«Лесная лилия» (Белкина)/ДО

"Лесная лилия"
авторъ Любовь Михайловна Белкина

Опубл.: 1910. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

Любовь Бѣлкина.

«ЛѢСНАЯ ЛИЛІЯ».

СТИХИ. Книгоиздательство «ИКАРЪ». МОСКВА. Типографія И. Т. Сапрыкина, Срѣтенка, д. № 32.

1910.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

«Жизнь».

Лилія

Жизнь

Гармонія

Мостъ

Герой

Безумцы

Война

Христосъ

Въ оны дни

Изсякшій источникъ

Путь безконечности

Книга тайнъ

«Смерть».

Черная птица

Жертва вечерняя

Ночь

Ласка послѣдняя

Berceuse

Вѣчность баюкаетъ

«Я».

Credo

Власть скорби

Сердце звенящее

Я

Но если?

Моя пѣсня

О чемъ я тоскую?

Тамъ счастье!

«Горе проснувшимся въ ночь безысходную»

Сынъ Агасфера

Въ хороводѣ мертвыхъ

Пастораль

Творчество

Omnia mea

Дитя солнца

Душа

«Люди».

«Мы»

Будни

Тайникъ

Я ненавижу

Новый Годъ

Въ тюрьмѣ

Звѣзды упавшія

Царство лилипутовъ

Памяти В. Ф. Коммиссаржевской

Странники міра

Лучезарное королевство

«Міръ».

Изъ Маріи Конопницкой

Наединѣ

Надъ моремъ

Городъ

Подъ пѣсни мятели

За гранью стеколъ

Цвѣтникъ

Чары

Моя жатва

Мгновенья

Вечеръ въ студіи

Золотой улей

«Невѣдомое».

Могила мамы

Амарилисъ

Голоса невнятные

Memento

Зачарованный кругъ

Весенній этюдъ

Материнство

Кладбище

«Сны».

Милымъ, забытымъ!

Rêverie

Сонъ

Дорога

Голубыя тѣни

Сонъ въ Зимнюю ночь

Неясный сонъ

Въ Золотистой нирванѣ

Маякъ

Волна и камень

Мистическій цвѣтокъ

«Красота»

Мистерія

Жертвенникъ

Лунная элегія

Каменные боги

Ивы и пѣсни

Забытое

Весной

Надъ тишью

Скоро весна!

Одно прекрасное

Цвѣты въ снѣгу

Зной

Эолова арфа

Терцетъ

Счастье

Croquis

Могила рыцаря

Венера въ Луврѣ

«Любовь».

Пальмовый лѣсъ

Въ черной мглѣ

Молодые орлы

Серенада Брага

Въ лучахъ зари

Quasi una fantasia

Warum?

Ночныя грани

Въ прошломъ

Infinitas

Дѣти

Родина пѣсенъ

«Народъ».

У гроба Мессіи

Какъ море

Плотина

Изъ Маріи Конопницкой

Послѣ бури

Пасхальная ночь

Въ моей отчизнѣ

Ненависть

Факелъ угасшій

Нѣмой

Сѣверное сіянье

«Фрески Пантеона».

Черный вѣнокъ

Снѣгъ

Огонекъ

Тамъ и здѣсь

Requiem

Бѣлый Лебедь

«Paysage intime».

Лѣсная ночь

Весеннее

Блики солнца

Полевые цвѣты

Въ лѣсу

Поздній часъ

Закатъ въ городѣ

Осень въ лѣсу

Боръ

Осень

Maestro

Чудеса солнца

Дѣтскій садъ

Музыка

Дворецъ

Орхидеи

Дождь

I.
«Жизнь»

Лилія.

На рабочемъ столѣ горделивой и пышной царицей,

Цѣломудренной нѣжной Венерой присутствуешь ты,

Но сугробъ подъ окномъ и мятель по сугробамъ дымится…

О какъ больно, какъ жаль! Какъ ужасно не въ пору родиться,

Милый, алый цвѣтокъ мой, дитя красоты!

Въ полутемномъ углу возлѣ бревенъ холодныхъ,

Пробудившись отъ сна, — но не въ пору весны,

Рвется бабочка въ высь, погибаетъ въ усильяхъ безплодныхъ…

О, какъ больно, какъ жаль! Какъ ужасно на крыльяхъ свободныхъ

Безотрадной зимой трепетать возлѣ мертвой стѣны.

Съ каждымъ часомъ блѣднѣй лепесточки у лиліи алой,

Сколько страшныхъ морщинъ, сколько судорогъ въ ткани цвѣтка…

Тотъ, что первый расцвѣлъ, изнемогъ и поникъ уже вялый —

Какъ страшна тишина, агонія надежды усталой,

Побѣжденная жизнь, побѣдившая смерть и тоска!

Съ каждымъ мигомъ слабѣй у измученной бабочки крылья…

Въ каждомъ взмахѣ ихъ крикъ, въ трепетаньяхъ призывъ имольбы…

Къ солнцу ей не взлетѣть! Мертвыхъ стѣнъ не раздвинутъ усилья!

О какъ страшно смотрѣть на геройскую драму безсилья,

На трагедію мукъ, беззавѣтной неравной борьбы!

Зимній день догорѣлъ… Ты проснешься ли завтра, царица?

Умираетъ у ногъ твоихъ бабочка въ розовой мглѣ…

А сугробы растутъ и метель по сугробамъ дымится…

Какъ ужасно не въ пору родиться

И не во время жить на землѣ..

Жизнь.

Быстро и шумно рѣка многоводная

Къ дальнему морю течетъ…

Шире, что часъ, ея удаль свободная,

Глубже, что день, въ ней быстрина холодная,

Въ даль она бурно влечетъ.

Въ пропасти влажныя, въ пропасти черныя,

Мутныя воды съ размытыхъ полей

И молодые ключи непокорные,

Воды кристальныя, воды нагорныя,

Вмѣстѣ сливаются въ ней.

Въ свѣтлыхъ струяхъ ея солнца сіяніе,

Образы тучекъ съ небесныхъ высотъ,

Въ музыкѣ волнъ ея слышны рыданія

Съ тихою пѣсней любви, оправданія,

Съ вѣчнымъ призывомъ «впередъ!»

Въ море безбрежное, въ вѣчность безгласную

Мчится живая волна,

И, просвѣтляясь борьбой ежечасною,

Чистой, затихшей и дивно-прекрасною

Въ море вольется она.

Гармонія.

Гдѣ были могилы покрытыя славой,

Тамъ выростутъ лавры и море цвѣтовъ:

Земля, пресыщенная пищей кровавой,

Цвѣтущею жизнью украсится вновь.

Промчатся столѣтья — и юность безпечная

Цвѣты улыбаясь сорветъ съ тѣхъ могилъ

И будетъ прекрасна весна безконечная

На праздникѣ творческихъ силъ!

Погибшимъ подъ игомъ страданья гнетущаго,

Безвременья бѣднымъ сынамъ,

О будетъ ли мѣсто на пирѣ грядущаго,

О будетъ ли мѣсто и намъ?

Въ могилы, гдѣ скорбныя дѣти ненастья

Мы спимъ, изнемогши отъ мукъ,

Проникнетъ ли пѣсня грядущаго счастья,

Дойдетъ ли до насъ ея звукъ?

Тѣ гимны блаженнаго дня лучезарнаго

Пошлютъ ли свой отзвукъ текущимъ часамъ?

Согрѣютъ ли грудь, среди горя кошмарнаго?

Поднимутъ ли мысль къ небесамъ?

Мостъ.

Терновый мостъ повисъ надъ океаномъ.

Надъ бездной — путь къ таинственнымъ горамъ.

Въ лучахъ вершинъ, окутанныхъ туманомъ,

Сіяетъ храмъ.

Изъ мглы долинъ, будя въ сердцахъ тревогу,

Подъ кровъ жилищъ безропотныхъ рабовъ,

Сзывая всѣхъ на поклоненье Богу,

Несется зовъ.

Еще не всѣ разбужены призывомъ,

Въ грязи и тьмѣ не всѣмъ видна тропа.

Но — внемлетъ міръ! Объятая порывомъ

Ростетъ толпа.

Что день, что часъ, послы родного края

Восходятъ вновь на выси горъ бойцы,

Вплетаютъ въ мостъ, дорогу расширяя,

Свои вѣнцы!

Пусть бьетъ волна съ враждою безполезной,

Воздвигнутъ мостъ цѣной кровавыхъ мукъ,

И устоитъ надъ разъяренной бездной

Созданье нашихъ рукъ.

Пусть ждетъ толпа. Но рыцари стремленій

Пойдутъ впередъ!.. И свѣтитъ свѣтъ костровъ

На дальній путь грядущихъ поколѣній

За грань вѣковъ!

Герои.

Идетъ онъ въ горы стезей тернистой

Надъ крутизной,

Но слышенъ голосъ изъ дали мглистой:

«Иди за мной!»

Въ горахъ — пустыня, снѣга и льдины

И мракъ ночной…

Въ долинѣ — солнце, я сынъ долины,

Тамъ — край родной.

Но, обративши къ долинамъ взоры,

Къ странѣ родной,

Зоветъ онъ снова: «иди на горы,

Иди за мной!»

"Иди за мною! Изъ нѣдръ вершины

"Бьетъ ключъ во льду…

«Открой дорогу сынамъ долины!

Иди!» — Иду!

Безумцы.

Темна, непонятна, мрачна и сурова

Холодная ночь воцарилась вокругъ.

Какъ узникъ въ неволѣ, какъ пѣсня безъ слова

Скорбитъ и тоскуетъ мой скованный духъ.

Здоровъ и спокоенъ, кто сноситъ безъ боли

Свой плѣнъ безысходный въ стѣнахъ крѣпостныхъ,

Кто сросся съ темницей, съ молчаньемъ неволи,

Не чувствуетъ цѣпи на крыльяхъ своихъ!

Что дѣлать безумцамъ? Имъ снится свобода,

Ихъ мучатъ видѣнья изъ солнечныхъ сферъ,

Ихъ стѣны калѣчатъ — и жаждѣ исхода

Лишь смерть открываетъ завѣтную дверь.

Безумцы! Вы — жертвы за всѣ преступленья…

Одна вамъ дорога — изъ вашихъ оковъ!..

Пусть свѣтъ вашей жертвы на всѣ поколѣнья

Съ костровъ вашихъ свѣтитъ за грани вѣковъ!

Но бойтесь покинуть Голгоѳы вершину,

Но бойтесь спуститься на шагъ съ высоты!

Какъ мертвые камни падете въ долину

И васъ не украсятъ цвѣты!

Чего ни коснетесь вы жадной рукою,

Все пепломъ и прахомъ изъ рукъ упадетъ,

И радость исчезнетъ предъ вашей тоскою,

И солнце предъ вами за горы зайдетъ.

Война.

Опять, опять въ багровыхъ тучахъ небо!

Идетъ гроза, грохочетъ громъ вдали,

И всходы нѣжные посѣяннаго хлѣба

Въ темнѣющихъ поляхъ приникли до земли.

Гроза, гроза идетъ! Угрозой пламенѣя,

Ужъ встала тучъ кровавая волна,

И въ душномъ воздухѣ все ближе, все грознѣе

Зловѣщимъ шепотомъ звучитъ: «война, война!»

Война! И слышу я рыдающіе звуки

Военной музыки, играющей походъ…

Сквозь гимны удали — послѣдній зовъ разлуки

И грозный барабанъ, скликающій народъ.

Подъ сѣрой дымкою разсвѣта рокового

Покорно движутся колоннами полки…

На сонныхъ улицахъ колеблются сурово

Щетиной зыбкою холодные штыки.

Эмблемой траура съ тріумфомъ погребальнымъ

Знамена высятся надъ головой солдатъ,

И въ звукахъ музыки отчаяньемъ прощальнымъ

Привѣты родинѣ послѣдніе звучатъ.

Война! И вижу я: медлительно-лѣнивый

Съ пожарищъ дымъ ползетъ надъ заревомъ ночнымъ,

И трупы юношей средь вытоптанной нивы,

И стаи вороновъ, слетѣвшіяся къ нимъ…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Война! И слышу я, какъ плачетъ мать о сынѣ,

Какъ плачетъ родина о павшихъ на войнѣ…

А тамъ… забытыя могилы на чужбинѣ,

Могилы юношей въ далекой сторонѣ.

Христосъ.

Онъ жилъ, училъ… Божественной печали

Не понялъ міръ. Толпой слѣпыхъ рабовъ

Онъ преданъ былъ. И небеса молчали…

И на крестѣ Онъ умеръ за любовь.

Воскреснулъ Онъ. Непризнанный, какъ прежде.

Въ толпѣ людской опять пошелъ Христосъ.

Но Онъ молчалъ… И въ нищенской одеждѣ

Съ рабами Онъ ихъ тяжкій крестъ понесъ.

Съ тѣхъ поръ прошли рядами поколѣнья,

Смѣнился строй томительныхъ вѣковъ

И каждый день Онъ принималъ мученья,

И умиралъ, распятый за любовь.

Вездѣ, гдѣ свѣтъ боролся съ вѣчной тьмою,

Гдѣ зло съ добромъ вступало въ смертный бой,

Тамъ былъ и Онъ. Онъ шелъ передъ толпою

Одинъ за всѣхъ сводилъ итогъ съ судьбой.

И въ наши дни унынья и паденья

Онъ также чуждъ пустой толпѣ людской,

И мало избранныхъ блюдетъ Его ученье,

И мало избранныхъ скорбитъ Его тоской…

Все тотъ же врагъ Его всечасно распинаетъ,

А Онъ идетъ, безстрашенъ и суровъ,

И на крестѣ безмолвно умираетъ

За грѣшный міръ, за вѣчную любовь.

Въ оны дни.

«Царство мое не отъ міра сего»

Такъ говорилъ онъ темно, сокровенно.

Нищіе слушали рѣчи его,

Съ дѣтскою вѣрой молчали смиренно

Съ сильными міра безумна борьба…

Жить — опускаются руки…

Слишкомъ безрадостно бремя раба,

Слишкомъ безсмысленны муки!

Отблескъ великой и гордой мечты

Скрасилъ ихъ жалкія лица…

Сладостно съ ними поднять ихъ кресты,

Съ горькой ихъ долею слиться.

Розово-бѣлый въ вечернихъ лучахъ

Городъ такъ пышенъ у ногъ Элеона…

Слезы надежды рождались въ очахъ:

Близко паденье Сіона!

Жадно съ восторгомъ внимали сердца

Новымъ и сладкимъ бесѣдамъ:

"Истинно! Вѣруйте, дѣти отца!

"Бодрствуйте! Часъ тотъ невѣдомъ.

"Скоро созрѣетъ великій посѣвъ!

"Скоро услышите клики,

"Скоро увидите плачущихъ дѣвъ,

"Ужасъ и трепетъ великій.

"Бога грядущаго узрите вы:

"Грозно и страшно онъ судитъ.

"Горе живущимъ тамъ! Скоро, увы,

"Камня на камнѣ не будетъ.

"Горе Сіону! Изъ пепла его

"Встанетъ грядущее храмомъ прекраснымъ!

«Царство мое — не отъ міра сего»

Такъ говорилъ онъ несчастнымъ.

Изсякшій источникъ.

О если римскій рабъ, отверженецъ забытый

Тефя призналъ, ища въ тебѣ защиты

И темный умъ повѣрилъ въ правду божью, —

То насъ прельстить тебѣ труднѣе ложью!

Ты — богъ? Но зналъ ли ты про вѣчное вращенье

Міровъ безчисленныхъ въ пространствѣ міровомъ?

Ты — богъ? Но рядъ вѣковъ, блюдя твое ученье

Донынѣ въ туникѣ, въ страданьи роковомъ?

Вѣка затратили кровавыя усилья

Понять твой дѣтскій бредъ, безпомощный еврей!

Ты — богъ? Откуда же глубокое безсилье

Любви божественной и истины твоей?

Ты обѣщалъ, что горы сдвинетъ вѣра,

Но ты не могъ песчинокъ сдвинуть съ мѣстъ!

Двухъ тысячъ лѣтъ безплодная химера

И никого не искупившій крестъ…

Одно, одно, что ты съумѣлъ на время:

Такъ исказить прекрасный ликъ земли,

Что жизнь на ней была намъ только бремя,

Что жизнь на ней любить мы не могли.

Ты рисовалъ намъ рай благословенный!

Ты обманулъ игрушкою смѣшной,

Ты затемнилъ святой и сокровенный

Высокій смыслъ мистеріи земной.

Ты развѣнчалъ торжественную сказку

Текущихъ дней, мелькающихъ минутъ

И перенесъ туманную развязку

Туда, во мглу, въ загадочный пріютъ.

Ты отягчилъ мучительное бремя:

Ты кромѣ мукъ земного бытія

Мнѣ обѣщалъ невѣдомое время,

Когда на судъ еще предстану я.

На судъ, за то, что вы съ отцомъ небеснымъ

Насъ не могли безгрѣшными создать,

На судъ за то, что странникомъ безвѣстнымъ

Я долженъ здѣсь безропотно страдать!..

Въ обмѣнъ за скорбь и муки дней ужасныхъ

Ты дашь вѣнецъ и впустишь насъ на пиръ…

На эту ложь — ты привлекалъ несчастныхъ,

Но обмануть не могъ ты цѣлый міръ…

Путь безконечности.

Жилъ звѣздочетъ на вершинѣ

Снѣгомъ окутанныхъ горъ.

Къ Звѣздной волшебной пучинѣ

Съ вѣрой онъ руки простеръ!

Чуда просилъ онъ у Бога,

Чудо явилось ему:

Вспыхнулъ за гранью порога

Свѣтъ, побѣждающій тьму.

Путь начертался къ далекимъ

Вѣчно манившимъ звѣздамъ!

Слава стремленьямъ высокимъ!

Слава безсмертнымъ трудамъ!

Вольно и мощно отнынѣ

Духъ свои крылья простеръ!

Слава мятежной гордынѣ!

Слава — и вѣчный просторъ!

Книга тайнъ.

Мы въ міръ пришли невѣдомо откуда

И мы уйдемъ невѣдомо куда, —

Но здравствуй, жизнь, Божественное чудо!

Благословенна будь всегда!

И — въ тѣ часы, когда въ лучахъ и звукахъ

Открыты намъ всѣ царства красоты,

И — въ тѣ часы, когда въ послѣднихъ мукахъ

Уйдемъ за грань таинственной черты!

Единый міръ! Загадочный, предвѣчный!

Твоихъ чудесъ не вмѣститъ грудь моя,

Но и во мнѣ горитъ твой пламень вѣчный

— Моя душа — и въ ней любовь моя.

Безсмертный свѣтъ горитъ въ твоихъ свѣтилахъ,

Въ твоихъ мірахъ, невидимыхъ очамъ, —

И тотъ же свѣтъ въ моихъ струится жилахъ

Стремясь опять вернуться къ тѣмъ лучамъ.

Насколько мысль постигла всѣ границы

И сила чувствъ узнала ихъ предѣлъ, —

Изъ книги тайнъ волшебныя страницы

Мой гордый духъ съ восторгомъ разглядѣлъ.

Пусть мысль порветъ послѣднія преграды

И пламя чувствъ сожжетъ свою тюрьму —

— За счастье жить я не прошу награды

И уходя — весь міръ я обниму!

II.
«Смерть».

Черная птица.

Она — надъ краемъ стѣны зубчатой,

Она какъ ястребъ чертитъ круги.

Черны и зорки глаза-агаты…

И сердце шепчетъ съ тоской: бѣги!

Куда бѣжать мнѣ? Стѣной закрыты

Нѣмыя дали — и ночь темна.

Пуста дорога — и нѣтъ защиты.

Я безоружна, я одна.

Тамъ гдѣ-то, въ тучахъ бѣгутъ зарницы,

Далекій проблескъ не для меня

И шорохъ крыльевъ огромной птицы

Все ближе, ближе слышу я.

Меня пьянитъ благоуханье,

Цвѣты зовутъ изъ темноты.

Все ближе страшное дыханье.

О, рви! Скорѣе рви цвѣты.

Жертва вечерняя.

Я смерти не боюсь — и жду ее безъ страха,

Но твердо я рѣшилъ наперекоръ судьбѣ

Спасти хоть часть души отъ тлѣнія и праха,

Оставить пѣснь свою на память о себѣ.

Все, все обвѣяно безсмертной красотою,

И жизнь высокаго значенія полна,

И міръ — какъ храмъ надъ тайною святою:

Внизу, вверху — просторъ и глубина.

Я не могу передъ лицомъ святыни

Пройти во мракъ не возложивъ свой даръ,

Пройти нѣмымъ пришельцемъ изъ пустыни

У ногъ завѣсъ, скрывающихъ алтарь.

Великій храмъ! Ты тайну тайнъ хранящій!

Я только тѣнь Сокрытаго въ тебѣ.

Пусть лучъ одинъ, пусть звукъ одинъ звенящій

Оставлю я на память о себѣ.

Я не постигъ загадокъ откровенья.

Я дѣлалъ зло и въ сумракѣ блуждалъ,

Но свято чтилъ минуты вдохновенья,

Благоговѣлъ и мыслилъ, и страдалъ.

Прими мой даръ хотя за то достойный,

Что я принесъ его изъ царства мукъ,

Что я звучалъ сквозь гулъ нестройный,

Какъ никогда не повторимый звукъ.

Ночь.

Безликая, огромная, нѣмая,

Беззвучными устами шевеля

И, стону жертвъ упорно не внимая,

Ты сходишь къ намъ на мирные поля.

Тебя гнететъ ревнивая тревога,

Что жребій свой забудутъ дѣти дня,

И то, что ждетъ за гранями порога…

Тотъ вѣчный мракъ и тишь небытія…

Чтобъ намъ не дать съ судьбою примириться,

Напомнить намъ, что всемогуща тьма,

Ты входишь къ намъ, зловѣщая царица,

Подъ мирный кровъ, въ уютные дома.

О, какъ сильна въ насъ ненависть! съ тобою

Связали мы — всѣ ужасы земли!

И цѣлый міръ волнуется борьбою,

Чтобъ разорвать сплетенія твои!

Ласка послѣдняя.

Кто тамъ мерещится въ темномъ углу,

Кто тамъ стоитъ,

Прячась въ полночную мглу,

Что-то таитъ?

Жизнь, это ты? Будто чайка залетная.

Мимо плывешь ты прозрачно-безплотная,

Съ тихою пѣсней изъ мглы-темноты…

Будто улыбка мнѣ чудится нѣжная,

Ласка горячая, радость мятежная…

Жизнь, это ты?

Бѣлою дымкой яснѣетъ видѣніе,

Ближе и ближе плыветъ.

Слышу я сладкое, тихое пѣніе…

Кто тамъ поетъ?

Я, это — я! будто чайка залетная,

Мимо несусь я прозрачно-безплотная

Съ тихою пѣсней въ нѣмые края…

Чувствуешь сердцемъ ли ласку безбрежную,

Вслушайся въ пѣсню простую и нѣжную!..

Смерть это? — «Я».

Berseuse.

Ночь темна. Не уйти отъ ненастья…

Тьма виситъ надъ полями вдали…

Нѣтъ! Не знать вамъ покоя и счастья,

Безпріютныя дѣти земли!

Всю вселенную взоромъ измѣрьте,

Отыщите дорогу къ звѣздамъ —

Колыбельная пѣсенка смерти

Васъ преслѣдовать будетъ и тамъ.

Тамъ, далеко, за звѣзднымъ эфиромъ,

Не уйти вамъ въ иные края…

Тихо смерть распростерлась надъ міромъ,

Вѣютъ холодомъ крылья ея.

И звучитъ ея пѣніе стройно…

"Брось свой мечъ, одинокій боецъ,

"Будешь спать ты спокойно, спокойно…

"Я сплету, я сплету твой вѣнецъ.

"Оборву я лишь нить золотистую,

"Паутинку развѣю какъ пыль

"Й растаетъ надъ бездною мглистою

"Сновъ лазоревыхъ сладкая быль…

"Поплыветъ надъ бездоннымъ эфиромъ

«Недопѣтая пѣсня какъ вздохъ».

Тихо смерть распростерлась надъ міромъ,

Выше звѣздъ ея темный чертогъ…

Вѣчность баюкаетъ.

Море льдинъ.

Царство скалъ.

Бьетъ прибой.

Ты — одинъ?

Ты — усталъ?

Мы — съ тобой.

Нѣтъ тюрьмы!

Тихій свѣтъ

Вновь и вновь!..

Тамъ, гдѣ мы,

Смерти нѣтъ,

Есть — любовь!

Смерть — какъ сонъ:

Звукъ молитвъ…

Мы — цвѣты.

Тихій звонъ…

Муки битвъ

Тамъ, гдѣ ты.

Нѣтъ цвѣтовъ

Тамъ, гдѣ ты!

Нѣтъ любви!

Пѣснь безъ словъ,

Сонъ мечты,

Насъ — зови!

Тамъ, вдали,

Міръ тревогъ,

Онъ — исчезъ!

Сонъ земли

Грезитъ Богъ,

Богъ — небесъ…

Море льдинъ,

Синихъ скалъ…

Бьетъ прибой…

Ты — одинъ!

Ты — усталъ!

Мы — съ тобой!

Тамъ, взгляни,

Новый міръ!

Тамъ — звѣзда!

Тамъ огни,

Свѣтъ и ширь!

Тамъ!.. Туда!..

III.
«Я».

Credo.

Подъ молотомъ тяжкимъ угрюмой печали

Я выковалъ вѣру упорнѣе стали,

Любовью ее закалилъ безъ огня, —

И вѣра та служитъ щитомъ для меня.

Пусть бьются порывы тоски безнадежной:

Имъ выхода нѣтъ ужъ изъ груди мятежной,

И связаны крылья у нихъ навсегда

Холодной, желѣзной кольчугой труда.

