1916. править
АНАТОМІЯ и ФИЗІОЛОГІЯ ЧЕЛОВѢКА править
Анатомія
Введеніе
Волосы
Глазъ
Ухо
Носъ
Полость рта
Человѣческія внутренности.
1. Почки
2. Печень
3. Сердце
4. Желудокъ
5. Кишки
Человѣческія внѣшности
Ноги
ВВЕДЕНІЕ. править
Предлагая любезному и снисходительному вниманію русскаго читателя небольшую книгу подъ общимъ заглавіемъ «Анатоміи», авторъ ея считаетъ себя обязаннымъ послать предварительно нѣсколько словъ по адресу тѣхъ свѣтилъ человѣческой мысли и науки, чьи труды послужили для него надежной опорой при составленіи этой книги.
Только при блескѣ немеркнущихъ лучей, исходящихъ отъ творенія людей, имена которыхъ встрѣтить читатель, разсѣянными по всей книгѣ, авторъ ея рѣшился обосновать свой скромный трудъ не на обычныхъ принципахъ, полагаемыхъ въ видѣ фундамента для составленія различныхъ «курсовъ» Анатоміи и Физіологіи, но на совершенно новомъ представленіи о томъ, что болѣе всего нужно современному образованному читателю, когда въ немъ пробуждается потребность пытливо и быстро заглянуть въ тайну человѣческаго организма.
Цѣль этой книги совсѣмъ не въ томъ, чтобы насильственно сосредоточить вниманіе и интересъ читателя на той или иной точкѣ многогранной, гармоничной и прекрасной призмы, которая носить названіе человѣческаго организма въ цѣломъ. Ея цѣль и задача бросить на эту призму пучекъ свѣта, который, хотя бы на одинъ только моментъ, освѣтилъ ее всю, заставилъ бы ее играть сразу всѣми цвѣтами и всѣми изломами ея сложной физической и психической структуры.
На ряду съ этимъ одной изъ главныхъ заботъ со стороны автора — было воздержаться отъ малѣйшей попытки давленія на свободный и свѣжій мозгъ читателя, ограничиваясь приведеніемъ различныхъ теорій, гипотезъ и методовъ, за стройность которыхъ лучше всего говорятъ, какъ имена творцовъ, такъ и несравненное мастерство ихъ развитія.
Лучшее, что можно было прибавить къ нимъ, это — нѣсколько иллюстрацій въ формѣ философской и беллетристической, способной смягчить кажущуюся сухость той или иной научной теоріи или оживить трактовку той или иной, слишкомъ, быть можетъ, спеціальной области.
Подавляющее большинство ссылокъ относится къ иностранной научной литературѣ, что вполнѣ понятно, если принять въ разсчетъ молодой возрастъ, хотя бы и быстро шагающей впередъ, русской науки.
Послѣдовательность изложенія крайне проста, а именно: начатое сверху — съ волосяного покрова, оно окончено пяткой.
ВОЛОСЫ. править
«Волосы человѣка дѣлятся на мужскіе и женскіе; первые называются обыкновенно лысиной, вторые — прической».
Приведя эту цитату изъ классическаго труда Германа Баума, не знающаго соперниковъ въ искусствѣ научнаго классифицированія, мы сразу перейдемъ къ другимъ источникамъ, болѣе легкимъ, болѣе отвлеченнымъ и болѣе, пожалуй, соотвѣтствующимъ той методѣ, какая была намѣчена нами въ предисловіи къ этой книгѣ. А, кромѣ того, развѣ вопросъ человѣческой шевелюры не лежитъ гораздо ближе къ области эстетики, чѣмъ чистаго естествознанія?
а. Мужскіе волосы. (Лысина).
Вотъ крайне интересныя и поэтическія мысли Франсуа Гобле (Franèois Gobelet), профессора анатоміи въ Сорбоннѣ («Моя автобіографія» — стр. 1819).
"Мнѣ семьдесятъ одинъ годъ, возрастъ, когда всѣ чувства и страсти находятся въ состояніи наивысшаго своего подъема, какъ будто предчувствуя недалекое приближеніе нѣжной, лиловатой меланхоліи осени.
Все ваше существо открыто и полно неясныхъ ожиданій, какъ цвѣтокъ проснувшійся на зарѣ лѣтняго утра отъ жажды, чтобы солще и пчелы выпили его влагу.
На его лепесткахъ, на трепетномъ бархатѣ тычинокъ горятъ капельки ароматной росы — вѣчно юный даръ первому поцѣлую вѣтерка, улыбкѣ луча, объятію бабочки.
Мимо моего стола мелькаетъ фигура дѣвушки; я слышу за спиной легкое шуршаніе ея платья; вотъ что-то на мигъ коснулось моей головы и надъ ней взлетѣло облачко пыли.
Одно прикосновеніе пуховки и уборка моей шевелюры, гладкой, шелковистой и розовой, окончена.
Я слѣжу, разсѣянный, съ улыбкой на губахъ, какъ носится и порхаетъ ея пуховка надъ моимъ столомъ, вспугивая то тамъ, то тутъ такое-же облачко, то съ большой фарфоровой лампы, то съ чернильницы, то съ пресспапье собаки.
— Милая дѣвушка…
Иногда я слышу ея серебристый голосъ:
— Мосье…Тряпкой прикажете протереть? Un coup de torchon?
Я съ улыбкой качаю головой.
Зачѣмъ?… Развѣ красота, даруемая человѣку полнымъ отсутствіемъ волосъ нуждается въ уходѣ за ней тѣми средствами, что требуютъ эти грубые, спутанные паразиты, что получаютъ свое питаніе отъ остатковъ сохранившагося въ мужчинѣ варварства? Волосъ на головѣ мужчины — что это? Слѣдъ клейма, наложеннаго на первобытнаго человѣка, обреченнаго, подобно звѣрю, на безсиліе прикрытъ свое тѣло отъ ночного холода, чѣмъ нибудь, кромѣ брошенной ему природой, на вѣчное ношеніе, шкуры, или жалкая пародія на женщину — единое существо, которому идутъ волосы?
Однако, далеко не всѣ лучшіе люди раздѣляютъ подобный взглядъ на природу, назначеніе и эстетическія особенности мужского волоса.
Вотъ отрывки изъ незаконченнаго труда Самуэля Вита (Samuel Whit. 1874—1911), изданнаго недавно въ Англіи подъ общимъ названіемъ «Погоня за волосомъ».
«Бѣгство человѣка отъ лысины — какая химера! Какой жестокій, скорбный и нелѣпый самообманъ!!.
Безумцы, остановитесь!
Какъ бы быстро вы не бѣжали, на какихъ бы крыльяхъ вы не летѣли, она (лысина) сидитъ на вашей головѣ и будетъ сидѣть, совершая вмѣстѣ съ вами пути въ пространствѣ и времени, но, не покидая, ни на одну сотую секунды, своего трепещущаго основанія.
Безумные, вы напоминаете мнѣ лошадь, что желая избавиться отъ наѣздника, все ускоряетъ и ускоряетъ свой бѣгъ, не будучи въ состояніи сообразить, что чѣмъ больше выбивается она изъ силъ, тѣмъ ближе и вѣрнѣе становится торжество ея мучителя.
Не тратьте напрасно силъ на безполезное сопротивленіе — это вамъ говоритъ человѣкъ, проведшій лучшіе десять лѣтъ своей жизни въ борьбѣ съ абсентеизмомъ волосъ, или проще говоря, съ лысиной, въ борьбѣ, отнявшей у него и силы, и вѣру во всемогущество человѣческаго генія.
Друзья мои, лысина на головѣ мужчины подобна каплѣ воды, брошенной на листъ промокательной бумаги.
Сперва вы видите только небольшое пятнышко, потомъ оно начинаетъ роста и рости пока не приметъ своего максимальнаго размѣра, устанавливаема то запасомъ капли и свойствомъ бумаги. Когда на вашей головѣ появится такое пятнышко, отраженное внезапнымъ біеніемъ вашего сердца, или отброшенное легкой тѣнью на черты любимой женщины, или сосредоточенное въ искрѣ торжествующаго злорадства въ зрачкѣ соперника, — не теряйте драгоцѣнныхъ силъ и времени въ неравномъ поединкѣ съ неизбѣжностью.
Вспомните эти слова великаго человѣка: „дайте мнѣ точку опоры и я поверну землю“. Если есть такая точка, то она заходится на чьей нибудь лысинѣ; ничто въ мірѣ не въ состояніи заставить эту лысину покинуть, разъ ею излюбленное основаніе, ибо она — эмблема постояства, опущенная на голову человѣчества.
„Удержать волосы“… какъ это легко говорится и легко пишется.
Господа, не вѣрьте! Можно „удержать за волосы“ кого угодно и отъ чего угодно, но „удержать волосы“ — мечта поэта или бахвальство мошенника.
Волосы, это птицы. Волосы, это — полевые цвѣты. Волосы, это — дыханіе вѣтра. Волосы, это — любовь.
Какъ удержать волосы? Какъ?
— Мазью и спиртомъ, — слышу я тихій отвѣтный шопотъ. — Пиксафономъ.
Мазью и спиртомъ… Пиксафономъ….
Боже мой!..
Возродите опавшій цвѣтокъ, подвязавъ бичевкой его поблекшіе лепестки!
Удержите весенній вѣтеръ, усѣявъ поле липкой бумагой для ловли мухъ!!..
Верните любовь мѣдными звуками алгебраическихъ формулъ!!!
Господа, когда тихо, тихо падаетъ, когда-то вашъ волосъ, шепните ему: прости.
Не цѣпляйтесь за него; не проклинайте, какъ тихаго вора, уносящаго съ собой часть вашей красоты, вашего богатства. Ваши мольбы будутъ напрасны, ваши проклятія будутъ несправедливы.
Потому что, скорбные, лысые мученики: волосъ, это — птица; волосъ, это — любовь; волосъ, это сонъ, снизошедшій на вашу усталую голову въ лѣтнюю, теплую ночь.
Есть ли въ міровой литературѣ строки болѣе вдохновенныя, поэтическія и скорбныя, посвященныя волосу мужчины? — спросимъ мы у читателя. Мы думаемъ, что нѣтъ.
Какъ ни странно, на первый взглядъ, но для полнаго ознакомленія съ природой и свойствами мужского волоса мы должны окунуться, на одну минуту, въ столь чуждую натуралисту область финансовыхъ операцій, подъ названіемъ отдѣла внутреннихъ займовъ. Всякому извѣстно, насколько распространено среди небогатыхъ волосами мужчинъ обращеніе, къ такъ называемымъ „внутреннимъ займамъ“. Вотъ какъ трактуетъ сущность такой операціи Джонъ Брайтъ, извѣстный англійскій экономистъ, признанный авторитетъ по внѣшнимъ и внутреннимъ займамъ какого бы то ни было характера.
„Первое и необходимое условіе внутренняго волосяного займа, какъ и всякаго займа, состоитъ въ наличности извѣстнаго капитала, который бы допускалъ фактическую возможность черпанія изъ него суммы равной совокупной стоимости всѣхъ выпущенныхъ облигацій, считая по курсу“.
