«Каинъ» Байрона въ русскихъ переводахъ.
правитьЗамѣтка.
Мистерія Байрона «Каинъ», основанная, какъ извѣстно, на библейской легендѣ о грѣхопаденіи, занимаетъ выдающееся мѣсто среди произведеній великаго поэта прежде всего въ отношеніи, что въ ней полнѣе и ярче, чѣмъ въ какомъ-либо другомъ изъ нихъ — выражается то соединеніе безнадежнаго пессимизма съ глубочайшей любовью къ человѣчеству и чуткой отзывчивостью къ незаслуженнымъ страданіямъ его, которое обнимается понятіемъ «міровая скорбь». И такъ какъ эта скорбь составляетъ неотъемлемую юдоль человѣческаго существованія, то «Каинъ» не перестанетъ интересовать мыслящаго человѣка «во всѣ вѣка».
Несмотря, однако, на такое значеніе разсматриваемой мистеріи; несмотря на «взрывъ восторговъ съ одной стороны и негодованія съ другой», которымъ встрѣчено было это произведеніе на родинѣ поэта и въ другія" культурныхъ странахъ Европы; несмотря на то, что въ немъ «муза Байрона совершила такой полетъ, какой не удавался ей ни въ одномъ изъ своихъ прежнихъ воспареній», — на русскомъ языкѣ «Каинъ» впервые былъ напечатанъ лишь черезъ 45 лѣтъ послѣ появленія его въ оригиналѣ (1821 г), а именно — въ переводѣ Д. Минаева, въ 1866 г. Въ теченіе слѣдующаго затѣмъ почти тридцатилѣтняго періода были напечатаны переводы Ефрема Барышова (1881), П. А. Каленова (1883); прозаическій переводъ, — повидимому «коллективный», — въ приложеніи къ «Живописному Обозрѣнію» за 1894 г., и переводъ Е. Зарина (1894). Наконецъ, «въ наши дни», за страницахъ несуществующаго уже теперь московскаго журнала «Правда» за 1905 г. появился шестой по счету переводъ «Каина» — Ив. Бунина, который въ началѣ текущаго года вышелъ съ небольшими измѣненіями въ отдѣльномъ изданіи.
Является ли трудъ Бунина цѣннымъ пріобрѣтеніемъ въ русской литературѣ по сопоставленію съ предшествующими ему переводами, и въ какой мѣрѣ передаетъ онъ высокія достоинства оригинала?..
Для отвѣта на эти вопросы, — глубоко интересные въ виду охарактеризованныхъ выше свойствъ «Каина» — мы считаемъ не лишнимъ дать сравнительную характеристику всѣхъ переводовъ его.
I.
правитьПереводъ Минаева[1], передавая содержаніе мистеріи, говоря вообще, безъ искаженія смысла ея, отнюдь однако же не передаетъ настроенія оригинала и не даетъ ни малѣйшаго понятія объ изумительно-поэтической формѣ его.
Первыя же строфы перевода производятъ на читателя невыгодное впечатлѣніе: въ нихъ молитвы первыхъ людей «при восходѣ солнца», — написанныя Байрономъ, какъ и вся мистерія, бѣлыми стихами, — переданы Минаевымъ рифмованными строками. Вотъ первыя двѣ изъ этихъ молитвъ: —
Адамъ.
Слова Творцу Вседержащему!
Слава Тебѣ, показавшему свѣтъ.
Свѣтъ изъ хаоса создавшему,
Слава Тебѣ и привѣтъ![2].
; Ева.
Слава Тебѣ, сотворившему
Яркое солнце въ лазурной дали!
Слава Тебѣ, отдѣлившему
Воду отъ твердой земли!
Предлагаемъ читателю сопоставить съ этими «стишками» Минаева переводъ тѣхъ же молитвъ, сдѣланный Бунинымъ:
Адамъ.
Іегова. Вѣчный, Мудрый, Безконечный!
Ты, кто воззвалъ единымъ мощнымъ словомъ
Изъ мрака свѣтъ — хвала Тебѣ и слава!
На утрѣ дня — хвала Тебѣ и слава!
Ева.
Іегова, Ты, кто далъ намъ день и утро,
Впервые отдѣлилъ отъ тьмы, и воды
Съ водами разлучилъ, и назвалъ небомъ
Твердь между водъ — хвала Тебѣ и слава!
Въ этихъ строкахъ чувствуется благоговѣйно-торжественное настроеніе Адама и Евы, совсѣмъ исчезнувшее у Минаева, и не можетъ, конечно" быть двухъ мнѣній о томъ, которому изъ двухъ переводовъ надо отдать преимущество. Приведенные нами образцы изъ труда Минаева далеко не худшіе, чѣмъ многіе другіе.
Вчитайтесь, напримѣръ, въ слѣдующія строки изъ его перевода діалога между Люциферомъ и Адой (въ 1-мъ актѣ мистеріи):
Когда бы я неправду говорилъ,
Повѣрьте мнѣ, я не стоялъ бы съ вами:
Слѣдятъ за нами ангелы.
Ада.
Случилось
Не то же ли, когда лукавый змѣй
Сталъ съ Евой разговаривать впервые?
Едва ли кто-либо упрекнетъ насъ въ излишней рѣзкости, если мы скажемъ, что такой тонъ гораздо приличнѣе какому-либо ловеласу и обольщаемой имъ дѣвицѣ, чѣмъ Байроновскоху Люциферу и Адѣ.
Почти весь діалогъ между Люциферомъ и Каиномъ во время полета въ въ безпредѣльномъ пространствѣ (актъ II, сцена 1-я) переданъ Минаевыхъ такихъ языкомъ, что больно читать его вирши. Напримѣръ:
Люциферъ.
А потому тебѣ я покажу
То, что мертво, какъ прежде показалъ я
На то, что никогда не умираетъ.
Каинъ.
Такъ.
Вотъ еще примѣръ:
Каинъ.
Но вѣдь отецъ мой
Былъ первымъ на землѣ.
Люциферъ.
Да, это такъ,
Но первый изъ твоей породы — слишкомъ
Ничтожный, чтобъ послѣднимъ даже быть
Въ средѣ ихъ.
Каинъ.
Такъ. Но что жъ они такое
Теперь?
Читая эти «стихи», такъ и хочется сказать:
Шли два пріятеля вечернею порой
И дѣльный разговоръ вели между собой.
И изъ тѣхъ стиховъ перевода Минаева, которые не заслуживаютъ "толь рѣзкаго осужденія, какъ вышеприведенные, лишь очень немногіе не содержатъ выраженій, «неумѣстныхъ» въ полтическомь произведеніи. Точно переводчикъ нарочно подбиралъ какъ разъ наименѣе подходящія изъ тѣхъ русскихъ значеній, которыя нашелъ въ англійскомъ словарь для переводимыхъ имъ словъ. Рельефный примѣръ представляетъ слѣдующая строфа (актъ II, сцена 2-я):
Люциферъ.
А вспомни приговоръ,
На васъ лежащій со дня грѣхопаденья:
«Со всѣми бой на смерть и жизнь, борьба.
Болѣзни, нищета — для всѣхъ созданій-.
Вотъ и кара за вкушеніе плода
Запретнаго.
Опять для сравненія приведемъ передачу той же строфы въ переводѣ Бунина:
Люциферъ.
Ты забылъ
Завѣтъ того, кто насъ изгналъ изъ рая:
„Борьба со всѣмъ, что дышитъ, смерть всему.
И всѣмъ болѣзни, скорби и мученья“ —
Плодъ древа запрещеннаго.
