Анекдоты о Суворовѣ.
правитьКнязь Александръ Васильевичъ прохаживался однажды съ Императрицею Екатериною Великою по Царско-Сельской колоннадѣ. Она изволила разговаривать съ нимъ о великихъ людяхъ. «Здѣсь бесѣдую я иногда безмолвно съилваяныыми сими лицами ихъ!» сказала Она, и потомъ сѣла отдыхать. Суворовъ то подбѣжитъ къ статуѣ, то отскочитъ, по предъ изображеніемъ Русскаго кланялся въ поясъ. Государыня, подозвавъ къ себѣ Графа Безбородка, шепнула ему что-то. Тотъ подошелъ къ Суворову, и между прочили разговорами спросилъ, какъ ему нравится колоннада. Онъ отвѣчалъ: «я въ отечествѣ своемъ ищу земляковъ. Правда, въ нашемъ климатѣ лавры скоро отцвѣтаютъ. Морозъ ихъ врагъ.» Потомъ повернулъ Безбородка съ больными его ногами къ той сторонѣ, гдѣ воздвигнуты памятники Румянцеву и Орлову и вскрикнулъ: «смотрите, смотрите туда! Кагулъ и Чесма! Ура!» Чрезъ нѣсколько минутъ Государыня, поговоря съ Безбородкомъ, благоволила подойти къ нему и начать сей разговоръ: «недолго будемъ мы наслаждаться столь прелестною погодою. Жестокъ, признаюсь, климатъ патъ. Отъ него нѣтъ пощады и лаврамъ, но для нихъ есть у меня парникъ, (указавъ на свою грудь). Будьте увѣрены, Графъ, что я не похожу на тѣхъ людей, которые, вытиснувъ изъ лимона сокъ, бросаютъ корку.» — Чрезъ нѣсколько дней, украсилъ колоннаду бюстъ Суворова. — Расказывая въ Италіи о семъ анекдотѣ, Князь говорилъ: "не надобно солдату говоришь съ дипломатомъ. Я молвилъ два слова, и попалъ въ просакъ. За то послѣ, при первомъ свиданіи съ Безбородкомъ, сказалъ я ему: «такая Царская душа украшаетъ вѣнецъ не драгоцѣнными каменьями, но драгоцѣнными дѣлами. Алмазы сіяютъ, но не согрѣваютъ. Лишь благость есть блестящая, животворная капля неба.» — «Axa» обратясь ко мнѣ, «каково? какъ ты думаешь?» — Я отвѣчалъ: «это неподражаемый образецъ сердечнаго краснорѣчія героя, котораго славолюбіе преисполняетъ сферу бытія его.»
Но, теперь, обращаюсь къ гробу моего благодѣтеля, и дерзаю въ полнотѣ сердца произнесть: "нѣтъ, безсмертный мужъ, лавры въ благодарномъ отечествѣ твоемъ не увядаютъ! Памятникъ на берегу Невы указуетъ твои побѣды — и Фанагорійцы, чудо-богатыри твои, послѣ двадцати семи лѣтъ твоей кончины, теперь, при творческомъ гласѣ Августѣйшаго Внука Великія, Николая Перваго, возстаютъ, красуются и величаются побѣдоноснымъ именемъ Суворова.
Одинъ иностранный Генералъ, напыщенный древностію своего рода, наскучилъ Князю расказами о своихъ предкахъ. "Слышалили вы, Г. Генералъ, " спросилъ его Суворовъ: «о Римскомъ Колизеѣ? Величина сего зданія превосходила всѣ семь чудесъ древняго міра. Онъ помѣщалъ въ себѣ сто десять тысячъ человѣкъ. Представьте же себѣ, величественная огромность сія оставила намъ только одни отломки и развалины, которыми вымощена площадь Св. Марка, попираемая нашими ногами.»
Маркизъ Шателеръ, утомленный отъ трудовъ, уснулъ за обѣдомъ у Князя. Онъ умолкъ, велѣлъ всѣмъ молчать, и мы всѣ такъ тихо встали, что его не разбудили. Послѣ обѣда пришелъ онъ съ извиненіемъ. «Какъ!» сказалъ Александръ Васильевичъ: «я обязанъ вамъ: вы возобновили лучшую сцену изъ жизни Фридрика Великаго, въ семилѣтнюю войну. Онъ, сидя возлѣ уснувшаго своего Генерала, охранялъ сонъ того, кому обязанъ былъ спасеніемъ своей славы. Вы показали намъ сію картину.» — Не буду говорить, что чувствовалъ Шателеръ.