АНГЛІЙСКІЯ СЕМЕЙНЫЯ ХРОНИКИ
Нигдѣ семейная жизнь такъ не развита, какъ въ Англіи; домашній очагъ нигдѣ такъ не привлекаетъ, и нигдѣ все происходящее вокругъ него такъ не интересуетъ, какъ въ этой странѣ. Мелкія радости и огорченія будничной жизни вызываютъ самую теплую симпатію. Нельзя даже представить себѣ богатыхъ и порядочныхъ (respectable, honorable) англичанъ безъ того, чтобы не видѣть ихъ «комфортабельно» устроенными въ домѣ, съ большимъ общимъ салономъ, въ которомъ каждый членъ семьи имѣетъ свой собственный уголокъ.
Такая обстановка тѣсной замкнутой жизни должна была установить и извѣстныя отношенія между членами семьи. Глава семейства, отецъ, ставитъ себѣ долгомъ пещись о счастіи своихъ дѣтей и отдалять отъ нихъ все то, что ему кажется гибельнымъ для нихъ. Дѣти, въ свою очередь, ставятъ себѣ долгомъ угождать отцамъ и даже не помышляютъ о возможности когда-либо поступать сообразно со своими чувствами, безъ предварительнаго одобренія отцовъ. Это безпрекословное послушаніе вмѣняется особенно въ обязанность дѣвушкамъ. Благовоспитанная (well bread) дѣвушка даже никогда и не должна подумать нарушить этого долга относительно родителей — it must be quite out of question — какъ говорятъ англичане.
Привычка англійскихъ высшихъ и среднихъ классовъ общества къ такому семейному складу превратилась въ ихъ вторую натуру, и едва-ли женщины англійской націи нашли бы цѣль въ своемъ существованіи, если бы должны были отказаться именно отъ такого, любимаго ими и вѣками прославленнаго, домашняго очага.
Какъ всякое проявленіе въ жизни народа вызываетъ неизбѣжно отголосокъ въ литературѣ, такъ и домашній складъ англичанъ послужилъ темой для многихъ романовъ и повѣстей, которыя составляютъ особую литературу — «литературу семейныхъ хроникъ» (family novels). Этотъ родъ — представляющій діаметральную противоположность романамъ съ «сенсаціею» — пользуется въ Англіи большимъ уваженіемъ и успѣхомъ, хотя, нужно сознаться, что для читателей другихъ націй, не англичанъ, произведенія «литературы семейныхъ хроникъ» часто кажутся растянутыми, блѣдными разсказами, безъ оживляющей ихъ мысли, запечатлѣнными довольно таки порядочной скукой. Но въ глазахъ англійскихъ семействъ и притомъ респектабельныхъ, они имѣютъ особенныя достоинства. Во-первыхъ, они вѣрный снимокъ съ ихъ внутренней жизни; во-вторыхъ, они всегда избираютъ для своей темы разъ установленные принципы сложившагося домашняго строя за точку отправленія и никогда не относятся къ нимъ критически; въ третьихъ, мать, зажмуря глаза, можетъ дать такую хорошую книгу своей дочери; она не научитъ ее ничему «дурному», не заронитъ въ ея голову яда сомнѣнія. Въ ней дочь прочтетъ еще разъ, уже много разъ, повторенный ей урокъ: «повинуйся волѣ твоихъ родителей и свято исполняй ихъ желанія, хотя бы это стоило тебѣ жизни»! И авторъ «семейнаго романа» дѣйствительно часто заставляетъ героиню свою погибнуть вслѣдствіи дочерняго послушанія… Авторъ ставитъ ее на высокій пьедесталъ, а юная читательница оплакиваетъ ее. Чего жаль этой юной читательницѣ? Утраченной-ли по-пусту молодости или безполезной жертвы? Нѣтъ, она плачетъ отъ умиленія и восторга, передъ самоотреченіемъ бѣдной героини и, бросаясь на грудь своей матери, восклицаетъ: «мама, мама, если бы мнѣ случилось полюбить и не заслужить вашего одобренія или одобренія папа, я бы тоже погибла какъ эта насчастная — Мэри или Люси — но никогда не пошла бы противъ вашей воли»! Растроганная мама крѣпко прижимаетъ дочь свою къ груди и про себя хвалитъ автора: онъ внушаетъ юнымъ сердцамъ высокія и благородныя мысли!
Но оторвемся отъ патетической и поэтической стороны семейнаго очага богатыхъ англичанъ и обратимся къ дѣйствительности. Въ этомъ намъ поможетъ новый романъ или скорѣе разсказъ А. Троллопа, называющійся: «Сэръ Гэрри Готспуръ».
I.
Сюжетъ разсказа у Троллопа самый обыденный. Сэръ Гэрри — послѣдній членъ семьи Готспуровъ, обладатель большихъ капиталовъ и земель. Лѣтами онъ приближается къ семидесяти годамъ и его неотвязно преслѣдуетъ мысль, что онъ можетъ умереть, не оставя прслѣ себя другого Готспура, представителя его титула и владѣтеля его земель. Два года передъ тѣмъ, какъ начинается разсказъ, сэръ Гэрри претерпѣлъ самое ужасное несчастіе, въ сравненіи съ которымъ всѣ его прежнія можно было бы назвать только неудачами — онъ потерялъ своего единственнаго сына, преемника всѣхъ его земныхъ благъ, состоящихъ изъ крупной цифры — двадцати тысячъ фунтовъ годового дохода. Сэръ Гэрри потерялъ все, какъ ему тогда казалось, потерявъ этого сына, который былъ уже взрослый молодой человѣкъ; въ первые мѣсяцы, сэръ Гэрри самъ какъ будто умеръ. Долгое время не могъ онъ оправиться отъ своего тупого горя, хотя изъ внѣшнихъ привычекъ своихъ не измѣнилъ ни одной. Все въ жизни его продолжало идти по разъ заведенному порядку и этотъ порядокъ не нарушился даже потерею, ничѣмъ не поправимой. Акуратно, въ извѣстный часъ, онъ былъ за своими обычными занятіями, а все же въ домѣ замѣчали, что сэръ Гэрри не можетъ отдѣлаться отъ всепожирающей его тоски. Съ минуты смерти сына все міросозерцаніе сэра Гэрри было разрушено и себя самого онъ считалъ нулемъ. Что онъ теперь значитъ, когда некому продолжать его рода, когда пройдетъ еще нѣсколько лѣтъ и не будетъ больше въ Англіи сэра Готспура, который бы заботился о славѣ этой страны, потому что именно источникомъ всей славы и богатства, своей страны сэръ Гэрри считалъ ея аристократію? Народъ онъ считалъ ни во что, и даже представить себѣ не могъ, чтобы народъ когда-либо вышелъ изъ-подъ начала аристократіи. Аристократія должна руководить народомъ и подавать ему хорошій примѣръ своей достойной жизнью. Таково было одно изъ самыхъ коренныхъ и глубокихъ убѣжденій сэра Гэрри.
Жизнь свою баронетъ считалъ вполнѣ безупречной. Въ молодости онъ держалъ бѣговыхъ лошадей и велъ охоту. Потомъ женился на дочери графа, попытался обратить на себя вниманіе въ парламентѣ, но эта попытка не удалась ему, и онъ оставилъ парламентъ. Большую часть гола онъ жилъ въ своемъ имѣніи Гембльтвэтѣ (Humblethwaite) и только на лѣтній сезонъ пріѣзжалъ въ Лондонъ, гдѣ у него былъ домъ. Сэръ Гэрри былъ человѣкъ очень гордый, но обращался со всѣми любезно и скорѣе давалъ чувствовать о сознаніи своего достоинства, чѣмъ выказывалъ его. Сэръ Гэрри былъ очень красивый мущина, несмотря на свои семьдесятъ лѣтъ. Выраженіе его глазъ было смѣло и твердо, брови обрисовывались рѣзкими дугами, орлиный носъ былъ прекрасно выточенъ, ротъ маленькій, на бритомъ подбородкѣ виднѣлась ямочка. Роста онъ былъ небольшого, какъ всѣ Готспуры, и плотнаго сложенія, хотя не толстъ."
О его женѣ, лэди Елизаветѣ, достаточно сказать два слова. Тѣ, которые знали ее, только и знали, что она жена сэра Гэрри.. Сэръ Гэрри былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которые кладутъ свой особый отпечатокъ на все принадлежащее имъ. Лэди Елизавета, была добрая женщина, добрая жена и добрая мать. Она была двадцатью годами моложе мужа. Она сокрушалась не менѣе мужа о потерѣ своего сына, хотя ея любовь къ нему не была основана на фамильной гордости: она любила его какъ мать, и сокрушалась о немъ какъ мать.
Долго думалъ сэръ Гэрри, кому онъ вручитъ всѣ свои богатства, такъ какъ прямого наслѣдника у него не было. Изъ всей родни его, самый близкій къ нему человѣкъ по крови былъ сынъ двоюроднаго брата его, молодой Джоржъ, тоже Готспуръ и даже наслѣдникъ его титула. Но сэръ Гэрри и думать на хотѣлъ завѣщать ему хоть что бы то ни было изъ своихъ богатствъ, за его распущенную жизнь. Послѣ долгихъ колебаній сэръ Гэрри рѣшилъ оставить свое состояніе единственной дочери своей, съ тѣмъ условіемъ, чтобы мужъ ея выхлопоталъ позволеніе носить имя Готспуръ. Сэръ Гэрри уже имѣлъ на примѣтѣ благонравнаго молодого человѣка, второго сына знатной фамиліи, влюбленнаго въ его дочь Эмили.