Какъ ни плохъ переводъ Минаева, но онъ можетъ считаться драгоцѣнностью въ сравненіи съ переводомъ Барышова[3]. Это произведеніе представляетъ собою курьезъ, вызывающій въ читателѣ то смѣхъ, — то недоумѣніе, граничащее съ негодованіемъ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ рѣшился переводить мистерію Байрона человѣкъ, едва знающій англійскій языкъ и даже ухитрившійся не понять того несложнаго разсказа Библіи, на катеромъ построенъ „Каинъ“ V! Читатель безспорно согласится съ такимъ суровымъ отзывомъ нашимъ о переводчикѣ, познакомившись со слѣдующими рельефными оправданіями его:
Фразу Каина (въ основномъ монологѣ І-го акта мистеріи)
„… and can aught grieve save humanity“
т. e. („и можетъ ли знать печали кто-либо, кромѣ, людей“), Барышовъ — очевидно думая, что „humanity“ имѣетъ значеніе „гуманность“, — передаетъ слѣдующимъ предложеніемъ:
А если такъ, то можетъ ли печаль
Другое что внушать помимо чувствъ
Любви большой и состраданья къ людямъ?
Далѣе, въ томъ же актѣ, слова Люцифера.
And ehen Не who thrust you forth,
Because „you should not eut the fruits of life
And become goda as we“. Wore those His
Words?
Барышовъ передаетъ стихами:
И даже Онъ изгналъ изъ рая васъ
За то, что вы плодовъ отъ жизни
Вкусить и намъ подобными, какъ мы,
Такими жъ быть бога.ни не хотѣли.
Свидѣтельство въ этихъ строкахъ невѣжества автора во всѣхъ отношеніяхъ слишкомъ ясно, чтобы еще комментировать его; но все-таки приведемъ, для незнающихъ англійскаго языка, переводъ Бунина:
… а Онъ лишилъ васъ рая,
„Чтобъ вы отъ древа жизни не вкусили
И не были, какъ боги“. — Таковы Его слова.
Не довольствуясь искаженіемъ смысла оригинала, Барышовъ иногда еще „дополняетъ“ послѣдній своими собственными стихами. Напримѣръ, во ІІ-мъ актѣ, въ строфѣ, которую въ подлинникѣ можно назвать величественнымъ гимномъ картинѣ звѣздныхъ міровъ, произнесеннымъ Каиномъ въ избыткѣ охватившихъ его чувствъ, — вмѣсто слѣдующихъ четырехъ строкъ Байрона:
Oh, thou beautiful
And unimaginable ether! and
Ye multiplying masses of increased
And still increasing lights!..
У переводчика читаемъ:
Ахъ!
Какъ ты хорошъ эѳиръ! Въ воображеньи
Такихъ картинъ нельзя нарисовать.
Все свѣтлыя, блестящія все массы,
И этихъ массъ — несмѣтное число!
И какъ ихъ цвѣтъ разнообразенъ —
Вонъ синій шаръ, вонъ фіолетовый,
Вонъ розовый, вонъ желтый, вонъ пунцовый.
Но меньше ихъ, чѣмъ бѣлыхъ — чудеса!
Конечно почтенно, что переводчикъ, видимо, прочелъ какое то популярное сочиненіе по астрофизикѣ, — но про чемъ же здѣсь Байронъ?!
Монологъ Каина надъ тѣломъ убитаго Авеля, отъ глубокаго трагизма котораго, при чтеніи его, въ подлинникѣ, становится жутко на душѣ, — въ переводѣ Барышова обратился въ укоризненныя увѣщеванія подвыпившаго парня, свалившаго въ дракѣ своего пріятеля: —
Охота же валяться на травѣ,
Когда тебѣ и спать еще не время.
Ты не шути, не смѣйся надо мной —
Ты испугать меня, я знаю, хочешь.
Ударилъ я, хотя и не легко,
Однако же не такъ, чтобъ очень сильно.
А ты зачѣмъ шелъ мнѣ наперекоръ!
и проч.
Просимъ читателя повѣрить, что вышеприведенныя выдержки изъ разсматриваемаго перевода не только не исключительны по своему безобразію, но что положительно нѣтъ страницы, изъ которой нельзя было бы извлечь подобныя жемчужины.
По-истинѣ, трудъ Барышова является не переводомъ „Каина“, а глумленіемъ надъ нимъ. И этотъ-то трудъ, вмѣстѣ съ топорнымъ переводомъ Минаева, быль однимъ изъ тѣхъ двухъ источниковъ, которыми должны были довольствоваться до 1883 года читатели, могущіе знакомиться съ Байрономъ только на русскомъ языкѣ.
ІІ.
правитьВъ 1888 году вышелъ переводъ Каленова[4], который даже и при требовательной оцѣнкѣ его, по нашему мнѣнію, слѣдуетъ признать не дурнымъ. Въ немъ содержаніе оригинала передано, вообще говори, хорошо и во многихъ строфахъ его близко передано также и настроеніе послѣдняго — во многихъ, но далеко однако же не во всѣхъ.
Въ длинномъ предисловіи, предпосланномъ переводчикомъ своему труду, между прочимъ, читаемъ:
„Внимая тоскливымъ сѣтованіямъ Каина на жизнь[5], невольно хочется указать ему на тѣсный кругъ любимой имъ семьи, въ которой онъ могъ бы найти недостающее ему удовлетвореніе, отдавшись исполненію своего долга во отношенію къ ней. Какъ живое выраженіе этой мысли о преданности своему долгу, рядомъ съ Каиномъ выводится въ мистеріи жена его Ада. Вся проникнутая вѣрой въ благость промысла, она въ самомъ горѣ находитъ отраду, рѣшившись вполнѣ посвятить себя заботамъ о своемъ несчастномъ преступномъ мужѣ, чтобы примирить его съ совѣстью и такимъ образомъ утѣшить и успокоить“.
Эти немножко сентиментальныя строки предсказываютъ внимательному читателю, чего не найдетъ онъ въ переводѣ Каленова: Тотъ, кто называетъ тоскливыми сѣтованіями трагическія сомнѣнія, волнующія душу Байроновскаго Канва, не можетъ войти въ настроеніе „Богоборца“, а слѣдовательно, не можетъ и передать его. И дѣйствительно въ переводѣ Каленова даже самые сильные монологи Люцифера и Каина звучатъ вяло и не провзводятъ впечатлѣнія оригинала… Зато рѣчи любящей Ады и кроткаго Авеля переведены Каленовымъ съ полнымъ сохраненіемъ того характера, какой онѣ носятъ у Байрона.
Къ недостаткамъ перевода надо отвести встрѣчающіяся въ немъ слова и выраженія, не подходящія для поэтической рѣчи, какъ, напримѣръ, „великолѣпно“ (въ оригиналѣ — glorious); „громадный тронъ“ (въ оригиналѣ — vast throne; въ удачномъ переводѣ Бунина — „величавый престолъ“) и т. п.
Напримѣръ:
;Люциферъ.
Да. Мы съ тобою и твои сыны,
Мы это испытаемъ… Но теперь
Смотри — не правда-ли, великолѣпно!..
Бунинъ переводитъ тѣ же стихи, конечно, гораздо лучше:
Это мы узнаемъ, —
Мы и твои потомки. Но взгляни:
Какъ все полно величія!
Въ первомъ изъ большихъ монологовъ, произносимыхъ Люциферомъ во второмъ дѣйствіи, Каленовъ употребляетъ совсѣмъ странное выраженіе, которое напечатано ниже курсивомъ:
. . . . . . . . . . . . . . Настанетъ день,
И человѣкъ, колеблемый на каплѣ
Воды, другому человѣку скажетъ:
„Лишь вѣрь въ меня — и шествуй по водѣ“.
Очевидно, переводчикъ прибѣінулъ къ буквальному, а не къ образному значенію „водныя хляби“ выраженія water-drops для соблюденія размѣра въ стихѣ. Но здѣсь кстати сказать, что и но отношенію къ метрикѣ стихосложенія онъ не всегда безупреченъ, допуская негармоническое сочетаніе шестистопнаго ямба съ пятистопнымъ, какъ напримѣръ, въ слѣдующихъ стихахъ:
Каинъ.
Возможно-ль это?
Свѣтящихся червей и мошекъ я видалъ;
Они въ лугахъ и темныхъ рощахъ ночью
Блистаютъ ярче, нежели тотъ міръ,
Носящій ихъ.
