=== АЛБЕРТЪ,
или
СТРАТНАВЕРНСКАЯ
ПУСТЫНЯ. ===
1822.
правитьПечатать позволяется съ тѣмъ, чтобъ по напечатаніи, до выпуска изъ Типографіи, представлены были въ Цензурный Комитетъ: одинъ экземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Министерства Просвѣщенія, два экземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Москва, 1821 года, Ноября 24 дня. Сію рукопись разсматривалъ О. Профессоръ Статскій Совѣтникъ и Кавалеръ
АЛБЕРТЪ.
правитьГЛАВА XXI.
правитьФридерикъ и Бернерсъ наблюдали глубокое молчаніе до самой квартиры своей, такъ-то оба они были огорчены и посрамлены. Разходясь по своимъ спальнямъ, Бернерсъ съ великимъ смущеніемъ сказалъ своему другу: «Я надѣюсь ты позволишь мнѣ завтра быть тебѣ товарищемъ?» — Въ этомъ случаѣ я почитаю за нужное отказать въ твоемъ требованіи, и попрошу капитана Ватсона быть моимъ свидѣтелемъ; а твое присутствіе можетъ лишь здѣлать еще хуже ето дѣло. Я сердечно сожалѣю о всемъ, что ты для меня претерпѣлъ, но прошу тебя забыть прошедшее естьли можно. — Чтобъ я пропалъ, естьли ты не найдешь завтра Монгомери величайшимъ трусомъ! какъ онъ очень силенъ, то и пользуется симъ преимуществомъ; а глупцы и принимаютъ его буйство за храбрость…. Впрочемъ дѣлай, что тебѣ угодно; и признаюсь однакожъ, что не ожидалъ сего отказа. Но я отмщу за себя, во чтобы то ни стало; хотя бы мнѣ самому для того погибнуть было должно. «
Фридерикъ пожалъ ему руку и удалился въ свою комнату, преслѣдуемый самыми непріятными размышленіями. „Благополучіе было очень близко меня, думалъ онъ, и я самъ разрушилъ его. На мѣстѣ Монгомери не такъ ли бы и я поступилъ? Конечно нѣтъ. Одинъ я виновенъ… Еще нѣсколько мѣсяцевъ… и Маріянна могла быть моею женою!.. Я жестоко ее оскорбилъ, она ненавидитъ, презираетъ меня — и гнѣвъ ея справедливъ!… Ахъ! за чѣмъ послѣдовалъ и совѣтамъ Бернерса?… Однакожъ бѣднякъ сей дѣлалъ это, чтобъ угодить мнѣ; дружба его ослѣпляла… Онъ жестоко за то наказанъ… Я долженъ мстить за него!.. A какъ!…. Боже правосудный!…. сражаясь, можетъ быть лишая жизни брата Маріянны!… Естьли щастье будетъ мнѣ благопріятно, я здѣлаюсь навсегда презрѣннымъ въ собственныхъ моихъ глазахъ и ненавистнымъ той, которую обожаю. Естьлижъ я паду, то кто меня оплачетъ? Никто. --…Я скоро буду всѣми забытъ.“
Послѣ таковыхъ размышленій, которыя въ разныхъ видахъ представлялись воображенію Фридерика, онъ написалъ два письма, одно къ своей теткѣ, а другое къ Маріяннѣ; и потомъ, чувствуя себя спокойнѣе, легъ спятъ.
Алберта не терзали подобныя мысли, однакожъ онъ съ великимъ огорченіемъ вспоминалъ, что долженъ будетъ сражаться съ племянникомъ своей благотворительницы. На завтрешній день поутру въ шесть часовъ старой офицеръ былъ уже у него; и оба они отправились на мѣсто сраженія не подалеку отъ деревни Примрозъ, куда вскорѣ послѣ нихъ прибыли Капитанъ Ватсонъ и Фридерикъ.
Вчера ввечеру, сказалъ Алберту сей послѣдній, мы не условились объ оружіи, и для того я взялъ съ собою мою шпагу и пару пистолетовъ. Выбирайте, сударь. — Я принесъ только шпагу свою, отвѣчалъ Албертъ, вынимая ее мнѣ подъ плаща; не имѣя пистолетовъ, я не почелъ за нужное покупать ихъ для сего только случая. Притомъ же я очень искусенъ стрѣлять изъ нихъ; и думаю партія будетъ неровна, естьли ли ихъ предпочтительно изберете.»
Спокойный видъ Алберта и примѣчаніе, которое онъ здѣлалъ, разсердили Фридерика, и онъ настоялъ въ выборѣ пистолетовъ, такъ что Монгомери не могъ отказаться взять одинъ изъ нихъ. Разстояніе размѣряно, — и они стали по своимъ мѣстамъ. Фридерикъ, видя, что Албертъ не стрѣляетъ, закричалъ ему съ бѣшенствомъ, чтобъ онъ стрѣлялъ.
«Стрѣляйте вы прежде, сударь, сказалъ ему хладнокровно Албертъ, я готовъ.
Фридерикъ прицѣлясь въ брата Маріянны, чувствовалъ, что рука его дрожала; къ тому же сожалѣніе, что защищаетъ неправую сторону совершенно его разстроило; однакожъ онъ выстрѣлилъ не дожидаясь своего соперника, и требоваалъ потомъ, чтобъ и онъ сотрѣлялъ. „Я очень зналъ, сказалъ Албертъ, что больше васъ имѣю привычки стрѣлять. Напримѣръ, дерево, за мною стоящее, гораздо тонѣе васъ, однакожъ я бьюсь объ закладъ, что не дамъ промаха.“ Съ сими словами онъ оборотился спиною въ Г-ну Сентъ-Остену и выстрѣлилъ въ дерево — и пуля пролетѣла на сквозь.
Фридерикъ топнулъ ногою, и взбѣшеный презрительнымъ видомъ и хладнокровіемъ своего противника, закричалъ ему: „Заряжайте снова и поступайте какъ честной человѣкъ. — Какъ честной человѣкъ, отвѣчалъ иронически Албертъ. — Этотъ тонъ несносенъ, вскричалъ Фридерикъ брося пистолетъ; обнажайте вашу шпагу и защищайтесь.“
Албертъ принужденъ былъ еще сражаться; но хладнокровіе его и тутъ давало ему преимущество надъ Фридерикомъ, которой былъ въ иступленіи и очень не искусно отражалъ наносимые ему удары.
„Право, говорилъ Албертъ при всякомъ ударъ, отраженномъ имъ съ удивительнымъ проворствомъ, право вы совсѣмъ не защищаетесь… Вы теряетесь… Вотъ…. Отъ меня зависѣло теперь васъ ранить… И еще!… Скоро я буду имѣть вашу шпагу.“
Въ самомъ дѣлѣ однимъ ударомъ онъ его обезоружилъ; и тогда перемѣня тонъ, подалъ ему шпагу и дружески сказалъ: „мнѣ очень прискорбно, что племянникъ Г-жи Стангопъ довелъ меня до такой крайности. Слуга вашъ, сударь мой!“» И не ожидая отвѣта, взялъ за руку стараго офицера, служившаго ему свидѣтелемъ, и съ нимъ удалился.
ГЛАВА XXII.
правитьАлбертъ и старой офицеръ шли нѣсколько времени не говоря ни слова, но вдругъ сей послѣднія останавливается и смотря пристально на Монгомери, говорить ему: «Какъ звали вашихъ родителей? Мнѣ кажется я ето знаю, и потому совѣтую вамъ не лгать. — Не лгать! повторилъ Албертъ съ удивленіемъ и смотря за него съ жалостію въ тѣхъ мысляхъ, что онъ не много помѣшанъ. Не больны ли вы, сударь?.. Но естьли ли любопытны звать имена моихъ родителей, то я скажу вамъ, что отца моего звали Албертомъ, а мать Mapіянною. — Я зналъ это, зналъ… Чортъ меня возьми! Вы должны быть очень благодарны этому стакану пунша, который бросили вамъ въ рожу… — Благодаренъ!… Вы шутите, что ли? Я не понимаю, что это значитъ. — О! я это очень хорошо знаю и повторяю, что тебѣ не могло ничего щастливѣе случиться, какъ этотъ стаканъ пуншу, вымывшій тебѣ лицо. Напрасно ты морщишся, повѣса; что я говорю, то справедливо, и очень справедливо.»
Албертъ не сомнѣваясь больше, что старикъ сей былъ помѣшанъ, отвѣчалъ ему съ кротостію: — «Позвольте мнѣ поддержать васъ, сударь. Я боюсь, чтобъ это дѣло васъ не разстроило, и мнѣ очень прискорбно, что я невинною тому причиною. — Вотъ что называется безбожно лгать!.. Но ты уже доказалъ мнѣ, что такого дерзкаго мальчика какъ ты и свѣтъ не производилъ. Не довольствуясь тѣмъ, что изрядно проучилъ этаго бѣднаго молодаго человѣка, ты смѣялся надъ нимъ все время, пока продолжался поединокъ; а теперь думаешь еще увѣрить меня, что я сумасшедшія! ---- Успокойтесь, сударь; и позвольте мнѣ проводить васъ до вашей квартиры. — Я етаго и хочу, и не только, чтобъ ты шелъ ко мнѣ, но и вездѣ куда я пожелаю. Я не такъ скоро съ тобою разстанусь.»
Албертъ ничего не отвѣчалъ; онъ раскаивался, что согласился на предложеніе этаго стараго лунатика, и вспоминая теперь странность вопросовъ его вчера, удивлялся, что тогда же не замѣтилъ, что бѣдный старичокъ не много ряхнулся.
«Ну чтожъ, сударь, продолжилъ старикъ, ты ничего не говоришь… Не думаешь ли какъ нибудь уйти отъ меня?… Но не думай этаго; чортъ меня возьми! я тебя проучу! я заставлю тебя быть передо мною тише воды и ниже травы. — Меня проучить! повторилъ Албертъ, съ гнѣвомъ. — Да, да, я тебя проучу… Кажется я довольно ясно изъясняюсь… Я и не такихъ хватовъ проучивалъ. — Здѣлайте одолженіе, сударь, пойдемъ поскорѣе, сказалъ ему Албертъ не желая раздражать его; мое присутствіе нужно въ конторъ. — Чортъ возьми твою контору! Я ни для кого на свѣтѣ не прибавлю шагу.» — И старикъ еще тише сталъ итти.
Албертъ терялъ терпѣніе, однакожъ сожалѣніе брало верхъ надъ гнѣвомъ его, и онъ рѣшился итти потихоньку возлѣ стараго офицера.
"Я предполагаю, что сестра твоя должна быть очень хорошая дѣвушка, коли за нее дерутся. Я возьму ее къ себѣ, дамъ ей состояніе, и увѣренъ, что найду ее послушнѣе тебя. "
При сихъ словахъ Албертъ не могъ болѣе удерживаться. «Что это значитъ, сударь? Рѣчи ваши столько для меня обидны, что не могу больше приписывать ихъ сумашествію… И естьли бы я не уважалъ вашихъ лѣтъ… — Ну, такъ чтожъ бы ты здѣлалъ? Развѣ я не сказалъ тебѣ, что проучивалъ такихъ храбрецовъ какъ ты… Твоего отца напримѣръ. — Это гнусная ложь! вскричалъ въ бѣшенствѣ Албертъ, едва удерживаясь, чтобъ на броситься на старика. — Да, я повторяю, что побѣдилъ и обезоружилъ твоего отца; но не смотря на то, столько же дерзской какъ и сынъ его, онъ продолжалъ меня оскорблять, и чрезъ нѣсколько дней послѣ того… Сестра моя Маріянна съ нимъ ушла.»
Монгомери отъ удивленія отступилъ нѣсколько шаговъ назадъ, онъ пристально смотрѣлъ за стараго офицера и не могъ выговорить ни одного слова.
«Какъ! и ты молчишь?… A что, не сказывалъ ли я тебѣ, что будешь предо мною тише воды и ниже травы?.. Однакожъ я не имѣлъ намѣренія такъ скоро тебѣ открыться, но право потерялъ терпѣніе. — Когда я имѣю щастіе видѣть господина Полковника Обріена, брата почтенной матери моей, то мнѣ должно молчать. Незнаніе мое и его поступки служатъ мнѣ извиненіемъ, естьли я могъ сказать что нибудь противное должному моему въ нему почтенію. — Право я не очень то знаю. Впрочемъ скажи мнѣ пожалуй, какъ съ твоею гордостію могъ ты унизиться до того, чтобъ служить у банкира. — Тутъ нѣтъ ничего низкаго, любезный дядюшка; положеніе мое требовало, чтобъ я работалъ. Я получаю порядочное жалованье и съ удовольствіемъ ѣмъ хлѣбъ, которой самъ вырабатываю. — Хлѣбъ, которой ты вырабатываешь!…. — Понимаю; это маленькой для насъ упрекъ… Но скоро ты будешь ѣсть хлѣбъ, котораго не будешь выробатывать, и за это вамъ, сударь, не должно будетъ сердиться, или мы увидимъ. Впрочемъ послѣ сегодняшняго произшествія меня ничто не удивитъ…. Кажется я видѣлъ тебя во всей твоей славѣ… На мѣстъ этаго молодаго человѣка я бы не такъ съ тобою раздѣлался. — Я думаю, что онъ употреблялъ все свое искусство, сказалъ Албертъ улыбаясь. — И я то же думаю; но надобно однакожъ признаться, что ты мальчикъ рѣдкой дерзости. Чтобы ты сказалъ человѣку, которой послѣ твоего на него выстрѣла, оборотился бы къ тебѣ спиною и выстрѣлилъ въ дерево. — Мнѣ кажется, ябъ долженъ за то его поблагодарить. — Не думаю; къ томужъ уpoкъ фехтованья!… продолжалъ Полковникъ Обріенъ, подражая движеніямъ Алберта. Берегитесь, сударь… Вы совсѣмъ не защищаетесь…. Вотъ и еще… Я скоро буду имѣть вашу шпагу… Право, нельзя быть болѣе дерзку; но, для усовершенствованія урока и чтобъ прохладить не много жаръ этаго молодаго человѣка, надобно было здѣлать ему маленькое кровопусканіе. — Я лучше хотѣлъ оставить ето дѣло его лѣкарю. — О! онъ вѣрно не такъ искусно ето здѣлаетъ какъ ты. Право, племянникъ, ты бы могъ скоро раздѣлываться съ своими противниками. Отправва ихъ на тотъ свѣтъ не долго бы продолжалась, — это достоинство ни мало меня не прельщаетъ. Я не желаю имѣть репутацію искуснаго рѣзника. — Рѣзника!.. — Да, сударь, рѣзника, гораздо ниже того, который ремесломъ своимъ обязанъ убивать животныхъ. Естьлибъ я долженъ былъ выбирать, то вѣрно бы лучше согласился убить вола, чѣмъ человѣка. — Ну, я думаю ты такой же чудакъ, какъ и я. — Можетъ быть, сударь, ето наслѣдственное достоинство. — Да, также какъ я твоя дерзость, которая можетъ только сравниться съ дерзостію твоего отца. — Отецъ мой былъ наилучшій изъ людей, и никогда не выходилъ изъ границъ умѣренности, безъ важныхъ на то причинъ. — Ты лучше его бьешься. — И однакожъ, я ему одолженъ всѣмъ, что знаю. Я не имѣлъ другаго учителя кромѣ его. — Но родители твои померли, продолжалъ полковникъ съ важнымъ видомъ: я бы желалъ… Да, лучше бы было, естьлибъ мы примирились прежде. — Ахъ! естьлибъ это было! — Но это вина твоего отца. За чѣмъ онъ не писалъ? За чѣмъ не старался оправдать своихъ поступковъ? — Поведеніе отца моего не имѣло нужды въ оправданіи; и мнѣ не прилично слушать то, что можетъ оскорбить его память. — Ты, сударь, будешь слушать все, что мнѣ угодно. Хочешь ли быть моимъ наслѣдникомъ? — Вашимъ наслѣдникомъ!… Я объ етомъ и не думалъ. — Вѣрю; потому что естьлибъ ты о томъ подумалъ, то поступалъ бы какъ человѣкъ, желающій получить мое имѣніе. — Такъ я не знаю, какъ въ такомъ случаѣ поступать должно. — Я тебя научу, сударь, не надобно противорѣчить тому, что я говорю, и заслужить мои милости покорностію. — Естьли подлая покорность можетъ заслужить вашу благосклонность, то я никогда ее не заслужу. Кровь полковника Обріена течетъ въ жилахъ моихъ: всякая низость для меня не возможна. — Отвѣтъ хорошъ: въ твои лѣта я имѣлъ почти такой же характеръ.»
Албертъ поклонился — и молчалъ.
