Авраам (Хросвита)

Авраам (отрывок)
автор Хросвита Гандерсгеймская, пер. М. Кублицкий

Оригинал: лат. Abraham. — Из сборника «Liber secundus: Opera dramatica». Перевод созд.: ок. 965. Источник: М. Кублицкий. Литературная мозаика. Лейпциг, 1860. С. 37—42.

СЦЕНА V

Авраам, хозяин гостиницы.

А в р а а м. Здравствуй, хозяин!

Х о з я и н. Кто говорит со мною?.. А, гость! Здравствуй!

А в р а а м. Есть у тебя место для путешественника, который хочет провести здесь ночь?

Х о з я и н. О, конечно, содержатели гостиницы не должны отказывать никому от своего дома.

А в р а а м. Это весьма похвально.

Х о з я и н. Входи, тебе приготовили ужин.

А в р а а м. Много, много обязан за ласковый прием, но я попрошу у тебя большой услуги.

Х о з я и н. Скажи, что тебе нужно, ты, наверно, получишь.

А в р а а м. Прими этот маленький подарок, который я тебе предлагаю, с условием, чтобы прекрасная девушка, которая, как я знаю, живет у тебя, была нашей собеседницей.

Х о з я и н. Зачем ты хочешь ее видеть?

А в р а а м. Затем, чтобы познакомиться с женщиной, красоту которой мне так часто хвалили.

Х о з я и н. Те, которые прославляют ее красоту, нисколько не лгут. Прелестью лица она помрачает всех женщин.

А в р а а м. Поэтому-то я и горю к ней страстью.

Х о з я и н. Странное дело! Как! Ты, дряхлый старец, можешь еще вздыхать по молодой женщине?

А в р а а м. Как быть? Я пришел сюда именно за тем, чтобы ее видеть.

СЦЕНА VI

Те же и Мария.

Х о з я и н. Подойди, подойди, Мария, и позволь полюбоваться на твою красоту этому неофиту.

М а р и я. Ну, вот и я.

А в р а а м (в сторону). Ах, сколько силы, сколько твердости мне нужно в это время, когда я вижу ту, которую воспитал в моем пустынном уединении, в одежде прелестницы!.. Но еще не время лицу моему открыть то, что происходит в душе моей. Я с мужеством удержу слезы, готовые пролиться, и при­крою притворною веселостью всю желчь моей горести.

Х о з я и н. Счастливая Мария, наслаждайся!.. Не только молодые люди твоих лет, как это обыкновенно бывает, но и старики приходят толпами, чтобы высказать тебе свою любовь.

М а р и я. Все, которые меня любят, получают от меня взамен равную любовь.

А в р а а м. Подойди, Мария, и поцелуй меня.

М а р и я. Я не только дам тебе самый сладкий поцелуй, но я буду ласкать тебя и обовью руками эту шею, согбенную от лет.

А в р а а м. Пожалуй.

M a p и я (в сторону). Что я чувствую?.. Каким благоуханием дышу я?.. Все это напоминает мне мою прежнюю жизнь, мое прежнее воздержание.

А в р а а м (в сторону). Теперь должно притвориться, теперь должно предаться веселым забавам, подобно молодому ветренику, чтобы моя солид­ность не обнаружила истины и чтобы стыд не заставил ее уйти.

М а р и я. Увы, несчастная!.. С какой высоты упала я и в какую про­пасть!.. Я погибла!.. Погибла!..

А в р а а м. Перестань!.. В месте, где собирается толпа весельчаков, не должно слышать жалоб.

Х о з я и н. Донна Мария, о чем ты вздыхаешь?.. О чем плачешь? Вот уже два года, как ты здесь живешь, но я никогда не слыхал, чтобы ты вздыхала, и никогда не замечал, чтобы твоя беседа была так печальна.

M a p и я. О зачем богу не угодно было, чтобы я умерла три года тому назад и не дошла до такой преступной жизни!

А в р а а м. Я пришел сюда не затем, чтобы оплакивать с тобою твои грехи, но чтобы разделить твою любовь.

М а р и я. Легкое раскаяние опечалило меня и заставило говорить таким образом, но начнем ужинать... предадимся веселью и радости, потому что, как ты мне напомнил, здесь не время и не место оплакивать мои грехи.

Садятся за стол.

А в р а а м. О достойный хозяин, благодаря твоему радушному госте­приимству мы плотно поужинали и славно выпили. Теперь позволь мне встать из-за стола, чтобы расправить в постели мои измученные кости и собрать силы.

Х о з я и н. Как тебе угодно.

М а р и я. Вставай, сеньор, вставай, и я пойду с тобою.

А в р а а м. Я этого только и хочу. Ничто не заставило бы меня выйти отсюда, если бы ты меня не сопровождала.

СЦЕНА VII

Мария , Авраам.

М а р и я. Вот комната, где нам будет покойно. Сядь, я избавлю тебя от труда снимать твою обувь.

А в р а а м. Сперва запри покрепче дверь, чтобы никто не мог войти.

М а р и я. О, не беспокойся об этом.

А в p a a м (в сторону). Теперь время снять шляпу, закрывающую мое лицо, и показать ей, кто я. (Вслух.) Мария, усыновленная дочь моя, половина души моей, узнай во мне старика, воспитавшего тебя с нежностью отца, посвятившего тебя в невесты единому небесному царю.

М а р и я. Боже мой! Это мой отец... это голос Авраама. (Поражена ужасом.)