Но Эмили не раздѣляла вкуса своего отца.
Эмили была достойная представительница рода Готспуръ. Наружность ея была поразительно похожа на наружность отца. Тѣже умные и гордые глаза, тотъ-же носъ, маленькій ротъ и нѣжный подбородокъ съ ямочкой. Даже складка между бровями была таже складка, выражающая непоколебимость разъ принятаго рѣшенія. Эмили Готспуръ считалась первой красавицей всего околотка, и эта репутація утвердилась за ней окончательно, когда, она стала невѣста съ двадцатью тысячами годового дохода.
Но бѣда все же была въ томъ, что вкусъ Эмили не сошелся со вкусомъ ея родителя. На сердце ея произвелъ неизгладимое впечатлѣніе родственникъ ея, Джоржъ Готспуръ, такъ абсолютна отвергнутый ея отцемъ.
Типъ Джоржа Готспура часто сталъ представляться въ англійской беллетристикѣ за послѣдніе годы. Это вылитый дэнди съ головы до ногъ; но не тотъ благородный дэнди, который выкупалъ свою пустоту и безчувственность внѣшнимъ приличіемъ. Такіе дэнди встрѣчаются теперь въ англійскихъ романахъ очень рѣдко, они переродились въ нѣчто развращенное и ничтожное, незаботящееся даже о своей внѣшней репутаціи. Грѣхи и грѣшки свох они даже не трудятся прикрывать, а напротивъ, обладаютъ циничною удальщ громко признаваться въ своихъ порокахъ. Всѣ они — эти современные герои и обольстители — отчаянные спортсмэны (sportsmen), пьяницы и кутилы. Всѣ не задумаются толкнуть ближняго въ петлю, лишь-бы удовлетворить своему тщеславію. Даже плутни, шулерство они пускаютъ въ ходъ, когда видятъ въ этомъ свою выгоду и не гнушаются выслушивать отъ самыхъ низкихъ ростовщиковъ бранные эпитеты, лишь-бы тѣ отдалили на время срокъ ихъ платежа. О чувствѣ или долгѣ или другой подобной сентиментальности они не имѣютъ и понятія. Имъ даже не приходитъ въ голову, что на свѣтѣ существуютъ такія смѣшныя вещи. Цѣль ихъ жизни — наслажденіе, а идеалъ наслажденія вылился у нихъ въ разъ навсегда готовую форму. Хорошая ѣда, хорошія вина, частые спорты и безцеремонныя отношенія съ дамами полусвѣта — вотъ что считаютъ они высшими благами земной жизни. Но все это возможно только при средствахъ и даже при большихъ средствахъ, и вотъ, вся жизнь ихъ направлена къ тому, чтобы добывать ихъ (если они лишены какого-нибудь родового имущества) и доставлять себѣ возможность бросать деньги направо и налѣво. На самый способъ добыванія средствъ они не смотрятъ, лишь-бы желанная цѣль была достигнута.
Единственный случай, когда они надѣваютъ на себя личину человѣка, это когда судьба ихъ — т.-е. опять таки добываніе средствъ — зависитъ отъ женитьбы на благородной миссъ, или когда они находятся съ женщинами высшаго общества. Привычка и мораль, въ силу крѣпко установившихся обычаевъ, заставляетъ ихъ говорить съ порядочными женщинами приличнымъ языкомъ и какъ можно дальше прятать свой разгулъ и ухарство. Свѣтъ строго требуетъ отъ нихъ исполненія его условій и изгналъ-бы ихъ изъ среды своей, если-бы они были нарушены. Этотъ обычай держать себя прилично при дамахъ, такъ вкоренился въ нравы англійскаго общества, что человѣку скорѣе простятъ нѣсколько лѣтъ разгульной жизни, чѣмъ нѣсколько грубыхъ выраженій въ присутствіи дѣвицъ и дамъ. Если современный дэнди захочетъ войти въ порядочный салонъ, онъ долженъ сперва гримироваться, и условія высшаго свѣта даютъ ему на это готовые образцы". Отъ таланта актера зависитъ болѣе или менѣе удачное выполненіе роли. А неопытной дѣвушкѣ, воспитанной въ томъ руководящемъ принципѣ — «что дѣвушка должна познать жизнь только послѣ замужества» — и въ голову не приходитъ, что она имѣетъ дѣло съ актеромъ. Она наряжается для него, улыбается ему самой привѣтливой улыбкой своей; она видитъ въ немъ полубога и со счастіемъ отдаетъ ему свое сердце. Все счастіе ея жизни представляется ей только въ одномъ — въ томъ, чтобы жить исключительно для него. Другой цѣли въ жизни у нея — нѣтъ, и другіе интересы въ ней не пробуждены. Любить его и отдаться ему, послѣ законнаго брака съ согласія родителей, отдаться всѣмъ существомъ своимъ и безвозвратно, лелѣять его и дѣтей его, и умереть на его рукахъ и на рукахъ дѣтей — вотъ въ нѣсколькихъ словахъ вся жизнь англійской женщины высшаго круга"
Изъ многочисленныхъ произведеній англійскихъ романистовъ за послѣдніе годы, все съ однимъ и тѣмъ-же типомъ современнаго англійскаго Донъ-Жуана, видно, что англійскія дѣвушки очень склонны отдавать свое сердце именно господамъ такого сорта. Онѣ видятъ мало привлекательнаго въ какомъ-нибудь выбранномъ ихъ папашей, благовоспитанномъ, робкомъ претендентѣ, который даже не умѣетъ — по ихъ мнѣнію — объяснить имъ свои чувства. Онѣ недовольны имъ и послѣ объясненія, когда онъ, разъ получивъ отказъ, не докучаетъ имъ больше своими пылкими страстями. Для Донъ-Жуана же, судя по романамъ — онѣ готовы пожертвовать всѣмъ, даже жизнью, если она нужна для его счастія. Онъ именно тотъ субъектъ, который составлялъ героя ихъ воображенія, и если даже онъ самъ признается имъ въ своихъ порокахъ, то тутъ-же обѣщаетъ совершенное перерожденіе, если только увидитъ искру чувства къ себѣ!
Не будемъ повторять описаніе Донъ-Жуана, уже давно сдѣланнаго искусной рукой и существующаго изъ поколѣнія въ поколѣніе. Скажемъ только, что время измѣнило сущность Донъ-Жуана и въ особенности англійскаго. Въ немъ не осталось и тѣни той жажды любви для любви, за которую прадѣдъ Донъ-Жуанъ не рѣдко платился своей жизнью. Для современнаго Донъ-Жуана любовь — мертвая буква; ему нужны деньги — деньги дадутъ ему всѣ блага, а въ томъ числѣ и любовь…
Джоржъ Готспуръ принадлежалъ къ разряду современныхъ англійскихъ Донъ-Жуановъ, а бѣдная Эмили именно на немъ то и остановила свой выборъ. Джоржъ состоянія не имѣлъ, а долговъ у него была бездна. Ему нужно было поправить дѣла, и онъ могъ легко сдѣлать это, взявъ въ жены Эмили. Она ему даже правилась, всѣ находили ее прелестной. Сэръ Гэрри не могъ не пускать въ домъ своего безпутнаго родственника. Отказать ему отъ дома изъ за своихъ опасеній было-бы не ловко, а между тѣмъ другой достаточной причины онъ не имѣлъ. Опасенія его были немалы; все яснѣе и яснѣе представлялась ему опасность, и онъ сталъ съ ненавистью относиться къ своему родственнику. Дочь свою онъ любилъ, и не рѣшался объявить ей самъ, чтобы она и думать не смѣла о бракѣ съ Джоржемъ; онъ послалъ ей указать чрезъ жену, чтобы она выкинула свое мечтаніе изъ головы, что онъ никогда не дастъ ей на это своего согласія. Эмили, чрезъ ту-же лэди Елизавету, отвѣтила отцу, что она даетъ слово не вступать въ бракъ безъ его согласія, но что, разъ отдавши сердце свое, взять его назадъ она не можетъ.
Тутъ авторъ выставляетъ трагическое положеніе отца и дочери. — Они искренно любятъ другъ друга, но они оба Готспуры, т.-е. настойчивы до упрямства. Отецъ изъ силъ выбивается, — дочь стоитъ на своемъ. «Не имѣя понятія о жизни, — говоритъ А. Троллопъ — она не знала, что такое называется негоднымъ человѣкомъ. Съ этимъ эпитетомъ она связывала нѣсколько утрированную любовь къ скачкамъ, можетъ быть кутежъ, который смутно представлялся ей въ видѣ ночи, проведенной за картами или за бутылками вмѣстѣ съ пріятелями. Какъ же могъ отецъ сказать ей, какими словами объяснить, за что свѣтъ называетъ человѣка негоднымъ?»