А шлемомъ мнѣ служитъ вѣнокъ мой терновый

Съ забраломъ молчанья и силы суровой…

И въ этой тяжелой, но вѣрной бронѣ

Въ бою безопасны противники мнѣ.

Власть скорби.

Какъ орелъ въ небесахъ горделивый

Я на крыльяхъ взлетѣть бы могла

Далеко отъ земли несчастливой,

Отъ неправды, страданья и зла.

Какъ волна подъ сіяньемъ лазури,

Я бѣжала бы въ синюю даль,

Презирая мятежныя бури,

Презирая земную печаль.

Какъ цвѣты въ ясный день полевые,

Позабывшись въ плѣнительныхъ снахъ,

Я пила бы росинки живыя,

Сладко нѣжась въ горячихъ лучахъ…

Но приковано сердце цѣпями,

Приросло оно къ скорби земной,

И повсюду живыми глазами

Эта скорбь наблюдаетъ за мной.

Не уйти мнѣ въ сіянье лазури,

Въ яркій блескъ лучезарнаго дня

И земныя жестокія бури

Изомнутъ и погубятъ меня.

Скорбь земли какъ укоръ меня гложетъ,

И темна она въ сердцѣ какъ ночь,

Но ничто ее сгладить не можетъ,

Но ничѣмъ не прогнать ее прочь.

Сердце звенящее.

Я хочу уловить совершенство манящее

Мимолетныхъ минутъ, невозвратныхъ мгновеній,

И хочу разсказать — мое сердце звенящее

Въ необъятной гармоніи неземныхъ дуновеній.

Слишкомъ знаю, какъ кратки миражи прощальные,

Золотистые проблески дня безконечнаго…

Слишкомъ знаю, какъ стихнутъ аккорды печальные,

Несказанные отзвуки Вѣчнаго.

И останется арфа безмолвная съ мертвыми струнами,

Золотая палитра съ навѣки застывшими красками…

Только Пѣсни о нихъ прозвучавъ будутъ вѣчными, юными,

Только тѣни ихъ жить будутъ свѣтлыми сказками.

Я.

Я буду звенѣть какъ струна

Въ могучей симфоніи Сущаго,

Пока не прервется она

Рыданьемъ аккорда ноющаго.

Я буду звенѣть какъ ручей,

Кристально гремящій надъ кручами,

Влюбленный и вѣчно ничей,

И вѣчно играющій съ тучами.

Съ обрыва жемчужный каскадъ

Надъ чернымъ ущельемъ засвѣтится —

Въ алмазный оркестръ — въ водопадъ

Низвергнувшись — съ солнышкомъ встрѣтится!

Я буду пылать какъ звѣзда

И въ полночь пройду по зениту я

Огнистою лентой слѣда

Къ мірамъ за безбрежной орбитою.

Но если?

Но если мысль моя — капризъ небесъ случайный,

И если жизнь моя — боговъ безсвязный сонъ, —

Зачѣмъ же брошенъ я въ нѣмыя сѣти тайны

И темнымъ лѣсомъ грезъ зовущихъ окруженъ!

Зачѣмъ горитъ въ крови огонь неугасимый,

Толкая и маня въ загадочную даль,

Зачѣмъ болѣю я тоской неутолимой,

Зачѣмъ мнѣ сушитъ мозгъ неясная печаль!

Зачѣмъ миражъ иной, недостижимой доли,

Иныхъ, безбрежныхъ сферъ, иного бытія:

Неистощимыхъ силъ, неизмѣримой воли,

Великаго, какъ міръ, властительнаго «я»?

О, если я — ничто, и жребій мой забвенье,

Ничтожество и смерть небытіе и мракъ,

Зачѣмъ же рвется въ высь и молитъ откровенья

И жаждетъ вѣчности и Божества червякъ!

О, если голосъ мой въ хаосѣ мірозданья

Замретъ, какъ плескъ дождя, безъ цѣли и слѣда,

Зачѣмъ же плачетъ пѣснь надъ безднами страданья,

Надъ моремъ бѣдъ земныхъ, неправды и стыда?

Зачѣмъ та пѣснь встаетъ въ моей душѣ смущепной,

Какъ властный гимнъ добра, любви и красоты!

Зачѣмъ, зачѣмъ дано душѣ закрѣпощенной

Безумье сладкихъ слезъ, надежды и мечты!

Моя пѣсня.

Она будетъ мрачна:

Изъ хаоса смущенной лазури,

Въ мукахъ темной землей рождена,

Подъ крыломъ налетающей бури

Выростаетъ и крѣпнетъ она.

Она будетъ какъ ключъ,

Прозвенѣвшій на снѣжной вершинѣ

Изъ подъ савана тучъ.

Пылью радужной въ тѣсной долинѣ

Разобьется стремительный ключъ!

Будетъ пѣсня цвѣсти какъ любовь

Подъ росистымъ туманомъ разсвѣта

На просторѣ душистыхъ луговъ…

И струясь ароматами лѣта,

Расцвѣтать — вновь и вновь.

О чемъ я тоскую?

О чемъ я тоскую? О томъ ли что рано

Разбился о камни мой гордый челнокъ,

Что ночью холодной подъ кровомъ тумана

Мой путь былъ такъ труденъ и такъ одинокъ?

О томъ ли тоскую, что вѣтеръ летучій

Сломилъ мою мачту, порвалъ паруса,

И грозно смѣялись зловѣщія тучи —

И — молча таились въ высь небеса?

Я разумъ теряю отъ горя, а волны

Бѣгутъ равнодушно и топятъ меня…

Челнокъ погружаютъ — и пѣною полный

Прекрасенъ челнокъ мой, могила моя!

О чемъ я тоскую надъ берегомъ моря?

О той-ли далекой вершинѣ скалы,

Гдѣ съ вѣтромъ и бурей безъ устали споря,

Погибнутъ, о камни разбившись, орлы?..

О лучше на камняхъ нѣмыхъ и холодныхъ

Разбить молодую отважную грудь,

Чѣмъ плакать въ неволѣ о крыльяхъ свободныхъ —

И рваться изъ гроба въ заоблачный путь.

О тучи! Вы мчитесь толпой прихотливой

Зачѣмъ я не съ вами? Зачѣмъ — не волна,

Зачѣмъ не блуждаю въ пучинѣ бурливой

Бездушной волною, свободной, счастливой —

И вѣчной, живой какъ она.

Зачѣмъ я не вѣтеръ, зачѣмъ не былинка,

Не капля воды ключевой!

Зачѣмъ я подъ солнцемъ — нѣмая песчинка

Съ душею живой?

Тамъ счастье!

Наконецъ-то за дымкой лиловой

Въ золотисто-туманной пыли,

Съ суетою своей безтолковой

Затерялась столица вдали.

Убѣгаютъ толпы привидѣній:

И неволя, и мракъ, и печаль…

Убѣгаютъ какъ легкія тѣни

Силуэты послѣдніе вдаль.

А въ открытыя окна вагона

Смотритъ знойное лѣто съ небесъ

И бѣжитъ въ панорамѣ зеленой

Придорожный смѣющійся лѣсъ.

Потянулись душистыя нивы,

Колосистыя волны хлѣбовъ,

Ихъ привѣтствуетъ лаской счастливой

Пробужденная снова любовь

И какъ эхо далекое пѣсни

Чей-то голосъ любимый зоветъ…

Шумъ колесъ повторяетъ: «воскресни

О воскресни! впередъ и впередъ!»

Какъ любимую мать обнимаю

Жаднымъ взоромъ волшебную ширь

И веселому шуму внимаю,

И лечу какъ на крыльяхъ въ тотъ міръ.

Гдѣ-то тамъ впереди онъ!.. Подъ властью

Черныхъ бурь незабытъ онъ, о нѣтъ!

И на встрѣчу лазурному счастью

Я лечу сквозь душистый разсвѣтъ!

«Горе проснувшимся въ ночь безысходную».

Я пѣсней разбуженъ. Кто пѣлъ — я не знаю…

Плѣнительный голосъ!.. Онъ рвался къ лунѣ

Въ далекое небо, къ прекрасному раю!

Быть можетъ, ту пѣсню я слышалъ во снѣ…

О, пусть и безумье проснуться отъ пѣсни,

Мнѣ ясенъ и дорогъ таинственный зовъ,

Онъ властно кричалъ мнѣ: "воскресни, воскресни

«Бросайся въ пучину ненастную вновь».

Въ глубокую полночь я пѣсней разбуженъ…

Я выгналъ дремоту постыдную прочь,

Я бодрствую, Боже! Кому только нуженъ

Мой крикъ пробужденья въ осеннюю ночь?

Откликнись, кто вѣритъ порыву!

Кто братскому голосу радъ!

Откликнись, кто внемлетъ призыву,

Откликнись, мой братъ!

Сынъ Агасфера.

Я родился бродить на свободѣ.

Я тоскую о долѣ такой!

Я бы шелъ въ безконечномъ походѣ…

Чуждъ, противенъ мнѣ мертвый покой.

Мнѣ не нужно уютнаго крова,

Мнѣ не нужна на свѣтѣ угла,

Гдѣ взамѣнъ за тоску и оковы

Покупаютъ немного тепла.

Прочь отъ мирныхъ оазисовъ счастья

Безъ конца меня гонитъ печаль

Подъ суровое небо ненастья

Въ незнакомую грозную даль.

Если въ бурю блуждая по полю,

Противъ тьмы одиноко стою,

Ощущаю я гордую волю

И свободную душу свою.

Въ хороводѣ мертвыхъ.

Незримой сѣткою желѣзной

Сдавило голову мою

И надъ какой-то жуткой бездной

Едва держусь, едва стою.

Боюсь закрыть глаза невольно,

Легко въ ту бездну соскользнуть…

А небо синее привольно

И воздухъ степи нѣжитъ грудь.

Какъ ты прекрасенъ, міръ огромный!

Какъ ты свободна, неба ширь!

Зачѣмъ же странникомъ бездомнымъ

Одинъ я брошенъ въ этотъ міръ?

Зачѣмъ ищу и жажду брата,

Зачѣмъ въ тоскѣ кружусь какъ пыль?

Чуть дышетъ степь въ лучахъ заката…

Шуршитъ серебряный ковыль…

Сквозь тихій сонъ лиловой грустной дали

Идетъ къ полямъ чарующая ночь…

О сдѣлай, ночь, чтобы не всѣ страдали,

А только я, кому нельзя помочь.

Нельзя помочь мнѣ: полную отравы

Я чашу мукъ моихъ испилъ до дна!

Я изнемогъ. Я спать хочу, какъ травы,

Какъ эта синяя волна…

Увы мнѣ! Дважды не родиться,

И какъ цвѣтамъ не цвѣсть подъ бурей мнѣ

И какъ цвѣтамъ мнѣ вновь не пробудиться

Для новыхъ пѣсенъ въ новомъ днѣ!

Пастораль.

На праздникѣ жизни счастливой

Мнѣ былъ приготовленъ бокалъ,

Тамъ другъ молодой терпѣливо

Меня до зари ожидалъ.

Подъ сумракомъ ночи въ чертогѣ

Горѣли сіяя огни,

Стояли рабы на порогѣ —

На пиръ не входили они.

Гирлянды цвѣтовъ благовонныхъ

Качались межъ стройныхъ колоннъ.

Сквозь шумъ голосовъ заглушенныхъ

Я слышала музыки звонъ.

Плясали красавицы жрицы

Невѣдомый танецъ огней,

Таинственны были ихъ лица,

Ихъ очи — той ночи темнѣй.

А въ залахъ царило веселье,

Вино разливалось какъ кровь

И тупо глядѣло похмелье

На жадную стаю рабовъ.

Я долго у двери стояла,

Гдѣ чернь напирала стѣной,

И праздника пышная зала

Вдругъ стала темнѣть предо мной.

Померкла ея позолота,

Чадя погасали огни

И грозный невѣдомый кто-то

Мерещился въ жуткой тѣни.

Прекрасныя лица какъ маски

Свалились съ танцующихъ паръ,

Стирались волшебныя краски,

И въ воздухѣ плавалъ кошмаръ…

Я быстро ушла безъ возврата

Отъ пира зловѣщаго прочь…

Давно это было когда-то,

Но твердо я помню ту ночь.

Творчество.

Подъ толщей гранита

Глубоко зарыта

Узорная глыба лежитъ…

И тайну могилы

Драконъ чернокрылый

Во мракѣ земли сторожитъ.

Подъ стражей упорной

Той глыбы узорной

Ничья не касалась рука

И грезой воздушной

Надъ глыбой бездушной

Идутъ за вѣками вѣка.

Звенятъ непрерывно ключи серебристые,

Подземныя воды кристальныя, чистыя…

По мрамору слезы текутъ…

И карлики-гномы горбатые, черные,

На мраморѣ чертятъ загадки узорныя

И ткань самоцвѣтную ткутъ…

Высокъ неприступенъ утесъ прометеевъ…

Поникла Великая Тѣнь…

Но — съ неба похищенъ огонь для пигмеевъ —

И вспыхнулъ торжественный день.

И пали оковы Титана плѣненнаго,

И коршунъ въ пучинѣ изчезъ… И

Да здравствуетъ геній народа спасеннаго

Похитившій тайну съ небесъ!

Разрушена бурей твердыня высокая,

Свободно бушуетъ пучина глубокая —

Разсыпалась въ щебень скала!

Во мракѣ краснѣя,

Тамъ кровь Прометея

На мраморной глыбѣ была.

И, вкраплены въ камень,

Тѣ капли скатились,

Пылая какъ пламень,

Въ цвѣты превратились.

Такъ бей-же, мой молотъ упорный!

Уступитъ намъ камень узорный!

Онъ ждетъ воплощенья мечты…

О бей-же! Разбудимъ мы глыбу холодную,

Изъ камня мы выкуемъ грезу свободную,

Изъ камня добудемъ цвѣты.

«Omnia mea».

Вдали за рядомъ лѣтъ тревоги суетливой,

За длиннымъ строемъ дней стремленья и борьбы,

— Темнѣетъ новый міръ, теряясь въ перспективѣ,

Таинственный рубежъ моей земной судьбы.

Къ невѣдомымъ звѣздамъ ведущія дороги

Невольно въ этотъ край влекутъ пытливый взоръ,

Но мысль, несясь туда, не бьетъ земной тревоги

И сердцемъ чую тамъ плѣнительный просторъ.

Ее назвали: «Смерть»… Въ скелетѣ обнаженномъ

Весь страхъ небытія познанію открытъ,

И этотъ рабскій страхъ въ умѣ обвороженномъ

Зловѣще надъ землей, какъ зарево, горитъ.

Мерещится въ гробахъ кошмарный ужасъ тлѣнья,

И въ жилахъ у людей невольно стынетъ кровь,

И никнутъ крылья думъ и гордаго стремленья,

И покидаютъ грудь надежда и любовь.

Но мнѣ не снится смерть, и я не знаю страха:

Онъ не держалъ въ плѣну фантазіи моей,

Миражей роковыхъ не создавалъ изъ праха,

На злобу и любовь не надѣвалъ цѣпей.

Есть въ жизни, знаю я, мгновенія такія,

Что чаща бытія полна по самый край,

Мгновенія — вѣка, мгновенія — стихія,

Широкія, какъ міръ, и свѣтлыя, какъ рай!

Я знала, знаю ихъ! Какъ маяки во мракѣ,

Онѣ бросаютъ свѣтъ въ пучину бурныхъ водъ

И грѣютъ, какъ огонь въ ночи на бивуакѣ,

Какъ звѣзды на зарѣ, онѣ зовутъ впередъ.

И не грозятъ онѣ мнѣ измѣнить когда-то,

И въ будущемъ онѣ придутъ еще, еще…

Покуда мысль моя дневнымъ свѣтломъ богата,

Покуда сердце есть и бьется горячо.

Я связана съ людьми и горечью, и злобой,

И скорбью, и враждой, и вѣрой, и мечтой,

Наперекоръ судьбѣ я встать могу изъ гроба,

Бороться вновь съ людьми, со зломъ и темнотой.

И часто вижу я, столѣтья обгоняя,

Что все мое: земля и голубая твердь,

И чувствую душой, что міръ я наполняю,

Что нѣчто есть во мнѣ, чего не тронетъ смерть!

Дитя солнца.

Изъ вибраціи сферъ возродившись случайно,

Нѣчто сдѣлалось мной, заметалось въ бреду.

Какъ нѣмая мечта, какъ плѣненная тайна,

Воплощенья, рожденья — я жду.

Сквозь красоты земли голубыя мерцанья

Расплываясь текутъ въ золотистости дня.

Не могу уловить голосовъ прорицанья,

Шепотъ дальнихъ міровъ окружаетъ меня.

Я прошу у земли: въ безначальномъ забвеньи

Дай мнѣ счастье цвѣтовъ и безгрѣшность лучей!

Но плыветъ вдалекѣ мнѣ отвѣтъ въ дуновеньи:

«Ты счастливѣй цвѣтовъ на землѣ! Ты — ничей!»

Я тоскую какъ звукъ въ безвоздушномъ пространствѣ

Не рожденный, но жаждущій быть.

Тѣхъ далекихъ міровъ въ свѣтозарномъ убранствѣ,

Тѣхъ міровъ — не могу я забыть.

Выраженья не здѣшнимъ блаженствамъ и мукамъ

Ищетъ звукъ изъ далекихъ сторонъ

И не можетъ прильнуть онъ къ законченнымъ звукамъ

Потому что иной — его тонъ.

Безграниченъ просторъ! Въ подавляющей шири

Величавостью тайнъ безконечность полна…

Гдѣ же, гдѣ мнѣ искать мою родину въ мірѣ?

Близь какихъ же созвѣздій она?

Душа.

Я прекрасной какъ звѣзды бываю:

Моремъ брызговъ алмазныхъ во мглѣ

Вмѣстѣ съ млечнымъ путемъ обвиваю

Дымкой сновъ все, что спитъ на землѣ.

Какъ луна я бываю прекрасной:

Отчужденной не здѣшней мечтой

По пустынѣ холодной и ясной

Вдаль плыву надъ земной красотой.

Я бываю прекрасной какъ солнце:

Разомкнувъ золотые ключи,

Всей землѣ, какъ влюбленное солнце,

Отдаю поцѣлуи — лучи.

Но когда въ задрожавшей росинкѣ

Вспыхнетъ утро снопами огней,

Поклоняюсь я каждой былинкѣ

И смиренно завидую ей.

IV.
«Люди»

«Мы»

Мы цѣпь влачить осуждены до гроба.

Насъ смерть одна избавитъ отъ оковъ.

Въ насъ все задавлено: любовь, и стыдъ, и злоба —

Покорность рабская намъ въѣлась въ плоть и кровь.

Мы не рабы! Но насъ судьба сковала.

Насъ съ первыхъ дней впрягаетъ жизнь въ ярмо.

Нашъ первый крикъ — лишь долгихъ мукъ начало.

На насъ — проклятія клеймо.

Насъ мать клянетъ еще въ своей утробѣ.

Клянетъ отецъ, тираня мать за насъ,

Клянетъ сосѣдъ невольный по трущобѣ,

За то, что мы сомкнуть не дали глазъ.

Нашъ дѣтскій плачъ не привлечетъ заботы:

Глухая брань звучитъ ему въ отвѣтъ.

Жестокій бичъ мучительной работы

Гоняетъ мать отъ насъ чуть свѣтъ.

Въ грязи, во тьмѣ, съ тоской въ угасшемъ взорѣ

Растемъ мы какъ трава на пыльной мостовой

И няньчитъ насъ одно недремлющее горе,

И пѣсни намъ поетъ склонясь надъ головой.

Такъ выростаемъ мы. Изъ душнаго подвала

На вольный Божій свѣтъ мы выйдемъ наконецъ:

Не даромъ мать въ трудѣ всѣ силы надорвала

И въ тридцать лѣтъ ужъ былъ сѣдымъ отецъ.

И умерли они во мракѣ подземелья.

А мы смѣняя ихъ беремъ ихъ крестъ земной

И тянемъ лямку ихъ, не вѣдая веселья,

Не зная свѣтлыхъ дней до старости больной.

И смутно, сумрачно въ душѣ порабощенной

Рождается на мигъ жестокая вражда…

И грознымъ кажется нашъ голосъ возмущенный…

И — счастьемъ будущимъ смиряютъ насъ тогда!

Въ насъ гаснетъ властная и праведная злоба…

Покорность рабская намъ въѣлась въ плоть и кровь.

Мы не рабы, но цѣпь влачимъ до гроба.

Насъ только смерть избавитъ отъ оковъ.

Будни.

Гнететъ меня мой уголъ одинокій…

Тамъ за стѣной при свѣтѣ фонарей,

Какъ волны вдаль, по улицѣ широкой

Идутъ толпы веселыя людей.

Томятъ ли ихъ вопросы роковые?

Тамъ будто пиръ веселый, пиръ ночной…

Сливая смѣхъ и возгласы живые

Уходитъ жизнь все мимо предо мной.

Кружилась я въ нарядномъ хороводѣ

И рой людской жужжалъ вокругъ меня…

Мечтали мы о правдѣ, о свободѣ,

О храмахъ вѣчнаго огня.

И были мы — подвижниками духа

И рыцарями ордена борцовъ…

А жизнь все шла безжалостно и глухо…

Кто уцѣлѣлъ, тотъ не пріялъ вѣнцовъ.

Сорвала жизнь съ чела у насъ эмблемы —

Знамена вырвала и побросала съ горъ…

Разрознены, отвержены и нѣмы

Мы гдѣ-то шли потупя взоръ.

И вотъ одна, одна я въ мірѣ темномъ

Хоть за окномъ шаги и шумъ людской…

И голосъ мой — ничто въ безмолвіи огромномъ

Пустыни городской.

И я одна на праздникѣ движенья

Стою какъ тѣнь недвижно у окна…

Меня тѣснятъ безумныя видѣнья,

Мнѣ шепчетъ бредъ ночная тишина.

Нѣмой вопросъ стоитъ во мглѣ холодной.

Онъ отъ земли простерся до небесъ.

И — нѣтъ путей моей душѣ свободной

И — сердце ждетъ несбыточныхъ чудесъ.

Тайникъ.

Есть у людей тотъ уголъ одинокій,

Гдѣ спрятаться имъ можно отъ людей,

Гдѣ взоръ чужой — враждебный и далекій

Не разглядитъ хранящихся вещей.

Тамъ — складъ всего, что для другихъ закрыто…

Сѣдая пыль лежитъ на всемъ, какъ пухъ

И паутинъ удушливое сито

Заткало все раскинувшись вокругъ.

Лежатъ кругомъ ненужные обломки,

Весь пестрый хламъ традицій, формъ смѣшныхъ.

Его найдутъ пытливые потомки

И строгій судъ произнесутъ о нихъ.

Какъ мало тѣхъ, чье тайное жилище

Свѣтлѣй, чѣмъ домъ, открытый для людей!

Гдѣ воздухъ свѣжъ и несравненно чище,

Чѣмъ у другихъ — въ свѣтлицѣ для гостей.

Какъ мало тѣхъ, чей досугъ одинокій

Проходитъ тамъ въ священномъ тайникѣ

Какъ часъ святой торжественно высокій

Въ безгрѣшной творческой тоскѣ.

Тамъ нѣтъ сѣтей гнетущей паутины

И пыль, какъ пухъ, на вещи не легла…

Стоятъ въ тиши задумчивой картины,

Ихъ даль сквозитъ безбрежна и свѣтла…

Какъ стройный хоръ звучатъ воспоминанья

И ясный путь въ грядущее открытъ,

И зрѣютъ тамъ мечты и начинанья

И огонекъ привѣтливо горитъ…

Онъ ждетъ, зоветъ тоскующаго брата,

Войди и будь какъ дома у себя

Какъ въ дѣтствѣ тамъ, въ минувшемъ былъ когда-то…

Мечтай, твори и радуйся любя!

Я ненавижу.

Какъ ихъ любить? Не могу я

Страшно… Куда ни взгляни,

Всѣмъ и повсюду торгуя,

Міромъ владѣютъ они.

Силой своей превратили

Землю въ огромный базаръ.

Душно мнѣ жить какъ въ могилѣ,

Душу мнѣ давитъ кошмаръ.

Гомонъ ихъ наглый и жадный

Въ уличной сѣренькой мглѣ,

Будто ярмо, — безпощадно

Гнетъ головою къ землѣ.

Нѣтъ безкорыстнаго звука

Въ этой мертвящей вознѣ…

Ненависть, злоба и мука

Сердце изранили мнѣ.

Жизнь безобразно двоится

Въ мысли безсонной моей.

Ночью мнѣ снятся ихъ лица,

Лица чудовищъ — звѣрей.

Тщетно глаза закрывая,

Вижу ихъ ночью и днемъ.

Всюду ихъ рать роковая

Лѣзетъ, толпится кругомъ…

Новый годъ.

Ночь. Трескучій морозъ. Разыгралась пурга.

Подъ стѣнами тюрьмы и мечетъ и реветъ.

Будетъ сильный заносъ, одолѣютъ снѣга!

Невеселая ночь въ наступающій годъ.

Пріунылъ часовой на докучномъ посту,

Далеко-далеко его мысли летятъ:

За Уралъ снѣговой, за тайгу, въ темноту,

Въ деревеньку, къ рядамъ непривѣтливыхъ хатъ.

Тамъ въ избушкѣ одной возлѣ люльки жена

При огнѣ ночника за работой сидитъ;

Новогоднюю ночь коротаетъ одна

И поетъ, и груститъ, и въ окошко глядитъ.

Пріунылъ часовой. И не слышно шаговъ,

Не бренчитъ на ходу удалое ружье.

Прислонился къ стѣнѣ молчаливъ и суровъ,

Вспоминаетъ, груститъ про былое житье.

Рядомъ въ толстой стѣнѣ невысокая дверь.

Тамъ сидитъ арестантъ за рѣшоткой двойной,

Подъ желѣзнымъ замкомъ, какъ затравленный звѣрь.

Въ эту ночь все уснуть онъ не могъ за стѣной.