«Пожалуста не безъ гримасовъ, и будь столько учтивъ, чтобъ не смѣяться изъ подъ тишка. — Брать матери моей всегда будетъ мною почтенъ, когда не удалится отъ должнаго уваженія въ моимъ родителямъ. И естьли я не хочу слушать ничего обиднаго ихъ памяти, то это священный долгъ, котораго исполненіе не должно его прогнѣвить. — Вашъ покорный слуга, сударь, сказалъ полковникъ снявъ свою шляпу: я признаюсь, что батюшка вашъ былъ предостойный человѣкъ, но слишкомъ гордъ. Правда онъ писалъ къ моему батюшкѣ, которой отослалъ письмо его не распечатавъ; но за чѣмъ же ему было не написать ко мнѣ? — Поступокъ этoтъ былъ для него долгомъ въ разсужденіи вашего батюшки; и онъ могъ не почитать его таковымъ въ разсужденіи васъ. Сверхъ того, такъ какъ вы съ нимъ бились и имѣли преимущество, то вы бы должны были здѣлать первой шагъ къ примиренію. — Прекрасное преимущество! чортъ меня возьми! ябъ уже не былъ теперь на свѣтѣ, естьлибъ онъ не сохранилъ тогда моей жизни. И чтожъ? онъ все таки не хотѣлъ отказаться отъ моей сестры. — Это было не возможно; взаимная ихъ любовь не прекратилась даже и съ жизнію ихъ. — Вотъ этимъ я доволенъ. Я бы хотѣлъ… Но эти желанія уже теперь лишнія. Ты вѣрно знаешь, что мать твоя писала ко мнѣ съ годъ тому назадъ. — Да, сударь, это было вскорѣ послѣ смерти батюшки. Вы ничего ей не отвѣчали. — Это не легко было сдѣлать. Письмо ея было послано въ Ирландію, а я былъ въ Индіи. Мнѣ послали его туда, но оно пришло чрезъ два мѣсяца послѣ моего отъѣзда въ Европу. И такъ письмо въ другой разъ поѣхало въ Ирландію, и я получилъ его мѣсяцъ тому назадъ. Я тотъ же часъ поѣхалъ, сердечно желая примириться съ бѣдною моею сестрою, и только еще третій день какъ я въ Лондонѣ. — Третій день? — Да, я немедля нимало пошелъ въ тотъ домъ, о которомъ назначено было въ письмѣ; но узналъ тамъ только, что сестра моя умерла, а племянникъ взятъ былъ подъ стражу. — Это правда; я былъ въ тюрьмѣ. — За что въ тюрьмѣ? на старой твоей квартирѣ мнѣ никто не могъ сказать тому причины, и гдѣ ты находишься. — Я былъ въ Кингсбенчѣ. — Да за что ты тамъ былъ, и какъ оттуда освободился. — Я былъ тамъ за долги, а освобожденіемъ обязанъ одной великодушной дамѣ. — Гмъ!… И ты отблагодарилъ за ето великодушіе… прибавилъ Полковникъ съ насмѣшкою. — Признательность моя никогда не можетъ быть соразмѣрна тому, чѣмъ я ей обязанъ. Она не только освободила меня изъ тюрьмы, но доставила мнѣ мѣсто, которое теперь имѣю, и взяла подъ свое покровительство сестру мою Маріянну, которую принудила принять за цѣлой годъ жалованье для доставленія мнѣ свободы; и эти великодушные поступки здѣлала она еще не видавши меня. — Вотъ удивительная женщина! я бы поѣхалъ въ Китай, чтобъ поцѣловать ногу ея. Право, племянникъ, я долженъ просить у ней извиненія. Я сперва принялъ было ее за одну изъ тѣхъ сострадательныхъ данъ, которыя любятъ одолжать молодыхъ людей. — Милостивый государь! сказалъ Албертъ важно, мнѣ кажется я заслужилъ лучшее о себѣ мнѣніе. — Ну, ты опять принимаешься за свою важность. Берегись, это противно какъ твоему долгу, такъ и пользѣ твоей. — Я нимало не занимаюсь интересомъ; но естьли дѣло идетъ о долгѣ, то мнѣ кажется и вашъ долгъ не есть обижать меня подобными подозрѣніями. — Какъ, мой долгъ? Можно ли такъ дерзко обходиться съ дядею? Естьлибъ я былъ бѣднѣе Іова, ты бы и тогда не могъ оказывать мнѣ менѣе почтенія. Развѣ ты не знаешь, что я тебѣ ни чѣмъ не обязанъ; а ты долженъ имѣть ко мнѣ сыновнее почтеніе и привязанность? — Эти чувства я всегда вамъ буду являть, сказалъ Албертъ почтительно пожавъ руку полковника, которой не въ силахъ будучи болѣе скрывать своей чувствительности, бросился къ нему на шею, и обливая его слезами, вскричалъ: „Да, я буду твоимъ отцомъ; и естьли впередъ случится тебѣ хотя малѣйшее огорченіе, то вѣрно Полковникъ Обріенъ не имѣлъ возможности отвратить его.“
Совершенно довольные другъ другомъ, дядя и племянникъ взяли карету и отправились на квартиру Полковника. Албертъ хотѣлъ на минуту зайти въ свою контору и сказать, чтобъ его не ожидали; но дядя его разсердился, никакъ не хотѣлъ отпустить, и принудилъ написать записку къ банкиру, увѣдомляя его, что щастливымъ случаемъ нашелъ ближайшаго своего родственника, съ которымъ долженъ былъ пробыть цѣлой день; и прося извинить отсутствіе его для столь справедливой причины.
Полковникъ и племянникъ его завтракали вмѣстѣ; и потомъ Гнъ Обріенъ согласился итти вмѣстѣ съ Албертомъ въ его банкиру.
Сей послѣдній, почитая и любя Алберта, принялъ живѣйшее участіе въ его благополучіи. „Я покорно васъ благодарю, государь мой, за етаго мальчика, сказалъ полковникъ. — Я очень буду сожалѣть о немъ; Г-нъ Монгомери достоинъ вашихъ милостей. — Пожалуйте ко мнѣ отобѣдать: а раскажу вамъ нашу встрѣчу — она очень забавна. — Щеты мои готовы, сударь, сказалъ Алберть банкиру; вы можете принять ихъ, естьли вамъ угодно, — Пожалуста оставимъ щеты до другаго времени, вскричалъ Полковникъ. Племянникъ! ты надобенъ мнѣ на цѣлой день, Господинъ банкиръ будетъ обѣдать съ нами, а объ дѣлахъ вы послѣ поговорите. Этотъ день есть день радости, самой щастливой день жизни моей.“
Банкиръ принялъ приглашеніе съ удовольствіемъ, и Полковникъ съ племянникомъ своимъ удалился.
Онъ опять началъ разпрашивать Алберта о его родителяхъ и сестрѣ; и съ удовольствіемъ слушалъ малѣйшія подробности, которыя онъ ему о нихъ расказывалъ. Еще одно хочу я знать, сказалъ потомъ Полковникъ. Сего дня поутру ты не прямо отвѣчалъ на мой вопросъ, Какіе были твои долги? — Естьли вы вспомните тогдашнее наше положеніе, то они не должны васъ удивлять. — Очень хорошо, однакожъ какой былъ етотъ долгъ? — Какой?…» Албертъ колебался, не хотя огорчить дядю своего сказавъ ему, что тѣло сестры его было остановлено. Это былъ за наемъ дома? — Не вѣрю мнѣ сказали, что ты былъ взятъ подъ стражу въ самой день смерти матери твоей; что полицейской чиновникъ очень долго съ тобою говорилъ, и что ты пошелъ въ тюрьму на другой день похоронъ; ну же, Албертъ, признайся, что это за долгъ былъ? Это не могло быть за наемъ дома потому, что ты не долженъ былъ отвѣтствовать за своихъ родителей, и къ томужъ ты увѣрялъ меня, что они ничего должны не были. "
Алберту очень было досадно, что дядя его такъ допрашивалъ, и онъ молчалъ.
«Ну чтожъ! продолжалъ полковникъ, это было вѣрно какое нибудь особое дѣло, маленькой должокъ, каковыя молодыя люди иногда дѣлаютъ, и которой ты бы радъ былъ предать забвенію, не такъ ли? — Въ самомъ дѣдъ я бы хотѣлъ, чтобъ о немъ не было никогда упоминаемо: воспоминаніе о томъ для меня прискорбно, и васъ вѣрно огорчитъ, а потому прошу васъ больше о томъ меня не спрашивать. — Оставь же важный твой видъ, и перестанемъ говорить о томъ. Всякой имѣетъ свои слабости, и я не ожидалъ найти тебя совершеннымъ. — О! я очень отъ того далекъ, сказалъ Албертъ, радуясь, что дядя его не проникъ истинны. — Ты похожъ немного на всѣхъ молодыхъ людей съ этой стороны. Но въ чѣмъ я точно увѣренъ; такъ это въ томъ, что ты не трусъ. Время исправитъ тебя въ другомъ. — Надѣюсь, отвѣчалъ Албертъ, едва удерживаясь отъ смѣха. — Берегись однакожъ. Я совѣтую тебѣ полюбить хорошенькую дѣвушку и жениться на ней. Не безпокойся объ имѣніи, у меня довольно его для насъ обоихъ. — Женитьба вещь очень важная, и стоитъ того, чтобъ объ ней подумать. Я хочу имѣть время здѣлать свой выборъ. — Это пустяки! выбери или положись на случай, это всю равно. Женидьба есть лотерея: одинъ билетъ выиграетъ, а тысяча проиграютъ. За тѣмъ то я и остался холостымъ. — Это можетъ случиться и со мною. — Нѣтъ, нѣтъ, сударь. Я хочу имѣть себѣ наслѣдника и чрезъ тебя.»
Полковникъ желая чрезмѣрно видѣть Маріянну, условился съ своимъ племянникомъ дней чрезъ пять ѣхать къ госпожѣ Стангопъ; а между тѣмъ запретилъ ему увѣдомлять сестру свою о случившемся. «Можетъ быть, говорилъ онъ, я и ее увижу во всей славѣ…»
Албертъ съ своей стороны упросилъ его не говорить ничего о поединкѣ его съ Фридерикомъ. Сперьва Полковникъ и слышатъ о томъ не хотѣлъ; однакожъ племянникъ его настоялъ, и онъ наконецъ хотя противъ воли своей, далъ ему слово быть скромнымъ.
ГЛАВА XXIV.
правитьАлбертъ оставилъ Сентъ-Остена на мѣстъ сраженія пристыженнаго и въ бѣшенствѣ. съ своей стороны Бернерсъ ожидалъ его съ нетерпѣніемъ, которое легче вообразить, чѣмъ описать, сердечно желая ему успѣха, потому что побѣда его служила ему отмщеніемъ и что онъ столько любилъ его, сколько могъ. Наковецъ онъ возвратился въ ужасномъ безпорядкѣ, бѣшенствѣ и отчаяніи.
«Бернерсъ, вскричалъ Фридерикъ мрачнымъ голосомъ, бросясь на софу, я обезчещенъ…. Я чувствую, что я негодяй: ни дружба твоя, ни твои софизмы не увѣрятъ меня въ противномъ. Я всю жизннь мою не забуду ужаснаго сего утра.»
Воображая себѣ. что Фридерикъ былъ побѣдитель, припоминая замѣшательство его натуральному ужасу, произведенному первымъ убійствомъ, хотя оно было и справедливо, Бернерсъ старался только его успокоить.
"Ты слабъ, какъ женщина, говорилъ онъ ему, человѣкъ родится на то, чтобъ умереть: въ постели ли своей, или на полѣ сраженія, отъ лихорадки, или отъ пули, сего дня иди чрезъ двадцать лѣтъ это съ нимъ случится: не все ли равно? Ты наказалъ дерзкаго, и я жалѣю только, что не я ето здѣдадъ. «Ахъ! когдабъ я никогда не мѣшался въ ето постыдное дѣло, сказалъ съ жаромъ Фридерикъ! — Я съ удовольсшаіемъ бы взялъ его на себя. Ты бы увидѣлъ, умѣю ли я поступать какъ должно честному человѣку. — Честный человѣкъ!…. Это Монгомери, а я поступалъ какъ дурной школьникъ. — Я очень радъ, что ты его хвалишь, сказалъ Бернергъ съ насмѣшкою. Естьли ты опасно его ранилъ, то спасайся; въ противномъ не случаѣ мы можемъ остаться спокойны. — Онъ раненъ!…. Великій Боже….»
Бернерсъ не зная еще подробностей этаго произшествія, лишился уже надежды, которою прежде себя льстилъ; и несмѣя больше распрашивать своего друга о томъ, что казалось его огорчало и приводило въ стыдъ, онъ въ молчаніи ожидалъ объясненія; что Фридерикъ наконецъ и здѣлалъ къ великому изѵмленію Бернерса, которой тщетно старался его утѣшить.
Фридерикъ объявилъ ему, что непремѣнно хочетъ провести нѣкоторое время у своей матери въ деревнѣ. Бернерсъ на старался его отклонить отъ того; но холодность, съ каковою госпожа Сентъ-Остенъ приняла его послѣдній разъ, послужила ему предлогомъ остаться въ Лондонѣ.
Когда Сентъ-Остенъ открылъ свое бюро, чтобъ писать въ своей матери, и увѣдомить ее о своемъ намѣреніи, то письма, которыя онъ было приготовилъ, къ госпожѣ Стангопъ и Маріяннѣ, поразили его взоры. «Ахъ! вскричалъ онъ ударя себя кулакомъ въ лобъ, естьлибъ ети писма должно было отправитъ, я бы не былъ тогда обремененъ стыдомъ и раскаяніемъ!»
Госпожа Сентъ-Остенъ тотчасъ отвѣчала ему, что расположена была выѣхать завтра, и просила его быть готовымъ къ тому времени. Она ничего не упоминала о Бернерсѣ въ своей запискѣ, и очень была рада, что онъ съ ними не ѣхалъ. Но Гертруда съ горестію удалялась отъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ оставался ея герой; однакожъ въ день отъѣзда ихъ погода была безподобная, и не смотря на ея горесть, чистой деревенской воздухъ доставилъ ей къ обѣду прекрасной аппетитъ, и ввечеру легши спать съ большой усталостію, она всю ночь наслаждалась совершеннымъ покоемъ и прелестныя сновидѣнія украшали сонъ ея.
ГЛАВА XXV.
правитьВъ одинъ день рано поутру Полковникъ и племянникъ его прибыли въ деревню къ госпожѣ Стангопъ. Маріянна съ дочерью приходскаго священника пошла прогуливаться, а госпожа Стангопъ въ кабинетѣ своемъ писала. Прежде чѣмъ войти, Монгомери сказалъ своему дядѣ: "Такъ какъ вы не знакомы съ здѣшнею хозяйкою, то позвольте мнѣ представить васъ ей подъ настоящимъ вашимъ именемъ. Намъ не пристойно будетъ ее обманывать…
Г. Обріенъ подумалъ немного, и потомъ отвѣчалъ: «Естьли она одна, то мы можемъ сказать ей правду, и попросить ея пособія обмануть Маріянну.»
Человѣкъ, которой ходилъ доложить объ нихъ, возвратился и просилъ ихъ пожаловать къ госпожѣ его въ кабинетъ.
«Господинъ Монгомери, сказала она увидя Алберта, мнѣ очень пріятно васъ видѣть. Надѣюсь, что никакое непріятное произшествіе….» Она остановилась въ видимомъ безпокойствѣ и колеблемая страхомъ, не было ли какой нибудь ссоры у него съ Фридрикомъ. Албертъ поспѣшилъ успокоить ее.
«Это посѣщеніе, котораго вы не ожидали, сударыня, сказалъ онъ ей, есть послѣдствія самаго щастливаго для меня произшествія. Позвольте представить вамъ Полковника Обріена, единственнаго брата моей матери, съ которымъ я только дней восемь знакомъ. „Поздравляю васъ отъ всего сердца моего, отвѣчала Г-жа Стангопъ. Такой человѣкъ какъ вы, долженъ быть славою фамиліи, къ которой принадлежитъ.“ — Вы его портите, сударыня, мальчикъ етотъ и такъ уже довольно гордъ. Однакожъ хотя онъ и имѣетъ свои недостатки, по покрайней мѣръ умѣетъ быть благодарнымъ, онъ съ такимъ жаромъ описалъ мнѣ благородные и великодушные ваши противъ него поступки, что заставилъ меня раздѣлять его къ вамъ чувствованія; и я не имѣлъ покою, пока не пріѣхалъ лично принесть вамъ мою благодарность. — Естьли кто изъ насъ заслуживаетъ признательность, то это одна сестра его. И это не стоитъ того, чтобъ имъ заниматься. — Благородная женщина! рѣдкая душа! вскричалъ Полковникъ въ восторгѣ. Ахъ! сударыня, естьлибъ вы согласились на мое желаніе, то удовольствіе мое было бы совершенно. — Изъяснитесь, сударь. — Мнѣ очень хочется видѣть Маріянну, не будучи ей извѣстенъ. Я случайно встрѣтился съ братомъ ея, котораго совсѣмъ не щиталъ своимъ племянникомъ. Здѣлайте милость, сударыня, доставьте мнѣ также случай видѣть ее въ натуральномъ ея видъ, какъ я его видѣлъ. Естьли она будетъ знать, что я ее дядя, то употребить свои старанія мнѣ понравиться, и я можетъ быть чрезъ цѣлой мѣсяцъ, не узнаю, чего она точно стоитъ.»
Это странное намѣреніе заставило госпожу Стангопъ разсмѣяться.
«А вы что думаешь объ этомъ обманѣ? спросила она у Алберта. — Я на то согласенъ, сударыня, естьли только, вы не будете противнаго мнѣнія. Естьли дядюшкѣ угодно видѣть Маріянну нечаянно, какъ онъ и меня видѣлъ, то сколько это ни невыгодно, а не долженъ тому противиться. — A какая отъ того невыгода для тебя произошла, господинъ скромникъ? сказалъ Полковникъ. Ахъ, сударыня, я бы охотно далъ двадцать гиней, чтобъ мнѣ можно было расказать вамъ исторію»…
Албертъ страшась нескромности своего дяди, дернулъ его тихонько за платье, отъ чего Полковникъ и остановился посреди своей рѣчи.
«Какую исторію, господинъ Полконяикъ? спросила госпожа Стангопъ. — О! ничего, сударыня, ничего. Я встрѣтился съ нимъ въ вофейнонъ домъ…. И съ нимъ случилось тамъ столь смѣшное произшествіе, что я не могу о томъ вспомнить безъ смѣха. Теперь то мы живемъ вмѣстѣ и больше не разстанемся.»
Госпожа Стангопъ не стала больше его распрашивать. Удовольствіе Полковника, и краска, покрывшая лице племянника его, удостовѣрили ее, что судьба представила ихъ одинъ другому въ выгодномъ для Алберта обстоятельствѣ. A молчаніе о томъ Алберта, она приписывала извѣстной ей скромности его.
Такъ и быть, Г. Полковникъ, продолжала госпожа Стангопъ, пусть будетъ по вашему. Берегитесь только, чтобъ племянница ваша не разстроила вашихъ плановъ.
Въ эту минуту она увидѣла ее, гуляющую съ своею подругою въ саду.
«Вотъ Маріянна, сказала она. Я много наслышалась о симпатіи, о внушеніяхъ природы: посмотримъ, подѣйствуетъ ли она теперь. Которая изъ нихъ ваша племянница?»
Полковникъ посмотрѣлъ, и тотчасъ вскричалъ: «Я бьюсь объ закладъ о тысячѣ гинеи, что это та, которая повыше; у ней точно такаяжъ походка, такой же станъ, какъ у покойной сестры моей. — Вы отгадали, сударь. Но еще одно слово, пока она не вошла. Какъ васъ ей назвать? — Постойте: она не знаетъ, что брать ея оставилъ своего банкира, я назовусь имъ. — Очень хорошо. Молчитежъ — она идетъ.»
Маріяннпа вошла въ комнату. Печальный пріѣздъ брата ея столько ее обрадовалъ, что она тотчасъ побѣжала къ нему съ отверстыми объятіями, и обнимая его съ живѣйшею нѣжностію, вскричала внѣ себя отъ восхищенія: Ахъ! Албертъ! милой братецъ, какое нечаянное для меня щастіе!