Наименьшимъ количествомъ волосъ на головѣ, неисключающимъ такой случай является одинъ волосъ, на одной сторонѣ головы, обладающій достаточной длиной, чтобы его можно было перекинуть вершиной на другую сторону и тѣмъ создать, по возможности, полную иллюзію обильной шевелюры.
Совершенно понятно, что подобная операція возможна только подъ очень высокіе проценты, такъ какъ она лишаетъ подшедшую на заемъ сторону всякой дальнѣйшей кредитоспособности и силы.
Если тотъ же волосъ растетъ посрединѣ головы, то, строго говоря, внутренняго займа сдѣлать невозможно, по крайней мѣрѣ въ полномъ финансовомъ и банковскомъ смыслѣ этого слова. Но это, конечно, не исключаетъ возможности, путемъ частаго перекидыванія волоса съ одной стороны на другую, кидать въ окружающихъ подобіе оптически-финансоваго обмана и въ концѣ концовъ убѣдить ихъ, что ваша голова перекрыта волосомъ полностью. Операція эта тѣмъ надежнѣе, чѣмъ чаще перекладывается волосъ и вполнѣ надежна, когда число такихъ перекладываній не менѣе шестнадцати въ секунду — что, какъ извѣстно, есть предѣлъ скорости отдѣльныхъ оптическихъ воспріятій.
При двухъ волосахъ и выше, реализація внутренняго волосяного займа, проходить обыкновенно, безъ всякихъ затрудненій обычнымъ порядкомъ, причемъ мѣняются только тѣ или иные пріемы и формы, въ зависимости отъ нѣкоторыхъ частностей въ расположеніи суммъ».
Заканчивая отдѣлъ «мужского волоса», мы не можемъ не указать на одну особенность этого вопроса, вѣроятно, уже замѣченную самимъ читателемъ, а именно, что почти весь вопросъ о «мужскомъ волосѣ» сводится къ случаямъ его полнаго или частичнаго отсутствія.
Это вполнѣ понятно: будь волосъ такою-же неотъемлемою принадлежностью мужчины, какъ, напримѣръ, его грудобрюшная преграда, то все его описаніе свелось бы, въ концѣ концовъ, къ стереотипной фразѣ: тонокъ, ненуженъ и держится на луковицѣ.
Не правда ли?
в). Женскіе волосы (прическа).
Женскій волосъ весьма отличается отъ своего мужского собрата не только внѣшне-значительно большей длиной, но и внутренне, — по физическому устройству.
Прежде всего онъ совершенно не нуждается для своего развитія и питанія, въ луковицѣ, требующей непремѣнно въ качествѣ почвы, голову человѣка.
Женскій волосъ растетъ обыкновенно на простой крѣпкой сѣткѣ, натянутой на, такъ называемомъ, «болванѣ» — грубомъ подобіи человѣческой головы изъ обтянутаго краснымъ бархатомъ дерева или картона.
Единственно, что для него требуется, это побольше солнца, почему растущіе женскіе волосы чаще всего можно встрѣтить за широкой витриной парикмахерскаго магазина.
Интересно, однако, что женскій волосъ, выросшій на свободѣ, весьма неохотно сживается съ женскимъ же волосомъ, но вырощеннымъ по мужскому способу, т. е. изъ луковицы и на головѣ самой женщины. Имѣемъ ли мы здѣсь дѣло съ обычнымъ антагонизмомъ существъ, выросшихъ при разныхъ условіяхъ, или какую-нибудь другую причину, только нѣтъ ничего труднѣе, какъ примирить, на одной и той же женской головѣ, обѣ эти породы.
Если нормальный цвѣтъ ближайшихъ къ кожѣ дамы волосъ черный, то оттѣнокъ свободныхъ пришельцевъ будетъ обязательно сѣрый или рыжеватый. Если луковичный, домашній волосъ золотистъ и свѣтелъ, то волосъ со стороны желтъ и неопредѣлененъ.
Но рѣзче всего выявляется вся разница ихъ характеровъ, когда мѣстныя условія вынуждаютъ женщину сразу удлинить свои волосы въ два или четыре раза, чтобы составить косу. Срощеніе обоихъ видовъ волосъ («скрещиваніе») происходитъ обыкновенно столь болѣзненно, что на его мѣстъ навсегда остается длинная темная тесьма, концы которой не поддаются никакому сокрытію или уничтоженію.
Рафаэлло Босси, соціологъ и профессоръ университета въ Болоньѣ, знакомитъ насъ со слѣдующими разсужденіями по поводу «вторичныхъ», какъ онъ называетъ, волосъ женщины:
"Давъ возможность женщинѣ добывать себѣ волосы на сторонѣ, судьба сняла съ ея плечъ еще одно лишнее бремя — тратить свой досугъ и энергію на произрастаніе волосъ на собственной головѣ — еще одно лишнее доказательство въ пользу введенія закона, охраняющаго материнство. Еще одинъ лишній козырь въ рукахъ борцовъ за сохраненіе полнаго размѣра вознагражденія женщинѣ, вынужденной прекратить на время работу, вслѣдствіе ожиданія ребенка.
Сама природа даетъ намъ примѣръ и указаніе, до какой степени надо беречь женщину! "
Наше знакомство съ человѣческимъ волосомъ было бы неполно, если бы мы не остановились немного на внутреннемъ его строеніи.
Волосъ, въ увеличенномъ видѣ, представляетъ собой подобіе полаго тѣла, трубы, наполненной красящей жидкостью, такъ называемымъ «пигментомъ» (отъ англійскаго «pig» — «свинья» и «menthe» — «мята»).
Присутствіе пигмента въ волосяномъ каналѣ не обязательно и, во всякомъ случаѣ, цвѣтъ его можетъ не имѣть ничего общаго съ цвѣтомъ самаго волоса, какимъ онъ представляется со стороны окружающимъ.
Одно изъ лучшихъ доказательствъ, насколько свободна воля человѣка, какъ бы ни были высоки управляющіе имъ законы.
ГЛАЗЪ. править
Глазъ состоитъ изъ бѣлка и желтка, называемаго въ отличіе отъ яйца, зрачкомъ.
Основное назначеніе этого, полезнаго во многихъ отношеніяхъ, органа — видѣть или, выражаясь понятнѣе, такъ или иначе реагировать на то или иное дѣйствіе тѣхъ или иныхъ свѣтовыхъ лучей.
Побочныя функціи глаза — мигать, выдѣлять слезу, хлопать, пополнять недостатокъ питанія и нѣкоторыя другія.
Заимствуя, какъ всегда, наиболѣе цѣнныя научныя свѣдѣнія изъ иностранной литературы, обратимся къ классическому труду о глазѣ Вильяма Флауера (William Flower), освѣщающему этотъ предметъ съ самыхъ различныхъ точекъ зрѣнія, отъ узко-научной до широко-общественной.
Вотъ, что пишетъ онъ, между прочимъ, о нѣкоторыхъ особенностяхъ глазного яблока среди народовъ Европы.
"Наиболѣе своеобразнымъ народомъ въ смыслѣ пользованія яблокомъ, какъ зрительнымъ аппаратомъ, безспорно, являются русскіе.
Самое поверхностное знакомство съ ихъ языкомъ, литературой и обычаями даетъ безконечный матеріалъ, равноцѣнный, какъ для натуралиста, такъ и психолога.
Возьмемъ, хотя бы этотъ, продиктованный чистовосточной, утрированной вѣжливостью, обычай апплодировать глазами, столь распространенный среди русской учащейся молодежи.
«Сидѣлъ на лекціи и хлопалъ глазами», часто услышите вы отъ русскаго студента.
Этотъ родъ безшумнаго апплодисмента вскрываетъ, какъ нельзя лучше, природную мягкость и деликатность натуры славянскаго юноши, не могущаго себѣ отказать въ выраженіи своего восторга передъ увлекшимъ его профессоромъ, но слишкомъ воспитаннаго, чтобы прервать торжественную тишину лекціи хлопками или топотомъ.
Не менѣе характерно русское выраженіе «глаза, какъ у мороженнаго судака», то есть, — поскольку позволяетъ догадываться корень этого слова «суд», какъ у мороженнаго члена суда, или вообще судебнаго чиновника.
Какія услуги оказываетъ наукѣ сравнительное языковѣдѣніе! Достаточно иногда бываетъ знанія одного корня слова, чтобы по немъ возстановить цѣлую картину отношеній въ какой-нибудь области. «Глаза, какъ у мороженнаго судака»…
Почему именно у судака, а не у чиновника какого-либо иного вѣдомства? Отвѣтъ напрашивается самъ собой: положеніе чиновъ судебнаго вѣдомства въ Россіи, въ смыслѣ ихъ матеріальнаго обезпеченія — одно изъ самыхъ плачевныхъ.
Такъ оно и есть на самомъ дѣлѣ: помощникъ секретаря палаты, человѣкъ съ высшимъ образованіемъ, получаетъ восемьдесятъ три рубля въ мѣсяцъ жалованья. Секретарь палаты, обремененный почти непосильной работой, полтораста рублей. Кандидатъ на судебныя должности — пятьдесятъ!
Примите въ разсчетъ необычайную дороговизну жизни и топлива въ этой странѣ и вамъ станетъ ясно, что значитъ картинное выраженіе «глаза, какъ у мороженнаго судака».
Довольно убѣдительной иллюстраціей къ бѣдственному положенію русскаго судебнаго чиновника является фактъ, что русскаго судака, сплошь и рядомъ, можно встрѣтить въ ресторанѣ или въ гостяхъ, скромно поглощающимъ принесенныя имъ же самимъ яйца. Въ такомъ случаѣ хозяйка дома предупреждаетъ:
— Сегодня къ обѣду будетъ судакъ съ яйцами.
Строгій лингвистъ могъ бы, пожалуй, возразить, что производство слова судакъ отъ корня «суд» не совсѣмъ правильно. Но въ виду того, что для прогресса науки гораздо менѣе важна устойчивость основной гипотезы, чѣмъ вѣрность и жизненность сдѣланныхъ изъ нея выводовъ, мы оставимъ такое возраженіе безъ разсмотрѣнія.
Къ числу важнѣйшихъ функцій человѣческаго глаза принадлежитъ, какъ было упомянуто, выдѣленіе особой жидкости — слезы.
По содержанію въ слезѣ соли можно судить о степени искренности и силы вызвавшаго ея появленіе чувства. Этимъ объясняется, между прочимъ, то поражающее спокойствіе и мирная мягкость, которыя часто наблюдаются въ характерѣ химиковъ и лаборантовъ.
Въ качествѣ небезынтересной иллюстраціи приведемъ слѣдующій отрывокъ изъ мемуаровъ госпожи Мадлены Рибо, супруги крупнаго ученаго, профессора по органической химіи Жана Огюста Mo.
