Собраніе сочиненій А. В. Дружинина. Том седьмой.
С-Пб, Въ типографіи Императорской Академии Наукъ, 1865
Три книжки стихотвореній! Какой обильный матеріалъ для критики! Лѣтъ пятнадцать, двадцать тому назадъ, онѣ произвели бы рѣшительную эпоху въ литературѣ. Теперь… Но развѣ мы успѣли такъ сильно состарѣться за какихъ нибудь пятнадцать, двадцать лѣтъ? Или справедливо, что матеріализмъ рѣшительно увлекъ нашъ вѣкъ, что нѣтъ у насъ времени для лирическихъ изліяній, что мы поглощены заботами о матеріальномъ благѣ? Какъ бы то ни было, всюду замѣчается упадокъ вліянія поэзіи на общество. Западная критика раздѣлила поэтовъ на художниковъ и публицистовъ, и не знаетъ еще, кому изъ нихъ отдать предпочтенье. Въ то время, какъ искусство медленно подвигается впередъ, пуристы стараго времени стараются очищать его отъ такъ-называемыхъ постороннихъ примѣсей. Поклонники лирической поэзіи раздѣлились на два противоположные лагеря. Одни требуютъ отъ нея повторенія прежнихъ мотивовъ сердца, другіе хотятъ чего-то новаго, новой жизни и содержанія, новыхъ идеаловъ. То же раздѣленіе существуетъ и въ самомъ искусствѣ.
Гдѣ же искать разгадки этого страннаго раздѣленія? Взгляните на все, что дѣлается вокругъ васъ, на этотъ ускоренный ходъ жизни — и вы, пожалуй, найдете ее, или, по крайней мѣрѣ, постигнете въ смутномъ предчувствіи. Но взглядъ вашъ теряется въ неуловимой дали, и вы обращаетесь къ искусству, чтобъ оно само объяснило вамъ причины того патологическаго состоянія, въ которомъ находится. Нѣтъ, вы молоды, и все, что окружаетъ васъ, живетъ молодой, зеленѣющей силой. Прошлое представляется вамъ старикомъ-дѣдушкой. Вы исполнены жизненныхъ силъ, и чувствуете на себѣ безмятежное дыханье весны. Въ воздухѣ слышится чудный, едва уловимый духъ, и исчезаетъ въ пространствѣ. Отъ старика-дѣдушки вы ничего не узнаете — онъ пріютился на солнышкѣ, и вдыхаетъ въ себя живительный воздухъ восьмидесятой весны. Не тревожьте его. Не тревожьте его… Но что скажетъ намъ искусство?
Оно также молодо, какъ и вы, и также увлекается неуловимымъ звукомъ, исчезающимъ въ небесныхъ пространствахъ. Но оно опытнѣе васъ. Оно призадумалось надъ слѣдующей глубокомысленной фразой… немного темноватой, правда… Но вѣдь она высказана, впервые, поэтами Германіи:
«Говорятъ, очень часто говорятъ, что литература есть выраженіе общественнаго духа. Кажется, она скорѣе выражаетъ прошедшее и будущее, чѣмъ настоящее. Посмотрите, одни изъ поэтовъ повторяютъ и воспѣваютъ старое, другіе оторвались и отъ прошедшаго и отъ настоящаго. Только немногимъ дано жить соками современной жизни; но такихъ насчитаешь не много. Лучшіе писатели и артисты, по большей части живутъ и жили въ прошедшемъ; настоящее и будущее не смѣютъ коснуться ихъ олимпійской думы.»
Искусству предстоитъ еще большая роль въ будущемъ, поэзія нашего времени ждетъ еще своихъ новыхъ и сильныхъ поэтовъ, но эти обстоятельства не должны мѣшать нашему сочувствію къ поэтамъ хотя не первокласснымъ, но благородно свершающимъ свое полезное поприще.
