, — якъ то и природно было и соотвѣтно тому радостно-печальному пращанію дѣтей съ Батькомъ, найвысшои славы Отца Отечества достигнувшимъ.

A до якои степени и самъ владыка Яхимовичъ тронутъ былъ пращальнымъ словомъ о. Антонія, въ якъ достойный способъ постановилъ онъ еще разъ съ своимъ любимцемъ въ Валявѣ попращатися, доказомъ служитъ слѣдующая згадка достовѣрного очевидця о. Юстина Желеховского, записана для насъ вотъ сими словами: «Великую честь о. Антонію Добрянскому проуказалъ владыка Григорій Яхимовичъ въ часъ своего пращанья съ перемышльскою діецезіею. Коли бо онъ, яко митрополитъ Галицкій, малъ отъѣздити изъ Перемышля до Львова, то щобы отличительно съ о. Антоніемъ попращатися, пріодѣлся въ фiолеты и надѣвши на себе крестъ архіерейскій и наданный монархомъ крестъ командорскій ордена св. Леопольда, въ парадной каретѣ, чворкою запряженной, поѣхалъ до Валявы и сдѣлалъ тамъ своему пароху столь почестну гостину пращальную, желая такимъ достоинскимъ способомъ необыкновенно великіи заслуги того же, положенныи для блага церкви и народности русскои, нагородити.»

Въ память того счастливого событія: що таки разъ для нашои Галицкои Руси поставленъ былъ митрополитъ по сердцю народа, ученыи русины, собравшися изъ; цѣлого краю въ числѣ 52 людей, напечатали во Львовѣ книгу подъ названіемъ «3оря Галицкая яко Альбумъ ва 1860 г.», и поднесли тую же въ дарѣ на привѣтъ новому митрополиту Яхимовичу. Въ числѣ сихъ ученыхъ русиновъ былъ также нашъ о. Антоній Добрянскій, который въ помянутомъ Альбумѣ помѣстилъ свои «историчныи записки o мѣстѣ Самборѣ», вынятыи изъ найважнѣйшого его рукописного дѣла — изъ «Исторіи o епископахъ Перемышльскихъ».

За возшествіемъ на митрололичій престолъ такъ славного русина, якимъ былъ Григорій Яxимовичъ, настала для Галицкои Руси счастливая пора большого розвою народнои жизни. Уже отъ сѣчня 1861 г. стала выходити во Львовѣ подъ покровомъ нового митрополита и при сотрудіи многихъ русскихъ патріотовъ, a также и о. Антонія Добрянского, поважнѣйша политичная газета «Слово», котора и содержаніемъ и объемомъ далеко перестигла двѣ другіи дотеперѣшніи газеты того рода, якими были отъ 1848 до 1856 г. львовская «3оря Галицка», a отъ 1849 г. «Вѣстникъ», сперва во Львовѣ, потомъ еще 20 лѣтъ во Вѣдни издавамый.

Другій объявъ сильнѣйшого розвитія русско-народнои жизни послѣдовалъ сейчасъ въ два мѣсяцы по явленію «Слова», a то при случаю выбора пословъ до первогo кpaeвого coймa въ Галичинѣ. Случилось бо тогда сіе надзвычайно счастливое, изъ тои поры уже и до-нынѣ не повторившоеся событіе, що при томъ выборѣ соймовыхъ пословъ д. 3 цвѣтня 1861 г. наши русины, ободренныи письмами и повагою митрополита Яхимовича, выбрали всѣхъ 47 пословъ, якіи ведля царскои уставы выборовои были для нихъ возможны, самыхъ своихъ русиновъ, a то имѣнно 17 селянъ, a 30 духовныхъ и образованныхъ мірянъ. A хотя въ загальномъ числѣ 150 пословъ краевого сойма львовского тіи 47 русиновъ уже и тогда становили такую меньшость, що былъ одинъ русинъ противъ двохъ поляковъ и они 47 при голосованью супротивъ 103 польскихъ голосовъ николи не могли устояти и свои внесенья пересадити; но всежь таки самое число ихъ было такъ значительное и поважное, a русское слово ихъ такъ часто и такъ громко гомонѣло въ соймовой салѣ, що паны поляки помимоволъно то тревожились, то приходили въ удивленіе.

Въ числѣ тыхъ 47 русскихъ пословъ былъ также нашъ o. Aнтoнiй Добрянскій, выбраный за судовыи повѣты: Радымно, Ярославъ и Сѣняву. Онъ тутъ по колька разы забиралъ голосъ въ соймовомъ собранiи, стараясь роздраженныи отъ долгихъ вѣковъ умы двохъ братнихъ славянскихъ племенъ, якими суть собѣ русины a поляки, усмирити, поеднати и до пожаданной згоды разъ привести. Особливо же подъ часъ сесіи соймовои въ 1862 г., коли то паны поляки, стараясь запровадити въ цѣлой Галичинѣ одинъ урядовый языкъ польскій, начали доводити русскимъ посламъ, що Русь наша за Польщи, по заведенью политичнои и рѣлигійнои «уніи», мала «блаженное житье, якобы въ небѣ», — въ тo время о. Антоній Добрянскій, яко свѣдущій въ дѣлахъ исторіи, выбраный былъ своими товарщами, русскими послами, генеральнымъ бесѣдникомъ, т. е. бесѣдникомъ, обовязаннымъ говорити въ соймѣ за всѣхъ и отъ имени всѣхъ русскихъ пословъ, которыи противъ «блаженства небеснои жизни русиновъ подъ Польщею» рѣшились якъ найупорнѣйше запротестовати. И яко генеральный бесѣдникъ о. Антоній высказалъ той «вѣчный протестъ Руси противъ владычества Польщи» съ найбольшою своего званія повагою, а вразъ и съ братне-славянскою любовію. Онъ то въ своей бесѣдѣ доказовалъ полякамъ вѣрными свѣдоцтвами таки изъ ихъ исторіи, що все давное владѣніе ихъ шляхты, всѣ «уніи» политичныи и церковныи, якіи колись Польща нашой Руси навязовала и накидала, были великою для Руси кривдою, были грѣхомъ Польщи до неба вопіющимъ, за который и послѣдовала тяжкая кара небесъ — розборъ Польщи. И тую же бесѣду, терпкую исторічными згадками для поляковъ, о. Антоній, яко добрый братъ славянинъ, заключилъ щиросерднымъ до нихъ упомненіемъ: щобы они теперь, коли изъ милости австрійского монарха достали переважную большость надъ русинами въ соймѣ того краю, где большость народа есть русская, постарались сію ласку монаршу на добро для себе и для братіи русиновъ ужити, затѣмъ, щобы заключили разъ съ русинами не фалшивую «унію», но «щирую згоду на засадахъ христіанскои любви и людскои справедливости».

Однакожь всѣ тіи добросердечныи — a такъ скажемъ — любовныи промовы нашого Добрянского въ соймѣ и по-за соймомъ до пословъ поляковъ были — якъ той горохъ o стѣну верженный — безъ найменъшого дѣйствія. Такъ бо уже страшно затвердѣли были польскіи сердця въ своемъ предрозсудочномъ мнѣнію що-до Руси, що поляки навѣть слухати не хотѣли слова русского, голоса святои русскои правды, но прерывали, заглушовали тотъ голосъ русскій своею перевагою, своею большостію, якую — правду сказавши — одержали не числомъ своимъ или надзвычайною заслугою, a едино изъ особеннои политичнои милости найяснѣйшого монарха.

Затѣмъ хотя первая сесія львовского сойма, въ которой посломъ былъ также нашъ о. Антоній Добрянскій, продолжалася цѣлыхъ шесть лѣтъ, и хотя въ той сесіи Русь наша найлучшими силами въ полномъ своемъ числѣ по закону была заступлена; но не вынесли мы изъ того сойма, установленного съ переважною большостію польскою, найменьшого пожитку, та еще за дальшихъ сесій сеймовыхъ, коли выборы пословъ все горьше и чимъ-разъ горьше для насъ производятся, тая же польская большость заперечае намъ навѣть основныи, конституційнымъ монархомъ наданныи законы!..

