Недалеко отъ Берлина, близь рѣки Гавелъ, въ холмистой мѣстности, покрытой густымъ сосновымъ лѣсомъ среди темной зелени котораго сверкаютъ серебристыя, воды Тегельскаго озера, стоитъ старый сѣрый замокъ, украшенный четырьмя башнями и окруженный чуднымъ паркомъ. Этотъ красивый уединенный замокъ, «Тегель», былъ прежде мѣстомъ, куда пріѣзжали прусскіе принцы повеселиться и позабавиться охотой на дикихъ звѣрей. Но около полутораста лѣтъ тому назадъ, Тегель перешелъ*во владѣніе прусскаго офицера, майора Георга фонъ-Гумбольдтъ; женившись на очень богатой женщинѣ, онъ вышелъ въ отставку и поселился въ живописномъ замкѣ, съ башенъ котораго открывался прекрасный’видъ на окрестные холмы, деревни и на небольшую старинную крѣпость, Шпандау.
Въ 1767 году у майора Гумбольдта родился сынъ Вильгельмъ, а въ сентябрѣ 1769 года и другой сынъ Александръ. Когда, черезъ нѣсколько лѣтъ, знаменитый нѣмецкій поэтъ, Гете, навѣстилъ въ Тегелѣ семью Гумбольдтовъ, то онъ очень заинтересовался двумя рѣзвыми мальчиками, десяти и восьми лѣтъ, которые бѣгали по лужайкамъ парка и весело болтали съ великимъ поэтомъ. Кто могъ думать тогда, что одинъ изъ этихъ мальчиковъ прославитъ свое имя не меньше, если не больше, чѣмъ знаменитый и величественный Гете, и что его талантамъ, уму и трудолюбію будетъ удивляться весь міръ, называя его однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ людей, когда-либо жившихъ на землѣ!..
Воспитаніе обоихъ братьевъ Гумбольдтовъ велось очень внимательно; съ самаго ранняго возраста они находились подъ наблюденіемъ талантливаго молодого педагога, Христіана Кунта. Этотъ юноша былъ очень образованъ, превосходно зналъ иностранные языки, любилъ дѣтей и относился къ нимъ чрезвычайно мягко, душевно. Особенно важно было то, что Христіанъ Кунтъ горячо, искренно любилъ науку, которой когда-то мечталъ посвятить всю свою жизнь, но долженъ былъ взять мѣсто воспитателя, потому что былъ очень бѣденъ и не могъ содержать себя во время занятій въ академіи. Подмѣтивъ замѣчательныя способности въ своихъ маленькихъ ученикахъ, Кунтъ усердно развивалъ ихъ любознательность, поддерживалъ въ нихъ охоту къ чтенію и постоянно ставилъ имъ на видъ, что, интересуясь многими предметами и науками, они тѣмъ не менѣе все должны изучать основательно, иначе ихъ знанія не будутъ имѣть никакой цѣны.
Въ 1779 году умеръ старикъ Гумбольдтъ, и воспитаніе осиротѣвшихъ мальчиковъ, окончательно перешло въ руки Кунта, который навсегда остался другомъ и близкимъ человѣкомъ семьѣ Гумбольдтовъ. Мать Вильгельма и Александра была женщина холодная, спокойная и разсудительная; она заботливо поддерживала въ своей домашней жизни самый строгій порядокъ и чувствовала гораздо болѣе расположенія къ веселому, остроумному Вильгельму, нежели къ болѣзненному Александру, который въ дѣтствѣ былъ неразговорчивымъ, угрюмымъ. и вялымъ ребенкомъ. Учебные успѣхи младшаго сына также не радовали госпожу Гумбольдтъ и долгое время она считала Александра мальчикомъ тупымъ и неспособнымъ къ ученью.
Когда Александру минуло 14, а Вильгельму 16 лѣтъ, Гумбольдты переѣхали въ Берлинъ, гдѣ къ юношамъ были приглашены лучшіе профессора и выдающіеся ученые того времени. Оба брата брали уроки у однихъ и тѣхъ-же учителей; посѣщали однихъ и тѣхъ-же знакомыхъ, у которыхъ проводили свободное время, и были очень дружны, несмотря на все несходство ихъ характеровъ, способностей и симпатій. Въ Берлинѣ Александръ началъ обнаруживать большой интересъ къ естественнымъ наукамъ, любовь къ природѣ и ея изслѣдованію, между тѣмъ, какъ его старшій братъ съ особенной любовью занимался литературой и изученіемъ иностранныхъ языковъ. Во время молодости братьевъ Гумбольдтовъ въ Берлинѣ было очень сильно вліяніе двухъ знаменитыхъ нѣмецкихъ поэтовъ, Гете и Шиллера; ихъ стихи съ восторгомъ читались и заучивались наизусть; образованные молодые люди старались во всемъ подражать тѣмъ героямъ, которыхъ выводили въ своихъ произведеніяхъ Гете и Шиллеръ. Интересно, что юный Александръ Гумбольдтъ вовсе не увлекался ни красивыми стихотвореніями, ни возвышенными поступками необыкновенныхъ людей, описанныхъ знаменитыми поэтами. Его занимало другое: Гете, кромѣ стиховъ и драмъ, написалъ нѣскольско талантливыхъ статей по естественнымъ наукамъ, которыя съ большимъ интересомъ прочелъ Александръ Гумбольдтъ; эти статьи возбудили въ немъ желаніе изучать ботанику, минералогію, физику и примѣнять впослѣдствіи свои познанія къ объясненію явленій природы. Восемнадцатилѣтній Александръ Гумбольдтъ, богатый и знатный, принятый въ лучшихъ столичныхъ домахъ, вмѣсто того, чтобы проводить молодость въ развлеченіяхъ и удовольствіяхъ, посвящаетъ все свое время наукѣ и дѣлаетъ въ ней такіе успѣхи, что Вильгельмъ пишетъ о своемъ братѣ слѣдующее: «Люди не знаютъ его, думая, что я превосхожу его талантомъ и знаніями. Таланта у него гораздо больше, а знаній столько-же, только въ другихъ областяхъ».