Типичнымъ, какъ по достоинствамъ, такъ и по недостаткамъ перевода Каленова, можно считать монологъ Люцифера, который мы приводимъ здѣсь еще и потому, что о нѣкоторыхъ стихахъ его намъ придется говорить ниже, при разборѣ перевода Бунина.
Люциферъ.
Мы — существа
Безсмертныя, и сознавая это,
Дерзаемъ прямо въ вѣчное лицо
Тирана всемогущаго смотрѣть
И правду говорить ему, что зло,
Имъ сотворенное, есть зло, но благо.
Онъ говоритъ, что создалъ насъ; хотя
Я этого не знаю и не вѣрю —
Но пусть онъ создалъ насъ, — насъ уничтожить
Не можетъ онъ: мы, какъ и онъ, безсмертны.
Онъ даже радъ тому, что мы безсмертны,
Что можетъ вѣчно мучить насъ… Пусть мучитъ.
Великъ онъ, но въ величіи своемъ
Онъ не счастливѣй насъ въ паденьи нашемъ.
Источникъ благости не могъ бы зла создать,
А что иное кромѣ зла онъ создалъ?
Но пусть сидитъ онъ на своемъ громадномъ
И одинокомъ тронѣ, пусть творитъ
Міры, чтобъ чѣмъ-нибудь наполнить вѣчность
И заглушить тоску существованья
Безъ дружбы и участія. О еслибъ
Онъ сокрушить могъ самого себя,
То было бъ лучшимъ изъ его дѣяній!
Но нѣтъ — безсмертенъ онъ!
Такъ пусть же вѣчно
Живетъ онъ въ тягость самому себѣ.
Мы, духи падшіе, вы также, люди —
Мы уже тѣмъ счастливѣе его,
Что мы участіе въ другихъ находимъ.
Страдая вмѣстѣ, мы я сострадаемъ
Другъ другу, и страданій нашихъ гнетъ
Чрезъ это облегчается; но онъ,
Въ своемъ могуществѣ столь одинокій,
Своей тоской тревожною томимый,
Онъ лишь въ одномъ находитъ утѣшенье
Онъ создаетъ, чтобъ было что разрушить.
(Каленовъ).
Въ концѣ нашей статьи читатель ознакомится еще съ нѣкоторыми выдержками изъ труда Каленова.
III.
правитьВъ 1894 году журналъ „Живописное Обозрѣніе“ далъ своимъ подписчикамъ, въ видѣ безплатнаго приложенія, „Полное собраніе сочиненій Лорда Байрона, въ новомъ переводѣ К. Гумберта, А. Богаевской и Стальки“. Переводъ этотъ прозаическій, а не стихотворный, — потому, какъ поясняетъ г. А. Михайловъ въ предисловіи къ нему, что „точно и близко къ подлиннику можно переводить произведенія великихъ поэтовъ почти исключительно въ прозѣ…“ Правда, при прозаическихъ переводахъ неизбѣжно утрачивается гармонія стиха, но съ этимъ приходится мириться, желая прочитать въ переводѣ именно то, что написалъ Байронъ[6], а вовсе не то, что ради стихотворнаго размѣра и риѳмы прибавилъ къ его произведеніямъ или урѣзалъ отъ этихъ произведеній тотъ или другой стихотворецъ-переводчикъ…» Съ этими строками во многомъ можно согласиться, но, къ сожалѣнію, высказанное въ нихъ обѣщаніе дать читателямъ «именно то, что написалъ Байронъ», отнюдь не исполнено переводчиками, которые видимо раздѣлили свой трудъ не по отдѣльнымъ произведеніяхъ Байрона, а по частямъ одного и того же произведенія. Этимъ только и можно объяснить фактъ, что въ разсматриваемомъ переводѣ «Каина» рядомъ съ довольно сносной передачей (правда, — лишь въ немногихъ случаяхъ) трудныхъ мѣстъ встрѣчается много выраженій и даже цѣлыхъ строкъ, не только несогласныхъ, по смыслу, съ подлинникомъ, во и лишенныхъ всякаго смысла.
Для подтвержденія сказаннаго укажемъ, напримѣръ, на то, что въ томъ длинномъ монологѣ Люцифера, который мы привели выше въ передачѣ Киленова, переводчики переводятъ выраженіе «unparticipated solitude», т. е. «нераздѣленное одиночество» словами «нераздѣльное единство!», тамъ же вмѣсто словъ ориганала so wretched in His height, т. e. «столь злополучный въ своемъ величіи», читаемъ «какъ злополученъ онъ въ своихъ высотахъ!»
Далѣе, въ переводѣ діалога между Люциферомъ и Каиномъ (во II актѣ, сцена 1-я) читаемъ:
Люциферъ. Ты видѣлъ червей и міры, горящіе лучезарными огнями, — что ты думаешь о нихъ?
Каинъ. Они всѣ прекрасны въ собственной сферѣ: ночь сообщаетъ чудную прелесть какъ крошечной свѣтящейся мухѣ, мелькающей во мракѣ, такъ и вѣчному свѣтилу въ его обширномъ теченіи; она же, вѣроятно, и направляетъ движеніе ихъ обоихъ.
Читатель видитъ, конечно, и не справляясь съ оригиналомъ, что переводчики «возводятъ напраслину» на Байрона: не только его Каинъ, но и просто только здравомыслящій человѣкъ не приписалъ бы ночи такой чудодѣйственной силы, какая приписана ей въ напечатанныхъ курсивомъ отрокахъ перевода…
Полагаемъ что приведенныхъ примѣровъ достаточно для того, чтобы оказать, что освобожденіе себя отъ требованій поэтической формы «Каина» не помогло гг. Гумберту, Богаевской и Стальки перевести рѣчи дѣйствующихъ лицъ мистеріи даже хотя бы только съ сохраненіемъ смысла подлинника, — не говоря уже о сохраненіи настроенія его.
Слѣдующій затѣмъ, въ хронологическомъ порядкѣ переводъ Зарина, безъ сомнѣнія, знакомъ современной читающей публикѣ болѣе, чѣмъ другіе переводы мистеріи, такъ какъ онъ помѣщенъ въ двухъ послѣднихъ изданіяхъ полнаго собранія сочиненій Байрона, а именно, — въ 4-мъ изданіи Гербеля (1894 г.), и затѣмъ въ изданіи Брокгауза-Ефрона: «Библіотека Великихъ Писателей, 1905 г.». Первое вышло, какъ извѣстно, подъ редакціей Д. Михайловскаго, а второе — подъ редакціей С. А. Венгерова, причемъ въ немъ мистеріи предпослана статья о ней такого знатока и талантливаго переводчика на русскій языкъ иностранныхъ поэтическихъ произведеній, какъ П. И. Вейнбергъ, который, надо думать, и одобрилъ выборъ для упомянутаго изданія перевода Зарина. Такимъ образомъ, мы въ правѣ сказать, что послѣдній признанъ компетентными цѣнителями лучшимъ изъ всѣхъ переводовъ «Каина», предшествовавшихъ труду Бунина.
Въ виду этого, для возможно большаго обоснованія отвѣта на поставленный нами въ началѣ настоящей статьи вопросъ, — является-ли переводъ Бунина цѣннымъ пріобрѣтеніемъ въ русской литературѣ сравнительно съ другими переводами, — мы должны отнестись къ разбору перевода Зарина съ особенной тщательностью и не скупиться на приведеніе изъ него типичныхъ выдержекъ.
