Агасфер (Дорошевич, 2)/ДО
| Агасѳеръ |
| Изъ цикла «Сказки и легенды». Источникъ: Дорошевичъ В. М. Легенды и сказки Востока. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902. — С. 87. |
— Иди!
И онъ шелъ.
— Иди! — свисталъ вѣтеръ, врывавшійся въ уши.
— Иди! — слышалось въ пѣніи птицъ.
— Иди! — звучало въ ропотѣ волнъ.
Небо, земля, звѣзды, горѣвшія въ бездонной вышинѣ, — все въ природѣ слилось для него въ одинъ ужасный, несмолкающій вопль.
— Иди!
Для него, бѣднаго Агасѳера, который такъ ждалъ Мессію, — и когда тотъ пришелъ, не узналъ Его въ Страдальцѣ, изнемогшемъ подъ тяжестью креста у ступеней его дома.
Онъ толкнулъ тогда Страдальца ногою прочь отъ, своего крыльца и крикнулъ:
— Иди!
И вотъ теперь это страшное слово безъ умолка звучитъ, какъ проклятье въ ушахъ, звучитъ въ сердцѣ.
И онъ шелъ.
Истомленный, изнемогшій, онъ шелъ года, вѣка.
Сонъ не смыкалъ его очей.
Когда онъ, измученный, обезсилѣвщій, падалъ на землю и закрывалъ глаза, — передъ нимъ выростала Голгоѳа.
Крестъ и лицо Распятаго.
И съ вышины этого креста тихое, какъ дуновенье вѣтерка, но потрясающее какъ громъ, слышалось слово:
— Иди!
Въ ужасѣ вскакивалъ съ земли Агасѳеръ и бѣжалъ прочь отъ страшнаго видѣнія.
А оно слѣдовало по пятамъ за нимъ, при свѣтѣ дня, во мракѣ ночи, мерещилось ему, какъ марево въ пустынѣ.
Напрасно онъ искалъ смерти.
Смерть бѣжала отъ него, какъ земля убѣгала изъ подъ его ногъ при быстромъ бѣгѣ.
Напрасно онъ бросался въ ревущія морскія волны.
Онѣ съ ужасомъ разступались предъ обреченнымъ на вѣчную жизнь, а прибой спѣшилъ возвратить его землѣ.
Напрасно бросался онъ съ крутизны въ пропасти, грудью на острыя, торчавшія внизу, скалы.
Гранитъ разлетался отъ прикосновенія тѣла, — и Агасѳеръ вставалъ невредимымъ, и въ шумѣ мелкихъ камешковъ, катившихся подъ ногами, — ему слышался шепотъ:
— Иди… Иди…
О, зачѣмъ онъ тогда не узналъ Того, Кого ждалъ всѣмъ сердцемъ своимъ!
Зачѣмъ не понялъ Страдальца…
Десятилѣтія мелькали, какъ мгновенія.
А Агасѳеръ шелъ.
Одинокій.
Люди въ ужасѣ отступали отъ страшнаго старика, съ печатью ужаса и отчаянья на лицѣ.
Бѣжали какъ отъ призрака.
И Агасѳеръ былъ изумленъ, когда вертѣвшаяся толпа не разсѣялась въ страхѣ передъ нимъ.
Его не замѣчали.
Толпа подхватила его въ своемъ движеніи и унесла съ собой.
Женщины, дѣти, воины, старики, рабы, вольноотпущенники, бѣдняки и богачи, куртизанки и матроны, — все это мчалось къ огромному зданію, надъ которымъ развѣвался колеблемый вѣтромъ пурпурный пологъ.
И Агасѳеръ, увлекаемый толпой, остановился только на ступеняхъ цирка.
— Тише! Тише! Они поютъ!
На арену, освѣщенную, словно заревомъ, краснымъ отблескомъ пурпурнаго полога, входила толпа мужей, стариковъ, женпщнъ, дѣвушекъ, дѣтей.
— Они поютъ!
