1864.
правитьОРЕСТЕЙЯ.
правитьТрилогія Эсхила.
править«Орестейя», дана была на Греческомъ театрѣ въ Аѳинахъ, въ 459 г. до P. X. {Ἐδιδάχϑη τὸ δρᾶμα ἐπὶ ἄρχοντος Φιλοκλέους, Ολομπιάδι ὀγδοηκοςῇ, ἔτει δευτέρῳ (т. е. въ 459 г. до P. X.) См. ύπόθεσις къ Agamemn. Aesch. ed. Klausen. Gothac. 1833.}. Это былъ послѣдній трудъ[1] Эсхила передъ отъѣздомъ его въ Сицилію, ко двору Сиракузскаго тиранна, Гіэрона[2]. Какъ можно полагать, «Орестейя» не слишкомъ понравилась Аѳинянамъ; но это потому, что въ то время уже привлекалъ къ себѣ общее восторженное вниманіе публики Софоклъ, котораго драмы признаются лучшими изъ всего греческаго репертуара. И дѣйствительно въ то время, когда Периклъ выступалъ на политическое поприще, драма Софокла возбуждала болѣе, чѣмъ Эсхилова драма, сочувствія въ современной Аѳинской публикѣ, потому что въ ней дѣйствующія лица — люди, въ драмахъ же Эсхила дѣйствующія лица по большсй части или демоны, или ангелы. Не мудрено, что эти двѣ крайности человѣческой природы не были на столько понятны Аѳинянину, и не возбуждали такой симпатіи, какъ персонажи Софокла, имѣющіе глубоко-человѣческое значеніе. Но не смотря на ходули человѣческаго чувства, на которыхъ являются на сцену Эсхиловы герои и героини, не смотря на насилованье человѣческой природы этимъ поэтомъ-драматургомъ, все-таки поэзія Эсхила далеко не лишена истинно-драматическаго паѳоса, поражающаго до глубины сердце зрителя, который, вѣроятно, не замѣчалъ ни этихъ ходуль, ни этого напряженнаго состоянія человѣческой природы персонажей; и ему кажется все это естественнымъ при самомъ уже условіи драмы, возбуждающей состраданіе и ужасъ, именно потому, что онъ знаетъ, убѣжденъ въ томъ, что иначе и быть не могло, если на то была неодолимая воля Рока (fatum), передъ которой склонялся даже скипетръ могучаго Зевса, отца боговъ и людей. Страшная, неотразимая, неодолимая воля Рока властвуетъ въ драмахъ Эсхила. Этотъ поэтъ былъ представителемъ религіознаго настроенія умовъ современниковъ, вовсе не похожихъ на современниковъ Аристофана и Эврипида, которые уже успѣли объяснить себѣ отечественную религію; а между тѣмъ современники Эсхила, не размышляя, трепетали передъ волей Рока и боговъ и слѣпо вѣрили тому, чему ихъ училъ поэтъ-драматургъ.
Эсхилъ состарѣлся, его современники должны были уступить мѣсто новому, молодому поколѣнію, которое отъ души сочувствовало Софоклу. И Эсхилъ, пропѣвъ послѣднюю пѣснь лебедя, уѣхалъ въ Сицилію, увозя съ собою только отрадное воспоминаніе о прежней славѣ. Sic transit gloria mundi! — Трилогія «Орестейя», состоящая изъ 3 драмъ («Агамемнонъ», «Хоэфоры» и «Эвмениды»), для насъ, живущихъ въ XIX столѣтіи по P. X., есть во 1-хъ драгоцѣнный памятникъ современнаго Эсхилу, греческаго драматическаго искусства, а во 2-хъ она — единственный образецъ цѣльно-сохранившейся до насъ трилогіи.
Длинный рядъ, возмущающихъ до глубины души человѣческое чувство, преступленій, свершенныхъ по волѣ Рока, предшествуетъ этой кровавой драмѣ-трилогіи. Несчастія неразлучны съ домомъ Фригійца Тантала, который угощалъ боговъ жаренымъ мясомъ своего сына, Пелопса. Боги тутъ же замѣтили, что Танталъ издѣвается надъ ними; они отказались отъ этой отвратительно-ужасной пищи и присудили дерзкому насмѣшнику вѣчныя муки отъ голода и жажды, въ преисподней, гдѣ Танталъ сидѣлъ потомъ подъ роскошною яблонью, у ручья; и только лишь хотѣлъ сорвать яблоко, чтобы утолить голодъ, то невидимой силой оно недавалось ему въ руки; только лишь хотѣлъ онъ припасть высохшими отъ жажды губами къ ручью, чтобы утолить свою нестерпимую жажду, вода убѣгала отъ него далеко. Такимъ образомъ вѣчно присудили ему боги томиться и голодомъ, и жаждой. Пелопса, его сына, боги воскресили; и онъ былъ послѣ царемъ Пелопонеза. Его супругу звали Гипподаміей. Эта Гипподамія была влюблена въ Миртила и, такъ какъ ей не удалось возбудить въ немъ къ себѣ никакого сочувствія, то она оклеветала его передъ мужемъ, будто онъ осмѣлился домогаться ея любви. Пелопсъ велѣлъ бросить Миртила въ море. Но Миртилъ не утонулъ; онъ удержался за утесъ и потомъ вышелъ на берегъ, проклиная Пелопса. Умирая, Миртилъ звалъ бѣды на домъ Пелопса; и боги, безъ того уже разгнѣванные на Тантала и на всю его семью, услышали проклятія Миртила, а судьба (fatum) рѣшилась доканать домъ Пелопса.
У Пелопса было двое сыновей: Плистенъ или Атрей, и Тіэстъ. Тіэстъ обольстилъ супругу Атрея, Эропу, и имѣлъ отъ нея двухъ сыновей. Узнавъ объ измѣнѣ супруги, Атрей изгналъ Тіэста изъ Аргосской земли и потомъ задумалъ страшную месть. Когда Тіэстъ, возвратившись на родину, искалъ спасенія у очага домашняго, Атрей, съ притворно-радостнымъ лицемъ, позвалъ брата на пиръ и угостилъ его жаренымъ мясомъ его сыновей отъ Эропы… У Атрея было двое сыновей: Агамемнонъ и Менелай. Агамемнонъ вступилъ на тронъ Аргоса и Микенъ, женившись на Клитемнестрѣ, дочери Спартанскаго царя, Тиндара, а братъ Агамемнона, Менелай, сдѣлался царемъ Спарты, женившись на Еленѣ, родной сестрѣ Клитемнестры. У Тіэста былъ еще сынъ Эгистъ. Этого-то Эгиста Агамемнонъ, отправляясь въ походъ подъ Трою, и оставилъ правителемъ своего государства. Въ отсутствіе царя Эгистъ овладѣлъ сердцемъ его супруги, Клитемнестры,[3] которая, въ продолженіе почти десятилѣтней разлуки съ мужемъ, привыкла къ Эгисту, а супруга своего уже успѣла совсѣмъ позабыть и наконецъ даже рѣшилась освободиться отъ него, если онъ воротится изъ подъ Трои. Поэтому она обдумала коварный планъ — убить своего супруга-царя. А чтобы онъ не засталъ ея въ расплохъ, она[4] велѣла зажечь рядъ вѣстовыхъ огней отъ горы Иды, на Азіатскомъ берегу, и до горы Арахнейской, сосѣдней съ Аргосомъ, въ случаѣ, если Троя будетъ взята. Поэтому она также поставила стража на кровлѣ своего дворца, стража, который долженъ былъ наблюдать появленіе огней. Этотъ стражъ — то стоящій, то лежащій, какъ собака на цѣпи, — по его собственному выраженію — на кровлѣ царскихъ Атридовыхъ палатъ, — и открываетъ своимъ монологомъ драму «Агамемнонъ» — первую часть трилогіи «Орестейи».
АГАМЕМНОНЪ,
правитьСтражъ.
Хоръ Аргосскихъ старцевъ.
Клитемнестра.
Талѳибій, вѣстникъ.
Агамемнонъ.
Касандра.
Эгистъ.
ПРОЛОГЪ.
правитьБоговъ молю, о пусть меня избавятъ
Отъ этой стражи долговременной:
Ужь годъ на кровлѣ царскаго дворца
Атридовъ, — какъ собака на цѣпи, —
Лежу и жду, пока блеснётъ огонь,
Условный знакъ, который подадутъ,
Когда возьмутъ великій Иліонъ.
И зной, и страшну стужу испыталъ;
А все по волѣ женщины: она
Вполнѣ владѣетъ твердостію мужа.
Безъ счёту я провелъ ночей безъ сна,
На влажномъ ложѣ, смоченномъ росой,
И сонмъ свѣтилъ небесныхъ созерцалъ.
Глаза мнѣ не смыкаетъ сладкій сонъ.
Когда же вздумаю отъ скуки пѣть,
И только вспомню бѣдствія царей,
Несчастную судьбу Танталовой
Семьи, и слезы брызнутъ изъ очей.
Но вотъ я вижу и условный знакъ,
Огонь; ты добрую приносишь вѣсть.
Привѣтъ тебѣ, блестящій свѣтъ въ ночи,
Подобный свѣту дня; ты восхитишь
Сердца Аргосцевъ радостью. Пойду
И радостную вѣсть я объявлю
Супругѣ Агамемнона. О пусть,
Вставъ быстро съ ложа своего, тотъ свѣтъ
Спасительный привѣтствуетъ она.
Взятъ Иліонъ: иду собрать друзей
Веселый хороводъ: конецъ счастливый
Дѣла героевъ увѣнчалъ. Блести же!
Какъ счастливъ былъ бы, еслибъ удалось
Пожать любезную мнѣ руку мужа.
Что возвращается теперь, царя
Этихъ палатъ. — О прочемъ же ни слова1.
Огромный быкъ на языкѣ лежитъ1,
Не позволяетъ говорить; а впрочемъ
И этотъ домъ, когда бъ имѣлъ языкъ,
Все разсказалъ бы откровенно. Я же…
-Я также говорю — но тѣмъ, кто слышалъ
И знаетъ это хорошо; тому же,
Кто вздумалъ бы вывѣдывать меня,
Скажу, что зналъ, да какъ-то позабылъ.
Годъ десятый идетъ съ того времени, какъ
Врагъ Пріама3 великій, царь
Менелай, да еще Агамемнонъ,
Власть отъ Зевса принявъ,
Да собравъ корабли,
Распустивъ паруса, понеслись
Къ Иліону изъ этой земли
По попутному вѣтру,
Къ Арею взывая, великому богу,
Какъ коршуны будто, которые вьются порою
Высоко въ воздухѣ, съ жалобнымъ крикомъ;
Оставивъ гнѣзда свои разоренныя,
Малютокъ милыхъ своихъ всѣхъ лишенные,
Далеко отъ отчизны летятъ они,
И жалобный стонъ ихъ вдали раздается4.
Услыша же то Аполлонъ, или Панъ,
Или Зевсъ, или кто изъ боговъ,
Посылаетъ для мщенія злодѣямъ Эринію:
И мщенье то поздно приходитъ,5 но мѣтко бываетъ.
Такъ и Зевсъ, мощный богъ, сыновей
Атрея царя на Париса послалъ,
Чтобъ отмстить за жену Мснелая,
Жену многомужнюю.
Заморами воюютъ они по велѣнію
Могучаго Зевса.
Среди жаркаго боя тамъ копья ломаютъ они,
Изнывая подъ тяжестью бѣдъ; и Троянцамъ
Тяжело — испытанье. Да какъ бы то ни было уже,
Должно сбыться судьбамъ.
Ни слезами, ни грустью тайной, ни жертвами,.
Не удастся Парису ни возліяньемъ богамъ
Гнѣва ихъ укратить, оскорбившему
Ложе брачное.
Мы же, старцы, здѣсь дома остались.
Вѣдь дряхло ужь и тѣло у насъ: мы не въ-силахъ
Безъ палки ходить.
Хотя силы оставили насъ,
Но однакоже сердце осталось у насъ
Такое же, какъ и у юношей.
О, глубокая старость, тяжка ты!
Не тверже дитяти, на палку опершись,
По дорогѣ, покрытой завядшими листьями,
Тащимся какъ будто бы сонные 6.
Ты же, Тиндара дочь,
Клитемнестра, царица,
Что за новость услышала ты?
Что за вѣсть? и зачѣмъ
Воздвигаешь вездѣ алтари
Городскимъ, и небеснымъ, и адскимъ богамъ,
Богамъ этой земли,
Предъ дворцемъ здѣсь стоящимъ?
Для чего разсыпаешь дары на алтарь?
Для чего курятся они?7.
Возвышаясь къ звѣздамъ, тамъ и факелъ горитъ,
Пропитанный масломъ священнымъ,
Отъ чистаго сердца зажженный.
О скажи же ты мнѣ, что ты можешь сказать
И что можно сказать:
Ты избавишь меня отъ заботы;
То жестоко она меня мучитъ,
То пріятною льститъ мнѣ надеждою;
И сердце отъ радости бьется мое,
Предчувствуя счастье, когда я смотрю
На жертвы такія.
Я-ль не воленъ разсказать и про силу мужей и про этотъ
Дивный походъ, начатой такъ счастливо по волѣ
Нашихъ боговъ.
Свыше пѣть вдохновенье
Пришло; да и въ такихъ я лѣтахъ, что могу разсудить обо всемъ,
Не ошибаясь.
Я-ль не могу разсказать, какъ крылатые,
Владыки пернатыхъ орлы, царямъ кораблей
И юному войску Ахеянъ
За море въ землю Троянцевъ счастливый путь указали.
Бѣлый одинъ былъ, а черный другой. Прилетѣвши въ чертоги,
Тамъ на части они
Быстро разтерзали зайчиху беременную
И пожрали, а видѣли
Съ правой руки ихъ8,
Пой горе, пой, а благое всегда возьметъ верхъ9.
Птицегадатель-мудрецъ, посмотрѣвъ на крылатое войско,
Намъ объявилъ, что Атриды — орлы, разтерзавшіе зайца,
Заяцъ же — Троя. Такъ говорилъ онъ,
Диво то объясняя:
Городъ Пріама возьметъ это войско; судьба же
Башни разрушитъ царскихъ чертоговъ,
Всѣ же богатства, — народную дань, —
Что тамъ найдетъ, силой разхититъ.
Да чтобъ не помѣшала
Вамъ въ томъ боговъ непріязнь: вѣдь богиня не терпитъ царя10.
И завтракъ также тѣхъ Орловъ
Ей непріятенъ11.
Пой горе, пой, а благое всегда возьметъ верхъ.
Артемида дѣва, красавица,
Она любитъ дѣтенышей-львятъ,
Да и всѣхъ малютокъ-звѣрей.
Не хотѣла она допустить,
Чтобы счастіе было удѣломъ Атридовъ.
Взываю къ тебѣ, о Пеанъ,
Флотъ избавь отъ противнаго вѣтра,
Что послала богиня на встрѣчу
Царямъ, да притомъ беззаконной,
Кровавой желаетъ она,
Отвратительной жертвы, раздоръ воздвигая
Въ царской семьѣ12.
Съ давнихъ ужь поръ въ поколѣньи Пелопса
Царствуетъ этотъ раздоръ.
Мщеньемъ и гнѣвомъ сердца наполняетъ онъ,
Долгомъ считающій мстить за дѣтей13.
Такъ говорилъ намъ Калхантъ, объясняя,
Что два орла означали.
Много хорошаго онъ предвѣщалъ тѣмъ, кто въ путь отправлялся
За море вмѣстѣ съ царями, но этому дому
Что-то предрекъ роковое.
Пой горе, пой, а благое всегда возьметъ верхъ.
Зевсъ могучій — кто бы ни былъ онъ —
Но когда ему пріятно
Имя это, я зову
Этимъ именемъ его.
И не знаю, кто равняться
Можетъ съ нимъ въ могуществѣ.
Все вѣдь ничтожно въ сравненьи съ нимъ.
Если бъ вздумалъ сокрушаться я,
Отвратить судьбу царей,
То бы жалкимъ показался;
Былъ напрасенъ бы мой трудъ:
Воля его неизмѣнна.
Я-ль могу назвать того,
Кто, сражаясь бы съ тобой,
Побѣдилъ тебя, могучій:
Всѣ тобой сокрушены.
Кто жъ прославляетъ тебя, тому — слава.
Совершенно справедливо
Мы поступимъ, если будемъ
Зевса въ гимнахъ прославлять,
Потому что онъ въ несчастіяхъ
Даетъ намъ разумъ, благо неба.
Агамемнонъ царь тогда,
Вождь Ахейскихъ кораблей,
Въ ожиданьи скорбныхъ бѣдъ
Не сердился на Калханта.
А ужь вѣтръ противный дулъ,
И припасы истощались;
Войску было тяжело
На Авлидскихъ14 берегахъ,
Противъ города Халкиды15.
Сильный вѣтеръ дулъ съ Стримона16,
Не пускалъ царя Аргоссцевъ
И Ахейцевъ плыть къ стѣнамъ
Трои. Буря свирѣпѣла,
Горой волны воздымались,
Не щадили кораблей;'
Съ трескомъ лопались канаты,
И князья упали духомъ;
Смерть голодная грозила.
Тутъ вѣщунъ Калхантъ-гадатель
Всему войску объявилъ,
Что богиня вѣтръ послала,
Да сказалъ такое слово,
Что цари — Атриды въ горѣ
Долу очи опустили,
Молча скиптромъ землю рыли;
Слёзы брызнули изъ глазъ у нихъ.
Агамемнонъ царь тогда,
Помолчавъ, вдругъ бросилъ слово:
«Тяжко будетъ наказанье,
Если буду несогласенъ
То пополнить; тяжко будетъ
Преступленье, если дочь
Ифигенію, красу
Царскихъ Аргоса чертоговъ,
Заколю на жертву возлѣ
Алтаря и орошу я
Руки дѣвственною кровью,
Кровью дочери моей.