Оборотясь потомъ она увидѣла Полковника и покраснѣла. «Извините меня, сударыня, сказала она Г-жѣ Стангопъ. Я не примѣтила, что у васъ гости есть и удивленіе мое здѣлало меня неучтивою.» — «Ты не имѣешь нужды въ извиненіи, моя милая. Я представляю тебѣ друга твоего брата, у котораго онъ теперь живетъ.»
Маріянна, не сомнѣваясь, чтобъ ето не былъ банкиръ, съ пріятностію ему поклонилась; но Полковникъ взялъ ее за руку, и съ нѣжностію поцѣловалъ въ щоку, говоря: «Ты очень любезная дѣвушка, но не забывай учтивости, и всегда обнимай старыхъ людей прежде молодыхъ.»
Маріянна взглянула на него съ удивленіемъ, и видя, что Г-жа Стангопъ и Албертъ едва могли удержаться отъ смѣха, не знала, что подумать.
«Прелестное твореніе! продолжалъ Полковникъ, и по чести я не удивляюсь больше, что…» (Алберть дернулъ его за платье, чтобъ онъ опомнился, и не сказалъ чего нибудь лишняго). «Занимайся-ка лучше самъ собою, сударикъ; развѣ ты почитаешь меня дуракомъ?…. Право, станъ безподобной… A волоса!… A ета бѣлизна! ети глаза!…. Это фамильные глаза.» — Вы ето находите? сказала Г-жа' Стангопъ, которая по сему замѣчанію думала, что онъ не хотѣлъ больше продолжать шутки. «Да, да, отвѣчалъ онъ замѣтя свою ошибку, у нее такіежъ глаза, какъ и у ея брата.»
Госпожа Стангопъ разсмѣялась.
«Я думалъ, что у меня глаза черные, сказалъ Албертъ. — Какая до етаго нужда господинъ насмѣшникъ? Черные или голубые, глаза все глаза. — О! съ этимъ я согласенъ. — Не смотрите на него, продолжалъ онъ обращаясь къ Mapіяннѣ. Сядьте возлѣ меня, моя милая. Вы похожи на своего брата, только въ тысячу разъ лучше его.»
Удивленная и смущенная Маріянна не знала, что дѣлать; она поперемѣнно смотрѣла съ изумленіемъ на Алберта и на Полковника; и взорами просила Г-жу Стангопъ объяснить ей все, что она видѣла.
"Милая моя, сказала ей Г-жа Стангопъ, не огорчайтесь шутками друга моего, или лучше сказать, друга господина Монгомери. Я увѣрена, что вы будете обходиться съ нимъ гораздо ласковѣе, когда узнаете, что онъ пріѣхалъ сюда, чтобъ здѣлать удовольствіе, вашему братцу.
— "Нѣтъ, сударыня, право нѣтъ. Я пріѣхалъ для собственнаго своего удовольствія. Конечно я надѣялся найти здѣсь пригоженькую дѣвушку; но никакъ не думалъ видѣть такое прелестное дитя какъ вы, моя милая.
Говоря это Полковникъ пристально смотрѣлъ на Маріянну, смѣялся; потомъ вдругъ задумывался, былъ очень тронутъ, вставалъ, опять садился, и повторялъ свои восклицанія и похвалы съ такимъ жаромъ, что приводилъ ее въ совершенное замѣшательство.
По прозьбѣ Г-жи Стангопъ она играла на фортопіянѣ и пѣла; и восхищеніе опять заставило Полковника забыться.
«Божественное твореніе! вскричалъ онъ; она можетъ избрать себѣ мужемъ кого захочетъ. Я дамъ ей на свадьбу десять тысячь фунтовъ стерлинговъ.»
При сихъ словахъ Маріянна подумала о немъ тоже, что и братъ ея, и воображая, что онъ помѣшался въ умѣ, посмотрѣла на него съ такимъ видомъ сожалѣнія, что тѣмъ привела его въ себя и напомнила ему новую его неосторожность.
"Это значитъ, моя милая, продолжалъ онъ, чтобъ исправить свою ошибку, что вы достойны имѣть десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ приданаго. Я увѣренъ, что вы не надѣетесь того, однакожъ ето дѣло не невозможное. — Маріянна почитаетъ это совсѣмъ невозможнымъ, сказалъ Алберть. — A почему вы знаете, сударь, что она думаетъ? зачѣмъ мѣшаете вы ей самой говорить? — Такая надежда, сказала Маріянна, съ милою скромностію, столь же далека отъ моихъ мыслей, какъ и желаній. Пока я буду подъ покровительствомъ госпожи Стангопъ, мнѣ нѣчего больше желать. — Госпожа Стангопъ ангелъ, вы прелестная дѣвица, а я старой колдунъ, которой вамъ предсказуетъ, что вы будете щастливы, моя милая, и въ томъ не сомнѣвайтесь. — Я и теперь, сударь, щастлива, отвѣчала Маріянна, кинувъ признательной взоръ на госпожу Стангопъ.
Пошли за столъ, и разговоръ обратился на другіе предметы. Полковникъ и Алберт восхищались красотами окружностей жилища Г-жи Стангопъ, что и подало ей случай сказать Алберту, что естьли онъ свободенъ, то она проситъ его съѣздить послѣ обѣда въ Блаквудъ (сосѣднюю деревню) и посмотрѣть тамъ домъ и принадлежности его, которой она хотѣла завтра купить.
«Съ охотою, сударыня, отвѣчалъ Албертъ; и обратясь въ Полковнику продолжалъ: Не угодно ли и вамъ, сударь, проѣздиться со мною? — Нѣтъ, сударь, не угодно, я останусь здѣсь съ дамами.»
ГЛАВА XXVI.
правитьВставши изъ за стола Албертъ готовился ѣхать, представя однакожъ гопожѣ Стангопъ, что онъ имѣлъ мало свѣденій вразсужденіи имѣній, и не можетъ хорошо о нихъ судить.
"Я знаю, сказала она ему, что домъ етотъ въ наилучшемъ состояніи. Мнѣ онъ не нуженъ, равно какъ и принадлежности его; но хозяинъ долженъ непремѣнно продать его, чтобъ заплатить долги свои, и онъ такъ просилъ меня купить его, что я не могла ему въ томъ отказать. — A что стоить ето имѣніе? спросилъ Полковникъ. — Не болѣе 6,000 фувтосъ стерлинговъ. — Чортъ возьми! я его куплю; разумѣется, естьли вамъ его, не надобно, сударыня. Мы будемъ сосѣди; и я надѣюсь, что вы будете довольно снисходительны, чтобъ принимать иногда посѣщенія старика, который очень вамъ преданъ. — Я желаю, чтобъ это имѣніе вамъ понравилось; и мнѣ оно вовсе не нужно; и я покупала его только по усильной прозьбѣ нещастныхъ продавцовъ. Я увѣрена, что они и вами равно будутъ довольны; и такъ ничто вамъ не мѣшаетъ съѣздить туда съ господиномъ Монгомери. — Я чудакъ, но всегда стараюсь такъ поступать, чтобъ бѣдный никогда не имѣлъ причины посылать меня къ чорту. Однакожъ вы позволите мнѣ сегодня васъ не оставлять; пусть Албертъ самъ осмотритъ домъ и его окружности, и естьли они ему угодны, то я и доволенъ… То есть, продолжалъ онъ, замѣтя, что Маріянна съ удивленіемъ на него взглянула, — естьли они ему угодны, то я самъ еще съѣзжу туда завтра или послѣ завтра.
Когда Албертъ уѣжалъ съ управителемъ госпожи Стангопъ; то она видя, что Маріянна была въ величайшемъ замѣшательствѣ, хотѣла, чтобъ Полковникъ пересталъ скрываться; но онъ былъ занятъ совсѣмъ другимъ. Заключеніе Алберта въ тюрьму, было для него загадкою, которую ему очень хотѣлось узнать. «Видно тутъ есть какая нибудь тайна, думалъ онъ, которую отъ меня хотятъ скрыть; и вѣрно какая нибудь интрига, отвращеніе его къ женитьбѣ то доказываетъ. Можетъ быть онъ влюбился въ какую нибудь дѣвчонку, которая требовала больше, чѣмъ у него было. Повѣса задолжалъ и потому его посадили въ тюрьму.» Совершено занятъ будучи сими размышленіями, но не зная какъ о томъ развѣдать, онъ нѣсколько минутъ наблюдалъ молчаніе; и потомъ обратясь въ госпожѣ Стангопъ началъ говорить; «Сударыня, Алберотъ былъ въ Кингсъ-бенчъ прежде чѣмъ вы съ нимъ познакомились? — Такъ, сударь. — Онъ обязанъ вамъ своею свободою — и этаго благодѣянія никогда не забудетъ. — Я уже сказачла вамъ, сударь, что онъ мнѣ ничѣмъ не обязанъ. Его освободила изъ тюрьмы сестра его.»
Маріянна хотѣла было говорить; но Г-жа Стангопъ здѣлала ей знакъ, чтобъ она молчала.
— «Я не любопытенъ, не знаю человѣка благороднѣе Алберта, и благословляю ту минуту, когда его нашелъ. Послѣ смерти моей онъ получитъ все мое имѣніе.»
При сихъ словахъ нѣкоторое движеніе Маріянны напомнило ему, что онъ опять проговорился.
«Я понимаю, что не забуду его въ моей духовной, когда онъ будетъ того достоинъ. Но я желалъ бы знать причину заключенія его въ Кингсъ-Бенчъ. Мнѣ кажется вы можете мнѣ это объяснить, Маріянна…. извините….. Миссъ Монгомери? Скажите мнѣ, что вы объ етомъ знаете. — Возможно ли, чтобъ вы этаго не знали? сказала Г-жа Стангопъ. — Нѣтъ, сударыня, онъ не хотѣлъ ничего сказать мнѣ. Когда я сталъ приставать къ нему съ моими о томъ вопросами, то онъ здѣлался такъ печаленъ, что я не имѣлъ духу больше его спрашивать. Онъ сказалъ мнѣ только, что ето признаніе огорчитъ меня…. Естьли это какая нибудь юношеская шалость, то я по себѣ знаю, что нельзя иногда и не подурачиться, и легко забываю то, что надобно позабыть.»
Госпожа Стангопъ, одобряя скромность Алберета, не хотѣла однакожъ, чтобъ она подала поводъ къ несправедливымъ на щетъ его подозрѣніямъ. «Милая моя, сказала она Маріяннѣ, я наложу на васъ тягостную обязанность; но кажется другъ братца вашего имѣетъ ложныя понятія о его заключеніи въ Кингсъ-бенчъ; и я думаю лучше открыть ему всю истинну. — Но естьли братецъ этаго не хочетъ? сказала Маріянна. — Развѣ вы не видите, что излишняя скромность его подаетъ поводъ лучшему его другу имѣть о немъ дурное мнѣніе.»
Это разсужденіе рѣшило Маріянну, и вотъ что она расказала:
"Матушка моя скончалась: я утопала въ слезахъ, лобызая охладѣвшія ея руки; Албертъ столь же отчаянный какъ и я, старался однакожъ внушить мнѣ нѣсколько твердости. Вдругъ четыре человѣка съ отвратительными лицами входятъ въ комнату, и одинъ изъ нихъ подходя въ тѣлу матушки, говоритъ, что останавливаетъ его за тридцать гинеи, которые она осталась должна за квартиру, Албертъ въ бѣшенствѣ останавливаетъ его и клянется, что повергнетъ мертвымъ перваго, кто осмѣлится коснуться матушки. Судите о моемъ ужасѣ; я вскричала, схватила братца въ мои объятія и держала его изо всѣхъ силъ, чтобъ онъ не могъ вырваться; чѣмъ думаю и отвратила большія нещастія.
«Однакожъ эти люди, отошедъ къ дверямъ, продолжали кричать, что сопротивленіе безполезно и что они исполняютъ свой долгъ. — Чего вы хотите? спросилъ тогда Албертъ. Я не могу вѣрить, чтобъ законы предписывали вамъ такой поступокъ. Они могутъ только дѣйствовать на живыхъ, а не на умершихъ. — Милостивый государь, отвѣчалъ полицейской, я вижу, что вы Шотландецъ и даже не одною съ нами исповѣданія, а также и не однихъ законовъ, но у насъ мертвый равно какъ и живой долженъ платить своя долги. — Однакожъ, вѣрно можно вамъ нибудь сойтись съ заимодавцемъ. Но пока останется капля крови въ жилахъ моихъ, я не позволю оскорбить праха матери моей. Я готовъ взять на себя долгъ, и заплатить проценты, пока буду въ состояніи возвратить капиталъ.»
«Это другое дѣло; и мы поступаемъ честно съ людьми великодушными. Вотъ вы разбили носъ этому бѣдняку, дайте ему на вино, и онъ забудетъ о томъ. — Очень охотно, съ тѣмъ только, чтобъ вы отсюда вышли, сказала и давъ ему полгинеи, такъ чтобъ Албертъ того не видалъ.»
«Тогда положивъ въ карманъ деньги, онъ обратился въ своимъ товарищамъ и сказалъ имъ: эти господа не знаютъ порядка дѣлъ. Сойдите въ низъ, и я имъ это растолкую.»
Они повиновались; а Албермъ повторилъ ему, что беретъ долгъ на себя.
«Теперь, сударь, мы остались одни, сказалъ полицейской, и я скажу вамъ: что благородной и честной видъ вашъ меня тронулъ. Вамъ есть самое простое средство выпутаться изъ этихъ хлопотъ.»
«Пожалуйста изъяснитссь скорѣе, вскричалъ братецъ съ нетерпѣніемъ.»
«Ну, какая бѣда въ томъ, что возьмутъ тѣло матушки вашей? Заимодавецъ ничего отъ того не получитъ, кромѣ мертваго тѣла, отъ котораго самъ же радъ будетъ скорѣе избавиться.»
«Этотъ грубой совѣтъ привелъ меня въ негодованіе, а Албертъ вѣрно прибилъ бы этаго совѣтнина, естьлибъ я не удержала его.»
«Не сердитеся, сударь, продолжалъ этотъ человѣкъ, и забудьте, что я вамъ сказалъ. Естьли вы отвѣчаете за долгъ, то заимодавецъ на это согласенъ. Напишите вашу расписку, потомъ отправляйтесь въ тюрьму.»
«Хорошо; только съ условіемъ, что я останусь свободенъ пока погребутъ матъ мою, а сестру пристрою къ мѣсту, чтобъ я могъ быть совершенно на щетъ ея спокоенъ.
„Но за ети условія надо заплатить. Можете ли вы?“
„Мы его удовлетворили; и такимъ-то образомъ Албертъ пожертвовалъ своею свободою, чтобъ отдать послѣдній долгъ матушкѣ. — Благородная душа! рѣдкой молодой человѣкъ! а я старой негодяй!… Я смѣлъ подозрѣвать его…. Теперь ужъ я не удивляюсь его молчанію… Онъ не хотѣлъ огорчить меня…. A мнѣбъ должно повѣситься. Но продолжайте, любезная моя, сказалъ Полковникъ, обращаясь къ Маріяннѣ, которая была внѣ себя отъ удивленія, мнѣ жалко, что я прервалъ вашу рѣчь. — Окончите моя милая, это горестное повѣствованіе, прибавила Г-жа Стангопъ, вы будете зато довольно награждены. Я предсказываю вамъ близкое щастіе. — Боже мой! что это значитъ? Все, что я вижу, удивляетъ меня и приводитъ въ замѣшательство. Я поспѣшу окончить мое повѣствованіе. Полицейской служитель, взявъ записку моего брата, ушелъ, оставя одного изъ своихъ людей присматривать за братомъ. На другой день послѣ погребенія матушки, я опредѣлилась къ Мистрисъ Мозели; и хотя эта добрая женщина утверждала, что работа моя довольно ей платила за содержаніе мое, но я увѣрена была въ противномъ; и мнѣ очень было прискорбно быть ей въ тягость тѣмъ болѣе, что она сама не была богата. Въ это время Г-жа Сентъ-Остенъ пріѣхавъ за покупками въ лавку Мистрисъ Мозели поручила ей найти для нее горнишную. На завтрашній день пошла я предложить ей мои услуги, но не понравилась ей — мнѣ предназначено было большее щастіе. Госпожа Стангопъ была тогда съ своею сестрою. Великодушное ея сердце внушило ей намѣреніе исторгнуть нещастную изъ отчаяннаго положенія; она сама пріѣхала за мною, взяла къ себѣ, доставила мнѣ средства освободить изъ тюрьмы брата моего и пріобрѣла тѣмъ право на вѣчную обоихъ насъ признательность. — Да наградитъ ее Богъ, вскричалъ Полковникъ съ восторгомъ. Бѣдное дитя! принуждена искать себѣ мѣста горнишной!.. Но мы увидимъ эту добрую Мозели; мы возьмемъ ее къ себѣ; и хотя бы у меня была одна только гинея, я бы и ту раэдѣлилъ съ нею! — Милостивый государь! сказала удивленная и не меньше его тронутая Маріянна, съ сего утра разумъ мой теряется въ Лабиринтѣ сомнѣній и предположеній. Примѣтное удовольствіе госпожи Стангопъ, предсказаніе ея, что я скоро буду щастлива, необычайная радость Алберта, ваше обхожденіе съ нимъ и со мною — все предвѣщаетъ мнѣ какое то неожидаемое произшаствіе. Доброжелательство ваше къ намъ не таково, какое можетъ имѣть новой другъ; это участіе, эта привязанность… — Нѣжнѣйшаго отца, вскричалъ Полковникъ озадачивъ ее въ свои объятія; да, я буду твоимъ отцемъ. Забудь жестокаго Обріена, твоего Дядю, забудь, что я былъ безчеловѣченъ къ твоимъ родителямъ, и что я долженъ былъ первой стараться о примиреніи съ ними, потому что они были нещастны.“
Маріянва была столь тронута, что не въ силахъ была отвѣчать, но бросилась къ ногамъ своею дяди. Наклонясь на племянницу свою, доброй старикъ громко рыдалъ — и госпожа Стангопъ, свидѣтельница этой трогательной сцены, проливала слезы радости.
