Изданіе А. А. Карцева.
править1897.
править«Новая Эра».
правитьI.
править— Ты, милый человѣкъ, долженъ радоваться и благодарить Господа, что еще живъ остался, а не то, чтобы роптать.
Такими словами (слова эти врѣзались въ мою память), много лѣтъ тому назадъ, началъ свой discour de condoléance одинъ русскій философъ по жизненному опыту, ветхій-преветхій отставной солдатъ, проживавшій въ деревнѣ «на хлѣбахъ изъ милости» послѣ того, какъ съ честью совершилъ польскій и венгерскій походы, потерялъ ногу, защищая Севастополь, и былъ чествуемъ, въ числѣ прочихъ героевъ, Москвою, причемъ, какъ разсказывалъ герой, — въ Москвѣ его даже «цѣловали господа и подарили три цѣлковыхъ».
Рѣчь, начало которой я только-что привелъ, была въ утѣшеніе односельца-мужика, получившаго значительныя тѣлесныя поврежденія во время одной изъ военныхъ экспедицій, предпринятой въ предѣлы мирной деревни начальствомъ.
— Онъ тебя, голубчикъ, и вовсе могъ лишить живота! — продолжалъ философъ, добродушно покуривая тютюнъ изъ своей носогрѣйки, съ спокойствіемъ настоящаго россійскаго стоика, окончившаго полный курсъ философіи втеченіи двадцати-пятилѣтней службы. — Одначе живота не лишилъ, милый человѣкъ, только тѣло малость повредилъ… Ты должонъ радоваться… Разсуди-ко самъ…
Философъ продолжалъ въ томъ-же духѣ, иллюстрируя свое поученіе различными воспоминаніями о замѣчательныхъ случаяхъ «дерки», которыхъ онъ былъ свидѣтелемъ или которые самъ испыталъ. «Иной разъ замертво уносили и, одначе, отлеживался, потому никто, какъ Богъ!»
Въ тѣ времена, — а это было, разумѣется давно — вашъ покорный слуга былъ еще очень малъ и, слѣдовательно, не могъ по достоинству оцѣнить всей глубины философіи, заключавшейся въ словахъ философа, но потомъ эта «философія» довольно-таки часто приходила ему на память, и бывали времена, когда она — увы! — едва-ли не служила единственнымъ утѣшеніемъ, за которое можетъ ухватиться мало-мальски безпристрастный наблюдатель.
Пришла эта философія на память и въ настоящіе дни, когда, по выраженію какого-то патетическаго публициста, «захватываетъ духъ отъ радости при видѣ любезности городовыхъ, благодаря циркуляру за No такимъ-то, и сердце трепещетъ въ ожиданіи новыхъ циркуляровъ». Во всякомъ случаѣ мы живемъ въ такія времена, когда приходится утѣшаться даже тѣмъ, напримѣръ, что наша ежедневная пресса за послѣдніе мѣсяцы какъ-будто стала «отходить» послѣ года всевозможныхъ бѣснованій, которымъ она предавалась добровольно, безкорыстно и съ какимъ-то особеннымъ наслажденіемъ. Тонъ «затрапезной», лакейски-патетическій тонъ, царившій въ послѣднее время почти во всѣхъ органахъ нашей ежедневной печати, какъ-будто измѣнился и сталъ нѣсколько приличнѣе, хотя, конечно, еще очень далекъ отъ приличія. По крайней мѣрѣ, теперь, развертывая газету, вы все-таки гораздо меньше рискуете, чѣмъ рисковали-бы мѣсяца три, четыре тому назадъ, когда нельзя было взять въ руки почти ни одного печатнаго листка безъ того, чтобы васъ не обдало какимъ-то особеннымъ букетомъ нахальства, холопства и невообразимаго легкомыслія при сужденіи о самыхъ сложныхъ и затруднительныхъ вопросахъ. Къ каждомъ нумерѣ, ежедневно печаталось чуть-ли не по двѣ передовыхъ статьи, въ которыхъ, при обиліи восклицательныхъ знаковъ, требовались быстрота и натискъ, «мѣры» и «мѣры» (хотя и безъ того мѣры принимались), и заявлялись чувства, чувства и чувства. Наша печать «обнажала мечъ», розыскивала «корни» и «нити», она изнывала, и, нужно замѣтить, продѣлывала все это совершенно добровольно, какъ тѣ лакаши добраго стараго времени, которые, думая угодить барину, готовы были въ усердіи ходить колесомъ, не замѣчая даже того, что онъ все-таки не обращаетъ на нихъ ни малѣйшаго вниманія.
Теперь не время и, можетъ быть, невозможно въ подробности обрисовать ту печальную роль, которую играла наша пресса въ послѣдніе годы, но будущій историкъ нашего общественнаго развитія, разумѣется, отмѣтитъ это время паденія печатнаго слова и, во всякомъ случаѣ, прочитывая то, что писалось, и принимая въ соображеніе ничтожность общественнаго значенія печати, съ изумленіемъ остановится передъ вопросомъ: «Кто тянулъ господъ публицистовъ за языкъ?» Придетъ время, когда наши дѣти прочтутъ правдивое сказаніе о «езоповщинѣ» своихъ отцовъ, но теперь я все-таки не могу не сказать, что даже умѣнье молчать, — умѣнье, какъ извѣстно, хорошо знакомое русскому журналисту, и то въ послѣднее время какъ-то утратилось. Мало того. Если кто-либо молчалъ, то на него съ воплемъ накидывались изъ всѣхъ лагерей и съ истиннымъ цинизмомъ безстыжей дѣвы допрашивали: "Что означаетъ сіе молчаніе?.. Отчего онъ молчитъ, а не кричитъ: «ура!?..»
Да, объ этомъ времени даже страшно вспомнить. Въ тѣ дни трудно было найти публициста, который не трактовалъ-бы съ апломбомъ наглости о такихъ вопросахъ, о которыхъ онъ столько-же думалъ и столько-же читалъ, сколько тѣ папуасы, среди которыхъ живетъ Миклуха-Маклай. Но такъ какъ, благодаря готовымъ шаблоннымъ формамъ, можно было писать передовыя статьи, при знаніи одного только правописанія, то нѣтъ ничего мудренаго, что таковыя писались и печатались, и папуасъ-публицистъ смѣло и съ легкимъ сердцемъ предлагалъ «мѣры» и рѣшалъ въ ста-пятидесяти, много въ двухстахъ строкахъ всѣ вопросы, причемъ никогда не забывалъ вплести въ эти строки «нѣсколько прочувствованныхъ» словъ о порядкѣ, законности, собственности, религіи и прокричать въ началѣ, въ серединѣ или въ концѣ: «Съ нами Богъ, да расточатся врази Его!» Насколько «прочувствованы» были эти слова, о томъ, я думаю, знала не только пишущая братія, но догадывалась и публика…
И еще черта: при этомъ, какъ и подобаетъ россіянину, публицисты врали съ тѣмъ неизъяснимымъ легкомысліемъ, съ которымъ вралъ и знаменитый прототипъ ихъ, Иванъ Александровичъ Хлестаковъ. Мнѣ приходитъ на память одно «бойкое перо», какъ весьма характеристическій образчикъ современныхъ воинствующихъ литературщиковъ. «Бойкое перо» — былъ молодчина, что называется на всѣ руки, и какъ будто именно приспособленъ къ теперешнимъ временамъ, когда бойкость вмѣстѣ съ усердіемъ и безстыдствомъ требуется болѣе всего на литературномъ рынкѣ. Онъ писалъ легко, хлестко и подчасъ не безъ остроумія; про него какой-то корифей сказалъ даже: «далеко пойдетъ!» Для этого «голубчика», впрочемъ, рѣшительно было все равно, надъ чѣмъ изощрять свое остроуміе: надъ Вавилонской-ли башней или надъ городской думой, надъ домомъ-ли терпимости или надъ становымъ приставомъ, надъ Кантомъ или надъ Буддой, надъ клубомъ прикащиковъ или надъ Дантомъ. Все ему было впору, все шло подъ бойкое перо. Стоило только сказать ему: «Ну-ка, голубчикъ, отжарь!» и нашъ «голубчикъ» отжаривалъ не только самого Самуила Соломоновича Полякова, но хотя-бы самого Васко-де-Гаму, только-бы ему редакторъ сказалъ, что надо Васко-де-Гаму «продернуть» и какъ можно лучше.