Джоржъ Готспуръ былъ дѣйствительно негодяй, который даже занимался шулерствомъ и фальшивыми векселями; сэръ Герри подозрѣвалъ это, и любовь къ дочери заставила его не допустить ее до несчастія. Эмили покорилась, любовь въ отцу принудила ее не идти противъ его воли.
За А. Троллопомъ утвердилась вполнѣ заслуженная репутація, а именно, что онъ съ большимъ талантомъ и съ большой вѣрностью представляетъ читателю описаніе англійской жизни, какъ она есть, и затрогиваетъ всѣ струны слоевъ высшаго общества. Въ послѣднихъ его романахъ особенный интересъ публики былъ возбужденъ описаніемъ тѣхъ типовъ и характеровъ, которые создаются парламентской дѣятельностью. Къ сожалѣнію сюжетъ разсказа, передаваемаго здѣсь читателю, взятъ исключительно изъ замкнутаго семейнаго быта. Въ немъ не задѣто ни одной изъ тѣхъ сторонъ, которыя придаютъ столько жизни и интереса другимъ произведеніямъ этого автора. Въ новомъ разсказѣ своемъ «Сэръ Гэрри Готспуръ», А. Троллопъ описываетъ частную жизнь семьи знатной и богатой. Знатность и богатство вообще удобна для романиста, — это уже давно извѣстно, — а для автора «семейнаго романа» это является необходимымъ условіемъ. Гдѣ можетъ быть идеальная семейная жизнь, какъ не тамъ, гдѣ есть довольство? Только «комфортъ», т.-е. возможность тратить многоденегъ, создаетъ англійскую семью, замкнутую и гордую, въ которой главное занятіе всѣхъ членовъ повелѣвать низшими, смотрѣть другъ другу въ глаза и постоянно думать о благородствѣ и знатности своего рода.
Семья бѣднаго человѣка слагается иначе. Въ ней каждый членъ является работникомъ. Самъ отецъ съ утра отправляется къ своему занятію; жена его работаетъ въ домѣ. Едва только дѣти выросли, они тоже ищутъ себѣ прибыльнаго занятія; она знаютъ, что старики не въ состояніи кормить ихъ. И не надолго однихъ только сыновей выпадаетъ такая участь, часто и дочери тоже должны найти себѣ подходящую работу. Вслѣдствіе этого, они часто должны оставлять свой родительскій домъ и искать счастія въ другихъ городахъ или даже въ другихъ странахъ. Такимъ образомъ, семейство распадается и часто послѣтого, что родители цѣлую жизнь трудились для воспитанія и прокормленія своихъ дѣтей, они остаются въ старости одни у своего опустѣлаго очага. Идеальная семья, какъ понимаютъ ее англичане, возможна только при богатствѣ, когда ея членамъ не нужно выдѣляться и покидать ее!
Упоминая здѣсь объ идеалѣ семейнаго быта высшаго англійскаго общества; представленнаго въ повѣсти А. Троллопа, мы невольно припоминаемъ другую картину современнаго идеала семейнаго быта, начерченную мастерскою рукою другого автора и относящуюся къ другой странѣ, которая столько же, сколько и Англія, дорожитъ своимъ очагомъ и содержитъ въ себѣ всѣ основныя черты характера англичанъ, перенесенныхъ на новую почву. Мы говоримъ объ Америкѣ.
Три года тому назадъ вышло въ свѣтъ сочиненіе г-жи Бичеръ-Стоу, которое такъ и называется «У очага» (The chimney Corner). Читатель очень хорошо знаетъ, какой извѣстностью и популярностью пользуются произведенія этой писательницы. Многія сочиненія ея обошли весь свѣтъ и читались во всѣхъ странахъ съ одинаковымъ интересомъ. Она была однимъ изъ первыхъ авторовъ, которые громко возвысили свой голосъ за освобожденіе рабовъ, и во всѣхъ произведеніяхъ которыхъ звучала эта нота, пока негры дѣйствительно не стали свободны. Г-жа Бичеръ-Стоу пріобрѣла себѣ вполнѣ заслуженную репутацію, сколько по силѣ своего таланта, столько и по стойкости своихъ убѣжденій. Послѣ окончанія американской войны за освобожденіе рабовъ, однимъ изъ ея первыхъ сочиненій было именно, названное нами, «У очага».
Это не романъ, и даже не повѣсть. Не нужно искать въ ней ни завязки, ни характеровъ, ни всякаго другого повѣствовательнаго интереса. Это просто вечерніе разговоры у камина между членами хорошей американской семьи. Семья эта состоитъ изъ отца — редактора либеральной газеты, цѣлый день занятаго своей работой; изъ его жены, чрезвычайно дѣятельной особы, которая хлопочетъ и старается доставлять занятія бѣднымъ дѣвушкамъ, оставшимся послѣ войны на произволъ очень печальной судьбы, такъ какъ онѣ лишились всякой поддержки въ лицѣ отцовъ, мужей или братьевъ; его дочери, молоденькой дѣвушки, которая занимается обученіемъ бывшихъ рабовъ грамотѣ и пишетъ статьи въ журналы и въ газету своего отца. Къ этой маленькой семейкѣ можно причислить еще нѣсколько друзей дома, изъ которыхъ каждый занимаетъ въ обществѣ полезное мѣсто.
Послѣ цѣлаго дня, проведеннаго за занятіями, всѣ члены семьи и часто друзья ихъ сходятся къ очагу, и между ними, само собой, затѣвается какой-нибудь разговоръ, затрогивающій вопросы, близко относящіеся до внутренняго устройства или семейнаго быта ихъ страны. Такимъ образомъ, этому маленькому гнѣздышку, въ которомъ дышетъ взаимное уваженіе и теплое взаимное чувство всѣхъ сходящихся, близки къ сердцу не одни узкіе интересы ихъ семьи. Въ немъ находятъ себѣ откликъ, и его волнуютъ всѣ интересы его страны. Читатель невольно чувствуетъ, что сходящихся каждый день лицъ не притягиваетъ къ очагу и не связываетъ только эгоистическая цѣль родовой гордости. Имъ просто пріятно знать, какъ каждый изъ нихъ провелъ свой день. Своими личностями, а тѣмъ болѣе своимъ именемъ они не занимаются. Каждый знаетъ, что онъ любитъ и уважаемъ другими, и знаетъ это такъ положительно, что даже никогда и не думаетъ упоминать объ этомъ. За то ни одинъ вопросъ, интересующій все общество или дающій толчекъ къ улучшенію и исправленію устарѣлыхъ привычекъ, не проходитъ мимо нихъ не затронутымъ. Тутъ говорится и о воспитаніи, и объ удовольствіяхъ американскаго общества, и о положеніи рабовъ послѣ освобожденія, и объ управленіи ихъ страны, и о развивающейся между американцами роскоши, однимъ словомъ, задѣтъ весь общественный строй и разумѣется тоже устройство семейнаго быта. Мы обратимъ вниманіе читателей и въ особенности читательницъ, исключительно на этотъ послѣдній вопросъ: имъ интересно будетъ, сравнивая американскую семейную жизнь съ англійскою, посмотрѣть, въ чемъ именно г-жа Б. Стоу видитъ недостатки теперешняго семейнаго устройства.
Одну изъ главныхъ причинъ, почему американцы, за послѣднее время, предпочитаютъ совсѣмъ не жениться или женятся очень поздно, она приписываетъ большому неразвитію американскихъ женщинъ. Человѣкъ долженъ быть очень богатъ, чтобы содержать жену и приличную домашнюю обстановку, такъ какъ потребности роскоши растутъ съ неимовѣрной быстротой, а женщины особенно требовательны на этотъ счетъ. «Только одна аристократія — говоритъ г-жа Б. Стоу — до сихъ поръ еще удержалась въ Америкѣ — аристократія женщинъ, т.-е. ихъ право пользоваться богатствомъ и удобствами безъ всякаго труда» женщина у насъ не любитъ и не умѣетъ трудиться. Въ дѣтствѣ ей никто никогда и не упоминаетъ о необходимости полезной работы; когда же она выростаетъ ей даютъ въ руки повѣсти и романы (литературу, которую женщины только и читаютъ), а эта литература во всѣхъ странахъ. основана на чисто-аристократическихъ принципахъ роскоши, богатства, знатности и блеска. Отецъ или братъ, имѣющій средства содержатъ свою дочь или сестру, считаетъ для себя унизительнымъ, если она пожелаетъ, посредствомъ работы выйти изъ своей лѣнивой и скучной жизни. Неудивительно, что вслѣдствіе такихъ безобразныхъ понятій, вѣками вкоренившихся въ общество, женщины стали сибаритками роскоши, такъ что ихъ справедливо можно назвать очаровательными ладзарони гостинныхъ и будуаровъ".
Но, рядомъ съ печальнымъ фактомъ, что и американское достаточное общество обрекаетъ своихъ женщинъ на лѣнивое прозябаніе, г-жа Б. Стоу старается доказать, что все-же никакіе общественные предразсудки и привычки не въ состояніи забить въ женщинѣ потребность создать себѣ кругъ дѣятельности.
