Автобиография
правитьНачнём с начала, если это для кого-нибудь интересно. История моего рода, до моего появления на свет, для меня — область, очень мало известная. Подозреваю, что мой прадед или прапрадед был еврей. Деда и отца помню очень мало. Мать происхождения русского, из рода Мамантовых, которые, в свою очередь, ведут своё происхождение от некоего легендарного хана Мамута — татарина.
Так как я своего рода не знаю, то не знаю также, были ли в нём люди чем-либо замечательные; слышал только, что отец мой, надворный советник Яков Семенович Надсон, очень любил пение и музыку, способность, которую и я от него унаследовал. Иногда мне кажется, что, сложись иначе обстоятельства моего детства, я был бы музыкантом. Замечательно также, что, когда я, девяти лет от роду, начал писать стихи, они хромали во всех отношениях, кроме метрического, и размер у меня всегда был безошибочен, хотя о теории стихосложения я и понятия не имел. Думаю, что это — результат моих музыкальных способностей.
История моего детства — история грустная и темная. Я мало могу сообщить подробностей и об обстоятельствах, сопровождавших мои первые жизненные шаги, так как тогда, будучи ребенком, я многого не понимал, а потом расспросить мне было некого — да, по правде сказать, и не хотелось много расспрашивать.
Родился я 14 декабря 1862 года в Петербурге. Затем мать и отец увезли меня, год спустя после моего рождения, в Киев. Отец вскоре умер, так что моя сестра Анна, моложе меня полутора годами, родилась уже после его смерти. В Киеве я помню наше семейство слитым с семейством некоего Фурсова, у которого мать моя жила экономкой и учительницей его дочери. Когда мне было семь лет, мать моя, рассорившись с Фурсовым, уезжает в Петербург. Я поступаю в приготовительный класс 1-й классической гимназии.
Мы живем у моего дяди, брата матери, Диодора Степановича Мамантова (теперь уже умершего). Впечатления мои у него опять главным образом музыкальные, так как дядя играл на виолончели (у него собирались квартеты; музыка была серьезная и хорошая). Вскоре мать, больная чахоткой, выходит вторично замуж — за Николая Гавриловича Фомина, управляющего Киевским отделением Российского общества страхования и транспортирования кладей — и уезжает с мужем в Киев. Меня переводят в киевскую гимназию.
Во время каникул на даче, под Киевом, отчим мой в припадке умопомешательства вешается после многих семейных сцен, вконец измучивших мою больную мать. Мы остаемся в Киеве без всяких средств и испытываем все ужасы нужды и всю тяжесть «помощи добрых людей», к числу которых принадлежали мать и брат моего покойного отца, жители Киева.
Так дело тянется до зимы, когда другой мой дядя, брат матери, Илья Степанович Мамантов, высылает нам деньги и снова вызывает нас в Петербург. Тут в 1872 меня отдают пансионером во 2-ю военную гимназию (теперь 2-й кадетский корпус), а сестру мою — в Николаевский институт. Мать в эту же зиму — правильнее, весною 1873 года — умирает, не оставив нам с сестрой почти ничего. Меня берёт под своё попечение И. С. Мамантов, сестру — Д. С. Мамантов, брат матери. Мы растём розно.
В 1879 году я кончаю курс в гимназии и поступаю в Павловское военное училище. Но ещё до начала учебных занятий болезнь груди принуждает меня, будучи юнкером, отправиться на Кавказ, в Тифлис, где я провожу зиму и лето 1880 года. Осенью возвращаюсь в училище, кончаю курс через два года и выхожу в 1882 году подпоручиком в Каспийский полк, в Кронштадте.
Болезнь груди, получившая своё дальнейшее развитие, и пламенное личное желание принуждают меня покинуть службу в 1884 году и выйти в отставку. Лето я отдыхаю, проводя его у А. И. Плещеева, на его даче, по Варшавской железной дороге, но отдыхать мне идет не впрок, и я, уже занявший было место секретаря редакции в газете «Неделя», которое добыл с большим трудом и которым был вполне доволен, должен был покинуть его и, по совету врачей, на средства, доставленные мне участием и хлопотами моих друзей, должен уехать за границу, в Висбаден и Канн, чтобы отсрочить на некоторое время свой смертный приговор… Весёленький пейзажик!..
Такова фактическая сторона моей микроскопической жизни.
Теперь расскажу литературную и душевную. Четырех лет я уже читал по-русски. В семье, до смерти матери, я был маленьким чудом и маленьким деспотом. Мать меня любила до безумия. Я был болезненный, впечатлительный ребёнок, с детски-рыцарскими взглядами, благодаря раннему чтению и идеализму матери. Поступление в корпус было первым моим серьёзным горем. В первом классе я уже мечтал о писательстве (мне было 9 лет). Тогда уже я проглотил почти всю детскую литературу — Майн Рида, Жюля Верна, Густава Эмара, знал наизусть почти всего Пушкина и сам писал прозой рассказы, героем которых был некий благородный Ваня.
После смерти матери жить мне стало очень тяжело. С одной стороны, меня не любили в корпусе, так как я чувствовал себя развитее товарищей, чего не мог им не показать из болезненно-развитого самолюбия, с другой — мне тоже жилось неважно и у дяди, хотя он и тетка по-своему меня очень любили и только из врожденной сдержанности не хотели обнаруживать своих чувств, а я привык ко всеобщему поклонению. Холодность между мной и семейством дяди прогрессивно увеличивалась, в особенности в последние годы моего пребывания в гимназии, когда мои идеалы и взгляды стали резко отталкивать меня от военной службы, в которую прочил меня дядя. Думаю, что эта служба главным образом и съела моё здоровье.
Во втором классе гимназии я начал уже писать стихами — в подражание стихам моего двоюродного брата, Ф. Медникова, который был двумя годами старше меня и которого все хвалили за талант, — вскоре, впрочем, без следа исчезнувший. В первый раз я решился показать свое стихотворение учителю, будучи в пятом классе. Живо помню его рецензию на мой кровожадный «Сон Иоанна Грозного»: «Язык образный, есть вымысел и мысль, только некоторые стихи неудобны в стилистическом отношении». В пятом же классе я начал печатать в журнале «Свет» Н. П. Вагнера и… в первый раз полюбил. Воспоминание о предмете моей любви останется навсегда одним из самых светлых в моей жизни.
На следующий год обо мне в первый раз была написана рецензия в «Петербургских Ведомостях», где преувеличенно хвалили одно из моих стихотворений («Христианка»). В следующем году (1879) я испытал первое литературное торжество, читая на концерте в гимназии другое свое стихотворение — «Иуда», имевшее шумный успех (его впоследствии без моего позволения напечатали в «Мысли» Оболенского). Затем я печатал в «Слове».
В 1882 году со мной пожелал познакомиться А. Н. Плещеев, открывший мне дорогу сначала в «Отечественные Записки», где я дебютировал «Тремя стихотворениями», а потом и в другие журналы. Его я считаю своим литературным крестным отцом и бесконечно обязан его теплоте, вкусу и образованию, воспитавшим мою музу.
Всё лучшее из написанного мною вошло в книжку. В 1884 году начал умирать. Затем — честь имею кланяться. Благодарю за честь!
29 сентября 1884 г. С.-Петербург
Примечания
править