Передъ нами цѣлый рядъ стихотвореній, начинающихся съ… 1829 года и идущихъ вплоть до конца 1855. Ради Аполлона, если хотите быть справедливыми, не налегайте на нихъ всѣмъ натискомъ анализа, противъ котораго не устоитъ ни одно кристальное зданіе. Дѣло въ томъ, что вы, но счастливому случаю, перенесетесь къ памятнику, одна часть котораго — пьедесталъ — начата въ двадцатыхъ годахъ, другая отстроена въ сороковыхъ и, частью, въ пятидесятыхъ, третья, наконецъ (далеко еще не верхушка), только-что на дняхъ заложена. Много трудилось надъ сооруженіемъ памятника. Тѣмъ лучше.
Стихотворенія графини Евдокіи Ростопчиной, подъ «дѣтскимъ» отдѣломъ которыхъ выставлены 1829—1832 годы, встрѣтили, совершенію неожиданнымъ образомъ, сильно пристрастный и неумѣстный протестъ со стороны критики. Опредѣленнаго мнѣнья о нихъ не высказно. Критика, не находя болѣе прочныхъ основъ для своихъ выводовъ, ограничилась опредѣленіемъ поэтической личности автора. А знаете ли, что сказалъ одинъ изъ самыхъ сознательныхъ поэтовъ-критиковъ недавняго прошедшаго, Бёрне, о великомъ поэтѣ? «Отъ лирическаго поэта нельзя требовать, чтобъ онъ всегда и во всемъ оставался непоколебимо вѣренъ самому себѣ. Истинный поэтъ — натура, не только поэтически-настроенная, но и художественная — никогда не чувствуетъ самъ тѣхъ недуговъ, которые хочетъ изгнать изъ другихъ, не испытываетъ страданій, къ которымъ приходитъ на помощь.» Опредѣляйте же, послѣ этого, значеніе поэта изъ того, что онъ говоритъ о самомъ себѣ! А ежели вы начнете нападать на личность поэта съ преднамѣреннымъ озлобленіемъ и выводами, полными обидной недобросовѣстности, вы даже перестанете быть критикомъ, и эту почтенную должность промѣняете на званіе всѣмъ ненавистнаго и всѣми презираемаго Ѳеректа.
А знаете ли почему, разбирая стихотворенія графики Ростопчиной, вы всего болѣе заговорили о личности поэта, тогда какъ при разборѣ другихъ писателей и писательницъ, прямымъ путемъ направляетесь къ художественности, пластичности и т. д.? Смѣшно сказать! По крайней мѣрѣ, вы удивитесь простотѣ разгадки. Потому, что даже въ самыхъ незначительныхъ стихотвореніяхъ графини Ростопчиной смѣло проглядываетъ личность. Дѣло заслуживаетъ ближайшаго объясненія.
Мы не станемъ, въ эту минуту, по поводу перваго тома сочиненій графини Ростопчиной, распространяться о ея значеніи въ новѣйшей литературѣ. Такой подробный разборъ заставилъ бы насъ обратиться къ многочисленнымъ томамъ старыхъ и новыхъ журналовъ, въ которыхъ разбросаны ея стихотворенія и прозаическія статьи. Ограничимся изложеніемъ мыслей, которыя невольно приходятъ на умъ при сличеніи находящихся у насъ подъ рукой произведеній трехъ замѣчательныхъ поэтовъ.