Все ходилъ да ходилъ по каморкѣ своей

Словно гнала его и толкала тоска,

Отъ стѣны до стѣны, отъ окна до дверей,

И въ оконце дверей окликалъ земляка.

«Ты не спи, часовой! Скоро смѣна придетъ!»

«Гдѣ ужъ баринъ уснуть!» часовой отвѣчалъ.

«Что? Не весело, братъ, и тебѣ въ новый годъ?»

«Гдѣ ужъ веселу быть!» И опять замолчалъ.

Постоялъ часовой — и стучится въ засовъ:

«Съ Новымъ Годомъ, землякъ! Эхъ, винца бы теперь!»

«Скоро смѣна придетъ, ужъ двѣнадцать часовъ»

«Съ новымъ годомъ!» въ отвѣтъ донеслось черезъ дверь.

И въ оконце рука протянулась къ нему:

Арестантъ подавалъ ему руку, какъ братъ…

Крѣпко руку пожалъ земляку своему

И смутился до слезъ просіявшій солдатъ.

Вотъ и смѣна идетъ. Обновился конвой…

Прогремѣли ключи, затихаютъ шаги.

Снова узникъ одинъ. Ужь не тотъ часовой,

И слышнѣе теперь завыванья пурги.

Кто-то мечется тамъ по пустынѣ въ ночи,

Лишь мелькаютъ, крутясь, сотни, тысячи лапъ,

Къ свѣту тянутся всѣ, къ огонечку свѣчи

И грозятъ разметать одинокій этапъ.

Подымаясь, встаютъ подъ окошки тюрьмы;

Завывая, бѣгутъ въ дикомъ ужасѣ прочь;

Бѣлой ратью опять наступаютъ изъ тьмы

На безмолвный острогъ, на угрюмую ночь.

Въ тюрьмѣ.

Я слушала ея ужасные разсказы

И вѣялъ въ душу мнѣ непобѣдимый страхъ…

Но жертва бѣдная губительной заразы

Понятной стала мнѣ въ тѣхъ роковыхъ стѣнахъ.

Мнѣ близкой сдѣлалась за долгія страданья

За слезы жгучія и длинный рядъ обидъ,

За жажду правоты и смѣлыя признанья,

Будившія у ней давно забытый стыдъ.

То руки заломивъ мучительно-тоскливо,

То отвернувъ лицо пылавшее къ стѣнѣ,

Больна, надорвана, безъ связи, торопливо

Ты жизнь погибшую описывала мнѣ.

То умолкала вдругъ и ужасомъ объята

Глядѣла въ темноту, гдѣ дремлетъ ночь-судьба,

И синимъ рукавомъ казеннаго халата

Стирала крупный потъ съ нахмуреннаго лба.

То жаркихъ слезъ потокъ перерывая смѣхомъ.

Циничной шуткою ты заглушала стонъ

И старая тюрьма тебѣ вторила эхомъ,

И черный мракъ ночной густѣлъ со всѣхъ сторонъ,

Увы, не знала ты животворящей тайны

О томъ, какъ Божій міръ прекрасенъ въ высотѣ.

Ты родилась въ грязи, дитя любви случайной,

Ослѣпла съ первыхъ дней въ гнетущей темнотѣ.

И смяла въ омутѣ своемъ тебя столица,

И задохнулась ты въ кошмарѣ вѣчной мглы…

Несчастье — мать твоя. Твой отчій домъ-темница,

Ты умирать пришла въ тюремные углы.

Стыда и нищеты свободная рабыня,

Ты въ старости теперь на всей землѣ одна

И въ сердцѣ у тебя зловѣщая пустыня,

И жуткимъ ужасомъ наполнена она…

Въ моей душѣ кипѣлъ какой-то ядъ кровавый…

А ты вела разсказъ, глумилась надъ собой,

И звала скорбь — господскою забавой,

За горечь слезъ — смѣялась надо мной..-

Звѣзды упавшія.

Витязи смѣлые,

Лебеди бѣлые,

Путь вашъ куда?

Въ полночь глубокую

Съ неба высокаго

Пала звѣзда.

Гдѣ вы рождаетесь, звѣздочки чистыя?

Счета имъ нѣтъ…

Падаютъ-падаютъ звѣзды лучистыя,

Свѣтелъ ихъ слѣдъ.

Витязи смѣлые,

Лебеди бѣлые,

Путь вашъ туда!

Въ полномъ безвѣстную

Въ бездну небесную

Пала звѣзда!

Царство лилипутовъ.

Проходятъ рыцари, но — вѣчны лилипуты!

Тоскуетъ ихъ родившая земля!

Ихъ плоскій міръ накладываетъ путы,

Размахъ шаговъ низводитъ до нуля.

Забившись въ душныя отравленныя норы,

Они боятся безднъ, безбрежности небесъ.

Вся ихъ религія — запрети и затворы.

Ихъ мудрость лживая чуждается чудесъ.

Одна доступна страсть ихъ жизни полусонной:

Слѣпая ненависть къ новаторству вождей.

Они кидаются толпой объединенной

На молча ищущихъ, тоскующихъ людей.

Милльонно-мелкія, но дружныя усилья

Свергаютъ колоссовъ глядѣвшихъ въ высоту

И руки злобныя — обрѣзываютъ крылья, —

И — ноги топчутъ въ грязь безсмертную мечту.

Тѣла истерзанныхъ разбитыхъ идеаловъ

Зарывши наглухо и вровень съ ихъ судьбой,

Пигмеи сходятся на пляску каннибаловъ

И — горе каждому, кто сталъ самимъ собой.

Я помню рыцаря. Съ родного пепелища

Ушелъ онъ въ міръ бродить во имя красоты

И часто по пути пигмеямъ въ ихъ жилища

Съ улыбкой онъ бросалъ душистые цвѣты.

Настигли соннаго. Со злобой смяли латы

И — звѣрство темное свершило гнусный пиръ.

Не стало рыцаря. А шлемъ его крылатый

Сталъ кровлей капища, гдѣ главный ихъ кумиръ:

Онъ толстъ уродливо. Онъ воплощенье лѣни,

Безъ глазъ — и пасть его несытая страшна,

Предъ нимъ становятся пигмеи на колѣни

И — въ даръ онъ требуетъ — свинины и вина.

Памяти В. Ѳ. Комиссаржевской.

Ничего не сказавъ ты ушла молчаливо

Въ золотистую даль догоравшей весны,

Но чего-то еще будто ищемъ мы тоскливо,

Будто ждемъ изъ нѣмой тишины.

Совершилась мистерія мрачная,

Но финалъ ея тамъ ли, въ землѣ?

Ты прошла по землѣ, какъ видѣнье прозрачная,

Легковѣйностью линій бѣлѣя во мглѣ.

Ты спѣшила впередъ беззавѣтно отважная

И будила въ сердцахъ беззавѣтные сны

И, казалось, еще что то свѣтлое, важное

Отъ тебя мы услышать должны.

Ты звенѣла слезами, какъ пѣсня неясная,

И, какъ пѣсня, осталась въ сердцахъ у людей

Безконечно-родная — и властная

Въ неразгаданной грусти своей.

Скорбность вдумчивыхъ глазъ надъ улыбкой случайною

Покоряла и властно влекла…

Бѣлоснѣжную урну съ мерцающей тайною

Ты, какъ жрица во храмѣ, несла.

Но нежданно взметнулась завѣса волшебная

И навѣки замкнулась твердыня враждебная,

И ушла ты навѣки въ молчанье,

Ничего не сказавъ на прощанье.

Странники міра.

Все звучитъ и поетъ, превращаясь въ алмазъ многоцвѣтный,

Все, къ чему прикасаюсь я сердцемъ теперь, —

И кого ни зову — откликается голосъ привѣтный

И въ святыни души предо мной открывается дверь.

Потому, потому что немолчно молитвой святою,

Свѣтлой пѣсней любви мое сердце звенитъ такъ струна,

Потому, что я — гость на землѣ. Подъ моею одеждой простою

Я не прячу ножа. Моя жизнь, какъ улыбка, ясна.

Я свободно брожу, я не рабъ, не подвластный, не данникъ,

Я не знаю цѣпей и оковъ,

Я иду по землѣ изъ далекаго міра, какъ странникъ,

И срываю цвѣты для вѣнковъ.

Лучезарное королевство.

Безсиліе, неполнота, безгранность

— Во всемъ, что только — дѣло нашихъ рукъ.

Весь міръ внѣ насъ — блестящая туманность

Но слился съ ней — міръ радостей и мукъ.

Чуть брежжитъ даль передразсвѣтной рани,

Чуть-чуть сквозятъ прозрачныхъ дней черты,

Но я — во всемъ! И — растворились грани

Въ моряхъ лучей, въ мерцаньи красоты.

Такъ бѣденъ, слабъ полетъ безсильной птицы,

Его предѣлъ, прикованный къ землѣ!

Моей души предѣлы и границы

Тамъ, только тамъ въ эфирной полумглѣ…

Какъ въ мірѣ нѣтъ конца волнамъ эфира,

Какъ вѣченъ кругъ вибрацій бытія,

Такъ нѣтъ черты, отрѣзавшей отъ міра

Звенящій спектръ — загадочнаго «я»!..

«Міръ».

Изъ Маріи Конопницкой.

Полно, уйду я въ синія горы,

Въ чащи лѣсныя, въ страны за море,

Съ вѣтромъ обнявшись, съ тучкой ночною

Буду летѣть я чайкой морского.

Не было сердцу свѣта и доли,

Не было счастья, не было воли,

Не было мира, кровли убогой.

Хижины полной солнца и Бога.

Кровъ мой — сѣдая туча ненастья.

Пѣсня-сиротка — все мое счастье…

Родина сердца — царство лѣсное,

Родина пѣсни — эхо ночное…

Ропотъ нестройный будитъ вершины,

Ночь безмятежно сходитъ въ долины,

Сыплетъ росою, жемчугомъ сѣетъ,

Тихо на травы холодомъ вѣетъ.

Надо-бъ взрости мнѣ было межъ рожью,

Ночь-бы согрѣла травку ту Божью…

Надо-бъ расти мнѣ бѣлымъ повоемъ,

Ночь осѣнила-бъ сладкимъ покоемъ…

Кто мои братья? Вѣтеръ да тучи.

Гдѣ мнѣ отчизна? Лѣсъ-ли дремучій?

Путь мой — тропинка въ мракѣ долины

Узкой межою вплоть до чужбины…

Нивы Господни дремлютъ качаясь,

Колосомъ зрѣлымъ низко склоняясь…

Надо-бы встать мнѣ было съ зарею,

Кланяться вѣтру вмѣстѣ съ травою…

Наединѣ.

О будь одинъ! Наединѣ съ природой

На грудь земли довѣрчиво склонись.

Она одна дружна съ твоей свободой,

Она одна, какъ ты, стремится въ высь.

Какъ свѣтелъ день! Какъ жарко у зенита,

Въ огнѣ лучей и въ золотѣ тепла

Пучина чаръ для каждаго открыта

И вся горитъ сверкающая мгла.

Не надо ихъ. Ихъ голосъ непонятный

Терзаетъ слухъ и фальшью, и враждой,

А здѣсь просторъ душистый, необъятный,

Тріумфъ весны и жизни молодой!

Надъ моремъ.

Кружевною листвой на лучистой лазури

Кипарисы шумятъ въ благовонной тѣни.

Тихо шепчутъ они: «позабудь свои бури,

Отдохни, отдохни. Бѣдный братъ, отдохни!»

У подошвы скалы на глубокомъ просторѣ

Въ пѣнной зыби дрожатъ золотые огни,

И подъ зноемъ дневнымъ шепчетъ весело море:

«Не усни. Не усни. Вольный братъ, не усни!»

Городъ.

Я — властитель земли! Полководецъ великій!

Я на міръ наложилъ мою тяжкую длань.

И земные цари и людскіе владыки

Платятъ мнѣ какъ рабы свою дань.

Ты ненавидишь негодуя,

Ты проклинаешь власть мою?

Но все поникнетъ, гдѣ пройду я —

И ты — отдашь мнѣ жизнь свою.

Кто ты? И кто твои братья?!

Вѣчныхъ законовъ рабы!

Тщетенъ вашъ гнѣвъ и проклятья —

Вамъ не уйти отъ судьбы.

Кто вы?! Мнѣ нѣтъ до васъ дѣла!

Кто я? Но — бойтесь меня!

Царство мое — безъ предѣла,

Властенъ — и царствую я.

Сумракъ разсвѣта морозный,

Мгла испареній и дымъ

Обликъ мой темный и грозный

Скрыли подъ флеромъ сѣдымъ.

Радость земного простора,

Сладкая воля полей

— Канутъ навѣки отъ взора

Въ дымкѣ короны моей.

Смутно сквозь копоть угаря

Высится въ тучахъ надъ тьмой

Царственный замокъ кошмара —

Замокъ таинственный мой.

Мрачно сквозь саванъ узорный

Чащами дымныхъ колоннъ,

Вѣющій ядомъ и черный —

Зыблется въ траурѣ онъ.

Въ столбахъ клубящагося чада

Закрывшихъ голубую твердь,

Изъ оконъ замка въ чащи сада

На жизнь пигмеевъ смотритъ Смерть.

Полны дыханіемъ отравы

Ея сады во мглѣ растутъ —

Тамъ зрѣютъ огненныя травы

И розы черныя цвѣтутъ.

О, смерть! Владычица сѣдая,

Моя невѣста молодая

Съ улыбкой вѣчной и нѣмой!

Со взоромъ гордымъ какъ свобода!

Трудами, пытками народа

Для Ней воздвигнутъ замокъ мой.

За ласку полную томленья

Къ ногамъ бросаю Ей вѣнки,

На всей землѣ безъ сожалѣнья

Опустошаю цвѣтники!

Страшна любовь моей Подруги,

Восторгъ объятій роковыхъ…

И наши тайные досуги

Непостижимы для живыхъ.

Живые, мертвые-ли — кто вы?

Пигмеи жалкіе для насъ!

Вы — фонъ для празднества багровый —

Намъ вовсе дѣла нѣтъ до васъ!

Наивенъ лепетъ вашихъ пѣсенъ!

И грезъ воздушныхъ пастораль

У нашихъ ногъ — простая плѣсень —

И растоптать ее не жаль.

Смотрите! Тамъ за гранью свода,

За мракомъ замка моего,

Тамъ — неба вашего свобода,

Но не увидѣть вамъ его!

Съ наивной точностью движенья

Въ пространствахъ міра безъ руля

Въ безумномъ ужасѣ круженья

Виситъ надъ безднами земля!

Она прикована къ орбитѣ

И мчится долгіе вѣка

За солнцемъ блещущимъ въ зенитѣ,

За солнцемъ пламеннымъ пока.

А тамъ за солнечной системой

Моря несчетныя свѣтилъ

Гдѣ, черви, ждете вы Эдема,

Гдѣ мракъ забрало опустилъ!

Тамъ свѣтъ въ пространствахъ безконечныхъ

Успѣетъ гаснуть по пути

И звуку съ тѣхъ міровъ предвѣчныхъ

Къ землѣ — песчинкѣ не дойти!

Тамъ холодъ вѣчнаго эфира,

Тамъ тьма и тишь небытія

Тамъ нѣтъ Эдема, тѣни міра!

А на землѣ — владыка я.

Ко мнѣ спѣшите, дѣти праха!

Бѣгите, призраки, ко мнѣ

Отъ одиночества и страха

Отъ мукъ сознанья въ полуснѣ.

Я дамъ вамъ отдыхъ безпощадный

За потъ кроваваго труда!

Какъ цѣпью, ласкою злорадной

Скую вамъ крылья навсегда.

Вѣдь эти крылья — безполезны

Они тревожатъ вашъ покой…

Дверей тюрьмы замокъ желѣзный

Замкну я твердою рукой.

Васъ опьянили чары неба!

Вамъ лучше стадомъ быть тупымъ!

Кусокъ отравленнаго хлѣба

Я брошу паріямъ слѣпымъ.

Моей тревогой огневою

Я дамъ вамъ призраки чудесъ,

Вамъ сводъ тюрьмы надъ головою

Вполнѣ замѣнитъ сводъ небесъ.:

Труды дороги безполезной

И пытку поисковъ во тьмѣ

Смѣню вамъ родиной желѣзной,

Блаженствомъ въ каменной тюрьмѣ.

Полей душистые просторы,

Лѣсовъ ласкающую тѣнь

Забудьте все! Любите норы,

Любите ночь! Забудьте день.

Я погашу вамъ въ сердцѣ пламень

И въ вашихъ жилахъ стихнетъ кровь:

Желѣзо, золото и камень

Вы чтить начнете какъ боговъ.

Вы вѣчно будете рабами…

Но нуженъ отдыхъ и для васъ:

Я надъ открытыми гробами

Устрою праздненства на часъ.

Пышны пиры моей Подруги

И жатвы сумрачныхъ садовъ!

И ваши муки и недуги

Намъ — сладкій отдыхъ отъ трудовъ.

Я услажу Ея раздумья

Могучей музыкой своей,

И жгучей пляскою безумья,

И мрачной оргіей ночей.

Съ разсвѣтомъ дрему отгоняя

Милльонный хоръ сзываю я

И искры ужаса роняя

Грохочетъ музыка моя.

О нѣтъ! Вамъ небо не приснится!

Васъ звуки ада обовьютъ,

Васъ оглушитъ моя темница,

Васъ обезумитъ мой пріютъ!

Весь день чудовищныхъ хораломъ

Мой грозный хоръ поетъ вокругъ

И Демонъ съ огненнымъ забраломъ

Творитъ концертъ изъ вашихъ мукъ.

А ночью, убранный огнями,

Въ каскадахъ точекъ огневыхъ

Я тѣшусь блѣдными тѣнями

Моихъ рабовъ полуживыхъ.

И я играю въ полусвѣтѣ

Всѣмъ тѣмъ, что дорого для васъ:

Невѣсты, юноши и дѣти —

— Мои игрушки въ этотъ часъ

Я вью гирлянды изъ страданья,

Изъ пораженій и побѣдъ —

И превращаю ожиданья

Въ глумленье вѣчное и — бредъ.

На фонѣ полночи унылой

Мой ревъ стихаетъ въ тайный гулъ,

Кажусь я — жуткою могилой,

Въ которой мертвый не уснулъ.

Нѣмымъ, таинственнымъ и дикимъ

Подонкамъ жизни, — наконецъ,

Шепчу я шопотомъ великимъ

Какъ пробудившійся мертвецъ.

На гулъ настойчиваго зова

Идутъ въ лохмотьяхъ и въ крови

Ряды видѣній безъ покрова

— Отребья мрака и земли.

И на развалинахъ мученья

На скорбномъ пепелищѣ дня

Въ напрасныхъ поискахъ забвенья

Они пируютъ въ честь меня.

Подъ пѣсни мятели.

I.

Въ щелочкѣ гдѣ-то мучительно плачетъ полночная вьюга.

Звукъ этотъ жуткій рыдающій звонокъ.

Сердце сосетъ онъ, томитъ какъ рыданья далекаго друга…

Тамъ… за окномъ не покинутъ ли — плачетъ ребенокъ.

Чей-то малютка рожденный не въ пору, не кстати…

Матерью нищей покинутый, злою судьбою…

Слабъ и безпомощенъ голосъ дитяти…

Жутко! Не сладишь съ собою.

Это мятель, это полночи страшная шутка,

Демоны сѣвера злобно рыдаютъ въ ночи!..

Сердце тоскуетъ и шепчетъ: малютка! малютка!

Сердце больное, безумное сердце, молчи!

Снѣгъ и пустыня за домомъ, поля и сугробы…

Кто же оставить ребеночка ночью въ снѣгу…

Крадутся, кружатся призраки злобы…

Люди ужасны бываютъ… Всему я повѣрить могу.

Плачъ его страшенъ и страшно, что вѣрю я въ это…

Что это значитъ?

Бѣлые стекла… въ деревнѣ ни искорки свѣта…

Плачетъ… все плачетъ…

II.

Что это значитъ?

Я ли ошиблась въ себѣ,

Или ошибка въ судьбѣ?

Въ чемъ же ошибка? Не знаю.

Нѣтъ, я не знаю

Понять не могу.

Поле въ снѣгу.

Снѣгъ наметаетъ до крыши сугробы…

Сколько въ ней гнѣва и злобы

Въ этой мятели ночной!

Тамъ за стѣной

Пиршество ночи бездомной,

Таинство тризны огромной,

Пѣніе рати враждебной и темной,

Оргія тьмы…

Кто же здѣсь мы?

Мы, одинокіе, чуткіе слухомъ

Слабые мы или сильные духомъ?

Цари мы природы?

Рабы ли стихіи

Нѣмые, глухіе?

Мы — дѣти свободы,

Мы дѣти грядущаго!

Оргію мрака поющаго,

Зла вопіющаго,

Пиршество тьмы

Прокляли мы!

Надо уйти.

Гдѣ намъ пути?

Гдѣ для безмолвныхъ дорога?

Ищемъ ли Бога —

Или мы Бога нашли —

Муку земли?

За гранью стеколъ.

Холодъ… Вой бушующей мятели…

Ночь темна… И все — снѣга, снѣга…

Жизнь людей полна единой цѣли —

Одолѣть могучаго врага.

Въ двухъ шагахъ сквозь сумракъ непроглядный

Не дойдешь къ знакомому крыльцу…

Грозенъ врагъ слѣпой и безпощадный —

Съ нимъ нельзя сойтись лицомъ къ лицу.

Онъ сомнетъ въ объятьяхъ леденящихъ,

Ослѣпитъ, закружитъ въ хороводъ

Бѣлыхъ грезъ — изъ тьмы во тьму летящихъ…

И — бугоръ надъ павшимъ намететъ.

Каждый домъ невольно стадъ твердыней,

Мы осаду выдержать должны…

Мы одни… За снѣжною пустыней

Огоньки деревни чуть видны,

Цѣлый день какъ воины лихіе

Мы стоимъ безсмѣнно на посту.

Не сломить враждующей стихіѣ

Крѣпкихъ стѣнъ, хранящихъ теплоту.

Мы одни въ ея враждебномъ станѣ.

Пусть грозна пространствъ бездонныхъ ширь,

Пусть земля — какъ капля въ океанѣ,

Но на ней свой нами созданъ міръ!

Пусть чертитъ пугающіе знаки

На стеклѣ снаружи врагъ морозъ,

Пусть темно и холодно во мракѣ

Въ царствѣ вьюгъ, во власти страшныхъ грезъ,

Здѣсь у насъ, за тонкой гранью стеколъ

Цѣлый "міръ волшебной красоты:

Гордо мысль паритъ какъ вольный соколъ

И цвѣтутъ душистые цвѣты!

Цвѣтникъ.

Самъ Богъ сказалъ: «Я чистымъ дѣтямъ внемлю».

Теперь — твой день, твой праздникъ золотой.

Сажай ростки въ разрыхленную землю

И сѣй цвѣты, любуйся красотой.

Люби цвѣты! Дорожки разметая

Готовь свой садъ на встрѣчу днямъ весны,

Вставай съ зарей, о юность золотая,

И наяву съ восторгомъ вѣруй въ сны.

Чары.

Я бродила весь день надъ откосами

Вдоль размытыхъ излучинъ ручья.

Вдругъ — русалка съ зелеными косами

Изъ воды закричала: «ты чья?»

Изъ воды свое плечико голое

Къ пышной кочкѣ чуть-чуть прислонивъ,

Съ любопытствомъ глядѣла веселая

Черезъ сѣть розовѣющихъ изъ.

Я вглядѣлась въ глаза ея дивные

Любопытства взаимно полна —

Даже алыя губки наивныя

Какъ цвѣтокъ разомкнула она.

Я сказала: «Ничья я! Свободна я!»

И смѣясь она скрылась въ ручей,

Но смотрѣлась я въ зеркало водное

Съ той поры много дней и ночей.

Восхищенному сердцу не лгущія

Краски неба, и тучекъ и водъ

Какъ и я — отраженья бѣгущія,

Какъ и я — заплелись въ хороводъ.

Не мои ли въ водѣ отраженія

Расплылись и теряютъ края…

Все сливается… Въ вѣчность движенія

Уходя, я не знаю: «я чья?»

Моя жатва.

При свѣтѣ лампы за стѣною —

Сегодня мнѣ противенъ трудъ!..

Цвѣты на нивахъ подъ луною

Иные люди соберутъ.

Цвѣтами лунными замѣнятъ

Букеты мертвые давно,

Цвѣты сорвутъ, но не оцѣнятъ

И — не проснутся все равно!

О я пойду бродить на волѣ

Туда гдѣ ночь, луна и май —

Тамъ звѣзды падаютъ на поле

И сердцу шепчутъ «поднимай».

Я лунныхъ розъ срывать не буду,

Благоговѣя въ тишинѣ,

Я поклонюсь земному чуду

И возвратившейся веснѣ.

Мгновенья.

Эти краски — это ласки,

Голосъ Бога — для меня.

Дни и ночи — міра сказки,

Чудо мрака и огня.

Каждый мигъ цвѣтетъ чудеснѣй,

Каждый мигъ поетъ звончѣй,

Миги жизни — это пѣсни,

Золотистый звонъ лучей.

Сквозь лазурныя мерцанья

Вѣчность міра вижу я,

Въ каждомъ звукѣ — прорицанья,

Тайна тайнъ — любовь моя.

Блескъ алмазовъ распыленный

Сердца звонкіе цвѣты!

Богъ мой — солнце, богъ влюбленный

Въ свѣтозарность красоты.

Вечеръ въ студіи.

Въ полутемной студіи случайно

Подъ рукой неопытной рояль

Зазвучалъ какой-то сладкой тайной.

Тихій звукъ поплылъ качаясь вдаль.

Тайна грезъ навѣялась въ мотивѣ —

Жизнь зажглась, какъ солнце хороша,

Встрепенулась, замерла въ порывѣ

И — смѣясь заплакала душа.