„О, нѣжная мать моя! вскричала наконецъ Маріянна, сколь щастлива бы ты была, видя дѣтей твоихъ въ объятіяхъ ихъ дяди!“ — Бѣдная сестра моя говорила ли вамъ иногда обо мнѣ, сказалъ Полковникъ поднявъ свою племянницу и посадя ее возлѣ себя. „И очень часто, она за удовольствіе себѣ поставляла разсказывать намъ о щастливомъ времени вашего дѣтства, и всегда повторяла: я никогда не могла думать, чтобъ Обріенъ когда нибудь пересталъ любить меня!“ — Она всегда была мнѣ любезна, но проклятая гордость моя, которая могла только равняться съ гордостью вашего отца, причиною всѣмъ нещастіямъ. Одна строчка отъ нее заставила бы меня летѣть въ ея объятія. — И батюшка отъ васъ того же только ожидалъ. — Мнѣ очень удивительно, сказала госпожа Стангопъ, что столько любя одинъ другаго вы не могли примириться.»
«Я уже сказалъ вамъ, сударыня, что проклятая фамильная гордость всему виною. Сиръ-Жемсъ Монгомери, старшій братъ порутчика, началъ ссору, сказавъ, что братъ его можетъ найти себѣ лучшую партію. Въ слѣдствіе сего сестра моя получила приказаніе не имѣть съ нимъ больше никакого сношенія. Приказаніе ето было совершенно безполезно: они продолжали переписываться; и вездѣ, куда сестра моя выѣзжала, была она увѣрена найти Монгомери. Отецъ мой, оскорбленный противъ него, имѣлъ съ нимъ очень жаркой разговоръ, въ которомъ порутчикъ на отрѣзъ сказалъ ему, что никогда не перестнестъ любить его дочери. Я тогда вмѣшался въ это дѣло, вышелъ съ порутчикомъ на поединокъ; и такъ, какъ онъ, боясь ранить меня, не употребилъ всего своего искуства, то я скоро и обезоружилъ его, но никакъ не могъ принудить отказаться отъ сестры моей; и чрезъ нѣсколько дней послѣ того она оставила отеческій домъ и здѣлалась его женою. Сиръ Жемсъ-Монгомери, единственный наслѣдникъ имѣнія своей фамиліи, возненавидѣлъ за то своего брата и не далъ ему ничего. Съ своей стороны отецъ мои лишилъ наслѣдства сестру мою, и отослалъ обратно не распечатавъ всѣ письма, которыя она къ нему писала. И такъ нещастнымъ симъ супругамъ не оставалось другой помощи, кромѣ одного дяди, который лѣтъ чрезъ пять послѣ женитьбы ихъ умеръ, оставя имъ тысячу фунтовъ стерлинговъ и небольшое помѣстье въ Шотландіи, куда порутчикъ вышелъ въ отставку, по причинѣ полученной имъ раны, и переѣхалъ жить съ своимъ семействомъ. Шесть лѣтъ уже, какъ умеръ отецъ мой въ старости лѣтъ и оставя по себѣ большое богатство; но за годъ еще до смерти своей здѣлался такъ слабъ, что это можетъ извинить забвеніе его о сестрѣ. Но меня ничто, и никогда не извинитъ. Состояніе мое многіе годы удержало меня въ Америкѣ — и я почти совсѣмъ забылъ бѣдную мою Маріянну. Когдажъ получидъ письмо ея, то душа моя чувствительно была тронута, и прежняя дружба моя и любовь къ нея возродились съ новою силою. Продолжительное мое забвеніе показалось мнѣ непростительнымъ варварствомъ, — и я тотчасъ отправился въ Англію, чтобъ исправить вину свою. Но Богъ наказалъ меня: уже было поздо — я не имѣлъ сестры, и былъ бы въ величайшемъ отчаяніи, естьлибъ она не оставила дѣтей, которымъ могу воздать то, чѣмъ былъ ей долженъ.»
Госпожа Стангопъ поблагодарила Полковника за его повѣствовавіе, извиняясь, что возбудила горестныя для него воспоминанія.
«Вы очень хорошо здѣлали, сударыня, отвѣчадъ онъ, я не стою нималѣйшаго состраданія, потому что поступилъ какъ дикой звѣрь…. Всякой день, поутру и ввечеру, я прочитывалъ письмо бѣдной моей Маріянны: это было мнѣ мучительно; угрызенія совѣсти жестоко меня терзали; но я это заслужилъ. Теперь же буду прочитывать это письмо одинъ только разъ въ недѣлю, дабы не забыть никогда моихъ обязанностей. — Албертъ и я, сказала Маріянна, знали, что матушка къ вамъ писала, но не видали ея письма. — Вы его прочтете, сударыня, сказалъ Полковникъ Г-жѣ Стангопъ, и увидите сами, намъ оно должно было поразить меня.»
Госпожа Стангопъ, которой онъ подавалъ письмо, отказывалась принять его, но Полковникъ настоялъ: "прочтите его, сударыня, прочтите, только не теперь: мнѣ невозможно будетъ снести вашихъ взоровъ. Завтра вы мнѣ его возвратите…. A! вотъ и Албертъ ѣдетъ, продолжалъ онъ смотря въ окошко, посмотрите кaкъ онъ сидитъ на лошади! онъ не похожъ на женоподобныхъ вашихъ модниковъ. Не правда ли, что онъ славной молодецъ? и къ томужъ такъ силенъ…. О! я никогда не забуду того вечера… — Какого вечера? спросила Маріянна, видя, что онъ вдругъ остановился. — Какая тебѣ нужда? это былъ щастливой вечеръ для него и для тебя — этого довольно: дѣвушки не должны быть очень любопытны.
ГЛАВА XXVII.
правитьАлбертъ донесъ своему дядѣ, что нашелъ домъ и земли въ наилучшемъ положеніи, и предложилъ ему поѣхать самому ихъ осмотрѣть прежде покупки.
«Нѣтъ, сударь, я не поѣду. Да развѣ я не для того васъ и посылалъ, чтобъ не имѣть самому етаго труда?…… Впрочемъ Маріянна все знаетъ, тебѣ открылъ я мою тайну въ движеніи гнѣва; а сестра твоя, не знаю какимъ волшебствомъ, совершенно меня разстроила — и я признался ей какъ ребенокъ.»
Албертъ и Маріянна была въ восхищеніи и госпожа Стангопъ раздѣлила ихъ радость.
«Албертъ, сказалъ Полковникъ своему племяннику, завтра купимъ ето имѣніе; а чрезъ мѣсяцъ я намѣренъ у тебя обѣдать. — У меня обѣдать, сударь? — Да, у тебя; что? развѣ ты не захочешь дать мнѣ и пообѣдать? — послушай, племянникъ, домъ, которой ты купишь, будетъ твой. Мнѣ хочется видѣть, какъ ты будешь поступать, когда здѣлаешься независимъ; къ томужъ надобно исправить свою вину. Я подозрѣвалъ тебѣ въ какой нибудь тайной интригѣ по случаю скромности твоей вразсужденіи твоихъ долговъ; но Маріанна привала меня въ стыдъ — и я долженъ исправить свою несправедливость противъ тебя… Прошу мнѣ не противорѣчить: я такъ хочу; и добрая ета дѣвушка будетъ нашею хозяйкою, пока ты женишься, или она выйдетъ замужъ.»
При сихъ словахъ Маріянна бросила на госпожу Стангопъ прискорбный взоръ, и она ей тѣмъ же съ улыбкою отвѣчала. Албертъ, замѣтя то, отвѣчалъ Полковнику.
«Любезный дядюшка! Госпожа Стангопъ столь милостивъ, что не почитаетъ присутствія сестры моей для себя отяготительнымъ; и Маріянна подъ покровительствомъ ея жила щастливо. Я увѣренъ, что подумавъ объ етомъ, вы не захотите ихъ разлучить. — И конечно нѣтъ, естьли госпожѣ Стангопъ угодно оставить ее у себя, вскричалъ Полковникъ съ живостію. Она была ея другомъ, когда всѣ оставили ее, и мы никогда не должны етаго забывать. Къ тому же, оставляя ее у себя, вы предоставляете намъ, сударыня, право почаще васъ посѣщать. — Признаюсь, сказала госпожа Стангопъ, что мнѣ очень будетъ грустно разстаться съ Маріянною; но вы имѣете на нее больше правъ нежели я, и мнѣ должно вамъ пожертвовать симъ удовольствіемъ. — Ахъ! естьли узы сильнѣе тѣхъ, которыя налагаетъ благодарность, сказалъ Албертъ? — Не думаю, сударыня, подхватилъ Полковникъ, и для того-то хочу привязать ими себѣ этаго молодца навсегда. — Надѣюсь, любезный дядюшка, что поведеніе мое лучше докажетъ вамъ мою признательность, чѣмъ слова.»
« — Ты былъ доброй сынъ и братъ, а потону я не сомнѣваюсь, что ты и всѣ другія обязанности такъ же хорошо исполнишь… Какъ скоро мы учредимъ оное хозяйство, то я требую, чтобъ ты женился. Мы попросимъ госпожу Стангопъ, чтобъ она помогла тебѣ найти добрую для тебя жену. — Это порученіе слишкомъ щекотливо, чтобъ я могла его взять на себя, сказала госпожа Стангопъ. Сердцѣ господина Монгомери будетъ ему въ семъ случаѣ лучшимъ путеводителемъ, и я столь хорошее имѣю объ немъ мнѣніе, что не боюсь отъ него неприличнаго выбора. — Можетъ быть вы правы, сударыня; но мнѣ нѣтъ времени ожидать. Жизнь человѣческая неизвѣстна; а мнѣ уже шестдесятъ три года. Вы согласитесь, что мнѣ очень прискорбно будетъ попроститься съ свѣтомъ не оставя послѣ себя маленькаго наслѣдника, котораго я больше всего желаю. — Въ семъ случаѣ, сказала госпожа Стангопъ смѣясь, я уже не знаю, что вамъ совѣтовать; но мнѣ кажется вы еще довольно здоровы; выжъ сказывали, что и батюшка вашъ умеръ въ глубокой старости; то не пожете ли и вы надѣяться прожить столь же долго какъ и онъ? — Отецъ мой умеръ на девяностомъ году. Какъ бы я щастливъ былъ, естьлибъ въ старости моей окружали меня два, три, четыре внучка здоровыхъ, рѣзвыхъ, сильныхъ какъ отецъ ихъ! особливо бы я радовался, естьлибъ они столь не искусно отражали…»
Албертъ прервалъ его рѣчь, потихоньку его толкнувъ.
«Подожди, сказалъ онъ ему на ухо, поправлю свою глупость… Да, сударыня, продолжалъ онъ громко, Албертъ отражаетъ… насмѣшки удивительнымъ образомъ. Я сколько ни старался разстроить его и привесть въ замѣшательство — все было тщетно: онъ обезоружилъ и побѣдилъ меня какъ видите.»
Ввечеру госпожа Стангопъ велѣла приготовить у себя постели для Полковника и его племянника, не позволивъ имъ удалиться въ трактиръ, какъ они того хотѣли. Когдажъ она осталась одна съ Маріянною, то произшествія сего дня были интереснѣйшимъ предметомъ ихъ разговора. Обѣ они замѣтили, что имъ не все было расказано, и что у Полковника была съ Аьбертомъ какая то тайна. Спрочить о томъ у сего послѣдняго, казалось имъ безполезнымъ: они знали, что онъ ничего не скажетъ.
Маріянна подумяла, что можетъ быть братъ ея бился на поединкѣ съ Бернерсомъ; но госпожа Стенгопъ опровергла это мнѣніе. «Впрочемъ, сказала она, я завтра спрошу у него безъ всякаго принужденія, видѣлъ ли онъ послѣ нашего отъѣзда изъ Лондона племянника моего и недостойнаго его дрѵга. Онъ не солжеть — и отвѣтъ его поможетъ намъ отгадать истину. Веселость его и Полковника должны увѣритъ насъ, что не случилось ничего печальнаго!»
Сіи разсужденія успокоили Маріянну, и она стала тогда просить госпожу Стангопъ позволить ей прочесть письмо, которое ей далъ Полковникъ. «Я не смѣю попросить у него на то позволенія, говорила она, но вы можете, сударыня, здѣлать мнѣ ету милость потому, что онъ далъ вамъ письмо безъ всякаго условія. — Я была увѣрена, что вы захотите прочесть его, и для того не брала его; и мнѣ кажется лучше не читавши возвратить его Полковнику. — Нѣтъ, сударыня, я прошу васъ прочесть его: оно познакомитъ васъ съ почтенною моею матушкою. И естьли вамъ не угодно согласиться на мое желаніе, то мнѣ очень будетъ это прискорбно; но я болѣе не стану васъ безпокоить. — Мнѣ не хочется вамъ отказать, моя милая; но и согласиться боюсь. — Имѣйте, сударыня, ко мнѣ не много довѣренности. Конечно оно будетъ мнѣ стоить слезъ, но я утешусь мыслію, что родители мои наслаждаются теперь мирнымъ блаженствомъ, достойною наградою ихъ добродѣтелей. — Хорошо, я согласна; но мы прочтемъ его завтра пораньше, чтобъ явиться къ завтраку спокойными и грустью нашею не огорчишь добраго Полковника.»
Маріянна согласилась на это и удалилась въ свою комнату.
ГЛАВА XXVIII.
правитьГоспожа Стангопъ, видя вошедшую къ ней Маріянну очень рано поутру, легко угадала причину такой поспѣшности. «Я не забыла моего обѣщанія, сказала она; вотъ письмо. Я оставлю васъ одну, моя милая, чтобъ вы на свободѣ могли предаться чувствованіямъ, которыя оно вамъ внушитъ. Я чрезъ полчаса возвращусь и надѣюсь найти васъ спокойною. Вы вѣрно не заставите меня раскаиваться въ моемъ снисхожденіи на вашу прозьбу.»
"Она вышла — и Маріяннa, оставшись одна, бросилась на колѣни и открывъ трепещущею рукою письмо, читала слѣдующее:
"При краѣ гробовомъ, въ ту минуту, когда исчезаютъ всѣ признаки жизни человѣческой, послѣ тридцатилѣтнаго молчанія, давно забытая вами сестра напоминаетъ теперь сердцу вашему пріятныя чувства природы и призываетъ васъ къ исполненію обязанностей, которыя смерть ея на васъ возложитъ. Ахъ! Маврикій, для чего былъ ты непримиримымъ врагомъ любезнѣйшаго изъ друзей моихъ? какъ могъ ты ненавидѣть покровителя, супруга любезной твоей Маріянны?… Этотъ другъ, этотъ супругъ уже не существуетъ… Онъ прежде меня снишелъ во гробъ, которой вскорѣ соединитъ насъ…. Но покидая свѣтъ, я оставляю въ немъ драгоцѣннѣйшее мое сокровище. Послѣдняя просьба моя къ тому, который всегда столько любилъ меня, будетъ объ немъ.
"Юныя плоды любви моей, сынъ и дочь, наслѣдники добродѣтелей отца своего, требуютъ покровительства дяди своего и вниманія, которое заслуживають невинности ихъ и нещастія. Они научились довольствоваться малымъ и питаться трудами рукъ своихъ, но они не знаютъ опасностей свѣта и имѣютъ нужду въ опытномъ пѵтеводителѣ на трудномъ пути, въ которой вступятъ. Не отвергни усерднаго моленія умирающей сестры своей: будь покровителемъ, другомъ, отцомъ дѣтей ея; собственное твое сердце и благословенія Всевышняго, которой будетъ нѣкогда судить васъ обѣихъ достойно тебя за то наградитъ.
"Ахъ, Маврикій, естьлибъ мы могли еще увидѣться, я увѣрена, что ты поспѣшилъ бы принять залогъ, которой в тебѣ ввѣряю, и тѣмъ загладилъ бы то, въ чемъ ты виновенъ предо мною, которая не преставала любить тебя съ нѣжностію. Какому призраку пожертвовалъ, ты моимъ и своимъ благополучіемъ? Смѣшной гордости, которая нимало не замѣнила тѣхъ удовольствій, которыхъ тебя лишила, и изсушила твое сердце, удаля его отъ сестры, не заслужившей твоей ненависти, и брата, который былъ бы первымъ другомъ твоимъ, естьлибъ ты лучше зналъ его.
"Я не отношусь къ Сиру Жемсу Монгомери. Дѣти мои не должны ничего требовать отъ человѣка, показавшаго себя столь нечувствительнымъ. Можетъ быть та же гордость, которая содѣлала его врагомъ нашимъ, заставила бы его извлечь изъ нищеты дѣтей роднаго брата своего, и самолюбіе заступило бы мѣсто ощущеній природы; но дѣти мои не будутъ принуждены принимать оскорбительныхъ пособій. Mирное убѣжище, гдѣ я провела столько щастливыхъ дней съ обожаемымъ супругомъ, будетъ и имъ служить пристанищемъ, а проценты небольшаго капитала, составляющаго ихъ наслѣдіе, помогутъ имъ вести жизнь хотя неизвѣстную, но честную и неазвисимую.
"Мнѣ остается молить Милосердаго Творца, да продлитъ тебѣ свою милость и покровительство, которое до сель избавляло тебя отъ опасностей военнаго состоянія. Ты выслужилъ чины и пріобрѣлъ богатство; но не забудь, что въ послѣднія часъ жизни нашей всѣ сіи преимущества исчезнутъ какъ тѣнь, и въ утѣшеніе твое останется только воспоминаніе о добрыхъ дѣлахъ, которыя здѣлаешь.
"Рука моя съ трудомъ изображаетъ на бумагъ сіи письмена…. это послѣдніе…. когда ты ихъ получишь, то я чувствую, что не будешь уже имѣть сестры.
«Естьли современемъ раскаяніе о суровости, съ которою ты такъ давно со мною поступалъ, будетъ слишкомъ терзать тебя, то утѣшься воспоминаніемъ, что я была щастливѣйшея изъ женщинъ, и что къ совершенному блаженству моему не доставало только примиренія съ семействомъ моимъ. Я не была богата, но и не бѣдна, наслаждаясь златою умѣренностію. Время еще болѣе утвердило взаимную нашу привязанность; и дѣти наградили попеченія наши объ нихъ добродѣтельнымъ поведеніемъ своимъ.
„Слабость силъ моихъ лишаетъ меня удовольствія больше писать къ тебѣ… Сердце мое увѣряетъ меня, что исполнишь мою прозьбу…. Эта надежда услаждаетъ для меня мысль о жестокой разлукѣ…. Прощай, Маврикій. Будь отцомъ дѣтей моихъ: Богъ наградитъ тебя за то. Прощай!
Кингсъ-Роу Бромптонъ.“
Чтеніе сего письма, часто прерываемо было вздохами и слезами Маріяннны, однакожъ она старалась утѣшиться; госпожа Стангопъ возвратясь нашла ея совершенно спокойною — и они вошли къ ожидающимъ ихъ завтраку Полковнику и Алберту.
ГЛАВА XXIX.
