Алия (Лефлер-Эдгрен)/ДО

Алия
авторъ Анна Шарлотта Лефлер-Эдгрен, пер. Марии Лучицкой

Оригинал: шведскій, опубл.: 1892. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Сѣверный Вѣстникъ», №№ 3-6, 1892.

АЛІЯ.

РОМАНЪ А. Ш. ЕДГРЕНЪ-ЛЕФФЛЕРЪ. Переводъ со шведскаго

М. В. Лучицкой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

— Прекрасно задумано, — прелестная группа, — сказалъ любезный фотографъ. — Мать и дочь, повидимому, такъ задумчиво бесѣдуютъ другъ съ другомъ!

— Но это вовсе не моя дочь, сказала, улыбаясь, старшая дама.

— А-а! такъ, быть можетъ, невѣстка! Или, вѣрнѣе, — не невѣстка, а невѣста сына, не правда-ли?

Младшая, при этихъ словахъ, сильно покраснѣла, — щеки внезапно вспыхнули яркимъ румянцемъ, а на вискахъ выступило нѣсколько пятенъ.

— Нѣтъ, мы только пріятельницы, — сказала фру Роде, — хотя въ лѣтахъ нашихъ есть, конечно, маленькая разница.

— Вотъ видишь, — шепнула быстро молодая дѣвушка, когда фотографъ занялся аппаратомъ. — Я знала, что это непремѣнно подастъ поводъ къ такимъ заключеніямъ. А теперь, когда портретъ будетъ отосланъ въ Алжиръ, всѣ товарищи Рикарда навѣрное подумаютъ тоже самое.

— Ну такъ что же, во всякомъ случаѣ портретъ, къ счастью, не покраснѣетъ. Ты сама виновата, если многіе это думаютъ, потому что краснѣешь при малѣйшемъ намекѣ на этотъ счетъ.

— Да, не правда-ли, какъ это досадно? — Не глупо ли, что кровь мнѣ такъ быстро бросается въ голову, — изъ-за всякаго пустяка!

— Будьте такъ добры, поверните немного лицо на право!

— Подождите, пожалуйста, я хочу нѣсколько исправить обстановку.

— Извините, фрженъ, увѣряю васъ, что съ артистической точки зрѣнія все прекрасно, лучшаго придумать нельзя.

— Но я вовсе не забочусь объ артистической точкѣ зрѣнія, — прервала его фру Роде. — Мнѣ хотѣлось бы, чтобы обстановка была та же, что и у насъ дома. Потому-то мы и взяли съ собою кресло и лампу — мы собираемся послать на рождество этотъ портретъ моему сыну, который служитъ въ Алжирѣ. Онъ адъютантъ генеральнаго штаба, но поступилъ во французскую военную службу и вотъ уже три года не былъ дома, — ему будетъ такъ пріятно получить это напоминаніе о нашей домашней жизни.

— И всегда тетя разболтается, какъ только рѣчь зайдетъ о ея сынѣ, — шепнула шутливо молодая дѣвушка, цѣлуя старушку въ ухо. — Какое дѣло фотографу до всего этого? Это только подтвердитъ его предположеніе, развѣ ты этого не понимаешь, тетя?

— Онъ же долженъ знать, почему мы хотимъ непремѣнно устроить все такъ, а не иначе, — отвѣтила фру Роде, нѣсколько наставительно. — Поставь же лампу на ея мѣсто, какъ мы условились раньше. А письмо! Гдѣ письмо? Ахъ какая досада. — Я навѣрное забыла его дома. Алія, возьми мою черную сумку. Но гдѣ же она? Нужно посмотрѣть въ экипажѣ, — она навѣрное тамъ осталась.

Она начала съ величайшимъ безпокойствомъ искать по карманамъ, на столѣ, стульяхъ, продолжая говорить такимъ испуганнымъ тономъ, какъ будто бы въ самомъ дѣлѣ случилось большое несчастье.

Алія расхохоталась.

— Удивляюсь, сколько уже тысячъ разъ черная сумка исчезала, а тетя все еще не отвыкла пугаться, — сказала она. — Да вотъ же, вотъ она, за твоею спиною! Ахъ суетливая, безпокойная моя милая старушенція!

— Извините, — но, мнѣ кажется, было бы естественнѣе, если бы вы, фрекенъ, держали письмо въ рукахъ и читали его своей матери — т. е. фру, хотѣлъ я сказать.

— Нѣтъ, нѣтъ, никакъ нельзя, — съ живостью возразила фру Роде. — Мы хотимъ изобразить ту минуту, когда получается письмо отъ моего сына, — а я всегда читаю его сначала сама.

— Ну, ну, вотъ она опять разболтается о своемъ любимчикѣ, — шепнула Алія, щипля ее за руку.

Фотографъ исчезъ за аппаратомъ и Алія продолжала: — Вотъ видишь, ты, злая тетя, и фотографъ находитъ естественнымъ, чтобы я сейчасъ же читала его письма. Но развѣ ты меня хоть разъ допустила до этого. Нѣтъ, Боже сохрани, она принимаетъ сейчасъ озабоченную мину и ищетъ сначала, нѣтъ ли въ письмѣ какого-либо секрета! Какъ будто ты могла бы удержаться, чтобы не разболтать мнѣ его сейчасъ же! Какъ будто ты можешь скрыть что-нибудь отъ меня!

— Тише, ты, болтушка! Сиди смирно и не ворчи! Ты на портретѣ должна казаться кроткою и женственною, понимаешь ли ты? И сбрось-ка со лба эту безобразную гривку. Я увѣрена, что она ужасно не понравится Рикарду.

— Скажите пожалуйста! Точно я объ этомъ забочусь! Нѣтъ, — сказала она энергично, спуская опять на лобъ волоса, отброшенные старухою, — ни за что въ мірѣ не буду я забирать волосы кверху, я уже тысячу разъ говорила это тебѣ, тетя.

— Пожалуйста, не шевелитесь, прошу васъ.

— Нѣтъ, послушай тетя, не сжимай такъ нижней губы, — шепнула Алія, которая не могла и минуты сидѣть спокойно. — Я вовсе не желаю имѣть такой безобразной свекрови.

Онѣ были обѣ готовы расхохотаться, когда фотографъ поднялъ правую руку и, изящно протянувъ впередъ указательный палецъ, сказалъ: — я начинаю.

Жаль, что не было живописца, который своею тонкою кистью могъ бы нарисовать группу, сидѣвшую передъ фотографомъ въ сильно освѣщенной солнцемъ галереѣ.

Старуха сидѣла на креслѣ съ своею высокою, худою, нѣсколько наклоненною впередъ фигурою, съ лицомъ живымъ и подвижнымъ, не смотря на старость, и носившимъ слѣды испытанныхъ страданій, но тѣмъ не менѣе выражавшимъ веселость и юморъ, сквозившій во множествѣ мелкихъ, тонкихъ морщинокъ около глазъ и въ довольной улыбкѣ, заставлявшей подниматься углы губъ. Бѣлые волосы, мягкіе и шелковистые, но очень жидкіе, вились слегка на вискахъ; голова была покрыта круглою, черною бархатною наколкою, окаймленною широкимъ, желтоватымъ настоящимъ кружевомъ, ниспадавшимъ на затылокъ.

Молодая дѣвушка сидѣла рядомъ съ нею, прижавшись въ уголокъ дивана, одна рука ея опиралась на столъ, а глаза были внимательно устремлены на лицо старухи, которая, повидимому, громко читала ей полученное письма. У нея было тонкое, выразительное лицо, изящная гибкая фигура съ быстрыми движеніями, темноголубые близорукіе глаза съ необыкновенно большими зрачками, рѣзко окаймленные прямыми, густыми бровями, нѣсколько выдающійся впередъ лобъ, надъ которымъ вились легко и воздушно пепельные волосы, образуя надъ ними какъ бы дымокъ, приводимый въ движеніе солнечными лучами; подбородокъ у нея былъ круглый и очень красивый, прекрасно очерченный ротъ выражалъ нервную, чувствительную натуру.

Какъ лицо, такъ и фигура были полны женственной прелести, но лицо, при этомъ, выражало такую самоувѣренность и самообладаніе, что это дѣйствовало нѣсколько охлаждающимъ образомъ на мужчинъ, плѣнявшихся красотою Аліи и ея живымъ, блестящимъ умомъ. Не одному изъ ея поклонниковъ случалось раздумывать о тамъ, какимъ обворожительнымъ сдѣлается ея красивое, подвижное лицо, когда съ него исчезнетъ обычное ему сдержанное выраженіе и оно засіяетъ женственною нѣжностью. А быть любимымъ такою женщиною, какъ Алія, увидѣть, какъ эти серьезные, вдумчивые, проницательные глаза примутъ выраженіе нѣжности и преданности — о, объ этомъ мечтали многіе какъ о величайшемъ счастьѣ и величайшемъ отличіи, какое могло достаться на долю смертнаго.

Но ни одному не удавалось до сихъ поръ осуществить эту мечту и среди знакомой Аліи молодежи часто случалось слышать такого рода выраженіе: «красивая, остроумная, блестящая — но холодная, безъ чувствъ».

---

Рикардъ Роде провелъ рождественскій вечеръ въ гостяхъ, вмѣстѣ съ нѣкоторыми полковыми товарищами — французами, для которыхъ, этотъ день не представлялъ никакого значенія. Вернувшись домой, онъ засталъ на столѣ большой конвертъ съ надписью, сдѣланною рукою его матери. Онъ быстро разорвалъ его и вскрикнулъ отъ радости при видѣ прекраснаго, чрезвычайно удачнаго кабинетнаго портрета. Мать его до сихъ поръ упорно отказывалась сняться. Онъ понялъ, что одна только Алія, съ обычною ей энергіею, могла уговорить ее исполнить наконецъ его давнишнее желаніе.

А сама Алія! Да, она когда-то разъ дала ему свой портретъ, но съ тѣхъ поръ прошло уже много лѣтъ. А какая она хорошенькая! Еще лучше прежняго!

Онѣ такъ дружно сидятъ здѣсь вмѣстѣ у зимней лампы, въ его старомъ домѣ. Онъ припомнилъ мигомъ всю обстановку, даже старую скатерть, покрывавшую столъ, которую давно уже пора было замѣнить новою, но которая навѣрное и теперь украшаетъ собою гостиную. Мать его всегда боялась потратить что-нибудь лишнее на себя; все, что она могла сберечь, она отдавала сыну, на его дорого стоившія научныя поѣздки.

Какъ странно было думать, что Алія во всѣ три года его отсутствія заступала мѣсто дочери для его матери! Да, много было такого, за что онъ долженъ былъ благодарить ее. Когда его сестра Ида внезапно умерла, скоро послѣ его отъѣзда заграницу, онъ, конечно, былъ бы принужденъ бросить свои занятія и вернуться домой къ одинокой матери, если бы не Алія, которая предложила занять мѣсто своей умершей пріятельницы. Она сама не за-долго до того потеряла мать и была круглою сиротою, но, не будучи богатою, обладала достаточнымъ состояніемъ, чтобы жить совершенно самостоятельно, — да, онъ зналъ черезъ Иду, что она строила планы путешествій по чужимъ землямъ, и съ ея стороны было большою жертвою отказаться отъ всего этого и отдаться всецѣло уходу за старухою, которая въ то время не могла думать ни о чемъ другомъ, какъ только о своемъ великомъ, неутѣшномъ горѣ.

При жизни Иды, фру Роде вовсе не любила Аліи, это Рикардъ отлично зналъ. Еще съ того времени, какъ обѣ дѣвушки были дѣтьми, она не одобряла ихъ дружбы, сначала изъ-за домашнихъ обстоятельствъ Аліи, мать ея была въ разводѣ съ мужемъ, сестра матери была второстепенною пѣвицею съ сомнительною репутацію, но позже изъ-за самой Аліи, изъ-за ея личности, слишкомъ оригинальной и выдающейся, чтобы не возбуждать недовѣрія у матери, которая ничего такъ не желала, какъ воспитать изъ своей дочери нормальную, примѣрную женщину. Да, въ то время, когда Рикардъ послѣдній разъ видѣлъ Алію, она была совершенно не сложившейся дѣвушкою, не смотря на свои двадцать два года. Всякаго рода чувства и мысли бродили въ ней и не могли такъ легко прійти въ равновѣсіе, какъ у менѣе богато одаренныхъ натуръ. Она была такая порывистая, измѣнчивая, то вспыхивала энтузіазмомъ къ какимъ нибудь идеямъ или общественнымъ интересамъ, то обдавала васъ холодомъ, какъ только затрогивали міръ чувствъ. Лишь только вы пробовали глубже заглянуть въ ея душу, она тотчасъ съеживалась и на всякое серьезное слово отвѣчала шуткою и смѣхомъ.

Рикарда занимала мысль, много ли она измѣнилась въ эти послѣдніе годы, когда она и мать его, стали, повидимому, такъ хорошо понимать другъ друга. Мать его, несомнѣнно, измѣнилась: вліяніе Аліи сказалось на впечатлительной натурѣ старухи, ея взгляды на жизнь, ея воззрѣнія расширились, и Рикардъ, при чтеніи ея писемъ, не разъ чувствовалъ благодарность къ Аліи за то, что мать теперь такъ хорошо понимала его и могла раздѣлять его интересы. Раннія заботы и однообразная, уединенная жизнь наложила свою печать на ясный отъ природы умъ старухи; но въ послѣдніе годы воздухъ въ домѣ точно прочистился — онъ это чувствовалъ; сквозь стѣны и крышу повѣяло свѣжимъ вѣтромъ, мать его была всецѣло его, понимала его вполнѣ, раздѣляла всѣ его интересы, какъ рѣдко случается со стариками относительно молодости.

Чувство Рикарда къ Аліи дѣлалось все болѣе и болѣе теплымъ, по мѣрѣ того, какъ онъ смотрѣлъ на портретъ, раздумывая обо всемъ этомъ. Странно, что онъ, всегда такъ сильно интересовавшійся ею, никогда не былъ влюбленъ въ нее. Ида всегда этого желала и старалась по возможности чаще сводить ихъ другъ съ другомъ; но матери это было непріятно. Рикардъ засмѣялся при воспоминаніи о томъ, какъ она безпокоилась, когда имъ случалось оставаться наединѣ, и какъ она всегда дѣлала то или иное сердитое замѣчаніе по поводу Аліи, когда ей казалась, что Рикардъ болѣе, чѣмъ обыкновенно, интересуется ею.

Ну, теперь, конечно, все это измѣнилось. Если бы они при встрѣчѣ полюбили другъ друга, ничто, вѣроятно, не могло бы сильнѣе обрадовать его мать. Странно было, однако, что она говорила такъ мало объ Аліи въ своихъ письмахъ. Ея имя, конечно, постоянно упоминалось, — такъ тѣсно жизнь ея была связана съ жизнью его матери, но никогда не встрѣчалось ни одного слова относительно того, чѣмъ была Алія для нея въ теченіи этихъ лѣтъ, не приводилось ни одного факта, который могъ бы возбудить интересъ Рикарда къ ней. Быть можетъ, это было только простою деликатностью со стороны матери, она боялась, чтобы Рикардъ не подумалъ, что она желаетъ повліять на него въ этомъ отношеніи, какъ дѣлала когда-то Ида.

Рикардъ не чувствовалъ себя созданнымъ для тихой, уединенной жизни и никогда не прельщался мыслью о женитьбѣ на дѣвушкѣ, не обладавшей выдающимся состояніемъ. Онъ любилъ широкую жизнь и всегда мечталъ о блестящей карьерѣ. А между тѣмъ онъ никакъ не могъ рѣшиться сдѣлать такъ называемую блестящую партію, хотя ему не разъ представлялись такого рода случаи во время его пребыванія заграницей, гдѣ онъ проводилъ большую часть времени въ высшемъ обществѣ и пользовался большою популярностью среди многихъ красивыхъ и остроумныхъ дамъ разныхъ національностей. Не закаляла ли его противъ всѣхъ искушеній мысль объ Аліи?

Онъ долго просидѣлъ съ портретомъ въ рукахъ и съ письмомъ матери передъ собою на столѣ. Мать написала въ объясненіе группы: Я только что получила отъ тебя письмо, а Алія сидитъ рядомъ со мною и съ нетерпѣніемъ ожидаетъ, чтобы я сообщила содержаніе его.

Такъ, значитъ, Аліи сообщалось всегда содержаніе его писемъ? И неужели она въ самомъ дѣлѣ съ нетерпѣніемъ ожидала этого? А онъ, который такъ откровенно писалъ своей матери, открывалъ ей всю свою душу, сообщалъ всѣ свои планы, разсказывалъ о самыхъ мимолетныхъ своихъ ощущеніяхъ! Какъ Алія показалась вдругъ близка ему! Значитъ она во всѣ эти года жила въ задушевномъ общеніи со всею его внутреннею жизнью.

Онъ сталъ мечтать о томъ, чтобы увидаться съ нею и весною выѣхалъ на родину съ страстнымъ нетерпѣніемъ и съ неопредѣленнымъ предчувствіемъ перемѣны его жизни, которая, какъ ему казалось, должна была сдѣлаться теперь болѣе богатою и личною.

---

Его ожидали рано утромъ на пароходѣ изъ Любека. Аліи только что принесли новое весеннее платье и она надѣла его къ завтраку. Она, вообще, мало заботилась о своихъ туалетахъ и могла день въ день носить одинъ и тотъ же костюмъ въ теченіи цѣлаго года. Но, заказывая себѣ новое платье, она всегда старательно выбирала что-нибудь дѣйствительно красивое, не заботясь о современной модѣ. Было одно слово, означавшее для нея воплощеніе безобразнаго: «банальное», — выражалось ли оно въ рѣчи, въ чувствахъ, въ платьяхъ и украшеніяхъ! Лучше быть невѣжливымъ, нежели банально вѣжливымъ, лучше быть грубымъ и рѣзкимъ, нежели банально чувствительнымъ, лучше быть одѣтымъ въ кричащія цвѣта и въ матеріи, не подходящія къ сезону, нежели въ банально модный костюмъ. Платье, надѣтое ею теперь для встрѣчи Рикарда такъ шло ей, что фру Роде, которая любила все изящное и не могла выносить безобразныхъ лицъ, пришла въ восторгъ, и заставила ее оборачиваться во всѣ стороны, любуясь ею.

— Очень, очень хорошо. Какой оригинальный, зеленовато-морской цвѣтъ этого атласа на лифѣ! Какъ красиво! А эта чудная вышивка стеклярусомъ! Вотъ тотъ стеклярусъ, который падаетъ вокругъ шеи какъ бы въ видѣ дождя, да это просто прелесть! А повернись-ка немного, нѣтъ, не такъ тихо, а быстрѣе, такъ, какъ ты всегда поворачиваешься. Если бы ты могла видѣть, какъ стеклярусъ при этомъ блеститъ. Этотъ блескъ чрезвычайно идетъ къ тебѣ, ты окружена точно змѣиною чешуйкою, ахъ ты, моя маленькая колдунья! Тебя какъ будто невозможно удержать въ рукахъ, ты точно сейчасъ же выскользнешь. Ужасно похожа она сегодня на мыльный пузырь, эта дѣвушка!

— Но это вовсе не лестное сравненіе, миленькая моя тетя, — сказала Алія, которая сегодня такъ же сіяла, какъ и ея стеклярусъ. — Право, иногда очень пріятно быть хорошо одѣтою. Я сегодня готова прыгать и смѣяться цѣлый день.

Она стояла у стола, оканчивая букетъ изъ гіацинтовъ, нарциссовъ и анемонъ, окруженныхъ мхомъ.

Фру Роде замѣтила яркую краску, вспыхнувшую на ея щекахъ и радость, выражавшуюся во всей ея наружности; и вдругъ ей внезапно пришла въ голову мысль, наложившая какъ бы тѣнь на ея открытое, подвижное лицо.

— Ты, надѣюсь, не намѣрена весь день оставаться въ этомъ костюмѣ, — замѣтила она сухо. — Я боюсь, что. Рикардъ найдетъ смѣшнымъ, если ты сегодня же съ утра нарядишься въ твое лучшее платье!

Алія повернулась съ быстротою молніи, такъ что ея стеклярусъ заискрился; румянецъ выступилъ яркими пятнами на вискахъ, ея нѣсколько нервный голосъ, выражавшій съ необыкновенною точностью всѣ волновавшія ее ощущенія, получилъ какой то особенно рѣзкій и непріятный тонъ, когда она отвѣтила: о, не безпокойся! Я вовсе не намѣрена рядиться ради тетина любимчика, — съ этими словами она побѣжала въ свою комнату, мигомъ переодѣлась и черезъ двѣ минуты появилась вновь въ столовой въ своемъ нѣсколько поношенномъ черномъ зимнемъ платьѣ! Праздничное настроеніе исчезло какъ у нея, такъ и у фру Роде, которая сожалѣла о томъ, что оскорбила Алію, и раздумывала, какъ бы исправить свою вину и развеселить молодую дѣвушку.

Эта маленькая размолвка какъ-то ослабила радость, которую она испытывала, обнимая часъ спустя своего сына. Она увидала, что и Рикардъ непріятно пораженъ искусственно равнодушнымъ поклономъ, съ какимъ его встрѣтила Алія.

— Какая я безсмысленная, нелѣпая женщина, — говорила она сама себѣ. — Мнѣ такъ хотѣлось, чтобы все въ домѣ сіяло радостью на встрѣчу ему, а теперь я сама уничтожила все веселье моими глупыми и безобразными опасеніями.

— Подожди, нѣтъ, не разсказывай ничего, пока не придетъ Алія, — прервала она сына, когда они сѣли рядомъ на диванѣ въ гостиной, послѣ того, какъ онъ распаковалъ и привелъ въ порядокъ свои вещи, что онъ сдѣлалъ тотчасъ послѣ пріѣзда. — Я сначала позову Алію.

— Но послушай, мама, скажи мнѣ сначала, что такое съ Аліей? — вскричалъ молодой офицеръ, вскакивая со своего мѣста. Онъ никогда и минуты не могъ посидѣть спокойно. — Почему она такъ натянуто и не ласково встрѣтила меня? Я думалъ, судя по твоимъ письмамъ, мама, что она вообще интересуется мною и симпатизируетъ мнѣ.

— И ты былъ правъ, Рикардъ, увѣряю тебя. Она такъ слѣдила за твоею жизнью въ теченіи этихъ лѣтъ.

— Это, значитъ, обыкновенная шведская аффектація, — вскричалъ онъ съ раздраженіемъ. — Я помню это еще издавна, здѣсь на сѣверѣ дѣвушка никакъ не можетъ естественно, дружески относиться къ мужчинѣ; напротивъ того, признакъ хорошаго тона, быть гордою, сдержанною, осторожною, точно ея добродѣтель находится въ опасности при малѣйшемъ взглядѣ на нее молодого человѣка. А я, скажу тебѣ, мама, привыкъ къ совершенно иному обращенію со стороны молодыхъ дамъ. Какъ, напримѣръ, американки естественно и по-товарищески относятся къ мужчинамъ, съ которыми знакомятся! Фу, какъ мнѣ ненавистны это шведское жеманство и лицемѣріе!

Онъ ходилъ взадъ и впередъ и разстегнулъ сюртукъ, точно чувствуя сжиманіе въ груди. — Ужъ что за душная атмосфера здѣсь, въ нашей честной отчизнѣ!

— Но увѣряю тебя, что Алія менѣе всего жеманна.

— Ну, такъ попроси ее придти и скажи ей, что я вовсе не такъ опасенъ. Незачѣмъ употреблять такія сильныя средства, чтобы держать меня въ отдаленіи. У меня очень тонкое чутье въ этомъ отношеніи и я еще ни разу не былъ въ тягость ни одной женщинѣ, — никогда не ухаживалъ, если меня къ этому не поощряли.

— Алія, Рикардъ находитъ очень не любезнымъ съ твоей стороны, что ты такъ сторонишься отъ него, — сказала фру Роде Аліи въ полуоткрытую дверь (Алія сидѣла у стола и писала) — онъ очень сердится на тебя. Иди-же къ намъ!

— У меня нѣтъ времени, — отвѣтила Алія, не подымая головы. — Я должна сегодня-же отправить это письмо.

Она вышла изъ своей комнаты только къ обѣду и фру Роде замѣтила, что глаза Рикарда недружелюбнымъ критическимъ взоромъ осматриваютъ молодую дѣвушку: это заставило ее сейчасъ-же почувствовать приливъ необыкновенно теплаго чувства къ Аліи. Она въ дѣйствительности любила Алію, какъ дочь, и не выносила малѣйшаго замѣчанія на ея счетъ. Ей очень хотѣлось, чтобы сынъ восхищался ею, только чтобы онъ не влюбился въ нее серьезнымъ образомъ! Она и сама не могла дать себѣ отчета, почему такъ сильно боялась этого.

— Мнѣ было-бы пріятнѣе всего, еслибы Рикардъ выбралъ себѣ такую невѣсту, которую я ни разу до того не видала, — говорила она иногда откровенно Аліи. — У меня такія большія требованія, что никто изъ извѣстныхъ мнѣ барышень никогда не удовлетворитъ ихъ. Поэтому я и хотѣла-бы совершенно не знать ее до тѣхъ поръ, пока измѣнить будетъ ужъ поздно, — тогда я, конечно, поневолѣ примирюсь съ нею.

Это, тѣмъ не менѣе, не мѣшало ей чувствовать изъ за сына живѣйшую ревность, какъ только кто-либо другой начиналъ серьезно ухаживать за Аліею.

— Какъ все здѣсь мало перемѣнилось, — сказалъ Рикардъ, когда они всѣ трое усѣлись въ гостиной послѣ обѣда. — Таже рабочая корзинка, съ которой я всегда игралъ и путалъ мамѣ нитки, помнишь, мама? Тотъ-же старый, потертый альбомъ, который я такъ любилъ перелистывать, къ величайшему отчаянію мамы.

— Да, у тебя и теперь таже неугомонность въ пальцахъ, какъ я вижу, — сказала мать, хлопнувъ его шутливо по рукѣ.

— Да, и въ ногахъ также, — прервалъ онъ вскакивая. — Помнишь, какъ ты меня всегда уговаривала сидѣть тихо и не ходить взадъ и впередъ, когда я разговариваю. Вотъ посмотри сюда, видишь эти слѣды моихъ ногъ на коврѣ, когда я маршировалъ здѣсь по вечерамъ. Ахъ, какъ все старое, все прошедшее оживаетъ вновь въ моей памяти! Но чего я не понимаю, — сказалъ онъ, останавливаясь, — это какъ вы могли жить такимъ образомъ въ теченіи столькихъ лѣтъ безъ малѣйшихъ измѣненій! Ну, пусть-бы еще ты, мама, ты уже столько прожила, столько испытала, — но ты Алія, — изо-дня въ день одно и тоже, и это въ то время, когда я рыскалъ по свѣту при самыхъ разнообразныхъ обстоятельствахъ, — участвовалъ въ кампаніи въ Африкѣ, испытывалъ всякаго рода приключенія, — я не знаю право, но меня что-то душитъ и гнететъ при одной мысли о такой жизни! Была-ли ты счастлива это время, Алія? Что могло побудить тебя жить такимъ образомъ, — вотъ что я хотѣлъ-бы узнать.

Онъ остановился, бросился на маленькій диванъ рядомъ съ ней и сталъ играть ея нитками.

Алія сидѣла, удерживая дыханіе, наклонившись надъ работою. Сердце ея судорожно билось. Еслибы онъ только продолжалъ ходить, а не сидѣлъ такъ близко отъ нея, не касался-бы ея плеча своею рукою, опиравшейся на спинку дивана за нею! Ахъ, еслибы онъ только всталъ и ушелъ, только немного дальше отъ нея, въ противоположный уголъ комнаты, и она могла-бы овладѣть собою и отвѣтить ему спокойно и естественно. Но взглянуть на него теперь, когда онъ сидѣлъ такъ близко, — нѣтъ, это было невозможно.

Рикардъ подождалъ нѣсколько минутъ ея отвѣта, — но видя, что она продолжаетъ сидѣть съ наклоненною головою, онъ разсердился на то, что называлъ ея жеманствомъ, всталъ и подошелъ къ матери, отдыхавшей на качалкѣ. Съ какою-то дѣтскою шаловливостью онъ привелъ въ сильное движеніе качалку, такъ что старуха закричала и въ тоже время засмѣялась отъ радости при видѣ сына, стоявшаго передъ нею, какъ въ добрые старые дни. Онъ повернулся спиною къ Аліи и она могла теперь незамѣтно поднять на него глаза. Она всегда любовалась красивою формою его головы, гибкою силою фигуры. Его наружность отличалась изящною, почти женскою красотою, а въ тоже время носила отпечатокъ страстной, нервной энергіи и дѣятельнаго, живого ума, который электризующимъ образомъ дѣйствовалъ на окружающихъ. Алія всегда чувствовала невозможность оставаться незанятою въ присутствіи Рикарда и его критическое замѣчаніе объ апатической снотворной жизни, которую она вела все это время, затронуло ее за живое.

— Наша жизнь вовсе не была такъ однообразна, какъ ты себѣ воображаешь, — сказала мать. — Ты отлично умѣлъ держать насъ въ напряженіи всѣми своими планами и дикими предпріятіями. Во время кампаніи, Алія по картамъ слѣдила за всѣми твоими маневрами, — она выписала себѣ спеціальные карты изъ Парижа и нѣсколько научныхъ книгъ объ Алжирѣ. Стоило-бы тебѣ посмотрѣть на нее, какъ она, близорукая, вытягивалась черезъ большой столъ столовой, чтобы разсмотрѣть эти карты, — и какъ она насмѣхалась надо мною, бѣдняжкою, когда я задавала какіе либо глупые вопросы или не могла понять твой маршрутъ. Да, мы жили въ постоянномъ напряженіи, точно нашъ собственный домъ былъ осажденъ непріятелемъ.

Рикардъ посмотрѣлъ на Алію и взгляды ихъ на мгновеніе встрѣтились. Онъ увидалъ въ ея глазахъ какъ-бы отраженіе того живого интереса, о которомъ говорила мать. Сильно тронутый этимъ, онъ опять приблизился къ ней.

— Конечно! — отвѣтила Алія, и шутливость ея одержала верхъ надъ смущеніемъ. — Тетя каждую ночь видѣла Рикарда плавающимъ въ своей крови, среди труповъ, на покинутомъ полѣ сраженія, между тѣмъ какъ вокругъ рыскали шакалы, жаждущіе урвать себѣ кусокъ мяса на пропитаніе.

— Фу, Алія, какіе ты ужасы говоришь. Да, ты можешь себѣ представить, Рикардъ, какъ мнѣ было пріятно слышать отъ нея такія слова въ то время, какъ я умирала отъ страха за тебя.

Рикардъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее.

— Но не можетъ быть, чтобы Алія это дѣлала!

— Да, конечно, — сказала фру Роде, и маленькія морщинки у ея глазъ задвигались и засмѣялись. — Ты, можетъ быть, думаешь, что она старалась утѣшить меня? — что она говорила со мною ласковымъ и успокаивающимъ образомъ? Нѣтъ, какъ-бы не такъ! Она грызла меня, увѣряла, что я и глупа, и смѣшна, и невыносима, и что если я не перестану жаловаться, она немедленно уйдетъ и я никогда больше ее не увижу, и т. д.!

— Да, — сказала Алія, которая все больше и больше приходила въ себя и приняла обыкновенный шутливый тонъ. — Это одно только и помогало. Когда я хорошенько погрызу ее въ теченіи цѣлаго часа, она обыкновенно и перестанетъ жаловаться и плакать и тогда я уже не отстаю отъ нея, пока не заставлю засмѣяться. Но если я начинала дружески разговаривать и развеселять ее, она дѣлалась въ десять разъ хуже, злилась на меня и увѣряла, что я говорю противъ собственнаго убѣжденія, и что съ моей стороны было-бы гораздо лучше, еслибы я признала по крайней мѣрѣ, что Рикардъ раненъ, или взятъ въ плѣнъ, или убитъ, или…

— Богъ знаетъ, не принимала-ли она арабовъ за людоѣдовъ и не думала-ли, что ея Рикардъ сервированъ на столъ въ видѣ жаркого. Да, сознайся, тетя миленькая, что ты не была въ этомъ вполнѣ увѣрена. Хотя, конечно, этого она не рѣшалась говорить мнѣ, потому что знала, что я осмѣю ее за невѣжество.

— Не вѣрь глупостямъ, которыя она говоритъ, мой милый Рикардъ, — сказала фру Роде, гладя его по щекѣ. Алія встала съ дивана и, подойдя къ старухѣ, наклонилась надъ нею, опираясь на ручки качалки. — Иногда она сама заражалась моимъ страхомъ и даже преувеличивала его, — продолжала старуха, обращаясь къ Рикарду. — Тогда она приходила въ такое отчаяніе, что я должна была утѣшать ее.

— И это тоже было шуткой, конечно? — спросилъ Рикардъ, тронутый описаніемъ того, какъ обѣ эти женщины жили исключительно мыслью о немъ, между, тѣмъ, какъ самъ онъ рыскалъ заграницей въ погоню за разными приключеніями и только и думалъ, какъ бы разнообразнѣе и пріятнѣе устроить свою жизнь. — Ты сама ни капли не безпокоилась обо мнѣ, Алія, не правда ли? — Она бросила качалку, обернулась и посмотрѣла на него. Онъ схватилъ ея руки и поцѣловалъ, но она тотчасъ отняла ихъ. — Не выйти ли намъ немного погулять? — спросилъ онъ. — Здѣсь такъ душно, а я не привыкъ цѣлый день проводить въ комнатахъ. Мама не захочетъ, — да, не правда ли, ты совершенно разучилась гулять въ мое отсутствіе? — но ты Алія? Ты сегодня еще не выходила?

— Нѣтъ, но…

— Ты не каждый день выходишь гулять?

— О, нѣтъ, не каждый!

— Но что это за жизнь? Сидѣть между четырьмя стѣнами — такая молодая, какъ ты! Ахъ, Алія, какъ мнѣ бы хотѣлось научить тебя понимать, что значитъ жизнь! Пойдемъ, прогуляемся.

Нѣтъ, Алія не хотѣла. У нея были невозможныя отговорки. Ей необходимо было снять этотъ узоръ, — у нея болѣла голова, собирались тучи, могъ пойти дождь и т. д. Но Рикардъ твердо стоялъ на своемъ. Его живость и энергія заразительнымъ образомъ подѣйствовали на нее: Аліи стало казаться, что она въ самомъ дѣлѣ живетъ, какъ кротъ, и ей захотѣлось хоть немного освѣжиться.

И они отправились — прошли одну улицу задругою — мимо Зоологическаго сада, мимо рынка, мимо улицы Іоанна и т. д. Ему хотѣлось увидѣть всѣ новыя зданія, осмотрѣть всѣ новыя посадки въ городѣ. А что она, не привыкшая къ постояннымъ передвиженіямъ, могла устать отъ такой утомительной прогулки, — это ему не приходило и въ голову. Онъ всегда думалъ только о томъ, что въ данную минуту интересовало его самого, а Алія скорѣе ходила бы до полнаго изнеможенія, нежели дала бы ему замѣтить свое утомленіе.

Такого рода прогулки стали повторяться весьма часто, и даже фру Роде, которая въ теченіи цѣлаго ряда лѣтъ вела совершенно сидячую жизнь, была принуждена сопровождать Рикарда во время его визитовъ въ театръ и въ загородныхъ прогулкахъ.

— Я благодарна хоть за то, что меня не заставляютъ участвоват въ играхъ, сказала, улыбаясь, однажды старуха, когда Рикардъ уговорилъ ее поѣхать съ нимъ на дачу въ одинъ домъ, гдѣ было много молодежи.

— Да, хорошо тебѣ, — сказала Алія, — а я ужъ никакъ не отдѣлаюсь, хотя терпѣть не могу игръ.

По утрамъ Рикардъ работалъ нѣсколько часовъ въ своей комнатѣ надъ большимъ научнымъ сочиненіемъ по военному вопросу, для котораго онъ собиралъ матеріалъ во время своихъ путешествій. Когда онъ занимался, онъ не выносилъ никакого шума, — никто не смѣлъ двигаться въ сосѣдней комнатѣ, даже стукъ отворяемой двери раздражалъ его. Комната Аліи находилась по одну сторону залы, его — по другую. И вотъ, если Аліи случалось возвратиться откуда нибудь домой, когда онъ работалъ, она ни за что не хотѣла идти черезъ залу къ себѣ, а цѣлые часы просиживала въ кухнѣ, ожидая, пока онъ выйдетъ. Мать это замѣчала, но ей даже не приходило въ голову возражать. Она находила совершенно естественнымъ, если сообразовались со вкусами и желаніями ея сына.

Передъ обѣдомъ мать и Алія отправлялись всегда въ кухню и помогали кухаркѣ въ приготовленіи обѣда, стараясь, чтобы послѣдній былъ готовъ въ назначенный часъ. Алія суетилась, заглядывала въ кастрюли, подкладывала дровъ подъ плиту, чтобы она лучше горѣла, мѣшала супъ, помогала накрывать столъ и переворачивала ростбифъ, стараясь, чтобы онъ былъ хорошо приготовленъ. Рикардъ такъ избаловался во время своего продолжительнаго отсутствія, что ничего не находилъ вкуснымъ дома. Мать доставляла ему мясо отъ лучшаго мясника и употребляла всѣ усилія, чтобы приготовить ему дома хорошій столъ. Конечно, Рикардъ былъ слишкомъ деликатенъ, чтобы дѣлать какія-либо прямыя замѣчанія на этотъ счетъ, но его критическіе взгляды, осторожность, съ какою онъ пробовалъ сначала всякое блюдо, и его разсказы о необыкновенно хорошей французской кухнѣ достаточно ясно показывали ей тщету всѣхъ ея усилій.

Между тѣмъ Рикардъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о всѣхъ этихъ заботахъ, и изъ словъ Аліи выводилъ скорѣе заключеніе, что она совершенно равнодушна къ хозяйству. Она очень презрительно выражалась объ обычной мужчинамъ слабости къ хорошему столу и увѣряла, что единственныя требованія, которыя разумный человѣкъ можетъ предъявлять къ пищѣ, это чтобы она была здорова и питательна, — быть лакомкою недостойно мыслящаго существа. Вообще, она оспаривала всегда все, что ни говорилъ Рикардъ, постоянно нападала на его взгляды и привычки, въ то время, какъ въ глубинѣ своего сердца готова была на всевозможныя личныя жертвы, чтобы только удовлетворить всѣмъ его вкусамъ и потребностямъ.

Онъ вообще былъ очень быстръ въ своихъ рѣшеніяхъ и слишкомъ рѣзокъ въ своихъ сужденіяхъ; онъ привыкъ импонировать, привыкъ, чтобы ему вѣрили на слово, особенно, когда дѣло касалось молодыхъ дамъ. Ему первый разъ встрѣчалась женщина съ критическимъ умомъ, противорѣчащая ему на каждомъ шагу, принуждающая его мотивировать каждое свое заявленіе и брать назадъ каждое необдуманно сказанное слово. Онъ удивился тому, какъ много Алія читала и думала и поражался ея превосходною памятью. Она обладала значительными свѣдѣніями по общимъ вопросамъ, нисколько не уступая ему въ этомъ отношеніи, но, кромѣ того, и въ его спеціальности выказывала познанія, приводившія его въ полное недоумѣніе. И когда онъ спросилъ ее, какимъ образомъ она знаетъ все это, она отвѣтила, что изучила эти вопросы, чтобы дать матери возможность лучше понимать его. Онъ носился всегда со всевозможными планами и замыслами и поражался легкостью, съ какою она воспринимала его идеи, даже, когда вопросъ касался предметовъ, совершенно чуждыхъ ей, какъ напр., стратегіи, улучшенія военныхъ матеріаловъ и т. п.

Онъ все болѣе и болѣе интересовался разговоромъ съ Аліей и проводилъ съ ней большую часть дня. Но восхищаясь ею и преклоняясь передъ ея блестящимъ умомъ, онъ въ то же время сознавалъ, что есть въ ней нѣчто, дѣйствующее отрезвляющимъ образомъ на его чувство. О ней никакъ нельзя было сказать, что она неженственна, ни по внѣшности, ни по движеніямъ, ни по манерѣ говорить, ни по характеру; напротивъ того, ея преданность его матери, ея самоотверженіе доказывали присутствіе у нея истинной женственности, — а между тѣмъ! Онъ углублялся въ самого себя и задавалъ себѣ вопросъ, не оскорбляется ли нѣсколько его мужское самолюбіе тѣмъ, что каждое его слово и дѣйствіе подвергается женской критикѣ. Быть можетъ, единственное, чего, какъ ему кажется, недостаетъ въ ней, это того слѣпого поклоненія, котораго онъ съ такою легкостью добивался обыкновенно у лицъ ея пола. Онъ говорилъ себѣ, что только худшая, эгоистическая, самолюбивая часть его «я» отвращается отъ нея, лучшая же часть его «я» влечется неудержимо къ этой женщинѣ, которая такъ хорошо понимала его, доставляла ему такое пріятное общество и могла сдѣлаться его подругою въ самомъ лучшемъ и прекрасномъ значеніи этого слова. Онъ сталъ убѣждать себя, что любитъ ее. Это, конечно, не была та любовь, о которой онъ когда-то мечталъ, — не та всепобѣждающая страсть, которую воспѣваютъ поэты. Но, по всей вѣроятности, такая любовь была не для него, онъ не былъ способенъ къ ней, его воображеніе и мысли были слишкомъ поглощены научными интересами, и онъ говорилъ себѣ, что въ женѣ ему слѣдуетъ искать скорѣе умной и пріятной собесѣдницы, подруги, съ которою онъ могъ бы дѣлиться мыслями, нежели любовницы, съ которою онъ могъ бы ворковать. И вотъ однажды, когда они вышли вдвоемъ на обычную прогулку, онъ попросилъ ея руки.

Они не вернулись вдвоемъ домой! Алія пришла первая и когда мать спросила о Рикардѣ, она пробормотала что-то въ отвѣтъ «о какомъ-то дѣлѣ» и поспѣшно прошла мимо нея въ свою комнату съ шляпою на головѣ и опущенною на лицо вуалью. Фру Роде привыкла къ измѣнчивому расположенію духа Аліи, въ особенности со времени возвращенія Рикарда, но теперь ее охватилъ непонятный страхъ, хотя она сама не могла дать себѣ отчета въ томъ, чего она боялась. Она знала, что было бы безполезно задавать Аліи какіе-либо вопросы, когда она находилась въ такомъ настроеніи и поэтому стала съ нетерпѣніемъ ожидать возвращенія сына. Онъ также вскорѣ пришелъ нервный и разстроенный, позвалъ мать за собою въ кабинетъ и заперъ дверь.

— Скажи мнѣ, въ кого Алія влюблена? — спросилъ онъ рѣзко. — И почему ты, мама, ни слова не сказала мнѣ объ этомъ?

— Что ты говоришь? — вскричала она съ удивленіемъ. — Алія влюблена — и не въ тебя?

— Нѣтъ, она этого не сказала, но прямо и рѣшительно отказала мнѣ. И при этомъ она ни за что не захотѣла объяснить мнѣ причину своего отказа.

— Но это невозможно, — это невозможно! — вскричала мать. — Это, должно быть, недоразумѣніе, — я переговорю съ нею.

— Да, — но не убѣждай ее, — сказалъ Рикардъ, останавливая мать. — Я не хочу жены, которую убѣдили сдѣлаться моей. Я думалъ, что она… — это невѣроятно, какъ можно ошибаться. Попробуй во всякомъ случаѣ узнать, не скрывается ли за всѣмъ этимъ кто-нибудь другой.

Фру Роде поспѣшила къ комнату Аліи и взволнованнымъ голосомъ заговорила съ нею.

— Дорогая моя Алія, никогда не ожидала я этого отъ тебя! Почему ты сразу не показала ему, что не любишь его? Зачѣмъ ты какъ бы поощряла его своею всегдашнею любезностью и предупредительностью? И что у тебя противъ него? Гдѣ ты найдешь человѣка, который лучше бы подходилъ къ тебѣ?

— Такъ ты желаешь, тетя, чтобы я сдѣлалась твоею невѣсткою? — спросила рѣзко Алія, которая только теперь подняла голову и посмотрѣла на старуху блестящими глазами съ пылающими щеками. Она занята была перемѣною обуви послѣ прогулки. — Ты лучше поблагодари меня, тетя! Развѣ я не знала всегда, что ты не считаешь меня достаточно хорошею для твоего сына? И неужели ты думаешь, тетя, что я захочу навязаться тебѣ и сдѣлаться твоею невѣсткою противъ твоей воли? — Она вновь наклонилась и начала такъ порывисто застегивать ботинки, что пуговицы отлетѣли.

— Боже мой, Алія, неужели я, несчастная, въ самомъ дѣлѣ виновата во всемъ этомъ, неужели ты отказала моему сыну ради меня?

— Нѣтъ, я отказала ему ради себя, — вскричала Алія, бросая ботинки на полъ и наклоняясь подъ кровать, чтобы взять другую обувь. — Я не хочу расходиться съ тобою, тетя, — а это навѣрное случилось бы, если бы ты увидала, что я не дѣлаю твоего сына счастливымъ.

— Но — дорогая моя — ты навѣрное…

— Не говори глупостей, тетя, — возразила быстро Алія, вставая съ ботинками въ рукахъ. — Можешь ли ты по совѣсти, смотря мнѣ прямо въ глаза, сказать, что ты увѣрена въ томъ, что Рикардъ будетъ счастливъ со мною?

— Но, дорогая Алія, почему же онъ не былъ бы…

— Ты отлично знаешь, почему. Какъ будто ты не знаешь, какая я раздражительная, нервная, безпокойная, а ему нужна спокойная, тихая жена, — и какъ будто ты не знаешь, что онъ можетъ жениться только на богатой, а иначе жена будетъ висѣть у него, какъ камень на шеѣ, если онъ принужденъ будетъ ради нея разсчитывать каждую копѣйку. И какъ будто ты не знаешь, тетя, какой у меня характеръ, что если бы я только увидѣла или вообразила, что я ему въ тягость, я немедленно исчезла бы изъ его жизни!

— И наконецъ, прежде всего, — продолжала она послѣ нѣкоторой паузы, и голосъ ея задрожалъ, — какъ будто ты не знаешь, тетя, что онъ совершенно не любитъ меня, что онъ только вбилъ себѣ это въ голову, потому что ему нравится мое общество и потому что я и ты — мы любимъ другъ друга — и еще вслѣдствіе разныхъ побочныхъ причинъ.

Фру Роде молчала. Вопросъ, съ которымъ она пришла въ комнату Аліи, намѣреваясь хорошенько исповѣдать ее: «любишь ли ты другого, если ты отказала ему?» замеръ на ея губахъ. Развѣ изъ всего, что говорила Алія, не было ясно, что она дѣйствительно любила его? Ни одной мысли о себѣ — только о немъ и его счастьи. Это глубоко тронуло сердце матери, она обняла Алію и, цѣлуя, сказала:

— А если ты ошибаешься, Алія? Если онъ дѣйствительно любитъ тебя? Тогда ясно, что только ты, и ты одна можешь сдѣлать его счастливымъ.

— Нѣтъ, этому я никогда не повѣрю. Если бы онъ дѣйствительно любилъ меня теперь — хотя этого нѣтъ, я это отлично знаю, — я слишкомъ проницательна, видишь ли, тетя, въ этомъ мое несчастье, — но если — тогда я, быть можетъ, не могла бы сказать нѣтъ. Потому что Рикарду нельзя отказать — она остановилась и выраженіе нѣжной гордости промелькнуло на ея лицѣ. — Такимъ не отказываютъ! — повторила она, какъ бы во снѣ.

— Я иду за нимъ, Алія, — сказала мать.

— Нѣтъ, нѣтъ, дай мнѣ договорить до конца. Я, быть можетъ, не могла бы отказать, — но это было бы несчастьемъ, потому что я никогда не довѣряла бы ни ему, ни себѣ. Я отношусь критически не только къ другимъ, видишь ли, тетя, но главнымъ образомъ и больше всего къ себѣ. Я всегда невѣроятно бы страдала отъ сомнѣнія въ себѣ, отъ боязни, что онъ когда нибудь найдетъ, что ошибся во мнѣ, что я не могу быть для него тѣмъ, чего онъ ожидалъ отъ меня.

— Но, дорогая Алія, если ты не достаточно хороша для него, то, конечно, никто другой.

— О, нѣтъ, не говори этого, — съ живостью прервала она ее. — Всякая другая дѣвушка годилась-бы лучше для него, чѣмъ я. Другая относилась-бы ко всему съ большимъ довѣріемъ, не присматривалась-бы ко всему такъ, какъ я, — могла-бы удовольствоваться всякаго рода полумѣрами, пойти на компромиссы, — а я не могу, — я хочу быть всѣмъ, всѣмъ, рѣшительно всѣмъ для моего мужа. Въ тотъ день, когда я открою, что я не могу больше быть для него всѣмъ….

— Ну, что-же тогда?

— Я застрѣлю его, — сказала она какъ-бы шутливымъ тономъ, но въ то же время такъ серьезно посмотрѣла на старуху своими большими глазами, что послѣдняя потеряла всякую охоту уговаривать ее.

— Я никогда не думала, что ты такая экзальтированная, Алія. Я считала тебя такою разсудительною, съ твоимъ критическимъ умомъ. При такихъ взглядахъ, ты никогда не выйдешь замужъ.

— Конечно, это само собою разумѣется! Нужно быть ребенкомъ или идіоткой, чтобы рѣшиться на такой шагъ.

— Да, или нужно умѣть любитъ. Еслине любить, тогда, конечно…

— Любить! Ты, тетя, ничего не понимаешь. Именно тогда и колеблешься, когда любишь, а то чего бояться, что мнѣ за дѣло до того, если Поль или Пьеръ будутъ несчастны. Но связать съ собою на всю жизнь человѣка, котораго любишь, о, Боже, какая глупая самоувѣренность!

— Нѣтъ, Алія, право, я лучше позову Рикарда!

— Позови, если хочешь, — сказала Алія, бросая на г-жу Роде серьезный и даже нѣсколько угрожающій взоръ, — но только тогда я такъ громко закричу нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, что крикъ мой раздастся по всему дому.

Рикардъ ждалъ съ нетерпѣніемъ мать въ своей комнатѣ. Она хотѣла разсказать ему все, но онъ только задалъ ей одинъ вопросъ: — любитъ она кого-нибудь другого? — и, получивъ отрицательный отвѣтъ, не захотѣлъ слушать больше, а взялъ свою шляпу и ушелъ.

Его самолюбіе было глубоко оскорблено. Онъ такъ былъ увѣренъ въ своей силѣ. Ни разу еще до того онъ не искалъ напрасно сближенія съ женщиною, — его всегда встрѣчали на полу-пути, и между тѣмъ онъ никогда еще никому не отдавался такъ сильно душою, какъ Аліи. И не въ одномъ только этомъ отношеніи привыкъ онъ не терпѣть неудачи. Онъ никогда не встрѣчалъ серьезнаго сопротивленія, никогда не бывалъ принужденъ измѣнить разъ принятому рѣшенію, всегда достигалъ того, чего сильно желалъ. А теперь его гордость заставляла его отказаться отъ задуманной цѣли и препятствовала ему сдѣлать попытку преодолѣть сопротивленіе, такъ неожиданно встрѣтившееся ему на пути. Потому что вымаливать себѣ любовь — нѣтъ. Онъ не желалъ больше ея любви, онъ отказался-бы отъ нея теперь, даже еслибы она сама предлагала ее ему.

Во всѣ эти годы заграницей онъ былъ какъ-бы смутно увѣренъ, что Алія сидитъ тамъ дома и ждетъ его, что она точно держитъ въ готовности счастье для него, что ему стоитъ только вернуться и взять его. Въ настоящее время онъ чувствовалъ раздраженіе противъ нея, точно она обманула его, и ему казалось, что онъ свелъ всѣ счеты съ своею предъидущею жизнью, такъ тѣсно связанною съ мыслью о ней, и что будущее открыто для него, что онъ теперь совершенно свободенъ искать себѣ новаго счастья, взамѣнъ утраченныхъ иллюзій.

Нѣсколько дней онъ избѣгалъ Аліи и, наконецъ, внезапно рѣшилъ уѣхать на время. Онъ отправился на купанья въ Норвегію, гдѣ сталъ напропалую ухаживать за молодыми норвежскими дамами и плѣнилъ ихъ своею веселостью и изящными манерами шведскаго офицера. Его настроеніе духа дѣлало его весьма податливымъ на увлеченіе. Стоило ему только встрѣтиться съ наивною, невинною молодою дѣвушкою, противоположною Аліи, и тлѣющая искра готова была вспыхнуть.

И дѣвушка встрѣтилась. И искра вспыхнула.

Фру Роде получила длинное-предлинное письмо, которое было, повидимому, написано собственно для Аліи, въ надеждѣ, что она его прочтетъ. За исключеніемъ немногихъ теплыхъ словъ, въ которыхъ Рикардъ выражалъ свою любовь и свое счастье, содержаніе письма заключалось главнымъ образомъ въ философскихъ разсужденіяхъ о любви, написанныхъ, очевидно, въ защиту собственнаго поведенія.

«Я не разъ спрашивалъ себя, почему я люблю ее — именно ее. Потому что разумный человѣкъ долженъ всегда понимать причину каждаго своего дѣйствія или чувства. Я встрѣчалъ многихъ развитыхъ женщинъ, которыя лучше ее могли понимать меня, всѣ мои душевныя движенія, — да, я всегда искалъ предпочтительно общества такихъ женщинъ. Почему-же я не любилъ ни одной изъ нихъ»?

— Слушай! слушай! — прервала Алія.

— Подожди. Онъ прибавляетъ, — это въ твой огородъ камушекъ: — «или если я и любилъ, почему я не былъ въ состояніи вызвать у нихъ взаимности»?

— Онъ тутъ пускается на увертки, — прервала ее Алія. — Онъ могъ-бы и не трудиться прибѣгать къ этой маленькой лжи, которую онъ бросаетъ мнѣ въ лицо, точно милостыню.

— Что ты, Алія!

— Ну, продолжай, дѣтко, — Алія нерѣдко называла такимъ образомъ г-жу Роде, но никогда обратно, — не будемъ останавливаться на этихъ пустякахъ! Я горю отъ нетерпѣнія услышать дальше!

— Можно подумать, что любовь возникаетъ чаще всего между людьми, которые лучше всего понимаютъ другъ друга, которые могутъ жить, что называется, душа въ душу. А между тѣмъ на дѣлѣ происходитъ совершенно наоборотъ: тѣхъ развитыхъ женщинъ, которыя наилучше понимаютъ насъ, мы желаемъ имѣть подругами; какъ подруги — онѣ безцѣнны, мы восхищаемся ими, мы находимъ большое удовольствіе въ томъ, чтобы обмѣниваться съ ними мыслями, мы признаемъ ихъ въ высшей степени интересными, — но мы ихъ не любимъ".

— Тутъ что-то нелогично, — прервала вновь Алія, находившаяся, повидимому, въ крайне возбужденномъ состояніи, — Только что онъ ихъ любилъ… Но это все равно, продолжай, мнѣ очень нравятся его наивныя самопротиворѣчія. Итакъ, мы ихъ не любимъ.

«Я думаю, именно, что любовь опирается на совершенно другія основанія, нежели наши остальныя чувства».

— Это правда: она приходитъ внезапно, точно насморкъ, мы большею частью понять не можемъ, когда это мы простудились.

— Ну, Алія!