«Есть ли болѣе несчастное существо, чѣмъ я? — Такъ начинаетъ одинъ изъ своихъ дневниковъ Мадлена Рибо. — Что еще остается женщинѣ, лишенной самаго граціознаго и вмѣстѣ съ тѣмъ самаго надежнаго своего оружія — слезъ?.. А я его лишена…
И не потому, что изсякъ источникъ слезъ, о нѣтъ, причина гораздо глубже и неизмѣримо печальнѣе: мои слезы не дѣйствуютъ на Огюста.
То есть, онѣ дѣйствуютъ, но только не такъ, какъ слезы другихъ женщинъ дѣйствуютъ на души и поступки обыкновенныхъ мужчинъ. Не прямо и непосредственно, а пройдя черезъ ужасныя пробирки, отвратительныя таблицы и „слезные графики“.
Вотъ что случилось однажды, когда я попробовала было разрыдаться въ его присутствіи, по поводу одной брошки. Это было у него въ кабинетѣ.
Онъ посмотрѣлъ на меня очень серьезно и озабоченно, потомъ быстро взялъ со стола чистую пробирку и ловко на одинъ моментъ сунулъ ее между моимъ подбородкомъ и руками.
— Есть, — сказалъ онъ. — Сейчасъ мы узнаемъ результаты.
Съ минуту я слышала, какъ онъ возился около своего химичеекаго шкафчика, дѣловито и неторопливо позванивая сткляночками, что-то переливая, нюхая и перемѣшивая.
— Пустяки, — услышала я, наконецъ, его спокойный голосъ. — Всего: ноль, ноль… восемьдесятъ три сотыхъ процента. Все остальное вода, не считая примѣси всякой дряни. Соли въ тебѣ ровно на грошъ!
— Что? — тихо спросила я.
— Поваренной соли не болѣе, чѣмъ на грошъ, — повторилъ онъ, указывая на мои мокрыя щеки. — Около восьмидесяти трехъ сотыхъ процента. Если хочешь знать болѣе подробную цифру, до десяти тысячныхъ долей включительно, то я могу поручить ее вычислить завтра студентамъ. Во всякомъ случаѣ процентъ поваренной соли въ этихъ твоихъ слезахъ слишкомъ низокъ, чтобы онъ могъ повліять на мое рѣшеніе не покупать тебѣ брошки».
Этихъ строкъ достаточно, чтобы понять, какое могучее орудіе борьбы съ женскими слезами даетъ мужчинѣ современная наука путемъ химической оцѣнки ихъ истиннаго удѣльнаго вѣса. Къ сожалѣнію, далеко не всѣ имѣютъ возможность прибѣгать къ этому средству, за что и платятся потерей значительной доли спокойствія и душевнаго равновѣсія.
Хозяйственное значеніе слезы, несмотря на довольно высокій процентъ заключающейся въ ней поваренной соли, весьма незначительно и, во всякомъ случаѣ, не можетъ идти въ сравненіе съ той ролью, которую играетъ соль, добываемая механическими способами изъ морской воды или въ шахтахъ.
Причины — затруднительность эксплоатаціи, благодаря громадному числу слишкомъ мелкихъ источниковъ, какими являются глаза отдѣльнаго человѣка.
Единственное исключеніе изъ этого правила представляютъ повара и кухарки, имѣющіе возможность утилизировать свою слезу въ цѣляхъ хозяйственной экономіи тутъ же, на мѣстѣ, плача непосредственно на сковородку и въ другую посуду.
«Питательная» функція глаза представляетъ собой явленіе, едва ли не самое интересное и разительное, въ смыслѣ замѣчательной способности человѣческаго организма приспособляться къ окружающимъ условіямъ, извлекая изъ нихъ не тѣмъ, такъ инымъ способомъ все, что необходимо для поддержанія нормальнаго существованія.
Лучшее, что мы можемъ сдѣлать — это обратиться къ авторитету аббата Пьера Шикэ, автора книги «Объ отвращеніи къ пищѣ бѣднѣйшей части городского населенія въ концѣ семнадцатаго ч началѣ восемнадцатаго столѣтія».
«Существуетъ довольно распространенное мнѣніе, — пишетъ аббатъ Шикэ въ главѣ „Принятіе пищи черезъ глазное отверстіе“, — будто бы простое созерцаніе пищи, черезъ стекло, человѣкомъ испытывающимъ муки голода не въ состояніи, хоть сколько нибудь, замѣнить пріемъ той же пищи внутрь; это глубокое заблужденіе!»
Выраженіе «пожирать глазами» пріобрѣло съ открытіемъ гальванопластики, и теоріи токовъ гораздо большій смыслъ, чѣмъ это предполагали прежде. Да и какъ объяснить постоянное и упорное стояніе мало-обезпеченныхъ людей передъ витринами гастрономическихъ магазиновъ, если не допустить, что, подъ вліяніемъ магнетической силы ихъ взгляда, на стѣнкахъ ихъ желудковъ отлагается тончайшій слой питательнаго вещества, подобный тому, что, благодаря перенесенію токомъ молекулярныхъ частицъ, отлагается на металлическомъ листѣ во время захватывающаго процесса гальванопластики? — Положеніе, которое, какъ нельзя лучше оправдывается тѣмъ фактомъ, что выставленныя въ витринахъ кушанія теряютъ, съ теченіемъ времени, извѣстную, хотя и малую, часть вѣса вмѣстѣ съ весьма значительной долей ихъ питательности. (.!.)
Не видна ли въ этомъ высшая справедливость, отнимающая отъ избытка, у богача, дабы вознаградить обездоленнаго и насытить голоднаго, когда сердце одного брата слишкомъ очерствѣло, чтобы добровольно отказаться отъ частицы своихъ сокровищъ въ пользу другого?..
Вопросъ, надъ которымъ дѣйствительно не мѣшаетъ задуматься. Прежде чѣмъ закончить изученіе зрительнаго органа человѣка попробуемъ остановиться, на одну минуту, надъ чисто философской загадкой — почему глазное яблоко названо именно яблокомъ, а не какимъ либо инымъ фруктомъ.
Почему глазное яблоко, а не глазной апельсинъ, не глазная тыква, не глазной персикъ?
Вѣчная тайна. Да, тайна…
Но дерзнемъ приподнять край завѣсы и заглянуть въ тьму вѣковъ, въ темный міръ тысячъ упавшихъ крыльевъ. И мы увидимъ женщину, — женщину извѣчно соблазняющую мужчину все тѣмъ же яблокомъ, нѣтъ болѣе того — двумя яблоками.
Какая мрачная, величественная аллегорія!
Глазъ человѣка и плодъ, черезъ который ему вѣчно и вѣчно суждено вкушать отъ ядовитой чаши познанія добра и зла.
О, ядовитѣйшіе и прекраснѣйшіе изъ земныхъ плодовъ — глаза женщины — пара яблокъ, упавшихъ съ райскаго дерева, чтобы, отразивъ въ себѣ, однажды, свѣтъ неба, принести на землю великую тайну глубинъ безконечнаго паденія!
Вотъ почему глазное яблоко, а не глазная тыква. Вотъ почему глазное яблоко, а не глазной абрикосъ и не персикъ, хотя, по внутреннему своему устройству, они гораздо болѣе приближаются къ человѣческому глазу, чѣмъ всѣ яблоки, за исключеніемъ развѣ только антоновскаго.
Какъ часто философія выводитъ натуралиста на путь истины, направленіе которой иногда безсильна показать магнитная стрѣлка опыта и холоднаго въ своей безпощадной логикѣ математическаго разума.
УХО. править
Ухомъ называется слуховой аппаратъ, при помощи котораго человѣкъ воспринимаетъ внѣшніе звуки, — такъ опредѣляетъ значеніе этого органа профессоръ Фордъ (Persival Ford. XVI. 427).
Позднѣйшіе ученые, школы Уолтера и Фишера, прибавляютъ къ «внѣшнимъ звукамъ» и внутренніе, когда таковые исходятъ изнутри самого человѣка и окружающихъ его особей, въ минуты голода или по другимъ причинамъ.
Внѣшняя часть уха, такъ называемая ушная раковина, чрезвычайно характерна въ своихъ отличіяхъ отъ всѣхъ прочихъ раковинъ, знакомыхъ человѣчеству, какъ въ области зоологіи, такъ и въ болѣе узкой сферѣ домашняго обихода.
Будучи неподвижно прикрѣпленной къ своему основанію подобно водопроводной раковинѣ, она не только разнится отъ нея по формѣ, но и совершенно отличается по функціямъ.
Чтобы не возвращаться болѣе къ проведенію параллели между этими двумя видами мы приведемъ весьма интересный случай, отмѣченный въ своемъ классическомъ трудѣ докторомъ Оппенхаймеромъ, гдѣ онъ описываетъ исключительно рѣдкое явленіе смѣшенія этихъ двухъ разновидностей раковины.
Этотъ случай, — пишетъ профессоръ Оппенхаймеръ, директоръ ушныхъ клиникъ въ Марбургѣ, — произошелъ въ одномъ изъ небольшихъ городковъ нижняго Рейна съ почтмейстеромъ Отто Мюллеромъ.
Ушная раковина этого индивидуума отличалась такимъ сходствомъ съ водопроводной, что многіе изъ посѣтителей опускали въ нее окурки, за что нерѣдко получали замѣчанія, какъ отъ самого Мюллера, такъ и отъ его подчиненныхъ. Въ концѣ концовъ, отверстіе раковинъ пришлось затянуть сѣткой.
Аналогическій случай произошелъ въ одной изъ городскихъ школъ въ Сан-Франциско, гдѣ ученикъ перваго отдѣленія Гемфри Питтъ плюнулъ въ ухо учителю естествовѣдѣнія, мотивировавъ свой поступокъ непрохожденіемъ полнаго курса зоологіи и смѣшенія нѣкоторыхъ разновидностей раковины.
Гораздо болѣе внѣшняго сходства съ ушной раковиной имѣютъ нѣкоторые виды морскихъ раковинъ, что иногда находитъ свое объясненіе въ явленіи «мимикріи», а именно на широкихъ морскихъ пляжахъ, гдѣ природа «поддѣлываетъ» морскія раковины до полнаго сходства съ ушными раковинами купальщиковъ. Это спасаетъ раковины отъ охоты за ними со стороны дѣтей и самыхъ купальщиковъ.
Въ Бретани можно нерѣдко наблюдать картины столкновеній между купальщиками на почвѣ неудачныхъ попытокъ подобрать съ земли раковину, принадлежащую къ слуховому аппарату той или другой особы. Большей частью страдаютъ женщины, раковины которыхъ привлекаютъ вниманіе охотника не только изяществомъ формы, но и находящимися иногда въ нихъ жемчужинами.
Въ виду того, что назначеніе ушной раковины далеко еще не исчерпывается скромной ролью простого пріемника звука, мы, хотя и бѣгло, остановимся на нѣкоторыхъ особыхъ ея свойствахъ въ области эстетики, хозяйства и воспитанія.
