В. Г. Короленко
«Заставы».
(Картинка провинціальной жизни).
Полное собраніе сочиненіи В. Г. Короленко. Томъ восьмой
Изданіе Т-ва А. Ф. Марксъ въ Петроградѣ. 1914
Въ 1891 (голодномъ) году печати пришлось отмѣтить слѣдующій удивительный эпизодъ. Господинъ вятскій губернаторъ почувствовалъ себя до такой степени независимымъ владыкой ввѣреннаго ему края, что, не довольствуясь разными формами внутренняго законодательства (которое, вѣроятно, будетъ памятно вятчанамъ изъ рода въ родъ), рѣшилъ ему объявить свою сепаратную таможенную систему. Онъ просто-на-просто воспретилъ вывозъ хлѣба, хотя бы и купленнаго на законнѣйшемъ основаніи, за границу своей губерніи… А такъ какъ, разумѣется, всюду, гдѣ есть «законъ» (хотя бы и чисто щедринскій), — тамъ непремѣнно явится и преступленіе противъ закона, то и въ Вятской губерніи явились небывалое преступленіе и невиданные дотолѣ преступники. "Ночь, вьюга, на небѣ тучи, перекликаются «пограничные» дозорные, а глухими и неудобными дорогами прокрадыватотся «контрабандисты» съ кулями русскаго хлѣба, черезъ границу «двухъ русскихъ внутреннихъ губерній»[1].
Когда это мудрое законодательное дѣйствіе вятскаго губернатора было оглашено сначала въ нижегородской продовольственной комиссіи, а затѣмъ и въ печати, то, разумѣется, сепаратная таможенная политика вятской державы была упразднена. Повторился ли впослѣдствіи, въ практикѣ другихъ губернскихъ державъ, этотъ замѣчательный «законодательный починъ», или нѣтъ — я не знаю. Знаю только, что въ другой области, по отношенію къ другимъ отправленіямъ общественной жизни, явленіе это повторяется непрестанно; можно сказать, что вся Россія представляется искрещенной и изборожденной внутренними заставами всякаго рода и вся пестритъ независимыми сепаратными политическими системами гг. губернаторовъ.
Для примѣра и поясненія позволю себѣ остановиться на небольшомъ (даже очень небольшомъ) конкретномъ эпизодѣ этого рода.
Я имѣю честь состоять предсѣдателемъ одного просвѣтительнаго учрежденія въ гор. Полтавѣ. Это — полтавская общественная библіотека. Учрежденіе это, отчасти въ видахъ усиленія своихъ средствъ, а отчасти и по внутренней связи разныхъ просвѣтительныхъ задачъ, по временамъ устраиваетъ спектакли и лекціи, для чего приглашаетъ извѣстныхъ лекторовъ, имена которыхъ могутъ обезпечить это начинаніе какъ со стороны внутренняго содержанія, такъ и въ смыслѣ внѣшняго успѣха.
Нужно сказать между прочимъ, что эта скромная дѣятельность требуетъ отъ устроителей самоотверженія, далеко не пропорціональнаго ея размѣрамъ. Начать съ того общеизвѣстнаго факта, что администрація (на основаніяхъ, «законныхъ», можетъ быть, въ той же степени, какъ и таможенная политика вятскаго губернатора) присвоила себѣ освященное годами право по своему усмотрѣнію и безъ объясненія причинъ разрѣшать или запрещать чтенія, уже много разъ разрѣшенныя, или пьесы, снабженныя одобреніемъ театральной цензуры. Говорятъ, на все это есть многочисленные «циркуляры», предусмотрительность коихъ доходитъ даже до… права г. полицеймейстера требовать на предварительный пересмотръ ноты (!), по которымъ должны исполняться музыкальные нумера.
Итакъ, устроителямъ приходится прежде всего просить. Ну, а исходъ всякой просьбы зависитъ, какъ извѣстно, отъ многихъ обстоятельствъ: личной снисходительности, доброты характера, наконецъ, расположенія духа. Затѣмъ, въ случаѣ милостиваго разрѣшенія, гг. устроители немедленно попадаютъ подъ надзоръ полиціи, которая наистрожайше слѣдитъ, дабы они, при продажѣ билетовъ, не утаили какой-нибудь части сбора. Это дѣлается въ формѣ очень откровенной; просто-напросто въ кассу сажается полицейскій чинъ, который для осторожности забираетъ всю выручку, а затѣмъ, на другой или на третій день, милостиво отдаетъ ее тѣмъ же устроителямъ, но уже какъ представителямъ учрежденія. Эта картина «довѣрія», повторяющаяся у кассы при каждомъ спектаклѣ или лекціи съ просвѣтительною цѣлью, — такъ характерна и наглядна, что уже сама по себѣ стоитъ иного занимательнаго спектакля.