— «Я желалъ бы — говоритъ одно изъ дѣйствующихъ лицъ другому, молодому романтику, который мечтаетъ окружить свою жену, когда онъ женится, поэзіей и красотой, и сдѣлать изъ нея свой „идеалъ“ — чтобы вы сообщили мнѣ, когда найдете то состояніе, которое уничтожитъ въ женщинѣ потребность въ живой дѣятельности. Я знаю женщинъ, живущихъ во дворцахъ, окруженныхъ прислугой, экипажами, золотыми вещами, кружевами, всевозможной роскошью — и все-таки ихъ снѣдаетъ забота. Одна не спитъ по ночамъ, думая о недостаткахъ своего платья; другая почти умираетъ отъ отчаянія, потому что во всемъ Нью-Іоркѣ нельзя найти шелковой матеріи какого-то неопредѣленнаго цвѣта; третьей портниха принесла такой неудачный бальный нарядъ — что и жить послѣ этого не стоитъ и если-бы у насъ не было убѣжища въ религіозныхъ утѣшеніяхъ, то неизвѣстно, что сталось-бы съ этими несчастными! А дѣло то все въ томъ, что забота и трудъ необходимы для человѣческаго существа. По самой природѣ своей, люди стремятся къ труду, они необходимо должны чѣмъ-нибудь заниматься».
Г-жа Б. Стоу мастерски описываетъ свѣтскихъ женщинъ, со всѣми ихъ свѣтскими обязанностями: выѣздами, безсонными ночами, проведенными въ душной атмосферѣ бальной залы, среди одуряющихъ танцевъ. По ея мнѣнію, это тоже своего рода трудъ и даже не малый. «Чѣмъ же привлекаетъ къ себѣ женщинъ именно такой трудъ? — спрашиваетъ она съ ироніей; — развѣ тѣмъ, что онъ совершенно безполезенъ и никому не нуженъ? Женщины, — эти нѣжныя созданія могутъ выѣзжать каждый день, въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, такъ-называемаго, сезона, и вмѣстѣ съ тѣмъ онѣ пришли-бы въ отчаяніе, если-бы имъ пришлось просидѣть одну ночь въ комнатѣ больного. Съ самоотверженіемъ и терпѣніемъ мученичества переносятъ онѣ всѣ неудобства выѣздовъ, а не высидѣли-бы и получаса въ комнатѣ умирающаго, гдѣ сидѣлка проводитъ цѣлые дни, облегчая недуга и утѣшая бѣдность и старость».
Такими словами г-жа Б. Стоу порицаетъ безполезную дѣятельность женщинъ высщаго общества и смѣло предлагаетъ имъ средство избавиться отъ тягостной для нихъ самихъ скуки. Средство это заключается — по ея словамъ — въ полезной работѣ.
— «Заслуга ХІХ-го вѣка въ глазахъ исторіи — говоритъ она — будетъ заключаться между прочимъ и въ томъ, что онъ поставилъ на очередь такіе вопросы, которые прямо стремятся доставить всему человѣчеству, какъ можно, больше блага. Одинъ изъ самыхъ важныхъ вопросовъ — это, разумѣется, экономическій. Трудъ и справедливое вознагражденіе за трудъ — вотъ что составляетъ одну изъ задачъ нынѣшнихъ поколѣній. Это простая фраза открываетъ цѣлое новое поле дѣятельности для рукъ, нуждающихся въ работѣ или желающихъ работать, безъ спроса о томъ кому принадлежатъ эти руки — мужчинѣ или женщинѣ. Доступъ къ труду есть первый шагъ въ возвращенію женщинѣ ея, вѣками утраченныхъ, правъ. И она не употребитъ во зло своихъ правъ, она найдетъ тѣ полезныя занятія, которыя болѣе всего подходятъ къ ея организму и физическому складу. Пусть не закрываютъ ей главныхъ дверей ея мнимо-заботливые опекуны, боясь, что сна возьмется за непосильную работу и нанесетъ себѣ вредъ. Ихъ заботливость давно узнана и разгадана! они закрываютъ ей главныя двери для того только, чтобы заставивъ ее простоять голодную подъ окнами, допустивъ съ чернаго хода къ самой трудной работѣ, бросить ей произвольное подаяніе».
"Ищите же себѣ самостоятельной работы, женщины и дѣвушки! съ пренебреженіемъ отклоняйте всякую милостыню и подаяніе, въ какомъ бы видѣ оно ни проявлялось. Стремитесь жить своей головой и своими руками. Просите, настаивайте, даже надоѣдайте вашими постоянными просьбами о возвращеніи вамъ вашего законнаго права на трудъ. Только работая, вы станете полезными и уважаемыми членами того общества, къ которому принадлежите и завоюете себѣ названіе «человѣка».
Изъ сказаннаго видно, что г-жа Б. Стоу не идеалистка; она очень хорошо сознаетъ, какія препятствія женщина, ищущая работать, можетъ встрѣтить на пути своемъ, она сознаетъ и то, что такая важная перемѣна не можетъ совершиться въ день, въ два, что для этого надо подготовительную работу и она посвящаетъ много страницъ для того, чтобъ убѣдить американскихъ дѣвушекъ болѣе хладнокровно смотрѣть на принятые предразсудки, которые долго еще будутъ служить преградой для женскаго труда. «Пусть дѣвушки не готовятъ себя — говоритъ она — исключительно на то, чтобы выйти замужъ и тратить деньги, заработываемыя ихъ мужьями, и онѣ увидятъ, что найти работу совсѣмъ не такъ трудно, какъ это кажется, и что корень бѣды всего чаще лежитъ въ ихъ же ложныхъ взглядахъ на ихъ положеніе. Онѣ сами боятся „казаться смѣшными“ въ глазахъ общества и скорѣе согласятся сознательно оставаться въ унизительномъ положеніи людей, незаслуженно пользующихся трудами другихъ, чѣмъ услышать нѣсколько колкихъ замѣчаній, сдѣланныхъ на ихъ счетъ. А между тѣмъ онѣ требуютъ уваженія отъ общества. Но уваженіе оказывается только тѣмъ, кто заслужилъ его, — чѣмъ же заслуживаетъ уваженія женщина, проводящая всю жизнь свою въ лѣни?»
«Семейная жизнь не пострадаетъ отъ того, что всѣ члены семьи будутъ имѣть полезное занятіе. Напротивъ, вмѣсто пустоты или часто натянутой приторности во взаимныхъ отношеніяхъ будетъ искренняя любовь и довѣріе. Печальные факты тиранніи или непокорства, встрѣчающіеся теперь каждый день, даже въ очень хорошихъ семьяхъ, много сгладятся, и очагъ пріобрѣтетъ свое истинное и полное значеніе. Маленькая грушка людей, составляющихъ его, будетъ тѣсно связана не только по родству крови, но еще гораздо больше по общности жизненныхъ интересовъ. Всѣ интересы того общества, часть котораго составляетъ она, найдутъ въ ней откликъ и вслѣдствіе этого она станетъ источникомъ усовершенствованія общественнаго устройства своей страны».
Возвращаясь теперь къ разсказу А. Троллопа, читатель ясно увидитъ и все различіе взглядовъ на истинное значеніе семьи въ произведеніяхъ двухъ любимыхъ писателей, странахъ болѣе всего сходныхъ по складу и характеру общественнаго строя, и всю пропасть, которая лежитъ между, повидимому, блестящею дѣйствительностью и вполнѣ-скромнымъ требованіемъ, заявленнымъ г-жею Б. Стоу.
Сэръ Гэрри зналъ — говоритъ Троллопъ, — что именно Джоржъ нравится его дочери, но онъ думалъ, что большой бѣды отъ этого еще нѣтъ. Если-бы Джоржъ говорилъ съ Эмили наединѣ, она бы тотчасъ же сообщила объ этомъ матери. Сэръ Гэрри былъ столько же увѣренъ въ честности своей дочери, сколько въ своей собственной. Дѣвушкѣ, которая такъ высоко поставлена какъ его дочь, само положеніе предписывало извѣстныя, обязанности, которыхъ она не могла нарушить. Сэръ Гэрри на могъ-бы сказать, кто именно внушилъ ей и объяснилъ эти обязанности, но онъ ни минуты не сомнѣвался, что она никогда" не нарушитъ ихъ…
…"Эмили Готспуръ въ самомъ дѣлѣ была дѣвушка, которая заслужила бы довѣріе любого отца. Да знаетъ читатель, что она принадлежала къ тѣмъ натурамъ, для которыхъ лгать — невозможно. Она не могла бы солгать ни передъ кѣмъ".
Она знала превосходно всѣ свои обязанности, а между тѣмъ точно также, какъ и сэръ Гэрри, не могла-бы сказать, кто ей когда-либо внушалъ ихъ. Она очень хорошо понимала, что отецъ можетъ требовать отъ нея двойное послушаніе — она., должна была слушаться его, какъ единственная наслѣдница его, богатствъ и послѣдняя отрасль его дома, и просто какъ дочь. Не много словъ было потрачено на внушеніе ей этихъ правилъ, да и вообще не много словъ было потрачено на внушенія правилъ, заученныхъ ею на всю жизнь. Но…. вмѣстѣ съ другими, Эмили заучила и то, что она вправѣ поставить дочернему послушанію границу.