Въ 1788 году было рѣшено отдать обоихъ братьевъ въ высшее учебное заведете, для окончанія ихъ образованія. Пробывъ по году во Франкфуртскомъ и Берлинскомъ университетахъ, Александръ Гумбольдтъ переѣхалъ въ знаменитый университетъ, находившійся въ маленькомъ нѣмецкомъ городкѣ Гёттингенѣ, и съ большой пользой провелъ тамъ два года, слушая лекціи по естественнымъ наукамъ, исторіи и математикѣ. Но самое большое вліяніе имѣлъ въ эту пору на Гумбольдта Георгъ Форстеръ, родственникъ одного изъ Гёттингенскихъ профессоровъ. Форетеръ былъ естествоиспытателемъ и сопровождалъ англійскаго мореплавателя, капитана Кука, во время его второго кругосвѣт. наго плаванія. Талантливые и краснорѣчивые разсказы его о чудесахъ тропическаго міра и о далекихъ странахъ, лежащихъ за Атлантическимъ океаномъ, воодушевляли Гумбольдта и онъ всей душой стремился въ невѣдомые края, навстрѣчу новымъ открытіямъ, которыми онъ надѣлся пополнить свои познанія о природѣ. Кромѣ того Форстеръ былъ человѣкъ общественный; — онъ старался не только какъ можно больше узнать, но и принести пользу своимъ знаніемъ. Онъ много и горячо говорилъ Гумбольдту о необходимости работать надъ просвѣщеніемъ народа, надъ его развитіемъ. Этому дѣлу должны служить тѣ люди, которымъ удалось получить серьезное и основательное образованіе. Ихъ дѣло, говорилъ Фаретеръ, простымъ и понятнымъ языкомъ, сообщать менѣе образованнымъ людямъ великія научныя истины, ихъ дѣло пробуждать любознательность въ отзывчивыхъ умахъ и пріохочивать людей къ самостоятельной работѣ надъ тѣмъ, что еще плохо разслѣдовано. Эти взгляды замѣчательнаго путешественника имѣли большѣе вліяніе на Гумбольдта. Много лѣтъ своей жизни употребилъ онъ на выполненіе тѣхъ совѣтовъ Форстера, которые запали въ душу Гумбольдта, бывшаго еще студентомъ.
Окончивъ курсъ Гёттингенскаго университета, Гумбольдтъ, вмѣстѣ съ Форстеромъ, отправился путешествовать по Голландіи, Англіи и Франціи. Вѣроятно это путешествіе произвело на Гумбольдта очень сильное впечатлѣніе, потому что впослѣдствіи онъ такъ писалъ о немъ: «Сопутствіе Форстера, сильная и внезапно пробудившаяся страсть къ путешествіямъ и къ посѣщенію тропическихъ странъ имѣли огромное вліяніе на мои дальнѣйшіе планы».
Свои учебные годы Александръ Гумбольдтъ окончилъ занятіями въ горной академіи города Фрейберга, куда Онъ отправился, чтобы лучше ознакомиться съ геологіей, около двухъ лѣтъ провелъ Александръ Гумбольдтъ во Фрейбергѣ, занимаясь ботаникой и пополняя свои свѣдѣнія по исторіи, литературѣ и другимъ наукамъ. Между тѣмъ въ душѣ его всѣ сильнѣе и сильнѣе разгоралась страсть къ путешествіямъ; онъ началъ составлять планы своихъ будущихъ поѣздокъ и всѣми силами старался укрѣпить свое все еще слабое здоровье, такъ какъ боялся, что иначе его болѣзненный организмъ не выдержитъ всѣхъ неудобствъ и лишеній далекаго пути.
Но не легко было Гумбольдту добиться осуществленія своей завѣтной мечты. 23 лѣтъ онъ поступилъ въ Берлинъ на службу и сдѣлался чиновникомъ при департаментѣ горныхъ дѣлъ. Принявшись за исполненіе своихъ новыхъ обязанностей, онъ сдѣлалъ много хорошаго: возобновилъ старыя заброшенныя рудокопни, устраивалъ школы горнаго дѣла, принималъ мѣры къ добычѣ возможно большаго количества желѣза, мѣди и серебра изъ германскихъ рудниковъ и всѣми силами старался облегчить труды рабочихъ въ подземныхъ шахтахъ. Въ тоже самое время Гумбольдтъ много читалъ, занимался изслѣдованіемъ природы и началъ печатать сначала небольшія, а затѣмъ и болѣе подробныя работы по ботаникѣ и геологіи.
