1880
правитьЖена старшаго дворника, жирная женщина съ необычайно развитой грудью, только что вернулась изъ бани въ свою коморку, и красная какъ вареный ракъ, наставляла самоваръ около печки. Старшій дворникъ въ ситцевой рубахѣ и жилеткѣ лежалъ на кровати, наполовину скрытой за ситцевымъ пологомъ, протянутымъ отъ печки къ шкапу и потягиваясь зѣвалъ въ ожиданіи самовара. Въ коморку вошелъ подручный дворника, молодой парень въ толстой полосатой фуфайкѣ, выглядывавшей изъ-подъ жилетки, и снялъ фуражку съ бляхой.
— Я, дяденька Егоръ Демьянычъ, за ключами… — сказалъ онъ. — Завтра въ двадцать первомъ номерѣ стирка, такъ прачешную отворять надо да дровъ наносить.
— Бери, да какъ наносишь, то запри, а то какъ-бы баловства подъ вечеръ не было. Подозрительный человѣкъ въ ночевку не забѣжалъ-бы… — отвѣчалъ дворникъ.
— Само собой. Безъ запору какже.
— Нѣтъ, я къ тому, что ты вновѣ еще, а отъ насъ тои кость требовается. Вонъ третьяго дня тамъ прачка Акулина съ неизвѣстнаго званія солдатомъ кофій пила.
Подручный взялъ ключи и сѣлъ на табуретку.
— Хоть погрѣться маленько да окурочка пососать, сказалъ онъ, шаркая спичкой о штанину.
— Доходишь-ли, Силантьюшка, по своей должности-то? Нонче охъ какъ трудно въ вашемъ дворницкомъ чинѣ! обратилась къ нему дворничиха. — Поди, дико съ первоначалу-то изъ деревни на наши порядки?
— Дико-то дико, но дохожу… При старательности можно…
— А все-таки до настоящей струны еще не дошелъ, какъ слѣдоваетъ, ввернулъ свое слово дворникъ. — Постой-ка вотъ я тебѣ экзаментъ этотъ самый сдѣлаю.
— Что жъ, сдѣлай, мы въ лучшемъ видѣ…
— Зачѣмъ фонарь на воротахъ съ номеромъ вывѣшенъ?
— Само собою зачѣмъ. Для просвѣщенія улицы.
— Врешь. Вотъ по первому пункту и врешь! Для просвѣщенія улицы особые фонари выставлены, тѣ газомъ освѣщаются и безъ номеровъ, а этотъ фонарь керосинный и выставленъ онъ для просвѣщенія дома, чтобъ всякій, даже и хмѣльной человѣкъ чувствовалъ свою праву, что онъ въ свой домъ идетъ, а не въ чужое мѣсто лѣзетъ. Теперь второй пунктъ. Что ты долженъ у воротъ на дежурствѣ дѣлать?
— Сидѣть и по сторонамъ поглядывать, все-ли благополучно.
— Врешь. Поглядывать мало. А вдругъ ты будешь безъ мыслевъ поглядывать? Ты долженъ поглядывать и думать: какой такой народъ мимо проходитъ? Идетъ къ примѣру барыня, а ты подпускай такую пронзительность, что, молъ, не баринъ ли это переодѣтый балуется?
— А какъ-же ежели на святкахъ переряженные?
— Все-равно. Опять ведутъ ночью въ ворота хмѣльнаго человѣка — ты сейчасъ смотри: свой-ли онъ? Ежели чужой, то не допущай. А будутъ артачиться…
— Въ загривокъ накласть?
— По закону — ни-ни. За это отвѣтишь, ежели при свидѣтеляхъ. Безъ свидѣтелей лупи сколько влѣзетъ, а при публикѣ нельзя. По закону ты ему можешь только уши натереть для вытрезвленія. Еще пунктъ… Какъ ты долженъ себя на дежурствѣ соблюдать?
— Извѣстно, во всей своей ласковости, и чтобъ городовому почтительность.
