Анку.
править| Въ Бретани существуетъ повѣріе, что послѣдній покойникъ въ году становится Анку этого прихода на весь слѣдующій годъ… Анку — олицетвореніе Смерти, вѣстникъ, приходящій за душами людей, которымъ суждено умереть. |
Три старика сидѣли на кладбищѣ, на каменной могильной плитѣ и бесѣдовали. Далеко подъ ними клокотали и бились о скалы волнъ Атлантическаго океана. Вѣтеръ пригибалъ низко къ землѣ густую траву, покрывавшую скалы, и свистѣлъ среди жидкаго мха, заполнившаго трещины могильныхъ плитъ. Когда старики поворачивали лица къ морю, онъ отдувалъ волосы съ ихъ ушей, а когда они отворачивались, сѣдые клочья волосъ плясали надъ ихъ глазами. Старики моргали глазами отъ вѣтра, сидѣли на камнѣ и говорили о смерти.
— Съ ней, которую мы сегодня похоронили, уже четыре — сказалъ первый.
— А мѣстечко-то маленькое. Уже четыре покойника въ такомъ маленькомъ мѣстечкѣ, а еще только конецъ марта, — сказалъ второй.
— И всѣ они были моложе насъ, — сказалъ третій, вглядываясь въ просторъ океана.
— Еще одинъ — другой, навѣрное утонуть вмѣстѣ съ лодками. Анку своей косой можетъ перерѣзать лодку пополамъ и взять себѣ всю команду.
— Но одного изъ насъ онъ навѣрное возьметъ.
— Одного? А почему не всѣхъ? — сказалъ первый. — Послѣднимъ умеръ Жозонъ, на Святкахъ… Я былъ съ нимъ, когда онъ умиралъ, и онъ сказалъ мнѣ: «Прощай, но не надолго, восемьдесятъ лѣтъ мы были друзьями» — сказалъ онъ мнѣ — «и я за тобой приду, и желаннымъ буду гостемъ»…
Онъ былъ моимъ другомъ тоже — сказалъ второй.
— И моимъ сказалъ третій, — Жозонъ правитъ теперь телѣгой Смерти, съ косой за спиной!.. Да, онъ не долго замѣшкался, забирая этихъ молодыхъ. Но насъ онъ, навѣрное, позоветъ послѣдними.. Повторяю, къ концу года, пріѣдетъ онъ за нами, и тогда другой… одинъ изъ насъ троихъ, будетъ править телѣгой по ночамъ и отвозить людей туда, къ ихъ мѣстамъ среди мертвыхъ… Да, они смѣются надъ стариками. Они смѣялись надъ лысиной Жозона, когда онъ былъ живъ, а теперь они шопотомъ произносятъ его имя. Одинъ изъ насъ троихъ… Я должно быть проживу до зимы… А вы?
— Кто его знаетъ! Жозонъ умеръ внезапно. Онъ думалъ, что проживетъ до этого года… тогда Ренэ сдѣлался бы Анку… онъ умеръ въ день св. Михаила, въ ноябрѣ… Но нѣтъ, на Святкахъ Жозонъ слегъ, а когда онъ узналъ, что смерть пришла за нимъ… я не видѣлъ болѣе довольнаго и гордаго человѣка… А за недѣлю до этого былъ только бѣдный старый Жозонъ, съ лысой головой надъ которой потѣшались мальчишки… Мы не выживемъ всѣ трое этой зимы. И почемъ знать, кто изъ насъ троихъ придетъ за тѣми, которые остались?…
Такъ трое старичковъ бесѣдовали о смерти на могильной плитѣ обвѣваемаго вѣтромъ кладбища.
Каждый день, въ хорошую погоду, сходились они тамъ, и внимательно оглядывали и осматривали другъ друга, нѣтъ ли признаковъ приближающагося угасанія. Каждую ночь, жаркимъ лѣтомъ сидѣли они тамъ, эти три деревенскихъ старика, и говорили о времени, когда одинъ изъ нихъ будетъ властелиномъ и править многолюднымъ населеніемъ. Вѣдь живые такъ немногочисленны, лишь горсточка среди сонмовъ мертвыхъ. Быть же Анку самаго маленькаго мѣстечка, значитъ править призрачными полчищами…
Съ послѣдними вечерами августа пришли неожиданно морозы. Къ третьему дню сентября, второй изъ стариковъ, тотъ, который надѣялся дожить до зимы, уже лежалъ въ постели и умиралъ. Два другихъ старичка навѣщали его; говорили о смерти, и распростились съ нимъ только тогда, когда пришелъ священникъ съ послѣдними Дарами.