У него было страстное желаніе какъ можно больше узнать, какъ можно больше собрать фактовъ, при помощи которыхъ можно было-бы придти къ разнымъ соображеніямъ, интереснымъ и важнымъ для всего человѣчества. Надо сказать правду, что въ этомъ отношеніи Гумбольдтъ былъ очень остороженъ, и самымъ интереснымъ, самымъ остроумнымъ мнѣніямъ ученыхъ онъ довѣрялъ только тогда, когда они доказывались и подтверждались дѣйствительно существующими фактами и явленіями. Вотъ почему такъ много работалъ самъ Александръ Гумбольдтъ по разнымъ вопросамъ; вотъ почему онъ занимался то описаніемъ мховъ, то изученіемъ тканей въ тѣлѣ человѣка, то электрическими опытами, то происхожденіемъ горныхъ породъ. Основательно ознакомившись съ разными науками, Гумбольдтъ задумалъ написать «физику міра», т. е. изложить всѣ явленія, происходящія въ природѣ, указать связь между ними и дать не только научное объясненіе, но и -величественную картину того, что окружаетъ человѣка, что ему постояло приходится видѣть, слышать, чувствовать, и о чемъ у него часто бываютъ такія неправильныя понятія. Эта удивительная и трудная задача, съ ранней молодости намѣченная Гумбольдтомъ, была имъ прекрасно выполнена уже въ глубокой старости, когда великій ученый дѣйствительно собралъ такъ много фактовъ, что ему оставалось выбрать изъ нихъ наиболѣе важные и составить описаніе міра, проникнутое безконечной любовью къ природѣ. Такой книгой былъ знаменитый «Космосъ», оконченный имъ уже незадолго передъ смертью. Мы упомянули здѣсь объ этомъ, чтобы показать, какъ настойчиво работалъ умъ Гумбольдта, не уклоняясь въ сторону въ теченіе многихъ лѣтъ. Несмотря на множество впечатлѣній, на громадное количество разныхъ занятій, Гумбольдтъ всю жизнь не упускалъ изъ виду того, что задумалъ въ молодости. Только такъ создаются великія произведенія; только такимъ путемъ возникаютъ работы, имѣющія прочное и серьезное значеніе…
Въ 1796 году Александръ Гумбольдтъ подучилъ извѣстіе о смерти своей матери. Нельзя сказать, чтобы эта-потеря особенно огорчила молодого ученаго. «Мы всегда были какъ-то чужды другъ другу», часто говорилъ онъ о ней своимъ друзьямъ. Со смертью г-жи Гумбольдтъ исчезло главное препятствіе къ путешествію ея младшаго сына, такъ какъ при жизни своей она ни за что не хотѣла отпустить его въ далекіе края. Теперь молодой человѣкъ былъ совершенно свободенъ и дѣятельно началъ собираться въ путь. Вмѣстѣ съ извѣстнымъ въ то время ботаникомъ Бониланомъ, Гумбольдтъ рѣшилъ поѣхать въ Мадридъ и добиться отъ испанскаго короля разрѣшенія посѣтить колоніи Испаніи въ Южной Америкѣ. Краснорѣчіе Гумбольдта очень помогло ему: испанскій король такъ заинтересовался планами Гумбольдта, что разрѣшилъ ему посѣтить любыя мѣста въ его владѣніяхъ и обѣщалъ, что во время путешествія Гумбольдту и его товарищу будетъ оказываться всевозможная помощь.
Трудно передать восторгъ, овладѣвшій Гумбольдтомъ, когда онъ увидѣлъ, что исполняется, наконецъ, его, упорное и страстное желаніе. Въ день отъѣзда онъ написалъ своимъ друзьямъ, остававшимся въ Европѣ, слѣдующія строки: «голова моя кружится отъ радости. Какую массу наблюденій соберу я для своего описанія строенія земного шара! Я буду собирать растенія и минералы, про- изводить астрономическія наблюденія при помощи превосходныхъ инструментовъ, изслѣдовать химическій составъ воздуха… Но все это не составляетъ главной цѣли моего путешествія. Мое вниманіе будетъ устремлено на вліяніе неодушевленной природы на растительный и животный міръ».
Военный корабль «Пизарро», на которомъ уѣзжали Гумбольдтъ и Бониланъ, отплылъ отъ испанской гавани Корунья въ бурную темную ночь, 5-го іюня 1799 г. Скоро мелькнулъ мимо нихъ прибрежный маякъ «Геркулесова башня»; еще немного, и скрылась изъ вида послѣдняя свѣтлая точка на европейскомъ берегу, это былъ огонекъ рыбачьей хаты. «Эти впечатлѣнія», говорилъ Гумбольдтъ впослѣдствіи, «не изгладятся изъ моей памяти! Сколько воспоминаній пробуждаетъ въ воображеніи свѣтящаяся точка, которая среди ночного мрака то появляется, то исчезаетъ въ подвижныхъ волнахъ и обозначаетъ берега родины!»
Быстрое теченіе, приводящее въ движеніе воды Атлантическаго океана, несло корабль «Пизарро» на югъ, къ группѣ Канарскихъ острововъ, принадлежащихъ Испаніи. Съ волненіемъ и ожиданіемъ увидѣть что-то необыкновенное вышелъ на берегъ Александръ Гумбольдтъ, когда капитанъ корабля остановился близь одного изъ этихъ острововъ, Тенерифа. Берегъ его былъ покрытъ финиковыми и кокосовыми пальмами; виноградники и рощи померанцевыхъ деревьевъ окружали дома мѣстныхъ жителей, а неподалеку отъ этой долины, вѣчно-зеленой и цвѣтущей — возвышался каменистый и безплодный вулканъ Тенерифскій пикъ, снѣжная вершина котораго представляла собой настоящее царство зимы. Всматриваясь въ эту удивительную картину, наблюдая все, что встрѣчалось ему на этомъ клочкѣ земли, Гумбольдтъ понялъ одну изъ важнѣйшихъ естественно-историческихъ истинъ, а именно, что неорганическія формы природы (горныя породы и скалы) встрѣчаются въ одинокомъ видѣ во всѣхъ частяхъ свѣта, между тѣмъ какъ органическія формы различныхъ странъ (растенія и животныя) измѣняются вмѣстѣ съ измѣненіемъ тепла, влаги, почвы и другихъ условій, среди которыхъ имъ приходится жить. Это разнообразіе растеній и животныхъ въ зависимости отъ климата навело Гумбольдта на мысль подробно заняться изученіемъ какъ распространенія растеній и животныхъ на землѣ, такъ и тѣхъ условій, которыя оказываютъ вліяніе на ихъ жизнь. Мысль эта глубоко запала въ душу великаго натуралиста, и ему принадлежитъ честь первыхъ научныхъ изслѣдованій въ этомъ отношеніи. Вообще, посѣщеніе Канарскихъ острововъ произвело большое впечатлѣніе на Александра Гумбольдта, и онъ часто говорилъ потомъ, что они оказались для него поучительной книгой съ богатымъ содержаніемъ. Глядя на ихъ неровную поверхность, всю изрытую вулканическими горами, онъ понялъ, какъ непостоянна, какъ измѣнчива земля, на которой живутъ люди. Онъ понялъ, что на ней безпрестанно одно разрушается, а другое творится вновь, и что должна быть какая-то великая сила, способная производить всѣ эти перемѣны и придавать жизнь громадной холодной массѣ земного шара. Что-же это за сила? спрашиваетъ себя Гумбольдтъ. Что подняло горы, выравняло плоскости и ограничило море берегами, — сила воды или огня? Что такое вулканы, какъ они происходятъ и какъ дѣйствуютъ?