— Мало. Съ мастеровыми ты долженъ не якшаться, содержать себя гордо и разговоры не водить, а молъ: «проходите, господа, васъ честью просятъ». Вотъ и все. За водкой не посылать и не трескать винища, ежели тебя и проходящіе изъ своей посуды соблазнять будутъ.
— Слушаю.
— Ну, а когда ворота запирать, огонь на лѣстницахъ гасить?
— Въ одиннадцать часовъ вечера этому препона…
— Это ловко и даже въ центру. А какъ ты узнаешь, что одиннадцать часовъ? Вѣдь у тебя часовъ нѣтъ.
— Когда кабакъ насупротивъ насъ запирать начнутъ, тогда и одиннадцать.
— Вѣрно. А какіе еще есть признаки?
— Дѣвицы изъ шестнадцатаго номера гулять въ клубъ поѣдутъ.
— Дуракъ! А ежели дѣвицы въ клубъ не поѣдутъ? Ежели у нихъ гость дома сидитъ? Дѣвицы тутъ не причемъ! А окромя кабака, у тебя есть портерная и трактиръ подъ наблюденіемъ. Тамъ запорами зазвенятъ — звени и ты. Понялъ?
— Понимаю.
— Теперь десятая аллегорія… Какъ ты долженъ съ извощикомъ разговаривать, который ночью подозрительнаго мазурика къ воротамъ привезъ?
— Никакъ, дяденька. Обязанъ сидѣть и молчать.
— Врешь. Ты долженъ подойти и спросить его: откуда взялъ.
— Все это я, дяденька, буду чувствовать.
— Ну, то-то. Теперь въ одиннадцатомъ пунктѣ…
— Да что ты къ малому-то присталъ, Елизаръ Демьянычъ! — остановила дворника жена. — Дай ему передышку сдѣлать, а то съ однако напираешь.
— Съ однако!.. Коли онъ новикъ у насъ, то я его долженъ обучать. Ему-же въ пользу… возразилъ дворникъ.
— Да самъ-то ты много-ли знаешь! Подъ носомъ что у тебя дѣлается ты и то не видишь. По трактирамъ да портернымъ ты ходить гораздъ, такъ гдѣ-же тебѣ про жильцовъ наблюденіе дѣлать.
— Анъ врешь! Я все до тонкости! крикнулъ дворникъ. — Ну, дѣлай мнѣ сама экзаментъ!
— Изволь. Только я про жильцовъ больше, потому дворницкихъ порядковъ вашихъ я не знаю, чтобы какъ тамъ въ караулѣ съ бляхой стоять, сказала дворничиха и подбоченилась. По какому виду у тебя кухарка Ульяна въ девятомъ номерѣ живетъ?
— Извѣстно по адресному билету, а адресный выданъ по плокату.
— Брешь. Она живетъ такъ безъ всего. Старый паспортъ и деньги она послала съ земляками въ деревню, а тѣ пропили и новаго паспорта не выслали. Вчера она какъ въ прачешной-то выла! «Хозяева, говоритъ, съ мѣста гонятъ». А барыня въ сорокъ четвертомъ номерѣ какимъ рукомесломъ занимается?
— Учительша она.
— Врешь.
— Ну, повитуха.
— Все не такъ. Ты вотъ разузнавалъ-разузнавалъ кто она такая, да и не разузналъ. А я знаю. Она гадалка. На картахъ да на кофейной гущѣ гадаетъ. И мнѣ гадала.
— Ахъ, шельма!
— Какой вѣры?
— Русской.
— Врешь. Лимонской. Стала я ее спрашивать какой она вѣры, потому образовъ у ней нѣтъ. А она мнѣ: «намъ, говоритъ, образовъ не полагается, потому мы изъ Лимоніи, латыши, и вѣра у насъ лимонская». Ахъ ты! А еще старшій дворникъ!
— Да ну тя въ болото! огрызнулся дворникъ. Смотри, вонъ самоваръ ушелъ.
Дворничиха подняла съ пола ведерный самоваръ и поставила его на столъ.