правитьГоспожа Стангопъ не преминула спросить за завтракомъ у Алберта о своемъ племянникѣ.
„Госпоинъ Монгомери, сказала она ему, не видалидь вы послѣ нашего отъѣзда изъ Лондона Фридирика или Бернерса? Я не совсѣмъ спокойна въ разсужденіи поведенія моего племянника. Молодость его и тѣсная связь съ развратнымъ человѣкамъ могутъ быть причиною поступокъ, весьма предосудительныхъ.“
Полковникъ засмѣялся, думая, что теперь племянникъ его принужденъ будетъ открыть произшествіе, о которомъ ему очень хотѣлось расказать. — „Я ихъ нечаянно встрѣтилъ въ кофейномъ домъ, отвѣчалъ Албертъ. — Я надѣюсь, что племянникъ мой узналъ свою ошибку касательно васъ. — Я тоже думаю, сударыни, что Г. Сентъ-Остенъ въ заблужденіи; я отъ природы не склоненъ къ распутству. И естьли позволено мнѣ сказать свое мнѣніе, сударыня, то мнѣ кажется надобно стараться кротостію образумить его и вывесть изъ заблужденія на щетъ Бернерса. Вліяніе этаго злаго человѣка на вашего племянника не должно васъ удивлять, естьли вы возьмете въ разсужденіе силу впечатлѣній дѣтскаго возраста. Различіе власти отца надъ сыномъ и наставника надъ воспитанникомъ очень невелико. — По чести, вскричалъ невольно Полковникъ, этому человѣку нѣтъ подобнаго въ поднебесной!….
--“ Я право не знаю, что мнѣ дѣлать, продолжала госпожа Стангопъ будто не слышавъ восклицаній Полковника; мнѣ очень больно видѣть его въ такомъ заблужденіи, и я боюсь, что его ничто уже не исправитъ. — A я думаю противное, сказала Маріянна. Господинъ Сентъ-Остенъ не имѣетъ склонности въ распутству; и доказательствомъ тому, что поступокъ его со мною былъ противъ собственныхъ его правилъ, можетъ служить то, что онъ употребилъ на то другаго, которому вѣрно не смѣлъ бы здѣлать такого порученія, естьлибъ не онъ самъ вызвался исполнить его. — Мой племянникъ долженъ благодарить васъ за это мнѣніе, отвѣчала Г-жа Стангопъ, и я желала бы видѣть его достойнымъ такого великодушія…. Но оставимъ этотъ разговоръ. Утро безподобное: какъ вы думаете, господинъ Полковникъ, не прогуляться ли намъ въ Блаквудъ?»
Г-нъ Обріенъ съ охотою на то согласился — и всѣ тотчасъ туда поѣхали въ коляскѣ. Домъ и земли были совершенно по вкусу Полковника, и онъ скоро сошелся съ продавцемъ въ цѣнѣ и купилъ ихъ. Албертъ, которому поручено было исполненіе разныхъ перемѣнъ и украшеній, которыя Полковникъ, нашелъ нужными, ревностно тѣмъ занялся — и черезъ мѣсяцъ, какъ онъ того желалъ, все было готово.
ГЛАВА XXX.
правитьЧетырехъ недѣльное пребываніе въ деревнѣ поправило не много здоровье госпожи Сентъ-Остенъ. Фридерикъ былъ не доволенъ собою и сожалѣлъ о Лондонѣ. Гертруда также не была спокойна: отсутствіе Бернерса, а еще больше того письменное обѣщаніе, ему данное, огорчало ее. Конечно не одна гонимая героиня романовъ такъ поступала; однакожъ эти размышленія не успокоивали ее: поступокъ, которой она должна была скрывать отъ своей матери, даже въ собственныхъ ея глазахъ, былъ непростителенъ. «Однакожъ, говорила она иногда сама себѣ, почему я недовольна своимъ поведеніемъ? естьли я не должна быть его женою, то какая мнѣ нужда до замужства? Я знаю, что онъ меня любитъ, и мы такъ давно уже знакомы, что я должна быть увѣрена въ его честности.»
Въ другое время иныя размышленія нарушали за спокойствіе. «Матушка меня любитъ съ нѣжностію, говорила она, а я здѣлала столь важной поступокъ безъ ея воли! эта скрытность есть знакъ неблагодарности, покрывающій меня стыдомъ… такъ и быть, открою мою тайну Фридерику, чтобы изъ того не вышло. Онъ другъ Бернерса — и совѣты его будутъ моими путеводителями.»
Рѣшившись такимъ образомъ, Гертруда воспользовалась первымъ случаемъ, когда осталась на единѣ съ своимъ братомъ, и начала свой разговоръ съ нимъ вопросомъ: почему Бернерсъ не пріѣхалъ съ нимъ въ деревню? Фридерикъ не почелъ нужнымъ скрыть отъ нея настоящую тому причину; и признался ей, что другъ его жаловался на холодной пріѣмъ, которой мать ихъ здѣлала ему въ послѣднее его посѣщеніе, и потому отказался ѣхать съ нимъ въ деревню.
«Въ самомъ дѣлъ, сказала Гертруда, я помню, что матушка приняла его тогда не такъ дружески какъ обыкновенно; но онъ бы долженъ былъ подумать, что можетъ быть одна разстройка здоровья его была тому причиною. Но мнѣ удивительнѣе всего, что не захотѣвъ ѣхать къ намъ, онъ не поѣхалъ повидаться съ отцомъ своимъ. — Я самъ етому дивлюсь, отвѣчалъ Фридерикъ; и думаю, что деревня не имѣетъ для Бернерса никакихъ прелестей. Онъ любитъ одни шумные свѣтскія забавы, а единообразная сельская жизнь не можетъ ему нравиться.»
Гертрудѣ было очень непріятно это слышать, и она нѣкоторое время осталась въ горестномъ молчаніи, но вскорѣ ободрясь, продолжала:
«Можетъ быть въ Лондонъ есть у него предметъ привязанности. Мнѣ кажется я слышала, что онъ былъ влюбленъ въ Мисъ Монгомери, а тѣмъ то и не понравился Г-жѣ Стангопъ.»
Тутъ въ свою очередь Фридерикъ пришелъ въ замѣшательство; но видя, что сестра его ничего не знала, скоро оправился.
«Я думаю, моя милая, отвѣчалъ онъ, что нѣтъ женщины въ свѣтъ, которую бы Бернерсъ любилъ менѣе Мисъ Монгомери, хотя и отдаетъ справедливость красотѣ ея и достоинствамъ. Впрочемъ я думаю, что онъ любитъ всѣхъ женщинъ вообще, не имѣя ни въ одной особливой привязанности. — Мнѣ кажется, что ты ошибаешься, братецъ. Я думаю, что онъ имѣетъ столько чувствительности, что долженъ отличать какую нибудь женщину, а не любить всѣхъ безъ разбору.»
Это разсужденіе заставило Фридерика разсмѣяться: послушай, моя милая, сказалъ онъ сестрѣ своей, романическія твои мысли всегда будутъ мѣшать тебѣ видѣть вещи въ собственномъ ихъ видъ. Бернерсъ лучшій другъ мой, но я думаю, что онъ никогда не женится. Я сердечно сожалѣлъ бы о женѣ такого человѣка."
Послѣ такого замѣчанія, Гертруда вовся не хотѣла уже открывать ему своей тайны, да рѣшилась впередъ и никому объ ней не говорить.
«Мнѣ кажется, продолжала она послѣ нѣкотораго молчанія, что ты дѣлалъ Мисъ Монгомери и брату ея очень великодушныя предложенія: они непростительно противъ тебя поступили.»
Фридерикъ ясно видѣлъ, что Гертруда знала ето дѣло совсѣмъ съ противной стороны.
Не желая ничего сказать объ этомъ дѣлѣ, чтобы могло довести до объясненія, онъ отвѣчалъ: «Тутъ было недоразумѣніе съ обоихъ сторонъ. Мнѣ хотѣлось бы предать ето совершенному забвенію. — Господинъ Бернерсъ никогдв этаго на забудетъ, сказала Гертруда. Г-нъ Монгомери очень обидно съ нимъ поступилъ. — Бернерсъ самъ виноватъ, что не сохранилъ должной умѣренности. Знавши, что это было недоразумѣніе, онъ не долженъ былъ и заниматься тѣмъ. — Хорошо, но онъ вспыльчивъ и гордъ. Да и Г-нъ Монгомери не меньше его горячъ, судя по поступку его въ Сент-жемскомъ паркѣ. И естьли онъ показываетъ столько надменности въ нещастіи; то чтожъ бы онъ дѣлалъ, когдабъ былъ въ лучшемъ положеніи?»
«Вѣроятно былъ бы скромнѣе, отвѣчалъ Фридерикъ. Г-нъ Монгомери самой большой мой врагъ; но я долженъ отдать ему справедливость, объявя, что не знаю человѣка благороднѣе и великодушнѣе его.»
Гертруда, удивленная симъ отвѣтомъ, хотѣла бы получить тому объясненіе; но братъ ея, которой имѣлъ причины убѣгать того, оставилъ ее.
«И такъ, сказалъ Фридерикъ оставшись одинъ, а долженъ еще почитать тѣхъ, которые меня ненавидятъ и презираютъ! Предположеніе Гертруды доказываютъ мнѣ, что постыдное поведеніе мое неизвѣстно ни ей, ни матушкѣ. О великодушная Маріянна! безъ сомнѣнія безразсудное бѣшенство Бернерса принудило ее открыть все Г-жѣ Стангопъ; но сколь благородна скромность ея съ моею сестрою! и сколь долженъ я быть благодаренъ тетушкѣ, что она не захотѣла очернить меня въ глазахъ матушки!… Ахъ! можетъ быть и я успѣю еще возвратить ихъ почтеніе!… но для сего надобно прежде всего разорвать связь мою съ Бернерсомъ; а могу ли я ето здѣлать послѣ всего, что неосторожная дружба его ко мнѣ заставила его претерпѣть?»
Наконецъ Фридерикъ рѣшился возвратиться въ Лондонъ и исполнить желаніе друга своего, которой со всякой почтой звалъ его. Едва пріѣхалъ туда, какъ замѣтилъ тотчасъ, что Бетси Сутернъ, дочь его хозяйки, привлекла на себя вниманіе Бернерса и соотвѣтствовала ласкамъ его съ такимъ видомъ, какъ бы и сама была къ нему не равнодушна. Часто слышалъ онъ отъ него похвалы этой дѣвушкѣ, приписывалъ ихъ обыкновенному чего пристрастію въ женщинамъ; но вскорѣ увѣрился, что онъ имѣетъ на нее особливые виды, и съ тѣхъ поръ принялъ великодушное намѣреніе попрепятствовать успѣху его. «Я лучше бы хотѣлъ, сказалъ онъ съ важнымъ видомъ, чтобъ эта дѣвушка не возвращалась изъ деревни пока мы здѣсь пробудемъ. — По чести, любезный Фридерикъ, ты долженъ поберечься, а то скоро здѣлаешься самымъ скучнымъ философомъ. Эта молодая дѣвушка прелестна, и сотворена для любви. — Согласенъ мало есть столь прекрасныхъ лицъ и съ такою еще невинностію. — Я не находилъ еще столь прелестной женщины: скромна, тиха, и такъ легковѣрна!… словомъ, такъ мнѣ нравиться, что я еще никого такъ не любилъ какъ эту дѣвушку. — Ты намѣренъ жениться на ней? — Боже меня сохрани! правда, мнѣ надобно было обѣщать ей ето, чтобъ успокоить ее и выиграть время; и знаешь ли, что она мнѣ отвѣчала? Маріянна ни мало не была тебѣ признательна за таковое предложеніе; и естьлибъ приняла его, то я увѣренъ, что отъ тебя бы еще требовала благодарности за свое на то согласіе. A здѣсь, мой другъ, какая разница! эта милая дѣвушка почти благодарила меня за такое снисхождевіе. Она съ робостію отвѣчала мнѣ, что не щитаетъ себя достойною быть моею женою; но что естьли я здѣлаю ей эту честь, то она никогда не забудетъ, чѣмъ будетъ мнѣ за то одолжена, и обязанностей, налагаемыхъ на нее симъ званіемъ. — Ужь ли ты обольстишь ее въ награду за такую скромность, вскричалъ Фридерикъ, надобно имѣть каменное сердце, чтобъ на ето рѣшиться. — Скажи лучше, не стараться побѣдить ея предразсудковъ и здѣлать ее щастливою. — Таковое щастіе вѣроятно для нея не будетъ щастіемъ. — Ошибаешься, она будетъ послушна и уже согласилась видѣться со мною въ тайнѣ, а одинъ не благопристойной поступокъ влечетъ за собою и другіе. Мнѣ очень было трудно согласить ее въ первыя свиданія, но два послѣднія были назначены ею самою. Мы видаемся въ паркѣ, ибо мать ея настоящій Арryсъ; и мы очень бережемся въ ея присутствіи, чтобъ не подать никакого подозрѣнія.»
Разговоръ этотъ еще болѣе утвердилъ Фридерика въ намѣрееіи его избавить неосторожную Бетси отъ опасностей, которымъ она по неопытности своей подвергалась — и онъ началъ заниматься средствами исполнить его.
На завтрешній день, прогуливаясь съ Бернерсомъ, онъ нашелъ очень пріятной домикъ, которой отдавался въ наймы, и предложилъ нанять его. Бернерсъ нимало тому не противился, потому что домъ этотъ былъ ближе ко всѣмъ мѣстамъ, гдѣ онъ бывалъ; а вразсужденіи интриги его, перемѣна квартиры ни мало но могла быть ему препятствіемъ, ибо Бетаси обѣщала прійти къ нему куда онъ захочетъ.
Пришедъ проститься съ Мистриссъ Сутернъ, Фридерикъ нашелъ ее одну съ дочерью. Желая воспользоваться симъ случаемъ и подать юной дѣвицъ спасительной совѣтъ, онъ сказалъ ей довольно громко: «Мисъ Бетси, когда вы изберете себѣ супруга, достойнаго васъ и угоднаго вашей матушкѣ, то позвольте мнѣ тогда имѣть честь проводить васъ въ олтарю; а чтобъ вы не позабыли этой прозьбы, то прошу вaсъ принять ету бездѣлицу для памяти!»
При сихъ словахъ онъ вручилъ ей довольно богатой перстень, и убѣгая отъ изъясненій благодарности Бетси и матери ея, возвратился въ свою комнату, и взявъ съ собою Бернерса, отправился въ новую свою квартиру.
Фридерикъ здѣлалъ доброе дѣдо, и однакожъ не чувствовалъ себя отъ того щастливѣe. Увѣренъ будучи, что онъ долженъ отказаться отъ надежды пріобрѣсть любовь Маріянны, онъ рѣшился употребить всѣ способы изгладить изъ сердца своего образъ ея. Съ того времени онъ совершенно предался распутству, слѣдуя примѣру Бернерса. Ни мало не любя игры, онъ часто игралъ по цѣлымъ ночамъ, и побольшой части много проигрывалъ. Чтобъ быть вовсѣмъ моднымъ человѣкомъ, онъ взялъ на содержаніе любовницу, прославившуюся въ волокитствѣ; и хотя она была очень хороша, однакожъ и въ самыхъ объятіяхъ ея, постигала его скука и пресыщеніе, какъ скоро воспоминалъ онъ о Маріяннѣ. Роскошные пиры, сладострастные праздники были любимыми его забавами; но по нещастію слабое здоровье его не могло переносить такого рода жизни; и послѣ всякаго подобнаго празднества онъ по нѣскольку дней бывалъ боленъ — и тогда опять возвращались тягостныя воспоминанія, которыхъ онъ убѣгалъ.
Такимъ-то образомъ Фредерикъ, стараясь заглушить щастливыя внушенія своего сердца, погружался болѣе въ распутство и скорыми шагами приближался къ своей погибели; онъ достигъ наконецъ двадцать втораго года своей жизни. Долги его были безчисленны; но предавшись совершенно забавамъ, онъ не имѣлъ времени заняться ими; и самая Маріянна уже очень рѣдко занимала собою его мысли. Въ связи со всѣми модными мущинами, любимъ извѣстнѣйшими женщинами, онъ почти примирился съ собою и дошелъ до того, что начиналъ удивляться, какъ совсѣмъ не опытная провинціалка могла ему противостоять.
ГЛАВА XXXI.
правитьОбыватели Блаквуда ощущали нѣчто болѣе похожее на благополучіе. Полковникъ Обріенъ, всегда также вспыльчивъ, также страненъ, но нѣжнѣйше любящій дѣтей сестры своей, ежедневно показывалъ имъ новыя знаки своей привязанности. Маріянна писала къ Мистрисъ Мозели, и отъ имени своего дяди предложила ей или нужную для торговли ея сумму денегъ, или убѣжище въ Блаквудѣ, отдавая то на собственной ея выборъ; — и почтенная эта женщина, согласясь охотнѣе на послѣднее ея предложеніе, отвѣчала, что какъ скоро сдастъ лавку свою сестрѣ, то немедленно оставитъ Лондонъ.
Въ одинъ день Госпожа Стангопъ, желая посѣтить Полковника и племянника его въ новомъ ихъ жилищъ, только что хотѣла сѣсть съ Маріянною въ коляску и отправитвся туда, какъ получила съ нарочнымъ письмо, по которому должна была предпринять дальнѣйшее путешествіе. Вотъ какого содержанія оно было:
"Милостивая Государыня!
«Госпожа моя проситъ васъ какъ можно скорѣе къ ней пріѣхать. Съ самаго пріѣзда своего изъ Лондона она все была не здорова, но не позволяла своей дочери васъ о томъ увѣдомитъ, боясь васъ потревожить; но сего утра лопнувшая въ груди ея жила поставляетъ ее на край гроба, и она очень желаемъ васъ видѣть. Барышня ваша все сидитъ возлѣ нее, и такъ огорчена, что не можетъ сама писать къ вамъ, а поручила мнѣ здѣлать ето,
слуга Сюзанна Рочь.
П. П. Съ симъ же нарочнымъ посланы письма и къ господину Сентъ-Остену.»
«Вотъ чего давно я боялась, сказала госпожа Стангопъ Маріяннѣ, показывая ей это письмо. Здоровье сестры моей всегда было слабо; и привыкши съ самаго дѣтства своего къ спокойной деревенской жизни и чистому воздуху, она погубила себя утомительными забавами Лондона. Я сей часъ въ ней поѣду, и почту себя щастливою, естьли могу въ чемъ нибудь быть ей полезна; а вы, моя милая, оставайтесь здѣсь съ братомъ своимъ и дядею — подобное путешествіе не можетъ быть вамъ пріятно. — Естьли я могу быть вамъ полезна, то располагайте мною. Въ обстоятельствахъ столь горестныхъ мнѣ не хотѣлось бы съ вами разстаться.»
