Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860—1886)
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси». Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
«Духа не угашайте», учитъ Апостолъ Павелъ въ одномъ изъ своихъ посланій…. «Буква убиваетъ, а духъ животворитъ», говоритъ онъ же. Старыя слова, — кому, повидимому, неизвѣстныя! кому непонятныя, кѣмъ не повторявшіяся! Но святая истина этихъ старыхъ словъ, — всѣми, повидимому, знаемыхъ, повторяемыхъ, цѣлыхъ 18 вѣковъ сряду назидающихъ христіанскій міръ, — предстоитъ и нынѣ міру, будто непочатое сокровище, во всей неоскудѣваемой полнотѣ своего содержанія, во всей своей неувидаемой свѣжести, — только въ рѣдкія мгновенія раскрываясь вполнѣ сознанію человѣка и каждый разъ поражая его внезапной новизной своего смысла, какъ что-то имъ доселѣ неслыханное, нечаянное, впервые открытое!… «Душа убываетъ!» такъ восклицаетъ съ невыразимою скорбью извѣстный мыслитель нашего вѣка, Джонъ-Стюартъ Милль, — таковъ отчаянный вопль, несущійся изъ среды современнаго Западно-европейскаго общества…. «Духа не угашайте!» звучитъ ему въ отвѣтъ, изъ дали вѣковъ, грозное апостольское предвареніе — съ вѣчною живучестью, вѣчною пригодностью правды!
Мы, впрочемъ, нисколько не имѣемъ здѣсь дерзкаго намѣренія опускаться въ самую бездонную глубь этого апостольскаго завѣта, или писать трактатъ объ его всемірно-историческомъ значеніи и приложеніи. Мы возьмемъ эти слова, именно какъ вѣчно пригодное назиданіе — не только въ религіозномъ, но и въ философскомъ, не только въ церковномъ, но и въ государственномъ отношеніи, не только въ отвлеченной, духовной, но и въ житейской области, не только какъ нравственное наставленіе, приличное въ устахъ учителя или пророка, но и какъ практическій, мудрый совѣтъ, полезный да государственнаго дѣятеля. Этотъ совѣтъ имѣетъ особенную важность въ Россіи, при такомъ преобладаніи государственнаго начала, какое внесено въ современную Русскую дѣйствительность Русской исторіей…. Тамъ, гдѣ иниціатива принадлежитъ во всемъ внѣшней власти, а сама жизнь скудна органическомъ творчествомъ, тамъ задача власти становится вдвое труднѣе, требуетъ несравненно большей осмотрительности, чѣмъ въ странахъ, гдѣ общественная жизнь вполнѣ самодѣятельна. Какъ ни благодѣтельны могутъ быть намѣренія и дѣйствія власти, она, по самому существу своему, по самой натурѣ своей, вращается въ мірѣ внѣшнемъ, а если и проникаетъ въ область духа, то или отрицательно, или же чрезъ его внѣшнее проявленіе. Поэтому, законодателю, какъ скоро ему приходится имѣть дѣло съ областью духа, предстоитъ всегда опасность переступить предѣлы естественныхъ отправленій своей власти, и касаясь духа, такъ сказать, излишне овнѣшнить духъ, — т. е. дать преобладаніе письму (какъ выражается Славянскій текстъ посланія) надъ духомъ и угасить духъ. Нельзя не сознаться, что опасность эта была весьма и весьма велика въ эпоху дѣятельности Петра I, при его страстномъ стремленіи все создать силою одной власти и замѣнить ею всякія органическія силы жизни. Конечно, эта опасность уже миновала, и духъ въ Россіи остался все же не угашеннымъ…. Но если иные могутъ, пожалуй, и не соглашаться съ мнѣніемъ тѣхъ, которые видятъ его, этотъ духъ, какъ искру, покрытую пепломъ, только и единственно въ простомъ народѣ, — то едва ли кто станетъ отрицать, что главный недугъ нашего современнаго Русскаго общества, главная причина, почему даже самыя благія по мысли правительственныя реформы не