«Счастье в уголке» (Дорошевич)/ДО
| «Счастье въ уголкѣ» : Посвящается милымъ дамамъ |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VI. Юмористическіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 201. |
— Вы гадкій, злой, нехорошій! Я не хочу съ вами больше говорить.
Когда женщина говоритъ, что она больше не хочетъ говорить, — это вѣрный признакъ, что она заговоритъ черезъ полминуты.
— Нѣтъ, это возмутительно. И вы серьезно думаете, что если Зудерманъ вмѣсто трехъ актовъ написалъ четыре, — въ четвертомъ его героиня непремѣнно убѣжала бы отъ мужа и «счастья въ уголкѣ»?
— Зачѣмъ раздумывать о вещахъ, въ которыхъ увѣрены.
— Неправда! Ложь! Клевета! Вы думаете, что намъ, женщинамъ. нужны только одни рукава?
— Никогда. Это было бы ужасно такъ думать! Кромѣ рукавовъ, нужны еще и юбки…
— Толпа поклонниковъ, блескъ, успѣхъ? Вы считаете женщину эгоисткой, которая, однако, живетъ только для другихъ? Нелѣпѣйшимъ изъ существующихъ существъ? Клевета, клевета, клевета! Мы, женщины, знаемъ себя лучше, — и я васъ увѣряю, что женщина способна довольствоваться «счастьемъ въ уголкѣ». Да, способна, способна, способна!
Женщина всегда и все повторяетъ по три раза. Большое иногда для насъ неудобство.
Но мнѣ не нужно было повторять даже двухъ разъ.
— Женщина способна удовольствоваться «счастьемъ въ уголкѣ».
Это наполнило мое сердце восторгомъ, и я полетѣлъ домой, чтобы написать письмо своей невѣстѣ.
Какъ, въ какихъ краскахъ я описывалъ ей ожидающее насъ «счастье въ уголкѣ».
Но, впрочемъ, я могу привести и самое письмо.
Я писалъ:
Дорогая моя!
Съ моихъ глазъ спала какая-то пелена, и я теперь знаю, что дѣлать.
Я бросаю всѣ свои занятія и поступаю на службу на 17 рублей въ мѣсяцъ.
Это сдѣлаетъ насъ счастливыми.
Я не буду шататься и исчезать по клубамъ, ты не будешь думать о нарядахъ! На 17 рублей не распустишься.
За неимѣніемъ о чемъ думать, ты будешь думать обо мнѣ. За неимѣніемъ куда уйти, я буду сидѣть около тебя.
Это будетъ настоящее «счастье въ уголкѣ».
Во-первыхъ, мы, конечно, разссоримся со всѣми нашими знакомыми
Узнавъ, что мы рѣшили жить «въ уголкѣ» на 17 рублей, они сочтутъ насъ за сумасшедшихъ и — верхъ счастія — перестанутъ съ нами кланяться.
Нѣкоторые даже будутъ при встрѣчѣ съ нами въ испугѣ перебѣгать па другую сторону.
Ты себѣ не можешь представить этого удовольствія!.. Твои бывшія подруги будутъ отворачиваться отъ тебя при встрѣчѣ.
Какой восторгъ!
Когда же ты по забывчивости раскланяешься и подлетишь здороваться, тебѣ скажутъ:
— Вы ошиблись, сударыня! Я не имѣю чести васъ знать.
А чтобъ извиниться передъ толпой за то, что къ нимъ подошла такъ плохо одѣтая женщина, нѣкоторые будутъ громко добавлять:
— Должно-быть, какая-нибудь пьяная. Удивляюсь, чего смотритъ полиція!
Это доставитъ нѣсколько веселыхъ минутъ гуляющей публикѣ.
А иногда тебя даже будетъ, послѣ этого, забирать полиція.
Но, дорогая моя, не бойся: въ участкѣ все объяснится, и тебя отпустятъ домой, конечно, въ сопровожденіи городового для удостовѣренія личности.
Такъ что къ тебѣ не пристанетъ ни одинъ нахалъ.
Такъ мы будемъ жить, счастливые, доставляя много веселыхъ минутъ гуляющей публикѣ.
Иногда тебя будутъ принимать за пьяную, иногда за сумасшедшую, иногда за попрошайку.
Сколько веселыхъ минутъ, сколько смѣшныхъ разсказовъ по возвращеніи домой.
Какъ мы весело будемъ смѣяться надъ этими ошибками людей.
Жить мы, конечно, будемъ гдѣ-нибудь на Молдаванкѣ.
Въ небольшой комнаткѣ, рубля за два, за три, съ тонкой перегородкой, отдѣляющей насъ отъ нашего квартирнаго хозяина, вѣчно пьянствующаго сапожника.