Внимательное сравненіе перевода Зарина съ оригиналомъ приводитъ насъ къ заключенію, что переводчикъ не столько заботился о передачѣ настроенія послѣдняго, сколько боялся отклониться отъ близости къ прямому, иногда даже буквальному, смыслу переводимыхъ имъ отдѣльныхъ стиховъ. Связанный въ преслѣдованіи этой неблагодарной и, конечно, невѣрно поставленной задачи требованіями метрики стихосложенія и, очевидно, обладая лишь весьма скромнымъ поэтическимъ дарованіемъ, переводчикъ обратился, какъ къ якорю спасенія, къ «паразитическимъ» словамъ въ родѣ «вотъ», «вонъ», «вѣдь», «бы», «ужъ» и т. п., которыя щедро разсыпаетъ въ своихъ стихахъ, а также и во многимъ недопустимымъ въ поэтической рѣчи выраженіямъ… И тѣ, и другія напечаны курсивомъ въ приводимыхъ нами ниже, для оправданія своего замѣчанія, примѣрахъ.
Ада (на утренней молитвѣ въ первой сценѣ мистерія).
Іегова. Отецъ и Богъ всѣхъ тварей,
Кто создалъ вотъ и эти существа
Прекраснѣй всѣхъ, чтобъ болѣе всего,
Кромѣ тебя, они любимы были —
Дозволь мнѣ ихъ любить, — хвала! хвала!
Каинъ (см. дѣйствіе II, сцена I).
Возможно-ль? Это тотъ
Синѣющій кружокъ вонъ небольшой…
Каинъ (см. монологъ его, которымъ открывается сцена въ аду во ІІ-мъ актѣ)
Какъ эти необъятные міры —
(Вѣдь ихъ здѣсь не одинъ) — печальны, мрачны!
А между тѣмъ населены тѣснѣй,
Чѣмъ самыя громадныя свѣтила
Изъ тѣхъ, что тамъ, надъ этой тьмой неслись
Съ какимъ-то бурнымъ визгомъ, и такъ тѣсно, и т. д.
Въ послѣдней строфѣ выраженіе «самыя громадныя свѣтила» не только не поэтично, — какъ съ этимъ, конечно, согласится читатель, — но и не вяжется со смысломъ предшествующихъ стиховъ. Въ оригиналѣ читаемъ «the hage brilliant luminous orbs», т. е. «гигантскіе, ярко свѣтящіеся шары», что совершенно понятно въ сопоставленіи съ «мрачными», или «темными» мірами, о которыхъ говорится въ первомъ стихѣ этой строфы… Что же касается «бурнаго визга», то рѣшительно не знаю, гдѣ услышалъ его переводчикъ, но во всякомъ случаѣ — не въ стихахъ Байрона, въ которыхъ нѣтъ ни одного слива, сколько-нибудь напоминающаго это выраженіе.
Помимо характеризованныхъ нами выше дефектовъ, переводъ Зарина отличается такимъ построеніемъ рѣчи, которое ни на минуту не позволяетъ забыть, что она — переводная. Рельефный примѣръ находимъ въ заключительномъ діалогѣ І-го акта между Люциферомъ и Адой:
Люциферъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вотъ какъ раздѣляю
Я на двое его. Не будь я такъ могучъ,
Какъ говорю, какъ могъ бы я стоять
Предъ вами здѣсь? Вѣдь ангелы его
У васъ въ виду
Ада.
Они такъ точно были,
Когда и змій прекрасный соблазнялъ
Въ Эдемѣ нашу мать.
Правда, отмѣченное нами курсивомъ выраженіе «ангелы его у вамъ въ виду», буквально переводитъ слова оригинала
«His angels are within your vision»
но развѣ при этой буквальности переводъ отвѣчаетъ истинному смыслу англійскаго текста?! Выраженіе же «Они такъ точно были» умѣстно въ отвѣтѣ солдата офицеру, а не въ устахъ Ады
Судите сами, читатель, насколько удачнѣе переданы тѣ же стихи оригинала въ переводѣ Бунина.
Люциферъ.
Я раздѣлилъ съ нимъ царство и владѣю
Еще и тамъ, гдѣ Онъ не властенъ. Если-бъ
Я не былъ столь могущественъ, то развѣ
Я былъ бы здѣсь? Здѣсь ангелы витаютъ.
; Ада.
Но ангелы витали и въ раю,
Гдѣ говорилъ лукавый змій.
Не можемъ пройти молчаніемъ одну грубую ошибку, допущенную Заринымъ въ третьемъ актѣ, такъ какъ она иллюстрируетъ не только неумѣнье его передать настроеніе дѣйствующихъ лицъ мистеріи, — что читатель могъ замѣтить и изъ предшествовавшихъ выдержекъ, — но также и войти въ это настроеніе.
Обмѣнъ привѣтствій между Каиномъ и Авелемъ Заринъ передаетъ такъ:
Авель.
Миръ Каину. Духъ Божій надъ тобой
Да будетъ братъ.
Каинъ.
И надъ тобою, Авель.
…Но вѣдь ясно же, что Каинъ не могъ отвѣчать Авелю такими словами, какія влагаетъ въ уста его переводчикъ, вопреки оригиналу, въ которомъ сказано: «Abel, hail!», т. е. «Авель, здравсгвуй». Въ самомъ дѣлѣ, какомъ образомъ Каинъ могъ призывать «Духъ Божій» на Авеля (что и разумѣется, въ словахъ Зарина «и надъ тобою, Авель»), подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ бесѣды съ Люциферомъ, когда все существо его было болѣе, чѣмъ когда-либо ранѣе, проникнуто "богоборческимъ настроеніемъ?!
Ниже мы приводимъ еще нѣсколько выдержекъ изъ перевода Зарина, параллельно съ выдержками изъ перевода Бунина, къ характеристикѣ котораго теперь и переходимъ.
IV.
правитьДля того, чтобы переводить хорошо Байрона вообще, а такое произведеніе его, какъ «Каннъ» — въ особенности, надо обладать хорошимъ знаніемъ англійскаго языка, поэтическимъ талантомъ и широкимъ образованіемъ. Поэтъ, котораго Академія Наукъ наградила пушкинской преміей и за оригинальныя его поэтическія произведенія и за переводъ съ англійскаго знаменитой «Пѣсни о Гайяватѣ» Лонгфелло, не можетъ не удовлетворять этимъ требованіямъ. Естественно поэтому, что читатель, знакомый съ названными сейчасъ трудами Бунина, приступить къ чтенію его перевода мистеріи Байрона «съ довѣріемъ»…
И читатель не обманется: этотъ переводъ, несмотря на нѣкоторые недостатки его, которые мы подробно разсматриваемъ ниже, обладаетъ вполнѣ искупающими ихъ достоинствами: главнѣйшее изъ нихъ — передача настроенія оригинала, мы бы сказали, — въ полной мѣрѣ. Переводчикъ достигъ этого какъ несомнѣнною способностью испытывать тѣ душевныя состоянія, которыя изображаетъ Байронъ въ рѣчахъ дѣйствующихъ лицъ своей мистеріи, такъ и поэтической силой языка, передающей въ сжатыхъ выраженіяхъ ту глубину и то обиліе мысли и чувства, въ которыхъ заключается обаяніе произведеній Байрона для читающихъ ихъ въ подлинникѣ.
Для того, чтобы читатели могли получить наглядное представленіе о переводѣ Бунина и судить о томъ, насколько онъ превосходитъ переводъ Зарина, мы печатаемъ ниже три значительныя выдержки изъ перваго и соотвѣтствующія нѣкоторымъ мѣстамъ ихъ стихи изъ послѣдняго.
Каинъ (одинъ).
И это жизнь!
Трудись, трудись. Но почему я долженъ
Трудиться? Потому, что мой отецъ
Утратилъ рай. Но въ чемъ же я *) виновенъ.
Въ тѣ дни я не рожденъ былъ, — не стремился
Рожденнымъ быть, — родившись, не люблю
Того, что мнѣ дало мое рожденье.
Зачѣмъ онъ уступилъ женѣ и змію?
А уступивъ, за что страдаетъ? Древо
Росло въ Раю и было такъ прекрасно:
Кто жъ долженъ былъ имъ пользоваться? Если
Не онъ, такъ для чего оно росло
Вблизи его? У нихъ на всѣ вопросы
Одинъ отвѣтъ: «Его святая воля,
А Онъ есть благъ. Всесиленъ, такъ и благъ.