Чтожь мнѣ выбрать изъ двухъ золъ?
Неужель покинуть войско?
Въ жертву должно принести
Дочь мою, Ифіанассу?
Видя дѣвственную кровь,
Успокоится богиня,
Дальше плыть позволитъ намъ л.
Жалѣлъ сначала дочь свою,
Потомъ подумалъ, да рѣшился
Онъ Артемидѣ угодить.
Такъ часто безуміе смертныхъ,
Источникъ всѣхъ бѣдъ на землѣ,
Даетъ имъ рѣшимость не кстати.
И такъ Агамемнонъ рѣшился на страшное дѣло.,
Заколоть свою дочь, на жертву припесть,
Чтобъ подъ Трою идти, да начать тамъ
Борьбу, за жену17 начатую.
И вотъ, стремяся на войну,
Вожди Ахейскіе щадить
Не думали Ифіанассы;
Тогда, молитву совершивъ,
Отецъ велѣлъ слугамъ
Повлечь на жертвенный алтарь
Насильно трепетную дочь.
Да чтобъ не кричала она, завернуть въ покрывала ее
И уста прекрасныя ей зажать онъ велѣлъ,
Чтобы не накликала бѣды
На отца, да и домъ свой несчастный.
Въ одеждѣ шафраннаго 18 цвѣта лежащая
И, какъ на картинахъ, прекрасная,
Она кроткими взорами жалость въ сердцахъ
Возбуждала, несчастная,
У отца и у прочихъ вождей.
А недавно на пышныхъ пирахъ у родителя
Она восхищала всѣхъ звонкимъ голосомъ
И сладко-пріятною пѣснею дѣтскою 19;
Украшала она трижды счастливую жизнь
Родителя ей дорогаго.
Что дальше было, не видалъ, не знаю —
Молчу 20. Калхантъ не могъ быть безъ успѣха.
Предчувствія страдальцевъ не обманутъ;
Дагадываюсь я, что дальше будетъ21.
Но прочь, вы, мысли мрачныя: всегда
Вы ускоряете печаль и горе.
Съ лучами утренними солнца
Вѣстей я жду издалека —
Опѣшите жь въ Аргосъ радостныя вѣсти,
Да успокойте старика.
Да сбудутся согласно предсказаньямъ
Желанія единственной защиты
Земли Апійскія 23.
ЭПИЗОДЪ ПЕРВЫЙ.
правитьТебѣ теперь я предстою, царица,
Благоговѣя предъ твоею властью;
Такую жъ честь я долженъ воздавать
Тебѣ въ отсутствіе царя-супруга,
Какъ и ему. Повѣдай мнѣ, зачѣмъ
Дымятся алтары. Быть можетъ, ты
Издалека извѣстье получила,
Или въ надеждѣ получить. Но если
Молчишь, то ужь, конечно, въ томъ вольна.
Я получила радостную вѣсть.
О, какъ она зарѣ подобна счастья,
Зарѣ, родившейся изъ мрака ночи.
Узнай же радость, что не ждалъ, навѣрно:
Пріама городомъ владѣютъ наши.
Что говоришь? Могу ли вѣрить я?
Но развѣ я неясно говорю,
Что Троя уже собственность Ахеянъ?
Отъ радости меня слеза прошибла.
Твое расположенье вижу я.
Докажешь ли, что правду говоришь?
О, да, старикъ, я знаю то навѣрно,
Иначе мы обмануты богами.
Но развѣ вѣришь ты видѣніямъ,
Обманамъ чувствъ, подобнымъ сновидѣньямъ?
За истину я грёзы не сочту.
Нечаянной, быть можетъ, вѣришь мысли,
На умъ пришедшей вдругъ тебѣ? И ты
Несбыточной мечтою восхитилась.
Да не считай мой умъ за дѣтскій разумъ.
Когда же взяли Трою?
Въ эту ночь.
Но ктожъ такъ скоро извѣстилъ тебя
Объ этомъ?
То огонь — Гефестъ 23 на Идѣ 24,
Горящій яркимъ пламенемъ. Сюда
Вѣсть подавалъ за Факеломъ другой,
Одинъ вслѣдъ за другимъ. И такъ вотъ Ида
Вѣсть подала холму Гермесову,
Что на Лемносѣ», третій же костеръ
Великій на горѣ Зевесовой,
Аѳонѣ запылалъ и пламя это
Высоко восходило, заливая
Сіяньемъ море, будто бы лампада,
Горящая и весело, и быстро,
Подобно факелу, какъ золото,
Блестящему, иль солнцу, подавая
Сіяньемъ вѣсть горы Макиста25 стражамъ
Они же медлить и не думая,
Не побѣжденные сномъ по природѣ,
Извѣстье тотчасъ сообщаютъ дальше:
До водъ Еврипа отъ костра сіянье
Распространилось, сообщая то
Извѣстье стражамъ на Мессаніи 26.
Они же въ свою очередь зажгли
Огонь и дальше подавали вѣсть,
Изъ стараго валежника костеръ
Зажегши. Пламя мощное взвилось;
Неугасимое, оно, блестящей
Лунѣ подобное, Асопское27
Все поле освѣщая, побудило
Зажечь огни на Киѳеронскихъ 28 также
Высотахъ. Свѣтъ издалека замѣченъ
Былъ стражами, и зажигалися
Огни громаднѣй. Также надъ болотомъ
Горгонскимъ 29 встало пламя. До горы
Оно распространившись Эгипланктской 30,
Заставило нагорныхъ сторожей
Костры зажечь. Когдажъ зажгли костры,
То засіялъ снопъ огненный великій,
Такъ что былъ виденъ ярко освѣщенный 31
Сіяньемъ, Сароникскаго залива,
Противъ горы вдали лежащій, берегъ.
Такъ вотъ огни, одинъ вслѣдъ за другимъ,
Всё зажигались вплоть до Арахнейской
Горы, сосѣдней съ городомъ, гдѣ также
Стояли стражи. Такъ и домъ Агридовъ,
Огни замѣтилъ: первые жь огни
Зажглись на Идѣ. И такъ вотъ какіе
Мнѣ вѣстники извѣстье принесли.
Факелоносцамъ я другіе бы
Теперь уже законы предписала.
Изъ нихъ кто первый достигаетъ цѣли,
Того всѣ побѣдителемъ считаютъ;
А кто послѣдній подбѣгаетъ къ метѣ,
Надъ тѣмъ смѣются всѣ и побѣжденнымъ 32
Того считаютъ: но теперь и первый,
А также и послѣдній вѣсть Аргосу
Приносятъ о побѣдѣ: такъ пусть оба
Они вѣнчаются вѣнцомъ побѣднымъ.
Вотъ доказательство тебѣ; а вѣсть
Мнѣ сообщилъ супругъ33 отъ стѣнъ Троянскихъ.
Благодарить боговъ еще успѣю.
Такимъ же вотъ рѣчамъ готовъ внимать
И удивляться. О желалъ бы я,
Чтобъ повторила то, что ты сказала.
Владѣютъ наши Троей въ этотъ день.
Я слышу, вопли раздаются тамъ,
По стогнамъ города, и страшный кликъ
Побѣдный; тамъ вездѣ кипитъ раздоръ.
Съ елеемъ уксусъ тоже не дружится,
Въ одномъ сосудѣ заключенные.
Несчастія постигли Иліонъ.
На трупахъ братьевъ и отцовъ лежатъ,
Рыдая, дѣти; жены воютъ страшно,
Оплакивая жребій милыхъ имъ,
Свободныя недавно, а теперь
Рабыни. Наши же съ великимъ крикомъ,
Усталые, всю ночь сражаяся,
Лишь только начало свѣтать, въ дома
Троянцевъ кинулись для грабежа.
А тѣ, которые съ начала ночи
Вбѣжали въ домъ врага, надѣясь тамъ
Добычей тучной овладѣть, быть можетъ,
Въ крови лежатъ теперь и спятъ сномъ вѣчнымъ
Въ домахъ, на окровавленномъ полу,
Не чувствуя прохлады утренней.
Опасностей они ужь не боятся 34
Также, какъ бѣдняки воровъ не трусятъ *).
- ) Какъ Ювеналъ: cantabit vacuus coram latrone viator.
Пусть жадность и презрѣнная корысть
Не ослѣпляетъ уже глазъ Ахеянъ.
О да не оскорбятъ защитниковъ —
Боговъ Пергама храмы святотатствомъ
О ни. Иначе боги ихъ накажутъ;
И побѣдители Троянцевъ сами
Тогда погибнутъ въ страшныхъ мукахъ смерти.
Къ богамъ теперь взываю я безсмертнымъ:
О пусть они позволятъ безопасно
Въ отечество героямъ возвратиться.
Но если оскорбятъ они безсмертныхъ,
То мщенье страшное постигнетъ ихъ.35
И такъ внимай рѣчамъ вотъ этимъ женскимъ.
Желаю я, чтобы концемъ счастливымъ
Дѣла Ахеянъ нашихъ увѣнчались.
Когда же вотъ такъ хороши начатки,
То, вѣроятно, уже будетъ плодъ.
Благоразумно говоришь; не лучше-бъ
Все это обсудилъ и мужъ премудрый,
Что ты вѣщала мнѣ, жена. Теперь
Готовлюсь уже я боговъ безсмертныхъ
Благоговѣя прославлять, зане
Немалая награда за труды
Усилія Ахеянъ увѣнчала.
О царь, о Зевесъ, о милая ночь,
Причина торжествъ, ликованья,
Сѣть накинула ты на великій Пергамъ 36;
Ни дитяти, ни взрослому, ни старику
Не избѣгнуть постыднаго рабства сѣтей.
Я великому Зевсу молюсь.
О могучій Зевесъ, по дѣломъ наказалъ
Нарушителя долга святаго 37,
Ты Ахейцамъ помогъ взять великій Пергамъ:
Столько лѣтъ направлялъ ты стрѣлу,
Чтобы мѣтко пустить съ тетивы,
Чтобъ достигла она Иліона,
Да чтобъ выше свѣтилъ не скользнула она,
Чтобъ пронзила она Пріамида38.
Нечестіе боги преслѣдуютъ страшно:
Караетъ преступныхъ стрѣла громовая.
А вѣры нисколько вѣдь тотъ не имѣетъ,
Кто мыслитъ, что богу нѣтъ дѣла до тѣхъ,
Которые святость его оскорбляютъ.
И этотъ домъ 39 былъ нечестивый;
Далъ поводъ онъ къ войнѣ кровавой;
Казалось, бы чего
Ему не доставало?
Онъ былъ сокровищами переполненъ весь.
Отъ бѣдъ, насъ боги, сохраните;
Но съ насъ довольно и того,
Чѣмъ здравый умъ доволенъ можетъ быть.
Мужъ же, счастьемъ упоенный,
Да богатствомъ пресыщенный
Если правду оскорбляетъ,
Непремѣнно погибаетъ:
Не спасутъ его богатства.
Источникъ всѣхъ бѣдъ, наши мысли преступныя
Влекутъ насъ насильно въ путь преступленій,
Которымъ ужь нѣтъ оправданья.
Но если свершилъ преступленіе ты,
Не скроешь его ты никакъ отъ людей:
Блеститъ оно тускло и мѣдной
Подобно потертой фальшивой монетѣ,
Которая сдѣлалась грязной отъ рукъ
И явлена судьямъ на разсмотрѣніе.
Подобно мальчику, который
За птичкой гонится, Парисъ,
Какъ гость, радушно принятой,
Священный долгъ гостепріимства
Позоромъ срамнымъ заклеймилъ:
Неблагодарный, за радушье
Онъ похищеньемъ заплатилъ
Жены прекрасной Менелая.
Свершивъ же преступленье,
Жестоко былъ наказанъ;
Раскаянью Париса
Никто ужь изъ безсмертныхъ
Не думалъ и внимать.
А эта въ Трою убѣжавъ, однѣ
Согражданамъ заботы оставляя
О будущей войнѣ, вступаетъ
Въ ворота городскія. И не даръ,
И не приданое приноситъ въ Трою,
А гибель роковую. Между тѣмъ
Ея домашніе стенали страшно:
Іо, іо, о домъ, о домъ, владыки 40!
О ложе, мужелюбіи слѣды!
А Менелай, жестоко оскорбленный,
Лишенный чести, молча ходитъ;
Въ груди его кипитъ тоска,
Не вырывайся наружу
Ни жалобой, ни дерзкимъ словомъ;
И всѣ жалѣютъ о царѣ. *
Особенно же жалко было тѣмъ царя,
Которые такую жь мрачную тоску,
Какъ и онъ самъ, ужь испытали.
И лишь только очи онъ
Въ вихрѣ мрачныхъ думъ закроетъ,
То супруги дивный образъ
Вдругъ возстанетъ передъ нимъ;
Но потомъ изчезнетъ грёза.
И ночью тревожатъ его сновидѣнья:
Онъ видитъ супруги печальную тѣнь
И руки свои простираетъ къ ней тщетно —
Мечта ускользаетъ — съ печальною думой
Сидитъ Менелай въ опустѣломъ дворцѣ.
Таковы-то несчастья Атридовъ;
А, быть можетъ, и большія будутъ 41.
Но теперь не одинъ Менелай
По супругѣ невѣрной груститъ;
По Элладѣ всей слышится плачъ
По убитыхъ подъ Троей, родныхъ,
Уведенныхъ туда Менелаемъ.
Не увидятъ они ужъ отчизны своей,
Не обнимутъ они ужъ родныхъ и друзей:
Они пали въ бою.
Только урны съ ихъ прахомъ священнымъ
Посылаютъ сюда вмѣсто ихъ42.
О Арей, о великій богъ! —
Онъ участь рѣшаетъ въ бою,
Мѣняетъ на золото плѣнныхъ
И трупы убитыхъ мужей. 43
Отъ стѣнъ Трои онъ друзьямъ
Пепелъ мертвыхъ посылаетъ,
Урны наполняя имъ.
А наши узнавъ о кончинѣ героевъ,
За морями убитыхъ друзей,
Надъ урнами плачутъ и горько жалѣютъ,
Что убиты друзья ихъ за чуждую всѣмъ имъ,
Жену Менелая.
И всякій потомъ ропщетъ,
Во гнѣвѣ негодуя,
Питая въ своемъ сердцѣ
Проклятья на Атридовъ,
Особенно за тѣхъ, которые въ землѣ
Лежатъ вокругъ стѣнъ Иліона 44.
А вѣдь тяжела ненавистная рѣчь
И проклятья согражданъ.
Я же сильно озабоченъ,
Чтобы ночью не услышать
Страшнаго чего нибудь,
Ибо боги не щадятъ тѣхъ
У кого въ крови всѣ руки 45:
Грозныя Эриніи
Мужа, противъ воли рока счастьемъ упоеннаго,
Въ страшный тартаръ увлекаютъ; нѣтъ ему спасенья тамъ.
Также Зевсъ разгнѣванный
Всѣхъ виновныхъ настигаетъ
Молньей, брошенной изъ глазъ.
Я же самъ предпочитаю
Лучше жить не возбуждая
Въ другихъ зависти преступной.
Скромнымъ жребіемъ довольный,
Не желаю разрушать я городовъ;
Также вольности лишенный,
Не хочу я быть рабомъ,
Я, годами сокрушенный.
Молва по городу быстро
Прошла, дочь огней,
Возвѣщающихъ радость,
То правда, или нѣтъ,
Кто знаетъ? Можетъ быть,
Насъ боги обманули.
Кто жь изъ насъ столь дѣтски-глупымъ
Будетъ, иль умалишеннымъ,
Если вдругъ увидя пламя,
Станетъ этимъ восхищаться,
А потомъ, узнавъ, что вѣсти оказались вздорными,
Проклинать ужасно будетъ легковѣріе свое?
Пусть ужь женщины однѣ,
Прежде чѣмъ узнаютъ дѣло,
Восхваляютъ призракъ счастья.
Далеко ихъ увлекаетъ
Легковѣрье; 46 по дѣломъ
И молва нестройная,
Ими распущенная,
Также быстро погибаетъ,
Какъ была распущена.
ЭПИЗОДЪ ВТОРОЙ.
правитьСейчасъ узнаемъ мы, сказали ль правду,
Иль обманули насъ огни ночные,
Которые недавно взоръ ласкали,
Какъ будто бъ мы ихъ видѣли во снѣ.
Я вижу вѣстника; онъ съ берега
Идетъ, оливы вѣткой осѣненный 47.
За нимъ клубами вьется пыль, дождями
Не орошенная давно. Повѣрь,
Что этотъ вѣстникъ объяснитъ тебѣ,
Что означало пламя яркое.
Какъ было бъ хорошо, когда бы онъ
Намъ возвѣстилъ еще пріятнѣй вѣсть.
Но о несчастьи не желала бъ слышать.
О пусть слова его обрадуютъ
Насъ всѣхъ и подтвердятъ, что уже знаемъ.
Но тотъ, конечно, былъ бы сумасшедшимъ,
Кто бъ городу иное пожелалъ.
Привѣтъ тебѣ, отечество, Аргосъ!
Десятый годъ, какъ я тебя оставилъ.
И наконецъ тебя опять я вижу,
Когда изчезли всѣ мои надежды,
Кромѣ одной, чего не смѣлъ и думать,
Чтобъ быть погребену на родинѣ 48.
Привѣтствую тебя, земля родная,
Привѣтъ тебѣ, свѣтъ солнца золотой,
Привѣтствую тебя, могучій Зевсъ,
Привѣтъ тебѣ, Дельфійскій Аполлонъ,
Враждебный богъ; 49 ты уже пересталъ
Въ насъ стрѣлы направлять у водъ Скамандра.
Пиѳійскій царь, молю, защитникомъ
Намъ будь теперь, помощникомъ во брани.