Чьи слова? Такъ трогательно юны

Такъ милы, наивны и грустны?..

Голосъ пѣлъ — и тихо пѣли струны,

Пѣла жизнь изъ свѣтлой глубины.

Радость жить зажглась такъ ярко, ново,

И глаза отвергли власть вещей.

И тогда само сказалось слово,

Назвалась тоска моихъ ночей…

Муки дней въ простое выраженье

Отлились какъ въ форму — жгучій сплавъ…

Жизнь и смерть… Борьба… Уничтоженье-

Смѣна царствъ, эпохъ, временъ и — правъ…

Какъ колосья въ полѣ, поколѣнья

Поднялись по вѣтру, — пали внизъ —

Все — миражъ въ туманѣ отдаленья…

Жизнь одна — таинственный девизъ…

Жить! Сгорѣть, какъ звукъ горитъ въ мотивѣ

Унося въ пространство жизнь и страсть…

Не законъ-ли духа: стать счастливѣй,

Не въ одномъ ли этомъ наша власть?

Золотой улей.

Пустырь безотрадный. Но пчелка прилежно

Надъ тощимъ бурьяномъ жужжитъ,

Какъ будто бы знаетъ, что медъ неизбѣжно

И въ чахлыхъ цвѣточкахъ лежитъ.

И я какъ та пчелка надъ сорной травою,

Ломая свой вольный полетъ,

Кружусь одиноко съ душою живою,

Сбирая по капелькамъ медъ.

Мельчайшія капельки — звенья

Какихъ-то гирляндъ золотыхъ

И видитъ мой взоръ — откровенья

Въ мерцаньи пылинокъ простыхъ.

VI.
«Невѣдомое»

Могила мамы.

Надъ твоей могилой, дорогая,

Я стою, бросая край родной.

Занесло могилку… Съ поля набѣгая

Снѣжная пороша крутитъ надо мной,

Треплетъ кренъ на шляпѣ черный — и смѣшной…

И ограда вся обледенѣла.

И тропинку снѣгомъ замело…

Все — не то… Окрестность побѣлѣла…

Рамы ты тогда вставлять велѣла…

Бѣло все… Пустынно и свѣтло.

Всходитъ солнце изъ лиловой дали…

Ты любила солнце и снѣга…

Мы съ тобой всю осень солнца ждали,

Не взошло… и будетъ ночь долга…

Я пришла проститься… Бѣлымъ пухомъ

Обросли послѣдніе цвѣты…

Я хочу владѣть тончайшимъ слухомъ —

Тополь шепчетъ мнѣ… Но гдѣ-же, гдѣ-же ты?

Штукатурка съ колокольни древней

Облетѣла, падаетъ, шуршитъ…

Голоса мнѣ слышны изъ деревни…

Гдѣ же ты?.. и что меня страшитъ?..

Крестъ стоитъ загадочно и прямо

И глядитъ куда-то вдаль съ горы…

Вѣчность есть? Но ты не скажешь, мама?..

Нѣтъ! молчи… молчи… не говори…

Я пришла проститься… Гдѣ же… гдѣ ты?

Вьюга въ полѣ кружится вдали…

Все замерзло… льдомъ кресты одѣты…

И нельзя на память взять земли.

Амарились.

Невѣста Лилія цвѣтетъ передо мною.

На столикъ письменный ее поставлю я.

Прозрачно алые надъ снѣжной пеленою

Такъ пышны, трепетны всѣ лепестки ея.

Такъ нѣжно сладостенъ ихъ блескъ благоуханный.

По шелку ткани ихъ какъ кровь струится сокъ

Въ тончайшихъ жилочкахъ — и трогательно-странный

Расцвѣтъ души ея я чую какъ намекъ.

Ея присутствіе и тѣнь благоуханья

Живутъ вокругъ меня, волнуютъ душу мнѣ

И жизни трепетной невѣдомой дыханье

Хочу услышать я, проникнуть въ тишинѣ.

Существъ таинственныхъ мгновенныхъ и прекрасныхъ

Языкъ загадочный и сонъ ихъ бытія

Во мнѣ колеблются толпою грезъ неясныхъ…

Отъ нѣжной жалости грущу надъ ними я.

Чего-то требуетъ ихъ блескъ благоуханный

И сердце вѣнчика горитъ какъ уголекъ…

И тайна жуткая — расцвѣтъ его нежданный,

Когда мятель гудитъ и день весны далекъ.

И такъ же радостно, вся за одно съ цвѣтами

Проснулась бабочка и вьется у окна,

Трепещетъ крыльями надъ бѣлыми снѣгами,

Надъ красной лиліей, мгновенна какъ она.

Кругомъ въ снѣгахъ въ бѣлѣющемъ туманѣ,

Деревни спятъ до крышъ занесены…

Ползутъ вдали на розвальняхъ крестьяне

Сквозь бѣлый вихрь мятельной пелены.

Душа полна неяснымъ сожалѣньемъ…

Все — все люблю, всѣ братья на землѣ…

Куда-жъ идти съ восторженнымъ томленьемъ?

Къ кому, куда рвануться въ бѣлой мглѣ?

Голоса невнятные.

Чего-то, чего-то я тайно всегда ожидаю

И странная мысль неотвязная бьется во мнѣ…

Надъ чѣмъ-то неяснымъ, забытымъ беззвучно страдаю

Сгораю на медленномъ скрытомъ огнѣ…

Стою ли одна у окошка я въ эти минуты

Мнѣ небо ночное обманчивымъ кажется сномъ

И чувствуя я, что незримыя страшныя путы

Висятъ надо мною, надъ міромъ во мракѣ ночномъ.

Мнѣ кажутся звѣзды блестящимъ коварнымъ обманомъ,

Приманкою злобной для мысли безсильной моей.

И поле, и воды, одѣтыя блѣднымъ туманомъ —

Насмѣшкой надъ скорбной пытливой душою моей.

И мрачныя чащи надъ берегомъ спящимъ залива

Мнѣ чудится шепчутъ зловѣщій обманъ затая,

Смѣясь втихомолку, что взоромъ, блѣдна и тосклива,

Въ загадку ихъ жизни проникнуть хотѣла бы я.

Сижу ли съ людьми — и внимаю рѣчамъ ихъ ничтожнымъ,

Болѣя за всѣхъ, за убожество жизни людской, —

Огромный обманъ ощущаю я сердцемъ тревожнымъ

Во всемъ, что кипитъ, и пестритъ, и шумитъ предо мной.

Безумнымъ миражемъ проходятъ ряды поколѣній,

Безумной игрою мнѣ кажутся страсти людей

Какъ будто не лица, не души — а блѣдныя смутныя тѣни…

Мнѣ жаль ихъ, мнѣ страшно съ душой одинокой моей…

Чего-то, чего-то я тайно отъ нихъ ожидаю

И что-то услышать изъ устъ ихъ хотѣлось бы мнѣ…

И съ каждою новою встрѣчей — я глубже страдаю,

Сгораю на медленномъ скрытомъ огнѣ.

Memento.

Не долго, не долго метаться въ бреду..

Куда-то въ безбрежность я скоро уйду…

Сегодня проснувшись въ ночной тишинѣ

Я видѣла тѣни при яркой лунѣ…

Я видѣла комнатъ таинственный міръ,

Закутанный въ синій дрожащій эфиръ…

И обликъ предметовъ былъ страненъ и новъ,

Сквозящій въ туманѣ разорванныхъ сновъ…

Отчетливо тѣни врѣзались во мглу

И полосы свѣта терялись въ углу…

Какъ будто дрожала колеблясь вуаль,

Чуть-чуть открывалась нежданная даль.

Та даль волновалась рядами тѣней

И что-то большое стояло за ней.

Такое большое, нѣмое, одно

Забытое прежде, родное давно…

И медленно звало блаженство суля —

И тѣсной далекой казалась земля.

И скорби земныя рѣдѣли какъ мгла

И новою жизнью я тайно жила…

Разорванной цѣпью безсильный недугъ

Стремительно падалъ въ свѣтящійся кругъ.

Я мчалась, вплеталась въ нѣмой хороводъ

Сквозь зыбкую легкость въ беззвучный полетъ.

Не долго, не долго метаться въ бреду…

На волю, въ безбрежность я скоро уйду…

Зачарованный кругъ.

Мои дни — это замки лазурные

Съ золотою рѣзьбой въ хрусталѣ.

Тамъ качаются розы пурпурныя

И бѣлѣютъ колонны во мглѣ.

Вечера мои — гроты хрустальные

Надъ прозрачной и тихой водой.

Тамъ блуждаютъ наяды печальныя

И грустятъ надъ упавшей звѣздой.

Мои ночи — святыни пустынныя

Съ огоньками далекихъ лампадъ…

Тихо движутся шествія длинныя

И далекіе гимны звучатъ.

Безначальный и въ мірѣ единственный

Надъ вѣками земли какъ вуаль,

Жребій мой — это свитокъ таинственный

Въ безконечность развернутый — вдаль.

Весенній этюдъ.

На опалово-свѣтлой стѣнѣ

Надъ рабочимъ столомъ предо мной

Тѣнь того, что сіяло во мнѣ,

Называясь душистой весной…

Это былъ ли смѣющійся день

Бѣлоснѣжныя тучки, цвѣты?

Только тѣнь, только слабая тѣнь

Только слѣдъ лучезарной мечты.

И когда на нѣмомъ полотнѣ

Ищутъ отдыха взоры мои —

Предо мною встаетъ какъ во снѣ

То. что снилось влюбленной веснѣ,

То, что снилось въ тѣ майскіе дни…

Такъ привѣтливо смотритъ она —

Моя милая комнатка тамъ…

Утромъ въ окна цвѣты мнѣ бросала весна…

По ночамъ при лунѣ — въ ней была тишина

И уютъ, и мечты, и отвѣты мечтамъ.

Былъ тамъ красный пушистый коверъ на полу,

Блики солнца горѣли пурпурнымъ огнемъ…

Полосатое кресло — въ углу…

У цвѣтовъ — я скрывалась на немъ.

На стѣнахъ какъ цвѣты вѣера

Колебались въ волнахъ вѣтерка,

И какъ пѣсня лились вечера —

И какъ сказка звенѣла тоска.

Я сидѣла по цѣлымъ часамъ

Притаясь за корзиной цвѣтовъ,

Какъ тоскующій звукъ къ небесамъ

Уходя отъ житейскихъ оковъ.

Были крѣпостью тихой моей

Мои комнатки поздней порой

Съ перспективой далекихъ огней

Трепетавшихъ алмазной игрой.

Городъ глухо ворчалъ за стѣной,

Затихалъ и пустѣлъ онъ какъ храмъ…

Скорбь земли опьянясь тишиной

Отлетала къ далекимъ мірамъ.

Жизнь моя будто сонъ хороша

Золотой паутинкой плыла

И о чемъ тосковала душа

Никому я сказать не могла.

Материнство.

Сокровищъ волшебныхъ затворы суровые

Открыты волшебнымъ ключомъ!

Возможности, таинства новыя

Мерцаютъ далекимъ лучомъ.

Божественнымъ чудомъ плѣненная,

Забывши о мукахъ своихъ,

Была я какъ жрица, склоненная

Предъ тайной и святостью ихъ.

Была какъ царица на тронѣ я,

Поникшая въ сумракѣ розъ,

Въ предчувствіи новой гармоніи,

Невѣдомыхъ пѣсенъ и слезъ.

Кладбище.

Святъ какъ гимнъ любви и сожалѣнья

Тихій шумъ деревьевъ вѣковыхъ…

Мѣсто сна, безмолвія и тлѣнья,

Городъ мертвыхъ въ городѣ живыхъ.

Шумъ шаговъ людскихъ такъ странно гулокъ

И звучитъ такъ боязливо онъ, —

И въ часы задумчивыхъ прогулокъ

Жизнь смутна какъ легкій полусонъ.

Какъ лазурь бездонны ощущенья,

Какъ вуаль воздушны и легки…

Мысль сквозитъ надъ тайною общенья

Въ полумглѣ мистической тоски.

Прахъ въ землѣ… Но гдѣ мечты и страсти?

Героизмъ, растрогавшій судьбу?

Гдѣ любовь? Гдѣ пѣсни? Что во власти

У земли? Что брошено въ гробу?

Трупы? Нѣтъ!.. Не блѣдныя ли маски —

Дань землѣ, невѣжеству живыхъ?

У могилъ — невѣдомыя сказки.

Трудно намъ проникнуть въ тайну ихъ.

Шорохъ, вздохъ… Незримыхъ рукъ пожатья…

Тѣни словъ… намеки прежнихъ дней…

Отблескъ глазъ… Воздушныя объятья…

Ткань одеждъ за чащами вѣтвей..

Міръ иной, нѣмой для власти слова,

Міръ лучей, загадокъ и мечты…

Мигъ — и нѣтъ… Все тихо. И сурово

Смотрятъ вглубь безликіе кресты.

VII.
«Сны».

Милымъ, забытымъ!

Бѣленькій столикъ съ тетрадкой открытою…

Скрипка… Съ цвѣтами окно…

Все это кажется сказкой забытою,

Все это было давно…

Вотъ и родное лицо изнуренное

Тихо глядитъ со стѣны…

Ожило снова оно, озаренное

Отблескомъ яркимъ луны.

Ожило… Смотритъ и столько страданія

Въ ласкѣ задумчивыхъ глазъ…

Снова беззвучныя слышны рыданья…

Нѣтъ и не будетъ тѣхъ мукъ оправданья…

День тотъ на вѣки погасъ…

Скучную жизнь безотрадно-безплодную

Ты на землѣ прожила…

Бѣдная! Рано въ могилу холодную

Ты молчаливо сошла.

Вотъ и дѣвичья кроватка нарядная…

Сладко такъ спалось на ней…

Все миновало, какъ греза отрадная…

Умерли призраки дней…

Въ окна тамъ небо глядитъ необъятное,

Пѣсни цвѣтутъ какъ цвѣты…

Чутко таинственно спитъ Невозвратное

Въ замкѣ лазурной мечты…

Rêverie.

Мнѣ вспомнилась юность — весенній разсвѣтъ…

Весеннюю сказку развѣяли бури…

Тотъ май ужъ отцвѣлъ, той весны уже нѣтъ,

И нѣтъ того солнца на ясной лазури!..

Я помню тотъ май: на жемчужныхъ крылахъ

Впервые слетѣло ко мнѣ вдохновенье,

И первая пѣсня на свѣжихъ устахъ

Сложилась во славу поры обновленья.

Въ томъ мірѣ весеннемъ, звучавшемъ кругомъ,

Въ ликующемъ царствѣ цвѣтущей природы,

Міръ новый открыла я въ сердцѣ своемъ, —

И — хлынули пѣсни, какъ вешнія воды. ф

Чудесная тайна открылась какъ сонъ,

И солнце двойное зажглось надо мною,

И шире раздался въ выси небосклонъ,

И воздухъ баюкалъ горячей волною.

Вся жизнь, какъ Эдемъ, предо мной разцвѣла

И въ каждой песчинкѣ играла лучами.

Въ ту чудную пору два бѣлыхъ крыла

Я чувствовать гордо могла за плечами.

И въ каждую душу собратій — людей

Глядѣла я съ вѣрой, полна восхищенья,

Я бредила тайной прекрасной своей,

Жила среди чаръ сновидѣнья.

Сонъ.

Сегодня предъ самой зарею

Я видѣла свѣтлые сны.

Мнѣ снилось: сіяютъ росою

Зеленыя нивы весны.

И шумныя, пышныя сѣни

Тропическихъ свѣжихъ лѣсовъ

Сплели изумрудныя тѣни

Надъ чащей гигантскихъ цвѣтовъ.

Въ лучахъ голубыя вершины

Горѣли огнемъ молодымъ

И бѣлый туманъ изъ долины

Алѣлъ, растилаясь какъ дымъ.

На чудно-далекомъ просторѣ

До самаго краю земли

Искрилось лазурное море

И парусъ воздушный вдали.

А тамъ въ высотѣ съ облаками,

Мнѣ снилось, плыветъ мой челнокъ

Туда, гдѣ зари огоньками

Какъ храмъ разукрашенъ востокъ.

И въ томъ челнокѣ беззаботно

Плыву я въ лучистую даль

Свободна, какъ вѣтеръ залетный,

Свѣтла, какъ прозрачный хрусталь.

И, кажется, плыть безконечно

Я буду въ выси голубой

Надъ праздникомъ жизни безпечной,

Надъ юной счастливой землей.

Тамъ люди въ долинахъ играя

На волѣ гирлянды плетутъ

И бѣлыя крылья сверкая

У нихъ за плечами ростутъ.

И солнце въ потоки глядится,

Любуясь на царство цвѣтовъ,

На радостно свѣтлыя лица,

Своихъ беззаботныхъ сыновъ.

Проснулась я въ комнатѣ темной…

Ужъ люди не спали кругомъ

И говоръ столицы огромной

Гудѣлъ у меня за окномъ.

Спѣшила нужда на работу…

На фабрикахъ выли гудки

И вновь воскрешали заботу

И черныя тѣни тоски.

Безъ солнца, холодный, голодный

Вставалъ равнодушно разсвѣтъ,

Смѣялся надъ грезой безплодной

И — съ сердца стиралъ ея слѣдъ.

Дорога.

(Изъ Маріи Конопницкой).

Сливается съ небомъ вдали

Длинна и пустынна дорога.

Гдѣ тѣ, что по этой дорогѣ прошли,

Подъ Окомъ всевидящимъ Бога?

Тамъ эхо еще повторяетъ стократъ

Ихъ пѣсни и гордые клики,

Но падаетъ отзвукъ… И эхо утратъ

Сливается въ ропотъ великій.

Какъ тихо! Но слышенъ далекій прибой…

Есть ключъ въ зачарованномъ гротѣ…

Для смѣлыхъ безумцевъ разбитыхъ судьбой

Готовы могилы — въ болотѣ.

Чу! Снова я слышу шаги вдалекѣ,

Изъ царства мечты и порыва…

То рыцари духа возстали въ тоскѣ —

И движутся къ безднѣ обрыва…

И слышу я смѣхъ ихъ, и слышу ихъ плачъ,

И кличъ благороднаго гнѣва…

Но поднялъ свой заступъ безмолвный палачъ

И ждетъ ихъ у чернаго зѣва…

Не скоро, не скоро проложатъ мосты

И станетъ свѣтла та дорога!

Надъ топью болотной несчетны кресты

Подъ Окомъ всевидящимъ Бога.

Голубыя тѣни.

Тамъ кленъ высокій цвѣлъ весной,

Ронялъ цвѣты на садъ зеленый…

Въ саду ютился домъ родной…

Пестрѣлъ цвѣтникъ подъ тѣнью клена…

Въ углу бесѣдка тамъ была,

Росли крыжовникъ и малина…

Дорожка желтая вела

Къ скамьѣ за чащами жасмина…

Тамъ былъ уютный косогоръ,

Поросшій травкою пахучей…

Сирень сплелась черезъ заборъ

Съ моей березкою плакучей…

Тамъ лѣсъ вдали синѣлъ высокій

И нивы были тамъ вокругъ,

И голосъ матери далекій

Къ намъ долеталъ въ зеленый лугъ…

Тамъ все свѣтло и благодатно..

Зоветъ… Напрасно!.. Никогда!..

Прошло, погибло невозвратно…

И не вернуться мнѣ туда…

Сонъ въ зимнюю ночь.

Небеса и земля въ заговорѣ, —

На меня ополчились они.

Какъ ладья на тревожномъ просторѣ

Мчатся вихремъ зловѣщіе дни.

Гдѣ мой руль? Онъ разбитъ, какъ вѣтрило…

Ихъ унесъ по волнамъ ураганъ

Съ непонятно-враждебною силой,

Отъ которой кипитъ океанъ.

Гдѣ мой спутникъ? Подъ дымкой холодной

Жмется къ мачтѣ, какъ призракъ нѣмой…

Это-ль другъ мой въ борьбѣ благородной?

Нѣтъ, онъ призракъ, навѣянный тьмой.

Только чайки ныряютъ надъ моремъ,

Буревѣстникъ крикливый паритъ…

Если сердце истерзано горемъ,

Отчего, какъ свѣча, не сгоритъ?..

Море кажется мирною степью

Передъ бурею въ сердцѣ моемъ…

Развѣ рабъ я, прикованный цѣпью

Къ этой лодкѣ во мракѣ ночномъ?!.

Зазвенѣла ли даль голосами?

Гдѣ же братья? Мы вмѣстѣ плыли,

Мы вступали въ борьбу съ небесами

За грядущее счастье земли!

Гдѣ же люди? Въ часы испытанья

Отчего, какъ въ гробу, я — одна

И никто не окликнулъ въ скитаньи,

Не блеснулъ надъ кошмарами сна!

И несусь я по вѣтру безъ силы…

Гдѣ мой берегъ? Гдѣ свѣтлая цѣль?

Только скалы… и зѣвомъ могилы

Угрожаетъ песчаная мель.

Кто я? Что я? Волна океана,

Или чайка надъ гребнемъ волны,

Или только обрывокъ тумана?

Но зачѣмъ же волшебные сны,

Но зачѣмъ же лучистыя краски,

Крылья духа, любовь и печаль,

Эти пѣсни, молитвы и сказки.

Эта вѣчно-манящая даль?!

Если мель, для чего ожиданья,

Долгій путь въ безконечномъ плѣну?

Море ждетъ… Нестерпимы страданья,

Море тянетъ глубоко ко дну.

Тамъ, на днѣ, въ необъятной пучинѣ

Не увижу я лгущихъ небесъ…

Тамъ растетъ на безмолвной равнинѣ

Неподвижный коралловый лѣсъ.

Тамъ на выступахъ камней холодныхъ

Зрѣютъ перлы, поэзія волнъ.

Это — звѣзды въ тѣхъ царствахъ подводныхъ,

Маяки, стерегущіе челнъ…

Тамъ глубокая тишь. Не доходитъ

Шумъ земли до песчанаго дна,

Подъ кристальными сводами бродитъ

Только смерть — невидимка одна…

Но съ небесъ будто лезвее шпаги,

Прорѣзаясь изъ траурныхъ тучъ,

Мнѣ сверкнулъ обаяньемъ отваги

Неожиданный солнечный лучъ.

Ты встаешь, золотое свѣтило!

О, взойди же, взойди поскорѣй,

Теплымъ свѣтомъ, надеждой и силой

Ослабѣвшія руки согрѣй!

Бѣлый парусъ я слова поставлю,

Я усядусь сама у руля,

Безъ руля — я челнокъ свой направлю,

Близко, близко родная земля!

Это берегъ! Не мель роковая,

Это берегъ желанной страны!

Не о ней ли мнѣ даль огневая

Навѣвала лучистые сны?

Сладкой музыкой жизни звучащій,

Островъ розовой дымкой покрытъ.

Тамъ цвѣтовъ благовонныя чащи,

Тамъ весна молодая царитъ.

Ближе-ближе призывные звуки…

Тамъ друзья меня ждутъ у дверей!

Я несу вамъ окрѣпшія руки —

О пожмите ихъ, братья, скорѣй!

Я истерзана пыткой ненастья,

Темной ночью неправды и зла,

Но работать для общаго счастья,

Беззавѣтно любить я пришла.

О пустите же въ край вашъ счастливый

И увидѣть мнѣ дайте вашъ храмъ —

И пойду я взрывать ваши нивы,

Или строить дворцы по горамъ.

Я для свѣтлаго храма вершины

Подъ водою жемчужинъ нарву,

Буду камни таскать изъ долины

И полоть на дорогахъ траву.

Только чайки ныряютъ надъ моремъ,

Гряды скалъ перерѣзали даль…

Вновь миражъ посмѣялся надъ горемъ,

Свѣтлыхъ храмовъ растаялъ хрусталь…

Рокъ смѣется! Восторгъ совершенства

Не для насъ! Не позволитъ судьба!

Гдѣ, о гдѣ же ты, Островъ Блаженства!

И доколь же наша борьба?!

Спутникъ! Орелъ мой желанный!

Гдѣ ты, въ какой сторонѣ?!

Ужасъ смертельный, безгранный —

Смертью разлился во мнѣ.

Гдѣ ты, не скованный страхомъ,

Полный таинственныхъ силъ,

Съ гордымъ могучимъ размахомъ

Царственныхъ крылъ!

Гдѣ?! На какой ты вершинѣ?

Я-бъ исходила всѣ горы земли…

Вождь мой! Съ тобою въ пустынѣ

Люди бы Островъ Блаженства нашли!

Гдѣ же вожди? Не услышать отвѣта!

Въ гнѣздахъ уснули орлы…

Ночь… Далеко до разсвѣта…

Тучи клубятся изъ мглы…

Небо съ землей въ заговорѣ!

Къ мели челнокъ доплыветъ…

Крики молящіе въ морѣ —

Кто-то тамъ гибнетъ, зоветъ…

Неясный сонъ.

Мнѣ снится неясный плѣнительный сонъ,

Какъ пѣснь недопѣтая кончится онъ…

Разсыпалось эхо но выступамъ горъ…

А небо ночное — какъ темный шатеръ.

За пологомъ звѣзды блестятъ вдалекѣ…

Одна я… одна я… въ тоскѣ…

Тамъ въ свѣжей могилѣ схороненъ боецъ,

Зарытъ подъ землею герой…

Вечерней и ранней порой

Встаетъ изъ могилы великая тѣнь

И смотритъ на небо, восходитъ ли день,

Восходитъ ли день, наконецъ!

Но, тихо качаясь, уходитъ туманъ,

Подъ солнцемъ пустыненъ высокій курганъ.

Вечерней и ранней порой

Одинъ ты, уснувшій герой…

И слава, и счастье, и жизнь — это сонъ.

Какъ пѣснь недопѣтая кончится онъ.

Въ золотистой нирванѣ.

Свѣтлое какъ тучки, голубое съ бѣлымъ

Легкое какъ воздухъ платье у меня.