— Ну да, дитя мое, не возмущайся! Вѣдь твой сынъ, въ сущности, не такъ ужъ сильно отличается отъ остальныхъ смертныхъ. И онъ можетъ когда нибудь схватить насморкъ. Ну, дальше!

«Страсть занимаетъ въ нашей душѣ мѣсто, совершенно особое отъ дружбы, преданности сыновней любви и т. п. Она больше всего основывается на противоположностяхъ. Поэтому я боюсь, что когда современная женская эмансипація достигнетъ своей цѣли»…

— Ахъ, чѣмъ дальше въ лѣсъ, тѣмъ больше дровъ! Даже небольшія реакціонныя тирады! Помнишь, тетя, какъ онъ всего нѣсколько недѣль тому назадъ краснорѣчиво разсуждалъ о необходимости поднять образованіе женщинъ и довести его до одного уровня съ мужчинами; но это ничего! Читай дальше! Это меня несказанно забавляетъ!

Она придвинулась ближе къ фру Роде, обняла ее и стала слѣдить глазами, пока старуха читала.

"Когда женщина сдѣлается такою-же развитою, разсудительною, резонирующею и сознательною, какъ мужчина, тогда страсть, исключительное свойство любви, исчезнетъ со свѣта. Киргегоръ сказалъ совершенно справедливо, что характеристичная особенность женщины, непосредственность, — въ этомъ и состоитъ собственно «das ewig weibliche». Да, вотъ еслибы ты увидѣла, мама, мою Ааготу, ты гораздо-бы скорѣе поняла то, что я хочу сказать, чѣмъ еслибы прочла десять длиннѣйшихъ диссертацій на этотъ счетъ. Стоило-бы тебѣ только посмотрѣть на эти открытые голубые дѣтскіе глаза, которые такъ невинно, съ такимъ удивленіемъ глядятъ на большой, неизвѣстный свѣтъ…

— Нѣтъ, послушай только! — вскричала Алія, хлопая въ ладоши. — Какъ это мило! Я никогда до сихъ поръ не думала, что Рикардъ любитъ дѣтей.

Фру Роде зажала ей ротъ рукою..

— Тише, ты, злая! — сказала она. — Если ты будешь насмѣхаться, я тебѣ ни слова больше не прочту.

— Да, знаешь-ли, я уже достаточно наслушалась, — вскричала она, вскакивая съ дивана. — Теперь я лучше пойду къ себѣ и буду обсуждать со всѣхъ сторонъ всякій вопросъ о любви. Мнѣ даже хотѣлось-бы написать сочиненіе объ этомъ, которое я озаглавила-бы… подожди, да, «женственность и страсть», — вотъ какъ-бы я его назвала.

Фру Роде засмѣялась отъ души въ отвѣтъ на выходку Аліи, которая доставила ей, повидимому, сердечную радость. Это успокоило ее, убѣдило въ томъ, что Алія не питала глубокаго чувства къ Рикарду, какъ ей одно время казалось, а то бы она, конечно, иначе приняла извѣстіе о его помолвкѣ. Фру Роде не простила-бы своей будущей невѣсткѣ, еслибы она причинила сердечную печаль Аліи. Но теперь старуха искренно обрадовалась и почувствовала глубокое облегченіе.

Рикардъ не прислалъ портрета своей невѣсты, увѣряя, что всѣ они неудовлетворительны. Но его письма были все болѣе и болѣе наполнены радостью, счастьемъ и любовью, такъ что мать, при своей легко воспламеняющейся фантазіи, начинала все болѣе и болѣе склоняться въ пользу своей будущей невѣстки и готова была отъ души полюбить дѣвушку, дѣлавшую ея сына такимъ счастливымъ. Ей хотѣлось только одного — увидать ее въ идеализирующемъ свѣтѣ первой любви именно теперь, когда она была еще невѣстою.

Было рѣшено, что молодая норвежская невѣста и ея родители проводятъ Рикарда въ Стокгольмъ, чтобы познакомиться съ его матерью и нанять квартиру для молодыхъ. Фру Роде и Алія усердно занимались уборкою комнатъ для пріема гостей. Расположеніе духа Аліи, при этомъ, совершенно измѣнилось. Она была очень раздражительна и нервозна, порицала все, что ни предлагала фру Роде, и двигалась по комнатамъ съ такою порывистостью, что чуть не разбила лучшую фарфоровую посуду старухи, упрекая при этомъ послѣднюю, что она какъ будто нарочно поставила ее ей на дорогу. Фру Роде не теряла своего радостнаго настроенія, но не разъ въ глубинѣ души вздыхала отъ облегченія, что между Аліей и Рикардомъ ничего не вышло.

«Вотъ такимъ точно нервознымъ бываетъ и Рикардъ, когда ему случается сталкиваться съ практическими дѣлами», думала она про себя. «Хорошая была-бы парочка, нечего сказать! Они выцарапали-бы глаза другъ другу, устраивая свою квартиру. Конечно, и Аагота не безъ недостатковъ, само собою разумѣется! Но къ счастью, я ее раньше не знала. Пройдетъ не мало времени, прежде чѣмъ я замѣчу ихъ, а покамѣстъ я могу хоть нѣкоторое время радоваться отъ души».

Алія отлично понимала ее — она читала всѣ мысли, роившіяся въ головѣ старухи, — и это, конечно, не располагало ее къ болѣе кроткому настроенію.

Фру Роде очень хотѣлось, чтобы молодая невѣста жила у нея въ домѣ во время пребыванія своего въ городѣ; она не разъ совершенно откровенно обсуждала съ Аліей вопросъ о томъ, какъ можно было-бы устроить это, не думая нисколько обижать послѣднюю. Но однажды Алія внезапно сообщила ей свое рѣшеніе съѣхать съ квартиры и освободить свою комнату для Ааготы.

— Я наняла себѣ квартиру поближе. Сегодня послѣ обѣда придетъ посыльный и возьметъ мои сундуки, — сказала она небрежнымъ тономъ, точно вся эта перемѣна не представляла рѣшительно никакого значенія.

Старуха выронила изъ рукъ ложку, которою разливала супъ.

— Это еще что за выдумки? Что ты хочешь сказать?

— Маленькая перемѣна будетъ мнѣ очень пріятна, — отвѣтила она шутливо. — Тамъ, гдѣ я наняла квартиру, живетъ нѣсколько молодыхъ людей. А съ какой стати буду я торчать у тебя въ домѣ теперь, когда твой сынъ помолвленъ.

Фру Роде схватила руку Аліи и погладила ее.

— Я понимаю, почему ты это дѣлаешь, но я никакъ не могу взять въ толкъ, почему ты мѣняешь квартиру? Не лучше-ли было-бы для тебя уѣхать на двѣ недѣли въ гости къ своимъ друзьямъ на дачу, какъ ты хотѣла прежде?

— Нѣтъ, послушайте-ка, что за злая безобразная старушенція! Она не дозволяетъ мнѣ даже жить въ одномъ городѣ съ ея невѣсткою! — вскричала Алія съ натянутою веселостью. — Я должна непремѣнно уѣхать, и чѣмъ дальше, тѣмъ лучше. Меня еще терпѣли во всѣ эти одинокіе, долгіе, печальные годы, за неимѣніемъ кого-либо лучшаго. Ну, а теперь сынъ вернулся изъ Африки и привозитъ въ гости къ мамашѣ такую молодую прелестную невѣсту — къ чему же теперь старая Алія? Но нѣтъ, тетя, какъ хочешь, а тебѣ это не удастся, — продолжала она тѣмъ-же шутливымъ тономъ, дѣлая усилія, чтобы удержать свои слезы. — Увидѣть ее я должна во что быто ни стало. Ты меня не принудишь, тетя, выѣхать изъ города, хотя-бы ты была въ десять разъ злѣе и въ десять разъ хуже обращалась со мною, чѣмъ какъ ты обращалась во все это время.

— Какъ я обращалась! въ десять разъ злѣе! — прервала старуха съ комическимъ удивленіемъ. — Такъ это я была злая и раздражительная, и ворчала, не переставая, я?

— Да, тетя, ты ничего не говорила, но, ты думаешь, я не знала, что ты въ своихъ мысляхъ осуждала меня и гнала изъ своего сердца, выбрасывала меня вонъ, какъ выбрасываютъ старое поношенное платье. Ты думаешь, я не видѣла, какъ ты, старое легкомысленное созданіе, уже открыла настежъ свое сердце для нея? А между тѣмъ, что ты знаешь о ней, кромѣ того, что Рикардъ влюбился въ ея невинные дѣтскіе глаза? А ты уже готова взять ее въ свои объятія и прижать къ своему сердцу? Какая разница со мною — сколько времени должна была я трудиться, быть ласковою, какъ котенокъ, и кроткою, какъ ягненокъ, и хитрою, какъ лисичка, прежде чѣмъ мнѣ удалось побѣдить твое недовѣріе и добиться у тебя мѣста дочери, которое эта чужая займетъ теперь безъ малѣйшихъ усилій, какъ-бы по естественному своему праву!

Фру Роде была глубоко тронута этими упреками, высказанными какъ-бы мимоходомъ, такимъ шутливымъ тономъ. Такъ вотъ о чемъ думала все это время Алія, между тѣмъ какъ она и не догадалась нѣжностью и ласкою смягчить для нея этотъ кризисъ.

— Да, Богъ знаетъ, ты, можетъ быть, и права, моя дорогая! Я въ самомъ дѣлѣ злая старая эгоистка. Но ты не вѣришь серьезно всему, что говоришь. Ты знаешь отлично, что никто не можетъ надолго вытѣснить тебя изъ моего сердца, — было-бы глупо, если бы я стала увѣрять тебя въ томъ, что ясно, какъ день.

Она привлекла къ себѣ Алію и онѣ обнялись; Алія, впрочемъ, болѣе порывисто, чѣмъ сердечно, изъ боязни, какъ всегда, дать волю своимъ чувствамъ.

Послѣ обѣда она дѣйствительно переселилась на другую квартиру, но дала фру Роде предварительно обѣщаніе вернуться тотчасъ послѣ отъѣзда невѣсты.

— То есть, въ такомъ случаѣ, если ты будешь по прежнему интересоваться мною, — прибавила она. — Не думай, что тебѣ удастся меня обмануть. Какъ только я замѣчу, что твои чувства ко мнѣ измѣнились хоть на іоту, я не вернусь. Я тогда уѣду заграницу и изчезну гдѣ-нибудь въ большомъ Божьемъ мірѣ — тѣмъ или инымъ образомъ.

— Исчезнетъ! Какія она глупости говоритъ всегда, эта дѣвушка! Что ты хочешь этимъ сказать?

— Я выйду замужъ за черноокаго испанца, возьму въ любовники француза, мужъ мой убьетъ его на дуэли — я приму яду и отравлюсь! Вотъ тебѣ и все!

Всю эту тираду она проговорила однимъ духомъ и быстро сбѣжала съ лѣстницы вмѣстѣ за посыльнымъ, уносившимъ ея сундукъ.

День своего пріѣзда помолвленные должны были провести одни съ родителями, но на другой день Алія обѣщала придти къ обѣду.

Она вынула изъ сундука свѣтлое платье, цвѣта морской воды, съ отдѣлкою изъ стекляруса, то самое, которое она сшила весною къ пріѣзду Рикарда, но ни разу не надѣла. Теперь оно мало подходило къ сезону, наступила уже осень, погода была холодная и дождливая; но это было единственное ея хорошее платье, а ей хотѣлось быть изящно одѣтой ради пріѣзжихъ. Она посмотрѣлась въ зеркало и ей показалось, что блестящій стеклярусный дождь ужъ не идетъ ей такъ, какъ прежде, когда и все лицо ея сіяло радостью, придававшей весною такой блескъ и красоту ея наружности, а теперь исчезнувшей безъ слѣда. Почему сіяніе пришло и почему исчезло — она отлично это знала. Если бы она теперь шила себѣ новое платье, она выбрала-бы холодный, сѣро-голубой цвѣтъ и простой, строгій фасонъ.

Надѣвъ шляпку, она пошла кратчайшей дорогой черезъ улицу. Ей казалось, что въ дѣйствительности она не идетъ, а что это только сонъ и что она никогда не дойдетъ. Въ такомъ настроеніи она быстро взбѣжала по короткой лѣстницѣ и остановилась на платформѣ, съ нѣмымъ изумленіемъ глядя на дощечку съ вырѣзанною на ней фамиліей. Она давно уже не стояла передъ этою дверью, съ тѣхъ поръ, какъ привыкла ходить черезъ кухню, когда Рикардъ занимался и не выносилъ, чтобы ему мѣшали. Интересно было бы узнать, захотѣла ли бы Аагота сидѣть въ кухнѣ и ждать, пока можно будетъ войти къ нему.

Неужели это она, Алія, стоитъ, передъ дверью, какъ чужая, и звонитъ? А тамъ внутри, сидитъ дочь, уже освоившаяся въ новомъ мѣстѣ, уже пользуясь тѣми правами и тѣмъ положеніемъ въ домѣ, которыхъ она добивалась съ такимъ трудомъ.

— Интересно знать, хорошо ли ей спалось эту ночь на моей постели? Казалась ли она себѣ свѣжею и хорошенькою сегодня по утру, сидя передъ моимъ туалетомъ и смотрясь въ мое зеркало? Ахъ, не трудно быть красивою и свѣжею, когда чувствуешь себя любимою!

Въ передней послышались шаги и Аліи пришла вдругъ въ голову мысль бросить въ ящикъ визитную карточку и убѣжать — убѣжать куда-нибудь далеко, гдѣ она имѣла бы такое же право находиться, какъ и всѣ другіе — гдѣ никто не могъ бы вытѣснить ее и занять ея мѣсто.

Но она продолжала стоять неподвижно и узнала шаги Рикарда. Онъ нѣсколько неловко поклонился ей, какъ бы стѣсняясь, но она сердечно пожала ему обѣ руки и отъ души поздравила. Ея настроеніе внезапно измѣнилось, она была опять веселая и непринужденная, и заговорила со своею всегдашнею привѣтливостью и милою шутливостью.

Вошедши въ маленькую гостиную, она сдѣлала хозяйкѣ дома глубокій реверансъ.

— Добраго утра, милая г-жа Роде, какъ поживаете? Много уже времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ мы встрѣчались. — Люстра косо виситъ, — шепнула она быстро старухѣ, оборачиваясь, чтобы поздороваться съ Ааготою.

Она увидала высокую, тонкую, гибкую фигуру дѣвушки въ изящной, плотно сидящей темносиней бархатной жакеткѣ съ небольшимъ стоячимъ гусарскимъ воротникомъ, бѣлокурую очень маленькую головку съ гладко причесаными блестящими волосами и розовое, сіяющее личико.

— Представленія не требуется, — сказала Алія, обнимая ее. — Мы знаемъ другъ друга. По крайней мѣрѣ я знакома съ тобою по краснорѣчивымъ описаніямъ Рикарда въ его письмахъ.

— Развѣ она не мила? — шепнула фру Роде нѣсколько позже Аліи. — Она употребила бы охотно болѣе сильное выраженіе, потому что была уже въ восторгѣ отъ своей невѣстки, но не рѣшилась изъ за Аліи.

— Она восхитительна, отвѣтила горячо Алія

Сама же она никогда не казалась себѣ менѣе привлекательною, какъ именно сегодня. Свѣтлое платье сильно теряло въ сопоставленіи съ мягкимъ темнымъ бархатомъ, благодаря которому такъ хорошо выдѣлились гибкость фигуры и юношеская свѣжесть лица Ааготы. Она чувствовала, что кажется нервной и неестественной въ сравненіи съ глубокимъ спокойствіемъ, которымъ дышало лицо молодой Ааготы и которое придавалось ей горячимъ сознаніемъ того, что она любима. Счастливица! Она при первомъ своемъ вступленіи въ жизнь встрѣтила любовь, и потому, естественно, была увѣрена, что жизнь будетъ и всегда впредь улыбаться ей и что всѣ любятъ ее.

Рикардъ не былъ вовсе сентиментальнымъ женихомъ. Онъ очень мало занимался своею невѣстою, быть можетъ изъ деликатности относительно Аліи, а быть можетъ и изъ чувства стыдливости, которымъ сопровождается обыкновенно любовь и которое не позволяетъ помолвленнымъ выставлять свои чувства на показъ постороннимъ. Онъ былъ, какъ всегда, очень внимателенъ къ Аліи; сама же она весь день была такая живая и веселая, что привела гостей въ восторгъ своимъ необыкновеннымъ остроуміемъ. Разговоръ поддерживался почти исключительно ею и Рикардомъ. Аагота мало вмѣшивалась въ него; то, о чемъ они говорили, было большею частью чуждо ей, но это, повидимому, нисколько не безпокоило и не смущало ее: она все время сохраняла на своемъ лицѣ выраженіе безмятежнаго счастья и спокойной увѣренности въ силу своей любви.

Алія ожидала увидѣть помолвленныхъ сильно занятыхъ другъ другомъ, думала, что они будутъ постоянно обмѣниваться нѣжными словами и взглядами и что это будетъ непріятно ей. Но въ ихъ теперешней внѣшней сдержанности было нѣчто, еще сильнѣе задѣвавшее ее за живое. Видѣть, какъ они оба сидятъ передъ нею такіе спокойные и равнодушные, какъ они любезно относятся къ ней и дѣлаютъ видъ, что интересуются разговоромъ съ нею, и знать, что все это только маска, что на самомъ дѣлѣ она для нихъ все равно, что любой прохожій на улицѣ, что они обладаютъ вдвоемъ цѣлымъ чуднымъ міромъ несказаннаго богатства, слишкомъ прекраснымъ, чтобы осквернять его взорами постороннихъ, — о, какъ это было мучительно для нея! Но она продолжала попрежнему болтать, шутила, вставляла въ разговоры другихъ неожиданныя замѣчанія, спорила, разсуждала, и слышала все это время свой собственный голосъ какъ бы изъ глубокой дали.

Наступилъ вечеръ; гостямъ пора уже было расходиться. Весь этотъ день фру Роде не переставала думать съ огорченіемъ, что за блестящей веселостью Аліи скрывается нѣчто другое; ее мучило смутное сознаніе, что съ молодой дѣвушкой поступили нехорошо. Ей непріятно было думать, что Алія уйдетъ изъ ея дома, точно чужая, и когда послѣдняя встала, чтобы проститься, старуха шепнула ей:

— Не уходи, Алія милая. Развѣ ты не можешь переночевать у меня въ спальнѣ на диванѣ?

— Хорошо, тетя, останусь съ удовольствіемъ, отвѣчала Алія, къ великому удовольствію и удивленію старухи.

Когда гости разошлись по своимъ комнатамъ, фру Роде занималась еще нѣкоторое время приведеніемъ въ порядокъ столовой и буфетнаго шкафа. Войдя, наконецъ, въ свою спальню, она застала Алію стоящею посреди комнаты съ поникнутою головою, съ потемнѣвшими и затуманенными глазами, устремленными безсознательно на свѣчу, горѣвшую на туалетѣ. Когда фру Роде приблизилась къ ней, глаза Аліи точно ожили, щеки покрылись румянцемъ, она побѣжала на встрѣчу старухи, бросилась въ ея объятія и вскричала: Будемъ мы, старухи, теперь крѣпко держаться другъ друга! Не правда ли, тетя?

Она скрыла лицо на груди у г-жи Роде и проговорила слегка дрожащимъ голосомъ:

— Ахъ, она самое счастливое, самое счастливое, существо на землѣ!

— Алія, дорогое дитя мое — неужели ты это думаешь? Почему же ты сама отвергнула то же счастье, когда оно предлагалось тебѣ?

Аліи вновь удалось, по старой привычкѣ, подавить свои чувства и скрыть ихъ за шуткою.

— Этакая старая самонадѣянная мамаша, вскричала она, приподымая лицо. — Воображаете сейчасъ, будто я говорю, что величайшее счастье на землѣ — получить въ мужья ея сына! Нѣтъ, она самая счастливая потому, что вѣритъ въ свое счастье. Чувствовать себя любимою и думать, что ты можешь, дѣйствительно, осчастливить любимаго человѣка, — да это самое большое счастье, какое можно только себѣ вообразить. Но видишь-ли, тетя, — она обняла старуху за плечи и, ласкаясь, прижалась къ ней головою, — такое счастье можетъ испытать только та Ева, которая еще не вкусила яблока и не была еще изгнана изъ рая невинныхъ. Теперь я понимаю, что такихъ именно женщинъ и любятъ мужчины.

— Такъ ты, значитъ, не вкусила-бы яблока, Алія, если-бы тебѣ данъ былъ свободный выборъ.

Она не тотчасъ отвѣтила, а продолжала стоять въ томъ же положеніи съ глазами, устремленными въ даль, съ серьезнымъ и вдумчивымъ выраженіемъ на лицѣ. Наконецъ, она подняла голову и отбросила назадъ свои волосы.

— Нѣтъ, сказала она. — Все-таки вкусила-бы.

Затѣмъ глаза ея засвѣтились вновь нѣжнымъ и мечтательнымъ выраженіемъ и она мягкимъ голосомъ проговорила:

— Но она мила, Аагота, ахъ, какъ она мила!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Рикардъ и Аагота были женаты уже три года и имѣли маленькаго сына, который ясными, небесно-голубыми глазами своей матери смотрѣлъ на Божій міръ, никогда не плакалъ, былъ всегда послушенъ, отлично спалъ по ночамъ и ни разу не былъ серьезно боленъ. У нихъ была красивая, комфортабельная и изящно устроенная квартира, убранная современною, фантастическою мебелью, разставленною не симметрично, въ небольшихъ группахъ, которыя казались какъ-бы случайно разбросанными по комнатѣ, а на самомъ дѣлѣ были расположены по извѣстной системѣ. Аагота очень любила порядокъ, но такъ какъ она своими вкусами и образомъ мыслей сходилась всегда съ большинствомъ и съ даннымъ современнымъ настроеніемъ, то ей никогда и не приходило въ голову устраивать свою квартиру иначе, какъ по модѣ. Сама она расхаживала по своимъ прекраснымъ комнатамъ въ изящныхъ туалетахъ, которые мѣнялись въ разные часы дня: утромъ капотъ изъ мягкаго кашемира съ кружевами, днемъ предъобѣденный костюмъ въ строгомъ англійскомъ вкусѣ, къ обѣду изящный обѣденный туалетъ по послѣднему французскому модному журналу. Всегда веселая, всегда съ пріятною улыбкою на губахъ, всегда довольная собою и другими, она распространяла вокругъ себя извѣстную спокойную атмосферу довольства. Никогда слезы, повидимому, не туманили яснаго взгляда этихъ глазъ, а ночныя бдѣнія не заставляли блѣднѣть эти всегда розовыя щечки.

Первоначальная пылкая страсть Рикарда, подъ вліяніемъ глубокаго спокойствія, внушаемаго Ааготою, скоро перешла въ тихое супружеское равнодушіе. Онъ былъ постоянно занятъ и старался создать себѣ имя какъ писатель и организаторъ по военному дѣлу. Выходя къ столу, онъ разсѣянно цѣловалъ въ лобъ свою жену, ѣлъ съ удовольствіемъ прекрасный обѣдъ, изящно сервированный на дорогомъ фарфорѣ; послѣ обѣда игралъ нѣсколько минутъ съ своимъ маленькимъ мальчикомъ, заставлялъ его прыгать, шумѣть и дѣлать разныя штуки, точно собаченку, а потомъ уходилъ въ свой красивый, большой кабинетъ, заставленный книжными шкафами и увѣшанный по стѣнамъ большими картами и садился писать, между тѣмъ какъ Аагота, вышивала въ своемъ будуарѣ и играла съ ребенкомъ, пока не наступало время класть его спать, что она всегда дѣлала сама: она раздѣвала его, купала и затѣмъ заставляла складывать маленькія рученки на вечернюю молитву, сама же становилась на колѣна около его постели.

Около этого же времени Рикардъ давалъ себѣ часа два свободы и тогда только собственно и начинался его день. Вся свойственная ему сообщительность, его страсть болтать о своихъ работахъ и своихъ планахъ, дѣлиться мыслями съ симпатизирующими ему и понимающими его людьми, просыпалась вновь въ немъ съ полною силою только тогда, когда онъ поднимался на двѣ лѣстницы выше въ своемъ домѣ и звонилъ въ маленькую дверь квартиры, расположенной надъ большей, которая была занята имъ.

Здѣсь жили «двѣ безцѣнныя», какъ Алія шутя называла себя и старую г-жу Роде. «У нихъ нѣтъ никакого стиля въ квартирѣ», говорила Аагота. Мебель принадлежала къ переходному времени отъ античнаго къ современному, къ тому времени, къ которому всѣ люди, обладающіе вкусомъ, относятся съ презрѣніемъ; расположена она была въ порядкѣ вдоль стѣнъ, причемъ диваны были покрыты чехлами, а столы двумя скатертями, одною для красы, а другою въ защиту этой красы на полу были положены также по три ковра одинъ на другомъ, каждый второй въ защиту предъидущаго, а между тѣмъ и на послѣдній не разрѣшалось ставить ногъ иначе, какъ тщательно вытеревъ ихъ. Но среди всего этого внѣшняго порядка давно исчезнувшаго времени обѣ живущія въ этой квартирѣ личности, — подвижная старуха, въ одно и то же время аккуратная до педантизма и совершенно безпорядочная и своеобразная въ своихъ привычкахъ, и молодая дѣвушка, оригинальная, живая и полная воображенія, — придавали, всему этому особый характеръ. Въ чемъ онъ состоялъ этого нельзя было точно сказать, но только всѣ чувствовали себя у нихъ сразу какъ дома, между тѣмъ, какъ квартира Ааготы производила впечатлѣніе первокласснаго отеля.

Въ гостиной находилась большая прямая кушетка, которая называлась кушеткою Рикарда, потому что онъ обыкновенно растягивался на ней во всю длину, когда приходилъ къ нимъ по вечерамъ, усталый отъ своего трудового дня. Лампа уносилась немедленно подальше отъ него, къ окну, чтобы не раздражать его своимъ свѣтомъ, Алія клала ему подушку подъ голову, а мать кричала ей: «не забудь антимакассара, Алія»! Между тѣмъ какъ сама подкладывала ему такой же антимакассаръ подъ ноги. Затѣмъ Алія заваривала чай въ старинномъ чайникѣ, и обѣ занимались имъ: мать счастливая отъ возможности ухаживать за сыномъ, а Алія разговаривая, споря, разсуждая, быстро схватывая всѣ его мысли, всегда своеобразная въ одобреніи и критикѣ, иногда твердо стоя на своемъ, готовая на жизнь и смерть защищать какой-либо парадоксъ, а иногда, когда они сходились въ чемъ-нибудь, такъ живо и горячо симпатизируя ему, что Рикардъ употреблялъ всегда всѣ усилія, чтобы склонить ее въ свою пользу. Онъ ни за что не могъ приняться безъ ея одобренія или порицанія, и когда ему не удавалось заставить ее смотрѣть на извѣстный вопросъ его глазами, онъ ходилъ по цѣлымъ днямъ мрачный, раздраженный. Онъ обвинялъ ее тогда въ упрямствѣ и безразсудствѣ, но приходилъ въ дѣйствительно хорошее расположеніе духа лишь послѣ того, какъ ему удавалось убѣдить ее или когда онъ самъ поддавался на ея убѣжденія.

И вотъ именно эти «безцѣнныя» и устраивали въ ихъ совмѣстной жизни маленькіе пріятные сюрпризы. Аагота, напримѣръ, приходила иногда къ нимъ въ 11 часовъ утра и заставала старуху еще въ нижней юбкѣ, а Алію въ ночной кофтѣ, занятую обмываніемъ своихъ цвѣтовъ, разставленныхъ на полу, между тѣмъ какъ книги и работа валялись въ безпорядкѣ по стульямъ, а черезъ часъ послѣ ухода Ааготы, удалившейся съ неодобрительною гримасою, Алія заглядывала въ дверь къ ней, одѣтая для выхода на улицу и, кивая ей головою, говорила: «г-жа Роде проситъ васъ пожаловать къ себѣ сегодня на обѣдъ въ 5 часовъ».

— Что ты говоришь, сегодня? говорила тогда Аагота. — Да вы еще и комнатъ своихъ не привели въ порядокъ!

— А вотъ приходи въ 5 часовъ и увидишь, говорила Алія, сбѣгая съ лѣстницы и отправляясь къ мяснику и къ мелочному торговцу. И когда Рикардъ и Аагота приходили, они заставали все въ прекрасномъ порядкѣ: цвѣты были разставлены въ красивыхъ группахъ, блистая своими свѣжими, какъ-бы отполированными листьями, на столѣ красовалась только что распустившаяся камелія, фру Роде съ улыбкой встрѣчала ихъ въ своемъ праздничномъ платьѣ изъ сѣраго атласа съ старинными кружевами вокругъ шеи и рукъ, а Алія въ простой полосатой блузкѣ, которая, впрочемъ, какъ все, что она надѣвала, носила на себѣ отпечатокъ ея оригинальной красоты, такъ что производила впечатлѣніе необыкновеннаго пиршества. На шеѣ и въ волосахъ у нея былъ надѣтъ гарнитуръ изъ нешлифованнаго коралла и это простое украшеніе казалось какъ-бы нарочно выбраннымъ, чтобы придать больше свѣжести ея прекрасному лицу и оттѣнить безъискусственную грацію ея легкой, гибкой фигуры и ея постоянно мѣняющагося, своевольнаго обращенія. Столько жизненности и энергіи было во всей ея личности, что она какъ-бы электризирующимъ образомъ дѣйствовала на окружающихъ; усталость, застѣнчивость, дурное расположеніе духа исчезали, побѣждаемые невольно этою блестящею веселостью. Но заглядывая глубже въ эти темные, нѣсколько близорукіе глаза, можно было открыть въ нихъ выраженіе затаенной грусти и неудовлетворенности, которое приводило въ удивленіе и смущеніе наблюдателя и заставляло предполагать, что за всѣмъ этимъ скрывается другая внутренняя жизнь, составляющая полную противоположность этой блестящей внѣшности.

Въ обществѣ Алія казалась всегда въ высшей степени энергичною и сильною, полною жизненной радости, живо интересующеюся всѣмъ, дома-же она нерѣдко бывала глубоко равнодушною ко всему, апатичною и бездѣятельною. У нея не было совершенно выдержки въ работѣ. Она читала все, что ей ни попадалось, имѣла общія понятія обо всемъ, могла, въ случаѣ нужды, сдѣлать все, но никогда не была въ силахъ сосредоточить свой интересъ на какомъ-нибудь одномъ предметѣ. Она часто говорила, что если-бы была мужчиною, то выбрала-бы себѣ медицинскую профессію, но теперь полученное ею воспитаніе не дало нужной ей для этого подготовки и не выработало въ ней необходимой привычки къ труду. Она страстно желала, какой-либо опредѣленной, положительной цѣли для дѣятельности, но хотя ей предоставлена была полная свобода выбора, такъ какъ у нея не было ни экономической необходимости, принуждавшей ее приняться за первое попавшееся ей дѣло, ни особенныхъ талантовъ, побуждавшихъ ее избрать именно ту дѣятельность, а не иную, она не могла ни на что рѣшиться. Она страдала отъ этой безцѣльной жизни, отъ того, что молодость ея проходила такимъ безсмысленнымъ образомъ, безъ радости, безъ счастья, всѣ ея богатыя дарованія не приводили ни къ чему и она даже не имѣла удовлетворенія чувствовать, что она составляетъ все для кого-либо другого, потому что какъ ни любили ее въ семьѣ, къ которой она случайно принадлежала, — она ни для одного изъ ея членовъ не была необходима. И желаніе любить и быть любимою, жить своею обособленною жизнью съ тѣмъ, для кого она была-бы первою и единственною, росло въ ней съ каждымъ годомъ, проходившимъ такимъ образомъ. Вспоминая теперь свое чувство къ Рикарду, она считала его скорѣе пустою экзальтаціей, нежели истинною любовью, а между тѣмъ это чувство наполнило всю ея первую молодость. Она полубезсознательно все время ждала его и это помѣшало ей выбрать раньше какой нибудь родъ дѣятельности. Когда-же эта такъ долго поддерживаемая иллюзія рушилась, когда она сама отказалась отъ счастья, которое предлагалось ей, она почувствовала внезапную громадную пустоту въ жизни, пустоту, изъ которой выработалась мало-по-малу эта сильная, глубокая жажда любви. Да, она хотѣла любить, но не такъ, какъ Рикардъ и Аагота любили другъ друга.

— Слава Богу, что я не сдѣлалась его женою, — говорила она не разъ его матери. — Въ немъ не больше страсти, какъ — и она остановилась, не находя сравненія, и прибавила: — въ твоихъ шерстяныхъ чулкахъ, тетя. Его любовь въ состояніи дать не больше пламени, какъ сколько можетъ дать моя маленькая спиртовая лампочка. На мѣстѣ Ааготы, я-бы выцарапала ему глаза. Спаси меня, Боже, отъ любви! Можно потерять и разсудокъ при этомъ.

— Не стыдно-ли тебѣ быть такою экзальтированною? — возражала старуха. — Чего-же лучшаго можно желать, какъ не такого спокойнаго счастья?

— Да, конечно, мнѣ стыдно, — отвѣчала Алія. Но затѣмъ она внезапно вскакивала, бросалась на шею старухѣ и, глядя ей въ глаза, говорила: — а не стыдно-ли тебѣ, ты, старая колдунья, сидѣть здѣсь въ твои 65 лѣтъ и сохранить еще такъ много юношескаго романтизма въ глубинѣ своего сердца?

Аагота очень любила Алію и съ удовольствіемъ проводила время въ ея обществѣ, хотя въ душѣ считала ее мало къ чему годною. Она была, правда, занимательна; никогда нельзя было соскучиться въ ея обществѣ, но, по мнѣнію Ааготы, это было единственное ея достоинство. Когда Рикардъ называлъ ее иногда даровитою, Аагота удивлялась, въ чемъ-же состоятъ собственно эти дарованія? Потому что Алія не обладала ни однимъ изъ тѣхъ талантовъ, которыми была такъ щедро надѣлена Аагота.

Аагота была музыкальна и у нея было хорошенькое, чистое сопрано, такъ что она нерѣдко устраивала у себя небольшія музыкальныя собранія. Она не дурно рисовала и декорировала двери и камины своего дома цвѣтами, виноградными листьями и амурами, она была искуссна во всякаго рода работахъ и наполняла свою квартиру красивыми вышивками и бездѣлушками, у нея былъ и небольшой драматическій талантъ на второстепенныя роли и она нѣсколько разъ устраивала въ своемъ домѣ общественные спектакли съ благотворительными цѣлями; кромѣ того, она умѣла превосходно вести свое хозяйство.

Ей иногда случалось говорить совершенно добродушно свекрови: — я рѣшительно не понимаю, чѣмъ занимается Алія по цѣлымъ днямъ. Какъ можно ходить такъ, ничего не дѣлая! Но тогда фру Роде вспыхивала, какъ зарево, и отвѣчала, не безъ рѣзкости, что Алія занимается науками и что трудно встрѣтить мужчину, который обладалъ-бы такимъ общимъ образованіемъ, какъ она, и такими обширными свѣдѣніями, и что это во всякомъ случаѣ несравненно важнѣе, чѣмъ имѣть множество никому ненужныхъ маленькихъ талантовъ, какъ нѣкоторыя другія женщины.

Ааготѣ не приходило въ голову обижаться на эти выходки; она была всегда слишкомъ довольна собою, чтобы обращать вниманіе на такія пустяки. И она спросила только для того, чтобы уяснить себѣ то, что она никакъ не могла понять: — Но какую пользу приносятъ ей всѣ эти знанія? Она не годна рѣшительно ни на какое дѣло, и ты сама не разъ упрекала ее при мнѣ въ томъ, что у нея нѣтъ никакой выдержки и что она постоянно хватается за все и ничего не оканчиваетъ.

Но эти недостатки Аліи, на которые старуха въ дѣйствительности часто жаловалась, теперь, когда приходилось защищать молодую дѣвушку, обращались ей чуть не въ заслугу, и фру Роде отвѣчала: — Да, это правда, я часто браню ее за разбросанность ея занятій, но на самомъ дѣлѣ мнѣ это нравится въ ней. Я сама люблю иногда быть безпорядочной, когда хочу. И гораздо лучше быть такою многостороннею, какъ Алія, и такъ живо интересоваться всѣмъ, чѣмъ вынимать по номерамъ носовые платки изъ бѣльевого шкафа. Ты видишь, какъ Рикардъ любитъ разговаривать съ нею, совершенно какъ съ мужчиною.

— Да, и я говорю, что она превосходная дѣвушка, — говорила Аагота съ своею спокойною улыбкою. — Но хорошо, что она не выходитъ замужъ, потому что никто, я думаю, не могъ-бы быть счастливымъ съ нею.

— Алія можетъ сдѣлать все, что захочетъ, — отвѣтила старуха. — Она можетъ быть и превосходною женою, стоитъ ей только захотѣть этого. Но она объ этомъ не заботится, и совершенно права.

— Да, и хорошо дѣлаетъ, разъ у нея такъ мало женскихъ чувствъ, — прибавила Аагота.

Мать не могла отвѣтить, потому что въ эту минуту дверь со стукомъ и трескомъ отворилась и въ комнату ворвалось веселое общество. Алія впереди, переодѣтая въ трубача въ панталонахъ и жакеткѣ, трубя со всѣхъ силъ изъ только что полученной Гальвардомъ новой трубы, а за нею толпа маленькихъ ребятишекъ, друзей Гальварда, приглашенныхъ на елку.

— Да, забавлять дѣтей, вотъ это по ея части, — прибавила Аагота.

— А ты думаешь, можно это дѣлать, не обладая женскимъ чувствомъ? — возразила фру Роде. — Посмотри, какъ они всѣ пристали къ ней.

Она выпустила изъ рукъ трубу и бросилась на полъ; дѣти со всѣхъ сторонъ окружили ее, накинулись на нее, топча ее, дергая и покрывая поцѣлуями. Она хохотала, бранилась, шалила, ловила ихъ, одному привязывая на бѣгу ленту, другому откидывая волосы со лба; такое движеніе было вокругъ нея, такой гамъ, шумъ, радостные возгласы, точно цѣлый рой пчелъ обсѣлъ со всѣхъ сторонъ большую цвѣтущую липу.

---

Но мирному счастью, царившему въ прекрасномъ домѣ на Страндгатенѣ, долженъ былъ вскорѣ наступить конецъ.

Зима оказалась необыкновенно суровою и бурною. Выпало много снѣгу, который не нагромождался, какъ обыкновенно, въ большія, твердыя кучи, а разносился повсюду вѣтромъ и то таялъ, то опять падалъ. Наступило въ городѣ нездоровое время и особенно вокругъ Нюбровикена началась настоящая эпидемія легочнаго катарра. Хорошія печи, хорошо закупоренныя окна, двойные ковры, — превосходныя шубы и крытыя сани для рождественскихъ закупокъ, ничего не помогало. Зима не обращала вниманія на гармоничный порядокъ, заведенный въ домахъ, не цивилизованный вѣтеръ проникалъ сквозь стѣны, Аагота схватила насморкъ, она проходила съ насморкомъ все Рождество. "А что, какъ сегодня насморкъ у Ааготы? — спрашивали родные и близкіе. И отвѣтъ былъ постоянно одинаково неудовлетворителенъ. Вечеромъ одна ноздря была совершенно закрыта, днемъ болѣла голова, а ночью былъ даже маленькій жаръ. Рикардъ смѣрилъ температуру и нашелъ, что она возвысилась на шесть десятыхъ противъ обыкновенной. Такъ какъ ихъ домашній врачъ, одинъ изъ лучшихъ въ столицѣ, никакъ не могъ уничтожить упорнаго насморка Ааготы, то Рикардъ пошелъ наконецъ къ горловому и носовому спеціалисту. Но и онъ ничего не могъ подѣлать, и утромъ на новый годъ Рикардъ пришелъ блѣдный къ матери и сказалъ взволнованнымъ голосомъ: — у Ааготы жаръ.

Насколько Рикардъ былъ обыкновенно равнодушенъ къ своей женѣ, настолько онъ боялся за нее теперь, когда она заболѣла. Онъ окружалъ ее всевозможными заботами, былъ постоянно готовъ бѣжать за всѣмъ, чего она ни желала, вставалъ по нѣсколько разъ въ ночь, чтобы помочь ей, или чтобы посмотрѣть хорошо-ли она спитъ.

— Ты видишь, какъ онъ ее любитъ, — говорила мать Аліи. — А ты недавно сомнѣвалась въ этомъ.

— Да, я вижу, что онъ счастливъ тѣмъ, что нашелъ себѣ новую цѣль для дѣятельности — отвѣтила Алія.

— Фи, Алія, какъ это зло съ твоей стороны говорить такія глупости!

— Почему зло? Я, конечно, не отрицаю, что онъ привязанъ къ ней, я говорю только, что въ его духѣ любить лишь то, что онъ желаетъ пріобрѣсть или то, что онъ боится потерять. Какъ и всѣ его чувства и самая любовь его, только видоизмѣненная дѣятельность.

Болѣзнь Ааготы оказалась продолжительнымъ, упорнымъ катарромъ легкихъ. Но Аагота лежала въ своей постели такою-же улыбающеюся и довольною, какою расхаживала когда-то по своимъ комнатамъ. Да, она чувствовала себя даже счастливѣе, чѣмъ прежде, потому что теперь всѣ такъ нѣжно ухаживали за ней. И она не говорила больше, что Алія ни къ чему не годна, потому что послѣдняя умѣла удваивать свою дѣятельность и повсюду поспѣвать: она смотрѣла за хозяйствомъ, забавляла Ааготу и маленькаго, поддерживала Рикарда, когда онъ приходилъ въ отчаяніе, выслушивала приказанія докторовъ и слѣдила за ихъ выполненіемъ и умудрялась еще побывать и у старухи, когда та нуждалась въ ней.

Когда Аагота встала, наконецъ, съ постели, она продолжала чувствовать сильную слабость, и никакъ не могла возстановить своихъ силъ, а погода была такъ нехороша, что ей не разрѣшалось выходить на воздухъ. Послѣ тщательнаго изслѣдованія доктора объявили, что у нея осталось маленькое уплотненіе въ верхушкѣ одного легкаго, и что она хорошо-бы сдѣлала, еслибы не проводила весны дома, такъ какъ весна обѣщала быть суровой въ виду массы выпавшаго снѣга.

Извѣстіе это возбудило сильное волненіе. Аагота должна уѣхать на югъ, — это было сразу рѣшено. Уплотненіе въ легкихъ! Послѣдствіе болѣзни, грозившее опасностью жизни, тѣмъ болѣе, что у нея въ семьѣ замѣчалась наклонность къ чахоткѣ. Родители Ааготы, которыхъ тотчасъ извѣстили въ Норвегіи, фру Роде, Рикардъ, Алія, всѣ думали только объ одномъ, какъ бы скорѣе вывезти Ааготу съ сѣвера. Рикардъ тотчасъ сталъ устраивать свои дѣла, чтобы имѣть возможность проводить жену, а Аагота занялась совѣщаніями съ модисткою относительно безконечнаго количества платьевъ, которыя слѣдовало сшить: дорожное платье, платье для табль-д’ота, для завтрака, для гулянія, для морскихъ купаній и т. д., потому что она не хотѣла рисковать покупкою платьевъ заграницей; Богъ знаетъ, можетъ быть заграничная модистка не угодитъ на ея вкусъ. Дорожные сундуки, мѣшки, грѣлки, подушки, всѣ изящныя вещицы, необходимыя для комфортабельнаго путешествія, были закуплены и стояли въ готовности.

Но оставалось еще рѣшить два вопроса: кто долженъ былъ сопровождать Ааготу и оставаться заграницей съ ней, такъ какъ Рикарду необходимо было вернуться въ Швецію къ открытію палаты, и кто долженъ былъ остаться дома и смотрѣть за маленькимъ Гальвардомъ въ отсутствіе матери. Г-жа Скенъ, мать Ааготы, не могла ѣхать съ дочерью, такъ какъ должна была ухаживать за своимъ нѣсколько деспотическимъ и болѣзненымъ мужемъ. По той же причинѣ она не могла взять на себя заботу о маленькомъ Гальвардѣ, потому что она была изъ тѣхъ боязливыхъ натуръ, которыя всегда предаются излишнимъ безпокойствамъ, да и, кромѣ того, она слишкомъ много занималась изученіемъ капризовъ своего мужа, чтобы имѣть время посвятить себя чему-либо другому. Съ другой стороны фру Роде была слишкомъ стара, чтобы ухаживать въ одиночку за малюткою. Можно было довѣрить его спокойно одной только Аліи, но съ другой стороны, кто же могъ быть лучшею спутницею для Ааготы, какъ не Алія? Вопросъ этотъ обсуждался со всѣхъ сторонъ, но никому и въ голову не приходило спрашивать самой Аліи, чего бы она собственно желала, — ѣхать или оставаться. Да и ее саму такого рода вопросъ удивилъ бы: само собою разумѣется, она должна быть тамъ, гдѣ въ ней наиболѣе нуждались.

Но ей собственно путешествіе мало улыбалось. Она никогда не любила предпринимать ничего лично для себя, никогда не искала удовольствій, а предпочитала сидѣть дома и читать о чужихъ земляхъ, нежели посѣщать ихъ. Она была глубоко убѣждена, что дѣйствительность приводитъ съ собою только разочарованія, а потому всегда отступала, когда представлялся случай увидѣть ближе то, что въ воображеніи привлекало ее. Италія! Какъ пріятно было мечтать о ней; всѣ сѣверяне приходили въ восторгъ при упоминаніи этого имени. Но и въ ней, конечно, были свои мрачныя стороны, — такъ лучше было ничего не знать о нихъ!

Кромѣ того она была нѣжно привязана къ старухѣ и малюткѣ, и хотя мысленно сотни разъ отказывалась отъ нихъ въ увѣренности, что они не нуждаются въ ней и въ сущности мало интересуются ею, но тѣмъ не менѣе она сильно взволновалась, когда Рикардъ пришелъ къ ней однажды вечеромъ и сказалъ: «мы порѣшили, что лучше всего будетъ, если ты поѣдешь, Алія, а мама возьметъ къ себѣ мальчика.»

Мать также испугалась при мысли остаться совершенно одною съ малюткою. Но Рикардъ рѣшалъ такъ, и никому изъ нихъ не пришло въ голову возражать.

Путешественники должны были выѣхать черезъ двѣ недѣли, и Алія дѣятельно занялась уборкою своей комнаты для помѣщенія въ ней мальчика и разными распоряженіями относительно «обоихъ дѣтей», оставляемыхъ ею.

— Ты, пожалуйста, не вскакивай по ночамъ съ постели, чтобы послушать, какъ онъ спитъ, — говорила она старухѣ. — Онъ прелестный ребенокъ и ведетъ себя прекрасно, такъ что тебѣ нечего безпокоиться. И не надѣвай на него слишкомъ много одежды, когда онъ будетъ выходить. И смотри еще, ѣшь регулярно каждый день, не давай своему обѣду стоять и стынуть до поздняго вечера. А также каждый день выходи гулять.

— Нѣтъ, этого ужъ я никакъ не могу обѣщать тебѣ, дорогая Алія, — прервала ее старуха. — Ты знаешь, какъ я не люблю гулять одна.

— Господи Боже, что за нелѣпая старуха, теперь она будетъ сидѣть въ домѣ, пока ее не хватитъ ударъ! — вскричала Алія. — Это безсовѣстно съ твоей стороны вести себя такимъ образомъ, именно теперь, когда на твоей отвѣтственности остается невинное дитя! Но подожди, я это тотчасъ устрою.

И она, какъ ураганъ, вылетѣла изъ комнаты, такъ что старуха не могла удержать ее. Вернувшись, она сказала, что была у одной изъ своихъ подругъ, которая обѣщала приходить каждый день къ г-жѣ Роде и гулять съ ней. Но послѣдняя была мало обрадована этимъ извѣстіемъ и стала жаловаться на тираническое обращеніе Аліи. Вотъ еще что выдумала! Ее будутъ каждый день въ назначенный часъ выводить гулять, точно школьницу, и она должна будетъ плестись и разговаривать съ этою скучною женщиною, пріятельницею Аліи! Нечего сказать, хорошее удовольствіе! Но Алія не отставала, Рикардъ поддержалъ ее, и фру Роде оставалось только покориться.

— И ты будешь писать аккуратно каждую недѣлю и разсказывать подробно обо всемъ.

— Да, я напишу-вамъ, какъ только вы остановитесь гдѣ-нибудь на дольше и пришлете свой точный адресъ.

— Слышано ли когда что-нибудь подобное! — Алія призывала небо и землю въ свидѣтели безразсудства старухи. — Когда мы остановимся, на дольше! А все время, пока мы будемъ путешествовать, ты насъ оставишь безъ извѣстій?

Она тотчасъ принялась тщательно изучать намѣченную ими для путешествія дорогу, вычислила сколько дней они будутъ оставаться въ каждомъ мѣстѣ, опредѣлила, съ Бедекеромъ въ рукахъ, въ какихъ отеляхъ они будутъ останавливаться, составила списокъ всѣхъ этихъ чиселъ и адресовъ и повѣсила его на стѣнѣ надъ рабочимъ столикомъ г-жи Роде.

Во время всѣхъ этихъ заботъ день отъѣзда, наконецъ, приблизился, и Аагота съ удивленіемъ спросила Алію:

— Но ты позаботилась, надѣюсь, о дорожномъ костюмѣ?

— Дорожномъ костюмѣ? Мое старое темно-синее платье будетъ какъ разъ годиться для этого.

— Но что же ты надѣнешь за табль д’отомъ въ отелѣ? У тебя нѣтъ ничего подходящаго.

— А мое черное шелковое? Вечеромъ, при освѣщеніи, оно будетъ еще совсѣмъ хорошенькое. А на благословенномъ югѣ и лѣтомъ обѣдаютъ при освѣщеніи.

— А на прогулку, а на морскія купанія? А шляпы! А ботинки! Ты ни о чемъ, видно, не думала. Удивляюсь, что же ты дѣлала во ней эти двѣ недѣли.

— Я куплю все, что мнѣ нужно, готовымъ на дорогѣ и заграницею же и сношу. Неужели ты думаешь, что я буду бросать деньги на перевозку платьевъ туда и обратно?

— Но, милая Алія, объ этомъ тебѣ не за чѣмъ заботиться. Рикардъ будетъ платить за нашу дорогу.

— Но я вовсе не желаю, чтобы Рикардъ тратилъ понапрасну деньги.

И вотъ однажды онѣ стояли обѣ на платформѣ желѣзной дороги, сильно различаясь по своимъ костюмамъ: Алія въ нѣсколько поношенномъ синемъ пальто съ небольшою шапочкою изъ той же матеріи на головѣ, которую она сама смастерила въ послѣднюю минуту и которая, твъ виду поспѣшнаго ея приготовленія, была нѣсколько кривобока, но тѣмъ не менѣе очень красиво сидѣла на ея волнистыхъ, вьющихся волосахъ — сильно взволнованная, съ покраснѣвшимъ лицомъ, смѣясь и болтая, чтобы скрыть подступавшія слезы; Аагота, изящная и нарядная въ своемъ англійскомъ ульстерѣ и мягкой фетровой шляпѣ съ длинною дорожною вуалью, съ глазами, затуманенными тихими, спокойными слезами, съ букетами цвѣтовъ въ рукахъ.

Фру Скенъ рыдала, обнимая фру Роде.

— Дорогая моя, чего только не должно вынести и вытерпѣть материнское сердце! Подумайте только, разставаться такимъ образомъ съ единственною любимою дочерью.

Фру Роде, стоявшая съ ребенкомъ на рукахъ и не выносившая сентиментальностей, отвѣтила сухо:

— Ахъ дорогая моя, дѣти созданы не исключительно ради насъ. Лишь бы имъ было хорошо, а мы ужъ должны справляться, какъ знаемъ.

— Альбертина Роде превосходная женщина, — говорила впослѣдствіи фру Скенъ своему мужу, — но у нея мало сердца.

Аагота въ послѣдній разъ поцѣловала своего малютку и вскочила въ вагонъ. На перронѣ дуло, поэтому она побоялась дольше оставаться тамъ. Она выглянула изъ окна, улыбаясь сквозь слезы матери и сыну. Всѣ подруги, образовывавшія тѣсную группу передъ дверною вагона, посылали ей воздушные поцѣлуи и говорили между собой: «Какъ она мила»!

А между тѣмъ маленькая оригинальная головка Аліи исчезла незамѣченною за Ааготою въ купэ. Она все время была занята приведеніемъ въ порядокъ вещей и приготовленіемъ мѣста для Ааготы въ углу дивана, такъ, чтобы ей не дуло; теперь она также появилась у окна, кланяясь и посылая поцѣлуи фру Роде и мальчику, а въ послѣднюю минуту, когда поѣздъ уже отходилъ, она сбросила перчатку и, протянувъ руку старухѣ, обмѣнялась съ нею крѣпкимъ и горячимъ рукопожатіемъ, тихо, безъ словъ и безъ слезъ. Но, когда затѣмъ кто-то изъ подругъ хотѣлъ взять протянутую руку, она быстро отдернула ее и подняла вверхъ, показывая старухѣ. Г-жа Роде поняла — ея рукопожатіе должно было быть послѣднимъ прощаніемъ съ родиною.

II.

Цѣлью путешествія была Ривьера. Апрѣль только что начинался и природа на сѣверѣ не показывала еще и признаковъ жизни. Повсюду нагромождены были большія глыбы снѣга, озера были еще покрыты льдомъ; въ Скапіи, правда, снѣгъ уже растаялъ, но поля тянулись такія сѣрыя и мрачныя, точно не успѣли еще пробудиться къ жизни послѣ продолжительнаго зимняго дня. Только въ Германіи показались впервые зеленѣющія поля и цвѣтущія деревья, и Рикардъ и Аагота заговорили о томъ, какъ хорошо уѣзжать съ сѣвера въ это время года.

Но Алія съ самаго начала настроила себя враждебно и никакъ не хотѣла поддаться восторгу, который охватываетъ всегда сѣверянъ когда они раннею весною пріѣзжаютъ на югъ..

О Господи Боже, къ чему такъ много разсуждать о томъ, когда приходитъ весна, нѣсколькими недѣлями раньше или позже? Во всякомъ случаѣ здѣсь она никогда не бываетъ такъ прекрасна, какъ у насъ, — со своими перелетными птичками, свѣтлыми ночами и цвѣтами изъ подъ снѣгу, — и со всею тою радостью и надеждами, которыя она всегда съ собою приноситъ. На югѣ этого не знаютъ, потому что на югѣ круглый годъ бываетъ тепло. Каждый вечеръ она со слезами на глазахъ разсматривала портреты фру Роде и мальчика и безпокоилась о томъ, ведутъ-ли они себя тамъ дома такъ, какъ подобаетъ разумнымъ людямъ, какъ они ѣдятъ, спятъ и гуляютъ.

Послѣ нѣсколькихъ недѣль остановки то въ одномъ, то въ другомъ мѣстѣ, они, наконецъ, прибыли въ Каннъ. А, такъ вотъ знаменитое Средиземное море! Оно вовсе не такое голубое, какъ увѣряли, далеко нѣтъ! Развѣ и Балтійское море не бываетъ иногда чисто небеснаго голубого цвѣта въ хорошіе лѣтніе дни? Да, положимъ, небо и вода здѣсь немного ярче, чѣмъ дома, но почему темно-голубой горизонтъ красивѣе свѣтло-голубого? Какимъ рѣзкимъ и грубымъ, почти суровымъ кажется этотъ свѣтъ при сравненіи съ бѣлымъ, пыльнымъ, песочнымъ морскимъ берегомъ, онъ точно проникаетъ вамъ въ сердце и мозгъ, прожигаетъ васъ насквозь, точно собирается ослѣпить васъ или свести съ ума! Эта природа не внушаетъ спокойствія, чувства отдыха, въ ней нѣтъ совершенно ничего задушевнаго. А эти одиноко стоящія пальмы, не дающія прохлады, а своими грубыми тѣнями вырисовывающіяся на свѣтломъ пескѣ, точно чернильныя пятна, — какъ все это похоже на декорацію и производитъ впечатлѣніе грубой олеографіи!