Прошу отъ имени боговъ безсмертныхъ,
Руководящихъ въ битвахъ 50, моего
Хранителя-защитника, Гермеса51,
Героевъ, что послали насъ сюда 52,
Да примутъ нынѣ здѣсь всѣ благосклонно,
Назадъ идущее отъ Трои, войско.
Привѣтъ и вамъ, чертоги царскіе,
И вамъ, боговъ почтенныя жилища,
И вамъ, пенаты, здѣсь стоящіе,
Лицемъ къ востоку обращенные.
Примите, какъ всегда вы принимали,
Какъ слѣдуетъ, царя, что былъ такъ долго
Въ чужой землѣ, далеко за морями 53.
Онъ возвращается ужъ къ вамъ, въ ночи
Свѣтъ приносящій, Агамемнонъ-царь;
Привѣтствуйте его вы съ торжествомъ;
Разрушилъ онъ великій городъ, Трою,
По волѣ Зевса-мстителя, и землю
Опустошилъ. Разрушены всѣ храмы
И алтари боговъ, и весь народъ
Тамъ истребленъ 54. Разрушивъ городъ славный,
Атрея сынъ, великій царь, могучій,
Герой, счастливѣйшій изъ смертныхъ уже
Сюда идетъ, достойнѣйшій почета.
Не могутъ похвалиться передъ нимъ
Дѣлами ни Парисъ, ни Иліонъ.
За похищенье дважды отомстилъ:
Добычу возвративъ, до основанья
Разрушилъ домъ Пріама величавый.
И такъ да здравствуетъ побѣды вѣстникъ,
Ахейскимъ войскомъ посланный сюда.
Здоровъ я; да чтобъ мнѣ не умереть 55.
Но если боги такъ хотятъ, не прочь я —
Любовь къ родной землѣ тому причина?…
Чтобы глаза наполнились слезами
Отъ радости.
О знайте же, что одержимы всѣ
Болѣзнью радостною.
Объясни же,
Какъ понимать мнѣ то, что ты сказалъ.
Взаимно любящихъ любимъ любовью.
Отечество ждетъ съ нетерпѣньемъ войска,
Которое заплачетъ, вновь увидя
Отчизну?
Отъ печали, духъ объявшей,
Вздыхаю тяжко я 56.
Но отчего же
Та мрачная забота у тебя?
Одно лекарство у меня отъ горя
Уже давнимъ-давно — молчанье 57.
Развѣ
Чего нибудь боялся ты, когда
Царя здѣсь не было? 58
О какъ теперь
Твое мнѣ «умереть» — пріятно 59! —
Да, потому что кончилось удачно.
А много лѣтъ прошло, какъ началась
Война. И такъ не мудрено, что счастье
Къ намъ не всегда благопріятно было.
Но ктожь кромѣ боговъ во всемъ счастливымъ
Назваться можетъ? Трудно было намъ!
И мало-ль непріятностей бывало!
Да, если вспомнить трудности войны,
Житьё на узкихъ палубахъ, изъ досокъ,
Уложенныхъ неровно, кое-какъ!..
А въ лагеряхъ вкругъ Иліона стѣнъ
Еще труднѣе было, потому что
Насъ безпокоилъ врагъ, ни днёмъ ни ночью
Покоя не давая намъ; притомъ
Дожди насъ залили совсѣмъ, и въ мокрыхъ
Одеждахъ зло насъ брало. Если жъ кто
Захочетъ вспомнить стужу, отъ которой
Малютокъ-птичекъ столько погибаетъ,
Которой нестерпимой насъ всегда
Идейскій снѣгъ 60 снабжалъ; иль кто изъ насъ
Захочетъ вспомнить страшный зной въ то время,
Когда затишье на морѣ бывало —
Въ полуденную пору море спало,
Спокойное отъ вѣтра, не плескаясь —
Но мало-ль что бывало, да теперь
Зачѣмъ бы намъ досадывать на это!
Война окончена; а мертвыхъ намъ
Не воскресить. Зачѣмъ и вспоминать
О нихъ съ тяжелой думою на сердцѣ?
Но многому порадоваться можно.
И если взвѣсить на вѣсахъ ущербъ
И пользу, чашка пользы перетянетъ:
И живы, и здоровы воротились
Изъ за моря, и есть чѣмъ похвалиться
При этомъ свѣтѣ солнечномъ, когда
Мы переплыли море и въ родной
Землѣ теперь. По разрушеньи Трои,
Добычу всю Аргивскій флотъ даритъ
Богамъ, которыхъ вся Эллада 61 чтитъ.
Узнавши это, должно прославлять
Могущество Аргоса и вождей;
Благоволенье Зевса также должно
Намъ восхвалять, зане устроилъ все.
Теперь ты дѣло знаешь совершенно.
Могу твоимъ рѣчамъ, конечно, вѣрить;
Но старики до тѣхъ поръ неспокойны,
Пока во всей подробности и ясно
Не будетъ имъ извѣстно уже дѣло…
Но это всё касается царицы
И царскаго семейства больше. Я же,
Я признаюсь, что радостью богатъ 62-
Ужъ я давно той радостною вѣстью,
Огнями принесенной, восхищаюсь,
Которые повѣдали недавно
О разрушеньи Трои и побѣдѣ.
И всякій говорилъ, смѣясь въ глаза мнѣ:
«Неубѣжденная въ своихъ словахъ,
Не думаешь-ли ты, что Трою взяли,
Лишь только тѣ зажглись огни?» Но мнѣ,
Какъ женщинѣ, прилично восхищаться —
И радуясь, казалась глупой я. 63
Однако же я жертвы приносила,
И по обычью женщинъ, раздавались
По городу и въ храмахъ божіихъ
Все радостные клики, послѣ какъ,
По совершеньи жертвъ, погасло пламя,
Душистое отъ ладона… Теперь,
Что знать необходимо мнѣ, навѣрно,
Отъ самого царя ужъ я услышу 64
О какъ желаю, какъ спѣшу принять
Съ великой честью моего супруга.
Какой же солнца лучъ пріятнѣй будетъ
Для женщины того луча, который
Дверь дома освѣтилъ, чтобъ отворила
Она ту дверь, супруга принимая,
Котораго ей боги возвратили
Живаго и здороваго съ воины?
Такъ возвѣсти-жь супругу моему,
Чтобы спѣшилъ скорѣе онъ сюда,
Весьма любимый гражданами всѣми:
Скажи ему, что онъ найдетъ въ дому
Супругу вѣрную, какою онъ
Оставилъ, стража дому своего,
И честную, которая не терпитъ
Его враговъ, которая хранила
Сокровища такъ долго, и печать
Цѣла. Не знала я другаго мужа,
Чужда дурной я славы (уходя) больше, чѣмъ
Окраски мѣди 65
Когда то самохвальство правды полно,
Не гнусно то сказать благорожденной!
Тебѣ сказала это, чтобы ты
Узналъ яснѣй, что думаетъ она —
Теперь скажи мнѣ: живъ-ли Менелай,
Любимый нами царь. Быть можетъ, вѣстникъ,
Онъ вмѣстѣ съ войскомъ явится сюда,
Здоровъ и невредимъ.
Я не хочу
За правду выдавать того, что ложно,
Пусть даже, еслибъ эта ложь пріятно
Польстила слуху. И не можетъ быть
Того, чтобъ прочной ложь могла назваться:
Вѣдь обнаружится жъ когда нибудь.
Ну, да! Какимъ бы образомъ ты послѣ,
Солгавъ однажды, насъ увѣрить могъ,
Что истину сказалъ о томъ, чему бъ
Дѣйствительно конецъ счастливый былъ!
Тогда тебѣ никто бы не повѣрилъ.
Но правду можно отличить отъ лжи.
Мужъ этотъ въ сторону пошелъ отъ насъ,
Да вдругъ пропалъ изъ глазъ, и съ кораблемъ.
Не лгу.
Но самъ ли онъ еще у Трои
Отъ васъ отсталъ, иль буря унесла?
Какъ опытный стрѣлокъ, попалъ ты въ цѣль;
Ты угадалъ — но каково ему!
Но живъ ли онъ, или погибъ уже,
Что слышалъ послѣ ты отъ моряковъ?
Никто о томъ не знаетъ, кромѣ солнца,
Что оплодотворяетъ землю всю.
Наврядъ кто скажетъ намъ, гдѣ Менелай.
Но какъ же говорилъ ты намъ, что буря,
Которую послали боги въ гнѣвѣ
Противъ Ахеянъ, ужь давно утихла?
Зачѣмъ набрасывать мнѣ было тѣнь
На радостный для всѣхъ насъ этотъ день?
Ниспосланъ отъ боговъ онъ намъ въ награду
Но еслибъ я съ отчаяннымъ лицемъ
О гибели Ахеянъ 66 объявилъ,
То общую бы рану причинилъ;
Бѣда двойная бы постигла васъ,
Двойнымъ бичемъ преслѣдовалъ бъ Арей,
Что любитъ такъ одинъ ударъ копья
Вслѣдъ за другимъ, кровавое ярмо —
Когда-бъ такую вѣсть и объявилъ,
Эриніямъ тогда бы долженъ былъ
Пеанъ 67 пропѣть. Когда жъ пришелъ сюда,
Чтобъ возвѣстить всѣмъ радостную вѣсть,
Когда вездѣ, гдѣ я ни шелъ, вездѣ
Встрѣчалъ я радостныя лица здѣсь,
Зачѣмъ бы я разсказывать вамъ сталъ
О бѣдствіяхъ Ахеянъ и о буряхъ,
Ниспосланныхъ богами въ гнѣвѣ? Да,
Огонь и море были противъ насъ,
И бури начались на гибель войска
Настала ночь, и волны воздымались:
Ѳракійскій вѣтеръ тутъ на насъ подулъ,
Кормами наши корабли сшибались,
И разбиваясь съ трескомъ, погибали,
Изчезнувъ подъ волнами; сильный вихрь
Съ дождемъ шумѣлъ вокругъ, плохой пастухъ,
Всѣ наши корабли онъ разогналъ.
Но послѣ, какъ свѣтъ солнца возвратился,
Эгейское 68 увидѣли мы море,
Усѣянное трупами Ахеянъ,
Обломками отъ кораблей, досками —
А насъ конечно ужь не человѣкъ,
Какой нибудь безсмертный богъ избавилъ
Отъ страшной смерти. И кормиломъ правя,
Онъ спасъ корабль отъ вихря волнъ, а также
Не допустилъ разбиться объ утесы.
Когда же мы избавились отъ смерти,
Разбросанные по морю, нисколько
Не довѣряли ясной ужь погодѣ,
Оплакивая гибель войска. И
Кто живъ еще теперь изъ тѣхъ остался,
Которыхъ такъ далеко вихрь умчалъ,
Быть можетъ, думаютъ, что мы погибли.
Не мудрено. И мы подумать можемъ,
Что и они всѣ утонули. Но
Что-либо лучшее свершится пусть!
И такъ надѣйся, что и Менелай
Спѣшитъ сюда. Надежда есть, что онъ,
Но волѣ Зевса, возвратится въ домъ,
Когда могучій богъ не захотѣлъ
Его семейства погубить. Теперь,
Услышавъ это все, ты мнѣ повѣрь.
Что правду сущую тебѣ сказалъ я.
СТАЗИМОНЪ ВТОРОЙ.
правитьКто бы могъ изъ насъ такъ мѣтко
Давать прозвища людямъ?
Развѣ тотъ, кто — невидимка,
Или тотъ, кого языкъ
Управляется судьбою.
Кто могъ дать такое имя
Менелаевой женѣ 69?
Мѣтко дали имя ей,
Потому что истребила
Она много кораблей,
Потому что погубила
Она тысячи людей.
Съ ложа пышнаго бѣжала;
Сбросивъ брачны покрывала,
Сѣла на корабль.
И вдвоёмъ они помчались
Къ Иліону, въ дальній путь.
Вѣтеръ дулъ попутный имъ,
Великанъ Зефиръ 70.
Между тѣмъ, какъ щитоносцы
Догоняли бѣглецовъ,
Они радостно пристали
Къ Симоентскимъ берегамъ 71.
Мщенье страшное постигло
Иліонъ, по волѣ Зевса;
Въ плачъ всѣ пѣсни 72 обратились,
Что такъ громко раздавались
Въ Иліонѣ въ честь Париса,
Оскорбившаго боговъ.
Забывая эти гимны,
Древній градъ Пріама славный
Погибая ужь, Париса
Называлъ несчастнымъ мужемъ.
Человѣкъ не иначе
Львёнка въ домѣ своемъ
Пріучаетъ въ себѣ.
Львёнокъ-малютка бываетъ
Ручнымъ; онъ ласкается къ дѣтямъ
И къ старикамъ. Обнимаютъ
Дѣти его, и онъ лижетъ
Руки имъ, пищи прося.
Но взросши, нравъ природный
Выказываетъ смѣло.
Бѣда овчарнямъ! Кровью
Весь облитъ уже домъ!
По волѣ бога посланъ
Убійства жрецъ ужаеный 73,
Воспитанный въ дому.
Вотъ также и Елена,
Та кроткая царица,
Блестя явилась въ Трою,
Для глазъ очарованье,
Цвѣтущая любовью,
Ѣдучею для сердца:
Но что же послѣ вышло?
Зевсъ, страшно оскорбленный
Парисомъ, Пріамидамъ
Эринію 74 послалъ.
Есть старая пословица:
"Нѣтъ счастья безъ потомства,
"Но все таки и тутъ
"Безъ бѣдъ не обойдется я.
По моему — злодѣйство
Родитъ на цвѣтъ злодѣйство;
А домъ благочестивый,
Который только правдой
Живётъ, всегда обиленъ
Потомствомъ многолюднымъ.
Фамильная жь гордость раждаетъ насилье 75,
И выбравъ удобное время,
Раждается ненависть злая;
Къ отмщенію демонъ зоветъ,
Съ которымъ бороться ужъ трудно.
Блеститъ справедливость и въ дымныхъ чертогахъ —
Но какъ тяжело ей въ чаду преступленій —
И честную жизнь она хвалитъ.
Гнушаясь богатствомъ, запятнаннымъ кровью,
Глаза отвращая она улетаетъ
Къ безсмертнымъ на небо; всегда порицая
Преступныхъ владыкъ на землѣ 76… и возмездье
Даритъ по дѣломъ.
Царь, Атрея сынъ, не знаю,
Какъ привѣтствовать тебя,
Царь, Троянцевъ побѣдитель,
И какую честь воздать
Мнѣ, не превышая мѣры.
Мнѣ-ль не быть убѣжденнымъ, что многимъ
Лишь одинъ видъ притворный пріятенъ,
И бѣгутъ они правды всегда.
Изъ нихъ всякій готовъ притворяться
Льстить въ глаза, вмѣстѣ плакать съ несчастнымъ
И нисколько не чувствовать горя:
Восхищаться всѣмъ тѣмъ, чѣмъ другіе
Восхищаются, и противъ воли
Засмѣяться, льстя смѣху чужому.
Но нельзя коварной лестью,
Водянистой своей дружбой
Мужа, опытнаго въ знаньи
Человѣческаго сердца,
Обмануть. Я не таковъ.
Никогда не могу лицемѣрить;
Отъ тебя я не скрою того,
Что казался ты мнѣ безразсуднымъ,
Когда противъ воли повелъ за собой
Столько храбрыхъ людей изъ-за этой
Менелая жены. А теперь,
Когда этотъ трудъ славный оконченъ,
Не отъ чистаго все таки сердца
Разрушители Трои ликуютъ,
Вспоминая убитыхъ родныхъ.
Къ тому нужнымъ считаю прибавить,
Что узнаешь со временемъ, царь,
Кто изъ гражданъ здѣсь жилъ по всей правдѣ,
Также кто себя велъ непристойно.
ЭПИЗОДЪ ТРЕТІЙ.
правитьПривѣтствую тебя, Аргосъ, а также
Привѣтствую боговъ родной земли,
Зане они мнѣ помогли въ отмщеньи
Пріама городу и въ возвращеньи
На родину. Все дѣло зная, боги
Рѣшили, что Троянцамъ слѣдуетъ
Погибнуть уже всѣмъ единодушно,
Наполнивъ урну смерти, а другая
Пустой осталась урна 78. И потомъ
Въ дыму погибшій городъ я оставилъ,
Шумитъ какъ буря, пламя завывая,
А испареній жирныхъ страшный чадъ
Всѣмъ говоритъ, что городъ былъ богатъ;
За это все теперь богамъ должны мы
Обильныя принесть благодаренья:
Отмстить жестоко боги помогли намъ;
И великанъ Аргосъ изъ-за жены
Великій городъ Иліонъ разрушилъ.
Ночной порой, когда Плеады уже
Готовы были скрыться на закатѣ79,
Герои, отягченные щитами,
Покинувъ деревяннаго коня 80,
Разсыпались по городу, потопъ,
Какъ львы голодные, вспрыгнувъ въ высокій
Пріамовъ замокъ, вдоволь тамъ они
Текущей царской крови налакались 81 —
За все благодарю боговъ. — А то,
Что ты сейчасъ сказалъ, конечно — правда,
Съ тобою я согласенъ совершенно.
О, да, немногіе найдутся люди,
Что счастью друга радоваться могутъ
Отъ всей души: у большей части въ сердцѣ
Такъ много — ржавчины недоброхотства,
Что эта боль-зараза съ каждымъ часомъ
Всё болѣе и болѣе растётъ,
И стонетъ человѣконенавистникъ
Подъ тяжкимъ бременемъ досады злой,
Смотря на счастіе другихъ. Узналъ,
Узналъ я хорошо людей притворство,
А также лицемѣрной дружбы обликъ.
