Поет луна, звезда колдуний:
— Вот полночь в сладостном Июне.
Рой снов крылатых с высоты
Сомлел на веках Красоты,
Иль на челе ее ведет
В старинных масках хоровод,
И в локоны, что зыбко свисли,
Он впутал облики и мысли.
Дурманный пар наитий, мглистый,
Плывет от кроны золотистой.
Высь башен тает, чтоб уснуть,
Туманом окружая грудь
Как Лета (видишь!), дремлют воды
Сознательно в тиши природы,
Чтоб не проснуться годы, годы!
Вдыхает розмарин могила;
На волнах лилия почила;
И ели, там и сям, в тумане,
Чуть зыблясь, шепчут песню, пьяны,
Дубам хмельным, но одиноким,
Склоненным к пропастям глубоким.
Вкусила Красота покой,
Раскрыв окно на мир ночной.
Айрина спит — с своей судьбой.
Лучи ей на-ухо поют:
«Прекрасная! зачем ты тут?
Твой странен вид, — странны ресницы, —
Твой странен локон, что́ змеится.
Ты, чрез моря, пришла откуда,
Дубам суровым нашим — чудо?
Чем ветер мнил тебе служить,
Окно спеша на мглу открыть,
Чтоб, сквозь него, тебе напели
Твой сон хмельной напевы елей,
Качая пурпур балдахина,
Как знамя, над тобой, Айрина?
Прекрасная! проснись! проснись!
Во имя господа проснись!
О странно, странно, как, взрастая
И тая, ждет здесь тень цветная!»
Айрина спит. Спать мертвым тоже,
Пока любивших горе гложет.
Дух в летаргии длит молчанье,
Пока в слезах — Воспоминанье.
Но вот — две-три недели минут;
Улыбки с уст унынье сдвинут.
Дух, оскорблен, стряхнув истому,
Прочь реет, к озеру былому,
Где, меж друзей, он, в дни былые,
Купался в голубой стихии;
Там из травы, никем не смятой,
Плетет венок, но ароматы
С чела прозрачного ветрам
Поют (внемлите тем словам!):
«Увы! увы!» — Тоской объятый,
Дух ищет прежние следы
В спокойной ясности воды;
Их не найдя, летит в бездонность,
В неведомую углубленность.
Айрина спит. О, если б сон
Глубок мог быть, как долог он!
О! только б червь не всполз на ложе!
Тогда, — о, помоги ей, боже! —
Пусть навсегда сон снидет к ней,
И спальня станет тем святей,
А одр — печальный мавзолей!
Пусть где-то в роще, древней, темной,
Над ней восстанет свод огромный,
Тот склеп, в чьи двери из металла
Она, дитя, кремни метала,
Привыкнув тешиться, ребенком,
Их отзвуком чугунно-звонким,
Те двери (вход иного мира),
Что, словно два крыла вампира,
Вскрывались грозно, в глубь свою
Вбирая всю ее семью!