Зачѣмъ же эта благость наказуетъ
Меня за грѣхъ родителей? — Но кто-то
Идетъ сюда. По виду, это ангелъ,
Хотя онъ и суровѣй, и печальнѣй,
Чѣмъ ангелы: онъ мнѣ внушаетъ страхъ.
Онъ не страшнѣе тѣхъ, что потрясаютъ
Горящими мечами предъ вратами,
Вокругъ которыхъ часто я скитаюсь.
Чтобъ на свое законное наслѣдье —
На райскій садъ взглянуть хотя мелькомъ,
Скитаюсь до поры, пока не скроетъ
Ночная тьма Эдема и безсмертныхъ
Эдемскихъ насажденій, осѣнившихъ
Зубцы твердынь, хранимыхъ грозной стражей;
Я но дрожалъ при видѣ херувимовъ,
Такъ отчего жъ я съ трепетомъ встрѣчаю
Того, кто приближается? Онъ смотритъ
Величественнѣе ангеловъ; онъ такъ же
Прекрасенъ, какъ безплотные, но, мнится.
Не столь прекрасенъ, какъ когда-то былъ
Иль могъ бы быть: скорбь кажется мнѣ частью
Его души, — хотя доступна ль скорбь
Для ангеловъ? Но онъ подходитъ.
(Бунинъ).
- Курсивъ переводчика.
Напомнимъ читателямъ, что но поводу описанія Каиномъ въ этомъ монологѣ приближающагося Люцифера, одинъ изъ современниковъ Байрона, Джонъ Гальтъ, говоритъ: „Есть нѣчто духовно-прекрасное въ этомъ изображеніи ужаса или предчувствія грядущаго зла“…[7] И стихи Бунина именно такъ и передаютъ этотъ ужасъ Канва; тогда какъ Заринъ влагаетъ въ уста послѣдняго какое-то задорное самоподбадриваніе, особенно „подчеркиваемое“ въ курсивныхъ строкахъ слѣдующей выдержки: —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Кого
Я вижу тамъ? — По виду, — это ангелъ,
Но съ странною суровостью въ своемъ
Духовномъ существѣ. Чего дрожу я?
Чѣмъ онъ страшнѣй духовъ, что каждый день
Я вижу потрясающихъ своими
Палящими мечами, при вратахъ.
Гдѣ въ сумерки брожу я, чтобы мелькомъ
Взглянуть въ сады, наслѣдіе мое…
Брожу, пока не ляжетъ тьма надъ этой
Оградой запрещенною съ ея
Безсмертными деревьями. Но если
Я не бѣгу отъ огненныхъ мечей
Тѣхъ ангеловъ, зачѣмъ передъ этимъ
Робѣть бы сталъ? Онъ далеко, однако.
Мнѣ кажется, могучей, чѣмъ они.
И т. д. (Заринъ).
Обратимся къ слѣдующему монологу въ переводѣ Бунина:
Ева (указывая на Каина)
Не Господь —
Нѣтъ, это онъ, вотъ этотъ призракъ Смерти,
Котораго на свѣтъ я породила.
Чтобъ онъ усѣялъ землю мертвецами,
Повергъ его! Да будутъ же надъ нимъ
Проклятье всѣхъ живущихъ, и въ мученьяхъ
Пусть онъ бѣжитъ въ пустыню, какъ бѣжали
Изъ рая мы, пока родныя дѣти
Не умертвятъ братоубійцу! Пусть
Горящими мечами херувимовъ
Преслѣдуемъ онъ будетъ дни и ночи!
Пусть всѣ плоды земные превратятся
Въ его устахъ во прахъ и пепелъ, — змѣи
Устелятъ всѣ пути его, — листву.
Гдѣ онъ главу усталую преклонитъ.
Усѣютъ скорпіоны! Пусть онъ грезитъ
Во снѣ своею жертвой, на яву —
Зритъ лишь одно- зловѣщій образъ смерти!
Пусть всѣ ручьи, когда, сгорая жаждой,
Прильнетъ онъ къ нимъ нечистыми устами.
Ручьями крови станутъ. Пусть стихіи
Его врагами будутъ! Пусть живетъ онъ
Въ мученіяхъ, въ которыхъ умираютъ,
А смерть ему пусть будетъ хуже смерти!
Сгинь съ глазъ, братоубійца! Этотъ звукъ
Отнынѣ міръ замѣнитъ словомъ Каинъ *),
И будетъ ненавистенъ онъ вовѣки
Для миріадъ сыновъ своихъ. Пусть всюду,
Гдѣ ступишь ты, трава изсохнетъ! Пусть
Зеленый лѣсъ тебѣ откажетъ въ сѣни.
Земля — въ жилищѣ, прахъ — въ могилѣ, солнце —
Въ сіяніи, и небеса — въ ихъ Богѣ!
(Бунинъ).
- ) Курсивъ переводчика.
Намъ кажется, что даже очень строгій критикъ не найдетъ недостатковъ въ передачѣ Буниныхъ этого знаменитаго проклятія Евы… Не помню въ какомъ-то разборѣ переводовъ „Каина“ высказывается мнѣніе, что оно недурно передано и Заринымъ. Но развѣ можно согласиться съ этимъ, прочтя нижеприведенныя выдержки изъ него? Какъ можно „наклонить“ уста? Можно ли примириться съ выраженіемъ „Чтобъ жизнь его была той самой мукой, съ какой мы умереть должны?“…
Ева.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтобъ свѣтлые ручьи, когда онъ къ нимъ
Свирѣпыя уста наклонить *), кровью
Вдругъ потекли! Чтобъ объ во всѣхъ стихіяхъ
Обманъ или измѣну находилъ.
Чтобъ жизнь его была той самой мукой.
Съ какой мы умереть должны, а смерть —
Еще ужаснѣй смерти — для него.
Кто первый съ ней знакомитъ человѣка!
(Заринъ).
- ) Курсивъ нашъ.
Перейдемъ теперь къ разсмотрѣнію недостатковъ перевода Бунина, главнѣйшій изъ которыхъ находимъ, напримѣръ, въ слѣдующемъ монологѣ.
Люциферъ.
Нѣтъ! Клянуся небомъ, гдѣ
Лишь онъ царитъ! Клянуся бездной, сонмомъ
Міровъ и жизней, намъ *) подвластныхъ, — нѣтъ!
Онъ побѣдитель мой — но не владыка,
Весь міръ предъ нимъ трепещетъ, — но не я:
Я съ нимъ въ борьбѣ, какъ былъ въ борьбѣ и прежде,
На небесахъ. И не устану вѣчно
Бороться съ нимъ… И на вѣсахъ борьбы
За міромъ міръ, свѣтило за свѣтиломъ,
Вселенная за новою вселенной
Должны дрожать, пока не прекратится
Великая нещадная борьба,
Доколѣ не погибнетъ Адонаи,
Иль врагъ его! Но развѣ это будетъ?
Какъ угасить безсмертіе и нашу
Неугасимую взаимную вражду?
Онъ побѣдилъ, и тотъ, кто побѣжденъ имъ,
Тотъ названъ зломъ; но благъ ли побѣдившій?
Когда бы мнѣ досталися побѣда,
Зломъ былъ бы онъ. Вотъ васъ, еще недавно
Пришедшихъ въ міръ, еще столь юныхъ смертныхъ,
Какими одарялъ онъ васъ дарами?
(Бунинъ).
- ) Курсивъ переводчика въ обоихъ случаяхъ.
При сличеніи перевода съ оригиналомъ оказывается, что вмѣсто передачи поразительно сильныхъ стиховъ Байрона:
Through all eternity
And the unfathomable gulfs of Hades
And the interminable real me of space
And the infinity of endless ages,
All, all will I dispute.
Бунинъ ограничивается короткой фразой: „И не устану вѣчно бороться съ нимъ“.