Одинъ лишь Одиссей, что нёхотя
Отправился со мной въ походъ подъ Трою,
Былъ вѣрнымъ спутникомъ моимъ. Не знаю
Теперь, онъ живъ, иль нѣтъ. Объ остальномъ
Что до боговъ касается, Аргоса,
Поговоримъ на общемъ мы собраньи;
И должно позаботиться намъ всѣмъ,
Чтобъ то, что обстоитъ благополучно,
И впредь потомъ пусть оставалось также,
Но что уже нуждается въ лекарствѣ,
Тому мы постараемся помочь,
Чтобы изгнать болѣзни вредъ разумно
При помощи огня, или желѣза.
Теперь, вступая въ мой чертогъ, спѣшу
Благодарить боговъ, зане меня
Издалека въ домъ отчій возвратили.
О да никто побѣды не лишитъ насъ,
Что къ нашему прикована оружью.
О граждане, почтенные Аргосцы!
Не стыдно мнѣ признаться передъ вами,
Что всей душой я предана супругу.
А всѣмъ, я думаю, извѣстно вамъ,
Что опасеніе и безпокойство
О милыхъ сердцу долго мучатъ насъ:
Я тоже очень долго сокрушалась,
Когда супругъ еще подъ Троей былъ.
И, тяжело жить женщинѣ одной,
Что такъ нуждается въ защитѣ мужа,
Когда груститъ въ отсутствіи супруга.
И радостная вѣсть когда доходитъ;
Но эта вѣсть ей кажется печальной.
Потомъ терзаетъ ея душу горе,
Когда она услышитъ о несчастьи;
Чѣмъ далѣ, тѣмъ печальнѣе всё вѣсти.
Когда бъ такъ много ранъ кто получилъ,
Тотъ былъ бы рѣшету 82 теперь подобенъ.
А сколько разъ я слышала, что умеръ
Супругъ мой. Да по слухамъ этимъ можно
Подумать было бы, что у него
Три жизни въ трехъ тѣлахъ, какъ у того, —
Что трижды умиралъ, — у Геріона 83,
И могъ бы даже похвалиться онъ,
Что трижды въ саванъ изъ земли облёкся.
И слыша это, я должна была
Съ отчаянья накинуть петлю… Но
Нашлись, которые не допустили
Меня лишиться жизни. Сынъ же мой,
Орестъ, залогъ моей любви къ тебѣ,
Теперь живётъ далеко отъ Аргоса.
Тому не удивляйся, мой супругъ:
Его увезъ къ себѣ, въ Фокиду, Строфій,
Который говорилъ, что если бы
Погибъ ты подъ стѣнами Трои, то
Бунтъ вспыхнулъ бы въ Аргосѣ, можетъ быть.
И такъ вотъ я позволила ему
Съ собою сына увезти: вѣдь тамъ,
Я думала, онъ будетъ безопаснѣй.
Повѣрь, тутъ нѣтъ обмана никакого. —
Когда жъ осталась я одна, то слёзъ
Моихъ обильные ручьи изсякли…
Не плакала потомъ — скрѣпила сердце;
Ждала условленныхъ огней, и рѣдко *
Смыкалъ мнѣ очи сонъ. И въ дивныхъ грёзахъ
Мнѣ чудилось, какъ будто комары,
Жужжа вокругъ, мнѣ вѣсти объ тебѣ
Печальныя шептали. Но недавно
Внезапно я услышала отъ стража,
Что засіяло пламя, вѣсть побѣды.
Такого стража, на цѣпи собаку,
Я назвала бъ спасительною снастью
На кораблѣ, колонной, кровли дома
Подпорою необходимой, сыномъ,
Единственной надеяудою отца,
Землей, отрадой моряковъ, что буря
Бросала по морю, будто перо,
Отраднымъ свѣтлымъ солнечнымъ лучемъ,
Когда утихнетъ буря, ручейкомъ
Для путника, измученнаго жаждой.
О, какъ пріятно намъ всегда бываетъ,
Когда освободимся отъ заботы.
И какъ мнѣ быть неблагодарной стражу!
Иди прочь отъ насъ теперь ты, злоба!
Мы много испытали — а теперь,
О, царь, что Иліонъ завоевала,
Мнѣ милый другъ, сойди же съ колесницы. —
Но что же вы, рабыни, медлите?
Не вамъ ли я сказала, чтобы вы
Устлали всю дорогу до дворца
Одеждами изъ пурпура? Сейчасъ же
Устройте вы изъ пурпура весь путь
До дома, что почти утратилъ было
Ужъ всякую надежду, чтобъ принять
Въ нутро свое супруга моего.
По этому пути пойдетъ но праву.
А прочее при помощи боговъ
Свершится, какъ назначено судьбами 84.
О Леды дочь85, о стражъ моихъ чертоговъ,
Наговорила много ты теперь,
И рѣчь твоя тянулась также долго,
Какъ и отсутствіе мое. Однако
Хвала тогда имѣетъ только цѣну,
Когда её мы слышимъ отъ чужихъ.
Не думай же, что я женоподобенъ
И что боюсь я оцарапать ноги.
Я не желаю, чтобы предо мной,
Какъ передъ варварскимъ какимъ царемъ,
Всё ползало вокругъ и всё кричало
Пронзительно, а самому идти
По мягкому пути изъ одѣяній 86:
Такая честь богамъ однимъ прилична;
И смертному не свойственно бы было
Облечь себя въ багряныя одежды.
И такъ желаю я, чтобы и мнѣ
Почетъ воздали, но какъ смертному,
А не какъ богу. И не нужно мнѣ
Ни пурпура, ни мягкаго пути;
Довольно славныхъ дѣлъ съ насъ и того,
Что не превратно мыслимъ; величайшій
То даръ, богами данный намъ. Но счастливъ
Лишь только тотъ, кто и въ минуту смерти
Еще счастливымъ можетъ называться.
Да, если счастье не оставитъ насъ,
Могли бъ имѣть блестящія надежды.
Но не противься моему желанью.
Не хуже твоего мое желанье.
Да, развѣ ты далъ клятву въ томъ богамъ?
Но пусть другой кто не боится гнѣва
Боговъ безсмертныхъ. Я же испыталъ 87.
И такъ сознательно и объявилъ
Свое желанье.
Какъ бы думалъ ты,
Что сдѣлалъ бы Пріамъ, когда бы также
Его оружье, какъ твое теперь,
Блистательной побѣдой увѣнчалось?
Конечно ужь въ багряныя одежды
Тогда бы онъ облекся 88.
Да не бойся
Людскаго языка.
Народный говоръ
Всегда не безъ значенья для меня
Бывалъ.
Но тотъ не можетъ быть счастливымъ,
Кому завидовать никто не мыслитъ.
А женщинѣ такъ спорить не пристало.
А счастливымъ, увѣнчаннымъ побѣдой,
Куда ни шло быть побѣжденными
Капризомъ женщины.
Иль для тебя
Нужна побѣда эта непремѣнно?
Послушайся: охотно уступи
Свою побѣду мнѣ.
Когда желаешь,
То пусть сейчасъ же кто-нибудь изъ слугъ
Съ меня сандальи сниметъ: да никто
Ревнивыми очами изъ боговъ
Безсмертныхъ ни меня теперь не взглянетъ,
Когда въ багряной этой я одеждѣ
Пойду. Боюсь, ступая, не испортить
Богатой этой ткани драгоцѣнной.
Пока довольно уже мнѣ объ этомъ…
Введи же въ домъ ты эту чужестранку 89
И обласкай её. Кто ласково
Обходится съ рабами, на того
И боги смотрятъ кроткими очами:
А добровольно вѣдь никто рабомъ
Быть не захочетъ. Эта чужеземка,
Часть лучшая изъ всей добычи нашей,
Подарокъ войска, по слѣдамъ моимъ
Сюда пришла. Тебѣ жъ я повинуясь,
По пурпуру войду въ мои чертоги.
Кто высушитъ то море, что питаетъ
Премножество пурпуровыхъ улитокъ,
Которыхъ жидкость драгоцѣнная
Идетъ въ окраску 90 нашихъ одѣяній.
Но вотъ, по милости боговъ, и домъ нашъ, —
О, царь, — ни въ чемъ не знаетъ недостатка.
И я когда бы знала, что спасла бы
Тебѣ тѣмъ жизнь и душу, я бъ тогда
Не пожалѣла многихъ одѣяній —
Пусть попираешь ихъ: не жалко мнѣ, —
Зане богатъ нашъ домъ. О царь, о царь,
Ты дереву цвѣтущему подобенъ,
Которое, раскинувшись вѣтвями,
Отраду людямъ, тѣнь даётъ, спасая
Ихъ отъ Сирійскаго собаки-зноя 91.
Когда теперь домой ты возвратился,
Ты грѣешь домъ собой порою зимней.
Такъ знойною порой, по волѣ Зевса,
Когда вино бродить ужь начинаетъ,
Отрадная прохлада насъ живитъ
Внутри чертоговъ… О, какъ много вотъ
Зависитъ отъ хозяина въ дому.
О Зевсъ! желанія мои исполнь:
Не позабудь свершить, что ты задумалъ 92.
СТАЗИМОНЪ ТРЕТІЙ.
правитьО зачѣмъ въ воображеньи
Возстаетъ кровавый образъ 93?
И зачѣмъ меня невольно
Духъ пророчества смущаетъ?
Неужели долженъ вѣрить
Я нелѣпымъ своимъ грёзамъ?..
Да, притомъ ужь столько лѣтъ
Въ вѣчность кануло съ тѣхъ поръ,
Когда бурю переждавъ,
Флотъ отправился подъ Трою.
Знаю я о возвращеньи
Агамемнона-царя:
Самъ тому свидѣтель былъ я.
Но однако чуждый лирѣ
Плачъ изъ сердца моего
Готовъ вырваться невольно.
Сердце сильно бьётся въ груди,
И навѣрно не обманутъ
Насъ предчувствія. Молю
Я боговъ безсмертныхъ, чтобы
Опасенья не сбылись.
Убѣжденъ я, что счастье людское
Ненасытимо, да и несчастье
Не заставитъ ждать себя долго.
Въ этихъ стѣнахъ, какъ змѣя затаена
Гибель, и счастья корабль величаво
На всѣхъ парусахъ, по прямому пути,
Быстро пронесшись на крыліяхъ бури,
Летитъ прямо на камень подводный. Но если
Мореходы то замѣтятъ
И успѣютъ тутъ же бросить
Якорь, чтобъ спасти себя,
Не погибнетъ ихъ корабль:
Такъ и домъ будетъ спасенъ,
Домъ Атрея сыновей;
Зевсъ могучій имъ поможетъ
Онъ грозящую имъ гибель
Непремѣнно отвратитъ.
Но кто можетъ изъ насъ воскресить
Человѣка, сошедшаго въ Адъ 94;
Даже еслибъ кто могъ сдѣлать то,
Помѣшалъ бы тому Зевсъ могучій.
Какъ назначено судьбою,
Жизнь одна — другой помѣха —
Мысль — сначала, слова — послѣ.
Мой же умъ, ко гнѣву склонный
И подавленный молчаньемъ,
Закипѣлъ негодованьемъ,
Ожиданьемъ бѣдъ смущенный.
ЭПИЗОДЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.
правитьИ ты войди — Касандру я зову —
Когда охотно Зевсъ желалъ, чтобъ ты
Вошла въ чертоги эти и была
Участницею въ жерѣвоприношеньи
Со многими рабынями моими,
При алтарѣ боговъ домашнихъ нашихъ.
Сойди же съ колесницы, ре гордись;
Вѣдь сынъ Алкмены 95 даже былъ въ плѣну
И допустилъ, чтобъ продали его,
И принужденъ неволю былъ сносить.
Когда жъ судьба заставила кого
Печальный жребій рабства испытать,
Тотъ развѣ счастливымъ назваться можетъ,
Кому удастся быть рабомъ богатыхъ
Людей, которыхъ домъ издавна уже
Богатствомъ славился. А тѣ вотъ, что
Сначала бѣдняки, да вдругъ пожали
Обильную богатства жатву, тѣ
Жестоко обращаются съ рабами.
У насъ обычаи свои.
Разумно
И ясно сказано тебѣ. Когда
Сѣтьми опутана, то повинуйся.
Но я не вижу, чтобы ты желала
Повиноваться.
Но когда бы даже
Она, подобно ласточкѣ, болтала
На языкѣ совсѣмъ намъ непонятномъ,
То и тогда могла бы догадаться,
Въ чемъ убѣдить ее желала я.
Царицѣ ты должна повиноваться:
Съ тобою еще сносно обращенье;
Сойди же поскорѣе съ колесницы.
Нѣтъ времени мнѣ ждать здѣсь, у дверей,
Зане внутри дворца у очага,
Готовыя лежатъ для жертвы овцы:
Не ждали мы счастливаго конца,
Что радостью сердца наполнилъ наши.
Не медли же, или скорѣе въ домъ,
Когда желаешь ты исполнить то,
О чемъ тебѣ я говорила. Если жь
Ты словъ моихъ совсѣмъ не понимаешь,
Движеньемъ варварской руки своей
По крайней мѣрѣ покажи ты мнѣ,
Что словъ моихъ не понимаешь ты.
Мнѣ кажется, что этой чужеземкѣ
Не до отвѣтовъ вовсе: её мечетъ
Изъ стороны въ другую, и похожа
Она на только пойманнаго звѣря96.
Она безумствуетъ, конечно, ибо
Лишилась родины и плѣнницей
Сюда пришла… Досадно ей… Не прежде
Узду носить привыкнетъ, какъ когда
Кровавое насилье испытаетъ,
И пѣна брызнетъ у нея изъ рта.
Я не сержусь; мнѣ сердце трогаетъ
Твоя судьба несчастная. Сойди же
Ты съ этой колесницы, уступая
Необходимости печальной рабства.
О горе мнѣ, несчастная земля!
Аполлонъ! Аполлонъ!
Зачѣмъ рыдаешь ты и Аполлона
Зовешь? Онъ вовсе не таковъ, чтобы
Твои рыданія охотно слушать 97.
О горе мнѣ, несчастная земля!
Аполлонъ, Аполлонъ!
Опять, нисколько не обдумавши,
Что говорить, она зовётъ того,
Который чуждъ и стоновъ, и рыданій.
Аполлонъ, Аполлонъ,
О столбъ придорожный 98, убійца ты мой!
Погубилъ ты меня.
Мнѣ кажется владѣетъ ей теперь
Пророчества наитье. Не смотря
На то, что сдѣлалась рабой, въ душѣ
У ней кипитъ божественная сила.
Аполлонъ, Аполлонъ,
О столбъ придорожный, убійца ты мой!
О куда жъ ты привелъ меня?
Въ какой домъ я пришла?
Въ Атреевъ домъ. Когда не знаешь ты,
То говорю тебѣ; и то — не ложно.
Такъ я пришла въ ненавистный богамъ,
Домъ преступный, который
Кровью забрызганъ родныхъ…
Въ домъ убійцы, кровью мужа
Землю обагряющей!
Мнѣ кажется, у этой чужестранки
Чутье какое то, какъ у собаки,
Что запахъ крови ужъ пронюхала.
Я знаю то, о чемъ я говорю,
И слезы мальчиковъ, предсмертный вопль,.
И жареное мясо ихъ, что ѣлъ
Отецъ ихъ самъ у брата на пиру 99.
Мы слышали, конечно, о твоемъ
Пророческомъ призваньи; но теперь
Мы вовсе не нуждаемся въ пророкахъ.
Увы, увы, что замышляютъ
Въ чертогахъ этихъ! О какое
Зло страшное задумано! Оно
Для близкихъ гибельно, неотразимо.
А помощь такъ далеко отъ Аргоса.
Не понимаю я твоихъ пророчествъ.
О томъ же слышалъ100; вопитъ цѣлый городъ.
Бѣдовая, что дѣлаешь теперь!
Ты моешь мужа — что сказать мнѣ дальше?
То скоро будетъ. Руку протянула,
Потомъ другую я.
Не могу понять,
Одни загадки слыша, предсказанья;
Мой умъ, я чувствую, уже не можетъ —
Не въ силахъ онъ загадокъ разгадать.
Увы, увы, не адскій ли то неводъ?102
Но сѣть — супруга, сѣть — участница
Убійства. Пой же ты, неутомимый,
Рыданьями исполненную пѣснь.
Достойно казни — это злое дѣло!
Какую ты Эринію велишь мнѣ
Звать громкимъ голосомъ сюда? Мой умъ
Теперь исполненъ мрачныхъ страшныхъ думъ
Бѣда не за-горами; кровь моя,
Прилившись къ сердцу, скоро, можетъ быть,
Изъ ранъ смертельныхъ хлынетъ и изчезнетъ
Въ землѣ съ послѣдними лучами жизни.
О горе, горе страшное, спасай!
Набросивъ на него одежды, будто
Сѣтьми опутавъ, прободала
Его своими черными рогами.
Упалъ онъ въ ванну. О коварство!
Убійца — ты, сосудъ изъ мѣди.
Что понялъ я всѣ эти предсказанья,
Хвалиться не могу; однако же
Догадываюсь, что несчастье близко.
Но развѣ радуютъ кого нибудь
Изъ смертныхъ предсказанія! Не радость,
А страхъ оракулы приносятъ намъ.
О горе мнѣ, несчастный жребій мой!
И о своемъ страданьи я скажу.
Зачѣмъ сюда несчастную привелъ?103
Да, для того, чтобъ вмѣстѣ умереть.
Тобой владѣетъ вдохновеніе,
Ниспосланное свыше; плачешь ты
О горькой участи своей.
Увы! ты плачешь, будто соловей,
Который звонкимъ голосомъ поетъ,
Слезами не насытившись еще,
Вздыхая объ Итинѣ и печально
На участь сѣтуетъ свою.
О участь сладкогласнаго пѣвца!
Завидую тебѣ я; боги
Крылатой птичкой сдѣлали тебя;
Не знаешь горя ты; а мнѣ уже
Кровавая назначена судьба.