Интересно мнѣніе доктора Кеннеди (Kennedy Daniel), извѣстнаго путешественника и изслѣдователя, который совершенно отрицаетъ за ушной раковиной какую либо служебную роль, какъ необходимой части слухового аппарата.
Что ушная раковина не нужна человѣку въ качествѣ звуко-собирателя, пишетъ Кеннеди, — это видно уже изъ того, что многія животныя, какъ, напримѣръ, птицы и змѣи, обладающія весьма и весьма острымъ слухомъ, совершенно лишены этого украшенія.
Тщательное изслѣдованіе этого вопроса, основанное на глубокомъ изученіи прошлаго и быта различныхъ народовъ, въ особенности нѣкоторыхъ племенъ австралійскихъ и средне-африканскихъ дикарей, показываетъ съ абсолютно неумолимой ясностью, что ушныя раковины даны были человѣку, чтобы закрывать ими лицо, когда руки и ноги заняты. Первобытный человѣкъ, вѣчно занятый борьбой съ природой, и дикими животными, то нападающій и преслѣдующій, то обороняющійся и ускользающій, былъ почти лишенъ возможности пользоваться «боевыми» конечностями, чтобы закрывать ими лицо въ острые моменты отчаянія или стыдливости. На островахъ Мауи до сихъ поръ можно услыхать обрывки пѣсни:
«Ка halia ko aloha kai hiki mai
Ke hone ae nei i ku’u manawa»… и т. д.
— «Почему возлюбленная, закрываешь ты ушами пылающія щеки и тушишь сладкій огонь твоихъ глазъ»… (Nihuli’s Song).
Позже, по мѣрѣ того, какъ человѣкъ все болѣе и болѣе эмансипировался отъ подавлявшей его власти природы, медленно и постепенно двигаясь вверхъ по культурной лѣстницѣ, по мѣрѣ того, какъ неподвижный вначалѣ мозгъ изобрѣталъ услужливыя орудія, совершенствуя средства защиты и нападенія, уши уступили свое мѣсто, частью освободившимся отъ вѣчной работы конечностямъ, частью-же болѣе или менѣе прозрачнымъ тканямъ, не потерявшимъ своего значенія и по настоящее время.
Менѣе категоричный въ своихъ сужденіяхъ профессоръ Керсдель пишетъ:
"Первобытный человѣкъ пользовался ушами въ гораздо болѣе широкихъ размѣрахъ, чѣмъ послѣдующія поколѣнія. Воинамъ они помогали при бѣгѣ, вліяя на его скорость и направленіе, подобно рулю или небольшому парусу; женщины обмахивали ими привязанныхъ за спиной дѣтей. Уши враговъ или освободившіяся за ненадобностью уши родственниковъ шли въ пищу; обычай, отголосокъ котораго мы и до сихъ поръ встрѣчаемъ среди населяющихъ пространство Россіи народовъ, подъ именемъ «супа съ ушками» --«The Soup with the little Ears».
Весьма интересно мнѣніе того же ученаго, одного изъ лучшихъ знатоковъ Россіи о пристрастіи русской массы къ ушнымъ раковинамъ маленькаго размѣра.
«Русскіе такъ любятъ маленькіе, изящные уши, что называютъ ихъ не иначе, какъ „ушатами“ („Сравнительное языковѣдѣніе“. Вундтъ).
Послѣ долгаго пребыванія среди туземцевъ Россіи, мнѣ удалось узнать, что „ушаты“ часто наполняются водой и оказываютъ не малую помощь въ баняхъ. За попытку воспользоваться чужими ушатами люди подвергаются истязанію „вѣникомъ“; производящій экзекуцію правительственный чиновникъ носитъ названіе „баньщика* и отличается отъ остальныхъ русскихъ короткимъ передникомъ, прикрывающимъ нижнюю часть туловища и необыкновенной физической силой. (The Governement of Russia)“.
Мы нарочно приводимъ эти слова маститаго ученаго, какъ перваго, серьезно остановившаго свое вниманіе на нѣкоторыхъ видахъ примѣненія ушной раковины къ хозяйственнымъ и инымъ цѣлямъ.
Вотъ нѣкоторыя изъ воспоминаній Томаса Кэна — пожизненнаго хранителя національной коллекціи среднихъ конечностей узко-желудчатаго голубого клопа въ Филадельфіи, получившаго въ 1878 году премію Паркера „за размѣръ и форму раковины лѣваго уха въ связи съ общими принципами морали“.
— Всякій разъ, — пишетъ Томасъ Кэнъ, уже будучи на склонѣ лѣтъ, — когда я вспоминаю отца, я вижу его не иначе, какъ съ рукой, протянутой по направленію къ моему уху.
Я не помню дня, чтобы этотъ человѣкъ, пользовавшійся безграничнымъ уваженіемъ всѣхъ его близкихъ, не хваталъ меня за ухо; по рѣдкому стеченію счастливыхъ обстоятельствъ — за лѣвое.
Какъ старшій въ семьѣ, я всегда занималъ мѣсто по правую его руку, чѣмъ, вѣроятно, и объясняется послѣднее обстоятельство; фактъ тотъ, что другое мое ухо такъ и осталось недоразвитымъ до конца жизни, едва достигнувъ размѣровъ средняго капустнаго листа.
Дергать меня за ухо отецъ началъ приблизительно съ четырехъ-лѣтняго возраста (моего возраста), когда я впервые обнаружилъ прискорбную наклонность ко лжи. Но позже это у него вошло въ привычку, особенно же при затрудненіяхъ денежнаго или какого либо иного характера.
Я никогда не забуду его перваго прикосновенія къ области моего уха, лѣтомъ 1859 года, одиннадцать лѣтъ спустя послѣ революціи сорокъ восьмого года.
Это случилось за обѣдомь, когда, къ мясному, разговоръ зашелъ о крысахъ.
— У насъ, въ подвалѣ, невѣроятное количество крысъ, — сказала одна изъ маминыхъ сестеръ, Анни. — Надо завести еще пару кошекъ и поставить три или четыре хорошихъ, стальныхъ капкана.
— Есть гораздо лучшее средство, — громко сказалъ я, — которое я уже испробовалъ: морить крысъ голодомъ. Я уморилъ, за послѣднія двѣ недѣли, четырнадцать крысъ; каждый день по одной крысѣ.
— Какимъ образомъ? — съ интересомъ спросилъ отецъ, съ свойственной ему одному доброй улыбкой.
— Очень просто, — отвѣтилъ я. — Надо только взять зеркало и поднести къ нему вкусный кусокъ жаркого, а еще лучше зразу или пирожное.
Потомъ нужно отнести это зеркало въ подвалъ и поставить его около того мѣста, гдѣ живетъ крыса. Когда крыса увидитъ въ зеркалѣ жаркое, она сейчасъ же приметъ его за настоящее и будетъ всячески стараться его схватить и съѣсть, пока, наконецъ, не умретъ съ голоду.
Въ тотъ же моментъ я почувствовалъ острую боль въ лѣвомъ ухѣ и, легко отдѣлившись отъ сидѣнія, полетѣлъ на полъ.
Въ этотъ день я впервые понялъ, для чего человѣку дана ушная раковина, съ виду такой нелѣпый, и ненужный придатокъ.
Благодаря отцу, обладавшему вообще удивительной способностью утилизировать вещи, которыя другимъ кажутся совершенно ни на что негодными, я вполнѣ постигъ сущность и назначеніе этого органа въ томъ возрастѣ, когда большинство дѣтей едва только начинаетъ сознавать окружающее.
И теперь, всякій разъ, когда я вижу отраженіе своего уха въ зеркалѣ или чувствую его, задѣвая имъ окружающіе предметы, я вспоминаю съ глубокой благодарностью, ту руку, что сумѣла сдѣлать изъ него самый надежный руль для направленія всей моей жизни по единому пути высокой нравственности.
Я — бездѣтенъ (это большое горе для меня и, вѣроятно, еще большее для человѣчества) и потому лишенъ возможности передать свою ушную раковину по наслѣдству, вмѣстѣ съ развитыми пропорціонально ей исключительными духовными качествами. Но это не мѣшаетъ мнѣ искренне радоваться, при встрѣчѣ на улицѣ, съ юношами и мальчиками, чьи уши носятъ на себѣ слѣды чуткаго отношенія ихъ родителей къ воспитанію въ ихъ молодыхъ сердцахъ завѣтовъ правды, добра и красоты.
Розовое и мелкое ухо вызываетъ во мнѣ только жалость и горестное удивленіе по поводу безпечности родителей; красное — во мнѣ будитъ надежду, а синее — вливаетъ новую вѣру въ свѣтлое будущее всего человѣчества».
Врядъ ли нужны болѣе вдохновенныя и сильныя строки въ защиту теоріи, ставящей на первое мѣсто воспитательныя функціи внѣшняго уха.
Наиболѣе интересное и своеобразное, что мы находимъ въ полости внутренняго уха это: молоточекъ, наковальня и стремечко — цѣлый ассортиментъ изящныхъ бездѣлушекъ, скорѣе напоминающихъ связку брелоковъ, чѣмъ группу дѣйствительно полезныхъ органовъ.
Металлическая природа этихъ предметовъ служитъ причиной того, непонятнаго, на первый взглядъ, явленія, которое въ общежитіи носитъ названіе ушного «звона».
«Звонъ въ ухѣ» принимаетъ иногда столь значительную громкость, что становится слышенъ окружающими.
Профессоръ Макъ приводитъ интересный примѣръ такой аномаліи, называя одну изъ своихъ паціентокъ, обратившуюся къ нему за лѣкарствомъ для своего мужа. По ея словамъ, ей сплошь и рядомъ приходилось вскакивать по ночамъ, благодаря несущемуся изъ уха ея мужа звону, который бѣдная женщина принимала за звонъ къ ранней обѣднѣ.
НОСЪ. править
Носа, какъ такового, въ природѣ, собственно говоря, нѣтъ. Носъ, какъ органъ для обонянія — фикція.
Дѣйствительно, попробуйте плотно закрыть или залить воскомъ двѣ дырки, называемыя «ноздрями» и вы увидите, что тотъ придатокъ, который, въ общежитіи, называется носомъ, никакой роли при обоняніи не играетъ.
Насколько же можно серьезно смотрѣть на органъ( все значеніе котораго сводится къ нулю, стоитъ только изъ него вычесть двѣ дырки, т. е., въ сущности говоря, ничто, синонимъ полнаго отсутствія или тотъ же нуль? — Не будемъ, однако, торопиться съ отвѣтомъ.
Конечно, если бы всѣ функціи носа сводились къ одному обонянію, вопросъ былъ бы исчерпанъ, исчерпанъ не только нами, но еще раньше насъ, самой природой. Носъ былъ бы, по просту, стертъ съ лица земли, не сразу, но постепенно, до тѣхъ поръ, пока на лицѣ человѣка не остались бы однѣ ноздри, тотъ «экзистенцъ-минимумъ», который, собственно, и обусловливаетъ воспріятіе человѣческимъ организмомъ того, что называется запахомъ.