— Будьте покойны… Онъ у меня взвизгнетъ, такъ я его отчешу! — отвѣчалъ обыкновенно «голубчикъ» самымъ простодушнымъ тономъ, не спрашивая даже, кто такой этотъ Васко-де-Гама: живъ-ли онъ или умеръ, служилъ или не служилъ и какой былъ націи. (Фамилія все-таки иностранная).
Впрочемъ, редакторъ объяснялъ ему или совѣтовалъ справиться въ энциклопедическомъ словарѣ, и вслѣдъ затѣмъ «голубчикъ» пробиралъ Васко-де-Гаму «на славу» и, что называется, живого мѣста не оставлялъ на немъ.
Надо при этомъ сказать, что нашъ «голубчикъ» былъ нисколько необидчивый литераторъ, что въ наше время становится все большей и большей рѣдкостью. Случалось, что вмѣсто Васко-де-Гамы ставили въ его статьѣ Колумба; однажды, по ошибкѣ метранпажа, поставили даже имя одного журналиста, большого пріятеля «голубчика», но въ подобныхъ случаяхъ «бойкое перо» даже бровью не моргалъ, благо построчная плата, до которой онъ былъ лютъ, не терпѣла ни малѣйшаго ущерба отъ перестановки именъ. При этой лютости къ построчной платѣ и при бойкости ноздревскаго пошиба, натурально, нашъ «голубчикъ» не стѣснялся писать о чемъ угодно, хотя-бы даже и о санскритскомъ языкѣ, и потому писалъ въ двухъ столичныхъ и трехъ провинціальныхъ изданіяхъ. Нечего и говорить, что при такой универсальности ему приходилось провираться жесточайшимъ образомъ, и редакторамъ приходилось съ нимъ держать ухо востро, такъ какъ ему нипочемъ было назвать Луи-Блана безумцемъ, писавшимъ свои возмутительныя сочиненія (которыхъ, какъ читатель, разумѣется, догадался, «голубчикъ» не зналъ даже по названіямъ) петролемъ и кровью; Спинозу — знаменитымъ танцовщикомъ XVII столѣтія и Бэкона — великимъ поэтомъ X вѣка. Равнымъ образомъ ему ничего не стоило перепутать историческія событія. Онъ съ одинаково-легкимъ сердцемъ относился и къ исторіи, и къ географіи, и вообще ко всѣмъ отраслямъ человѣческаго знанія. Когда, случалось, органъ, гдѣ сотрудничалъ мой герой, попадалъ въ конфузъ отъ какого-нибудь уже черезчуръ бьющаго въ глаза non sens’а, выкинутаго «бойкимъ перомъ», и редакторъ замѣчалъ объ этомъ «голубчику», то онъ отвѣтствовалъ съ спокойствіемъ человѣка, не имѣющаго ни малѣйшаго понятія о совѣсти:
— Виноватъ, ошибся… Сами знаете, такъ легко ошибиться!
Хотя за нимъ и смотрѣли во всѣ глаза, но онъ все-таки вралъ, какъ сивый меринъ. Прежде онъ вралъ все-таки не очень гнусно и, такъ какъ вралъ онъ безъ намѣренія и «бойко», то его читали и даже очень одобряли. Онъ продергивалъ себѣ, и иногда не безъ остроумія, разныхъ дѣльцовъ, биржевиковъ, желѣзнодорожниковъ, острилъ надъ городовыми и даже, какъ будто, либеральничалъ. Но вотъ наступили такія времена, когда только лѣнивый не считалъ своею обязанностью «высказаться». Вы можете представить себѣ положеніе моего «голубчика» и вообще положеніе всѣхъ, подобныхъ ему, литературныхъ дѣлъ поставщиковъ. Онъ терпѣлъ, терпѣлъ полгода, но, наконецъ, не вытерпѣлъ, счелъ необходимымъ съ своей стороны «высказаться» и въ одинъ прекрасный день высказался, я не знаю ужъ самъ-ли, по своей охотѣ, или съ чужого голоса. Но за то-же и высказался!! Когда я прочелъ произведеніе бойкаго пера, то несмотря на то, что имѣлъ удовольствіе знать «бойкое перо», я просто ошалѣлъ; говорятъ, ошалѣли многіе его-же сотоварищи по изданію: до того расходилось наше «бойкое перо». Съ тою-же бойкостью, съ тѣмъ-же невѣжественнымъ нахальствомъ, съ какимъ онъ продергивалъ прежде «Васко-де-Гаму», или г. Полякова, или общество поземельнаго кредита, сталъ нашъ современный герой трактовать о задачахъ міра сего, о лжеученіяхъ Запада, о нигилизмѣ, о мѣрахъ и проч., и проч. Я скажу вамъ откровенно, что даже и по тогдашнимъ временамъ, произведеніе «бойкаго пера» явилось ужъ черезчуръ… угнетающимъ обоняніе. Онъ слишкомъ ужъ постарался «продернуть»; кромѣ того, какъ видно, не имѣлъ времени заглянуть въ лексиконъ, и потому пересолилъ, продергивая Прудона, Лассаля, Маркса, Бабэфа, Либкнехта, Бебеля и всѣхъ тѣхъ, чьи имена попадались въ послѣднее время на страницахъ газетъ. Тотъ, кто прежде имѣлъ наивность думать, будто «голубчикъ» когда-нибудь читалъ хоть что-нибудь изъ произведеній названныхъ писателей, могъ теперь сразу убѣдиться, что «голубчикъ» не читалъ ни статьи, ни строчки, написанной тѣми писателями, которыхъ онъ отжаривалъ съ наглостью Ноздрева и съ развязностью Хлестакова, зная хорошо, что по времени никто не взыщетъ, а если и взыщетъ, то про себя, такъ-какъ время было самое, что называется, ходкое для товара, именно въ такомъ родѣ «Бойкое перо» превзошло, можно сказать, самого себя. Мало того, что онъ заставилъ названныхъ лицъ ѣсть человѣческія внутренности, отрицать не только полотенца, но даже и носовые платки, — онъ божился, что доподлинно видѣлъ самъ, какъ Либкнехтъ при немъ съѣлъ малолѣтняго ребенка, онъ утверждалъ, произнося клятвы, что, когда былъ въ Лондонѣ (гдѣ никогда не бывалъ), то самъ видѣлъ, какъ Карлъ Марксъ голый, совсѣмъ голый, говорилъ передъ собраніемъ одичалыхъ людей и требовалъ по тысячѣ головъ къ завтраку и по двѣ тысячи къ обѣду…
Это было ужъ черезчуръ глупо, черезчуръ невозможно, и я, какъ сказалъ выше, прочитавъ произведеніе «бойкаго пера», развелъ руками.
Черезъ нѣсколько дней встрѣчаю «голубчика» на Невскомъ. Гляжу — веселъ, какъ чижикъ, бодръ, какъ г. Краевскій, и невмѣняемъ, какъ публицистъ Скальковскій. Подходитъ и привѣтливо раскланивается.
— Послушайте: однако, вы черезчуръ! — сказалъ я ему.
Смотрю, ничего не понимаетъ; только моргаетъ глазами.
— Да вы насчетъ чего это?
— Да насчетъ вашего фельетона.
— А что? — съ величайшей наивностью спрашиваетъ меня «голубчикъ».
— Какъ что?.. Ну, сами посудите, развѣ можно до того увлечься, что и «внутренности», и голый Марксъ, и тысячу головъ…
— А! Вотъ въ чемъ дѣло. Такъ вѣдь надо-же было высказаться!
— To-есть, какъ это высказаться?
— Да такъ: Бильбасовъ высказался, Суворинъ высказался, Буренинъ высказался, Цитовичъ высказался, — всѣ высказались, а я не высказался. Надо было и мнѣ высказаться.
— Но, однако… вѣдь вы… согласитесь… однимъ словомъ откуда вы и внутренности, и все прочее?.. Признайтесь, вѣдь въ Лондонѣ не были?..
— Ну, хорошо, не былъ; въ чемъ-же дѣло? Не все-ли равно?