О, почему въ. тебѣ тоска бушуетъ
Ужасная, ниспосланная свыше?
Зачѣмъ ты страшнымъ голосомъ, который
Меня приводитъ въ трепетъ, распѣваешь?
Откуда же судьбу узнала ты?
Іо, несчастный бракъ, Париса бракъ,
Ты погубилъ друзей! О гдѣ же ты,
Скамандръ, краса отчизны? на твоихъ
Я выросла цвѣтущихъ берегахъ.
Теперь же мысль моя блуждаетъ уже
Вдоль береговъ Коцита, Ахеронта105
Дитя — и тотъ теперь бы догадался,
О чемъ сказать хотѣла. Пораженъ,
Внутрь груди раненъ я; и, какъ змѣя,
Ужалили меня твои слова.
Меня сломило горе; сердце бѣдное
Готово разорваться, когда слышу я
Твои рыданія и стоны.
О гибель родины! погибшій городъ!
О жертвы тщетныя! Такъ много крови
Во храмахъ было пролито напрасно:
Тѣ жертвы Трою не спасли.
И я погибну скоро, грянувшись
На землю бездыханнымъ тѣломъ.
Ты повторила прежнія слова.
Какой же богъ, твое изранивъ сердце,
Тебя рыдать и плакать заставляетъ
И пѣть предсмертный гимнъ? Не понимаю,
Къ чему бъ клонилась рѣчь твоя.
Мое пророчество не будетъ больше
Выглядывать стыдливо, какъ невѣста,
Изъ подъ покрововъ брачныхъ: но свободно,
Какъ яркое, блестящее свѣтило,
Оно вамъ очи ослѣпитъ теперь.
И, какъ живая, вновь грозитъ бѣда,
Страшнѣе прежней, ярко заигравъ
На солнечномъ лучѣ, какъ будто бы
Девятый валъ. Я больше не хочу
Загадокъ говорить тебѣ. И вы
Свидѣтелями будете того,
Что, будто по чутью, напала я
На слѣдъ такихъ ужасныхъ преступленій,
Которыя давно здѣсь свершены.
И никогда чертоговъ не оставитъ
Согласный хоръ, гласящій о бѣдахъ,
Для слуха непріятный. Чтобы месть
Сильнѣе и сильнѣе бушевала,
Въ чертогахъ этихъ вѣчно пребываетъ
Толпа Эриній гнѣвныхъ, порожденныхъ
Людскою кровью. Очень, очень трудно
Избавиться отъ нихъ! — Ноютъ онѣ
О первомъ преступленіи а также
О братѣ, оскорбившемъ ложе брата.
Неужели, какъ опытный стрѣлокъ,
Я не попала въ цѣль? иль лживая
Пророчица я вздорная? Клянись,
Что я сказала правду о старинномъ
Въ семействѣ этомъ преступленіи 107.
Къ чему я буду клясться? Право же
Вѣдь не поможетъ это. Но дивлюсь,
Какъ ты отселѣ жившая далеко,
Все это знаешь, будто здѣсь была.
Я получила даръ отъ Аполлона.
Иль богъ, хотя и богъ, но былъ влюбленъ?
Мнѣ стыдно было въ этомъ признаваться 108.
А всякій вѣдь гордится своимъ счастьемъ
Среди утѣхъ и наслажденій жизни.
Но онъ былъ не любимъ, хотя любилъ.
И ты въ любви ему не отвѣчала?
Я обѣщала; слова жъ не сдержала.
Когда жь ты получила этотъ даръ
Пророчества?
Уже давнымъ-давно
Несчастія Троянцамъ предрекала.
Но какъ наказана ты Локсіемъ 109?
Никто не вѣрилъ мнѣ, и даръ мой былъ
Мнѣ безполезенъ.
Мнѣ жь по крайней мѣрѣ.
Твои слова не кажутся пустыми.
Увы, увы, о горе мнѣ!
Опять въ груди проснулся даръ несчастный,
Смущая духъ мой страшной грёзою:
Ужель не видите малютокъ вы 110?
Они — внутри чертоговъ. Какъ во снѣ,
Я вижу ихъ теперь. Зарѣзаны
Своими же родными 111, — какъ и должно! —
У нихъ въ рукахъ ихъ собственное мясо
И внутренности — блюдо страшное! —
Его отвѣдалъ ихъ отецъ. И вотъ
Поэтому какой-то левъ безсильный 112
Отмстить задумалъ здѣшнему дарю,
Его богатствъ и ложа похититель…
Отмстить задумалъ господину!… да,
Да, я — раба теперь 113! А вождь Ахеянъ,
Что Иліонъ разрушилъ, ничего
Не знаетъ вотъ, не понялъ думъ ея,
Когда съ притворно-радостнымъ лицемъ
Его прельщала льстивыми словами;
Ласкаясь, какъ собака, забѣгая
Ему въ глаза, наговорила много,
Скрывая въ сердцѣ зло, готовя гибель.
Она рѣшается, убійца мужа!
О какъ по-истинѣ назвать её,
Творенье ада? Иль змѣей двуглавой?
Или вотъ Сциллой что живетъ на камняхъ —
Скалахъ подводныхъ, губитъ мореходовъ,
Или неистовой причиной смерти,
Иль фуріей, проклятьями дышащей,
Что погубить задумала родныхъ?
Отважная, она торжествовала,
Какъ будто бы побѣду одержала!
И притворялась, радуясь, что мужъ
Издалека въ дворецъ свой воротился.
Мнѣ всё равно, повѣришь ты тому,
Что говорила я, иль не повѣришь;
Увидишь ты, что будетъ, и тогда
Великимъ состраданьемъ побужденный,
Сознаешься, что правду я сказала.
Опять услышалъ объ этомъ пирѣ
Тіэста, на которомъ ѣлъ тогда онъ
Своихъ зарѣзанныхъ малютокъ. Ужасъ
Владѣетъ мной, когда я слушаю
Объ этомъ страшномъ преступленіи.
О да, дѣйствительно вѣдь это было.
Но то, что кромѣ этого сказала,
Не понимаю, сбился я съ дороги.
Я говорю, что скоро ты увидишь
Смерть Агамемнона.
О замолчи!
Скажи, прошу тебя, что ты неправду
Сказала мнѣ. Обрадуй.
Нѣтъ спасенья!
Грозитъ бѣда. О еслибъ миновала
Она!
Ты молишься; они же вотъ
Убійство замышляютъ.
Но скажи,
Какой же мужъ убійство совершитъ?
Далёкъ ты отъ того, чтобы понять
Слова мои.
Не понимаю я,
Что за причина…
Эллинскій языкъ
Я знаю хорошо, и говорю
На нёмъ.
Но также говоритъ на немъ
И Пиѳія 116 прекрасно, да съ трудомъ
Ея слова мы можемъ понимать.
Увы, я чувствую, что вся въ жару я!
О горе мнѣ, губитель Аполлонъ!
А львица, съ волкомъ спавшая доселѣ
Въ то время, какъ далеко былъ отсюда
Ея супругъ, великодушный левъ117,
Несчастную меня убьетъ, и мечъ
Остря на мужа, ядъ свой изливая,
Насмѣшливо, язвительно прибавитъ,
Что умертвитъ его за то, что онъ
Меня привёлъ сюда въ Аргосъ съ собою.
Къ чему жъ теперь всѣ эти мнѣ игрушки,
И скиптръ, и всѣ вѣнки, что обвились
Вкругъ шеи, даръ пророчества несчастный
Въ себѣ хранящіе? Тебя сейчасъ же
Я изломаю прежде, чѣмъ умру.
Прочь отъ меня, завяньте на землѣ!
Другую ужь несчастнымъ этимъ даромъ
Дарите. Аполлонъ меня лишаетъ
Пророческой одежды этой, видя,
Что я осмѣяна была друзьями.
И допустилъ ты это, Аполлонъ,
Чтобъ звали всѣ меня теперь бродягой,
Несчастной, жалкой, нищею голодной!
Ты, сдѣлавшій пророчицей меня,
Теперь на встрѣчу смерти гонишь. Ахъ!
Ужь ждетъ меня теперь коловоротъ,
Что задымится кровію моей.
Однакожь не желаю умереть,
Богами не отмщенная. Придетъ
Ужасный мститель и отмститъ за насъ
Убійцы чадо, матереубійца,
И страшно мстящій за отца, изгнанникъ —
Но изгнанный изъ города роднаго
Увидитъ скоро родину свою,
Чтобъ положить конецъ несчастіямъ
Въ своей семьѣ Вѣдь боги поклялись,
Что смерть навзничь упавшаго, отца
Должна его въ отчизну отозвать.
Къ чему жъ теперь мнѣ здѣсь такъ громко плакать?
Я видѣла несчастную судьбу
Отечества и гражданъ Иліона,
Погибшихъ по велѣнію боговъ..
Да, смѣло я пойду на встрѣчу смерти.
Привѣтствую я васъ, ворота Ада.
Да поскорѣй приму ударъ смертельный
Безтрепетно; и пусть польется кровь
Изъ ранъ моихъ… и очи я на вѣки
Закрою.
Женщина несчастная,
Премудрая изъ смертныхъ, если точно
Ты знаешь о своей судьбѣ ужасной,
Тебѣ дивлюсь я, какъ неустрашимо
Идешь на встрѣчу смерти, будто жертва
Богамъ назначенная.
Нѣтъ спасенья!
Не властны мы надъ жизнію своей!
Къ чему же медлить мнѣ еще?
Но кто
До позднихъ дожилъ лѣтъ, почетъ имѣетъ.
Насталъ день роковой! спасенья нѣтъ!
Но знай, что ты несчастна отъ того,
Что смѣлый духъ имѣешь.
Но однако
Смерть славная для смертнаго — блаженство.
Изъ счастливыхъ по-истинѣ людей
Твоимъ слонамъ никто бы не повѣрилъ.
Отецъ, отецъ, гдѣ сыновья твои 120!
О что съ тобой? О что тебя опять
Вдругъ испугало?
Горе мнѣ! о горе!
Скажи мнѣ, отчего опять ты стонешь?
Предчувствіе какое-то опять
Волнуетъ душу смѣлую твою.
Чертоги пахнутъ капающей кровью.
Но въ этомъ домѣ жертву вѣдь приносятъ
На очагѣ.
А запахъ точно изъ
Могилы.
И Сирійскихъ ароматовъ
Не слышишь ты?
Теперь войду я въ домъ,
Чтобъ тамъ оплакивать судьбу мою
И Агамемнона. Довольно жить!
Увы друзья!…
Я не кричу, какъ птичка въ гнѣздышкѣ
Отъ страха смерти? Но, повѣрьте мнѣ,
Придетъ то время — возвратится мститель;
И за меня жена умретъ, за мужа жъ,
Что несчастливымъ бракомъ сочетался
Въ крови поверженъ будетъ мужъ 121. Тогда
Вы вспомните меня и подтвердите,
Что правду говорила.
Бѣдная,
Мнѣ жалко роковой судьбы твоей.
Еще хочу поплакать о себѣ —
Въ послѣдній разъ тобой любуюсь я,
Лучъ солнца золотой. Молю тебя,
Да будетъ лёгкою работой мщенье
Моимъ убійцамъ; вѣдь они меня,
Рабыню, также безъ труда зарѣжутъ.
Судьбы людей! погибнетъ ваша память!
Дѣла людей! хоть будьте вы счастливы,
Но тѣнь и васъ вотъ можетъ помрачить.
Преданья о несчастьяхъ, о которыхъ
Жалѣю я гораздо больше, чѣмъ
О счастьи смертнаго несовершенномъ,
Погибнутъ также, — только стоитъ ихъ
Коснуться мокрой губкою забвенья.
Никогда человѣкъ не сознается,
Что доволенъ онъ счастьемъ своимъ;
А однако никто вѣдь не могъ бы
Запретить этотъ царскій чертогъ
Посѣтить небывалому счастью,
Говоря: «не ходи.»
Но хотя присудили ему покорить
Блаженные боги Пріама обитель
И домой возвратиться въ чести, да за то
Долженъ онъ омыть кровью своей
Преступленія предковъ своихъ 122.
Кто жъ изъ смертныхъ, услышавъ объ этомъ,
Сказать могъ бы, гордися, что онъ
Невредимъ и счастливъ совершенно?
О горе мнѣ! Я въ сердце пораженъ!
Замолчи же! дай прислушать, кто тамъ въ сердце пораженъ.
Опять!.. другой ударъ!
На ходу злодѣйство, видно! Это, это — вопль царя!
Ни минуты не теряя, должно мѣры намъ принять
Вотъ мой совѣтъ: сейчасъ сюда созвать
Согражданъ, помощь чтобъ царю подать.
По моему: скорѣй ворваться въ домъ
Да наказать злодѣйство то мечемъ.
Во всякомъ случаѣ намъ должно уже
Теперь принять какія-нибудь мѣры.
Но медлить нечего.
Не ясно-ль все.
Вѣдь это только лишь еще начало:
Они готовятъ тираннію намъ.
А потому что медлимъ; между тѣмъ,
Въ злодѣйскомъ рвеньи медленность презрѣвъ,
Они рукой не дремлютъ.
Я не знаю,
Что вамъ сказать. Но дѣло это должно
Намъ хорошенько обсудить сначала,
Потомъ уже рѣшить, что должно дѣлать.
И я согласенъ съ этимъ, потому что
Не властенъ я рѣчами воскрешать.
Ужели намъ на вѣки подчиниться
Забрызганнымъ въ крови, убійцамъ этимъ!
Нѣтъ! лучше — смерть, чѣмъ это перенесть!
Сноснѣе, право, смерть, чѣмъ тираннія.
Но не было-ль предчувствія у насъ,
Что мужъ живетъ послѣдній уже день!
О томъ лишь только должно говорить,
О чемъ ужь мы доподлинно успѣли
Провѣдать; а предположеніе
Отъ истины бываетъ далеко.
Хвалю я это мнѣнье; пользуясь
Врученной властью мнѣ, я говорю
За всѣхъ теперь; и вотъ рѣшенье наше:
Войдемъ въ дворецъ, и тамъ уже, навѣрно,
Мы истину узнаемъ непремѣнно.
Теперь не стыдно будетъ мнѣ сказать
Противное тому, что говорила.
И гдѣ жь такой найдется человѣкъ,
Который бы иначе поступилъ,
Не притворяясь и въ глаза не льстя
Тому, кого желаетъ погубить,
Въ одно и тоже время мечь остря,
Чтобъ погубить врага, и сѣть ему,
Какъ звѣрю разставляя, чтобы онъ
Запутался въ ней! Мнѣ же суждено
Было исполнить уже это дѣло
Вражды старинной и давнымъ-давно
Задуманное мной; хоть поздно я,
Но мѣтко, во-время попала въ цѣль.
Теперь стою передъ тобой спокойно,
Гдѣ удалось его мнѣ поразить.
Свершила дѣло я — не запираюсь —
И такъ удачно это все свершилось,
Что онъ не могъ ужь смерти избѣжать:
Обширнымъ и его исподнимъ платьемъ
Опутала, какъ будто неводомъ.
Несчастная предлинная одежда!
Ударила я дважды; закричавъ,
Онъ на землю упалъ и распростерся;
И въ третій разъ ударила его
Въ честь Ада, преисподняго царя,
Хранителя, спасителя умершихъ124!
Потомъ ужь вздохъ послѣдній испуская
И выдыхая кровь, росой кровавой
Въ меня онъ брызнулъ: радовалась я,
Какъ нива отъ дождя, въ то время, какъ
Заколосится хлѣбъ i2S. — Аргоса старцы
Почтенные, порадуйтесь, — когда
Угодно будетъ, — я же торжествую!
Вѣдь въ честь усопшихъ льютъ же возліянья —
А онъ и мѣлѣ на то права по правдѣ —
И кубокъ до-верху наливъ бѣдами
Проклятыми, самъ выпилъ его разомъ,
Лишь только въ Аргосъ воротился онъ!
Дивимся мы безстыдству языка
И наглости твоей, когда надъ мужемъ
Такимъ такъ дерзко издѣваешься.
Ты говоришь со мной, какъ съ безразсудной,.
Ничтожной женщиной. Такъ нѣтъ!.. безъ страха
Съ тобой я говорю. Мнѣ все равно,
Какъ хочешь, такъ и судишь обо мнѣ.
Вотъ Агамемнонъ, мой супругъ, но только
Убитый этой правою рукою,
Которая дань правдѣ заплатила.
Смотри, въ какомъ порядкѣ это дѣло!
Жена, какого зелья ты объѣлась,
Чтобъ на тебя проклятья грянули.
Убила ты, зарѣзала — оставь
Нашъ городъ, прочь или отсюда ты
Въ изгнаніе, о, ненависть и ужасъ
Своихъ согражданъ.
Ты назначаешь мнѣ изгнаніе;
Проклятья также, ненависть народа
И гражданъ обѣщаешь мнѣ, ни мало
Тогда на этаго не разсердившись,
Когда, нисколько смысла не имѣя,
Принесъ онъ въ жертву дочь свою, — мое
Рожденіе, — чтобъ боги утишили
Ѳракійскіе вѣтра; будто не стало
Овецъ въ стадахъ! Такъ почему жъ, скажи,
Тебѣ не должно было его выгнать
Отсюда, чтобы смылъ съ себя пятно
Кровавое?.. молчалъ ты!.. А теперь
Когда ты услыхалъ, что я убила
Его, вдругъ сталъ суровымъ судіей.
Я-жъ говорю тебѣ, что ждетъ тебя
Судьба, подобная его судьбѣ.
Да, здѣсь повелѣвать никто не можетъ,
Кромѣ того, который побѣдитъ.
Но если богъ побѣду намъ присудитъ,
Научишься тогда разумно мыслить.