Всю жизнь думалъ Гумбольдтъ надъ разрѣшеніемъ этихъ вопросовъ и далъ на нихъ ясные и правильные отвѣты въ своемъ сочиненіи «Космосъ».
Простоявъ нѣсколько дней близь Канарскихъ острововъ, «Пизарро» двинулся на западъ, къ берегамъ южной Америки. По дорогѣ Гумбольдтъ изучалъ морскіе вѣтры и теченія, наблюдалъ водоросли, массами проносившіяся мимо корабля, слѣдилъ за летучими рыбами, мелькавшими въ воздухѣ, и любовался страннымъ мерцаніемъ моря въ тѣ ночи, когда его поверхность вся сверкаетъ отъ множества мелкихъ животныхъ, обладающихъ способностью свѣтиться. Видѣлъ онъ и дождь падающихъ звѣздъ и тогда же задался мыслью объяснить это удивительное явленіе.
Невесело было прибытіе Гумбольдта и его спутника, Бонилана, къ берегамъ Америки. Въ послѣдніе дни путешествія на кораблѣ обнаружилась злокачественная лихорадка, отъ которой умеръ одинъ молодой пассажиръ и перехворали почти всѣ остальные. 16-го іюля 1799 года «Пизарро» бросилъ якорь въ городкѣ Кумана на берегу Венецуеллы (небольшого государства, находящагося въ сѣверной части Южной Америки). Наконецъ-то Александръ Гумбольдтъ очутился посреди настоящей тропической природы; наконецъ увидѣлъ онъ міръ, о которомъ думалъ и мечталъ цѣлые годы. «Мы въ благодатнѣйшей и богатѣйшей странѣ!» писалъ онъ брату. «Удивительныя растенія, электрическіе угри, броненосцы, обезьяны, попугаи и многое множество настоящихъ полудикихъ индѣйцевъ… Мы бѣгаемъ какъ угорѣлые; въ первые три дня не могли ничего опредѣлить: не успѣемъ взяться за одно и хватаемся за другое. Бониланъ увѣряетъ, что сойдетъ съ ума, если эти чудеса не скоро исчерпаются. Но еще прекраснѣе всѣхъ этихъ отдѣльныхъ чудесъ общее впечатлѣніе этой природы — могучей, роскошной и въ тоже время легкой, веселой и мягкой»…
Скоро Гумбольдтъ и Бониланъ начали дѣлать экскурсіи и поѣздки изъ Куманы въ сосѣднія мѣстности и всякій разъ привозили съ собой много растеній, камней, птичьихъ шкурокъ и тому подобное. Не упускали они случая наблюдать и нравы мѣстныхъ жителей, ихъ привычки, образъ жизни. Съ грустью замѣчалъ Гумбольдтъ, что главное населеніе, состоявшее изъ народа, покореннаго испанцами, все еще оставалось племенемъ полудикимъ и совершенно непросвѣщеннымъ.
Въ ноябрѣ мѣсяцѣ Гумбольдту пришлось испытать сильное землетрясеніе, напугавшее жителей Куманы. Уже впродолженіе трехъ недѣль происходило кругомъ что-то неладное: по вечерамъ красноватый паръ застилалъ все небо, всюду поднимались густые туманы, лѣтній воздухъ былъ какъ-то особенно. удушливъ, а на землѣ во многихъ мѣстахъ появились трещины. Наконецъ, вечеромъ 4-го ноября задрожала земля и послышался страшный грохотъ; народъ въ смятеніи побросалъ дома и съ крикомъ ужаса бѣгалъ по улицамъ. Ночью раздался послѣдній страшный подземный ударъ, и все стихло. Это замѣчательное явленіе, пережитое Гумбольдтомъ, заставило его впослѣдствіи составить прекрасное описаніе землетрясеній и работать надъ описаніемъ ихъ.
Трудно перечислить все, что удалось осмотрѣть неутомимому Гумбольдту во время его странствованія по Америкѣ. Взбирался онъ на вершины высочайшихъ горъ, заглядывалъ въ кратеры вулкановъ, плавалъ по громаднымъ безбрежнымъ рѣкамъ; съ топоромъ въ рукахъ прокладывалъ себѣ путь черезъ густые лѣса, поросшіе цѣпкими ліанами. Цѣлыми днями не выходилъ онъ изъ лодки, которая плыла вдоль береговъ неизслѣдованныхъ рѣкъ, протекавшихъ по странѣ такой удивительной, что она больше напоминала что-то сказочное, нежели простую дѣйствительность. Вотъ крокодилы лежатъ и грѣются на песчаной отмели, вотъ стадо тапировъ приближается къ рѣкѣ и пьетъ воду, не обращая вниманія на лодку съ путешественниками. Съ кустовъ и деревьевъ раздаются непріятные крики попугаевъ, и обезьяны испускаютъ дикіе вопли, бросаясь въ чащу лѣса отъ преслѣдованія ягуара…
Немало лишеній пришлось вынести смѣлымъ изслѣдователямъ южной природы. Вотъ какъ разсказываетъ объ этомъ самъ Гумбольдтъ: Втеченіе четырехъ мѣсяцевъ мы ночевали въ лѣсахъ, окружаемые крокодилами, боа и ягуарами, питаясь только рисомъ, муравьями, маніокомъ,[1] водой Ориноко и изрѣдка обезьянами… Въ Гвіанѣ, гдѣ приходится ходить съ закрытой головой и руками, вслѣдствіе множества москитовъ переполняющихъ воздухъ, почти невозможно писать при дневномъ свѣтѣ: нельзя держать перо въ рукахъ такъ яростно жалятъ насѣкомыя. Поэтому всѣ наши работы приходится производить при огнѣ, въ индѣйской хижинѣ, куда не проникаетъ солнечный лучъ и куда приходится вползать на четверенькахъ… Несмотря на постоянныя перемѣны влажности, жары и горнаго холода, мое здоровье и настроеніе духа сильно поправились съ тѣхъ поръ, какъ я оставилъ Испанію".