— И не видали Маркса голымъ?
— Не видалъ.
— Такъ зачѣмъ-же вы пишете?
— Говорятъ вамъ по-русски, кажется: надо-же было высказаться!
— Да развѣ вамъ велѣно было, что-ли, высказаться, какъ вы говорите? Главное управленіе по дѣламъ печати, что-ли, посовѣтовало или, наконецъ, редакторъ приказалъ пройтись по всѣмъ по тремъ?
— Никто не совѣтовалъ, врать не стану, а только все-таки какъ-то неловко было. Всѣ высказались: Бильбасовъ высказался, Суворинъ высказался, провинціальные органы всѣ высказались, а мы молчимъ, какъ-будто мы, въ самомъ дѣлѣ, не знаемъ, какъ высказаться. Однимъ словомъ — надо было показать, что и я могу, когда нужно… Сами должны понять: время такое, что нужно высказаться въ томъ или другомъ направленіи, а то, того и гляди, газету могутъ счесть за нигилистическую, а меня за нигилиста.
— Васъ? — смогъ только я воскликнуть въ нѣмомъ изумленіи.
— Да что вы, наконецъ, пристали? Коли на то пошло, такъ это мое мнѣніе! — воскликнулъ онъ. — Довольно намъ разрушать все, пора созидать, а всѣ эти ученія… подрывы религіи, собственности…
— Положимъ, но, однако, внутренности-то при чемъ-же? И голый Марксъ… Коли и вы хотите защищать религію, собственность и нравственность, такъ, по крайней мѣрѣ, хоть прочли-бы. А то, вѣдь, вы сами своимъ враньемъ только людей смѣшите, ей-богу. Ну, откуда вы все это взяли? Сочинили сами?
— Да полно вамъ. Сказано: высказаться надо!
Вы знаете, читатель, что такихъ «легкимъ сердцемъ», каковъ только-что представленный вашему вниманію джентльменъ пера — не мало въ нашей прессѣ, и вы поймете, какого рода сумбуръ и хаосъ вносили они въ умы читающей публики. Какъ ни какъ, а вѣдь и въ публикѣ найдутся люди, и такихъ не мало, которые, пожалуй, и повѣрятъ на слово разнымъ литературнымъ Ноздревымъ и… но что дальше разсказывать… Точно не памятно всѣмъ то недавнее время, когда въ газетахъ то-и-дѣло попадались сообщенія о томъ, какъ купцы обвиняли другъ друга въ «сицилизмѣ», какъ доносы грозили сдѣлаться общимъ явленіемъ, какъ слово «студентъ» внушало подозрѣнія и какъ господствующее настроеніе эксплуатировалось для сведенія личныхъ счетовъ.
Литература помогала этому. Мало того: «Московскія Вѣдомости», съ доблестью, заслуживающей, во всякомъ случаѣ, похвалы, и безъ вилянія, съ которымъ другіе органы поперемѣнно ставили свѣчки то Богу, то черту, прямо возводили доносъ въ нравственную обязанность каждаго честнаго гражданина.
Вотъ почему приходится радоваться даже тому, что въ послѣднее время наши газеты стали «отходить». По крайней мѣрѣ, онѣ ежедневно не разыскиваютъ корней съ обнаженіемъ меча, не высказываются съ легкомысленнымъ невѣжествомъ литературныхъ Ноздревыхъ, а, по обычаю, предаются сладкимъ мечтамъ по поводу… Господи, да развѣ за поводомъ будетъ когда-нибудь остановка?!
Только одинъ Катковъ сумрачно взираетъ на все съ высоты своего Капитолія и, съ нѣкоторымъ величіемъ простирая грозно руку, твердитъ неизмѣнное свое слово:
Повсюду ковы, ковы, ковы,
Измѣны рѣчь.
Скорѣй желѣзныя оковы
И грозный мечъ!
Да ех-профессоръ одесскій и всероссійскій пасквилянтъ г. Цитовичъ, такъ-же внезапно появившійся со своимъ «Берегомъ», какъ внезапно сдѣлался «знаменитостью», — отъ которой да избавитъ, впрочемъ, Богъ, — продолжаетъ описывать «мадамшъ», создавать tiers état, считать гг. Краевскаго и Суворина ошалѣвшими «краснокожими журналистами» и вмѣстѣ съ Незлобивымъ ищетъ корни и плевелы даже тамъ, гдѣ болѣе дальновидныя особы находятъ только желуди.
Другіе провидятъ новую «эру» по случаю назначенія новаго министра.
II.
правитьМного, много вопросовъ, которые вообще задаетъ себѣ лѣтописецъ современной сутолоки. Чѣмъ объясните вы тѣ явленія или другія? Почему одинъ аршинъ прикладывается къ однимъ дѣяніямъ и совершенно другой къ другимъ? Въ томъ-то и дѣло, что русская жизнь имѣетъ ту особенность, что никакіе аршины къ ней не приложимы, и вы можете совершенно съ одинаковымъ успѣхомъ разсчитывать на безуспѣшность всякой попытки приложить какія-нибудь серьезныя данныя въ дѣлѣ уясненія себѣ руководящей идеи, которая обусловливаетъ то или другое направленіе. Тотъ же самый добродѣтельный исправникъ, который вчера еще только и имѣлъ въ виду «взыскивать» и «наблюдать» строжайшимъ образомъ, сегодня, очень легко можетъ статься, наблюдаетъ съ повадкой, хотя, разумѣется, взыскиваетъ по-прежнему, такъ какъ если не взыскивать, то нельзя было бы содержать ни арміи, ни флота, ни артиллеріи. Тотъ же самый исправникъ, человѣкъ очень добродушный, который, — давно ли! — чуть было не заподозрилъ одного молодого человѣка, «гулявшаго по улицамъ съ угрожающимъ видомъ» (оказалось потомъ, изъ разспросовъ, что господинъ дѣйствительно имѣлъ угрожающій видъ, такъ какъ изыскивалъ способъ, гдѣ бы занять денегъ), теперь уже не столь ревностно слѣдитъ за «угрожающимъ видомъ», но, во всякомъ случаѣ, по выраженію Щедринскаго станового, «дожидается поступковъ». Брошу ли я камнемъ въ исправника (кстати онъ и знакомый мой) и скажу ли я: «какой оборотъ съ Божьей помощью?»
Но развѣ возможно по этой перемѣнѣ дѣлать какіе-нибудь выводы и обобщенія? Конечно, не я, по крайней мѣрѣ, буду заниматься подобнымъ толченіемъ воды и тѣмъ болѣе подражать моимъ собратамъ, готовымъ по поводу выѣденнаго яйца разсчитывать на золотыя яйца и надѣяться, что изъ нихъ постепенно, съ Божьей помощью, вылупится по цыпленку.
На этомъ основаніи, «оставивъ въ сторонѣ подробности», я лучше займусь скромнымъ дѣломъ лѣтописца и буду продолжать сообщать лишь факты и явленія нашей общественной жизни, не дѣлая изъ нихъ обобщеній. Наша жизнь богата такими характерными фактами и явленіями, что и безъ коментарій они говорятъ сами за себя.
Съ тѣхъ поръ, какъ графъ Толстой вышелъ въ отставку, въ печати появились обсужденія, которыя прежде не появлялись. Кстати, не могу здѣсь не привести замѣчанія одного иностранца, правда, незнатнаго, но, во всякомъ случаѣ, весьма любознательнаго.
Когда этотъ иностранецъ, англичанинъ, тотчасъ же вслѣдъ за отставкой бывшаго министра народнаго просвѣщенія сталъ прочитывать оцѣнку его дѣятельности и ту массу напутственныхъ словъ, которыми проводили графа, онъ, встрѣтившись со мной вскорѣ, замѣтилъ не безъ ехидной улыбки:
— Странный вы, русскіе, народъ!
— Въ чемъ же вы находите насъ странными?
— Да у васъ все навыворотъ, не такъ, какъ у насъ. Вотъ, хотя бы по поводу выхода въ отставку вашего министра народнаго просвѣщенія…
— Что же васъ поразило?