Однако, въ томъ то и дѣло, что функціи носа, въ его цѣломъ, далеко не ограничиваются этой, сравнительно скромной, ролью.
Вотъ что пишетъ, между прочимъ, объ этомъ органѣ тотъ же профессоръ Оппенхаймеръ, котораго мы цитировали въ предыдущемъ отдѣлѣ.
«Едва ли не самое удивительное свойство человѣческаго носа составляетъ его необыкновенная чуткость къ колебаніямъ температуры, дающая возможность постоянно утилизировать его въ качествѣ термометра, несравненнаго по своей прочности и удобству при переноскѣ.
При пониженіи температуры носъ, какъ извѣстно, краснѣетъ и тѣмъ самымъ даетъ весьма наглядное показаніе относительно состоянія и плотности атмосферы.
Тѣ, кто почему либо не довѣряютъ собственному носу, могутъ пользоваться на улицѣ носами другихъ — едва ли не единственный примѣръ коммунистическаго пользованія предметами, составляющими, каждый въ отдѣльности, частную собственность.
Носъ, подобно обыкновенному термометру, бываетъ простой и спиртовой; хорошій спиртовой носъ, какъ и спиртовой термометръ, имѣетъ шарикъ и столбикъ синяго цвѣта, и особенно удобенъ при очень низкихъ температурахъ».
Таковы, какъ мы видимъ, барометрическія функціи человѣческаго носа; мы говоримъ — человѣческаго, потому что, напримѣръ, у собакъ мы ничего подобнаго не наблюдаемъ.
Собачій носъ однообразенъ (черенъ) при всѣхъ температурахъ, какъ высокихъ, такъ и низкихъ, и сообразно ограниченному числу своихъ функцій обладаетъ весьма скромными размѣрами и однотипностью формы. Курносая собака, такъ же, какъ и собака съ греческимъ, римскимъ, или орлинымъ носомъ — почти исключительное явленіе.
Профессоръ Керсдель, заслуженно считающійся, за границей, однимъ изъ лучшихъ знатоковъ русскаго быта, учитъ насъ слѣдующему:
«Русскіе и въ этомъ отношеніи побили рекордъ среди другихъ народовъ Европы. Нигдѣ въ иномъ мѣстѣ мы не встрѣчаемъ такой оригинальности и, вмѣстѣ, такой практичности въ пользованіи носомъ, какъ въ Россіи.
Носъ въ Россіи давно уже сдѣлался ходячей монетной единицей, или, во всякомъ случаѣ, тою полноправною движимостью, которую можно закладывать и перезакладывать какъ часы, столовое серебро, мебель, платье, посуду.
Часто вы можете наблюдать такую картину:
— Что это у васъ такой недовольный видъ? — спрашиваетъ одинъ господинъ другого.
— Носъ заложенъ, — раздается мрачный отвѣтъ.
И, не дожидаясь предложенія товарищеской помощи, неудачникъ грустно уходитъ, ломая голову, откуда достать денегъ, чтобы поскорѣе вернуть, временно утраченное имъ, право собственности.
Столь же любопытно и характерно для русскихъ высчитывать плату за квартиру не только по числу комнатъ, но еще и по количеству носовъ, — такъ называемую „сносную“ плату, или плату съ носа».
Сообразно этому вы нерѣдко услышите такое опредѣленіе:
— Сносная плата за квартиру въ четыре комнаты съ водопроводомъ и ванной — сто рублей.
Что слѣдуетъ понимать: двѣсти рублей съ двухъ носовъ, не считая носа кухарки, или горничной, триста — съ трехъ и такъ далѣе.
При такихъ условіяхъ необыкновенная высота квартирной платы въ Россіи становится болѣе или менѣе понятной".
Вліяніе носа на человѣческія отношенія часто велико, въ особенности же его наружной «холостой» части, или «собственно — носа», въ отличіе отъ «казенной» части или ноздрей. Обычное явленіе, когда находящійся постоянно на виду весьма поверхностный индивидуумъ оттираетъ на задній планъ другого — дѣйствительно полезнаго и дѣльнаго, но скромнаго сотоварища.
Дѣйствительно, если «собственно — носъ» еще и нуженъ, какъ термометръ, въ холодныхъ странахъ, то въ другихъ, съ климатомъ мягкимъ и теплымъ, онъ совершенно излишенъ.
И тѣмъ не менѣе человѣчество не согласилось бы отказаться отъ него ни при какихъ условіяхъ — такова сила рутины и привычка къ замерзшимъ формамъ.
Правда, раскопки намъ показываютъ, что еще въ древности существовала довольно яркая тенденція — пріучить человѣчество къ болѣе совершенному, въ смыслѣ цѣлесообразности, устройству человѣческаго лица; подавляющее большинство мраморныхъ статуй боговъ, богинь и героевъ было найдено подъ землей безносыми.
Болѣе того, есть весьма солидныя основанія предполагать, что и въ настоящее время существуютъ особыя лиги и тайныя сообщества, — своего рода «свободные каменьщики», спеціально занимающіеся отбитіемъ носовъ у статуй, украшающихъ площади, скверы и вообще открытыя общественныя мѣста.
Однако осязательные результаты всѣхъ подобныхъ стараній покуда еще весьма и весьма слабы.
До сихъ поръ вы еще очень рѣдко встрѣтите дѣвушку, которая охотно пошла бы замужъ за человѣка, лишеннаго холостой части носа. Гораздо скорѣе она предпочтетъ жениха безъ казенной части, то есть совершенно безъ обонянія, если бы это даже грозило непроизводительными расходами по найму лица съ исправной казенной частью.
Холостая часть человѣческаго носа — наиболѣе уязвимая въ человѣческомъ организмѣ, въ смыслѣ уколовъ гордости и самолюбія, чѣмъ и объясняется большое число всевозможныхъ пословицъ и поговорокъ, въ которыхъ принимаетъ участіе носъ.
Одна изъ такихъ поговорокъ даетъ извѣстному шведскому руссофобу Свену Геддину не совсѣмъ основательный поводъ разразиться слѣдующей филиппикой по адресу русскихъ нравовъ.
«Трудно себѣ представить что-нибудь болѣе отвратительное и дикое, чѣмъ русскій обычай „ущемлять носы въ театрѣ“ людямъ, привлекаемымъ по обвиненію въ любопытствѣ!
Обыкновенно такая экзекуція производится во время оперы, преимущественно вагнеровской, когда мѣдные звуки оркестра и голоса пѣвцовъ заглушаютъ стоны и вопли несчастныхъ. Если и этого бываетъ недостаточно, то сама публика заглушаетъ ихъ взрывами внезапныхъ апплодисментовъ и громкими криками, что заставляетъ иногда повторять цѣлыя партіи по два или три раза.
И съ такими пріемами эта страна еще продолжаетъ претендовать на почетное мѣсто въ единой семьѣ западныхъ народовъ».
Временное разстройство казенной части носа, вызывающее полную или частичную потерю обонянія, называется въ медицинѣ «ностальгіей» или «насморкомь». Обыкновенно, оно возвѣщается особыми трубными звуками, связанными въ высшихъ классахъ съ усиленнымъ примѣненіемъ носового платка.
Нѣкоторые историки склонны даже приписывать насморку заслугу паденія Іерихонскихъ стѣнъ, вызваннаго будто бы сотрясеніемъ воздуха, которое произошло вслѣдствіе овладѣвшаго осаждавшими внезапнаго и остраго припадка простуды.
Если это такъ, то къ другимъ функціямъ носа приходится прибавить еще и военную, тѣмъ болѣе, что выраженіе «понюхать пороху» даетъ намъ возможность строить кое-какія дальнѣйшія гипотезы.
Въ качествѣ заключенія укажемъ, что у дикихъ народовъ носы служатъ еще и затѣмъ, чтобы продѣвать кольца; германскіе студенты смотрятъ на нихъ, какъ на незамѣнимую цѣль для удара по кончику шпагой во время студенческихъ дуэлей.
Съ послѣднимъ примѣненіемъ носа можно согласиться только съ большими оговорками.
ПОЛОСТЬ РТА. править
Если заглянуть въ полость рта, то первое, что невольно обращаетъ на себя вниманіе, это языкъ и зубы.
Языкъ представляетъ собой мягкое, подвижное тѣло, свободно вращающееся въ полости рта, но выходящее наружу по первому требованію медицинскаго осмотра, равно какъ и въ случаѣ всякой иной серьезной надобности.
Отрасль анатоміи, посвященная спеціально изученію устройства и функцій языка, называется «языковѣдѣніемъ». Языковѣдѣніе, въ свою очередь, дѣлится на простое, или чистое, и «сравнительное».
Предметомъ сравнительнаго языковѣдѣнія является изученіе человѣческаго языка не самого по себѣ (чистое языковѣдѣніе), но въ сравненіи его съ другими языками, какъ, напримѣръ, коровьимъ, рыбьимъ и прочими. Только при параллельномъ пользованіи обоими методами возможно достигнуть полнаго освѣщенія вопроса, не теряясь въ лабиринтѣ обманчивыхъ сходствъ и кажущихся противорѣчій.
Только путемъ сравненія одного языка съ другими вы сможете установить болѣе или менѣе точную картину всѣхъ его свойствъ, качествъ и недостатковъ.
Вотъ нѣсколько болѣе чѣмъ поучительныхъ размышленій знаменитаго голландскаго философа и лингвиста Корнеліуса ванъ-Бирла (Cornélius van Bearle — 1799—1886).
«Какъ странно и какъ обидно для людского самолюбія, что самыя лучшія качества языка, какъ такового, принадлежатъ не языку человѣка, а языку животныхъ…»
Въ самомъ дѣлѣ: существуетъ ли для языка высшая похвала, чѣмъ опредѣленіе — «свободный», «красивый»? «Свобода» и «красота» языка — идеалъ и предѣлъ достиженія лучшихъ писателей, лучшихъ поэтовъ міра.
И что же? Можетъ ли какой-нибудь человѣческій языкъ сравниться въ смыслѣ свободы хотя бы съ языкомъ коровы, обладающимъ свойствомъ жить вдали и совершенно независимо отъ самого животнаго.
Коровій языкъ, въ его естественномъ конченомъ видѣ вы встрѣтите сплошь и рядомъ за сотни миль (!) отъ самой коровы.
Есть ли что нибудь подобное у человѣка? Назовете ли вы хотя бы одного поэта, оратора, мастера слова, прославленнаго «свободой» языка, который бы рѣшился отпустить его отъ себя хоть на полчаса и дальше, чѣмъ на полъ-аршина? Конечно, нѣтъ, потому что свобода человѣческаго языка одностороння. Даже наиболѣе приближающійся къ коровьему языку, въ смыслѣ подвижности и продажности, языкъ адвокатскій, лишенъ возможности передвигаться въ пространствѣ, не увлекая за собой все основаніе.
Посмотримъ теперь какова же его красота и гдѣ ея предѣлы? — Увы!
