«25 лет владычества над миром» (Дорошевич)/ДО
| «25 лѣтъ владычества надъ міромъ» : Юбилей папы |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ V. По Европѣ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 197. |
I править
Надъ Римомъ нависли темныя тучи.
Къ Риму это очень идетъ.
Въ полумракѣ на фонѣ свинцоваго неба еще грознѣе встаютъ его старыя стѣны, развалины, его памятники, его форумъ.
Римъ это — старое, заржавѣвшее, но все еще грозное оружіе. Въ пятнахъ ржавчины мерещится засохшая кровь.
Со страннымъ чувствомъ я подъѣзжалъ къ этому городу:
— Сколько единицъ я получалъ за него!
Титъ Ливій не правъ, говоря, что городъ построенъ на семи холмахъ.
По-моему, на семидесяти семи. И я объѣхалъ ихъ всѣ, отыскивая, гдѣ бы приклонить голову.
Что ни отель:
— Есть свободная комната?
Только улыбаются въ отвѣтъ:
— За двѣ недѣли ужъ все разобрано. Вспомнилъ свои лондонскія мытарства во время season’а[1]. Тамъ я жилъ нѣсколько дней въ… ваннѣ. Къ великому смущенію какой-то леди, бравшей ванну въ шесть часовъ утра.
— Нельзя ли помѣститься хоть въ ванной комнатѣ?
— Все занято!
Бросивъ отели, поѣхалъ по второстепеннымъ меблированнымъ комнатамъ, по третьестепеннымъ. Все переполнено.
И вотъ я, наконецъ, въ какомъ-то благочестивомъ пансіончикѣ.
Чуть не расцѣловалъ хозяина, когда онъ сказалъ:
— Есть одна комнатка.
Передо мной на стѣнѣ виситъ гравюра «Тайная вечеря».
Надъ моей постелью маленькая олеографія:
— Maria Santissima del Divin Patre.[2]
На столѣ у меня «Diario Romano[3]». Комната завалена клерикальными изданіями.
Съ ихъ страницъ смотрятъ портреты папы. Проектъ памятника Льву XIII. Медаль въ память 25-лѣтія папы.
Я сижу надъ «Constitutiones de electione Romani Pontificis[4]» и перевожу:
— Si electus Papa non potest inthronizari…[5]
Въ первый разъ въ жизни пригодился латинскій языкъ,
Войдя въ комнату, меня можно принять за благочестивѣйшаго пилигрима, ревностнѣйшаго католика, благоговѣйно готовящагося къ юбилею святого отца.
На юбилей въ соборъ св. Петра раздано 60,000 билетовъ.
Иду по отелямъ, по гидамъ.
Цѣна билету отъ 100 до 150 франковъ.
Надо пошарить около Ватикана.
Лишь только перейдя на другую сторону Тибра, къ замку св. Ангела, вы въ царствѣ духовенства.
Отъ нихъ черно на тротуарахъ и въ узкихъ уличкахъ Борга, ведущихъ къ св. Петру.
Подобравъ свои рясы, въ широкихъ черныхъ плюшевыхъ шляпахъ, патеры, молодые, старые бѣгутъ, хлопочутъ, что-то устраиваютъ.
Совсѣмъ не благочестивая мысль приходитъ въ голову.
Вспоминаются «зайцы» въ узкихъ переулочкахъ около биржи въ «самые горячіе часы».
Всѣ языки слышатся кругомъ. Вотъ среди итальянскаго говора мелькнули двѣ испанскія фразы
Пробѣжало нѣсколько патеровъ-испанцевъ.
Французскій языкъ. Нѣмецкій. Сзади словно кто-то говоритъ, щелкая орѣхи и выплевывая скорлупу.
Оглядываюсь, — два породистыхъ бритыхъ англиканскихъ католическихъ патера.
Языки польскій, армянскій, шведскій, венгерскій, — все это смѣшивается все болѣе и болѣе, когда вы приближаетесь къ св. Петру.
Словно у подножія Вавилонской башни.
Звенятъ какія-то совершенно ужъ непонятныя нарѣчія.
По площади бѣгаютъ во всѣхъ направленіяхъ черныя фигуры. Среди нихъ горятъ алыя сутаны семинаристовъ. У праваго крыла колоннады сверкаютъ своими лысинами и бѣлыми эксельбантами огромные папскіе гвардейцы въ колоссальныхъ медвѣжьихъ шапкахъ.
На паперти св. Петра вы перестаете что-нибудь понимать, — до того кругомъ «смѣшались языки».
Идея всемірнаго владычества всегда жила въ Римѣ, отъ императоровъ она перешла къ папамъ.
И папа — повелитель міра. Въ его владѣніяхъ никогда не заходитъ солнце.
И вы сейчасъ увидите это наглядно, — стоитъ, пройдя лѣвую колоннаду, войти во внутренній дворъ, ко входу въ сакристію.
Отъ картины, которая передъ вами, вѣетъ лагеремъ, гдѣ собрались солдаты всѣхъ родовъ оружія.
Коричневые францисканцы, бѣлые доминиканцы, въ черныхъ ряскахъ монахи «ордена Святого Іисуса».
На черныхъ, бѣлыхъ, коричневыхъ сутанахъ нашиты огромные красные, синіе, голубые кресты.
Отъ этого вѣетъ какимъ-то заговоромъ.
Недостаетъ, кажется, только великолѣпной музыки Мейербера, чтобъ все это въ изступленіи подняло руки, и началось благословеніе мечей.
Есть зловѣщія фигуры, отъ которыхъ прямо вѣетъ ужасомъ.
Проходятъ монахи съ закрытыми капюшонами, въ которыхъ свѣтятся только въ щелкахъ глаза.
Картина какихъ-то среднихъ вѣковъ.
Ко мнѣ подходитъ траппистъ въ верблюжьей сутанѣ, подпоясанный веревкой, босой, въ сандаліяхъ, и молча протягиваетъ кружку, другой рукой перебирая четки.
Онъ не отстаетъ, идетъ какъ тѣнь, безмолвно, перебирая четки, протягивая кружку.
И когда я даю ему пять чентезимовъ, онъ глубоко кланяется и въ видѣ благодарности говоритъ:
— Memento mori[6]!
Единственныя два слова, которыя можетъ произносить этотъ давшій обѣтъ молчанія человѣкъ.
Какія грубыя, безъ проблеска мало-мальской интеллигентности, почти дикія лица.
Юркіе, подвижные, съ интеллигентными умильными мордочками патеры въ черномъ, шныряющіе среди нихъ, похожи на пронырливыхъ маркитантовъ, шныряющихъ среди солдатъ.
И отъ этихъ загорѣлыхъ, обвѣтрѣвшихъ людей вѣетъ, дѣйствительно, солдатами, наряженными въ сутаны.