Свирѣпо и надменно говоришь ты;
И умъ бушуетъ твой, облитый кровью;
Пятно кровавое примѣтно взору;
Оно не отомщено: но должно будетъ
Когда нибудь тебѣ осиротѣлой
Принять ударъ смертельный 126.
О услышь
Мою теперь ты клятву — я клянусь
Богиней, мстящей за смерть дочери,
Эриніей-Бѣдой, которой въ честь
Убила я его, — что не боюсь
Я никакой бѣды, пока Эгистъ
Живетъ въ одномъ дому со мной, къ нему-же
По прежнему я чувствую довѣрье.
И онъ для насъ не малая защита.
А вотъ, смотри, лежитъ здѣсь тотъ, который
Надъ вѣрностью супруги насмѣялся,
Отрада Хризеидъ 127 подъ-иліонскихъ.
А рядомъ съ нимъ — и плѣнница его,
Пророчица, любовница его,
Подруга вѣрная, которая
Плыла съ нимъ вмѣстѣ изъ-подъ Иліона.
Вы получили должную теперь
Награду отъ меня. О стоилъ ты!
Она же пѣснь послѣднюю пропѣвъ,
Пѣснь лебединую, и мертвая, —
Его наложница, — легла съ нимъ рядомъ.
Какъ восхищаюсь я смотря на нихъ!
СТАЗИМОНЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.
правитьКакъ бы счастливъ я былъ, еслибъ умеръ теперь,
Не печалясь —
Засыпая сномъ вѣчнымъ въ могилѣ,
Когда мертвый во прахѣ лежитъ
Нашъ хранитель, убитый женой,
За жену столько бѣдъ претерпѣвшій.
Іо, іо, о Елена, Елена!
Погубила ты много людей:
Подъ Троей убиты они!
А теперь. . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не смываемой кровью запятнана ты
Въ этомъ домѣ раздоръ пустилъ корни давно —
И свершилась бѣда.
Не желай смерти ты, опечаленный.
Не сердись на Елену,
Хоть она погубила и много людей,
И заставила плакать по нихъ.
Демонъ злой, что на домъ Танталидовъ
Нападаешь, меня убѣдилъ ты,
На что женщины, звѣрской душой одаренныя,
Власть имѣютъ въ рукахъ. Эта мысль
Прежестоко мнѣ сердце грызетъ.
И на трупѣ убитаго демонъ,
Будто воронъ, усѣвшись,
Торжествуя веселую пѣснь 128,
Беззаконно прокаркалъ.
Ты сказалъ справедливо теперь,
Да и дѣльно, два раза назвавъ
Злато демона этаго дома.
Ненасытна — жажда крови,
И она не утолится,
Пока память не изчезнетъ,
Память древняго злодѣйства129.
И дѣйствительно демонъ ужасный,
Давно уже, неукротимый, живётъ
Въ этомъ домѣ несчастномъ.
Іо, іо, клянусь Зевсомъ,
Причиной всего на землѣ, всесвершителемъ…
Да и что же безъ воли его совершается?..
Да и этотъ злой демонъ не свыше-ль намъ посланъ 130?
Іо, іо, о царь, о царь!
Мнѣ-ль не плакать!
Но что-жъ наконецъ мнѣ сказать, зарыдавъ
Объ тебѣ?
Былъ я преданъ тебѣ всей душою.
Но опутанный ты въ паутину лежишь 131.
Умеръ смертью постыдною 132, — горе,
Меня горе берётъ, — ты лежишь,
Распростёршись на ложѣ постыдномъ,
Пораженный коварной рукой.
Ты кричишь, что мое это дѣло:
Но развѣ ты позабылъ, что была
Я супругой царю? Такъ не я же,
А злой демонъ семейства Пелопса,
Чтобъ отмстить за кровавое дѣло Атрея,
Принявъ образъ супруги, убилъ
За изжаренныхъ мальчиковъ взрослаго.
Гдѣ-жъ найдется такой человѣкъ,
Который докажетъ, что ты
Невинна въ этомъ убійствѣ? Придетъ
Мститель скоро сюда
Отомстить за отца 133,
Изъ потоковъ кровавыхъ рождается
Еще мрачное дѣло; и къ крови
Малютокъ Тіэста прибавится
Еще много кровавыхъ ручьевъ.
Іо, іо, о царь, о царь!
Мнѣ-ль не плакать!
Но что-жъ наконецъ мнѣ сказать, зарыдавъ
Объ тебѣ?
Былъ я преданъ тебѣ всей душою.
Но опутанный ты въ паутину лежишь,
Умеръ смертью постыдною, — горе,
Меня горе беретъ — ты лежишь,
Распростёршись на ложѣ постыдномъ,
Пораженный коварной рукой.
Да развѣ безъ всякой причины
Онъ умеръ?.. Причина была!
Не самъ ли онъ былъ той причиной 134?
Боюсь, чтобъ не похвастался
Въ обители мрачнаго Ада,
Что подѣломъ его убили здѣсь за то,
Что принесъ онъ на жертву богамъ
Мою милую дочь, о которой
Столько слезъ пролила я.
Я не знаю, лишенный ума
И заботой убитый,
Что мнѣ дѣлать, когда
Погибаетъ домъ этотъ. Боюсь,
Чтобъ кровавый ужъ дождь не пошелъ,
Потому что роса кровавая
Перестала. Рокъ злобный остритъ
На чужбинѣ возмездія мечъ135.
О земля, о земля, о зачѣмъ ты меня
Не взяла въ свои нѣдра
Прежде, чѣмъ онъ въ серебряну ванну 136,
Ошеломленный легъ отъ удара!
Кто его похоронитъ теперь137?
Кто объ немъ зарыдаетъ теперь?
Но неужель осмѣлишься ты хоронить
Супруга, котораго ты
Умертвила? И будешь рыдать
Надъ гробомъ его и отдашь
Долгъ послѣдній ему не за то ли,
Что злодѣйски ты съ нимъ поступила?
О кто же тогда надъ гробницей его,
Богамъ равнаго мужа,
Поплачетъ отъ чистаго сердца.
Да тебѣ нѣтъ дѣла о томъ говорить;
Мы убили его и — схоронимъ
Л въ слезахъ не нуждается онъ…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ждётъ его Ифигенія дочь
У адской рѣки быстротечной —
И обниметъ его, поцѣлуетъ его.
Такъ ужъ слѣдуетъ ей!
Оскорбленіе за оскорбленьемъ!
Не смогу разсудить я, чья больше вина.
Преступленье родитъ преступленье —
И мститель готовъ.
Кто злодѣйство свершилъ, тотъ и будетъ наказанъ,
Пока Зевсъ будетъ живъ; ибо такъ суждено.
Кто избавитъ отъ бѣдъ этотъ родъ…?
Да никто… Суждено, чтобъ вражда,
Какъ змѣя, въ его тѣло впилась.
Да ты правду сказалъ. Клятву давъ
Злому генію рода Плистена,
Я ту казнь совершила,
Хоть и трудно мнѣ было. О прочемъ
Позаботится онъ, выходящій
Изъ этихъ чертоговъ: самъ уничтожитъ
Онъ, самъ умертвитъ поколѣнье иное 138.
А мнѣ совершенію
Довольно и малой власти, чтобъ только
Спасти этотъ домъ
Отъ безумья убійства взаимнаго.
ЭКЗОДЪ.
правитьО радостный свѣтъ дни, свершилась месть,
Могу сказать, что боги должное
За преступленья смертнымъ посылаютъ,
Когда смотрю на этого я мужа,
Убитаго, лежащаго въ одеждахъ,
Что для него Эриніи 139 соткали.
Свой текущей кровью заплатилъ онъ
За хитрости отца — Отрадно мнѣ! —
О да, за хитрости, ибо Атрей,
Аргосскій царь, отецъ вотъ этаго,
Отца Тіэста, брата своего,
Изгналъ изъ собственныхъ его чертоговъ
Заспоривъ съ нимъ объ власти надъ Аргосомъ.
Потомъ отецъ несчастный воротившись
Въ отечество, молящій о пощадѣ,
Спасеніе нашелъ у очага;
Иначе бъ онъ родную землю кровью
Своею оросилъ, на томъ же мѣстѣ.
Гдѣ успокоенный лежитъ Атридъ! 140
Тогда отецъ вотъ этаго безбожный,
Питая въ сердцѣ гнѣвъ и притворяясь,
Въ тотъ день, когда онъ жертвы приносилъ,
Съ лицемъ веселымъ пригласилъ на пиръ
И моего отца; велѣлъ подать
Ему изжаренныхъ его дѣтей.
А пальца рукъ и ногъ ихъ искрошилъ,
Куски въ порядкѣ сверху разложилъ.
Не вѣдая, что ѣстъ, отецъ мой ѣлъ
Ужасную ту пищу, что погибель
Всему семейству принесла, какъ видишь!
Когда-жъ Тіэстъ злодѣйство брата понялъ,
Навзничь упавши, страшно застоналъ
И, пищу роковую изрыгая,
Онъ звалъ несчастья на Пелопса домъ;
Гнушаясь страшнымъ блюдомъ, онъ проклялъ
Весь родъ Плистена141 и желалъ, чтобы
Погибъ весь этотъ родъ. И вотъ причина,
Что этотъ здѣсь лежитъ убитый царь!
И я убить его былъ въ полномъ правѣ!
Когда я былъ въ пеленкахъ, третій сынъ
Несчастнаго, меня вотъ этотъ самый
Изъ родины изгналъ тогда съ отцемъ;
Но взрослаго меня святая правда
Въ отчизну возвратила. На чужбинѣ
Еще собравъ въ душѣ всѣ силы мысли,
Въ намѣреньи убить его, свершилъ142,
Что ужь давно задумалъ. Какъ пріятно
Мнѣ умереть теперь, когда я вижу,
Что этотъ наконецъ здѣсь бездыханный
Запутался въ сѣтяхъ возмездія!
Эгистъ, не уважаю я того,
Кто издѣвается надъ бѣдствіемъ.
Ты говоришь, что ты убилъ его,
Ты говоришь, что ты одинъ задумалъ
Убійство, о которомъ столько слезъ
Изторгнулось изъ глазъ моихъ: то знай,
Тебѣ неизбѣжать народнаго
Суда; каменьями тебя побьютъ.
И ты кричишь, какъ будто самъ ты кормчій
На кораблѣ!.. Но ты узнаешь скоро,
Какъ тяжело въ твои лѣта учиться
Благоразумью. Но чтобъ научить
Разумнымъ быть, лекарства лучше нѣтъ
Мученій голода, цѣпей!.. Ты понялъ? —
Да не брыкайся же, увидѣвъ бичъ,
Да и не плачь, почувствовавъ, что больно.
Жена, стражъ дома, осквернившая
Супруга ложе, вѣдь не ты-ль одна
Замыслила убійство и убила
Супруга своего вождя Ахеянъ,
Лишь только воротился онъ съ войны?
За эти рѣчи ты наказанъ будешь.
Твой голосъ вовсе не похожъ на голосъ
Орфея143. Тотъ пѣснь радостную пѣлъ;
А ты рыданьями заставить хочешь
Другихъ рыдать. Я вижу ты хитеръ.
Какъ подданный, ты долженъ замолчать.
И ты царемъ земли Аргосской будешь,
Который только лишь задумалъ дѣло,
Да вдругъ и струсилъ, не посмѣлъ убить
Его своею собственной рукою!
Коварство свойственно лишь женщинѣ…
При томъ же всякій зналъ давно, что и
Старинный врагъ его… Теперь я царь!
Его могущество — въ моихъ рукахъ.
А кто не будетъ слушаться меня,
Ужъ не бичемъ, какъ рьянаго коня,
Того смирю, но пусть въ темницѣ онъ
Голодной, страшной смертью издыхаетъ;
Тогда окажется ужь кроткимъ онъ.
Такъ почему же, трусъ, не самъ убилъ
Его одинъ, безъ помощи чужой?
Такъ почему жъ не ты убилъ, а эта
Супруга, оскверненье для отчизны
И оскверненіе для божьихъ храмовъ144?
Но живъ Орестъ! О гдѣ бы ни былъ онъ,
Неужель онъ въ отчизну возвратясь,
Не пригвоздитъ къ землѣ обоихъ васъ?
Если ты не перестанешь говорить мнѣ оскорбленья,
Мигомъ самъ то испытаешь, что ты намъ сейчасъ сказалъ.
Ну-жъ впередъ, друзья, живѣе! Бой начать готовы мы!
Обнажайтеже мечи всѣ, да живѣе на нихъ грянемъ!
Не боюсь нисколько смерти; обнаженъ уже мой мечъ145.
Говоришь, что не боишься умереть, сразившись съ нами,
Предо мной, который знаетъ, что грозитъ тебѣ бѣда!
Мы же счастья всей душою всѣ готовы попытать!
Мужъ для сердца драгоцѣнный, прекрати вначалѣ распрю;
Ужь обильна жатва наша, и несчастій ужь довольно:
Да не брызнетъ на насъ больше кровь людей, убитыхъ нами:
Вы-же, старцы, уходите всѣ домой, пока еще
Не убиты, не убили, чему быть теперь не должно.
Что же мы свершить успѣли, то намъ было суждено.
Если бѣдствія нерѣдко смертнымъ приключаются,
То, конечно, и мы также испытали ихъ довольно,
Потому что пламя мести раздулъ демонъ въ страшномъ гнѣвѣ.
И такъ вотъ мой женскій разумъ, кто желалъ бы знать его.
Повелитель, царь Аргоса, долженъ слушать оскорбленья.
И хвастливыя ихъ рѣчи, что пытаютъ они счастье
Надо мной! Языкъ ихъ дерзокъ! А въ словахъ ни капли смысла!
Мы-ль, Аргосцы, будемъ ползать передъ этимъ негодяемъ!
Но настанетъ скоро время, когда я дамъ знать себя!
Не успѣешь отомстить намъ, если демонъ возвратитъ
Намъ Ореста изъ изгнанья.
Знаю это я давно ужъ,
Что надѣешься на тѣхъ ты, на которыхъ нѣтъ надежды.
Оскорбившій правду, чванься, такъ какъ будто это должно!
Знай, что будешь ты наказанъ за свой дерзкій языкъ глупый!
Какъ пѣтухъ онъ пѣтушится, когда курица съ нимъ б-бокъ.
Что намъ нужды, что онъ ластъ; мы владѣемъ этимъ царствомъ.
О войдемъ въ чертоги эти, да все къ лучшему устроимъ.
ПРИМѢЧАНІЯ
править1) «О прочемъ же ни слова». Стражъ знаетъ о преступной связи Эгиста съ Клитемнестрой; но также знаетъ и то, что если бы онъ сталъ разсказывать объ этомъ, то былъ бы жестоко наказанъ. Вотъ почему
2) У него на языкѣ лежитъ «огромный быкъ» (βοῦς έπὶ γλώσσῃ μέγας βέβἤκεν {Подобно тому, какъ у Софокла κλῃς ἐπὶ γλώσσᾳ βίβανκεν (Soph. Oed. Colon, v. 1052.)}) и не позволяетъ ему говорить.
3) Пріамъ — послѣдній царь Троянскій (См. таблицу 2-ю Домъ Пріама) Менелай врагъ Пріама, потому что сынъ Пріама, Парисъ-Александръ (см. туже табл.) похитилъ Менелаеву супругу, Елену. Это и было причиною Троянской войны; Ахеяне (Греки) отправились подъ Трою и послѣ почти десятилѣтней осады разрушили этотъ городъ.
4) Атриды — сыновья Атрея (См. табл. 1 Домъ Тантала) — Агамемнонъ и Менелай сравниваются съ коршунами, у которыхъ похитили птенцовъ. И далеко летятъ эти коршуны за море съ жалобными криками: такъ и Атриды спѣшатъ къ Троѣ, чтобы возвратить похищенную Елену; взываютъ они къ Арею (Марсу — богу войны), да поможетъ онъ имъ во брани.
5) Слышитъ ихъ воззванія Зевсъ (Юпитеръ), оскорбленный тѣмъ, что Парисъ, радушно принятый, какъ гость, Спартанскимъ царемъ, Менелаемъ, отплатилъ ему за это похищеньемъ его супруги и тѣмъ нарушилъ святость долга гостепріимства. Поэтому-то Зевсъ и посылаетъ Эринію, или Фурію, богиню мщенья дому Пріама. Зевсъ назывался гостепріимнымъ, покровителемъ долга гостепріимства (ξὲνιος Ζεύς).
6) Тиндаръ — царь Спарты, отецъ Елены и Клитемнестры.
7) Вѣроятно, въ то время, какъ хоръ поётъ первую пѣснь (народъ) въ этой драмѣ, выходитъ на сцену Клитемнестра, уже увѣдомленная стражемъ о появленіи сигнальныхъ огней, и приноситъ благодарственныя жертвы богамъ на алтаряхъ, поставленныхъ передъ дворцемъ, щедро разсыпая благовонія; въ то же время происходитъ, по случаю жертвоприношеній, торжественная процессія женщинъ съ факелами къ храмамъ, гдѣ также приносятся обильныя жертвы богамъ. Царица притворно радуясь возвращенію супруга, — но на самомъ дѣлѣ радуясь тому, что наконецъ-то насталъ день, къ который она можетъ умертвить супруга, — какъ будто не слышитъ обращенныхъ къ ней, словъ хора и продолжаетъ приносить жертвы вмѣстѣ съ рабынями своими.
8) Увидѣть что-нибудь съ правой стороны почиталось у Аѳинянъ за счастливое предзнаменованье.
9) Съ горестнымъ чувствомъ намекаетъ хоръ на Троянскую войну, на то, что подъ стѣнами Трои убито многолюдей, о чемъ онъ уже и слышалъ; но однако онъ надѣется, что все кончится благополучно. Поэтому и говоритъ:
10) «богиня не терпитъ царя»
т. е. Агамемнона, не терпимъ за то, что онъ убилъ любимую ея лань. Богиня — Артемида.