Во время путешествія по Южной Америкѣ Гумбольдту пришлось посѣтить пустынную и печальную мѣстность, представлявшую собой кладбище цѣлаго народа, совершенно вымершаго, исчезнувшаго безъ всякаго слѣда. Разскажемъ нѣсколько подробнѣе о томъ, что встрѣтили наши путешественники въ этомъ уединенномъ уголкѣ земнаго шара. Во время изслѣдованія Ориноко Гумбольдтъ и Бониланъ отправились осмотрѣть водопады, находящіеся въ среднемъ теченіи этой рѣки. Чѣмъ дальше, тѣмъ пустыннѣе становилась страна; что-то особенно унылое представляла изъ себя небозримая равнина по берегамъ Ориноко, не оживляемая присутствіемъ живого существа, Кое-гдѣ встрѣчались грубыя изображенія, непонятныя надписи, высѣченныя въ гранитныхъ скалахъ. Проводники объяснили Гумбольдту, что все это памятники, оставшіеся отъ-племени Ату ровъ, которые когда-то населяли эту страну а затѣмъ, лѣтъ 100 тому назадъ, подверглись нападенію людоѣдовъ, Карибовъ, бѣжали изъ родныхъ мѣстъ на необитаемые скалистые острова, омываемые волнами Ориноко, и тамъ всѣ погибли. И дѣйствительно, у восточнаго берега рѣки, въ одной изъ такихъ скалъ, Гумбольдтъ нашелъ пещеру, гдѣ въ четыреугольныхъ корзинахъ, сплетенныхъ изъ пальмовыхъ листьевъ, лежало около 600 человѣческихъ скелетовъ. Очевидно, это было кладбище погибшаго народа. Близъ Оринокскихъ водопадовъ, въ мѣстечкѣ Майпуресъ, ему показали стараго попугая, произносившаго какія-то странныя, непонятныя слова. Туземные жители предполагали, что эта птица принадлежала послѣднимъ представителямъ племени Атуровъ и говорила на ихъ родномъ нарѣчіи, котораго, послѣ гибели несчастнаго народа, никто не зналъ и не понималъ.
Разсказъ Гумбольдта объ этой старой птицѣ, пережившей цѣлый народъ, такъ тронулъ извѣстнаго нѣмецкаго ученаго и писателя Эрнста Курціуса, что онъ посвятилъ прекрасное стихотвореніе «попугаю Атуровъ». Стихи эти мы приведемъ здѣсь въ переводѣ И. Кузнецова, сдѣланномъ очень близко къ подлиннику.
Попугай Атуровъ.
правитьНа стремнинахъ Ориноко,
Гдѣ такъ дикъ природы видъ,
На скалѣ среди потока,
Попугай-старикъ сидитъ.
Межь камней, пѣнясь, рѣчные
Разбиваются валы;
Яркимъ свѣтомъ залитые,
Пальмъ колышется стволы.
Все впередъ волна стремится
И не знаетъ, гдѣ покой…
Въ брызгахъ красками дробится
Солнца отблескъ золотой…
А внизу, гдѣ бьются волны,
Бѣглецовъ чужой земли,
Вѣковымъ покоемъ полны,
Кости пришлыя легли.
Здѣсь Атуровъ вѣчно бравый
И свободный родъ исчезъ;
Здѣсь слѣды ихъ бранной славы
Стережетъ прибрежный лѣсъ.
Лишь одинъ живетъ по-нынѣ
Ихъ наслѣдникъ попугай…
Горько плачетъ онъ въ пустынѣ,
Оглашая крикомъ край.
Ахъ! тѣ дѣти, что учили
Птицу рѣчи ихъ родной,
Жены, что ее кормили
Съ нѣжной ласкою порой —
Сномъ могильнымъ почиваютъ, —
Смерть и мракъ со всѣхъ сторонъ…
Никого не пробуждаютъ
Попугая плачъ и стонъ.
И, не понятъ, одиноко,
Онъ груститъ въ чужой глуши, —
Вѣдь, унылый шумъ потока —
Не привѣтъ родной души.
А дикарь, весломъ махая
Мчится быстро мимо скалъ…
Кто-жъ Атуровъ попугая
Безъ боязни-бъ увидалъ?!
Пять лѣтъ провелъ Гумбольдтъ въ Америкѣ и вернулся на родину, пораженный новымъ міромъ, который открылся передъ нимъ въ этой богатой и мало изслѣдованной странѣ. Съ грустью и сожалѣніемъ отплылъ Гумбольдтъ отъ береговъ Америки и до глубокой старости мечталъ вновь посѣтить этотъ сказочно-прекрасный край.
Въ Европѣ Гумбольдта встрѣтили съ большимъ почетомъ; всюду выказывали живой интересъ къ его изслѣдованіямъ и радость по поводу благополучнаго возвращенія домой. Гумбольдтъ остался жить въ Парижѣ, гдѣ ему было удобно заняться описаніемъ своего путешествія. При помощи другихъ ученыхъ разобралъ и обработалъ онъ всѣ привезенныя изъ Америки коллекціи и больше 20 лѣтъ посвятилъ на то, чтобы написать и напечатать 30 томовъ научнаго сочиненія, въ которомъ изложены всѣ его наблюденія надъ природой Новаго Свѣта.
Изъ Парижа Гумбольдтъ дѣлалъ иногда интересныя поѣздки по Европѣ (между прочимъ въ 1805 году онъ былъ въ Италіи и- наблюдалъ изверженіе Везувія) и задумалъ совершить путешествіе въ Азію. Тѣмъ временемъ слава Гумбольдта росла съ каждымъ годомъ; всякій образованный человѣкъ, попавъ въ Парижъ, считалъ своей обязанностью навѣстить Гумбольдта и уходилъ отъ него, очарованный умомъ и привѣтливостью этого замѣчательнаго человѣка. Что-же касается людей, занимавшихся наукой, то всѣ они находили у Гумбольдта и ободреніе, и дѣльный совѣтъ, и денежную помощь. Жизнью своей въ Парижѣ Гумбольдтъ былъ очень доволенъ; постоянно встрѣчаясь съ тѣми учеными, которые жили тогда въ столицѣ Франціи, онъ чувствовалъ себя среди нихъ гораздо лучше, чѣмъ на родинѣ, гдѣ въ то время общество не отличалось особеннымъ образованіемъ. Однако, просьбы брата и настоятельное желаніе прусскаго короля заставили Гумбольдта въ 1827 году покинуть Парижъ и переселиться въ Берлинъ, гдѣ скоро началась новая и чрезвычайно интересная дѣятельность знаменитаго ученаго, — чтеніе публичныхъ лекцій.