Солдатами, явившимися на тріумфъ изъ далекаго, труднаго похода.
Откуда, откуда только не свезли этихъ «солдатъ папы» на тріумфъ «двадцатипятилѣтняго владычества надъ міромъ»!
На этихъ красныхъ, потныхъ, грубыхъ лицахъ написана энергія. Ничего, кромѣ энергіи. Такихъ солдатъ можно вести на какія угодно стѣны. Всѣ сломаютъ.
Какіе-то странные, дикіе звуки раздаются въ сторонѣ.
Оглядываюсь туда, — въ коричневомъ капуцинѣ съ огромнымъ краснымъ крестомъ, нашитымъ на груди, скаля бѣлоснѣжные зубы, о чемъ-то говоритъ монахъ-негръ.
Мимо проходитъ въ бѣломъ съ двухцвѣтнымъ крестомъ человѣкъ, больше похожій на обезьяну. Лобъ ушелъ совсѣмъ назадъ. Подбородокъ острымъ угломъ. Вмѣсто носа торчатъ двѣ ноздри. Огромныя красныя губы. Вмѣсто волосъ — коротенькіе завитки черной шерсти.
Это — зулусъ.
Съ лѣстницы сакристіи медленно спускается огромный, статный монахъ, съ прищуренными глазами, съ гордымъ и печальнымъ взглядомъ.
Гдѣ я видалъ такое мѣдно-красное лицо съ приплюснутымъ носомъ, съ черными, жирными волосами, съ печальнымъ и гордымъ взглядомъ черныхъ глазъ?
И вдругъ мнѣ вспомнилась Америка. Маленькая станція.
Къ нашему вагону подошелъ такой же медленной, словно торжественной походкой человѣкъ въ рубищѣ, съ длинными, черными, жирными, лоснящимися волосами, падающими по плечамъ, съ печальнымъ и гордымъ взглядомъ.
На шеѣ у него болталась огромная серебряная медаль «за спасеніе погибавшихъ», какъ оказалось.
Онъ слышалъ, что за двѣ станціи случилась катастрофа, и пришелъ узнать о подробностяхъ.
Онъ обратился къ кондуктору:
— Много погибло людей?
— Ни одного человѣка.
Онъ помолчалъ.
— А индѣйцевъ?
— Индѣйцевъ погибло шестеро.
Онъ посмотрѣлъ тѣмъ же спокойнымъ, печальнымъ и гордымъ взглядомъ, повернулся и пошелъ своей медленной, торжественной походкой.
Словно воплощеніе печали.
Вотъ гдѣ я видѣлъ такое лицо, какъ у этого мѣдно-краснаго монаха, спускающагося съ лѣстницы сакристіи.
Это — индѣецъ.
Какой-нибудь команчъ или апахъ, обращенный въ католичество и теперь съ такой же ревностью охотящійся за человѣческими душами, какъ его отцы охотились за человѣческими скальпами.
Со всей страстностью проповѣдующій религію и царство, гдѣ нѣтъ дѣленія на «людей» и на «индѣйцевъ».
Это центуріоны императора-папы, завтра справляющаго въ Римѣ свой тріумфъ.
Ихъ навезли со всѣхъ странъ міра.
Они огласятъ тысячами говоровъ соборъ святого Петра, и это будетъ самый побѣдный шумъ.
Всѣ съѣхавшіеся и переполнившіе Римъ пилигримы увидятъ воочію, что царству папы нѣтъ границъ и предѣловъ, и разнесутъ это по лицу всей земли. И увидятъ это populus Romanus[7].
Со всего міра свезены эти «римскіе центуріоны» всѣхъ расъ и народовъ.
Свезены самые доблестные, самые отличившіеся изъ нихъ, чтобъ украсить папскій тріумфъ.
Свезены какъ побѣдители и какъ побѣжденные.
Чтобъ итти за тріумфальнымъ кортежемъ императора-папы, «папы — побѣдителя міра».
И когда вы послѣ этой картины на площадкѣ предъ сакристіей проходите мимо папской гвардіи.
Этихъ гигантовъ въ бѣлыхъ лосинахъ, съ бѣлыми напутанными эксельбантами, въ огромныхъ медвѣжьихъ шапкахъ…
Они кажутся вамъ оловянными солдатиками.
Вы глядите на эту горсточку съ жалостью послѣ той арміи.
И думаете съ улыбкой сожалѣнія:
— И охота «всемірному владыкѣ» играть въ игрушечные солдатики.
II править
Завтра тріумфъ «владычества надъ міромъ».
Сегодня исполнена увертюра къ этому тріумфу.
Она прозвучала эффектно, грандіозно, величественно.
Въ великолѣпной церкви Пропаганды Вѣры алтарь тонетъ въ пурпурѣ кардиналовъ.
Все кругомъ черно отъ сутанъ.
Патеры, присутствующіе здѣсь, это — все миссіонеры, съѣхавшіеся со всѣхъ концовъ свѣта.
Блестящій смотръ наканунѣ тріумфа.
Это торжественное собраніе.
Academia polyglotta[8].
Оркестръ исполнилъ увертюру Верди въ «Силѣ судьбы», и на каѳедру поднялся человѣкъ съ сильно выраженнымъ семитическимъ типомъ.
Пославъ глубокій поклонъ залитымъ пурпуромъ «князьямъ церкви» и «рядовымъ» чернымъ сутанамъ, онъ заговорилъ горячо, страстно на какомъ-то красивомъ, величавомъ, но странномъ языкѣ.
Это Шкубралла Мубаракъ, миссіонеръ, пріѣхавшій съ Ливана.
Онъ на древне-еврейскомъ языкѣ прославляетъ научные труды папы.
За нимъ вслѣдъ поднимается другой семитъ, пожилой, съ огненными глазами, и говоритъ на странномъ, гортанномъ языкѣ, съ выкриками, съ какими-то необыкновенными звуками.
Это Франческо Каттула, халдей.
За нимъ слѣдуетъ сиріецъ, турокъ, арабъ.
На каѳедрѣ появляется человѣкъ съ орлинымъ профилемъ.
Это Андреа Моловикъ, албанецъ.
Статный и красивый арабъ Каліанъ-Бехнамъ не говоритъ, а поетъ.
Черный, словно обожженный солнцемъ, курдъ Джіованни Ниссанъ, изъ Курдистана.
Всѣ они славятъ и прославляютъ папу, каждый на своемъ языкѣ.
И словно музыку слушаютъ князья церкви и солдаты-миссіонеры эти непонятныя рѣчи.
Это говоритъ вселенная.
Снова гремитъ оркестръ увертюру къ «Гораціамъ и Куріацамъ» Верди, — и на каѳедрѣ два человѣка съ желтыми плоскими лицами, узенькими, косо прорѣзанными глазками.