Словно тѣнь брожу я съ сердцемъ опустѣлымъ

И тоскуя таю въ синей сказкѣ дня.

Бѣлый бантъ какъ птица въ волосахъ душистыхъ,

Бабочкой огромной кажется въ тѣни,

Краемъ пѣнной зыби съ тучекъ серебристыхъ,

Или бѣлой розой цвѣвшей въ эти дни.

Легкими шагами по дорожкамъ сада

Вдоль газоновъ свѣжихъ тамъ и здѣсь брожу,

Все ищу кого-то. Но кого мнѣ надо,

Но кого люблю я, — нѣтъ, не нахожу.

Рыцаря однажды я видала гдѣ-то

На картинѣ свѣтлой… Помню какъ во снѣ…

Все чего-то ищетъ онъ за краемъ свѣта,

Бродитъ одиноко въ дальней сторонѣ.

Гдѣ меня найдетъ онъ въ чащѣ за лѣсами?

Какъ меня узнаетъ, если и найдетъ?!

Лѣсъ звенитъ напрасно всѣми голосами,

Лѣсъ пророчитъ ложно! Рыцарь не придетъ.

Рыцаря на свѣтѣ не было такого.

Если былъ, то умеръ, не дождался онъ —

И давно забылось, затерялось слово,

Что могло развѣять мертвыхъ тихій сонъ.

Приходили люди. Тѣ, что вѣчно, всюду

Были, есть и — завтра будутъ на землѣ,

Тѣ, что только въ церкви могутъ вѣрить въ чудо,

Тѣ, что вѣнчикъ тлѣнья носятъ на челѣ.

Пѣсенъ нѣтъ у труповъ. Рѣчь ихъ — только звуки,

Шорохъ струй воздушныхъ… Люди — какъ кошмаръ.

Я на нихъ смотрѣла сквозь вуаль ихъ скуки

И читала въ душахъ скучный календарь.

Ни страстей, ни мыслей, ни порывовъ смѣлыхъ!..

Сѣрые какъ камень, сѣрые — какъ пыль…

А вокругъ — бродили Грезы въ платьяхъ бѣлыхъ

И изъ чащъ цвѣтущихъ откликалась Быль.

Люди уходили — и ушли какъ тѣни,

Какъ уходятъ тѣни съ поворотомъ дня.

И никто не видѣлъ золотыхъ сплетеній,

Хороводовъ майскихъ плывшихъ близъ меня.

И никто не слышалъ по аллеямъ зова,

Хохота русалокъ, пѣнья птицъ лѣсныхъ,

И никто не понялъ въ пѣснѣ лѣса — слова,

Полнаго загадокъ и чудесъ земныхъ.

Золотились блики на пескѣ прохладномъ,

Золотомъ зеленымъ брызгали кусты,

И одна бродила я въ лѣсу нарядномъ,

Въ изумрудномъ Храмѣ Красоты.

Маякъ.

По песчаному молу иду я…

Каждый день проходилъ здѣсь мой другъ…

На холодный гранитъ негодуя

Полны темныя плещутъ вокругъ.

Набѣгаютъ волна за волною

И со стономъ уносятся прочь…

Что вы сдѣлали, волны, со мною

Въ ту ненастную страшную ночь!

Смыли молъ вы и башню гранитную,

Но воздвигнута снова стѣна!..

О возьмите-жъ меня, беззащитную,

Унесите до самаго дна!

Съ соколинымъ погаснувшимъ взглядомъ

Тамъ лежитъ молодой мой орелъ —

Положите насъ мертвыми рядомъ

Подъ тяжелый разрушенный молъ.

Нѣтъ! Стоять тутъ на стражѣ должна я…

Вотъ и постъ мой — высокій маякъ.

Здѣсь погибъ мой герой, зажигая

Яркій свѣтъ, побѣждающій мракъ.

Онъ погибъ здѣсь въ борьбѣ благородной

И одна прихожу я сюда

Зажигать этотъ свѣтъ путеводный,

Провожающій въ море суда.

На судахъ этихъ возятъ товары

Но и люди есть — много людей —

Можетъ быть, и счастливыя пары

Тамъ любуются башней моей.

Я фонарь зажигаю какъ прежде

Пусть порадуетъ путниковъ онъ,

Пусть ввѣряются сладкой надеждѣ,

Пусть имъ грезится радостный сонъ.

Мнѣ тотъ сонъ никогда не приснится…

Ночь спускается чернымъ шатромъ

И зловѣщія пышутъ зарницы,

Но темно какъ въ могилѣ кругомъ.

Волны бьются о молъ негодуя…

Нѣтъ! Теперь вамъ маякъ не снести!

Взяли жизнь вы его молодую,

Новыхъ жертвъ я не дамъ вамъ найти!

Подъ туманами полночи черной

Нашъ маякъ одиноко сіялъ,

Вамъ мѣшалъ его свѣтъ непокорный —

На путяхъ вашихъ темныхъ — стоялъ!

Будто сонъ!.. Какъ кошмаръ безобразна

Предъ глазами моими та ночь

Все стоитъ и стоитъ неотвязно,

Не уходитъ изъ памяти прочь.

Ахъ, въ ту ночь разъярилось ненастье,

Какъ стѣна подымалась вода…

Волны, волны! Зачѣмъ мое счастье

Вамъ отнять захотѣлось тогда!..

Чернокрылая рать боевая

Ополчилась на гордый маякъ,

Въ черномъ саванѣ ночь грозовая

Каждый шагъ сторожила какъ врагъ.

Только молній-предателей змѣи

Угрожая бросали свой лучъ

И дрожала земля пламенѣя

Подъ ударами демоновъ — тучъ.

Разметавъ свои гривы косматыя,

Изъ разверзтой утробы земли

Великаны вставали проклятые,

И по небу угрюмому шли.

Нашъ поселокъ не спалъ ни мгновенья

И огней не гасили въ домахъ,

Ожидая съ зарей наводненья,

Приходя въ неописанный страхъ.

Я ребенка качала съ тревогой,

Изъ окошка глядѣла во тьму,

Безполезной молитвою Бога

Призывая на помощь ему.

И маякъ замирающимъ свѣтомъ

Словно самъ моихъ взоровъ искалъ,

Мнѣ мерцалъ одинокимъ привѣтомъ

Далеко за уступами скалъ.

Наводненье росло прибивая

Къ самой двери домовъ челноки.

Ночь, ужасная ночь роковая!

Я сходила съ ума отъ тоски.

Унесла я малютку съ постелью

Высоко отъ воды на чердакъ…

Сжалься Богъ надъ его колыбелью!

Но должна я идти на маякъ.г!

«Богъ спасетъ!» Я твердила съ тоскою…

Вѣтеръ вылъ… Непроглядная мгла…

И крестясь трепетавшей рукою

По водѣ я безъ страха пошла.

Богъ спасетъ! И въ слезахъ я просила…

Пусть бурлитъ подымаясь вода!

Поплыву! Не растрачена сила,

Я здорова, смѣла, молода!

Богъ спасетъ! Я не даромъ сказала!

Я не даромъ жена моряка!..

Подъ ногами земля изчезала —

Поплыла я на свѣтъ маяка.

Миновать только скалы! За ними

Начинается молъ — съ маякомъ.

Я боролась съ волнами сѣдыми

Обдававшими пѣной съ пескомъ.

Не пугалъ меня гулъ урагана,

Ни въ пучинахъ морскихъ Водяной.

Черезъ сѣтку дождя и тумана

Подымаясь на гребни съ волной,

Я искала огонь сиротливый!,

Нѣтъ! Въ грозу онъ не будетъ одинъ

И плыла я, плыла терпѣливо

И дыша тяжело какъ дельфинъ.

Вотъ и молъ!.. И на якорь пловучій

Прислонилась я мигъ отдохнуть…

Разрывались съ ударами тучи,

Вѣтеръ рвалъ налегая на грудь,

Волны бѣшено тѣло хлестали…

Не доплыть мнѣ — бурунъ разобьетъ!

Задыхаюсь я, руки устали…

Но тоска меня гнала впередъ.

И опять окунулась я въ волны,

И маякъ мнѣ блеснулъ веселѣй —

Беззавѣтной отвагою полный

Взоръ туда устремлялся смѣлѣй.

Съ каждой новой волной относило

Къ маяку меня ближе, къ нему!

И откуда взялась во мнѣ сила

До сихъ поръ я понять — не пойму.

Ураганъ оглушалъ меня шумомъ,

Брызги волнъ ослѣпляли глаза…

Безпощадно надъ моремъ угрюмымъ

Свирѣпѣя ревѣла гроза.

Сводъ небесъ былъ охваченъ пожаромъ

И раскатами море потрясъ…

Грохотъ камней смѣшался съ ударомъ

И огонь, — и маякъ мой — погасъ.

Въ головѣ моей страшныя звуки

Стали громче чѣмъ громы небесъ —

Онѣмѣли и замерли руки…

Крикъ отчаянья, ужаса, муки

Въ дикомъ хорѣ беззвучно изчезъ.

Оглушилъ меня адъ разрушенья,

Вопли скалъ и размытой стѣны…

Безъ сознанья, безъ силъ, безъ движенья

Захлебнулась я въ пѣнѣ волны.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я очнулась въ рыбачьей избушкѣ,

Богъ помогъ!.. Побрела я домой…

Уцѣлѣли дома деревушки,

Уцѣлѣлъ и ребеночекъ мой.

Наводненье спадало. Толпами

Шли смотрѣть на разрушенный молъ.

Нашъ маякъ унесло… Съ рыбаками

Мужъ домой въ этотъ день не пришелъ.

Я изъ дому ушла молодая,

А вернулась сѣдою вдовой.

Окружили меня утѣшая —

Можетъ быть — онъ вернется живой.

Собирались сосѣдки, сидѣли,

Утѣшали меня горячо…

Безъ надежды, безъ вѣры, безъ цѣли

Цѣлый день я все ждала еще.

Но уже не молилась — и сухи

Стали сразу глаза у меня…

Каждый звукъ въ настороженномъ слухѣ

Какъ гроза грохоталъ для меня.

Я уснуть не могла двѣ недѣли,

Какъ во снѣ говорила, жила…

А однажды не встала съ постели

И забылась — надолго слегла.

Но не спасъ отъ видѣній проклятыхъ

Головы моей бѣдной недугъ.

Въ тишинѣ опостылѣвшей хаты

Мнѣ та ночь представляется вдругъ.

Все мнѣ снится, что въ морѣ плыву я,

А сердитыя волны за мной

Догоняютъ хохочутъ бушуя

И встаютъ безконечной стѣной.

Изнывая въ безуміи дикомъ

Я дрожу и не сплю въ тишинѣ…

И порою пронзительнымъ крикомъ

Я пугаю малютку во снѣ.

Десять лѣтъ!.. Укрѣпили на диво

Новый молъ и маякъ. Не снесетъ!

Чу! Сигналъ раздается тоскливо

Тамъ суда. И маякъ ихъ спасетъ.

Ярко свѣтъ мой горитъ одинокій!

Добрый путь! Проплывайте, суда,

И окончивши путь вашъ далекій

Возвращайтесь спокойно сюда.

Море спитъ — и такой непогоды,

Какъ тогда, — не случится опять…

Вѣрный сторожъ вашъ, долгіе годы

Буду я здѣсь на стражѣ стоять.

Сынъ ростетъ… Бѣлокурый и стройный

Какъ отецъ — морякомъ будетъ онъ,

Молчаливый, безстрашный, спокойный

Онъ для бурь и отваги рожденъ.

Съ рыбаками какъ взрослый мужчина

Уѣзжаетъ онъ въ море на ловъ.

Мнѣ сказалъ бы спасибо за сына

Мой орелъ… Не слыхать его словъ…

Если сынъ мой не въ морѣ, а дома —

Чинитъ сѣть онъ и пѣсни поетъ…

Мнѣ мерещится голосъ знакомый —

Милый голосъ зоветъ и зоветъ…

Будетъ звать отъ зари до заката

И умру я въ глубокой тоскѣ,

Только жду, что замѣнитъ когда-то

Сынъ меня на родномъ маякѣ.

Волна и камень.

Въ синемъ морѣ волна голубая,

Набѣжавъ на прибрежный гранитъ,

Обняла его, пѣной играя,

И ласкаясь къ нему говоритъ:

Что ты дремлешь, угрюмый и сонный

Въ безнадежной своей тишинѣ?

Ты не бойся тревоги влюбленной,

Ты довѣрься шалуньѣ — волнѣ.

Я полна беззавѣтнымъ порывомъ,

Мнѣ несносенъ твой мертвый покой,

Я хочу тебя сдѣлать счастливымъ,

Познакомить съ пучиной морской.

Ты не знаешь еще, какъ красивы,

Глубины этихъ водъ голубыхъ,

И алмазные струй переливы

Въ блескѣ солнца, въ огняхъ золотыхъ…

Ты не знаешь блаженства движенья

Безъ конца въ необъятную даль…

О! Со мной ты забудешь сомнѣнья

И навѣки отгонишь печаль!

Лишь отдайся довѣрчивой ласкѣ

И бросайся въ объятья мои!

Будешь счастливъ безумно, какъ въ сказкѣ,

Въ сновидѣньѣ взаимной любви.

Понесу тебя въ шумное море!

Тамъ, подъ солнцемъ горячимъ, съ тобой

Будемъ мы на широкомъ просторѣ

Пировать надъ морской глубиной…

Понесу тебя въ дальнія страны,

Къ зеленѣющимъ выступамъ горъ,

Гдѣ лежатъ облаковъ караваны,

Гдѣ пестрѣютъ цвѣты, какъ коверъ…

И разнѣженный рѣчью веселой

Про улыбки и чары весны,

Полюбилъ ее камень тяжелый

И повѣрилъ обѣтамъ волны.

Разыгралася волна молодая,

Загорѣлась лазурнымъ огнемъ,

Серебристою пѣной сверкая,

Разсыпалась алмазнымъ дождемъ.

И ласкала и пѣла, лаская,

Беззащитнаго друга волна

И шептала, съ собой увлекая,

О любви и о счастьѣ она.

Но наскучилъ ей камень тяжелый,

Надоѣлъ ей нѣмой ея другъ…

Жажда жизни и воли веселой

Увлекла ее бѣшено вдругъ.

И ушла она въ бездну лазури

Стадо рыбокъ гонять золотыхъ,

Подымать искрометныя бури

Въ безпокойныхъ пучинахъ морскихъ.

Весь разбитый въ причудливой пляскѣ

Другъ волны потонулъ въ глубинѣ

И обломки разрушенной сказки

Затянуло песками на днѣ.

Вновь играетъ волна голубая,

Омывая прибрежный гранитъ,

Беззаботное море, сверкая,

Надъ забытой могилой шумитъ.

Мистическій цвѣтокъ.

Тропинка въ папоротникъ темный

Ушла, въ узорные шатры.

И тихъ, и гулокъ храмъ огромный.

Беззвучны пышные ковры.

Какъ чьи-то грезы огневыя

Сквозятъ сквозь куполъ облака.

Вершины сосенъ вѣковыя

Гудятъ какъ хоръ издалека.

Свѣтло и свято это мѣсто,

Подъ вѣчнымъ солнцемъ — вѣчный рай!

И, лѣса темнаго невѣста,

Вхожу въ обѣтованный край.

Одѣта въ бѣлыя одежды,

Въ воздушно бѣлую фату,

Едва поднять рѣшаюсь вѣжды,

Взглянуть вокругъ и въ высоту.

Все глубже темная тропинка,

Все гуще свѣжіе кусты.

Я тоже — тихая былинка

Въ великомъ храмѣ красоты.

Творится сладостная месса,

Аккорды мощные встаютъ…

Я тоже звукъ въ хоралѣ лѣса,

Что духи свѣтлые поютъ.

Въ волнахъ, въ дыму благоуханій

Высокъ божественный чертогъ!

Въ кадильномъ трепетѣ дыханій

И — мой благоговѣйный вздохъ.

VIII.
«Красота».

Мистерія.

Какъ дискъ раскаленный вдали,

Какъ алый огромный алмазъ,

До завтра за гранью земли

Скрывается солнце отъ насъ.

Безмѣрны богатства очей!

И тамъ въ высотѣ — и во мнѣ

Божественна тайна лучей!

И — святость въ угаснувшемъ днѣ.

Опаловый свѣтлый вѣнецъ

Ношу я — прекрасенъ и юнъ.

Мистерій задумчивый жрецъ,

Касаюсь сверкающихъ струнъ.

Мой гимнъ — какъ орелъ въ синевѣ,

Полетъ его строенъ и гордъ…

Какъ дымка зари, — по землѣ

Плыветъ серебристый аккордъ…

Медлительно жрицы ушли

За розовый пологъ во храмъ.

Привѣтъ отъ затихшей земли,

Привѣтъ золотистымъ мірамъ!

Жертвенникъ.

Это — жертвенникъ бѣлый, струящая

Фиміамъ своихъ тучекъ земля…

Только арфа во храмѣ звенящая

Только арфа Эолова я!

Тихо все въ этомъ храмѣ, божественно!

Безграниченъ и благостенъ онъ…

И звучитъ въ немъ чуть слышно, торжественно

Легкихъ струнъ замирающій звонъ…

Лунная элегія.

Въ глубь аллей прозрачной сѣткой свѣта

Смотритъ ночь весенняя съ небесъ.

Тишь полей туманами одѣта

И пугливо шепчетъ дальній лѣсъ.

Лунный свѣтъ трепещущею дымкой

Разубралъ склоненные кресты…

Изъ могилъ забытыхъ невидимкой

Въ высь плывутъ погибшія мечты.

Никогда имъ въ міръ не возвратиться,

Не забыть страданья прошлыхъ дней.

Кружитъ мысль, какъ раненая птица,

Въ синей мглѣ тоскующихъ тѣней.

Каменные боги.

Во тьмѣ вѣковъ, на грани человѣка,

Нѣмой души таинственный вѣнецъ, —

Изваялъ «бабу» каменнаго вѣка

Невѣдомый творецъ.

Среди равнинъ въ безмолвіи пустыни

Онъ созидалъ изъ камня символъ свой,

Суровый ликъ невѣдомой святыни,

Обвѣянный загадкой вѣковой.

Какъ пыль земли изчезли поколѣнья

И прахъ ихъ царствъ развѣянъ по землѣ,

Но истуканъ, не вѣдающій тлѣнья,

Хранитъ завѣтъ безмолвный на челѣ.

Сквозь грубость формъ, застывшій въ безучастьѣ

Пронесъ гранитъ въ далекіе вѣка

Молящій крикъ о красотѣ и счастьѣ

И — въ немъ звучитъ безсмертная тоска.

Ивы и пѣсени.

Гибнутъ неспѣтыми пѣсни могучія,

Рано звучатъ имъ изъ царства мечты…

Пѣсни мои — это ивы плакучія,

Краткаго лѣта цвѣты.

Ивы плакучія съ шелестомъ смутнымъ

Къ сонной поникли волнѣ,

Словно скиталецъ челомъ безпріютнымъ

Въ грустной чужой сторонѣ.

Что вы тоскуете, ивы тѣнистыя?

Полно глядѣться вамъ въ воды нечистыя,

Полно вамъ грезить во снѣ…

Снятся-ли весны вамъ тѣ ароматныя,

Тѣ, что давно отцвѣли?

Снятся-ли милые дни невозвратные

Тѣ, что прошли?

Снятся-ли волны лазурно-зеркальныя,

Море — и бури надъ нимъ?

И не о нихъ-ли вы, ивы печальныя,

Шепчетесь съ вѣтромъ ночнымъ…

Вѣтеръ крылатый гудитъ надъ равниною,

Клонитъ цвѣты надъ водой…

Гдѣ вы, цвѣты мои, съ вашей кручиною,

Съ вашей красой молодой…

Гдѣ вы, цвѣты мои, лиліи бѣлыя…

Прудъ заростетъ камышемъ,

Вѣнчики ваши снесетъ пожелтѣлые

Вѣтеръ въ ненастьѣ ночномъ.

Гнется камышъ, навѣвая унылыя

Думы о вѣчной зимѣ…

Полно-же полно вамъ, ивушки милыя,

Плакать во тьмѣ.

Забытое.

На горѣ въ лѣсу еще донынѣ

Древній храмъ разрушенный стоитъ.

Изъ него унесена святыня,

Мхомъ обросъ нахмуренный гранитъ.

Темный плющъ обвилъ его колонны,

Въ алтарѣ весной цвѣтетъ сирень

И жасминъ разросся благовонный,

Разбросавъ узорчатую тѣнь.

Темный лѣсъ закрылъ вѣтвями входы,

Слѣдъ тропы давно исчезъ въ пыли,

Изъ оконъ готическихъ подъ своды

Вѣтки пихтъ душистыхъ проросли.

Въ мракъ сырой погружены притворы,

Въ нихъ молитвъ не слышно по утрамъ,

Въ высотѣ еще бѣлѣютъ хоры,

Но органъ давно замолкнулъ тамъ.

Въ темный склепъ сбѣгаютъ внизъ ступени,

Рядъ гробовъ безмолствуетъ въ тѣни,

Прахъ сѣдой забытыхъ поколѣній

Сторожатъ таинственно они.

Башня есть. Въ лазурь надъ деревами

Въ высь ушелъ воздушный силуэтъ,

Мраморъ стѣнъ съ рѣзными кружевами

Бѣлизной сверкающей одѣтъ.

Какъ мечта, окутанный печалью,

Онъ сквозитъ на небѣ голубомъ

И царитъ надъ необъятной далью

Надъ горой и нивами кругомъ.

И окрестъ сквозь стройныя бойницы

Виденъ внизъ зеленый лѣсъ вершинъ…

Смутныхъ грезъ толпятся вереницы

Въ тишинѣ задумчивой руинъ.

Въ нишѣ тамъ изваяно распятье:

До сихъ поръ сіяютъ въ полутьмѣ

Въ даль временъ простертыя объятья

И вѣнокъ терновый на челѣ.

А внизу на самомъ склонѣ ската

Груды стѣнъ — развалины дворцовъ.

Монастырь святой здѣсь былъ когда-то —

Тихій міръ отшельниковъ-отцовъ.

До сихъ поръ остались корридоры,

Уцѣлѣлъ и келій длинный рядъ.

Ходъ изъ нихъ, ведущій лѣсомъ въ горы,

Подъ землей тамъ вырытъ, говорятъ.

Въ деревняхъ окрестныхъ есть преданье,

Что давно, въ былые времена,

Здѣсь княжна была на покаянье

Въ монастырь отцомъ заключена.

Въ глубинѣ сырого подземелья

Виденъ входъ за толстою стѣной.

Гдѣ была таинственная келья,

Есть окно съ рѣшоткою двойной.

Дикихъ розъ душистые букеты

Въ мирномъ снѣ повисли у окна…

Говорятъ, что три зимы, три лѣта

Подъ землей томилася княжна.

И когда пришелъ конецъ унылый,

Духовникъ допущенъ не былъ къ ней,

Сводъ тюрьмы остался ей могилой

И замковъ не сняли у дверей.

Такъ и спитъ она безъ погребенья

Въ толщѣ стѣнъ, хранящихъ тайну мукъ…

Говорятъ, что утромъ въ воскресенье

Прежде тамъ былъ часто слышенъ стукъ.

То она просила помолиться

Въ Божій часъ за грѣшную княжну,

Но никто не могъ тогда рѣшиться

Подойти къ зловѣщему окну.

Съ той поры не вѣдая покоя,

Чуть луна въ лазурь одѣнетъ ночь,

Бродитъ тамъ съ недремлющей тоскою,

Та — отцомъ загубленная дочь.

Въ избахъ селъ при огонькѣ лучины

Старики порой ведутъ разсказъ,

Какъ во дни печальной годовщины

Имъ княжна являлася не разъ.

Хороша, какъ лунное сіянье,

Распустивъ каскады черныхъ косъ,

Шла она въ воздушномъ одѣяньѣ

По ковру алмазно-ясныхъ росъ.

Взоръ очей загадочныхъ и черныхъ

Все глядитъ въ нѣмую даль небесъ…

Шла она въ тѣни деревъ нагорныхъ,

Шла туда, гдѣ гуще дикій лѣсъ…

Говорятъ, въ мѣстахъ уединенныхъ

Окликаетъ путниковъ княжна.

Встрѣча съ ней для молодыхъ влюбленныхъ

Роковымъ пророчествомъ полна:

Ихъ любовь — сильна какъ смерть, какъ злоба

Съ каждымъ днемъ мучительнѣй, больнѣй

Будетъ жечь, томить всю жизнь до гроба —

И во вѣкъ конца не будетъ ей…

Весной.

Я стою надъ рѣкой — безмятежно она

Спитъ на пышномъ коврѣ прибережныхъ луговъ

И съ улыбкой глядитъ молодая весна

На зеркальную гладь изъ зеленыхъ кустовъ.

Далеко-далеко заиграла свирѣль,

Что-то шепчутъ цвѣты, что-то шепчетъ трава…

Разбудилъ-ли ее часовой — коростель

Или вѣтеръ донесъ чьей-то пѣсни слова.

Въ небесахъ тишина, въ небесахъ красота,

Звѣзды яркимъ вѣнцомъ загорѣлись вдали,

Въ серебристый туманъ нарядилась мечта

И покрыла фатой очертанья земли.

Чей-то смѣхъ молодой, чья-то пѣсня безъ словъ,

Чьи-то въ чащѣ звенятъ голоса надъ рѣкой,

Это — бродитъ въ мечтахъ молодая любовь,

Это жизнь говоритъ съ ясноокой весной…

Надъ тишью.

Въ океанѣ лазурнаго свѣта

Вся земля зеленѣетъ какъ садъ.

Сладкозвучной гармоніей лѣта

Колосистыя нивы звучатъ.

На зеркально-далекомъ просторѣ,

На размашистой глади Днѣстра,

Хороши благовонныя зори

И какъ сонъ хороши вечера.

Вся неясною грезой объята,

Зачарована ясная тишь

И подъ розовой дымкой заката

Не шелохнетъ высокій камышъ.