даютъ у насъ вполнѣ благихъ результатовъ, заключается въ оскудѣніи духа вообще и преимущественно въ Русскомъ обществѣ. Самый мудрый, самый полезный законъ способенъ остаться мертвою буквою, не только совершенно безслѣдною, но даже вредною, если онъ полагается на одну свою внѣшнюю силу, если онъ не ищетъ опереться на духовный элементъ — народнаго или общественнаго сознанія, если несовершенство или формальная ограниченность его, какъ буквы, не восполнится доброю волею воспринимающаго его общества, — если, однимъ словомъ, онъ имѣетъ дѣло съ средою бездушною, или скудною, или робкою духомъ. И дѣйствительно, мы видимъ не мало административныхъ и законодательныхъ мѣръ, которыя, будучи вполнѣ вѣрны по своему принципу, и потому только не увѣнчались полнымъ успѣхомъ и не принесли тѣхъ плодовъ, какихъ можно было бы отъ нихъ ожидать, что въ самомъ обществѣ нѣтъ настолько жизни духа, чтобы, подобно дереву, прививаемую законодательную вѣтвь возрастить своей собственной органической, жизненной силой…. Мы не станемъ входить въ подробный разборъ причинъ такого обѣднѣнія въ обществѣ творческой жизненной силы. Мы замѣтимъ только, что за невозможностью замѣнитъ творчество духа и создавать что-либо въ его области орудіемъ внѣшнимъ, — уваженіе къ духу есть единственное нормальное отношеніе къ нему государственной власти при всѣхъ ея отправленіяхъ, и выражается въ большемъ или меньшемъ просторѣ, предоставляемомъ его жизни и дѣятельности духа. Такимъ образомъ и слова Апостола: духа не угашайте, ведутъ за собою понятіе о нравственной свободѣ и самодѣятельности духа (столько необходимой и для успѣха самихъ правительственныхъ начинаній), и могутъ служить какъ бы практическимъ правиломъ при совершеніи всякихъ реформъ и нововведеній…. Конечно, мы, Русскіе, поставлены въ болѣе выгодныя условія, чѣмъ нѣкоторые другіе народы: неугасимымъ жертвенникомъ духа служитъ намъ Вѣра; духъ, покидающій нашу общественную среду, продолжаетъ еще жить въ церкви, — но тѣмъ болѣе должны мы беречь и стеречь это драгоцѣнное убѣжище, и не вносить въ него элементовъ «буквы», внѣшности, формализма, которые способны были бы и совсѣмъ погасить тлѣющія въ немъ искры духа….
Далѣе. Одно изъ главныхъ условій для успѣха всякихъ либеральныхъ и прогрессивныхъ мѣръ, говоря вообще, заключается въ томъ, чтобъ эти мѣры не были одиноки, отрывочны, безъ связи съ общимъ строемъ жизни и администраціи, — а также и въ томъ, чтобъ принципъ уваженія въ духу былъ сознанъ и усвоенъ во всей полнотѣ и искренности…. Нерѣдко бываетъ, что частная либеральная мѣра, являясь диссонансомъ въ общемъ хорѣ гражданской жизни, не только не даетъ всей чаемой отъ нея пользы, но приноситъ даже нѣкоторый вредъ или разстроиваетъ прочія отправленія общественнаго организма. А это, въ свою очередь, побуждаетъ многихъ — или возставать противъ либерализма такой мѣры, или же, за неумѣніемъ съ нею сладить и за неусвоеніемъ ими себѣ, своему сознанію, самаго принципа, лежащаго въ основаніи частной мѣры, возвращаться вновь къ прежней системѣ, — къ той прежней гармоніи, которая еще не осуждена вполнѣ ни ихъ мыслью, ни слухомъ…. Прискорбно видѣть, повторяемъ, что многія мѣры, принятыя въ теперешнее царствованіе, мѣры истинно «гуманныя и либеральныя», не отвѣчаютъ, какъ будто, ожиданіямъ и, смущая людей благомыслящихъ, подаютъ изъ поводъ признавать эти мѣры неудобными или преждевременными. Мы же полагаемъ, что причина такого неуспѣха нисколько не лежитъ въ самихъ мѣрахъ….
