«Аполлонъ», № 7, 1911
Опять эта милая, привычная, красная зала Александринскаго театра! Да, именно, театра, почти забытаго, почти утраченнаго театра. Театръ, какъ изысканная забава, какъ пышное празднество, соединенное съ нѣкоторымъ таинствомъ, почти не существуетъ (я говорю, почти, такъ какъ отдѣльныя постановки, отдѣльные моменты, все же иногда намекаютъ на какое то не будничное, волшебное и волнующее назначеніе театра), но когда, послѣ трехмѣсячнаго воздержанія входишь въ эту, красную, такую съ дѣтства знакомую залу, на минуту охватываетъ атмосфера того другого, истиннаго, мечтаемаго театра, театра не нашихъ, а прошлыхъ и будущихъ дней. Конечно, этому настроенію во многомъ способствуетъ внѣшняя, такъ хорошо сохранившаяся обстановка, всѣ эти сводчатые корридоры, вестибюль, ложи съ занавѣсочками, все, что говоритъ о другихъ, болѣе красивыхъ и праздничныхъ временахъ.
Но вотъ наступаетъ торжественная минута. Погасло электричество; три удара въ гонгъ и занавѣсъ поднялся. На сценѣ, чуть ли не вся, стая славныхъ': Савина, Давыдовъ, Варламовъ. Много разъ я думалъ, въ чемъ заключается власть этихъ ветерановъ русской сцены? Вотъ, тѣла ихъ лишены всякой пластической подвижности, которую до такой высокой степени развили въ себѣ современные артисты; вотъ, голосъ часто не повинуется, и далеко уже не ясной стала ихъ дикція… а скажетъ, иной разъ, Варламовъ, одно словечко, какъ рублемъ подаритъ; разведетъ Савина руками, и вся зала празднично и радостно улыбнется, — расцвѣтаетъ таинственный цвѣтокъ истиннаго искусства въ этихъ такихъ знакомыхъ незамысловатыхъ интонаціяхъ, въ такихъ условныхъ жестахъ.
Комедія Писемскаго — «Раздѣлъ» скучновата, и, пожалуй, не было особаго смысла возобновлять ее. Но тѣмъ выше показалось искусство исполнителей, заставившее и эту наивную, старомодную пьесу, смотрѣть безъ скуки и утомленія. Нѣкоторый диссонансъ вносили блѣдные Шаровьева, Домашева и Корвинъ-Крюковскій.
Второй пьесой, для открытія Александринскаго театра, шелъ тургеневскій «Завтракъ у предводителя». Здѣсь играли артисты другого поколѣнія: Петровскій, Далматовъ, Лерскій и вновь принятые Ураловъ и Горинъ-Горяйновъ. Играли хорошо, даже отлично, но того непонятнаго магическаго очарованія, что есть у учителей и предшественниковъ, нѣтъ уже въ умной, топкой игрѣ учениковъ. Особенно же подчеркивалась эта роковая разница, когда вышла на сцену Стрѣльская (Каурова).
Горинъ-Горяйновъ, впервые выступившій передъ петербургской публикой, кажется, хорошимъ пріобрѣтеніемъ для Александринскаго театра. У него есть грація, легкость, веселость, хотя нѣкоторое излишне подчеркнутое изящество всѣхъ позъ и движеній отдаетъ провинціальнымъ премьерствомъ не слишкомъ хорошаго вкуса. Обѣ пьесы толково поставлены новымъ режиссеромъ Загаровымъ. Декораціи князя А. К. Шервашидзе не блещутъ тѣмъ роскошествомъ стильности, къ которому мы привыкли въ декораціяхъ А. Я. Головина и М. В. Добужинскаго, но онѣ спокойно пріятны.