Третій сильнѣйшій объявъ русско-народнои жизни въ 1861 г. заключался въ поднесенiи такъ званного церковно-обрядового вопроса, которымъ такъ митрополитъ Яхимовичъ якъ и всѣ лучшiи патріоты русскіи дуже живо тогда были занялися. Ходило бо тутъ що до того вопроса o слѣдующое важное обстоятельство: Русь наша — якъ извѣстно — принявши передъ якихъ 180 лѣтами религійную уйію съ Римомъ, застерегла собѣ по вѣчныи часы сохраненіе своего святого греко-славянского обряда съ стародавнымъ календаремъ и ведля стародавныхъ церковныхъ уставовъ; a всѣ же папы римскіи, якіи лишь были отъ начала нашои религійнои уніи, всѣ безъ-изъятно присягали передъ Господомъ Богомъ: що тотъ же святый обрядъ нашъ сохранятъ для насъ всецѣло и не дозволятъ оный никому измѣняти ни нарушити. На такое же условіе поприсягали собѣ взаимно въ 1860 г. папа Пiй IX и новый митрополитъ нашъ киръ Григорій Яхимовичъ. — Но межи-тѣмъ уже въ теченіи 1861 г., коли духъ русскій y насъ съ чимъ-разъ большою силою сталъ розвиватися, выступили русскіи патріоты и знатоки обрядовои справы, якъ оо. Иванъ Наумовичъ, Маркилъ Попель, Антоній Добрянскій и другіи, съ громкимъ заявленіемъ и съ достовѣрными доказами въ «Словѣ»: що найважнѣйшое условіе уніи для Руси не додержано, понеже обрядъ нашъ греко-восточный отъ часу воведенія уніи такъ що-до внѣшнихъ формъ, якъ и що-до духового смысла сильно есть нарушеный, и затѣмъ конечно долженъ быти теперь по первобытному уставу своему oчищеный. — Справа сія обрядова якъ найбольше тронула и заняла митрополита Яхимовича, который въ цѣли розрѣшенія такъ важного для уніи вопроса составилъ былъ таки еще въ 1861 г. подъ своимъ предсѣдательствомъ особну обрядовую комисію*) [*) Членами тои комисіи были самыи мужи спѣціальнои въ ономъ предметѣ науки, якъ именно: крылошанинъ Михaилъ Maлинoвcкiй, катихитъ гимназіальный Mapкилъ Попель (нынѣ епископъ діецезіи Каменецъ-Подольской за кордономъ), професоръ греческого языка Филипъ Дьячанъ и отличный славянскій языкословъ дръ философiи Михаилъ Осадца.], препоручивши той же ко-мисіи дѣло сіе належито розсмотрѣти и соотвѣтныи внесенія для очищенья нашого обряда отъ латинизаціи подѣлати. Исполненію роботъ тои же комисіи много содѣйствовалъ также нашъ о. Антоній Добрянскій, особливо въ теченіи 1862 г., коли онъ яко посолъ соймовый черезъ долшое время во Львовѣ пребывалъ и вопросъ обрядовый въ газетѣ «Словѣ» прилѣжно и основно пояснялъ.

Но такъ роботы помянутои обрядовои комисіи, якъ и другіи добрыи дѣла и намѣренія, що ино начатыи и задуманныи митрополитомъ Яхимовичемъ для блага Галицкои Руси, прекратились въ самомъ зародѣ и запропастилися на долго — не дай Боже — на всегда! Уже бо д. 29 цвѣтня 1863 г. зайшло во Львовѣ событіе, которое потрясло, глубоко засмутило сердця всѣхъ русиновъ въ Галичинѣ: того же бо дня досвѣта во владычой палатѣ y св. Юра упокоился внезапною смертію митрополитъ Яxимoвичъ, единый человѣкъ, который самымъ свѣтлымъ блескомъ своего имени, своего праведного характера, самою повагою своеи учености, политичного такту и найвысшого въ краю значенія стоялъ нѣяко самъ за всю нашу Русь, былъ нѣяко цѣлою тою Русію въ одной своей особѣ! — Дня 4 мая похоронили его на Городецкомъ кладбищи во Львовѣ при собранью якихъ 500 священниковъ обохъ епархій и съ 10.000 душъ народа всѣхъ сословiй. На его похоронѣ былъ и его искренній любимецъ, парохъ изъ Валявы, который може больше надъ всѣхъ иныхъ понималъ и чувствовалъ: кого мы на дни томъ въ родну землю схоронили, кого безповоротно попращали и утратили!

И сумно стало изъ тои поры на Руси нашой — a тo тымъ сумнѣйше, що пo cмepти одного великого Правителя всѣхъ народныхъ дѣлъ нашихъ занялися дальшимъ плеканіемъ такъ прекрасно розвивающоися русскои народнои жизни двa мyжи, которыи oбa въ-купѣ далеко не достигли были заступити намъ того Одного. Были то именно епископъ-суфраганъ Спиридонъ Литвиновичъ и совѣтникъ апеляційного суда Юлiянъ Лавpoвcкiй, которыи, хотя оба ревныи русскіи патріоты, но первый яко пристрастный честолюбецъ и старающійся дѣйствовати для Руси не то правотою характера, a радше хитрыми штуками, другій же, яко надъ мѣру довѣряющій полякамъ и склонный до згоды съ ними, будьто «власть имущими», подъ всякимъ условіемъ, повели дальше русско-народне дѣло такою дорогою, що отъ того больще корысти ишло для поляковъ, якъ для нихъ самыхъ и для русиновъ*). [*) Найважнѣйшое дѣло обохъ тыхъ тогдашнихъ проводировь Галицкои Руси было въ 1867 г. основанъе русского pycтикaльногo Банкa, имѣвшого первобытно на цѣли спасати нашихъ cелянъ отъ панcкои ласки и жидовскои лихвы: но еще за своего житья директорами того селяцского Банка они поставили польского пaнa барона Ромашкана и eвpeя Фрида, которыи по вскорѣ наступившой смерти обохъ pyсиновъ — основателей того же Банка (1869—1871) перетворили оный въ Банкъ--польско-eврейскiй, якимъ той же и до нынѣ съ найбольшою корыстiю для помянутыхъ двохъ директоровъ существуе. — Наши русины, щобы спасти себе отъ тои благодати Литвиновича и Лавровского, принуждены были въ 1875 г., yтворити новый русскій Банкъ подъ именемъ «Общое Poльничo-кредитное 3aведенie», который уже нынѣ въ розличіе отъ ,,пoльcкoгo Банка рустикального" въ народѣ называется «рольничимъ Банкомъ pyccкимъ».]

Затѣмъ — похоронивши во Львовѣ своего найбольшого благодѣтеля, признанного всѣми Отцемъ Галицкои Руси, a знаючи обохъ вышепомянутыхъ новыхъ предводителей нашихъ изъ близка особисто, о. Антоній Добрянскій съ тяжко опечаленнымъ сердцемъ повернулъ до Валявы, намѣряя уже отъ теперь дѣятельность свою обмежити въ тѣснѣйшомъ кругу дома посредѣ милои Перемышльскои Руси. — A въ Перемышльской Руси былъ тогда отъ 1860 г. епископомъ Фoмa Полянскій, добрый русинъ и человѣкъ отличный заслугами и науками, но теперь, яко 67-лѣтній старецъ, всегда недугующій и безсильный.

Тое отже обстоятельство и — якъ о. Антоній самъ повѣдае въ своемъ власноручномъ жизнеописаніи — «що яко посолъ соймовый долженъ былъ часто и на долшое время изъ дому удалятися, было поводомъ, що въ 1863 г. чинъ перемышльского декана и надзирателя школъ народныхъ того же деканата, a потомъ и испытователя епархіального изъ себе зложилъ».

Складаючи деканскій чинъ, онъ — якъ пише Алексѣй Торонскій: «пращался сердечно со священниками содеканальными, умоляючи усердно o прощенiе, если кому въ чемъ не угодилъ, и щобы его сновь яко рядового середъ себе пріяли. A былъ онъ тогда уже почетнымъ крылошаниномъ. — И говорили священннки деканата сего, що безъ слезъ не могли того пращанiя читати. — Подяковавши же за деканство, Добрянскій часто являлся на соборчикахъ деканальныхъ, особливо коли важнѣйшіи справы приходили, и тогда онъ всѣмъ священникамъ яко отецъ давалъ раду и наставленія, которыхъ всѣ и съ деканомъ разомъ съ умиленьемъ слухали».

Зложивши кромѣ того изъ себе въ ону пору должность консисторского референта въ справахъ школьныхъ и епархiального испытователя, которыи то должности частыхъ поѣздокъ до Перемышля вымагали, о. Антоній сталъ теперь снова съ тымъ большимъ прилѣжаніемъ заниматися дѣлами сельского душпастыря, якимъ онъ надо все исключно быти желалъ и якимъ по истинѣ былъ въ найлучшомъ того слова смыслѣ. «Но при рожнородныхъ занятіяхъ сельского душпастырства — якъ самъ онъ o собѣ повѣдае — не переставалъ я трудитися и cлoвecнocтiю, a плодомъ тыхъ трудовъ были сочиненія, которыи рядомъ лѣтъ печатно издавалися».