На эти мысли въ особенности заводитъ васъ статья г. С — ва, помѣщенная въ Сентябрской книжкѣ Русскаго Вѣстника подъ заглавіемъ: «Нѣсколько словъ по поводу статьи г-жи Koхановской», помѣщенной въ нашей газетѣ, 38 No «Дня», — а отчасти и статья: «Современное движеніе раскола въ Н — ской губерніи», которую читателя найдутъ ниже. — Г. С — въ, осуждая г-жу Кохановскую за ея восклицаніе: слава Богу! вырвавшееся у нея при разсказѣ о раскольникѣ, жалующемся, что при настоящихъ, болѣе снисходительныхъ мѣрахъ правительства, «спасенья не стало», — говоритъ, что теперь, «пока раскольники дѣятельно и успѣшно распространяютъ свое ученіе, пользуясь для того самою свободой, которая дается имъ, теперь такія радостные возгласы по меньшей мѣрѣ преждевременны». По мнѣнію г., С — ва, «мѣры снисходительности и разумной свободы, предоставляемой раскольникамъ относительно ихъ религіозныхъ убѣжденій», хотя, конечно, «должны рано или поздно доставить торжество истинѣ надъ заблужденіемъ», но это покуда «гаданія и сладкія надежды», гаданія, основанныя, разумѣется, на самой природѣ вещей, вытекающія изъ сущности дѣла, но которыхъ осуществленіе еще далеко. Главное же теперь, — какъ фактъ неоспоримый, по словамъ г. С — ва, — это усиленіе и распространеніе раскола. Мы нисколько и не намѣрены оспаривать этотъ фактъ, подтверждаемый и другими свидѣтельствами, но признаться сказать, мы не видимъ и цѣли, съ которою пишутся такія обличительныя статьи. Или, вѣрнѣе сказать, подобныя статьи, которымъ недостаетъ ни выводовъ, ни поясненій, способны достигать совершенно иной цѣли — такой, которой, мы думаемъ, вовсе и не предполагалъ г. С — въ, — даже совершенно противоположной… Распространеніе и усиленіе раскола, особенно если допустить, что оно повсемѣстно к не идетъ рядомъ съ внутреннимъ разложеніемъ его, есть, конечно, явленіе очень прискорбное, — но въ этомъ виноваты вовсе не мѣры, принятыя правительствомъ, а скорѣе, можетъ быть, то обстоятельство, что эти мѣры встрѣчаютъ слишкомъ много противниковъ, которые такимъ образомъ препятствуютъ полному послѣдовательному развитію и примѣненію этихъ мѣръ. Конечно, не мы станемъ возражать противъ мѣръ снисходительности и разумной свободы въ дѣлѣ религіозныхъ убѣжденій. Мы позволимъ себѣ только замѣтить, что для успѣха этихъ мѣръ, столь желаннаго для правительства и для всей Россіи, желательно было бы также, чтобъ духъ подобныхъ мѣръ коснулся не одного раскола, но и той среды, отъ которой ближе всего зависитъ усиленіе или ослабленіе раскола. Мы разумѣемъ здѣсь наше православное духовенство. Очевидно, что одновременно съ предоставленіемъ раскольникамъ разумной свободы, самые способы дѣйствій, направленные къ ослабленію раскола, должны значительно измѣниться въ своемъ характерѣ. Старые пріемы уже недостаточны и находятся въ совершенной дисгармоніи съ новою либеральною системою, принятою правительствомъ. Чтобы теперь дѣйствовать благодѣтельно на расколъ — нужны орудія совершенно иныя, преимущественно нравственныя. Въ равной мѣрѣ съ усиленіемъ свободы раскола — должна бы усилиться и свобода духовной дѣятельности православнаго духовенства. Въ этомъ-то все и дѣло. Нельзя не пожалѣть, что она слишкомъ слаба, слишкомъ много даетъ мѣста и значенія буквѣ, или, по словамъ Апостола, «убивающему письму» предъ «животворящимъ духомъ», — слишкомъ скована внѣшностью и всяческой оффиціальностью. Нельзя не признать, въ прискорбію, что и относительно нашего духовенства умѣстно, кажется, назиданіе Павла: «духа не угашайте». Мы совершенно далеки отъ мысли обвинять въ чемъ-либо наше духовенство: мы знаемъ, что вина оскудѣнія духа таится у насъ не столько въ личности, сколько въ историческихъ обстоятельствахъ; но какъ бы то ни было, а при приливѣ новыхъ силъ духа къ расколу, необходимымъ былъ бы, какъ кажется, равномѣрный приливъ новыхъ силъ и къ православному духовенству, призванному бороться съ расколомъ. Мы вполнѣ сочувствуемъ съ мѣрами, принятыми нашимъ правительствомъ относительно раскола; онѣ были, повторяемъ, давно желанны всѣми, кто понимаетъ все благо духовной свободы, — но, конечно, желанна въ той же степени и свобода духовнаго противодѣйствія расколу… Съ усилившимся расколомъ возможно бороться только усилившеюся дѣятельностью духа истины. Надо надѣяться, что наше духовенство пойметъ это и, не смущаясь временнымъ распространеніемъ раскола и умноженіемъ числа раскольниковъ, дастъ правительству возможность удержаться на новомъ, принятомъ имъ пути. Въ противномъ случаѣ, при недостаткѣ, въ отношеніи къ расколу, противодѣйствія нравственнаго, при стремленіи со стороны духовенства — вновь, по прежнему, вызвать употребленіе мѣръ строгости и вмѣшательство гражданской власти, — правительство можетъ возвратиться въ старой системѣ, которую бы желало совсѣмъ оставить. А это было бы прискорбно во всѣхъ отношеніяхъ; это было бы невыгодно не только для раскольниковъ, но и для самого духовенства, и, ослабивъ расколъ по внѣшности, придало бы ему новую внутреннюю крѣпость, сплотило бы и сосредоточило бы его силу внутрь, — ту силу, которая теперь, расплываясь и растрачиваясь во внѣшнихъ проявленіяхъ, представляетъ несравненно менѣе опасности и легко могла бы быть побѣждена свободною самодѣятельностью духовенства. Вотъ эта-то свободная самодѣятельность нужнѣе всего въ наше время, — на нее-то слѣдовало бы, по преимуществу, указать г-ну С — ву въ его обличительныхъ статьяхъ, — а возможна ли она при угашеніи духа, возможна ли она безъ полнѣйшаго усвоенія себѣ нашею церковною и гражданскою администраціею высокаго животворнаго начала: уваженія m духу, — выраженнаго въ словахъ Апостола Павла?