А в р а а м. Что произошло с тобою, дочь моя?

М а р и я. Большое несчастье!

А в р а а м. Кто обманул тебя, кто тебя обольщает?

М а р и я. Тот, кто заставил пасть наших праотцев.

А в р а а м. Где ангельская жизнь, которую ты вела на земле?

М а р и я. Потеряна.

А в р а а м. Где твой девственный стыд, где твоя девственная чистота?..

М а р и я. Все потеряно.

А в р а а м. Если ты не последуешь голосу спасения, чего ты можешь ожидать от твоих постов, от твоих бдений, от твоих молитв, когда, павши с высоты небесной, ты погрязла в пропасти адской.

М а р и я. Увы!..

А в р а а м. Зачем ты презирала меня, зачем ты меня покинула, почему ты не созналась мне в своем падении?..

М а р и я. Павшая и омраченная грехами, я не смела приблизиться к твоей святости.

А в р а а м. Кто и когда был безгрешен, кроме пречистой девы Марии?

М а р и я. Никто.

А в р а а м. Грех есть принадлежность человека. Осуждать должно не того, кто падает по слабости, но того, кто, павши, небрежет о том, чтобы тотчас же подняться.

М а р и я. О я несчастная! (Падает.)

А в р а а м. Зачем предаваться отчаянию? Зачем ты лежишь безмолв­ная, распростертая на земле? Встань и внимай словам моим.

М а р и я. Я упала, пораженная ужасом, я не могу перенести тяжести твоих отеческих увещаний.

А в р а а м. Помышляй о моей нежности к тебе, дочь моя, и перестань бояться.

М а р и я. Я не могу.

А в р а а м. Не для тебя ли я покинул пустыню и отказался от соблюде­ния всех религиозных предписаний? Не для тебя ли я, истинный пустынник, сделался собеседником людей развращенных, и, чтобы не быть узнанным, я, с давнего времени обреченный на безмолвие, должен был произносить слова праздные и недостойные? Все это для тебя... К чему же потуплять взоры и смотреть в землю? Зачем ты не хочешь отвечать мне, обменяться со мной мыслями?

М а р и я. Сознание моего преступления убивает меня. Я не смею ни поднять взоры к небу, ни соединить мои слова с твоими.

А в р а а м. К чему такое недоверие к небу, дочь моя?.. Выйди из этой пропасти отчаяния и возложи все упования на господа.

М а р и я. Огромность моих грехов повергает меня в самое глубокое отчаяние.

А в р а а м. Признаюсь, твои грехи велики, но милосердие божие больше всего созданного. Благослови же эту печаль и пользуйся кратким временем, данным тебе на раскаяние, ибо небесное милосердие изобилует там, где больше покаяния.

М а р и я. Если имеешь хоть малую надежду заслужить прощение, то предаешься раскаянию со всем жаром души.

А в р а а м. Сжалься над трудами, которые я предпринял для тебя, откинь это гибельное отчаяние. Знай, что оно преступнее всех грехов, потому что тот, кто сомневается в милосердии божием к грешникам, грешит не­простительно. В самом деле, как искра, извлеченная из кремня, не может обнять целого моря, так горечь наших прегрешений не может умалить слад­кого божественного милосердия.

М а р и я. Я не отвергаю великости небесной благости, но когда я рас­сматриваю огромность моего преступления, я боюсь, что нет раскаяния, мо­гущего достаточно его искупить.

А в р а а м. Я беру на себя твои беззакония, только возвратись в то место, которое ты оставила, и снова веди образ жизни, тобою поки­нутый.

М а р и я. Я никогда не буду противиться ни одному из твоих желаний, я покорно повинуюсь твоим приказаниям.

А в р а а м. Теперь я вижу, что снова обрел дочь, которую вскормил и воспитал!.. Теперь я должен любить тебя более всего.

М а р и я. У меня есть немного золота и дорогих одежд. Я ожидаю, как ты решишь.

А в р а а м. То, что ты приобрела грехом, ты должна оставить вместе с грехами.

М а р и я. Я думала раздать это бедным или пожертвовать в церковь.

А в р а а м. Приобретенное преступлением не может быть приношением, приятным богу.

М а р и я. Я не буду более помышлять об этом.

А в р а а м. Показывается заря, наступает день... Пойдем!

М а р и я. Тебе, дорогой отец, тебе предшествовать, как доброму па­стырю, обретшему заблудшую овцу; а я пойду сзади по твоим следам.

А в р а а м. Нет, я на это не согласен! Я пойду пешком, а ты поедешь на моей лошади... Я боюсь, чтобы трудная дорога не изранила твоих неж­ных ног.

М а р и я. О, как ты их хвалишь?.. Чем я могу заплатить за столько милостей? Ты доводишь меня до раскаяния не ужасом, а самыми сладкими, самыми кроткими увещаниями.

А в р а а м. Я требую от тебя только того, чтобы ты осталась верной Христу весь остаток твоей жизни.

М а р и я. Я привяжусь к богу всеми моими мыслями, всей моей волей, всеми моими силами, и если силы мне изменят, то по крайней мере не же­лание.

А в р а а м. Теперь ты должна служить богу с таким же рвением, с ка­ким ты служила светской суете.

М а р и я. Я молю бога, чтобы его воля по твоим заслугам соверши­лась надо мной!

А в р а а м. Ускорим же наше возвращение.

М а р и я. Да, поспешим: всякое замедление для меня мучительно.