Развѣ это море? Это только большое, душное озеро безъ свѣжести, безъ запаха моря.

А вся эта безвкусная роскошь, эти отели, искусственные сады, рестораны, туалеты и экипажи! Возможно-ли прійти въ хорошее настроеніе при такой обстановкѣ!

Къ великому облегченью Аліи, Рикардъ также находилъ, что имъ лучше не оставаться въ этой сутолокѣ, а искать болѣе уединеннаго, менѣе шумнаго мѣста, которое во время его отсутствія, представляло-бы болѣе удобное мѣстопребываніе для двухъ одинокихъ молодыхъ дамъ. Расположенный вблизи Генуи курортъ Нерви, тихій, защищенный отъ рѣзкихъ вѣтровъ, показался имъ вполнѣ удовлетворительнымъ во всѣхъ отношеніяхъ. Здѣсь останавливались только больные, пріѣзжавшіе ради здоровья, и не было ни одной изъ тѣхъ сомнительныхъ личностей, которыя своими блестящими экипажами и экстровагантными туалетами кладутъ свой отпечатокъ на другіе, большіе курорты. И какъ Аагота ни любила смотрѣть на всю эту роскошь и показывать на гуляньяхъ собственные туалеты, но она была слишкомъ хорошо воспитана своею матерью, чтобы не говорить себѣ, что жена, лишенная общества мужа, должна вести болѣе уединенный образъ жизни и избѣгать излишнихъ свѣтскихъ удовольствій. Кромѣ того она была больна и прямая ея обязанность заботиться о скорѣйшемъ возстановленіи своего здоровья, чтобы возможно скорѣе быть въ состояніи исполнять свои обязанности относительно мужа и ребенка.

Но прежде, чѣмъ поселиться въ Нерви, они провели еще нѣсколько дней въ Генуѣ. Между тѣмъ какъ Аагота, замѣтившая, что заграничныя люди нѣсколько разнятся отъ шведскихъ и потому считавшая необходимымъ сшить себѣ нѣсколько новыхъ костюмовъ, проводила большую часть времени въ модныхъ магазинахъ, Алія и Рикардъ посѣщали вдвоемъ старые дворцы. Отличающая ихъ благородная, импонирующая красота впервые пробудила въ Аліи любовь къ богатству и роскоши. Она всегда презирала обыкновенную, банальную салонную роскошь, — маленькіе плюшевые столики Ааготы и ея вышитыя гардины возбуждали въ ней почти отвращеніе, — но эти величественные дворцы съ мраморными колоннами, эти высокіе пропорціональные залы, увѣшанные картинами знаменитѣйшихъ художниковъ міра, эти запущенные, тѣнистые сады съ лимонными деревьями и пальмами и эти террасы, которыя какъ-бы купались въ солнечномъ свѣтѣ, открывали чудный видъ на море, съ обливающимъ ихъ яркимъ свѣтомъ производили такое сильное впечатлѣніе послѣ мрака дворца; все это невыразимо привлекало ее и открывало ей одинъ уголокъ того чуднаго міра красоты, къ которому она относилась до сихъ поръ съ такимъ недовѣріемъ.

Одинъ изъ этихъ дворцовъ особенно сильно поразилъ ее красотою и чистотою своего стиля. Это былъ палаццо Серра, принадлежащій князьямъ ди-Пальми. Алія за нѣсколько дней до отъѣзда пробѣжала два, три сочиненія объ итальянской исторіи и потому тотчасъ догадалась, что собственникъ дворца происходитъ отъ знаменитаго адмирала, въ 1300 г. выигравшаго важное сраженіе противъ возмутившихся сициліанцевъ и получившаго въ награду феодальное помѣстье Пальми въ Калабріи отъ тогдашняго Неаполитанскаго короля и графа Прованскаго, Роберта Анжуйскаго. Она нашла вскорѣ и подтвержденіе этой догадки въ надписи на стѣнѣ, гласившей, что этотъ дворецъ былъ построенъ въ 1500 г., чтобы на всѣ времена запечатлѣть въ памяти потомковъ воспоминаніе объ ихъ великомъ предкѣ.

Черезъ входъ, поддерживаемый коринѳскими колоннами, проходили въ переднюю, украшенную нѣсколькими статуями различныхъ эпохъ — двумя античными, одною Кановы, наконецъ статуею, изображавшею одного изъ владѣльцевъ дворца. Изъ передней вела въ помѣщеніе лѣстница, вводившая васъ прежде всего въ залу со стѣнами изъ ляписъ-лазури и позолотою, съ мозаичнымъ поломъ и потолкомъ, поддерживаемымъ черными сфинксами и разрисованнымъ молодымъ художникомъ, ученикомъ Рафаэля, который умеръ, оставивъ по себѣ только этотъ единственный памятникъ своихъ трудовъ, служившій, впрочемъ, достаточнымъ доказательствомъ его мощнаго таланта. Сторожъ разсказалъ посѣтителямъ преданіе о томъ, какъ тогдашній князь ди-Пальми открылъ молодого художника почти умиравшимъ отъ голода, какъ онъ понялъ его великое дарованіе, не имѣя для сужденія о немъ ничего, кромѣ нѣсколькихъ неоконченныхъ эскизовъ, какъ онъ ему одному поручилъ декорировать весь дворецъ — честь, которой напрасно добивались многіе уже извѣстныя живописцы, — какъ молодой человѣкъ, опьяненный этимъ неожиданнымъ счастьемъ и сдѣланнымъ ему отличіемъ, старался превзойти самого себя, какъ онъ днемъ и ночью работалъ, дѣлая постоянно все новые и новые эскизы, стиралъ сегодня то, что создавалъ наканунѣ и опять начиналъ работу съизнова, пока не дошелъ до полнаго истощенія, — и когда, наконецъ, дворецъ былъ оконченъ и молодой художникъ получилъ цѣлое состояніе въ награду за свои труды, онъ слегъ въ постель, чтобы больше не вставать.

Въ одной изъ залъ на столѣ изъ флорентійской мозаики стояло нѣсколько фотографій, обратившихъ на себя вниманіе Аліи. Молодая дама въ венеціанскомъ средневѣковомъ придворномъ костюмѣ поражала своею чудною, тиціановскою красотою; Алія вообразила, что это фотографія съ какой-нибудь картины, сторожъ объяснилъ, что это княгиня ди-Пальми, римлянка по происхожденію, которая надѣвала этотъ костюмъ во время карнавала на костюмированномъ балу. Рядомъ съ нею стоялъ портретъ молодого человѣка въ соотвѣтствующемъ костюмѣ того-же времени; у него также было очень красивое лицо, но съ выраженіемъ чего-то безпокойнаго, напряженнаго вокругъ изящнаго рта, украшеннаго небольшими волнистыми усами.

— Это ея мужъ? спросила Алія.

— Какая ты, однако, любопытная, замѣтилъ Рикардъ, смѣясь.

— Нѣтъ, это братъ князя, маркизъ Серра, отвѣтилъ сторожъ.

— Посмотри, какая красивая семья, сказала Алія. — Настоящіе римляне. Они все соединяютъ въ себѣ: знатное происхожденіе, богатство образованіе, художественные вкусы, красоту. Право, можно позавидовать имъ.

— Да — и, конечно, у восхитительной княгини есть любовникъ — князь наслаждается всѣми способами со своей стороны и погрязъ по уши въ долги, а молодой маркизъ гоняется за любовными приключеніями и ищетъ богатой невѣсты для исправленія своихъ запутанныхъ финансовъ, возразилъ Рикардъ. — Это оборотная сторона медали во всѣхъ этихъ знатныхъ итальянскихъ фамиліяхъ.

— Замолчи, пожалуйста, сказала Алія. — Оставь мнѣ мои иллюзіи. Здѣсь такъ хорошо, что и на душѣ дѣлается какъ-то легче.

— А князь? спросила она сторожа. — Имѣется-ли здѣсь его портретъ?

— Нѣтъ, князь постоянно болѣетъ, онъ никогда не снимался.

Сторожъ сказалъ это съ особымъ выраженіемъ въ голосѣ, съ тономъ почтительнаго состраданія.

— А есть у нихъ дѣти?

— Нѣтъ, это все перейдетъ современемъ къ маркизу Серра; онъ унаслѣдуетъ и титулъ, и состояніе.

Они перешли въ другую комнату съ фамильными портретами и здѣсь Алія тотчасъ обратила вниманіе на нарисованный масляными красками поясной портретъ, изображавшій молодого человѣка съ широкимъ, нѣсколько выпуклымъ лбомъ, густыми, вьющимися, темными волосами и тонкимъ, кривымъ ртомъ.

— Я какъ будто видѣла гдѣ-то это лицо, сказала она Рикарду. — Какая интересная наружность! Это долженъ быть или ученый, или поэтъ. Кто это? спросила она сторожа.

— Маркизъ Андреа Серра, младшій братъ князя, отвѣтилъ тотъ.

— Тотъ самый, который изображенъ на фотографіи? Да. Послушай, Рикардъ, какъ это странно! Видалъ-ли ты когда-нибудь человѣка съ такими двумя различными физіономіями? Объ этомъ вотъ ты никогда не скажешь, что онъ гоняется за любовными приключеніями. Я увѣрена, что онъ занимается сочиненіемъ стиховъ.

— Очень можетъ быть, отвѣтилъ Рикардъ. — Но развѣ ты еще недостаточно налюбовалась? Я боюсь, что Аагота будетъ недовольна нашимъ долгимъ отсутствіемъ.

— Рикардъ, милый, дорогой, дай мнѣ еще разъ посмотрѣть на фотографіи въ той другой комнатѣ.

— Ты, кажется, влюбилась въ сказочнаго принца? замѣтилъ Рикардъ.

— Нѣтъ, но онъ интригуетъ меня. Какъ можно имѣть двѣ такія различныя физіономіи!

На другое утро Алія объявила, что ей цѣлую ночь снился «сказочный принцъ».

— Право, Алія влюбилась въ него, сказалъ Рикардъ Ааготѣ. — Она днемъ и ночью думаетъ о немъ.

— Да, отвѣтила, смѣясь, Алія. — Если я когда-нибудь влюблюсь, такъ именно въ такого человѣка, котораго никогда не увижу въ дѣйствительности.

— Впрочемъ, и я думалъ о немъ со вчерашняго дня, сказалъ Рикардъ. — Мнѣ казалось, что я гдѣ-то слышалъ раньше это имя — Андреа Серра. Когда ты говорила, что онъ навѣрное пишетъ стихи, ты воображала себя физіономисткою, а на самомъ дѣлѣ въ тебѣ возбуждалось только воспоминаніе. Ты развѣ забыла, какъ мы въ Каннѣ читали въ одной итальянской газетѣ о молодомъ поэтѣ, издавшемъ недавно сборникъ сатирическихъ политическихъ стихотвореній, направленныхъ противъ всей современной Италіи, гдѣ онъ все положеніе дѣлъ называетъ обманомъ и пуфомъ? Помнишь, какое глубокое впечатлѣніе произвели эти стихотворенія? Ихъ находили весьма талантливыми, его ставили наряду съ Гіусти.

— Да, да, вѣрно! отвѣтила Алія. — Это именно и есть Андреа Серра. Еще одинъ итальянецъ за табль д’отомъ говорилъ о немъ и разсказывалъ, что онъ принадлежитъ къ одной изъ самыхъ консервативныхъ католическихъ фамилій Италіи. Сейчасъ-же пойду куплю его книгу. Господи, жаль только, что онъ живой анахронизмъ!

---

Въ Нерви Рикардъ нашелъ помѣщеніе для своихъ дамъ въ хорошемъ отелѣ, посѣтители котораго имѣли право гулять въ величественномъ, большомъ, тѣнистомъ паркѣ, принадлежавшемъ итальянскому маркизу, который въ данную минуту былъ въ отсутствіи. Онѣ заняли двѣ комнаты рядомъ, съ видомъ на море, съ солнечной стороны.

Общество въ гостинницѣ принадлежало къ высшему кругу, это были большею частью англичане. Къ 7-часовому обѣду нужно было одѣваться, затѣмъ переходили въ гостиную, гдѣ занимались музыкою или разнаго рода играми. Какъ только Рикардъ устроилъ своихъ дамъ и познакомилъ ихъ съ нѣсколькими семьями, онъ тотчасъ уѣхалъ.

Аагота быстро освоилась съ новымъ положеніемъ. Правда, ей недоставало общества Рикарда, съ которымъ она до сихъ поръ ни разу не разставалась, и она скучала по своемъ маленькомъ мальчикѣ, но извѣстія изъ дома были самыя хорошія и приходили весьма часто, такъ что она совершенно спокойно выносила разлуку. Она сдѣлала быстро множество знакомствъ и особенно тѣсно сошлась съ одною англійскою семьею, такъ что проводила всѣ дни съ двумя молодыми дочерьми этой семьи.

Алія находила ихъ, напротивъ, скучными и церемонными, но такъ какъ Аагота находилась много времени въ ихъ обществѣ, то она обрадовалась возможности воспользоваться своею свободою. Она вставала по утрамъ раньше всѣхъ, когда воздухъ былъ еще совершенно свѣжимъ, и отправлялась бродить, такъ что вскорѣ изучила всю окрестность, между тѣмъ какъ другіе проводили весь день на берегу, вдыхая по обязанности влажный морской воздухъ, который долженъ былъ вернуть имъ утраченное здоровье. Но Алія не могла и десяти минутъ пробыть подъ ужаснымъ палящимъ зноемъ солнечныхъ лучей, на этомъ открытомъ, расположенномъ прямо на югъ морскомъ берегу, гдѣ бѣдные больные сидѣли и лежали, гдѣ хриплые голоса, удушливые кашли и впалые щеки представляли ужасающую противоположность съ красотою окружающей природы, гдѣ разговоры о разнаго рода ручныхъ работахъ отзывались пустотою и безсодержательностью салонной болтовни, надоѣвшей ей зимою, и гдѣ занимались гораздо больше наблюденіемъ другъ надъ другомъ, нежели надъ природою, хотя къ разговору постоянно приплетались восторженные возгласы по поводу чудной красоты южной природы, возгласы, вызывавшіе всегда въ Аліи чувство противорѣчія.

Она скучала по сѣвернымъ лѣсамъ, заливамъ, мысами и шхерамъ и утверждала, что только въ такой обстановкѣ море бываетъ дѣйствительно поэтичнымъ. Роскошная растительность этой защищенной отовсюду бухты, гдѣ встрѣчались даже пальмы пустыни и гдѣ дозрѣвали фиги, гдѣ каждый клочекъ земли былъ тщательно обработанъ, а всѣ дороги и тропинки окаймлены высокими стѣнами, гдѣ всѣ деревья приносили какіе-либо плоды — да, все это было великолѣпно и роскошно, но никогда эта природа не могла такъ сильно говорить ея сердцу, какъ зеленые луга Швеціи съ пасущимися на нихъ коровами, гранитныя скалы, покрытыя мхомъ.и верескомъ, дремучіе лѣса съ своимъ специфическимъ запахомъ, свѣжій вѣтерокъ, дующій съ Балтійскаго моря, и небольшія волны, плескавшіяся между шхерами. Она вообще съ трудомъ поддавалась новымъ настроеніямъ, и когда югъ началъ оказывать на нее съ каждымъ днемъ все большее и большее впечатлѣніе, она ни за что не хотѣла подчиниться этому новому чувству, и всячески боролась съ нимъ, сохраняя съ любовью въ уголкѣ своего сердца глубокую нѣжность къ родинѣ, къ особенностямъ ея природы и къ чудному міру дѣтскихъ воспоминаній и юношескихъ грезъ.

Однажды Алія приняла приглашеніе поѣхать прокатиться съ Ааготою и обѣими англійскими миссами, Флоренсъ и Гэррьетъ. Дорога вела мимо небольшой, бѣлоснѣжной мраморной виллы, стоявшей на возвышеніи. Она была окружена темною зеленью лимонныхъ деревьевъ, а на крышѣ ея была устроена терраса, съ которой долженъ былъ открываться въ ясную погоду чудный видъ на море, на всю береговую динію до Генуи, на лигурійскій берегъ съ приморскими Альпами съ одной. стороны, а на самую Корсику съ другой.

— Да, какъ счастливы должны быть, повидимому, люди, живущіе здѣсь! — сказала Флоренсъ, — а на самомъ дѣлѣ этого нѣтъ. Мы видѣли ихъ прошлою весною, они всегда въ это время пріѣзжаютъ сюда, это очень знатная фамилія, какіе-то князья, она — необыкновенно хороша, но онъ, кажется онъ — калѣка и сидитъ постоянно въ передвижномъ креслѣ на террасѣ; онъ заболѣлъ такимъ образомъ вскорѣ послѣ женитьбы. Они никогда почти не бываютъ вмѣстѣ, — когда онъ пріѣзжаетъ, она тотчасъ уѣзжаетъ. Иногда сюда является и младшій братъ князя, очень красивый молодой человѣкъ. Говорятъ, что князь его не выноситъ, потому что видитъ въ немъ своего наслѣдника. Онъ очень ухаживаетъ за своею красавицею-невѣсткою, такъ что даже непріятно смотрѣть. Какъ ихъ фамилія, Гэррьетъ, не припомнишь? Имъ принадлежитъ также великолѣпный дворецъ въ Генуѣ,

— Быть можетъ, князь ли Пальми? спросила Алія и къ своему смущенію почувствовала, что щеки ея вспыхиваютъ румянцемъ.

— Не знаю, право, отвѣтила Гэррьетъ. — Такъ трудно запомнить эти итальянскія имена? Но младшій братъ издалъ недавно сборникъ стихотвореній, о которомъ много говорили.

Такъ это онъ! Какъ странно! Ей, чего добраго, представится еще случай познакомиться съ нимъ! Со времени своего переѣзда въ Нерви она только то и дѣлала, что читала его книгу. Она недостаточно была знакома съ итальянскимъ языкомъ, чтобы вполнѣ понимать ее, но тотчасъ почувствовала, что написавшій ее человѣкъ отличался умомъ, сродни ея собственному уму, и, кромѣ того, обладалъ такою силою и оригинальностью въ способѣ выраженія своихъ мыслей, такою ѣдкостью и остроуміемъ въ сатирѣ, такою рѣзкостью и меткостью въ нападеніи, что она была совершенно поражена и очарована имъ. Это не было, какъ она предполагала раньше, нападеніе узко-консервативнаго ума противъ новыхъ идей, выступившихъ на арену жизни. Это было презрѣніе скептика къ пустымъ и громкимъ фразамъ, презрѣніе, выражавшееся то въ видѣ горькой жалобы идеалиста на недостатокъ связи между словомъ и дѣломъ, то въ видѣ надменнаго смѣха человѣка, чувствующаго свое превосходство и осмѣивавшаго вѣчно новую комедію, разыгрываемую человѣчествомъ. Иногда сквозь смѣхъ прорывался основной лирическій гонъ, любовь къ родинѣ, при чемъ, не смотря на то, что авторъ тщательно избѣгалъ громкихъ словъ и патріотическихъ изліяній, въ его сочиненіи проглядывалъ иногда задушевный оттѣнокъ, дѣйствовавшій неотразимо своею искренностью. Это Алія понимала. Критикуешь то, къ чему привязанъ, сожалѣешь о его недостаткахъ, и тѣмъ не менѣе любишь.

Но ея радость по поводу возможности познакомиться съ нимъ лично ограничилась всегдашнимъ страхомъ обмануться въ своихъ ожиданіяхъ. Если бы ей стоило произнести только одно слово, чтобы осуществить это знакомство, она никогда не произнесла бы его.

Въ Нерви начались сильныя жары и большинство пріѣзжихъ, проводившихъ здѣсь зимній сезонъ, разъѣхалось. Большой англійскій отель почти совершенно опустѣлъ. Остались только друзья Ааготы, Грей-Дженсоны, которые не могли уѣхать, потому что мать была еще слишкомъ больна для переѣзда.

Аагота и Алія оставались въ Нерви въ ожиданіи Рикарда. Онъ долженъ былъ пріѣхать только въ августѣ и сопровождать ихъ въ круговомъ путешествіи по Италіи, которое они намѣревались совершить передъ возвращеніемъ домой. Теперь имъ приходилось весь день проводить въ комнатахъ: жара была слишкомъ сильна, чтобы выходить на воздухъ раньше вечера, и тогда онѣ обыкновенно отправлялись въ паркъ, большой и тѣнистый, чтобы поиграть въ лоунъ-теннисъ. Но собственника этого парка, маркиза Гропалло, ждали со дня на день, и онѣ вскорѣ должны были, вѣроятно, лишиться и этого послѣдняго прибѣжища.

Однажды вечеромъ, явившись въ паркѣ со своими мячами и сѣтями, онѣ увидали виллу отпертою, а на балконѣ, выходящемъ на ихъ обычное мѣсто игръ, довольно большое общество. Онѣ тотчасъ же повернулись, чтобы уходить, но какой-то господинъ среднихъ лѣтъ любезно пошелъ на встрѣчу имъ и попросилъ не стѣсняться: хозяинъ гостинницы увѣдомилъ его, что онѣ имѣютъ обыкновеніе играть здѣсь, и онъ, маркизъ Гропалло, будетъ очень радъ, если онѣ нѣсколько оживятъ тишину его уединеннаго парка.

Всѣ три дѣвушки стояли въ смущеніи, не зная, что сказать, но Аагота съ обычною ей спокойною увѣренностью и достоинствомъ поблагодарила маркиза за его любезность и отвѣтила, что онѣ съ удовольствіемъ воспользуются его гостепріимствомъ.

Алія была непріятно поражена этимъ; она находила, что онѣ гораздо лучше сдѣлали бы, если бы ушли. Бросивъ мимоходомъ взглядъ на балконъ, она увидала, что на немъ расположилось цѣлое общество дамъ и мужчинъ, среди котораго она съ свойственною близорукимъ догадливостью узнала маркиза Серра. Играть приходилось при самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Она была очень неискуссна въ игрѣ, терпѣть не могла вообще такого рода развлеченія, и знала, что въ такихъ случаяхъ, близорукая и смущенная, она покажетъ себя далеко не въ блестящемъ свѣтѣ. При этомъ еще ея костюмъ: она не была одѣта въ обыкновенный англійскій костюмъ для лоунъ-тенниса, какъ ея спутницы, а въ простую короткую юбку и ситцевую блузку, стянутую кожаннымъ поясомъ. Она воспользовалась полнымъ одиночествомъ, въ которомъ онѣ до сихъ поръ жили, чтобы нарядиться по своему вкусу, въ свободный и легкій костюмъ, теперь же онъ казался ей слишкомъ простымъ. А волоса, которые никакъ не хотѣли держаться въ порядкѣ при рѣзкихъ движеніяхъ, какіе требовались игрою! Она постоянно должна была останавливаться и прикрѣплять ихъ.

Какое нелѣпое занятіе для взрослыхъ людей, эти прыжки! При томъ никогда еще игра не шла такъ скверно, какъ именно сегодня. Ей не удавалось поймать ни одного шара, наконецъ она наткнулась на какое-то препятствіе, упала и вывихнула себѣ ногу. Боль была такъ сильна, что она вся покраснѣла, а глаза наполнились слезами. Она увидала себя немедленно окруженною многими мужчинами, среди которыхъ находился и Серра. На всѣ вопросы она отвѣчала, что чувствуетъ себя совсѣмъ хорошо, но не смотря на всѣ усилія, никакъ не могла свободно ступать ногою, вслѣдствіе чего владѣлецъ замка предложилъ ей руку и повелъ обратно въ гостинницу. Серра, это она замѣтила при первомъ взглядѣ, былъ занятъ оживленною бесѣдою съ одною изъ итальянскихъ дамъ, полною красавицею съ нѣжными глазами газели, сіявшею брильянтами.

Ночью, когда она лежала съ согрѣвающимъ компрессомъ на напухшей ногѣ, ею овладѣло какое-то странное чувство. Ей непріятна была мысль, что она выказала себя такою неловкою, и въ то же время она испытывала нѣкоторое раздраженіе къ прекрасной итальянкѣ, которая, стоя тамъ на балконѣ, разсматривала ее въ лорнетъ съ длинною ручкою.

— Что мнѣ за дѣло до всего этого? — говорила она себѣ. — Что у меня общаго со всѣми ими? Они принадлежатъ къ совершенно иному міру, чѣмъ я, и у меня такъ же мало возможности сблизиться съ ними, какъ если бы мы жили на двухъ различныхъ планетахъ.

— Видѣла ли ты вчера своего маркиза? — спросила ее Аагота. — Гэррьетъ говоритъ, что и онъ былъ тамъ.

— Да, я видѣла его, — отвѣтила Алія. — Но онъ очень мало походитъ на свои портреты. Они всѣ слишкомъ идеализируютъ его. Его стихотворенія гораздо интереснѣе его самого.

— О Боже, какъ ты это быстро рѣшила, — сказала, смѣясь Аагота. — Обыкновенно ты осторожнѣе въ своихъ сужденіяхъ.

Съ этого времени Алія не читала больше его стиховъ; она перестала совершенно интересоваться имъ.

III.

Аагота и Алія давно уже хотѣли купаться, но въ Италіи купальни не устанавливаются раньше конца іюня. Такъ какъ въ Нерви не было собственно такъ называемыхъ морскихъ купаній, въ виду неудобствъ, представляемыхъ его скалистыми берегами, то и жизнь здѣсь лѣтомъ была совершенно другая: пріѣзжихъ почти не было, жило только нѣсколько итальянскихъ фамилій, имѣвшихъ свои собственныя дачи. Купальни ихъ расположены по всему берегу между скалами и чтобы попасть въ нихъ, нужно было спускаться по высокимъ лѣстницамъ, вырѣзаннымъ въ скалахъ, но входъ на эти лѣстницы воспрещался постороннимъ. Англійская гостинница поставила свои купальни внизу лѣстницы маркизы Гропалло, которую она держала въ арендѣ, и Аагота и Алія въ первое же утро поспѣшили вмѣстѣ со своими англійскими пріятельницами къ морю, чтобы окунуться въ его синія волны, такъ часто воспѣваемыя поэтами.

Спустившись, онѣ застали на узкомъ берегу большую компанію мужчинъ и дамъ, изъ которыхъ одни купались, другіе лежали полуобнаженные на берегу, грѣясь на солнцѣ. Среди нихъ находился и Серра.

Онъ былъ одѣтъ въ купальный костюмъ, красный съ желтымъ, который прекрасно выдавалъ юношескую гибкость его фигуры и ту привлекательную, почти женскую красоту, которая составляетъ характеристичную особенность итальянцевъ. Онъ стоялъ, наклонившись, возлѣ красивой черноокой дамы, съ которою онѣ и раньше видѣли его, помогая ей собирать frutti deï mare (плоды моря), разнаго рода черепахъ, улитокъ и другихъ морскихъ животныхъ. На ней былъ надѣтъ бѣлый шерстяной костюмъ съ красною оторочкою, большая шляпа съ краснымъ бантомъ; шея, руки и ноги были совершенно голы; фигура, освобожденная отъ корсета, ясно обрисовывалась подъ блузою своими нѣсколько слишкомъ полными формами; сама же она, разговаривая, такъ близко стояла возлѣ него и такъ глядѣла на него своими нѣжными глазами, съ счастливою улыбкою на полныхъ губахъ, что Алія покраснѣла при взглядѣ на нихъ и быстро прошла мимо въ купальню.

Она впервые видѣла мужчинъ и дамъ, купающихся вмѣстѣ, и это показалось ей крайне безобразнымъ. Когда же она надѣла свой новый купальный костюмъ, только что купленный въ Генуѣ, и увидала, что и на ней такъ же мало надѣто, какъ и на другихъ, ей сдѣлалось до такой степени совѣстно, что она уже была готова отказаться отъ купанья. Но молодыя англичанки такъ много жеманились по этому поводу, что Алія, наконецъ, стала находить смѣшнымъ свои колебанія; поэтому, быстро рѣшившись, она открыла дверь и вышла раньше всѣхъ изъ купальни. Флоренсъ и Гэррьеръ послѣдовали за ней мелкими шажками, съ движеніями, напоминавшими Венеру Медицейскую, прикрывающую свою наготу.

За ними шла Аагота, увѣренная вполнѣ въ своей красотѣ, со своимъ бѣлоснѣжнымъ цвѣтомъ кожи, со своею высокою, тонкою фигурою, державшейся всегда чрезвычайно прямо; она не знала, бѣдняжка, что ея красота была изъ тѣхъ, которыя требуютъ моднаго костюма для того, чтобы выставить себя въ полномъ блескѣ, такъ какъ въ фигурѣ ея замѣчалась нѣкоторая угловатость очертаній и недостатокъ гармоніи въ формахъ. Спокойно оглядываясь кругомъ, она поднялась медленно на камень, гдѣ вода была особенно глубока, и, спрыгнувъ съ высоты, поплыла быстро впередъ; за нею послѣдовали ея англійскія подруги.

Алія, напротивъ того, не умѣла плавать и потому, по необходимости, держалась около берега. Но разъ окунувшись въ водѣ, она забыла тотчасъ свое смущеніе и стала съ удивленіемъ и восхищеніемъ вглядываться въ прозрачную глубину. Впервые увидала она теперь въ настоящемъ свѣтѣ необыкновенный, металлически-голубой цвѣтъ этой воды. И какою нѣжною и ласкающею свѣжестью обдавала она ее!

Красота Аліи представляла полную противоположность красотѣ Ааготы: чѣмъ проще была она одѣта, тѣмъ красивѣе казалась. Ея тонкая, мягкая, воздушная фигура какъ бы угнеталась моднымъ костюмомъ; фантазіи модныхъ журналовъ терялись, казались пошлыми и нелѣпыми на этой фигурѣ, точно изваянной тонкимъ рѣзцомъ художника. Поэтому она въ своемъ триковомъ костюмѣ, съ обнаженною красивою шеею, съ тонкими руками и ногами, съ легкою граціею во всѣхъ движеніяхъ, со своимъ яркимъ, прекраснымъ цвѣтомъ лица, была такъ поразительно хороша, что взоръ Серра съ восторгомъ слѣдилъ за ней, пока она прыгала и двигалась въ водѣ, плеская руками и дѣлая неловкія попытки плавать.

— Càspita! сказалъ онъ, обращаясь къ маркизу Гропалло, — эти шведки — вы говорите о другой, но она ничто въ сравненіи съ этой.

Алія, близорукая и въ настоящее время совершенно равнодушная къ окружающему, не замѣчала возбуждаемаго ею вниманія, а предавалась всецѣло удовольствію купанья. Она отыскала между скалами песчаное дно, гдѣ вода казалась ей достаточно глубокою, и бросилась на спину съ закинутыми за голову руками, намѣреваясь полежать немного на водѣ, но когда она почувствовала, что вода подымается надъ ея лбомъ, она испугалась и слегка вскрикнула. Въ ту же минуту ее обняла за талію какая-то рука и мужской голосъ сказалъ ей ласково по-французски:

— Не бойтесь, я держу васъ.

Но она все еще находилась подъ вліяніемъ испуга, такъ что не рѣшалась открыть глазъ, а только судорожно вырывалась изъ державшихъ ее рукъ.

— Откройте глаза! сказалъ, смѣясь, тотъ же голосъ. — Что съ вами? Здѣсь нельзя утопить и кошки.

— Мнѣ казалось, что я тону, отвѣтила она по-итальянски съ смущенною улыбкою, откидывая назадъ волоса, выбившіеся изъ подъ шляпы и падавшіе ей на лобъ большими, влажными локонами. — Я не умѣю плавать, и хотѣла только немного полежать на спинѣ — но замѣтивъ, что здѣсь такъ глубоко, я испугалась.

— Какъ же вы хотите лежать на спинѣ, если вода недостаточно глубока, чтобы поддержать васъ? Дайте, я проведу васъ немного дальше, вы увидите, какъ легко вамъ будетъ тамъ. Онъ протянулъ ей руку и медленно, ласкающимъ взоромъ, обвелъ глазами всю ея фигуру, проникая даже какъ бы вглубь воды.

Она отдернула руку.

— Благодарю, сказала она, — но я предпочитаю сначала поучиться самой.

— Такимъ образомъ вы никогда не научитесь плавать. И если вы мнѣ позволите — но прежде всего мнѣ слѣдуетъ представиться вамъ: маркизъ Серра — позвольте мнѣ дать вамъ нѣсколько уроковъ плаванія; вы увидите, какъ быстро вы научитесь и какое удовольствіе доставитъ вамъ тогда купанье.

— Нѣтъ, благодарю, я не намѣрена учиться плавать и думаю, что это слишкомъ ужъ поздно, если не научилась плавать въ дѣтствѣ.

Онъ не повторилъ своего предложенія, но съ тѣхъ поръ умѣлъ быть ей полезнымъ во время купанья, никогда не предлагая прямо своихъ услугъ, но всегда находясь подъ рукою, когда она нуждалась въ помощи. Такимъ образомъ онъ мало-по-малу сдѣлался въ дѣйствительности ея учителемъ плаванья, хотя она никогда не давала ему на это согласіе. Чувство стыдливости, охватывавшее ее при его приближеніи, постепенно исчезло, когда она увидала простоту отношеній, существующую между мужчинами и женщинами во время купанья; все это казалось такъ естественно, что иное обращеніе представлялось жеманствомъ. И вотъ однажды она позволила ему увести себя дальше обыкновеннаго и поддерживать рукою ея голову, въ то время какъ сама она легла на спину и отдалась волнамъ. Но она поставила условіемъ не плыть дальше маленькой скалы, выступавшей изъ волны передъ ними. Она закрыла глаза и они поплыли. Но открывъ ихъ черезъ нѣкоторое время, она замѣтила, что они находятся уже гораздо дальше скалы. Ею овладѣлъ внезапный ужасъ: она обвила руками его шею, такъ что онъ чуть не потерялъ равновѣсія. Раздраженная его измѣнническимъ поступкомъ и смущенная обнаруженнымъ ею страхомъ и своимъ поведеніемъ при этомъ, она въ теченіи нѣсколькихъ дней ни за что не хотѣла плавать съ нимъ.

Во всемъ его обращеніи было нѣчто, сильно смущавшее ее: что-то мягкое, чарующее, то тонкое, полу-мечтательное, полу-чувственное ухаживаніе, galanterie, которымъ отличается обращеніе итальянцевъ съ женщинами, и въ то-же время какая-то вызывающая самоувѣренность, точно онъ смѣялся надъ ея попытками оттолкнуть его, будучи увѣреннымъ, что стоитъ ему только захотѣть, и она будетъ его. Когда она заявила, что не желаетъ болѣе плавать съ нимъ, онъ нѣсколько дней держался совершенно въ сторонѣ, пока она сама, съ чисто женскимъ, инстинктивнымъ кокетствомъ, не стала осматриваться, отыскивая его, и не начала употреблять усилій, чтобы привлечь его вновь къ себѣ, и когда онъ подошелъ къ ней, на устахъ его играла улыбка, точно онъ хотѣлъ сказать: «я зналъ, что мнѣ стоило только держаться спокойно въ сторонѣ и ждать».

Она не была увѣрена въ томъ, нравится-ли онъ ей, или нѣтъ. Она думала скорѣе, что онъ ей не нравится, но онъ занималъ постоянно ея воображеніе.

Аагота, которая была теперь совершенно здорова, но тѣмъ не менѣе не смѣла купаться такъ долго, какъ другіе, часто лежала между скалами подъ большимъ зонтомъ, слѣдя своими внимательными, ясными глазами за упражненіями въ плаваніи Аліи и Серра. Она замѣчала въ ея обращеніи съ нимъ какую-то искусственность и неувѣренность; она была то слишкомъ весела и шаловлива, то слишкомъ холодна и сдержанна, то слишкомъ тиха, то выказывала себя настоящею недотрогою. Казалось, что она находится подъ вліяніемъ какого-то очарованія. Аагота испытывала странное безпокойство отъ атмосферы страсти, окружавшей ее. Не было почти ни одной купающейся дамы, которая не имѣла-бы своего кавалера, между тѣмъ какъ за ней самой никто не ухаживалъ, хотя всѣ находили ее красивою. Но она держала себя всегда такою добродѣтельною женою и такъ много говорила о своемъ мужѣ, котораго она ждала со дня на день, что никому не приходило и въ голову выказывать ей исключительное вниманіе.

Но Серра далеко не былъ поклонникомъ одной только Аліи; у него было не мало нѣжныхъ взглядовъ и ласковыхъ интонацій и для другихъ дамъ, а восхищеніе, которое онъ показывалъ, произвело и на нее свое дѣйствіе. До сихъ поръ за Ааготой никогда не ухаживали; она вышла замужъ тотчасъ послѣ вступленія въ свѣтъ и затѣмъ показывалась повсюду не иначе, какъ въ обществѣ своего мужа. Ей казалось, что она можетъ безопасно принять ухаживаніе маркиза, такъ какъ онъ обращался такимъ образомъ со многими, а не только съ ней одной, и такъ какъ это было просто въ обычаѣ у итальянцевъ относительно дамъ. При этомъ она считала себя очень умною и проницательною и сожалѣла объ Аліи, которая, очевидно, была ослѣплена и воображала маркиза болѣе влюбленнымъ въ себя, чѣмъ сколько было на самомъ дѣлѣ.

Тутъ-же находилась и прекрасная Беатриче, на которой онъ, какъ говорили, долженъ былъ жениться. Она жила со своею матерью, маркизою ди-Ривальта, и считалась очень богатою невѣстою. Серра и ей также выказывалъ вниманіе, но очевидно было, что не онъ влюбленъ въ нее, а обратно. Ея большіе, нѣжные черные глаза слѣдили повсюду за Серра, ея жемчужные зубы блистали на встрѣчу ему и она такъ сильно кокетничала съ нимъ, что это даже скандализировало остальныхъ.

— Какъ можетъ женщина забывать до такой степени свое достоинство, — говорила Алія, — я, право, не понимаю. Какъ она не видитъ, что онъ только презираетъ ее за это.

— Да, да, ты сама смотри за собою, — сказала Аагота.

— Я! О, я всегда съумѣю держать его на приличномъ отдаленіи, будь покойна!

Черезъ двѣ недѣли Алія уже выучилась плавать, но не была еще достаточно увѣрена въ себѣ, чтобы рѣшиться плыть на глубину, а держалась больше у берега. Серра много разъ старался убѣдить ее спрыгнуть со скалы, гдѣ вода была очень глубока, но никакъ не могъ успѣть въ этомъ. Тогда онъ рѣшился пойти на хитрость, чтобы заставить ее преодолѣть этотъ страхъ, и уговорилъ ее однажды проплыть вмѣстѣ съ нимъ до грота, очень красиваго, по его словамъ, и доступнаго только съ моря. Гротъ этотъ находился по ту сторону залива, окаймленнаго скалами, за которыя она еще ни разу не рѣшалась плыть, но онъ увѣрилъ ее, что тамъ неглубоко. Все шло хорошо, пока они не миновали заливъ, но тогда ее внезапно охватило сознаніе, что подъ ногами у нея бездонная глубина и на нее напалъ ужасъ, который часто возбуждается въ такихъ случаяхъ у неопытныхъ пловцовъ и заставляетъ ихъ гибнуть: громко вскрикнувъ въ отчаяніи, она стала тонуть. Онъ схватилъ ее за платье, обвилъ руками ея талію и почти въ безсознательномъ состояніи приплылъ съ нею къ гроту. Они были оба очень блѣдны, стоя въ гротѣ другъ противъ друга, и ее охватилъ потрясающій ознобъ отъ влажнаго холода грота.

— Вамъ никогда нельзя довѣриться, — вскричала она, — возмущенная его обманомъ.

— Напротивъ, мнѣ можно вполнѣ довѣриться, — возразилъ онъ, смѣясь, овладѣвъ вновь собою. — Развѣ вы не убѣдились въ силѣ и ловкости моихъ рукъ? Будьте увѣрены, что я не дамъ вамъ утонуть.

— Какъ-же мы выберемся теперь отсюда? Вы должны привести мнѣ лодку. Я ни за что не брошусь опять въ глубину.

— Лодку?! Онѣ находятся на часъ разстоянія отсюда. А между тѣмъ вы простудитесь въ этой влажной дырѣ. Ну-те, рѣшайтесь быстрѣе. Вы можете выбраться отсюда, только бросившись внизъ. Но не бойтесь, увѣряю васъ, что все пойдетъ хорошо.

Онъ протянулъ руку, чтобы обнять ее за талію и спрыгнуть вмѣстѣ съ нею, но она рѣзко отстранила его.

— Вы съ ума сошли, мы утонемъ оба. Я потеряю тотчасъ голову и увлеку васъ за собою.

— Да, я знаю, что я сумасшедшій! Но такъ что-же — со мною такъ: нужно всѣмъ рисковать или… рискъ благородное дѣло, per Dio! Къ чему-же иначе и жить!

Онъ обнялъ ее, несмотря на сопротивленіе, и посмотрѣлъ ей прямо въ глаза.

— Довѣрьтесь только спокойно мнѣ, я отвѣчаю своею жизнью за вашу, — сказалъ онъ и голосъ его понизился и перешелъ въ взволнованный шепотъ.

Это была минута, когда скрытая, неизвѣстная обоимъ страсть внезапно, неудержимо охватываетъ два существа, точно головокруженіе, когда самое легкое прикосновеніе равносильно ласкѣ, каждымъ взглядомъ отдаешься любимому существу или овладѣваешь имъ, когда слова замираютъ на устахъ или обращаются въ пустой, безсмысленный звукъ, когда весь внѣшній міръ, прошедшее и будущее исчезаютъ передъ опьяненіемъ минуты.

Алія только тогда пришла въ себя, когда почувствовала, что онъ прижимаетъ свои губы къ ея шеѣ и охватываетъ обѣими руками ея талію. Въ ту-же минуту онъ поднялъ ее на воздухъ и понесъ на выступъ скалы, откуда бросился съ нею вмѣстѣ въ воду. Она испустила слабый крикъ, но когда голова ея всплыла на поверхность, она стала плыть самостоятельно, вокругъ скалъ, а затѣмъ прямо къ берегу, — вначалѣ небольшими, быстрыми движеніями, съ трудомъ переводя дыханіе, но когда онъ крикнулъ ей: «не такъ, медленнѣе, дѣлайте большіе взмахи», — она начала понемногу замедлять свои движенія, и когда они приблизились къ берегу на столько, что ихъ стало видно, она медленными ровными и увѣренными движеніями подвигалась впередъ, точно опытный пловецъ.

— Нѣтъ, Алія, какіе ты сдѣлала успѣхи! Право, удивительно, — вскричала Аагота, ожидавшая ее на берегу.

Но когда Алія вышла изъ воды, она была страшно блѣдна и дрожала всѣмъ тѣломъ; быстро выскочивъ на берегъ, она пробѣжала въ купальню и одѣлась.

Серра ожидала ее передъ дверью.

— Ну, — сказалъ онъ, когда она вышла, — это была смѣлая проба. Но она удалась, и теперь вы должны поблагодарить меня за то, что я научилъ васъ плавать.

— Но я вовсе не хочу, чтобы меня учили такимъ образомъ, — вскричала она, и голосъ ея задрожалъ отъ волненія. — Я не дитя, которое можно насильно; вы меня такъ напугали, что я никогда ужъ больше не рѣшусь броситься въ воду.

И она расплакалась.

Аагота нѣжно привлекла ее къ себѣ и повела домой.

— Ты переутомилась, — говорила она материнскимъ тономъ. — Иди, отдохни.

Послѣ обѣда Серра пришелъ въ гостинницу освѣдомиться о ея здоровьи.

— О, она теперь совершенно здорова, — отвѣтила Аагота. — Она сидитъ на маленькой террасѣ и читаетъ Данте.

— Могу ли я пойти къ ней? — спросилъ онъ. — Я долженъ извиниться.

— Сдѣлайте одолженіе, — отвѣтила Аагота и указала мѣсто, гдѣ сидѣла Алія, въ маленькомъ внутреннемъ дворѣ, скрытая террасою. Маркизъ удивился, что она не послѣдовала за нимъ, а оставила ихъ однихъ. Его, вообще, не разъ удивляла свобода, какою пользовалась Алія, которая одна прогуливалась по окрестностямъ, между тѣмъ какъ за его соотечественницами постоянно наблюдали и слѣдили.

Она сидѣла на стулѣ, съ скамейкою подъ ногами; на колѣняхъ у нея лежалъ большой толстый томъ Divina Comedia, она не читала, а мечтала, склонившись головою на руки.

Она была еще въ нервномъ возбужденіи послѣ сцены въ гротѣ, все внутри ея дрожало. Что означало то, что произошло между ними? Что за головокруженіе охватило ее? Она не любила его, нѣтъ — во всякомъ случаѣ это была не та любовь, о которой она всегда мечтала. Любовь представлялась ей прежде всего сродствомъ душъ, глубокимъ взаимнымъ пониманіемъ, преклоненіемъ передъ превосходствомъ другого лица, — это должно было быть нѣчто такое грандіозное, проникавшее все существо, удовлетворявшее всѣмъ требованіямъ души, ума и сердца, что она боялась никогда не встрѣтить въ дѣйствительности чувства, соотвѣтствовавшаго ея требованіямъ. А теперь она внезапно, такимъ неосмысленнымъ образомъ, дала вскружить себѣ голову чужестранцу, котораго она почти не знала, съ которымъ никогда не говорила серьезно, а только смѣясь и шутя; при этомъ она даже не знаетъ, любитъ ли онъ ее, не было-ли это съ его стороны только дерзкою выходкою, вызванною его увѣренностью въ легкости, съ какой можно одержать надъ ней побѣду. О, эта мысль выводила ее изъ себя!

Она вскочила и стала ходить взадъ и впередъ. Что сдѣлать для того, чтобы показать ему, какъ онъ ошибся въ ней? Въ это время она услышала, что онъ идетъ — она тотчасъ узнала его легкіе, быстрые шаги; онъ всегда такъ быстро шелъ, точно бѣжалъ, какъ-бы увѣренный въ успѣхѣ — и она повернулась къ нему съ пылающими щеками, съ нервно дрожащими губами и съ надменнымъ, вызывающимъ выраженіемъ въ глазахъ.

— Вы все еще сердитесь на меня? спросилъ онъ полунѣжно, полушутя.

— Да.

— Но за что? Это мнѣ очень интересно знать.

Она стояла, наклонившись надъ балюстрадою, и глядя на море. Онъ наклонился слегка надъ ней и спросилъ надъ ея головою: «за то или за другое?»

— И за то, и за другое, — отвѣчала она, не поднимая головы и не сводя глазъ съ моря. — За то, что вы такъ, насильно…

— Да, конечно, я долженъ былъ сначала попросить у васъ позволенія. Я долженъ былъ сказать: «синьорина, позвольте мнѣ поцѣловать васъ». Какъ будто можно такимъ образомъ добиться чего-нибудь у женщинъ! Вы, конечно, отвѣтили-бы: нѣтъ — женщина всегда такъ поступаетъ, инстинктивно, но если бы я послѣ этого скромно отошелъ, вы стали-бы первая смѣяться надо мною и презирать меня. Женщина желаетъ и требуетъ, чтобы ее брали — это въ ея природѣ. Или, быть можетъ, у васъ поступаютъ иначе въ Швеціи, гдѣ въ такомъ большомъ ходу женская эмансипація?

Ея рука нервно играла вѣточкою, поднявшеюся по стѣнѣ; она обкручивала ею пальцы и ломала на куски.

— Мнѣ кажется, вы не такъ поняли, — сказала она, — если женщина и поддается иногда случайному… она стала искать слова, но не могла найти ничего другого, кромѣ опьяненія, и проговорила его тихо, почти шепотомъ — опьяненію, то это вовсе ничего не доказываетъ — развитая женщина никогда не отдается легко и безъ борьбы, но разъ она уяснила себѣ вполнѣ свое чувство, тогда ее не зачѣмъ брать, какъ вы говорите, — она сама отдастся добровольно, по собственному желанію. И я думаю, что со стороны мужчины гораздо благороднѣе ждать, чѣмъ такъ…

Онъ засмѣялся ей въ лицо, но такъ ласково, нѣжно и шутливо, что она не могла обидѣться.

— Такъ это рѣшено между нами, — сказалъ онъ. — Я буду ждать, пока вы сами не придете ко мнѣ и не скажете: «бери меня! я твоя!» А до тѣхъ поръ я долженъ держать себя въ сторонѣ, не дѣлать никакой попытки къ сближенію, не позволять себѣ даже рукопожатія — вы этого хотите?

Она не могла удержаться отъ улыбки, отвѣчая: да.

— Хорошо, — сказалъ онъ и, обернувшись, поднялъ La Divina Comedia, упавшую на землю.

— Развѣ вы въ самомъ дѣлѣ настолько хорошо понимаете по-итальянски, что можете читать Данте? — спросилъ онъ своимъ обычнымъ тономъ.

Она не умѣла такъ хорошо владѣть собою, какъ онъ; перемѣна была слишкомъ быстра и она никакъ не могла заставить себя отвѣтить, а продолжала стоять, отвернувшись, опираясь на балюстраду.

— Хотите, я вамъ почитаю немного Данте?

— Пожалуйста.

Она сѣла на скамейку и сдѣлала надъ собою усиліе, чтобы собраться съ мыслями и направить ихъ въ другую сторону.

— Я еще не могу наслаждаться Божественною Комедіею, какъ поэтическимъ произведеніемъ, — продолжала она. Я изучаю ее съ помощью примѣчаній.

— Нѣтъ, вы не можете читать Данте однѣ, это невозможно. Но вы увидите, насколько легче будетъ вамъ понимать его, когда я стану читать. Я прочту сначала знаменитую пѣснь о Франческо да Римини. Знаете ли вы ее?

— Нѣтъ, я не могла ее одолѣть.

— Ну, такъ слушайте. Говоритъ Франческа. Вамъ извѣстна ея исторія?

— Да, немного.

— И такъ, Данте видитъ ее и ея любовника, плывущими по воздуху вмѣстѣ съ другими, осужденными носиться въ высотѣ по волѣ бурнаго вѣтра.

— Но за что же они были наказаны, за какое-нибудь преступленіе?

— Это спросилъ и Данте. И ему сказали, что наказаны они за то, что погрѣшили плотью и подчинили разсудокъ страстямъ. Они понесли еще самое легкое наказаніе сравнительно со всѣми остальными грѣшниками, осужденными жить въ аду. Данте имѣлъ свои причины не наказывать ихъ слишкомъ строго. И такъ, Франческо приблизилась къ Данте и говоритъ ему:

О animali gracioso е benigno,

Che visitando vai per l’aer perso.

— Понимаете вы это?

— Не совсѣмъ.

Алія была въ дѣйствительности слишкомъ разстроена, чтобы вникать въ смыслъ незнакомыхъ ей словъ.

— Вы не понимаете, потому что не слѣдите за мною по книгѣ, — сказалъ онъ, подходя къ ней и, испросивъ себѣ позволеніе движеніемъ руки, онъ сѣлъ рядомъ съ ней на скамейку и далъ ей держать половину тяжелой книги. Она принуждала себя быть внимательною, пока онъ построчно объяснялъ ей знаменитыя строфы, которыя въ Италіи до такой степени извѣстны всѣмъ и каждому и такъ часто цитируются вкривь и вкось, что обратились почти въ избитыя мѣста, между тѣмъ какъ тому, кто читаетъ ихъ въ первый, второй или третій разъ онѣ доставляютъ всегда тихое, почти грустное наслажденіе.

«Однажды», — переводилъ онъ ей слова Франчески, — «мы для отдыха стали читать о Лансело, о томъ, какъ любовь завладѣла ими. Мы были одни и ни о чемъ дурномъ не думали. Во время чтенія наши глаза часто встрѣчались, наши щеки загорались болѣе яркимъ румянцемъ, но было одно мѣсто, которое привело насъ къ гибели».

Читая, онъ придвинулся къ ней ближе, и точно нечаянно, увлеченный чтеніемъ, взялъ ея руку въ свою. Затѣмъ продолжалъ, нѣсколько понизивъ голосъ:

«Когда мы прочитали, какъ онъ напечатлѣлъ горячій поцѣлуй на уста возлюбленной, онъ также, тотъ, кто никогда не разлучался со мною, дрожа всѣмъ тѣломъ, поцѣловалъ меня въ губы. Galeotto (посредникомъ въ любви) называется эта книга и тотъ, кто написалъ ее».

Онъ обвилъ руками ея талію, остановился и посмотрѣлъ на нее Ея щеки пылали, онъ чувствовалъ, какъ сильно бьется ея сердце. Послѣднія слова Франчески онъ произнесъ медленно, съ особеннымъ выраженіемъ:

— «Въ тотъ день мы больше не читали».

Онъ закрылъ книгу и, глядя ей прямо въ глаза, спросилъ, улыбаясь:

— Почему они больше не читали въ тотъ день, какъ вы думаете?

Его голосъ замеръ при послѣднихъ словахъ и губы ихъ встрѣтились въ одномъ неудержимомъ порывѣ.

— Видите! вскричалъ онъ, вскакивая. — Гордая женщина!

Она не могла противостоять своему желанію вынудить у него объясненіе.

— Вы меня не любите, сказала она.

Онъ отвѣтилъ шутливо, но съ нѣжностью въ голосѣ:

— Я васъ люблю столько же, сколько вы меня.

Это задѣло ее за живое. Да, онъ правъ. Ни съ той, ни съ другой стороны не было настоящей любви. Но что же это было въ такомъ случаѣ? Необходимо, во что бы то ни стало, покончить съ этимъ! Какъ могла она унизиться до такой возмутительной слабости! Но это не повторится, о, нѣтъ! Какъ это могло съ ней случиться? Она быстро оставила его, глубоко взволнованная.

На другой день, когда они пришли купаться, Серра спросилъ Алію, не желаетъ ли она еще разъ прыгнуть въ воду съ нимъ.

— Добровольно, конечно. Я, понятно, не буду принуждать васъ, Но быть можетъ вы предпочитаете прыгнуть въ воду однѣ? Это было бы и лучше?

— Да, и я это думаю. Гораздо лучше разсчитывать только на собственныя силы.

Она вспрыгнула на камень, съ котораго другіе купающіеся обыкновенно бросались въ море, но, взглянувъ въ глубину, почувствовала, что ужасъ вновь овладѣваетъ ею и остановилась въ нерѣшимости съ сильно бьющимся сердцемъ. Серра стоялъ нѣсколько въ отдаленіи и, улыбаясь, слѣдилъ за нею.

Ей хотѣлось, чтобы онъ еще разъ предложилъ ей свои услуги и она безсознательно кинула въ его сторону мимолетный взглядъ. Онъ тотчасъ подошелъ.

— Желаете? спросилъ онъ.

Она протянула ему руку, онъ обнялъ ее и они бросились въ воду.

Это повторялось съ тѣхъ поръ каждый день и служило какъ бы поводомъ къ минутному объятію. Алію всякій разъ охватывалъ ужасъ и она никогда далеко не плавала и скоро поворачивала обратно къ берегу. Но она подвергалась этой временной непріятности изъ-за удовольствія, доставляемаго ей этимъ объятіемъ на свѣжемъ воздухѣ, подъ солнечными лучами, на виду у всѣхъ, — объятіемъ, которое для всѣхъ другихъ и даже для ея критическаго взора не представляло ничего особеннаго, но тѣмъ не менѣе доставляло ей какое-то необъяснимое наслажденіе.