Это Джуэнъ и Паоло Тьенъ, китайцы. Они восхваляютъ подвиги и страданія миссіонеровъ въ Китаѣ.
За ними вырастаетъ на каѳедрѣ огромный негръ.
Это Андреа Нгхиди, кафръ.
Его смѣняетъ коричневый сингалезъ, съ ласковыми и нѣжными глазами, — Маттео Коккикуннель.
И чѣмъ дальше звучатъ эти непонятныя рѣчи, тѣмъ больше и больше растетъ восторгъ собранія.
Это вселенная всѣми голосами міра славитъ папу.
Этотъ странный «дивертисментъ» длится безъ конца.
Словно во снѣ все это видишь и слышишь.
По рядамъ слушателей то тамъ, то здѣсь пробѣжитъ улыбка радости.
Армяне, поляки, шведы, испанцы, англичане услыхали съ каѳедры родную рѣчь.
Я вздрагиваю.
Раздается русская рѣчь.
Станиславъ Бортновскій произноситъ по-русски рѣчь въ честь папы.
Я смотрю на аудиторію.
Вздрагиваютъ то тамъ, то здѣсь, услыхавъ родную рѣчь среди этого столпотворенія.
Голландскій языкъ смѣняется румынскимъ, румынскій — греческимъ, греческій — нѣмецкимъ.
Прозвучала вѣнская музыка «Танца часовъ» изъ «Джіоконды» Поккіели, и на каѳедрѣ появился проповѣдникъ — индѣецъ Сѣверной Америки, Альберто Неганкветъ.
За нимъ вырастаетъ зулусъ, Луиджи Моисхонга.
Словно какая-то феерія разыгрывается передъ вами.
Вся эта пестрота говоровъ, разнообразіе представителей странъ, самый порядокъ, въ которомъ они говорятъ, Палестина, Мадагаскаръ, Венгрія, Канада, Китай, разсчитано на то, чтобъ поразить воображеніе.
Это экзальтируетъ миссіонеровъ.
Передъ ними воочію римская церковь покрываетъ вселенную.
И когда послѣдній изъ проповѣдниковъ кончаетъ свою рѣчь, на каѳедру поднимается ректоръ-академикъ Пропаганды и заканчиваетъ собраніе коротенькой рѣчью:
— Передъ вами говорили не слабые люди, — вы слышали голосъ святой римской церкви. Она говорила на своемъ латино-греческо-еврейско-халдейско-сирійско-турецко-самаритянско-испанско-албанско-арабско-курдско-армянско-кельтско-французско-кафрско-польско-португальско-шведско-коптско-англійско-русско-нѣмецко-китайско-сингалезско-индѣйско-ирландско-зулусско-венгерско-румынско-эѳіопско-голландско-норвежско-итальянскомъ языкѣ. На языкѣ всей вселенной. Всюду римская церковь несетъ христіанскую культуру, нѣтъ уголка, гдѣ бы не слышалось нашей латинской рѣчи. И на ея рѣчь вселенная всѣми языками отвѣчаетъ хвалами Святому Отцу.
Грянувшій послѣ этого торжественный маршъ зазвучалъ особенно побѣдно.
Съ горящими глазами шли подъ его звуки миссіонеры.
Словно римскіе легіонеры шли сражаться и побѣждать міръ.
Всѣ углы улицъ заклеены огромными желтыми афишами:
— Римляне, иллюминуйте завтра, въ день 25-лѣтняго юбилея папы Льва XIII, ваши окна!
Передъ церквами толпятся нищіе.
Патеры даромъ раздаютъ лампады для того, чтобы зажигать ихъ на окнахъ.
Нищіе тутъ же на папертяхъ десятками перепродаютъ ихъ скупщикамъ.
Все дѣлается для того, чтобы завтра вечеромъ иллюминованный Римъ имѣлъ видъ «папскаго Рима».
И какой крошечной, жалкой, ничтожной кажется эта «политическая» манифестація передъ той грандіозной, которая устроила сегодня пропаганда въ видѣ предисловія и поясненія къ завтрашнему тріумфу.
III править
25 лѣтъ тому назадъ, 3 марта 1878 года, кардиналъ Мертель, исполняя обязанности архидіакона, возложилъ на голову Леона XIII золотую митру и громкимъ, дрожащимъ отъ волненія голосомъ произнесъ сакраментальную гордую формулу:
— Accipe Thiaram, tribus coronis ornatam, et scias te esse Patrem principum et regum, rectorem orbis, in terra Vacarium salvatoris Nostri I. C. cui est honor et gloria in saecula saeculorum.
«Прими тіару, украшенную тремя коронами, и знай, что ты отецъ властителей и царей, правитель міра, намѣстникъ на землѣ Спасителя нашего Іисуса Христа, Ему же честь и слава во вѣки вѣковъ».
Это происходило въ Сикстинской капеллѣ.
Съ Ватиканскаго холма отлично виденъ Квириналъ
Съ Квиринальскаго холма отлично виденъ Ватиканъ.
Но Ватиканъ не желаетъ замѣчать Квиринала. Квириналъ не желаетъ замѣчать Ватикана.
Они стоятъ другъ противъ друга, другъ друга невидя. Какъ поссорившіеся Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ.
Рядомъ съ трагедіей завоеванія міра католицизмомъ разыгрывается водевиль.
И на этой водевильной почвѣ произошло событіе, въ свое время надѣлавшее «аховъ» и «оховъ» въ дипломатіи, надъ которымъ посмѣются историки.
25 лѣтъ тому назадъ полицейскій инспекторъ Борга, улицъ, прилегающихъ къ собору св. Петра, чинъ небольшой, немногимъ развѣ больше участковаго пристава, какъ и всѣ другіе чиновники, получилъ изъ министерства внутреннихъ дѣлъ бумагу:
«Его превосходительство, г, министръ внутреннихъ дѣлъ извѣщаетъ васъ, что такъ какъ правительству офиціально ничего неизвѣстно объ избраніи новаго папы, то власти и чиновники должны воздержаться отъ какого бы то ни было участія въ торжествѣ, которое духовенство устраиваетъ, чтобъ отпраздновать это событіе».
Получивъ такую бумагу, участковый приставъ не замедлилъ увѣдомить «находящійся въ сосѣдствѣ съ его участкомъ Ватиканъ», что такъ какъ правительство ни кто офиціально не увѣдомлялъ о восшествіи на престолъ новаго папы, а по дошедшимъ до него, участковаго пристава, свѣдѣніямъ въ соборѣ св. Петра готовится торжество, то онъ, участковый приставъ, не ручается за порядокъ на находящейся въ его районѣ и ввѣренной его охранѣ площади св. Петра.