Цѣлый рядъ картинъ природы, составленныхъ живо, ясно, увлекательно и сопровождавшихъ научныя объясненія новыхъ фактовъ, вотъ что составляло содержаніе этихъ лекцій, на которыя отовсюду съѣзжались тысячи слушателей. Польза, принесенная этими лекціями, была такъ велика, что, по окончаніи ихъ, кружокъ берлинскихъ ученыхъ поднесъ Александру Гумбольдту медаль съ изображеніемъ солнца и съ надписью: «Озаряющему весь міръ яркими лучами».
Вскорѣ послѣ этого русскій Императоръ, Николай I, прислалъ Гумбольдту предложеніе съѣздить на востокъ Россіи, т. е. въ Сибирь и осмотрѣть эту страну съ научной цѣлью. Гумбольдтъ съ большимъ удовольствіемъ принялъ это предложеніе русскаго правительства и 1-го мая 1829-го года прибылъ въ Петербургъ. На этотъ разъ путешествіе нѣмецкаго ученаго совершилось очень торжественно; Гумбольдту была выдана большая сумма денегъ; всюду ему приготовлялись хорошія квартиры, удобные экипажи; всюду устраивались пышныя встрѣчи. Изъ Петербурга черезъ Москву, Нижній и Казань Гумбольдтъ, вмѣстѣ съ двумя сопровождавшими его нѣмецкими учеными, пробрался на Уралъ, гдѣ осмотрѣлъ добычу желѣза, золота и т- под. Переѣхавъ Уральскій хребетъ, путешественники очутились въ Азіи, гдѣ имъ удалось собрать очень интересныя зоологическія и ботаническія коллекціи. Въ Сибири Гумбольдтъ изслѣдовалъ берега рѣки Иртыша и съ большимъ удовольствіемъ провелъ нѣсколько дней на живописномъ Колыванскомъ озерѣ, лежащемъ въ сѣверной части Алтайскаго горнаго хребта. Впослѣдствіи Гумбольдтъ часто вспоминалъ о величественной сибирской природѣ и находилъ, что предгорья Алтая представляютъ одно изъ красивѣйшихъ мѣстъ на земномъ шарѣ.
Возвращаясь въ Европу, путешественники побывали въ Астрахани и сдѣлали небольшую поѣзду по Каспійскому морю, гдѣ произвели изслѣдованіе состава морской воды, Въ ноябрѣ Гумбольдтъ со своими спутниками вернулся въ Петербургъ и дождался прибытія своихъ коллекцій, съ которыми затѣмъ уѣхалъ въ Парижъ, чтобы заняться тамъ ихъ обработкой. Несмотря на то, что все путешествіе по Сибири и восточной Россіи продолжалось не болѣе восьми мѣсяцевъ, оно имѣло большое значеніе для науки, такъ какъ дало возможность Гумбольдту узнать много новыхъ фактовъ, которые онъ описалъ и объяснилъ затѣмъ въ отдѣльномъ сочиненіи. Въ 1832 году онъ окончилъ обработку своихъ азіатскихъ коллекцій и переселился въ Берлинъ, гдѣ и оставался до самой смерти.
Удивительную жизнь велъ теперь этотъ старикъ, изъѣздившій три части свѣта, прославившій свое имя научными трудами и блестящими публичными лекціями. Казалось-бы, наступило время отдыха и покоя для этого человѣка, одинокаго (въ 1835 году умеръ его братъ Вильгельмъ), награжденнаго чинами, большой пенсіей, любимаго королемъ, уважаемаго всѣми учеными товарищами. Но не таковъ былъ Александръ Гумбольдтъ, чтобы успокоиться раньше, чѣмъ смерть сомкнеть его умные и добрые глаза, пытливо смотрѣвшіе на Божій міръ! До глубокой старости онъ не переставалъ работать и такъ старательно слѣдилъ за наукой, что не стѣснялся посѣщать университетъ, гдѣ вмѣстѣ со студентами слушалъ лекціи лучшихъ профессоровъ. Извѣстный русскій ученый, П. Г. Рѣдкинъ, разсказывалъ, что когда онъ учился въ Берлинѣ, то увидѣлъ, на одной изъ лекцій профессора химіи, Митчерлиха, невысокаго старика съ бѣлыми волосами и большимъ, открытымъ лбомъ, Старикъ этотъ вынулъ изъ кармана дорожную чернильницу и усердно записывалъ то, что говорилъ профессоръ. Замѣтивъ его, Митчерлихъ сильно смутился, сошелъ съ кафедры и сказалъ: «у меня не хватаетъ смѣлости читать лекцію въ присутствіи такого великаго ученаго, какъ Александръ Гумбольдтъ» Тогда старикъ приподнялся и, привѣтливо улыбаясь, возразилъ Митчерлиху: «Пожалуйста, продолжайте; я немного, отсталъ отъ химіи и пришелъ на вашу лекцію, чтобы узнать, какія открытія сдѣланы въ ней за послѣднее время». — Происходило это въ 1841 или 1842 году, слѣдовательно, когда Гумбольдту было уже 70 лѣтъ. Точно также слушалъ онъ и лекціи другихъ профессоровъ, но главное вниманіе, главныя заботы свои посвящалъ «Космосу», этой замѣчательной книгѣ, въ которой ему удалось соединить рѣшительно всѣ знанія о природѣ, извѣстныя въ то время. Раньше онъ хотѣлъ назвать это сочиненіе «Книга природы», но потомъ выбралъ имя «Космосъ», потому что оно разомъ обозначаетъ небо и землю. Работа эта такъ увлекала великаго ученаго, что онъ посвящалъ ей все свободное время и пріучилъ себя спать не больше 4—5 часовъ въ сутки, распредѣляя остальное время между пріемомъ посѣтителей, поѣздками къ королю и трудами надъ Космосомъ, который, по словамъ Гумбольдта, онъ писалъ «на позднемъ закатѣ своей много волновавшейся жизни».