Чуть шуршитъ осока надъ водою

И таинственной жизнью полна

Въ темномъ зеркалѣ водъ подъ луною

Безконечно свѣтла глубина.

Въ заколдованномъ снѣ ненюфары

Въ полусвѣтѣ бѣлѣютъ надъ ней,

Къ нимъ далекія нѣжныя чары

Съ вѣтеркомъ прилетаютъ съ полей.

Плескомъ веселъ едва нарушая

Мелодичную сказку волны,

Наша лодка скользитъ, разсыпая

Брилліанты въ сіяньи луны.

Въ сердцѣ муки на мигъ замолчали,

Ихъ смѣнила, развѣяла прочь

Пѣсня вдумчивой, чистой печали,

Непонятной и свѣтлой, какъ ночь.

Скоро весна!

Долго земля наша солнца просила!

Выхода ищетъ назрѣвшая сила,

Нива устала отъ долгаго сна,

Скоро весна!

Зерна прозябли подъ гулъ непогоды,

Землю буравятъ несчетные всходы,

Свѣтлая зелень подъ снѣгомъ видна,

Скоро весна!

Волей повѣяло съ вольнаго моря!

Грозно со льдами прибрежными споря,

Зыбью тревожной пучина полна,

Скоро весна!

Льдины ломаясь толпятся какъ стѣны,

Никнутъ и таютъ подъ всплесками пѣны…

Всѣхъ ихъ со смѣхомъ хоронитъ волна,

Скоро весна!

Съ громкой ликующей пѣсней свободы

Скоро проснутся нагорныя воды,

Хлынутъ — и море взволнуютъ до дна!

Скоро весна!

Одно прекрасное.

Нахмурился сумрачный лѣсъ,

Подъ снѣгомъ молчитъ какъ тюрьма,

Мнѣ хочется шири небесъ,

Полей, гдѣ — невѣста — зима.

Закинула голову я:

Лазурный сомкнувшійся кругъ…

Такъ близки, какъ-будто, края,

И все-таки — бездна вокругъ.

На грани земли облака,

Лиловыя стѣны изъ тучъ…

А глубь безъ конца далека,

Размахъ ея дивно могучъ.

Бѣла, неподвижно-мертва

Земля — а надъ гладью полей

Движенья полна синева,

И жизнь лучезарная въ ней.

Все движется, мчится, плыветъ,

Сплетая въ чарующій хоръ

Невиданныхъ красокъ полетъ,

Оттѣнковъ чудесный узоръ.

Тамъ вихри летятъ въ высотѣ

И стаи сверкающихъ птицъ,

Подобныхъ крылатой мечтѣ,

Нежданныхъ, какъ блески зарницъ.

Плывутъ тамъ вуали завѣсъ,

Гирлянды жемчужныхъ химеръ

И сказочна смѣна чудесъ,

Волшебная музыка сферъ.

Куда-то къ далекимъ мірамъ

Дороги воздушно взвились

И сердце тамъ чувствуетъ храмъ,

Огромный какъ звѣздная высь.

Такъ тѣсны и малы поля

И старый темнѣющій боръ…

Вѣдь только песчинка земля,

Летящая въ синій просторъ…

Какъ жертвенникъ бѣлый предъ нимъ

Земля — на порогѣ во храмъ,

А тучи — клубящійся дымъ,

Молитвъ золотой фиміамъ.

Весь міръ — только арфа одна,

Поющія струны — лучи,

И сердце — той арфы струна!

О, лучъ мой лазурный! звучи!

Твой голосъ какъ жертвенный дымъ,

Какъ жертвы моей фиміамъ

Пусть будетъ моленьемъ моимъ,

Аккордомъ, плывущимъ во храмъ.

Цвѣты въ снѣгу.

Блеститъ сугробъ въ излучистомъ изломѣ,

Какъ бѣлый дымъ струится снѣгъ надъ нимъ…

Стеречь цвѣты ты будешь въ этомъ домѣ

И помогать съ зимой бороться имъ.

Сама цвѣтокъ, ты спишь въ своей постели,

Чтобъ утромъ вновь смѣяться и цвѣсти,

Смѣясь внимать бушующей мятели

И съ пѣсней косы темныя плести.

Огромный домъ не жившій и отжившій,

Бездомный домъ, этанъ на полъ-пути…

Онъ новъ еще, но заживо изгнившій,

Онъ гонитъ всѣхъ — и всѣ спѣшатъ уйти.

Никто здѣсь жить не оставался долго,

Какъ будто здѣсь живетъ какой-то рокъ…

Кто жилъ здѣсь — жилъ безъ радости для долга

И домъ — ничей. Забытый уголокъ.

Обширенъ домъ и въ окнахъ свѣта много,

И я-бы жить могла здѣсь много лѣтъ,

Но мимо, въ даль лежитъ моя дорога

И — замететъ мятель мой легкій слѣдъ.

Но домъ тебѣ не кажется тюрьмою,

Румяный смѣхъ порхаетъ за тобой

И какъ весной — ты весела зимою,

Цвѣтешь въ снѣгахъ, подснѣжникъ голубой.

Какъ ты, румяныя, на золотой соломѣ

Ты будешь яблоки перебирать шутя,

Стеречь цвѣты ты будешь въ этомъ домѣ,

А ночью спать спокойно, какъ дитя.

Не заползетъ къ тебѣ за грань порога

Полночный страхъ и не нарушитъ сна,

О чемъ скучать? Цвѣтовъ съ тобою много,

Лелѣя ихъ, ты будешь не одна.

Зной.

Не падаютъ бѣлыя росы

И вѣтеръ такъ звонокъ въ травѣ…

Желтѣя ложатся покосы,

Ни тучки въ нѣмой синевѣ.

Лишь солнца палящее око

Сжигаетъ послѣдній ковыль

И гдѣ-то далеко, далеко

Желтѣетъ какъ облако пыль

Подъ войлочнымъ кровомъ палатки

Пыхтитъ закисая кумысъ

И сонъ свой полуденный сладкій

Вкушаетъ подъ зноемъ киргизъ.

Тамъ гдѣ-то далеко въ туманѣ

Есть царство труда и цѣпей,

А здѣсь въ золотистой нирванѣ

Лазурная сказка степей.

Распущены пышныя косы

У дачницы спящей въ травѣ…

Не падаютъ бѣлыя росы,

Ни тучки въ нѣмой синевѣ.

Эолова арфа.

Гдѣ сложилъ онъ усталую голову,

Изнемогши отъ терній вѣнца,

Кто-то арфу повѣсилъ Эолову

Надъ зеленой могилой пѣвца.

Дикихъ грушъ лепестки бѣлоснѣжныя

Увядая на арфѣ лежатъ,

И медлительно струны мятежныя

Съ тихимъ рокотомъ вѣчно дрожатъ.

Налетаетъ ли вѣтеръ блуждающій,

Прозвенѣла ли пѣсня въ горахъ,

Гармонично аккордъ замирающій

Раздается на чуткихъ струнахъ,

И тогда на могилу зеленую,

Гдѣ цвѣтутъ полевыя вьюнки,

Серебристымъ доящемъ благовонные

Осыпаются внизъ лепестки.

Чьи-то крылья трепещутъ блестящія

Надъ гирляндами свѣжихъ вѣтвей,

Шелестятъ надъ душистою чащею

И — незримыя рѣютъ надъ ней.

Чьи-то плаваютъ грезы воздушныя

И сквозь слезы роняютъ цвѣты

На мохнатые камни бездушные,

На обломки могильной плиты.

Будто пѣсню святую и стройную

Кто-то пѣлъ и закончить не могъ,

Все звучитъ надъ могилой спокойною

Мелодичный тоскующій вздохъ.

Терцетъ.

Въ зеленыхъ камышахъ

Есть заводи зеленыя

Съ развѣсистыми ивами надъ сонною водой.

Тамъ блѣдныя русалки, отъ зноя утомленныя,

Задумчиво любуются вечернею звѣздой.

За чащею дремучей

Полянки есть уютныя,

Заросшія брусникою пушистые ковры.

Тамъ лѣшіе и фавны таятся безпріютные,

О чемъ-то грустно шепчутся, вздыхаютъ до зари.

Въ нависнувшей скалѣ

Есть гроты блѣдно-синіе…

Водъ сводомъ сталактитовымъ качается туманъ…

Тамъ въ сумракѣ таинственномъ мерцаютъ звѣзды инея

И -гордо умираетъ тамъ великій Панъ.

Надъ буднями и горемъ

Есть замокъ заколдованный,

Изъ бирюзы и золота аркады въ высотѣ…

Тамъ дымъ кадильницъ стелется сквозь отблескъ зачарованный

И — тамъ алтарь таинственный: тебѣ и красотѣ.

Счастье.

Въ пѣсняхъ счастье мое, но весенней порой

Свои пѣсни поютъ надъ рѣкой на зарѣ соловьи

И — прекраснѣй ихъ пѣсни! Несказанно свободенъ ихъ строй…

Мнѣ не нравятся пѣсни мои.

Въ пѣсняхъ счастье мое. Но въ весеннюю полночь луна

У зенита стоитъ надъ серебряной сказкой земли

И надъ міромъ нездѣшнія сказки о счастьи поетъ тишина…

Мнѣ не нравятся пѣсни мои.

Въ пѣсняхъ счастье мое. Но шумитъ вдохновеннѣе боръ,

Беззавѣтнѣй, нѣжнѣе ноютъ въ половодье ручьи

И въ симфоніяхъ грозъ такъ огроменъ безчисленный хоръ…

Мнѣ не нравятся пѣсня мои.

Пѣсня пѣсенъ одна въ подземельѣ въ темницѣ живетъ,

Но ключи отъ тюрьмы ты зарылъ подъ обваломъ земли,

И умретъ моя плѣнница — пѣсня, напрасно зоветъ…

Мнѣ не правятся пѣсни мои.

Croquis.

Какъ воздушную сѣть золотистую

Я на солнцѣ сушу свои волосы…

На зеркальную воду огнистую

Лѣсъ отбросилъ зеленыя полосы.

Въ чуткой тиши ни звука не слышится.

Въ воду падаютъ иглы сосновыя…

Возлѣ берега мостикъ колышется

И подъ нимъ отраженья лиловыя.

Кругло-бѣлыя тучки незрячія

Надъ янтарностью дна отражаются.

Подъ ногой моей доски горячія

Въ золотое стекло погружаются.

Опускаю я въ воду зеленую

Ткани алыя, бѣлыя, синія

И сквозь радугу искръ распыленную

Лѣса дальняго свѣтятся линіи.

Замыкается влажность нагрѣтая.

Съ каждымъ взмахомъ вольнѣй я работаю…

Вся жемчужною сѣткой одѣта я,

Въ волосахъ — огоньки съ позолотою.

Разбѣжалисъ огнистыя полосы,

Брызги надаютъ внизъ раскаленными

И въ водѣ мои кажутся волосы

Волосами русалки зелеными.

Могила рыцаря.

Близь отвѣса крутого

Спитъ подъ бѣлой плитой

Рыцарь духа святого,

Бѣлый рыцарь святой.

И поютъ ему мессу

Подъ горой ручейки

И по темному лѣсу

Тамъ горятъ свѣтляки.

А у самой могилы

Расцвѣтаютъ цвѣты

Чудодѣйственной силы,

Неземной красоты.

На разсвѣтѣ былинки

Тамъ звенятъ, какъ ручьи…

И на камняхъ росинки —

Это слезы мои.

Венера въ Луврѣ.

Такими быть должны! Такими были люди!

Прекрасный сонъ великаго творца,

Безсмертный знакъ, святое чудо въ чудѣ,

Царица грезъ, царица безъ вѣнца…

Она вдали. Но взоръ ее находитъ

Изъ дальнихъ залъ сквозь арки галлерей.

Она одна — но цѣлый міръ приходитъ

И святъ для всѣхъ порогъ ея дверей.

Все тихо тамъ… Затихли разговоры,

Шаги людей не слышны и легки…

Къ ея лицу прикованные взоры,

Глаза людей, — полны нѣмой тоски.

И всѣ сердца звенятъ мольбой о чудѣ:

Такими быть должны! Такими будутъ люди!

IX.
«Любовъ.»

Пальмовый лѣсъ.

Стынетъ каминъ догорая,

Котъ на лежанку залѣзъ…

Видишь на стеклахъ, родная,

Пальмовый лѣсъ,

Плачетъ подъ окнами вьюга,

Хаты въ сугробахъ кругомъ.

Къ пальмамъ, на солнышко юга

Хочешь, уйдемъ?

Взоръ мой печально встрѣчая,

Тихо ты въ думу ушла,

Тихо головкой качая

Смотришь на хаты села.

Въ черной мглѣ.

Въ черной мглѣ утонула долина,

Не видать въ деревенькахъ огней.

И темна, и печальна вершина,

И безмолвно стоимъ мы на ней.

Помнишь дни? Этихъ дней было много…

Далеко, въ деревенской глуши,

Намъ уснуть не давала тревога

Непокорной и жадной души.

Сердце ныло безсонной истомой,

И казался намъ мертвой тюрьмой

Бѣлый домикъ, покрытый соломой,

Сиротливый, покорный, нѣмой.

Насъ кругомъ осаждали печали,

И не разъ тамъ въ осенней ночи,

Какъ враги, мы угрюмо молчали

При огнѣ одинокой свѣчи.

Но встрѣчаясь глазами случайно,

Мы безмолвно вели разговоръ

О мечтѣ недоступной и тайной,

Про вершины далекія горъ.

Жажда новаго медленнымъ ядомъ

Отравляла намъ кровь, какъ недугъ;

И, когда засыпали мы рядомъ,

Снился намъ фантастическій югъ.

Снились намъ въ глубинѣ панорамы,

Въ тишинѣ кипарисныхъ лѣсовъ,

Величаво-прекрасные храмы

Въ честь невѣдомыхъ новыхъ боговъ.

Бѣлымъ мраморомъ стлались ступени,

Отражаясь въ лазури волны;

Шли по нимъ легкокрылыя тѣни

Съ тихой музыкой вѣчной весны.

Надъ гирляндами лозъ виноградныхъ

Вился путь до вершины, въ чертогъ…

И каскадами брызговъ прохладныхъ

Водопады шумѣли у ногъ.

И надъ всей лучезарной страною

Снилось небо, свѣтлѣй чѣмъ хрусталь,

Все дышавшее жизнью, весною.

Молодое, зовущее въ даль!

То прошло — и прошло безъ возврата..

Сны сбылись: вотъ и горы и югъ,

Все, о чемъ мы мечтали когда-то,

Что сосало намъ грудь, какъ недугъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ черной мглѣ утонула долина,

Не видать въ деревенькахъ огней,

И темна и печальна вершина,

И безмолвно стоимъ мы на ней.

Хороши эти снѣжныя горы,

Эта ширь и свобода высотъ,

Но съ тоской затаенною взоры

Устремляются снова впередъ.

Изъ страны, гдѣ лѣсами бананы

И мимоза, и кактусъ росли,

Насъ зоветъ въ наши бѣдныя страны

Грустный голосъ родимой земли.

Будто чьи-то любимыя руки

Все съ мольбой простираются тамъ…

И вокругъ, въ каждомъ трепетномъ звукѣ

Слово «родина» слышится намъ!

Молодые орлы.

Благородною жаждой свободы

^; Ты горишь, мой орелъ молодой,

И глядишь на тюремные своды

Съ безконечной суровой враждой.

Но не властны тоска и неволя

Приковать твои крылья къ стѣнѣ,

Суждены тебѣ солнце и воля

Тамъ, въ далекой чужой сторонѣ.

За сіяющимъ моремъ лазури

Высоко-далеко отъ земли,

Черной ратью зловѣщія бури

На орлиномъ пути залегли.

Но позорной боязни не зная,

Несдержимо на волю, впередъ

Унесетъ тебя жизнь молодая

Черезъ бурю и ночь унесетъ.

Широки твои крылья, могучи,

Величавъ ихъ безумный размахъ,

И орлу, презиравшему тучи

Не сносить головы на плечахъ.

Трусъ и рабъ пусть мирится съ судьбою,

Ты — царемъ поднебесья рожденъ,

Ты возьмешь свою будущность съ бою!

Такъ лети жъ въ голубой небосклонъ.

Ни любовью моей, ни тоскою

Не смущу, не заставлю дремать,

Но горячей и твердой рукою

Помогу я рѣшетку сломать.

И когда въ подземельѣ холодномъ

Снова жить я останусь одна,

О тебѣ моемъ братѣ свободномъ.

Буду ночи я грезить безъ сна.

И томясь подъ мучительныхъ гнетомъ,

Буду мыслью слѣдить въ небесахъ

За твоимъ горделивымъ полетомъ

На родныхъ лучезарныхъ путяхъ.

Не забудь, что въ тюрьмѣ негодуя,

Я восторженно вѣрую въ свѣтъ,

Не забудь, что готовлюсь и жду я

И надеждой живу на разсвѣтъ.

Кропотливой работой подземной

Разрушаю я клѣтку свою,

Но покуда изъ цѣпи тюремной

Я желѣзныя крылья скую,

И пока я уйду изъ долины,

Гдѣ чернѣетъ на стражѣ тюрьма,

И пока поднимусь на вершины,

Гдѣ увижу я солнце сама,

Много дней уплыветъ одинокихъ,

Много черныхъ и страшныхъ ночей!

Тамъ, вдали, на вершинахъ высокихъ

Не забудь о подругѣ своей.

Надъ землей въ безконечности рѣя

Въ мощныхъ поискахъ вѣчнаго дня,

Ты увидишь тамъ солнце скорѣе…

О, тогда не забудь и меня.

Въ полуночномъ молчаніи дикомъ

Пролети надъ тюремной стѣной

И побѣднымъ торжественнымъ кликомъ

Обмѣняйся привѣтомъ со мной!

«Серенада Брага».

Спишь ли ты? Спи, моя нѣжная!

Сладки весенніе сны.

Замерла ночь безмятежная

Въ трепетномъ свѣтѣ луны.

Замерла. Только съ березами

Въ тихомъ любовномъ бреду,

Полные смутными грезами,

Шепчутся клены въ саду.

Замерла ночь благовонная,

Чарами счастья полна…

Въ кроткую землю влюбленная

Бредитъ любовью она.

Льется въ окошки открытыя

Мая дыханье волной,

Вѣтки, росою залитыя,

Ярко блестятъ подъ луной.

Вѣтки сирени душистыя

Вьются по бѣлымъ стѣнамъ,

Сыпля алмазы огнистые,

Тянутся въ комнатку къ намъ.

Плаваетъ ночь безмятежная

Тихо на крыльяхъ мечты.

Спишь ли ты? Спи, моя нѣжная!

Ночь эта грезитъ, какъ ты.

Ночь эта дышетъ подъ ласками

Чистыхъ глубокихъ небесъ,

Дышетъ безгрѣшными сказками,

Тайнами дивныхъ чудесъ.

Бродятъ ночныя видѣнія

Въ сумракѣ свѣжихъ аллей,

Чье-то доносится пѣніе

Съ мирныхъ далекихъ полей.

Слушаетъ ночь чернокрылая

Гимны — молитвы весны.

Спишь ли ты? Спи, моя милая!

Сладки весенніе сны.

Въ лучахъ зари.

Мнѣ снился сонъ: не душный сводъ темницы,

Небесный сводъ сіялъ надъ головой.

Въ лучахъ зари, свободные, какъ птицы

Куда-то въ даль мы рядомъ шли съ тобой.

По морю ржи высокой, колосистой,

Держа въ рукахъ пучки живыхъ цвѣтовъ,

Мы шли съ тобой тропинкою росистой

Въ просторъ и ширь дымившихся луговъ.

И я сплела себѣ вѣнокъ колючій…

Напрасно звалъ, молилъ напрасно ты,

Напрасно мнѣ съ тоской и скорбью жгучей

Вплеталъ въ косу душистые цвѣты.

Твои цвѣты вѣнка не увѣнчали,

И онъ, какъ ночь чернѣлъ въ моихъ кудряхъ.

Твоя любовь — равна моей печали,

Росинки слезъ дрожали на цвѣтахъ.

Напрасно грудь несбыточнымъ волнуя,

Твоя любовь зоветъ изъ мрака сны,

Горятъ уста желаньемъ поцѣлуя,

Горитъ душа желаніемъ весны.

Веснѣ не быть… Въ молчаніи суровомъ

Не проклинай! Намъ не идти вдвоемъ!

Я вдаль пойду въ моемъ вѣнкѣ терновомъ,

А ты иди..! или своимъ путемъ.

Quasi una fantasia.

1.

Тихія пѣсни, какъ духи летаютъ

Въ сумракѣ свѣжихъ кустовъ.

Пусть на могилахъ цвѣты расцвѣтаютъ,

Другъ мой, не рви тѣхъ цвѣтовъ!

Другъ, не касайся сокровищъ кладбища,

Пусть они льютъ ароматъ,

Пусть украшаютъ нѣмыя жилища

Въ этотъ румяный закатъ…

Мы вѣдь съ тобою богаты цвѣтами:

Дѣлая жизнь впереди,

Звѣздное небо сіяетъ надъ нами,

Цѣлое небо въ груди!

Мы вѣдь съ тобою, какъ Крезы, богаты

Развѣ не знаешь, для насъ

Вѣтеръ приноситъ съ полей ароматы

Въ этотъ таинственный часъ.

Развѣ не слышишь? Внизу, подъ обрывомъ

Шепчется рѣчка съ травой,

Шепчетъ о чемъ-то хорошемъ, счастливомъ…

Мы понимаемъ съ тобой.

2.

Что ты глядишь въ суевѣрной тревогѣ?

Спятъ на могилахъ кресты.

Съ шорохомъ тихимъ у самой дороги

Дремлютъ качаясь, цвѣты…

Полно! Дай руку. Сегодня

Стыдно бояться чудесъ!

Свѣтлая благость Господня

Тайно нисходитъ съ небесъ.

Жизнь неустанно и вѣчно

Ткань свою дивную ткетъ,

Тайной любви безконечной

Будущность въ прошломъ живетъ.

Къ солнцу изъ мрака могилы

Тянутся снова цвѣтки,

Жизнь свои новыя силы

Въ брачные вяжетъ вѣнки.

Предковъ забытыя тѣни

Дѣтямъ и внукамъ друзья…

Приметъ насъ всѣхъ въ свои сѣни

Общая матерь земля.

Мы не устали съ тобою,

Дологъ и свѣтелъ нашъ путь,

Время придетъ… Подъ землею

Сладко тогда отдохнуть.

3.

Развѣ не вѣришь, родная,

Въ будущность новую тамъ,

Въ тайну прекрасную рая,

Въ мірѣ открытую намъ?

Развѣ тебѣ не сказало

Сердце въ груди никогда,

Какъ оно тайну познало,

Какъ оно рвется туда?

4.

Въ чудныхъ созвучіяхъ пѣнія,

Въ блескѣ вечернихъ лучей,

Въ нѣжной мечтѣ сновидѣнія,

Въ ласкѣ любимыхъ очей.

Въ первой улыбкѣ дитяти,

Въ гордомъ полетѣ души,

— Что-то о тайной утратѣ

Шепчетъ, тоскуетъ въ тиши.

Что-то волнуетъ тревожитъ,

Трогаетъ сердце до слезъ…

Что-то сложиться не можетъ

Въ облики будничныхъ грезъ…

5.

Будто, за долгой разлукой

Радость свиданья видна.

Что-то восторгомъ и мукой

Грудь наполняетъ до дна.

Какъ-же не вѣрить, малютка,

Въ то, что въ сознаньѣ живетъ?

Милая! Слышишь, какъ чутко

Замерло сердце и ждетъ…

6.

Въ памяти смутно толпятся

Звуки забытыхъ міровъ…

Въ стройную пѣсню сливаться

Имъ помогаетъ любовь.

Развѣ мы жертвы безсилья,

Развѣ не дѣти зари?

Кто же намъ далъ эти крылья,

Бѣлыя крылья, смотри?

Наша любовь молодая,

Вѣстница солнечныхъ странъ,

Крылья дала, открывая

Свѣтлыхъ небесъ океанъ.

Душу живую изъ праха

Въ брачный уводитъ чертогъ…

Гдѣ же здѣсь мѣсто для страха?

Чувствуешь, близится Богъ!

7.

Слышишь? Идетъ Онъ въ сіяньи,

Въ пышной коронѣ свѣтилъ,

Сходитъ на землю въ молчаньи

Зиждущихъ силъ.

Ночи волшебные хоры

Смолкли торжественно тамъ…

Слышишь? Склоняются горы

Къ свѣтлымъ стопамъ.

Съ тихой молитвой счастливой

Всюду, гдѣ шествуетъ Онъ,

Никнутъ восторженно нивы,

Трепетно лѣсъ наклоненъ…

Волны, рѣзвясь на просторѣ,

Сразу упали на дно.

Слышишь, — затихнуло море,

Даже не дышетъ оно!

Слышишь… подходитъ Онъ ближе,

Замерли розы во мглѣ…

Дай же поклонимся ниже

Къ самой землѣ!

8.

Что ты вздохнула украдкой?

Плачешь? Взгляни: небеса

Плачутъ незримо, но сладко.

Пала на землю роса.

Дай твою руку согрѣю.

Видишь, за лѣсомъ вдали,

Тамъ Онъ теперь. Пламенѣя

Грани яснѣютъ земли.

Міръ обойдя невидимкой,

Въ домъ свой Онъ входитъ теперь…

Розовой нѣжною дымкой

Скрыта небесная дверь.

Вотъ разступились сіяя,

Стражи Его — облака.

Отзвуки пѣсни изъ рая

Слышны въ волнахъ вѣтерка.

Дремлютъ, заслушались травы,

Внемлетъ проснувшійся лѣсъ

Гимнамъ божественной славы,

Тихо плывущимъ съ небесъ.

9.