Не зная офиціально ничего объ избраніи новаго папы, правительство не можетъ предоставить въ распоряженіе Ватикана ни войскъ ни усиленнаго наряда полиціи. И онъ, участковый приставъ, рѣшительно не отвѣчаетъ за то, что могутъ сдѣлать изступленные католики или возбужденные анти-клерикалы.
Криспи черезъ участокъ сносился съ Ватиканомъ и объявлялъ шахъ чрезъ участковаго пристава, срывая коронацію.
Въ отвѣтъ на сообщеніе участковаго пристава въ Ватиканѣ собрался совѣтъ изъ 60 кардиналовъ, подъ предсѣдательствомъ папы.
Какъ быть?
По законамъ церкви объ избраніи, сейчасъ же какъ только конклавъ выберетъ изъ своей среды новаго папу, возвѣщается съ балкона св. Петра.
Кардиналъ, глава ордена діаконовъ, выходитъ на балконъ и провозглашаетъ «urbi et orbi[9]», — Риму и міру:
— Annunzio vobis gaudium magnum, habemus Pontificem, Eminentissimum et Reverendissimum Dominum… qui sibi nomen imposuit…
«Возвѣщаю вамъ великую радость: мы имѣемъ первосвященникомъ высочайшаго и чтимѣйшаго владыку (имя избраннаго кардинала), который возложилъ на себя имя (имя, подъ которымъ онъ желаетъ царствовать).»
Затѣмъ объ этомъ сообщается всѣмъ иностраннымъ дворамъ, имѣющимъ своихъ пословъ при римской куріи, чрезъ посредство этихъ пословъ.
Итальянское правительство не имѣетъ посла при святѣйшемъ престолѣ, слѣдовательно, его особо увѣдомить было не черезъ кого и невозможно.
Само не держитъ посла, чтобъ узнавать ватиканскія новости, слѣдовательно, предпочитаетъ узнавать ихъ такъ же, какъ и узнаетъ весь остальной міръ.
«Всему міру» было объявлено съ балкона св. Петра.
Слѣдовательно, итальянское правительство незнаніемъ того, кто теперь папа, отговариваться не можетъ.
Но какъ же все-таки быть?
Законы церкви требуютъ, чтобъ папа былъ коронованъ въ соборѣ св. Петра.
Послѣ коронаціи онъ долженъ съ балкона послать собравшимся на площади народомъ три благословенія: присутствующимъ, своему городу, всему міру.
Безъ войска, безъ усиленной полиціи, — этотъ моментъ обѣщаетъ быть страшнымъ на площади.
Толпа вѣрныхъ и толпа невѣрныхъ. Въ ожиданіи демонстрацій явится съ оружіемъ.
Демонстраціи, свалка и въ результатѣ неизбѣжное колоссальное побоище на площади.
Соборъ кардиналовъ рѣшилъ, что коронованіе папы произойдетъ въ Сикстинской капеллѣ. Папа тамъ, съ трона, заочно пошлетъ благословеніе «своему городу».
Это рѣшеніе одобрилъ Левъ XIII.
Криспи торжествовалъ.
Участковый приставъ квартала Борга оказался рѣшительно молодчиной!
Министерскія газеты объявили въ ликующихъ статьяхъ, что такая келейная коронація папы не дѣйствительна. Противорѣчитъ постановленіямъ церкви. Что папа, коронованный не всенародно, не въ соборѣ св. Петра, — не папа.
Но соборъ кардиналовъ предвидѣлъ это заранѣе.
На совѣтѣ кардиналовъ по поводу сообщенія участковаго пристава были предусмотрѣны всѣ возраженія и подобраны всѣ законы.
Соборъ кардиналовъ опубликовалъ въ клерикальныхъ газетахъ законъ… 1059 года.
Извлеченіе изъ «Constitutiones de electione Romani Pontificis Nicolai, P. P. in concilio apud Latenarum habito[10]»…
— Si electus Papa, si bellica fuerit tempestas, non potest inthronzinari, nihilominus est verus Papa, et potest regere Ecclesiam Romanan et de omnibus facultati buseius disponere.
Если избранный папа, «по случаю военной грозы», вовсе даже не можетъ торжественно взойти на престолъ и быть коронованъ, — все-таки онъ остается истиннымъ папой, можетъ царствовать надъ римской церковью и располагать всѣми ея силами.
Соборъ кардиналовъ объявилъ только переживаемыя времена «военной непогодой». Вотъ и все!
Такъ Криспи, объявившій шахъ, самъ получилъ матъ отъ Ватикана.
Надо было изворачиваться.
Находчивый участковый приставъ квартала Борга былъ моментально выгнанъ въ отставку «за самовольныя сношенія съ Ватиканомъ».
Министерскія газеты помѣстили офиціозныя сообщенія, что министерство внутреннихъ дѣлъ никогда никакихъ представленій Ватикану не дѣлало и никому дѣлать не поручало.
Гдѣ происходитъ какое торжество, — правительство даже не считаетъ себя въ правѣ вмѣшиваться. Это дѣло внутренняго распорядка Ватикана.
Правительство относится всегда одинаково ко всѣмъ торжествамъ въ соборѣ св. Петра. При каждомъ такомъ торжествѣ оно всегда посылаетъ на площадь св. Петра для поддержанія порядка усиленный нарядъ полиціи и войскъ. Пошлетъ точно такъ же и на предстоящее торжество 3-го марта.
Солдатамъ былъ отданъ приказъ, въ случаѣ появленія папы на балконѣ св. Петра, отдать ему обычныя воинскія почести.
Объ этомъ было офиціозно заявлено въ министерскихъ газетахъ.
Такъ Криспи звалъ папу на балконъ св. Петра.
— Ничто не мѣшаетъ святѣйшему отцу послать традиціонное пастырское благословеніе народу.
Криспи дѣлалъ послѣдній ходъ.
Онъ соблазнялъ даже воинскими почестями, чтобы папа только сдѣлалъ первый шагъ.
Ватиканъ даже не замѣтилъ мирныхъ маневровъ Криспи.
«Военная непогода».
И по случаю «tempestatis bellicae[11]» коронованіе папы произошло въ Сикстинской капеллѣ, въ присутствіи князей церкви, пословъ иностранныхъ дворовъ при римской куріи и немногихъ избранныхъ высокопоставленныхъ лицъ.
Папа Левъ XIII, по случаю «военной непогоды», заочно послалъ благословеніе «своему городу» и благословилъ «весь міръ» изъ своей Сикстинской капеллы.
Выстроенные лицомъ къ собору св. Петра въ парадной формѣ, приготовившіеся отдавать почести батальоны такъ и простояли, не сдѣлавъ ни одного артикула ружьемъ, передъ пустымъ балкономъ.
На балконѣ никого не появилось.
Положеніе было тягостное и не умное.