«Когда мать передала ей, что сэръ Гэрри желаетъ визита сэра Альфреда (выбраннаго имъ жениха) и былъ-бы доволенъ, если бы Эмили приняла его любезно, Эмили поцѣловала мать и ничего не возразила; но внутри себя она твердо сознала въ. тоже время, что у нея есть свое собственное я, на которое не можетъ посягнуть ни отецъ ни мать. Родители могли, или скорѣе отецъ могъ требовать отъ нея, чтобы такая цѣнная рука, какъ ея не была отдана первому встрѣчному, но онъ не могъ приказать ей отдать тому или другому ея сердце»…
Сердце ничего не говорило Эмили въ пользу жениха, выбраннаго ея отцомъ и она отказала ему. Въ ея же родственникѣ Джоржѣ все нравилось ей: «кто умѣлъ такъ говорить, какъ онъ? Чей взглядъ могъ сравниться съ его взглядомъ! Чей голосъ могъ сравниться съ гармоніей его голоса»! Кромѣ личныхъ качествъ въ пользу его говорило и то, что онъ былъ тоже изъ рода Готспуровъ, а Эмили ставила родъ свой очень высоко. Сэръ Гэрри отдалъ лэди Елизаветѣ строгій приказъ не оставлять молодыхъ людей ни минуты наединѣ. Этотъ приказъ былъ свято исполненъ. Лэди Елизавета была вполнѣ подвластна своему мужу, и съ ней сэръ Гэрри позволялъ себѣ рѣзкій языкъ и выраженіе недовольства. Съ дочерью же своей онъ былъ всегда сдержанъ и ласковъ, онъ любилъ въ ней дочь и уважалъ будущую преемницу своего рода.
Давали много баловъ, пикниковъ и другихъ празднествъ, во-время которыхъ молодежь такъ ловко умѣетъ выбирать удобную минуту для задушевной бесѣды; но Джоржу не удалось найти такую минуту.
— Мама, — сказала однажды Эмили, — я бы желала знать, какая овца кузенъ Джоржъ — бѣлая или черная?
— Что ты этимъ хочешь сказать, душа моя?
— Я не люблю черныхъ овецъ. Я не понимаю, какъ это допускаютъ молодыхъ людей дѣлаться черными овцами.
— Но чѣмъ же тутъ можно помочь?
— Общество не должно было бы уважать ихъ.
— Душа моя, это очень трудный вопросъ. Я боюсь, что намъ обѣимъ не подъ силу разрѣшить его. Нужно только стараться избѣгать ихъ.
— Такъ не нужно впускать ихъ въ домъ — сказала Эмили. Лэди Елизавета поняла изъ этого, что дочь сдѣлала ей предостереженіе, но она утѣшила себя тѣмъ, что опасность не настолько велика, чтобы ей нужно было доложить о ней сэру Торри.
Этотъ разговоръ о черныхъ овцахъ тянется, черезъ всю книгу и порядочно-таки надоѣдаетъ читателю. Эмили никогда не говорить о Джоржѣ иначе, какъ называя его «черной овцой», но между тѣмъ эта черная овца такъ задѣваетъ ее за живое, что она задается непремѣнной задачей сдѣлать изъ нея бѣлую.
Положеніе сэра Гэрри было очень тяжело, и онъ рѣшился разузнать окончательно, до какой степени доходить негодность Джоржа. Онъ поѣхалъ для этого въ Лондонъ и, съ помощью своего адвоката, проникъ повсюду, гдѣ только могъ собрать справки о Джоржѣ. Онъ даже не остановился передъ тѣмъ, чтобы сдѣлать визитъ его любовницѣ, актрисѣ мистрисъ Мортонъ.
Пользуясь этимъ визитомъ, Троллопъ выводитъ на сцену эту актрису съ цѣлью показать, что даже женщина, на которую общество кладетъ печать презрѣнія, стоитъ въ нравственномъ, отношеніи неизмѣримо выше современнаго дэнди.
— Я такъ и думала, что этимъ кончится! сказала м-рисъ Мортонъ, безмолвно выслушавъ длинное, прикрашенное повѣствованіе Джоржа о его близкомъ бракѣ, въ которомъ только и была одна истина, именно та, что онъ хочетъ жениться на своей кузинѣ.
Мистрисъ Мортонъ была женщина съ тонкою таліей, смуглая, съ большими выразительными глазами. Въ дѣйствительности, она была моложе Джоржа, хотя на видъ казалась старше.
Она была умна и во всѣхъ отношеніяхъ выше и лучше того человѣка, котораго соблаговолила полюбить. Она сама зарабатывала свой хлѣбъ, съ юности поступивъ въ актрисы. Здѣсь не мѣсто разсказывать ея исторію съ мистеромъ Мортонъ, который много лѣтъ тому назадъ женился на ней, обращался съ ней жестоко и наконецъ бросилъ ее. Въ настоящее время предметомъ ея страсти былъ тотъ самый разсчетливый и слабохарактерный кутила, который пришелъ сообщить ей, что онъ хочетъ жениться. Она въ самомъ дѣлѣ любила Джоржа и Джоржъ былъ на столько привязанъ къ ней, что дѣлалъ ей особенную милость и бралъ ея трудовыя деньги на свои прихоти.
Мистрисъ Мортонъ оказалась единственнымъ благороднымъ другомъ Джоржа, она не сказала про него сэру Гэрри ни одного слова, которое могло бы его компрометировать.
Имѣя явныя доказательства, что Джоржъ шулеръ и плутъ, сэръ Гэрри, чтобы избавиться, отъ него, предложилъ ему черезъ адвоката заплатить всѣ его долги и давать ему извѣстный годовой окладъ, лишь бы только онъ отступился отъ его дочери. Но Джоржъ былъ увѣренъ въ чувствѣ Эмили; она дала ему слово остаться ему вѣрной, что бы ни было, и ему, разумѣется, не хотѣлось отказаться отъ всего, чтобы воспользоваться только частью. Онъ рѣшительно отвергнулъ предложеніе сэра Гэрри.
Сэръ Гэрри вернулся изъ Лондона мрачный; жена его не могла воздержаться отъ разспросовъ.
— Дѣла очень скверны — сказалъ онъ — такъ скверны, какъ только можно вообразить себѣ.
— Онъ проигрался въ карты?
— Проигрался! Въ этомъ бы еще не было большой бѣды! Вы бы ужъ лучше не спрашивали — онъ позоръ для нашего семейства!
— Значитъ для Эмили нѣтъ надежды?
— Нѣтъ надежды! Почему же вся ея жизнь должна зависѣть отъ этого каприза къ человѣку, котораго она почти не знаетъ? Она должна побороть это чувство. Другія дѣвушки проходятъ чрезъ тоже самое.
— Она не похожа на другихъ, Гэрри.
— Какъ не похожа?
— Мнѣ кажется она болѣе настойчива. Она полюбила этого человѣка и не отступится отъ него.
— Она должна это сдѣлать.
— Но этотъ ударъ сломитъ ее.
— Онъ сломитъ меня, — сказалъ сэръ Гэрри…
Когда онъ увидѣлъ Эмили, онъ поцѣловалъ ее, и она отдала ему поцѣлуй. Она спросила, хорошо-ли онъ себя чувствуетъ послѣ путешествія, но онъ сразу увидѣлъ, что ея привѣтъ не тотъ, что былъ прежде. На него вдругъ нашло болѣзненное убѣжденіе, что лучъ свѣта не освѣтитъ больше ихъ жизни, что для нихъ обоихъ уже прошли всѣ радости, и что для него было бы лучше умереть. Онъ почувствовалъ, что не могъ бы быть счастливымъ, еслибы между нимъ и его дочерью продолжалась размолвка — à размолвка должна была быть. Ненавистному человѣку было предложено отступиться за деньги и онъ не оказался довольно низокъ, чтобы это сдѣлать. Въ чемъ же теперь искать путь къ примиренію и чѣмъ возвратить въ домъ свой радость и свѣтъ?… Онъ припомнилъ эпитеты, какими его адвокатъ надѣлялъ Джоржа и ему стало досадно на адвоката. Онъ досадовалъ, а между тѣмъ былъ убѣжденъ, что адвокатъ правъ. Можно ли было послѣ этого сдѣлать дочери уступку? Нѣтъ, это невозможно! И жить безъ ея доброй ласки — тоже невозможно. «Это убьетъ меня, если еще продолжится» — рѣшилъ онъ про себя.
Такъ чувствовалъ сэръ Гэрри, а между тѣмъ наружныхъ причинъ жаловаться — у него не было. Дни проходили, а дочь его ничего не дѣлала и не говорила такого, на что бы онъ могъ пожаловаться. Но лучъ свѣта все же не сіялъ въ его большихъ комнатахъ. Дни проходили и даже имени Джоржа Готспура Эмили ни разу не произнесла въ присутствіи отца. Немногія обязанности, выпадающія на долю дѣвушки ея положенія, она исполняла. Одна изъ нихъ состояла въ томъ, чтобы дѣлать для отца по утрамъ тартинки. Она продолжала это дѣлать, хотя и не такъ, какъ дѣлала прежде. Но она не прекращала оказывать ему это маленькое вниманіе, потому что онъ бы это замѣтилъ. Она продолжала проводить нѣсколько часовъ за книгами, но книги ея теперь измѣнились; вмѣсто прежнихъ, появились все религіозныя — проповѣди, трактаты, комментаріи.
— Это убьетъ меня — сказалъ сэръ Гэрри женѣ своей.