Такъ въ 1865 г. выйшло въ Перемышли новое большое его сочиненіе подъ заглавіемъ «Житье знаменитыхъ въ роцѣ Святыхъ Угодниковъ Божихъ въ употребленіе такъ іереямъ якъ и мірянамъ, списалъ Антоній Добрянскій, душпастырь изъ Валявы». Сочиненіе то, списанное добросовѣстно на основѣ найлучшихъ источниковъ, сталось вскорѣ потребною подручною книгою для многихъ священниковъ, a отличаясь до того занимательнымъ и легко-понятнымъ выкладомъ, оно достойное было якъ найбольшого розширенья также межи нащимъ мѣщанствомъ и сельскимъ народомъ, Но, къ сожалѣнію, примѣтити подобае o той такъ полезной для народа книжцѣ, що изданіемъ еи занялися были польскіи книгарѣ братья Еленѣ, которыи, закупивши рукопись y автора за мѣрную цѣну, поставили за то по напечатанью на каждый екземплярь такъ несорозмѣрно высокую цѣну (3 зр.), що сія книжка межи мірянами мало розходилася и таки донынѣ еще не много розходится *) [*) Братья Еленѣ въ Перемышли еще въ 1860 и 1861 г. выдали своимъ накладомъ также «Hayки церковныи для жителей сельскихъ» А. Добрянского и поставивши за три томы тыхъ же Наукъ цѣну 6 зр. 20 кр. , сдѣлали ихъ для сельского народа, для которого они авторомъ были властиво призначены, также мало доступными. Но принаймнѣй тіи Науки розойшлися численно межи духовенствомъ.] --То обстоятельство сильно опечалило доброго нашого о. Антонія, тымъ больше, що власне дѣла свои религійного содержанія сочинялъ онъ простолюднымъ слогомъ съ призначеньемъ особливо для селянъ; a хотя неразъ старался онъ выеднати пониженіе цѣны на свои «Науки церковныи» и на «Житье Святыхъ», но ничого ту не успѣлъ уже и до самои смерти.

Въ 1868 г. выготовилъ онъ еще одно популярное сочиненіе меньшого вправдѣ объема, но за то содержаніемъ якъ найбольше пожиточное и потребное для народа. Было то дѣльце подъ заглавіемъ «Объясненіе Службы Божои для жителей сельскихъ», которое онъ въ дѣли изданія прислалъ менѣ, пишущому сіе очертаніе его жизни, и которое я вскорѣ напечаталъ во Львовѣ своимъ накладомъ. Русь не только Галицка, Угорска, но и Закордонская въ Холмѣ съ вдячностію приняла тую многополезную книжечку, признавая потребу еи поспѣшнымъ закупномъ численныхъ екземплярей (около 2.000), такъ, що второе выданье сего дѣльця уже отъ колькохъ лѣтъ оказуется пожаданнымъ.

Коли тое «Объясненіе Службы Божои», печаталось, никто изъ насъ тогда еще не предвидѣлъ, не предчувствовалъ, що мала то быти послѣдня отдѣльно изданная книжка, нѣяко послѣдній въ цѣлости зготовленный даръ русскому народу отъ одного изъ найлучшихъ патріотовъ Руси, отъ Антонія Добрянского. Хотя бо Добрянскій отъ тои поры жилъ еще въ Валявѣ около 9 лѣтъ и до конця жизни богато писалъ до русскихъ газетъ и съ великою пильностію трудился надъ сочинѣніемъ своего найважнѣйшого дѣла, т. е. надъ «Истoріею епискoпства Перемышльского», однакожь за весь тотъ часъ уже онъ не печаталъ ничого отдѣльно, a помянутая Исторія его недокончена осталася по немъ лишь въ рукописи.

A ужежь то отъ 1866 г. находилъ нашъ о. Антоній, яко ревный русинъ, много важныхъ побудокъ до записованья своихъ мыслей и згадокъ o тыхъ не дуже радостныхъ событіяхъ, якіи рокъ за рокомъ нечаянно смѣняючись происходили въ нашой бѣдной Руси. Такъ бо случилося, на примѣръ, що:

1) Въ 1866 г. польская большость въ соймѣ львовскомъ ухвалила нову уставу o патронатѣ и презентаціи парохій католическихъ (т. е. латинскихъ и русско-уніатскихъ) въ нашомъ краю, ведля которои то уставы паны дѣдичи (по найбольшой части поляки) отъ давнѣйшого обовязку доставлянья всего матеріалу и роботъ при будовѣ церквей и парохіальныхъ будынковъ звольнены зостали и только до поношенья шестои части всѣхъ выдатковъ на подобныи будовлѣ обовязалися, и за то еще нѣяко въ нагороду за таковое полегченье скасовали давное право тepнa, т. e. право презентованья пароха изъ числа трехъ убѣгателей, якихъ епископская консисторія изъ числа вcѣxъ подавшихся за найдостойнѣйшихъ имъ предкладала, та забезпечили собѣ право выбиранья кого-будь изъ всѣхъ убѣгающихся o приходство кандидатовъ — то значитъ: обовязокъ патроната накинули въ пяти частяхъ на парохіанъ (такъ, що если на пр. будова церкви стоитъ 6000 зр., парохіане даютъ 5000, a дѣдичъ лишь 1000 зр.), a за то еще уневажнили право епископовъ и консисторій рѣшати o найлучшой здобности убѣгателей духовныхъ, присвоивши розрѣшеніе въ томъ взглядѣ собѣ самымъ.

2) Уже подъ осень 1867 г. въ Перемышли по-при недугующомъ епископѣ Фомѣ Полянскомъ назначенъ былъ изъ волѣ папы римского еще и другій епископъ-администраторъ перемышльскои діецезіи, архіерей Iocифъ Сембратовичъ, то значитъ : было ни съ того, ни съ ового двохъ yнiaтcкиxъ влaдыкъ въ одной Перемышльской епархіи, чого тутъ отъ часовъ, якъ настала унія, николи не бывало *). [*) Отъ 1610 до 1691 г. бывали въ Перемышли по два русскіи епископы, одинъ поставленный отъ Царьгорода (православный), другій отъ Рима (уніатскій); но два отъ Рима поставленныи уніатскіи епископы были власнѣ только отъ 1867 до осени 1869 г.]

3) Въ 1868 г. наступила емиграція или такъ званый переходъ многихъ священниковъ изъ Галицкои Руси за кордонъ до Холма, ба навѣтъ епископомъ Холмскимъ сталъ найзнатнѣйшій крылошанинъ львовскои капитулы, славный па-тріотъ Михаилъ Куземскій; то значитъ: не добре дѣялося въ нашой Галицкой Руси, если уже и священники еи выселялися оттуда, щобы где-индѣ долѣ собѣ глядати.

4) Въ 1869 г. дня 4 юнія упокоился во Львовѣ митрополитъ Спиридонъ Литвиновичъ, a дня 1 русск. листопада въ Перемышли епископъ Фoмa Пoлянcкiй, — затѣмъ по поводу замѣщенія двохъ наразъ владычихъ престоловъ русскихъ послѣдовали сновь роспросы и доносы латинянъ во Львовѣ, Вѣдни и Римѣ, которыя пересправы закончилися для львовскои архіепархіи въ лѣтѣ 1870 г. поставленьемъ нового митрополита Іосифа Сембратовичa, a для перемышльскои діецезіи ажь въ осени 1872 г. черезъ именованье епископомъ перемышльскимъ львовского крылошанина Ioaннa Ступницкого.