Тонкая перегородка, конечно, нѣсколько неудобна при супружеской жизни, но это будетъ давать нѣсколько отрадныхъ минутъ.
По праздникамъ пьяный сапожникъ будетъ колотить свою жену, и это составитъ такой чудный контрастъ съ нашимъ тихимъ семейнымъ счастьемъ.
Это бурное семейное несчастье еще ярче оттѣнитъ наше «счастье въ уголкѣ».
Ты будешь бояться, дрожать съ ногъ до головы и не спать по цѣлымъ ночамъ.
Какой восторгъ!
Что можетъ быть выше счастія опереться въ минуту опасности на руку любимаго человѣка.
Конечно, иногда будетъ случаться, что пьяный сапожникъ будетъ бить и насъ.
Но это будетъ случаться не всегда, что, само по себѣ, составляетъ ужъ огромную прелесть.
Это будетъ настоящій пріютъ счастья, маленькій, чистенькій уголокъ.
Чистенькій до того, что въ немъ не будетъ даже мебели.
Кроватка, столикъ, — я не думаю даже, что это необходимо, чтобъ имѣть всѣ четыре ножки. Это ужъ придирка: столъ можно прислонить къ стѣнѣ.
Стульчикъ, — и больше ничего.
Какое маленькое, милое хозяйство!
Кровать мы, для экономіи, купимъ, конечно, дѣтскую.
Немножко коротко, но удобно, просунулъ до колѣнъ ноги между прутьями спинки, и спи!
При этомъ обыкновенно снится, какъ будто тебя заковали въ ножные кандалы, но тѣмъ слаще будетъ пробужденье!
Всякое пробужденье будетъ доставлять тебѣ душевную радость и наполнять твое сердце восторгомъ, что это только снилось и ты вовсе не на каторгѣ.
Подъ столомъ будетъ стоять небольшая чашка для умыванья, — она же будетъ намъ служить и суповой миской.
А воду для умыванья я буду подавать тебѣ прямо изъ ведра, обливая при этомъ всю голову
Очень здорово!
Словомъ, это будетъ настоящій райскій уголокъ, съ небольшою сыростью по угламъ, — безъ этого нельзя же.
Но это пустяки!
Противъ этого есть какой-то порошокъ.
Мы сдѣлаемъ экономію, — не будемъ два дня обѣдать, — и купимъ этого чуднаго порошка!
Вотъ и все.
А если этотъ порошокъ не поможетъ, мы опять два дня не поѣдимъ и купимъ другого порошка противъ сырости.
Конечно, я не могу обѣщать тебѣ, что у насъ не будетъ того, что называется клопами.
Самъ я ихъ разводить не буду, но пьяный сапожникъ, навѣрное, разведетъ множество.
Но я тебѣ даю слово посвятить всѣ свои силы на борьбу съ этими хищными и злобными существами, составляющими истинный бичъ человѣчества.
И сколько отрадныхъ минутъ дастъ сознаніе, что ты борешься со зломъ, заѣдающимъ человѣчество, что борешься со врагами своихъ ближнихъ.
Какое увлеченіе охотой и торжество при побѣдѣ!!!
О, мы переживемъ много этихъ отрадныхъ минутъ.
Твоя милая головка не будетъ утруждаться мыслями о костюмахъ и нарядахъ.
Потому что при 17 рубляхъ въ мѣсяцъ думать или не думать о нарядахъ, — это рѣшительно все равно.
Но ты будешь одѣта всегда чисто, а главное — тепло.
«Въ виду господствующей въ квартирѣ сырости», — выражусь книжно, — ты будешь, конечно, ходить въ шерстяныхъ чулкахъ, для чего я тебѣ подарю вязальныя спицы.
Ты не будешь терпѣть нужду ни въ чемъ: каждые два дня мѣнять чулки и каждую недѣлю надѣвать свѣжее бѣлье.
Хорошую коленкоровую рубашку и «остальное» изъ миткаля.
Если бъ ты знала, какъ шуршитъ коленкоръ, особенно новый!
Изъ этого шьютъ саваны, — такъ даже въ гробу покойники шуршатъ коленкоромъ.
Вотъ что такое коленкоръ!
Какой-то злой человѣкъ сказалъ, что женщины вообще любятъ музыку, но есть музыка, безъ которой онѣ прямо не могутъ обходиться: это шуршаніе шелковыхъ юбокъ.
Увѣряю тебя, что коленкоръ шумитъ еще погромче шелка.
Это будетъ настоящій трескъ, когда ты будешь ходить по комнатѣ.
Воображаю, какъ ты будешь хороша во всемъ бѣломъ и въ бѣлыхъ нитяныхъ чулкахъ — лѣтомъ!