Чѣмъ вызвано такое „сокращеніе“, или, вѣрнѣе сказать, прямой пропускъ четырехъ стиховъ, который, хотя и не нарушаетъ смысла монолога Люцифера въ переводѣ, но лишаетъ его полноты оригинала? При воспроизведеніи художественныхъ твореній, отступленія отъ оригинала допустимы лишь въ крайнихъ случаяхъ, обусловливаемыхъ средствами воспроизведенія. Въ данномъ случаѣ такое условіе не имѣетъ мѣста, что видно уже изъ того, что другихъ переводчиковъ передача упомянутыхъ стиховъ не затруднила; и Заринъ, напримѣръ, которымъ весь разсматриваемый монологъ переведенъ гораздо хуже чѣмъ у Бунина, именно съ этими стихами справился хорошо, передавая изъ такъ:
Люциферъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .За все,
Что въ вѣчности таинственной сокрыто,
Въ пространствѣ не имѣющемъ конца,
Во мракѣ безднъ неизмѣримыхъ Ада,
За далью безпредѣльною вѣковъ —
За все, за все я съ нимъ бороться буду!
(Заринъ).
Къ сожалѣнію, пропуски отдѣльныхъ стиховъ оригинала встрѣчаются и въ другихъ мѣстахъ перевода Бунина. И если, — за однимъ исключеніемъ, на которое сейчасъ укажемъ, — они не нарушаютъ ни смысла, ни силы выраженія передаваемыхъ имъ строфъ, то все-таки о нихъ нельзя не пожалѣть: Байронъ, вѣдь, не такой поэтъ, чтобы писать что-либо „зря“, и если въ той или другой изъ его строфъ можно обойтись безъ нѣкоторыхъ его стиховъ, то всегда вѣрно сказать, что еще лучше не пропускать ихъ.
Совершенно уже недопустимый пропускъ сдѣланъ Бунинымъ въ приводимомъ ниже діалогѣ между Люциферомъ и Каиномъ (во 2-й сценѣ II-го акта: —
Люциферъ.
Но подойди къ прекраснѣйшему въ мірѣ
И приглянись къ нему.
Каинъ.
Я это дѣлалъ:
Вблизи оно еще прелестнѣй.
Люциферъ.
Нѣтъ,
Тутъ есть обманъ. Скажи о комъ ты думалъ?
Каинъ.
Я думалъ о сестрѣ моей. Всѣ звѣзды,
Вся красота ночныхъ небесъ, вся прелесть
Вечерней тьмы, весь пышный блескъ разсвѣта.
Вся дивная плѣнительность заката,
Когда слѣдя за уходящимъ солнцемъ,
Я проливаю сладостныя слезы
И, мнится, вмѣстѣ съ солнцемъ утопаю
Въ раю вечернихъ легкихъ облаковъ,
И сѣть лѣсовъ, и зелень ихъ, и голосъ
Вечернихъ птицъ, поющій про любовь.
Сливающійся съ гимномъ херувимовъ,
Межъ тѣмъ, какъ тьма ужъ рѣетъ надъ Эдемомъ,
Все, все-ничто предъ красотою Ады:
Чтобъ созерцать ее, я отвращаю
Глаза свои отъ неба и земли.
Люциферъ.
Но если ты владѣешь существомъ
Столь дивной красоты, то почему
Несчастенъ ты?
Читатель, который, — если онъ даже и не знаетъ оригинала, — вошолъ въ настроеніе Байроновскаго Люцафера и уловилъ его „манеру“ говорить, не можетъ не замѣтить, что вопросъ его Каину, — „Но если ты владѣешь существомъ и т. д.“…. поставленный Бунинымъ прямо послѣ поэтическаго монолога Каина о красотѣ Ады, является неожиданнымъ. Получается впечатлѣніе, какъ будто бы Люциферъ, вынужденный, но не желающій признать, что эта красота не есть обманъ, „отыгрывается“ вопросомъ, почему же Каинъ въ такомъ случаѣ несчастенъ. Ясно, что Байронъ такой несообразности допустить не могъ, и въ переводѣ она является потому, что Бунинъ пропустилъ слѣдующую часть діалога: —
Lucifer. Tie fair as frail mortality,
In the first dawn and bloom of young creation,
And earliest embraces of earth’s parents
Can make its offsprings; still it is delusion.
Cain. You think so, being not her brother
Lucifer. Mortal!
My broothcrhood’e with those who have no chilidren
Cain. Thon thou canst have no fellovrship with us.
It may be that thine own shall be for me…
Въ первыхъ четырехъ стихахъ, пропущенныхъ Буниныхъ, Люциферъ объясняетъ, почему онъ считаетъ обманомъ красоту Ады (потому что она, принадлежа праху, сохраняется только во цвѣтѣ молодости Ады, а современемъ поблекнетъ). Кромѣ того, въ этихъ же строкахъ Люциферъ, какъ бы мимоходомъ, высказываетъ мысль, — повторяемую имъ „при каждомъ случаѣ“ въ бесѣдѣ съ Каиномъ, — о томъ, что всѣ творенія Создателя съ теченіемъ времени лишаются своего первозданнаго совершенства: Ада прекрасна, какъ первый плодъ земной любви, рожденный отъ первосозданныхъ людей. Здѣсь ясна мысль, хотя и не высказанная прямо, что потомки ихъ уже не будутъ рождаться такими же прекрасными какъ они Мысль эта передана въ переводѣ разсматриваемыхъ стиховъ Заринымь не совсѣмъ удачно, а Каленовымъ, по нашему мнѣнію, хорошо: —
У Зарина:
Въ немъ столько красоты.
Какъ первые родители
Прекрасные, хоть смертные, въ пылу
Своихъ объятій первыхъ и во цвѣтѣ
Ихъ смертности, могли дать своему
Рожденію. Но это все жъ обманъ.
У Каленова:
Она прекрасна,
Какъ первый плодъ земной любви, рожденный
Отъ первосозданныхъ людей, прекрасна,
Насколько въ блескѣ молодости можетъ
Быть прахъ прекрасенъ — эта красота
Обманъ и ослѣпленье.
Дальнѣйшая пропущенная Бунинымъ часть діалога передана Каленовымъ такъ:
Каинъ.
Ты не братъ ей,
А потому такъ судишь.
Люциферъ.
Мое братство
Съ духами безплотными.
Каинъ.
Такъ съ нами
Ты за одно не можешь быть.
Люциферъ.
Какъ знать —
Быть можетъ, мы съ тобою за-одно.
Этотъ переводъ хотя и не совсѣмъ хорошъ, но все-таки вѣрно передаетъ значительную мысль, высказанную Люциферомъ, — и жаль, что Бунинъ почему-то „утаилъ“ эту мысль отъ своихъ читателей.
Перейдемъ теперь къ указаніямъ на невѣрности и болѣе или менѣе значительныя неточности, допущенныя въ разсматриваемомъ переводѣ, и начнемъ съ того „истинно сатанинскаго!“ монолога Люцифера въ І-мъ актѣ, которымъ онъ отвѣчаетъ на вопросъ Каина: „А мы съ тобою — кто мы“.
Люциферъ.
Мы существа,
Дерзнувшія сознать свое безсмертье,
Взглянуть въ лицо всесильному Тирану,
Сказать Ему, что зло не есть добро.
Онъ говоритъ, что создалъ насъ съ тобою —
Я этого не знаю и не вѣрю,
Что это такъ — но если онъ насъ создалъ,
Онъ насъ не уничтожитъ: мы безсмертны!
Онъ долженъ былъ безсмертными создать насъ,
Чтобъ мучить насъ: пусть мучитъ! Онъ великъ,
Но онъ въ своемъ величіи несчастнѣй,
Чѣмъ мы въ борьбѣ. Зла не рождаетъ благо,
А онъ родитъ одно лишь зло. Но пусть
Онъ на своемъ престолѣ величавомъ
Творитъ міры, чтобъ облегчить себѣ
Ни съ кѣмъ не раздѣленное безсмертье,
Пусть громоздитъ на звѣзды звѣзды: все же
Онъ одинокъ, тиранъ безсмертный. Если бъ
Онъ самого себя могъ уничтожить,
То это былъ бы лучшій даръ изъ всѣхъ
Его даровъ… Но пусть царитъ, пусть страждетъ *)
Мы, духи, съ вами, смертными, мы можемъ
Хоть сострадать другъ другу; мы, терзаясь,
Мученія другъ другу облегчаемъ
Сочувствіемъ: оно весь міръ связуетъ;
Но Онъ! въ своемъ величіи несчастный,
Въ несчастій не знающій отрады,
Онъ лишь творитъ, чтобъ безъ конца творить*
(Бунинъ).