Они вышли на улицу и продолжали стоять подъ окнами, онкраясь на свои палки, прислушиваясь съ голосу священника, монотонно читавшаго латинскія слова утѣшенія и прощенія.
— Теперь, значитъ, одному изъ насъ двоихъ быть Анку — замѣтилъ одинъ.
— Одному изъ насъ двоихъ — повторилъ другой.
И они разошлись по домамъ.
Изъ двухъ оставшихся старичковъ, старшимъ былъ Лука; другой же, Илонъ, былъ моложе всего на мѣсяцъ-другой. Трудно было точно опредѣлитъ, сколько имъ лѣтъ, но всѣ соглашались, что они были очень стары. На ихъ глазахъ столько народа ушло, что для нихъ въ деревнѣ было больше призраковъ, чѣмъ людей.
Оба они жили въ маленькихъ каменныхъ домикахъ. Ивонъ, съ дочерью — вдовой, пожилой, набожной женщиной, по имени Мари. Лука — въ небольшой семьѣ рыбака, состоящей еще изъ жены его Жанны и маленькаго мальчика Маленькаго-Луки, названнаго такъ, чтобы сдѣлать пріятное старику, и, быть можетъ, чтобы унаслѣдовать отъ него послѣ смерти его скромное имущество.
Дулъ сильный вѣтеръ въ этотъ сентябрьскій день, когда тѣло умершаго старика хоронили на кладбищѣ. Лука и Ивонъ, борясь противъ вѣтра, прячась среди болѣе молодыхъ поселянъ, и избѣгая грубыхъ, развѣвающихся юбокъ женщинъ, молча наблюдали другъ за другомъ надъ открытой могилой; а, потомъ, когда могильщикъ засыпалъ гробъ землей, поговорили немного объ умершемъ и о старомъ Жозонѣ, который за нимъ пришелъ.
— Онъ хочетъ, чтобы одинъ изъ насъ двоихъ былъ Анку послѣ него.
— Славный старый Жозонъ!
— Одинъ изъ насъ двоихъ!
— Или ты, или я!
Затѣмъ они поплелись домой по селу, опираясь на палки, и придерживаясь одной рукой за стѣны домовъ, по причинѣ сильнаго вѣтра.
Въ ноябрѣ пошла ко дну рыбачья лодка и трое рыбаковъ утонули, но Лука и Ивонъ все еще были живы. Въ тотъ день, когда тѣла утонувшихъ прибило къ берегу, на землѣ лежалъ снѣгъ, но Ивонъ все же началъ готовиться, чтобы пойти на похороны, и Мари, не взирая на снѣгь и вѣтеръ, побѣжала похвастаться этимъ женѣ рыбака, у котораго жилъ Лука.
— Твой старикъ умреть первый, — сказала она, стряхивая снѣгь съ своихъ деревянныхъ башмаковъ на порогѣ. — Отецъ здоровѣе и крѣпче, чѣмъ когда либо, и несмотря на холодъ и снѣгъ, онъ идетъ на похороны…
Но Лука уже сидѣлъ у огня, одѣтый въ матросскую теплую куртку, съ шеей, окутанной вязяннымъ шарфомъ, и маленькій мальчикъ Лука надѣвалъ ему сапоги.
— Скажи Ивону, что я тоже буду на похоронахъ, — сказалъ старикъ, и Мари побѣжала назадъ домой посмотрѣть за тѣмъ, чтобы и ея отецъ былъ такъ же тепло закутанъ.