Видѣлъ ли кто-нибудь Гете, Байрона, Флобера, разгуливающими съ языкомъ на выпускъ въ публичномъ мѣстѣ?
Даже эксцентричный Бодлеръ, сумасбродный Верленъ и увѣренные въ себѣ Гюго и Бальзакъ не рѣшались носить этотъ органъ открытымъ, то есть высунутымъ, не говоря объ Уайльдѣ, помѣшанномъ на всемъ красивомъ и оригинальномъ.
Значитъ что-то было, что удерживало ихъ отъ этого соблазна, несмотря на единодушное преклоненіе передъ красотой и граціей ихъ языковъ со сторбны современниковъ.
А между тѣмъ любая собака можетъ позволить себѣ эту роскошь, безъ малѣйшаго страха кого нибудь скомпромметировать или быть осмѣянной. Ея вѣрный животный инстинктъ подсказываетъ ей, что ей дано это право высшими законами эстетики, тѣми же законами, что запрещаютъ ношеніе языка наружу человѣку, овцѣ, лошади, таракану".
Интересно, какъ тотъ же ученый представляетъ себѣ имѣвшій мѣсто въ отдаленной древности фактъ смѣшенія языковъ.
«Единственный разъ, когда люди позволили себѣ дать волю языкамъ, въ полномъ смыслѣ этого слова, закончился весьма и весьма печально — смѣшеніемъ языковъ.
Расхватанные второпяхъ и плохо прилаженные языки отказались покорно повиноваться новымъ владѣльцамъ и всѣ попытки ихъ разобраться и сговориться рушились съ самаго же начала. Люди перестали понимать другъ друга.
Если одинъ изъ нихъ, названный позже нѣмцемъ, требовалъ, напримѣръ, стаканъ — (Glas), то другой, русскій, довѣрчиво протягивалъ ему собственный глазъ, а французъ устремлялся за льдомъ (glace); когда же англичанинъ, показывая на свой глазъ говорилъ — „ай“ (eye), нѣмецъ совалъ ему вареное яйцо, которое было тоже „ай“ (Еі)… И такъ далѣе.
Естественно, что при такихъ условіяхъ трудно было найти общее дѣло и люди разошлись въ разныя стороны, съ досадой на душѣ и злобой въ сердцѣ. Началась вѣчная вражда націй».
Не лишне будетъ мимоходомъ коснуться того религіознаго культа языка, отъ котораго получила свое названіе цѣлая масса людей, именуемыхъ «язычниками».
«Обрядъ поклоненія языку, — пишетъ знаменитый путешественникъ Лордъ Доринкоуртъ, — состоитъ въ слѣдующемъ: приблизительно за часъ до захода солнца туземцы выбѣгаютъ на поляну, и по знаку верховнаго жреца-шамана, высовываютъ языки.
Послѣ того, какъ языкъ каждаго установленъ въ воздухѣ неподвижно, владѣлецъ его отступаетъ натри шага и падаетъ передъ нимъ лицомъ въ землю. Исключеніе составляетъ шаманъ, который падаетъ послѣднимъ; вмѣстѣ съ языкомъ, послѣ чего язычники расходятся».
Неоднократно цитированный нами профессоръ Кёрсдель, знатокъ и большой поклонникъ Россіи, называющій ее, безъ всякаго стѣсненія, страною будущаго, такъ касается «одного изъ трогательнѣйшихъ остатковъ древне-языческаго обычая, когда славяне жили еще въ лѣсахъ и питались преимущественно грибами и ягодами»:
"Обычай русскаго человѣка крѣпко держать языкъ за зубами во время обрядоваго вкушенія имъ отъ такъ называемаго «пирога съ грибами» рисуетъ, какъ нельзя лучше, всю вѣрность и уваженіе этого народа будущаго къ наивнымъ традиціямъ предковъ.
О настоящей ѣдѣ при такихъ условіяхъ, конечно, не можетъ быть и рѣчи, да она и не требуется, такъ какъ главное назначеніе русскаго пирога — красить имъ стѣны деревенскихъ домиковъ или «избъ».
«Не красна изба углами, а красна пирогами» — говоритъ русскій крестьянинъ, съ неизмѣнной добродушной улыбкой.
Кромѣ своего главнаго чисто человѣческаго назначенія, какъ органа рѣчи, языкъ служитъ людямъ и для воспріятія всевозможнаго рода ощущеній вкуса.
Послѣднимъ свойствомъ объясняется, напримѣръ, то невольное и одобрительное прищелкиваніе языком со стороны мужской особи, которое часто раздается слѣдомъ за появленіемъ того или иного экземпляра женской. Высовываніе языка одной особью по направленію къ другой — представляетъ вкусовую реакцію обратнаго свойства.
Какъ было сказано выше, полость человѣческаго рта содержитъ, кромѣ языка, такъ называемые зубы.
Зубъ человѣка, независимо отъ занимаемаго имъ во рту положенія и формы, невольно и прежде всего напоминаетъ о зубномъ врачѣ.
Зубной врачъ — такая же неотъемлемая и равноправная часть зуба, какъ его корень, нервъ и коронка, хотя лучшая часть его жизни и проходитъ въ неустанной борьбѣ съ этими элементами.
Количество зубовъ, существующихъ самостоятельно, очень незначительно, — нормальный зубъ живетъ и работаетъ вмѣстѣ съ врачемъ, питаясь отъ одного корня, страдая общими нервами и завершаясь общей коронкой.
Вѣрные своему методу — обращаться за помощью къ лучшимъ свѣтиламъ мысли и науки, мы заимствуемъ слѣдующій отрывокъ изъ капитальнаго труда знаменитаго русскаго ученаго, члена академіи наукъ Іоганна-Фридриха фонъ Цвибель-Рауха.
«Зубы человѣка въ отношеніи ихъ классификаціи, раздѣляются, прежде всего, на пломбированные и непломбированные. Пломбированные зубы, какъ показываетъ само ихъ названіе, снабжены пломбой, самовольное удаленіе которой влечетъ за собой отвѣтственность, въ подлежащемъ порядкѣ, сообразно законамъ каждой страны.
Пломба налагается зубнымъ врачемъ и притомъ только на природные зубы, чѣмъ они лишаются возможности и права свободнаго передвиженія, предоставляемаго исключительно стороннимъ, т. е. вставнымъ зубамъ.
Никакимъ особымъ государственнымъ сборамъ сама пломба не облагается, за исключеніемъ пошлины на матеріалъ, оплачиваемый косвеннымъ путемъ законнымъ владѣльцемъ зуба, одновременно съ уплатой имъ зубному врачу за труды и хлопоты при наложеніи пломбы.
Непломбированные человѣческіе зубы ничѣмъ особенно не отличаются отъ зубовъ большинства животныхъ, представляя собой только матеріалъ болѣе пестрый, какъ въ смыслѣ формы, такъ и въ смыслѣ способовъ примѣненія.
Въ зависимости отъ формы зубы человѣка дѣлятся на коренные, благопріобрѣтенные, клыки и рѣзцы.
Тщательное изученіе формы отдѣльныхъ зубовъ позволяетъ довольно точно опредѣлить происхожденіе человѣка, какъ вида.
Подобно тому, какъ строеніе человѣческаго черепа убѣждаетъ насъ, съ абсолютной ясностью, въ томъ, что человѣкъ произошелъ отъ обезьяны, такъ устройство нижнихъ поверхностей коренного зуба заставляетъ насъ догадываться, что мы произошли отъ жвачныхъ, т. е. овцы, лошади или коровы.
Весьма существенный штрихъ въ общую картину далекаго прошлаго вносятъ „клыки“, довольно ясно намекающіе на тѣсное сродство человѣка съ собакой или кошкой; и вполнѣ заканчиваетъ ее „рѣзецъ“, характерное наслѣдіе человѣческаго предка — грызуна, крысы или зайца.
Какъ на хорошую иллюстрацію для послѣдняго положенія можно указать на людей-скульпторовъ, которые и до сихъ поръ не отсѣкаютъ мраморъ, спеціальными инструментами, но обгрызаютъ его при помощи рѣзца.
Недаромъ въ чертахъ лучшихъ ваятелей человѣчества, какъ Фидія, Микель-Анджело, Кановы и другихъ всегда было нѣчто крысиное».
На томъ мы пока и остановимся, несмотря на то, что въ міровой научной литературѣ имѣются богатѣйшіе источники, посвященные спеціально полости че ловѣческаго рта, среди которыхъ далеко не послѣднее мѣсто занимаетъ изслѣдованіе Герберта Твинклера, проводящее рядъ захватывающихъ параллелей между человѣческой и медвѣжьей полостью.
Размѣры нашей книги заставляютъ насъ, хотя и съ сожалѣніемъ, перейти къ дальнѣйшему.
ЧЕЛОВѢЧЕСКІЯ ВНУТРЕННОСТИ. править
Какъ показываетъ само названіе этого органа, онъ представляетъ собой едва-ли не самую поэтическую часть всего человѣческаго организма.
Въ одномъ словѣ почки уже слышится что-то весеннее, напоминающее зарожденіе и первый расцвѣтъ молодого чувства, и, словно нарочно, ихъ форма — точная копія увеличеннаго до небывалыхъ размѣровъ зерна душистой фасоли.
Сходство живого существа съ растеніемъ нигдѣ, быть можетъ, не выявляется болѣе гармонично и болѣе выпукло, чѣмъ въ почкѣ.
Не потому-ли мы люди, такъ остро и сладко ощущаемъ приближеніе весны, что внутри насъ живетъ и томится органъ-почка, навѣкъ лишенный свѣтлой возможности впитывать въ себя солнечные лучи, какъ это дано всѣмъ внѣшнимъ его братьямъ?
И не потому-ли, когда она, наконецъ, вырывается наружу, послѣ долгаго и безумнаго блужданія внутри организма («блуждающая почка»), мы встрѣчаемъ ее не иначе, какъ опьяненной («почка въ мадерѣ»), подобно вакханкѣ, упившейся послѣ долгаго воздержанія ароматнымъ, винограднымъ сокомъ.
Недаромъ же древніе считали, что истиннымъ мѣстомъ зарожденія чувства любви и симпатій была почка, одна изъ двухъ близнецовъ, довѣрчиво расположившихся подъ сѣнью веселаго «позвоночнаго» столба, какъ пара влюбленныхъ въ ласковой тѣни деревенской колокольни.
И недаромъ доктора, спеціалисты по почкамъ, сохраняютъ обычно такую жизнерадостность до конца жизни, такую ясную вѣру въ силу порыва.
Авторъ этихъ строкъ никогда не забудетъ маститаго старика-профессора, который пользовалъ его престарѣлую тетку.
Когда онъ использовалъ ее насколько это позволили ея довольно скромныя средства, то пергой его мыслью, послѣ долгаго общенія съ ея почками, было пріобрѣсти на полученный гонораръ билетъ пяти съ половиной процентнаго государственнаго займа. Къ сожалѣнію, голоса другихъ органовъ, болѣе разсудочныхъ, заставили профессора отказаться отъ этого юношески-патріотическаго порыва, и помѣстить данныя средства подъ вторую закладную одного дома.