Она все время строго слѣдила за собою и не давала себѣ увлекаться, а продолжала тщательно изучать его, не довѣряя ни его чувству, ни своему. Оставаясь одна, она тотчасъ вспоминала мысленно все, что происходило между ними, вызывая въ памяти каждое его слово, каждую интонацію, каждый жестъ, изслѣдуя ихъ, громко повторяя его слова, чтобы узнать, звучатъ ли они истиннымъ чувствомъ.

Однажды онъ сталъ для нея и молодыхъ англичанокъ читать отрывки изъ Леопарди и, какъ всегда, вложилъ въ чтеніе столько личнаго чувства, что слова поэта казались непосредственнымъ выраженіемъ его собственнаго настроенія. Флоренсъ, сантиментальная отъ природы, была глубоко тронута этимъ мягкимъ, выразительнымъ чтеніемъ, хотя не вполнѣ понимала прочитанное, и воскликнула:

— Какъ это прекрасно! Какъ я симпатизирую бѣдному, несчастному поэту! Я такъ хотѣла бы знать его!

— Не пожелали бы вы въ такомъ случаѣ утѣшить его? спросилъ онъ ее съ нѣсколько двусмысленною улыбкою. — Вы знаете, онъ былъ такъ безобразенъ, что ни одна женщина никогда не любила его. Онъ очень горевалъ объ этомъ — онъ былъ слишкомъ наивенъ, чтобы понимать, что въ этомъ и заключалось для него истинное счастье.

— Почему счастье?

— Потому что онъ могъ, благодаря этому, сохранить свои иллюзіи, которыя мы, обыкновенные смертные, теряемъ, не доживши и до двадцати лѣтъ. Онъ вѣрилъ до конца, что въ любви есть нѣчто мистическое, что она доставляетъ невыразимое счастье.

Алія внимательно посмотрѣла на него.

— А вы этому не вѣрите? спросила Флоренсъ.

— Чему?

— Тому, что любовь — что въ ней есть нѣчто мистическое — грандіозное.

— Да, мистическое — пока ее не испытали.

— Ну, можно ли сговориться съ вами! вскричала Флоренсъ. — Вы то выражаетесь съ такимъ чувствомъ, такъ поэтически, точно самъ Леопарди, то относитесь ко всему съ самымъ невыносимымъ сарказмомъ.

— Да, но что же вы находите тутъ страннаго? Развѣ вы встрѣчали когда-либо человѣка съ цѣльнымъ характеромъ? Мы всѣ такіе надломленные, исковерканные. А знаете ли вы, отчего это происходитъ?

— Нѣтъ, не знаю.

— Вы, можетъ быть, вѣрите, что только одинъ добрый Богъ создалъ насъ по своему образу и подобію? Развѣ вы не знаете, что съ самаго начала на землѣ существовали двѣ расы людей — дѣти Бога и дѣти дьявола, бѣлые и черные. Затѣмъ потомки Бога и дьявола стали постоянно вступать въ браки другъ съ другомъ, и тогда образовалось такое смѣшеніе расъ, что теперь невозможно встрѣтить человѣка, который принадлежалъ бы всецѣло одной изъ нихъ. У однихъ только больше бѣлыхъ, у другихъ больше черныхъ качествъ.

— А какихъ же у васъ больше?

— Конечно, черныхъ. И я этимъ горжусь. Черная раса всегда оказывала больше силы сопротивленія. Потому что только тотъ можетъ въ настоящее время жить счастливо, кто эгоистиченъ и относится ко всему съ полнымъ равнодушіемъ. Развѣ я не правъ, синьорина Алія?

— Я не могу никакъ поддержать васъ, потому что я думаю совершенно наоборотъ.

— И я думалъ такъ же, какъ и вы, когда мнѣ было двадцать лѣтъ. Любить, отдаваться всею душою любимому существу, жертвовать, если нужно, собственною жизнью…

— Въ самомъ дѣлѣ! вскричала Алія, сильно заинтересованная. — Такъ вотъ какимъ вы были когда-то. Разскажите же мнѣ, пожалуйста!

— Охотно, если только вы согласитесь пройтись со мною.

Они медленно прошли мимо террасы, отдаляясь отъ другихъ, чтобы не быть услышанными.

— О чемъ вы хотите, чтобы я вамъ разсказалъ, о моей первой любви? Да, мнѣ было тогда двадцать лѣтъ, а ей тридцать два — и это она, конечно, увлекла меня, а не наоборотъ; но какъ я обожалъ ее — она могла дѣлать со мной все, что хотѣла, она могла бить меня и я цѣловалъ бы ея руку — она могла топтать меня ногами и я безъ сопротивленія выносилъ бы это — однимъ словомъ, это была страсть, граничащая съ безуміемъ.

— Право, очень жаль, что я васъ не знала въ то время. Я всегда находила нѣчто привлекательное въ истинномъ безуміи.

— Да, вамъ бы хотѣлось сдѣлать со мною то, что она сдѣлала?

— А что же она сдѣлала?

— Она меня мучила, терзала, заставляла меня, бѣднаго, неопытнаго юношу, какимъ я былъ въ то время, переходить постоянно отъ необузданнаго отчаянія къ величайшему счастью, возбуждала мою ревность — и когда доводила меня до бѣшенства и заставляла плакать отъ боли и безумія, тогда вновь привлекала къ себѣ такими ласками, что… Однимъ словомъ, она, наконецъ, получила выгодное предложеніе — это была вдова — и написала мнѣ записку съ требованіемъ возвратить ей ея письма и поклясться, что я никому не разскажу о нашихъ отношеніяхъ.

— Какъ же вы перенесли это?

— Какъ сумасшедшій, понятно. Первые дни я носился съ неотвязною мыслью убить ее и себя. Но затѣмъ я пришелъ къ болѣе благоразумному образу мыслей. Я рѣшилъ выместить на женщинахъ все, что я претерпѣлъ отъ нея. И съ тѣхъ поръ я часто сталъ повторять нѣжныя сцены, которыя происходили у меня съ ней, съ тѣмъ только различіемъ, что съ ней я дѣйствительно чувствовалъ то, что говорилъ, — и потерпѣлъ неудачу, съ другими же я былъ просто актеромъ — и всегда успѣвалъ. Чѣмъ болѣе мы равнодушны, тѣмъ большую власть получаемъ надъ женщинами.

— Но хорошій игрокъ никогда не показываетъ своихъ картъ, вскричала она. — Меня все время занимала мысль, кто вы такой, актеръ или искренній человѣкъ; очень рада теперь, что поняла васъ.

— Какую-же связь имѣетъ все это съ нашими отношеніями? Вы знаете, что я бы дѣйствительно любилъ васъ, если-бы вы этого захотѣли!

— Да, а сколькимъ вы повторяли то-же самое?

— Нѣтъ, я никогда не говорилъ этого; напротивъ, я всегда увѣрялъ, что любовь для меня — только игра.

— Въ такомъ случаѣ я не понимаю, какъ могъ кто-нибудь полюбить васъ.

— Почему-же нѣтъ? Напротивъ того. Много есть женщинъ, которымъ нравится играть въ любовь, но развѣ много есть людей, которые умѣютъ любить истинною, великою, самоотверженною любовью?

— Значитъ, вы вѣрите въ любовь?

— Да, это единственное, чему я вѣрю на землѣ. И если-бы я встрѣтилъ когда-нибудь такую любовь, она навѣрное перевернула-бы вверхъ дномъ всю мою жизнь.

Она посмотрѣла на него вопросительно. Нѣтъ, онъ не смѣялся — въ его взглядѣ и голосѣ было нѣчто дѣйствительно задушевное? И это возбудило въ ней страстное желаніе овладѣть имъ всецѣло, заставить его сердце биться исключительно для нея. И тогда, когда у нея не будетъ больше сомнѣній, что только она, она одна, можетъ доставить ему то, что онъ считаетъ единственнымъ счастьемъ въ жизни, тогда и она также рѣшится, быть можетъ, отдаться всецѣло чувству, котораго она боялась и въ то-же время жаждала.

IV.

Однажды вечеромъ Аагота и миссъ Джонстонъ уговорились съ однимъ рыбакомъ, что онъ возьметъ ихъ съ собою ночью на рыбную ловлю. Алія, въ отвѣтъ на предложеніе примкнуть къ компаніи, заявила, что ей ужасно хочется спать и что она не желаетъ ѣхать съ ними.

— Конечно! вскричала Флоренсъ съ сатирическою улыбкой.

— Конечно! Что это значитъ? спросила Алія, сильно покраснѣвъ, такъ какъ она отлично понимала, на что намекала молодая англичанка.

— Мы знаемъ прекрасно, что ты не можешь найти удовольствія въ partie de plaisir, въ которой не участвуетъ «принцъ».

— Не предложить-ли «принцу» ѣхать съ нами? спросила Гэррьетъ.

— Нѣтъ, этого не слѣдуетъ дѣлать, возразила быстро Аагота. — Мы, право, должны быть съ нимъ осторожны, онъ будетъ только смѣяться надъ нами, если мы станемъ оказывать ему слишкомъ много вниманія. Пусть Алія переговоритъ, пожалуй, съ нимъ, если она этого хочетъ, я не отказываюсь.

— Но я до сихъ поръ не сказала ни одного слова, прервала ее Алія. — Это вы постоянно говорите о немъ. Я только отвѣтила вамъ, что мнѣ хочется спать.

— Такъ отложимъ прогулку до другого вечера, если хочешь.

— Нѣтъ, ни за что, я вовсе не интересуюсь рыбною ловлей.

— Но… Аагота многозначительно и проницательно посмотрѣла на Алію, точно подозрѣвая ее въ злокозненныхъ замыслахъ, — это вѣрно, что ты тотчасъ послѣ нашего ухода ляжешь спать?

— Тотчасъ? О, нѣтъ, я проведу васъ до лодки и подожду, пока вы не уѣдете.

— И вернешься домой одна въ темноту?

— Ну такъ что-жъ? Развѣ я сотни разъ не возвращалась такимъ образомъ одна домой въ Швеціи, да еще черезъ густой лѣсъ?

— Да, въ Швеціи. Но здѣсь это считается неприличнымъ.

— Да кто-же меня увидитъ? Я подымусь по маленькой тропинкѣ прямо въ гостинницу. Ты знаешь отлично, что здѣсь никто не гуляетъ по вечерамъ.

— Какъ-бы то ни было, но это мнѣ не нравится, сказала Аагота. — Конечно, ты вольна поступать по-своему. Ты сама отвѣчаешь за себя.

— Разумѣется, кому-же другому отвѣчать за меня?

Въ десять часовъ они отправились, сначала по большой дорогѣ, а затѣмъ своротили въ сторону маленькой рыбачьей пристани. Такъ какъ былъ чудный лунный вечеръ, то имъ встрѣтилось нѣсколько гуляющихъ, между прочимъ Серра, расхаживающій въ обществѣ Гропалло. Оба быстро подошли къ нимъ и спросили, куда онѣ направляются такъ поздно.

— На рыбную ловлю? А кто изъ мужчинъ съ вами?

— Съ нами нѣтъ никого изъ мужчинъ, поспѣшила отвѣтить Гэррьетъ съ нѣкоторою колкостью. — Неужели вы думаете, что мы, свободныя сѣверныя женщины, нуждаемся въ провожатомъ для защиты?

— Не для защиты, положимъ. Но вамъ не можетъ быть весело безъ кавалера.

— Послушайте-ка! Какова самонадѣянность! вскричали въ одинъ голосъ Флоренсъ и Гэррьетъ.

— Это вовсе не самонадѣянность, а чистая правда. Какого вы мнѣнія на этотъ счетъ, синьорина Алія?

Какъ сердилась теперь Алія за свой отказъ сопутствовать имъ! Но что скажутъ другіе, если она перемѣнитъ свое рѣшеніе! Онѣ, очевидно, радовались отъ души тому, какъ судьба подсмѣялась надъ нею. Даже Аагота, милая, деликатная Аагота, покраснѣла отъ радости при мысли, что Серра поѣдетъ съ ними, а Алія останется на берегу.

— Если маркизъ пожелаетъ ѣхать съ нами, намъ будетъ, конечно, гораздо веселѣе, сказала она любезно.

— Съ удовольствіемъ, отвѣтилъ онъ. Гропалло простился, а остальные продолжали свой путь.

Только когда онѣ садились въ лодку и Серра протянулъ Аліи руку, чтобы помочь ей, онъ узналъ, что она не поѣдетъ съ ними.

— Не поѣдете? но какъ-же вы думаете вернуться домой?

Алія знала, что онъ тотчасъ предложитъ провести ее. При одной мысли объ этомъ, сердце ея судорожно сжалось. Быть одной съ нимъ при лунномъ сіяніи на маленькой тропинкѣ, извивавшейся между двумя тѣсными садовыми оградами! Нѣтъ, она не хочетъ больше дѣлать глупостей!

— Не заботьтесь объ этомъ, отвѣтила она рѣзко. — Неужели вы думаете, что я боюсь темноты?

— Но это невозможно, я не могу допустить этого и, конечно, проведу васъ, хотите вы этого или нѣтъ — вы не можете помѣшать мнѣ возвращаться домой одновременно съ вами на разстояніи трехъ шаговъ?

— Въ такомъ случаѣ я предпочитаю сѣсть въ лодку.

Она спрыгнула въ лодку, не рѣшаясь смотрѣть на другихъ, но чувствуя на себѣ ихъ саркастическіе взоры.

Когда всѣ сѣли въ лодку, она медленно и тихо двинулась впередъ. Одинъ изъ рыбаковъ стоялъ на носу съ факеломъ, на сторожѣ, чтобы ударять по рыбѣ, какъ только она, ошеломленная и привлекаемая свѣтомъ, покажется на поверхности воды. Отъ времени до времени онъ бросалъ въ море нѣсколько капель оливы, чтобы яснѣе видѣть спящихъ обитателей моря. Всѣ молчали, чтобы не возбудить въ рыбахъ подозрѣній, что блестящій свѣтъ, такъ сильно привлекавшій ихъ, находится въ дѣйствительности въ рукахъ врага. Они ловили одну рыбу за другою, множество разноцвѣтныхъ, красивыхъ, переходящихъ въ красный, зеленый и голубой цвѣтъ, блиставшихъ золотомъ и серебромъ, какъ и подобаетъ обитателямъ романтическаго «голубого моря».

— Я не понимаю, къ чему онѣ такъ хороши, сказала наивно Флоренсъ, когда рыбная ловля кончилась, они повернули домой, и, отдыхая на веслахъ, медленно двигались впередъ по инерціи. — Мы ихъ почти никогда не видимъ, такъ что не можемъ восхищаться ихъ прекрасными красками.

— Мы! вскричалъ, смѣясь, Серра. — Неужели вы думаете, что рыбы существуютъ для насъ? Онѣ живутъ собственною жизнью и имѣютъ собственныя радости, такъ что мы, съ ихъ точки зрѣнія, только нарушаемъ ихъ счастье.

— Ихъ счастье! Какое-же счастье можетъ быть у нихъ?

— Тоже, что и у насъ, ѣсть, спать, любить. Развѣ вы думаете, что у рыбъ нѣтъ страстей? Хотя страсть у нихъ родовая, а не индивидуальная, какъ у насъ, тѣмъ не менѣе она также вызываетъ радость и приводитъ къ наслажденію.

Флоренсъ покраснѣла и засмѣялась, а Гэррьетъ отвѣтила вызывающимъ тономъ:

— У васъ, итальянцевъ, всегда на языкѣ страсть. Точно нѣтъ ничего другаго, болѣе важнаго въ жизни.

— А что же есть другое, болѣе важное? Любить, соединяться, множиться — это самое важное дѣло въ жизни, для высшихъ, какъ и для низшихъ животныхъ. Вы этому не вѣрите, миссъ Гэррьетъ?

— Конечно нѣтъ, только тѣ, которые постоянно читаютъ романы — какъ, напр., Флоренсъ, могутъ воображать себѣ такія вещи?

— Но рыбы и птицы не читаютъ романовъ, а думаютъ совершенно такъ же, какъ и миссъ Флоренсъ.

— Какъ я! И что она болтаетъ эта Гэррьетъ!

— Видали-ли вы когда-нибудь любовную встрѣчу двухъ мотыльковъ въ чудный весенній день, на солнцѣ, миссъ Флоренсъ? Можно-ли представить себѣ романъ, лучше этого? И скажите мнѣ, когда вы мечтаете о любви, можете ли вы вообразить себѣ нѣчто болѣе прекрасное, чѣмъ эта любовь одного дня, только отъ выхода до захода солнца, но такая сильная, такая грандіозная, что оба любовника умираютъ отъ нея? И можно-ли представить себѣ нѣчто болѣе воздушное, чѣмъ ласки этихъ двухъ паръ крыльевъ — двухъ паръ крыльевъ изъ золота, и пурпура, и бархата, и шелка, и всего, что есть наиболѣе мягкаго и красиваго въ свѣтѣ, — видали-ли вы, какъ они сближаются въ воздухѣ, такъ что образуютъ какъ бы одно существо, и затѣмъ летятъ вмѣстѣ вверхъ, все выше и выше — пока, наконецъ, совершенно не исчезаютъ отъ нашихъ взоровъ, а къ вечеру падаютъ въ кусты и вы видите только пару безжизненныхъ маленькихъ тѣлецъ, холодныхъ и отяжелѣвшихъ. Не лучше-ли было бы, если бы и мы, люди, могли такъ же любить? Или вы, быть можетъ, въ одномъ изъ вашихъ романовъ, прочли болѣе прекрасную исторію любви?

— Я вовсе не читала такъ много любовныхъ исторій, вовсе нѣтъ, сказала Флоренсъ, все болѣе и болѣе сконфуженная.

— Да и не стоитъ читать ихъ. Лучше самому переживать.

Онъ посмотрѣлъ на Алію и взоры ихъ встрѣтились. Но Флоренсъ, сидѣвшей съ опущенными глазами, показалось, что взглядъ его остановился на ней, и затѣмъ, вернувшись въ свою комнату, она разсказала Гэррьетъ, какъ сильно смутило ее то, что Серра, въ присутствіи другихъ, объяснился ей въ любви.

— Да, вотъ какою представлялъ я себѣ всегда любовь! продолжалъ Серра, обращаясь къ Аліи. — Такъ нехорошо жадничать и экономничать съ этимъ чувствомъ, какъ мы, люди, всегда дѣлаемъ: мы никогда не рѣшаемся отдаться ему всецѣло, потому что насъ останавливаетъ всегда мысль о будущемъ. Лучше одинъ день, полный счастья и невыразимаго блаженства, и затѣмъ капутъ! Что вы скажете на это, синьорина Алія?

— Конечно лучше, отвѣтила она, взглянувъ быстро на него съ заискрившимися глазами.

— И вы въ самомъ дѣлѣ могли бы такъ всецѣло отдаться чувству? Могли бы забыть и прошедшее, и будущее, и все въ одну минуту?

— Да, я могла бы — если бы я вѣрила, сказала она, съ удареніемъ на этомъ словѣ.

— Вѣрили, чему? Разъ нѣтъ вопроса о будущемъ — исчезаетъ и вопросъ о вѣрности.

— Нѣтъ, я вовсе не забочусь о вѣрности, но о правдѣ, правдѣ въ данную миниту, отдаться вполнѣ, всецѣло, душею и тѣломъ. Потому что я не знаю ничего безобразнѣе, какъ если одинъ отдается на жизнь и смерть — а другой только въ шутку.

Они понизили голосъ и разговаривали такъ тихо, что другіе, сидѣвшіе на противоположной сторонѣ лодки, ничего не слышали.

— Кто отдается вамъ, тотъ не отдается въ шутку, шепнулъ онъ.

Когда они возвращались домой по маленькой тропинкѣ между садовыми оградами, гдѣ было такъ темно, какъ въ густой лѣсной чащѣ, Серра, шедшій позади съ Алліей, заставилъ ее отстать отъ другихъ. Обнявъ, онъ прижалъ ее къ стѣнѣ, такъ, чтобы никто не могъ ихъ видѣть, и сталъ цѣловать быстрыми, горячими поцѣлуями, такъ что у нея захватило дыханіе.

— Хочешь быть моей? спросилъ онъ. — Моей всецѣло — безъ клятвъ, безъ будущаго, безъ вмѣшательства постороннихъ — моей тайною женою?

Со стѣны надъ ихъ головами свѣшивались розы, которыя спускались до самой дороги и смѣшивали свой мягкій, пріятный запахъ съ опьяняющимъ запахомъ апельсинныхъ деревьевъ и сильнымъ, удушающимъ запахомъ магнолій. Въ густомъ, темномъ саду противъ нихъ возвышалась среди лужайки большая магнолія, ярко освѣщенная луною, между тѣмъ какъ лимонныя деревья стояли въ глубокой тѣни. Были ясно видны оригинальные, бѣлоснѣжные громадные цвѣты, которые кажутся такими неестественными и удушающій запахъ которыхъ такъ же сильно дѣйствуетъ на нервы, какъ отцвѣтающіе цвѣты въ запертой со всѣхъ сторонъ комнатѣ. А луна, освѣщавшая садъ, не была тою сѣверною блѣдно-желтою луною, которая прячется за верхушками деревьевъ на горизонтѣ; это былъ блестящій огненный шаръ, свѣтившій прямо надъ головою почти съ силою солнца, такъ что казалось, будто теплота ночи имѣетъ свой источникъ именно въ немъ.

Алія однимъ взглядомъ охватила всю эту картину. Это была рамка вокругъ ея любви, противъ которой она продолжала бороться и которая казалась ей такой же чуждою, неестественною, какъ и окружающая природа, тѣмъ не менѣе она все сильнѣе и сильнѣе овладѣвала ею и лишала всякой силы сопротивленія — она опьяняла ее, подобно этому мягкому, насыщенному солью воздуху и этимъ сильнымъ, возбуждающимъ запахамъ.

Она съ трудомъ освободилась изъ его объятій, оправила шляпку, спустившуюся на затылокъ, и медленными шагами стала подыматься вверхъ впереди его.

Вернувшись въ свою комнату и раздѣвшись, чтобы лечь, она почувствовала невозможность спать. Ей казалось, точно въ галлюцинаціи, что удушливый запахъ магнолій бьетъ ей въ голову. Она вышла на балконъ въ своемъ длинномъ бѣломъ ночномъ капотѣ и долго стояла, наклонившись надъ балюстрадою и вперивъ взоръ въ разстилавшійся передъ нею садъ, повторяя въ памяти все, что онъ говорилъ ей въ этотъ вечеръ и, по своему обыкновенію, прислушиваясь мысленно къ звуку его голоса, чтобы узнать, не звучитъ-ли онъ фальшиво.

Если онъ только шутитъ, если онъ играетъ комедію, или если — этого она боялась больше всего — если его любовь — только чувственное увлеченіе, если онъ хочетъ овладѣть ею только потому, что она хороша, что фигура ея понравилась ему во время купанья — о, тогда она предпочтетъ выскочить изъ дому среди ночи и бѣжать, бѣжать, бѣжать — подальше отъ него и отъ себя.

Она съ страстнымъ нетерпѣніемъ ждала его съ утра на другой день. Ей казалось, что наступилъ наконецъ рѣшительный моментъ, и что ей удастся теперь, изъ его сегодняшняго поведенія и обращенія съ нею, разрѣшить мучившее ее сомнѣніе. Она думала, что онъ придетъ раньше обыкновеннаго, но цѣлое утро прошло въ напрасномъ ожиданіи — онъ не явился. Не встрѣтивъ его и на купаньи, она стала безпокоиться. Что могло задержать его?

Только послѣ обѣда пришелъ онъ на террасу, гдѣ она сидѣла, и ей тотчасъ бросилась въ глаза нѣкоторая перемѣна въ немъ и даже въ интонаціи его голоса, когда онъ заговорилъ съ нею, здороваясь. Онъ сѣлъ рядомъ на мраморной скамейкѣ, но не начиналъ разговора. Сердце ея судорожно сжалось.

Черезъ минуту она взяла работу, длинную, шелковую перчатку, и стала вязать ее. Онъ слѣдилъ глазами за быстрыми, нервными движеніями ея мягкихъ рукъ, отнялъ у нея перчатку и поцѣловалъ обѣ руки.

Тогда только у нея стало духу заговорить.

— Вы не приходили купаться сегодня?

— Нѣтъ, я былъ занятъ, моя семья пріѣхала на короткое время, — братъ и невѣстка.

Она почувствовала точно уколъ въ сердце, ей вспомнились слова Флоренсъ по поводу ухаживанія его за красивою княгинею ди-Пальми.

— Вы большой поклонникъ вашей невѣстки? спросила она.

— Это какимъ образомъ? Почему вы у меня это спрашиваете?

— Мнѣ показывали ея портретъ въ палаццо Серра. Это самая красивая женщина, какую я когда-либо видѣла.

— Вы совершенно правы — и это большое горе, что ея замужество оказалось такимъ неудачнымъ. Поэтому я считаю себя обязаннымъ выказывать ей всевозможное вниманіе — ея желанія были всегда закономъ для меня. И знаете, почему она собственно пріѣхала сюда? Чтобы уговорить меня отправиться съ ними въ Калабрію, въ наше имѣніе и провесть тамъ все время сбора винограда.

— Сборъ винограда! Но это должно тянуться до октября?

— Мы обыкновенно живемъ въ имѣніи весь сезонъ, съ начала сбора винограда и до конца выдѣлки вина, т. е. съ августа почти до Рождества.

Алія откинула назадъ голову нѣсколько неловкимъ движеніемъ и, улыбнувшись принужденно, спросила шутливо:

— А что скажетъ на это маркиза Беатриче? Она выходитъ за васъ замужъ, какъ я слышала. Вамъ слѣдовало бы сначала спросить у нея разрѣшеніе.

Она впервые затрогивала вопросъ объ его ухаживаніи за Беатриче и о слухахъ, ходившихъ по поводу его брака съ нею. Ей не хотѣлось давать ему повода предположить въ ней ревность, но теперь она была слишкомъ возбуждена и эти слова такъ неудержимо, противъ воли, вырвались у нея, что даже губы ея задрожали.

— А, такъ вы и это слышали. Удивляюсь, какъ вы могли такъ долго молчать и скрывать отъ меня всѣ ваши подозрѣнія. Впрочемъ не думайте, что я стану защищать себя, все это правда. Я восхищаюсь своею невѣсткою и наполовину помолвленъ съ Беатриче, то есть это бракъ по разсчету, который давно былъ условленъ между нашими семьями, не достаетъ собственно только моего согласія, — но какое тебѣ дѣло до всего это, anima dell' anima mia! продолжалъ онъ улыбаясь, придвигаясь ближе къ ней. — Восхищаться одно, жениться другое, а третье — ты знаешь, что такое третье — любить. А люблю я только тебя, тебя одну!

— Спасибо! И объясняясь мнѣ въ любви, вы уѣзжаете съ другою и женитесь на третьей.

Говоря эти слова съ принужденнымъ смѣхомъ, она собрала всѣ свои вещи и повернулась, чтобы идти.

— Подождите немного. — Я не уѣду и я не женюсь, если вы этого не захотите. Знаете-ли, что мнѣ говорила невѣстка, почему она такъ неожиданно пріѣхала сюда? Ей сказали, что я ухаживаю здѣсь за одною молодою шведкою и она боялась, чтобы я не сдѣлалъ какого-либо безумства.

— Какого безумства? Что вы хотите сказать?

— Того безумства, которое называется mariage d’amour.

Онъ впервые упоминалъ о возможности брака между ними и это непріятно поразило ее. Мысль втиснуться въ эту семью, которая ея не желала, доставить себѣ помощью брака болѣе высокое положеніе въ обществѣ, богатство и внѣшній блескъ возмущала ее, бросала какъ-бы тѣнь на ея отношенія къ нему и унижала ея гордость. Если ей суждено полюбить его, она предпочтетъ скорѣе потерять все изъ-за этой любви, нежели выиграть что нибудь.

— Можете успокоить вашу невѣстку, сказала она. — Можете сказать ей, что ничтожная, по ея мнѣнію, шведка придаетъ слишкомъ много значенія своей независимости, чтобы связывать себя.

Это задѣло его за живое.

— А, такъ вотъ какъ, синьорина, вскричалъ онъ. — А я думалъ, что вы меня любите.

— Да, было-бы вѣрнѣе, если-бы я сказала — связывать васъ. Я ни за что въ мірѣ не хотѣла-бы связывать васъ съ собою внѣшнимъ образомъ, тѣмъ болѣе, что итальянскій бракъ страшно безнравствененъ — онъ, вѣдь, нерасторжимъ.

— И вы называете это безнравственнымъ?

Онъ засмѣялся, находя ее забавною, или невѣроятно наивною, или невѣроятно смѣлою.

— Да, я глубоко убѣждена, что было-бы безнравственно съ моей стороны, напримѣръ, воспользоваться тѣмъ, что вы влюблены въ меня, чтобы связать васъ на всю жизнь, между тѣмъ, какъ я знаю, что вы даже не вѣрите въ вѣчную любовь.

— Неужели вы нашли бы болѣе нравственнымъ принадлежать мнѣ безъ благословенія священника, безъ гражданскаго акта, безъ подтвержденія со стороны общества нашего союза?

— Да, конечно, если-бы я только была увѣрена.

— Въ чемъ?

— Что вы также серьезно относитесь къ этому, какъ и я.

— Ахъ вы, эксцентричная дѣвушка! Значитъ это должно быть серьезно — страшно серьезно, но безъ клятвъ.

Онъ бросилъ на нее удивленный взглядъ — взглядъ, въ которомъ она прочла нѣкоторое недовѣріе, какъ-бы сомнѣніе, значеніе котораго она не понимала, но которое, тѣмъ не менѣе, смутило ее.

Онъ никакъ не могъ представить себѣ, какъ могла молодая дѣвушка выражаться такимъ образомъ, идти на перекоръ обществу и принятымъ обычаямъ. Значеніе, придаваемое ею индивидуальному праву въ противоположность внѣшнимъ формамъ общества было выраженіемъ современнаго, сѣвернаго идеализма, который для него, итальянца, позитивиста, представлялся до такой степени чуждымъ, что онъ никакъ не могъ понять его.

Привыкнувъ къ скудости мыслей итальянскихъ дѣвушекъ, онъ никакъ не могъ представить себѣ, какъ могутъ такіе смѣлые взгляды на жизнь соединяться съ невинностью дѣвушки, и у него съ быстротою молніи промелькнула въ головѣ мысль, повидимому, сразу освѣтившая многое, непонятное въ поведеніи этой молодой иностранки. Полная независимость, которою она, повидимому, пользовалась съ ранней юности, сильно развитое въ ней чувство самостоятельности, смѣлость, съ какою она обсуждала самые щекотливые вопросы, да, даже ея поведеніе относительно его, какъ она до нѣкоторой степени отдавалась ему, но въ то-же время всегда умѣла удерживать его въ извѣстныхъ границахъ, — не указывало-ли все это на опытность? Его тонъ получилъ нѣсколько нахальный оттѣнокъ, когда онъ задалъ ей вопросъ:

— Сколько разъ моя эмансипированная милая шведка уже проповѣдывала эти идеи?

Она сразу не поняла, а съ удивленіемъ посмотрѣла на него.

— Я хочу сказать, сколько разъ уже дѣлала ты людей несчастными или счастливыми?

Она вскрикнула, точно отъ удара по лицу.

— Такъ вотъ вы какъ понимаете меня! произнесла она дрожащимъ голосомъ.

Онъ хотѣлъ взять ее за руки, но она вырвалась.

— Уходите, уходите! Вы, любящій одну, вступающій въ бракъ съ другой и ухаживающій за третьей — вы не можете понять меня. Вы не можете понять, что любовь можетъ придти ко мнѣ только какъ цѣльное чувство, какъ нѣчто, сосредоточивающее все въ себѣ, все обнимающее, на всю жизнь! Все остальное, разсчетъ, разсудительность, осторожность, я презираю — презираю такъ глубоко, — тотъ, кто не можетъ поставить все на карту для своей любви, пожертвовать всѣмъ для нея, кто не предпочтетъ быть несчастнымъ на всю жизнь, чѣмъ счастливымъ инымъ способомъ, тотъ не можетъ любить, тотъ не долженъ приходить и говорить о любви.

— Странная дѣвушка! вскричалъ онъ съ заискрившимися глазами. — Откуда ты взяла эти слова, которыя составляютъ какъ-бы отзвукъ моихъ самыхъ затаенныхъ, сокровенныхъ мыслей. Да, люби меня такъ и ты сдѣлаешь со мною все, что захочешь!

Онъ намѣревался воспользоваться посѣщеніемъ своихъ родственниковъ, какъ предлогомъ, чтобы уѣхать. Это ухаживаніе за молодою дѣвушкою, на которой обстоятельства не позволяли ему жениться, принимало слишкомъ серьезный характеръ, пора было покончить съ нимъ. Но теперь онъ вновь былъ такъ очарованъ, что не могъ и думать о разрывѣ. Всякій разъ, когда она выказывала передъ нимъ всю глубину и силу своей натуры, онъ испытывалъ такое чувство, какъ будто свѣжій, подкрѣпляющій вѣтерокъ проникалъ въ окружающую его удушливую атмосферу, и ему казалось, что все его существованіе зависитъ отъ того, будетъ-ли онъ обладать ею, сдѣлается-ли она его.

Чтобы успокоить подозрѣніе невѣстки, онъ обѣщалъ ей черезъ двѣ недѣли пріѣхать въ Пальми, а пока отправиться въ сосѣднюю Спецію, гдѣ маркиза ди-Монсопрано имѣла виллу и куда она переѣхала со своею дочерью всего нѣсколько дней тому назадъ. Такимъ образомъ ему удалось выиграть время, а когда князь и княгиня ди-Пальми уѣхали, онъ сталъ вновь безотлучно проводить все свободное время съ Аліей, болѣе влюбленный въ нее, чѣмъ когда-либо.

V.

Аагота со дня на день ожидала Рикарда, съ нервнымъ безпокойствомъ и нетерпѣніемъ, совершенно непохожимъ на нее. Имѣя цѣлые дни передъ глазами двухъ влюбленныхъ, слѣдя за ласковою нѣжностью, съ какою Серра относился къ Аліи, и за возбужденнымъ настроеніемъ послѣдней, она чувствовала, какъ и въ ней самой пробуждается жажда любви, до сихъ поръ еще ни разу не испытанная ею.

Наконецъ, однажды утромъ, Рикардъ совершенно неожиданно явился къ нимъ, какъ разъ въ тотъ день, когда они собирались на partie de plaisir. Серра убѣдилъ ихъ отправиться вмѣстѣ съ нимъ въ Спецію, чтобы осмотрѣть этотъ городъ. Онъ хотѣлъ исполнить данное обѣщаніе и навѣстить маркизу ди-Монсопрано, но ему было трудно и на день разстаться съ Аліей. Онъ увѣрялъ ее въ своемъ намѣреніи воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы дать маркизѣ понять, какъ далекъ онъ отъ мысли о женитьбѣ, и хотя Алія находила, что лучше всего было-бы совершенно перестать посѣщать ихъ, тѣмъ не менѣе она безъ возраженій приняла его предложеніе.

Когда Рикардъ пріѣхалъ, Аагота, конечно, хотѣла отказаться отъ поѣздки, но мужъ ея объявилъ, что будетъ очень радъ сопутствовать имъ, такъ какъ давно желалъ осмотрѣть гавань въ Спеціи. Они сѣли въ вагонъ не больше, какъ черезъ часъ послѣ его пріѣзда. Онъ едва успѣлъ переодѣться и позавтракать, но Аагота воспользовалась этимъ временемъ, чтобы разсказать, какъ огорчена она была поведеніемъ Аліи, какъ послѣдняя компрометировала себя и выставляла въ смѣшномъ видѣ, выказывая безумную страсть къ маркизу, который, очевидно, не имѣлъ никакихъ серьезныхъ намѣреній, такъ какъ одновременно съ этимъ ухаживалъ и за ней, Ааготою, и притомъ въ такой сильной степени, что ставилъ ее часто въ весьма неловкое положеніе. Она пріостановилась въ ожиданіи, что Рикардъ станетъ ее разспрашивать на этотъ счетъ. Ей такъ хотѣлось возбудить въ немъ хоть разъ ревность, но въ ея словахъ его поразило исключительно то, что касалось Аліи. Неужели это возможно! Алія, влюбленная такъ страстно, безразсудно, до полнаго забвенія своего женскаго достоинства! Алія, холодная, саркастическая Алія, съ ея критическимъ умомъ, съ ея тактомъ, даетъ поводъ къ такого рода замѣчаніямъ! Онъ долженъ увидать это собственными глазами, прежде чѣмъ повѣрить.

Все время, пока они осматривали Спецію, онъ наблюдалъ тщательно за поведеніемъ Аліи и маркиза, не упуская въ тоже время случая изучить разсматриваемую ими мѣстность. На жену-же свою, шедшую рядомъ съ нимъ съ серьезнымъ и недовольнымъ выраженіемъ лица, онъ совсѣмъ не обращалъ вниманія и даже внезапно бросилъ ихъ и, усѣвшись въ лодку, приказалъ везти себя на военный корабль, чтобы поближе осмотрѣть его, такъ что Аагота осталась одна въ обществѣ Серра и Аліи. Они отправились втроемъ въ ресторанъ и стали обѣдать безъ Рикарда. Нѣжная заботливость, которою Серра окружалъ Алію, больше чѣмъ что-либо другое раздражало Ааготу. Вотъ кто не думаетъ о военныхъ корабляхъ!

Когда Рикардъ вернулся наконецъ къ концу завтрака, Аагота первый разъ въ жизни выказала дурное расположеніе духа. «Я такъ устала», говорила она, «что не въ силахъ больше двигаться», и отказалась участвовать въ поѣздкѣ на лодкѣ къ старинному, оригинальному Porto Venerze, о которомъ разсказывали столько удивительнаго. Другіе могутъ ѣхать, если хотятъ, она ляжетъ и будетъ отдыхать покамѣстъ въ гостинницѣ.

Она надѣялась, что Рикардъ откажется ѣхать, чтобы побыть съ нею. Но ничуть не бывало. Первый, предложившій отказаться отъ поѣздки, былъ Серра, Рикардъ, напротивъ того, заявилъ, что грѣшно упускать такой интересный случай повидать новыя мѣста, и сталъ убѣждать Ааготу преодолѣть свою усталость. Но она никакъ не сдавалась на его доводы, рѣшившись подвергнуть своего мужа испытанію. Они цѣлое лѣто были разлучены. И если онъ теперь предпочтетъ отправиться съ ними, чтобы увидать какіе-то старые, полуразрушенные дома и какой-то видъ, видъ, вмѣсто того, чтобы остаться съ нею, то…

Рикардъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о томъ, что происходило въ душѣ его жены, обыкновенно такой спокойной. Онъ отправился нанимать лодку, а Алія и Серра провели Ааготу въ ея комнату, причемъ послѣдній привелъ въ порядокъ диванъ и спустилъ гардины.

— Теперь ложитесь и отдыхайте, чтобы быть совершенно бодрою, когда мы вернемся обратно, сказалъ онъ своимъ мягкимъ, ласковымъ голосомъ.

Когда они ушли, Аагота бросилась на диванъ и заплакала.

Вернувшись, Рикардъ былъ въ весьма возбужденномъ состояніи духа и началъ съ оживленіемъ разсказывать Ааготѣ все, что видѣлъ. Онъ не замѣтилъ холодности и неудовольствія, выражавшихся на ея лицѣ, и объяснялъ ея дурное расположеніе духа усталостью, на которую она недавно ссылалась.

Серра обѣдалъ у маркизы Монсопрано, а Алія тотчасъ послѣ табль-дота отправилась въ садъ, между тѣмъ какъ Рикардъ и Аагота остались въ гостиной, за чашкою кофе и за газетами, оба разстроенные. Когда Серра вернулся и не нашелъ Аліи съ ними, онъ тотчасъ отправился искать ее и такъ какъ луна еще свѣтила, догадался, что она въ саду и, спустившись внизъ, засталъ ее сидящею въ открытой бесѣдкѣ, обвитой сверху и по колоннамъ виноградомъ; лицо ея было совершенно въ тѣни, но пробивавшіеся черезъ листву лунные лучи мѣстами освѣщали ея платье.

— Ну, — спросила она, — когда онъ остановился передъ нею. — Что сказала Беатриче?

— Бѣдная дѣвушка! Она разыграла передо мною цѣлую сцену ревности. А мать просила меня откровенно сказать ей, отказался ли я окончательно отъ женитьбы, а то она будетъ искать другаго жениха для своей дочери.

— Что-же вы отвѣтили?

— О, мнѣ удалось совершенно успокоить ихъ. Но это стоило мнѣ не малой жертвы.

— Какой именно?

— Моя гордая шведка, конечно, не приревнуетъ, — сказалъ онъ, садясь рядомъ съ нею и, взявъ ея руку въ свою, сталъ ласково гладить ее. — Я обѣщалъ имъ остаться здѣсь до послѣ-завтра и провести у нихъ цѣлый завтрашній день.

Алія быстро отодвинулась и хотѣла высвободить свою руку, но онъ не пустилъ.

— Что съ тобою? Ты ревнуешь?

— О нѣтъ!

— Конечно, нѣтъ, — засмѣялся онъ. — Но тебѣ это не нравится, возмущаетъ тебя. А между тѣмъ я дѣлаю это только для приличія, чтобы соблюсти внѣшнія формы.

— Какія это формы хотите вы соблюсти? — спросила она, и яркій румянецъ волненія и гнѣва вспыхнулъ на ея щекахъ; — собираетесь ли вы жениться на Беатриче или нѣтъ? По моему, самый лучшій способъ соблюсти внѣшнія формы — это объявить себя ея женихомъ. Почему вы этого теперь же не сдѣлали?

Она вскочила при этихъ словахъ и остановилась у одной изъ колоннъ, поддерживавшихъ виноградную крышу, съ заложенными за спину руками, наклоненною впередъ фигурою и откинутою назадъ головою; въ такомъ видѣ она напоминала мучениковъ, привязанныхъ къ дереву, съ поднятыми къ небу глазами, какіе часто встрѣчаются на картинахъ старинныхъ мастеровъ. Она говорила низкимъ, взволнованнымъ, нервнымъ голосомъ.

— Я во всякомъ случаѣ не буду больше мѣшать вамъ. Я попрошу Рикарда уѣхать завтра-же утромъ, и затѣмъ вамъ не придется больше слышать о шведкѣ, которая… которая…

Она была такъ хороша въ этой позѣ, что онъ почти не слышалъ ея словъ, а только слѣдилъ за мягкими очертаніями ея фигуры, затѣмъ въ неудержимомъ порывѣ обвилъ руками ея талію.

— Если ты этого требуешь, — сказалъ онъ нѣжнымъ шепотомъ, — я тотчасъ пошлю сказать Беатриче, что раздумалъ, и поѣду завтра съ вами.

Но восхищеніе, которое она въ данную минуту возбудила въ немъ своею физическою красотою, показалось ей оскорбительнымъ; она высвободилась изъ его объятій и сказала рѣзкимъ тономъ:

— Какъ вы быстро даете обѣщанія и берете ихъ назадъ! Но я ни за что не хочу, чтобы вы были вѣроломны ради меня. Ступайте къ Беатриче!

— Ты говоришь это серьезно?

— Конечно. А теперь прощайте. Когда вы вернетесь, насъ, быть можетъ, не будетъ больше въ Нерви.

— А, такъ вотъ какъ ты любишь меня! — Онъ схватилъ ее за плечи и, притянувъ къ себѣ, наклонилъ свое лицо къ ея, глядя на нее блаженными глазами, съ дрожащими губами. Перемѣна была такъ рѣзка, что у Аліи захватило дыханіе при видѣ пылкой, необузданной страсти, которую она прочла внезапно на этомъ лицѣ, обыкновеннно столь сдержанномъ.

— Пустите меня, вы мнѣ дѣлаете больно, — произнесла она съ трудомъ.

— Тѣмъ лучше, — я хочу, чтобы тебѣ было больно, я былъ-бы радъ, еслибы ты ползала въ мукахъ у моихъ ногъ и просила у меня пощады.

Онъ отбросилъ ее, такъ что она чуть не упала на стѣну, возлѣ которой только что сидѣла и повернулся, чтобы идти.

Но она подбѣжала къ нему и, схвативъ его за руку, старалась повернуть къ себѣ.

— Я тебя не понимаю, — сказала она.

Онъ опять оттолкнулъ ее, продолжая идти впередъ. Она еще разъ побѣжала за нимъ, схватила его за обѣ руки и сказала:

— Не уходи!

Его лицо просіяло.

— Ты любишь меня? спросилъ онъ.

— Да.

— Ты любишь меня!

И въ порывѣ дикой, необузданной радости онъ поднялъ ее на руки и бѣгомъ отнесъ обратно въ бесѣдку.

— Я не понимаю тебя, повторила она, когда они опять сѣли рядомъ.

— Развѣ ты не понимаешь, что твоя любовь сдѣлалась для меня вопросомъ жизни и смерти? Я играю ею, я подвергаю ее всевозможнымъ испытаніямъ — но если мнѣ кажется, что я теряю ее, я выхожу изъ себя. Я сомнѣваюсь въ себѣ самомъ, но ты не должна сомнѣваться, иначе все пропало. Ты должна шагъ за шагомъ отвоевывать меня у меня самого. Ты самая сильная изъ насъ двухъ — у тебя такая цѣльная, ясная натура — поэтому у тебя должно хватить силъ заставить меня идти по прямому пути, хотя бы противъ моей воли. Если бы ты дала мнѣ сегодня уйти, я никогда не вернулся бы, но какъ только ты сказала маленькое примирительное словечко: «не уходи», я почувствовалъ, что ты всецѣло овладѣваешь мною, такъ что я не могу больше освободиться, даже еслибы и хотѣлъ.

— А между тѣмъ, я не знаю, слѣдуетъ ли мнѣ вѣрить тебѣ, сказала она нѣжно, склоняясь головою на его плечо, — ты такой…

— Что?

— Я не знаю, говорить ли тебѣ, ты такой хорошій актеръ. Среди самаго пылкаго гнѣва, ты всегда знаешь, что дѣлаешь. Ты, напр., отбросилъ меня въ сторону такъ осторожно, что я очутилась въ самомъ удобномъ, сидячемъ положеніи.

— Конечно, отвѣтилъ онъ, смѣясь. — Таковы мы, итальянцы, въ одно и то же время страстные и сдержанные, вспыльчивые и разсчетливые. Потому-то я и люблю тебя, понимаешь ли ты, что у тебя есть цѣльность чувствъ, которой недостаетъ мнѣ.

Онъ привлекъ ее на колѣни и крѣпко прижалъ къ груди, въ эту минуту на дорожкѣ показался Рикардъ. Молодые люди вскочили, но было слишкомъ поздно, Рикардъ увидалъ ихъ. Онъ такъ быстро повернулъ назадъ, точно ударился головою о твердую стѣну.

Алія стѣснялась встрѣчаться сейчасъ послѣ этого съ нимъ и отправилась сначала въ свою комнату. Только въ девять часовъ она сошла въ гостиную и застала Серра, игравшаго въ шахматы съ Ааготою.

Прощаясь съ ней вечеромъ, онъ сказалъ:

— Итакъ, мы не увидимся до послѣ-завтра. Или, хотите, я проведу васъ завтра утромъ на поѣздъ?

Значитъ, онъ не рѣшился идти по прямому пути. Теперь, когда ей казалось, что онъ такъ всецѣло принадлежитъ ей.

Она отвѣтила ледянымъ тономъ:

— Нѣтъ, пожалуйста, не безпокойтесь.

— Отлично! Въ такомъ случаѣ я высплюсь до девяти.

На слѣдующее утро, при отъѣздѣ, Алія была въ сильно возбужденномъ настроеніи. Она все надѣялась, что онъ придетъ на станцію. Но когда поѣздъ отошелъ, а онъ не показался, ей сдѣлалось досадно на свою вчерашнюю рѣзкость. Онъ только-что передъ тѣмъ такъ горячо просилъ ее беречь ихъ любовь и не позволять ему разрушать противъ воли ихъ счастье. Почему она совершенно искренно и откровенно не сказала ему: «я желаю, чтобы вы не только проводили насъ на станцію, но и уѣхали съ нами въ Нерви». А вмѣсто того она изъ гордости поставила все на карту, оттолкнула его и заставила провести цѣлый день съ этою Беатриче, которая такъ сильно любила его, что навѣрное не побрезгала бы никакими средствами, чтобы задержать его.

Но, съ другой стороны, если любовь его такъ не прочна, если она должна быть постоянно на-сторожѣ, чтобы не потерять ее — чего она тогда стоитъ? Не лучше ли вырваться изъ этого омута и подавить въ себѣ страсть, которая грозитъ унизить ее? Чувство безконечно тягостной пустоты овладѣло ею при этомъ вопросѣ. Да, это было бы лучше, но — къ чему въ такомъ случаѣ и жить?

Алія взглянула на Ааготу и Рикарда, сидѣвшихъ противъ нея въ купэ. Она понимала все, что происходило въ душѣ Ааготы и знала, что она мучительно ждетъ хоть небольшого вниманія, хоть маленькаго доказательства нѣжности со стороны своего мужа, и испытываетъ теперь такое же горькое чувство неудовлетворенности, пустоты, какое и она, Алія. Та же натянутость выражалась во всемъ ея обращеніи.

Это было вѣчное, старое ожиданіе перваго шага, какимъ женскій родъ, во всѣ времена, мучилъ себя и мущинъ.

Рикардъ смутно чувствовалъ холодность въ обращенія Ааготы и былъ непріятно пораженъ ею, но въ то же время слишкомъ безпокоился перемѣною, замѣченною въ Аліи, чтобы обращать серьезное вниманіе на что-либо другое.

— Когда можно будетъ поздравить тебя съ помолвкою? спросилъ онъ ее рѣзко.

Алія вздрогнула отъ неожиданности вопроса и отвѣтила ему съ смущеніемъ, что не знаетъ, что онъ хочетъ этимъ сказать.

— Мнѣ кажется, что тебѣ слѣдовало бы довѣриться намъ, продолжалъ Рикардъ. Иначе ты скомпрометируешь себя не только въ глазахъ другихъ, но и въ его собственныхъ. Ты знаешь, что въ Италіи молодая дѣвушка не можетъ принимать упорнаго ухаживанья, не подвергая себя самымъ обиднымъ толкамъ. Господинъ маркизъ Серра поступитъ честно только въ такомъ случаѣ, если безотлагательно придетъ ко мнѣ и попроситъ твоей руки, иначе мы немедленно уѣдемъ отсюда.

— Съ какихъ поръ ты сдѣлался моимъ опекуномъ? спросила Алія, вспыхнувъ.

— Ты пріѣхала сюда подъ моимъ покровительствомъ, я отвѣчаю за тебя. Аагота, я тебя попрошу поскорѣе укладываться.

Но онъ выбралъ неудачную минуту, заговаривая объ этомъ съ Аліей; она была такъ щекотлива на этотъ счетъ, что вспыхивала, какъ порохъ, при малѣйшемъ намекѣ.

— Вы можете, конечно, поступать, какъ вамъ будетъ угодно, но я остаюсь, сказала она вызывающимъ тономъ.

— Остаешься! Одна на купаньяхъ въ Италіи!

— Да, если вы находите необходимымъ оставить меня одну. Если ваше чувство отвѣтственности…

— Но развѣ ты не видишь, что я не могу допустить дольше этого ухаживанія.

— Какое тебѣ дѣло до него? Я отвѣчаю за свои поступки только передъ самою собою.

— Ты губишь себя.

— А если я хочу губить себя, развѣ я не имѣю на это права? Что ты можешь мнѣ дать взамѣнъ, отымая у меня единственное счастье, встрѣтившееся мнѣ въ жизни? Или ты думаешь, что я должна вѣчно оставаться мячикомъ, который вы перебрасываете другъ другу, когда нуждаетесь во мнѣ, а затѣмъ бросаете въ уголъ, какъ негодную ветошь?

— Что ты хочешь этимъ сказать? вскричали въ одинъ голосъ Рикардъ и Аагота, одинаково удивленные.

— А развѣ ты не бросилъ меня ради Ааготы? И даже твоя мать — развѣ она не вытѣснила меня изъ своего сердца, пока длилось ея первое увлеченіе Ааготою? Затѣмъ, оставшись одною, она вернула мнѣ свою милость. И такъ всегда — я всегда должна быть готова къ услугамъ всѣхъ, когда во мнѣ нуждаются, но никто не хочетъ быть ничѣмъ для меня, ни для кого я не бываю первою, никто не любитъ искренно меня. Твоя мать, для которой я была какъ бы дочерью, развѣ она меня любитъ, какъ дочь? Конечно, нѣтъ, она никогда не считала меня даже достаточно хорошею для своего сына. И ни одной минуты не поколебалась бы она пожертвовать мною для тебя, для твоихъ дѣтей, для Ааготы, которая, между тѣмъ, никогда не была для нея тѣмъ, чѣмъ я, но за то она твоя жена.

— Успокойся, ради Бога, дорогая Алія. Какое это имѣетъ отношеніе къ тому, о чемъ мы говорили?

— А вотъ какое: я вовсе не старая тетушка, которая можетъ удовлетвориться тѣмъ, чтобы жить исключительно для другихъ. Почему и мнѣ не испытать счастья быть любимою? Почему и мнѣ не найти человѣка, который жилъ бы для меня, котораго я могла бы осчастливить, я, и никто другой въ цѣломъ мірѣ.

Эта вспышка сильно взволновала Рикарда, показавъ ему Алію въ совершенно новомъ свѣтѣ. Такъ вотъ объясненіе ея холоднаго, нѣсколько натянутаго обращенія, оттолкнувшаго его когда-то. Онъ никогда не понималъ ее, никогда не умѣлъ затронуть въ ней настоящей струны. Онъ смутно почувствовалъ, чѣмъ она могла сдѣлаться для него, если бы ему удалось было зажечь тлѣвшую въ ней искру и горькое чувство сожалѣнія овладѣло имъ, какъ бы передъ погубленною жизнью. Какой маскарадъ вся эта жизнь! Онъ прошелъ съ закрытыми глазами мимо впечатлительной, страстной натуры, таившейся подъ маскою холодности, и далъ себя увлечь женственною наружностью другой, скрывавшей полнѣйшую внутреннюю пустоту. А Алія! Она пренебрегла его чувствомъ которое могло развиться въ сильную мужскую любовь, и бросилась въ объятія пустого, легкомысленнаго ухаживателя, для котораго она была только такою же женщиною, какъ и многія другія, — одною только красивою формою. Потому что развѣ онъ понималъ ея глубокую натуру. Маскарадъ! маскарадъ!

Онъ не зналъ, что въ игрѣ участвовала и другая маска, что за недовольнымъ, огорченнымъ дѣтскимъ личикомъ передъ нимъ скрывалась другая сторона большого маскарада жизни.

АЛIЯ.

РОМАНЪ А. К. ЛЕФФЛЕРЪ, ГЕРЦОГИНИ ДИ КАЙЯНЕЛЛО *)

• ) Перемѣнивъ фамилію съ выходомъ замужъ, шведская писательница проситъ насъ подписывать отнынѣ ея произведенія и ея новой фамиліей. Ред.

VI.