Я буду смотрѣть на твои чудныя ножки и приходить въ восторгъ:
— Какъ это практично: носить нитяные чулки.
Юбки мы будемъ дѣлать изъ бумазеи.
Ахъ, есть чудные рисунки!
Есть даже бумазеи съ оранжевыми и черными разводами, въ родѣ тигровой шкуры.
Такой тебѣ и нужно.
Въ ней ты будешь имѣть видъ дикой, одѣтой въ звѣриную шкуру.
Тепло и живописно.
Ботинки — очень важная вещь.
Башмаки я тебѣ буду покупать для экономіи, конечно, подержаные.
И какъ можно больше размѣромъ.
Стоитъ одно и то же, а удобнѣе: не будетъ мозолей.
Такъ мы будемъ жить, предохраняя другъ друга отъ мозолей.
Что можетъ быть выше, лучше, чище, какъ посвятить всю жизнь заботамъ другъ о другѣ!
Дома, чтобы сохранить башмаки, ты будешь носить однѣ резиновыя калоши.
А для выхода на улицу я буду покупать тебѣ старыя платья, пальто, шляпы.
Стараясь, чтобъ все это давно ужъ вышло изъ моды: дешевле.
Такъ что ты будешь появляться на улицѣ то въ кринолинѣ, то съ тюрнюромъ, возбуждая веселый смѣхъ прохожихъ.
Люди, когда счастливы, добры.
Пусть веселятся всѣ, если счастливы мы!
Нѣтъ женщины, которая могла бы обходиться безъ духовъ.
И ты не будешь чувствовать недостатокъ въ этой роскоши: ты будешь душиться анисовой водой или одеколономъ, который мы будемъ покупать въ аптекѣ на 10 копеекъ.
Въ бѣлье мы будемъ класть для запаху корицу и гвоздику и умываться не иначе, какъ миндальнымъ мыломъ, 7 копеекъ фунтъ.
Вотъ мы какъ!
Такъ что, въ общемъ, ты будешь пахнуть тминомъ, анисомъ, корицей, гвоздикой и миндалемъ, какъ только что испеченная пасха!
Нашимъ домашнимъ очагомъ будетъ служить подержаная керосиновая кухня, на которой ты будешь жарить картофель, морковь, рѣпу.
Мы будемъ, конечно, вегетаріанцами: всѣ люди, получающіе 17 рублей въ мѣсяцъ, всегда вегетаріанцы.
Но когда ты захочешь полакомиться мясомъ, мы будемъ ѣсть кошку.
Ты еще никогда не ѣла кошки, моя дорогая?
Въ кухмистерскихъ она извѣстна подъ псевдонимомъ зайца, и наиболѣе богатые посѣтители ѣдятъ даже по двѣ порціи.
До того это вкусно!
Послѣ этого не слѣдуетъ только подзывать и ласкать собакъ.
А то собака можетъ укусить за животъ.
Точно такъ же будемъ дѣлать и мы.
Будемъ отрубать кошкѣ хвостъ, ѣсть и потомъ не будемъ ласкать собакъ.
Изъ шкуръ съѣденныхъ кошекъ я буду дѣлать тебѣ манто и ротонды.
Мѣхомъ вверхъ, это оригинальнѣе.
Женщины вообще не любятъ одѣваться такъ, «какъ всѣ».
И посмотрѣла бы ты на себя въ кошачьей ротондѣ мѣхомъ вверхъ — настоящая кошечка.
Иногда мы будемъ дѣлать себѣ небольшіе праздники: покупать пару сосисокъ.
И ѣсть одну сосиску сразу, вдвоемъ, съ разныхъ концовъ.
Ты будешь ѣсть, и я буду ѣсть, и съ каждымъ укусомъ уста наши будутъ приближаться другъ къ другу для поцѣлуя. А когда доѣдимъ другъ до друга, поцѣлуемся.
Милыя, супружескія забавы!
Можно даже иногда покупать «негодные въ пищу продукты»: телятину, испортившуюся съ одного конца, и т. п.
Можно вырѣзать то мѣсто, которое иснортилось, а остальное съѣсть.
Зачѣмъ себѣ отказывать?
Газетъ мы выписывать, конечно, не будемъ: дорого.
Зачѣмъ намъ знать, что дѣлается тамъ, въ Испаніи, когда у насъ, въ нашемъ чудномъ «уголкѣ», царятъ миръ, счастье и довольство.
Зато иногда, когда лавочникъ завернетъ намъ въ клочокъ газетной бумаги четвертку сахара, мы съ радостью будемъ узнавать, что знаменитый Жюль Фавръ воскресъ, и прочія новости.
Книгъ мы тоже, разумѣется, покупать не будемъ.