Однакожъ госпожа Стангопъ не согласилась на ея желаніе дабы не здѣлать сестрѣ своей неудовольствія присутствіемъ той особы, съ которою она столь грубо обошлась, и которая теперь здѣлалась ей равною, какъ со стороны знатности, такъ и богатства.
Госпожа Стангопъ ѣхала съ возможною скоростію и имѣла утѣшеніе найти сестру свою еще въ живыхъ, но безъ всякой надежды къ выздоровленію. Въ первой разъ въ жизни госпожа Сентъ-Остенъ показалась чувствительною къ доказательствамъ дружбы сестры своей. «Ахъ! сказала она слабымъ голосомъ, я чувствую теперь сколько я виновна противу васъ, но жизнь моя теперь не продолжится столько, чтобъ я могла поправить вины мои. Будьте покровительницею моей Гертруды; я вамъ ее поручаю; и умру спокойно, естьли вы на это согласитесь. — Я бы лучше хотѣла, чтобъ вы, не въ такихъ горестныхъ обстоятельствахъ мнѣ ее повѣрили, отвѣчала госпожа Стангопъ; но будьте увѣрены, любезная сестрица, что Гертруда будетъ для меня какъ родная дочь моя.» Слабая улыбка показалась на устахъ умирающей, которая потомъ спросила: «буду ли я имѣть удовольствіе видѣть моего сына? — Да гдѣжъ Фридерикъ? спросила госпожа Стангопъ у Гертруды, плачущей у ногъ своей матери. Возможно ли, чтобъ онъ до сихъ поръ не пріѣхалъ. — Нарочный возвратился вчера ввечеру, сказала Гертруда. По нещастію братца нѣтъ въ Лондонѣ, и онъ не прежде туда пріѣдетъ какъ чрезъ двѣ недѣли. При отъѣздѣ своемъ онъ приказалъ удерживать всѣ письма до его возвращенія, и потому не знаютъ гдѣ онъ. Я увѣрена, что естьлибъ онъ могъ быть извѣщенъ въ какомъ положеніи матушка, то не замедлилъ бы пріѣхать сюда.» Госпожа Стангопъ ничего ей не отвѣчала и продолжала свои попеченія о сестрѣ; но ничто не могло возвратить ее къ жизни — и она на завтрашнее утро скончалась. Когда первое впечатлѣніе отъ сего горестнаго произшествія прошло, то госпожа Стангопъ открыла духовное завѣщаніе сестры своей, въ той мысли, что можетъ быть въ немъ есть такія статьи, которыхъ исполненіе не терпѣло отлагательства; но въ немъ только и было сказано, что Гертруда оставалась подъ ея опекою, и должна была получить шестнадцать тысячь фунтовъ стерлинговъ приданаго, естьли выйдетъ замужъ съ согласія своей тетки; въ противномъ же случаѣ лишается ей суммы и получитъ только то, что госпожѣ Стангопъ угодно будетъ дать ей.
Послѣ погребенія она не хотѣла оставлять долѣе племянницы своея въ семъ печальномъ домъ, и расположилась отравиться отъ туда, взявъ ее съ собою.
Лакей, котораго Г-нъ Сентъ-Остенъ оставилъ въ Лондонѣ, разсудивъ, что непремѣнно должно было извѣстить своего господина объ опасности матери его, узналъ наконецъ послѣ продолжительныхъ розысковъ, что онъ въ Ню-маркетѣ; немедленно отправился туда и вручилъ ому присланныя письма.
Едва успѣлъ Фридерикъ прочесть ихъ, какъ спросилъ почтовыхъ лошадей въ намѣреніи тотчасъ ѣхать.
«Поздравлю васъ, любезный другъ, сказалъ ему Бернерсъ, съ симъ щастливымъ произшествіемъ, теперь вы вѣрно еще богаче здѣлаетесь, и это не испортитъ вашихъ дѣлъ. — Боже меня избави отъ такого подлаго эгоизма! сказалъ Фридерикъ съ жаромъ. Не забудь, Бернерсъ, что госпожа Сентъ-Остенъ мать моя, и что я много передъ нею виноватъ. — Право, самъ Монгомари лучше бы не сказалъ; но я, человѣкъ чистосердечный и не рабъ предразсудвокъ, а вижу вещи въ настоящемъ ихъ видѣ; и нахожу, что ничто человѣка такъ не унижаетъ какъ лицемѣріе. — Лицемѣріе! повторилъ Фридерикъ съ запальчивостію. — Правда, что слово это нѣсколько грубо, но оно справедливо. За чѣмъ вамъ огорчаться симъ неминуемымъ произшествіемъ? Развѣ вы можете быть очень привязаны къ женщинѣ, которая всегда занималась одною лишь собою? Привязанность предполагаетъ взаимную любовь, или какія нибудь оказанныя услуги, или благодѣянія; а я спрошу у васъ, что она такое здѣлала для васъ? — A развѣ я долженъ забыть, что ей одолженъ и жизнію и всѣми попеченіями, каковыя мать имѣетъ о сынѣ. — Безподобная мысль! вскричалъ Бернерсъ захохотавъ…. Продолжайте, продолжайте такія премудрыя разсужденія, — и я предсказываю, что вы умрете затворникомъ. — Покрайней мѣрѣ не человѣкомъ безчестнымъ, сказалъ Фридерикъ съ бѣшенствомъ.»
Бернерсъ отвѣчалъ ему такъ же грубо, и ссора здѣлалась было очень важною; но онъ вдругъ сталъ говорить объ обязательствахъ, которыя имѣлъ Фридерикъ и сколько они ему причиняли неудовольствій. Это было наилучшее средство тотчасъ усмирить его воспитанника, который, не смотря на всѣ свои заблужденія, былъ очень деликатенъ въ дружбѣ. Они помирились — и вскорѣ оба вмѣстѣ отправились въ путь.
Фридерикъ, погруженный въ мрачныя размышленія, очень мало говорилъ во всю дорогу, продолжавшуюся двѣ ночи и одинъ день. Между тѣмъ, какъ онъ терзался упреками своей совѣсти, Бернерсъ внутренно радовался, что получилъ отъ Гертруды обѣщаніе выйти за него, и надѣялся, что это скоро и збудется.
По пріѣздъ ихъ, печальное молчаніе, царствовавшее во всемъ домѣ, тотчасъ подало Фридерику мысль о нещастномъ произшествіи. «Какова машутка?» опросилъ онъ у стараго дворецкаго, отворившаго ему дверь, не примѣчая, что онъ былъ въ траурѣ. Старикъ покачалъ головою, ничего не отвѣчая. Но это было ясно для Фридерика.
"Гдѣ сестра? сказалъ онъ тогда. Скажите ей, что я пріѣхалъ. — Она часа съ три какъ уѣхала отсюда съ Г-жею Стангопъ, отвѣчалъ дворецкой. Къ вамъ въ Лондонъ послали двухъ нарочныхъ, удивительно, что вы ихъ не видали. — Меня не было въ Лондонѣ, сказалъ Фридерикъ — и вошелъ въ домъ. онъ пробѣжалъ всѣ покои, думая найти тѣло своей матери; но все тамъ было въ порядкѣ, и не было нималѣйшаго признаку, чтобъ кто нибудь умеръ. Онъ бросился на софу и слезы облегчили огорченное его сердце. Бернерсъ по пріѣздѣ своемъ тотчасъ его оставилъ и пошелъ повидвться съ своимъ семействомъ — Фридерикъ не много успокоясь призвалъ дворецкаго и распрашивалъ его обо всемъ, что здѣсь происходило. «Какъ скоро Госпожа моя почувствовала приближеніе своей кончины, сказалъ старой Іона, то немедленно послали съ тѣмъ извѣстіемъ нарочнаго къ вамъ и къ Г-жѣ Стангопъ, она тотчасъ пріѣхала сюда; но вы, сударь… — Я былъ въ отлучкѣ… Далѣе, съ кѣмъ пріѣхала г-жа Стангопъ? Что она сказала не найдя меня здѣсь? — Она, сударь, пріѣхала на канунѣ смерти барыни; и хотя очень устала отъ дороги, однакожъ не оставляла сестрицы своей ни на минуту и провела возлѣ нее всю ночь. — По крайней мѣрѣ она можетъ утѣшаться тѣмъ, что исполнила свои долгъ. Продолжай, мой другъ; что она говорила обо мнѣ? — Передъ барынею ничего, какъ увѣряла меня въ томъ ея горничная; но спустя полчаса по пріѣздъ своемъ она послала своего лакѣя въ Лондонъ за вами; но онъ возвратясь сказалъ…. — Нужды нѣтъ, что онъ сказалъ: онъ меня тамъ не нашелъ. Но я тебя спрашивалъ, съ кѣмъ пріѣзжала сюда Г-жа Стангопъ? — Съ нею только были старой Ивавъ, Фома, да молодая женщина, которая не давно у ней живетъ. — И она то же!.. Проклятая поѣздка въ Ню-маркетъ!…. Каковы были при отъѣздѣ своемъ сестра моя и тетушка? Конечно Мисъ Монгомери старалась утѣшать ихъ? — Кто, сударь, спросилъ старикъ съ удивленіемъ? — Какъ, кто?… молодая дѣвушка, пріѣхавшая съ Г-жею Стангопъ.. прекрасная Мисъ Монгонери. — Ахъ, сударь, я не зналъ, что это ея фамилія. Безъ сомнѣнія Женни была бы хороша, естьлибъ не была коса и испорчена оспою.»
Фридерикъ потерялъ терпѣніе. «Дуракъ, вскричалъ онъ, какъ будто я о Женни говорилъ! — какъже вы, сударь, разгорячились!…. Да почемужъ мнѣ знать кого вы ожидали? — Ты правъ, любезный мой Іона; но я очень перемѣнился, мнѣ бы надобно было умереть вмѣсто матушки! — За чѣмъ же, сударь? вамъ можно еще ожидать многихъ щастливыхъ лѣтъ, только не надобно очень предаваться печали. Но вы у меня ничего не спросили о духовной вашей матушки. — Я объ ней и не думалъ, мой другъ. Естьли матушка устроила состояніе Гертруды, то я и доволенъ — мнѣ ничего не надобно. — Коненво у васъ изрядное состояніе, но и сестрица ваша не бѣдна. матушка оставила ей шестнадцать тысячь фунговъ стерлинговъ. — Дай Богъ, чтобъ они не достались въ руки какого нибудь подлаго соблазнителя. — Успокойтесь, судаpь. Госпожа Стангопъ ее опекунша. Эти шестнадцать тысячь тогда будутъ ей принадлежать, когда она выйдетъ замужъ съ согласія своей тетушки, въ противномъ же случаѣ получитъ только то, что Госпожѣ Стангопъ угодно будетъ дать ей. — Возможно ли, чтобъ матушка такъ благоразумно поступила?…. Я увѣренъ, что тетушка не откажетъ въ своемъ согласіи человѣку честному, хотя бы онъ и не богатъ былъ; а бездѣльниковъ удалитъ отъ сестры. Необходимость сего согласія.»
Потомъ Фридерикъ приказалъ Іонѣ собрать всѣ щеты, еще не уплаченные, дабы немедленно ихъ выплатить.
«Это ужь здѣлано, сударь, сказалъ Іона. Госпожа Стангопъ заплатила все до послѣдняго шилинга. Я было сказалъ ей, что вы вѣрно сами скоро будете, и она безпокоитъ себя напрасно; но она отвѣчала мнѣ, что это все равно, и что вы между собою разщитаетесь. Она сверхъ того дала всѣмъ людямъ по десяти гиней на трауръ и всѣмъ бѣднымъ здѣшнимъ по чорному платью. — Довольно, добрый Іона, оставь меня, я хочу быть одинъ; но надѣюсь скоро буду спокойнѣе.»
Іона почтительно поклонился молодому своему господину и вышелъ.
«Какъ я долженъ казаться презрительнымъ Госпожѣ Стангопъ! вскричалъ Фридерикъ оставшись одинъ. Она думала, что оставивши мать при жизни ея, я не достоинъ былъ отдать ей и послѣдняго долга. Я навсегда лишился ея уваженія. И долженъ ли еще тому удивляться? Можетъ быть она знала и то, гдѣ я былъ. Можетъ быть знала, что когда даровавшая мнѣ жизнь испускала послѣднее дыханіе, въ то самое время я находился на развратномъ празднествѣ, въ толпѣ игроковъ, которыхъ я самъ презираю, и подлыхъ женщинъ, которыми гнушаюсь.»
Послѣ обѣда Бернерсъ возвратился и нашелъ питомца своего не много спокойнѣе; и какъ онъ старался ничего не говорить такого, чтобы могло возбудить его горесть, то бесѣда его была нѣкоторымъ облегченіемъ для отягченной души Сентъ-Остена. Одна важная вещь была предметомъ любопытства Бернерса, и онъ нашелъ случай спросить у Фридерика, здѣлала ли мать его духовную, и назначила ли приданое своей дочери.
«Матушка, сказалъ Фридерникъ, сдѣлала для Гертруды то, что я самъ посовѣтовалъ бы ей здѣлать. Въ духовной опредѣлено ей шестнадцать тысячь фунтовъ стерлинговъ. — Шестнадцать тысячь фунтовъ стерлииговъ! повторилъ Бернерсъ съ восторгомъ, который почти его обнаружилъ……Сестрица ваша будетъ имѣть состояніе независимое. Я почитаю ее достойною сего, и увѣренъ, что она благородно будетъ имъ пользоваться. Я предполагаю, что она не долго останется у госпожи Стангопъ, чтобъ быть, подлѣ Мисъ Монгомери, вторымъ предметомъ ея нѣжности. — Гертруда сама будетъ виновата, сказалъ Фридерикъ, естьли тетушка будетъ ей кого нибудь предпочитать…. Въ духовной есть еще одно постановленіе, о которомъ я забылъ вамъ сказать. Оно тѣмъ болѣе меня удивило, что предполагаетъ гораздо болѣе разсудительности и благоразумія, нежели тетушка обыкновенно ихъ показывала.»
Эти слова вдругъ охладили радость Бернерса. Хота онъ еще и не зналъ, чего ему должно было опасаться; однакожъ нѣкоторое тайное предчувствіе возвѣщало ему, что онъ рано обрадовался; и онъ принявши на себя видъ равнодушія, которое впрочемъ было очень далеко отъ его сердца, спросилъ наконецъ, какое это было благоразумное постановленіе.
«То, отвѣчалъ Фршдеривъ, что естьли сестра моя выйдетъ за мужъ безъ согласія на то госпоти Стангопъ, то лишается своего приданаго, и будетъ имѣть только то, что тетушкѣ угодно будетъ дать ей.»
По щастію Бернерса, что онъ тогда оборотился въ окошку; а то смертельное его смятеніе вѣрно бы обнаружило его, естьлибъ Фридерикъ могъ видѣть лице его.
«Вы ничего не говорите, продолжалъ Сентъ-Остенъ. Не согласны ли вы со мною, что ето очень благоразумное постановленіе? Гертруда получила воспитаніе не такъ-то хорошее; и романическое ея расположеніе вѣрно здѣлало бы ее жертвою какого нибудь хитраго соблазнителя, естьлибъ она отъ одной себя аависѣла.»
При сихъ словахъ Бернерсъ вдругъ оборотился въ Фридерику, воображая себѣ, что намѣренія его были открыты, и что онъ симъ оборотомъ давалъ ему о томъ знать; но видя спокойствіе на лицѣ его, и самъ не много успокоился и сказалъ ему:
"Это постановленіе, которое кажется вамъ такъ благоразумно, нахожу я несправедливымъ, жестокимъ, неизвинительнымъ. Это ли награда за дѣтскую привазанность Гертруды? Мать ея предаетъ ее на жертву капризамъ женщины, которой она и сама при жизни своей терпѣть не могла, и которая безъ сомнѣнія пожертвуетъ ею корыстолюбію любимца своего Алберта. — Ненависть ваша къ етому человѣку дѣлаетъ васъ несправедливымъ. Никто не сомнѣвается въ благоразуміи и великодушіи Г-жи Стангопъ. Правда, что матушка боялась ее, потому что она всегда охуждала ея слабости; етотъ самой поступокъ, котораго вы не одобряете, показываетъ, сколько она была увѣрена въ ея благоразуміи и добродѣтели.
Бернерсъ, чувствуя, что не можетъ хладнокровно разсуждать о произшествіи, разрушающемъ его надежды, рѣшился ничего больше не возражать, и сказалъ Фридерику, что хочетъ возвратиться къ своему отцу, у котораго пробудетъ до завтрего.
Сентъ-Остенъ оставшись одинъ провелъ вечеръ въ писаніи къ Гертрудѣ. Изъявивъ ей сожалѣніе объ общей потерѣ своей, и особливо горесть свою о томъ, что не былъ съ нею въ столь важную минуту, онъ описывалъ ей удовольствіе свое о распоряженіяхъ вразсужденіи ее, обѣщая доставить ей немедленно всѣ бриліанты и другія драгоцѣнныя вещи матери ихъ; и убѣждая ее попросить отъ него госпожу Стангопъ, чтобъ она потребовала отъ банкира его всѣ деньги, которыя она за него употребила.
ГЛАВА XXXII.
правитьГоспожа Стангопъ, желая скорѣе окончить всѣ дѣла умершей сестры своей, отправилась съ Гертрудою въ Лондонъ; и какъ домъ, въ которомъ она прежде жила, не былъ еще занятъ, то она и наняла его за одинъ мѣсяцъ.