— Я скорѣе боюсь за нее, — отвѣтила та, — развѣ ты не замѣчаешь, какъ она поблѣднѣла и измѣнилась? Она почти не ѣстъ.
— Но она гуляетъ каждый день?
— Да, и возвращается почти въ изнеможеніи. По середамъ и по пятницамъ она ходитъ въ церковь. Я увѣрена, что ей вредно ходить такъ далеко во всякую погоду.
— Развѣ она не беретъ карету?
— Нѣтъ, она не хочетъ.
Сэръ Гэрри отдалъ приказъ, чтобы для Эмили всегда была карета. Но Эмили отказалась воспользоваться ею, увѣряя, что ей пріятнѣе ходить пѣшкомъ.
«И что для нея значило, есть-ли у нея карета или нѣтъ, говоритъ А. Троллопъ — когда горе ея было такъ глубоко».
…Сэръ Гэрри совершенно потерялъ свое прежнее расположеніе. Онъ сталъ нервенъ и запустилъ всѣ свои дѣла, не желая никого видѣть. Все въ домѣ стояло и сэръ Гэрри зналъ, что Эмили догадывается, что всему этому причиной ея горячая любовь къ Джоржу. Она никогда больше не приходила въ его кабинетъ и не опиралась на его руку, или не склонялась на его плечо. Она никогда больше не совѣтовалась съ нимъ на счетъ перемѣнъ въ саду. Они задавали другъ другу краткіе вопросы и кратко отвѣчали на нихъ, но разговора между ними не было. «Что же я такое сдѣлалъ, за что заслужилъ такое наказаніе?» спрашивалъ себя сэръ Гэрри.
«Если отецъ считалъ себя обиженнымъ дочерью, то и дочь считала себя не менѣе обиженною отцомъ. Долгъ заставлялъ ее повиноваться отцу — такъ по крайней мѣрѣ она думала, основывая свое убѣжденіе на убѣжденіи всего свѣта. Она читала и слышала, что нѣкоторыя дѣвушки тайно переписываются со своими возлюбленными и даже сочетаются бракомъ безъ позволенія родителей — но она не могла сдѣлать ничего подобнаго. Въ ней было какое-то чувство, которое возмущалось при одной мысли, что она должна будетъ сознаться сама передъ собой въ дурномъ поступкѣ. Это чувство было смѣсью гордости и убѣжденія и оно заставляло ее не колебаться ни минуты въ разъ данномъ обѣщаніи повиноваться»…
…Эмили жестоко страдала. Ей казалось что съ ней обращаются безчеловѣчно. Развѣ ея положеніе богатой наслѣдницы, такъ думала она про себя, давало родителямъ право отнимать у нея ея счастіе? Если она добровольно хотѣла подвергнуться риску и стать женою Джоржа, какое право имѣли другіе останавливать ее? И если Джоржъ былъ въ самомъ дѣлѣ такой дурной человѣкъ, какъ увѣряли ее родители — (она этому совершенно не вѣрила) — зачѣмъ же они позволили ему войти въ домъ? Они знаютъ, что она любитъ Джоржа — и все-таки приводятъ ей отборныхъ жениховъ, которыхъ она презираетъ. Неужели они думаютъ, что она выйдетъ за человѣка, не избраннаго ея сердцемъ? Ей говорили, что онъ негодяй и топтали его въ грязь, — неужели они не поняли, что она такъ любитъ его, что желаетъ или вытащить его изъ грязи, или погибнуть вмѣстѣ съ нимъ? а ей наносили оскорбленіе, полагая, что она выйдетъ замужъ за человѣка только потому, что онъ соотвѣтствуетъ требованіямъ приличнаго жениха!"
«Конечно, она была несправедлива къ отцу, — говоритъ Троллопъ съ ироніей, — конечно, она, въ сущности, была непослушна и непочтительна, потому что не хотѣла подладить своего вкуса подъ вкусъ отца своего. Но въ ней текла кровь Готспуровъ! она могла быть великодушна, но дѣлать уступки — не могла. Къ тому же отецъ всегда больше дорожитъ своимъ ребенкомъ, чѣмъ ребенокъ отцемъ. У старика нѣтъ будущаго, и радости его сочтены…»
Прошли три томительныя недѣли. Сэръ Гэрри не могъ долѣе выдержать своихъ отношеній къ дочери. Любовь его была сильнѣе гордости и взяла верхъ. Онъ отбросилъ свое рѣшеніе быть съ ней холоднымъ, пока все не окончится. Она неизмѣримо больше значила для него, чѣмъ онъ для нея. Она была для него все, какъ для нея все былъ Джоржъ.
— Эмили, — обратился къ ней однажды отецъ, — отчего ты перемѣнилась ко мнѣ?
— Папа!
— Развѣ ты не замѣчаешь перемѣны? развѣ ты не видишь, что все въ домѣ не такъ, какъ прежде?
— Да, папа, замѣчаю.
— Вслѣдствіе чего же? Прежде ты много разъ на день заходила ко мнѣ, теперь ты никогда даже не подойдешь ко мнѣ близко.
Она на минуту задумалась, устремивъ глаза въ землю, какъ будто колеблясь, потомъ отвѣтила, глядя ему прямо въ глаза:
— Я все думаю о Джоржѣ.
— Неужели же это должно разъединять насъ, Эмили?
— Вы тоже все думаете о немъ, но совершенно противоположное. — Вы ненавидите его, а я люблю его.
— Я совсѣмъ не ненавижу его, я ненавижу его пороки.
— И я тоже.
— Я знаю, что онъ не годенъ тебѣ въ мужья, и языкъ у меня не поворачивается разсказать тебѣ о немъ всю правду.
— Я не хочу, чтобы вы мнѣ все разсказывали, мнѣ этого не нужно.
— Но ты могла бы довѣрять мнѣ настолько, чтобы не сомнѣваться, что пороки его дѣйствительно таковы, что вслѣдствіе ихъ ты должна бы перестать любить его. Въ эту самую минуту… онъ связанъ… съ другой женщиной…
Эмили Готспуръ вспыхнула. Кровь бросилась ей въ голову, но ротъ ея остался неподвиженъ и только складка между бровями стала глубже. Такими аргументами ее нельзя было убѣдить, — она просто имъ не вѣрила. Но если бы это и была правда — развѣ его невѣрность оправдывала бы невѣрность съ ея стороны? Да она и не могла бы быть невѣрна ему, она любила его и хотѣла привести его къ добрымъ и честнымъ чувствамъ терпѣніемъ и стараніями. Отецъ не понялъ ее, когда сдѣлалъ ей намекъ и не понялъ ея молчанія.
— У меня не хватитъ духа объяснить тебѣ, изъ какихъ источниковъ Джоржъ черпалъ деньги, но я тебя увѣряю, что если бы ты это узнала, онъ бы совершенно упалъ въ твоихъ глазахъ.
— Онъ не можетъ еще ниже упасть въ глазахъ моихъ.
— Но, Эмили, неужели ты хочешь настаивать на твоемъ чувствѣ только потому, что разъ полюбила его, и не хочешь разсудить, хорошій ли ты сдѣлала выборъ?
— Онъ нашъ родственникъ и вашъ наслѣдникъ.
— Нѣтъ, не онъ мой наслѣдникъ, а ты. Но предположимъ, что онъ былъ бы моимъ наслѣдникомъ. Еслибы даже послѣ моей смерти, каждая копѣйка моя шла на распутство этого негодяя, развѣ это была бы достаточная причина, чтобы я далъ ему еще въ придачу мое родное дитя! Неужели ты не знаешь, что ти для меня больше, чѣмъ деньги, и земли, и пустой титулъ? Все это ничто, въ сравненіи съ моей любовью къ тебѣ.
— Папа!
— Да, ты не могла знать, какъ я люблю тебя, я и самъ этого не подозрѣвалъ. Но всѣ другія заботы мои прекратились съ тѣхъ поръ, какъ начались опасенія за твое счастіе. Я готовъ пожертвовать для твоего счастія всѣми другими соображеніями. Кромѣ тебя, въ жизни моей все ничто, одна ты для меня все.
— Дорогой отецъ мой! — и она опять припала головой къ его плечу, какъ въ былыя времена.
— Если бы я могъ разсказать тебѣ о жизни избраннаго тобой человѣка, ты бы не захотѣла слушать меня. Можетъ быть и теперь ты принимаешь слова мои за упрямую оппозицію.
— Нѣтъ, не то-что упрямую, но безполезную…
— Но вѣдь я не могу хладнокровно относиться къ тому, что дочь моя соединится съ человѣкомъ, который опозоритъ ее, втащитъ ее вмѣстѣ съ собой въ грязь — (эта фраза напомнила Эмили, что она дала себѣ зарокъ вытащить Джоржа изъ грязи), — я не могу относиться къ этому равнодушно. Родительскій долгъ не дозволяетъ мнѣ этого, и дитя мое не должно бы было за это ютъ меня отворачиваться.
— Я совсѣмъ отъ васъ не отворачивалась!
— Но такъ ли ты относилась ко мнѣ прежде?
— Послушайте папа, вы вѣдь не забыли того, что я вамъ обѣщала?
— Нѣтъ, дорогая моя.