Рикардъ, при своемъ дѣятельномъ характерѣ, не былъ въ состояніи страдать пассивно. Онъ не могъ удержаться отъ того, чтобы не вмѣшаться въ ходъ событій, долженъ былъ заставить ихъ идти по своему. Поэтому онъ рѣшилъ, прежде чѣмъ предпринять что-нибудь, потребовать отъ Серра объясненія, и на другой день послѣ своего пріѣзда пошелъ къ нему на виллу.

Онъ засталъ маркиза прогуливавшимся медленно на террасѣ подъ руку съ старою, статною дамою, которую Рикардъ принялъ за его мать. Въ томъ, какъ онъ поддерживалъ ее, было нѣчто необыкновенно трогательное и заботливое, такъ что Рикардъ почувствовалъ себя тронутымъ, и остановился въ сторонѣ, разсматривая ихъ. Онъ замѣтилъ въ движеніяхъ старухи какую-то странную неувѣренность и осторожность, Она ощупывала почву, прежде чѣмъ ставить ногу, и держала руку протянутою впередъ; на глазахъ у нея былъ надѣтъ зонтикъ.

Серра замѣтилъ Рикарда и закричалъ ему:

— Г. капитанъ! Взойдите! Извините, что я нейду вамъ навстрѣчу — но будьте такъ добры, идите сюда.

Рикардъ отворилъ рѣшетку и взошелъ на террасу, богато украшенную цвѣтами.

— Это тотъ самый шведскій офицеръ, о которомъ я тебѣ только что разсказывалъ, тетя! сказалъ Серра старой дамѣ. — Капитанъ Роде! Маркиза Серра! Тетушка устроила мнѣ пріятный сюрпризъ: я ее засталъ сегодня утромъ у себя, пріѣхавши съ желѣзной дороги, сообщилъ онъ Рикарду.

— Въ такомъ случаѣ я лучше не буду мѣшать, сказалъ Рикардъ, поворачиваясь, чтобы уходить.

— О нѣтъ — вы намъ нисколько не мѣшаете. Я, конечно, горячій поклонникъ тетушки, но между нами такія уже давнія отношенія, что мы не нуждаемся въ постоянномъ tête à têtê, неправда-ли, тетя?

Маркиза засмѣялась; но Рикардъ не былъ въ настроеніи шутить и отвѣтилъ рѣзко:

— Я желалъ поговорить съ г. маркизомъ объ одномъ щекотливомъ вопросѣ, — потому предпочитаю придти въ другой разъ!

— Если такъ, я оставлю васъ однихъ, господа, сказала старая дама. — Провели меня въ домъ, Андреччіо.

Любезно поклонившись Рикарду, она медленно поднялась по мраморной лѣстницѣ въ виллу, поддерживаемая по прежнему Серра тѣмъ же нѣжнымъ, заботливымъ образомъ.

— Моя тетка почти слѣпа, сказалъ маркизъ, вернувшись къ Рикарду. — Но она-такъ жива и такъ молода душою, что я просто влюбляюсь въ нее всякій разъ, когда вижу. — Какъ здоровье вашей супруги? продолжалъ онъ въ томъ же свѣтскомъ тонѣ. — Оправилась ли она послѣ вчерашней усталости?

Рикардъ не разслышалъ вопроса. Серра провелъ его въ большую залу съ желтою мебелью и спущенными гардинами, гдѣ царила почти темнота, такъ что съ трудомъ можно было различить физіономію Серра, развалившагося на креслѣ съ сигарою во рту. Тѣмъ не менѣе Рикардъ сталъ внимательно всматриваться въ его лицо, говоря:

— Я сразу перейду къ дѣлу. Вы знаете, быть можетъ, что молодая дѣвушка, пріѣхавшая сюда съ моею женою и со мною, какъ бы пріемная дочь моей матери, такъ что я несу относительно ея обязанности и права брата. Послѣ того, что я видѣлъ третьяго дня вечеромъ, я считаю себя вправѣ спросить, каковы ваши дальнѣйшія намѣренія?

Собесѣдникъ Рикарда ни однимъ движеніемъ не показалъ, что вопросъ этотъ произвелъ на него какое-либо впечатлѣніе.

— Намѣренія! повторилъ онъ совершенно спокойно съ прежнею любезною улыбкою. — У меня одно только намѣреніе: быть любезнымъ хозяиномъ и сдѣлать ей пребываніе на моей родинѣ возможно болѣе пріятнымъ.

— Позвольте мнѣ замѣтить, что нельзя компрометировать молодую дѣвушку такимъ упорнымъ ухаживаніемъ, вскричалъ Рикардъ съ раздраженіемъ.

— Вы слишкомъ — нѣжный братъ! прервалъ его Серра, вынимая сигару и пристально вглядываясь въ него. Его прежнія подозрѣнія вспыхнули въ новой формѣ. Въ какихъ отношеніяхъ находился съ Аліей этотъ молодой офицеръ, который не былъ ни въ какомъ настоящемъ родствѣ съ ней? Быть можетъ жена его ревнуетъ, такъ что нашли необходимымъ устранить ее? Ого, я не такъ легко дамъ себя поймать въ ловушку, другъ мой!

— Что вы хотите сказать? спросилъ Рикардъ ледянымъ тономъ.

— Я нахожу ваше безпокойство излишнимъ. Если есть на свѣтѣ особа, которая умѣетъ сама защищать себя, то это, конечно, синьорина Алія.

Рикардъ увидалъ неудачу своего маневра и не нашелъ ничего лучшаго, какъ ретироваться.

— Хорошо! Въ такомъ случаѣ позвольте проститься съ вами, сказалъ онъ рѣзко, вставая. — Мы уѣзжаемъ завтра.

— Уже! Мнѣ очень жаль, отвѣтилъ Серра очень любезно, но въ то же время и очень холодно. — Я позволю себѣ зайти сегодня послѣ обѣда къ вашимъ дамамъ проститься.

Вернувшись, Рикардъ не сказалъ ни слова объ отъѣздѣ. Онъ не рѣшался дѣйствовать слишкомъ круто, изъ страха, что Алія, чего добраго, осуществитъ свою угрозу и останется одна. Вмѣсто того, онъ началъ разсказывать о томъ, какими безсовѣстными эгоистами въ любовныхъ дѣлахъ являются итальянцы, особенно высшихъ классовъ.

— Ихъ любимое времяпрепровожденіе — увлекать дѣвушекъ, преимущественно низшаго состоянія сравнительно съ ними, или вступать въ преступную связь съ чужою женою, чаще всего съ женою своего лучшаго друга, такъ какъ это удобнѣе и пріятнѣе, говорилъ онъ, — но какъ только вопросъ заходитъ о бракѣ, любовь отступаетъ совершенно на задній планъ. Итальянцу высшаго общества никогда не придетъ даже въ голову жениться на дѣвушкѣ, за которою онъ ухаживалъ или въ которую даже влюбленъ. Бракъ у нихъ заключается всегда по разсчету, составляетъ предметъ спекуляцій.

— Ты, вѣроятно, страдалъ отъ безсонницы сегодня ночью и забавлялся чтеніемъ французскихъ романовъ? спросила Алія вызывающимъ тономъ. — Понятно, что, читая такъ рѣдко романы, ты вообразилъ себѣ, что сдѣлалъ великое открытіе. Но позволь мнѣ замѣтить, что я, читавшая ихъ такое множество, нахожу всѣ твои разсужденія избитыми, устарѣлыми.

— Я не говорю о французскихъ романахъ, а о дѣйствительномъ положеніи дѣлъ въ Италіи.

— А что ты знаешь о немъ, смѣю спросить? Развѣ мы не черпаемъ всегда всѣ наши свѣдѣнія изъ французскихъ романовъ, когда беремся судить о южныхъ народахъ?

— Извини, но я вовсе не новопришелецъ въ Италіи. Я знаю эту страну. Мнѣ уже много разъ случалось жить здѣсь и среди моихъ военныхъ товарищей у меня было не мало друзей, принадлежавшихъ къ итальянской аристократіи. Я, конечно, не имѣлъ много знакомствъ среди итальянскихъ дамъ, но я слышалъ, что разсказывали мужчины о своихъ любовныхъ исторіяхъ. Увѣряю тебя, чтобы ты хоть полчаса послушала ихъ разсказы…

— Офицеры повсюду самый развратный народъ, вскричала Алія.

— Ты думаешь, что это только офицеры. Но если я говорилъ съ маркизомъ Серра и изъ его собственныхъ устъ…

— Какъ? спросила Алія, вскакивая съ пылающими щеками. — О чемъ ты говорилъ съ нимъ?

Рикардъ не имѣлъ вовсе намѣренія разсказывать Аліи о своемъ вмѣшательствѣ въ ея дѣла. Онъ зналъ, какъ дурно приметъ она это. Но ея недовѣріе къ его словамъ такъ сильно раздражило его, что онъ забылъ все и увлекся.

— Я только что отъ него. Я спросилъ его, какія у него намѣренія относительно тебя.

Онъ не могъ сказать ни слова болѣе, потому что Алія дрожащимъ голосомъ и съ слезами гнѣва на глазахъ прервала его.

— Ты осмѣлился — ты осмѣлился! вскричала она. — Но какое право имѣешь ты вмѣшиваться въ то, что тебя не касается — что онъ будетъ думать теперь обо мнѣ! Что я хочу вынудить у него предложеніе! Уфъ, какъ это возмутительно! Ты разрушилъ все — все мое счастье — ты уничтожилъ все, что было хорошаго между нами — теперь все погибло!

И она заплакала, закрывая лицо руками — все тѣло ея вздрагивало.

Аагота подошла къ ней и хотѣла ласками успокоить, но Алія оттолкнула ее.

— Какое вамъ дѣло до меня? вскричала она въ отчаяніи. — Какое право имѣете вы отнимать у меня единственное счастье, встрѣтившееся мнѣ въ жизни? Вы принуждаете меня разстаться съ нимъ, но если вы воображаете, что я буду по прежнему слѣдовать за вами, то очень ошибаетесь. Будь, что будетъ, но моя нога никогда больше не переступитъ за порогъ вашего дома.

Рикардъ сильно поблѣднѣлъ, судорога пробѣжала по его лицу. Онъ не могъ говорить, горло его сжалось. Онъ потерялъ ее. Вдвойнѣ, втройнѣ потерялъ. И онъ любилъ ее.

Въ эту минуту въ открытой двери террасы промелькнула тѣнь. Только у одной Ааготы хватило духу пойти на встрѣчу маркизу Серра съ обычною ей привѣтливою улыбкой.

— Алія, шепнулъ Рикардъ. — Что мнѣ сдѣлать, чтобы успокоить тебя — я сдѣлаю все, чего ты ни захочешь. Оставить васъ однихъ?

Алія отвѣтила коротко, рѣшительно: «да»! Рикардъ далъ Ааготѣ знакъ слѣдовать за нимъ и они ушли оба, обмѣнявшись съ маркизомъ нѣсколькими незначительными словами.

Тотъ сразу понялъ ея волненіе, которое достаточно доказывалось ея дрожащими губами и блиставшими сквозь слезы глазами.

Онъ прошелся по комнатѣ, посмотрѣлъ, всѣ ли двери заперты, затѣмъ сѣлъ возлѣ нея на диванѣ и, привлекая къ себѣ, сказалъ:

— Что же мы — поженимся?

— Никогда! вскричала она горячо. — Какъ оскорбительно, что онъ какъ разъ теперь — точно считая себя вынужденнымъ послѣ неделикатнаго вмѣшательства Рикарда…

— Послушай, Алія, — съ Беатриче у меня все кончено. Я откровенно сказалъ ей, что люблю тебя.

— Въ самомъ дѣлѣ! Ты сказалъ ей это?

Заплаканное лицо Аліи просіяло

— А ты хочешь оставить меня теперь — уѣхать, чтобы больше не возвращаться. Это невозможно.

— Что же мнѣ дѣлать? Я очень желаю остаться — если бы я только могла придумать, какъ это устроить.

— Я знаю одинъ исходъ, но Богъ знаетъ, понравится-ли онъ тебѣ. У меня есть тетка, которая живетъ въ нижнемъ помѣщеніи нашего дворца — вдова моего дяди, очень милая и образованная женщина. Она пріѣхала на виллу, чтобы повидаться со мною — мы большіе друзья. Она урожденная американка, знаетъ много языковъ и очень любитъ читать, но, къ сожалѣнію, глаза ей отказываются служить и вотъ она хочетъ взять въ домъ молодую дѣвушку, которая могла-бы громко читать ей на французскомъ, нѣмецкомъ и англійскомъ языкахъ. А такъ какъ найти такую дѣвушку у насъ въ Италіи почти невозможно, то она очень обрадовалась, когда я разсказалъ ей о тебѣ, и ты можешь тотчасъ же перейти жить къ ней, если пожелаешь.

— Такъ ты уже говорилъ съ ней! У него, значитъ, не было ничего серьезнаго въ мысляхъ, когда онъ предлагалъ ей сдѣлаться его женою.

— Но, развѣ ты желаешь, чтобы я заняла въ твоей семьѣ подчиненное положеніе — положеніе слуги? спросила она неувѣреннымъ голосомъ.

— Слуги — что ты говоришь? — моя тетка будетъ обращаться съ тобою, какъ съ дочерью. Видишь, вотъ ты и обидѣлась! Но что же намъ дѣлать, если ты не хочешь быть моею женой? Ты отказываешься отъ всего, что я тебѣ ни предлагаю. Такъ ты, значитъ, желаешь, чтобы мы разстались?

— Не играй со мною комедій. Я не хочу быть твоею женою — это совершенная правда, и я тебѣ всегда это говорила — къ чему же ты оскорбляешь меня, предлагая то, чего самъ никогда не желалъ серьезно?

— Нѣтъ, я на этотъ разъ говорю совершенно серьезно — повѣрь мнѣ, я теперь такъ люблю тебя, что готовъ рисковать всѣмъ ради тебя, Я все сдѣлаю, чтобы только но разставаться съ тобою. Поэтому рѣшимъ сейчасъ же, коротко и ясно, обвѣнчаться, — это будетъ проще всего. Въ Италіи мы, конечно, послѣ этого не останемся — намъ нѣтъ другого исхода, какъ уѣхать въ Массену вмѣстѣ съ другими неудачниками. Хочешь?

— Но съ какой стати?

— Съ какой стати? Очень просто, потому что намъ нечѣмъ будетъ жить иначе. Ты смотришь на меня съ удивленіемъ — ты думаешь о нашемъ дворцѣ? Но прежде всего онъ не мой, а брата, а во-вторыхъ, даже если-бы я пережилъ брата и унаслѣдовалъ все его состояніе, это было-бы все равно, какъ если-бы я ничего не имѣлъ. Какъ ты думаешь, во сколько обходится содержаніе такого дворца? Оно поглощаетъ каждое поколѣніе цѣлое состояніе, если принимать еще въ разсчетъ налагаемыя имъ обязанности. Все это стоитъ такъ дорого, что старшій сынъ, даже въ тѣ времена, когда знатныя генуезскія фамиліи были еще богаты, никогда не могъ помышлять о женитьбѣ на дѣвушкѣ безъ большого приданаго. Тѣмъ менѣе возможно это теперь, когда всѣ состоянія такъ уменьшились, благодаря нашей громадной арміи и флоту и нашей дорогой администраціи, которая налагаетъ такія тяжелыя повинности на землевладѣніе, что иногда считается болѣе выгоднымъ подарить свои земли, чѣмъ уплачивать лежащіе на нихъ громадные налоги. А младшій сынъ никогда ничего не получалъ. Ты видишь, что для поддержанія своего положенія послѣ женитьбы мнѣ нужна Беатриче съ ея двумя милліонами приданаго, — ни больше, ни меньше.

— И развѣ ты не находишь унизительнымъ такого рода бракъ, — чтобы обезпечить себя?

— Чтобы обезпечить себя — это невѣрно сказано. У меня есть все, что мнѣ нужно, пока я не женатъ. Но женитьба влечетъ за собою громадную перемѣну въ моемъ положеніи и должна поэтому принести съ собою и нѣкоторыя выгоды. Къ чему же, чортъ возьми, иначе и жениться? И такъ какъ я долженъ сдѣлаться современемъ княземъ ди-Пальми — мой братъ боленъ и не можетъ имѣть дѣтей — во всякомъ случаѣ мой сынъ навѣрное унаслѣдуетъ титулъ и дворецъ — то мое положеніе на брачномъ рынкѣ должно быть оцѣнено не меньше, какъ милліона въ два; поэтому будетъ вполнѣ естественно, если жена моя принесетъ съ собою эти миллліоны въ приданое, я же за это ничѣмъ не буду обязанъ ей.

Алія почувствовала, какъ у нее опускаются руки. Между ними цѣлая пропасть. Какая глубокая разница во взглядахъ! Ей казалось, что ея простыя, буржуазныя, человѣческія воззрѣнія на бракъ, на его значеніе и смыслъ, медленно и безшумно падаютъ на землю, точно поблекшій листъ, и попираются ногами будущимъ княземъ ди-Пальми, который даже не замѣчаетъ ихъ. Что онъ понималъ въ ея взглядахъ?

— Если же я женюсь на дѣвушкѣ безъ состоянія, продолжалъ онъ, — тогда-то именно я и попаду въ затруднительное положеніе и не буду въ состояніи поддерживать дворецъ, когда онъ сдѣлается моимъ — или поставлю въ затруднительное положеніе своего сына. Я принужденъ буду продать дорогія собранія искусствъ — гордость моихъ предковъ, — и такъ какъ въ настоящее тяжелое время трудно найти человѣка, который могъ бы купить ихъ цѣликомъ, необходимо будетъ распродавать ихъ по частямъ тому, кто больше дастъ, — величественный залъ изъ ляписъ-лазури со своими черными сфинксами, гдѣ я такъ часто мечталъ въ юности о подвигахъ своихъ предковъ — я долженъ буду — или, почемъ знать, мой сынъ долженъ будетъ разрушать, вынимая изъ стѣнъ его камни и продавая по кускамъ, — стереть съ лица земли всѣ эти воспоминанія о славномъ прошломъ — однимъ словомъ, быть можетъ, это мелочно, но мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты поняла, что мы, выросшіе въ теченіе цѣлаго ряда поколѣній въ такомъ домѣ, свыкаемся съ мыслью передать его въ неприкосновенномъ видѣ нашимъ дѣтямъ, что это дѣлается для насъ какъ бы обязанностью, и что мы не считаемъ себя вправѣ нарушать ее.

— Да, я это понимаю. Но я не понимаю, почему вы должны доставлять себѣ нужныя средства непремѣнно помощью брака. Развѣ вы не можете пробить себѣ дорогу инымъ образомъ?

— Но что же это была бы за дорога? Какъ ты думаешь, какую карьеру могу я сдѣлать въ современной Италіи? Да если бы я захотѣлъ смѣшаться съ толпою искателей выгодныхъ мѣстъ — если бы я согласился унизиться передъ теперешними властями, подчиниться покорно ихъ волѣ и обратиться въ манекена въ ихъ рукахъ — да, я думаю, что будущій князь ди-Пальми былъ бы очень любезно принятъ, въ правительственныхъ сферахъ, — я могъ бы сдѣлать блестящую политическую карьеру и присвоить не одинъ милліонъ изъ народныхъ средствъ, какъ многіе изъ такъ называемыхъ либераловъ — а тебя бы встрѣтили съ распростертыми объятіями въ политическихъ салонахъ Криспи, не справляясь о твоей родословной. Но тогда и я буду принужденъ отказаться отъ своего лучшаго права, права независимаго дворянина говорить этимъ господамъ правду — называть ихъ въ лицо лжецами, когда они заявляютъ, что желаютъ только народнаго блага и въ то же время грабятъ этотъ народъ, заставляютъ его тысячами эмигрировать, оставляя богатые виноградники невоздѣланными, точно обработка ихъ не можетъ вознаградить потраченнаго труда, — а правительственныя лица и ихъ питомцы, вступавшіе часто на общественное поприще безъ копѣйки въ карманѣ, скопляютъ въ своихъ рукахъ громадныя богатства и скупаютъ наши дворцы, раззоривши насъ предварительно.

— Да — а какъ же вы сами когда-то скопили свои богатства? — развѣ вы были лучше, когда находились у власти?

— Нѣтъ, я этого вовсе не говорю. Но именно потому, что мы теперь не у власти, мы лучше, чѣмъ они. Меньшинство и оппозиція — тѣ идеалы не нашего времени, которыхъ держалась всегда лучшая часть общества. А если бы я примкнулъ къ пошлому большинству, я долженъ былъ бы отказаться отъ этого самаго драгоцѣннаго своего права. Ты читала мои стихотворенія — ты знаешь, какъ независимо я себя держу относительно обѣихъ сторонъ. Какъ ты думаешь, могу ли я продолжать писать, если буду принужденъ заботиться о карьерѣ?

Онъ всталъ и расхаживалъ по комнатѣ, говоря какъ бы самъ съ собою и съ оживленіемъ жестикулируя. Вдругъ остановившись, онъ щелкнулъ пальцами, точно придумавъ что-то, простоялъ тихо нѣсколько минутъ, закрывъ глаза рукою, затѣмъ сталъ считать по пальцамъ.

— Идетъ! вскричалъ онъ. — Есть ли у тебя перо и бумага? Садись и пиши.

И онъ продиктовалъ ей сонетъ о привилегированномъ положеніи меньшинства, въ качествѣ оппозиціи, противъ ошибочнаго направленія современнаго общества, и о положеніи одинокаго, стоявшаго внѣ партій и наблюдавшаго со стороны погоню всѣхъ за должностями и отличіями, которыя достаются всегда на долю тѣхъ, кто больше даетъ.

Кончивъ писать, Алія встала, подошла къ нему и, обнявъ, впервые по собственному импульсу поцѣловала его.

— Будь увѣренъ, что не я буду виною, если ты когда-либо лишишься этого привилегированнаго положенія, сказала она. — Я, къ счастью, не принадлежу къ тѣмъ женщинамъ, которыя, любя, стараются во что бы то ни стало удержать возлѣ себя любимаго человѣка.

— Не говори этого. Если ты дѣйствительно любишь меня, ты должна, напротивъ того, не щадить никакихъ средствъ, чтобы удержать меня.

— И заставить тебя дѣйствовать противъ твоего убѣжденія?

— Да, а если бы и такъ? Что такое въ сущности убѣжденіе? Нѣтъ ничего абсолютно справедливаго и несправедливаго. Все относительно: И если мы выбираемъ тотъ или иной образъ мысли, это еще не представляетъ собою большой важности. Я по темпераменту и по наклонностямъ сторонникъ оппозиціи — но до убѣжденія еще далеко — какой разумный человѣкъ можетъ имѣть убѣжденія?

Алія была непріятно поражена этою перемѣною въ его тонѣ. Будучи отъ природы большою идеалисткою, она съ жаромъ приняла точку зрѣнія, развиваемую имъ въ сонетѣ, и ей показалось легко и пріятно пожертвовать своимъ личнымъ счастьемъ для такой цѣли. Но теперь на нее повѣяло ледянымъ холодомъ отъ его скептицизма, сразу охладившаго энтузіазмъ, возбужденный въ ней его стихами.

— У меня есть только одно убѣжденіе, продолжалъ онъ, улыбаясь. — Ничто въ жизни не можетъ сдѣлать меня счастливымъ, только твоя любовь. И если ты дѣйствительно любишь меня, ты не станешь жертвовать мною для какого бы то ни было убѣжденія. Я желалъ бы, чтобы твоя любовь была сильна, чтобы преодолѣть всѣ препятствія, даже это — чтобы заставить меня пожертвовать всѣмъ для тебя, даже независимостью. Я увѣренъ, что только тогда мы будемъ дѣйствительно счастливы.

— Ты никогда не дождешься этого, возразила она. — Я ни за что не хочу, чтобы ты жертвовалъ чѣмъ-нибудь для меня.

— А если такъ, то ты навѣрное погубишь насъ обоихъ. Я былъ бы счастливъ только въ такомъ случаѣ, если бы ты требовала многаго, — но и многое давала. Но ты не хочешь ни того, ни другого.

Онъ взялъ ее въ свои объятія и такъ крѣпко прижалъ къ себѣ, что она не могла посмотрѣть ему въ глаза. Поэтому она откинула назадъ голову, чтобы лучше видѣть его, и сказала:

— Нѣтъ, напротивъ того — я требую многаго — и согласна также дать многое, — но подъ извѣстнымъ условіемъ. Убѣди меня, что ты дѣйствительно любишь меня — и нѣтъ ничего, въ чемъ я отказала бы тебѣ.

— Ничего? спросилъ онъ губами, близко наклоняясь къ ней и глядя на нее блестящими глазами.

— Но ты слышалъ условіе, повторила она и, сильно покраснѣвъ, вырвалась изъ его объятій.

VII.

На другой день Рикардъ спросилъ Алію, чего она желаетъ, остаться еще въ Нерви или отправиться немедленно путешествовать. Она отвѣтила, что предоставляетъ рѣшеніе этого вопроса ему, сама же поѣдетъ, куда она захочетъ. Она и Серра условились разстаться на время, въ виду существующей необходимости. Алія должна была поѣхать съ Роде, которые собирались путешествовать по Италіи, а затѣмъ Серра долженъ былъ встрѣтиться съ нею и рѣшить окончательно вопросъ о будущемъ.

Семья Грей-Джонстонъ устроила въ послѣдній вечеръ прощальный чай. Алія была въ возбужденномъ и въ то же время веселомъ настроеніи духа. Ей казалось, что эта разлука никогда не осуществится, что въ послѣднюю минуту случится что нибудь неожиданное и перевернетъ все вверхъ дномъ. Она одѣлась очень изящно въ новое фуляровое платье. Простой чай въ англійской семьѣ принялъ въ ея воображеніи характеръ большого празднества, помолвки или свадьбы, послѣ котораго открывалось для нея будущее, полное неизвѣданнаго, смутно предчувствуемаго счастья, и на лицѣ ея, когда она вошла въ гостиную, было робкое и сіяющее выраженіе, какое наблюдается обыкновенно у счастливыхъ невѣстъ. Сѣро-голубое шелковое платье прекрасно оттѣняло нѣжный цвѣтъ ея лица. Волосы свои она украсила двумя большими разноцвѣтными розами, а на шею надѣла жемчужное ожерелье, подаренное Рикардомъ на память о поѣздкѣ. Въ длинныхъ шведскихъ перчаткахъ, въ золотистыхъ ботинкахъ и съ бѣлымъ вѣеромъ изъ перьевъ въ рукахъ она имѣла такой изящный видъ, что Флоренсъ, тутъ-же, замѣтила:

— Ого, какою величественною можетъ быть Алія, когда захочетъ! Сегодня она настоящая княгиня.

— Княгиня ди-Пальми, дополнила Гэррьетъ.

— Если-бы я захотѣла — да, сказала Алія, бросая на нее надменный взглядъ.

— Слышишь! шепнула Флоренсъ Ааготѣ, она въ самомъ дѣлѣ воображаетъ — какъ будто онъ не ухаживалъ и за другими, такъ-же, какъ за ней.

— Да, у него со всѣми такая манера обращенія, сказала Аагота. — Онъ какъ-то особенно смотритъ на васъ — жметъ руку и удерживаетъ ее надолго въ своей — онъ и съ тобою дѣлалъ это?

Флоренсъ улыбнулась многозначительно и покраснѣла. «Это слишкомъ», подумала она, «неужели и Аагота также — ахъ, какъ онѣ смѣшны!» Но она, Флоренсъ, знала лучше ихъ, въ чемъ дѣло.

Флоренсъ нарядилась въ этотъ вечеръ вся въ бѣлое. Она была красавицею въ англійскомъ вкусѣ, блѣдною, прозрачною, съ тонкою таліею и безъ всякихъ формъ. У Гэррьетъ были рыжіе волосы, маленькій вздернутый носикъ, очень нѣжный цвѣтъ лица и веснушки подъ глазами — но она была очень жива и весела, и считалась пикантною.

— Флоренсъ ожидаетъ, что онъ сегодня вечеромъ сдѣлаетъ ей предложеніе, шепнула она Ааготѣ.

Мистеръ Грей-Джонстонъ былъ ипохондрикъ, избѣгавшій свѣтскаго общества, его жена постоянно хворала и молодыя дѣвушки были гораздо болѣе предоставлены себѣ, чѣмъ большинство англійскихъ дѣвушекъ. Онѣ пользовались своею свободою, чтобы доставлять себѣ всевозможныя развлеченія и кокетничать со всѣми молодыми людьми, встрѣчавшимися имъ — т. е. кокетничать на англійскій ладъ, вяло, холодно, безжизненно, потому что страстности у нихъ не было и помину, и онѣ находили Алію очень странною и смѣялись надъ нею, когда видѣли ее взволнованною и возбужденною.

Чайный столъ былъ приготовленъ на террасѣ подъ открытымъ небомъ; нѣсколько лампъ горѣло на столѣ. Флоренсъ хлопотала, разставляя чашки своими бѣлоснѣжными руками, мать сидѣла рядомъ на креслѣ, а м-ръ Грей-Джонстонъ ходилъ взадъ и впередъ, прихлебывая чай и не говоря ни слова.

Рикардъ, стоя, употреблялъ всѣ усилія, чтобы наладить разговоръ о нѣмецкой политики Криспи, когда Гэррьетъ, въ сопровожденіи Серра, быстро взбѣжала на террасу изъ сада и бросилась съ хохотомъ къ Ааготѣ.

— Можешь себѣ представить, какой онъ безобразникъ! вскричала она. — Мы условились бѣжать взапуски по большой дорогѣ, и я упала — что-же онъ сдѣлалъ, какъ ты думаешь, когда сталъ помогать мнѣ подняться? — Фи, фи! и она погрозила ему пальцемъ.

— Что-же вы сдѣлали? спросила Алія, улыбаясь.

— Поцѣловалъ ее, конечно. Если-бы я этого не сдѣлалъ — она презирала-бы меня и считала-бы осломъ — когда молодая дѣвица падаетъ къ вашимъ ногамъ, нужно быть набитымъ дуракомъ…

— Хотите держать пари, что я взберусь на эту крышу? вскричала Гэррьетъ, которая никакъ не могла придти въ себя отъ своего возбужденнаго состоянія. И она ловко и легко вспрыгнула на стѣну, а оттуда на верхнюю террасу надъ крышею.

— Идите, синьорина Алія! вскричалъ Серра. — Если и вы взберетесь, то мы будемъ бѣгать взапуски тамъ наверху.

— Вы съ ума сошли! Бѣгать взапуски наверху — тамъ-же нѣтъ перилъ.

— Пустяки, это ничего не значитъ. Идите!

Онъ насильно увлекъ ее и помогъ взобраться наверхъ, откуда Гэррьетъ протягивала ей руки. Садъ разстилался глубоко подъ ними и Алія вся вспыхнула, когда Серра схватилъ ее за талію и сдѣлалъ движеніе, точно намѣреваясь сбросить ее внизъ.

— Что съ вами сегодня вечеромъ?

— Мнѣ хочется выкинуть какую-нибудь безумную штуку. — Выдумайте что-нибудь, миссъ Гэррьетъ. Чѣмъ безумнѣе, тѣмъ лучше.

Алія съ удивленіемъ посмотрѣла на него. Въ его обращеніи сегодня была необузданная веселость, совершенно нескойственная ему.

— Не ворваться-ли намъ въ чью-нибудь комнату? Чье это окно? Французской дамы? Хотите, войдемъ и украдемъ ея драгоцѣнности?

— Идите пить чай! раздался снизу голосъ Флоренсъ.

— Съ удовольствіемъ! но какъ намъ сойти. Я васъ сброшу, сначала одну, а потомъ другую; согласны?

— Нѣтъ, мы проберемся черезъ одну изъ этихъ комнатъ, сказала Гэррьетъ, а затѣмъ въ большой корридоръ.

— А если тамъ есть кто-нибудь, возразила Алія.

— Это ничего, мы попросимъ позволенія войти.

— Конечно, сказалъ Серра. — Слѣдуйте только за мною. И не выпускайте моей руки.

Онъ взялъ обѣихъ дѣвушекъ за руки, тихонько подошелъ съ ними къ одной изъ открытыхъ дверей, выходившихъ на террасу и заглянулъ въ нее. Онъ увидалъ пожилую даму, ходившую взадъ и впередъ. Не говоря ни слова, Серра потащилъ ихъ за собою и онѣ какъ ураганъ, промчались по комнатѣ и выбѣжали въ противоположную террасѣ дверь.

— Онъ сегодня чисто сумасшедшій, сказала Гэррьетъ, когда они собрались вокругъ чайнаго стола.

— Да, это правда. — Но la mente piena di raggi е di follia, продекламировалъ онъ, обращаясь къ-Аліи.

— Что это значитъ? спросила Флоренсъ.

— Мой разумъ полонъ безумія, дословно перевела Аагота.

Серра отошелъ съ Аліей къ стѣнѣ и, усѣвшись рядомъ, на нѣкоторомъ разстояніи отъ другихъ, наклонился къ ней и сталъ декламировать, глядя ей прямо въ глаза:

Oh! sei Bianca, sei pura corne perla marina,

E parli il vero, armata della tua castitâ.

Guarda, la notte è hella; guarda, il cielo è sereno.

Sai tu ehe sia la flamma ehe ti solleva il seno?

Se la tua voce trema, sai tu, Berta, perche?

Questo nuovo sgomento, questo vano terrore,

Il rimprovero stesso di cui ti crucci è amore,

E amore e tu sei hella e tu vivi per me.

Il mio braccio ti serra, il mio cuor ti desia.

Ed ho la mente piena di raggi e di follià,

E voglie ehe mi passi sul labbro il tuo respir.

Voglie posar la fronte sulla tua fronte bianca,

Voglie sentirti inerte, corne persona stanca.

Voglie ehe inebbriata mi parli di morir.

Giacosa.

(О, будь чиста и бѣла, какъ жемчугъ морской, и говори правду, вооружась своею непорочностью. Смотри, какъ прекрасна ночь, смотри, какъ чисто небо! Знаешь-ли, какое пламя заставляетъ колебаться твою грудь? Твой голосъ дрожитъ, знаешь-ли, Берта, почему? Это новое тебѣ чувство, этотъ страхъ безъ причины, эти мученія, которыя ты испытываешь — это любовь, это любовь и ты хороша, и ты живешь для меня. Моя рука тебя обнимаетъ, мое сердце тебя желаетъ. Душа моя полна счастья и безумія, я хотѣлъ-бы, чтобы на губахъ моихъ прошло твое дыханіе, чтобы твой бѣлый лобъ прижался къ моему лбу, я хотѣлъ-бы почувствовать тебя обезсилѣвшей, точно въ обморокѣ, хотѣлъ-бы, чтобы ты въ безуміи говорила только о смерти).

Ея рука лежала въ его; она сидѣла неподвижно, еле дыша. Быть можетъ она чувствовала, какъ безсиліе, о которомъ говорилъ поэтъ, пылкое подчиненіе волѣ другого лица, овладѣвало ею.

Было темно на той части террасы, гдѣ они сидѣли, ихъ почти не было видно, но мягкій гибкій мужской голосъ доносился къ сидящимъ у стола съ патетическимъ, необыкновенно страстнымъ выраженіемъ.

Флоренсъ, ничего не понимавшая въ стихахъ, первая нарушила общее настроеніе.

— Вашъ чай стынетъ, сказала она. — Не можете ли вы декламировать позже?

Но Аагота, понявшая смыслъ стиховъ и скандализированная вложеннымъ въ нихъ выраженіемъ и слишкомъ краснорѣчивою интонаціею, съ какою они были сказаны, подошла къ Аліи и, тихо дотронувшись до ея руки, шепнула ей:

— Иди пить чай. Не сиди здѣсь одна съ нимъ въ темнотѣ — ты забываешься.

Алія вздрогнула и встала. Когда она подошла къ столу, въ глазахъ ея было какое-то безумное выраженіе, она точно не сознавала, что вокругъ нея дѣлается.

Серра вновь впалъ въ прежнее необузданное веселье. Онъ сталъ галоппировать по всей террасѣ верхомъ на стулѣ, задрапировался въ араба помощью скатерти и салфетокъ и сѣлъ на полъ съ скрещенными ногами, затѣмъ переодѣлся въ сицилійскаго бандита съ космами волосъ, падавшими на глаза и кинжаломъ, скрытымъ подъ плащемъ, спрятался въ тѣни у стѣны и когда Рикардъ подошелъ къ нему, такъ неожиданно накинулся на него, чисто кошачьимъ прыжкомъ, и такимъ угрожающимъ голосомъ и съ такою миною потребовалъ кошелька и часовъ, что дамы вскрикнули.

— Что съ вами? спросила Алія, смѣявшаяся вмѣстѣ съ другими, но подозрѣвавшая, что за этимъ возбужденіемъ скрывается нѣчто другое.

— Это потому, что вы уѣзжаете завтра.

— Такъ, значитъ, вы радуетесь этому?

— Нѣтъ, я вовсе не радуюсь, а послѣдній актъ въ комедіи никогда не бываетъ достаточно веселъ. Вотъ уже цѣлыхъ два мѣсяца, какъ я играю комедію, нужно же блестящимъ образомъ закончить ее.

Всѣ дѣвушки захотѣли узнать, что онъ подразумѣваетъ подъ словомъ комедія.

— А развѣ я не ухаживалъ за всѣми вами? спросилъ онъ. — И держу пари, что вы всѣ придавали этому ухаживанію серьезное значеніе. Одна только синьора Аагота составляетъ исключеніе — она одна не вѣрила, что я въ нее влюбленъ.

— Вы считаете себя слишкомъ хорошимъ актеромъ, вскричала Алія съ порывистою веселостью. — Кто сталъ бы серьезно относиться къ вамъ! Никто — но, быть можетъ, нѣкоторыя изъ насъ забавлялись тѣмъ, что платили вамъ тою же монетою — и кто знаетъ, не вы ли были въ концѣ концовъ одурачены.

— Очень можетъ быть, отвѣтилъ онъ, полусмѣясь, полусерьезно глядя на нее. — Время покажетъ.

Послѣ этой шутки всѣ утихли. Серра началъ вновь декламировать стихи. Онъ зналъ наизусть всѣхъ итальянскихъ классиковъ и, желая передать волнующее его въ данную минуту настроеніе, всегда умѣлъ ловко пользоваться тѣмъ или другимъ отрывкомъ изъ любимыхъ писателей.

— Почему вы не декламируете никогда ничего своего? спросила его Флоренсъ.

— Потому что я люблю декламировать только то, чѣмъ дѣйствительно восхищаюсь. Не думайте, что я говорю это изъ скромности, прибавилъ онъ. — Послушайте, продолжалъ онъ, обращаясь къ Аліи. — Я уже разсказывалъ вамъ, какъ я когда-то восхищался Летарди, когда былъ молодъ и любилъ мечтать. Послушайте еще одинъ отрывокъ изъ него и затѣмъ баста.

Онъ сталъ передъ нею и началъ декламировать.

Sempre саго mi fu quest’ermo colle,

E queste siepe, que de tanta parte

Dell’ultimo orizzonte il guardo esclude.

Ma sedendo e mirando, interminati

Spazi di là da quella, e sovrumeni

Silenzi, e profondissima quiete

Io nel pensier mi fingo; ove per pocco

Il cor non si spaura. E corne il vento

Odo stormir tra queste piante,

Io quello Infinito silenzio а questa voce

Vo comporando: e mi sovien l’eterno,

E le morte stagioni, e le presente

E viva, e il sum di lev.

Centra questa linmensità s’annega il pensier mio;

E il naufragar m'è dolce in questo mare.

(Всегда мнѣ дорогъ былъ этотъ пустынный холмъ и эта живая изгородь, скрывающая отъ взгляда часть далекаго горизонта. Когда я сижу и смотрю оттуда на безконечное пространство, открывающееся передо мною, сверхъестественная тишина, глубочайшее спокойствіе, царствующее вокругъ, заставляетъ меня погружаться въ мечты и сердце мое замираетъ въ груди. А когда вѣтеръ начинаетъ завывать среди этихъ деревьевъ, я сравниваю это безконечное молчаніе съ этими звуками: и мнѣ вспоминаются вѣчность, и прошлое, и настоящее, и мертвые, и живые и ихъ голоса. И въ эту безконечность какъ бы погружается моя мысль и мнѣ кажется пріятнымъ исчезнуть въ этомъ морѣ).

Всѣ сидѣли молча, когда онъ кончилъ. Мягкая мечтательность, проникавшая стихотвореніе, и выразительное чтеніе произвели свое дѣйствіе даже на тѣхъ, кто не вполнѣ понималъ его. Безконечная тишина, вызванная фантазіей поэта, какъ бы овладѣла всѣми и держала ихъ подъ своимъ очарованіемъ.

Наконецъ, Аагота поднялась и бросила вопросительный взглядъ на Рикарда.

— Уже двѣнадцать часовъ. Не пора-ли намъ расходиться? Мы должны встать завтра пораньше.

Всѣ стали прощаться и Серра воспользовался случаемъ, чтобы шепнуть Аліи:

— Я приду позже попрощаться съ тобою въ твоей комнатѣ, когда другіе лягутъ. Хорошо?

Алія ничего не отвѣтила, но задрожала и щеки ея покрылись смертельною блѣдностью.

— Когда разбудить васъ завтра? спросила Геррьета Ааготу.

— О, Рикардъ всегда очень рано просыпается.

— Я тоже всегда сама пробуждаюсь въ день отъѣзда, сказала Геррьета. — Я приду и разбужу Алію, когда вы всѣ еще будете спать. Ты всегда спишь съ закрытою дверью, не правда-ли?

Серра при этомъ вопросѣ взглянулъ на Алію. Она ничего не отвѣтила.

Вернувшись въ свою комнату, сообщавшуюся корридоромъ съ комнатою Рикарда и Ааготы, она съ нетерпѣніемъ ждала минуты, когда останется одна, но Аагота постоянно входила къ ней, то чтобы поискать ту или другую вещь, то чтобы предложить ей уложить въ свой сундукъ нѣкоторыя изъ ея платьевъ. Аагота имѣла обыкновеніе въ ночь передъ отъѣздомъ почти не ложиться, а суетиться и заниматься чуть ли не до утра разными пустяками. Наконецъ терпѣніе Аліи лопнуло и она сказала съ нѣкоторымъ раздраженіемъ:

— Оставь все это, прошу тебя — я падаю отъ усталости. Если забудемъ что-нибудь, можно будетъ уложить завтра поутру.

— Сними хоть это платье, я спрячу его въ мой большой сундукъ. Ты испортишь его, если станешь укладывать въ свой.

Алія колебалась. Какъ ей избавиться отъ этого? Уже пробилъ часъ; онъ могъ каждую минуту взойти, а она не могла принять его иначе, какъ только вполнѣ одѣтою.

Но Аагота не отставала. Она, должно быть, подозрѣвала что-нибудь, потому что не было возможности отвязаться отъ нея сегодня вечеромъ.

— А ты забыла, что твое дорожное платье разорвано. Дай мнѣ его. Ложись, я поправлю драпировку, пока ты будешь раздѣваться.

Алія принуждена была отдать Ааготѣ юбку и накинула на себя свѣтло-розовую утреннюю блузу. Усѣвшись передъ зеркалами, она распустила волосы и начала чесаться, чтобы заставить Ааготу думать, что она дѣйствительно собирается лечь въ постель; въ то же время она тщательно прислушивалась къ шуму въ корридорѣ; ей казалось постоянно, что она слышитъ шаги. Что если онъ подойдетъ и постучитъ, пока Аагота еще здѣсь! Чтобы помѣшать этому, она начала громко разговаривать: онъ услышитъ такимъ образомъ, что она не одна.

— Что же дѣлаетъ Рикардъ? Бѣдняжка, онъ навѣрное не заснетъ, если ты не перестанешь ходить взадъ и впередъ и стучать. Оставь, милая Аагота, все уже въ порядкѣ. Нельзя быть одѣтою съ иголочки въ купэ желѣзной дороги.

— Какая ты, однако, нетерпѣливая! Ну, хорошо, я возьму съ собою платье и окончу его въ своей комнатѣ. Но это ужасно, какъ ты долго возишься сегодня со своими волосами — почему ты не ложишься?

Алія быстро поцѣловала ее и почти вытолкнула изъ своей комнаты. Какъ только Аагота ушла, она стала быстро приводить въ порядокъ свое платье; сердце ея сильно билось отъ страха, что онъ застанетъ ее полуодѣтою. Она вновь подняла волосы, тщательно застегнула на всѣ пуговицы свой длинный пеньюаръ и обвязала его у таліи лентою, чтобы придать ему менѣе распущенный и небрежный видъ; она краснѣла при одной мысли, что онъ застанетъ ее переодѣтою, и почти желала, чтобы онъ не приходилъ. И когда она, наконецъ, дѣйствительно разслышала его шаги, ея застѣнчивость одержала вверхъ надъ всѣми другими чувствами: съ быстротою молніи, почти не сознавая, что она дѣлаетъ, она бросилась къ двери и заперла ее на ключъ.

Она услышала, какъ онъ взялся за ручку двери, услышала, какъ онъ тихо шепнулъ: — отвори, amor mio! — подождалъ минуту, затѣмъ ушелъ, опять вернулся, взялся за дверь, и затѣмъ, сказавши презрительнымъ и сердитымъ тономъ «pah!», быстро удалился.

Когда его шаги замерли въ корридорѣ, сердце ея упало и ею овладѣла внезапно безграничная слабость, какъ противовѣсъ сильному возбужденію, въ какомъ она находилась весь вечеръ. Быстро раздѣвшись, она легла въ постель и затушила свѣчу.

Да, теперь все кончено! Завтра утромъ она уѣдетъ, отказавъ ему въ послѣднемъ прости, о которомъ онъ такъ просилъ и на что она дала ему молчаливое согласіе! Неужели онъ послѣ этого захочетъ видѣть ее? Изъ ложнаго стыда она погубила все, и вѣроятно навсегда! Она вертѣлась на кровати и не могла заснуть.

Ночь была такая душная, какія бываютъ только на югѣ, безъ малѣйшаго вѣтерка, съ удушающими благоуханіями; трудно было дышать, а стоило только поднять руку или ногу или сдѣлать малѣйшее движеніе, и все тѣло обливалось потомъ.

Она лежала совершенно неподвижно, закинувъ руки за голову и устремивъ глаза черезъ открытую дверь балкона на звѣздное небо, блестѣвшее и сіявшее между бѣлыми колоннами.

Она долго пролежала такимъ образомъ, когда въ дверяхъ балкона показалась вдругъ темная фигура, наполнившая собою все отверстіе. Глаза ея широко раскрылись и неподвижно смотрѣли на это видѣніе, какъ будто вызванное ея фантазіею. Она была почти безъ чувствъ, когда чьи-то руки обвились вокругъ ея стана, чьи-то губы примкнули къ ея губамъ и ея напряженное состояніе перешло въ безграничную преданность.

---

На другой день началась сцена, обычная при отъѣздахъ на станціи, особенно въ раннюю пору. Алія, противъ своего обыкновенія, не была готова во-время, и Аагота должна была помогать ей укладывать вещи, такъ что они отправились безъ кофе. На станцію они пріѣхали передъ послѣднимъ звонкомъ. Рикардъ и Аагота бросились покупать билеты и сдавать вещи, а миссъ Джонстонъ явилась съ букетами цвѣтовъ и поцѣлуями. Аліи удалось на минуты опередить другихъ, и Серра подошелъ къ ней.

— Черезъ нѣсколько недѣль я пріѣду къ тебѣ, сказалъ онъ. — Вѣрь мнѣ, жди и люби.

Она отвѣтила коротко и энергично: — Да.

Остальные вышли также на платформу, двери то раскрывались, то закрывались, публика выходила и входила, всеобщая толкотня и смятеніе!

Не будучи въ состояніи сдерживать себя, онъ поцѣловалъ ее въ губы, помогая ей войти въ купэ. Аагота одна замѣтила это, кондукторъ затворилъ дверь и поѣздъ тронулся.

Алія не сознавала совершенно окружающаго. Она сидѣла въ уголку дивана неподвижно, точно околдованная, съ глазами, устремленными прямо передъ собою, съ слабымъ румянцемъ на щекахъ и съ какимъ то таинственнымъ выраженіемъ на лицѣ, точно она прислушивалась къ голосамъ какого-то другого міра, невидимаго для остальныхъ.

VIII.

Это мечтательное состояніе продолжалось и во Флоренціи. Она проводила значительную часть времени въ картинныхъ галереяхъ и старалась возможно больше быть одной. Чудный міръ искусствъ, окружавшій ее, производилъ какое-то успокаивающее дѣйствіе на ея взволнованную душу. Благодаря врожденному пониманію красоты, она была въ состояніи болѣе полнымъ образомъ усваивать себѣ то, что она видѣла, сродняться съ нимъ, а не просто наслаждаться произведеніями искусствъ. Всѣ эти картины, въ которыхъ прелесть колорита и красота очертаній соединялись съ глубокимъ чувствомъ и задушевностью, говорили ея возбужденному уму и чувствамъ, и она засыпала по вечерамъ и просыпалась по утрамъ до такой степени полная этихъ впечатлѣній, проникнутая ими, что они какъ бы давали особую окраску ея собственной жизни. Галереи разсказывали ей всю исторію человѣчества въ идеализированномъ свѣтѣ, соотвѣтствовавшимъ вполнѣ романтическому обороту, происшедшему въ ея судьбѣ. И всѣ сомнѣнія относительно правильности отношеній, въ которыя она дала себя вовлечь, исчезали передъ болѣе обширномъ взглядѣ на жизнь, который внушали ей эти залы.

Вотъ этотъ гордый кавалеръ, носившій одну изъ величайшихъ историческихъ фамилій, и портретъ котораго былъ нарисованъ Сальваторомъ Роза, этотъ чисто итальянскій типъ съ страстными и въ то же время кроткими черными глазами, съ изящною гибкою фигурою и съ выраженіемъ лица одновременно энергичнымъ и равнодушнымъ — и эта бѣлокурая женщина, въ изображеніи которой Тиціанъ сконцентрировалъ типъ красоты чуждой расы, — они несомнѣнно представляли собою пару влюбленныхъ, но кому въ голову приходитъ спрашивать: женаты ли они? Кто она? Каковы были титулъ, имя и положеніе ея отца? Онъ стоитъ въ каталогѣ вмѣстѣ со всѣми своими титулами, она — безъ всякаго имени. Но что означаетъ все это въ мірѣ, гдѣ красота, молодость и любовь царятъ безраздѣльно?

А всѣ эти изображенія «la santa famiglia», олицетворявшія такимъ чуднымъ образомъ материнскую любовь и материнское счастье. Какъ она любовалась ими! Она могла десятки разъ съ одинаковымъ удовольствіемъ сидѣть и мечтать передъ кроткими мадоннами Перуджино и Ботичелли, въ нѣмомъ экстазѣ разсматривающими новорожденнаго.

Но иногда настроеніе ея мѣнялось, благодаря другимъ картинамъ, совершенно иного рода. Среди этого міра идеальной красоты прорывался иногда болѣе чувственный тонъ: смѣлое поклоненіе плоти Рубенса представляло рѣзкую разницу съ идеализмомъ итальянцевъ. На его картинахъ не встрѣчалось изображеній ангела, который съ почтительно наклоненною головою сообщаетъ застѣнчивой, пораженной дѣвѣ о томъ, что она должна сдѣлаться матерью. Здѣсь сильный, рослый человѣкъ съ пылкою страстностью преслѣдуетъ женщину, которая убѣгаетъ отъ него, чтобы лучше привлечь и отдаться. Алія отворачивалась отъ такихъ картинъ съ какимъ-то неопредѣленнымъ безпокойствомъ. Но проходя мимо картины Рубенса, изображающей «la santa famiglia», она находила ее такою смѣлою, что невольно останавливалась, улыбаясь. Небесный ребенокъ, который у другихъ кажется страдающимъ англійскою болѣзнью, такъ какъ художники, желая придать ему болѣе одухотворенное выраженіе, надѣляютъ его слишкомъ большою головою и слишкомъ блѣдными щеками, у Рубенса превращался въ здоровеннаго, розоваго мальчика, который откидываетъ назадъ голову и отъ души хохочетъ, между тѣмъ какъ Іоаннъ, старше его на нѣсколько лѣтъ, съ улыбкою восхищенія смотритъ на него, находя его, повидимому, удивительно милымъ и забавнымъ. Мать, полная и розовая, производитъ впечатлѣніе превосходной кормилицы, а Іосифъ вовсе не похожъ на того одинокаго старца, который стоитъ вдали, какъ бы не имѣя ничего общаго съ остальною семьею; онъ, напротивъ того, изображенъ въ видѣ молодого отца семейства, счастливо улыбающагося.

Андреа много разъ писалъ и его письма были наполнены самыми нѣжными выраженіями. Алія всегда запиралась, чтобы читать ихъ, такъ какъ они всегда возбуждали въ ней сильное волненіе: то заставляли краснѣть и плакать, то дѣлали ее задумчивою и серьезною. Она вновь и вновь перечитывала ихъ, ложась по вечерамъ въ постель или днемъ, когда ей случалось быть одною. Иногда она не спала по ночамъ, обдумывая какое-нибудь выраженіе въ нихъ, и не успокаивалась, пока не зажигала свѣчи и не вынимала письма изъ пакета, который она прятала всегда подъ изголовье. Она обдумывала и взвѣшивала каждое слово, чтобы увидѣть, звучитъ ли оно искренно, соотвѣтствуетъ ли оно его характеру и образу мыслей, или представляетъ собою только пустую фразу, и когда ей Казалось послѣднее, она чувствовала себя оскорбленною и ее охватывалъ страхъ.

Это былъ все тотъ же страхъ, доходившій до настоящаго ужаса — страхъ, что она уступила любви, которая съ его стороны была только чувственною страстью, а съ ея — безграничною преданностью на жизнь и смерть. И всякій разъ, когда она начинала обсуждать то, что произошло между ними и особенно послѣднюю ночь, она фантазировала и представляла себѣ всѣ ихъ отношенія столько разъ и въ такихъ разнообразныхъ видахъ, что наконецъ перестала понимать, что происходило въ дѣйствительности и что было только плодомъ ея воображенія. И эта неувѣренность относительно себя и его только усиливала ея желаніе поскорѣе увидаться съ нимъ, доводила это желаніе до томительной тоски. Ей казалось, что вся ея жизнь, ея самоуваженіе, ея спокойствіе зависятъ отъ этого свиданія, что она тогда только узнаетъ, разовьется ли болѣе глубокое и серьезное отношеніе изъ этого чувства, похожаго на чадъ, представлявшаго собою смѣсь фантазіи и чувственности, чувства, которое подъ лучами палящаго солнца, среди ласкающихъ волнъ, въ душной, насыщенной благоуханіями атмосферѣ знойнаго лѣтняго дня такъ неудержимо влекло ихъ другъ къ другу.

Поэтому она почувствовала ударъ въ самое сердце, когда получила отъ него письмо съ сообщеніемъ, что онъ не можетъ пріѣхать къ ней во Флоренцію, какъ обѣщалъ. Въ имѣніи брата возникли разныя затрудненія: управляющій растратилъ часть имущества, приходится поставить всю администрацію на новую ногу, братъ его боленъ и онъ не можетъ уѣхать и заставить его одного распутывать всѣ эти непріятныя дѣла.

«Старайся возможно дольше продержаться въ Италіи», писалъ онъ, «такъ чтобы я могъ встрѣтить васъ въ Римѣ или Венеціи на возвратномъ пути. Но если ты уѣдешь, не увидавшись со мною» — это поразило ее, какъ могъ онъ даже допустить такую мысль — «то я постараюсь пріѣхать къ тебѣ въ Швецію, когда мое положеніе сдѣлается болѣе независимымъ. Но будешь ли ты меня ждать? Я едва смѣю на это надѣяться и зналъ всегда, что мнѣ не суждено быть счастливымъ и меня вовсе не удивитъ, если судьба разлучитъ насъ какъ разъ въ ту минуту, когда мы полюбили другъ друга».