- ) Курсивъ нашъ.
Въ цѣломъ этотъ переводъ очень хорошъ, но тѣмъ болѣе досадны въ немъ два дефекта, для поясненія которыхъ мы должны привести здѣсь часть текста монолога по оригиналу:
But let Him
Sit on His vast end solitary throne,
Creating worlds, to make etemity
Lese burthensome lo His immense existence
And unparticipated solitude;
Let Him crowd orb on orb: He is alone
Indefinite, indissoluble tyrant;
Could Не but crush Himself, 'twere the best boon
Не емег granted: but, lot Him reign on,
And multiply Himself in misery!
Сравнивая съ этапъ текстомъ переводъ, — во-первыхъ, рѣшительно недоумѣваемъ, почему стихъ „And unparticipated solitude“ переданъ оковами „ни съ кѣмъ не раздѣленное безсмертье“… Да и не справляя» съ оригиналомъ, можно видѣть, что такой переводъ невѣренъ, такъ какъ утвержденіе, что Творецъ ни съ кѣмъ не раздѣляетъ безсмертія, противорѣчить предшествующимъ строкамъ той же строфы. «Solitude» значитъ не безсмертіе, а одиночество, и именно оно не раздѣляется Творцомъ ни съ кѣмъ, по словамъ Люцифера, который ниже еще повторяетъ: «Онъ одинокъ, тиранъ безсмертный!» Затѣмъ, послѣднюю отроку вышеприведенной цитаты Бунинъ передалъ словами: «пусть страждетъ», — т. е. совершенно обошелъ тотъ глубокій смыслъ, который такъ сильно выраженъ въ стихѣ: «And inultiply Himself in misery!» Въ буквальномъ переводѣ этотъ стихъ говоритъ (о Творцѣ): «Пусть умножается въ страданьи»; въ распространенномъ же толкованіи, логически вытекающемъ изъ всего того представленія о Творцѣ, которое высказывается Люциферомъ въ мистеріи, онъ означаетъ, что Творецъ, вдыхая въ свои созданія частичку своего безсмертнаго духа, тѣмъ самымъ осуждаетъ ихъ на то безпокойное томленіе и ту неудовлетворенность, которыя испытываетъ самъ.
Полное выраженіе этой мысли въ стихахъ, вѣроятно, трудно, потому что не удалось ни одному изъ переводчиковъ, какъ видно изъ слѣдующимъ выдержекъ: —
Въ переводѣ Минаева:
Такъ пусть же вѣчно царствуетъ онъ, вѣчно
Распространяя горе!
Въ переводѣ Каленова:
Такъ пусть же вѣчно
Живетъ онъ въ тягость самому себѣ!..
Въ переводѣ Зарина стихъ этотъ совсѣмъ пропущенъ, и переводчикъ ограничился лишь плохой передачей предшествующихъ ему словъ «but let Him reign on» словами: «Но предоставимъ царствовать ему», которыя звучатъ въ монологѣ совсѣмъ неожиданно и грубо.
Однако, если неудивительно, что съ интересующимъ насъ стихомъ Байрона — столь значительнымъ по смыслу и сильнымъ по выраженію его — не справилось плохіе и посредственные переводчики, то нельзя не пожалѣть, что передъ нимъ «опустилъ руки» такой сильный переводчикъ-поэтъ какъ Бунинъ.
Недостаточно внимательно отнесся онъ также къ слѣдующему монологу Люцифера, которымъ послѣдній отвѣчаетъ на вопросъ Ады (въ І-мъ актѣ) «Но ты… вѣдь ты не ангелъ?»
Люциферъ.
Нѣтъ не ангелъ,
А почему — спроси у Всеблагого,
Всесильнаго Создателя вселенной:
Онъ знаетъ тайну эту. Мы смирились,
Другіе воспротивились — и тщетно,
Какъ говорятъ намъ ангелы. По мнѣ же,
Не тщетно, нѣтъ, — вѣдь хуже быть не можетъ *).
Есть въ духѣ мудрость — мудрость же влечетъ
Духъ къ истинѣ, какъ сквозь разсвѣтный сумракъ
Вашъ взоръ влечетъ далекій блескъ денницы.
- ) Курсивъ нашъ.
Внимательный читатель едва ли останется удовлетвореннымъ словами «вѣдь хуже быть не можетъ», которыми Бунинъ заставляетъ Люцифера объяснить, почему онъ считаетъ борьбу съ всесильнымъ создателемъ «не тщетной». Дѣйствительно, такое побужденіе было бы слишкомъ мелочно для могучаго Люцифера: у Байрона онъ говоритъ, что надо бороться, «разъ безъ борьбы не можетъ быть лучше» (Since better may not be without); — и послѣ выраженія этой мысли вполнѣ понятны слѣдующія строки: «Есть въ духѣ мудрость и т. д.», тогда какъ послѣ вышеприведенныхъ нами словъ перевода онѣ не совсѣмъ логичны.
Самымъ слабымъ мѣстомъ въ переводѣ Бунина является послѣдній стихъ въ слѣдующемъ діалогѣ между Каиномъ и Люциферомъ:
Каинъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .Я видѣлъ, какъ ягненка
Ужалилъ гадъ: онъ извивался въ мукахъ,
А подлѣ матка жалобно блеяла;
Тогда отецъ нарвалъ и положилъ
Какихъ-то травъ на рану, и ягненокъ,
До этого безпомощный и жалкій,
Сталъ возвращаться къ жизни понемногу
И скоро ужъ безпечно припадалъ
Къ сосцамъ своей обрадованной матки,
А та, вся трепеща, его лизала.
Смотри, мой сынъ, сказалъ Адамъ, какъ зло
Родитъ добро.
Люциферъ.
Чтожъ ты ему отвѣтилъ?
Каинъ.
Я промолчалъ, — вѣдь онъ отецъ мой, — только
Тогда-жъ подумалъ: лучше бы ягненку
Совсѣмъ не быть ужаленнымъ змѣею.
Чѣмъ возвратиться къ жизни въ тяжкихъ мукахъ
Посредствомъ травъ *).
- ) Курсивѣ нашъ.
Прочтя этотъ переводъ, можно спросить: «А если бы ягненокъ возвратился къ жизни посредствомъ какого-либо бальзама или пластыря, а не „посредствомъ травъ“, то Каинъ, можетъ быть, и примирился бы со страданіями ягненка, на которыя сѣтуетъ?.. Разумѣется оригиналъ такого во проса не вызываетъ; въ немъ сказано: —
. . . . . . . . . . . . . . . .but thought, that 'twere
A better portion for the animal
Never to have been elung at, than to
Purchase renewal of its little life
With agonies unutterable, though
Dispelled by antidotes.
Замѣтимъ, кстати, что это совсѣмъ но трудное мѣсто переведено также невѣрно и Заринымъ:
. . . . . . . . . . . . . . . . . .я подумалъ только,
Что лучше бы животному не быть
Ужаленнымъ, чѣмъ испытать мученья,
Чтобъ маленькую жизнь свою вернуть
Посредствомъ травъ.
У Минаева стихи переведены вѣрно, но зато цѣною такого прозаическаго оборота, который является прямо комичнымъ:
. . . . . . . . . . . . . . . . . .было бы пріятнѣе,
Когда-бъ его не тронула змѣя,
Чѣмъ покупать здоровья возвращенье
Цѣной невыразимыхъ мукъ, хотя
Затѣмъ онъ былъ отъ этихъ мукъ избавленъ.