Съ океана черезъ скалы неслась сильная метель и отъ холода стучали даже зубы у священника, когда тѣла утонувшихъ матросовъ опускали въ промерзшія могилы. Но взоры всего села были сосредоточены на двухъ старикахъ, и во взглядахъ всѣхъ присутствовавшихъ были написаны почтительный страхъ и любопытство. Одинъ изъ нихъ двоихъ будетъ въ слѣдующемъ году самой Смертью, и кто знаетъ, въ какомъ страшномъ обликѣ будетъ приходить за живыми. Старики отказывались отъ всякой помощи, и чтобы показать, какъ они еще крѣпки, поплелись домой одни, безъ посторонней помощи, лишь подстегиваемые метелью…
На слѣдующій день оба старика были въ постели, слабо кашляя, кутаясь въ одѣяла старыми худыми пальцами, и въ перерывахъ между приступами кашля, справляясь другъ о другѣ.
Съ того дня ни тотъ, ни другой больше не вставали; они лежали и медленно умирали, какъ предвидѣли, тая каждый лишь одну надежду, что другой умретъ раньше, а самъ онъ умретъ послѣднимъ передъ Новымъ годомъ, и такимъ образомъ въ теченіе двѣнадцати мѣсяцевъ будетъ держать косу Смерти.
Можетъ быть, эта надежда, это сосредоточеніе всѣхъ помысловъ на одномъ желаніи и поддерживало ихъ въ живыхъ. Проходили дни, но ни тотъ, ни другой не умиралъ; они лежали, каждый въ своемъ домикѣ, слабѣя съ каждымъ часомъ, дѣлаясь все блѣднѣе, худѣе, если еще это только было возможно; и въ глазахъ женщинъ, ухаживающихъ за ними, они уже какъ будто были окружены торжественностью и величіемъ почти уже приготовленнаго для нихъ царства.
Въ этой странѣ кромлеховъ и дольменовъ[1], гдѣ каждый камень является напоминаніемъ о смерти, міры мертвыхъ и живыхъ отдѣлены другъ отъ друга лишь тонкой прозрачной пеленой. Въ каждомъ домикѣ прихода только и разговоровъ было, что о двухъ старикахъ. Кто же изъ нихъ умретъ послѣднимъ? Который же изъ нихъ, преображенный въ скелетъ съ вращающимся во всѣ стороны черепомъ, дающимъ возможность сразу обозрѣть всѣ свои владѣнія, — будетъ править призрачной телѣгой, что ночью стучитъ по мостовой и молча дожидается души уічирающаго?
Интересъ былъ еще сильнѣе среди непосредственно окружавшихъ старичковъ. Жанна, жена рыбака, присматривавшая за Лукой, и старая Мари, ухаживавшая за своимъ отцомъ, обѣ ходили какія-то горделивыя, самодовольныя, и каждая изъ нихъ была увѣрена, что именно она въ будущемъ году будетъ въ близкомъ родствѣ съ Анку, съ самой смертью, держащей въ рукахъ все село.
Въ сочельникъ маленькій Лука вошелъ въ домъ съ фонаремъ и сообщилъ, что онъ слышалъ, какъ у дома Ивона выли собаки.
— За нимъ ѣдетъ уже Анку, — сказалъ Лука благоговѣйно; и потомъ, тревожно спохватившись, что со свѣчей на столѣ и другой въ окнѣ, фонарь мальчика составлялъ уже третій огонь въ комнатѣ, кашлянулъ: — Потуши фонарь, потуши свѣчу! Вѣдь три свѣта… это къ смерти…
Маленькій Лука потушилъ свѣчу, и, размахиваяфонаремъ такъ, что тѣни запрыгали по стѣнамъ и потолку, сталъ утѣшать старика.
— Я слышалъ собаку у дома Ивона еще до того, какъ принесъ сюда фонарь. Не бойся, дѣдушка, ты будешь Анку.
Въ теченіе недѣли оба они, упорно, но замѣтно ослабѣвали и оба немного испугались. Ивону снились черные кони, а Лука слышалъ, какъ рядомъ съ нимъ, у постели, запѣлъ пѣтухъ.
Утромъ тридцать перваго декабря маленькій Лука стоялъ въ дверяхъ и смотрѣлъ на улицу. Вдругъ онъ стремительно вбѣжалъ въ комнату.
— Дѣдушка Лука, дѣдушка Лука, — крикнулъ онъ. — На крышѣ Ивона у самой трубы сидитъ сорока.