Всѣмъ тымъ событіямъ, повысше въ 4 точкахъ наведеннымъ, приглядался изъ-близка и уважно нашъ о. Антоній Добрянскій, и яко русинъ и мужъ въ дѣлахъ исторіи свѣдущій, смотрѣлъ онъ на тіи событія не холоднокровно, но съ тымъ большимъ чувствомъ сожалѣнія, понеже лучше отъ многихъ другихъ понималъ и видѣлъ: якъ творящаяся въ нашихъ очахъ исторія Галицкои Руси уже отъ смерти митрополита Яхимовича все иде на горьше, все не на корысть для русского народа! Дотычныи погляды и мнѣнія свои высказовалъ онъ въ многихъ дописяхъ пбдъ заглавіемъ «Отъ Перемышля», «Изъ Перемышльскои епархіи» и прч., которыи за помянутыхъ лѣтъ печаталися безъ наведенія имени автора въ политичной газетѣ «Слoвѣ», подъ моею редакціею во Львовѣ тогда издаванной. Въ дописяхъ тыхъ о. Антоній держался такъ званои «либеральнои опозиціи», т. е. стоялъ по сторонѣ тыхъ вольномыслящихъ русиновъ, которыи колебающуся туманную политику тогдашнихъ проводировъ нашихъ, Спиридона Литвиновича и Юліяна Лавровского, не похваляли и всякому дѣйствованію, изъ якои-будь стороны походившому, a Руси вредливому, явно при каждой способности противилися. И правду скажу я отъ своего имени, яко бывшій тогда редакторъ «Слова»: що о. Антоній въ своихъ дописяхъ, помимо рѣзко иногда выраженнои опозиціи, николи не нарушалъ личности нашихъ противниковъ, не оскорблялъ ничіеи особы, a только опровергалъ рѣшительно дѣла и мнѣнія, отъ якихъ очевидно выходила иди выходити могда яка-будь некорысть или неслава для народа Руси.

О. Антоній не переставалъ писати въ той способъ также и до инныхъ ново-появляющихся газетъ русскихъ ажь по конецъ своеи жизни.

Соотвѣтно тому прекрасному свойству писанья, Добрянскій имѣлъ также великій даръ бесѣдованья живымъ словомъ, якъ мы o томъ уже по колька разы згадовали въ семъ его жизнеописаніи, упоминаючи o немъ, яко o знакомитомъ проповѣднику духовномъ.

На томъ же мѣстци уважаемъ отповѣднымъ сказати еще где-що o нашомъ о. Антоніи, яко o бесѣднику, который отличался промовами при особливыхъ торжественныхъ случаяхъ. Для тои цѣли наводимъ тутъ нарочно изготовленную для насъ записку одного изъ добрыхъ друговъ его, который при таковыхъ случаяхъ всегда особисто слышалъ тіи промовы Антонія Добрянского. — Ото содержаніе онои записки:

"Достопамятны были также промовы о. Антонія Добрянского при розличныхъ случаяхъ публичного житья выголошенныи, которыхъ од-накже, къ сожалѣнію, не находимъ межи письмами по немъ позоставшими. Такую промову — до слезъ трогательную — держалъ онъ, якъ уже выше сказано, во время пращанія съ владыкою Гpигopieмъ Яхимовичемъ, коли той-же яко митрополитъ отправлялся во Львовъ; дальше при инсталяціи епископа Фoмы Пoлянcкoгo въ Перемышли, — въ часъ посѣщенія каноничного парохіи Валявы тогдашнимъ администраторомъ епископства перемышльского a теперѣшнимъ ми-трополитомъ Iocифoмъ Ceмбpaтoвичeмъ, — a наконецъ найбольше примѣчательну, бо послѣдню въ своемъ житью публичную промову держалъ при инсталяціи епископа Іоанна Cтyпницкoгo въ Перемышли д. 20 октоврія 1872 г. O той послѣдной промовѣ Добрянского уже для собывшихся тогда околичностей близше пригадати ту подобае. — Дѣялось то при обѣдѣ инсталяційномъ епископа Ступницкого. На томъ обѣдѣ кромѣ достойниковъ духовныхъ обохъ обрядовъ, цивильныхъ и войсковыхъ, яко же и магнатовъ и обывателей польскихъ, присутствовали также священники сельскіи, прибывшіи въ Перемышль для повитанья нового епископа. A понеже саля на первомъ поверсѣ въ старой палатѣ епископской была за малою, щобы всѣхъ гостей помѣстити, то подѣлено гостей на двѣ салѣ; и такъ въ салѣ на первомъ поверсѣ были помѣщены при столѣ самыи высшіи достойники такъ духовныи якъ и мірскіи, a въ салѣ на долинѣ мѣстился низшій клиръ епархіальный, сельскій и городскій. О. Антоній Добрянскій, намѣряющій промовою повитати нового епископа въ имени клира епархіального и высказати ему желанія и потребы всего клира, отрекся своего мѣстця межи достойниками въ первой салѣ и удался до второи на долинѣ, и тамъ занялъ мѣстце при столѣ. — Щобы черезъ тое роздѣленіе на двѣ салѣ не понижити клиръ епархіальный и оказати, що то дѣялось только по недостатку мѣстця въ первой салѣ, велѣлъ епископъ и во второй салѣ лишити для себе мѣстце при столѣ порожное, намѣряя на нѣкое время явитись и межи сельскимъ духовенствомъ при обѣдѣ. И такъ въ половинѣ обѣда появился епископъ во второй салѣ, и былъ возстаніемъ и громкимъ воскликомъ «Многая лѣта»! отъ сельскихъ свящѣнниковъ радушно повитаный. Якъ только епископъ свое мѣстце занялъ, поднесся крылошанинъ Антоній Добрянскій, a съ нимъ и весь клиръ и отозвался къ епископу хорошо выробленною и краснорѣчиво высказанною промовою, въ которой--o сколько собѣ пригадуемъ — привѣтствовалъ епископа яко Отца всего епархіального клира и выразилъ искреннюю радость, що осирочена епархія по бл. п. епископѣ Фомѣ получила въ немъ Отца и Пастыря, въ которомъ многіи покладае надѣи, a именно надѣется и умоляе: щобы онъ стался передъ престоломъ Его Величества цѣсаря и Святѣйшого папы покровителемъ и заступникомъ бѣдного клира и народа русского, тяжко оклеветанного и со всѣхъ сторонъ поруганного и притѣсняемого; щобы онъ, будучи пріятнымъ лицемъ y короны и въ Римѣ, представилъ ложность тыхъ клеветъ, киненыхъ врагами на клиръ русскій, на тотъ клиръ, который оказовался всегда вѣрнымъ Его Величеству цѣсарю и утвердилъ цатріотизмъ свой для Австріи многими жертвами и посвященіемъ себе, и тo въ найтяжшихъ временахъ и испытаніяхъ онои державы, былъ и есть еще всегда подпорою трона Габсбурговъ, николи отъ вѣры своеи католическои не отступалъ, но всегда — хотя гоненый, кривженый и пониженный — твердо держался католичества и былъ послушнымъ Его Святости папѣ римскому; щобы епископъ, яко князь народа русского, защищалъ также права сего народа отъ притѣсненій, исконными врагами его причиняемыхъ, и прч. и прч. Въ такомъ смыслѣ промовлялъ о. Добрянскій. — Во время тои промовы очи всѣхъ обернены были на епископа, которого лице подъ часъ тои-же ставалося що-разъ серіознѣйшимъ. По уконченью промовы о. Добрянского отозвался епископъ Ступницкій голосомъ отъ внутренного волненія дрожащимъ и нѣяко недовольнымъ, и сталъ въ своей промовѣ утверждати правдивость подозрѣній, розсѣванныхъ врагами, a то хотя не просто, но все же такими выраженіями, изъ которыхъ выходило, що клиръ епархіи перемышльскои по болышой части несворный, нелояльный и къ шизмѣ приклонный, — a онъ, яко епископъ, при принятіи епископства складалъ присягу вѣрности Его Величеству монарху и eгo Святости папѣ Пію IX., тожь найменьшое явленіе нелояльности или шизмы буде строго и безвзглядно карати и на никого не уважати; для того онъ по номинаціи своей на епископа удался до своего брата (едино-матерного) священника епархіи перемышльскои и попращался съ нимъ, яко съ братомъ, бо онъ яко епископъ не долженъ уважати на сродство, но быти ддя всѣхъ ровно справедливымъ и строгимъ, хотя бы и для близкихъ сродниковъ своихъ. — По оконченію тои довольно долгои промовы епископа наступила въ цѣломъ собраніи гостей мертвая невыносимая тишина. Епископъ занялъ свое мѣстце и сталъ будьто ѣсти, но видно было по его лици, що и ему немилою приходила такая тишь, где при численномъ собраніи людей y гостинного стола правѣ муху лѣтающую можно бы учути. Такое непріятное молчаніе, не перерване даже найменьшимъ шепотомъ, продолжалося нѣсколько минутъ…