Госпожа Стангопъ всегда оказывала своей племянницѣ большую привязанность; но съ тѣхъ поръ, какъ она здѣлалась ея опекункою, обхожденіе ея съ нею казалось было гораздо нѣжнѣе: это было обхожденіе друга. A госпожа Сентъ-Остенъ хотя и очень любила дочь свою, но всегда поступала съ нею какъ съ ребенкомъ. И часто была противъ нее слишкомъ строга и несправедлива, къ томужъ была еще и скупа. И такъ Гертруда, уже удивленная и тронутая обхожденіемъ съ нею тетки ея, когда узнала, что будетъ получать отъ нее всякой мѣсяцъ на особливыя свои издержки по сту фунтовъ стерлинговъ, не могла удержаться, чтобъ не сказать ей: «Ахъ, тетушка, на что мнѣ столько денегъ! я не могу столько издержать. — Ты перемѣнишь мысли, моя милая, отвѣчала ей госпожа Стангопъ улыбаясь, когда узнаешь на какое употребленіе я ихъ тебѣ опредѣляю. Изъ етихъ денегъ ты должна будешь сама покупать для себя платья, что будетъ образовать твой вкусъ; потомъ сама будешь платить своей горнишной, отъ чего она будетъ тебѣ послушнѣе, нежели тогда, естьлибъ я ей платила; а когда послѣ всѣхъ нужныхъ издержекъ будутъ еще оставаться у тебя деньги, то употреблій ихъ на вспомоществованіе нещаcтнымъ. Состояніе твое, которое я намѣрена еще умножить, будетъ довольно велико, а тебѣ не должно быть слишкомъ энономной. Излишекъ нашъ принадлежитъ бѣднымъ; и удѣлять изъ него имъ больше удовольствіе, чѣмъ обязанность.»
Гертруда, коей сердце отъ природы было чувствительно и признательно, прижала къ устамъ своимъ руку госпожи Стангопъ, говоря ей со слезами: «Дай Богъ, любезная тетушка, чтобъ я всегда была достойна вашихъ милостей! — Я столько имѣю въ тебѣ довѣренности, моя милая, что въ томъ совершенно увѣрена. И естьли мы уже начали етотъ разговоръ, то я скажу тебѣ, что приняла власть, которую мать твоя дала мнѣ надъ тобою, какъ знакъ ея ко мнѣ уваженія; но хочу быть ею одолжена одной твоей привязанности. Естьли найдется человѣкъ почтенный, достойный быть твоимъ супругомъ, и пріобрѣтетъ твою любовь, то будь увѣрена въ моемъ согласіи. Я не буду освѣдомляться о его состояніи: естьли онъ можетъ содѣлать благополучіе моей племянницы, то я и довольна.»
Какая минута для Гертруды! она готова была открыть свою тайну, естьлибъ воспоминаніе о томъ, что тетка ея такъ не любила Бернерса, не оставовила ее. Однакожъ она очень желала узнать истинную причину ненависти госпожи Стангопъ къ человѣку, котораго она почитала своимъ любовникомъ; потому что все слышанное ею отъ Фридерика и отъ самаго Бернерса только лишь возбудило ея любопытство, нимало его не удовлетворя.
«Сударыня, сказала она теткѣ своей, благополучіе, которое милостивые ваши со мною поступки доставляютъ мнѣ, помрачается горестію видѣть, что братъ мой заслужилъ вашу немилость. Я надѣюсь, что отсутствіе его во время кончины матушки, не почитаете вы непростительною виною. Онъ также какъ и вы сами не извѣстенъ былъ объ опасномъ ея положеніи; и естьлибъ хотя мало о томъ сомнѣвался, то вѣрно бы поспѣшилъ пріѣхать въ ней. — Естьли въ немъ есть хотя искра чувствительности, то онъ довольно наказанъ за это, и мнѣ нѣтъ надобности умножать упреки, которыми собственная его совѣсть должна терзать его. Мнѣ очень прискорбно, что онъ заставилъ меня лишить его моего уваженія; и онъ знаетъ съ какимъ условіемъ я возвращу ему его. Я требую, чтобъ онъ разорвалъ связь свою съ Бернерсомъ: другъ такого подлаго человѣка никогда не будетъ моимъ.»
Гертруда никогда не думала, чтобъ госпожа Стангопъ простирала до такой степени неудовольствіе свое противъ Бернерса. Смущенная и почти пристыженная, она продолжала съ робостію:
«Фридерикъ изъ давна привязанъ къ господину Бернерсу…. онъ имѣлъ попеченіе о немъ въ юности его, и родители мои много почитали его. — Потому что не знали его. Я и сама въ такомъ же была бы заблужденіи на щетъ его характера, естьлибъ произшедшее съ нимъ и господиномъ Монгонери въ паркѣ, не просвѣтило меня. Маріянна, у которой я требовала объясненій тому, послѣ долгаго сопротивленія, открыла мнѣ наконецъ, что Бернерсъ, которой одинъ только разъ видѣлъ ее у твоей матери, имѣлъ низость предложить ей здѣлаться любовницею твоего брата. И когда онъ и послѣ повтореннаго отказа ея, еще продолжалъ свои усилія уговорить ее, то она принуждена была позвать своего брата, которой тотчасъ и выгналъ его изъ дому. Бернерсъ, въ бѣшенствѣ, вызывалъ господина Монгомери на поединокъ, но онъ не согласился — и произшествіе въ паркѣ было послѣдствіемъ того.»
Это объясненіе здѣлало Гертруду на нѣсколько минутъ безгласною: «Естьли вы точно увѣрены, сказала она наконецъ тетушкѣ своей, что онъ такъ поступилъ…. — Совершенно. Братъ твой самъ въ тонъ согласился, взявъ на себя весь стыдъ сего поступка въ намѣреніи оправдать Бернерса. Я не хотѣла говорить объ этомъ твоей матери, чтобъ безполезно не огорчать ее.»
Разговоръ етотъ прервавъ былъ принесеннымъ къ Гертрудѣ письмомъ. Оно было отъ ея брата, и оно показывало сколь онъ былъ разстроенъ. Она отдала его госпожѣ Стангопъ, которая и сама читала его съ нѣкоторымъ участіемъ.
«Я вижу, что онъ страдаетъ сказала она племянницѣ своей. Мнѣніе его въ разсужденіи тебя дѣлаетъ ему честь. Мнѣ очень жаль, что мы съ нимъ не лучшіе друзья, но намѣреніе мое непремѣнно. Когда ты будетъ писать къ нему, то скажи, что я не имѣла еще времени заняться моими съ нимъ щетами; и ему не для чего спѣшить съ этимъ.»
Гертруда удалившись въ свою комнату, долго размышляла о разговорѣ своемъ съ теткою. Желаніе оправдать неосторожной свой поступокъ, которой собственная совѣсть охуждала, раждало и то, чтобъ найти Бернерса извинительнымъ; но стыдъ любовника ея никакъ не былъ совмѣстенъ съ романическими ея мыслями. Никогда ни одна героиня, или принцесса не видала, чтобъ съ ея любовникомъ такъ поступали, какъ Монгомери съ Бернерсомъ.
Нѣжное обхожденіе госпожи Стангопъ такъ же не было забыто посреди сихъ размышленій. "Какъ она добра! говорила Гертруда. Могу ли я не имѣть къ ней совершенной довѣренности!… И однакожъ какъ объявить ей о безразсудномъ моемъ поступкѣ, не лишась ея уваженія?… Безумная я! Бернерсъ удалился отъ меня: я обѣщала себѣ забыть его, одинъ разговоръ съ нимъ поколебалъ мои намѣренія, и я дала ему ето пагубное обѣщаніе, предметъ теперешнихъ безпокойствъ моихъ и сожалѣній. «
ГЛАВА XXXIII.
правитьГоспожа Стангопъ окончила дѣла свои въ Лондонѣ, и располагалась возвратиться въ деревню, какъ неожиданный пріѣздъ Алберта обрадовалъ ее. Она имѣла только время сказать своей племянницѣ: „Въ положеніи господина Монгомери и сестры его здѣлалась щастливая перемѣна. Я не говорила о томъ въ намѣреніи доставить тебѣ по пріѣздъ нашемъ въ деревню пріятную нечаянность.“
Гертруда ничего не отвѣчала, или отъ того, что Албертъ вошедъ въ то самое время, не далъ ей времени говорить, или по причинѣ малаго участія, которое она принимала въ семъ извѣстіи, не любя Монгомери за поступокъ его съ Бернерсомъ.
Послѣ обыкновенныхъ привѣтствій, Албертъ сказалъ госпожѣ Стангопъ, что онъ пріѣхалъ въ Лондонъ за архитекторомъ, котораго дядя его хотѣлъ имѣть для разныхъ передѣлокъ въ Блаквудъ. A потомъ, продолжалъ онъ, Полковникъ поручить Маріяннѣ убрать домъ, полагаясь въ томъ болѣе на ея вкусъ, нежели на мой. Я завтра окончу свое порученіе; и какъ по послѣднему письму вашему я предполагаю, что вы намѣрены скоро отправиться отсюда, то буду имѣть честь проводить васъ, естьли вамъ то не противно будетъ. — Я съ удовольствіемъ принимаю ваше предложеніе, отвѣчала госпожа Стангопъ. Общество ваше разсѣетъ нашу грусть. И естьли вы сего дня ни чѣмъ не заняты, то не угодно ли съ нами прогуляться?»
Албертъ согласился — и они всѣ трое отправились въ Гайдъ-Паркъ, никогда еще Гертруда не была въ столь тягостномъ положеніи. Отвѣты ея Алберту, когда она не могла избѣгать ихъ, были холодно учтивы; и когда онъ подалъ ей руку, чтобъ высадить изъ кареты, то она невольно отдернула свою.
Вмѣсто того, чтобъ итти въ Кенсингтонской садъ, rocпожа Стангопъ лучше хотѣла прогуливаться по берегу пруда, находившагося подъ стѣнами его, которой назывался Серпантинъ-риверъ. Албертъ былъ очень веселъ и старался занимать дамъ разными остроумными шутками. Госпожа Стангопъ смѣялась отъ всего сердца, и Гертруда, рѣшившись оставаться важною, не могла иногда удержаться отъ смѣха.
День склонялся уже къ вечеру и дамы возвращались назадъ къ своей каретѣ, какъ увидѣли на противномъ берегу молодую женщину, которая скорыми шагами приближалась къ пруду. Госпона Стангопъ и Албертъ, занявшись разговоромъ, не обращали вниманія на эту женщину; но Гертруда, которой взоры обращены были на прудъ, вдругъ вскрикнула: «Бо;е! она бросилась въ воду; нещастная погибаетъ!»
При видъ сей злополучной, которую одежда ея удерживала еще на поверхности воды, госпожа Стангопъ оставалася неподвижна отъ ужаса; но Албертъ, не говоря ни слова, въ мгновеніе ока скидаетъ свое платье, бросается въ воду и поспѣшно плыветъ къ нещастной, которая уже два раза скрывалась подъ водою. За третьимъ разомъ онъ схватываетъ ее за руку и вытаскиваетъ на берегъ.
Госпожа Стангопъ и племянница ея поспѣшили тогда присоединитъ свои старанія, чтобъ возвратить эту женщину къ жизни. Между тѣмъ, какъ Албертъ ее поддерживалъ, Гертруда, освободивъ лице ея отъ закрывавшикъ его волосъ, окутала голову ея своимъ платкомъ и накрыла ее шалью, говоря съ жалостію: «Господинъ Монгомери! что намъ дѣлать, чтобъ спасти ее?»
Тутъ собралось много людей, и Албертъ, принявъ здѣланное ему преложеніе отнести молодую женщину въ такое мѣсто, гдѣ ей здѣлано будетъ нужное пособіе, просилъ госпожу Стангопъ и племянницу ея ѣхать домой. Онѣ предлагали ему свою карету, но онъ отказался, говоря, что когда увидитъ эту нещастную внѣ опасности, то возьметъ наемную карету и пріѣдетъ увѣдомить ихъ.
Они оставили Гайдъ-Паркъ будучи очень заняты симъ произшествіемъ и нетерпѣливо желая знать о послѣдствіи его. Госпожа Стангопъ боялась, чтобъ Албертъ не простудился, не могши переодѣться вышедъ изъ воды; и Гертруда, удивляясь великодушному его поступку, раздѣляла безпокойство своей тетки, забывъ, что она такъ не любила Монгомери. Молодая незнакомка показалась ей пpeкрасною, и она приписывала любви отчаянный ея поступокъ.
Прошло три часа; поставили ужинать; но ни одна нихъ нихъ не хотѣла садиться за столъ. Наконецъ большой стукъ у дверей и голосъ Алберта заставили обѣихъ вздрогнуть отъ радости.
«Сударыни! сказалъ онъ имъ съ обыкновенною своею веселостію, я имѣю удовольствіе объявить вамъ, что молодая дѣвушка, столько васъ обезпокоившая, внѣ всякой опасности. Мы перенесли ее въ сосѣдній домъ, гдѣ употребили съ пользою обыкновенныя въ сихъ случаяхъ пособія. Перемѣнивши платье, я опять былъ у нее, но она спала, и меня увѣрили, что нѣтъ уже ни малѣйшей опасности. — Мнѣ ето очень пріятно, сказала госпожа Стангопъ; но позвольте пожурить васъ за то, что вы сего дня выѣхали: это можетъ быть вредно для вашего здоровья. Лучше бы было тотчасъ лечь въ постелю и хорошенько укрыться; а вамъ могли бы бы прислать сказать, что нещастная эта спасена. — Я увѣренъ, сударыня, отвѣчалъ Албертъ, что движеніе лучше всего предохранитъ отъ простуды. Къ томужъ скажу вамъ, что съ малыхъ лѣтъ моихъ привыкъ я плавать и переносить всякую непогоду, что и здѣлало меня очень крѣпкимъ и способнымъ ко всякимъ трудамъ. И я чувствую теперь одну только слабость — чрезмѣрный аппетитъ.»
Госпожа Стангопъ тотчасъ пошла за столъ. Албертъ, видя, что безпокойство ея о его здоровьи не совсѣмъ прошло и старался успокоить ее совершенно, показывая въ самомъ дѣлѣ великой аппетитъ и особливо большую веселость. Онъ расказывалъ множество разныхъ анекдотовъ и такимъ смѣшнымъ Шотландскимъ нарѣчіемъ, что она смѣялась до слезъ, равно кaкъ и Гертруда не смотра на намѣреніе ея не забавляться тѣмъ. Въ полночь онъ простился съ ними и возвратился къ себѣ въ каретѣ госпожи Стангопъ, которую она принудила его взять.
Гертруда, возвратясь въ свою комнату, слишкомъ была занята приключеніями дня сего, чтобъ предаться сну. Поступокъ Монгомери, равно соотвѣтствующій страсти ея ко всему чрезвычайному и врожденнымъ чувствамъ человѣколюбія, конечно бы побѣдилъ ея сердце, естьлибъ оно было свободно. удивленіе брало верьхъ надъ ненавистію ея къ нему, хотя она себѣ въ томъ и не признавалась.
«Должно признаться, говорила она, что нѣтъ человѣка пріятнѣе и отважнѣе его. Однакожъ, кажется, судя по веселости его характера, нельзя предполагать въ немъ большой чувствительности. Ахъ! естьлибъ Бернерсъ былъ на его мѣстѣ и спасъ бы жизнь этой нещастной, онъ не такъ бы былъ тѣмъ тронутъ! характеръ его такъ разборчивъ, такъ нѣженъ, обращеніе такъ кротко, что непримѣтно обворожаетъ душу! Напротивъ того Монгомери, пылкой, скорой, самыя большія опасности почитаетъ обыкновенными произшествіями, и равнодушіемъ своимъ уничтожаетъ впечатлѣнія ихъ. Естьли правда то, что говоритъ госпожа Стангопъ о Бернерсѣ, то я не удивляюсь больше поступку его съ нимъ. Однакожъ я не могу вѣрить, чтобъ тутъ не было прибавки; возможно ли, чтобъ Бернерсъ взялся за такое подлое дѣло?»
Такія размышленія долго занимали Гертруду, и она только предъ свѣтомъ легла спять.
ГЛАВА XXXIV.
правитьНа завтрешній день Алберть опять провелъ вечеръ у госпожи Стангопъ. Его много распрашивали о спасенной имъ женщинѣ. «Она совсѣмъ почти оправилась, сказалъ онъ, и я перевезъ ее къ Мистрисъ Мозели, которая вѣрно будетъ объ ней имѣть должное попеченіе. Естльли она будетъ себя вести порядочно, то я надѣюсь, что дядюшка доставитъ Маріяннѣ средства быть ей полезною. — Я и сама охотно въ томъ буду участвовать, сказала госпожа Стангопъ. Не узнали ли вы, что побудило ее въ лишенію себя жизни? — На вѣрное не знаю; однакожъ думаю, что она была обольщена и оставлена; но мнѣ кажется она рождена съ добродѣтельными склонностями. — Бѣдная! мнѣ хочется поѣхать къ ней съ Гертрудою. Можетъ быть старанія ваши о ней будутъ ей не безполезны. — Какъ вамъ угодно, сударыня, отвѣчалъ Албертъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ; но такъ какъ она уже внѣ всякой опасности и находится въ добрыхъ рукахъ; то не лучше ли прежде покороче узнать ее, и тогда уже предложить ей вашу помощь? Голова ея еще слаба, и вопросы могутъ быть для нее тягостны!»
Госпожа Стангопъ столько была увѣрена въ благоразуміи Алберта, что сей часъ съ нимъ согласилась. Но Гертруда совсѣмъ не такихъ была мыслей. Она, вспомнила, что множество героевъ романовъ влюбились въ красотокъ, которыхъ избавили отъ большой опасности, приписала такой же причинѣ и отвѣтъ Монгомери, подозрѣвала его въ намѣреніи скрыть отъ взоровъ всѣхъ прекрасную незнакомку, и по врожденной въ женщинахъ страсти съ противорѣчію, еще большее получила желаніе увидѣть ее.
Албертъ, окончилъ свои дѣла приведшіе его въ Лондонъ, ожидалъ только, чтобъ госпожа Стангопъ окончила свои, что не столько зависѣло отъ нея, какъ отъ нѣкоторыхъ приказныхъ, которымъ она были поручены. Наконецъ она собрала ихъ всѣхъ у себя, чтобъ привести все къ концу; и во время этаго ея съ ними переговора, Гертруда съ ея согласія поѣхала съ Мистрисъ Мозели за нѣкоторыми покупками, во болѣе для того, чтобъ увидѣть молодую незнакомку.
Мистрисъ Мозели не было дома: но какъ ей сказали, что она скоро возвратится, то Гертруда рѣшилась подождать. Ее ввели въ другую комнату, гдѣ молодая женщина занималась работою и увидя ее встала, чтобъ удалиться. Гертруда тотчасъ ее узнала — ето была та самая, которую Албертъ вытащилъ изъ воды. Заставивши ее сѣсть, она внимательно ее разсматривала. Лице ея было прелестно: но не смотря на ея молодость, чрезмѣрная блѣдность, заплаканные глаза и видъ слабости ясно показывали, что она была нещастна. Гертруда не хотѣла упустить сего случая объяснить свои сомнѣнія, но не знала какъ начать разговоръ.
