.gif){kind=link}
XIV. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
правитьМы покончили с философией; то, что еще говорится в "Курсе" о фантазиях будущего, займет наше внимание при рассмотрении переворота, произведенного г. Дюрингом в сфере социализма. Что обещал нам г. Дюринг? Все. Что сдержал он из своих обещаний? Ничего. "Элементы философии реальной и соответственно направленной на действительность природы и жизни", "строго научное мировоззрение", "системосозидающие идеи" и все прочие научные подвиги г. Дюринга, рекламированные громкими фразами самого г. Дюринга, оказались, при первом прикосновении к ним, простым блефом. Мировая схематика, которая, "не жертвуя в чем-либо глубиной мысли, прочно установила основные формы бытия", представляет собою бесконечно поверхностную копию гегелевской логики и проникнута, как и последняя, предрассудком, будто бы "эти основные формы", пли логические категории, ведут таинственное существование где-то вне этого мира, к которому они должны "применяться". Натурфилософия дала нам космогонию, исходным пунктом которой является "самому себе равное состояние материи", - состояние, которое может быть представлено только посредством самой безнадежной путаницы представлений о связи материи и движения и, сверх того, лишь при допущении находящегося вне мира личного бога, который один может привести это состояние в движение. При рассмотрении органической природы философия действительности, отвергнув борьбу за существование и естественный отбор Дарвина, как "изрядную дозу скотства, направленного против человечности", должна была ввести затем то и другое через заднюю дверь и принять их как действующие в природе факторы, хотя и второстепенного значения. При этом она нашла случай проявить в области биологии такое же невежество, какого ныне,- с тех пор как уже нельзя избегнуть знакомства с популярно-научными лекциями, - нужно искать днем с фонарем даже среди барышень из образованных сословий. В области нравственности и права опошление учения Руссо о равенстве привело не к лучшим результатам, чем в предыдущих отделах извращение Гегеля. Точно так же и в области правоведения, - несмотря на все уверения автора в противном, - обнаружилось такое незнание, которое, и то лишь изредка, можно встретить у самых ординарных, старо-прусских юристов. Философия, "которая не признает никакого видимого горизонта", довольствуется в юридической области весьма реальным горизонтом, совпадающим со сферой действия прусского земского права. "Земли и небеса внешней и внутренней природы", которые эта философия обещала развернуть перед нами в своем мощно-революционизирующем движении, мы все еще ждем их, точно так же, как и "окончательных истин в последней инстанции", и того, что она называет "абсолютно-фундаментальным". Философ, метод мышления которого исключает всякую возможность впасть в "субъективно-ограниченное представление мира", оказывается, в действительности, не только сам субъективно ограниченным своими, как это было доказано, крайне недостаточными познаниями, своим ограниченно-метафизическим образом мышления и своим карикатурным самовозвеличением, но также еще и своими ребяческими причудами. Он не может создать свою философию действительности, не навязав предварительно всему человечеству, не исключая евреев, свое отвращение к табаку, кошкам и евреям, в качестве безусловного и всеобщего закона. Его "истинно-критическая" точка зрения по отношению к другим людям состоит в том, чтобы неослабно приписывать им вещи, которых они не говорили и которые представляют собственное изделие г. Дюринга. Его расплывчатая болтовня на мещанские темы, как, например, о ценности жизни и о наилучшем способе наслаждения ею, пропитана филистерством, которым вполне объясняется его гнев против "Фауста" Гете. Оно, конечно, непростительно со стороны Гете, что он сделал своим героем безнравственного Фауста, а не серьезного философа действительности - Вагнера!
Одним словом, философия действительности в конце концов оказывается, употребляя выражение Гегеля, "бледнейшим отстоем немецкого просвещенства", который был бы совершенно жидок и прозрачен, если бы его жидкая и прозрачная трививальность не приняла более мутный вид благодаря накрошенным оракульским фразам. Таким образом, закончив чтение книги, мы оказываемся знающими столько же, сколько знали прежде, и вынуждены признать, что "новый метод мышления", "в основе своей своеобразные данные и воззрения" и системосозидающие идеи", - что все это хотя и дало нам новые разнообразные нелепости, но среди них нет ни одной строчки, могущей чему-нибудь научить. И этот человек, выхваляющий свое искусство и свои товары под гром литавр и труб, словно обыкновеннейший базарный рекламист, у которого за громким словом не скрывается ровно ничего,-этот человек осмеливается называть шарлатанами таких людей, как Фихте, Шеллинг, Гегель, из которых наименее выдающийся-гигант по сравнению с ним. И впрямь шарлатан-только кто, собственно?