Пришли первыми чествовать, а къ нимъ даже не вышли.
Криспи, вѣроятно, въ этотъ день чувствовалъ себя преотвратительно.
Хуже его въ Римѣ чувствовалъ себя только одинъ человѣкъ: выгнанный за «безтактность» участковый приставъ квартала Борга.
Такими мелкими и ничтожными обстоятельствами сопровождалось 25 лѣтъ тому назадъ восшествіе на престолъ одного изъ величайшихъ папъ, какого только видѣла римская церковь.
IV править
Римъ проснулся подъ проливнымъ дождемъ.
— Слава Богу! — сказалъ мнѣ итальянецъ-патеръ, съ которымъ я успѣлъ подружиться, чтобъ онъ меня протаскивалъ «гдѣ лучше видно», — само Небо покровительствуетъ тріумфу святого отца!
— Такимъ дождемъ-то?
— Сумасшедшіе собирались устроить демонстрацію передъ соборомъ святого Петра и омрачить юбилей святого отца. Само Небо разрушило ихъ планы. Пусть явятся подъ такимъ дождемъ.
Площадь святого Петра была перегорожена во всю длину солдатами.
Полицейскіе, въ два ряда, осматривали билеты и пропускали поодиночкѣ.
Происходило что-то странное.
У всѣхъ одинаковые билеты.
Но полицейскій долго разсматриваетъ, читаетъ, — словно ищетъ какихъ-то условныхъ знаковъ.
Однихъ пропускаетъ. Другихъ останавливаетъ:
— Нельзя.
И сколько ни спорьте, — передъ вами двойная живая стѣна изъ полицейскихъ, за ней четверная стѣна изъ солдатъ.
Я не могу утверждать, выдавались ли билеты, могущіе попасть въ сомнительныя руки, съ особыми знаками, сами ли полицейскіе съ полицейской психологіей выбирали такихъ, которые «хоть и не демонстранты, но могутъ быть демонстрантами».
Но происходило что-то странное и таинственное.
Едва гдѣ-нибудь скоплялась кучка людей, — на нихъ, словно ненарокомъ, маршировалъ взводъ солдатъ, и маршировалъ до тѣхъ поръ, пока отступавшая кучка не разсѣивалась окончательно.
Но съ неба лило какъ изъ ведра. Ни о какой демонстраціи не могло быть и рѣчи.
И всѣ эти военные экзерцисы продѣлывались просто-напросто надъ злосчастными иностранцами съ Бедекерами и огромными биноклями бѣгавшими по лужамъ, по колѣно въ водѣ, по самой большой площади въ мірѣ.
Храмъ Петра съ восьми часовъ былъ полонъ народомъ.
Приглашенія предлагали быть во фракахъ.
Иностранцы съ Бедекерами, съ биноклями, — даже съ фотографическими аппаратами! — были оттерты назадъ и тоскливо бродили на цыпочкахъ, стараясь что-нибудь разсмотрѣть черезъ море головъ.
Впереди плотно сбились одѣтыя во все черное дамы, мужчины во фракахъ, въ черныхъ сюртукахъ. Слышался только итальянскій говоръ.
Это «populus Romanus[7]» стоялъ по пути тріумфальнаго шествія.
Толпа, какъ южная толпа, была настроена шумно и весело.
Когда въ куполахъ вспыхнуло электричество и освѣтило пурпуръ, которымъ одѣты колонны и стѣны на пути тріумфальнаго шествія, — толпа привѣтствовала это громкимъ, радостнымъ:
— А-а-а-а!
То тамъ, то здѣсь вспыхивали крики:
— Evviva papa il re!
«Да здравствуетъ папа-король».
Трещалъ громъ аплодисментовъ.
Но весь соборъ сдерживалъ эти преждевременные восторги дружнымъ:
— Тсс…
Волненіе и тревога охватывали всѣхъ.
Папская месса была назначена въ 10 часовъ.
Одиннадцать… Половина двѣнадцатаго…
— Сможетъ ли сегодня появиться тріумфаторъ-папа? Льву XIII, какъ разъ наканунѣ, 2-го марта, исполнилось 93 года.
Для своихъ лѣтъ онъ крѣпокъ и здоровъ.
Какъ другой великій старецъ, у насъ, въ Россіи, онъ избралъ предметомъ для своихъ шутокъ медицину.
Профессоръ Лаппони, который дежуритъ при немъ неотлучно, несчастный мученикъ папскаго остроумія. Папа не можетъ его видѣть безъ улыбки. И преслѣдуетъ шутками на каждомъ шагу.
Послѣ какой-нибудь утомительной церемоніи, на которой профессоръ «совѣтовалъ бы его святѣйшеству лучше не присутствовать», девяностотрехлѣтній старикъ, утомленный, разбитый, вернувшись въ свои комнаты, требуетъ, чтобъ къ нему позвали «почтеннаго профессора Лаппони».
Только для того, чтобы сказать ему:
— Какъ видите, снова были правы мы, а не вы. Мы чувствуемъ себя великолѣпно.
Недавно, принимая какое-то большое посольство, папа долженъ былъ произнести рѣчь.
Профессоръ Лаппони снабдилъ его пастилками, чтобы принять, когда утомится голова.
Папа началъ свою рѣчь.
Въ серединѣ, когда пора уже была принять пастилки, Лаппони началъ кашлять, чтобы обратить на себя вниманіе папы и напомнить о лѣкарствѣ.
Пала остановился и приказалъ подозвать Лаппони.
— Мы замѣтили, что вы кашляете! Не угодно ли вамъ принять вотъ этихъ пастилокъ?
И послѣ церемоніи очень довольный, что поставилъ профессора въ такое положеніе, онъ замѣтилъ:
— Вы видите, мы еще можемъ рѣзвиться какъ юноша?
Въ 92 года!
На-дняхъ папа, во время торжественнаго пріема, зацѣпился за складку ковра и пошатнулся.
Все замерло въ ужасѣ:
— Неужели?
За каждымъ шагомъ его приходится слѣдить со страхомъ.
Въ послѣдніе дни какъ разъ онъ какимъ-то образомъ простудился и получилъ насморкъ и лихорадку.
Къ тому же папа возвелъ въ постоянное развлеченіе не слушаться Лаппони и очень любитъ пробовать лѣкарства, которыя ему запрещаетъ профессоръ.
— Что сегодня, съ папой?
Но вотъ изъ дверей показались аллебарды швейцарской гвардіи.
Радостное «а-а-а!» вырвалось у толпы.
Тріумфъ начался.
Вынесли крестъ.