Старикъ попробовалъ было приподняться, но не могъ. Жена рыбака наклонилась надъ нимъ.
— Пойди Жанна, посмотри, правда это?… Ивонъ… Умеръ…
Жанна встрѣтила Мари на дорогѣ: она шла къ ней сообщить новость. Мари плакала, но не была такъ опечалена, какъ ожидала Жанна.
— Онъ будетъ Анку, — сказала она. — Онъ это зналъ и умеръ счастливымъ.
— Но Лука вѣдь еще не умеръ, — сказала Жанна.
— Конечно, — отвѣтила Мари. Онъ можетъ теперь умереть завтра. Отецъ за нимъ придетъ… Они вѣдь были такими друзьями…
Жанна постояла немного, чтобы оплакать вмѣстѣ съ Мари Ивона, потомъ вернулась домой.
— Какъ ты себя чувствуешь, дѣдушка Лука? --спросила она.
— Хорошо, милая, — шепнулъ старикъ.
— Мари говоритъ, что Ивонъ уже Анку.
— А я?…
— Ты еще не умеръ…
Эта новая, ужасная мысль почти поглотила послѣднія силы, оставшіяся у Луки. Онъ до сихъ поръ думалъ только о томъ, чтобы прожить хоть на нѣсколько часовъ дольше Ивона. Но ни на секунду не приходила ему въ голову мысль, что онъ можетъ прожить слишкомъ долго. А теперь онъ сознавалъ, что умираетъ, но все еще не умеръ, и если онъ доживетъ до завтра, то будетъ первымъ умершимъ въ новомъ году, а не послѣднимъ покойникомъ стараго года. И Ивонъ будетъ Анку, а онъ, Лука, будетъ просто однимъ изъ обыкновенныхъ безчисленныхъ покойниковъ.
Былъ полдень. Ему оставалось, чтобы умереть, еще цѣлыхъ двѣнадцать часовъ; а если онъ за это время не умретъ, то Ивонъ, чье тѣло лежало въ домикѣ дальше по дорогѣ, займетъ почетное мѣсто, на которое они оба такъ льстились. Старые стѣнные часы металлическимъ, зловѣще-роковымъ голосомъ отмѣчали бѣгъ секундъ. И все безжалостнѣй и громче стали тикать часы къ полуночи и къ приходу Новаго года. Лука лежалъ въ постели и безпомохцно злился на стараго Жозона, за то, что тотъ мѣшкаетъ не приходитъ за нимъ поскорѣе.
Въ дверь кто-то постучалъ…. три раза.
— Три удара въ дверь, — шепнулъ онъ, слезливо-радостно. — Это — Смерть. Жозонъ стучитъ въ дверь.
Онъ откинулся назадъ въ ожиданіи, почти счастливый.
— Войдите! — сказала Жанна.
Но вошла Мари, которая пришла зачѣмъ-то, что ей нужно было для уборки тѣла Ивона, а, въ дѣйствительности, чтобы провѣрить, доживетъ ли Лука до утра или же умретъ и захватитъ силой почетную должность, которая теперь по всѣмъ вѣроятіямъ должна была достаться ея отцу.
— Э, да ты сегодня прекрасно выглядишь, дѣдушка Лука. Еще увидимъ тебя на похоронахъ. Вѣдь онъ старый пріятель твой. Онъ будетъ Анку и пріѣдетъ за тобой, когда придетъ твой чередъ.
Старикъ вздрогнулъ, но не въ силахъ былъ выразить словами свое разочарованіе и негодованіе.
— Смотри, Мари, — шепнула ехидно Жанна, — онъ дрожитъ. Анку близокъ. Развѣ Ивонъ не дрожалъ такъ передъ смертью?
— Ивонъ дрожалъ, — сказала Мари, — и умеръ. А дѣдушка Лука еще очень крѣпокъ.
Мари ушла и Жанна, нетерпѣливо, злобно поерзала на стулѣ.
— Ну? — сказалъ Лука еле слышно.
— Она убѣждена, что ты умрешь слишкомъ поздно и ея старый Ивонъ будетъ Анку.
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! — прошепталъ старикъ. — Сходи за священникомъ.