Ночь уже тамъ, въ отдаленьѣ

Таетъ, какъ дымъ въ высотѣ,

Встали надъ рѣчкой видѣнья,

Лугъ въ серебристой фатѣ.

Къ намъ подъ зеленыя ивы

Крадется бѣлый туманъ.

Выйдемъ тропинкой на нивы,

Выйдемъ изъ облачныхъ странъ.

10.

Чистой росой окропленный,

Нѣжно склоняясь къ цвѣтамъ,

Видишь, вотъ колосъ зеленый

Зыблется кланяясь намъ.

Жемчугъ росы серебристой

Дремлетъ на почкахъ цвѣтковъ,

Дай, надъ межою росистой

Много нарвемъ васильковъ.

11.

Видишь, сіянье дневное

Вновь коронуетъ востокъ,

Пусть и чело молодое

Свѣжій украситъ вѣнокъ.

Дай, я вплету въ твои косы

Эти колосья съ полей:

Пусть бѣлоснѣжныя росы

Будутъ короной твоей.

Я не завидую раю:

Развѣ теперь не въ раю?

Право, и самъ я не знаю,

Небо, — тебя ли люблю.

12.

Тамъ, далеко, на дорогѣ

Вышли жнецы изъ села.

Дай, имъ разскажемъ о Богѣ,

Будетъ ихъ доля свѣтла.

Дай, имъ разскажемъ, родная,

Этой весенней зарей,

Какъ у открытаго рая

Мы очутились съ тобой.

Нѣтъ? Ты смѣешься? Шепни же

«Здравствуйте»! людямъ труда,

Вотъ они ближе и ближе

Съ пѣсней подходятъ сюда.

Warum?

Отчего я грущу, ты спросила меня…

Я грустна оттого, что весна хороша,

Что шумитъ вдалекѣ у заставы рѣка,

Что ноютъ соловьи и росиста трава.

Я грустна оттого, что румяная даль

Погасаетъ въ лучахъ догорѣвшаго дня

И туманъ надъ рѣкой поднялся какъ печаль,

Какъ печаль о быломъ на душѣ у меня.

Ночныя грани.

Какъ жуткія пропасти, какъ темные гроты,

Глаза твои смотрятъ во мглѣ…

Желанный, возлюбленный, кто ты?

Откуда? Зачѣмъ на землѣ?

Такъ близко, такъ страшно далеко

Два міра за тонкой чертой,

И оба живутъ одиноко,

Томятся въ темницѣ пустой.

Капризомъ ли чьимъ и случайно

Мы рядомъ съ тобою вдвоемъ?

Изъ тайны рожденная тайна…

И оба мы въ тайну уйдемъ.

Въ прошломъ.

Тамъ — измѣниться ничто не могло,

Все по мѣстамъ — какъ и было,

Но невидимкой, тамъ счастье прошло…

Сердце о немъ не забыло.

Снова и снова какъ въ сладкомъ бреду,

Домъ твой стоитъ предъ глазами…

Тѣми тропинками снова иду

Съ сердцемъ звенящимъ слезами.

Эти тропинки съ травой по пути…

Какъ я была бы счастливой,

Если бы только могла я расти

Тамъ у тропинки — крапивой.

Нѣтъ! И крапива вѣдь жаждетъ тепла…

Лучше бы тамъ у дороги

Камушкомъ сѣрымъ лежать я могла

Тамъ, гдѣ пройдутъ твои ноги.

Infinitas.

Это вѣтеръ стучится въ окно

Изъ ночной темноты.

Сердце дрогнуло больно. Такъ ждало оно!

Подойти и спросить? Все равно,

Это вѣтеръ стучится!.. Не ты…

Такъ недавно! Такъ было тогда…

Шорохъ легкихъ шаговъ и — рѣшительный стукъ…

Я вставала свѣтла какъ звѣзда,

Подходила, чтобъ вымолвить «да!»

Это — другъ.

Я работала, съ пѣсней ждала

День за днемъ, за часами — часы…

Бѣлоснѣжной невѣстой была…

Какъ ночные цвѣты, по ночамъ я цвѣла

Въ жемчугахъ предразсвѣтной росы.

Это было недавно совсѣмъ!

Только май миновалъ съ той норы, — только дни!

Гдѣ же, гдѣ? И зачѣмъ?

Вѣтеръ, вѣтеръ! Стучись!.. Обмани…

Кто хотѣлъ, чтобы умерли въ почкахъ цвѣты,

Чтобы въ тучахъ погасла звѣзда…

Это вѣтеръ стучится, не ты…

Это такъ, навсегда.

Дѣти.

О, дайте окрѣпнуть загадочнымъ всходамъ!

Таинственной жатвы невѣдомъ итогъ.

Быть можетъ, во славу вѣкамъ и народамъ

Межь ними намѣтилъ избранниковъ Богъ.

Недаромъ тѣ всходы Онъ сѣетъ безъ счета,

Безсмертно-творящій Онъ сыплетъ цвѣты

И творческой мыслью великое что-то

Изъ нихъ созидаетъ по волѣ мечты.

О нѣтъ! Не топчите цвѣтовъ благовонныхъ,

Преступно забытыхъ безъ солнца въ пыли,

Цвѣтовъ небесами на жизнь освѣщенныхъ,

Цвѣтовъ — неповинныхъ въ неправдахъ земли.

Родина пѣсенъ.

Пусть будетъ побѣдою Пирра

Надъ жизнью побѣда моя!

Одна противъ цѣлаго.міра

Возстану безтрепетно я.

Узнала я скорбь безъ исхода,

Но въ мукахъ воскресла я вновь!

Да здравствуетъ жизнь и свобода,

Да здравствуетъ жизнь и любовь!

Недуга нѣмую истому

Сама я осилю, одна!

Себѣ! Не тебѣ, не другому —

Себѣ я останусь вѣрна.

Проклятье вамъ, старыя стѣны!

На фонѣ зіяющей тьмы

Пусть будемъ мы клочьями пѣны,

Но чисты и пламенны мы!

Въ серебряной мглѣ потонувшій

И полный беззвучныхъ тѣней,

Я видѣла городъ уснувшій

Съ миражами позднихъ огней…

И гибели города ждала

Весенняя ночь въ полумглѣ,

Молясь обо всемъ, что страдало

Подъ игомъ людей на землѣ.

Та ночь помолилась о мрачной

Безвыходной мукѣ во мнѣ

И этой молитвѣ прозрачной

Внимали міры въ вышинѣ…

И стало свѣтло въ моей груди,

Огромно и пусто какъ храмъ,

Въ которомъ теряются люди

И бродятъ по новымъ мірамъ…

Ничто на землѣ не случайно.

Мистерія — каждый нашъ вздохъ.

И все — безконечная тайна,

И всюду — таинственный Богъ.

Съ Предвѣчнымъ нѣмое свиданье

Мой разумъ не въ силахъ вмѣщать,

Но будетъ какъ пѣсня страданье

Въ душѣ просвѣтленной звучать.

X.
«Народъ».

У гроба Мессіи.

Жизнь, какъ ночь, въ ожиданьѣ проносится.

Ночь измучила душу мою.

Какъ Марія жена-мѵроносица,

Я у гроба Мессіи стою.

Входъ заваленъ плитою гранитной,

На часахъ торжествующій врагъ,

Надъ пещерой святой беззащитной,

Надъ могилой таинственный мракъ.

О, проснется ли утро туманное

За нѣмыми равнинами тьмы?

Совершится ли чудо желанное?

И — дождемся, дождемся ли мы?

Какъ море…

Какъ море бушуетъ народъ,

Какъ буря на приступъ идетъ…

Доносится ропотъ къ высокимъ горамъ,

Но дремлетъ,

Не внемлетъ

Таинственный храмъ.

Въ томъ храмѣ богиня стоитъ въ глубинѣ,

Подъ бѣлымъ покровомъ блеститъ при лунѣ,

Но ей недоступенъ призывовъ языкъ,

И вѣчною тайной покрытъ ея ликъ.

Богиня! ты слышишь, что близится шквалъ!

И вѣтеръ покровы съ подножья сорвалъ,

И эхо ненастья гудитъ по горамъ…

Пусть входятъ, кто хочетъ, пусть входятъ во храмъ!

Не слышитъ богиня, не сброшенъ покровъ,

А ропотъ милльоновъ такъ грозенъ, суровъ!

Какъ море бушуетъ народъ,

Какъ буря на приступъ идетъ!..

Плотина.

Съ пѣною бьется рѣка полоненная

Въ цѣпкихъ оковахъ колесъ.

Въ мельничномъ шумѣ--тревога безсонная,

Ропотъ и гнѣвный вопросъ.

Пѣнятся волны, спадаютъ разбитыя,

Искры взлетаютъ къ лунѣ…

Пѣной клубятся и стонутъ сердитыя

Въ чуткой ночной тишинѣ.

Скоро ли, кончивъ труды подневольные,

Вырвемся мы изъ цѣпей,

Выйдемъ на волю! Въ объятья раздольныя

Синихъ степей.

Намъ ненавистна плотина унылая,

Иго зубчатыхъ колесъ…

Скоро ли сгинетъ неволя постылая…

Скоро ли? Трудный вопросъ…

Майская ночь надъ природою сонною

Звѣздную ризу простерла свою

И надъ рѣкой полоненною

Я молчаливо стою.

Тамъ за плотиной туманы надводные

Пологъ серебряный ткутъ…

Волны далекія, волны свободныя

Тамъ беззаботно текутъ…

Бѣдныя волны! Съ раздолья широкаго

Гордо вы рветесь впередъ…

Рветесь… Спѣшите… У шлюза глубокаго

Скоро неволя васъ ждетъ!

Бѣдныя волны! О стѣну упорную

Всѣ разобьетесь вы въ пыль…

Вспомнитъ ли кто-то — борьбу непокорную,

Вашу геройскую быль?..

Къ вольному морю теченьемъ влекомыя,

Въ царство родной синевы

Волны другія придутъ, незнакомыя…

Волны — но только, не вы!

*  *  *

(Изъ Маріи Конопницкой).

Пали посѣвы на косогорѣ,

Ой, да не зерна!

Головы дѣтокъ сѣяло горе

Въ пашенькѣ черной…

Дѣтокъ голодныхъ… Сѣетъ недоля —

Ждетъ урожая!

Крестикъ зеленый выросъ средь поля,

Жатва такая.

Крестикъ зеленый… Жатва готова,

Жатва пустыни;

Тихо растетъ тамъ кустикъ терновый

Съ горькой полынью.

Даромъ же, даромъ наши утраты,

Сѣвъ нашъ кровавый!

Видно, ужъ слезы наши богаты

Жгучей отравой!

Ой, напилась ты крови невинной,

Матерь-землица!

Что же не родишь съ нивы пустынной

Хлѣба сторицей?

Послѣ бури.

То не тюрьма еще была когда-то:

Звучала жизнь ростущая вокругъ,

Сквозь толщу стѣнъ былъ слышенъ голосъ брата

И чуялось пожатье братскихъ рукъ.

Сквозь щель окна врывался міръ широкій

И камни стѣнъ твердили свой завѣтъ,

И тѣни прошлаго на подвигъ одинокій

Шептали издали привѣтъ.

Тамъ тайныхъ мукъ подвигнутое бремя

Несли, какъ крестъ, подвижники тюрьмы…

То не тюрьма еще была въ то время,

То былъ алтарь, сіявшій въ морѣ тьмы.

Но грянулъ громъ и опалилъ твердыни…

Глядитъ заря сквозь трещины стѣны…

Толпы враговъ вошли подъ сводъ святыни,

Смутили храмъ священной тишины.

Разгулъ толпы спугнулъ благоговѣнье,

Огни лампадъ дымятся въ темнотѣ,

Минувшихъ лѣтъ восторгъ и вдохновенье

Изчезло въ смутной суетѣ.

И жизнь ушла, изчезнулъ ключъ подземный…

Подъ сводъ небесъ перенесенъ алтарь,

Борьба ушла за грань стѣны тюремной…

Тюрьма стоитъ чернѣя, какъ кошмаръ.

Безликъ и хмуръ холодный камень свода,

Молитвъ и тайнъ истерся свѣтлый слѣдъ…

Ни братьевъ нѣтъ, ни смысла, ни исхода,

Ни подвига, ни вдохновенья нѣтъ.

Въ холодный сонъ тупой и безпросвѣтный

Погружены тюремные жильцы,

Ихъ не зовутъ на подвигъ беззавѣтный

Изъ нѣдръ могилъ погибшіе борцы.

Влачатся дни по будничному скучно,

Дымится жизнь, какъ черная свѣча

И въ корридорахъ гулко, многозвучно

Звучатъ въ ночи рыданья палача.

Подъ пьяный бредъ несчастнаго калѣки

Молчитъ тюрьма могильной тишиной…

Свинцовый сонъ, какъ смерть, смежаетъ вѣки,

Свинцовый сонъ кошмарный и больной.

Пасхальная ночь.

Ночь уже слишкомъ темна!

Слишкомъ безумная ночь!

Жуткаго бреда полна…

Бредъ ея слушать — не въ мочь…

Мѣдный торжественный звонъ…

Это не праздникъ, а бредъ…

Злобно властителенъ онъ,

Голосъ кровавыхъ побѣдъ.

По небу тучи идутъ…

Тучи угрозой темны…

Въ саванѣ черномъ несутъ

Бурю для спящей страны.

Звонъ полетѣлъ по полямъ,

Будитъ нахмуренный лѣсъ…

Что же вы медлите тамъ,

Грозныя тучи небесъ!

Собраны въ море одно

Слезы безплодныхъ полей.

Буря готова давно.

Что же вы медлите, эй!

Двиньте на черную ночь

Молній алмазный каскадъ!

Вѣрю въ суровую мощь,

Вѣрю въ громовый раскатъ!

Въ моей отчизнѣ.

(Изъ Маріи Кононницкой.)

Въ моей отчизнѣ, въ краю далекомъ,

Сто звѣздъ погасшихъ въ вѣнцѣ высокомъ,

Сто звѣздъ погасшихъ надъ степью голой,

Какъ сто герольдовъ въ бронѣ тяжелой!

Въ моей отчизнѣ, въ краю далекомъ,

Сто душъ горячихъ полны упрекомъ,

Сто душъ горячихъ въ тоскѣ безсилья,

Срывая панцырь, ломаютъ крылья!

Въ моей отчизнѣ, въ краю далекомъ

Сто вихрей въ полѣ гудитъ широкомъ,

Сто вихрей топчетъ ковыль кургана,

Какъ кони въ жаждѣ утѣхи бранной!

Когда минуетъ сто дней съ ночами,

Герольды встанутъ, звеня мечами,

Герольды встанутъ! Взовьются кони,

И вспыхнутъ ярко сто звѣздъ въ коронѣ!

Ненависть.

I.

Зарыта въ лохмотья пеленокъ,

На кучкѣ гнилого тряпья,

Ростетъ она, страшный ребенокъ,

Свернувшись въ клубокъ, какъ змѣя.

Проклятья невидимый пологъ

Хранитъ ее въ темномъ углу…

И сонъ ея чуткій не дологъ…

Проснулась — и смотритъ во мглу.

II.

Презрѣнной, страшною и гадкой,

Она растетъ, растетъ шутя,

И жены, матери украдкой

Ласкаютъ страшное дитя.

И, вслухъ не говоря ни слова,

Отцы и юноши идутъ,

Украдкой, молча и сурово

Ребенка на руки кладутъ.

Ее въ тиши лелѣютъ люди…

И кто-то пищу носитъ ей,

И теплоту согрѣвшей груди,

Она воруетъ у людей,

Кто на груди хотя однажды,

Отродье страшное согрѣлъ,

Тотъ изнывалъ отъ тайной жажды

И въ пыткѣ медленной горѣлъ.

Все становилось невеселымъ,

Все чуждымъ дѣлалось на вѣкъ..

И взоромъ жуткимъ и тяжелымъ

Глядѣлъ на ближнихъ человѣкъ.

Нѣмое, странное раздумье

Сильнѣй, чѣмъ страстная любовь,

Рождало тайное безумье:

Ласкать ребенка вновь и вновь.

III.

Она растетъ. У ней окрѣпли ноги,

Ей тѣсенъ сталъ убогій старый домъ.

Перешагнувъ изгнившіе пороги,

Она ползла медлительно, съ трудомъ.

Она ползла, пугающее чудо,

По деревнямъ и городамъ земли…

И гдѣ прошла — гудѣлъ набатъ оттуда

И зарево маячило вдали.

Вокругъ нея взросло уже преданье,

Зловѣщее и темное какъ ночь…

И ждутъ ее, какъ дѣву на свиданье,

Грядущаго невѣдомую дочь.

Уже въ сердцахъ безмолвныхъ и несчетныхъ,

Мечта о ней невидимо цвѣтетъ,

Считая бѣгъ мгновеній мимолетныхъ…

За ней идутъ. Она ростетъ, ростетъ.

Она ростетъ! И ликъ ея ужасный,

Со дня на день становится свѣтлѣй…

Уже сквозитъ нежданный ликъ прекрасный,

Загадочный и новый для людей.

Великихъ дѣлъ таинственная жрица,

Она еще таится въ дальней мглѣ,

Но близокъ часъ! И гордая царица,

Она пойдетъ съ тріумфомъ по землѣ.

Она зажжетъ властительное пламя.

Весь старый міръ смететъ, какъ соръ!

И лишь тогда свое откроетъ знамя,

И съ нимъ взойдетъ безстрашно на костеръ.

Факелъ угасшій.

Плачущій ангелъ поникъ надъ страною…

Факелъ угасшій бросаетъ боецъ…

Но гдѣ дороги? И кто со мною?

Кто выйдетъ, смѣлый, поднять вѣнецъ?

Тихо… Ни звука — только проклятья,

Скрежетъ зубовный — звучатъ въ тиши.

Тамъ кто-то плачетъ… тамъ гибнутъ братья…

Кто видитъ проблескъ въ лѣсной глуши?

Вѣетъ надъ міромъ тоска столѣтій

Мрачно колебля края завѣсъ.

Въ сѣдинахъ горя мы падемъ какъ дѣти,

Мы ждемъ сигнала, мы ждемъ чудесъ.

Чудо не въ насъ ли, въ огнѣ мгновенья?

Весь въ нашей власти взошедшій день!

Нашъ путь полночный ведетъ въ забвенье…

Кто, смѣлый, вѣритъ въ грядущій день?

Нѣмой.

.

Я помню бабушкины сказки.

Но въ самой радостной изъ нихъ

Печальны лживыя развязки,

И я не понимала ихъ.

Въ одной — разсказывалось гдѣ-то

Про гору полную чудесъ,

Въ чужой землѣ за краемъ свѣта…

Тамъ замокъ былъ и — темный лѣсъ.

Въ томъ замкѣ въ башняхъ были кельи

И замокъ тотъ глядѣлъ тюрьмой,

А въ нѣдрахъ замка въ подземельи

Сидѣлъ таинственный Нѣмой.

Подъ игомъ горя и неволи

Онъ тамъ въ темницѣ онѣмѣлъ

И только изрѣдка отъ боли

Цѣпями ржавыми гремѣлъ.

А съ башни блѣдная принцесса

И днемъ и ночью въ лѣсъ глядитъ:

Къ ней рыцарь выѣдетъ изъ лѣса

И онъ ее освободитъ.

Но было темное преданье

Что тотъ Нѣмой — ея отецъ…

Прервать ихъ долгое страданье

Пріѣдетъ рыцарь, наконецъ.

Какъ всѣ, и эта сказка лгала!

Но той подземною тюрьмой

Насъ часто бабушка пугала

И — мнѣ мерещился Нѣмой.

Въ зловѣщемъ сумракѣ ущелья,

Заросшемъ чащею лѣсной,

Чернѣютъ окна подземелья

Внизу подъ старою стѣной.

Крапивой, сорною травою

Рѣшотки оконъ заросли,

Скала виситъ надъ головою —

И — гулъ идетъ изъ подъ земли.

Никто приблизиться не смѣетъ

И Богъ храни — глядѣть туда:

Кто увидалъ, тотъ онѣмѣетъ,

Безумнымъ станетъ навсегда!

До жути сумрачныя краски

Сгущала бабушка моя.

Нѣмого страшнаго изъ сказки,

Нѣмого — увидала я.

Съ отвагой юношеской вѣры

Однажды къ замку я пришла…

Замковъ заржавленныхъ у двери

Разбить и снять я не могла.

Но я увидѣла рѣшотки,

За ними — сумрачную мглу…

И — образъ мученика кроткій

Въ его страдальческомъ углу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нельзя разсказывать объ этомъ!

Но то, что видѣла, я чту

Какъ право быть его поэтомъ,

Какъ сердца лучшую мечту.

Сѣверное сіянье.

Отзвукъ симфоній Молчанья Великаго

Ловитъ тоскующій слухъ…

Съ сѣвера темнаго, съ сѣвера дикаго

Больше не рвусь я на югъ.

Гулко, торжественно боръ зачарованный

Въ полночь гудитъ надо мной…

Къ сѣверу темному грезой прикованный

Сгинешь ты, соколъ степной.

Прежнее счастье забытыми нотами,

Въ трепетной музыкѣ дня,

Звало къ цвѣтамъ надъ иными широтами —

Звало, манило меня…

Если воскреснуть бы сердцу влюбленному!

Въ медленныхъ пыткахъ тоски

Къ морю ушла бы я, къ морю зеленому,

Къ зною пустыни, въ пески…

Былъ мой оазисъ надъ гладью безводной…

Все, что росло и цвѣло

Стало пустыней безплодной,

Солнце сожгло.

Шире и жарче пустынь догорающихъ

Въ зноѣ далекихъ сторонъ, —

Эта пустыня — надеждъ умирающихъ,

Дѣлъ человѣческихъ — сонъ.

Въ душномъ самумѣ круги величавыя

Мойра смыкаетъ давно,

Выпила молча всю чашу отравы я —

Горько и пьяно вино.

Въ черномъ безмолвіи ночи полярной,

По небу красные движутся-ходятъ столбы,

Отблески солнца въ коронѣ кошмарной

Надъ страшнымъ ликомъ людской судьбы…

Красные храмы, колонны дрожатъ, разрушаясь качаются,

Заревомъ стелется въ небѣ зловѣщій, кровавый вуаль,

Грозные, жуткіе въ безднахъ гиганты встрѣчаются…

Молча, враждебно, колеблясь расходятся вдаль.

Тусклые блески надъ далями снѣжными

Въ полночь кочуютъ однѣ…

Въ полночь нѣмую надъ вѣчными снами безбрежными

Сполохи гаснутъ во мнѣ.

XI.
«Фрески Пантеона».

Черный вѣнокъ.

Онъ долго томился во мракѣ темницы

И вынесъ изгнанья мучительный гнетъ,

Но мысль не устала какъ прежде стремиться

И сердце умѣло по прежнему биться…

И шелъ онъ впередъ и впередъ!

За нимъ, вдохновившись геройствомъ примѣра,

Вставали, гдѣ шелъ онъ, на смѣну бойцы…

Творила легенду народная вѣра

И въ жизнь воплощалась былая химера,

Героямъ сплетая вѣнцы!

Онъ умеръ далеко отъ родины милой.

Чужбина, какъ сына, почтила бойца,

Знамена склонила надъ свѣтлой могилой…

И имя воскресло съ невѣдомой силой,

И славѣ не будетъ конца!

Героямъ отчизна — весь міръ угнетенныхъ,

Весь міръ созидающихъ храмъ!

О спите, герои, подъ сѣнью сплетенныхъ

Вѣнковъ, приносимыхъ отъ всѣхъ угнетенныхъ

Къ священнымъ могиламъ во храмъ!

Снѣгъ.

Я помню фонъ чудовищной картины —

Какъ злой кошмаръ она пугала всѣхъ:

Тамъ черный дымъ окутывалъ руины,

Бродила смерть — и падалъ, падалъ снѣгъ.

Но тщетенъ былъ природы трудъ упорный!

Пушистый снѣгъ наивный, какъ дитя,

Топтали вслѣдъ… Чернѣлъ онъ гарью черной,

Отъ красныхъ лужъ рубинами блестя.

Слѣды того, что было, заметая

Снѣжинки внизъ летѣли въ дымной мглѣ…

Какъ будто тамъ надъ міромъ ночь святая

Какъ прежде миръ несла по всей землѣ!

Учелъ ли кто кануновъ тѣхъ наслѣдство,

Итогъ судьбы въ исторіи тѣхъ дней?

Что снилось намъ? Быть можетъ святки, дѣтство?

Святая ночь! Какъ встрѣтились мы съ ней!..

Огонекъ.

Посвящается народному учителю.

Гудитъ ненастье въ темномъ полѣ,

Тоска и глушь въ нѣмомъ селѣ,

Лишь огонекъ въ народной школѣ

Горитъ, какъ звѣздочка, во мглѣ.

Какъ стая птицъ, щебечутъ дѣти,

Надъ книгой голову склоня,

Учась, какъ жить на бѣломъ свѣтѣ,

Вокругъ завѣтнаго огня.

Пусть ночь долга и тьмой объята,

Пусть спитъ село въ тоскѣ тупой…

Не даромъ учатся ребята,

Собравшись дружною толпой…

Пусть гнѣвно воетъ непогода!

Ей не задуть огня того:

Надежды, будущность, свобода,

Все это, все — вокругъ него…

Тамъ гдѣ-то жизнь кипитъ, какъ море,

Какъ праздникъ радости сплошной,

И счастья ищетъ на просторѣ,

И льется шумною волной.

Тамъ гдѣ-то празднуютъ безпечно

Толпы ликующихъ людей,

А здѣсь въ работѣ безконечной

Тяжелый рядъ суровыхъ дней.

Не слышно слова утѣшенья:

На стражѣ честнаго труда

Стоятъ обиды и лишенья

И злая, темная вражда…

Со дня на день въ борьбѣ съ судьбою

Не озлобиться, не уснуть,

Остаться вѣкъ самимъ собою,

Съ прямой дороги не свернуть,

Мириться съ нищенскою долей

И свѣтло!! правды не забыть,

Съ какой же вѣрою и волей.