Толпа, наполнявшая циркъ, смолкла, — и въ этой тишинѣ, словно гимнъ, торжественно понеслаль пѣснь осужденньцсъ.
И вздрогнулъ Агасѳеръ, и ужасомъ исказились черты его лица.
Онъ услышалъ имя Того…
А циркъ ужъ снова ревѣлъ.
— Побѣжденные, они торжествуютъ побѣду!
Это вызвало хохотъ, насмѣшки.
Толпа хохотала надъ безумцами, пѣвшими побѣду въ минуту пораженія и славившими безсильнаго Бога.
— Пусть явится Тотъ, Кого они славятъ и спасетъ ихъ. Отворите двери, впустите звѣрей, — мы хотимъ видѣть чудо.
Загремѣли желѣзныя двери, и огромный левъ, разъяренный, ударяя себя хвостомъ, по бедрамъ, выпрыгнулъ на арену.
Дико оглянулся кругомъ и, увидѣвъ людей посрединѣ арены, пригнулся къ землѣ и поползъ, выбирая жертву.
— Остановйтесь! — крикнулъ Агасѳеръ, но его вопль потонулъ въ насмѣшливыхъ крикахъ толпы:
— Гдѣ-же, гдѣ вашъ Истинный Богъ?!
— Остановитесь, выслушайте меня, — я знаю истину!
И Агасѳеръ схватился руками за пылавшую словно въ огнѣ голову.
— О, Боже! Зачѣмъ такъ трудно люди постигаютъ истину. За что Ты обрекъ меня на тягчайшую изъ мукъ: жить среди людей, зная истину?!
Левъ приближался.
А они пѣли, устремивъ глаза на кусочекъ яснаго голубого неба, которое виднѣлось между полотнищами пурпурнаго полога.
И все свѣтлѣе и свѣтлѣе становились лица.
Словно видѣли они тамъ что-то…
Взглянулъ туда-же Агасѳеръ, и задрожалъ, и упалъ на ступени цирка….
Ему показалось, что тамъ… въ голубомъ небѣ…
Когда Агасѳеръ очнулся и поднялся со ступеней. циркъ былъ уже пустъ…
Вечерѣло… Сумракъ наполнялъ циркъ исгущался.
Вѣтеръ шелестѣлъ пологомъ.
И въ этомъ шелестѣ прозвучало:
— Иди!
Онъ съ ужасомъ бѣжалъ отъ страшнаго мѣста.
Онъ шелъ годы, десятилѣтія, вѣка, — какъ, вдругъ, его путь сиова преградила толпа.
Передъ нимъ разступались волны, и не разступалась эта толпа.
Такъ она была увлечена готовившимся зрѣлищемъ.
Агасѳеръ съ удивленіемъ оглядѣлся вокругъ.
Гдѣ онъ?
Обширная площадь, запруженная толпою, пестро, ярко, по праздничному разодѣтаго, люда.
Народъ занималъ всѣ балконы.
Народомъ нокрыты были всѣ крыши.
Посреди площади дымились костры, — и люди, одѣтые въ красное, ждали, когда на площадь вступитъ процессія.
Люди въ какихъ-то странныхъ одѣяніяхъ, съ нарисованными, черными отвратительными фигурами, въ высокихъ колпакахъ, со стонами, съ плачемъ, съ воплями, связанные, шли, окруженные войскомъ, прямо къ кострамъ.
— Что хотятъ здѣсь дѣлать? — спросилъ Агасѳеръ.
— Здѣсь будутъ жечь невѣрныхъ іудеевъ во славу Истиннаго Бога!
Онъ хотѣлъ броситься впередъ, крикнуть этимъ людямъ:
— Остановитесь! Что вы хотите дѣлать?
Сказать имъ, что Истинный Богъ — Богъ кротости, любви и милосердія.
И не требуетъ кровавыхъ жертвъ и мести.
Что онъ самъ видѣлъ Этого Бога, распятаго на крестѣ.