— Я проведу его мимо оконъ Мари — сказала Жанна, и ушла, оставивъ маленькаго Луку присматривать за старикомъ.
— Какъ ты думаешь, дѣдушка Лука, ты успѣешь умереть во время? — спросилъ мальчикъ.
— Не знаю, — отвѣтилъ тотъ.
Священникъ пришелъ и ушелъ. При его появленіи интересъ села, упавшій было со смертью Ивона, снова пробудился; цѣлая толпа собралась у дверей и заглядывала въ окна на лежавшаго въ постели стараго Луку. Онъ зналъ, что они спорятъ, будетъ ли онъ Анку или нѣтъ. Рѣзко раздавался за окномъ смѣхъ Мари.
Съ бѣгомъ минутъ ускользала отъ него единственная возможность хоть чѣмъ нибудь отличиться отъ тысячъ другихъ такихъ же обыденныхъ людей. Но онъ не могъ собрать своихъ мыслей даже для того, чтобы помолиться о смерти. Его мысли разбѣгались во всѣ стороны, какъ стадо распуганныхъ овецъ — то онѣ останавливались на умершемъ Ивонѣ, то на Жозонѣ, умершемъ въ прошломъ году и теперь Анку, то на хвастовствѣ Мари, то на Жаннѣ, то на примѣтахъ… Всѣ примѣты ясно указывали на смерть, но достаточно ли скоро придетъ она вслѣдъ за ними?
Съ наступленіемъ ночи онъ еще больше ослабѣлъ. Онъ былъ почти мертвъ. Эта мысль утѣшала его, и утѣшаясь, онъ чувствовалъ себя лучше, а это опятъ волновало его, и такъ безъ конца.
— Свѣчи гдѣ? — спросилъ онъ послѣ долгаго молчанія, въ теченіе котораго вязальныя сницы Жанны, словно часы, отсчитывали какъ бы секунды.
— Онѣ здѣсь — отвѣтила она и указала на свѣчи, лежавшія у трехъ пустыхъ подсвѣчниковъ.
Было ясно, что Жанна была увѣрена въ его скорой смерти; ясно съ другой стороны, что все село думаетъ, что онъ выживетъ ночь, такъ какъ кучка людей, толпившаяся было подъ окнами, уже разошлась.
Вдругъ маленькій Лука, долго и упорно изучавшій циферблатъ часовъ, заявилъ, словно человѣкъ, объявляющій о концѣ міра.
— Ровно двѣнадцать!
— Нѣтъ еще — сказалъ Лука и задохнулся. Жанна бросила вязанье и встала. Онъ вытянулся, почти не дыша.
— Я… Анку, — шепнулъ онъ и закрылъ глаза. Онъ услышалъ звонъ подсвѣчниковъ и узналъ, что одинъ уже ставятъ у изголовья, другой на столъ, а третій у ногъ, въ золу очага. Жанна наклонилась надъ нимъ и коснулась его безкровной старой руки.
— Онъ — умеръ, — сказала она ожидающему мальчику. И маленькій Лука выбѣясалъ изъ домика разсказывать сосѣдямъ. Дверь хлопнула. Лука слышалъ его дѣтскій голосокъ, съ торжественнымъ крикомъ извѣщавшій: "Дѣдушка Лука — Анку… «Дѣдушка Лука — Анку»!..
На одно мгновеніе онъ самъ повѣрилъ было, что умеръ, такъ велика была его радость. Но къ тиканью часовъ вдругъ примѣшалось жужжаніе колесъ, и онъ услышалъ, какъ пробило полночъ. Наступилъ Новый Годъ. Онъ слышалъ, какъ по снѣгу раздавались многочисленные бѣгущіе шаги. Дверь раскрылась, и внезапно въ крошечную комнату ворвался холодный вѣтеръ.
Лука вдругъ приподнялся и усѣлся на постели передъ испуганными односельчанами. На лицѣ его былъ написанъ ужасъ, и хриплымъ голосомъ онъ крикнулъ, такъ громко, что нѣкоторые даже подумали, не дьяволъ ли это:
— Ивонъ!.. Ивонъ!..
И откинулся на постель, на этотъ разъ дѣйствительно мертвый.
- ↑ Доисторическіе памятники.