Безконечной вереницей потянулись мальчики въ кружевныхъ накидкахъ сверхъ красныхъ сутанъ, священники въ ризахъ, епископы въ золотыхъ митрахъ, князья церкви въ пурпурѣ, князья церкви въ фіолетовыхъ облаченіяхъ, кавалеры папскаго двора въ черныхъ колетахъ, кружевныхъ воротникахъ, черныхъ перчаткахъ съ орденской цѣпью на шеѣ, со шпагой сбоку, — настоящіе Сенъ-Бри изъ «Гугенотовъ».
И вотъ въ дверяхъ мелькнули бѣлыя страусовыя перья опахалъ.
Истерическій вопль вырвался у толпы, стоявшей у дверей, передался другимъ, охватилъ весь храмъ.
Грянулъ громъ несмолкающихъ аплодисментовъ.
60,000 человѣкъ ринулись впередъ, едва сдерживаемые папскими жандармами и папскими гвардейцами.
Весь соборъ св. Петра наполнился однимъ крикомъ:
— Evviva papa il re!
Женщины махали платками, мужчины — шляпами, зонтами, палками.
Навстрѣчу папѣ заигралъ оркестръ, грянула великолѣпными сопрано папская капелла.
Весь храмъ гремѣлъ:
— Evviva papa il re!
И вдругъ эти крики, вопли, музыку, пѣніе прорѣзалъ могучій, страшный, адскій, словно мефистофельскій, свистъ.
Совсѣмъ музыкальная картина изъ финала пролога бойтовскаго «Мефистофеля».
Человѣкъ пятьдесятъ, навѣрное, сбившись кучей, дружно, по командѣ, издали этотъ раздирающій свистъ, освистывая тріумфатора-папу.
Полная картина римскаго тріумфа, съ хулителями среди кликовъ восторга.
Но этотъ свистъ только подлилъ масла въ пламя. И истерическое «Evviva!» разразилось, загрохотало, забушевало какъ ураганъ.
Въ тѣ нѣсколько минутъ, пока папу несли по собору св. Петра, люди успѣли потерять всѣ силы.
Пронесли, и когда стихло все, кругомъ красныя лица, по которымъ крупными каплями льется потъ, мокрые волосы. Люди едва переводятъ дыханіе. Многіе еле держатся на ногахъ.
Красные воспаленные глаза, хриплое запаленное дыханіе, мокрые, смявшіеся воротнички рубашекъ.
Словно это продолжалось не нѣсколько минутъ, а нѣсколько долгихъ часовъ.
Можете судить, какъ ревѣла толпа.
На высокихъ носилкахъ, ровно, медленно, еле-еле плывшихъ надъ толпой, на золотомъ и пурпурномъ тронѣ, среди бѣлоснѣжныхъ опахалъ изъ страусовыхъ перьевъ, въ бѣлой одеждѣ, съ золотой тіарой на головѣ несли призракъ папы, идею о папѣ.
Почти безплотную идею.
Среди бѣлыхъ опахалъ и бѣлой одежды свѣтло-желтое, восковое лицо и руки папы кажутся прозрачными.
Лица нѣтъ. Есть только обострившіяся неподвижныя черты. И кости, обтянутыя кожей.
Очень большой заострившійся носъ только и кидается въ глаза на этомъ лицѣ. Все остальное мелко, почти неразборчиво.
Первую минуту казалось, что на носилкахъ среди страусовыхъ перьевъ несутъ закоченѣвшій трупъ.
Папа лежалъ въ креслѣ безъ движенія.
Но это былъ только припадокъ кашля.
Маленькій, желтый, восковой человѣкъ въ огромной золотой тіарѣ задвигался.
Крики кругомъ поднялись изступленные.
Онъ посылалъ благословеніе впередъ, на обѣ стороны.
Со старческой суетливостью двигался на тронѣ, поворачивался то въ эту, то въ ту сторону, нагибался къ тянувшимся къ нему рукамъ, протягивалъ свои прозрачныя, восковыя руки, благословлялъ.
И тамъ, куда онъ посылалъ благословеніе, поднимался истерическій, изступленный вопль.
Женщины плакали, крича, махая платками.
Папа кашлялъ, и его провалившіяся щеки надувались. Онъ повертывался изъ стороны въ сторону и благословлялъ дрожащими руками.
Никакой «вѣчной улыбки», съ которой рисуютъ папу на всѣхъ портретахъ, не играло на его лицѣ. На этомъ желтомъ, почти не живомъ уже лицѣ дрожалъ, мерцалъ, еле трепеталъ огонекъ жизни. И было что-то милое и доброе въ этомъ огонькѣ.
Когда папу донесли до его мѣста, — профессоръ Лаппони первымъ подбѣжалъ къ нему.
Но папа чувствовалъ себя «великолѣпно».
Началась месса.
Вмѣсто папы ее служилъ одинъ изъ кардиналовъ.
Звонко и сочно запѣла папская капелла.
И когда затихло ея пѣніе, вдругъ началось шиканье. Оно шло отъ окружающихъ папу, кругами расходилось по храму, — и весь храмъ св. Петра погрузился въ мертвое молчаніе.
Слѣпой въ эту минуту, стоя среди 60-тысячной толпы, подумалъ бы, что въ храмѣ нѣтъ ни души.
Нѣсколько секундъ, долгихъ, безконечныхъ, длилось это мертвое молчаніе.
И вдругъ какой-то дрожащій звукъ донесся съ того мѣста, гдѣ папскій престолъ.
Послышалось, — какъ будто послышалось только:
— Filii[12]…
Громъ аплодисментовъ, воплей, криковъ:
— Evviva papa il re! — грянулъ въ отвѣтъ.
Это войско, дворъ, епископы, — все склонило колѣни передъ папой, и онъ послалъ свое благословеніе «urbi et orbi[9]».
То торжественное благословенье, которое долженъ произнести въ храмѣ св. Петра 25 лѣтъ тому назадъ.
— Папу было слышно во всемъ соборѣ! — говорили съ восторгомъ, съ восхищеніемъ, со слезами.
И когда снова поплыли надъ толпой носилки съ этимъ благословляющимъ призракомъ папы, съ этой почти безплотной идеей папы, — новый ураганъ аплодисментовъ, криковъ, воплей, какихъ-то стоновъ разразился въ храмѣ св. Петра.
Тріумфъ былъ конченъ.
Съ колоссальной лѣстницы храма св. Петра, словно безконечный водопадъ, лилась человѣческая рѣка.
Populus Romanus[7] расходился съ тріумфа довольный великолѣпнымъ и побѣднымъ зрѣлищемъ.
Слышались всѣ нарѣчія міра.
Словно во время императоровъ, когда Римъ былъ властителемъ «всего круга земель».
Словно на тріумфѣ Тита или Веспасіана.
V править
Urbi et orbi[9].
Это не энциклика, не тронная рѣчь. Но даже, будучи напечатано на простой газетной бумагѣ, это имѣетъ силу документа.