Только Каленовъ передаетъ, разсматриваемыя строки недурно:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .но въ душѣ подумалъ,
Что лучше было бы для бѣдной твари
Не быть ужаленной, чѣмъ покупать
Возвратъ и безъ того короткой жизни
Цѣной такихъ страданій.
Разсмотрѣнные нами стихи принадлежатъ ко II-му акту мистеріи, который переведенъ Бунинымъ вообще хуже, чѣмъ І-й и III-й. Послѣдній же настолько хорошъ, что чтеніе его доставляетъ большое эстетическое наслажденіе. Однако и въ немъ есть два-три „пятнышка“, на которыя мы считаемъ необходимымъ указать здѣсь для большей полноты нашего критическаго очерка.
Въ Діалогѣ между Каиномъ и Адой, которымъ начинается III-й актъ, читаемъ:
Ада.
Да, прошло
Лишь два часа съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались.
Лишь два часа по солнцу.
Каинъ.
Я вблизи
Смотрѣлъ на это солнце…
Въ такой редакціи отвѣтъ Ады говоритъ, что время разлуки съ Каиномъ, непродолжительное въ дѣйствительности, протекло и для нея скоро, и поэтому слова „по солнцу“ кажутся поставленными здѣсь „ни къ селу, ни къ городу“.
У Байрона Ада восклицаетъ: „…two long hours to me, but only hours upon the son“, T. e. два долгіе часа для меня, но все-таки часы — по солнцу». Читатель согласится, что здѣсь выраженъ совсѣмъ другой смыслъ, чѣмъ у переводчика, и ори томъ такъ гармонирующій съ настроеніемъ Ады вообще, что стоило бы озаботиться о сохраненіи его и въ переводѣ.
Далѣе, въ разговорѣ между Авелемъ и Канномъ, передъ роковымъ жертвоприношеніемъ, читаемъ:
Авель.
Такъ зачѣмъ общаться съ нимъ? Быть можетъ
Онъ врагъ Творца.
Каинъ.
И другъ людей. А былъ ли
Такимъ Творецъ, какъ ты назвалъ его?
Здѣсь Каинъ какъ будто иронизируетъ надъ тѣмъ, что Авель назвалъ Іегову «Творцомъ», что, конечно, не имѣетъ смысла. У Байрона Каинъ говоритъ:
And friend to Man.
Has the Most High been so if so you term
Him?
Изъ этихъ строкъ ясно, что вызвавшая упрекъ Авеля иронія Каина относится къ тому, что Авель, какъ и вся первосозданная семья, называетъ Всевышняго другомъ людей.
Сдѣлаемъ еще одно замѣчаніе: въ оригиналѣ Каинъ, послѣ того какъ ангелъ Господень наложилъ клеймо на чело его и сказалъ: «Ты долженъ и будешь жить», говорить:
It bums
Му brow, but nought to that which is within it.
Is there more? let me meet It as i may
Бунинъ, при передачѣ этихъ строкъ ограничился стихами:
Мое чело пылаетъ,
Но мозгъ горитъ сильнѣе во сто кратъ.
т. е. вычеркнулъ послѣднюю, самую существенную строку оригинала, смыслъ, которой отлично переданъ Зариныхъ словами:
«то еще? Ты видишь, я покоренъ».
Эта фраза Каина, въ сопоставленіи со строптивымъ отвѣтомъ «Я развѣ сторожъ Авеля», которымъ онъ встрѣтилъ первый вопросъ къ нему ангела Господня, является крупнымъ штрихомъ въ обрисовкѣ перемѣны настроенія, его. Упомянутый отвѣтъ былъ послѣдней вспышкой того духа «богоборчества». который началъ угасать въ Каинѣ съ момента неожиданнаго для него самого убійства имъ Авеля.
Можетъ быть, нѣкоторые читатели найдутъ, что многія изъ указаній, нашихъ на недостатки перевода Бунина слишкомъ мелочны и придирчивы, — и весьма вѣроятно, что именно такими покажутся они самому переводчику. Но если бы мы услышали такой упрекъ, то отвѣтили бы, что говоримъ и о мелкихъ недостаткахъ главнымъ образомъ потому, что крупныя достоинства разсматриваемаго труда заставляютъ предъявлять къ переводчику и крупныя требованія… «Кому много дано, отъ того много и спрашивается».
Тотъ, кто внимательно прочтетъ переводъ Бунина, согласятся съ вами, что отрицательныя стороны его, на которыхъ мы остановились, являются, очевидно, не слѣдствіемъ недостатка силъ у переводчика, необходимыхъ для безукоризненнаго исполненія работы, а лишь слѣдствіемъ недостаточной тщательности этого исполненія. Невольно думается, что Бунинъ не имѣлъ терпѣнія выждать вдохновенія, не посѣтившаго его именно тогда, когда онъ сидѣлъ съ перомъ въ рукахъ надъ передачей затруднявшихъ его стиховъ, и потому нѣкоторые изъ нихъ «вычеркнулъ», — благо пропускъ ихъ. не нарушаетъ общаго смысла текста, — а другіе оставилъ въ такой редакціи., въ какой они у него вылились сразу, хотя и самъ былъ недоволенъ ими. Вели бы онъ поработалъ больше, то справился бы съ ними. Такое предположеніе наше оправдывается, намъ кажется, тѣмъ фактомъ, что, печатая въ первый разъ переводъ свой на страницахъ журнала «Правда», Бунинъ пропустилъ значительную часть діалога между Люциферомъ и Канномъ во 2-й сценѣ II акта (отъ словъ Люцифера «Признаки левіафановъ» до словъ Каина «Ужели ты привелъ меня сюда за тѣмъ, чтобъ показать мнѣ это»), но сумѣлъ удачно возстановить пропущенное черезъ два то давъ отдѣльномъ изданіи своего перевода, который мы теперь разсматриваемъ… И мы настаиваемъ на томъ, что Бунинъ обладаетъ всѣми данными для того, чтобы слѣдующее изданіе «Каина» выпустить уже свободнымъ отъ характеризованныхъ выше недостатковъ. Думаемъ, что потребность въ такомъ изданій явится скоро, такъ какъ переводъ Бунина не только во много разъ превосходитъ предшествовавшіе ему; но впервые передаетъ на русскомъ языкѣ тѣ высокія поэтическія достоинства одного изъ самыхъ сильныхъ произведеній Байрона, въ которыя ранѣе читатель, не знающій англійскаго языка, могъ только «вѣрить» на основаніи отзывовъ о нихъ критиковъ поэта.
- ↑ Напечатанъ въ первыхъ трехъ изданіяхъ Гербеля «Сочиненія Лорда Байрона въ переводѣ русскихъ поэтовъ», вышедшихъ, послѣдовательно, въ 1864—1867, 1875 и 1883 годахъ. Цитаты приводятся нами по послѣднему изданію.
- ↑ Курсивъ нашъ, какъ и во всѣхъ дальнѣйшихъ выдержкахъ изъ перевода, за исключеніемъ случаевъ, относительно которыхъ сдѣланы оговорки.
- ↑ Ефремъ Барышовъ. Каинъ. Мистерія Лорда Байрона. Спб. 1881 г.
- ↑ Каинъ. Мистерія Байрона. Переводъ П. А. Каленова. Москва 1883 г.
- ↑ Курсивъ нашъ.
- ↑ Курсивъ вездѣ нашъ.
- ↑ John Galt, Esq. The life of Lord біографія, напечатанная въ предисловіи къ полному собранію сочиненій поэта, изданному на англійскомъ яз. въ Парижѣ, въ 1837 г. (The Complete works of Lord Byron. Paris: Baudry’s European Library). — Въ примѣчаніяхъ П. О. Морозова и С. А. Венгерова ко II-му тому „Библіотеки Великихъ Писателей“ вышеприведенное замѣчаніе Джона Гальта ошибочно приписано Джеффри (см. стран. LXIV).