1880
правитьВремя подъ вечеръ. Въ трактирѣ «Пекинъ», что близь Апраксина двора, сидитъ компанія рыночниковъ и бражничаетъ. Столъ обильно уставленъ опорожненными графинчиками и пивными бутылками. На тарелкахъ видны объѣдки бутербродовъ. Лица присутствующихъ красны. Идетъ оживленная бесѣда о томъ, что «нонѣ времена не тѣ, покупатель больно дикъ сталъ и никакъ ты его не взнуздаешь».
— Жиды его мысли дешевыми товарами разбили — вотъ онъ и мечется, какъ угорѣлый, да ищетъ алтыннаго за грошъ, доказываетъ кто-то. — Прежде хоть съѣдобная часть въ однѣхъ нашихъ рукахъ была, а нонѣ жидъ и въ бакалею влѣзъ. Даже вонъ искуственное масло какое-то изъ жиру, да изъ сальныхъ огарковъ придумали и выдаютъ его за подержанное, ну а покупателю было бы только дешево, да сердито.
Одинъ купецъ съ подстриженной бородой сидѣлъ молча и читалъ афиши, но вдругъ вскрикнулъ:
— Ребята, что черныхъ-то кобелей на-бѣло перемывать! Отъ жида ни крестомъ, ни пестомъ не отдѣлаетесь, значитъ и словесность эту надо бросить. Въ среду вотъ бенефисъ Струйской. Актриса очень чувствительная насчетъ игры. Сыпьте ка на ложу въ складчину, кто во что гораздъ. Шесть носовъ тутъ насъ въ сборѣ, вотъ всѣ въ литерную втораго яруса съ комнаткой и залѣземъ. А съ комнаткой чудесно. Можно провіанту съ собой захватить, да въ антрактахъ и глотать по рюмочкѣ эту самую контрабанду. Запершись, такъ никто не увидитъ.
— А какая игра будетъ? послышался вопросъ.
— Ужъ коли у Струйской въ бенефисѣ, то само-собой чувстительная. Одного носоваго платка мало, припасай два. Старые актеры въ своихъ ошибкахъ молодости будутъ каяться.
— Врешь!?
— Читай. Видишь: «Ошибки молодости», показалъ купецъ афишу и ткнулъ въ нее пальцемъ.
— Тсъ! покачалъ головой купецъ-борода клиномъ. — И въ самомъ дѣлѣ «Ошибки молодости». Поди-жь ты, до чего нонѣ актеръ ухищряется! Не плоше жида. Душу свою для заманки публики очищать хочетъ. Только вѣдь тутъ, поди, настоящей очистки не жди, а такъ только одинъ туманъ напустятъ.
— Въ смертныхъ-то грѣхахъ покаются, а у кого какое уголовное чувство есть, разумѣется, схоронятъ. Хоть и театральная игра, а все-таки зачѣмъ на рогатину лѣзть?
Въ афишу заглянулъ купецъ борода-лопатой и сказалъ:
— Ты говоришь старые актеры каяться будутъ, а тутъ вонъ и Петипа выставленъ.
— Такъ чтожъ что Петипа! Этотъ хоть и изъ молодыхъ, да ранній. У него хоть и у молодаго, а театральныхъ-то грѣховъ страсть сколько! Вотъ первый грѣхъ ужъ въ томъ состоитъ — сколько отъ него дуръ на стѣну полѣзло. Знавалъ я одну лабазницу, такъ та, насмотрѣвшись на него въ театрѣ, даже извращеніе мыслей получила. Все была Марья Тарасьевна, а тутъ вдругъ приказала себя звать Петипа Тарасьевна и шестнадцать евонныхъ портретовъ въ разныхъ видахъ у себя въ квартирѣ развѣсила. Вдова она, мужа-то не было, такъ и обуздать было не кому. Да, разъ что-же: даже на векселѣ хотѣла подписаться Петипой Тарасьевной. Хорошо, что деверь узналъ, ну и поучилъ маленько по родственному.
— И Нильскій будетъ въ «Ошибкахъ молодости» каяться?
— Будетъ. Онъ барона играетъ. Покаянная роля должна быть охъ какъ велика!
— Ну, а Бурдинъ?
— Этого въ афишѣ нѣтъ. Чудакъ человѣкъ, каяться надо все-таки стоя, а онъ при его безножіи стоять не можетъ.
— Такъ что-жъ, что стоять не можетъ? По немощамъ можно не только что сидя, а и лежа. Пускай-бы его вынесли на носилкахъ. Его все-таки очень интересно было-бы послушать.
— Ну, ужъ на нѣтъ и суда нѣтъ. Вотъ Сазоновъ должно быть большое покаяніе произведетъ. Онъ будетъ какого-то Сарматова играть. Полонскій тоже свою душу выворотитъ.