Что Истинный Богъ страдалъ, а не требуетъ чужихъ страданій.
Но хлынувшая толпа оттѣснила Агасѳера, — и онъ очутился въ маленькомъ, узенькомъ переулкѣ.
Еще ярче вспыхнуло пламя костровъ, и пѣніе псалмовъ слилось со стонами заживо сжигаемыхъ людей.
— Что они дѣлаютъ тамъ на площади? Что творятъ? — въ ужасѣ шенталъ Агасѳеръ.
Ему на встрѣчу попался блѣдный, растерянный человѣкъ, съ отпечаткомъ ужаса на измученномъ лицѣ.
По той скорби и страданію, которыя свѣтились въ его взглядѣ, — Агасѳеръ узналъ своего бѣднаго соотечественника.
— Куда ты стремишься, несчастный?
— Я бѣгу изъ рукъ святѣйшей инквизиціи, которая тысячами сжигаетъ насъ, сыновъ Израиля.
— Во имя Какого-же Бога приносятся эти человѣческія жертвы? Какому Богу молятся эти люди ненависти, сжигающіе себѣ подобныхъ?
— Во имя Христа.
Если-бы громъ небесный грянулъ среди безоблачнаго неба, молнія разбила-бы землю, и она разверзлась-бы подъ иогами Агасѳера, и сводъ небесный обрушился-бы на его плечи, — онъ былъ-бы менѣе потрясенъ, чѣмъ теперь.
— Во имя Распятаго Христа?
— Во имя Его. Они сжигаютъ насъ за то, чтомы не хотимъ признать Его Богомъ, Мессіей!
— Онъ былъ Богомъ, Миссіей! — съ ужасомъ прошепталъ Агасѳеръ, — это правда. Онъ былъ Богомъ, былъ Мессіей.
— Старикъ! — воскликнулъ его соотѳчественникъ, — по языку моихъ предковъ, которымъ говоришь и ты, я узнаю, что ты, какъ и я, сынъ Израиля. По словамъ твоимъ я вижу, что ты измѣнникъ вѣрѣ отцовъ. Ты пожалѣлъ нѣсколькихъ лѣтъ, полныхъ дряхлости, безсильнаго страданья, ты захотѣлъ ихъ купить цѣною отреченія отъ вѣры отцовъ. Тебя устрапшлъ огонь костровъ, и дымъ отъ нихъ заслонилъ отъ твоихъ старческихъ глазъ небо. Иди своимъ путемъ, старикъ. Одумайся, если можешь. А я пойду той дорогой, которой идутъ мои братья. Черезъ костры она ведетъ насъ къ Тому, Чье Имя не дерзаетъ произнести языкъ человѣка. Я останусь вѣренъ вѣрѣ предковъ, хотя-бы эту вѣру мнѣ пришлось исповѣдать среди пламени костра. Иди, старикъ, своимъ путемъ… иди… Намъ не по дорогѣ: я иду на костеръ.
И онъ быстро удалился.
Печально поникнувъ головой, долго стоялъ Агасѳеръ, не трогаясь съ мѣста.
И вдругъ лицоего, — въ первый разъ спустя вѣка, — освѣтилось радостной улыбкой.
Не онъ одинъ.
Эти люди, сжигающіе на кострахъ живыхъ людей въ честь Бога кротости, Бога любви, — также не поняли Страдальца.
Въ честь Него, Который молился завраговъ, — возжигаютъ эти костры?
О, да что оскорбленіе Агасѳера предъ этимъ оскорбленіемъ, которое наносится Имѳни Распятаго Господа, — и кѣмъ-же, его слугами!
Муки и казни во Имя Бога любви.
О, Агасѳеръ, и ты нѳ такъ тяжко оскорбилъ Распятаго Господа. Не ты одинъ не понялъ Его.
И Аг&сѳеръ повернулъ обратно на площадь.
Тѳперь онъ зналъ, что нужно дѣлать.