— А вотъ что: у насъ бранятъ министра, когда онъ министръ, а не тогда, когда уже онъ не министръ болѣе. Тогда уже поздно бранить…
Я, разумѣется, постарался объяснить иностранцу, что онъ, въ качествѣ иностранца, не вполнѣ понимаетъ русскую жизнь и потому судитъ нѣсколько односторонне, что мы (тутъ я вспомнилъ, что я русскій) изъ скромности не касаемся дѣятельности министровъ, хотя иногда, при случаѣ, и…
— Извините меня, — прервалъ мой иностранный другъ, — насколько я могъ замѣтить, васъ, кажется, болѣе интересуетъ дѣятельность Бисмарка и вообще иностранныхъ министровъ, чѣмъ вашихъ собственныхъ, покуда, впрочемъ, они не выходятъ въ отставку… Сколько я ни читаю ваши газеты, все-таки ни разу не встрѣчалъ критической оцѣнки…
Однако я его оспаривалъ и даже указалъ на тотъ нумеръ одной газеты, въ которомъ почтенная газета давала совѣты министру внутреннихъ дѣлъ узнать нужды Россіи во время мѣсячной поѣздки г. министра по нѣкоторымъ губерніямъ.
Англичанинъ улыбнулся и съ свойственной британцамъ рѣзкостью отвѣтилъ:
— Такъ вотъ что вы называете критической оцѣнкой!..
Я, разумѣется, поспѣшилъ замять этотъ разговоръ и старался обратить вниманіе моего иностраннаго друга на другія явленія русской жизни…
Возвращаюсь, однако, къ прерванному разсказу о томъ, что съ тѣхъ поръ какъ графъ Толстой вышелъ въ отставку и газеты уже успѣли пропѣть дифирамбъ новому министру, — въ печати появляются иногда весьма интересныя свѣдѣнія, которыя доселѣ, хотя и были извѣстны, но очень малому числу лицъ, и во всякомъ случаѣ не публикѣ. — Недавно въ «Голосѣ», который съ нѣкотораго времени старается уловить «духъ административной системы», напечатаны весьма любопытные документы, а именно извлеченіе изъ «Правилъ для учениковъ гимназій и прогимназій» 4-го мая 1874 года и извлеченія изъ «объяснительной записки» отъ того же числа. Документы эти хотя и напечатаны были въ журналѣ «Министерства народнаго просвѣщенія» въ 1874 году, но были, какъ говоритъ «Голосъ», «по довольно извѣстнымъ причинамъ пропущены печатью безъ обсужденія».
Находя, что вообще «духъ» уловить вообще трудно, почтенная газета, не безъ основанія, какъ ниже увидитъ читатель, радуется, что нельзя того же сказать о совокупности правилъ, предназначавшихся для примѣненія къ гимназической системѣ.
По словамъ газеты, здѣсь все на лицо. «Духъ бьетъ ключомъ, брызжетъ (?) во всѣ стороны, не оставляя ни малѣйшаго сомнѣнія въ своихъ свойствахъ». Далѣе газета поясняетъ, что правила эти составлены особой комиссіей, подъ предсѣдательствомъ какого то дѣйствительнаго статскаго совѣтника «Мы приводимъ — говоритъ „Голосъ“ — это свидѣтельство для того, чтобы читатели правилъ, останавливаясь на нѣкоторыхъ несообразностяхъ и на необычайной странности ихъ изложенія, знали, чему приписать эти недостатки».
Вотъ между прочимъ вступленіе, объясняющее цѣль гимназическаго ученія:
«Ученики гимназій и прогимназій — гласятъ правила — должны постоянно имѣть въ виду цѣль ученія вообще, и гимназическаго въ особенности, выраженную въ словахъ молитвы предъ ученіемъ — „возрости (умственно и нравственно) Создателю нашему во славу, родителямъ же нашимъ на утѣшеніе, церкви и отечеству на пользу“. Проникаясь все болѣе и болѣе духомъ Христова ученія, они должны всѣми силами своей души стремиться къ совершенствованію своему во всѣхъ отношеніяхъ, по слову Спасителя: „Будите вы совершенни, яко же Отецъ вашъ небесный совершенъ есть“ (Матѳ. V, 48). Для достиженія столь высокой цѣли, имъ предписываются къ непремѣнному руководству нижеслѣдующія, между прочимъ, правила».
Выписываемъ нѣкоторыя, болѣе выдающіяся. Такъ, напримѣръ, § 3 гласитъ, что «взысканіе, по самымъ свойствамъ своимъ, должно, по возможности, соотвѣтствовать свойствамъ самого поступка и быть какъ бы естественнымъ его послѣдствіемъ. Такъ, лѣность наказывается принудительною работой, излишняя болтливость или неуживчивость — удаленіемъ отъ товарищей, высокомѣріе — униженіемъ (!!), ложь — недовѣріемъ (?!), необузданность, грубое непокорство или проявленіе злости — заключеніемъ въ карцеръ на хлѣбъ и на воду и даже удаленіемъ изъ учебнаго заведенія въ болѣе или менѣе тяжкомъ его видѣ, и т. д.».
Послѣ такихъ «общихъ положеній» исчисляются «роды взысканій». Во-первыхъ, взысканія раздѣляются на двѣ большія группы: 1) взысканія словомъ; 2) взысканія дѣйствіемъ. Потомъ исчисляются 19 видовъ наказаній общихъ, сверхъ семи «особенныхъ», назначаемыхъ пансіонерамъ, и трехъ, налагаемыхъ на весь классъ — итого двадцать девять видовъ наказаній «общихъ и особенныхъ!» Но и это не все. Иные «виды» сами распадаются на подвиды, какъ это видно изъ нижеслѣдующаго:
"Выговоръ отъ преподавателя бываетъ троякій: наединѣ, предъ классомъ и «съ угрозою дальнѣйшихъ взысканій», «причемъ — замѣчаетъ п. 3-й — полезнѣе не означать въ точности этихъ взысканій». Потомъ, 6-й пунктъ гласитъ о «сообщеніи о проступкѣ классному наставнику», что опять влечетъ за собою выговоръ наединѣ, потомъ предъ классомъ, со внесеніемъ въ штрафной журналъ. Въ пунктѣ 10-мъ мы имѣемъ дѣло съ выговоромъ отъ инспектора сначала «наединѣ» со внесеніемъ въ штрафной журналъ, потомъ предъ цѣлымъ классомъ со внесеніемъ въ штрафной журналъ и съ оповѣщеніемъ родителей. Въ 13-мъ параграфѣ говорится о выговорѣ директора сначала «наединѣ», но со внесеніемъ въ штрафной журналъ, а потомъ предъ цѣлымъ классомъ съ пониженіемъ отмѣтки изъ поведенія. Въ 16-мъ параграфѣ дѣло доходитъ до выговора отъ имени педагогическаго совѣта, сначала, предъ цѣлымъ классомъ (что сопряжено съ другими послѣдствіями), потомъ предъ всею гимназіей съ подлежащимъ предвареніемъ родителей.
Но лучше всего пунктъ 27-й, въ которомъ, послѣ исчисленія дѣйствій, «строжайше преслѣдуемыхъ», изображено: «ученики сами не должны терпѣть въ своей средѣ столь вредныхъ товарищей и должны сообщать о нихъ своему классному наставнику».
«Голосъ» не безъ основательности замѣчаетъ, что высокія слова Спасителя вовсе не соотвѣтствуютъ многимъ изъ правилъ, выработанныхъ особой комиссіей. Особенно, прибавимъ мы отъ себя, § 27 едва ли согласенъ съ ученіемъ божественнаго Учителя.