Впрочемъ прошу простить это небольшое отступленіе. Предметъ, о которомъ я говорю, до такой степени извилистъ, что очень легко съ одной тропинки совершенно незамѣтно попасть на другую, и все равно очутишься въ той же области неисходнаго «довѣрія»… Постараюсь, по возможности, продолжать безъ отступленій.
Комитетъ полтавской библіотеки, имѣющей въ своей средѣ людей, достаточно самоотверженныхъ, весной нынѣшняго года "обратился къ проф. Ив. Ив. Иванову (члену московскаго лекціонаго бюро) съ просьбой прочесть рядъ лекцій о Гоголѣ, Гончаровѣ, Тургеневѣ, Толстомъ и Чеховѣ и получилъ отъ него любезное согласіе. Послѣ этого комитетъ обратился съ «покорнѣйшей просьбой» о соотвѣтственномъ разрѣшеніи къ мѣстной администраціи. Но здѣсь онъ былъ уже не такъ счастливъ: отъ мѣстной администраціи послѣдовалъ категорическій отказъ.
Форма этого отказа такъ интересна, что я рискую новымъ отступленіемъ. Съ нѣкоторыхъ поръ «практика» выработала особый способъ сношеній административныхъ мѣстъ и лицъ съ общественными учрежденіями неоффиціальнаго характера: въ учрежденіе является помощникъ пристава, а иногда и околоточный и приноситъ съ собой бумагу, которую и ссужаетъ учрежденію, такъ сказать, на подержаніе, только для прочтенія и расписки на оборотѣ. А затѣмъ бумага исчезаетъ, и отъ нея въ заинтересованномъ учрежденіи не остается никакихъ слѣдовъ. Мнѣ лично пришлось одинъ разъ отказаться самымъ рѣшительнымъ образомъ отъ такого временнаго пользованія одной бумагой, на верху которой было написано «секретно». Какія удобства представляетъ эта своеобразная форма сношеній, я не знаю. Можетъ быть, — «сокращеніе переписки», но можетъ быть также, что тутъ играютъ роль затрудненія, которыя иной разъ авторы испытываютъ въ пріисканіи «законныхъ основаній». Впрочемъ, по большей части они обходятся безъ всякой мотивировки.
Въ такой именно формѣ и безъ всякихъ мотивовъ присланъ былъ и отказъ библіотекѣ: въ бумагѣ говорилось только, что г. полтавскій губернаторъ не находитъ возможнымъ разрѣшить лекцію…
Vis major! Комитету пришлось успокоиться, и мы, знакомые проф. Иванова. строили уже печальныя догадки о томъ, за какія провинности почтенный профессоръ подвергся «ограниченію нѣкоторыхъ правъ»… Однако, черезъ нѣкоторое время до насъ стали доходить извѣстія, показавшія, что наши опасенія были напрасны: профессоръ Ивановъ читалъ свои лекціи въ разныхъ мѣстахъ, и, наконецъ, его лекціонная дѣятельность подвинулась вплоть къ самой границѣ Полтавской губерніи. Какъ разъ въ то время, когда мы разсчитывали было слышать Ив. Ив. Иванова у себя, онъ читалъ въ г. Екатеринославѣ полностью всю серію своихъ. лекцій о Гоголѣ, Тургеневѣ, Гончаровѣ и Чеховѣ, и мѣстная газета («Екатеринославскій Листокъ») отмѣчала ихъ содержаніе день за днемъ, въ подробныхъ рефератахъ[2]. Къ великому нашему соблазну, газета нашихъ сосѣдей была пропущена черезъ нашъ рубежъ, возбуждая у насъ разныя превратныя толкованія…
Итакъ, И. И. Ивановъ, очевидно, не былъ вообще ограниченъ въ правахъ своего лекторскаго состоянія. Намъ оставалось печальное предположеніе, что это, наоборотъ, Полтавская губернія ограничена въ своемъ правѣ слушать лекціи московскаго проф. Иванова.
Мысль эта показалась мнѣ до такой степени огорчительной, а отчасти, признаюсь, и маловѣроятной, что я рѣшился провѣрить ее, такъ сказать, въ первоисточникѣ и съ этой цѣлью отправился, отложивъ разныя свои дѣла, въ пріемную полтавскаго губернатора, которому и изложилъ подробно и откровенно свои недоумѣнія.
Г. губернаторъ выказалъ любезную готовность выяснить ихъ и распорядился навести соотвѣтствующія справки изъ «дѣла» о несостоявшейся лекціи. При этомъ, правда, встрѣтилось нѣкоторое затрудненіе, такъ какъ я не могъ сообщить ни числа, ни нумера бумаги съ отказомъ, за чрезвычайной кратковременностью и, такъ сказать, мимолетностью ея пребыванія въ комитетѣ. Въ концѣ концовъ, однако, «дѣло» было разыскано, и я получилъ отъ г. губернатора письмо (отъ 18-го октября, за № 8002), въ которомъ кн. Урусовъ въ вѣжливой, но за то и совершенно категорической формѣ увѣдомилъ меня, что онъ, «къ сожалѣнію, поставленъ въ невозможность разрѣшить приватъ-доценту Иванову прочесть въ гор. Полтавѣ въ пользу полтавской общественной библіотеки публичную лекцію». Ничего больше въ письмѣ не заключалось.