Она нѣсколько разъ перечитала письмо и почувствовала на сердцѣ леденящій холодъ. Такъ вотъ какъ быстро соглашается онъ отказаться отъ нея! Для него это никогда не было серьезно! Она просидѣла нѣкоторое время тихо, точно ошеломленная этимъ ударомъ, но мало-помалу лицо ея вспыхнуло и ужасный, невыносимый стыдъ овладѣлъ ею при мысли, что она отдалась вся человѣку, который сдѣлается чужимъ для нея и для котораго она будетъ только одною среди многихъ. Такъ вотъ какъ кончились всѣ ея мечты о любви, болѣе сильной, глубокой и разумной, чѣмъ та, что она видѣла у другихъ! Одинъ только угаръ — и больше ничего!

Внѣ себя отъ волненія, сильно возбужденная, она вышла изъ дому; она все шла и шла, не думая о томъ, гдѣ она, съ сильно бьющимся сердцемъ и звономъ въ ушахъ.

Она поднялась по красивой Viale dei Colli, извивающейся между бѣлыми виллами и цвѣтущими садами, съ лавровыми и лимонными деревьями, чуднымъ запахомъ розъ и апельсинныхъ цвѣтовъ и роскошными олеандрами и камеліями, великолѣпные цвѣты которыхъ рѣзко выдѣлялись на мрачной, голубовато-зеленой массѣ деревьевъ. Она дошла до Peanzàle Микель Анджело, гдѣ молодой Давидъ царитъ на горизонтѣ, вырисовываясь своими могучими формами на пурпуровомъ вечернемъ небѣ и фіолетовомъ абрисѣ горъ. Остановившись, она посмотрѣла на таинственную Ночь, вырѣзанную на пьедесталѣ статуи, которая съ перваго же взгляда сильно поразила ея воображеніе. Что хотѣлъ выразить великій художникъ этою какъ бы неоконченною фигурою, которая не выступаетъ изъ мраморной глыбы, но такъ сильно привлекаетъ насъ, кажется такою таинственною, навѣваетъ столько думъ, такъ сильно затрогиваетъ воображеніе, что откликается на всѣ настроенія, волнующія насъ въ данную минуту.

Это и та безсонная ночь, когда человѣкъ вертится въ мучительной тоскѣ по горячей постели, прислушиваясь къ частымъ ударамъ часовъ, которые смѣшиваются съ собственными пульсовыми ударами, такъ что подъ конецъ всѣ мысли путаются и не знаешь, утро ли или вечеръ, — и та тихая ночь, полная воспоминаній о прожитомъ днѣ и свѣтлыхъ сновидѣній, — и та ночь, когда сонъ бѣжитъ отъ глазъ, сердце останавливается въ страстномъ ожиданіи, любовь наполняетъ душу, пульсъ перестаетъ биться, чувства и мысли путаются… Но это также и грозная, мрачная ночь, страшная ночь одиночества и отчаянія, изъ которой не находишь никакого исхода.

Алія смотрѣла и смотрѣла, какъ статуи вырисовывались на ясномъ небѣ сентябрьскаго вечера, какъ цвѣтущій городъ разстилался у ея ногъ въ розоватой дымкѣ, какъ Арно извивался сребристою лентою, — вдругъ раздался звонъ Angelus изъ многихъ церквей, нарушая вечернюю тишину — и, не будучи больше въ силахъ противостоять своей тоскѣ, она заплакала, поддаваясь настроенію, которое охватываетъ васъ при видѣ окружающаго прекраснаго міра, составляющаго такую рѣзкую противоположность съ внутреннимъ разладомъ, наполняющимъ душу. На площади появилось нѣсколько иностранцевъ съ Baedeker’омъ въ рукахъ; они съ удивленіемъ посмотрѣли на одинокую, плачущую дѣвушку. Алія поспѣшно сошла внизъ и отправилась на кладбище San Miniato, чтобы выплакаться на свободѣ. Здѣсь, среди бѣлыхъ памятниковъ съ изображенными на нихъ горюющими женщинами или ангелами, съ распростертыми крыльями, охраняющими входъ въ могилу, можно было дать волю своимъ чувствамъ, не возбуждая вниманія; естественно было плакать здѣсь, и она бросилась на колѣни у неизвѣстной могилы и зарыдала такъ сильно, неудержимо, какъ рѣдко кто плакалъ надъ мертвымъ.

Ея отчаяніе породило въ ней рѣшимость не уѣзжать, а придумать что-нибудь, чтобы остаться въ Италіи до свиданія съ нимъ. Уѣхать домой съ этимъ смертельнымъ сомнѣніемъ было невозможно.

Почему она отказалась отъ мѣста у маркизы Серра? Только изъ высокомѣрія. Да, тогда'это высокомѣріе было у мѣста, но не теперь. Теперь самое важное для нея — увидѣться съ нимъ и разъяснить свои сомнѣнія. И она рѣшила немедленно написать ему и объявить о своемъ согласіи принять мѣсто у его тетки, если оно свободно. Она послѣ, шила отправить это письмо, чтобы положить конецъ своимъ колебаніямъ, но ничего, не сказала ни Ааготѣ, ни Рикарду, а продолжала жить прежнею обособленною жизнью, погруженная въ свои думы и сомнѣнія.

Они пріѣхали въ Римъ и здѣсь она стала со дня на день ждать его отвѣта. Это будетъ, навѣрное, радостный, благодарный отвѣтъ — онъ обрадуется этому доказательству ея любви, доказательству, что она свято исполнила его просьбу не давать ему разрушать ихъ счастье и ради него пожертвовала ₍своею гордостью.

Но — что это значитъ? — она точно окаменѣла и поблѣднѣла, какъ смерть, читая его письмо. Онъ отказывается. Она унизила себя до того, что предложила поѣхать къ нему, а онъ отказывается.

«Я не долженъ принимать твоего предложенія», писалъ онъ. — «Когда я впервые предлагалъ тебѣ это, я не любилъ тебя такъ глубоко, такъ сознательно, какъ теперь. Я думалъ только о себѣ. Теперь же я люблю тебя достаточно, чтобы имѣть силы скорѣе лишиться тебя, чѣмъ жертвовать тобою. Какъ ты думаешь, долго ли мы будемъ въ состояніи скрывать наши отношенія отъ тетки и невѣстки, если будемъ видѣться каждый день? А каково будетъ твое положеніе, если онѣ узнаютъ все? Повѣрь мнѣ, гораздо лучше никогда больше не видѣть другъ друга и сохранить навсегда воспоминаніе о самой свѣтлой минутѣ въ жизни, которая озаритъ своимъ блескомъ всю нашу послѣдующую жизнь. Лучше разстаться теперь же, чѣмъ разрушить нашу любовь будничною прозою, что случилось бы неизбѣжно, если бы мы поженились — или подвергнуть себя непріятностямъ и оскорбленіямъ, недоразумѣніямъ и разладу, которыя послѣдуютъ неминуемо, если мы вступимъ въ тайную связь».

Затѣмъ слѣдовали обычныя нѣжныя выраженія: «anima dell’anima mia, mio dolcissimo amore» и т. д., которыя она съ озлобленіемъ пропустила, потому что теперь она не вѣрила въ ихъ искренность; горькое подозрѣніе закралось въ ея душу. Она спокойно дала ему уѣхать, не безпокоясь о его жизни въ деревнѣ съ невѣсткою, и ни разу, съ тѣхъ поръ, какъ она впервые говорила съ нимъ о ней, она не питала никакихъ подозрѣній относительно его чувствъ къ ней. Такое подозрѣніе казалось ей недостойнымъ;'она хотѣла показать ему полное довѣріе. Но теперь! Кто знаетъ, не она ли удержала его, не она ли не позволила ему пріѣхать къ ней.

Это подозрѣніе вызвало въ ней чувство жгучаго стыда — она, которая была такъ увѣрена, что никогда не полюбитъ никого, не убѣдившись предварительно въ его несомнѣнной любви, — она кончила тѣмъ, что отдалась человѣку, который бросаетъ ее послѣ перваго объятія. Какъ же ей жить послѣ этого? То, что онъ называлъ самымъ свѣтлымъ воспоминаніемъ въ жизни, было для нея навсегда загрязнено, — это было пятно, ничѣмъ неизгладимое.

Возможенъ только одинъ исходъ — умереть! Да, смерть, одна смерть могла искупить все, вернуть ей самоуваженіе. Послѣ такой любви — все казалось низменнымъ и пошлымъ; одна смерть была достаточно грандіозна, чтобы достойнымъ образомъ закончить такую жизнь.

Аагота заказала на сегодня теплую ванну и звала ее купаться. Ванна!

Мысль быстро пронеслась въ ея возбужденной головѣ. Она посмотрѣла на свои руки. Вотъ главная артерія — да. Говорятъ, что это легко. Она растерянно стала озираться по комнатѣ, отыскивая что-нибудь острое, и взглядъ ея упалъ на генуэзскій кинжалъ, подаренный имъ, который итальянскія женщины носятъ въ волосахъ и часто пускаютъ въ ходъ въ припадкахъ ревности. Она не подумала о томъ, годится-ли этотъ кинжалъ для задуманной ею цѣли, а воткнула его въ волосы, быстро сбѣжала съ лѣстницы вслѣдъ за Ааготою и сѣла на ожидавшаго ихъ извощика.

Ванны были устроены въ старинномъ дворцѣ съ красивымъ дворомъ, посрединѣ котораго находился фонтанъ. Ванныя комнаты были декорированы въ помпеевскомъ вкусѣ, почти такъ-же, какъ во времена римлянъ. Не впервые входилъ въ такую ванну несчастный, чтобы положить конецъ жизни, потерявшей для него всякій смыслъ и значеніе!

Онѣ получили двѣ комнаты рядомъ, но безъ смежныхъ дверей.

— Если сеньоринѣ понадобится что-нибудь, стоитъ только потянуть за этотъ шнурокъ, сказалъ сторожъ, приготовлявшій ванну.

— Благодарю, все хорошо.

Она быстро отпустила его., оставить-ли дверь открытою? Нѣтъ, лучше запереть, а то могутъ войти слишкомъ рано — пусть лучше взломаютъ потомъ.

Холодно было въ нетопленной комнатѣ, ее охватила дрожь, пока она раздѣвалась. Она прибавила горячей воды, такъ что чуть не обожглась, вскочивъ въ ванну. Положивъ кинжалъ на край ванны возлѣ себя, она легла съ закрытыми глазами и задумалась — задумалась о томъ другомъ купаніи въ синемъ морѣ, подъ знойнымъ солнцемъ, гдѣ страсть впервые охватила ее, та страсть, которая должна была закончиться невыносимымъ стыдомъ. Да, потому что онъ любилъ только ея тѣло — это былъ чувственный угаръ, больше ничего, — въ этомъ она убѣдилась. И она не хочетъ пережить этого униженія.

Въ эту минуту она вскрикнула и выпрямилась. Въ дверь раздался легкій стукъ, но онъ пробудилъ ее изъ задумчивости и нарушилъ царствовавшую вокругъ тишину.

Раздался голосъ Ааготы.

— Ты готова?

— Готова! Я еще лежу въ ваннѣ.

— Но ты лежишь уже цѣлый часъ. — Ты совсѣмъ истощишь себя такимъ образомъ. Вставай скорѣе!

Алія бросила растерянный взглядъ на кинжалъ и тутъ только замѣтила, какъ онъ мало годится для того, что она задумала. И когда она затѣмъ посмотрѣла случайно на платье, лежащее на стулѣ, ей пришла въ голову глупая, прозаическая мысль, мигомъ измѣнившая ея настроеніе. Ея бѣлье было старое, мѣстами порванное — чужіе люди войдутъ и будутъ осматривать каждую вещь. Чувство стыда охватило ее при мысли о своемъ нелѣпомъ планѣ, кровь бросилась ей въ голову, возбужденное настроеніе уступило мѣсто апатіи. О, она была слишкомъ высокаго о себѣ мнѣнія, она считала себѣ болѣе цѣльною натурою, чѣмъ какою была въ дѣйствительности. Она, слѣдовательно, ни вложила въ эту любовь всю душу — она еще жила, могла жить, но должна была попирать свои требованія къ себѣ и къ жизни.

Она одѣлась съ чувствомъ отвращенія къ себѣ и ко всему окружающему.

IX.

Рикардъ, который во все время пребыванія въ Италіи жилъ въ какомъ-то лихорадочномъ состояніи, не находя себѣ нигдѣ покоя, вставалъ съ солнцемъ по утрамъ и цѣлые дни проводилъ въ бѣгахъ, чтобы изучить новыя мѣстности и найти отвлеченіе противъ мучившей его тоски, схватилъ наконецъ римскую лихорадку и докторъ посовѣтовалъ ему немедленно выѣхать изъ Рима. Такъ какъ лихорадка была очень сильна и привела къ сильному упадку силъ, что часто бываетъ послѣ самыхъ слабыхъ болѣзней у сильныхъ, здоровыхъ людей, то о возвращеніи домой нечего было и думать, и они поселились на двѣ недѣли въ Фраскати, гдѣ сухой горный воздухъ быстро поправилъ больного. Отсюда они намѣревались отправиться прямо домой послѣ нѣсколькихъ дней пребыванія въ Венеціи.

Во время этой тихой, спокойной жизни въ Фраскати, гдѣ иностранцевъ почти не было и гдѣ трудно было придумать какое-нибудь развлеченіе въ виду уединенности мѣста, мучительное, угнетенное состояніе духа овладѣло всѣми тремя. У каждаго изъ нихъ было свое тайное горе и они не чувствовали никакого желанія облегчить его откровенною бесѣдою съ друзьями. Какая перемѣна сравнительно съ тѣмъ временемъ, когда они впервые пріѣхали заграницу, когда они были такъ тѣсно соединены, что и радости, и горести были у нихъ общія. Письмо изъ дому съ извѣстіями о милыхъ, оставленныхъ въ далекой Швеціи, представляло для всѣхъ трехъ одинаковый интересъ и жадно поглощалось ими. Разговоръ за кофе былъ всегда такъ оживленъ, точно они давно не видались, столько было у нихъ новыхъ впечатлѣній и старыхъ воспоминаній, столько плановъ на будущее, о которыхъ нужно было переговорить; даже покупка гардинъ или бронзоваго украшенія представляли вопросъ, съ живостью обсуждавшійся всѣми тремя. А теперь! Встрѣчаясь за обѣдомъ или завтракомъ, они не знали, о чемъ говорить, расходясь и отправляясь на прогулку, они никогда не искали общества другъ друга, а шли каждый въ свою сторону. По вечерамъ Алія и Аагота сидѣли по своимъ комнатамъ, а Рикардъ выходилъ на свою вечернюю прогулку, не спрашивая ихъ, желаютъ ли онѣ сопутствовать ему. Съ ними происходило то, что часто бываетъ въ жизни: счастье соединяетъ, а несчастье разлучаетъ. Многіе радуются чужому счастью, но никто не можетъ нести печаль другого.

Наступилъ конецъ октября. Изъ Швеціи писали, что уже выпалъ снѣгъ, дороги и улицы наполнены грязью, всѣ сидятъ передъ каминами, за запертыми окнами, между тѣмъ какъ снаружи бушуютъ осеннія бури и цѣлый день царствуютъ сумерки.

А здѣсь на террасѣ передъ отелемъ цвѣли розы, въ саду за домомъ красовались камеліи, хризантемы, пеларгоніи и многіе другіе деревья и кустарники. Мандариновыя и лимонныя деревья были наполнены полузрѣлыми фруктами и въ то же время покрыты цвѣтами, которые своимъ нѣжнымъ, пріятнымъ запахомъ производили возбуждающее дѣйствіе; отъ нихъ такъ вѣяло счастьемъ и радостью, и при этомъ нельзя было никакъ ясно представить себѣ, что именно заставляло васъ чувствовать себя такъ хорошо. А у подножія террасы простиралась безконечная равнина, отливавшаяся голубоватымъ цвѣтомъ, что при закатѣ солнца придавало ей видъ моря и, напоминая Аліи Villa della Circonoalianione въ Генуѣ, заставляло ее плакать при мысли о томъ, что она должна въ скоромъ времени оставить эту страну, къ которой сначала отнеслась такъ недовѣрчиво и строго, затѣмъ съ все болѣе и болѣе усиливающимся восхищеніемъ туристки, и которую наконецъ научилась любить, какъ часть самой себя.

Маленькая, простенькая квартира на третьемъ этажѣ Страндгатана, съ своими ширмами на окнахъ и лампою въ длинные зимніе вечера, которая въ теченіи столькихъ лѣтъ заключала въ себѣ все, что она любила въ свѣтѣ, какъ далеко была она теперь отъ нея! Какою чуждою сдѣлалась она сама для тѣхъ, кто остался тамъ, дома! И что ей тамъ дѣлать? Развѣ есть дома кто-нибудь, для кого она единственная или первая? Если она не вернется, старуха, конечно, не разъ соскучиться вечеромъ въ своемъ одиночествѣ, Ааготѣ не съ кѣмъ будетъ посовѣтоваться о новомъ туалетѣ, а у Рикарда не станетъ внимательной слушательницы, когда онъ, лежа на спинѣ, начнетъ разсказывать о своихъ работахъ. И маленькаго никто не съумѣетъ такъ хорошо позабавить, какъ она. А больше что? Есть ли между ними хоть одинъ, кто поколебался бы купить цѣной ея жизни жизнь остальныхъ? Чужою была она для нихъ, не смотря ни на что!

А теперь больше, чѣмъ когда-либо, когда она должна будетъ сидѣть одна съ этими ужасными воспоминаніями, одна съ этимъ чувствомъ нестерпимаго стыда, котораго она не можетъ никому довѣрить!

Тотчасъ послѣ пріѣзда въ Фраскати она дала волю своему отчаянію и раздраженію въ письмѣ къ Серра. Онъ не любилъ ее, онъ никогда не любилъ ее, почему же онъ обманулъ ее, почему нарушилъ ея спокойствіе; она была, если не счастлива, то по крайней мѣрѣ беззаботна и весела, когда познакомилась съ нимъ; онъ съ возмутительнымъ искусствомъ экспериментировалъ надъ нею, игралъ ею, пока не увидалъ, что для нея это серьезное дѣло, что она вкладываетъ въ него всю жизнь, и тогда отступилъ, бросая ей въ лицо фразу. И онъ смѣлъ еще просить ее сохранить, какъ свѣтлое воспоминаніе, то, что для нея было неизгладимымъ позоромъ!

И она не могла удержаться, чтобы не прибавить этихъ словъ, хотя краснѣла за нихъ и боролась съ собою, чтобы не доводить себя до такого униженія — и позоръ былъ еще больше отъ того, что онъ писалъ ей это изъ дома той женщины, ради которой жертвовалъ ею.

Она съ какимъ то тупымъ равнодушіемъ стала ждать его отвѣта. Ей казалось, что ничто уже не можетъ заставить ее страдать сильнѣе теперешняго, и что онъ ничѣмъ не будетъ въ состояніи исцѣлить раны такъ безжалостно нанесенной ей.

Отвѣтъ прибылъ въ то время, когда она сидѣла за завтракомъ съ Рикардомъ и Ааготою. Они были единственными жильцами въ отелѣ, и лакей, принесшій ей письмо, тотчасъ отправился за новымъ блюдомъ, оставивъ ихъ однихъ. Алія нѣсколько поблѣднѣла при видѣ письма, но не бросилась, какъ обыкновенно, въ свою комнату, чтобы прочесть его, а тутъ же съ хладнокровнымъ спокойствіемъ разорвала конвертъ въ присутствіи другихъ, повторяя про себя, что она обладаетъ теперь мужествомъ бѣдняка и можетъ говорить: «Дѣлайте со мною, что хотите. Мнѣ нечего терять».

Но по мѣрѣ того, какъ она читала, краска бросилась ей въ лицо, слезы выступили въ глазахъ, слезы не печали, а глубокаго волненія. Повернувшись къ Рикарду съ пылающими щеками, она быстро и прерывисто сказала:

— Я не ѣду съ вами домой. Я ѣду въ Геную и тамъ и останусь.

Рикардъ вскочилъ со стула, взялъ ее за руку и увлекъ въ гостиную, гдѣ заперъ дверь, оставивши Ааготу одну.

— Мнѣ необходимо переговорить съ тобою. Ты ѣдешь въ Геную? Значитъ Серра просилъ тебя сдѣлаться его женою?

— Нѣтъ, вовсе нѣтъ, я беру мѣсто чтицы у его тетки, маркизы Серра!

— Чтицы у его тетки! Такъ вотъ что онъ предложилъ тебѣ? Развѣ ты не понимаешь, что это значитъ, какому униженію ты себя подвергаешь? Онъ не считаетъ тебя достойною сдѣлаться его женою, но ему нравится играть съ тобою въ любовь; да и въ самомъ дѣлѣ трудно встрѣтить такую невинную, такую красивую, такую умную дѣвушку, какъ ты, которая — такія дѣвушки обыкновенно не позволяютъ играть собою такимъ недостойнымъ образомъ.

— Фи, фи, фи, какое возмутительное толкованіе ты придаешь всему этому! вскричала Алія, приходившая въ нервное раздраженіе, какъ только Рикардъ неосторожно касался этого предмета. — Но ты ничего не понимаешь въ любви, ты, посамой натурѣ своей, не въ силахъ понимать нашихъ отношеній. Для тебя, съ твоимъ энергическимъ, предпріимчивымъ характеромъ, любовь означаетъ предложеніе и свадьбу — и какъ только дѣло это благополучно доведено до конца, ты успокаиваешься и начинаешь заниматься чѣмъ нибудь другимъ. Какая разница съ нимъ! Онъ не можетъ такъ прямо идти къ цѣли. Но за то онъ можетъ такъ сильно любить, какъ тебѣ никогда и не снилось, со всею тою нѣжною заботливостью, со всѣми тѣми мелочами, которыя придаютъ жизни особую прелесть, но которыя ты не понимаешь; поэтому не тебѣ говорить о немъ и осуждать наши отношенія. Оставь меня въ покоѣ, я буду дѣйствовать по собственному усмотрѣнію, мнѣ одной отвѣчать за свои поступки.

— Но ты не въ своемъ умѣ, тебя ослѣпляетъ страсть. Но, слава Богу, мы теперь въ странѣ, гдѣ есть возможность принудить такого рода господъ отвѣчать за свои поступки.

— Что ты хочешь этимъ сказать?

— Я хочу сказать, что мы будемъ драться на дуэли, и не въ шутку, а серьезно, — либо онъ, либо я…

— Рикардъ, ты съ ума сошелъ! Какъ можешь ты говорить такія безразсудныя вещи! Ты хочешь сдѣлать меня или Ааготу несчастными на всю жизнь! Драться на дуэли! Но ты этого и не можешь. Шведскій офицеръ подвергается за это исключенію со службы.

— Я объ этомъ ни мало не забочусь. Не время теперь обращать на это вниманіе: здѣсь затронуты интересы болѣе важнаго рода. Я поѣду дня черезъ два въ Геную. Ты же съ Ааготою отправишься въ Венецію и тамъ подождешь меня.

— Я никогда этого не сдѣлаю.

— Алія! Развѣ ты не понимаешь, что я долженъ все пустить въ ходъ, чтобы спасти тебя! Ты говоришь, что я не могу любить. У меня нѣтъ нѣжнаго сладострастія, той чувственной нѣжности, которая понравилась тебѣ, согласенъ. Но, если бы ты захотѣла понять меня четыре года тому назадъ, ты увидѣла бы, что я могу любить гораздо болѣе глубокою, страстною любовью, нежели онъ, съ мужскимъ постоянствомъ, о которомъ эти слабые южане и понятія не имѣютъ. Послушай, какое между нами различіе. У него не хватаетъ мужества отказаться ради тебя отъ своего положенія grand signeur’а, порвать со своимъ знатнымъ родомъ, не хватаетъ силы воли и рѣшимости работать для тебя. Напротивъ того, я, знаешь ли, на что я былъ бы способенъ, если бы ты полюбила меня? У меня есть жена, которую я любилъ еще нѣсколько недѣль тому назадъ.

— Замолчи, ради Бога, что это ты говоришь!

— Нѣтъ, ты должна выслушать до конца. У меня есть положеніе, будущее, состояніе, дитя, мать, все, что можетъ привязывать человѣка, сдерживать его узами любви, чести и честолюбія, но все это я брошу на полъ какъ этотъ вотъ стулъ, — онъ съ силою швырнулъ на полъ стулъ и положилъ на него сѣою ногу — и буду попирать ногами, если ты только согласишься быть моей. Я оставлю военную службу и убѣгу съ тобою въ Америку, если ты захочешь, и этими вотъ двумя пустыми руками построю тебѣ домъ, который будетъ болѣе вѣрнымъ убѣжищемъ для тебя, болѣе свѣтлымъ и счастливымъ домомъ, чѣмъ наслѣдственный дворецъ твоего принца, который стыдится принять тебя.

— О, Рикардъ! вскричала Алія, дрожа отъ волненія. — Къ чему ты говоришь мнѣ все это? Ты только показываешь мнѣ, какъ сильно я люблю Серра. Потому что я не могу не признать, что въ твоихъ словахъ есть доля правды, ты силенъ, ты можешь служить опорою, онъ слабъ, нерѣшителенъ, онъ не можетъ меня любить такою цѣльною любовью, не умѣетъ бороться, чтобы овладѣть мною, все это я вижу, и тѣмъ не менѣе, слушая тебя, все мое сердце неудержимо рвется къ нему. Ты такъ силенъ, такъ любишь борьбу, такъ энергиченъ въ своихъ дѣйствіяхъ, что можешь отлично остаться и одинъ. Но онъ слабъ, нерѣшителенъ, онъ принадлежитъ къ тѣмъ, кто скорѣе убьетъ себя съ отчаянія, чѣмъ вступитъ въ упорную борьбу для достиженія задуманной цѣли, и поэтому, именно поэтому, я и люблю его такъ сильно, потому что у меня больше мужества, больше вѣры, чѣмъ у него, потому что я могу служить ему опорою, укрѣпить его, потому что, да, именно за его недостатки я его и люблю, да, еслибы у него были только недостатки, а у тебя только добродѣтели, я любила-бы его недостатки, въ десять тысячъ разъ больше, чѣмъ твои достоинства, понимаешь? Я люблю его и ты не принесешь себѣ никакой пользы, если будешь дурно говорить о немъ.

— Хорошо, я не буду говорить, но за то я буду дѣйствовать. Я не могу стоять въ сторонѣ и смотрѣть хладнокровно на то, какъ ты унижаешь себя; развѣ ты не понимаешь, къ какимъ послѣдствіямъ можетъ привести…

— Къ какимъ послѣдствіямъ? Она посмотрѣла ему прямо въ лицо.

— Ну, хорошо, если ты хочешь, я выскажу тебѣ всю правду. Ты воображаешь, что такого рода итальянецъ въ состояніи удовлетворяться навсегда чѣмъ-то въ родѣ платонической любви; онъ могъ играть до сихъ поръ комедію, но будь увѣрена, что пройдетъ немного времени, и ты сама пойдешь на встрѣчу его желаніямъ, или ты такъ убѣждена въ собственной силѣ?

— Я уже говорила тебѣ, что я одна отвѣчаю за себя, вскричала она съ пылающими щеками. — Ты не имѣешь права говорить объ этомъ; еслибы ты былъ дѣйствительно моимъ братомъ, тогда другое дѣло; но теперь, и послѣ того, въ чемъ ты мнѣ только что признался. Ты говоришь, что я ослѣплена страстью, пусть такъ; но ты самъ, развѣ ты не меньше ослѣпленъ? Какъ я могу довѣрять твоимъ словамъ, когда я знаю, что ты защищаешь собственное дѣло?

— Собственное дѣло! Нѣтъ, неправда. Я знаю отлично, что это было-бы безполезно! Еслибы я былъ твоимъ братомъ, послушалась-ли-бы ты меня?

— Я не знаю, но ты отлично понимаешь, что въ такомъ случаѣ ты былъ-бы для меня опорою, не то, что теперь.

— Хорошо, такъ я буду для тебя братомъ; я соглашусь на всѣ твои требованія. Я беру назадъ всѣ свои слова, это было безумствомъ съ моей стороны, я попрошу тебя только объ одномъ: поѣзжай съ нами къ мамѣ и подожди, пока онъ не пріѣдетъ за тобою. Или у тебя такъ мало довѣрія къ его любви, что ты не рѣшишься подвергнуть ее испытанію?

— Не будемъ говорить объ этомъ больше! отвѣтила она съ нетерпѣніемъ. — Ты не понимаешь ни его, ни меня, — ты не можешь судить объ этомъ.

Затѣмъ она оставила его и отправилась читать вновь письмо Серра.

«Ты говоришь объ униженіи, это ты унижаешь всѣ наши отношенія, высказывая подозрѣнія, недостойныя тебя, писалъ онъ. Какая-нибудь Беатриче имѣетъ право мучить того, кого любитъ, мелочною ревностью, ты-же должна быть слишкомъ горда для этого. Но разъ ты пожелала внести это безобразіе въ наши отношенія, эти упреки и защиты, которые отравляютъ всѣ буржуазныя любовныя связи, то я скажу тебѣ, что мое отношеніе къ невѣсткѣ заслуживаетъ скорѣе глубокаго уваженія съ твоей стороны. Я восхищаюсь ею и считаю себя обязаннымъ быть для нея нѣжнѣйшимъ братомъ; если она захочетъ взять себѣ любовника, я никогда не буду ее осуждать за это, но что я лично никогда не буду имъ, — это было для меня всегда ясно, какъ день. Я не люблю громкихъ фразъ, а то я сказалъ-бы, что семейныя связи для меня священны, что я ихъ глубоко уважаю. Жена моего брата не можетъ быть для меня ничѣмъ инымъ, какъ сестрою, но сестрою, которой я очень преданъ, въ этомъ я сознаюсь, и которую я ни за что въ мірѣ не захотѣлъ-бы оскорбить. Она не при чемъ въ моемъ рѣшеніи; ты не поняла меня, ты не разсудила, что виною всему мой нерѣшительный характеръ, мое стремленіе доводить все до крайности и подвергать твою любовь самымъ сильнымъ испытаніямъ. Рѣшай теперь, какъ хочешь. Уѣзжай, и считай меня низкимъ негодяемъ, который обманываетъ больного брата подъ его собственною кровлею и въ то-же время увлекаетъ невинную дѣвушку, чтобы немедленно бросить ее. Если такъ, тебѣ лучше не вспоминать о томъ, котораго ты когда-то, любила. Я сожалѣю, что ты не остановилась на такомъ человѣкѣ, который болѣе соотвѣтствовалъ-бы тебѣ, — почему ты не полюбила твоего Рикарда, сильнаго, энергичнаго, добраго и постояннаго, человѣка, на котораго можно всегда положиться? Онъ могъ-бы сдѣлать тебя счастливою, между тѣмъ какъ я только распространяю вокругъ себя дисгармонію и постоянными своими сомнѣніями отравляю все. Когда я вблизи тебя, когда я вижу тебя, говорю съ тобою, мнѣ кажется, что ты можешь освободить меня изъ этого состоянія и внушить мнѣ недостающую жизненную силу; но когда я разлученъ съ тобою, сомнѣніе съ удвоенною силою овладѣваетъ мною и я испытываю какое-то безумное желаніе уничтожить, разбить, попрать ногами все, изъ чего должно было создаться наше счастье. Но ты мнѣ не вѣришь, я анализирую себя, обнажаю, даю себя въ руки тебѣ и самъ ложусь на анатомическій столъ, а ты говоришь: Комедія! Ложь! То, что ты показалъ мнѣ, не твое. Это сердце не твое, этотъ мозгъ, эти легкія, не твои. Ты совершенно иначе устроенъ, Buona notte! Какъ хочешь»!

Сдержанное страданіе, горечь и чувство собственной слабости, сквозившія въ этомъ письмѣ, тронули Алію до глубины души.

Обвиненіе, высказанное Рикардомъ противъ него, и его собственная увѣренность въ превосходствѣ Рикарда надъ Серра, какъ сильнаго, энергическаго человѣка, вызвала въ ней какъ-бы материнское чувство къ нему, которое лежитъ всегда въ основѣ всякой сильной женской любви и составляетъ ея лучшую часть. Ее охватило чувство глубокой нѣжности, которое въ сердцѣ женщины пускаетъ, быть можетъ, болѣе глубокіе корни, чѣмъ чувственная страсть.

Вечеромъ она вышла съ Ааготою на террасу передъ гостинницею, любуясь равниною, разстилавшейся у ея ногъ въ безконечной дали и таинственно выглядывавшей при мягкомъ лунномъ свѣтѣ. Далеко на горизонтѣ виднѣлся свѣтовой кругъ, обрисовывавшій очертанія вѣчнаго города.

Аагота никогда не выказывала особенной любви къ Италіи, поэтому Алія очень удивилась, когда она вскричала:

— Ахъ, когда я подумаю, что это послѣднее полнолуніе здѣсь и что мы скоро вернемся домой, я просто прихожу въ отчаяніе!

— Какъ, Аагота, тебѣ не хочется домой? Возможно-ли это?

— А тебѣ хочется? спросила Аагота, глядя ей прямо въ лицо.

— Нѣтъ. Я и не ѣду домой.

— И хорошо дѣлаешь. Я также не поѣхала-бы, если-бы не была обязана.

— Что ты, Аагота? Но у тебя-же талъ твой маленькій мальчикъ, твой мужъ, твои родители, твой прекрасный домъ, все!

— А развѣ у тебя не то-же самое? Развѣ у меня есть что-нибудь, чего-бы у тебя не было?

— У меня! У меня нѣтъ рѣшительно ничего.

— Неправда, ты отлично знаешь, что все это и твое. Все это гораздо больше твое, чѣмъ мое, — все. И мальчикъ, и свекровь, и Рикардъ — ты гораздо больше для нихъ, чѣмъ я. Я могла-бы умереть и все-бы осталось по прежнему, — ты насъ покидаешь, и мы незнаемъ, что дѣлать, мы всѣ.

Собственныя мысли Аліи! Неужели Аагота, счастливая жена, мать и дочь, испытываетъ ту-же пустоту и печаль, что и она, одинокая, безъ семьи и дома! То-же чувство отчаянія при мысли, что нѣтъ никого, для кого она была-бы всѣмъ или кто былъ-бы всѣмъ для нея!

— Я не понимаю, Аагота, какъ могли придти тебѣ въ голову такія мысли!

— Да, ты не понимаешь, потому что ты. привыкла считать меня бездушною, безчувственною куклою — вы всѣ считаете меня такою. Аагота, она всегда довольна всѣмъ — Аагота, она всегда одинаково весела. Да, такою я и была прежде, это правда. Но теперь я кое-что поняла во время этого путешествія, которое лучше было не начинать. Шведы не умѣютъ любить.

— Что ты говоришь, Аагота? Я не понимаю, что съ тобою сегодня вечеромъ. Лунный свѣтъ дѣлаетъ тебя сентиментальной.

— А ты можетъ быть будешь утверждать, что Рикардъ умѣетъ любить? вскричала Аагота и блѣдныя ея щеки покраснѣли. Развѣ онъ хоть одинъ день, хоть одинъ часъ окружалъ меня тою нѣжностью, тѣмъ чѣмъ-то необъяснимымъ, я не знаю, какъ выразиться, страстью, что-ли — однимъ словомъ, былъ-ли онъ для меня тѣмъ, чѣмъ Серра былъ для тебя? А, ты думаешь, я не замѣтила и не поняла различія? Рикардъ и я — мы точно двое стариковъ, дѣдушка и бабушка — но меня это больше не удовлетворяетъ: я молода, какъ и ты, я красива, мнѣ хочется также испытать то, что составляетъ поэзію и красу жизни.

Отъ непривычки выражаться такъ горячо, Аагота сильно взволновалась. Она отчасти краснѣла отъ собственныхъ словъ, отчасти сама увлекалась ими, щеки ея вспыхнули яркимъ румянцемъ, глаза заблистали — Алія никогда не видала ее такою.

— Но, дорогая Аагота, я думаю, что въ этомъ и твоя вина. На сколько я знаю, ты никогда не выказывала Рикарду большой нѣжности.

— Да, это правда. Мама воспитывала меня всегда въ тѣхъ взглядахъ, что женщина должна быть сдержанною и не должна никогда выказывать себя влюбленною; ей слѣдуетъ быть всегда холодною и скромною и тогда только ей удастся надолго сохранить своего мужа. И вотъ я и была холодною и скромною, выказывала такое отвращеніе ко всякаго, рода ласкамъ и проявленіямъ страсти, что Рикарду это наконецъ надоѣло, и теперь, когда я, напротивъ того — голосъ ея задрожалъ и она съ трудомъ проговорила послѣднія слова — теперь, когда я цѣлые дни жду напрасно съ его стороны хотя-бы одной ласки, онъ поворачивается ко мнѣ спиною и засыпаетъ, или думаетъ о чемъ-то другомъ.

И она расплакалась, спрятавъ лицо на плечѣ Аліи.

— Да, такимъ-то образомъ мы, женщины, всегда отталкиваемъ отъ себя наше счастье, сказала Алія. Мы не рѣшаемся быть нѣжными, выказывать всю силу нашей привязанности — мы хотимъ только имѣть, но не давать. Аагота! — продолжала она, приподнимая ея голову и глядя ей въ глаза съ выраженіемъ рѣшимоцти. — Согласимся выкинуть за бортъ такъ называемую женственность и быть правдивыми, слышишь, Аагота?

— Это какимъ образомъ? спросила Аагота, вытирая слезы и пробуя улыбаться, стыдясь своей, вспышки.

— Дай увидѣть себя Рикарду такою, какою я видѣла тебя теперь, скажи ему все, что ты говорила мнѣ, и я увѣрена, что ты вернешь его къ себѣ. Я — я знаю, что я сдѣлаю.

— Поѣдешь въ Геную?

— Да.

— Развѣ онъ просилъ твоей руки?

— Нѣтъ, но это и не нужно. Я выкажу ему всю свою любовь, всю свою преданность, открою ему всю свою душу, но ничего не буду требовать отъ него взамѣнъ, не стану «гордо» ждать перваго шага. Сдѣлай то же, Аагота, прошу тебя. Если ты этого не сдѣлаешь, ты не заслуживаешь быть счастливою и любимою.

Въ этотъ вечеръ Аагота съ необычною ей нѣжностью взяла подъ руку мужа, когда они отправлялись въ свою комнату, но онъ былъ разсѣянъ и еле обратилъ на нее вниманіе. На слѣдующее утро она, горя нетерпѣніемъ переговорить съ Аліей, постучала къ ней въ дверь, какъ только встала. Она сама не знала еще, что скажетъ своей подругѣ, но такъ привыкла совѣтоваться съ нею обо всемъ, что, несмотря на проснувшуюся ревность, чувствовала потребность облегчить свое сердце въ томъ горѣ, которое все сильнѣе пробуждалось въ ней. Не получивъ отвѣта на стукъ, она отворила дверь и заглянула. Уже вышла! Но что это? Сундука нѣтъ. Тутъ взглядъ ея упалъ на письмо, лежавшее на столѣ, съ адресомъ Рикарда. Она взяла его, поколебалась одну минуту; всѣ ея инстинкты хорошо воспитанной дѣвушки и честной жены возмущались противъ этого поступка, на который ее наталкивала ревность, и, распечатавъ письмо дрожащими руками, прочла: «Я уѣзжаю въ Геную и прошу тебя оставить меня въ покоѣ. Пойми, что у тебя нѣтъ никакого права вмѣшиваться въ мою жизнь и что чувство чести и совѣсти должно запрещать тебѣ впутываться въ мои дѣла и судить, обо мнѣ. Я, по крайней мѣрѣ, ставлю на карту только собственное счастье».

Аагота прошла прямо къ Рикарду и протянула ему письмо.

— Ты прочла его? спросилъ онъ, пробѣжавъ его.

— Да.

— И что, что ты о немъ думаешь?

— Она хорошо сдѣлала, что уѣхала, сказала она, кладя ему руки на плечо. — Теперь у тебя только я, но ты увидишь, какою я буду теперь для тебя, когда не будетъ ея, подавляющей меня своимъ превосходствомъ. Теперь я сдѣлаюсь всѣмъ, всѣмъ для тебя.

При этихъ словахъ чувство мучительной пустоты овладѣло имъ. Гораздо лучше было-бы, еслибы она оставалась попрежнему равнодушною, но что она теперь, въ эту минуту, приходила къ нему и какъ-бы требовала, выпрашивала нѣжности, что въ ней именно теперь пробудилось желаніе сдѣлаться для него чѣмъ-то большимъ, чѣмъ прежде, теперь, когда онъ сознавалъ съ горечью, что этого никогда не могло быть, когда онъ былъ смертельно огорченъ извѣстіемъ объ отъѣздѣ Аліи, — это было слишкомъ, этого онъ не въ силахъ былъ выносить.

— Прежде всего не будемъ сентиментальными, сказалъ онъ. — Ты была для меня всѣмъ, чего я только желалъ.

И онъ повернулся и вышелъ изъ комнаты.

X.

Поѣздъ приближался къ Генуѣ и энтузіазмъ, поддерживавшій до сихъ поръ Алію, сразу началъ падать. Что если онъ не обрадуется при видѣ ея! Быть можетъ ея пріѣздъ только создастъ для него новыя затрудненія!

Она утѣшилась мыслью, что пріѣхала собственно изъ-за дуэли, чтобы помѣшать ей. Какъ только эта опасность будетъ устранена, она можетъ ѣхать.

Взявъ извощика, Алія отправилась въ отель, гдѣ останавливалась раньше съ Ааготою и Рикардомъ и гдѣ ее тотчасъ узнали. Здѣсь она начала раздумывать, что ей дѣлать: послать-ли сказать Серра, что она пріѣхала, или нѣтъ. Если она пошлетъ, онъ можетъ воспротивиться ея плану, — и она рѣшила дѣйствовать самостоятельно. Онъ удивится, узнавъ, что она поселилась у его тетки раньше, чѣмъ ему что-нибудь стало извѣстно.

На слѣдующій день она отправилась въ 11 часовъ утра въ Via Nuova, въ эту узкую, мрачную улицу, гдѣ каждый домъ представляетъ музей, каждый порталъ — произведеніе искусства, а каждый дворъ — чудо архитектурнаго творчества, и гдѣ среди дворовъ мелькаютъ постоянно украшенныя цвѣтами террасы, съ видомъ на море. Когда она подошла къ палаццо Серра, ее охватило непріятное сознаніе безконечнаго разстоянія между жителями его и незначительною молодою дѣвушкою въ сѣромъ дорожномъ костюмѣ, пришедшей, чтобы занять подчиненное положеніе у одного изъ членовъ семьи.

Слуга, открывшій ей двери, отказался сначала впустить ее подъ тѣмъ предлогомъ, что сегодня нѣтъ пріема, но она тихимъ голосомъ сказала, что пришла повидаться съ маркизою, отдала ему визитную карточку и попросила сказать, что она есть именно та дама, которую маркизъ Андреа рекомендовалъ маркизѣ лѣтомъ въ Нерви.

Слуга тотчасъ вернулся и ввелъ ее въ большой холодный салонъ, скудно меблированный, съ мраморнымъ мозаичнымъ поломъ, мраморнымъ столомъ и прямыми, неудобными диванами. Здѣсь ей пришлось долго ждать, и такъ какъ она смерзла, прогуливаясь по генуэзскимъ улицамъ, гдѣ дулъ рѣзкій сѣверный вѣтеръ, то отъ холода стараго дворца она окончательно обледѣнѣла; дрожь стала пробирать ее, ей показалось, что она простудилась и заболѣетъ. Уфъ, какъ ужасно было-бы лежать здѣсь больною! Мужество начало покидать ее. Этотъ дворецъ, казавшійся ей такимъ чуднымъ убѣжищемъ въ лѣтнюю жару, былъ далеко не такъ пріятенъ для жизни, какъ ей казалось. Она сразу перестала восхищаться имъ. Благородство пропорцій, которыми онъ отличался, чистота линій уже не радовали по прежнему ея взоровъ. Она находила, что маленькая комната на второмъ этажѣ въ одной стокгольмской улицѣ, наполненная банальною мебелью и хорошо защищенная отъ вѣтровъ, въ десять тысячъ разъ пріятнѣе для жизни, чѣмъ этотъ ледяной дворецъ.

Наконецъ, ее ввели къ маркизѣ, сидѣвшей въ кабинетѣ съ грѣлкою подъ ногами и небольшою каменною урною съ горячимъ пепломъ на колѣняхъ для рукъ. Рядомъ съ ней сидѣла другая дама среднихъ лѣтъ. Алія догадалась, что это американская компаньонка, не покидавшая маркизу съ тѣхъ поръ, какъ она ослѣпла. Обѣ были завернуты въ шали, а на маркизѣ была, кромѣ того, надѣта бархатная шапочка и мѣховой воротникъ.

Но Алія бросила только мимолетный взглядъ на нихъ. Все вниманіе ея было приковано другою женщиною, находившейся тутъ-же въ комнатѣ. Княгиня Нальми сидѣла на низкомъ креслѣ. Сердце Аліи забилось отъ восхищенія, смѣшаннаго съ ревностью, при видѣ этой чудной красавицы. Да, она была необыкновенно хороша, она показалась Аліи несравненно красивѣе всѣхъ идеально красивыхъ женщинъ, портреты которыхъ находились въ галереяхъ. На ней было надѣто утреннее платье изъ коричневаго бархата, украшенное мѣхомъ. Платье было драпировано на плечахъ, какъ въ античныхъ статуяхъ римскихъ матронъ и обшито мѣхомъ; шея оставалась открытою, — шея классической формы, нѣсколько полная, изящно очерченная. Вся фигура была чисто римскою, высокою и полною. Волосы, оригинальнаго красновато-русаго цвѣта, Тиціановскіе волосы, были связаны узломъ на затылкѣ, а глаза, продолговатые, большіе и каріе, томные и въ то же время блестящіе, были устремлены съ проницательнымъ, критикующимъ выраженіемъ на Алію, которая чувствовала себя сильно угнетенною этимъ взглядомъ. Врожденная въ ней любовь къ красотѣ заставляла ее восхищаться всѣмъ, что прекрасно; но на лицѣ этой женщины выражалось столько гордости, въ мельчайшихъ подробностяхъ ея туалета было столько совершенства, на ней лежалъ такой отпечатокъ grande dame, что Аліи показалось, будто она стоитъ передъ существомъ совершенно иного рода, чѣмъ она. Восхищеніе Аліи при видѣ ея было такъ сильно, что она готова была цѣловать подолъ ея платья, и въ то же время она чувствовала себя глубоко униженною: ей хотѣлось плакать при мысли о собственномъ ничтожествѣ въ сравненіи съ этою женщиною, съ которою онъ привыкъ жить изо дня въ день, въ постоянномъ общеніи.

— Такъ это о васъ разсказывалъ мнѣ мой племянникъ, — сказала маркиза. — Вы отлично говорите на нѣсколькихъ языкахъ и желаете остаться въ Италіи; мой племянникъ былъ знакомъ съ вашимъ братомъ или кузеномъ, я не знаю даже, видалъ-ли онъ васъ раньше, но ваши родные говорили, что согласны оставить васъ въ Италіи, если найдется гдѣ васъ помѣстить; такъ-ли?

Алія молча кивнула головою, понявъ, что ей нужно соглашаться съ словами маркизы. Но въ то же время она бросила искоса взглядъ на княгиню, интересуясь узнать, что думаетъ она о дерзости «шведки», къ которой ревновала. А что тутъ была ревность, а не одинъ только страхъ передъ неровнымъ бракомъ зятя и что эта гордая, красивая женщина любила того-же человѣка, что и она, — въ этомъ Алія убѣдилась изъ выраженія глазъ княгини, когда она разсматривала ее.

Маркиза попросила м-ссъ Говардъ дать Аліи книгу.

— Будьте такъ добры, прочтите мнѣ нѣсколько строкъ, — сказала она съ любезною улыбкою. — Мнѣ хотѣлось-бы услышать вашъ голосъ; вы еще ни слова не сказали.

Она заставила ее прочесть по-французски, нѣмецки и англійски.

— Это удивительно, — сказала она, — какое у васъ хорошее произношеніе на всѣхъ языкахъ. Мнѣ это особенно нравится; терпѣть не могу, когда коверкаютъ языкъ. У васъ также очень пріятный голосъ, не правда-ли, Летиція?

Алія чувствовала, что она читала далеко не съ достаточнымъ выраженіемъ, и что голосъ ея дрожалъ.

— Теперь я хочу доставить себѣ удовольствіе посмотрѣть на васъ, — продолжала любезная маркиза, — потому что я не совсѣмъ слѣпа, я еще вижу кое-что вблизи, слава Богу. Подойдите ко мнѣ, дитя мое.

М-съ Говардъ сдѣлала ей знакъ наклониться надъ стуломъ, и маркиза погладила ее по щекѣ.

— Carina, eh!-- сказала она. — Но такая молодая! Лишь-бы вы не соскучились со мною при моей тихой жизни.

Все это разглядываніе и выставленіе своей особы и своихъ познаній, въ присутствіи молчаливо наблюдавшей за ней княгини, казалось Аліи невыносимымъ униженіемъ; она съ трудомъ удерживалась, чтобы не расплакаться.

— Значитъ, рѣшено? спросила маркиза. — Я могу сказать только одно, что буду очень рада, если вы согласитесь жить у меня. Попросите, пожалуйста, вашу кузину — или невѣстку — даму, съ которою вы пріѣхали, прійти ко мнѣ, и мы переговоримъ съ нею.

Алія заявила, что разсорилась со своими въ Римѣ и одна пріѣхала въ Геную.

— Одна! Гдѣ же вы живете?

— Я остановилась въ той же гостинницѣ, гдѣ жила съ моими и гдѣ меня знаютъ. Мой пріемный братъ заболѣлъ, и потому не могъ…

Она говорила съ особенною живостью, инстинктивно чувствуя необходимость оправдаться въ своемъ поступкѣ, который могли счесть неприличнымъ.

— Да, женщина въ сѣверныхъ странахъ пользуется тою же свободою, какъ и у насъ въ Америкѣ, сказала старая маркиза, тоже считавшая, повидимому, необходимымъ оправдать молодую дѣвушку передъ своею племянницею. — Онѣ не связаны такъ, какъ здѣсь, не подвергаются постоянному надзору. Андреа разсказывалъ мнѣ на этотъ счетъ много интересныхъ фактовъ.

Теперь княгиня впервые заговорила — глубокимъ, полнымъ, богатымъ контральто, какимъ, по мнѣнію Аліи, и должно было говорить это величественное созданіе.

— Да, это все хорошо, если только при этомъ молодыя дѣвушки такъ воспитанны, что не злоупотребляютъ этою свободою.

Алія поняла намекъ въ этомъ замѣчаніи и сильно покраснѣла.

— Съ своей стороны, продолжала княгиня, — я должна сказать, что, будучи дѣвушкою, никогда не захотѣла-бы воспользоваться этою свободою, даже если-бы мнѣ предлагали ее. Я нахожу, что это большое счастье, когда есть кто-нибудь, кто наблюдаетъ за нами, охраняетъ насъ — жизнь такъ суха и холодна, когда приходится брать ее на свою отвѣтственность.

— Да, у насъ различная точка зрѣнія, возразила маркиза въ примирительномъ тонѣ. — Но мы понимаемъ другъ друга, синьорина. Я принадлежу также къ тѣмъ, кто возбуждаетъ ужасъ въ Италіи своею самостоятельностью. Но вамъ не зачѣмъ оставаться больше въ гостинницѣ, переѣзжайте скорѣе къ намъ, если только вы рѣшились на это. Условіе…

— Не будемъ говорить объ этомъ. Я желаю имѣть у васъ пріютъ, а не мѣсто, прервала ее Алія съ волненіемъ.

— Хорошо, хорошо, какъ хотите.

— Но я не думаю, чтобы это было удобно, замѣтила княгиня. — Моя тетка будетъ въ такомъ случаѣ стѣснять васъ — она желала имѣть платную чтицу, за вознагражденіе въ 100 лиръ въ мѣсяцъ — неправда-ли, тетя?

Алія была убѣждена, что княгиня говоритъ это нарочно, чтобы заставить ее, принять подчиненное положеніе въ ея домѣ и твердо рѣшила не давать себя унизить.

— Я никогда не занимала платнаго мѣста и не нуждаюсь въ немъ, сказала она тихо, но рѣшительно. — Напротивъ того, я много лѣтъ сряду жила у одной старой дамы, съ которою не была въ родствѣ — у меня нѣтъ родныхъ, я потеряла ихъ всѣхъ — и я умѣла, какъ мнѣ кажется, быть ей полезной, не желая за это никакого вознагражденія, а только немного доброты и привязанности, въ которыхъ такъ нуждаешься, когда не имѣешь никого близкаго.

При этихъ словахъ слезы выступили у нея на глазахъ и голосъ задрожалъ.

— Это у васъ будетъ, будьте увѣрены, сказала сердечно маркиза. — Господи Боже — поцѣлуйте меня, дитя мое — она слишкомъ мила. Мнѣ кажется, что я уже люблю ее. Дай ей руку, Летиція, — ты также навѣрное подружишься съ нею.

Но красивая рука, съ брильянтами на пальцахъ, протянутая Аліи, была холодна и непривѣтлива.

— Миссъ Говардъ, покажите, пожалуйста, синьоринѣ ея комнату. Вы знаете — красный кабинетъ и маленькую спальню возлѣ. Мы поставимъ вамъ туда письменный столъ и у васъ будетъ отличная рабочая комната. Но теперь моя горничная пойдетъ съ вами въ гостинницу и перенесетъ ваши вещи.

Американка провела ее въ большую комнату съ опущенными гардинами. Онѣ прошли нѣсколько корридоровъ и Алія, не замѣтивъ направленія, надѣялась, что комната лежитъ на солнечной сторонѣ, съ видомъ на море. Но нѣтъ, ея спутница подняла гардины и она увидала передъ собою только одну стѣну. То же холодное, пустынное впечатлѣніе, то же небольшое количество мебели, какъ и въ гостиной.

— Довольны-ли вы? спросила маркиза, когда онѣ вернулись. Алія молча кивнула головою, слезы стояли у нея въ горлѣ.

— Я не буду напрягать слишкомъ ваши силы, продолжала любезно старуха. — Вы молоды и нуждаетесь, конечно, въ развлеченіяхъ. Я каждый день въ хорошую погоду выѣзжаю кататься; вы можете ѣздить со мною, если захотите. А если вы почувствуете когда-нибудь желаніе прогуляться пѣшкомъ, вы можете отправиться съ миссъ Говардъ, которая каждый день ходитъ въ лавки.