А между тѣмъ, правила о «сообщеніи» рекомендуются дѣтямъ…
Я не стану продолжать коментарій, тѣмъ болѣе, что всякій и безъ коментарій оцѣнитъ значеніе нѣкоторыхъ пунктовъ этихъ правилъ…
Но кто объяснитъ мнѣ, по какимъ «правиламъ» дѣйствовалъ и не находится ли, вѣрнѣй, внѣ всякихъ правилъ тотъ педагогъ, который, по словамъ «Церковно-Общественнаго Вѣстника», при вступленіи своемъ въ должность ректора одной, неизвѣстно какой, духовной семинаріи, обратился съ слѣдующимъ привѣтствіемъ къ ученикамъ-семинаристамъ:
"Хотя я васъ еще и не знаю, но увѣренъ, что не ошибусь, если скажу, что вы тупы, неразвиты, глупы, развратны, узки, дураки… я это вижу своими умными глазами. Вы такъ развращены, что оскорбляете, ставите шпильки своему начальству на каждомъ шагу, что одинъ изъ васъ осмѣлился нагрубить преосвященному, этому почтенному старцу, святому святителю, органу божественной благодати (грубость состояла въ томъ, что больной семинаристъ отказался поступить въ архіерейскіе пѣвчіе). Посмотрите на мужиковъ, кантонистовъ, солдатъ, — въ нихъ буйство, пьянство, сквернословіе. Вы также заражены различными пороками; вы составляете язву, которую я пріѣхалъ исцѣлить. Я васъ исправлю (грозитъ посохомъ, который онъ постоянно носитъ съ собою), произведу нравственный переворотъ! Сегодняшній день есть конецъ и граница вашего буйства и пьянства.
«Я человѣкъ рѣшительно упрямый, продолжалъ педагогъ, — со мной ничего не подѣлаете. Можетъ быть, вы думаете: экій краснобай пріѣхалъ, видали мы этакихъ! Кто это подумаетъ, жестоко ошибется. Я на своемъ постою, со мной ничего не подѣлать. Я проведу всю градацію наказаній; сила въ нашихъ рукахъ велика, наказаніе страшно. Кромѣ того, у насъ есть правила, выработанныя при святѣйшимъ синодѣ, это — выраженіе высочайшей мудрости. Правила эти указываютъ, какъ поступать съ негодяями. Я укажу на два пункта этихъ правилъ, именно: исключать за пьянство, грубость и дерзость съ единицей поведенія, съ донесеніемъ оберъ-прокурору св. синода, который печатно объявляетъ по всей Россіи, чтобы такихъ людей не принимать никуда. А что я дѣйствительно исполню то, что сказалъ, то въ этомъ клянусь божественною святою иконою (показываетъ батогомъ на икону). Я вамъ говорю, что передѣлаю васъ, выведу изъ васъ зло и подъ топоръ подведу, кто не будетъ слушать меня, гоо-о-ре вамъ!»
"И такъ, умудритесь и «не дурите»! — громко сказалъ онъ въ заключеніе, грозя своимъ посохомъ.
Если бы это знаменательное «го-о-оре вамъ!» — было напечатано не въ «Церковно-Общественномъ Вѣстникѣ», то возможно было бы признать эту вступительную лекцію почтеннаго педагога за остроумную пародію на педагогическія рѣчи временъ бурсы Помяловскаго. Казалось бы, что столь откровенное привѣтственное «слово», въ которомъ не знаешь, чему болѣе удивляться, — энергіи ли выраженія или древней простотѣ стиля, едва ли отвѣчаетъ новѣйшимъ требованіямъ педагогіи; но мало ли что можетъ казаться?.. Тѣмъ не менѣе, эта рѣчь одно изъ характерныхъ знаменій времени. Быть можетъ, и въ самомъ дѣлѣ почтенный педагогъ пріѣхалъ, чтобы вырвать «зло» съ корнемъ, и, какъ человѣкъ рѣшительный, онъ, не мудрствуя лукаво, не проливая крокодиловыхъ слезъ и не скрывая своихъ картъ, — прямо объявилъ «го-о-оре вамъ!», дабы семинаристы знали, что пощады не будетъ. Каково жить съ такимъ рѣшительнымъ начальникомъ — предоставляю судить читателю. Каковы могутъ быть послѣдствія для семинаристовь, получившихъ подобнаго педагога въ руководители — едва ли можетъ предвидѣть даже самый дальновидный человѣкъ, тѣмъ болѣе, что названный педагогъ «не краснобай» и не остановится ни передъ чѣмъ для того, чтобы выбить «дурь»… И онъ былъ правъ, воскликнувши: «го-о-оре вамъ!»
Я непремѣнно сообщу читателю, если только появятся какіе-нибудь дальнѣйшія свѣдѣнія объ этомъ педагогѣ, а пока мнѣ остается пожалѣть, что почтенный «Церковно-Общественный Вѣстникъ» не счелъ возможнымъ объявить ни мѣста дѣйствія, ни имени этого заплечнаго мастера, попавшаго на педагогическое поприще.
Ну вотъ, читатель, фактъ, кажется фактъ дѣйствительно вопіющій. Появись подобное извѣстіе гдѣ-нибудь во Франціи или Англіи… какой шумъ былъ бы поднятъ!.. А у насъ?.. Я убѣжденъ, о фактѣ этомъ прочли и… и ничего себѣ. Впрочемъ, такіе ли еще факты не производили впечатлѣнія…
Передъ «рѣшительно упрямымъ» педагогомъ, обѣщавшимъ выдать своимъ питомцамъ «волчьи» паспорты и даже «подвести подъ топоръ», конечно, блѣднѣетъ тотъ саратовскій педагогъ, г. Гессъ, дѣло о которомъ недавно разсматривалось въ судѣ.
«Саратовскій Дневникъ» поднялъ эту исторію. Дѣло въ томъ, — онъ разсказалъ, что въ частной прогимназіи г. Гесса ученики «изучаютъ ариѳметику на барабанѣ, а географію при помощи картъ, которыми ихъ бьютъ по головамъ». Исторія же «внѣдряется, напримѣръ, исторія Спарты, при посредствѣ спартанской похлебки и лаконской койки». Вмѣстѣ съ тѣмъ фельетонистъ разсказалъ случай избіенія одного изъ учениковъ. Натурально, г. Гессъ возопилъ о диффамаціи и подалъ жалобу въ судъ. Но легкомысленный педагогъ «большой любитель тишины и хорошаго поведенія», обидѣвшись на фельетониста, назвавшаго его фельдфебелемъ, не сообразилъ шансовъ. На судѣ выяснилось, что хотя г. Гессъ и имѣетъ привычку «поднимать мальчиковъ за уши» и «оставлять слѣды своихъ пальцевъ на щекахъ воспитанниковъ», но что дѣлаетъ онъ это съ похвальнымъ намѣреніемъ пріучить ребенка къ выносливости и твердости характера. Онъ не добавилъ, въ свое оправданіе, что въ будущемъ мальчику придется испытать, вѣроятно, не мало оскорбленій, такъ онъ, г. Гессъ, какъ дальновидный педагогъ, заранѣе желалъ пріучить къ спартанской стойкости. Засимъ онъ, наивный г. Гессъ, никогда не «избивалъ» питомца. Правда, онъ «побилъ» его, по избить и побить — понятія разныя. Тѣмъ не менѣе фельетонистъ былъ оправданъ въ преступленіяхъ, взводимыхъ на него г. Гессомъ.