«За чѣмъ вы работаете? сказала она на наконецъ, хотя дрожащимъ голосомъ, но съ нѣжностію; подождите пока здоровье ваше укрѣпится. Вы не безпокойтесь о себѣ, друзья ваши будутъ пещись о вашихъ нуждахъ. — Ахъ, сударыня, сказала она вставши съ смущеніемъ, вы меня знаете!… Г. Монгомери сказывалъ мнѣ, что я одолжена жизнію молодой барышнѣ: не вы ли это? — Успокойтесь, моя милая, отвѣчала Гертруда посадивъ ее; это правда, что я первая васъ увидѣла, но Г. Монгомери одинъ васъ спасъ. Старайтесь только о вашемъ здоровье и ободритесь. Друзья ваши не оставятъ васъ. — Я недостойна толикихъ милостей: вы видите передъ собою нещастную, очень виновную; но по крайней мѣръ я буду имѣть твердость сносить свой стыдъ. — Вы могли впасть въ заблужденіе; но я увѣрена, что сердце ваше непорочно. — Ахъ! я не достойна сего хорошаго мнѣнія вашего обо мнѣ. Вы молоды и хороши, сударыня, и вѣрно не въ такомъ положеніи, которое бы подвергало васъ вѣроломству мущинъ.»
Гертруда задрожала при сихъ словахъ, какъ бы ета дѣвушка узнала ея тайну. Но подумавъ, что это было невозможно, она продолжала: «Естьли какъ не въ тягость будетъ расказать мнѣ ваши нещастія, то я буду имѣть тогда болѣе причинъ просить тетушку за васъ. — Я съ охотою исполню ваше желаніе, сударыня, умолчавъ объ одномъ только обстоятельствѣ, которое впрочемъ для васъ не очень и любопытно будетъ мнѣ не надобно сказывать имени одной дамы. Г. Монгомери сказавъ мнѣ не называть ее, увѣрилъ, что ету даму подло оклеветали.»
Эти слова еще болѣе утвердили въ умѣ Гертруды подозрѣнія ея на щеть Монгомери, она просила молодую незнакомку почитать ее своимъ другомъ и расказать ей что можно изъ своей исторіи.
«Меня зовутъ Бетси Сутернъ, сказала она тогда. Два мѣсяца тому назадъ… У меня была мать…. Ее уже нѣтъ больше!… Будучи давно вдовою, она жила умѣренно, отдавая въ наймы покои своего дома. Въ прошедшемъ году она отослала меня въ деревню къ теткѣ моей, которая была больна, и я оставалась тамъ до совершеннаго ея выздоровленія. Во время моей отлучки у матушки нанялъ часть покоевъ одинъ Г. Сентъ-Остенъ, и жилъ въ нихъ съ другомъ своимъ Г. Бернерсомъ. Какъ они рѣдко бывали дома, то мы мало и видѣли ихъ… Но, Боже мой! сударыня, вамъ дурно; я позову кого нибудь.»
Гертруда удержала ее за руку, увѣривъ, что это ничего и просила продолжать.
«Нѣсколько дней спустя по возвращеніи моемъ, матушкѣ сдѣлался параличъ. Вопль мой привлекъ къ намъ господина Сентъ-Остена, которой самъ доставилъ вамъ нужную помощь съ такою поспѣшностію и заботливостію, что я никогда того не забуду. Матушка выздоровѣла, а Г. Сентъ-Остенъ дни чрезъ два поѣхалъ въ деревню. Другъ его за нимъ не послѣдовалъ, и увѣрялъ меня потомъ, что для того остался, что никакъ не могъ рѣшиться со мною быть въ разлукѣ. Словомъ, сударыня, онъ искалъ возможныхъ случаевъ быть со мною на единѣ, старался поселить во мнѣ довѣренность, показывая мнѣ ченпшыя намѣренія; только просилъ меня не говорить о томъ матушкѣ, пока окончитъ одно дѣло, которое очень его безпокоило. Это было обѣщаніе жениться, данное имъ одной богатой и знатной дѣвицъ, которой фамилія могла погубить его, естьли онъ его не здержитъ. Какъ я ему въ томъ не вѣрила, то онъ точно показалъ мнѣ письменное обѣщаніе, подписанное тою дѣвицею…. Вы блѣднѣете, сударыня; я боюся, чтобъ какъ не здѣлалось обморока. Я позову кого нибудь. — Нѣтъ, нѣтъ, вскричала Гертруда, схвативъ ее за руку. Дайте мнѣ только стаканъ воды, это сей часъ пройдетъ.»
Не много справясь она просила Бетси продолжать: а какъ зовутъ эту дѣвицу? спросила она у нее. Вы вѣрно можете сказать мнѣ ея имя? — Извините, объ немъ то и должна я умолчать. Г. Монгомери, зная его, заставилъ меня обѣщать никому не говорить о немъ, и я была бы слишкомъ не благодарна, естьлибъ не здержала своего слова; къ томужъ онъ увѣрилъ меня, что та записка была подложная, и что Бернерсъ человѣкъ слишкомъ малозначущій, чтобъ ета дѣвица, или ея фамилія, занимались имъ. Но я прежде ни мало не подозрѣвала его злымъ; и по неопытности своей вѣрила всему, что онъ мнѣ говорилъ. Поведеніе его со мною совсѣмъ не подавало мнѣ причинъ бояться его, и свиданія наши были очень часты или въ Паркѣ, или въ другихъ публичныхъ мѣстахъ. Г. Сентъ-Остенъ, возвратясь изъ деревни, не знаю какъ открылъ вашу тайну, и чрезъ нѣсколько дней оставилъ свою квартиру въ нашемъ домъ. Я никогда не забуду того, что онъ сказалъ мнѣ прощаясь съ нами. Обнявши меня въ присутствіи матушки, онъ подалъ мнѣ перстень, говоря, что проситъ меня принять его какъ знакъ памяти, и когда я изберу себѣ супруга съ согласія матушки, то не лишить его удовольствія проводить меня въ олтарю…. Это благоразумное предостереженіе не послужило мнѣ въ пользу. Бернерсъ такое имѣлъ надо мною вліяніе, что я продолжала видѣться съ нимъ тайно. Однажды в вечеру, когда мы были вмѣстѣ, онъ вдругъ сказалъ мнѣ, что ему дурно и просилъ меня войти съ нимъ въ сосѣдній домъ. Тамъ онъ далъ мнѣ стаканъ лимонаду, и потомъ…. Извините, сударыня, я не могу больше сказать вамъ… Ахъ! за чѣмъ этотъ лимонадъ не былъ для меня ядомъ?"
Бетси нѣсколько минутъ на могла продолжать своего повѣствованія, и Гертруда не думала ее къ тому побуждать.
"Наконецъ, продолжала нещастная, онъ взялъ наемную карету и проводилъ меня почти до воротъ нашего дома. Я постучалась, но никто не отвѣчалъ мнѣ; и какъ у насъ, кромѣ матушки и одной служанки никого не было, то я начала страшиться, а особливо, когда ночный сторожъ на улицѣ сталъ кричать, что било одинадцать часовъ; до тѣхъ поръ я не подозрѣвала, чтобъ было такъ поздно. Однакожъ послѣ долгаго ожиданія и стуку, я разбудила служанку, которая вышла вся заспаная отворить мнѣ дверь. «Ахъ, Боже мой! сударыня, сказала она мнѣ, гдѣ вы такъ долго были? Я удивляюсь, что матушка вамъ не отворила; она отослала меня спать, сказавъ, что сама будетъ васъ ожидать, и очень безпокоилась, вѣрно теперь она уснула. — Не отвѣчая ей ничего, я поспѣшно вошла въ комнату матушки… и нашла ее лежащую на полу… безъ чувствъ… и безъ дыханія… Ахъ, сударыня, вы плачете, и я могла плакать, пока не здѣлалась столь виновною!… A теперь глаза мои сухи… Естьлибъ я могла проливать слезы, мнѣ бы легче было.»
Послѣ нѣкотораго молчанія, она продолжала: «Мать моя, безпокоясь конечно о моемъ отсутствіи и предполагая вѣрно, что мнѣ приключилось какое нибудь нещастіе, получила вторичный ударъ паралича, и хотя призванный тогда же докторъ увѣрялъ меня, что никакая человѣческая помощь не могла спасти ея; однакожъ я всегда буду думать, что безпокойство о моемъ отсутствіи было причиною ея смерти, и что Богъ призвалъ ее въ себѣ, чтобъ она не была свидѣтельницею моего безчестія.»
Видъ отчаянія, который тогда изобразился во всѣхъ чертахъ лица злополучной Бетси, привелъ въ ужасъ Гертруду. «Вы послѣ разкажете мнѣ конецъ вашего повѣствованія, сказала она ей, взявъ ее за руку; теперь вы очень растроганы. — Нѣтъ, нѣтъ, сударыня: я теперь въ послѣдній разъ въ жизни расказываю мои нещастія — и мнѣ уже очень малое остается сообщить вамъ. Послѣ матушки остались долги и для заплаты ихъ продали все наше имущество. Тогда я наняла себѣ квартиру въ Найтсбриджѣ и не слыхала тамъ о Бернерсѣ ничего до самаго того дня, когда чуть было не здѣлалась самоубійцею. Въ тотъ день онъ совсѣмъ неожиданно вошелъ ко мнѣ съ веселымъ лицемъ, и приближаясь ко мнѣ въ намѣреніи обнять меня говорилъ мнѣ, что теперь ничто уже не могло быть препятствіемъ нашему благополучію. Я съ ужасомъ оттолкнула его, и вышедъ поспѣшно изъ комнаты въ страшномъ отчаяніи, добѣжала до парка…. — Довольно, до вольно, сказала Гертруда въ смятеніи. За чѣмъ имѣла я преступное любопытство узнать ваши нещастія, а, которая первая должна бы быть вашею утѣшительницею? — Вы совершенный Aнгелъ, вскричала Бетси. Мои злополучія заставили васъ проливать слезы. Не могу ли я узнать вашего имени? Я всю жизнь мою буду модить Бога о вашемъ благополучіи… буду ли я еще имѣть щастіе васъ видѣть? — Безъ сомнѣвія; я навѣки останусь вашимъ другомъ. — Господинъ Монгомери сказывалъ мнѣ, что вы имѣете чувствительную и благородную душу; и что со временемъ я узнаю ваше имя. — Безполезно и жеcтоко бы было долѣе его отъ васъ скрывать. Я называюсь…»
Голосъ Монгомери, которой Гергоруда въ то время услышала, заставилъ ее остановиться сколько мнѣніе ея о немъ было теперь различно отъ того, каковое она о немъ имѣла пріѣхавъ къ Мистрисъ Мозели! она ясно видѣла, что онъ единственно для нее отговаривалъ госпожу Стангопъ и ее самую отъ намѣренія видѣть Бетси. Заставивъ эту дѣвушку скрывать имя Гертруды, пріобрѣлъ онъ право на чувствительнѣйшую ея признательность; теперь она ясно видѣла всю нелепость своей неосторожности и стыдилась ея.
«Какъ! вы здѣсь, сударыня! — и одни, сказалъ Монгомери вошедъ въ комнату; позвольте мнѣ сказать вамъ, что посѣщеніе ваше неосторожно. Мисъ Сутернъ имѣетъ нужду въ покоѣ: вопросы могутъ привесть ей на память тягостныя воспоминанія; а я увѣренъ, что вы не желали бы умножить ея нещастія. Я надѣюсь также, что обѣщаніе, которое она мнѣ здѣлала… — О! я его исполнила, сказала Бетси: я не меньше помню мои обязанности, какъ и мой стыдъ и смерть матушки… Эта великодушная дама была тронута моими нещастіями, и хотѣла было сказать мнѣ свое имя, которое вы щитали нужнымъ скрыть отъ меня. — Позвольте мнѣ, сударыня, проводить васъ домой, сказалъ Албертъ Гертрудѣ, взявъ ее за руку. За чѣмъ же не исполнить ея желанія, отвѣчала она стараясь высвободить свою руку. — Здѣлайте милость, сударыня, не противтесь. Я не сомнѣваюсь, продолжалъ онъ, оборотясь къ Бетси, чтобъ эта дама не была для васъ другомъ очень полезнымъ; и то же обѣщаю вамъ отъ имени сестры моей; но не старайтесь теперь узнать того, что я щитаю благоразумнѣе скрыть отъ васъ.» И не давъ Гертрудѣ времени отвѣчать, онъ проводилъ ее въ другую комнату.
«Извините меня, сударыня; но я боялся, чтобъ чувствительность ваша не довела васъ до изѣясненій, которыя мнѣ кажутся теперь не совсѣмъ приличны. Нещастія этой бѣдной дѣвушки разстроили ея мысли. Когда время нѣсколько облегчитъ ея горесть, тогда можно будетъ объявить ей имя особы, которой она столько одолжена. — Она ни чѣмъ мнѣ не обязана, отвѣчала Гертруда не смѣя взглянуть на Монгомери, дабы не встрѣтить его взора.»
Мистрисъ Мозели вошла очень кстати вывела ее изъ замѣшательства. Она вспомнила тогда за чѣмъ къ ней пріѣхала, и отдавъ ей свои приказанія, пошла къ своей каретѣ въ сопровожаніи Монгомери, которой сказалъ ей, что надѣется имѣть честь видѣть ее ввечеру у Госпожи Стангопъ; но она ничего ему не отвѣчала не смѣя ни говорить съ нимъ, ни взглянуть на него.
«Боже мой! что я здѣлала? сказала она оставшись одна въ своей каретъ. Хорошо же я награждена за мое любопытство! какому извергу хотѣла я ввѣрить мое благополучіе! Но нѣтъ! никогда! лучше умереть, чѣмъ быть его женою!…. Тетушка очень справедливо его ненавидѣла. Но что она обо мнѣ подумаетъ, когда узнаетъ пагубную мою неосторожность?… Однакожъ я брошусь въ ногамъ ея, и все открою ей. Естьли она отринетъ меня; то по крайней мѣръ я буду имѣть то утѣшеніе, что исполнила долгъ свой: эта мысль усладитъ мою горесть.»
Эти тягостныя размышленія занимали ее во всю дорогу; и когда она пріѣхала, то не смотря на все ея старанія скрыть свое смятеніе, Госпожа Стангопъ замѣтила его и спросила ее съ беспокойствомъ, не случилось ли съ нею чего нибудь непріятнаго.
«Ахъ, тетушка, сказала ея Гертруда, я узнала вещи, которыя привели меня въ ужасъ. Неосторожное любопытство привело меня къ Мистрисъ Мозели, гдѣ мнѣ хотѣлось видѣть ту нещастную, которую Господинъ Монгомери вчера спасъ. Она расказала мнѣ свои нещастія; и я теперь удостовѣрилась, что и сама была очень неосторожна и виновна.»
Госпожа Стангопъ смотрѣла на нее съ удивленіемъ. «Что ты говоришь, моя милая?… Конечно любопытство твое предосудительно, но ты довольно за то наказана смущеніемъ, въ которомъ я тебя вижу. — Ахъ! тетушка, вы не знаете истинной тому причины; и хотя бы вы стали презирать меня, но я не могу болѣе молчать: я открою вамъ мое сердце.»
Госпожа Стангопъ подумала, что чрезвычайное смущеніе разстроили ея разсудокъ. «Ты меня огорчаешь, мой другъ. Исторія этой бѣдной дѣвушки слишкомъ тебя растрогала. — Ахъ! тетушка, вскричала Гергаруда обливаясь слезами, будьте ко мнѣ менѣе милостивы: я того не достойна. Вы не знаете до какой степени я была безрасудна. Я болѣе случаю, нежели самой себѣ обязана щастіемъ, что не совсѣмъ еще погибла. — Гертруда, сказала ей тогда госпожа Стангопъ съ величайшимъ безпокойствомъ, ты знаешь сколько я тебя люблю: открой мнѣ свое сердце; ты будешь говорить нѣжнѣйшему другу.»
Мисъ Сентъ-Остенъ бросилась предъ нею на колѣни: "Что скажете вы, тетушка, сказала она закрывъ обѣими руками лице свое, когда узнаете, что я дала письменное обѣщаніе отдать мою руну величайшему изъ злодѣевъ. — Я не буду умножать упрековъ собственной твоей совѣсти. Естьли ты еще не за мужемъ, то этому можно помочь. Скажи мнѣ, кто этотъ бездѣльникъ, который могъ употребить во зло твою неопытность? — Я не смѣю назвать его. — Вѣрно Бернерсъ. Уже нѣсколько разъ обхожденіе его съ тобою показалось мнѣ очень странно. Но будучи отъ природы не подозрительна, я ничего о томъ не заключала. Что? угадала ли я?!
Молчаніе Гертруды было очень яснымъ отвѣтомъ.
«Бездѣльникъ! продолжала госпожа Стангопъ; я всегда его ненавидѣла…. Но что за причина, что ты такъ скоро перемѣнила свои о немъ мысли? еще недавно, мнѣ помнится, ты говорила о немъ, какъ о человѣкѣ достойномъ всякаго уваженія.»
Тогда Гертруда расказала ей все, что слышала отъ Мисъ Сутернъ.
"Не раскаевайсяжъ больше въ своемъ любопытствѣ, сказала ей госпожа Стангопъ, когда она окончила свое повѣствованіе; самъ Богъ внушилъ тебѣ его, чтобъ исхитить тебя изъ пропасти, открытой подъ тобою. Конечно Бернерсъ думалъ, что по смерти твоей матери ты останешся властительницею своего имѣнія, потому что обѣщаніе, данное тобою въ несовершенныхъ лѣтахъ, не могло тебя связывать. Онъ и самъ вѣрно это зналъ, но надѣялся на твою неопытность. Успокойся, мой другъ; довѣренность твоя ко мнѣ порукою за твою осторожность впредъ. "
Гертруда слишкомъ была тронута милостями своей тетки, чтобъ бытъ въ состояніи изъявить ей всю свою признательность. Но успокоясь немного расказала ей подробно все, что происходило у нее съ Бернерсомъ съ самаго того времени, когда она съ нимъ познакомилась.
"Я увѣрена, сказала госпожа Стангопъ, что братъ твой не знаетъ о семъ подломъ его поступкѣ. Я напишу ему объ этомъ. Естьлибъ онъ могъ быть участникомъ сей низости, то я никогда бы не согласилась и видѣть его.
Гертруда оправдала своего брата, расказавъ ей разговоръ, которой имѣла съ нимъ за нѣсколько дней до смерти госпожи Сентъ-Остенъ.
Монгомери прителъ къ нимъ ввечеру, но Гертруда не смѣла видѣть его, и удалилась въ свою комнату.