Подобную борьбу молодыхъ чувствъ можно встрѣтить только у никогда не старѣющихся спеціалистовъ по внутреннимъ болѣзнямъ, а именно по болѣзнямъ сердца и почекъ.
Спеціалисты по печени, или такъ называемые печенѣги обладаютъ уже совершенно инымъ характеромъ и гораздо менѣе способны отдаваться безкорыстнымъ весеннимъ порывамъ, чѣмъ ихъ, посвятившіе себя почкованію, коллеги.
Среди дружнаго семейства человѣческихъ внутренностей едва-ли найдется органъ, болѣе замкнутаго и мрачнаго характера, чѣмъ печень.
Сумма житейскихъ радостей, приносимыхъ ею человѣку, до крайности ничтожна, за то горе бываетъ очень и очень значительно.
Въ самыхъ тяжелыхъ условіяхъ по отношенію къ печени, какъ физическихъ, такъ и моральныхъ, находятся архитектора и подрядчики, чья вѣчная возня съ камнемъ приводитъ, въ концѣ концовъ, къ полному засоренію этого весьма чувствительнаго органа всякими остатками строительныхъ матеріаловъ.
Камни въ печени — бичъ этихъ людей, трудолюбію и таланту которыхъ человѣчество обязано лучшими образцами промышленнаго и иного зодчества.
У знаменитаго строителя каменной громады Дворца Правосудія въ Брюсселѣ было найдено въ печени, послѣ его смерти, такое количество камня и цемента, что его память удалось увѣковѣчить постройкой изъ нихъ небольшого павильона, названнаго его именемъ, съ надписью «Profession de Soie» что значитъ «Печеночная профессія».
Помимо того, что подобный недугъ разрушительно дѣйствуетъ на организмъ человѣка, каково-же должно быть моральное состояніе такого индивидуума, вся жизнь котораго внѣшне представляетъ олицетвореніе самаго раціональнаго одухотворенія камня, а внутренне таитъ въ себѣ цѣлыя залежи украденнаго у человѣчества матеріала.
Интересно, что не только въ печени человѣка встрѣчаются разныя постороннія примѣси и вещества но и въ печени многихъ животныхъ.
Вотъ, напримѣръ, результаты цѣлаго ряда химическихъ и всякихъ иныхъ анализовъ, произведенныхъ императорской академіей наукъ въ Берлинѣ, по просьбѣ Всемірной Ассоціаціи Ученыхъ Учрежденій надъ печенью полугодовалаго теленка:
Одна ложка масла 1,0
Двѣ ложки сметаны 2,0
Четыре желтка 4,0
Три зерна перца 3,0
Полтора грамма соли 1,5
Двѣ унціи мускатнаго орѣха 2,0
Одна мелко изрубленная луковица 1,0
Половина французскаго хлѣба 0,5
Откуда, спрашивается, могла попасть въ телячью печенку такая масса совершенно разнородныхъ вещей? — Одна изъ тѣхъ загадокъ, которыя, будучи встрѣчены однажды натуралистомъ, не даютъ ему покоя, пока и разсѣется окутывающая ихъ тайна.
Сердце долгое время считалось имѣющимъ форму сердца, какъ оно изображается на картинахъ и въ картахъ, что и натолкнуло, впервые, человѣка на мысль считать его мѣстомъ зарожденія самаго великаго человѣческаго чувства — любви.
Суровая дѣйствительность вскорѣ доказала человѣчеству полную ошибочность его представленія о формѣ человѣческаго сердца, а также заставила призадуматься надъ вопросомъ, доподлинно-ли оно. представляетъ единый центръ чувства, называемаго любовью, или сфера вліянія въ области зарожденія и питанія этого чувства раздѣляется имъ съ нѣкоторыми другими органами.
Въ отдѣлѣ «Человѣческихъ Внѣшностей, слѣдующимъ за отдѣломъ „Внутренностей“, мы будемъ еще имѣть случай коснуться при изученіи области живота, такъ называемой животной любви, или животнаго чувства человѣка. Пока же мы ограничимся разсмотрѣніемъ функцій самого сердца, какъ физическихъ, такъ и духовныхъ.
Такъ какъ чисто физическія функціи сердца не подлежатъ никакому сомнѣнію ни въ смыслѣ ихъ правильнаго отправленія, ни въ смыслѣ ихъ важности, то мы, минуя нѣкоторыя аномаліи, прямо перейдемъ къ разряду духовно-физическихъ и чисто-духовныхъ функцій.
Полость человѣческаго сердца раздѣлена, какъ извѣстно, перегородками на четыре части — два желудочка и два предсердія. И вотъ, въ зависимости отъ того, гдѣ появляется зародышъ того или иного чувства, опредѣляется и характеръ этого чувства.
Если такой зародышъ появится гдѣ нибудь внутри одного изъ предсердій, развившееся изъ него чувство любви или дружбы будетъ чисто духовнымъ, и свободнымъ отъ всякихъ матеріальныхъ разсчетовъ. Если онъ оснуется въ области одного изъ желудочковъ, — то же чувство будетъ грубаго, эгоистическаго чистожелудочнаго характера, какой, напримѣръ, носятъ всѣ такъ называемые „браки по разсчету“.
Въ виду того, что объемъ желудочковъ гораздо больше объема предсердій, и, слѣдовательно, болѣе благопріятствуетъ свободному развитію зародыша, — „бракъ по любви“ встрѣчается гораздо рѣже, чѣмъ бракъ по разсчету», что, впрочемъ, находится въ полной гармоніи съ печальной истиной — природной склонностью человѣка въ сторону дурного.
Весьма интересенъ законъ, управляющій степенями такъ называемаго родственнаго чувства, — чувства симпатіи или тяготѣнія однихъ родственниковъ къ другимъ, открытый Кеплеромъ и развитый Ньютономъ:
«Сила взаимнаго тяготѣнія между родственниками прямо пропорціональна квадрату разстоянія и обратно пропорціональна ихъ массѣ».
Крайне поучительно, насколько факторъ одушевленности предмета способенъ исказить смыслъ закона, построеннаго на принципѣ неодушевленности. Неодушевленныя тѣла подчиняются какъ разъ обратной формулъ.
Опытъ Кеплера состоялъ въ томъ, что онъ послѣдовательно то приближалъ, то удалялъ массу своихъ родственниковъ, подобно тому, какъ это дѣлается съ двумя намагниченными шарами, большимъ и малымъ.
Варьируя, то разстояніе, то число родственниковъ, Кеплеръ дошелъ до принципа указанной прямой и обратной пропорціональности, но разработать его вполнѣ математически и точно удалось только Ньютону (1642—1727).
Размѣры сердца опредѣляются въ анатоміи но величинѣ кулака.
«Человѣческое сердце приближается по своему объему къ кулаку, — пишетъ германскій ученый Гуго фонъ-Гальвицъ. — Мы, нѣмцы, — люди большого сердца», Атлеты, обладающіе чудовищными размѣрами кулака, почти всегда страдаютъ гипертрофіей, то есть увеличеніемъ сердца.
Кто хочетъ просто и наглядно себѣ представить, какую громадную безпрерывную физическую работу совершаетъ среднее человѣческое сердце въ процессѣ кровообращенія, пусть вообразитъ находящійся въ постоянномъ ходу водяной насосъ системы Фильма и Браге съ діаметромъ цилиндра въ три восьмыхъ дюйма, съ ходомъ поршня въ три и семь шестнадцатыхъ дюйма, съ коэффиціентомъ полезнаго дѣйствія 0,82314 и плюсъ поправка на густоту и удѣльный вѣсъ крови (1,055).
Картина получится столь же ясная, сколь и поражающая.
Составъ крови опредѣляется числомъ красныхъ и бѣлыхъ шариковъ, причемъ ея качество, а вмѣстѣ съ нимъ и качество всего человѣческаго организма вполнѣ зависятъ отъ результатовъ баллотировки. Если человѣкъ проходитъ большинствомъ красныхъ, его дѣло обезпечено; если большинствомъ бѣлыхъ — проиграно. Баллотировка, какъ видимъ, происходитъ закрытой; подсчетъ шаровъ производится при помощи микроскопа.
Человѣкъ средняго здоровья проходитъ приблизительно тысячью кратныхъ противъ одного бѣ іаго; изъ этого можно заключить, что къ голосу меньшинства человѣческій организмъ прислушивается весьма внимательно.
Такимъ образомъ, сама природа даетъ человѣку указаніе, какимъ путемъ слѣдуетъ рѣшать всѣ насущные вопросы, а именно:
Закрытой баллотировкой, при уваженіи къ голосу меньшинства.
Наука, изучающая спеціально права и требованія человѣческаго желудка, носитъ имя «Политической Экономіи»; наша задача несравненно скромнѣе.
Оставивъ въ сторонѣ вопросъ о моральной цѣнности притязаній этиго органа на степень наполненія его пищей того или иного качества, независимо отъ соціальнаго положенія собственника, мы прямо перейдемъ къ разсмотрѣнію основныхъ и характерныхъ его чертъ.
Главное назначеніе желудка, въ связи съ цѣлой серіей связанныхъ съ нимъ кишекъ (наука, къ сожалѣнію, еще не изобрѣла другого, болѣе приличнаго слова) — состоитъ въ перевариваніи пищи. Само это выраженіе показываетъ, насколько должна быть высока температура этихъ органовъ; коротко говоря, не менѣе 100° по Цельсію — температура кипѣнія воды, при которой обыкновенно развариваются мясо и овощи.
Чтобы предохранить отъ ожоговъ и брызгъ другіе органы, кухня эта отдѣлена отъ остального помѣщенія при помощи такъ называемой «грудобрюшной» или, какъ утверждаютъ нѣкоторые, «градобрюшной» преграды, быть можетъ единственной преграды, которую никогда не преступала нога самаго своевольнаго человѣка.
Происхожденіе слова «градобрюшный» (грудобрюшный) пока еще не совсѣмъ точно установлено, хотя большинство лингвистовъ склоняются видѣть въ немъ сочетаніе двухъ словъ — «градъ», т. е. городъ и «брюхо», т. е. брюхо. "Градобрюхами будто бы назывались, въ прежнее время, городскіе правители, среднее между позднѣйшими «градскими головами» и «градоначальниками».
Въ качествѣ помощниковъ «градобрюхамъ» давались «градобрехи», на обязанности которыхъ лежало говорить съ выборщиками, а также объясняться съ «народомъ». («Русская Исторія» фонъ-Блоха).
Градобрюхи и градобрехи чинили населенію всякія препятствія, ставили всякія преграды; отсюда и явилось выраженіе «градобрюшная преграда», которое перешло потомъ въ русскую науку.
Замѣтимъ, что это далеко не единственный примѣръ обогащенія научной терминологіи словомъ, родившимся на почвѣ критическаго отношенія нашихъ русскихъ предковъ къ заслугамъ городскихъ самоуправленій.