Во всей массѣ текущихъ литературъ, произведенія женскія рѣзко отличаются отъ мужскихъ. Изъ опыта послѣдняго времени дознано, что ни одно талантливое дамское имя не скроется отъ публики за мужскимъ псевдонимомъ — тотчасъ узнаешь, съ кѣмъ имѣешь дѣло. Женщина проглядываетъ, и, можетъ быть, еще рѣзче обыкновеннаго, даже въ писательницѣ-юмористѣ, не смотря на то, что юморъ очень долго не считался женскимъ дѣломъ, и что мы готовы отдать преимущество женской школѣ тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ — идеальной, сантиментальной, во многихъ случаяхъ глубокомысленной, исполненной живѣйшей поэзіи — передъ новѣйшимъ направленіемъ дамъ-юмористовъ, перешедшихъ къ намъ съ холодныхъ береговъ Альбіона. Въ новѣйшей литературѣ не разъ встрѣчались цѣлые періоды времени, когда дамская изящная литература почти брала верхъ надъ мужской. Разработка основныхъ причинъ этихъ случаевъ уяснила бы, въ нѣкоторой степени, животрепещущій современный вопросъ о лиризмѣ. Когда насъ спросятъ, кто первый лирикъ новѣйшаго времени, вы остановитесь на имени творца Стеніо, Тренмора, маленькаго Массачіо и проч. Но въ то время, какъ литература Англіи гордится именемъ госпожи Бичеръ-Стоу, наши идеалистки-писательницы все еще останавливаются на герояхъ, сродныхъ, но безплотности, барону послѣдней повѣсти госпожи Евгеніи Туръ («Старушка», въ «Русскомъ Вѣстникѣ»), и только недавно, да и то въ рѣдкихъ случаяхъ, создаютъ jeunes-premier своихъ романовъ и повѣстей не нѣмцами, не италіянцами и не испанцами.
Дѣло въ томъ, что женская литература движется впередъ несравненно медленнѣе, чѣмъ мужская, но заимствуетъ отъ послѣдней извѣстнаго рода частицы, которыя потомъ, подъ рукой ея, созрѣваютъ въ зрѣлый и благоуханный плодъ. Женщина — за исключеніемъ весьма немногихъ дамъ-писатсльницъ — никогда не усвоитъ себѣ разнообразія поэтическихъ формъ. Воспѣвая Грецію и костюмъ гречанки, она и не подумаетъ подражать древнимъ или новымъ, которымъ не сочувствуетъ всѣми средствами своего таланта. Женщина-писательница всегда поддастся чужому вліянію, и рѣдко хранитъ свою самостоятельность въ направленіи. По общему направленію таланта, графиня Ростопчина не богата самостоятельностью. Но въ пѣсняхъ ея есть и правда, и жаръ, и благотворныя убѣжденія, и музыка, и проявленіе честнаго сердца.
Теперь перенесемся къ концу двадцатыхъ и началу тридцатыхъ годовъ. Поэзія добывалась тогда довольно легко, по крайней мѣрѣ во второстепенныхъ поэтическихъ сферахъ, и никто изъ подражателей Жуковскаго или Пушкина не воображалъ, какого тяжкаго труда стоитъ поэтическій подвигъ. Послушайте нѣсколько строкъ изъ исповѣди графини Ростопчиной, и вы припомните давно знакомые аккорды, — но аккорды, запечатлѣнные глубокимъ чувствомъ искренности, вылившіеся въ очаровательномъ стихѣ.
Сухіе, жолтые листы,
Предвѣстники поры печальной,
Вы любы мнѣ! Мои мечты,
Привыкши къ думѣ погребальной,
Сдружилось съ мыслью неземной;
И есть родство, родство святое
Межъ всѣмъ тоскующимъ и мной —
Клеймо дней прежнихъ надъ душой.
Люблю я колоколъ унылый
Въ вечерній часъ, вдали суетъ;
Мое любимое свѣтило
Не солнце пышное — о нѣтъ!
Нѣтъ! — то луна подъ покрываломъ
Прозрачно-сизыхъ облаковъ…
Я въ храмѣ древнемъ, обветшаломъ
Молюсь теплѣй; среди лѣсовъ
Ищу не тополей красивыхъ,
Не липъ роскошныхъ, горделивыхъ, —
Но громомъ сломанныхъ дубовъ…
Златого утра блескъ роскошный
Встрѣчаю хладнымъ окомъ я;
Но бури шумъ, но вѣтръ полночный —
Вотъ, вотъ поэзія моя!…
И я отдамъ весну младую,
Со всею жатвой гордыхъ розъ,
За осень блѣдную, нагую,
Иль за порывы лѣтнихъ грозъ!