«Послѣ данья колькохъ потравъ епископъ всталъ изъ своего мѣстця, щобы опять удатися до первои салѣ на первомъ поверсѣ. Всѣ гостѣ поднеслися изъ своихъ мѣстцъ и холоднымъ почтеніемъ, ничого не сказавши, въ молчаніи попращали, своего нового епископа, и коли той-же опустилъ салю, завелися въ собранію голосныи толки o его промовѣ, которая всѣхъ безъизъятно поразила, засмутила, a навѣть оптимистовъ, всегда добре помышляющихъ, розчаровала. Одни бо изъ тыхъ священниковъ-гостей, по большой части старшіи вѣкомъ, мужи славныи не то по-звычайной, но по самой надмѣрной лояльности и вѣрности для австрійского монарха и для папы римского, мужи — якъ то кажутъ — ветераны въ лояльной службѣ, що были може больше цѣсарскими, якъ самъ цѣсарь больше панскими, якъ самъ папа, — тіи мужи-старики, тіи запеки-лоялисты не могли навѣть поняти: якъ тo значно молодшій въ таковой службѣ, новоименованый начальникъ ихъ *) [*) Епископъ Іоаннъ Ступницкій имѣлъ тогда 56 лѣтъ и былъ въ самой силѣ мужеского вѣку.], вмѣсто повзяти отъ нихъ совѣстно досвѣдченную практику o томъ, що называется лояльностію, принялся дати имъ строгую лекцію въ томъ искуствѣ, въ которомъ они были выслуженными наставниками. Другіи изъ собранныхъ гостей толковали: що епископъ Ступницкій, проживавшій долгое время во Львовѣ больше въ польскихъ, якъ въ русскихъ домахъ, повзялъ свой предрозсудокъ противу русского клира отъ нашихъ противниковъ; еще инныи твердили: що будьто онъ малъ „изъ-горы“, т. е. отъ высшои власти изъ Львова или же отъ найвысшихъ властей изъ Вѣдня и изъ Риму приказъ въ такій рѣзкій способъ промовляти до подчиненного собѣ духовенства перемышльскои епархіи, щобы нѣяко усмирити русского духа, нелюбого панамъ полякамъ. A якъ тамъ и негодовали майже всѣ на безвинную може въ своихъ мотивахъ и поводахъ промову епископа Ступницкого; якъ и вырекали они всѣ, що никто не годенъ укоряти ихъ въ недостатку любви и лояльности для династіи Габсбурговъ, поднесшой русскій клиръ просвѣщеніемъ и ровно-управившой его съ клиромъ латинскимъ: такъ снова всѣ единодушно согласилися на тую въ заключеніи громко высказанную мысль одного старика такими словами: „Пождѣте! онъ новый y насъ епископъ, a мы ту старыи люди; познаемся взаимно близше, — то онъ, маючи свой розумъ, хотя бы былъ отъ поляковъ, таки до насъ добрыхъ русиновъ, до своихъ пристане!“ — A такъ оно въ-конецъ и сталося: Епископъ Ступницкій съ-перва будьто роздраженный русско-патріотичною промовою о. Антонія Добрянского, черезъ якійсь часъ былъ ему неприклонный и вѣрилъ навѣть поголоскамъ, що будьто гдеякіи доносы противу него до Вѣдня и до Рима походили именно отъ Антонія Добрянского. Но уже незадолго потомъ епископъ узналъ достовѣрно, що доносы противъ него ишли изъ цѣлкомъ иного источника, и затѣмъ увѣрился, що и о. Добрянскій, яко русинъ, былъ ему другомъ, желающимъ русскому своему владыцѣ всякого блага и найбольшои для имени его славы. Такъ само и що-до духовенства епархіи перемышльскои загаломъ мнѣніе епископа Іоанна Ступницкого въ теченіи времени значно измѣнилося, понеже онъ въ глубинѣ сердця своего чей пересвѣдчился: яко не все то правда, що ему гдеякіи паны o перемышльской Руси наговорили.»

Послѣ того довольно просторонного, но занимательного справозданья o инсталяційномъ событіи, въ которомъ и нашъ о. Антоній важное имѣлъ участіе, вертаемъ еще до описанья того немногого, що изъ послѣднихъ лѣтъ его жизни розсказати знаемъ. И такъ извѣщаемъ еще слѣдующое:

Въ 1876 г. о. Добрянскій прислалъ менѣ на мою письменную просьбу *) [*) Я составлялъ тогда дѣло подъ з. «''Михаилъ Качковскій и современная галицко-рyccкая словесность», въ которомъ (именно въ II части, еще не изданной) желалъ помѣстити короткіи біографіи всѣхъ (по возможности) нашихъ знакомитшихъ писателей. Для той цѣли просилъ я устно и письменно многихъ изъ нихъ o присланье менѣ ихъ автобіографій, однакожь просьбу мою исполнили до сихъ поръ только два изъ числа многихъ моихъ друговъ-литератовъ, именно первый o. Aнтонiй Дoбpянскiй, a вскорѣ потомъ о. Іосифъ Лозинскій.] коротенькое свое «жизнеописаніе», которое поодинокими уступами въ предлежащомъ ту дѣльци моемъ уже и есть цѣлое напечатано. При той способности написалъ онъ до мене ласкавое пиcьмо, которое, яко служащое до поясненія его тогдашнихъ занятій и его честного a скромного характера, таки въ цѣлости при конци сего дѣльца власно-ручнымъ его почеркомъ помѣщаю.

Письмо сіе, дышащое духомъ предсмертного пращанія, засмутило мене при отчитованью тымъ больше, що еще не такъ давно (въ осени 1875 г.) зъѣхавшися съ Антоніемъ Добрянскимъ на собраніи членовъ Народного Дома во Львовѣ, я видѣлъ въ немъ человѣка въ довольной крѣпости силъ, съ живыми тѣлодвиженіями, съ густымъ чорнымъ волосьемъ на головѣ, a вовсе не того надъ гробомъ стоящого старця, якимъ онъ даже по лѣтамъ своимъ не былъ.

Но еще сильнѣйше поразило мене въ не-сполна 9 мѣсяцевъ потомъ одержанное изъ Перемышля слѣдующое письмо отъ д. 10 (22) червня 1877 г.: «Сумную вѣсть подаю Вамъ: — Крылошанинъ Антоній Добрянскій упокоился въ Валявѣ днесь пополудни. Вы имѣете его описаніе жизни отъ него самого составленное — може бы Вы были такъ добры пріѣхати на похоронъ въ понедѣлокъ рано д. 12 (24) с. м., и належало бы промовити где-що при гробѣ, яко o литератѣ русскомъ. Тожь може бы Вы нѣсколько словъ сказали, яко сотрудникъ на поли литератскомъ. При томъ завѣдомѣтъ тамошнихъ русскихъ патріотовъ o той великой стратѣ, якую понесла Галицкая Русь смертію сего Мужа. Може бы изъ тамтыхъ сторонъ кто выбрался на похоронъ. — Цѣлую Васъ сердечно — Вашъ другъ Іустинъ Желеховскій.»

Къ сожалѣнію, я получилъ сіе печальное приглашеніе на похоронъ о. Антонія въ самъ день того же похорона, пребывая тогда на селѣ якихъ 18 миль отъ Валявы отдаленномъ; такъ и не могъ я исполнити священный долгъ, найблизшимъ сродникомъ семьи Добрянскихъ менѣ опредѣленный. Но сталося — о. Антонія Добрянского, честно и славно прожившого 67, a въ душпастырствѣ дѣйствовавшого 43 лѣтъ, похоронено помянутого дня въ гробѣ при сельской церкви въ Валявѣ, — a намъ предостается ньнѣ для заключенія его біографіи записати тутъ еще где-що o послѣднихъ дняхъ достопамятнои его жизни. Наводимъ же тутъ сновь оповѣданья людей, съ покойнымъ поблизше жившихъ.

Такъ о. Іустинъ Желеховскій въ своихъ запискахъ o o. Антоніи розсказуе намъ o болѣзни и кончинѣ его слѣдующое: «Великіи труды въ душпастырствѣ, особливо що-недѣльныи и що-святочныи богослуженія и катихизаціи, a при томъ въ будныи дни прилѣжныи занятія около сельского господарства при домѣ и въ поли были причииою, що онъ отъ долшого времени западалъ изърѣдка, потомъ частѣйше на грудную болѣзнь, неразъ тяжко ему долегавшую. Вправдѣ спасалъ онъ себе отъ неи розличными лѣками, но понеже не уставалъ въ працѣ, тіи лѣки не много помогали. A коли уже болѣзнь розвинулась на нѣсколько лѣтъ передъ смертію сильнѣйше, онъ якъ обыкновенно не залишалъ трудитися, ажь въ зимѣ 1877 г. уже такъ занемогъ, що потребовалъ помочи другихъ священниковъ, при чемъ таки еще и самъ — o сколько силы позволяли — трудился даже до великого поста въ томъ-же году. Коди же совершенно заболѣлъ, принялъ онъ собѣ о. Юліяна Шиха за сотрудника. Болѣзнь его изъ тои поры была дуже прикра, но онъ терпѣлъ съ упованіемъ на Бога, a чувствуючи себе уже тяжко ослабленнымъ, принялъ св. Тайны и ожидалъ съ спокойствіемъ праведного человѣка и доброго труженника своеи кончины въ Бозѣ, котора наступила дня 10 русск. юнія 1877 г.»