Такъ, напримѣръ, терминъ «сонная артерія» — ничто иное, какъ испорченное «сонная артель», насмѣшливое прозвище, данное въ началѣ прошлаго вѣка столичной городской думѣ. Того же происхожденія различныя названія кишекъ — толстая, прямая, тонкая, слѣпая и прочее.
— Прямая ты, братъ, кишка, — сплошь и рядомъ слышимъ мы и до сихъ поръ среди простого люда.
Или:
— Эй ты, слѣпая кишка! Не видишь, куда править надо!?
Или иначе:
— Кишка у тебя, братецъ, тонка, напередъ становиться… Вамъ бы, барышня, при вашей селезенкѣ, поскромнѣе держаться.
И такъ далѣе, и такъ далѣе. Русская литература пестритъ подобными выраженіями, свидѣтелями интенсивнаго обмѣна между наукой и бытомъ.
Несмотря на свою нѣсколько грубую поваренную роль, желудокъ, какъ органъ, обладаетъ удивительной чуткостью ко всякимъ духовнымъ воспріятіямъ и переживаніямъ. Ничто такъ остро не реагируетъ, напримѣръ, на чувство робости, какъ желудокъ; въ этомъ отношеніи онъ настоящая «красная дѣвица».
Стоитъ только, какъ говорится, «упасть сердцу», какъ за нимъ валится и желудокъ.
Вотъ характерное признаніе одного молодого русскаго ученаго:
«Первый мой романъ кончился весьма печально. Я долженъ былъ разстаться съ любимой дѣвушкой, потому что мой желудокъ рѣшительно не могъ переваривать взгляда ея матушки.
Всякій разъ, какъ строгіе глаза этой достойной женщины пронизывали меня насквозь, доходя, казалось, до самыхъ глубинъ моихъ внутренностей, мой желудокъ совершенно терялся, не будучи въ силахъ растворить въ своемъ сокѣ ея бѣлковъ, которые обычно съ такой легкостью претворяются имъ въ пептоны и затѣмъ всасываются стѣнками.
Убѣдившись, что пепсинъ моего желудочнаго сока слишкомъ слабъ для безболѣзненнаго превращенія въ пептоны бѣлковыхъ веществъ моей будущей тещи, я долженъ былъ поставить крестъ надъ своимъ чувствомъ и прекратить посѣщеніе дома».
Нельзя въ заключеніе не остановиться съ крайнимъ прискорбіемъ на одномъ изъ человѣческихъ предразсудковъ, который до сихъ поръ лишаетъ этотъ почтенный во всѣхъ отношеніяхъ органъ правъ на автономію и самоопредѣленіе.
Говорить въ обществѣ о разстройствѣ желудка считается почему-то неудобнымъ. Разстройство желудка какъ мотивъ опозданія на свиданіе съ дѣвушкой или дамой, не подлежитъ никакому уваженію и относится къ разряду шокирующихъ и зазорныхъ и такъ далѣе, и такъ далѣе.
Подобное ненормальное положеніе существовать далѣе не должно и не можетъ. За органомъ, несущимъ столь важныя обязанности, какъ желудокъ, должны быть признаны всѣ права, какъ физическія, такъ и духовныя.
Кишки представляютъ собой слишкомъ мало отраднаго, чтобы говорить о нихъ доставляло хотя бы скромное удовольствіе.
Разговоръ на кишки переходитъ только тогда, когда всѣ другія темы исчерпаны.
Въ виду того, что самой популярной является «слѣпая кишка» съ неизмѣннымъ ея спутникомъ и креатурой — червеобразнымъ отросткомъ, мы на ней о остановимся.
Вотъ интересная для насъ выдержка изъ нѣсколько сухого, но обстоятельнаго курса хирургіи, извѣстнаго русскаго спеціалиста, профессора Подракова:
«Операція червеобразнаго отростка слѣпой кишки для человѣка, имѣющаго лишнихъ триста — четыреста рублей, вещь вполнѣ доступная, безопасная, а иногда и очень пріятная. Послѣднее зависитъ немало отъ оператора.
Что касается меня, то, кромѣ обычнаго удаленія отростка, я всегда стараюсь по мѣрѣ возможности принести добавочную пользу паціенту, не зашивая его послѣ операціи наглухо, а оставляя подобіе маленькаго кожанаго кармана, примѣнительно къ размѣру среднихъ карманныхъ часовъ.
Это даетъ неоцѣнимыя преимущества при пользованіи всякими ваннами и морскими купаньями.
Такъ, напримѣръ, одинъ изъ моихъ паціентовъ, тайный совѣтникъ, который былъ выброшенъ голымъ изъ ванны въ Эссентукахъ за несоблюденіе какихъ-то формальностей, спасъ свои прекрасные часы только потому, что они были при немъ въ плотномъ, изъ собственной кожи, карманѣ, который былъ предусмотрительно оставленъ мною послѣ операціи отростка.
Червеобразный отростокъ послѣ операціи не выбрасывается, но помѣщается въ сосудъ со спиртомъ и, за извѣстное вознагражденіе, вручается прежнему собственнику. Употребленіе такого бывшаго органа въ качествѣ орудія шантажа противъ паціента, карается по соотвѣтствующей статьѣ и параграфу уголовнаго судопроизводства.
Полоскать кишки слѣдуетъ чаемъ».
Имѣя въ виду широкое распространеніе этой книги и щадя повышенную стыдливость молодежи, мы закончимъ наше ознакомленіе съ темнымъ бытомъ человѣческихъ кишекъ настоятельной рекомендаціей смотрѣть на все, здѣсь изложенное, только какъ на введеніе къ другому болѣе спеціальному курсу.
ЧЕЛОВѢЧЕСКІЯ ВНѢШНОСТИ. править
Среди человѣческихъ внѣшностей первое мѣсто безспорно занимаетъ такъ называемый «животъ» — самая монументальная часть человѣческаго фасада.
Декоративное значеніе этого органа не поддается учету какъ его вліяніе рѣшительно на всѣ виды человѣческихъ отношеній.
Лишь крайняя ограниченность мѣста вынуждаетъ автора отдать ему только сотую долю должнаго вниманія и удовлетвориться однимъ краткимъ перечисленіемъ его главныхъ функцій.
Первая и самая высокая изъ нихъ, которая скорѣе заслуживаетъ названія мысли, обнимаетъ собой наиболѣе прекрасную форму патріотическаго порыва, граничащаго съ жертвоприношеніемъ, а именно — актъ положенія живота на алтарь отечества.
Объектомъ этой, къ счастью, безкровной жертвы, являются чаще всего купцы или чиновники, должность не ниже пятаго класса — желательное условіе для подобающаго благолѣпія обряда.
Большая поверхность этой внѣшности въ связи съ мягкой и гармоничной окружностью ея формы допускаетъ безконечное разнообразіе въ выборѣ орнаментовъ и украшеній, изъ которыхъ самое употребительное — золотая цѣпь съ группой брелоковъ на одномъ концѣ и золотыми часами на другомъ.
Смыслъ подобнаго сочетанія живота, часовъ, брелоковъ и цѣпи вполнѣ ясенъ: пространство, время, суета и воздержаніе — одна изъ красивѣйшихъ аллегорій всей сущносіи человѣческой жизни.
Такой же свободный подходъ къ возвышенному заключается и въ естественномъ расположеніи человѣческаго живота подъ линіей орденовъ, хотя только при наличности должныхъ пропорцій можно получить истинное представленіе о томъ, какъ дологъ, гористъ и возвышенъ путь, ведущій къ звѣзднымъ вершинамъ славы и почестей.
Уже одного этого достаточно, чтобы постигнуть все великолѣпіе замысла истиннаго бельэтажа того прекраснаго зданія, имя которому человѣческое тѣло.
Однако, и этого еще мало.
Танецъ живота — ядовитое, сладкое, томящее и грѣшное откровеніе востока, срываетъ еще одну завѣсу, за которой таится новое очарованіе, новый міръ власти этого единственнаго, окутаннаго измѣнчивыми цвѣтами жилета существа-органа.
Но оторвемся, какъ это ни трудно, отъ дурманящихъ образовъ и спустимся одной ступенью ниже въ область «конечностей».
НОГИ. править
Утверждать, что ноги созданы для ходьбы было бы равносильно уподобленію человѣка собакѣ или кошкѣ.
Ноги созданы для танца, но избѣгать ихъ услугъ при ходьбѣ было бы столь же нелѣпо, какъ отказываться отъ обѣда подъ потолкомъ, украшеннымъ безсмертными фресками художниковъ Возрожденія.
И все таки авторъ не можетъ посвятить ногамъ болѣе страницы, чтобы не шагнуть ими далеко за предѣлы задачи, положенной въ основаніе этой книги, и не потерять той научной строгости изложенія, которая обезпечиваетъ человѣческимъ останкамъ почетное мѣсто въ Пантеонѣ.
Полное и наглядное представленіе о ногѣ можетъ дать лишь посѣщеніе балета и вообще знакомство съ областью искусства, находящейся подъ патронатомъ св. Витта — пляской.
Что же касается этого труда, то въ немъ читатель найдетъ только самыя короткія и сухія свѣдѣнія изъ области чистой анатоміи.
Американскій профессоръ Генри Крауфордъ, которому принадлежитъ честь открытія ходячей теперь въ медицинѣ формулы «сосать подъ ложечкой и сосать съ ложечки-не одно и то же», дѣлится слѣдующими свѣдѣніями, почерпнутыми имъ изъ обширной практики.
«Едва ли есть врачи-профессіоналы, болѣе подверженные вѣчному соолазну выкинуть какое-нибудь колѣно, чѣмъ хирурги, спеціалисты по ампутированію нижнихъ конечностей.
Каждая дюжина разбитыхъ колѣнныхъ чашекъ составляетъ одинъ разбитый колѣнный сервизъ; двѣ дюжины — два сервиза и такъ далѣе — цѣнное руководство для начинающихъ молодыхъ врачей-практиковъ въ томъ періодѣ ихъ дѣятельности, когда въ понятіяхъ голень и голенище они видятъ только количественное различіе, служащее для обозначенія размѣровъ».
Весьма возможно, что читатель уже приготовился перейти въ область переднихъ конечностей — человѣческихъ рукъ.,
Къ глубокому сожалѣнію автора, онъ самъ находится въ полной зависимости отъ пишущей, правой его руки, которая не вѣдаетъ, что дѣлаетъ лѣвая, и въ то же время слишкомъ скромна, чтобы описывать свою дѣятельность.
Но, — скромно полагаетъ авторъ, — ея роль и безъ того достаточно опредѣлилась, на всемъ протяженіи этого труда, несовершеннаго, какъ и большинство созданій человѣческой кисти.
Но, какъ бы ни были многочисленны и велики недостатки его работы, авторъ позволяетъ себѣ надѣяться, что каждый изъ нихъ будетъ сочтенъ читателемъ за Ахиллесову пятку, ту самую пятку, которая, согласно введенію къ книгѣ, должна закончить это произведеніе.