Заговоривъ уже о педагогахъ, нельзя пройти молчаніемъ корреспонденціи изъ «Царской Славянки», напечатанной на-дняхъ въ «Новомъ Времени». Письмо это весьма интересно главнымъ образомъ потому, что показываетъ любовь нашу къ дутымъ цифрамъ не только въ банковскихъ и акціонерныхъ отчетахъ, но и въ отчетахъ по народному образованію. Вотъ что пишетъ корреспондентъ:
«Въ виду интереса, какой обнаруживается въ настоящее время къ вопросу о народномъ образованіи вообще и по отношенію къ народной школѣ въ частности, мы разскажемъ здѣсь недавнюю исторію, разъигравшуюся въ здѣшней школѣ, — исторію, освѣщающую положеніе школы вообще. Это полезно будетъ тѣмъ болѣе, что исторія эта дошла въ настоящее время до свѣдѣнія высшей учебной власти и, вѣроятно, ею теперь уже изслѣдуется. Нужно замѣтить, что Царская Славянка, прежде весьма богатое селеніе, въ настоящее время, съ упадкомъ главнаго промысла — садоводства, далеко не можетъ похвастаться благосостояніемъ своихъ жителей. Большое и хорошо поддерживающееся двухклассное училище также не избѣгло участи всего селенія, т. е. также обнаружило въ послѣдніе годы признаки упадка. Считавшее прежде болѣе сотни учениковъ, училище въ настоящее время имѣетъ какіе-нибудь десятки, такъ какъ подростающее поколѣніе отправляется по городамъ для заработковъ. Зимою нынѣшняго года въ школу переведенъ былъ новый учитель, который нашелъ въ высшемъ классѣ школы лишь нѣсколько человѣкъ, между тѣмъ какъ по спискамъ числилось болѣе полусотни. По разслѣдованіи оказалось, что въ школьныхъ спискахъ числилось нѣсколько человѣкъ уже женатыхъ и живущихъ своимъ хозяйствомъ. Такой фактъ объяснился желаніемъ инспекціи училищъ представить положеніе учебнаго дѣла въ своемъ округѣ въ болѣе или менѣе блестящемъ состояніи (вѣроятно, это не исключеніе, а подобные фиктивные ученики существуютъ и въ другихъ школахъ). Какъ бы то ни было, но новый учитель школы, упустивъ совершенно изъ виду эти высшія, такъ-сказать, соображенія инспекціи, очистилъ списокъ своей школы отъ фиктивныхъ учениковъ, оставивъ однихъ дѣйствительно существующихъ, что не составило и трети прежняго списочнаго состава класса. Случись такъ, что нынѣшнею зимою посѣтилъ Царскую Славянку и ея школу г. директоръ училищъ Петербургской губерніи — событіе, случающееся въ два-три года одинъ разъ. Разумѣется, директоръ полюбопытствовалъ узнать причину такого быстраго уменьшенія числа учениковъ, на что и получилъ отъ учителя истинное разъясненіе дѣла. Получилъ ли г. инспекторъ замѣчаніе за свое слишкомъ свободное обращеніе съ статистическими цифрами въ своихъ отчетахъ, или не получилъ — неизвѣстно, но дѣло въ томъ, что на бѣднаго учителя царскосельской школы было съ этого времени воздвигнуто гоненіе за „сплетинчество“, какъ выразился самъ инспекторъ. Мы не будемъ здѣсь приводить цѣлую серію фактовъ, въ которыхъ выразилось это гоненіе: тутъ были и мелкія формальныя придирки, и возбужденіе подозрѣнія въ авторствѣ корреспонденцій, и доносъ при посредствѣ сельскаго писаря отъ лица будто бы родителей (которые потомъ совершенно отрицали это), и допытываніе отъ учениковъ о дѣйствіяхъ учителя и т. п. Все это — исторія далеко некрасивая и вмѣстѣ печальная. Кончилось все-таки тѣмъ, что г. инспекторъ самолично привезъ въ одно прекрасное утро новаго учителя въ Царскую Славянку, и прежній долженъ былъ уступить ему мѣсто. Мало того: когда учитель вздумалъ, было, протестовать противъ такого оборота дѣла прошеніями по разнымъ высшимъ инстанціямъ, ему сообщено было, что онъ не можетъ болѣе разсчитывать на учительскую дѣятельность. Мы далеки отъ какихъ-либо обобщеній передаваемаго факта, но все-таки не можемъ не сказать, что самая возможность его даетъ поводъ предполагать, что народно-училищная инспекція стоитъ далеко не всегда на правильномъ пути».
Я тоже, разумѣется, избѣгну обобщеній, тѣмъ болѣе, что въ ушахъ моихъ еще звучатъ слова одного милаго свѣдущаго человѣка, который говорилъ мнѣ:
— Главное, не обобщайте, не обобщайте! Вы можете найти, что такой-то исправникъ — въ нѣкоторыхъ случаяхъ даже и полицеймейстеръ — превысилъ свои обязанности, что такой-то урядникъ не стоитъ на высотѣ своего положенія, что такая-то мѣра можетъ не достигнуть цѣли, но Боже васъ сохрани обобщать. Не обобщайте, не обобщайте!..
Памятуя совѣтъ и не желая обобщать, я все-таки думаю, что едва ли вполнѣ вѣрна относительно Россіи сравнительная таблица о состояніи начальнаго образованія въ различныхъ странахъ, сообщенная на-дняхъ газетами, — если предположить, что хоть не всѣ, а нѣкоторые инспекторы народныхъ школъ любятъ щегольнуть въ своихъ спискахъ такими малолѣтними учениками, которые или давно женаты, или уже и отошли въ вѣчный покой, — тѣмъ болѣе, что любовь къ дутымъ цифрамъ у насъ, вообще говоря, сильна. Не даромъ еще Чичиковъ показалъ геніальный примѣръ съ мертвыми душами. Впрочемъ, даже и безъ этой поправки, таблица краснорѣчива. Вотъ она:
Ни 100 жителей приходится учащихся.
Викторія (Австралія) — 29,14
Новый Валлисъ (Австралія) — 17,5
Сандвичевы острова 12— ,92
Тасманія — 12,38
Ямайка — 8,67
Аргентинская республика — 5,94
Японія — 5,88
Мексика — 3,80
Новая Зелландія — 3,00
Египетъ (безъ Нубіи и Абиссиніи) — 1,69
Сербія — 1,65
Бразилія — 1,56
Европейская Россія — 1,09
IV.
правитьЕдва только наступило лѣто, какъ появились извѣстія о жучкѣ, о саранчѣ, о неурожаяхъ. Всевозможныя бѣды присоединились къ дифтериту и другимъ эпидеміямъ, одолѣвающимъ деревню. Знакомыя извѣстія, знакомыя картины!.. Стоитъ только взять въ руки газету, чтобы въ одномъ нумерѣ наткнуться на всѣ эти «напасти», изъ года въ годъ посылаемыя на многотерпѣливую «платежную» силу.
«Неурожай» на Кавказѣ засвидѣтельствованъ уже съ весны. Вы помните поразительные факты, сообщаемые газетами о бѣдствіяхъ на Кавказѣ. Факты самоубійства, случаи голодной смерти были нерѣдки. «Толпы голодныхъ, полуоборванныхъ нищихъ-туземцевъ — пишутъ въ „Обзорѣ“ изъ Сарыкамыша — продрогшихъ отъ холода, благодаря суровому горному климату Сарыкамыша, бродятъ унылые около жилищъ офицеровъ и солдатъ, прося кусокъ хлѣба». Не разъ были примѣры, что отцы убивали дѣтей, не находя въ себѣ силы выносить крики голодныхъ дѣтей. По словамъ одного корреспондента, сообщающаго объ экономическомъ положеніи низовьевъ Дона и Волги, «по настоящее время констатированъ и цѣлымъ рядомъ заявленій печати, въ послѣдніе два мѣсяца, незыблемо установленъ фактъ крайней недостачи жизненныхъ продуктовъ, равноцѣнной голоду, въ слѣдующихъ мѣстностяхъ: а) въ трехъ округахъ земли войска донского; б) въ калмыцкихъ степяхъ, астраханской губерніи, и киргизскихъ, оренбургской губерніи; в) въ камышинскомъ, саратовскомъ и царицынскомъ уѣздахъ, саратовской губерніи, и г) въ Новоузенскомъ и Николаевскомъ уѣздахъ самарской губерніи. Замѣтимъ при этомъ, что такую же почти недостачу жизненныхъ продуктовъ испытываютъ сосѣднія мѣстности кавказскаго края и земли уральскаго войска, такъ что подвозъ продуктовъ изъ ближайшихъ мѣстностей и удешевленіе ихъ въ цѣнѣ невозможно» .
«Недостача» и «дороговизна» жизненныхъ продуктовъ — понятія растяжимыя. Поэтому буду говорить фактами. Въ такихъ бойкихъ торговыхъ пунктахъ, какъ Царицынъ, Камышинъ и другіе города, мясо стоитъ въ цѣнѣ 20 коп. за фунтъ, а въ будущемъ предвидится еще большее повышеніе. Въ апрѣлѣ, въ Камышинѣ невозможно было купить сразу десяти пудовъ муки. Въ мѣстностяхъ степныхъ и прилегающихъ къ степямъ мука продается дороже 5 руб. за пудъ; фунтъ хлѣба стоитъ 10—17 к., да и то купить негдѣ. Это такая нужда, такая дороговизна и недостача жизненныхъ продуктовъ, которая почти тождественна съ голодомъ. Говорю «почти», такъ какъ ради «хлѣба насущнаго» всякій отдаетъ все, и голодъ чувствуютъ лишь тѣ, которые уже отдали все, и отдавать болѣе нечего.