Повторяемъ: критикъ, который бы хотѣлъ мѣрять произведенія довольно дальняго времени на нынѣшнюю мѣрку, никогда не достигъ бы вѣрныхъ и справедливыхъ выводовъ. Стихотворенія графики Ростопчиной не возбуждаютъ въ васъ полнаго сочувствія. Но вспомните, что и Жуковскій, и Лермонтовъ, и, наконецъ, критика, отъ которой исходитъ собственная ваша дѣятельность, увлекались ими. И была на то причина. Графиня Ростопчина имѣетъ множество страстныхъ поклонницъ между женщинами, и женщины совершенію правы въ своей привязанности. Оцѣнка этого перваго тома укажетъ вамъ, какое важное общественное значеніе должны были имѣть, въ свое время, эти стихотворенія. Многимъ изъ нихъ нельзя не сочувствовать и теперь.
Въ стихотвореніяхъ графини Ростопчиной нѣтъ возможности сдѣлать никакихъ подраздѣленій на отдѣлы. Всѣ они вылились въ болѣе или менѣе однообразной формѣ, какъ мимолетныя впечатлѣнія почти всегда одинаково настроеннаго чувства.
Прислушайтесь къ первоначальной музѣ графини Ростопчиной: ея положительные идеалы, довольно слабы и неопредѣленны — полное чувство высказывается еще во всемъ безразличіи порывовъ, но въ прекрасномъ влеченіи своемъ отдастъ должную дань сочувствія всему прекрасному, его окружающему. Муза графини Ростопчиной далеко не сатирическая, а между тѣмъ вы глубоко сочувствуете тому благородному негодованію, которое выражается, довольно часто, въ стихахъ поэта. И если присмотритесь къ психологической сторонѣ ея стихотвореній, замѣтите тѣсную связь между положительнымъ и отрицательнымъ ихъ лиризмомъ.
«Кто поэтъ?» спрашиваетъ себя романтикъ. Предложите себѣ этотъ вопросъ прежде, чѣмъ услышите отвѣтъ графини Ростопчиной… «Тотъ, кто создаетъ художественныя вещи» — скажете вы, не заботясь подчинять фразой самого себя… И устыдитесь, когда услышите слѣдующій энергическій отвѣтъ писательницы.
Не тотъ поэтъ, кто въ очеркѣ обычномъ,
Кто въ обществѣ людей спокойно взросъ;
Кто вскормленъ былъ разсѣяньемъ столичнымъ,
Кто крестъ тоски на раменахъ не нёсъ…
Не тотъ поэтъ, кто роскошью и счастьемъ
Взлелѣявъ былъ отъ колыбельныхъ дней,
Кто не знавалъ бушующихъ страстей,
Съ ихъ промежуточнымъ безстрастьемъ;
Кто въ области святого идеала
Страданьями гражданства не купилъ…
Не тотъ поэтъ, кто слова правды рѣзкой,
Кто мощный стихъ отвагой молодецкой,
Безстрашіемъ своимъ не заклеймилъ;
Кто истины не высказалъ предъ свѣтомъ,
Чей слабый духъ пороку былъ клевретомъ,
Кто потакалъ грѣху, и сильнымъ льстилъ…
Не тотъ поэтъ, кто съ странничьей клюкою
Изгнанья путь терновый не прошелъ;
Кто, прислонясь о камень головою,
Ночь бурную въ чужбинѣ не провелъ…
Поэтъ прямой, кто съ раннихъ лѣтъ обжился
Съ грозой небесъ и бурею души;
Кто чистому кумиру поклонился,
Но одинокъ, въ убійственной глуши,
Младые дни свои сгубилъ въ тиши, и проч.
Не правда ли, эти прекрасные стихи, огнемъ своимъ, благородной безконечностью выраженныхъ въ нихъ стремленій, сильно подѣйствовали на вашу душу, и огненный ритмъ ихъ на долго сохранится въ вашемъ слухѣ? Таково вообще первое слово романтизма, который имѣетъ великое значеніе въ исторіи поэзіи, какъ возбудительное слово, прорывающееся наружу, въ безконечномъ разнообразіи внутренняго содержанія, всякій разъ, когда нормальное, историческое развитіе искусства готово завершить одинъ изъ своихъ цикловъ. Романтизмъ никогда не относится враждебно къ новому порядку вещей въ искусствѣ, онъ только врагъ стараго, отживающаго, врагъ немилосердый, заклятый.