— Я свято сдержу мое обѣщаніе. Я никогда не выйду за него замужъ иначе, какъ съ вашего разрѣшенія. Если бы я даже видѣла его каждый день въ продолженіи десяти лѣтъ, я бы не нарушила разъ даннаго слова.
— Въ этомъ я увѣренъ.
— Но попробуемъ всѣ трое вмѣстѣ навести его на путь истинный. Если вы согласитесь на мою просьбу, я буду вамъ такъ благодарна! Попробуемте сдѣлать изъ него порядочнаго человѣка. Я ни разу не заикнусь больше о нашемъ бракѣ, до тѣхъ поръ, пока вы не найдете, что онъ исправился! — Она съ мольбой посмотрѣла ему въ глаза и замѣтила, что онъ колебался. А онъ былъ твердаго характера и не имѣлъ привычки колебаться. — Папа, прошу васъ, поймемте другъ друга и будемте истинными друзьями. Если мы не будемъ вѣрить другъ другу, кому же мы можемъ довѣрять?
— Я вѣрю тебѣ вполнѣ.
— Такъ я еще разъ говорю вамъ — я никогда не полюблю никого другого.
— Не утверждай этого такъ настойчиво, дитя мое. Ты слишкомъ молода, чтобы отвѣчать за будущее. Многимъ приходилось испытывать такія же страданія, какія ты переживаешь теперь, и все же онѣ со временемъ дѣлались счастливыми женами и матерями.
— Но я никогда не измѣнюсь. Я даже думаю, что я люблю его больше за его недостатки… Но я исполню обѣщаніе и не заключу союза безъ вашего согласія; хотя я не думаю, чтобы мой долгъ предписывалъ мнѣ взять въ мужья человѣка, выбраннаго вами или мама, къ которому я не чувствую никакой привязанности. Согласны ли вы со мной?
— Совершенно. И я никогда не рѣшился бы навязать тебѣ мужа насильно.
— Это-то я именно и хотѣла сказать. Значитъ, мы вполнѣ понимаемъ другъ друга. Ничто въ мірѣ не заставитъ меня недумать о Джоржѣ, не любить его и не молиться за него. Умоляю васъ, не ищите въ немъ все только дурныя стороны, постарайтесь найти тоже что-нибудь хорошее и тогда вы мало-помалу тоже полюбите его… Папа, скажите, что вы не отказываетесь помочь мнѣ, — повторяла Эмили, обнимая отца своего и съ мольбой смотря на него.
Онъ не могъ рѣшиться дать ей тотчасъ же положительный отвѣтъ, но чувствовалъ потребность сказать ей нѣсколько утѣшительныхъ словъ…
Послѣ долгихъ колебаній, отецъ уступилъ дочери. Онъ рѣшился попробовать сдѣлать изъ родственника своего порядочнаго человѣка. Онъ сдался на компромиссы и позволилъ ему даже явиться въ свой домъ, но подъ условіемъ. Это условіе заключалось въ томъ, что Джоржъ броситъ свою прежнюю, безпутную жизнь и уѣдетъ въ одно изъ имѣній сэра Гэрри, гдѣ пробудетъ два года управителемъ. Можно себѣ представить, какъ, это предложеніе пришлось Джоржу по вкусу! Но онъ не хотѣлъ съ разу отказаться отъ него, надѣясь на любовь Эмили. Онъ думалъ, что она не захочетъ испытаній. Но Эмили задалась мыслью навести заблудшую овцу на путь истинный, и сама желала подвергнуть Джоржа испытанію, увѣренная, что изъ любви къ ней онъ согласится на все и выйдетъ побѣдителемъ. Такимъ образомъ, Джоржъ не нашелъ въ ней кипучей страсти, а постоянное читаніе кроткой морали, что не мало надоѣдало ему. Онъ жалѣлъ, что сразу не принялъ великодушнаго предложенія сэра Гэрри и называлъ себя за это дуракомъ; ему было бы очень выгодно отступиться отъ Эмили за круглую цифру. Кромѣ того, онъ не безъ основаній боялся, что до сэра Гэрри дойдутъ свѣдѣнія о его послѣднемъ шулерствѣ. Это свѣдѣніе дошло: Джоржъ не могъ отказаться отъ него, факты были слишкомъ явны, и онъ долженъ былъ оставить домъ сэра Гэрри. Выдать дочь свою за записного шулера было свыше силъ сэра Гэрри! Онъ даже пожелалъ лучше видѣть ее мертвою!
Эмили узнала о низости недавняго поступка своего милаго, но не удивилась и не разсердилась — для нея все это было прошлое — а человѣкъ можетъ всегда раскаяться. Такъ говорило ей даже Писаніе въ притчѣ о блудномъ сынѣ. Вѣдь ужъ тотъ былъ такой негодный человѣкъ, какого и на свѣтѣ второго не было, а все же раскаялся и сдѣлался хорошимъ.
Можетъ быть и сэръ Гэрри примирился бы и съ этимъ поступкомъ Джоржа, но Джоржъ не выдержалъ. Жизнь въ будущемъ съ Эмили показалась ему смертельно скучною, онъ даже усомнился, чтобъ она когда-либо нравилась ему, а она ему положительно нравилась, и вотъ онъ, по совѣту мистрисъ Мортонъ, написалъ сэру Гэрри письмо. Онъ соглашался принять его предложеніе и давалъ слово не безпокоить его больше по поводу Эмили.
Письмо это составляла для него сама мистрисъ Мортонъ, и оно было такъ хорошо и умно составлено, что даже форма сглаживала всю низость содержанія, но въ послѣднемъ параграфѣ въ немъ говорилось: «Я хотѣлъ жениться на Эмили, потому что хорошо было бы не разъединять титула съ имуществомъ; но теперь я вижу, что мое положеніе, какъ человѣка, запутаннаго долгами, не давало мнѣ права сдѣлать такой шагъ. Я не разсчиталъ этого и сдѣлалъ ошибку, но я надѣюсь, что моя кузина отъ этого не потеряетъ и будетъ счастлива, выйдя замужъ за какого-нибудь высокопоставленнаго господина…»
Когда это письмо пришло къ сэру Гэрри, онъ долго не рѣшался показать его дочери. Наконецъ онъ послалъ за ней и прочелъ ей его. Эмили выслушала его спокойно. Онъ отдалъ ей письмо, и она читала его долго, со вниманіемъ, стараясь найти Джоржу оправданіе.
— Ты должна съ нимъ покончить, — сказалъ сэръ Гэрри.
Она не отвѣтила, по посмотрѣла на отца съ такимъ горемъ, что сердце его замерло. Она искала и не находила ни одного аргумента въ пользу Джоржа. Во всемъ письмѣ не было ни единаго слова, которое бы показывало, что онъ когда-либо любилъ ее.
Много дней тосковала Эмили и удалялась отъ всѣхъ. Однажды она пришла къ отцу и просила назначить другого наслѣдника.
— Папа, я никогда не выйду замужъ.
— Не будемъ говорить объ этомъ теперь, милая Эмили.
— Хорошо. Я вамъ это сказала только для того, чтобы вы могли сдѣлать измѣненіе въ завѣщаніи. Впрочемъ, меня скоро не будетъ…
— Нѣтъ, нѣтъ, это невозможно!
— Если бы я не умерла, я бы не знала, что мнѣ дѣлать съ жизнью! Но я не то хотѣла сказать — я хотѣла попросить у васъ прощеніе за всѣ тревоги, которыя причинила вамъ.
Она стала передъ нимъ на колѣни, онъ цѣловалъ ее, благословлялъ и плакалъ надъ ней.
Все было порвано между Эмили и Джоржемъ, что же оставалось ей въ жизни? — Положеніе ея въ свѣтѣ — открывало ей только одно поприще — молиться, раздавать милостыню, посѣщать бѣдныхъ. Эмили ухватилась за него, но въ душѣ у ней все-таки осталась надежда — она надѣялась, что Джоржъ чудомъ вернется къ ней. Каждый день ожидала она этого чуда и это ожиданіе придавало ей силу жить и бороться, хотя здоровье ея таяло.
Сэръ Гэрри заплатилъ всѣ долги Джоржа и скоро уѣхалъ съ семействомъ за границу. Эмили не была больна, въ настоящемъ смыслѣ слова, но доктора совѣтовали перемѣну климата.
Весной они были въ Лугано и тамъ, въ «Times'ѣ» прочли, что актриса мистрисъ Мортонъ. теперь называется мистрисъ Джоржъ Готспуръ.
— Уже! — воскликнула Эмили и почувствовала, что жизнь ея порвалась. Теперь у нея ничего больше не оставалось, даже? чуда не могла она ожидать — все было кончено…
«И разсказъ мой конченъ — говоритъ А. Троллопъ — они остались тамъ, гдѣ были во все время знойнаго лѣта, а потомъ — потомъ, когда наступилъ августъ, они похоронили ее на маленькомъ протестантскомъ кладбищѣ».
Сэръ Гэрри вернулся въ Англію слабымъ, побѣлѣвшимъ старикомъ, со впалыми глазами. Рѣдко отворялъ онъ ротъ, чтобы сказать слово. Вѣроятно, въ эти горькіе дни своей жизни, онъ много разъ переносился въ прошедшее и еще глубже чувствовалъ потерю своего единственнаго сына. Состояніе свое онъ оставилъ племяннику лэди Елизаветы. Вмѣстѣ съ нимъ погасъ и родъ Готспуровъ.