Населеніе, спасаясь отъ голода, толпами устремляется въ города. Саратовъ, Камышинъ, Царицынъ и другіе города, мало-мальски выдѣляющіеся въ торгово-промышленномъ отношеніи, переполнены пришлымъ людомъ, ищущимъ дѣла, работы, трудового насущнаго пропитанія. Но работы нѣтъ; поденный трудъ упалъ до 15-ти — 20 коп. въ сутки, да и то нельзя найти заработка; масса желающихъ работать изъ-за куска насущнаго хлѣба не находитъ себѣ дѣла. Одинъ исходъ — нищенство, развившееся къ веснѣ до крайней степени. О размѣрахъ нищенства, которые невозможно опредѣлить и измѣрить цифрою, можно судить потому, что Саратовъ и Камышинъ переполнены были даже нищими колонистами-нѣмцами, людьми, какъ извѣстно, трудолюбивыми, предпріимчивыми и сравнительно, зажиточными. Нужда колонистовъ была такъ велика, что вызвала даже подписку между петербургскими нѣмцами въ пользу ихъ единовѣрцевъ.
Въ городахъ и селахъ процентъ преступленій противъ собственности и личности увеличился болѣе, чѣмъ на 100 %. Сюда не входятъ кражи съѣстныхъ припасовъ, которыя, обыкновенно, не считались преступленіемъ и лишь въ единичныхъ случаяхъ доходили до суда. Въ ряду преступленій грабежи, притомъ грабежи съ убійствами, составляютъ преобладающій процентъ. Говоря о преступленіяхъ, я не ставлю въ счетъ калмыцкихъ грабежей, представляющихъ заурядное явленіе. Калмыки цѣлыми семьями выходятъ на большую дорогу, грабятъ проѣзжающихъ, просто-на-просто арканятъ жертву, какъ степной скотъ, нимало даже не заботясь о сокрытіи слѣдовъ преступленія.
Для вящшаго назиданія нашимъ «охранителямъ», замѣтимъ, что не мало наберется случаевъ вымиранія цѣлыхъ семействъ отъ голодной смерти. Такъ, напримѣръ, въ астраханской губерніи, въ которой, по заявленіямъ нѣкоторыхъ газетъ, дѣла народнаго продовольствія обстояли такъ хорошо, что не требовалось даже ссудъ изъ продовольственнаго капитала, вымирали, по оставшимся неопровергнутыми извѣстіямъ другихъ газетъ, цѣлые улусы калмыковъ (до 40 кибитокъ), вымирали семейства кордонныхъ казаковъ, а невымершіе и доставленные въ города, для поданія помощи, оказывались въ такомъ истощенномъ состояніи, что не въ состояніи были поднять собственной головы. Родственники, даже родители голодающихъ, предлагаютъ дѣтей каждому встрѣчному, лишь бы только избавиться отъ «лишнихъ ртовъ».
Бѣда — съ полбѣды, еслибъ голодовка проявилась только въ смыслѣ недостачи хлѣба для людей, но къ ней примѣшалось еще отсутствіе корма для скота. Сѣно продавалось не на пуды, какъ обыкновенно, а на фунты, да и то его негдѣ было достать ни за какія деньги. За отсутствіемъ сѣна, кормили гнилою соломою, добываемою съ крышъ. Соломенная крыша продавалась на кормъ скоту за десятки и сотни рублей. Но и такого корма не хватило. Во всемъ низовьи волгодонского края чуть не поголовно выпалъ скотъ. Крупные скотопромышленники, владѣвшіе тысячами головъ крупнаго скота и десятками тысячъ головъ мелкаго, или лишились буквально всего скота или, въ лучшемъ случаѣ, остались съ единицами и десятками головъ. Къ началу весны, степи и проѣзжія дороги завалены были грудами палаго скота. На падавшемъ отъ истощенія скотѣ даже кожа оказывалась негодною къ употребленію — она была продыравлена. Сельское населеніе до того обѣднѣло скотомъ, что въ настоящее время принимается за обработку полей «на себѣ», т. е. люди впрягаются въ плуги, сохи и бороны. Киргизы и калмыки, для которыхъ скотъ единственное достояніе, единственное средство къ существованію, лишились, можно сказать, всего скота. Такъ называемая «сплавная» царицынская скотская ярмарка совершенно не могла состояться. Калмыки и киргизы въ прежніе годы пригоняли на ярмарку десятки тысячъ лошадей и столько же рогатаго скота; въ нынѣшнемъ году киргизы пригнали не болѣе 800 головъ скота, а калмыки и совершенно не явились — скота нѣтъ, скотъ выпалъ.
Такова картина волго-донского края.
Для того, чтобы лѣтняя картина была полна, необходимо, конечно, упомянуть о пожарахъ, свирѣпствующихъ ежегодно съ страшною силою. По свѣдѣніямъ, «Правительственнаго Вѣстника», за одинъ май мѣсяцъ пожарные убытки достигли болѣе 3 милліоновъ рублей.
Страшный пожаръ опустошилъ Торжокъ. По словамъ очевидцевъ торжковскаго пожарища, поразительна безпомощность народонаселенія. «Все, что могло сгорѣть въ томъ направленіи, въ какомъ дулъ вѣтеръ, все сгорѣло. Сколько разъ вѣтеръ ни перемѣнялся, каждый разъ перекидывалъ онъ огонь въ новые концы города и въ подгородныя слободы. Еслибъ не утихъ вѣтеръ и не полилъ дождь послѣ продолжительной засухи, сгорѣлъ бы весь городъ со всѣми своими предмѣстьями, и о древней новгородской колоніи, объ обширной нынѣшней торговой и промышленной дѣятельности новоторовъ не было-бы болѣе и помина въ будущемъ.
Собственно никакой борьбы сколько-нибудь организованныхъ и сколько-нибудь цивилизованныхъ человѣческихъ силъ противъ разрушительной силы природы тутъ не было. Нѣсколько ничтожнѣйшихъ пожарныхъ трубъ, разосланныхъ или, лучше, разобранныхъ по разнымъ мѣстамъ, скорѣе только шутило съ огнемъ, дразнило его и ни малѣйшимъ образомъ не дѣйствовало противъ него. По старинному русскому обычаю, Новоторжскіе граждане поставили или держали иконы передъ своими домами и ожидали, каждый для своего жилища, милости Божіей или, лучше, суда Божьяго, который и произнесъ свой приговоръ въ стихнувшемъ вѣтрѣ послѣ двѣнадцатичасового бушеванія разъяренной стихіи. Всѣ жители города вынесли и вывезли свои пожитки на улицы и площади, гдѣ они и остаются до сихъ поръ, втеченіи нѣсколькихъ дней. Мѣстная полицейская команда была недостаточна даже для охраны этой массы имуществъ, выброшенныхъ на улицы. Въ числѣ ихъ находилась богатая утварь, вынесенная изъ церквей. Если все это останется сохраннымъ, то благодаря только добродѣтелямъ массы мѣстнаго народонаселенія. Огонь въ сгорѣвшихъ и полусгорѣвшихъ зданіяхъ продолжался болѣе сутокъ, пока на помощь людямъ не явилась стихія природы — дождь».
Вы помните, читатель, какъ въ прошломъ году, во время свирѣпствовавшихъ пожаровъ, въ газетахъ появилось извѣстіе о «противопожарномъ обществѣ». Авторы проекта этого частнаго общества росписывали трогательныя статьи въ газетахъ, кажется даже собирались деньги, но что стало съ этимъ обществомъ?.. Отчего мы ничего неслышимъ о немъ, хотя бы для того, чтобы въ тысячный разъ убѣдиться въ общественной безпомощности, въ любви нашей къ громкимъ фразамъ?..
Авторы «противопожарнаго проекта», что жъ вы притаились?
Въ заключеніе приведу читателямъ отрывокъ изъ любопытнаго разсказа, напечатаннаго въ «Новомъ Времени», одного молодого человѣка, пожелавшаго научиться сельскому хозяйству и съ этой цѣлью поступившаго простымъ рабочимъ къ одному помѣщику. Такихъ молодыхъ людей изъ интеллигенціи было 15 человѣкъ въ этомъ имѣніи. Всѣ они пріѣхали научиться, чтобы потомъ заняться своими личными хозяйствами. Я возьму изъ разсказа самое интересное, — отношеніе къ этимъ молодымъ людямъ со стороны мужиковъ, интеллигенціи и мѣстной администраціи.