Графиню Ростопчину называли, когда-то, поэтомъ бала. По нашему мнѣнію это справедливо только отчасти и крайне несправедливо вообще. Женщина, воспитанная въ одномъ извѣстномъ кружкѣ, который, само собою разумѣется, долженъ былъ оставить сильное впечатлѣніе на ея душу; поэтъ съ безпредѣльными, но неясными стремленіями, романтикъ двадцатыхъ годовъ, она не могла не платить дани обычаямъ того общества, изъ котораго вышла. Она не рѣшается постоянно держать въ рукахъ тотъ «поэтическій посохъ», о которомъ мечтаетъ; не рѣшается, потому-что не сознаетъ опредѣленной цѣли своихъ стремленій. Но прислушайтесь къ ея бальнымъ стихотвореніямъ… они лишены той силы стиха, той теплоты чувства, которыми отличаются другія…
Но и здѣсь уже замѣтно благодѣтельное дѣйствіе романтизма на свѣтскую даму. Возьмите, за этимъ, сатирическую сторону стихотвореній графини Ростопчиной, и вы увидите, какъ раздражительное, мечтательное стремленіе къ идеаламъ, отрываетъ поэта отъ почвы, на которой онъ существуетъ. Все, отзывающееся пустотой и тщетнымъ блескомъ, кажется ему ничтожнымъ. Предаваясь такъ-называемымъ невиннымъ удовольствіямъ свѣта, онъ возстаетъ, съ свойственной ему энергіей, противъ того, что кажется ему ограниченнымъ и неблагороднымъ. «Невѣрной», «Равнодушной», «Разочарованной», «Отринутому поэту», «Совѣтъ женщинамъ» — во всѣхъ этихъ пьесахъ вы найдете сильный протестъ противъ многихъ сторонъ великосвѣтской жизни…
Мы опредѣлили уже, въ общихъ чертахъ, характеръ графини Ростопчиной. Теперь намъ остается сказать нѣсколько словъ о значеніи первоначальной ея дѣятельности. Въ то время, когда Пушкинъ смолкъ и Лермонтовъ едва начиналъ образовывать свою школу поэтовъ, появленіе такого блестящаго дарованія, какъ графиня Ростопчина, должно было произвести огромный эфектъ въ обществѣ. Энергическій романтикъ высказался въ первыхъ же, дѣтскихъ стихотвореніяхъ графини…
Безъ видимой цѣли, безъ твердыхъ общественныхъ вѣрованій, молодое сердце мчится вдаль, стремясь создать для себя поэтическій міръ въ настоящемъ. Ему хочется той поэтической простоты жизни, которая, какъ ей кажется, существовала въ прежнемъ быту; ему кажется, что вѣра теплѣй и религіозное чувство сильнѣе въ древнемъ храмѣ; ему кажется, что поэтъ не обыкновенный смертный; оно проклинаетъ все, что отравляетъ жизнь, и даже сѣверную зиму. Но при обаятельномъ дѣйствіи стремленій поэта на современное ему общество, протестъ его получаетъ полное значеніе именно потому, что самъ поэтъ не вполнѣ отторгся отъ общества и все еще готовъ увлекаться свѣтомъ. Посмотрите, какъ сильно его стремленіе къ правдѣ и уваженіе къ чистому дѣлу искусства: французская академія словесности отказываетъ принять въ составъ членовъ своихъ Виктора Гюго… графиня Ростопчина обращаетъ къ нему слѣдующее трогательное посланіе:
"Не избранъ ты… отверженъ ты… но слава
Своими лаврами осыпала тебя,
Въ тебѣ гонимаго радушнѣй полюбя… и т. д.