11) «Завтракъ орловъ». Орлы разтерзали беременную зайчиху. Это непріятно богинѣ Артемидѣ (Діанѣ), потому что она была ангеломъ-хранителемъ и роженицъ, и новорожденныхъ,
12) Разсердившись на Агамемнона за убитую лань, Артемида послала противный вѣтеръ Ахейскимъ кораблямъ и устами жреца Калханта требовало, чтобы за лань Агамемнонъ принесъ ей въ жертву дочь свою, Ифигснію; тогда только она обѣщала Ахеянимъ попутный вѣтеръ. Набожный Агамемнонъ принесъ ей въ жертву дочь, и за это на него сильно озлобилась его супруга, Клитемнестра и задумала отомстить ему за смерть своей дочери. Но, разумѣется, месть за смерть дочери была только предлогомъ умертвить супруга; главное — Клитемнестра не желала разлучаться съ Эгистомъ.
13) Намёкъ на Эгиста, сына Тіэста (См. табл. 1), того Тіэста, который ѣлъ мясо собственныхъ сыновей, изжаренныхъ Атресмъ. Эгистъ обдумывалъ мщенье Агамемнону, сыну Агроя за зарѣзанныхъ своихъ братьевъ, о чемъ онъ самъ говоритъ въ этой драмѣ (См. экзодъ).
14) Авдида — городъ въ Беотіи напротивъ
15) Халкиды, города на Остравѣ Эвбеѣ (Негрононтъ).
16в) Стримонъ — Струма въ нын. Европ. Турціи, въ Румиліи.
17) Т. е. за жену Менелая, Объ этой «женѣ» вспоминаетъ хоръ во многихъ мѣстахъ драмы, негодуя на эту женщину (жену многомужнюю, чуждую и проч).
18 и 20) «Въ одеждѣ шафраннаго цвѣта». Клаузенъ въ своемъ комментаріѣ къ «Агамемнону» Эсхила двояко объясняетъ κρόκοῦ βαψὰς (v. 216. Aeschyli quae supersunt ed. Dr. Rudolphus Henricus Klausen vol. 1 Oresten. Sectio I Agamemno. Gothae. 1833. Commentairius, стр. 127), Быть можетъ, говоритъ онъ, это κρόκοῦ βαψὰς относится къ крови (т. е. что одежда Ифигеніи была обагрена кровью, какъ будто её ужо успѣли поразить жертвеннымъ ножемъ), а можетъ быть и къ цвѣту одежды. Потомъ говоритъ, что первое будетъ вѣрнѣе и доказываетъ примѣрами. Но вѣроятнѣе къ цвѣту одежды относится это κρόκοῦ βαψὰς, ибо она еще не была поражена жертвеннымъ ножемъ, если хоръ дальше поётъ:
— Что дальше было не видалъ, не знаю —
Молчу. Калхантъ не могъ быть безъ успѣха, —
намекая на ту страшную минуту закланья, о которой тяжело и вспоминать, а не только разсказывать.
19) У Аѳинянъ былъ обычай нѣтъ за столомъ, сопровождая свои пѣсни игрою на лирѣ.
20) См. 18, въ концѣ.
21) Намекъ на злобу Клитемнестры, которая, быть можетъ, отомститъ царю, своему супругу за смерть дочери и, можетъ быть, жестоко отомститъ. Уже въ воображеніи хора возстаетъ окровавленный образъ царя, и онъ поетъ:
Но прочь вы мысли мрачныя: всегда
Вы накликаете печаль и горе.
22) «Земли Апійской» — т. е. Пелопонеза. Плутархъ говоритъ, что Пелопонезъ названъ такъ отъ слова «απίων», т. е. грушъ. Такъ и въ «Эдипѣ Колонейскомъ» Софокла Полиникъ называетъ Пелопонезъ землей Апійской:
ξυνωμότας
ἔστησ' ἐμαυτῷ γῆς ὅσοιπερ Ἀπίας
πρῶτοι χαλοῦντфι (Sophoclis Oed. Colon, vv. 1302—4).
23) Гефестъ — Вулканъ, богъ огня, огонь.
24) Ида — гора близь древней Трои.
25) Макистъ — гора на островѣ Эвбеѣ (Негрононтѣ). Еврипъ — у Эвбеи.
26) Мессаній — гора въ Беотіи.
27) Асонійское поле, по рѣкѣ Асопу, въ Беотіи.
28) Киѳеронъ — гора, въ Беотіи.
29) Болото Горгона у Эгипланктской горы въ Мегоридѣ.
30) Эгипланктская гора — въ Мегаридѣ.
31) Сароникскій заливъ — часть Сароникскаго моря, у сѣверо-восточныхъ береговъ Пелопонеза. Границами его были острова Эпидавръ и Пнеіонезъ и материкъ Пелопонеза.
32) Въ Аѳинахъ былъ праздникъ факелоносцевъ или λαμπαδηδρομία (бѣгъ съ факелами). Молодые люди съ зажженными факелами обгоняли другъ друга; и кто достигалъ первый до цѣли съ непогасшимъ факеломъ, тотъ считался побѣдителемъ. По одной греческой монетѣ можно судить о формѣ факела. Онъ походилъ на шандалъ, съ воткнутымъ въ него горючимъ веществомъ, пропитаннымъ масломъ. (См. Dictionnaire des Antiquités Romaines et Grecques, par Antony Rich. стр. 347.)
33) «Мнѣ супругъ сообщилъ». Но его неправда. Она сама велѣла зажечь огни, въ случаѣ, если Троя будетъ взята. Но она хитритъ съ хоромъ; она маскируетъ свои рѣчи, обращенныя къ хору, и не сниметъ личины до тѣхъ поръ, пока не выполнитъ своего кроваваго замысла
34) Спятъ они спокойно вѣчнымъ сномъ, а потому имъ нечего уже бояться за свело жизнь.
35) За разрушеніе Троянскихъ храмовъ, или за оскорбленіе ихъ святости, много пострадали греческіе герои на обратномъ пути изъ-подъ Трои (Virg. Aeneid; Horn Odyss. Nrîiot или «Возвращеніе») по греч. множ. ч. (Νόςοι — циклическая поэма о возвращеніи греческихъ героевъ изъ-подъ Трои. Авторъ поэмы Трезенецъ Агіасъ).
36) Портамъ — цитадель Трои.
37) «Нарушителя долга святаго», т. е. Париса, сына Пріамова, оскорбившаго святость долга гостепріимства похищеньемъ Елены.
38) Пріамидъ, т. е. сынъ Пріама, Парисъ.
39) «Этотъ домъ» — домъ Пріама.
40) «Владыки», т. е. Агамемнонъ и Менелай. «Мужелюбія слѣды» — στίβοι ϕιλάνορες — бѣгство Елены съ Парисомъ.
41) Хоръ будто предчувствуетъ смерть Агамемнона и послѣдствія его смерти.
42) Мертвыя тѣла не хоронили Греки, но сожигали, а пепелъ бережно собирали и клали въ урны. И у Римлянъ былъ такой же обычай. Изображеніе урны можно видѣть въ Dictionnaire des Antiquités Romaines etc. стр. 601. (urne cinéraire).
43) Apeft — Марсъ — богъ войны. Во время войны выкупали какъ плѣнныхъ, такъ и тѣла убитыхъ. Такъ Пріамъ у Гомера, въ Иліадѣ, приходитъ въ палатку Ахилла и приноситъ выкупъ за тѣло сына своего, Гектора. (Иліада пѣснь 24).
44) Ахеяне, рыдая по убитыхъ родныхъ, проклинали сыновей Атрея, Агамемнона и Менелая, въ особенности за смерть тѣхъ изъ своихъ соотечественниковъ, которые погребены были вокругъ стѣнъ Трои и такимъ образомъ лишены счастія быть погребенными на родинѣ. Срави. прим. 48.
45) «У кого въ крови всѣ руки». Опять — о братьяхъ Атридахъ, которые увели съ собою подъ Трою столько храбрыхъ людей, изъ которыхъ многіе уже погибли.
46) Намёкъ ни Клитемнестру, которая лишь только увидѣла сигнальные огни, тотчасъ же и вообразила себѣ, что Троя взята, не узнавши доподлинно дѣла.
47) «Оливы вѣткой осѣненный». Оливковая, или масличная вѣтвь считалась эмблемой мира.
48) Быть похоронену на родинѣ — считалось у Аѳинянъ верхомъ блаженства для смертнаго. Кто лишенъ былъ этой чести, считался жестоко наказаннымъ. Металлъ Алкмеонидъ, когда онъ не пощадилъ изъ демократической партіи Калона даже тѣхъ, которые искали спасенья у алтарей Эвменидъ (бывшихъ Эриній), былъ изгнанъ изъ отечества пожизненно и стало быть лишенъ былъ чести быть погребеннымъ на родинѣ. «Вина пролитія крови осталась на Алкмеонидахъ. Посему они всѣ были осуждены на изгнанье, даже кости умершихъ были вырыты и выброшены изъ отечественной земли». (Лоренцъ Руков. къ Всеобщей Ист. Часть I, стр. 125).
49) «Враждебный богъ» — Аполлонъ. Аполлонъ былъ братъ Артемиды, которая не взлюбила Агамемнона, за убитую имъ любимую ея лань. Поэтому то онъ и былъ враждебнымъ богомъ Агамемнону и его войску. Кромѣ того Аполлонъ, какъ богъ солнца имѣлъ храмъ въ Иліонѣ (или городѣ солнца), былъ покровителемъ этого города. — Скамандръ — рѣка, на берегахъ которой сражались Ахсяне съ Троянцами.
50) Во время Троянской войны боги раздѣлились на двѣ партіи (одна была за Троянъ, другая за Ахеянъ) и сражались вмѣстѣ съ героями подъ стѣнами Трои. (См. Иліаду Гомера).
51) Гермесъ — у Римлянъ Меркурій — ангелъ-хранитель путниковъ и вѣстниковъ. А Талѳибій — вѣстникъ.
52) «Героевъ», т. е. Агамемнона и его войска.
53) Агамемнонъ стоялъ подъ Троей почти 10 лѣтъ.
54) Народъ въ Троѣ былъ весь истреблёнъ. Изъ царскаго семейства остались въ живыхъ только Касандра, дочь Пріама, Гекуба, жена его, Андромаха (жена сына его Гектора), да Эней, который вынесъ на плечахъ отца своего, Анхиза изъ разрушающагося, пылающаго города. (См. Энеиду Виргилія).
55 и 56) Талѳибій говоритъ шутливо, вовсе не сочувствуя грустному настроенію хора, который уже предчувствуетъ новыя несчастія, которыя постигнутъ домъ Тантала.
57, 58, 59) Молчаніе для хора — лекарство отъ горя, но лекарство вовсе неспасительное. Если бы онъ высказалъ свое негодованіе на связь Клитемнестры съ Эгистомъ, то ему легче бы стало. Но онъ не смѣетъ высказаться, потому что только догадывается, а не знаетъ дѣла доподлинно. Подозрѣніе страшно мучитъ его душу, онъ и желалъ бы высказаться, да чтобы не обидѣть понапрасну царицу. И молчитъ онъ. Но вдругъ ему приходитъ на мысль, что, быть можетъ, дѣйствительно царица преступна, не вѣрна супругу своему, царю, богоравному мужу — вѣдь идетъ же объ ней нехорошій слухъ — и онъ отвѣчаетъ Талѳибію, что желалъ бы умереть, не доказавъ: чѣмъ быть свидѣтелемъ преступной связи, которая, быть можетъ, поведетъ къ новому преступленію. Талѳибій же не понявъ мысли хора, думаетъ, что хоръ желалъ бы умереть отъ. радости, потому что война окончилась счастливо для Ахеянъ.
60) "Идейскій снѣгъ, " т. е. снѣгъ, лежащій на вершинѣ горы Иды.
61) Эллада, собственно Средняя Греція (Акарнанія, Этолія, Дорида, Фокида, Локрида, Беотія, Аттика и Мегарида), но и вся Греція. Названіе Эллады произошло отъ Эллинйовъ.
62) Хоръ не искренне радуется возвращенію царя, потому что боится за жизнь его. Душу хора гнетётъ предчувствіе чего-то страшнаго для царской семьи, на которой еще не успѣли высохнуть кровавыя пятна.
63) «И радуясь казалась глупой я». Говоря это, Клитемнестра намекаетъ на слова хора (въ 1-мъ эпизодѣ, сначала, см. разговоръ хора съ Клитемнестрой, гдѣ наконецъ она говоритъ:
Да не считай мой умъ за дѣтскій разумъ).
64) Клитемнестра нисколько не интересуется словами вѣстника, потому что она знаетъ о возвращеніи супруга: а это для нея — главное. Она радуется, что скоро, быть можетъ, наступитъ часъ смерти ея супруга.
65) «Окраски мѣди». Въ подлинникѣ μᾶλλον ἤ χἅλκοῦ βαφάς (magi s quam aeris tincturas — больше чѣмъ окраски мѣди). Намёкъ на мѣдное оружіе, которымъ она убьетъ Агамемнона. Оружіе это омочится сто кровью, и на немъ останутся пятна, слѣды крови. «Чужда дурной я славы, — говоритъ она, — больше чѣмъ окраски мѣди». Слѣдовательно она говоритъ, что скорѣе съумѣетъ окрашивать мѣдное оружіе въ различные цвѣта, по произволу (искусство, которое въ то время, вѣроятно, не многимъ было извѣстно — Welker), чѣмъ подастъ поводъ къ дурной о себѣ славѣ. Но она не ремесленникъ, не мѣдникъ, не оружейный мастеръ; стало быть этого искусства-ремесла не знаетъ. Вообще слова царицы полны двусмысленной ироніи. Клитемнестра Эсхила оканчиваетъ свои тирады загадочными, двусмысленными фразами; она старается маскировать свою предположенную звѣрскую idée fixe, и поэтому выражается тёмными намёками для того, чтобы никто изъ окружающихъ её не могъ понять её. — Современному актеру больше простора въ игрѣ въ сравненьи съ древнимъ греческимъ актеромъ. Греческій актеръ долженъ былъ выражаться тёмными намёками и въ нихъ долженъ былъ передать то, что таилось въ глубинѣ души представляемой имъ, личности. И это очень естественно и свойственно душѣ человѣка, которая никогда не высказывается вслухъ вся ясно, точно, опредѣленно, а въ особенности у такой личности, какъ Клитемнестра и ей подобныхъ. Рѣчи Шекспировскаго Гамлета тоже двусмысленны,
66) Ахеяне — Греки.
67) Пѣть пэанъ (гимнъ — пѣснь) Эриніямъ — бѣдамъ, постигающимъ родъ человѣческій по волѣ Роки, слѣдовательно — пѣть о несчастіяхъ, бѣдахъ, или оплакивать горькую участь несчастныхъ людей.
68) Эгейское море — у береговъ Аттики. Оно названо Эгейскимъ, потому что Эгей, царь Аѳинскій, отчаявшись усидѣть въ живыхъ своего сына, Тезея, бросился въ это море.
69) "Кто могъ дать такое имя (т. е. такое мѣткое имя) Менелаевой женѣ? (т. е. Еленѣ), έλένας — губительница кораблей.
70) V. 646 Aesch. Agamemn cd. Dr. R. H. Klausen Gotliae. 1833 Ζεφύρου γίγαντος αὔρᾳ. Но Зеипра нельзя отнести къ поколѣнію гигантовъ, или великановъ. Здѣсь говорится о силѣ попутнаго вѣтра.
71) Симоисъ — рѣка во владѣньяхъ Троянскаго царства.
72) По пріѣздѣ въ Трою, супруга Менелая, многомужная Елена, сочеталась вторымъ бракомъ съ Парисомъ. Поэтому-то и пѣлись пѣсни въ честь новобрачныхъ (эпиталаміи, какъ напр.у Катулла въ его "Epithalamium Pelei et Thelidos.)
73) «Убійства жрецъ ужасный» Жрецы у древнихъ приносили въ жертвы и животныхъ, и даже людей, напр. Ифигенію, о чемъ уже говорено.
74) См. примѣч. 5 къ «Агамемн.» Эсхила.
75) Фамильная гордость семейства Пріамова. Насиліе — похищенье Елены Парисомъ.
76) Преступенъ и Парисъ, преступны и Атриды, потому что изъ-за ихъ личныхъ цѣлей погибло много людей подъ, стѣнами Трои.
77) Намекъ на преступную связь Эгиста съ Клитемнестрой.
78) Эсхилъ говоритъ, что у боговъ на небѣ совершенно также происходилъ уголовный судъ надъ людьми, какъ и въ Аѳинахъ въ его время. Уголовный судъ въ Аѳинахъ (Ареонагъ) собирался ночью, подъ открытымъ небомъ. Ставились двѣ урны, одна мѣдная или "урна осужденія, " другая деревянная или «урна оправданія.» Выслушавъ доносъ и обсудивши дѣло, судьи (Ареопагиты) брали каждый по два камешка, одинъ черный, другой бѣлый, подходили къ той и другой урнѣ и бросали въ нихъ камешки на удачу. Если въ «урнѣ осужденія» черныхъ камешковъ оказывалось больше, чѣмъ бѣлыхъ, то обвиняемый былъ осуждаемъ на смерть.
79) когда Плеады
Готовы были скрыться на закатѣ,
ὰμφὶ Πλειάδων δύσιν.
(Aesch Agamemn. ed. Klausen, v. 758). Слѣдовательно осенью, потому Плеады бываютъ видны на небѣ съ Man до Ноября. Общее мнѣніе, что Троя взята въ началѣ лѣта (Comnientarius in Aescli. Agamemn. Klausen. Стр. 187). Но Эсхилъ не согласенъ съ другими, когда говоритъ «ὰμψὶ Πλειάδων δύσιν». Стало быть уже было очень поздно ночью, если Плеады готовы были скрыться на закатѣ.