Онъ зналъ…
— Разступитесь! Разступитесь! Еврей идетъ къ кардиналамъ!
И предъ сонмомъ кардиналовъ, епископовъ, прелатовъ, появилоя старый, измученный, изможденный еврей.
Въ безпорядкѣ сѣдые волосы, въ лохмотьяхъ одежда, какъ послѣ долгаго пути среди лѣсной чалци и кустарниковъ.
Глубокія морщины избороздили суровое лицо.
Огонь горитъ въ глазахъ.
— Здѣсь сжигаютъ сыновъ Израиля?
— Здѣсь ихъ обращаютъ въ истинную вѣру! — отвѣтилъ прелатъ, указывая на купель.
— Я сынъ Израиля. Сынъ избраннаго Богомъ народа. Я вѣрую въ Того, чье Имя не дерзаетъ произнести языкъ, да будетъ Имя это благословенно во вѣки вѣковъ. Я вѣрую въ Адоная, Бога Авраама, Исаака и Іакова, вѣрую и нынѣ здѣсь предъ всѣми вами исповѣдую вѣру моихъ предковъ и мою. Я вѣрую въ Него и прѳзираю вашу ненависть, вашу злобу. Я — еврей.
И онъ стоялъ гордо и прямо, предъ сонмомъ кардиналовъ.
— Онъ кощунствуетъ! Онъ оскорбляетъ святѣйшую инквизицію, на костеръ его! На костеръ!
— Заблудшій сынъ Господа! — сказалъ кардиналъ, и священники дали знакъ толпѣ замолчать, — заблудшій сынъ Истиннаго Бога! Святая инквизиція снисходитъ къ безумію и гордынѣ, обуявшимъ твою душу. Чрезъ горнило огня пусть пройдетъ она въ ближайшее отъ насъ воскресенье и вознесется, очищенная огнемъ, ко Престолу Всевышняго. Тамъ, среди пламени, умерщвляющаго плоть и очищающаго духъ, ты познаешь истину, заблудшій братъ. Иди съ миромъ, — возьмите еврея, заключите въ тюрьму, гдѣ ждутъ отмщенія и избавленія другіе невѣрные. Заключите его отдѣльно отъ другйхъ, духъ гордости обуялъ его, пусть онъ тлѣньемъ не коснется душъ тѣхъ, кто близокъ къ познанію Истиннаго Бога. Огнемъ да будетъ сломленъ и уничтоженъ этотъ духъ.
И прелаты, епископы, весь народъ, наклонивъ головы, отвѣтили:
— Аминь!
Снова задымились костры на площади собора.
Еще большія, несмѣтныя толпы собрались смотрѣть, какъ будутъ сжигать дерзкаго еврея.
Упорнѣйшаго изъ людей его вѣры, надмев:наго, дерзнувшаго оскорбить самихъ слугъ святѣйшей инквизиціи.
Сердце забилось у Агасѳера, когда его вывели изъ тюрьмы, при видѣ этой несмѣтной толпы.
Бму вспомнился Іерусалимъ.
Въ тѣ страшные дни.
Такъ же было и тогда, когда Тотъ шелъ на добровольную смерть.
Улыбка радости играла на лицѣ Агасѳера и онъ съ восторгомъ слушалъ ревъ проклятій, несшійся изъ толпы.
Такъ! Такъ!
Такъ было и тогда.
Среди войска, средй монаховъ, несшихъ зажженные факелы, со стонами, съ воплями, шла толпа стариковъ, юношей, женщинъ, дѣтей.
И среди этой стонущей, измученной толпы, съ высоко поднятымъ челомъ, съ радостнымъ лицомъ, съ восторгомъ горящими глазами, — шелъ Агасѳеръ, какъ побѣдитель.
На него были устремлены всѣ взгляды.
— Вотъ онъ! Вотъ тотъ еврей, что дерзнулъ оскорбить святѣйшую инквизицію!