Итакъ, по сюжету разсказъ А. Троллопа крайне простъ, даже не новъ. Но онъ близокъ сердцу англичанъ и заслужилъ уже отъ нихъ много одобрительныхъ отзывовъ, потому что въ немъ какъ въ зеркалѣ отражается ихъ жизнь.
Англійская критика давно признала за А. Троллопомъ тонкое чутье гармоніи цѣлаго и послѣдовательность мысли. Кромѣ того, въ немъ отсутствіе всякихъ эффектовъ. Съ поразительной правдой передаетъ онъ типы изъ англійской жизни и никогда не впадаетъ въ каррикатуру. Къ сожалѣнію, критика не всегда удовлетворена выборомъ его сюжетовъ и ему ставятъ въ упрекъ то, что онъ тратитъ свой несомнѣнный талантъ на описаніе избитыхъ случаевъ и ничтожныхъ чувствъ. Этотъ упрекъ падаетъ на А. Троллопа можетъ быть за безстрастность, съ которою онъ "передаетъ читателю свои разсказы; иронія его часто такъ скрыта, что ее даже нельзя разгадать сразу. Онъ съ большой простотой передаетъ случившееся, не одобряя его и не порицая, и предоставляетъ читателю самому сдѣлать изъ него свои выводы.
Въ изложенной нами повѣсти всего ярче задѣтъ вопросъ объ отношеніяхъ отца и дочери, любящихъ другъ друга и желающихъ видѣть другъ друга счастливыми. Читатель уже знаетъ была ли эта цѣль достигнута. Почему самыя теплыя взаимныя чувства все-таки привели къ такому печальному результату, разъяснитъ намъ отчасти таже г-жа Б. Стоу. Слова ея какъ нельзя болѣе подходятъ къ случаю, взятому А. Троллопомъ за сюжетъ для его разсказа.
"Пусть подумаетъ отецъ каждой взрослой дѣвушки, — говоритъ она, — какъ онъ долженъ любить дочь свою, въ чемъ состоятъ его обязанности относительно ея, и чѣмъ онъ можетъ отвратить отъ нея горе, часто стоющее ей жизни! Пусть онъ подумаетъ надъ тѣмъ, хорошо-ли и умно-ли онъ дѣлаетъ, что съ дѣтства удаляетъ ее отъ жизни и держитъ въ замкнутой обстановкѣ, открывая передъ ней только розовыя стороны жизни; хорошо-ли онъ дѣлаетъ, что исключительно позволяетъ развиваться ея сердцу, и развиваться односторонне и экзальтированно? Подумалъ-ли онъ, что, удѣляя ей ничтожнѣйшія занятія, онъ поселяетъ въ ней гнетущую пустоту и что неминуемо придетъ для нея пора, когда эти занятія будутъ казаться ей невыразимо скучными и монотонными и когда всѣ чувства ея направятся на другое? Представилъ-ли онъ себѣ всю горечь, ея разочарованія, когда, взросшая въ розовыхъ мечтахъ, она упадетъ на землю отъ его же собственныхъ словъ, и узнаетъ, что въ мірѣ существуетъ обманъ, зло, развратъ, грязь — и олицетворяется все это въ человѣкѣ, которому она отдала свое сердце! Пусть пойметъ любящій отецъ, какое чувство должно зашевелиться въ сердцѣ его дочери, и пусть не удивляется, если увидитъ, что она ударилась въ ханжество.
"Не зашевелится-ли въ сердцѣ отца позднее раскаяніе, не зазвучитъ-ли въ немъ упрекъ самому себѣ, что онъ самъ погубилъ свое дитя, съ дѣтства сведя его на степень хрупкой вещицы? Что онъ самъ ослѣпилъ дочь свою, рѣзко отдернувъ шторы, за которыми она думала найти цѣлый волшебный міръ! Да, бѣдные отцы, пока они будутъ держать своихъ дѣтей какъ хрупкихъ куколокъ, на ихъ почтенныя сѣдыя головы суждено падать большому горю; безъ вины дѣти часто окажутся жестоки съ ними, и много горькихъ слезъ прольютъ они въ безсонную ночь. И можетъ быть даже и тогда, среди тоски и сердечной пустоты, имъ и въ голову не придетъ, что составляетъ причину ихъ несчастія. А причина ясна — они не воспитывали дочерей своихъ такъ, чтобы изъ нихъ росли женщины. Они не заботились, чтобы онѣ могли критически относиться и къ себѣ и къ жизни. Они не развивали въ нихъ понятіе о такихъ интересахъ, которые заставили бы ихъ серьезно отнестись къ ихъ собственному существованію, видѣть въ немъ цѣлъ, а не жить на свѣтѣ только для забавы своихъ родителей.
"Пусть же родители безъ страха отбросятъ завѣсу и съ дѣтства пріучать дѣтей своихъ относиться къ свѣту какъ онъ есть, и они увидятъ, что дряхлая рука ихъ не такъ часто должна будетъ бросать горсть земли на свѣжую могилу, въ которой похоронена все дорогое, что оставалось у нихъ въ жизни.
«Жаль намъ стариковъ, но нельзя не пожалѣть и ихъ дочерей. Въ самомъ дѣлѣ, что выпадаетъ на долю ихъ? Прозябать въ вѣчной тоскѣ и вѣчно ожидать чего-то, что представляется имъ свѣтлымъ и радостнымъ. Въ жизни ихъ ничего нѣтъ, кромѣ, этихъ свѣтлыхъ надеждъ, на что? — онѣ сами не знаютъ. И вотъ, надежды ихъ принимаютъ ощутительную форму, онѣ всѣ сводятся на счастливую любовь, раздѣленную умнымъ, блестящимъ, красивымъ возлюбленнымъ. Инстинктивное стремленіе каждаго человѣка найти въ жизни цѣль наконецъ реализировано. Онѣ нашли ее, и будутъ жить исключительно для избранника сердца! Но злая судьба подшутила надъ ними и разбила ихъ мечты — избранникъ оказался грязнѣе грязи, и, главное за что онъ не находитъ въ ихъ сердцахъ прощенія — онъ игралъ ихъ чувствомъ!! Что остается имъ въ жизни послѣ такого страшнаго удара? что предоставляютъ имъ въ утѣшеніе условія свѣта? Интересовъ у нихъ нѣтъ никакихъ, никакія струны въ нихъ больше не звучатъ. Была одна, — да и та порвалась, и все заглохло и замерло. Жизнь ихъ — лишняя, имъ она не нужна, и людямъ она не нужна. Остается у нихъ одно убѣжище — теологія. И вотъ, къ безполезной жизни ихъ прибавляется еще цѣлый рядъ безполезныхъ поступковъ. Великолѣпный фаэтонъ часто останавливается у убогихъ жилищъ бѣдствующаго человѣчества, изъ него выходитъ „лишняя“, держа въ рукахъ книгу, дающую примиреніе, и долго убѣждаетъ она бѣдныхъ, что Небо даетъ всѣмъ людямъ радости и печали, и что нужно съ терпѣніемъ нести крестъ свой. Смотрятъ на нее бѣдные и думаютъ: „Ты утопаешь въ роскоши, что тебѣ придетъ на умъ — все твое; гдѣ же крестъ твой, какой же ты несешь крестъ?“ Но „лишняя“ даже не подозрѣваетъ, что бѣднякъ можетъ мысленно задавать ей такой вопросъ, и она „щедрой рукой“ даетъ ему ненужныя крохи. Она дѣлаетъ это, чтобы хоть чѣмъ-нибудь заглушить въ груди своей мучительное сознаніе своей безполезности и не приходитъ ей на умъ, какъ безконечно жалка и комична ея „благотворительность“. Какой страшный диссонансъ всей жизни обличаетъ этотъ пріѣздъ въ дорогомъ экипажѣ съ корзинкою, которую держитъ передъ „лишней“ богато-одѣтый слуга и изъ которой вынимаетъ бездѣлицы и даетъ ихъ несчастной вдовѣ, чтобы та могла на нѣсколько дней продлить голодную агонію своихъ ребятишекъ…»
Съ г-жею Б. Стоу нельзя не согласиться: только имѣя ясную и любимую цѣль въ жизни, можно идти смѣло на встрѣчу ударамъ судьбы. Только сознавая себя чѣмъ-нибудь, можно примириться съ личными невзгодами; только имѣя ощутительныя доказательства полезности своего существованія, можно еще. Желать жить послѣ приключившагося горя. Сознательно или инстинктивно, но каждый чувствуетъ, что отраду можно найти только въ полезной работѣ. До сихъ поръ, однако, работа не считается нормальной необходимостью для каждаго взрослаго человѣка, къ какому бы классу общества онъ ни принадлежалъ. На нее смотрятъ какъ на неизбѣжное зло, выпадающее только на долю бѣдняка. Въ достаточныхъ классахъ составилось даже то странное убѣжденіе, что они потому-то и находятся въ счастливыхъ условіяхъ, что имъ не нужно работать. Не вслѣдствіе-ли этого на свѣтѣ такъ много «неудавшихся жизней» и «лишнихъ людей»?