Алексѣй же Торонскій записалъ по поводу кончины и похорона о. Антонія еще ось-тое: «Якъ примѣрное было его житье, такъ примѣрна была и его смерть. Чувствуючи близость кончины своей, онъ попращался съ родиною и близшими знакомыми, роспорядилъ своимъ похорономъ, выбралъ собѣ мѣстце на гробъ и принявши св. Тайны, отдалъ Богу духа своего. — Удѣлъ священства, которыхъ было до 50 и правѣ цѣла Капитула перемышльска, и удѣлъ народа въ похоронѣ былъ надзвычайно численный, — и самъ чулъ я отъ священниковъ, не бывшихъ на похоронахъ, якъ жаловали, що за поздно o тыхъ-же довѣдалися и не могли прибыти. Также и латинскіи священники въ Перемышли давалися чути, що были бы охотно пріѣхали, если бы были запрошены; но родина не мала смѣлости трудити тыхъ, съ которыми не вязали ю близшіи отношенія. Свѣдчитъ то o великомъ почитанью покойного въ широкихъ кругахъ. — Онъ достойный, щобы память его пребыла y насъ отъ рода въ родъ, и щобы тымъ путемъ и многіи пойшли, которымъ онъ ишолъ.»

Упокоившійся о. Антоній Добрянскій женѣ-вдовѣ и тремъ сынамъ своимъ — кромѣ славного имени — не оставилъ ніякого грошевого маетку, a только найшлися межи его письмами двѣ многоцѣнныи рукописи, достойныи быти печатно изданными на пользу и во благо Галицкои Руси. Рукописи тіи суть:

1) По колька разы въ семъ жизнеописаніи увоминаемое «Историческое извѣстіе o епископствѣ Перемышльскомъ и епископахъ его» — дѣло недоконченное, a доведенное до смерти епископа Максимиліана Рылла (до 1794 г.), списанное съ найбольшимъ прилѣжаніемъ и на основаніи самыхъ вѣрныхъ документовъ историчныхъ, объемомъ въ 25—30 аркушовъ печатныхъ;

2) Рукописная книга записокъ изъ молодыхъ лѣтъ о. Антонія, содержащая кромѣ выписовъ изъ ученыхъ историчныхъ дѣлъ также отписи пропамятныхъ писемъ и урядовыхъ поданій Спиридона Литвиновича, Фомы Полянского и Іоанна Снѣгурского, яко и нѣкоторыи примѣчанія Антонія Добрянского до тыхъ-же, списована отъ 1831 до 1848 г., и особливо для помянутыхъ писемъ и поданій урядовыхъ, до селѣ нигде не печатаныхъ, публичного изданія достойная.

Обѣ тіи рукописи хранятся до нынѣ въ рукахъ его любимого сына, краевого адвоката д-ра Ивана Дoбрянского, отъ которого ожидае Русь наша, що онъ по сыновнему обовязку по дѣлится съ нею тымъ великимъ духовнымъ наслѣдiемъ безсмертного своего Родителя!

V.
Родина Антонія Добрянского.

Въ повысшихъ четырехъ уступахъ сего нашого дѣльца мы подали описаніе жизни и дѣятельности славного душпастыря Валявы, и здавалося бы природно: що съ извѣщеніемъ o eгo смерти уже все дѣло и скончено.

A однакожь — якъ коли видишь благородное дерево, добрый овощъ въ услажденіе людямъ приносившое, a на-разъ нечаянно заумершое; то хотя тяженько o немъ зажуришся, но всетаки еще розглядаешь, розсмотрюешь любовно: якіи были коренѣ того доброго дерева и якіи суть изъ него лѣторосли, що снова такій-же людямъ принесутъ добрый плодъ.

Вотъ въ томъ то и есть причина, для которои мы, розсказавши все по знанію нашому примѣчательное o покойномъ о. Антонію Добрянскомъ, желаемъ еще досказати где-що o eгo poдинѣ, именно o его предкахъ, сродннкахъ и потомкахъ.

Начиная отъ родныхъ родичей о. Антонія, розскажу коротко лише тое, що узналъ я отъ него-же самого при случаю близшихъ съ нимъ сношеній моихъ въ Перемышли.

Отецъ его Михаилъ Добрянскій былъ человѣкъ не такъ веселого настроенія чувствъ, якъ больше съ серіознымъ и смутнымъ на свѣтъ поглядомъ; но за то мати Марія изъ Федоровичевъ Добрянска усчастливляла родину милымъ пожитьемъ и примиряла своего мужа съ Божимъ свѣтомъ, который онъ иначе може былъ бы знелюбилъ и стался бы отлюднымъ. — Дальше o Михаилѣ Добрянскомъ знаемъ изъ епархіального шематизма, що онъ яко парохъ села Молошковичъ упокоился на 64 году жизни въ томъ-же селѣ д. 1 декемврія 1846 года.

Бpaтeй o. Антоній имѣлъ трехъ: Льва, Афанасія и Виктора, — сестеръ же двѣ: Наталію и Розалію. Всѣ они молодшіи были отъ него вѣкомъ, и только двое изъ нихъ пережили его, своего найстаршого брата, и жіютъ да нынѣ именно: наймолодшій братъ Bиктopъ, высвященный безженнымъ уже по смерти отца своего Михаила въ 1849 г., нынѣ парохъ въ Смольнику Затварницкого деканата, a сестра Наталія, выданная за-мужъ въ 1834 г. за о. Григорія Typaшa, который яко душпастырь померъ 1862 г. въ селѣ Буновѣ, где нашъ Антоній Добрянскій былъ родился.

Отъ 1835 г., коли о. Антоній черезъ женитьбу сталъ членомъ знакомитои родины Желеховскихъ, отцемъ-головою цѣлого сродного ему семейства уважанъ былъ тогдашній деканъ-парохъ въ Вышатычахъ, o. Bacилій Жeлexoвcкiй. A былъ тотъ о. Василій мужъ загально y людей почитаный не только за-для честного характера и яко добрый другъ школьный епископа Снѣгурского, но также за великіи заслуги своего дѣйствованія отличенъ найвысшими достоинствами, якихъ сельскій душпастырь за жизни своей дослужитися може. Подъ тымъ отже послѣднимъ взглядомъ былъ онъ предшественникъ и нѣяко прототипъ или первобразъ зятю своему Антонію Добрянскому, который послѣ него тыхъ-же самыхъ найвысшихъ отличій, не убѣгаючись за таковыми, въ житью своемъ дослужился.

Яко o примѣчательномъ мужу своего времени написалъ o немъ самъ-же о. Антоній «Пoсмepтное воспоминaніе», которое въ 1858 г. напечатано было въ вѣденьскомъ «Сіонѣ» (ч. 13), и изъ которого мы для нашой цѣли только въ скороченью слѣдующіи извѣстія наводимъ:

«Василій Желеховскій родился въ 1782 г. и высвященный на 25 роцѣ своеи жизни сталъ уже въ 1808 г. парохомъ въ селѣ Вышатычахъ коло Перемышля, где и дѣйствовалъ славно ажь до 1840 г. Первымъ его дѣломъ въ Вышатычахъ было пріукрашеніе мѣстцевои церкви и заведеніе народнои школы, „однои — якъ росповѣдае о. Добрянскій — изъ найпершихъ школъ народныхъ Перемышльскои епархіи, котору дѣти численно посѣщали и изъ которои въ теченіи часу выйшло колькохъ священниковъ. Для недостатку Букварей въ оныхъ часахъ, о. Василій Желеховскій списовалъ самъ власною рукою таблички съ азбукою и слогами и роздавалъ ихъ дѣтямъ, изъ которыхъ тіи же буквы познавати, складати и читати училися. Наука въ той школѣ съ такъ краснымъ поступовала успѣхомъ, що тогдашній епископъ Михаилъ Левицкій видѣлся споводованнымъ донести o томъ цѣсарю Францу I., который въ 1816 и 1818 г. о. Василію за тое похвальныи рѣшенія на руки реченного епископа переслати благоволилъ. О. Василій Желеховскій въ нагороду за свою дѣятельность именованъ былъ въ 1816 г. вице-деканомъ, въ два лѣта потомъ школъ народныхъ Перемышльского округа надзирателемъ, въ 1830 г. деканомъ Перемышльскимъ, a при томъ въ 1834 г. консисторскимъ референтомъ, въ 1837 г. проповѣдникомъ при церкви престольной въ Перемышли, также учителемъ нѣмецкого и церковного языка въ институтѣ дьяковъ и учителей школъ народныхъ, a еще и вице-ректоромъ того-же института, для которыхъ то такъ рожнородныхъ обовязковъ онъ що-тыждня долженъ былъ ѣздити изъ Вышатычъ до отдаленного на немаль двѣ милѣ Перемышля, a кромѣ того еще обовязанъ былъ неразъ (якъ то въ 1834, 1838 и 1839 г.) сопровождати епископа Снѣгурского на визитахъ его каноничныхъ по епархіи — и тое все дѣлалъ онъ не для якого личного зыску, но изъ любви для своего школьного друга епископа и въ цѣли служенія доброй русско-народной справѣ. Ажь по 32 лѣтахъ таковои честнои и полезнои для Вышатычъ и Перемышля службы сталъ онъ душпастыремъ въ большой парохіи Старомъ-Мѣстѣ, a въ два лѣта потомъ почетнымъ крылошаниномъ, та яко такій онъ скончался тамъ же на 76 роцѣ жизни въ 1858 г.“

Що такъ знакомитый заслугами и отличіями человѣкъ, якимъ былъ о. Василій Желеховскій, ставшій нашому о. Антонію отъ первыхъ лѣтъ его священническои дѣятельности отцемъ-головою его семейства, имѣлъ великое вліяніе на жизнь своего близкого сродника-зятя, o томъ ни найменьше не можно сомнѣватися. — Видимъ только изъ сего примѣра наглядно: що доброе потягало за добрымъ и въ томъ-же добромъ еще укрѣпилося, еще стало лучшимъ и на славу Бога и людей въ прекрасныи плоды обыльнѣйшимъ.

О. Василій Желеховскій оставилъ четырехъ сыновъ и двохъ зятей, всѣхъ самыхъ священниковъ, которыи еще за eгo жизни достигли само-стойного быту и соотвѣтныхъ заслугамъ своимъ почестей. Найстаршій сынъ Іосифъ и оба зятѣ, Антоній Добрянскій и Максимиліанъ Лyкaшeвичъ, были парохами въ одномъ и томъ-же деканатѣ Перемышльскомъ, именно первый въ Яксманичахъ, вторый въ Валявѣ, третій въ Вышатичахъ; два середущіи сыны Михаилъ и Антоній переселились въ львовскую архіепархію, где первый сталъ парохомъ въ Орявчику, вторый въ Козёвой, скольского деканата, a наймолодшій сынъ Юстинъ Желеховскій есть отъ 1849 г. катихитомъ при гимназіи въ Перемышли, въ которомъ то званіи онъ отличенъ также другими почестями отъ духовнои власти и пользуючися популярностію въ цѣлой епархіи, на благо Руси и нынѣ дѣйствуе.

Старшая изъ двохъ дочерей о. Василія, Юліянна, была имеино женою нашого о. Антонія Добрянского, и o ней то — по моему лич-ному знакомству съ нею--записую лишь тіи короткіи a много значущіи слова, якіи самъ о. Антоній въ вышепомянутомъ „Посмертномъ воспоминаніи“ записалъ o еи-же родной, еще въ 1834 г. упокоившойся матери: Была то жена, которая могла быти образцемъ всякои честноты для каждой женщины, котора, исполняючи вѣрно должности супруги, матери и господынѣ дому, искреннимъ наслаждалася почитаніемъ всѣхъ знаемыхъ»; — Она, вдова по о. Антоніи, жіе нынѣ въ домѣ наймолодшого сына своего Юліяна въ мѣстечку Рымановѣ сяноцкого округа.

Познавши честныхъ предковъ и найблизшихъ сродниковъ о. Антонія Добрянского, згадаемъ еще где-що o eгo дѣтяхъ:

Оставилъ онъ въ живыхъ — трехъ сыновъ: Михаила, Ивана и Юліяна, o которыхь, знаючи ихъ отъ юношескихъ и дитинныхъ лѣтъ особисто, могъ бы я по достойности ихъ еще немало замѣчательного росповѣсти; однакожь я воздержуюсь отъ подобного труда, a згадаю o нихъ лишь коротенько, выражая при томъ сіе мое искренное желаніе, щобы каждый изъ нихъ дѣлами своеи жизни самъ доводно заявилъ o собѣ: якого онъ батька сынъ, изъ якого гнѣзда, изъ-подъ якого сердця онъ выросъ и выплекался!

Изъ-подъ опѣки и руководства такого отца — не диво, що всѣ три сыны — каждый точно въ своемъ часѣ — выйшли на людей. И такъ найстаршій сынъ Михаилъ, по оконченью богословія оженившися въ русскомъ домѣ Полянскихъ и посвященный въ Перемышли 1862 г., сталъ завѣдателемъ капеляніи въ Болестрашичахъ Перемышльского деканата, a въ 1868 г. переселился въ Холмскую епархію, где онъ нынѣ ректоромъ духовного сѣменища въ Холмѣ.

Середущій сынъ Иванъ, докторъ правъ, сталъ отъ 1868 г. знаменитымъ краевымъ адвокатомъ во Львовѣ, откуда слава ето умно-правничого и патріотичного дѣйствованія чѣмъ-разъ больше ширится и стается розголосною въ Галичинѣ; наконецъ наймолодшій сынъ о. Антонія Юліянъ, есть ньнѣ адъюнктомъ повѣтового суда въ Рымановѣ мѣстечку земли Сяноцкои.

A щобы дати въ заключеніи сего уступа хотя одинъ прмѣръ того: яка искрення любовь взaимнa владѣла въ poдинѣ о. Антонія Добрянского, записуемъ еще слѣдующое, всякои хвалы достойное событіе:

Коли въ 1857 г. мати Юліянна небезпечно занедужала была отъ рожи въ нозѣ и перемышльскіи лѣкари не ручили уже за еи вылѣченье, то сынъ Михаилъ въ часѣ вакацій нарочно отправился до гомеопатичнои школы доктора Альфреда Дюцена въ Ангальтъ-Кетенѣ (въ Нѣмеччинѣ), где и отбылъ цѣлый курсъ наукъ изъ гомеопатіи едино съ тою цѣлію: щобы тяжко болѣющую матерь власными силами и доглядомъ сыновнымъ исцѣляти. И Богъ сіе пожертвованье и благородный подвигъ сына поблагословилъ: на радость всѣхъ сыновъ жіе мати ихъ здорово и донынѣ.

О томъ-же Михаилѣ Добрянскомъ извѣщаемъ еще при случайности, що онъ, послѣдуючи примѣру своего отца въ литературныхъ занятіяхъ, коли былъ еще капеляномъ въ Болестрашичахъ подъ Перемышлемъ, написалъ коротку, но полную «Исторію Галицкои Руси», которую передалъ былъ для изданія нашой русской Матицѣ, но котора-- съ сожалѣніемъ скажемъ — еще и до-нынѣ не есть напечатана.

VI.
Колька словъ заключительныхъ о характерѣ
Антонія Добрянского.

Одинъ мудрецъ Франціи, говорячи разъ o характерахъ людей въ загалѣ, сказалъ тіи достопамятныи слова: «Слогъ — то есть самъ человѣкъ». И по-правдѣ то въ самомъ слозѣ нашомъ, т. е. въ способѣ нашого говоренья или писанья найвыдатнѣйше заявляется нашъ характеръ, наше цѣле внутренне существо, которое властиво надываемъ человѣкомъ. Розсмотрюючи ведля того правила характеръ нашого о. Антонія, мы прежде всего примѣчаемъ, що слогъ его бесѣды чи письма былъ то слогъ праведного человѣка, который по образцу евангельскои заповѣди всегда говоритъ и пише коротко «такъ» или «нѣтъ», и держачися самого лишь предмета, o якомъ есть бесѣда, не запускается въ широкіи толки или закруты, якіи до рѣчи не належатъ.