Поэтическая натура сама уже по себѣ воздвигаетъ себѣ памятникъ. Имя графини Ростопчиной перейдетъ къ потомству, какъ одно изъ свѣтлыхъ явленій нашего времени. Въ настоящую минуту лирическая поэзія ищетъ для себя новой плодотворной почвы, и, покамѣстъ, болѣе или менѣе, всѣ наши поэты ограничиваются тѣмъ же неопредѣленнымъ, болѣе отрицательнымъ, чѣмъ положительнымъ лиризмомъ, какъ и графиня Ростопчина. Если же, наконецъ, новое поколѣніе все ближе и ближе подходитъ къ цѣли, оставляя всторонѣ прежніе предметы вдохновенія, — справедливо ли обвинять поколѣніе прежнее, еще такъ недавно дѣйствовавшее и приносившее существенные плоды. Да и справедливо ли, что мы такъ далеко подвинулись впередъ? Во всякомъ случаѣ, даже самый строгій критикъ почувствуетъ истинный родникъ поэзіи во многихъ изъ нынѣ собранныхъ стихотвореній графини Ростопчиной. И въ настоящую минуту она принадлежитъ къ числу даровитѣйшихъ нашихъ поэтовъ. Огонь не потухъ еще на романтическомъ алтарѣ, и если писательница наша осталась вѣрной прежнему своему лиризму, — отдадимъ же полную справедливость этому прежнему направленію искусства и строго осудимъ вѣтреныхъ бумагомарателей, глумящихся надъ талантомъ, который былъ уважаемъ нашими учителями и предшественниками.
Яковъ Петровичъ Полонскій принадлежитъ къ числу безупречныхъ поэтовъ нашего времени. Мало того — онъ одинъ изъ талантливѣйшихъ. Молодое поколѣніе знаетъ наизусть многія стихотворенія г. Полонскаго; дѣти твердятъ его прекрасную пьесу «Солнце и мѣсяцъ». Все это служитъ неоспоримымъ ручательствомъ искренности и оригинальности нашего поэта. Между тѣмъ многіе, и даже талантливые критики, упрекали его въ безличности. По нашему мнѣнію, онъ одинъ изъ самыхъ личныхъ поэтовъ современности, послѣ гг. Огарева, Некрасова, Фета, Майкова. Въ чемъ же заключается оригинальная сторона произведеній г. Полонскаго?
Справедливо замѣчено, что появленіе великаго поэта оставляетъ по себѣ нѣкоторую пустоту въ литературѣ, когда великій поэтъ смолкаетъ. Нужно быть слишкомъ самостоятельнымъ для того, чтобъ не увлечься общимъ потокомъ. Нужно быть Кольцовымъ или Лермонтовымъ. Говорить ли о колоссальной личности Пушкина, отозвавшагося, съ свойственной ему геніальностью, на всѣ вопросы времени и искусства? Пушкинъ замыкаетъ собой прежній періодъ нашей литературы, или, лучше сказать, заслоняетъ собой прежнюю подражательную литературу и полагаетъ прочное основаніе національному творчеству до того прочное, что прежняго порядка вещей какъ бы уже не существуетъ съ его появленіемъ въ литературѣ. Наслѣдство Пушкина раздробилось на части между позднѣйшими, нашими поэтами, тѣми, которые по справедливости называются второстепенными. Вмѣстѣ съ новыми, самобытными элементами своей музы, Пушкинъ внесъ въ литературу и широкое пониманіе образцовъ иностранныхъ. Онъ первый далъ намъ уразумѣть красоты поэтовъ Италіи, возвелъ насъ до пониманія Шекспира, далъ почувствовать прелести греческой антологіи и привилъ байроновскій жизненный элементъ къ русской поэзіи (вспомните, что современники сравнивали Байрона съ Руссо и находили огромное сходство между обоими великими писателями). Такимъ образомъ геніальностью одного человѣка введены были въ поэзію нашу и настоящее искусство, и настоящая жизнь. Послѣдующіе поэты поняли, что внѣ національности нѣтъ поэзіи, и что ни одно изящное произведеніе не можетъ быть признано поэтическимъ, не подѣйствуетъ на массы, не будетъ имѣть значенія, если окажется неудовлетворительнымъ въ художественномъ отношеніи. Отсюда начало раціональнаго изученія великихъ образцовъ искусства и начало жизненнаго творчества. И между всѣми отраслями нашей литературы существуетъ, въ этомъ отношеніи, прочное единство. Болѣе свободныя формы повѣсти и романа быстро двинулись впередъ, благодаря множеству замѣчательныхъ талантовъ, которые принялись разработывать эту свѣжую почву. Присматриваясь къ послѣднимъ результатамъ нашихъ бельлетристовъ, нельзя не замѣтить, что они въ значительной степени подготовляютъ уже матеріалъ для лирическаго поэта, который тогда только можетъ могущественно начать свою дѣятельность, когда добыто будетъ для него полное жизненное содержаніе. Съ другой стороны, лиризмъ Пушкина все еще сохраняетъ за собой прежнее свое могущество. Да и что новаго внести въ жизнь, когда вы, читатель, все еще живете Пушкинымъ!