Такимъ образомъ, мои недоумѣнія такъ и остались недоумѣніями, но теперь, по крайней мѣрѣ, не остается уже ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что даже въ «эпоху довѣрія» Полтавская губернія дѣйствительно и, повидимому, безповоротно ограничена въ принадлежащемъ другимъ губерніямъ правѣ слушать лекціи Ив. Ив. Иванова (а можетъ быть и другихъ членовъ московскаго лекціоннаго бюро) о Гоголѣ, Гончаровѣ, Тургеневѣ, Толстомъ и Чеховѣ…
Вѣроятно, читатель согласится, что параллель съ вятской сепаратной таможенной политикой напрашивается сама собою. Только тамъ дѣло шло о хлѣбѣ матеріальномъ, здѣсь о духовномъ. Я, конечно, не смѣю сомнѣваться, что, въ подкрѣпленіе этого «лишенія нѣкоторыхъ правъ» цѣлаго города, въ распоряженіи полтавской администраціи есть достаточное, а можетъ быть даже нѣсколько излишнее количество циркуляровъ. Но, во-первыхъ, намъ эти циркуляры не могутъ доставить ни малѣйшаго утѣшенія, такъ какъ и содержаніе ихъ, и «законныя основанія», на которыхъ они покоятся, покрыты тайной. А во-вторыхъ, вѣдь это, пожалуй, еще хуже: таможенная политика г. вятскаго губернатора относительно хлѣба можетъ быть разсматриваема какъ продуктъ индивидуальнаго творчества. Легче ли намъ отъ мысли, что полтавская сепаратная политика относительно пищи умственной является результатомъ какой-то таинственной «системы»? Но и въ томъ. и въ другомъ случаѣ на границѣ двухъ смежныхъ губерній предполагается пограничный кордонъ, черезъ который не могутъ переступить законно пріобрѣтенный хлѣбъ или совершенно «легальная» идея… И если тутъ есть «законныя основанія», то выходитъ, что теперь уже законы пишутся особо для Екатеринославской, и особо для Полтавской губерніи, и кромѣ того эти странные «законы» остаются тайными для заинтересованныхъ лицъ…
Все это приводитъ мнѣ на память стихотвореніе. какого-то стараго поэта, которое я читалъ какъ-то еще въ отдаленные дни моей юности… Авторъ ѣдетъ по шоссе и подъѣзжаетъ къ захолустному городу. И вдругъ взоръ его поражается неожиданностью: полосатый шлагбаумъ, еще недавно преграждавшій дорогу, сломанъ и лежитъ въ сторонѣ… Дорога свободна. Авторъ предается гражданскому восторгу (было это въ началѣ «эпохи великихъ реформъ»), но степной вѣтеръ дружески расхолаживаетъ его пылъ. Да, это правда, — шепчетъ онъ ему въ уши, — полосатое бревно лежитъ въ пыли. Но…
…Ты будь, какъ прежде, остороженъ:
Пока шлагбаумъ для идей
Еще нигдѣ не уничтоженъ…
Пока! Это пока, читатель, написано въ началѣ 60-хъ годовъ, то есть 40 лѣтъ назадъ! Съ тѣхъ поръ «шлагбаумы для идей» не только нигдѣ окончательно не уничтожены, но, наоборотъ, росли по всему лицу русской земли, какъ грибы послѣ хорошаго дождика!.. Большіе и маленькіе… широкіе и узкіе, въ видѣ цензуры, предварительной цензуры «предостерегающей», въ видѣ повторныхъ разрѣшеній того, что уже разрѣшено, и въ видѣ запрещенія того, что несомнѣнно дозволено, въ видѣ кордоновъ, раздѣляющихъ губерніи, и въ видѣ «усмотрѣній» каждаго администратора въ отдѣльности… Высятся эти сооруженія, какъ лѣсъ, загораживающій всѣ горизонты русской жизни. И беретъ просто отчаяніе, когда подумаешь, сколько нужно времени и усилій на уборку, каждой порознь, всѣхъ этихъ заставъ, загородокъ, шлагбаумовъ и волчьихъ ямъ… если, конечно, не найдется одной волшебной формулы, отъ которой онѣ падутъ всѣ разомъ, очистимъ проѣзжія дороги для свободнаго обращенія внутри великой страны отечественной мысли и отечественнаго слова…
1901 г.