Примѣры такого праведного способа бесѣды короткимъ, a рѣчь точно поясняющимъ слогомъ найде всякій читатель предлежащого нашого дѣльця въ тыхъ именно мѣстцяхъ, где слова о. Антонія вполнѣ и буквально суть наведены. Читатели наши затѣмъ самы розсудятъ: чи можно въ такъ немногихъ словахъ лучше и больше высказати мысли, якъ то умѣлъ высказовати Антоній Добрянскій.

Для показанья честноты и привѣтливости eгo характера наведу изъ власного пожитья моего съ нимъ на примѣръ хотя ось-тую згадку:

Подъ осень 1855 г. я прибылъ на мѣстце уступившого изъ учительскои посады о. Іосифа Левицкого преподавати русскій и польскій языкъ на гимназіи въ Перемышли, и очевидно, знаючи Антонія Добрянского только изъ славныхъ дѣлъ его на Руси, я усильно бажалъ сдѣлати съ нимъ и особистое знакомство. A хотя онъ за той часъ бывалъ часто y дѣтей своихъ въ Перемышли, и хотя мы оба бывали неразъ y o. Іустина Желеховского, но понеже онъ бывалъ ту лише за дня, a я вечеромъ, то случай до такового взаимно пожаданного познакомленья якось долго намъ не надавался; — ажь въ мѣсяци цвѣтни 1856 г. онъ самъ явился съ первымъ посѣщеніемъ въ моей скромной комнатѣ на Подзамчу, представляясь коротко тыми словами: «Попъ русскій изъ Валявы — поздравляю друга Руси Богдана и прошу приняти мене своимъ другомъ!» — Восхищенъ такимъ щиродушнымъ привѣтствіемъ и видомъ мужа, которого изъ-давна я усердно желалъ дознати, уже отъ тои первои встрѣчи заключилъ я съ нимъ искреннюю пріязнь, яка соединяе мене съ безсмертнымъ духомъ его и до нынѣ. Помню живо, що тогда-же въ теченіи розговора згадалъ я o его двохъ сынахъ, Михаилѣ и Иванѣ, моихъ ученикахъ изъ 8 и 6 гимназіальнои клясы, похваляя ихъ отличное поведеніе и прилѣжность въ наукахъ; на що онъ заявилъ менѣ съ природнымъ своимъ добросердіемъ: «Отже власне также въ справѣ тыхъ моихъ сыновъ прійшолъ я до васъ съ великою просьбою: они до того часу отличны были въ наукахъ, a щобы и на дальще такими же остали, прошу васъ, держѣтъ ихъ остро при испытахъ и клясификуйте безпощадно, щобы они знали, що наука приходится не легко и не зъ ласки учителя, но отъ власного тяженького труда. Ещежь тымъ больше прошу o тое васъ, Богдане, который учите ихъ русского языка и русскои словесности — предметовъ, для каждого русина конечно потребныхъ и необходимыхъ».

Еще пригадую собѣ изъ тои первои встрѣчи нашои, що говорили мы и o современной русской литературѣ, которои средоточіемъ былъ тогда вѣденьскій «Вѣстникъ» со своими маленькими газетками-прилогами «Домовою Школкою» и «Сборникомъ». Мы выражали собѣ взаимно наше утѣшеніе, що оба мы, не знаючись и не порозумѣваючись съ собою, писали до тыхъ-же газетокъ-прилогъ «Вѣстника» статейки съ подписомъ однои буквы «Д» (т. е. Добрянскій, Дѣдицкій), именно онъ поученія норовственныи и религійныи, a я статейки изъ наукъ словесныхъ и гдеякіи маленькіи пѣсеньки. Съ правдивымъ удивленіемъ зачулъ я тогда отъ моего нового друга, що онъ не только зналъ подробно содержаніе моихъ статеекъ, писаныхъ прозою, но умѣлъ навести навѣть гдеякіи изъ пѣсней моихъ, передъ колька лѣтами напечатанныхъ. Очевидно, я со стыдомъ стоялъ передъ нимъ, не бывши въ станѣ въ подобный способъ довести ему, що также плоды его ума на столько докладно менѣ извѣстны. По завязанью того милого знакомства я за моего двохлѣтного побыта въ Перемышли уже часто сходился съ о. Антоніемъ то y o. Желеховского, то въ околицѣ Перемышля въ товаришествахъ, a колька разы и въ его домѣ въ Валявѣ, та въ оныхъ близшихъ дружескихъ сношеніяхъ познавалъ я чимъ-разъ больше его не только яко найлучшого мужа и отца родины, но вразъ-же яко человѣка на-скрозь честного, привѣтливого и при томъ надзвычайно скромного.

A що до тои скромности, которая чей и была найотличнѣйшимъ свойствомъ его характера, то скажу изъ власного досвѣда, що оная скромность о. Антонія являлась вовсе не якобы искусно прибранна или вынужденна, но яко самому доброму сердцю eгo природна. Она то и найбольше плѣняла всѣхъ на каждой съ нимъ встрѣчи. Якъ бо и великіи посѣдалъ онъ знанія, якъ и высокихъ достигнулъ почестей, но все же въ пожитью съ людьми всякого вѣка, всякого степени образованья и сословія, оказовался онъ майже меньше якъ другимъ ровный, и то не въ номинальномъ, a въ правдивомъ своеи скромности смыслѣ. И подъ тымъ взглядомъ записую я тутъ откровенно, що за жизни моеи зналъ я лично немало мужей высоко образованныхъ и ученыхъ, якъ на пр. Коляра, Миклосича, Паляцкого, Зубрицкого, Петрушевича, Головацкого, и що y всѣхъ нихъ примѣтилъ я одно и тое-же самое великое свойство истинно-просвѣщенного человѣка, свойство скромности; но ни въ одномъ изъ нихъ тая скромность характера не казалася менѣ такъ цѣлкомъ природною, до души прилягающою, якъ именно въ о. Антоніи Добрянскомъ. Одинъ онъ, Добрянскій, достойный подъ многими взглядами стояти на ровнѣ съ выше-помянутыми мужами славянскои науки и заслуженнои славы, былъ всегда и всюда той добродушный русско-сельскій попъ, которого изъ первого виду всякій встрѣчный человѣкъ уважалъ своимъ другомъ-батькомъ чи братомъ сердечнымъ.

Тое свойство природнои скромности объявлялось не только во внѣшномъ его виду и товаришескомъ обхоженью, но и во всѣхъ его письмахъ, якъ тому найблизшимъ доказомъ служитъ на примѣръ письмо eгo до мене, при конци ceгo дѣльца наведенное, въ которомъ о. Антоній по внушенію тои же скромности менѣ — o 17 лѣтъ молодшому отъ него товаришу-литерату — дае право и молитъ мене въ его «автобіографiи все исправити, перемѣнити, укоротити или доложити, що по моему мнѣнію буде угодно».

Що-до чувственного настроенія своего o. Антоній былъ меньше склонный до веселости, a бывалъ больше задумчивый и пріймалъ смутны и впечатлѣнія глубоко до сердця. Такъ на пр. кончину епископа Снѣгурского, якъ потомъ митрополита Яхимовича онъ принужденъ былъ отболѣти на ложи недуги. A послѣ 1863 г. — якъ то, добре помню — коли бывало я съ нимъ встрѣчался за eгo пріѣздомъ на русско-народныи собранія во Львовѣ, въ теченіи розговора o дѣлахъ народности нашои дотычащихъ, неразъ чулъ я изъ устъ его жалостно добивающійся воскликъ: «Гей, не ма Яхимовича, нашого Яхимовича!» —

Послѣ такого восклика онъ въ дальшой бесѣдѣ сновь ободрялся и оживлялъ себе и друзей своихъ вѣрою и надѣями въ лучшую колись будучность Руси.

Унылость его мысли или смутокъ его сердця, дознанный изъ якого-будь поводу, уступали без-слѣдно въ той хвилѣ, коли приходилось ему проповѣдовати передъ народомъ. Тогда онъ цѣлый одушевлялся якобы духомъ съ выше, ставалъ тымъ смѣлымъ, громко-голосящимъ проповѣдникомъ, що святую правду и благое слово изъ небеси вѣститъ душамъ, скрѣпляя и ободряя ихъ на ходу отъ туземнои до безсмертнои жизни.

Онъ же и окончивши той ходъ жизненный съ честію и славою, наслаждается днесь безсмертіемъ — и память eгo y насъ отъ рода въ родъ!

Жолковъ, въ маю 1881.