Алія попробовала выказать свою радость по поводу этой возможности выѣзжать и разсѣеваться. Она отправилась въ гостинницу въ сопровожденіи горничной, и, прежде чѣмъ успѣла опомниться, переселеніе было произведено и она стояла одна въ своей холодной, мрачной комнатѣ, терла себѣ руки и топала ногами, не въ силахъ думать ни о чемъ другомъ, какъ только о томъ, что она мерзла, мерзла и мерзла, какъ никогда въ своей жизни. Она чуть не расплакалась, когда посмотрѣла на свои руки, маленькія, бѣлыя руки, теперь опухшія и багровыя. Лицо ея было совершенно синее, а ноги точно налитыя свинцомъ. Она бѣгала взадъ и впередъ по комнатѣ, распаковывая свои вещи, но никакъ не могла согрѣться. Нечего было и думать о томъ, чтобы сѣсть и заняться чѣмъ-нибудь. И она рисовала въ своемъ воображеніи зиму, которую ей придется пережить здѣсь. Запертая среди этихъ мрачныхъ стѣнъ, не имѣя права выходить одной! Если на нее нападетъ когда-либо та непреодолимая жажда свободы, которая заставляла ее уходить изъ дому и бродить цѣлые дни по южнымъ горамъ, за Кунгсгольменомъ и Зоологическимъ садомъ, возвращаясь домой только поздно вечеромъ — у нея не будетъ другого выхода, какъ отправиться въ лавки съ миссъ Говардъ. Она, привыкшая дѣйствовать всегда самостоятельно, по внушенію своей фантазіи, поклонница свободы, подчиненная теперь этикету, отстранявшему итальянскую дѣвушку отъ жизни, она, за которою теперь наблюдаютъ, надзираютъ, которою руководятъ, какъ десятилѣтнею дѣвочкою въ Швеціи! Потому что она понимала, что маркиза, не смотря на свое американское воспитаніе, слишкомъ прониклась итальянскимъ духомъ, чтобы подразумѣвать что-нибудь дѣйствительное подъ тою свободою, которую она, какъ говорила, защищала.

А Андреа! Чѣмъ она можетъ быть для него при такихъ обстоятельствахъ? Могутъ-ли они когда-либо встрѣчаться одни, можетъ-ли она принимать его въ своей комнатѣ, выходить съ нимъ? По всей вѣроятности нѣтъ. Если только она не захочетъ назначить ему тайныя свиданія, подвергать себя униженіямъ, давать гордой княгинѣ поводъ говорить, что она была права, намекая на злоупотребленіе свободою. О, это было для нея мучительнѣе всего — что эта женщина, которая ей казалась на столько выше всѣхъ другихъ, видѣнныхъ ею до сихъ поръ, и которою онъ восхищался и любилъ какъ сестру — что она могла бросать на нее эти презрительные взоры, глядѣть на нее какъ на подчиненное лицо сомнительнаго свойства, какъ на простую наемницу съ характеромъ искательницы приключеній. Какъ она желала сказать ей прямо въ лицо: «я могла бы сдѣлаться такою же княгинею Пальми, какъ и ты, если бы захотѣла. Но я не пожелала воспользоваться своею властью надъ нимъ, чтобы доставить себѣ положеніе, которое ты бы уважала, и если бы ты знала все, ты имѣла бы больше уваженія ко мнѣ».

Какая это была дерзость съ ея стороны! Страстная тоска по дому охватила ее! Она вспомнила себя, какъ она сидѣла въ сумеркахъ рядомъ съ дорогою старухою, прижавшись къ уголку дивана, съ чашкою чая на столѣ, болтая весело, отъ всего сердца, между тѣмъ какъ бубенчики звенѣли на улицѣ, а на дворѣ бушевала снѣжная буря, только усиливая уютность теплой комнаты.

При этой мысли она не могла дольше удержаться и разразилась громкими рыданіями. А начавши плакать, она никакъ не могла перестать, испытывая особенное удовольствіе въ томъ, чтобы выплакаться!

Какою одинокою чувствовала она себя! И какъ безнадежно было ея горе! Потому что если бы она, поддавшись данному настроенію, отправилась къ маркизѣ и сказала: «я не могу оставаться, такъ какъ только что получила изъ дому письмо и должна ѣхать домой» — это она могла сдѣлать — и затѣмъ сѣсть на поѣздъ и вернуться въ Фрискати, если бы она такъ поступила, она все же никогда не нашла бы спокойствія въ своемъ прежнемъ домѣ. Она сознавала, что счастье, вызванное ею въ своемъ воображеніи, принадлежало области прошлаго. Никогда больше не будетъ она въ состояніи сидѣть спокойно въ уголку дивана, съежившись и весело болтая, никогда не будетъ въ состояніи весело и оживленно играть съ малюткою и свободно и задушевно бесѣдовать съ Рикардомъ, когда онъ будетъ лежать у нихъ наверху на кушеткѣ — все это измѣнилось, Рикардъ влюбленъ въ нее, а она глубоко оскорбила его, ревность Ааготы возбуждена и прежнія отношенія поэтому порваны, а она сама, она сама до такой степени измѣнилась, что нигдѣ не находитъ себѣ точки опоры. Все равно, куда бы она ни поѣхала, гдѣ она не будетъ жить, нигдѣ нѣтъ для нея спокойствія и покоя! Потому что равновѣсіе въ ея жизни уничтожилось какъ разъ въ ту минуту, когда величайшее счастье жизни, придающее ей глубокую содержательность, предстало передъ ней въ такой формѣ, которая не могла удовлетворить ее.

Андреа не было дома. Онъ вернулся домой только послѣ обѣда, и княгиня Пальми послала немедленно просить его къ себѣ. Онъ вошелъ къ ней съ своею обычною любезною миною и спросилъ шутливо, какія приказанія намѣрена отдать его милостивая невѣстка своему вѣрному слугѣ.

Но онъ тотчасъ замѣтилъ, что она сильно взволнована чѣмъ-то, что безпокоило ее и возбуждало ея неудовольствіе.

— Я хочу только спросить тебя, какъ это случилось, по соглашенію ли съ тобою, или она сама это придумала,.начала она.

— Что? Кто? Я не понимаю ни слова.

— Потому что если это случилось по соглашенію между, вами, я нахожу, что ты поступилъ не совсѣмъ деликатно относительно меня, не такъ, какъ ты обыкновенно дѣлаешь. Она во всякомъ случаѣ поселится въ моемъ домѣ и я не могу не принимать ее изъ-за тети. Я думаю, что ты долженъ былъ сначала спросить меня, желаю ли я принять въ свой домашній кругъ постороннее лицо.

— Скажи же мнѣ, Бога ради, что все это значитъ? О комъ ты говоришь? вскричалъ онъ, сильно взволнованный догадкою, мелькнувшей у него въ головѣ.

— Значитъ ты дѣйствительно ничего не зналъ объ этомъ? Въ такомъ случаѣ я была права, когда сразу приняла ее за интригантку, искательницу приключеній. Такъ знай же, что твоя прекрасная шведка изъ Нерви поселилась теперь у тети почти въ качествѣ дочери.

Андреа самъ не понималъ, что происходило въ немъ въ эту минуту. Онъ почувствовалъ одновременно радость по случаю того, что она рѣшилась на такой шагъ ради него и недовольство по поводу непріятностей, которыя ея смѣлый поступокъ навлечетъ неизбѣжно на него. Съ одной стороны онъ боялся оскорбить свою невѣстку, слишкомъ горячо защищая Алію, а съ другой стороны ему необходимо было оправдать ее въ глазахъ княгини. Онъ предвидѣлъ цѣлый рядъ столкновеній и затрудненій, но въ то же время готовъ былъ пасть на колѣни передъ Аліей и благодарить ее за то, что она сдѣлала.

— Ну, мнѣ кажется, ты самъ пораженъ такою дерзостью, сказала княгиня, своими большими томными карими глазами разсматривавшая его, пока онъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, разсуждая о чемъ-то самъ съ собою и жестикулируя.

Онъ остановился и поднялъ голову съ вопросительнымъ выраженіемъ, точно пробудившись это-сна.

— Какъ дерзостью? Онъ пришелъ въ себя и отвѣтилъ, улыбаясь: дорогая моя Летиція, куда увлекаетъ тебя твоя фантазія. А на самомъ дѣлѣ что же тутъ удивительнаго? Я еще въ Нерви предложилъ сеньоринѣ мѣсто чтицы у тетки, она отказала и я больше не имѣлъ случая разговаривать съ нею объ этомъ. Теперь она, по всей вѣроятности, одумалась и я не вижу ничего удивительнаго въ томъ, что она мнѣ ни слова не сообщила о своемъ рѣшеніи. Я былъ тутъ не причемъ, она обратилась прямо къ теткѣ, и это было наилучшее.

Андреа тотчасъ отправился къ маркизѣ, поздравилъ ее съ тѣмъ, что она нашла, наконецъ, то, чего такъ долго искала, и выслушалъ, улыбаясь, ея похвалы молодой дѣвушкѣ.

— Я очень радъ, если она тебѣ понравилась, такъ какъ я ее рекомендовалъ. Гдѣ она? Я хотѣлъ бы сдѣлать ей визитъ.

— Я пошлю за ней.

— О нѣтъ, тетя, дорогая, извини, но не обращайся съ ней сразу такимъ образомъ. Вспомни, она воспитана какъ американка — если ты не позволишь ей принимать визита въ своей комнатѣ, она будетъ этимъ очень огорчена.

— Ну, хорошо, дѣлай, какъ знаешь. Я отвела ей красный кабинетъ для гостиной.

Алія все еще лежала на диванѣ и рыдала, когда услыхала въ дверь короткій, быстрый, нѣсколько нервный стукъ. Она его хорошо знала. Слезы остановились и сердце замерло. Ей казалось, что она заболѣетъ отъ смѣшаннаго чувства надежды, счастья, страха и стыда — да, стыда, женскаго стыда по поводу того, что она оказалась болѣе постояною и сильною, чѣмъ онъ — что она держалась твердо, между тѣмъ какъ онъ собирался уже отступить. Она знала, что если онъ не выкажетъ радости по поводу ея пріѣзда, если онъ попроситъ ее еще разъ уѣхать, — она убѣжитъ черезъ окно.

Когда на стукъ не получилось никакого отвѣта, онъ отворилъ дверь и вошелъ. Она сидѣла полувыпрямившись на диванѣ и закрыла платкомъ нижнюю половину лица; глаза же ея были устремлены на дверь.

Онъ увидѣлъ сразу, что вѣки ея распухли отъ слезъ, волоса въ безпорядкѣ, точно она лежала, уткнувшись лицомъ въ подушку, сама она похудѣла, лицо и шея вытянулись, что совсѣмъ не шло ей, — но это сильно тронуло его и онъ почувствалъ приливъ глубокой нѣжности къ ней. Быстро приблизившись къ дивану, онъ поднялъ ее и крѣпко прижалъ къ груди. Она закрыла глаза и долго просидѣла неподвижно на диванѣ, обвивая руками его шею, прижимая Свои губы къ его, готовая умереть въ этотъ моментъ неописаннаго счастья.

Солнце зашло и въ комнатѣ наступили сумерки, когда они встали съ дивана, все еще обнимая другъ друга, все еще подъ впечатлѣніемъ опьяненія, которое лишало ихъ возможности думать о чемъ либо другомъ, а не о томъ только, что они, наконецъ, принадлежатъ вполнѣ другъ другу, что вся ихъ тоска, все ихъ горе перешли въ полное счастье. Чувствуя непобѣдимую потребность въ воздухѣ и движеніи онъ увлекъ ее за собою черезъ корридоръ на плоскую крышу одной изъ болѣе низкихъ частей дворца. Здѣсь она впервые, послѣ своего переѣзда во дворецъ, увидѣла видъ на море, о которомъ мечтала. Они стояли на одной изъ тѣхъ чудныхъ, открытыхъ террасъ, которыя придаютъ такую прелесть итальянскому стилю построекъ. Она была украшена камеліями и розами въ полномъ цвѣту, а внизу разстилался весь городъ съ его блестящими бѣлыми дворцами, гавань съ сотнями судовъ, море съ своимъ безконечнымъ горизонтомъ, все это озаренное яркимъ красноватымъ сіяніемъ, внезапно вспыхивающимъ и потомъ исчезающимъ, который сопровождаетъ заходъ солнца на югѣ.

Здѣсь не было холодно, стѣна сзади защищала отъ вѣтра, а отблескъ краснаго сіянія на всѣхъ предметахъ вокругъ доставлялъ иллюзію жаркаго лѣтняго дня.

И здѣсь Алія вновь нашла свою любимую Италію, ту Италію, которая перестала быть для нея только страною вѣчно голубаго неба, о которой мечтаютъ сѣверяне! Здѣсь могло быть такъ же холодно и мрачно, какъ и на сѣверѣ, здѣсь можно было также подозрѣвать и приходить въ отчаяніе, но мало-по-малу съ этою чудною страною можно было и свыкнуться, она могла сдѣлаться такою же дорогою, какъ и родная земля. И подобно тому, какъ мы больше любимъ того, кто даетъ намъ счастье, чѣмъ того, кто даетъ намъ жизнь, мужа и жену больше чѣмъ мать, такъ и Италія сдѣлалась для нея родною въ болѣе глубокомъ смыслѣ этого слова, чѣмъ Швеція. Она нашла вновь точку опоры въ своей жизни.

XI.

«Жена моя», шепталъ Андреа. Онъ называлъ ее иногда этимъ именемъ и она позволяла ему это, такъ пріятно звучало это слово въ ея ушахъ. Но въ то же время она была убѣждена, что теперь, болѣе, чѣмъ когда-либо, не согласится ни за что быть его женою. Она пришла къ нему, а не онъ къ ней, еслибы она этого не сдѣлала, ей бы не пришлось, быть можетъ, никогда увидѣть его, и она радовалась своему поступку. Но ни за что въ мірѣ не согласилась бы она получить отъ этого какія либо внѣшнія преимущества. Выйти за него замужъ, связать его съ собою неразрывно на всю жизнь, принять жертвы, которыя это должно было неизбѣжно повлечь за собою для него — на это она могла бы рѣшиться только въ томъ случаѣ, еслибы онъ отыскалъ ее, еслибы онъ пришелъ къ ней и сказалъ: «я уже порвалъ со всѣмъ, чтобы обладать тобою».

Но пока онъ только говорилъ: «я готовъ пожертвовать всѣмъ, своимъ положеніемъ, своимъ будущимъ, если ты только согласишься сдѣлаться моею женою» — она упорно продолжала повторять свое «нѣтъ» и «нѣтъ».

Мало-по-малу ей стадо житься легче въ ея новомъ домѣ. Маркиза очень любезно и довѣрчиво относилась къ ней и ей было только больно, что она должна скрывать отъ нея свои отношенія къ Андреа и видѣться съ нимъ, какъ бы за ея спиною. Но вскорѣ Серра рѣшился на половину довѣриться теткѣ, чтобы облегчить себѣ возможность безпрепятственно видѣться съ Аліей. Онъ сказалъ ей, что они помолвлены и думаютъ жениться, какъ только онъ станетъ болѣе независимымъ въ матеріальномъ отношеніи. Маркиза отнеслась къ этому извѣстію съ глубокою симпатіею. Она не имѣла никакихъ аристократическихъ предразсудковъ, была сама дочерью человѣка, который самъ выбился въ люди и считала, что для Андреа, котораго она очень любила, было бы большимъ счастьемъ, если бы онъ, въ силу обстоятельствъ, принужденъ былъ посвятить себя какой-либо опредѣленной дѣятельности. Она дала молодежи полную свободу видѣться, разрѣшила Андреа проводить по нѣсколько часовъ сряду въ комнатѣ Аліи и участвовала въ ихъ совѣщаніяхъ, когда они назначали другъ другу свиданія для прогулокъ. Такъ какъ жильцы верхняго этажа ничего не должны были знать объ этомъ, то маркиза установила, какъ обычай, что Алія можетъ выходить гулять, когда ей заблагоразсудится, лишь бы не послѣ захода солнца.

— Господи Боже, дѣвушка привыкла же двигаться свободно, — отвѣчала она на возраженіе княгини, — я не могу заставлять ее слѣдовать по пятамъ за м-съ Говардъ, для ея здоровья необходимо, чтобы она дѣлала побольше моціону.

Между тѣмъ молодежь пользовалась на свободѣ удовольствіемъ совмѣстной жизни.

Неизсякаемымъ источникомъ блаженства для нихъ было сознаніе, что они принадлежатъ всецѣло другъ другу, съ каждымъ днемъ больше и больше. У него нерѣдко встрѣчались дѣтскія выходки, которыя смягчали его страстность своею шутливою, веселостью. Онъ обожалъ ее, запахъ ея кожи, ея дыханіе, всѣ ея движенія, каждую интонацію ея голоса, ея курчавые волоса, да, даже ея небольшіе недостатки, какъ, напр., золотая пломба въ одномъ зубѣ, маленькое родимое пятно на щекѣ, привычка сидѣть согнувшись, небольшое колебаніе бедръ, когда она шла, — все это онъ замѣчалъ и во все это былъ влюбленъ. Шелковый платокъ, который она часто носила лѣтомъ, онъ унесъ въ свою комнату и заворачивался въ него, когда спалъ. Для него было большою радостью распускать ея волосы, расчесывать ихъ и обвивать вокругъ пальца, а затѣмъ выдумывать для нея новые прически.

Если кто-нибудь при этомъ неожиданно стучался въ дверь, она умѣла съ быстротою молніи приводить въ порядокъ свои волосы, заставить ихъ лежать еще красивѣе прежняго, между тѣмъ какъ небольшіе завитки спускались у нея за ушами и на лбу.

Иногда, когда они сидѣли на диванѣ, обнявшись, и Алія начинала говорить, разсказывать или спрашивать о чемъ-нибудь, онъ просилъ ее замолчать, разговоръ ему мѣшалъ, ему хотѣлось только сидѣть тихо и наслаждаться сознаніемъ, что она находится такъ близко отъ него, прислушиваться къ ударамъ ея сердца, вдыхать ея дыханіе. Онъ могъ просидѣть такимъ образомъ нѣсколько часовъ сряду.

Но Алія чувствовала во всемъ этомъ нѣчто другое, а не личную любовь къ ней. Это быль, культъ женщины, того специфически женственнаго, что притягиваетъ мужской полъ къ женскому. Тутъ было чувственное наслажденіе, которое пугало ее и утомляло; она не могла выносить этого постояннаго возбужденія и пробовала освободиться, встать, предпринять что-нибудь, разсѣяться, найти какое-нибудь общее занятіе. Но когда она предлагала выйти погулять или прочитать что-нибудь, онъ упрекалъ ее, говоря, что она хочетъ уничтожить ихъ счастье,

— Выходить, — это ты можешь съ кѣмъ хочешь, но жить ты можешь только со мною. И когда любишь такъ, какъ мы любимъ, тогда живешь только прижавшись крѣпко другъ къ другу, такъ, чтобы дыханія сливались, а сердца бились какъ-бы однимъ и тѣмъ же ударомъ. Вотъ это я называю любовью.

Она уступала и сидѣла тихо, но не могла отдаваться на-долго своему чувству, не могла помѣшать своему мозгу работать и постоянно раздумывала надъ тѣмъ, что сдѣлать, чтобы привязать его къ себѣ болѣе личнымъ образомъ, усвоить его интересы, заставить его развить свои богатыя дарованія и заняться какою-нибудь дѣятельностью. Чѣмъ больше она отдавалось этой любви, тѣмъ сильнѣе чувствовала потребность обратить ее и въ средство, а не только въ цѣль, въ средство доставить имъ обоимъ болѣе широкое, человѣческое развитіе. Она понимала, что только въ этомъ случаѣ любовь ихъ получитъ болѣе прочный характеръ, а пока она является только чувственнымъ наслажденіемъ, въ ней никогда не будетъ жизненной силы, достаточной, чтобы пережить періодъ страсти и привесть ихъ въ спокойную гавань тихой семейной совмѣстной жизни. Поэтому она постоянно старалась проникнуть въ его мысли, понять и схватить всѣ овладѣвавшія имъ настроенія; поощрять все, что носило на себѣ отпечатокъ жизненной силы и симпатизировать даже тому, что было въ сущности не симпатично ей. Такимъ образомъ думала она осуществить то нѣжное ласкательное имя, которое онъ давалъ ей шутя: «anima dell' anima mia» — т. e. душа моей души.

— О чемъ ты думаешь? — часто спрашивала она его, когда они сидѣли молча, обнявши другъ друга.

— Я ничего не думаю, — отвѣчалъ онъ обыкновенно. — Я чувствую тебя — это все. А ты о чемъ думаешь?

— О, я, напротивъ того, думаю о многомъ, — отвѣчала она. — Мнѣ представляется, что ты сдѣлался дѣйствительно великимъ поэтомъ, я работаю мысленно надъ твоимъ большимъ историческимъ эпосомъ. Давно уже ты не писалъ ничего.

— Мнѣ и не нужно больше писать. Я живу. И когда я не съ тобою, я фантазирую только о тебѣ, о насъ, вмѣсто того, чтобы думать о стихахъ. Стихи хороши, когда нѣтъ личнаго счастья.

— Я думаю совершенно напротивъ. Я думаю, что счастье — любовь должны подстрекать человѣка къ дѣятельности, развивать всѣ его способности — я теперь въ десять тысячъ разъ болѣе способна къ дѣятельности, чѣмъ прежде.

— Какой-же дѣятельности ты желаешь?

— Я не знаю — прежде всего мнѣ хотѣлось-бы подвинуть тебя — заставить дѣлать что нибудь.

— А знаешь ты, чего-бы я хотѣлъ? Сдѣлаться очень, очень богатымъ, я хотѣлъ-бы, напримѣръ, вытянуть главный выигрышъ въ лотереѣ — шесть милліоновъ — тогда я надѣлалъ-бы массу прекрасныхъ вещей, которыя имѣли-бы больше значенія, чѣмъ цѣлый томъ стихотвореній.

— Что-же ты сдѣлалъ-бы, напримѣръ?

— Прежде всего я снарядилъ-бы научную экспедицію, которая отправилась бы искать по всему земному шару страны съ богатою во всѣхъ отношеніяхъ природою, но безъ обитателей.

— И ты основалъ-бы въ ней идеальное общество?

— О, нѣтъ. Неужели ты считаешь меня способнымъ увлекаться такими утопіями? Я знаю отлично, что какъ только люди соберутся хотя-бы въ количествѣ трехъ, они начнутъ непремѣнно ссориться и драться и выдумывать разнаго рода глупые законы. Они могутъ жить счастливо только парами. Поэтому я закуплю всю землю только для насъ, чтобы жить вмѣстѣ съ тобою. Подумай только, какое наслажденіе, лежать цѣлый день на берегу, на солнышкѣ, безъ платьевъ — протягивать только руку за плодами, когда намъ захочется ѣсть — безъ заботъ, безъ вмѣшательства постороннихъ — жить только для того, чтобы любить другъ друга.

— А какъ скоро мы надоѣдимъ другъ другу? спросила она смѣясь.

— Скоро или нѣтъ, это все равно. У любви нѣтъ времени. Главное, чтобы она вполнѣ овладѣвала человѣкомъ, пока длится. Тебѣ это не нравится?

— Нѣтъ. Я экономнѣе тебя, если-бы ты былъ Господомъ Богомъ, ты истратилъ-бы весь огонь на молніи и взрывы, а я-бы, напротивъ, сберегала его и заботилась, чтобы онъ горѣлъ въ теченіи цѣлаго года ровнымъ пламенемъ, согрѣвающимъ все вокругъ себя.

— Ты была другого мнѣнія прежде. Помнишь мой разсказъ объ однодневной любви мотыльковъ, ты, кажется, сочувствовала ему.

— Да, пока я не полюбила тебя настоящимъ образомъ. Такъ легко быть расточительнымъ съ тѣмъ, что не умѣешь цѣнить. Теперь я, напротивъ того, боюсь самой мысли о томъ, что это должно когда нибудь кончиться, поэтому я только и думаю, какъ-бы сберечь побольше для будущаго.

— Но во всякомъ случаѣ когда нибудь кончится.

Слова эти поразили ее въ самое сердце. Она даже не могла представить себѣ этой возможности.

— И если ты будешь сберегать, ты только ускоришь это время. Я не могу довольствоваться половиннымъ чувствомъ, оно лишь тогда имѣетъ для меня значеніе, когда охватываетъ меня цѣликомъ. Пока ты для меня все, вся моя жизнь, мой единственный, абсолютно единственный интересъ, пока ты живешь, дышешь только для меня, и ни для кого и ни для чего другого — только до тѣхъ поръ буду я любить тебя. Не пробуй заставить меня увлечься чѣмъ-нибудь другимъ, если я начну, напримѣръ, писать стихи, я сейчасъ-же перестану любить тебя, потому что я буду весь въ нихъ. Дай мнѣ жить только для тебя, пока я могу.

Эта ненасытность его страсти заставляли ее дрожать за будущее. Она звала, что это не могло долго продлиться. Если ей не удастся окружить ихъ любовь прочными стѣнами, все неминуемо рушится.

— Потому-то наша любовь и можетъ существовать только въ тайнѣ, Ты поступила умнѣе, чѣмъ думала, когда отказалась выйти за меня замужъ. Я могу любить любовницу, но не жену. Если-бы я зналъ, что эти отношенія должны длиться безконечно, до самой смерти — вся сила моей любви погасла-бы. Быть можетъ теперь это и случится, — тѣмъ лучше. Но мы по крайней мѣрѣ не уничтожили съ самаго начала свое счастье мыслью; передъ нами вся жизнь, мы можемъ успокоиться. Это равносильно тому, когда пріѣзжаешь въ городъ, гдѣ сосредоточено много произведеній искусствъ. Если мы знаемъ, что должны уѣхать изъ него недѣли черезъ двѣ, мы будемъ съ рвеніемъ осматривать музеи, картинныя галереи, погружаться въ искусство, устраивать настоящія оргіи наслажденія искусствомъ, съ жадностью изучать картины, любить ихъ, вникать въ самую душу художника, такъ что воспоминаніе о пребываніи въ этомъ городѣ останется у насъ на всю жизнь; если-же мы рѣшимся поселиться въ немъ навсегда, мы, быть можетъ, будемъ откладывать до самой смерти осмотръ его достопримѣчательностей, и такъ-же мало будемъ знакомы съ скрытыми въ немъ сокровищами, какъ если-бы никогда не пріѣзжали въ него. Развѣ я не правъ?

Она утвердительно кивнула головою. Ей самой казалось, что она скорѣе удержитъ его, если онъ будетъ свободенъ, нежели если-бы онъ былъ связанъ съ нею.

А между тѣмъ бывали минуты, когда ее огорчало стоять въ сторонѣ отъ его вседневной жизни, когда ее оскорбляло то, что онъ отрекался отъ нея передъ своими родными, обращался съ нею, какъ съ совершенно постороннимъ ему лицомъ, и въ то же время выказывалъ своей невѣсткѣ почтительное и горячее поклоненіе. При этомъ ей было не легко освоиться съ занятымъ ею подчиненнымъ положеніемъ. Дома она была очень любима своими женскими знакомыми, привыкла занимать всегда первое мѣсто, быть средоточіемъ своего кружка. Ей казалось, что она никогда не придавала этому никакого значенія. Но теперь она часто чувствовала себя стѣсненной, на нее нападали припадки застѣнчивости отъ сознанія, какъ мало значенія имѣетъ она въ окружающей ее обстановкѣ.

И въ особенности въ сравненіи съ княгиней. Она относилась къ ней съ тѣмъ чувствомъ обожанія, которое нерѣдко встрѣчается у молодыхъ дѣвушекъ по отношенію къ старшимъ возрастомъ женщинамъ, которыя импонируютъ имъ и которыхъ онѣ идеализируютъ и ставятъ на пьедесталъ, какъ предметъ для подражанія. Расчесывая свои волосы, выбирая кружева или ленты для платья, Алія всегда думала о томъ, какъ носитъ то или другое княгиня, и научилась итальянской манерѣ кланяться и входить въ гостиную, наблюдая за послѣдней. Впервые въ своей жизни случалось ей подражать кому-либо. При этомъ въ ней возбудилось страстное желаніе, усиливавшееся съ каждымъ днемъ и преслѣдовавшее ее какъ idée fixe: ей хотѣлось, чтобы княгиня узнала, что она могла сдѣлаться ея невѣсткою, если-бы захотѣла.

Не смотря на всѣ усилія выказывать всегда передъ Андреа довольство своимъ положеніемъ, не смотря на постоянныя увѣренія, что она предпочитаетъ занимать это положеніе, чѣмъ сдѣлаться его женою, на нее нападали минутами припадки слабости, въ особенности послѣ вечеровъ, проведенныхъ наверху у княгини, послѣ униженій, которымъ она тамъ подвергалась. И тогда ей случалось иногда расплакаться передъ нимъ, причемъ онъ никакъ не могъ заставить ее открыть причину этихъ слезъ.

— Я тебѣ много разъ говорилъ, что ты не вынесешь долго такого положенія, говорилъ онъ тогда. — Дай лучше, пойдемъ обыкновенною, банальною дорогою — обвѣнчаемся.

— Нѣтъ, нѣтъ, дѣло не въ томъ. Но… и она, колеблясь, высказала то, что лежало у нея на сердцѣ. Пусть онъ поговоритъ только о ней съ княгиней; скажетъ ей, что онъ любитъ ее и просилъ сдѣлаться своей женою, но что она этого не желаетъ.

Онъ вскочилъ съ своего мѣста.

— Къ чему-же это? Это было-бы чистѣйшимъ безуміемъ. Или наши отношенія должны быть тайною для всѣхъ, или мы должны обвѣнчаться, иначе твое положеніе сдѣлается невыносимымъ. Тетѣ я долженъ былъ разсказать кое-что; но даже она, если-бы знала, что мы порѣшили не жениться, если-бы узнала всю правду — ты думаешь, что она, любивши тебя, стала-бы на нашей сторонѣ? А теперь ты хочешь закричать съ крыши…

— Только княгинѣ.

— Ей меньше, чѣмъ кому-либо другому, отвѣтилъ онъ съ живостью.

— Но, скажи ей только, что ты любишь меня.

— Нѣтъ, никогда, говорю я тебѣ, никогда! И что тебѣ пришло въ голову — ей, именно ей долженъ я придти и сказать — ахъ, ты ничего въ этомъ не понимаешь, ты не имѣешь понятія о томъ, что вноситъ столько разлада въ мою жизнь; если-бы не это, я не былъ-бы такимъ нерѣшительнымъ, какимъ ты видишь меня.

— Андреа, ты-любишь княгиню?

— Ради Бога, не опошляй всего произнесеніемъ такихъ словъ. Я люблю тебя, ты это знаешь — тебя и никого другого. Жизнь чувствъ представляетъ такъ много странностей… однимъ словомъ, никогда не затрогивай этого предмета.

— Андреа, почему ты не хочешь довѣриться мнѣ?

— Но ты съ ума сошла, мнѣ нечего повѣрять тебѣ. Что ты воображаешь? Могу-ли я принести и вложить тебѣ въ руку запахъ цвѣтка, или могу-ли я передать тебѣ звукъ голоса, услышанный мною, такъ-же мало могу я разсказать тебѣ о томъ, что нельзя схватить, подобно звуку или запаху, что исчезаетъ въ воздухѣ… понимаешь. Но я люблю тебя, тебя, одну тебя.

---

По воскресеньямъ Алія была свободна, потому что маркиза проводила эти дни у сестры, жившей также въ Генуѣ. Андреа встрѣчалъ ее на станціи омнибусовъ и они отправлялись бродить по окрестностямъ.

Часто посѣщали они нѣкоторыя изъ виллъ, открытыя для публики, и кружились по рощамъ апельсинныхъ, лимонныхъ и лавровыхъ деревьевъ, или блуждали по сельскимъ дорогамъ между стѣнами окружавшими виноградники и оливковыя плантаціи, останавливаясь отъ времени до времени, когда имъ попадались рабочіе, срывавшіе плоды, и снимая прямо съ дерева апельсины или фиги для утоленія жажды. Иногда они отправлялись въ роскошные каштановые лѣса и тогда Аліи доставляло большое удовольствіе сворачивать въ сторону отъ большой дороги на маленькія лѣсныя тропинки. Это возбуждало въ ней воспоминаніе о прежнихъ прогулкахъ по лѣсамъ, среди березъ и елей. Они собирали лежавшіе на землѣ каштаны, устраивали костеръ изъ вѣтвей и сухихъ листьевъ и зажигали огонь, на которомъ жарили каштаны, и затѣмъ среди смѣха и шутокъ съѣдали ихъ, послѣ чего отправлялись въ какую-нибудь сельскую харчевню и запивали стаканомъ вина этотъ незатѣйливый обѣдъ. Если лѣсной сторожъ дѣлалъ имъ замѣчаніе по поводу разведеннаго огня, Серра предлагалъ ему раздѣлить ихъ пиршество и отправиться съ ними въ остерію выпить стаканъ вина, послѣ чего всѣ трое усердно тушили огонь.

Ничего не могло доставить Аліи такое большое удовольствіе, какъ эти прогулки на открытомъ воздухѣ. Онѣ устанавливали какъ бы связь съ ея предъидущею жизнью и доставляли ей, кромѣ того, наслажденіе любоваться этою новою для нея, богатою природою рядомъ съ человѣкомъ, котораго она любила. Къ этому присоединялось еще странное удовольствіе думать, что она наслаждается такимъ образомъ природою среди зимы.

На одинокихъ тропинкахъ, между стѣнъ, они шли, обнявшись, прижавшись другъ къ другу. Но вышедши на большую дорогу, они выпускали другъ друга и шли часто молча, глубоко задумавшись, медленно двигаясь подъ яркими лучами полуденнаго солнца.

Любимою мечтою Аліи во время этихъ прогулокъ было представлять себѣ, что она лѣтомъ ѣдетъ съ нимъ домой, въ Швецію — замужемъ, потому что когда она представляла себя въ Швеціи, они были всегда женаты. И вновь и вновь переживала она въ воображеніи радость свиданія, — удовольствіе показать Андреа свою родину, природу, среди которой выросла и которую любила съ такою глубокою нѣжностью. Рикардъ и г-жа Роде жили лѣтомъ въ деревнѣ въ Стокгольмскомъ округѣ, въ той мѣстности, гдѣ она провела свое дѣтство. Она воображала себѣ, какое впечатлѣніе произведетъ на Андреа эта природа, какою своеобразною покажется она ему! Она видѣла себя съ нимъ на пароходѣ, пробиравшемся по узкому зунду, мимо мысовъ и острововъ, затѣмъ на маленькой лодкѣ, которая высаживаетъ ихъ на перешейкѣ, у подножія шелестящихъ березъ. Они поднимаются на гору; маленькая босоногая бѣлоголовая дѣвочка открываетъ имъ рѣшетку и такъ мило кланяется имъ, на шведскій ладъ, благодаря за полученное су, а тамъ наверху виднѣется красный домикъ съ большою стеклянною верандою… Какъ непохожъ онъ на мраморную виллу Серра въ Нерви! На встрѣчу имъ съ горы бѣжитъ со всѣхъ ногъ мальчикъ, рискуя разбить себѣ носъ, а за нимъ идетъ Аагота, любезно и привѣтливо, какъ всегда, въ своемъ красивомъ норвежскомъ крестьянскомъ костюмѣ, въ бѣлой рубашкѣ съ широкими рукавами, въ юбкѣ съ красною оторочкою и съ распущенными на спинѣ косами, и Рикардъ въ бѣломъ полотняномъ костюмѣ и соломенной шляпѣ, а на верандѣ стоитъ старуха съ влажными глазами и протянутыми руками, не зная, что дѣлать, плакать ли отъ радости или смѣяться.

Тѣмъ временемъ Андреа мечталъ о томъ, какъ онъ пріобрѣтетъ cetrb воздушный шаръ и поднимется въ немъ на воздухъ съ Аліей надъ головами всѣхъ. Внизу будутъ мелькать города, селы, горы, а они будутъ носиться радъ всѣмъ этимъ, равнодушные къ цѣлому міру, къ роднымъ, знакомымъ, къ войнѣ, къ перемѣнамъ министерствъ, къ холерѣ и динамитнымъ покушеніямъ, живя день и ночь въ любовномъ чаду, пока, наконецъ, смерть не настигнетъ ихъ обоихъ, изнеможенныхъ и счастливыхъ.

Всегда тоже различіе между ихъ мечтаніями: его неосуществимыя, безъ реальной подкладки, ея практическія, легко осуществимыя. Несмотря на свои постояныя увѣренія, что ей очень нравится свобода ихъ отношеній, въ ней живо было женское инстинктивное стремленіе поставить свою любовь подъ охрану общества и близкихъ и раздѣлить со своимъ возлюбленнымъ мелкія радости и заботы обыденной жизни. Всѣ врожденные въ ней домовитые шведскіе инстинкты заставляли ее страстно желать тихаго домашняго счастья.

Его же волновали совершенно противоположныя чувства. Хотя онъ ни минуты не поколебался бы пожертвовать для нея собственною жизнью, его всегда отталкивала мысль здѣсь, на своей родинѣ, отказаться отъ занимаемаго имъ съ рожденія привилегированнаго положенія, промѣнять прекрасный дворецъ на мѣщанскую квартиру въ двѣ комнаты и гоняться вмѣстѣ съ другими за кускомъ насущнаго хлѣба. Съ свойственною ему проницательностью, составлявшею отличительную черту его сангвиническаго и въ то же время скептическаго темперамента, онъ всегда ясно сознавалъ, что страсть, овладѣвшая теперь имъ, должна когда-нибудь кончиться. Но ему хотѣлось, чтобы этотъ конецъ наступилъ внезапно, какъ громовой ударъ, — онъ ужасался мысли, что любовь ихъ можетъ разсѣяться, исчезнуть постепенно среди прозы будничной жизни.

При поворотахъ дороги или при встрѣчѣ съ ослами, нагруженными сухими вѣтвями или корзинами съ апельсинами и мандаринами, они внезапно останавливались и пробуждались изъ своихъ столь противоположныхъ мечтаній. Они улыбались другъ другу, счастливые, вопреки всѣмъ смущавшимъ ихъ мыслямъ, уже однимъ тѣмъ, что они вмѣстѣ, и когда погонщикъ ословъ проѣзжалъ мимо, губы ихъ встрѣчались въ одномъ долгомъ поцѣлуѣ, точно они уѣзжали куда-то далеко и наконецъ опять находили другъ друга.

---

Зима прошла такимъ образомъ невѣроятно скоро, такъ что Аліи казалось, что зимы совсѣмъ не было. Она ждала зимы до самаго февраля, когда въ воздухѣ запахло весною, а всѣ миндальныя деревья въ окрестностяхъ города распустились и образовали собою какъ-бы гигантскіе свадебные букеты, напоминая Аліи средину лѣта дома, когда вишневыя деревья, наконецъ, съ трудомъ распускаются послѣ долгой борьбы со снѣгомъ и стужей.

Въ апрѣлѣ маркиза заговорила о своемъ намѣреніи ѣхать въ Германію на воды и предложила Аліи на выборъ — или сопутствовать ей_т или отправиться домой въ Швецію.

— Я посовѣтывала-бы вамъ уѣхать домой, а затѣмъ Андреа пріѣдетъ за вами, какъ только устроитъ свои дѣла и получитъ возможность жениться. Правду сказать, я не думаю, чтобы вы хорошо дѣлали, продолжая жить такимъ образомъ.

Всегда любезная маркиза произнесла эти слова нѣсколько сухимъ тономъ, что заставило сердце Аліи судорожно забиться. Развѣ она была недовольна ею и хотѣла этимъ сказать, что все между ними кончено, и ей незачѣмъ возвращаться? Уѣхать теперь въ Швецію равносильно тому, чтобы разстаться съ нимъ навсегда.

— Я переговорю съ Андреа, — сказала она неувѣреннымъ голосомъ, опуская глаза.

— Да, переговорите, дорогая моя. Повѣрьте, что наступила уже пора уяснить себѣ ваше положеніе. Не всѣ относятся къ вамъ съ такимъ довѣріемъ, какъ я; мнѣ случилось слышать не мало намековъ на этотъ счетъ… которые, однимъ словомъ, вы слишкомъ хорошій человѣкъ, чтобы подвергаться оскорбительнымъ подозрѣніямъ. Я сама переговорю съ Андреа, если хотите.

— О, нѣтъ, нѣтъ, ради Бога не дѣлайте этого, я сама.

Она ужасно боялась, чтобы его не убѣдили въ необходимости жениться на ней.

Когда онъ пришелъ, она ему просто сообщила предложеніе маркизы или поѣхать съ нею въ Германію, или уѣхать домой въ Швецію, и съ нетерпѣніемъ стала ждать его отвѣта.

— Вотъ и отлично, — вскричалъ онъ. — Видишь-ли, какой прекрасный случай осуществить то, о чемъ я такъ давно мечталъ — жить съ тобою вдали отъ всѣхъ въ какомъ-нибудь забытомъ мѣстечкѣ, гдѣ никто не будетъ требовать у насъ отчета за наши дѣйствія.

— Гдѣ-же это? На лунѣ? — спросила она, улыбаясь, въ ожиданіи какого-нибудь новаго фантастичнаго предложенія.

Онъ привлекъ ее къ себѣ на колѣни и прижалъ ея голову къ своему плечу.

— Нѣтъ, не двигайся, я не могу говорить, если не буду чувствовать тебя возлѣ себя.

— Но я задыхаюсь.

— Такъ дыши сильнѣе. Я именно и хочу, чтобы ты дышала на мою шею, вотъ такъ. Теперь выслушай мое предложеніе. Ты скажешь тетѣ, что ѣдешь домой, уложишь свои сундуки и сядешь на поѣздъ. Но, переѣхавши за итальянскую границу, ты отправишься въ какую-нибудь деревушку въ Тиролѣ, о которой мы заранѣе условимся съ тобою; тамъ я нѣсколько дней спустя встрѣчу тебя и мы поселимся въ маленькомъ пансіонѣ среди горъ, подальше отъ всякихъ заботъ и разладовъ, которые портятъ намъ теперь жизнь. О, мнѣ кажется, что я начинаю жизнь съизнова при этой мысли быть однимъ съ тобою вдали отъ всякаго вмѣшательства въ наши отношенія. Я буду тогда любить тебя больше, чѣмъ когда-либо.

Алія нѣсколько колебалась, говорила ему, какъ нехорошо обманывать его тетку, которая такъ добра къ ней, что ея знакомые въ Швеціи могутъ узнать объ этомъ и она будетъ изгнана изъ общества, заклеймена именемъ искательницы приключеній и т. д. Но надежда быть хоть разъ вполнѣ счастливой раньше, чѣмъ придетъ неизбѣжная разлука, одержала верхъ надъ всѣми доводами разсудка. А если она и погубитъ себя во мнѣніи общества, говорила она себѣ, не все-ли равно для нея. Передъ кѣмъ обязана она отвѣчать за свои поступки? И на что-же ей надѣяться послѣ этого отъ жизни? Ни на что. Почетъ или позоръ, презрѣніе общества или уваженіе, какое значеніе имѣетъ все это для нея, разъ жизни ея суждено померкнуть?

Послѣ этого разговора они однажды въ воскресенье отправились кататься въ лодкѣ по морю.

Это былъ одинъ изъ тѣхъ чудныхъ прекрасныхъ дней на Средиземномъ морѣ, когда вода отливаетъ металлически-голубымъ цвѣтомъ и кажется такою тяжелою и блестящею, что является желаніе прогуляться по ней и увѣренность, что она можетъ поддержать васъ, когда небо такого яркаго сапфироваго цвѣта, такое блестящее, что невозможно смотрѣть на него, и покрытыя виноградниками горы точно издаютъ собственный свѣтъ. А бѣлоснѣжная Генуя, какъ красиво выдѣляется она амфитеатромъ между этимъ небомъ и этимъ моремъ! Только сѣрая листва оливковыхъ деревьевъ и голубовато-зеленая, блестящая листва лимонныхъ деревьевъ оттѣняетъ собою однообразную массу бѣлыхъ дворцовъ. Алію охватило чувство счастья, которое возбуждается у насъ нерѣдко при видѣ прекраснаго. Она готова была задохнуться, ей казалось, что она должна сорвать съ себя свои платья, чтобы вздохнуть сильнымъ, глубокимъ вздохомъ. И все, на что она надѣялась и чего желала, казалось, осуществлялось для нея въ эту минуту.

— О чемъ ты думаешь? — спросила она Андреа, который сидѣлъ, задумавшись. Она надѣялась въ его отвѣтѣ найти отголосокъ своихъ мыслей.

— Я думаю, какъ намъ наилучше разстаться, — отвѣтилъ онъ.

— Разстаться?

— Да, именно теперь, когда мы наиболѣе счастливы, это и должно случиться, вдругъ, однимъ ударомъ, прежде чѣмъ начнется охлажденіе. по какъ это произойдетъ, вотъ вопросъ, нельзя заранѣе назначить день нашей разлуки. Лучше всего было-бы, еслибы ты поступила такъ, какъ говорила раньше, просто исчезла внезапно изъ моей жизни: я встаю утромъ, а тебя нѣтъ. Но у тебя не хватитъ на это мужества, значитъ иниціатива должна принадлежать мнѣ. Мы ѣдемъ въ Тироль, живемъ тамъ нѣсколько недѣль совершенно счастливо, и вотъ однажды утромъ, когда мы обнимемъ другъ друга сильнѣе обыкновеннаго и почувствуемъ, что любовь наша достигла своего апогея, что теперь можетъ быть только регрессъ и что онъ долженъ скоро начаться, я выхожу тихо изъ комнаты подъ предлогомъ приказать подать кофе, пока ты одѣнешься. Когда ты выходишь въ столовую, меня нѣтъ. Ты ищешь меня, спрашиваешь хозяйку, гдѣ я, а она отвѣчаетъ тебѣ съ удивленіемъ: но вотъ уже полчаса, какъ онъ ушелъ на поѣздъ, мадамъ. Онъ долженъ быть уже далеко.

Алія вскрикнула отъ ужаса и закрыла ему ротъ рукою.

— Ты просто убиваешь меня, говоря такія вещи, вскричала она, поблѣднѣвъ, и слезы градомъ полились изъ ея глазъ.

Онъ чувствовалъ всегда непобѣдимое желаніе мучить такимъ образомъ себя и ее, но замѣтивъ, какое тяжелое впечатлѣніе это произвело на нее, онъ пришелъ въ волненіе отъ собственныхъ словъ и крѣпко прижалъ ее къ себѣ.

— Ты права, не пускай меня, не пускай, просилъ онъ. — Я буду дѣлать все, чтобы погубить наше счастье — меня толкаетъ къ тому какой-то фатализмъ — но ты мѣшай мнѣ, держи крѣпче.

— Да, если-бы я была увѣрена, что то, что составляетъ мое счастье, составляетъ и твое, я съумѣла-бы тебя удержать, будь покоенъ. Но это именно сомнѣніе и лишаетъ меня силъ. Ты сидишь здѣсь рядомъ со мною, среди этой волшебной природы, — дышешь этимъ чуднымъ весеннимъ воздухомъ, который навѣваетъ на меня столько надеждъ — и приходишь къ такимъ мыслямъ… Какъ же я могу не считать неизбѣжнымъ то, о чемъ ты говоришь — нашу разлуку — какъ же я могу не ожидать ее со дня на день?

— Ты меня не понимаешь. Ты не понимаешь, что именно тогда, когда на меня находитъ то же настроеніе, что и на тебя, я чувствую непреодолимую потребность говорить именно такимъ образомъ. Когда я сознаю, какъ тѣсно связаны мы другъ съ другомъ, на меня сейчасъ же нападаетъ страхъ, что наша привязанность обратится въ будничную, банальную, — что ты сдѣлаешься равнодушнѣе ко мнѣ — что я также охладѣю къ тебѣ.

— Не безпокойся — какъ только я замѣчу въ тебѣ охлажденіе — я первая уйду.

— Нѣтъ, нѣтъ, дѣлая это, ты погубишь все. Этого именно мы и должны избѣгать — разстаться въ злобѣ другъ на друга. Этого я не могъ-бы вынесть. Если ты замѣтишь — или тебѣ покажется, что я охладѣваю къ тебѣ — ты должна удвоить свою нѣжность, употребить всѣ усилія, чтобы вернуть меня къ себѣ — отыскать новыя средства привлечь меня, — да, повѣрь мнѣ, я знаю, что ты это сдѣлаешь — ты найдешь новыя доказательства нѣжности, новыя ласкательныя слова — да, если и это не поможетъ, ты бросишься къ моимъ ногамъ и будешь умолять меня о любви — pah, что значитъ этотъ жестъ? Ты считаешь это недостойнымъ тебя, низкою слабостью — это ничего не значитъ, и все-таки ты сдѣлаешь это — потому-то я и люблю тебя, что ты на все способна, чтобы удержать меня.

При этихъ словахъ она почувствовала, какъ дрожь пробѣжала по ея тѣлу — ее охватило точно предчувствіе, что она подвергнется этому испытанію и узнаетъ, какую ужасную силу пріобрѣла надъ нею страсть.

---

Алія собиралась ѣхать въ Швецію въ началѣ іюня. Но около того же времени и Андреа сталъ поговаривать о необходимости подышать другимъ воздухомъ и о своемъ намѣреніи совершить пѣшеходное путешествіе по Альпамъ. Это возбуждало подозрѣніе княгини и вотъ однажды — къ великому удивленію Аліи, съ которою она обмѣнивалась всегда только необходимыми фразами вѣжливости — она вышла въ кабинетъ, гдѣ Алія сидѣла одна и читала, и сѣла рядомъ съ нею на диванъ.

— Вы уѣзжаете въ Швецію, синьорина? спросила она.

— Да, signora principessa!

Алія невольно покраснѣла при этой неправдѣ и стала нервно перелистывать книгу.

— А затѣмъ вернетесь обратно въ Италію?

— Я не знаю… я надѣюсь…

— Я знаю, что моя тетка не пригласила васъ вернуться къ ней. Это не потому, что она къ вамъ дурно относится, она васъ, напротивъ, очень любитъ, но для вашей собственной пользы…

— Signora principessa!

Алія вспыхнула и взглянула на княгиню съ видомъ преслѣдуемаго звѣря, намѣреннаго защищаться въ предсмертной тоскѣ.

— Да, позвольте мнѣ затронуть этотъ предметъ. Но мнѣ кажется, что вамъ лучше знать правду. Всѣ здѣсь мало-по-малу поняли ваши отношенія. Какъ ни искусно играли вы оба комедію, — въ концѣ концовъ правда всплыла наружу. Слухи сначала и больше всего, а затѣмъ тысячи разныхъ мелкихъ обстоятельствъ. Я думаю, что грѣшно не сказать вамъ это — вы еще молоды, хороши, на родинѣ вамъ можетъ представиться прекрасная партія, если вы вернетесь въ вашу семью.

Алія встала, дрожа отъ волненія.

— Извините меня, principessa, но я привыкла отвѣчать сама за свои дѣйствія и у меня нѣтъ никого, кому я обязана была-бы отчетомъ.

— Это не правда — вы отвѣтственны и за счастье того, кого любите. И — позвольте мнѣ сказать вамъ это, разъ мы затронули этотъ предметъ — пора моему зятю подумать о женитьбѣ — онъ ради васъ упустилъ выгодную партію, но еще не все потеряно; она его любитъ и ждетъ, увѣренная, что онъ вернется къ ней — и если вы дѣйствительно любите его, какъ мнѣ кажется, вы не будете дольше становиться ему на дорогѣ. Для него такой бракъ является необходимостью — его фамильныя традиціи требуютъ этого и онъ первый признаетъ, что обязанъ жениться такимъ образомъ — но пока вы не оставите его, онъ не можетъ же…

Часъ насталъ. Женщина, которою она восхищалась, не могла уже унизить ее сильнѣе. Настала для Аліи очередь заговорить.

— Signora principessa, сказала она дрожащимъ голосомъ, со слезами на глазахъ. — Вы говорите все это своей будущей невѣсткѣ.

Княгиня вздрогнула и отодвинулась на два шага съ судорожно сжатыми руками.

— Это невозможно, сказала она сдавленнымъ голосомъ.

— Это зависитъ только отъ меня, продолжала Алія, возвышая голосъ. — Если-бы я захотѣла, я была-бы его женою, раньше, чѣмъ переступила за порогъ этого дома. И я потому только этого не захотѣла, что любила его больше всего и думала только о его счастьѣ, а не о своемъ. Я не хотѣла связывать его съ собою, пока не была увѣрена въ томъ, что я необходима для него, что онъ не можетъ жить безъ меня. Я добровольно избрала это унизительное положеніе — ея голосъ сталъ неувѣреннымъ, щеки вспыхнули яркимъ румянцемъ и слезы заблистали на глазахъ — и вы не можете думать, что это мнѣ мало стоило. Я не привыкла, чтобы ко мнѣ относились съ пренебреженіемъ — дома, въ своемъ кружкѣ я была горда и никогда ни передъ кѣмъ не преклоняла головы; я добровольно услуживала другимъ, но всѣ знали, что я въ то же время и властвую, и выказывали мнѣ всегда самое глубокое уваженіе — да, такою я была, singora principessa, таковъ былъ мой характеръ и мое положеніе, и смѣю увѣрить, что я съумѣла-бы всегда съиграть роль госпожи въ такомъ дворцѣ, какъ этотъ, — если-бы въ этомъ заключалось мое честолюбіе. Но у меня есть честолюбіе, громадное честолюбіе, но оно совершенно иного рода. Я хотѣла, чтобы меня любили, любили всѣмъ сердцемъ, чтобы любящій меня человѣкъ согласился все принести въ жертву для меня, но не для того хотѣла я этого, чтобы принять эту жертву, нѣтъ, я думала все отдать ему и сказать: я хочу только знать, готовъ-ли ты всѣмъ жертвовать для меня, и сама приношу все въ жертву для тебя, потому что въ этомъ мое счастье.

Тутъ она расплакалась и стала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, закрывъ лицо руками и стараясь подавить слезы, которыя ей казались глупыми и безсмысленными въ эту минуту, когда ей хотѣлось показаться такою сильною, импонировать этой женщинѣ.

Но она только тогда замѣтила волненіе, возбужденное ею въ своей слушательницѣ, когда послѣдняя заговорила своимъ глубокимъ контральто, которое обыкновенно такъ нравилось ей, а теперь звучало такъ глухо:

— А вы развѣ не знаете, что всякая женщина, которая любитъ, готова приносить такого рода жертвы? И развѣ трудно приносить ихъ вамъ, когда вы свободно можете показывать ему свою любовь — другія должны всю жизнь заглушать это чувство и скрывать, чтобы не нарушать его спокойствія и не ставить его въ ложное положеніе. Такая женщина имѣетъ право говорить о жертвахъ… а не вы, вы, когда вы владѣете имъ — вы, когда вамъ принадлежитъ все… ахъ! Я не хочу больше слушать васъ!

Она откинулась на спинку дивана и отбросила за голову свои руки, устремивъ вверхъ свои большіе, томные глаза, теперь полные слезъ.

Алія впервые увидала на этомъ прекрасномъ лицѣ слѣды страсти и внутренней борьбы; выраженіе лица и положеніе ея напоминали mater dolorosa; она была такъ идеально хороша въ эту минуту, что Алія, слѣдуя внезапному побужденію, бросилась на колѣни передъ диваномъ и, покрывая поцѣлуями ея руки, заговорила шепотомъ, сквозь слезы:

— Да, вы правы, вы правы, и я благодарю васъ.

Летиція наклонилась, Алія почувствовала, какъ сильныя руки схватили ее, высокая, дрожащая грудь прижалась къ ея груди, омоченная слезами щека коснулась ея щеки. И онѣ поцѣловались.

Въ эту минуту Андреа вошелъ въ комнату. Онъ увидѣлъ это и понялъ все.

— Летиція! вскричалъ онъ взволнованнымъ голосомъ. И они впервые обняли другъ друга, съ чувствомъ глубокой благодарности съ его стороны, горькаго отреченія съ ея.