— Въ чемъ Савина-то будетъ каяться?
— Найдется въ чемъ. Помнишь, у ней съ сочинителемъ Александровымъ междометіе на сценѣ вышло изъ-за того, чтобъ въ окошко прыгать? Вотъ въ междометіи и покается. Сама Струйская, я думаю, выйдетъ на сцену, да просто безъ дальнихъ разговоровъ и зальется слезами, благо на этотъ счетъ она мастерица. А ужъ тамъ публика догадывайся сама — въ чемъ грѣшила и объ чемъ плачетъ.
— А Зубовъ играетъ?
— Нѣтъ, видно побоялся свою душу передъ публикой очищать. И на разовые даже рукой махнулъ. Такъ что-же, ребята, сыпьте на ложу-то, — снова обратился купецъ съ подстриженной бородой. Мебельщикъ! раскошеливайся ты первый. По вашей торговлѣ теперь сѣнокосъ. Прожертвуй хоть рѣзьбу съ зеркала.
— Обирай сайки съ квасомъ! Стулъ буковый гнутый жертвую! — откликнулся мебельщикъ. — Ужъ куда не шло! Ну, а вы, господинъ фруктовщикъ, чѣмъ насъ обрадуете?
— Полтора четверика брусники съ нашего рыла получайте, — далъ отвѣтъ фруктовщикъ.
— Что ты за святой? Брусника-то нонѣ почемъ? Дешевле пареной рѣпы, а на ложу съ угощеніемъ все надо пятнадцать рублей собрать. Прибавь хоть двѣ пары арбузовъ. Стыдись сквалыжничать.
— Жирно будетъ. Ну, да ладно, банку килекъ жертвую.
— Прекрасно, такъ и запишемъ. Ну, а вы, «продажа волоса, пуху, полупуху и щетины купца Затыканьева», что жертвуете?
— Четыре фунта обойнаго волоса.
— Прибавь что-нибудь, вѣдь эдакъ не соберешь.
— Нельзя, нонѣ волосъ въ цѣнѣ. Да ты посмотри какой у меня волосъ-то! Я посмотрю вотъ, чѣмъ ты самъ насъ обрадоваешь.
— Я? Я на театральное удовольствіе всегда готовъ, — отвѣчалъ купецъ подстриженная борода. — Цѣненъ нашъ сапожный товаръ, ну, да ужъ гдѣ наше не пропадало, получайте калоши кимрятской работы. Теперь за вами остановка, ваше степенство, — обратился онъ къ усатому краснолицему купцу.
Тотъ почесалъ затылокъ.
— Товаръ-то нашъ такой… — сказалъ онъ. — Не знаю ужъ какую цѣнность тебѣ и пожертвовать. Ну, да ладно, считайте пять фунтовъ желѣзныхъ заклепокъ, да пудъ вохры. Пожалуй, небольшую малярную кисть прибавлю.
— И это доброму вору въ пору. Краснорядецъ, ты послѣдній, вершай дѣло!
— Торгуемъ плохо, — отвѣчалъ краснорядецъ. — Видно за грѣхи… Въ своихъ грѣхахъ надо каяться, а не на чужое покаяніе смотрѣть. Одно, ужъ только, чтобъ отъ людей не отставать. Пятнадцать аршинъ рубашечнаго ситцу, такъ и быть, бери!
— Ну, вотъ и всѣ. Вносите, господа, соотвѣтствующія деньги. Сейчасъ мальчишку за ложей пошлемъ.
Купцы взялись за бумажники. Въ отдаленіи сидѣлъ еще купецъ и прислушивался.
— Допустите въ компанію освѣтительный матеріалъ, — обратился онъ къ компаніи. — Госпожѣ Струйской полъ-пуда керосину прожертвовалъ-бы.
— Нѣтъ, ужъ тѣсно будетъ. Насъ и то шестеро, — отвѣчалъ сборщикъ. — Придется вамъ кресло взять.
— Кресло! Кресло-то и десяти фунтами стеариновыхъ свѣчъ не угнешь. Коли ежели мы незнакомы, то позвольте рекомендоваться. У меня вотъ тутъ свѣчная лавка.
— Ребята, да что-жъ тутъ! Примемъ его. Ей-ей, и въ семеромъ въ литерной-то ложѣ будетъ не тѣсно, — предложилъ кто-то, и предложеніе было принято.
— Теперь, господа, бенефисъ Струйской спрыскивать! — воскликнулъ сборщикъ. — На то она и Струйская, чтобъ намъ въ себя струю пустить! Мальчикъ! Тащи сюда средственный графинчикъ гореусладу бѣлаго!