А будемъ, вмѣсто этого, разсказывать другъ другу содержаніе раньше прочитанныхъ нами книгъ.
Ты мнѣ разскажешь содержаніе «Мертвыхъ душъ». Какъ мы будемъ смѣяться надъ похожденіями Чичикова!
А я тебѣ разскажу содержаніе «Нана». Это помогаетъ воображенію.
Къ тому же я въ порывѣ вдохновенія немножко привру своего, отъ чего романъ Золя станетъ только интереснѣй.
Но мы ни въ какомъ случаѣ не будемъ чужды театру.
Мы будемъ посѣщать его каждые два-три года. Непремѣнно!
И, для экономіи, брать по одному билету.
Такъ: ты посидишь одинъ актъ, а потомъ погуляешь около театра, я посижу одинъ актъ и погуляю возлѣ театра.
Театръ, такимъ образомъ, не будетъ насъ утомлять.
Сидѣть мы будемъ не гдѣ-нибудь внизу, въ партерѣ или бельэтажѣ, а наверху, среди славной, отзывчивой публики.
Одинъ обопрется о твое колѣно, другой обопрется о твое колѣно, третій обопрется на твои плечи, и всѣ эти молодые люди будутъ громко, во весь голосъ, изо всѣхъ силъ кричать имя отличнаго пѣвца.
Какое удовольствіе!
Мы будемъ получать двойное наслажденіе, слушая голоса не только пѣвцовъ, но и публики!
Такъ будемъ мы жить, наслаждаясь нашимъ «счастьемъ въ уголкѣ».
Ты только представь эту жизнь.
Утро.
Съ страшнымъ воплемъ я просыпаюсь: мнѣ снилось, что меня заковали въ кандалы.
Я высвобождаю ноги изъ прутьевъ кровати, пью вчерашній спитой чай и иду на службу.
Ты жаришь кошачью ногу и идешь гулять.
Я возвращаюсь въ нашъ тихій уголокъ, усталый какъ собака, — тебя нѣтъ.
Что съ тобой? Захворала? Умерла?
Мое сердце охватываетъ смущеніе, робость, ужасъ, — я не ѣмъ даже кошки!
Но въ эту минуту появляешься ты, въ твоей кошачьей ротондѣ, мѣхомъ вверхъ.
— Дорогая! Что случилось?
Ты разсказываешь, какъ тебя по костюму приняли было за сумасшедшую и отправили на Слободку-Романовку, гдѣ даже доктора одно время сомнѣвались на твой счетъ.
И мы до упада хохочемъ надъ ошибкой публики и докторовъ, весело ѣдимъ нашу кошку и только что хотимъ слиться въ блаженномъ поцѣлуѣ, какъ отворяется дверь, и въ комнату входитъ нашъ пьяный квартирный хозяинъ, сапожникъ.
— Вонъ, такіе-сякіе! — крикнетъ этотъ добрый человѣкъ. — Чтобъ духа вашего не пахло! Кошекъ только ѣдите, сумасшедшіе черти! Гнать васъ нужно!
Но мы слушаемъ все это совершенно спокойно.
Мы знаемъ, что онъ только пьянъ и говоритъ не серьезно.
Затѣмъ онъ уходитъ, ударивши насъ всего разъ или два, и мы, обрадованные, что избавились отъ такого непріятнаго посѣтителя, начинаемъ приносить пользу человѣчеству: бьемъ гнусныхъ враговъ его, противъ которыхъ не помогаетъ даже персидскій порошокъ.
Но на сегодня довольно. Темнѣетъ! Побѣдоносная охота кончена.
И мы садимся въ темнотѣ, чтобъ не жечь керосинъ, разсказывать другъ другу разные романы и повѣсти.
А за стѣной война: сапожникъ бьетъ жену, а у насъ на душѣ такъ тихо, такъ чудно, такъ хорошо.
И мы ложимся и лишь только закрываемъ глаза, какъ видимъ во снѣ, что снова попали на Сахалинъ, будто насъ опять заковали въ кандалы.
Мы оремъ вплоть до утра, адскими воплями будя другъ друга: предлогъ для поцѣлуевъ!
И такъ изо дня въ день!
Ужели это тихое «счастье въ уголкѣ» не тянетъ тебя къ себѣ, какъ магнитъ, моя дорогая?
О, не мучь меня, не томи, — отвѣчай, ради всего для тебя дорогого, отвѣчай: хочешь ли быть моей, итти со мной въ «уголокъ»?
Такъ писалъ я.
Отвѣта на письмо еще не получено.
Вѣроятно, читаетъ.
Что мнѣ отвѣтитъ невѣста, не знаю.
Вѣроятно то же, что отвѣтили бы и вы.