Жилъ Александръ Гумбольдтъ очень скромно, въ небольшой квартирѣ, комнаты которой были уставлены чучелами животныхъ, научными инструментами, картонами съ коллекціями и книжными шкафами. Въ 1859 г. здоровье его какъ-то сразу пошатнулось, и обычная бодрость духа покинула Гумбольдта. Часто подходилъ онъ къ своему любимому старому попугаю и спрашивалъ: «кто изъ насъ первый закроетъ глаза?» Грустныя предчувствія не обманули Гумбольдта: 6-го мая 1859-го года онъ тихо скончался на девятидесятомъ году отъ рожденія.
Берлинцы устроили пышныя и торжественныя похороны своему знаменитому соотечественнику. Король, принцы, министры, студенты, толпа народа слѣдовали за погребальной колесницей, отвозившей тѣло Александра Гумбольдта въ соборъ, а оттуда въ Тегель, гдѣ онъ похороненъ рядомъ съ братомъ своимъ Вильгельмомъ. Этотъ справедливый и заслуженный почетъ оказали ему современники; на нашей-же обязанности лежитъ самая глубокая благодарность за то, что сдѣлано этимъ великимъ человѣкомъ для науки я за тотъ удивительный примѣръ, который онъ подавалъ всей своей жизнью, проникнутой любовью къ труду и къ человѣчеству.
«Мою біографію ищите въ моихъ работахъ» — говорилъ Александръ Гумбольдтъ. Мы же съ своей стороны прибавимъ, что эти работы составляютъ и самый прочный памятникъ Гумбольдту, имя котораго всегда будетъ произноситься съ благоговѣніемъ передъ заслугами и талантами геніальнаго ученаго.
Избранныя мѣста изъ сочиненій А. Гумбольдта: «Картины природы» и «Космосъ».
правитьI.
Землетрясеніе.
править
Глубокое и совершенно особенное впечатлѣніе оставляетъ въ насъ первое, ощущаемое нами землетрясеніе даже и въ томъ случаѣ, когда оно вовсе не сопровождается подземнымъ гуломъ. Такое впечатлѣніе происходитъ не отъ воспоминанія о страшныхъ картинахъ разрушенія, о которыхъ мы знаемъ изъ разсказовъ. То, что насъ такъ удивительно поражаетъ, есть не что иное, какъ разочарованіе во врожденной въ насъ вѣрѣ въ покой и неподвижность твердой земной коры. Съ ранняго дѣтства привыкли мы къ противоположности между подвижной водой и неподвижной землей, на которой мы стоимъ. Но когда совершенно неожиданно сотрясается земля, то передъ нами встаетъ какая то неизвѣстная сила природы, движущая твердую массу. Мы разочаровались въ спокойствіи природы; мы чувствуемъ, что находимся среди таинственныхъ разрушительныхъ силъ. Каждый гулъ, каждое движеніе воздуха возбуждаютъ наше вниманіе. Мы какъ будто не довѣряемъ больше той почвѣ, по которой ступаемъ. Явленіе это вызываетъ и въ животныхъ то же самое тревожное безпокойство. Особенно сильно дѣйствуетъ оно на свиней и собакъ; крокодилы въ Ориноко, обыкновенно такіе же нѣмые, какъ и наши маленькія ящерицы, покидаютъ колеблющееся дно рѣки и съ ревомъ бѣгутъ въ лѣсъ. Человѣку землетрясеніе представляется чѣмъ то безпредѣльнымъ. Отъ вулканическаго изверженія, отъ потока лавы, направляющагося на наше жилище, можно уйти, при землетрясеніи же, куда бы мы ни бѣжали, намъ вездѣ кажется, что мы находимся на краю гибели. Но такое душевное настроеніе продолжается недолго. Если въ какой либо странѣ происходитъ цѣлый рядъ слабыхъ подземныхъ ударовъ, то въ жителяхъ исчезаютъ почти всякіе слѣды боязни. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Перу[2], гдѣ никогда не падаетъ дождя, неизвѣстны ни градъ, ни раскаты грома, ни сверкающая молнія; громъ въ облакахъ замѣняется тамъ гуломъ, сопровождающимъ подземные удары. Вслѣдствіе многолѣтней привычки и весьма распространеннаго мнѣнія, что опасныя землетрясенія повторяются въ теченіе столѣтія не болѣе двухъ или трехъ разъ, жители Перу на слабыя сотрясенія земли едва ли обращаютъ больше вниманія, чѣмъ обитатели другихъ странъ на паденіе града.
II.
Бой съ электрическими угрями.
править
Воды и болота Гвіаны (въ ІО. Америкѣ), наполнены электрическими угрями. Задумавъ произвести наблюденія надъ этими удивительными животными, Гумбольдтъ вмѣстѣ со своимъ товарищемъ Бониланомъ и нѣсколькими индѣйцами отправился на охоту за угрями. Поймать ихъ обыкновенными рыболовными сѣтями нѣтъ возможности, такъ какъ при видѣ опасности они быстро зарываются въ тину. Индѣйцы объявили, что они будутъ ловить угрей лошадьми. Вотъ какъ описываетъ Гумбольдтъ эту оригинальную рыбную ловлю.
«Топотъ лошадей и лошаковъ, загнанныхъ въ болото, заставляетъ угрей выйти изъ тины и приготовиться къ защитѣ. Они всплываютъ на поверхность воды и вьются подъ животами лошадей и лошаковъ. Начинается бой, индѣйцы, вооруженные гарпунами[3] и длинными бамбуковыми палками, окружаютъ болото; нѣкоторые изъ нихъ влѣзаютъ на деревья, сучья которыхъ растилаются надъ водою. Издавая дикіе крики и махая своими длинными палками, не позволяютъ они лошадямъ выйти на берегъ и убѣжать. Испуганные этимъ шумомъ угри защищаются электрическими ударами, исходящими изъ ихъ тѣла. Многія лошади не могутъ выдержать невидимыхъ ударовъ, которые угри направляютъ своимъ противникамъ въ животъ, и идутъ ко дну, оглушенныя электричествомъ. Съ поднятою гривою и съ выраженіемъ дикаго страха въ глазахъ, фыркая, лошади поднимаются на дыбы и пытаются убѣжать, но индѣйцы гонятъ ихъ назадъ въ воду, и только немногимъ изъ нихъ удается пробраться сквозь цѣпь людей, стоящихъ на берегу. Если такая лошадь, спасшаяся отъ ударовъ угрей, успѣваетъ выйти на берегъ, она спотыкается на каждомъ шагу, вяло потягивается и падаетъ на песокъ въ совершенномъ изнеможеніи.