Съ какимъ же сердцемъ надо быть!

Тому, кто, чуждый укоризнѣ,

Стоялъ на доблестномъ посту,

Боролся съ ужасами жизни

За свѣтъ, добро и красоту,

Кто устоялъ во тьмѣ тоскливой

И до конца не изнемогъ,

Кто зажигаетъ терпѣливо

Свой одинокій огонекъ, —

Тотъ подвигъ жизни благородной

Свершитъ достойно до конца,

И свѣтъ лампады путеводной

Оцѣнятъ честныя сердца!

Мы знаемъ ужасы безсилья…

Мы цѣнимъ скромный огонекъ.

Какъ знамя страстнаго усилья,

Какъ жизни будущей залогъ.

За правду — доблестны страданья!

Мы вѣримъ въ свѣтъ и въ царствѣ тьмы,

Мы чтимъ работу созиданья,

И — низко кланяемся мы!

Настанетъ день! Для массъ свободныхъ

Открыты будутъ свѣтъ и ширь,

И трудъ учителей народныхъ

Оцѣнитъ благодарный міръ!

Еще томительно и низко

Висятъ ночныя облака,

Но день идетъ, и онъ ужъ близко!

Мужайтесь, стражи огонька!

Тамъ — и здѣсь.

Тамъ — въ чудной высотѣ необозрима даль:

Очищенный огнемъ ночной суровой бури,

Свободенъ безъ границъ, прозраченъ, какъ хрусталь,

Безбрежный океанъ полуденной лазури.

А здѣсь внизу! Гнилой клочекъ земли

Громадой стѣнъ сырыхъ отъ міра огражденный,

И цѣпью лязгая, во мракѣ и въ пыли

Съ поникшей головой шагаетъ заключенный…

Requem.

Когда надъ страною свобода

Ликующимъ солнцемъ взойдетъ,

По улицамъ море народа

Къ могиламъ героевъ пойдетъ.

Одѣнется въ трауръ столица,

Раздастся медлительный звонъ,

И дымъ изъ кадилъ заструится

Сквозь черныя волны знаменъ.

Повиснутъ съ балконовъ высокихъ

Гирлянды зеленой стѣной,

И хоръ до окраинъ далекихъ

Польется могучей волной.

По стогнамъ столицы сожженной

Милльоны — милльоны людей

Пойдутъ съ головой обнаженной

Къ безвѣстнымъ могиламъ вождей.

Ихъ кровь эту землю поила…

Ихъ кровью пропитанъ песокъ…

Здѣсь всюду, гдѣ ступишь, могила

Незримо зіяетъ у ногъ…

Въ странѣ не осталось жилища,

Гдѣ-бъ не было сиротъ и вдовъ…

И — каждая площадь — кладбище

Надъ братской могилой бойцовъ.

Ихъ много… Невѣдомо имя,

Невѣдомъ послѣдній ихъ часъ…

Ихъ много… Мы были не съ ними,

Они погибали за насъ…

О, будьте-жъ, безсмертныя тѣни

Народной святыней на вѣкъ!

И станутъ тогда на колѣни

Толпы какъ одинъ человѣкъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И будетъ вся родина, въ горѣ

Поникнувши, руки ломать

И, слившись въ стотысячномъ хорѣ

Оплакивать будетъ, какъ мать.

И дружно народомъ свободнымъ

До неба воздвигнется храмъ

Во славу героямъ народнымъ,

На вѣчную память борцамъ!

Бѣлый лебедь.

(Памяти героя).

Бѣлый лебедь летѣлъ

И за тучей изчезъ.

Бѣлый лебедь хотѣлъ

Долетѣть до небесъ.

Грозно туча гремѣла

Хмурясь чернымъ челомъ

И упалъ лебедь бѣлый

Съ перебитымъ крыломъ.

Лебедь! Крылья разбитыя

Бьетъ прибой…

Плачутъ тучи сердитыя

Надъ тобой.

Плачетъ темная ночь надъ равниною

Слезы льетъ.

Лебедь пѣсню свою лебединую

Ей поетъ.

Мѣсяцъ всталъ надъ вершиною

И сквозь сонъ

Пѣснь послѣднюю лебединую

Слушалъ онъ.

Шелъ пѣвецъ надъ долиною,

Шелъ къ горамъ,

И надъ пѣснею лебединою

Плакалъ тамъ.

XII.
«Paysage intime»

Лѣсная ночь.

Ночь развѣсила ленты лиловыя

Надъ пролетами бѣлыхъ оконъ

И вплела свои сказки суровыя

Въ дымку жизни похожей на сонъ.

Внемлетъ сердце нѣмой укоризнѣ,

Прорицаньямъ зловѣще-сѣдымъ…

И на траурный гробъ моей жизни

Лунный отблескъ ложится какъ дымъ.

Глубь снѣгами зарытаго лѣса

Какъ судьба человѣка — темна…

И души одинокая месса

Совершаться во мракѣ должна.

Ночь расвѣсила ткани прозрачныя

И сквозь отблески легкихъ завѣсъ,

Тайны міра, мистеріи мрачныя

Проникаютъ въ серебряный лѣсъ.

И горятъ, и горятъ, какъ живые

Маяки на иномъ берегу,

Огоньки, огоньки снѣговые,

Бирюзовыя искры въ снѣгу.

Весеннее.

Дрожитъ надъ омутомъ коряга мрачная,

Подъ нею травы стелются въ волнѣ,

И шумно крутится, бурлитъ вода прозрачная,

А — камни желтые лежатъ на днѣ.

Съ откосовъ грузно прыгаютъ лягушки пестрыя,

Сорвавшись падаютъ въ веселый плёсъ

Туда, гдѣ ярко-зелено сквозятъ травинки острыя

Надъ колеей размытою и въ ямкахъ отъ колесъ.

Въ лиловомъ платьицѣ надъ шумной кручею,

Гдѣ вербы красныя, гдѣ крутъ отвѣсъ,

Обнявшись ласково съ вербой пахучею, —

— Сидитъ русалочка и смотритъ въ лѣсъ.

И такъ ушла въ свои мечты нездѣшнія.

Что не услышала шаговъ моихъ…

Я рѣжу вербочки, барашки вешніе…

Въ пучки душистые уложатъ ихъ.

Румянымъ золотомъ заката нѣжнаго

Барашки свѣтятся въ моихъ рукахъ —

И звонъ изъ города идетъ мятежнаго —

Вербу пасхальную тамъ ждутъ въ пучкахъ…

Съ вербой пахучею толпы нарядныя

Идутъ со свѣчками — весну поютъ,

А храмы въ зелени стоятъ прохладные,

А вербы запахъ свой весенній льютъ…

О чемъ ты думаешь надъ шумной кручею?

Скажи, русалочка, скажи, мой другъ!

Ее коснулась я вербой пахучею —

— Взглянула, ахнула — и скрылась вдругъ.

Блики солнца.

Дорожки подъ солнцемъ — какъ золото рдяное,

Лиловое кружево — тѣни на немъ,

А солнце отъ радости пьяное

Сквозь ели все сыплетъ огнемъ.

И падаютъ, кружатся искры лучистыя —

На вѣткахъ и листьяхъ кустовъ,

Горятъ разноцвѣтныя пятна огнистыя

На вѣнчикахъ яркихъ цвѣтовъ.

Божественно веселъ Владыка Таинственный:

Смѣются и солнце, и тѣнь.

Съ зари до заката иной, но — единственный —

Торжественно шествуетъ день.

Весь міръ разукрашенъ на встрѣчу грядущему

Лазурному празднику дня!

И сердцу влюбленному, сердцу поющему

Такъ тѣсно въ груди у меня.

Такъ хочется сердцу рвануться изъ груди,

Разсыпаться солнцемъ въ листвѣ,

Растаять въ сверкающемъ чудѣ,

Росой заблестѣть на травѣ

И птичкой нырять въ синевѣ!

Быть эхомъ за чащей зеленой —

Насмѣшливо ухать вдали!

Быть пѣсней звенящей, влюбленной!

— Песчинкой — въ объятьяхъ земли!

Быть радугой гордой и смѣлой —

Полнеба обмѣрить дугой —

И сдѣлаться бабочкой бѣлой

На новой планетѣ другой!

Полевые цвѣты.

Я люблю васъ, межи благовонныя!

Между двухъ морей пахучей ржи

Вьются вдаль кудрявые, зеленые

Цвѣтники задумчивой межи.

Все на ней сплелось живыми чащами:

Желтый дрокъ, туманная полынь,

Медунокъ съ трясунками блестящими,

Васильковъ ликующая синь,

Сонъ-травы лиловенькія чашки,

Блѣдно-розовый вьюнокъ, куколь, тимьянъ,

Скабіозы, лютики, ромашки,

Лисій хвостъ, трилистникъ и дурманъ.

Голубой цикорій — у дороги

Всѣ цвѣтки свои собралъ въ букетъ…

Зонтикъ свой склоняетъ мнѣ подъ ноги

Нѣжно-палевый высокій златоцвѣтъ.

Не могу повѣрить, что не слышатъ

Словъ моихъ привѣтливыхъ цвѣты —

Такъ глядятъ, колышутся и дышатъ,

Такъ полны восторгомъ красоты.

Пѣсни ихъ — для насъ — благоуханье.

Въ насъ звучитъ любовью и мечтой

Нѣжныхъ душъ ихъ чистое дыханье,

Ихъ языкъ таинственно простой.

Въ лѣсу.

Я прошу какъ милости, какъ ласки

У тебя, мой гордый, грустный лѣсъ!

Дай понять твои черты и краски,

Перелить въ мелодіи и сказки

Красоту и тонъ твоихъ чудесъ!

Дни стоятъ въ волшебной тихой думѣ,

Въ голубой улыбкѣ безъ конца…

Тихій сонъ — въ лѣсномъ далекомъ шумѣ

Вторитъ снамъ влюбленнаго пѣвца.

Солнце лѣсъ безумно полюбило

И стоитъ безсмѣнно чуть дыша…

Всѣ лучи, всѣ тѣни углубило…

Свѣтъ дрожитъ, трепещетъ какъ душа.

Въ ранній часъ за голубою тканью

Изъ окна вбѣгаетъ въ спальню лучъ,

Серебрясь благоуханной ранью,

Весь росой обрызганъ и — пахучъ.

Вязкій гнетъ безрадостной дремоты

Сдунувъ прочь съ тоскующихъ очей,

Лучъ зоветъ, ласкаетъ, шепчетъ: «кто ты?

О проснись! Ты — воленъ! Ты — ничей!»

Воленъ я! Но часто міръ мнѣ тѣсенъ!

Только лѣсъ, внимая сказкамъ дня,

Проситъ, ждетъ моихъ свободныхъ пѣсенъ

И шумитъ — баюкая меня.

Поздній часъ.

Отъ фонарныхъ столбовъ, павильоновъ и вязовъ столѣтнихъ

Густо-черныя тѣни лежатъ въ серебристо-лазурномъ свѣту.

Я люблю электричество въ сумракѣ полночей лѣтнихъ.

Я люблю этихъ улицъ пустѣющихъ тишь, красоту.

Я люблю этотъ свѣтъ ослѣпительно сверху струящійся

Изъ молочно-сіяющихъ бѣлыхъ побѣдныхъ шаровъ

И подъ деревьями кружевомъ чернымъ ложащійся,

Но тротуарамъ рисующій узоры волшебныхъ ковровъ.

Я люблю эти тѣни людей запоздалыя,

Дня догорѣвшаго, душистаго вечера тѣни прощальныя,

Отзвуки смѣха, клочки разговоровъ поникшіе, вялые,

Жизни бѣгущей — огни безконечно-печальные.

Люди уходятъ, но жизнью своею живутъ ихъ созданія…

Призраки бродятъ по улицамъ, въ паркѣ — аллеями темными…

Смяты газоны, оборваны рощи… И тихо полны ожиданія

Въ заросляхъ парковъ скамьи съ бѣдняками бездомными.

Въ этотъ часъ я люблю тебя, городъ, гудящій подъ дымкой таинственной,

Полный трагедій, ироніи, полный невнятныхъ угрозъ…

Фонъ моей жизни! Моей, одинокой, единственной,

Полной до края и пѣсенъ и слезъ.

Закатъ въ городѣ.

Въ окнахъ рдѣетъ закатъ. И поденщикъ усталый

По тропинкѣ свернулъ въ переулокъ — домой.

А за городомъ день догорѣвшій и алый,

Майскій день умиралъ подъ душистою тьмой.

Зажигались огни. Вдалекѣ на кладбищѣ

— Цѣлый хоръ соловьевъ слышу я изъ окна.

И подъ звуки его серебристѣй и чище

Зажигаетъ огни надъ землей глубина.

Почему я не тамъ? Я прикована гдѣ-то

Межъ людей, на клочкѣ оскверненной земли,

А — не тамъ, гдѣ плывутъ въ серебрѣ полусвѣта,

Гдѣ плывутъ облака, изчезая вдали.

О зачѣмъ не гнѣздо на вѣтвяхъ, а жилище

Осѣняетъ меня въ эти майскіе дни!

Я бы пѣла всю ночь соловьемъ на кладбищѣ,

Пѣла тѣмъ, кто уснулъ въ благовонной тѣни.

Пѣла тѣмъ, кто донесъ свое иго земное,

Кто закончилъ свой трудъ роковой,

Кто взглянуть не успѣлъ въ это небо ночное

И ушелъ поникая къ землѣ головой.

О, я пѣла бы имъ въ эти майскій зори!

Я бы пѣла о томъ, что настала весна,

Что рождаемся мы не для муки и горя,

Что для счастья намъ жизнь и для пѣсенъ дана.

Осень въ лѣсу.

Сосны старыя столѣтнія

Хмуро головы склонивъ

Вспоминаютъ ночи лѣтнія,

Тихій шумъ цвѣтущихъ нивъ…

Въ ночи темныя дождливыя

Ели темныя грустны:

Вспоминаютъ дни счастливые,

Дни лазурные весны.

Голы полосы сосѣднія.

Межи вытопталъ морозъ.

Листья желтые послѣдніе

Вѣтеръ по полю унесъ.

Травы тощія измятыя

Зябко никнутъ въ сизой мглѣ.

Прячьтесь, прячьтесь, мхи косматые!

Смерть проходитъ по землѣ!

Смерть блуждаетъ въ ночи длинныя,

Точитъ острую косу,

Коситъ просѣки пустынныя,

Коситъ въ сумрачномъ лѣсу.

И брусника одинокая

Зарываетъ глубже плодъ.

Скоро, скоро смерть жестокая

Невидимкою пройдетъ.

Лѣсъ тоскуетъ — нѣтъ спасенія!

И въ слезахъ шумитъ вверху…

Въ ночи темныя осеннія

Гномы прячутся во мху.

И листками уцѣлѣвшими

Чинятъ шубки до зари…

Подъ поганками истлѣвшими

Тускло свѣтятъ ихъ костры.

Лица ихъ полны заботою,

Сердце ихъ тоска щемитъ…

Чутко внемлютъ за работою…

Темный лѣсъ шумитъ… шумитъ.

Боръ.

Благодарю тебя, таинственный и властный,

За тишь ночей и яркую зарю,

За каждый день, за каждый мигъ прекрасный,

За жизнь твою тебя благодарю.

Благословенъ будь! Не знаю — кто ты,

Но внятно мнѣ дыханіе твое

И тайный смыслъ святой твоей дремоты,

Твоей души живое бытіе.

Какъ струны арфъ съ непостижимымъ строемъ

— Твоихъ вершинъ оркестръ надъ головой

Звучитъ инымъ невѣдомымъ покоемъ,

Гармоніей и правдой вѣковой.

Благодарю за вѣчное волненье

Твоихъ тѣней и яркихъ бликовъ дня!

Благодарю за миръ уединенья

Къ мистеріи призвавшаго меня.

Ты мнѣ открылъ невидимыя двери

Въ волшебный кругъ земного бытія,

Гдѣ братья — всѣ: цвѣты, песчинки, звѣри,

Гдѣ лишь звено таинственное — я.

Ты научилъ для счастья пѣть — какъ птицы,

Какъ солнце — лучъ въ святой росѣ дробить,

Смѣясь горѣть во мракѣ какъ зарницы,

И, какъ цвѣты, — торжественно любить.

Ты мнѣ во снѣ нашептывалъ «воскресни!»

И пробуждалъ симфоніей своей,

Чтобъ жизнь была аккордомъ свѣтлой пѣсни

А каждый день — былъ чистымъ звукомъ въ ней.

Благословененъ будь за безмятежность,

За твой благой и просвѣтленный ликъ,

За всю любовь, всю искренность, всю нѣжность,

Чѣмъ ты одинъ воистинно — великъ.

Осень.

Почки послѣднія розъ

Съ вечера кто-то сорвалъ.

Ночью ударилъ морозъ —

Мокрую землю сковалъ.

Умерли травы, кусты…

И на газонахъ тогда

Жестко застыли цвѣты

Кружевомъ тонкимъ изъ льда.

Иней хруститъ на пескѣ…

Садъ пережившій борьбу —

Въ мертвомъ хрустальномъ вѣнкѣ

Бѣлъ, какъ невѣста въ гробу.

Хмуро потупился лѣсъ

Съ черною думой въ глазахъ…

Солнце взглянуло съ небесъ —

Долго смотрѣло въ слезахъ.

Плакало солнце тогда…

Смерть не щадитъ ничего…

Съ мертвыхъ цвѣтовъ какъ вода

Капали слезы его.

Поздно! Былую красу

Отняла смерть у земли.

Синія тѣни въ лѣсу,

Смертныя тѣни легли.

Maestro.

Въ старинномъ зданіи, далеко

Отъ шума жизни молодой, —

Живетъ давно и одиноко

Maestro старый и сѣдой.

Когда-то кто-то жилъ съ нимъ рядомъ,

Но эти дни прошли какъ сонъ…

Старѣетъ домъ съ заглохшимъ садомъ,

Съ рядами треснувшихъ колоннъ.

Неудержима, неустанна

Работа жизни міровой…

Бассейнъ гордаго фонтана

Заросъ высокою травой.

Старинный фризъ разбитъ когда-то

И портикъ входа въ землю вросъ,

И гаснутъ отблески заката

Надъ клумбой одичалыхъ розъ.

Весной надъ чащами сирени,

Какъ лѣсъ, репейники растутъ,

И между плитами ступеней

Тамъ одуванчики цвѣтутъ.

Весной на домъ роняютъ клены

Цвѣты подобные лучамъ…

Окно открыто въ садъ зеленый .

И плачетъ скрипка по ночамъ…

Закрыты старыя ворота,

Калитка заперта всегда —

И старый домъ все ждетъ кого-то,

Кого не будетъ никогда.

Чудеса солнца.

Выткало солнце какъ ленты — травинки зеленыя

Съ тоненькой шелковой нитью внутри —

А по газону — какъ капельки крови вкрапленныя

Вышило алыя звѣзды — цвѣточки зари.

На розовомъ нѣжномъ сафьянѣ сосновой коры

Парчей золотой разукрашены пятнышки свѣта.

Изъ плюша зеленаго съ золотомъ — стелетъ ковры

Волшебное солнце на праздникѣ лѣта.

Песокъ на дорожкахъ разсыпанъ какъ золото рдяное.

Въ лиловое кружево собраны тѣни на немъ…

И огненной пылью струится сіянье румяное,

И всѣ промежутки рисунковъ — трепещутъ огнемъ.

А въ комнатахъ дома закутаны облики линій

Въ янтарную дымку, въ опалово-розовый тонъ…

И вечеръ душистый приходитъ — прозрачный и синій —

И бѣлыя розы въ букетахъ цѣлуетъ торжественно онъ.

На темной террасѣ огни голубыя свѣтлѣе,

И пѣнье рояля изъ оконъ открытыхъ слышнѣй,

И бѣлыя тѣни теряются въ темной аллеѣ,

И въ клумбахъ мерцаютъ зеленыя искры огней.

Въ пахучемъ газонѣ, росистою влагой одѣтомъ,

Горятъ до разсвѣта таинственно искры лучей…

Великія тайны, рожденныя солнечнымъ свѣтомъ,

Толпятся надъ міромъ во мракѣ душистыхъ ночей.

Дѣтскій садъ.

Все былое уничтожено:

Гибли пѣсни, замеръ смѣхъ…

Сердце лѣса заморожено.

Ночью выпалъ первый снѣгъ.

Бѣлой толстою овчиною

Лѣсъ закутался съ утра

И застылъ съ своей кручиною

У погасшаго костра.

Будетъ стужа въ ночи длинныя,

Прячьтесь, елочки, скорѣй,

Прячьтесь, милыя, невинныя,

У подножья матерей!

Долги сказки безначальныя,

Быль угрюмая — страшнѣй…

Ели старыя печальныя

Пѣсни вамъ споютъ о ней…

Дѣтки малыя еловыя

Въ бѣлыхъ ватныхъ башлычкахъ

Обновили шубки новыя

Съ серебромъ въ воротничкахъ.

Въ ночи долгія пустынныя

Молодь слушаетъ сквозь сонъ

Сказки лѣса, сказки длинныя…

Много сказокъ знаетъ онъ.

Музыка.

Цвѣты расцвѣли какъ созвучія

И розы — какъ музыка дня.

Весь день кантилены пѣвучія

Какъ въ люлькѣ качаютъ меня.

Я сплю… А глициніи съ розами

Весь день надо мною поютъ…

И кустъ съ голубыми мимозами

Вьюнки какъ шатеръ обовьютъ.

Глаза какъ ребенокъ смѣющійся

Смежаю я въ дремѣ мечты…

Не свѣтъ ли изъ музыки льющійся

Вокругъ разсыпаетъ цвѣты?

Лучистое царство зеленое

Мнѣ снится въ лазурныхъ мечтахъ…

Не сердце ли въ пѣсни влюбленное,

Цвѣтетъ въ разноцвѣтныхъ цвѣтахъ?

Не наши ли души — созвучія

Сливаются въ музыкѣ дня?..

Весь день кантилены пѣвучія

Какъ въ люлькѣ качаютъ меня…

Дворецъ.

Свѣтаетъ за дремлющимъ боромъ…

Намѣтились сосны узоромъ

И кружевомъ чернымъ — намѣтилась ель.

Въ саду, въ полумракѣ,

Въ лиловенькой чашечкѣ, въ макѣ

Ночуетъ нахохлившись шмель.

Прохладно въ бесѣдкѣ душистой…

На шубкѣ пушистой

Роса — и цвѣточная пыль.

Ты счастливъ, бродяжка мохнатый!

Счастливѣй, чѣмъ Цезарь богатый,

Твой жребій — завидная быль.

И какъ же бы счастливъ былъ каждый пѣвецъ,

Имѣя на свѣтѣ подобный дворецъ,

Такой же душистый и вольный какъ твой,

Такой же открытый какъ макъ полевой!

Орхидеи.

Орхидеи тонкія и нѣжныя

Память грезъ несбыточныхъ таятъ…

Какъ надъ храмомъ башни бѣлоснѣжныя

Высоко надъ травами стоятъ.

Какъ молитва ихъ благоуханіе,

Какъ любовь — молитва ихъ чиста,

И звучитъ какъ пѣсня ихъ дыханье,

И поютъ чуть слышно ихъ уста;

"Мы стоимъ какъ жрицы непорочныя,

"Нардъ и медъ въ кадильницахъ у насъ…

"О горите, свѣтляки полночные!

«Ночь земли — святой и страшный часъ.

Міръ молчитъ предъ ней съ благоговѣніемъ,

Скорбный міръ, томимый горькимъ днемъ,

И въ слезахъ, чуть слышнымъ дуновеніемъ,

Мы стоимъ — и молимся о немъ!»

Дождь.

Дождь готовится — зрѣлища дивныя!

Прянетъ цвѣтъ свой цвѣтущая рожь,

Колокольчики смотрятъ наивные

Наклонились какъ дѣти изъ ложъ.

Въ бѣлыхъ платьяхъ ромашки веселыя

Смотрятъ вверхъ вдоль двойной колеи:

Какъ тамъ думаютъ тучи тяжелыя —

Отдадутъ ли богатства свои?

Маки тянутся съ чашами алыми…

Неужели же тучи пройдутъ?

Всѣ цвѣты на готовѣ съ бокалами,

Съ разноцвѣтными рюмками — ждутъ.

Брызнулъ дождь на платья нѣжныя!

Подъ дождемъ шумятъ цвѣты…

Землянички бѣлоснѣжныя

Быстро спрятались въ кусты.

Дождь принесъ вино небесное,

Драгоцѣнное вино!

Чудотворное, чудесное

Льется весело оно.

Подставляйте чаши звонкія,

Пусть напьется мать-земля,

Пейте, пейте, травы тонкія,

Пейте, Божіи поля!

Дождь поилъ луга зеленыя,

Дождь въ лѣсу шумѣлъ листвой —

Кто-жъ уста мои спаленныя

Напоитъ водой живой?

Виноградника небеснаго

Недоступна мнѣ страна —

Кто-жъ мнѣ дастъ вина чудеснаго,

Чудотворнаго вина?

«Лесная лилия» (Белкина)/ДО

Любовь Бѣлкина.

«ЛѢСНАЯ ЛИЛІЯ».

1910.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

I. «Жизнь»

II. «Смерть».

III. «Я».

IV. «Люди»

«Міръ».

VI. «Невѣдомое»

VII. «Сны».

VIII. «Красота».

IX. «Любовъ.»

X. «Народъ».

XI. «Фрески Пантеона».

XII. «Paysage intime»

I.
«Жизнь»

II.
«Смерть».

III.
«Я».

IV.
«Люди»

VI.
«Невѣдомое»

VII.
«Сны».

VIII.
«Красота».

IX.
«Любовъ.»

X.
«Народъ».

XI.
«Фрески Пантеона».

XII.
«Paysage intime»