«Ке фер?» (Тэффи)
| ← Как быть? | «Ке фер?» | Защитный цвет → |
| Из сборника «Рысь». Дата создания: 1920, опубл.: 1920. Источник: Тэффи Н. А. Собрание сочинений [в 7 томах]. Том 3: «Городок». — М.: Лаком, 1999. — С. 126-129. |
Рассказывали мне: вышел русский генерал-беженец на плас де ла Конкорд, посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на магазины, на пеструю говорливую толпу, — почесал в переносице и сказал с чувством:
— Все это, конечно, хорошо, господа. Очень даже все это хорошо. А вот… ке фер?[1] Фер то ке?
Генерал — это присказка.
Сказка будет впереди.
Живем мы, так называемые лерюссы[2] самой странной на другие жизни не похожей жизнью. Держимся вместе не взаимопритяжением, как, например, планетарная система, а вопреки законам физическим — взаимоотталкиванием. Каждый лерюсс ненавидит всех остальных, столь же определенно, сколь остальные ненавидят его.
Настроение это вызвало некоторые новообразования в русской речи. Так, например, вошла в обиход частица «вор», которую ставят перед именем каждого лерюсса.
— Вор-Акименко, вор-Петров, вор-Савельев.
Частица эта давно утратила свое первоначальное значение и носит характер не то французского «le» для обозначения пола именуемого лица, не то испанской приставки «дон».
— Дон-Диего, дон-Хозе.
Слышатся разговоры:
Вчера у вора-Вельского собралось несколько человек. Был вор-Иванов, вор-Гусин, вор-Попов. Играли в бридж. Очень мило.
Деловые люди беседуют:
— Советую вам привлечь к нашему делу вора-Парченку. Очень полезный человек.
— А он не того… Не злоупотребляет доверием?
— Господь с вами! Вор-Парченко? Да это честнейшая личность! Кристальной души.
— А может быть лучше пригласить вора-Кусаченко?
— Ну, нет, этот гораздо ворее.
Свежеприезжего эта приставка первое время сильно удивляет, даже пугает.
— Почему вор? Кто решил? Кто доказал? Где украл?
И его больше пугает равнодушный ответ.
А кто ж его знает — почему, да где.… Говорят вор, ну и ладно.
— А вдруг это неправда?
— Ну вот еще! А почему бы ему и не быть вором?
И действительно — почему?
Соединенные взаимным отталкиванием лерюссы, определенно разделяются на две категории — на продающих Россию и на спасающих ее.
Продающие живут весело. Ездят по театрам, танцуют фокстроты, держат русских поваров, едят русский борщ и угощают им спасающих Россию. Среди всех этих ерундовых занятий совсем не брезгают своим главным делом, и если вы захотите у них справиться, почем теперь и на каких условиях продается Россия, вряд ли смогут дать толковый ответ.
Совсем другую картину представляют собой спасающие. Они хлопочут день и ночь, бьются в тенетах политических интриг, куда то ездят и разоблачают друг друга.
К «продающим» относятся добродушно и берут с них деньги на спасение России. Друг друга ненавидят бело-каленной ненавистью.
— Слышали — вор Овечкин какой оказался мерзавец! Тамбов продает.
— Да что вы! Кому?
— Как кому? Чилийцам.
— Что?
— Чилийцам — вот что.
— А на что чилийцам Тамбов дался?
— Что за вопрос! Нужен же им опорный пункт в России.
— Так ведь Тамбов то не Овечкинский, как же он его продает?
— Я же вам говорю, что он мерзавец. Они с вором Гавкиным еще и не такую штуку выкинули: можете себе представить — взяли да и переманили к себе нашу барышню с пишущей машинкой, как раз в тот момент, когда мы должны были поддержать Усть-Сысольское правительство.
— А разве такое есть?
— Было. Положим недолго. Один подполковник — не помню фамилии — объявил себя правительством. Продержался все таки полтора дня. Если бы мы его поддержали во время, дело было бы выиграно. Но куда же сунешься без пишущей машинки. Вот и проворонили Россию. А все он — вор Овечкин. А вор Коробкин — слышали? Тоже хорош! Уполномочил себя послом в Японию.
— А кто же его назначил?
— Никому не известно. Уверяет, будто было какое-то Тирасполь-Сортировочное правительство. Существовало оно минут пятнадцать, двадцать, так… по недоразумению. Потом само сконфузилось и прекратилось. Ну а Коробкин как раз тут как тут, за эти четверть часа успел все это обделать.
— Да кто же его признает?
— А не все ли равно. Ему главное нужно было визу получить — для этого и уполномочился. Ужас!
— А слышали последние новости? Говорят, Бахмач взят!
— Кем?
— Неизвестно.
— А у кого?
— Тоже неизвестно. Ужас!
— Да откуда же вы это узнали?
— Из радио. Нас обслуживают два радио — советское «Соврадио» и украинское «Украдио». И наше собственное первое европейское — «Переврадио».
— А Париж как к этому относится?
— Что Париж! Париж известно, как собака на Сене. Ему что.
— Ну, а скажите, кто-нибудь что-нибудь понимает?
— Вряд ли. Сами знаете — еще Тютчев сказал, что «умом Россию не понять», а так как другого органа для понимания в человеческом организме не находится, то и остается махнуть рукой. Один из здешних общественных деятелей начал, говорят, животом понимать, да его уволили.
— Н-да-м…
— Н-да-м…
Посмотрел, значит, генерал по сторонам и сказал с чувством:
— Все это, господа, конечно, хорошо. Очень даже все это хорошо. — А вот ке фер? Фер-то ке?
Действительно — ке?