Въ продолженіе первыхъ пяти минутъ уже потонули двѣ лошади. Угорь, длиною въ пять футовъ, подплываетъ подъ самый животъ лошади и поражаетъ электрическимъ ударомъ ея внутренности и сердце. Оглушенная лошадь падаетъ и тонетъ. Но понемногу стала ослабѣвать эта жестокая борьба. Утомленные угри разсѣялись. Чтобы вернуть часть своей силы, утраченной безпрестанными электрическими ударами, они нуждаются въ покоѣ и пищѣ. Лошади мало по малу оправились отъ своего страха, грива ихъ болѣе не поднималась, глаза не сверкали прежнимъ ужасомъ. Удары угрей дѣйствовали все слабѣе и слабѣе. Запуганные топотомъ лошадей, боязливо приближаются они къ берегамъ, гдѣ ихъ бьютъ гарпунами и потомъ вытаскивать на землю палками изъ сухого дерева. Такова изумительная борьба лошадей и рыбъ.»
III.
Тропическая природа.
править
Разнообразіе впечатлѣній, доставляемыхъ природой на небольшомъ пространствѣ, особенно сильно въ горныхъ странахъ, близъ экватора. Въ глубоко изрытой цѣпи Андовъ (или Кордильеровъ) человѣку доступны въ одно и тоже время всѣ виды растеній и всѣ созвѣздія неба. Однимъ взглядомъ окидываетъ онъ здѣсь высоколиственныя пальмы, заросли бамбуковъ и рядомъ съ ними дубовые лѣса, различныя семейства зонтичныхъ растеній, которыя мы привыкли встрѣчать у себя на родинѣ. Однимъ взглядомъ окидываетъ онъ здѣсь созвѣздіе Южнаго Креста и звѣзды Медвѣдицъ, блуждающія вокругъ сѣвернаго полюса. Здѣсь и земля, и оба полушарія неба открываютъ все богатство своихъ разнообразныхъ формъ, здѣсь всѣ климаты, а также и зависящіе отъ нихъ пояса растеній расположены другъ надъ другомъ…
Если я вспоминаю о величественныхъ картинахъ природы, то мнѣ представляется океанъ, когда въ теплую тропическую ночь на его тихо волнующуюся поверхность разливается съ небеснаго свода блѣдный свѣтъ звѣздъ; мнѣ представляются лѣсистыя долины Кордильеровъ съ ихъ высокими пальмами, стволы которыхъ пробиваются сквозь мрачный лиственный сводъ и образуютъ лѣсъ надъ лѣсомъ; я вижу передъ собою Тенерифскій пикъ: слои облаковъ отдѣляютъ его вершину отъ раскинувшейся внизу равнины; вдругъ порывъ вѣтра разрываетъ облака и образуетъ отверстіе, черезъ которое мы смотримъ внизъ на виноградники и прибрежные померанцевые сады. Въ этихъ картинахъ все дѣйствуетъ на душу, все поражаетъ насъ, — сліяніе очертаній облаковъ, моря и береговъ въ утреннихъ испареніяхъ, красота растеній и ихъ причудливыя сочетанія.
IV.
Сѣверное сіяніе.
править
Далеко на горизонтѣ, по направленію къ сѣверу, небо, до того времени ясное, начинаетъ темнѣть. Здѣсь образуется какъ-бы непроницаемая стѣна тумана, поднимающаяся все выше и выше. Темный цвѣтъ мало помалу переходитъ въ коричневый или фіолетовый (лиловый). Въ этой потемнѣвшей части небеснаго свода звѣзды бываютъ видны какъ сквозь густой дымъ. Сверху она ограничивается широкою, яркою дугою свѣта, сначала бѣлаго, затѣмъ желтаго. На сѣверѣ, въ небольшомъ разстояніи отъ полюса, дымчатый кусокъ неба кажется менѣе темнымъ, иногда онъ даже вовсе не появляется.
Дуга свѣта часто колеблется впродолженіе нѣсколькихъ часовъ, причемъ безпрестанно измѣняется ея форма; вслѣдъ затѣмъ изъ нея начинаютъ вылетать цѣлые снопы лучей. Чѣмъ сильнѣе эти вспышки сѣвернаго сіянія, тѣмъ живѣе игра цвѣтовъ, переходящихъ отъ фіолетоваго и синевато-бѣлаго цвѣта черезъ всѣ оттѣнки до зеленаго и ярко-краснаго. Огненные столбы, перемѣшанные съ черными лучами, похожими на густой дымъ, сливаются въ дрожащее море пламени, великолѣпія котораго не передать никакими словами: каждое мгновеніе измѣняется форма его свѣтящихся волнъ. Наконецъ, лучи сходятся и образуютъ такъ называемую корону сѣвернаго сіянія. Явленіе сѣвернаго сіянія только въ рѣдкихъ случаяхъ достигаетъ такого развитія, при которомъ образуется полная корона, и образованіемъ этой короны оно всегда оканчивается. Затѣмъ уже лучи становятся рѣже, короче и блѣднѣе, корона и всѣ свѣтлыя дуги исчезаютъ; вскорѣ на всемъ небесномъ сводѣ виднѣются лишь неправильно разсѣянныя, широкія, блѣдныя, неподвижныя пятна. Наконецъ, отъ всего этого явленія остается одно только бѣлое нѣжное облако, перистое по краямъ или раздѣленное на небольшія кругловатыя кучки.