Процессія вступила на площадь, обошла вокругъ костровъ и остановилась предъ сонмомъ кардиналовъ, епископовъ, прелатовъ, — возсѣдавшихъ на высокой паперти и ступеняхъ собора.
Вопли, стоны еще болыпе усилилисьвъ толпѣ приговоренныхъ.
— Мы хотимъ трлько мрлиться Богу предковъ нашихъ!
— Тѣла ихъ да уничтожитъ, огонь, — а души да врзнесутся къ црестолу Всевыщняго! — раздалось съ соборной паперти.
— Аминь! — повторилъ весь народъ.
Стоны, слезы, вопли вдругъ стихли среди осужденныхъ.
— Ты, Имени Котораго не дерзаетъ произнести языкъ! — раздался изъ толпы голосъ дряхлаго старца, и при первыхъ же словахъ его старческаго голоса толпа осужденныхъ словно преобразилась: твердость, мужество засіяли въ глазахъ.
— Ты, Имени Котораго не дерзаетъ произнести Ты, даровавшій намъ заповѣди на горѣ Синаѣ. Ты, клятвой связавшій отцовъ нашихъ хранить Святые заповѣди Твои. Ты, что избралъ народъ Израиля излюбленнымъ народомъ своимъ. Ты, который вывелъ народъ Свой изъ Египта. Ты, повелѣвшій разступиться волнамъ морскимъ. Ты, сохранившій трехъ отроковъ въ печи огненной. Ты, Великій, Всемогупцй Богъ Адонай, Богъ отцовъ нашихъ, — Ты нынѣ изведи сыновъ Своихъ чрезъ огонь къ Святому Престолу Твоему.
И вся толпа осужденныхъ, какъ одинъ человѣкъ, отвѣтила:
— Да будетъ такъ, и да славится во вѣки Имя, Котораго не дерзаетъ произнести языкъ.
Одинъ Агасѳеръ стоялъ прямо и спокойно, глядя въ глаза верховному кардиналу.
— Отведите къ кострамъ всѣхъ, — оставьте передъ святымъ соборомъ лишь этого старика.
Осужденные тихо направились къ кострамъ. Агасѳеръ одинъ остался передъ синклитомъ.
— Смирился ли духъ гордыни твоей? Вѣришь ли ты теперь въ то, что Распятый на Голгоѳѣ Искупитель былъ Истинный Сынъ Божій, Мессія, пришествіе Котораго возвѣщали пророки? Отвѣчай: водой крещенія или огнемъ хочешь ты очистить и спасти душу свою?
Вѣритъ ли онъ, — онъ, который самъ вйдѣлъ Распятаго?
Какъ Тотъ, однимъ словомъ, онъ могъ бы избѣгнуть казни.
Но онъ знаетъ, что дѣлать.
Какъ Тотъ, онъ умретъ нѳвиннымъ, искупая свой грѣхъ, какъ Распятый искупалъ грѣхи всего міра.
Агасѳеръ молчалъ.
— Я вторично спрашиваю тебя. Въ третій разъ обращаюсь къ тебѣ. Водой или огнемъ хочешь ты очистить душу свою. Ты безмолвствуешь? Да будетъ же по желанію твоему, ты будешь очищенъ огнемъ. Отведите его на костеръ.
Высоко взвились языки пламени, повалилъ густой дымъ.
Вопли, стоны, крики, пѣніе псалмовъ, трескъ сухого дерева, — все слилось въ одинъ страшный аккордъ.
Цѣлый день горѣлъ костеръ, на которомъ сжигались невѣрные…
Агасѳеръ очнулся.
Онъ стоялъ одинъ, прислонившись къ каменному позорному столбу.
Былъ вечеръ.
Площадь была пуста.
Все сгорѣло.
У ногъ Агасѳера тлѣлись красные уголья.
А онъ стоялъ невредимый, не опаленный, обреченный на жизнь.
И, въ тишинѣ ночи, ему показалось, прозвучалъ все тотъ же голосъ:
— Иди…