— Алія, сказалъ Андреа, беря ее за руку. — Знай, что мое уваженіе и моя преданность къ ней такъ велики, что судьба насъ обоихъ зависитъ отъ нея. Я готовъ скорѣе лишиться всего, что есть у меня самаго дорогого въ свѣтѣ, чѣмъ идти противъ нея.

— Дѣлай то, что она захочетъ, отвѣтила Летиція, указывая на Алію. — Я довѣряю ей, мы понимаемъ другъ друга. Что она рѣшитъ, съ тѣмъ и я буду согласна, я увѣрена, что она сдѣлаетъ все для твоего блага..

Она вернула себѣ свое самообладаніе и улыбалась ему съ спокойною нѣжностью старшей сестры.

XII.

Однажды, къ концу іюня, въ небольшую незначительную гостинницу въ тирольскихъ горахъ прибыла молодая парочка. Всѣ другіе жильцы гостинницы сильно заинтересовались ею. Молодые люди никогда не показывались, иначе какъ за табльд’отомъ, никогда не отправлялись послѣ обѣда въ гостиную, а немедленно проходили къ себѣ, и рѣдко когда выходили прогуляться пѣшкомъ. Но при появленіи ихъ за столомъ, обыкновенно слишкомъ позднемъ, лица ихъ носили отпечатокъ такого счастья, они были такъ равнодушны къ окружающему, такъ мало думали о немъ, погруженные въ собственный богатый и таинственный міръ счастья, что отъ нихъ вѣяло поэзіею и страстью. Всѣ называли ихъ «новобрачными», и многія молодыя или полумолодыя дѣвы и разочарованныя жены съ любопытствомъ и завистью разсматривали эту счастливую молодую жену, которая вздрагивала, какъ только съ ней заговаривали, точно пробуждаясь отъ сна, забывала протягивать блюда своему сосѣду справа и въ то же время никогда не забывала снабжать всѣмъ необходимымъ сосѣда слѣва, и совершенно не сознавала того, что ея красотою восхищаются и публика за столомъ занимается ею. Они почти никогда не разговаривали другъ съ другомъ въ присутствіи постороннихъ, но никто не могъ и минуты принять это за равнодушіе, потому что всѣ чувствовали инстинктивно, что они не могутъ разговаривать безъ ласкательныхъ словъ, не могутъ смотрѣть другъ на друга безъ привѣтливой улыбки, не могутъ произносить равнодушныхъ и будничныхъ словъ, обращаясь другъ къ другу. И когда онъ иногда задавалъ ей какой-нибудь незначительный вопросъ, напр., не желаетъ-ли она получить того или иного блюда, она взглядывала на него такъ тепло, щеки ея вспыхивали такимъ яркимъ румянцемъ, а вокругъ губъ показывалось такое трогательное выраженіе, что одинъ нѣмецъ, сидѣвшій противъ нея, совершенно ошалѣлъ отъ любви и ревности и заявилъ, что намѣренъ кончить свои дни преступникомъ и непремѣнно воспользуется первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы сбросить этого итальянца въ пропасть.

Всѣ попытки завести съ ними знакомство оканчивались неудачею: Алія давала разсѣянные отвѣты, а затѣмъ вновь погружалась въ свои мечты, а Андреа встрѣчалъ эти попытки ледяною холодностью. Остался даже неразрѣшеннымъ вопросъ, какой она націи, такъ какъ она понимала всѣ языки и говорила на нихъ, но съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ.

Такимъ-то образомъ они прожили нѣсколько недѣль въ одной и той же гостинницѣ, ни съ кѣмъ не познакомившись.

Но никто изъ тѣхъ, кто зналъ эту счастливую парочку, не догадывался, сколько горя скрывалось и все болѣе и болѣе накоплялось на душѣ одного изъ нихъ. Чѣмъ полнѣе было ихъ счастье, тѣмъ больше усиливалась у Аліи увѣренность, что оно не можетъ долго продлиться. Они осуществили мечту Андреа: насладиться въ теченіи нѣсколькихъ недѣль полнымъ счастьемъ, котораго достало бы на всю жизнь. Ей казалось часто, что это слишкомъ много, что это страшная, безумная расточительность. Но тогда чувство ужасной пустоты, ожидающее ее послѣ разлуки, пробуждалось въ ней и она отбрасывала въ сторону всѣ сомнѣнія и жадно хваталась за всякую минуту счастья, которое доставалось ей на долю.

Иногда она напрягала всѣ силы, чтобы думать: она должна имѣть силу вернуть ему его свободу, какъ только онъ пожелаетъ этого; она не можетъ въ рѣшительную минуту отречься отъ болѣе глубокой части своего я, побуждающей ее скорѣе погибнуть, чѣмъ насильно связать другого съ собою.

Среди самыхъ пылкихъ его объятій и горячихъ поцѣлуевъ она раздумывала объ ужасномъ одиночествѣ, которое должно было скоро достаться ей на долю, и о предстоящей неизбѣжной разлукѣ. Она представляла себѣ, что кто-либо изъ ея стокгольмскихъ знакомыхъ въ одинъ прекрасный день случайно является сюда, открываетъ ихъ отношенія и пишетъ объ этомъ фру Роде. Тогда Рикардъ, конечно, сочтетъ себя обязаннымъ вступиться еще разъ, онъ поспѣшитъ къ ней, будетъ ѣхать сюда день и ночь и потребуетъ, чтобы она немедленно отправилась домой. И этотъ разъ она не окажетъ никакого сопротивленія. Она скажетъ Андреа, что поѣдетъ съ Рикардомъ домой посѣтить фру Роде. И они разстанутся, не говоря ни слова о томъ, что это навсегда. А однажды въ Стокгольмѣ она напишетъ ему, все, о чемъ она думала, лежа въ его объятіяхъ и чувствуя его поцѣлуи на своихъ губахъ, поцѣлуи любви, которая все давала и ничего не сберегала.

Часто, отправляясь на обѣдъ, она представляла себѣ, какъ она, входя, узнаетъ за столомъ среди новопріѣзжихъ кого-либо изъ своихъ знакомыхъ; Удивленные возгласы: «Ты здѣсь! И одна! Съ кѣмъ же ты пріѣхала»? И она готовилась защищаться до послѣдней капли крови.

— Я пріѣхала съ одной итальянской семьею, мы живемъ вблизи, я пришла сюда на время пѣшкомъ. И затѣмъ скорѣе изъ столовой, уложить сундуки и отправиться въ другое мѣсто.

Это только избавило бы ее отъ минутной непріятности, отъ утѣшенія видѣть, какъ презрительно относится свѣтъ къ отношеніямъ, которыя для нея составляли святыню святынь, какъ онъ клеймитъ ихъ, считая унизительными, низменными. Но открытіе и слѣдующая за нимъ катастрофа были тѣмъ не менѣе неизбѣжны.

Фру Роде она написала, что путешествуетъ съ маркизою и сама носила свои письма на маленькую почтовую контору, находящуюся по близости. Хотя она во всю свою жизнь никогда не лгала, теперь ей казалось совершенно естественнымъ обманывать всѣхъ. Она попала въ какой-то заколдованный кругъ и все, что стояло внѣ его, казалось ей эфемернымъ, далеко отстоящимъ отъ нея.

Между тѣмъ Андреа совершенно беззаботно предавался счастью обладать ею такимъ образомъ нераздѣльно, въ полномъ уединеніи, вдали отъ всѣхъ. Дурное расположеніе духа, находившее на него прежде, исчезло безъ слѣда; радость и страсть владѣли имъ теперь нераздѣльно, ему казалось, что она все еще недостаточно его: онъ ревновалъ ее къ каждой минутѣ, которую она проводила не съ нимъ, и не могъ выносить, чтобы она занималась чѣмъ-нибудь другимъ, а не имъ.

Всякій разъ, когда она садилась писать г-жѣ Роде, онъ стоялъ у нея надъ душою и съ нетерпѣніемъ жаловался, что она пишетъ слишкомъ долго, вслѣдствіе чего ея письма дѣлались все короче и безсодержательнѣе.

Но однажды она получила отъ Ааготы письмо, которое сразу возбудило дремавшую въ ней привязанность къ тѣмъ, кого она называла своими, такъ что она сразу сѣла писать ей въ отвѣтъ длинное письмо.

Аагота сообщала ей, что ожидаетъ къ Рождеству прибавленія семейства и что очень радуется этому.

«Я часто думала о нашемъ разговорѣ въ послѣдній вечеръ, проведенный тобою въ Фраскати», писала она. «И знаешь-ли, я нахожу теперь, что мы говорили тогда большія глупости, ты и я. Я не думаю, что можно быть счастливою при такомъ экзальтированномъ отношеніи къ жизни, и Рикардъ вполнѣ соглашается въ этомъ со мною, но мы теперь очень довольны другъ другомъ и своею судьбою и ничего не желаемъ лучшаго».

Алія выражала живѣйшую радость по поводу того, что все кончилось такъ благополучно и задавала Ааготѣ массу вопросовъ объ ихъ жизни, о мальчикѣ, о г-жѣ Роде. Привязанность ея и интересъ къ нимъ вспыхнули съ новою силою послѣ задушевнаго письма Ааготы.

Андреа раздражился при видѣ того, какъ горячо занята она этою перепискою, и спросилъ, не можетъ-ли она отложить продолженіе письма до завтрашняго дня — ему хочется идти гулять.

Она отвѣтила коротко, не подымая головы:

— Нѣтъ, нѣтъ, дай мнѣ кончить!

Онъ простоялъ минуту, смотря на нее, какъ перо быстро скользило по бумагѣ, а сама она, наклонившись, съ разгорѣвшимися щеками, всецѣло предавалась своему занятію.

— Пойдемъ, сказалъ онъ ласково, и хотѣлъ взять у нея бумагу изъ руки.

— Нѣтъ, оставь. Я хочу сегодня же вечеромъ отправить письмо.

— Дѣлай, какъ знаешь, но въ такомъ случаѣ я одинъ, пойду гулять.

Она замѣтила нетерпѣніе въ его голосѣ, вскочила и положила ему руки на плечо.

— Ты пойдешь одинъ гулять! Какія глупости! Да я тебѣ этого не позволю.

— Что же мнѣ дѣлать, если ты сидишь все послѣ обѣда и пишешь даже ни разу не взглянувъ на меня.

— Я писала всего полчаса. Но все равно. Подожду ужъ до завтра..

Это былъ только одинъ изъ многихъ случаевъ, когда она съ радостью и безпокойствомъ замѣчала, какъ требовательна его любовь. Сухой интонаціи въ ея голосѣ, временной разсѣянности было достаточно, чтобы разстроить его. И она сознавала со страхомъ, что въ ту минуту, когда она не будетъ въ состояніи наполнять собою.его мысли, все въ новой и новой формѣ выказывать свою нѣжность къ нему, развивать до невѣроятности свою способность воспринимать всѣ его настроенія и отвѣчать на нихъ, онъ немедленно охладѣетъ къ ней и фантазія его будетъ искать удовлетворенія въ другомъ мѣстѣ. Только такія отношенія, многостороннія, разнообразныя, принимавшія все новыя и новыя формы, такъ что нужны были нечеловѣческія силы, чтобы продлить ихъ, могли надолго удержать его возлѣ нея.

Онъ продолжалъ экспериментировать надъ ней, подвергая ея привязанность разнаго рода испытаніямъ; онъ чувствовалъ какую-то странную радость, тиранизируя ее, разбивая на всѣхъ пунктахъ ея сопротивленія и доведя ее до того, что она не имѣла другихъ мыслей и другой воли, какъ у него.

— Если это твой идеалъ, замѣчала она иногда смѣясь, — то я не понимаю, почему ты влюбился именно въ меня: много есть глупенькихъ дѣвочекъ, которыя рады были-бы сдѣлаться вѣрною собакою своего возлюбленнаго.

— А развѣ ты не понимаешь, что такого рода дѣвочка мнѣ сейчасъ-бы надоѣла и я сталъ-бы презирать ее. Но подавить такую волю, какъ твоя, заставить склониться такую гордую женщину, какъ ты, влюбить тебя въ себя до такой степени, чтобы ты думала только о томъ, какъ-бы удержать меня, какою-бы то ни было цѣною — вотъ это такъ привлекаетъ меня.

Въ тонѣ Аліи теперь было гораздо меньше самоувѣренности, чѣмъ прежде, когда она отвѣчала:

— Это тебѣ никогда не удастся.

Они не дѣлали никогда большихъ прогулокъ на горы, такъ какъ лѣнь, присущая ему, передалась и ей; притомъ имъ не хотѣлось разстраивать свои tête à tête присутствіемъ проводника. Но они тѣмъ не менѣе часто гуляли по окрестностямъ, поднимаясь по маленькимъ лѣснымъ тропинкамъ и блуждая среди дикихъ ущелій, заросшихъ кустарниками. Они ложились на траву и по цѣлымъ часамъ просиживали, не двигаясь, забывая про свою гостинницу.

Такъ какъ Алія болѣе его привыкла бродить по такимъ лѣсамъ и чувствовала себя совершенно какъ дома среди этихъ елей и сосенъ, мховъ и журчащихъ ручьевъ, то она хотѣла всегда указывать дорогу; но онъ, съ своей стороны, всегда желалъ поступить по своему и имъ часто приходилось спорить по поводу того, по которой изъ тропинокъ пойти. Онъ всегда разрѣшалъ споръ тѣмъ, что поворачивался и шелъ по той дорогѣ, по которой хотѣлъ, а Алія, протестуя, слѣдовала за нимъ.

— Почему же ты слѣдуешь за мною въ такомъ случаѣ? говорилъ онъ смѣясь. — Почему ты не идешь по своей дорогѣ?

И онъ оборачивался къ ней, смотрѣлъ, какъ она съ трудомъ карабкалась по горѣ, не протягивая ей руки для помощи, но когда она доходила до него, онъ бралъ ее въ свои объятія и поднималъ высоко на воздухъ.

— Ты видишь, что ты моя, говорилъ онъ. — Незачѣмъ тебѣ протестовать. Ты послѣдуешь за мною, куда-бы я ни вздумалъ пойти. И если я захочу сброситься съ этой скалы, и ты сбросишься вслѣдъ за мною.

И онъ, обнявъ ее, дѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ пропасти, въ глубинѣ которой шумѣлъ горный потокъ.

Однажды они, прогулявши цѣлый день, возвращались домой послѣ захода солнца, торопясь, чтобы не быть застигнутыми темнотою. Алія была очень уставши, но отказалась опереться на руку Серра, такъ какъ замѣтила, что и онъ усталъ не менѣе ея, не смотря на свои увѣренія въ противномъ. Они подошли къ мѣсту, гдѣ дорога дѣлилась на двѣ части. Направо шла большая дорога, дѣлавшая значительный кругъ, отклоняясь отъ того направленія, по которому имъ слѣдовало идти; налѣво извивалась горная тропинка, которая вела, правда, черезъ нѣсколько болотистую мѣстность, но за то укорачивала значительно дорогу.

— Пойдемъ сюда, сказала Алія.

— Нѣтъ, слишкомъ поздно теперь, чтобы идти по неизвѣстнымъ дорогамъ.

— Но развѣ не ясно, что эта дорога короче?

— Сдѣлай одолженіе, иди, если тебѣ нравится. Я пойду по большой дорогѣ.

Chi lascia la via vecchia per la via nuova.

Sa ciô lascia ma non за ciö ehe trova.

(Тотъ, кто оставляетъ старую дорогу для новой, знаетъ, что оставляетъ, но не знаетъ, что найдетъ), продекламировалъ онъ, смѣясь, поворачивая на большую дорогу, въ увѣренности, что и она пойдетъ за нимъ.

Но на этотъ разъ она рѣшила поступить по своему. Слишкомъ глупо было дѣлать такой кругъ, когда чувствуешь такую усталость.

— Посмотримъ, кто скорѣе дойдетъ, закричала она ему весело, и повернула на маленькую тропинку, стараясь идти возможно скорѣе, чтобы получить надъ нимъ значительный перевѣсъ. Она увидѣла, какъ онъ спокойно и медленно двигался впередъ по большой дорогѣ и заранѣе торжествовала при мысли, какъ далеко она опередитъ его. Конечно, идти по тропинкѣ было не совсѣмъ удобно: колючіе кустарники обрывали ей платье, ноги вязли мѣстами въ грязи и совершенно промокли. Но это ничего, она зато впереди его. Еще немного и она выйдетъ на большую дорогу, какъ разъ тогда, когда онъ не сдѣлаетъ еще и трети своего круга. И еще у него хватаетъ дерзости идти такъ медленно.

Но что это? Она остановилась въ удивленіи. Ручей — тропинка вела къ ручью, такому широкому, что нечего было и думать перескочить. Понятно, какъ она могла это забыть! На большой дорогѣ нужно было переѣзжать черезъ мостъ! Потому-то онъ и шелъ такъ медленно, зная, что она принуждена будетъ вернуться къ нему, радуясь заранѣе ея пораженію.

Но она не доставитъ ему этого удовольствія. Тропинка шла вдоль ручья, навѣрное впереди былъ какой-нибудь переходъ, невозможно не найти способа пробраться черезъ ручей. Въ крайнемъ случаѣ она бросится въ воду и переплыветъ. Она пошла смѣло впередъ, торопясь такъ, что почти бѣжала, все скорѣе и скорѣе по мѣрѣ того, какъ она замѣчала, что на дворѣ становится темно и что она сильно отдалилась отъ большой дороги, такъ что у нея можетъ не хватить силъ добраться до нея. Но чѣмъ дальше она шла, тѣмъ шире становился ручей, приближавшійся къ своему устью у маленькаго озера, и она напрасно пробиралась черезъ кусты и прогалины, окружавшіе его, — нигдѣ не встрѣчалось моста или плотины. Она такъ спѣшила, что не подумала даже оглянуться назадъ на Серра.

Вдругъ она услышала въ отдаленіи шумъ приближавшагося экипажа, но даже не подняла головы, пока не раздался голосъ, звавшій ее. Она взглянула и увидала, какъ Андреа на маленькой крестьянской повозкѣ быстро проѣхалъ мимо ея по ту сторону ручья, смѣясь и махая ей шляпою. Въ одну минуту онъ исчезъ за поворотомъ дороги, именно тамъ, гдѣ она думала опередить его.

Она остановилась въ удивленіи. Возможно-ли это — онъ проѣхалъ мимо, оставивъ ее одну? Нѣтъ, это была только злая шутка, онъ навѣрное вернется сейчасъ-же на встрѣчу ей. Она знала уже, что не зачѣмъ идти дальше и пошла назадъ почти бѣгомъ, въ полномъ изнеможеніи, съ больными ногами, въ разорванномъ платьѣ и съ чувствомъ безпомощности, которое возбуждается у близорукихъ въ темнотѣ. Но Андреа все еще не показывался, и она серьезно разсердилась на него. Шутка заходила слишкомъ далеко. Какъ могъ онъ оставить ее въ темнотѣ только для того, чтобы унизить.

Ея усталость и раздраженіе усиливались съ каждымъ шагомъ. Какъ пріятно было-бы теперь имѣть его руку, чтобы опереться на нее! Онъ зналъ это и тѣмъ не менѣе такъ зло подшутилъ надъ нею!

Нѣтъ, она не дастъ ему восторжествовать надъ собою. Теперь она накажетъ его.

Тотчасъ за болотомъ, по эту-же сторону ручья, находилась маленькая деревушка, въ которой была гостинница для проѣзжающихъ. Туда она пойдетъ и тамъ переночуетъ. И теперь онъ долженъ будетъ искать ее.

Между тѣмъ Андреа уговорился съ крестьяниномъ, нанятымъ имъ на дорогѣ, что онъ вернется съ нимъ на встрѣчу Аліи къ тому мѣсту, гдѣ дорога дѣлится на двѣ части, но сначала ему хотѣлось посмотрѣть, какъ поступитъ она, когда увидитъ, что онъ покинулъ ее. Онъ сѣлъ поэтому за выступъ скалы и сталъ наблюдать. Онъ замѣтилъ ея неровный, быстрый бѣгъ и радовался заранѣе при мысли, какъ онъ приметъ ее, усталую, въ свои объятія, посадитъ въ повозку и спроситъ, убѣдилась-ли она, что ей лучше отказаться навсегда отъ своей воли и смѣло слѣдовать за нимъ. Но вдругъ онъ увидалъ, что она останавливается и колеблется при видѣ дороги, ведущей въ другое село, а затѣмъ, быстро рѣшившись, поворачиваетъ на эту дорогу и скрывается за домомъ.

Онъ понялъ ея намѣреніе. «А, она думаетъ, что онъ побѣжитъ туда за нею! Она воображаетъ, что онъ придетъ къ ней въ страхѣ и раскаяніи и станетъ умолять вернуться!»

Злая мысль пришла ему внезапно въ голову. Онъ сѣлъ въ повозку и приказалъ крестьянину ѣхать дальше.

— Развѣ мы не подождемъ синьоры? спросилъ тотъ.

— Нѣтъ.

Алія съ нетерпѣніемъ ждала его въ своей комнатѣ въ теченіи цѣлаго вечера. Конечно, онъ начнетъ искать ее. Было такъ нетрудно догадаться, что она пошла именно сюда, въ эту гостинницу — онъ навѣрное скоро придетъ и будетъ спрашивать, гдѣ она.

Но ночь наступила, а онъ не шелъ. Такъ вотъ на что онъ способенъ! Такъ велика была его любовь, что онъ, зная, что она одна въ темнотѣ, даже не потрудился узнать, что сталось съ ней. Но если онъ воображаетъ, что она первая придетъ къ нему, онъ сильно ошибется въ разсчетѣ. Она будетъ терпѣливо ждать его одинъ день, два, и если онъ и тогда не явится — да, тогда она рѣшитъ, что онъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы освободиться. Въ такомъ случаѣ ей нечего больше дѣлать: она возьметъ билетъ на дилижансъ и исчезнетъ.

На слѣдующій день Андреа до вечера напрасно прождалъ ее. Онъ былъ увѣренъ, что она придетъ, но чувствовалъ нѣкоторое раздраженіе противъ нея за то, что она оставила его такимъ образомъ. Онъ цѣлый день проходилъ передъ домомъ, не выпуская папиросы изо рта, бросая недокуренную и закуривая новую, и въ то же время не спуская глазъ съ дороги. Странное тоскливое чувство мало-по-малу овладѣвало имъ. А, такъ вотъ какъ велика ея привязанность! Не выдержала даже такого слабаго испытанія! Да, значитъ онъ совершенно ошибся въ ней, онъ поддавался иллюзіи, когда считалъ ее всецѣло принадлежащею ему, когда думалъ, что она не можетъ больше освободиться. Да, къ чему-же послѣ этого и тянуть эту канитель? Онъ долженъ былъ знать, что изъ этого не выйдетъ ничего путнаго. Никогда въ жизни не встрѣчалъ онъ цѣльнаго, глубокаго чувства. И онъ зналъ, что это должно когда-нибудь кончиться, какъ и всѣ другія его привязанности, днемъ раньше или позже, все равно. Только онъ не думалъ, что конецъ наступитъ такъ скоро. Но такъ и лучше. Пора было освободиться, а то онъ уже готовъ былъ самымъ пошлымъ, банальнымъ образомъ связать себя навсегда съ этою дѣвушкою. Завтра онъ сядетъ въ дилижансъ и уѣдетъ отсюда. Теперь онъ увѣренъ по крайней мѣрѣ, что она утѣшится, а то онъ боялся, что разлука доставитъ ей слишкомъ большое горе. Слава Богу, опасаться этого нечего!

Онъ продолжалъ ходить до самыхъ сумерекъ, выкуривая одну папиросу за другою, и глядя на дорогу. Нервы его были такъ сильно возбуждены и онъ былъ такъ раздраженъ, что ударилъ мальчика, прибѣжавшаго просить милостыню въ то время, какъ онъ воображалъ, что онъ несетъ ему письмо. Онъ нѣсколько разъ окликалъ проѣзжавшихъ мимо крестьянъ, спрашивая у нихъ, не видали-ли они на дорогѣ дамы, и съ раздраженіемъ крикнулъ на хозяйку: «не мѣшайтесь не въ свои дѣла», когда она подошла къ нему съ вопросомъ, не вернется-ли сегодня синьора.

Алія тѣмъ временемъ съ холоднымъ отчаяніемъ обсуждала вопросъ, что ей дѣлать. Какъ уѣхать съ тою небольшою суммою денегъ, которая была у нея въ карманѣ, безъ своихъ дорожныхъ принадлежностей? Нѣтъ, она подождетъ еще день и затѣмъ пошлетъ ему записку, съ просьбою прислать ей ея вещи. Она написала и порвала цѣлую кучу такихъ записокъ, смягчая мало-по-малу ихъ тонъ, пока онѣ не сдѣлались нѣжными.

«Мы нашли наконецъ случай для разлуки, котораго ты искалъ», думала она прибавить въ концѣ. «Будемъ вспоминать другъ о другѣ безъ горечи; что-же меня касается, то я буду всегда благословлять невыразимо счастливые дни, проведенные мною съ тобою».

За этимъ слѣдовалъ цѣлый потокъ слезъ.

По мѣрѣ наступленія вечера ея раздраженіе все болѣе и болѣе ослабѣвало, уступая мѣсто новому страстному, безразсудному желанію. Больше ни разу не видѣть его! Это было невозможно. Конецъ всему, навсегда! И ей придется начать свое долгое, безконечное возвратное путешествіе въ Швецію, одной, сидѣть день и ночь одной въ купэ съ этою смертельною тоскою въ сердцѣ, чтобы наконецъ пріѣхать — куда? Начать житъ безъ смысла, безъ цѣли, прожить цѣлый рядъ дней и ночей, недѣль, годовъ съ одною только постоянною мыслью, о томъ, что она имѣла и что потеряла. Нѣтъ, можно съ ума сойти; она навѣрное съ ума сойдетъ, если вернется домой. Что-же дѣлать? Уѣхать отсюда она должна, она должна показать ему, что уѣхала, а затѣмъ? Когда она будетъ ѣхать _изъ дилижансѣ, ночью, надъ этими дикими горными проходами! Она займетъ мѣсто наверху, это чудное двойное мѣсто, на которомъ они сидѣли оба, когда ѣхали сюда, и откуда можно было видѣть по обѣимъ сторонамъ глубокія пропасти, возбуждавшія головокруженіе, и тогда, ночью, однимъ прыжкомъ! Да, это единственное предстояло ей, — другого выхода не было.

Къ вечеру она почувствовала вдругъ безумный страхъ. А что, если онъ уже сдѣлалъ то, о чемъ она думала? Что, если онъ сѣлъ на вечерній дилижансъ и уѣхалъ? Нѣтъ, какой теперь часъ? Дилижансъ уходитъ въ 9 часовъ. Теперь еще время.

И въ отчаяніи, не разсуждая, забывая обо всемъ, думая только о томъ, какъ-бы помѣшать ему уѣхать, она бросилась бѣжать по большой дорогѣ.

Онъ стоялъ передъ гостинницей и курилъ. Наступили сумерки и онъ уже пересталъ ждать ее, но отказался идти ужинать. Когда хозяйка рѣшилась замѣтить ему, что нужно-же поѣсть что нибудь, онъ такимъ громовымъ голосомъ закричалъ ей: «оставьте меня въ покоѣ», что она въ испугѣ отошла и больше не рѣшилась трогать его. Онъ увидалъ, какъ большой, тяжелый дилижансъ съ шестью лошадьми поднялся вверхъ по направленію къ станціи и раздумывалъ, не уѣхать-ли ему сегодня-же вечеромъ, когда услышалъ легкіе, быстрые шаги и замѣтилъ женскую фигуру, бѣжавшую на встрѣчу ему.

Бросивъ папиросу, онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и убѣдился, что это она. Глаза его радостно заблистали, въ ушахъ зашумѣло, онъ чуть не упалъ въ обморокъ и, обнявъ ее, быстро, безъ словъ, увлекъ въ свою комнату. Она упала, рыдая, на его грудь. Оба они были точно въ чаду, смѣялись и плакали разомъ, душили другъ друга объятіями и долго не въ силахъ были заговорить. Когда она попробовала сказать нѣсколько словъ, онъ попросилъ ее замолчать.

— Дай мнѣ почувствовать, что ты опять моя, сказалъ онъ и продолжалъ сидѣть, крѣпко прижимая ее къ себѣ и не позволяя шевелиться.

— Помнишь, что сказалъ Рунебергъ, рѣшилась шепнуть Алія: — отъ ихъ любви не родится словъ.

Позже онъ часто вспоминалъ объ этомъ.

— Напрасно ты говоришь, что оставишь меня, ты видишь, что ты этого не можешь, говорилъ онъ. — И я также никогда не могъ-бы освободиться — ты меня всегда съумѣешь удержать.

Она пробовала спорить. Она дѣлаетъ это только для него, а никакъ не для себя. Она знаетъ, что сдѣлаетъ его несчастнымъ, если оставитъ такимъ образомъ. Но если она когда-нибудь убѣдится, что для него было-бы лучше…

— Все равно, прервалъ онъ ее. — Ты и тогда будешь удерживать меня, но зачѣмъ ты защищаешься, точно я обвиняю тебя? Развѣ ты не понимаешь, что въ этомъ мое счастье?

— Но ты самъ, развѣ ты въ самомъ дѣлѣ оставилъ-бы меня, если-бы я не пришла?

— Да, навѣрное!

— Но какой ты странный человѣкъ! Ты всегда хочешь, чтобы я брала все на себя, а самъ не желаешь протянуть даже руки, чтобы удержать меня.

— Да, видишь-ли, это потому, что мы такихъ различныхъ лѣтъ. Когда кто молодъ такъ, какъ ты, тотъ можетъ легко увлекаться и думать, что есть вещи, изъ-за которыхъ стоитъ бороться. Но когда кто старъ и богатъ жизненнымъ опытомъ…

— Но мы-же почти однолѣтки!

— По годамъ, да, но не по расѣ. Ты представительница молодого народа. Вспомни, что сказалъ Джіусти о варварахъ въ стихотвореніи, обращенномъ къ Гино Киппоне:

Ma il libro di natura

На l’entrata e l’uscita:

Jocca a loro la vita

E a noi la sepoltura,

Epoi, se lo domandi

Assai siamo campati.

Gino, eravamo grandi,

E là non eran nati.

(Но книга природы имѣетъ входы и выходы. Имъ предстоитъ жизнь, а намъ погребеніе. Если ты меня спросишь, долго ли мы жили — Гино, мы были взрослыми, когда они только что родились).

— Видишь ли, продолжалъ онъ въ томъ же шутливомъ тонѣ, — исторія нашей любви представляетъ въ маломъ взятіе древняго Рима варварами. Можешь ли ты себѣ вообразить это событіе наоборотъ — такъ чтобы римляне овладѣли варварами?

— Это вамъ случалось не разъ.

— Да, въ свое время, конечно. Когда мы были достаточно молоды, чтобы играть роль завоевателей. Но когда мы достигли, наконецъ, апогея свѣтскаго могущества и культуры — тогда ничто не могло заставить насъ напрягать свои силы. Намъ нужно было обновить свою кровь, мы охотно согласились на то, чтобы молодые завоеватели управляли нами — потому что это было для насъ удобнѣе — но если бы кто-нибудь сказалъ намъ, что въ странѣ варваровъ находится источникъ вѣчной юности, какъ ты думаешь, мы отправились бы искать его? Нѣтъ, мы сказали бы: предполагая, что мы повѣрили этому, хорошо быть вѣчно юнымъ, но если для этого нужно сдѣлать столько усилій, ужъ лучше пусть идетъ все попрежнему!

— Фи, какъ это возмутительно! Ты меня просто приводишь въ отчаяніе своими словами.

— А я, напротивъ того, чувствую себя прекрасно въ плѣну у своего маленькаго первобытнаго варвара. О чемъ ты думаешь? Къ чему такая серьезная мина?

— "Мнѣ хотѣлось бы подвергнуть тебя испытанію, хотѣлось бы посмотрѣть, неужели ты дѣйствительно отказался бы хоть немного побороться изъ-за меня?

— Это дурная мысль, выкинь ее лучше изъ головы. Все, что называется споромъ и борьбою, такъ безобразно, я такъ ненавижу это, что долго бы спрашивалъ себя: стоитъ ли бороться изъ-за такой цѣли? И если бы я въ концѣ концовъ рѣшился, чего бы я скорѣе всего не сдѣлалъ, побѣда не доставила бы мнѣ никакой радости, потому что непріятности, которыя я претерпѣлъ бы при этомъ, навсегда отравили бы мнѣ будущее.

— Какъ ты непохожъ на насъ, на Рикарда, напримѣръ!

— На Рикарда, о, да! Это настоящій, типичный варваръ, онъ любитъ борьбу изъ-за самой борьбы.

Алія невольно пожелала въ душѣ, чтобы у Андреа было хоть немного той любви къ борьбѣ, которую она такъ часто порицала у Рикарда. Она тогда съ большею увѣренностью смотрѣла бы на будущее. Но она думала о его слабости съ чувствомъ матери, размышлявшей о недостаткахъ своего ребенка. Въ ея мысляхъ не было и тѣни осужденія, а только желаніе поддержать его и укрѣпить.

XIII.

Наступалъ конецъ лѣта, дни сдѣлались короткими, временами падалъ снѣгъ и здѣсь, среди горъ, дулъ постоянно холодный рѣзкій вѣтеръ. Каждый разъ вмѣстѣ съ дилижансомъ пріѣзжало нѣсколько другихъ экипажей, но и тѣхъ не хватало для массы путешественниковъ, спѣшившихъ въ болѣе теплыя мѣстности или обратно на родину. Но было двое посѣтителей, которые не знали, когда имъ ѣхать, и съ безпокойствомъ наблюдали за этими отъѣздами, потому что для нихъ они означали конецъ цѣлаго періода полнаго счастья, которое не могло имѣть продолженія. Они до сихъ поръ старательно избѣгали всякаго намека на будущее, но, наконецъ, имъ представилась необходимость принять то или иное рѣшеніе. Но какое? Они не рѣшались задавать другъ другу этотъ вопросъ, а съ возрастающимъ страхомъ глядѣли на массы отъѣзжающихъ, которые уносили съ собою какъ бы частицу ихъ счастья.

— Смотри на всѣхъ этихъ веселыхъ буржуа, возвращающихся домой, говорилъ Андреа. — Они пропутешествовали, разсѣялись, одно время не щадили денегъ и предавались разнаго рода излишествамъ, но теперь имъ приходится опять начать прежнюю жизнь, сберегать и копить; за праздничными днями слѣдуетъ обычная будничная жизнь, хотѣлось ли бы тебѣ обмѣняться судьбою съ ними?

— Нѣ-ѣ-тъ.

— Ты колеблешься. по какъ можно жить будничною жизнью послѣ такихъ праздничныхъ дней, какими были наши! Это невозможно. Хочешь предпримемъ восхожденіе на Альпы, но настоящее трудное, притомъ безъ проводника, мы заблудимся, насъ настигнетъ темнота, затѣмъ разыграется снѣжная буря… Мы ступаемъ не туда, куда, слѣдуетъ, это такъ легко, веревка связываетъ насъ, такъ что мы не можемъ разлучиться, и — buona notte! Это было бы такое же хорошее рѣшеніе, какъ и всякое другое, быть можетъ, еще лучше другихъ.

Долго въ гостинницу не пріѣзжало никакихъ новыхъ посѣтителей, но однажды вечеромъ съ дилижанса встала молодая парочка и потребовала комнаты на ночь. Молодые люди заявили, что, намѣрены завтра же продолжать свое путешествіе и не привезли никакого багажу. Они получили комнату, смежную со спальнею Аліи. Общая между ними дверь была заставлена тяжелымъ старымъ диваномъ, гдѣ Алія и Андреа проводили вмѣстѣ всѣ свои вечера. Они съ нѣкоторымъ интересомъ слѣдили за новопріѣзжими во время обѣда. Она была поразительно хороша, съ гордыми, энергическими чертами лица, большими синими страстными глазами и полнымъ чувственнымъ ртомъ. У него была красиво очерченная, благородная форма головы и гибкая, изящная фигура. Вся его личность носила отпечатокъ слабости и усталости, хотя онъ былъ еще молодъ, подъ глазами виднѣлись синіе круги, голова была почти лысая, лицо выражало скуку и тупое отчаяніе. Они очень много пили за столомъ; причемъ она все время оживленно разговаривала. Тотчасъ послѣ рбѣда они отправились въ свою комнату, и Андреа и Алія услышали, что они вскорѣ послѣ того легли въ постель. Сами они сидѣли еще и читали, когда, приблизительно черезъ часъ послѣ того, какъ въ сосѣдней комнатѣ все замолкло, раздался выстрѣлъ, крикъ, а затѣмъ еще два выстрѣла. Всѣ жильцы бросились въ эту комнату, выбили запертую дверь и нашли ихъ лежащими мертвыми въ объятіяхъ другъ друга.

Алія не могла никакъ освободиться отъ этого впечатлѣнія. По вечерамъ, сидя на диванѣ рядомъ съ Андреа, она прислушивалась къ звукамъ въ сосѣдней комнатѣ, стоявшей пустой послѣ похоронъ, съ открытыми дверями и окнами. И постоянно, день и ночь, ее не покидала мысль объ этой двойной смерти, объ этихъ молодыхъ людяхъ, которые предпочли умереть, нежели жить въ разлукѣ, — они пріобрѣли какое-то странное вліяніе на ея фантазію.

На Андреа, напротивъ того, событіе это произвело противоположное дѣйствіе.

— Ну, вотъ они и украли у меня мою блаженную идею, говорилъ онъ, стараясь, по обыкновенію, обратить все въ шутку. — Двѣ пары въ въ одномъ и томъ же мѣстѣ — это было бы даже комично, въ особенности для другой пары. Недостойно насъ съ тобою обезьянничать. Мы должны придумать болѣе оригинальный исходъ.

Алія печально улыбнулась ему въ отвѣтъ.

— Для меня и этотъ былъ бы достаточно оригиналенъ, мое честолюбіе не идетъ дальше, сказала она.

Послѣ обѣда, по вечерамъ, они сидѣли обыкновенно въ комнатѣ Аліи, гдѣ было страшно холодно; чтобы согрѣться, они съеживались на диванѣ, тѣсно прижимаясь другъ къ другу и закрывая плэдомъ ноги. На столѣ горѣла только одна свѣча и они при этомъ слабомъ свѣтѣ читали вмѣстѣ Orlando Furioso Аріоста. Это великое произведеніе въ шести томахъ было единственнымъ ихъ чтеніемъ въ теченіи цѣлаго лѣта и теперь приходило къ концу. Ниразу во время своей совмѣстной жизни не читали они въ одиночку. Только сообща могли они насладиться чѣмъ бы то ни было; сидя рядомъ, обнявшись, глядя вмѣстѣ въ одну и ту же книгу, они поперемѣнно читали громко — такъ проводили они всѣ вечера, и недостатокъ комфорта въ маленькой горной гостинницѣ, голыя стѣны ея и холодъ исчезали передъ тою душевною теплотою и тѣмъ чуднымъ настроеніемъ, которымъ были проникнуты эти два молодыя существа, погруженныя въ чтенія, счастливыя близостью другъ къ другу. Пока онъ читалъ, она, прислушиваясь съ напряженнымъ вниманіемъ къ каждой интонаціи его голоса, старалась не только понять каждое слово, но и прислушаться къ звукамъ итальянскаго языка, чтобы потомъ быть въ состояніи хорошо воспроизводить ихъ. Она выучилась такимъ образомъ почти безошибочно произносить по-итальянски, такъ что онъ могъ съ удовольствіемъ слушать ее, когда наступала ея очередь читать. Иногда, впрочемъ, въ самыхъ красивыхъ мѣстахъ, онъ прерывалъ ее и наизусть декламировалъ нѣсколько строфъ изъ своего любимаго поэта.

Алія съ живымъ сочувствіемъ слѣдила за любовною исторію Брадаманте и Рутеро съ ея различными перипетіями, столь вѣрными въ психологическомъ отношеніи. Они дошли какъ разъ до самаго интереснаго мѣста, когда гордая женщина объявляетъ, что только тотъ будетъ обладать ею, кто съумѣетъ побѣдить ее въ единоборствѣ. Въ это время раздался стукъ въ дверь. Погруженные въ чтеніе и увѣренные, что никто не можетъ войти къ нимъ, кромѣ горничной, пришедшей убирать на ночь постель, она отвѣтила: «войдите», не перемѣняя и даже не поднимая головы.

Дверь открылась и въ комнату вошелъ кто-то, но прошло нѣсколько минутъ прежде чѣмъ они замѣтили, что вошедшій не двигается съ мѣста. Они взглянули оба и увидали мужскую фигуру, стоявшую неподвижно у двери. Въ одно мгновеніе Алія сбросила съ себя шаль, въ которую была завернута до подбородка, вскочила на полъ и очутилась лицомъ къ лицу съ Рикардомъ.

Нѣсколько минутъ царило молчаніе, наконецъ Андреа вскрикнулъ: «Какъ могли вы насъ найти? Это цѣлое чудо».

— Это было далеко не такъ трудно, какъ вы предполагаете, отвѣтилъ Рикардъ, говоря съ усиліемъ взволнованнымъ голосомъ, и избѣгая смотрѣть на Алію. Андреа движеніемъ руки попросилъ его войти. Рикардъ со смущеніемъ оглянулъ комнату, носившую слѣды тѣсной совмѣстной жизни, сдвинулъ брови и наконецъ сѣлъ въ нѣкоторомъ отдаленіи.

— Одинъ изъ моихъ стокгольмскихъ знакомыхъ проѣзжалъ здѣсь и увидалъ Алію, продолжалъ онъ. — Онъ разспрашивалъ о ней въ гостинницѣ и узналъ все. Мать моя пришла въ страшное отчаяніе, но и помимо ея желанія, я не поколебался бы ни минуты пріѣхать сюда и употребить всѣ усилія, чтобы спасти Алію изъ такого унизительнаго положенія.

Алія, стоявшая все время неподвижно съ гордо приподнятымъ лицомъ и яркими пятнами на щекахъ, не глядя на него, сдѣлала теперь движеніе, чтобы остановить его, но онъ предупредилъ ее.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, сказалъ онъ. — Я знаю, ты не считаешь меня достаточно безпристрастнымъ, чтобы вмѣшиваться въ это дѣло. Я самъ это чувствовалъ въ прошломъ году и потому отстранился и предоставилъ тебѣ дѣйствовать по своему. Повѣрь, что иначе бы ничто не могло принудить меня отступить — повѣрь, что если бы не это, я не щадилъ бы средствъ, чтобы заставить тебя опомниться, образумиться. Но я въ то время не былъ безпристрастнымъ и потому боялся, чтобы чувство мое не повліяло на мое сужденіе. Но въ теченіи цѣлаго года я неутомимо трудился надъ тѣмъ, чтобы преодолѣть въ себѣ эту слабость — старался перевоспитать себя, чтобы сдѣлаться для тебя тѣмъ, чѣмъ я только и могъ быть — добрымъ, преданнымъ и совершенно безкорыстнымъ братомъ. Я зналъ, что придетъ время, когда ты будешь нуждаться въ братѣ — и вотъ я пришелъ къ тебѣ и ты можешь совершенно спокойно протянуть мнѣ руку; не бойся смотрѣть мнѣ въ глаза, — онъ старался встрѣтить ея взоръ, но она упорно избѣгала его — повѣрь, что борьба, которую я выдержалъ, была далеко не изъ легкихъ — ни разу еще въ жизни не приходилось мнѣ до такой степени напрягать всѣ свои "силы; но наконецъ мнѣ удалось побороть себя.

Наступила минута молчанія. Алія почувствовала, что у нея становится тепло на сердцѣ, — да, это безкорыстная привязанность была равносильна рукѣ, протянутой утопающему; но она не могла говорить.

— Каковы же ваши намѣренія? спросилъ сухо Андреа съ сатирическою, нѣсколько оскорбленною, усмѣшкою.

— Мои намѣренія заключаются въ томъ, чтобы предложить Аліи опору брата, если она въ ней нуждается — а если она откажется отъ этого, употребить все вліяніе, которое я могу оказать на нее — или скорѣе — не я, потому что я не имѣю на нее никакого вліянія — но то вліяніе, которое могутъ оказать на нее доводы разсудка и искренняя, горячая привязанность, чтобы убѣдить и освободиться, пока еще не поздно — изъ отношеній, которыя должны кончиться плохо. И если Алія согласится вернуться теперь со мною, я обѣщаю ей, что она найдетъ не только любящій домъ съ самою нѣжною матерью, сестрою, братомъ и племянниками, но также всѣ отнесутся къ ней съ тѣмъ же чувствомъ глубокаго уваженія, съ какимъ относились до ея отъѣзда, никогда не увидитъ она и тѣни упрека или недовѣрія; дѣти мои будутъ воспитываться въ чувствѣ глубокаго уваженія къ ней, къ женщинѣ, которую я всегда буду считать выше всѣхъ, какихъ я когда либо зналъ, рядомъ съ моею матерью и моею женою.

Андреа бросилъ проницательный взоръ на Алію, стоявшую блѣдною и безжизненною, какъ статуя.

— Алія одна должна рѣшить это, — сказалъ онъ. — Я не могу обѣщать ей того, что вы, — спокойнаго семейнаго счастья. Одно, что я могу предложить ей, это жизнь постоянной борьбы при самыхъ трудныхъ обстоятельствахъ, сдѣлается-ли она моею женою или нѣтъ, это все равно; пусть она выбираетъ!

Алія теперь впервые подняла на него глаза и посмотрѣла съ выраженіемъ такого глубокаго горя, такой пылкой нѣжности и отчаянія, что онъ готовъ былъ пасть къ ея ногамъ и умолять простить его за причиняемыя имъ страданія. Но онъ не могъ поступить иначе. Если-бы дѣло шло о жизни и смерти, онъ и тогда-бы не произнесъ ни одного слова, чтобы убѣдить ее дѣйствовать такимъ или инымъ образомъ.

— Я, конечно, не требую, чтобы ты рѣшила именно сегодня вечеромъ, — сказалъ, наконецъ, Рикардъ, прерывая мучительное молчаніе. — Я готовъ ждать, сколько хочешь; я остановился въ другой гостинницѣ, я не буду больше безпокоить тебя; какъ только ты позовешь меня, я сейчасъ приду, это все, ты можешь вполнѣ располагать мною.

Затѣмъ онъ простился и Андреа проводилъ его до дверей. Алія не обмѣнялась ни единымъ взглядомъ съ Рикардомъ и не сказала ни слова, пока онъ былъ въ комнатѣ.

Когда дверь закрылась и они остались одни, то состояніе напряженія, въ которомъ она находилась, ослабло, она бросилась на колѣни передъ нимъ, касаясь головою его колѣнъ, и вскричала, рыдая: «Андреа! Андреа! Попроси меня остаться! Попроси»!

Онъ оттолкнулъ ее отъ себя рѣзкимъ движеніемъ и вскочилъ на ноги.

— Я не могу! — закричалъ онъ.

Она тащилась за нимъ по полу, обнимая его колѣни и сквозь рыданія продолжала молить: «Попроси меня! попроси меня! Скажи только слово, что ты этого хочешь, что безъ меня ты будешь несчастнымъ, что безъ меня ты погибнешь. Скажи, что и ты, какъ и я, готовъ все вынесть, только чтобы намъ не разлучаться! Проси меня, Андреа!»

— Я не могу, я не хочу! — повторилъ онъ внѣ себя. Схвативъ шляпу, онъ быстро подошелъ къ двери и выбѣжалъ вонъ изъ комнаты.

Когда дверь закрылась за нимъ, леденящій холодъ охватилъ ее. Она встала, посмотрѣла въ зеркало на свое взволнованное, заплаканное лицо, привела въ порядокъ волосы и начала укладывать свои сундуки. Она отдѣлила его вещи отъ своихъ, хладнокровно пересчитала носовые платки, прочла названія книгъ, чтобы выбрать свои. Все это дѣлала она какъ-бы въ полуснѣ, почти безъ сознанія. Она не имѣла яснаго представленія о томъ, что предстояло ей, а испытывала только чувство все усиливавшагося, почти невыносимаго страданія, гдѣ — она сама хорошенько не понимала, — ее душило въ горлѣ, она съ трудомъ переводила дыханіе. Взявъ шесть красныхъ томовъ сочиненія Аріосто, которые онъ подарилъ ей, она прочла сонетъ, написанный имъ для нея на первой страницѣ. Она нѣсколько разъ перечла его, но онъ показался ей страшно пустымъ и безсмысленнымъ.

Затѣмъ она сѣла писать записку Рикарду, гдѣ объявляла ему о своемъ рѣшеніи уѣхать съ нимъ на другое утро съ семичасовымъ дилижансомъ. Позвонивъ, она попросила служанку тотчасъ отнести эту записку и разбудить ее въ 6 часовъ утра, и вмѣстѣ съ тѣмъ потребовала свой счетъ. Она всегда платила сама за свои расходы.

Когда всѣ приготовленія были кончены, сундуки уложены, ручной мѣшокъ приготовленъ, чтобы положить въ него послѣднія вещи, она легла въ постель въ полномъ изнеможеніи, съ такимъ чувствомъ пустоты въ головѣ, что даже не подумала о томъ, куда дѣвался Андреа. Она тотчасъ заснула глубокимъ, мертвымъ сномъ, съ свѣчею, горѣвшею на столѣ, но проснулась черезъ два часа, немедленно пришла въ сознаніе и выпрямилась на кровати съ сильно бьющимся сердцемъ. Она окинула взоромъ комнату и замѣтила, что Андреа уже приходилъ и ушелъ. Онъ надѣлъ свое пальто, лежавшее на стулѣ, и взялъ портсигаръ, который она во время укладыванія положила на туалетъ. Она знала, что это было его обычное прибѣжище, когда онъ приходилъ въ волненіе — гулять и курить. Ночь была холодная, но лунная, она видѣла это черезъ окно, которое забыла закрыть.

Она посмотрѣла на часы. Только часъ еще. Черезъ шесть часовъ она уѣдетъ; сколько еще времени осталось, — цѣлая вѣчность. Она съ нетерпѣніемъ ждала теперь той минуты, которой боялась прежде хуже смерти.

Да, она страстно ждала утра, страстно ждала того времени, когда она, наконецъ, сядетъ въ дилижансъ и посмотритъ въ послѣдній разъ на эти черты, на этого человѣка, котораго она такъ горячо, такъ безумно любила, но котораго не въ состояніи была покорить себѣ, — она сосредоточивала всю свою энергію, напрягала всѣ силы своей души на одной цѣли, всецѣло и навсегда овладѣть имъ, а онъ не захотѣлъ дать ей единственнаго доказательства, которое она требовала отъ него, которое она ставила условіемъ, чтобы навсегда соединить свою жизнь съ его, — онъ не могъ произнести маленькаго словечка, которое заставило-бы ее всецѣло отдаться ему. Она мало-по-малу уступала всѣмъ его требованіямъ, — но въ этомъ послѣднемъ не могла уступить. Онъ долженъ былъ наконецъ ясно и опредѣленно высказать желаніе обладать ею навсегда; она напрасно ждала это все время, и если онъ не можетъ рѣшиться на это, ей не остается болѣе никакого выбора.

Онъ нѣсколько разъ въ теченіи ночи приходилъ и уходилъ, отдыхалъ на диванѣ, затѣмъ опять быстро удалялся. Она лежала съ закрытыми глазами и сильно бьющимся пульсомъ, считая удары часовъ, засыпая по временамъ и затѣмъ вновь просыпаясь въ ужасѣ; ей казалось, что она готова упасть въ обморокъ или задохнуться.

Онъ замѣтилъ запертый сундукъ, свои вещи, разложенныя въ порядкѣ на стульяхъ, и понялъ все. Страшная злоба закипѣла у него въ душѣ, такая сильная, что онъ не могъ заставить себя приблизиться къ ней. Какъ она могла такъ грубо обмануть его! Онъ повѣрилъ, да, онъ началъ вѣрить, что нашелъ, наконецъ, цѣльность и полноту жизни, недостающую ему, вѣрилъ въ любовь, стоявшую выше всякихъ испытаній, а теперь она готовилась такъ возмутительно измѣнить ему! Мстительныя мысли зародились въ немъ. Этотъ Рикардъ, этотъ пошлый моралистъ съ своими возмутительными банальными фразами, — ему хотѣлось пойти въ комнату, гдѣ онъ спалъ, ударить его кулакомъ по лицу и затѣмъ драться съ нимъ на жизнь и смерть.

А она — лежала теперь такъ спокойно и спала, послѣ того, какъ привела все въ порядокъ, и такъ методически посчитала свои носовые платки и отобрала между ними его — да, ему хотѣлось убить и ее. Почему нѣтъ. Поступить не такъ, какъ поступила та другая пара, — а просто убить ее.

Онъ остановился у ея кровати и посмотрѣлъ на нее. Она спала спокойно, съ трудомъ переводя дыханіе. Онъ уже много разъ восхищался ея красотою во время сна. И теперь сонъ вызвалъ слабый румянецъ на ея щекахъ. Она лежала на боку, подпирая одною рукою щеку, другая была протянута на одѣялѣ. Волоса мягко вились вокругъ лба и ниспадали на спину, губы были полуоткрыты и вздрагивали во снѣ, какъ-бы отъ боли, брови также были нѣсколько сдвинуты, — но профиль ея, обрисовывавшійся на подушкѣ, былъ такъ необыкновенно красивъ, лицо было такое нѣжное и печальное, что Андреа растрогался и, бросившись къ ней, схватилъ ее въ свои объятія.

Она вздрогнула и посмотрѣла на него въ ужасѣ широко раскрытыми глазами, еще не очнувшись отъ сна. Онъ схватилъ обѣими руками ея шею и сжалъ ее. Она очнулась, прочла начало безумія на его лицѣ и сказала слабымъ, прерывающимся голосомъ, но съ счастливою улыбкою:

— Да! да! убей меня! Сдѣлай это! Прошу тебя — убей меня!

Его руки тихо опустились, напряженное выраженіе лица исчезло, а слезы хлынули изъ глазъ.

Она обвила руками его шею и, крѣпко прижавшись къ нему, съ откинутою назадъ головою, стала горячо умолять его, въ полномъ сознаніи:

— Убей меня! Или умремъ вмѣстѣ, какъ тѣ!

— Ты такъ сильно любишь меня? — спросилъ онъ и лицо его просіяло. — Но почему же ты хочешь бросить меня?

— Я не хочу тебя бросить — я не могу. Потому-то я и хочу умереть.

— А кто же заставляетъ тебя бросить меня?

— Ты.

— Я! Когда я только и ждалъ, только и надѣялся на эту минуту, когда я зналъ, что вся моя вѣра въ жизнь, единственная возможность освободиться отъ убивающаго меня скептицизма зависитъ отъ того, чтобы ты дала мнѣ это высшее доказательство своей любви, — теперь я знаю, что ты всегда будешь крѣпко держать меня. Теперь мы можемъ смѣло пойти наперекоръ всему и обвѣнчаться, ты дала мнѣ силу, недостающую мнѣ, теперь я могу бороться, теперь я могу работать для тебя. Только требуй отъ меня этого, и я все сдѣлаю по твоему желанію.

Она крѣпко обняла его и зарыдала. Но это не были слезы отчаянія, а слезы несказаннаго счастья, которое, она чувствовала это, было слишкомъ велико, чтобы быть дѣйствительнымъ. Она знала, что въ эту минуту она посвящаетъ себя на жизнь непрестанной борьбы, и къ ея радости примѣшивалось чувство страха и ужаса передъ будущимъ, на встрѣчу котораго она шла. Она знала, что полное счастье длится всегда только одно мгновеніе и затѣмъ дорого искупается.

"Сѣверный Вѣстникъ", №№ 3—6, 1892