Это статья, помѣщенная во всѣхъ офиціозныхъ газетахъ Ватикана.
Такіе документы не печатаются безъ «imprimatur[13]» римской куріи.
Эта статья звучитъ тронной рѣчью, гордой и побѣдоносной.
25 лѣтъ тому назадъ папа Левъ XIII, которому исторія, быть-можетъ, дастъ наименованіе Мудраго, вошелъ на одинокій и всѣми оставленный престолъ.
Послѣ «несчастныхъ событій» 1870 года всѣ правительства отвернулись отъ римской куріи. Папство казалось конченнымъ. Криспи, какъ мы видѣли, разговаривалъ съ Ватиканомъ чрезъ участокъ.
«Тронная рѣчь», напечатанная въ видѣ статьи, перечисляетъ всѣ конкордаты, заключенные Львомъ XIII, всѣ сношенія съ иностранными державами, имъ завязанныя, всѣ миссіи и посольства, чрезвычайныя и постоянныя, имъ посланныя.
— Пришлось бы переименовать почти всѣ государства цивилизованнаго міра! — восклицаетъ «рѣчь». — И все это великое дѣло «признанія папы» снова государемъ — дѣло исключительно великаго Льва XIII.
Рѣчь сначала говоритъ объ «еретическихъ» странахъ.
Особенно подробно и внимательно останавливается «рѣчь» на Англіи.
Англія пользуется за послѣднее время особымъ вниманіемъ со стороны римской куріи.
На Англію у Ватикана особый аппетитъ.
Католичество особенно сильно работаетъ надъ Англіей.
Даже «беатификація» Жанны д’Аркъ, которой добиваются французскіе католики, «пока» отклонена Римомъ:
— Жанна д’Аркъ, конечно, святая дѣвушка. Но ее сожгли англичане. И имъ это можетъ не понравитъся!
«Въ Англіи, — говоритъ „тронная рѣчь“, — гдѣ, какъ они называютъ, къ „папизму“ относились всегда особенно враждебно, римская церковь понемногу дѣлаетъ все новыя и новыя завоеванія. Этимъ мы обязаны той отзывчивой и благородной предупредительности, съ которой папа Левъ XIII относился всегда ко всѣмъ событіямъ за время долгаго правленія покойной королевы Викторій и за то время, которое царствуетъ Эдуардъ VII. Слова и дѣйствія папы открыли глаза милліонамъ англичанъ, предубѣжденнымъ противъ Рима, и заставили пасть старые предразсудки англичанъ. Римская церковь обязана лично святому отцу этимъ дѣломъ сближенія, симпатіи и справедливости. Многочисленныя теперь въ Англіи обращенія въ католическую вѣру суть предъ Господомъ плоды высокой мудрости, которая характеризуетъ сношенія святого отца съ могущественной англійской націей. И блестящая миссія, съ которой прибылъ къ подножію папскаго трона герцогъ Норфолькъ, во главѣ самой отборной и блестящей аристократіи Англіи является почестью, вполнѣ заслуженной великимъ старцемъ, власть котораго надъ душами еще обширнѣе, чѣмъ Британская имперія».
Герцогъ Норфолькъ, какъ извѣстно, постоянный гость Рима. Онъ живетъ въ поѣздѣ желѣзной дороги. Не успѣетъ окончить одного путешествія «къ подножію папскаго престола», какъ снова мчится съ толпой самыхъ аристократическихъ англійскихъ пилигримовъ «припасть къ стопамъ святого отца».
А «число обращеній» все растетъ и растетъ въ евангелической Англіи.
Такъ работаетъ Римъ въ самой «еретически-протестантской» изъ странъ.
«Тронная рѣчь» переходитъ къ странамъ «вѣрнымъ».
У меня передъ глазами стоитъ покойный великій Росси въ лучшей изъ его ролей, — въ королѣ Лирѣ.
Для каждой изъ дочерей у него свой, особый голосъ.
Какъ свое, особое чувство.
— Tu, Gonerilia[14]… — говоритъ онъ, и это не тотъ голосъ, которымъ онъ сейчасъ скажетъ:
— Tu, Regana[15]…
— E tu[16]…
И въ этомъ голосѣ звучитъ неизъяснимая нѣжность:
— Mia bella Cordelia![17]
Послѣ мелодіи, которая зазвучала въ этомъ голосѣ, становятся ужъ лишними слова:
— Младшая, но не послѣдняя изъ нашихъ дочерей!
Гонерилья — Бельгія.
На ней со спокойствіемъ, любуясь ею, останавливается величественная «тронная рѣчь»:
«— Бельгія видѣла, какъ во время правленія Льва XIII и благодаря умѣлой дѣятельности святого отца, либеральная партія потеряла власть въ странѣ и уступила ее католической партіи, которая широко пользуется этой властью въ интересахъ справедливости и истинной свободы!»
Кто вспомнитъ хотя бы прошлогодніе ужасы, происходившіе въ Бельгіи, тотъ составитъ себѣ понятіе о «счастіи и процвѣтаніи» бельгійскаго народа…
«Тронная рѣчь» переходитъ къ Реганѣ.
Испанія.
Въ классической странѣ инквизиціи патеры должны переодѣваться въ штатское платье, чтобъ безбоязненно пройти по улицѣ. Церковныя процессіи могутъ происходить только подъ охраной батальоновъ солдатъ.
Парламентъ вотируетъ противъ духовныхъ конгрегацій.
И въ это самое время король посылаетъ особое, блестящее посольство, чтобъ принести «къ стопамъ папы» поздравленіе съ 25-лѣтнимъ юбилеемъ.
Передъ великолѣпнымъ мадридскимъ дворцомъ день и ночь стоитъ призракъ Донъ-Карлоса.
Какъ Бибиковъ про Пугачева, про Донъ-Карлоса можно сказать:
— Страшенъ не Донъ-Карлосъ, страшно общее негодованіе.
Какъ пушкинскій Самозванецъ, Донъ-Карлосъ можетъ сказать про себя:
«Я предлогъ раздоровъ и войны».
Все, что есть недовольнаго, зоветъ Донъ-Карлоса подъ свои знамена.
Если армія, въ которой приходится безо всякой надобности держать на хорошемъ жалованьѣ безчисленное количество офицеровъ, по большей части за короля, то духовенство, недовольное «слабостью теперешняго правительства», пользуется въ Испаніи славой «карлистовъ въ черныхъ и коричневыхъ сутанахъ».
И забота королевскаго дома — привлечь духовенство на свою сторону.
Когда пролетаетъ мимо призракъ Донъ-Карлоса, дрожитъ и колеблется испанскій тронъ.
И юноша-король въ испугѣ хватается за Ватиканъ.