80) Ахеяне, по совѣту хитраго Одиссея, царя Итаки, соорудили большого деревяннаго коня и сами, на время ушедъ на островъ Тенедосъ, оставили этого деревяннаго коня на берегу въ давъ Троянской богинѣ, Палладѣ, покровительницѣ Трои (Virg. Aeneid. lib. II). Троянцы съ торжествомъ ввезли этого коня въ свой городъ и пропировали всю ночь, думая, что Ахеяне оставили навсегда осаду ихъ города и бѣжали за море, въ чемъ ихъ убѣдилъ хитрый Ахеянинь, Синонъ, оставленный при священномъ конѣ. Попировавъ довольно на радостяхъ, Троянцы заснули крѣпкимъ сномъ; а между тѣмъ Синонъ отворилъ двери, сдѣланныя въ бокахъ коня, и изъ него спустились на веревкахъ, скрывавшіеся тамъ, Ахеяне. Эти-то герои и впустили въ городъ своихъ соотечественниковъ, возвратившихся съ острова Тенедоса, Затѣмъ послѣдовало страшное кровопролитіе.
81) Погибъ и самъ царь Пріамъ, и сыновья его; а ихъ было довольно, если Эней говоритъ Дидонѣ: (Virg. Aeneid. lib. II).
(См. отрывокъ изъ Энеиды Вергилія, переведен. В. Жуковскимъ. Стихотворенія В. Жуковскаго, т. IV).
82) «рѣшету.» Въ подлинникѣ «больше чѣмъ неводъ израненъ» — Τἔτρωται δικτύου πλέω; δικτύου отъ δικτυον — сѣть, неводъ.
83) Геріонъ — сынъ Хризаора и Каллирои, дочери Океана. Объ немъ мнѣніи — различны. Но однимъ онъ — царь Испаніи, по другимъ — царь трехъ острововъ, Майорки, Минорки и Ивисы. У него по миѳу, было три тѣла, три головы и три жизни. Подробности объ немъ можно читать въ М. Benjamin Hederichs Lexicon niythologiciim. Leipzig. 1724 стр. 930—32.
84) Опять намёкъ на то, что совершится смерть Агамемнона, какъ назначено судьбами.
85) Радуясь возвращенью на родину, Агамемнонъ шутливо говоритъ съ супругою.
86) Эсхилъ думаетъ, что обычай Персидскихъ царей одѣваться въ багряныя одежды былъ общимъ для всѣхъ Азіатскихъ царей; слѣдовательно и Пріамъ, по его мнѣнію, какъ Дарій, или Ксерксъ, современники Эсхила[6], долженъ былъ облекаться въ багряницу.
87) Вѣроятно, такой обычай былъ у Персидскихъ царей. У восточныхъ народовъ издавна въ большомъ употребленіи ковры.
88) Агамемнонъ вспоминаетъ здѣсь о гнѣвѣ на него Артемиды за убитую лань.
89) Чужестранка эта — Касандра, дочь Пріама, плѣнница Агамемнона.
90) и 91) Мысль умертвить супруга постоянно занимаетъ Клитемнестру. Здѣсь, когда Агамемнонъ сошелъ съ колесницы и идетъ уже въ домъ, радость ея достигаетъ своей апогеи: супругъ ея готовъ уже запутаться въ разставленной ему паутинѣ. Лесть супругу, сквозь которую просвѣчиваетъ самая ѣдкая иронія, смѣшивается въ этой тирадѣ съ двусмысленными намеками на кровь, которая скоро, быть можетъ, обильно хлынетъ изъ смертельныхъ ранъ Агамемнона.
92) Собака-зной. Собака — canis; оттуда caniculae — жаркое время года, собачій мѣсяцъ, Іюль — каникулы.
93) О зачѣмъ воображеньи
Возстаетъ кровавый образъ?
т. е. образъ Ифигеніи, которую поразилъ жертвенный ножъ. Догадывается хоръ, что Клитемнестра питаетъ злобу на царя за убитую имъ, дочь. Хотя хоръ и былъ свидѣтелемъ возвращенія царя, но опасается, чтобы не постигло царя какое-нибудь несчастье; намёки Клитемнестры пугаютъ его и онъ молитъ боговъ,
чтобы
Опасенья не сбылись.
94) Т. е. Агамемнона. Не будь убита Ифигенія, хоръ, не опасался бы за жизнь царя; но онъ опасается, страшится за жизнь царя, такъ какъ онъ знаетъ, что кровь — по обычаю кровомщенья — успокоивается только кровью.
95) Вѣдь сынъ Алкмены даже былъ въ плѣну
И допустилъ, чтобъ продали его,
И принужденъ неволю былъ сносить.
Сынъ Юпитера-Зевса и Алкмены — Геркулесъ (Plaut. Amphitruo). Геркулесъ цѣлый годъ былъ въ плѣну у Омфялы, Лидійской царицы.
Неужель столько времени провелъ онъ,
Стоя подъ городомъ Еврита?
спрашиваетъ Дейянира, супруга Геркулеса, Лихаса въ трагедіи Софокла (?) «Трахиніанки». Лихасъ отвѣчаетъ:
О вовсе нѣтъ. Не осаждая городъ,
А въ Лидіи такъ много времени
Убилъ, гдѣ жилъ онъ проданный какъ рабъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И тамъ вотъ проданный Омфалѣ,
Царицѣ варварской, былъ годъ рабомъ
Ея, о чемъ и самъ онъ говоритъ.
Постыдно быть рабомъ ему казалось:
И эта мысль такъ мучила его,
Что онъ далъ клятву, чтобъ когда-нибудь
Того, что продалъ, какъ раба, его,
Съ дѣтьми, съ женой, въ оковы рабства бросить.
Не на-вѣтеръ то сказано имъ было:
Освободившись, онъ изъ Лидіи
Спѣшитъ, чтобъ осадить Еврита городъ…
(Трахиніанки Софокла. Ст. 250 и слѣд.)
96) Подобное разсказывали и о Пиѳіи, пророчицѣ въ храмѣ Дельфійскаго Аполлона, которая, подъ вліяніемъ пророческаго вдохновенья, сначала металась изъ стороны въ сторону, потомъ уже предрекала будущее.
97) Аполлонъ представлялся въ воображеніи древняго Эллина (грека) богомъ веселымъ. Аполлона называли так же Фебомъ, или Солнцемъ, которое приноситъ радость вмѣстѣ съ утренними лучами послѣ мрака ночи, покровительницы злодѣяній. Да вообще не только древніе Греки, но и мы чувствуемъ себя какъ-то лучше въ ясную погоду, чѣмъ въ пасмурную.
98) «Столбъ придорожный» — колонна, посвященная Аполлону, у дворца Атридовъ. Замѣтивъ эту колонну, Касандра вспоминаетъ объ Аполлонѣ.
99) Атрей угощалъ на пиру брата своего, Тіэста, мясомъ его же сыновей.
100) Намёкъ на то же злодѣйство Атрея.
101) Касандра пророчитъ о смерти Агамемнона, котораго умертвитъ Клитемпестра.
102) «Адскій неводъ» — длинная одежда, которою опутаетъ Агамемнона Клитемнестра.
103) Т. е. Агамемнонъ.
104) «Вздыхая объ Итинѣ.» Прокне, дочь Пандіона, мать Итина (Itys), царя Ѳракіи, превращена была въ соловья (См. Benj. Hederich’s Lexicon Mytliolohicum, v. Procne, Phylomela, Itys). Въ пѣньи соловья, дѣйствительно, нѣкоторые звуки напоминаютъ вздохи.
105) Коцитъ и Ахеронъ — адскія рѣки. Послѣ смерти тѣни умершихъ сходили въ Адъ (ad inferos). Адъ состоялъ изъ двухъ частей — жилищъ, Элизія (Елисейскія поля) — жилища праведныхъ и Тартара — жилища злодѣевъ.
106) См. примѣч. 99 къ «Агамемн.» Эсхила.
107) См. примѣч. 99 къ «Агамемн.» Эсхила.
108) Но теперь, когда она готова умереть, она рѣшается признаться; она знаетъ, что скоро умрётъ.
109) Несочувствіе въ любви богу Аполлону хоръ считаетъ за преступленіе. Поэтому и предполагаетъ, что Касандра должна быть непремѣнно наказана.
110) «Малютокъ», т. е. сыновей Тіэста.
111) «Родными», т. е. Атрсемъ, ихъ дядею.
112) «Левъ безсильный.» Эгистъ хочетъ отомстить за своихъ изжаренныхъ братьевъ Агамемнону, сыну Атрея.
113) «Да, я раба!» — горькое сознанье неотразимой дѣйствительности. Царевна, дочь Пріама и потомъ — раба!
114) Вѣроятно, потому Касаидра называетъ Клитемнестру Сциллой, что Сциллою называлось двуличное чудовище, которое заманчивою своею наружностью привлекало къ себѣ мореходовъ и губило ихъ.
115) «Они же» — Клитемнестра и Эгистъ.
116) «Пиѳія» — жрица-пророчица въ храмѣ Дельфійскаго Аполлона. Ея предсказанія и отвѣты довольно извѣстны по своей двусмысленности; напр. кому неизвѣстенъ отвѣтъ Крезу, царю Лидійскому, что онъ разрушитъ большое государство?
117) «Великодушный левъ» — Агамемнонъ, въ противуположность Эгисту, «льву безсильному» (примѣч. 112), «волку» Подобную же мысль высказываетъ и Гамлетъ у Шекспира:
Ты знаешь, милый мой Дамонъ:
Юпитеръ украшалъ престолъ,
И кто жъ теперь возсѣлъ на тронъ?
Всесовершеннѣйшій попугай.
(Гамлетъ. Трагедія Шекспира, перев. Кронеберга. Изд. 2-е. Москва 1861. стр. 126.)
118) «Мститель» — Орестъ, сынъ Агамемнона и Клитемнестры. (См. Табл. I, Домъ Тантала).
119) Это пророчество Касандры сбылось. Злодѣяніемъ Ореста (Хоэфоры) и оправданіемъ его (Эвмениды) оканчиваются несчастіи Танталова дома.
120) Касандра рѣшительно идетъ ко дворцу, но вдругъ ея обоняніе поражаетъ запахъ крови зарѣзанныхъ, приготовленныхъ для жертвы, животныхъ, и она останавливается; отвратительный запахъ теплой крови напоминаетъ ей смерть отца и братьевъ, вовремя разрушенія Трои.
121) «Мужъ» — Эгнетъ, котораго убьетъ Орестъ (Хоэфоры).
122) Вся исторія Танталова дома наполнена разсказами о страшныхъ преступленіяхъ. Танталъ убиваетъ сына и хочетъ накормить боговъ его мясомъ; Пелопсъ бросаетъ въ море Миртила; Атрей угощаетъ брата мясомъ своихъ племянниковъ и т. п.
123) Корифей, начальникъ хора, услышавъ предсмертный вопль Агамемнона, предлагаетъ, чтобы каждый изъ хора подалъ свое мнѣнье на счетъ того, что дѣлать. Каждый изъ хора подалъ свое мнѣніе на счетъ того, что дѣлать. Каждый изъ одинадцати сенаторовъ Аргоса, — изъ которыхъ и 12-го, корифея, составленъ хоръ, — каждый изъ сенаторовъ предлагаетъ свое мнѣнье. Выслушавъ одинадцать мнѣній, корифей объявляетъ рѣшеніе и идетъ ко дворцу, за нимъ весь хоръ; но вдругъ среднія двери дворца отворяются, и у очага хоръ видитъ Клитемнестру въ ея апоѳозѣ.
124) Въ честь Зевса дѣлалось трижды возліяніе. Клитемнестра же съ ѣдкой ироніей говоритъ, что и она трижды сдѣлала изліяніе кровью Агамемнона въ честь Ада, трижды поразивъ своего супруга.
125) Царица сбросила съ себя личину; откровенны ея слова: онѣ дышатъ звѣрскимъ сарказмомъ, совершеннымъ отсутствіемъ человѣческаго чувства.
126) «Принять ударъ кровавый», т. е. отъ руки Ореста.
127) «Хризеида» — дочь Хриза (Иліада Гомера, пѣснь 1-я).
128) Демонъ мщенья, т. е. Клитемнестра, которая, радуясь смерти супруга, какъ будто поётъ веселую пѣснь.
129) См. примѣч. 99. къ «Агамемн.» Эсхила.
130) "Да и этотъ злой демонъ не свыше-ль намъ посланъ?
Хоръ знаетъ о гнѣвѣ боговъ на Тантала и всё его поколѣніе, на Тантала, хотѣвшаго подшутить надъ ними (См. примѣч. 122).
131) «Паутина» — сѣть — длинная одежда, которую набросила Клитемнестра на супруга своего, чтобы легче поразить его.
132) «Умеръ смертью постыдною.» Счастливѣйшею смертью почиталась у Аѳинянъ смерть на полѣ битвы отъ руки мужа; Агамемнонъ же убитъ дома, рукою женщины.
133) «Придетъ
Мститель скоро сюда
Отомстить за отца.»
Хоръ повторяетъ пророчество Касандры объ Орестѣ.
134) «Причина была!»
Причина эта — смерть Ифигеніи.
135) Рокъ злобный остритъ
На чужбинѣ возмездія мечъ.
Рокъ готовитъ мстителя за отца — Ореста, который жилъ тогда въ Фокидѣ у Строфія. (См. Аг. эпизодъ III, гдѣ говоритъ Клитемнестра).
136) Одни говорятъ, что Клитемнестра убила своего супруга за столомъ[7], другіе — въ банѣ. Изъ драмы Эсхила слѣдуетъ, что, когда Агамемнонъ мылся въ ваннѣ, Клитемнестра набросила на него длинную одежду и тутъ же поразила его, что можно заключить изъ словъ Касандры, а потомъ изъ словъ самой Клитемнестры и хора.
137) «Кто его похоронитъ теперь?» Похороны, какъ послѣдній, священный долгъ смертному, имѣли великое значеніе у Аѳинянъ. Припомните Антигону Софокля (въ «Антигонѣ», перев. Водовозова. Журн. Мин. Нар. Просв. 1856 г. Сентябрь); съ какимъ самоотверженіемъ она хоронитъ брата своего, Полиника; припомните также слова Талѳибія въ «Агамемнонѣ»; сравните примѣч. 48. Только развѣ одному Діогену было все равно, похоронятъ-ли его, или бросятъ въ поле на съѣденіе хищнымъ звѣрямъ и птицамъ.
138) Вѣроятно, Ореста.
139) Эриніи — богини мщенія.
140) Атридъ, сынъ Атрея, Атреевичъ (по переводу Ордынскаго. Иліада), т. е. Агамемнонъ.
141) Плистенъ или Атрей, сынъ Пелопса, по другимъ сынъ Атрея.
142) Но Эгистъ лжетъ, потому что Клитемнестра одна убила своего супруга. Поэтъ влагаетъ въ уста Эгиста эти лживыя слова, для того, чтобы онъ самъ высказалъ свою пошленькую, слабую душонку, еще живой человѣкъ, надъ бездыханнымъ тѣломъ великодушнаго, богоравнаго мужа — царя, который хотя и лежитъ мертвый передъ глазами зрителей, но составляетъ въ эту минуту поразительный контрастъ съ Эгистомъ. Юпитеръ и попугай! Левъ и — пѣтухъ!
143) Орфей пѣлъ, играя на лирѣ, и восхищалъ своимъ пѣньемъ не только людей, но и лютыхъ звѣрей; даже деревья, цѣлые лѣса слѣдовали за нимъ, заслушиваясь его пѣнья (Horat. Carm. lib I, 12.)
144) Супруга, оскверненье для отчизны и проч. Въ Аѳинахъ запрещено было законами входить въ храмъ женщинѣ, уличенной въ прелюбодѣяніи (Demosth. Neaer. р. 1374).
145) Хоръ упрекнулъ Эгиста въ трусости, и вотъ Эгистъ старается показать, что онъ не трусъ; но такими словами, какими онъ выражается, высказывается самый жалкій трусъ и, въ то же время, трусъ надменный. Негодованье хора растетъ; уже мечи обнажены; хоръ готовъ сразиться съ Эгистомъ и его тѣлохранителями; но Клитемнестра останавливаетъ готовыхъ вступить въ бой. Наконецъ хоръ, нисколько не жалѣя о томъ, что ему не удалось убить Эгиста, — что не принесло бы ему большой чести, — (потому что онъ убилъ бы не мужа, а негодяя), негодуя на ничтожность Эгиста, разражается ѣдкой, плоской но, между прочимъ, мѣткой шуткой, на которую Эгистъ уже не находитъ, что и отвѣчать. Поэтому Клитемнестра оканчиваетъ драму, уводя своего втораго супруга во дворецъ.
- ↑ Исторіи Греч. Лит. Э. Мунка, стр. 115.
- ↑ Гдѣ и умеръ въ 456 г. до P. X.
- ↑ Сравн. Одиссея, перев. Жуков. Пѣснь III, ст. 262-й и дальше.
- ↑ По Гомеру Эгистъ. Одиссея, перев. Жуковскаго, пѣснь IV, ст. 525—8.
- ↑ Bipennis. См. Dictionnaire des Antiquités Romaines et Grecques, par Antony Rich. Traduit de l’anglais sous la direction de M. Chéruel. Paris 1859. стр. 82 фиг. «bipennifer.»
- ↑ Эсхилъ род. 525 г. до P. X. ум. 456 г.; Дарій Гистаспъ 486; Ксерксъ ум. 465.
- ↑ По Гомеру Эгистъ убиваетъ Агамемнона на веселомъ пиру. Одиссея, перев. Жук. пѣснь IV, ст. 534—5. Еще пѣснь XI, 408—11.