Вотъ что разсказываетъ нѣкто г. Петровичъ, вспоминая свою жизнь въ качествѣ рабочаго.
"Крестьяне, привыкшіе смотрѣть на все съ практической точки зрѣнія, сперва не могли понять, для чего мы вздумали работать; ихъ удивляло то, что мы были батраками, чѣмъ, по ихъ мнѣнію, можетъ быть только неспособный, какъ это и есть въ самомъ дѣлѣ въ крестьянскомъ быту, гдѣ рѣдкій батракъ не старается сколотить денегъ работою, чтобы начать свое хозяйство, которое ему никакъ не удается; впрочемъ, въ батраки идутъ также иногда и способные, когда рядомъ несчастій впадутъ въ бѣдность, но они, проработавъ года два въ людяхъ, снова заводятся своимъ хозяйствомъ и ведутъ его такъ же хорошо, какъ и до разорившаго ихъ несчастія. Но скоро объясненіе цѣли нашего пріѣзда было найдено, а затѣмъ уже съ него никакіе слухи «изъ достовѣрныхъ источниковъ», что мы бунтовщики противъ царя или что мы фальшивые монетчики — сбить ихъ не могли.
"Они на насъ смотрѣли, какъ на будущихъ хозяевъ, и объясняли наше батрачество желаніемъ научиться каждой работѣ, чтобы въ своемъ хозяйствѣ умѣть въ мѣру спрашивать съ рабочихъ. Это объясненіе было не случайно, такъ какъ мнѣ не разъ приходилось его слыхать отъ разныхъ лицъ и, между прочимъ, отъ одного проѣзжаго мужика другого уѣзда, заинтересовавшагося видимо нами, и который, услыхавъ, что мы въ батракахъ, вывелъ изъ нашихъ общихъ отвѣтовъ на свои разспросы: «Это значитъ, чтобы хозяйствовать научиться, значитъ, чтобы умѣть какъ, гдѣ съ кого спросить».
"Не такъ спокойно отнеслась къ нашему пріѣзду мѣстная интеллигенція.
"Изъ сосѣдняго, находящагося въ семи верстахъ, богатаго имѣнія, помѣщица написала доносъ на согласившагося насъ принять помѣщика. «Пріѣхали и работаютъ!» возмущалась сосѣдка. Въ самомъ дѣлѣ это ужасно — сами работаютъ; видимо, что тутъ не спроста. Доносъ подѣйствовалъ лишь въ половину: насъ не разогнали, какъ ожидали мѣстные охранители, а только приказано было полиціи «ждать поступковъ». Въ виду лучшаго надзора постъ урядника былъ назначенъ въ двухъ верстахъ отъ насъ.
"Поступковъ все нѣтъ — работаютъ отъ зари до зари — и только.
"Однажды пріѣзжаетъ къ намъ урядникъ, говоритъ, что велѣно описать наши примѣты; мы безропотно отдали себя въ распоряженіе канцелярскаго фотографа, разсыпавшагося въ извиненіяхъ, что отнимаетъ у насъ время отдыха. Но времени онъ отнялъ немного, и черезъ нѣсколько минутъ наши портреты были готовы. Насъ было 13 человѣкъ, но изображеній вышло два: одно заключало двухъ человѣкъ съ волосами бѣлокурыми и глазами сѣрыми; остальные одиннадцать оказались всѣ на одно лицо, такъ какъ волосы имѣли русые и глаза каріе. Въ остальномъ всѣ тринадцать человѣкъ были между собою похожи, такъ какъ имѣли ростъ умѣренный и особыхъ примѣть ни у кого не оказалось. Покончивъ свои обязанности, урядникъ еще разъ извинился и уѣхалъ.
"Черезъ нѣсколько дней послѣ этого посѣщенія, къ намъ въ усадьбу пріѣхалъ становой съ письмоводителемъ. Новый гость насъ болѣе заинтересовалъ, чѣмъ предъидущій; тутъ, видимо, было важное дѣло, коли пріѣхалъ самъ становой.
"Нашъ интересъ былъ скоро удовлетворенъ; оказалось, что на насъ опять появился доносъ, но въ этотъ разъ уже въ немъ были указанія на «поступки», для разслѣдованія которыхъ и былъ присланъ становой.
"Авторъ доноса, начальникъ ближайшаго полустанка, указывалъ на пріѣздъ въ Б. двухъ молодыхъ людей съ небольшимъ багажомъ, который былъ такъ тяжелъ, что пришлось нанимать для него подводу. Начальникъ полустанка отчего-то былъ убѣжденъ, что везли оружіе, но для чего въ Б. понадобилось оружіе, онъ не пояснилъ. Конечно, его догадкамъ никто не повѣрилъ, но велѣно было разслѣдовать это дѣло, такъ какъ, кажется, предполагалось, что не тайная ли это типографія.
"Начались справки, изъ которыхъ выяснилось, что только двое изъ насъ явились вмѣстѣ, остальные въ одиночку; эти двое дѣйствительно сошли съ поѣзда на полустанкѣ, тогда какъ большинство другихъ выходило на станціи, но багажа у нихъ настолько было мало, что они пришли въ Б. пѣшкомъ.
"Убѣдившись въ ложности доноса, становой уѣхалъ, извиняясь передъ хозяиномъ за доставленное безпокойство.
"Все это было до покоса, и хотя ранѣе къ намъ никто прямо не обращался, но это не значило, что объ насъ совсѣмъ позабыли.
"Какъ-то разъ проѣхалъ въ телѣжкѣ мимо усадьбы какой-то господинъ; остановился онъ у одного мужика въ Б.; самымъ подробнѣйшимъ образомъ разспрашивалъ объ насъ; затѣмъ нанялъ лошадей въ деревню, гдѣ живетъ урядникъ, и уѣхалъ. Ѣхать приходилось тою-же дорогою, которою онъ ѣхалъ-въ Б., но онъ почему-то велѣлъ ѣхать обходомъ.
"Конечно, этотъ пріѣздъ, какъ всякая новость въ деревнѣ, тотчасъ разнеслась и дошла до хозяина, который черезъ нѣсколько дней какъ-то въ разговорѣ съ урядникомъ упомянулъ о проѣзжемъ.
"Урядникъ увѣрялъ, что ничего подобнаго не было, но на другой день поколотилъ мужика за болтовню. Впрочемъ, урядника винить особенно нельзя; онъ, кажется, былъ настоящій мученикъ, такъ-какъ постоянно боялся изъ-за насъ потерять мѣсто; съ одной стороны онъ былъ глубоко увѣренъ, что работаютъ не спроста, съ другой — отсутствіе «поступковъ» сбивало съ толку несчастнаго старика.
"Послѣднимъ нашимъ лѣтнимъ посѣтителемъ былъ какой-то молодцоватый господинъ, бритый, одѣтый въ штатское лѣтнее платье.
"Дѣло было къ вечеру, убирали сѣно на лугу около дороги. Уборкою мы торопились, такъ-какъ осталось уже немного времени до заката солнца. Поглощенные работою, мы не замѣтили, какъ поровнялся съ нами прохожій, который остановился и, не сходя съ дороги, намъ почти что скомандовалъ: «Богъ помощь»! Мы отвѣтили «спасибо» и продолжали работать.
«Въ этой мѣстности подобные прохожіе встрѣчаются часто, а потому мы только на другой день вспомнили о немъ, когда услыхали, что онъ дошелъ до Б.; тамъ остановился у мужика, разспрашивалъ его объ насъ и поздно вечеромъ нанялъ лошадей и уѣхалъ назадъ».
Таковы были отношенія «интеллигенціи». Какъ видите, читатель, мужикъ все-таки понялъ, что можно учиться, работать, а интеллигенція просто-таки не поняла, какъ это можно работать, какъ мужикъ.
Поступи молодой человѣкъ въ «червонные валеты» — понятно, обокрадь кассу — превосходно, соверши подлогъ — очень хорошо, но работать — ужасно!