Это экстренное блестящее посольство въ Римъ — мольба за то, что вотируетъ парламентъ, мольба за то, что вся страна противъ духовенства.
И Ватиканъ снисходительно принимаетъ эту мольбу о помощи. Отвѣчаетъ на нее надменно и безчисленными «если».
«— Если испанцы и тѣ, кто правитъ ея судьбами, будутъ имѣть счастіе слѣдовать благороднымъ и всеобъемлющимъ совѣтамъ, которые имъ будутъ преподаваться Ватиканомъ; если они будутъ приводить въ исполненіе указанія Ватикана, указанія на то, какъ достигать истиннаго единенія, согласія въ странѣ плодоноснаго процвѣтанія труда, истиннаго прогресса, настоящей свободы, развитія искренняго и просвѣщеннаго патріотизма; указанія, самыя высшія, какія только могутъ быть имъ даны, потому что эти указанія нисходятъ съ высоты апостольскаго престола! Тогда мы, ни на минуту не сомнѣваясь, сможемъ утверждать, что новая эра процвѣтанія могущества, величія начнется для Испаніи, и Испанія снова займетъ то мѣсто среди другихъ націй Европы, какое она занимала когда-то въ иныя, чѣмъ теперь. времена».
Позволяю себѣ думать, что послѣ такого утвержденія папскаго престола испанскія пезеты не поднялись на биржѣ ни на одинъ сантимъ.
Ватиканъ продолжаетъ побѣдоносно:
«— Несомнѣнно, эти самыя мысли и эти надежды внушили молодому королю тотъ прекрасный актъ, который онъ выполнилъ съ такимъ великолѣпіемъ, пославъ къ святому отцу знатнѣйшее и блестящее посольство, уполномоченное представлять его на великолѣпныхъ торжествахъ, и передать папѣ, съ изъявленіемъ благоговѣнія крестнаго сына, собственноручное письмо юнаго короля. Почесть, которая вполнѣ достойна глубокой и признательной почтительности короля».
Такъ Ватиканъ, недовольный Испаніей, отвѣтилъ на «знатнѣйшее блестящее посольство».
— Почести принимаемъ, какъ должное. Они дѣлаютъ честь вамъ, а не намъ. Это хорошо, что вы такой почтительный. Если будете во всемъ слушаться, все будетъ хорошо.
Ватиканъ переходитъ къ Франціи.
— E tu, mia bella Cordelia.[18]
И нѣжностью и глубокою грустью «за любимую дочь» звучатъ слова римской церкви.
Это почти поэтическая часть «тронной рѣчи».
Такъ грусть располагаетъ къ поэзіи!
«Отеческіе взоры Льва XIII давно уже направлены на Францію, которая кажется забывшею свою роль и свою миссію любимой дочери церкви»…
E tu, mia bella Cordelia.[18]…
А, можетъ-быть, вѣрнѣе.
— E tu, Desdemona?![19]
«Печальныя событія, безпрерывныя огорченія, непримиримая ненависть, — все это не уменьшаетъ ни доброты ни терпѣнія и кротости старца, который не только намѣстникъ, но и олицетвореніе (sic[20]!) Христа на землѣ. Онъ разсѣялъ сокровища своего сердца, чтобъ спасти дѣло церкви во Франціи, и, несмотря на черную неблагодарность, которую получалъ въ отвѣтъ, онъ все еще хочетъ надѣяться. Исторія скажетъ, потомство оцѣнитъ, — какое великое дѣло справедливости, согласія, умитворенія умовъ и истиннаго процвѣтанія было предпринято и велось папой во Франціи, чтобъ обезпечить ей полное славы грядущее и первенствующее значеніе въ мірѣ».
E tu, Desdemona?!?!…[19]
Папа даже не надѣется, папа только «хочетъ надѣяться».
Этой элегической, полной почти отчаянья «за Францію» нотой заканчивается обращеніе къ «вѣрнымъ» странамъ.
И какъ органъ послѣ Miserere[21] — «Te, Deum», — «тронная рѣчь» гремитъ въ финалѣ великолѣпными аккордами въ честь папства.
«— По лицу всей земли распространяется духовное владычество папы. Ему нѣтъ границъ, оно не знаетъ предѣловъ. Папство льетъ на всю землю лучи христіанской культуры, христіанскаго прогресса. И нѣтъ мѣста на землѣ, куда бы теперь не проникали его благодѣтельные лучи. Юбилей славнаго, побѣдоноснаго для церкви 25-лѣтія владычества надъ міромъ Льва XIII, Великаго, наполнилъ радостью весь христіанскій міръ и открываетъ для церкви новые горизонты. Изумленные народы поднимаются и идутъ къ этому несравненному источнику путеводнаго свѣта, который Богъ возжегъ на престолѣ Петра 25 лѣтъ тому назадъ. Куда стремятся эти тысячи и тысячи пилигримовъ всѣхъ сословій, всѣхъ возрастовъ, всѣхъ общественныхъ положеній, всѣхъ языковъ и говоровъ, всѣхъ, странъ, — куда? Въ Ватиканъ! Въ Ватиканъ, чтобъ лицезрѣть и славить великаго старца, который сближаетъ небо съ землей. Они идутъ въ этотъ дворецъ, откуда папа не можетъ выйти и который сдѣлался центромъ міра. Оракулы Дельфъ и Эфеса, которые привлекали къ себѣ толпы въ древности, блѣднѣютъ предъ этой святыней — Ватиканомъ, откуда сіяютъ лучи свѣта и тепла, несущіе жизнь и истинный прогрессъ всѣмъ христіанскимъ націямъ».
Это античное сравненіе папы съ дельфійскимъ оракуломъ я перевелъ только дословно.
Такъ заканчивается «тронная рѣчь».
— А Италія? — быть-можетъ, спросите вы.
Гдѣ жъ она?
Ея нѣтъ ни среди вѣрныхъ ни среди невѣрныхъ.
Италіи, — «безбожной» Италіи, Италіи Гарибальди и Виктора-Эммануила, — не существуетъ вовсе на свѣтѣ.
Ватиканъ ея не видитъ со своего холма.
Все, что извѣстно относительно Италіи, это — то, что объявили католическія газеты.
— Папа заплакалъ, услышавъ вѣсть о проектѣ закона о разводѣ.
— Папа заплакалъ! Папа заплакалъ! — кричатъ, истерически визжатъ, скулятъ теперь всѣ субсидированныя Ватиканомъ газеты. — Это правительство нарочно! Это сдѣлано нарочно! Нарочно такой богопротивный законъ въ юбилейный годъ великаго старца! Старца не пощадили!
И на этой почвѣ изо всѣхъ силъ стараются подготовить провалъ закону о разводѣ.
— Папа заплакалъ!
Въ Ватиканѣ объ Италіи могутъ только плакать.
Даже не молиться.