Вообще, относительно опасностей, грозящихъ будто бы православной церкви, мы скажемъ, что никакія опасности ей не страшны, какъ скоро она въ согласіи сама съ собою, т. е. съ духомъ своете собственнаго ученія. Позволимъ себѣ кстати напомнить читателямъ слова Гизо, уже приведенныя нами однажды, а также и нѣкоторыя собственныя наши замѣтки, сказанныя по этому поводу. Христіанской религіи, говорили мы, не нужно дѣлать никакихъ уступокъ, чтобъ жить въ мирѣ съ свободою слова и мнѣнія, съ полноправностью всѣхъ гражданъ безъ различія и т. п. Все, что только способствуетъ освобожденію духа человѣческаго, ей не только не страшно и не опасно, но желанно и радостно. И дѣйствительно, главнѣйшая опасность для нея заключается въ невѣрномъ пониманіи христіанства со стороны оффиціальныхъ защитниковъ христіанства. Гизо вѣритъ, и мы вѣримъ съ нимъ, что христіанская религія выдержитъ всяческое испытаніе, но «дѣло крайней важности и необходимости, пишетъ онъ въ своемъ недавно изданномъ сочиненіи, чтобъ христіане не обольщались насчетъ предстоящей имъ борьбы, и главное — насчетъ тѣхъ орудій, которыя имъ возможно будетъ употребить въ дѣло…» Побѣда можетъ остаться за христіанской истиной только тогда, когда защитники этой истины будутъ вполнѣ ей вѣрны и, откинувъ орудія внѣшней силы, будутъ защищать ее единымъ, соотвѣтственнымъ ея достоинству орудіемъ, когда они убѣдятся, что только въ свободѣ сужденія, въ свободѣ совѣсти, и воспользовавшись всею полнотою собственной свободы, они могутъ обрѣсти необходимую имъ силу для побѣды надъ могуществомъ лжи и нрава, для одолѣнія своихъ многочисленныхъ и искусныхъ враговъ!.. Многіе католики — утверждаетъ далѣе Гизо — убѣждены, что вѣра была бы спасена, еслибъ они были избавлены отъ свободы мысли!!… Католики слишкомъ трусятъ свободы, протестанты слышномъ трусятъ авторитета, но, продолжаетъ онъ, тѣ единственно и могутъ назваться въ наше время дѣйствительными и настоящими защитниками религіи, которые въ одно и то же время исповѣдуютъ во всей полнотѣ христіанскую вѣру и столь же искреннимъ сердцемъ пріемлютъ даръ и испытаніе свободы!"
Если трусить свободы свойство католицизма, то мы съ гордостью, или, вѣрнѣе, съ благодарностью въ Богу можемъ сказать, что не таково свойство истинно-понятаго православія. Нужно желать только, чтобъ мы, православные, вполнѣ прониклись его духомъ и смысломъ, и убѣдились, со всею искренностью, что какъ въ явленіяхъ религіозной области, такъ и въ явленіяхъ жизни гражданской, свобода духа есть тотъ источникъ самодѣятельноcти, безъ котораго невозможно ни торжество истины, ни преуспѣяніе гражданское. Нужно наконецъ, чтобъ современныя прискорбныя обстоятельства, свидѣтельствующія объ оскудѣніи духа въ нашемъ обществѣ, въ нашей просвѣщенной средѣ и частію въ нашемъ духовенствѣ, послужили для насъ спасительнымъ указаніемъ; чтобы, такъ сказать, новымъ слухомъ, обновленнымъ сердцемъ и разумомъ принята была нами и новою, жизненною въ насъ властью облечена — святая вѣчная истина апостольскаго назиданія: «духа не угашайте, буква убиваетъ, духъ же животворитъ!»