Среди нѣкотораго застоя нашей лирической поэзіи, происходящаго не по недостатку новыхъ талантовъ, а по причинамъ чисто-историческимъ, нѣкоторые изъ нашихъ поэтовъ примкнули къ тому направленію, которое преобладаетъ въ новѣйшей бельлетристикѣ. Сравнительно, это огромный шагъ впередъ, и совокупная дѣятельность гг. Огарева, Хомякова, Аксаковыхъ, Майкова, Некрасова достигнетъ, можетъ быть, того, что и лирическая поэзія станетъ у насъ въ такія прямыя отношенія къ новѣйшей міровой жизни, въ какія романъ и комедія стали къ народной.
Послѣ названныхъ нами писателей, г. Полонскій всѣхъ болѣе отличается теплотою чувства, проявленіемъ симпатической личности въ своихъ стихотвореніяхъ. Прямому, сильному выраженію этого чувства препятствуетъ какая-то робость, весьма объяснимая въ наше время застоя лиризма. Но возьмите любое изъ оконченныхъ стихотвореній г. Полонскаго, наиболѣе заставляющихъ подозрѣвать въ себѣ присутствіе объективнаго творчества, и вы увидите, что поэтъ прибѣгъ для выраженія своего чувства къ иносказательной формѣ. Это напоминаетъ намъ отчасти древнія народныя пѣсни, въ которыхъ душевныя ощущенія выражались соотвѣтствующими имъ образами природы. Вы скажете, можетъ быть, что такимъ же образомъ выражается и г. Фетъ, и другіе пластики. Нѣтъ! Г. Полонскій не увлекается образами, рисуя ихъ, на сколько нужно ему для выраженія своего чувства. Таковъ отличительный характеръ нашего поэта. Чтобъ убѣдиться, прочтите превосходныя стихотворенія его: «Дубокъ», «Въ одной знакомой улицѣ», «Качку въ бурю», «Пришли и стали тѣни ночи», «Мысли», «Не жди», «Моя судьба», «Лѣсъ», «Колыбель малютки», и пр. и пр., — для полноты указанія намъ бы нужно было перебрать всю книгу. Въ этихъ-то стихотвореніяхъ скрывается натура поэта полная сочувствія и въ высшей степени симпатичная. Отсюда получаютъ значеніе пьесы, написанныя на Кавказѣ подъ южнымъ небомъ, въ уединеніи, среди роскошной природы. Теплота и искренность разлиты въ этихъ задушевныхъ страницахъ г. Полонскаго. Мы не станемъ разбирать здѣсь, по многимъ причинамъ стихотворенія «Дубокъ»; но изъ граціозной пьески: «Затворница» такъ и просятся на память эти три стиха, которые говоритъ поэту дѣва его фантазіи:
«Посѣщай, убѣжимъ!..
Гдѣ нѣтъ людей прощающихъ,
Туда возврата нѣтъ!»
Тамъ, гдѣ поэтъ старается одолѣть чуждый ему элементъ или остается подражателемъ, стихи у него выходятъ и слабы и холодны. Сюда нельзя не отнести, напримѣръ, «Узника», «Разсказа волнъ» и слабаго перевода Гётева «Рыбака». Зато какъ милы тѣ образы, которые онъ создаетъ подъ вліяніемъ собственнаго, непосредственнаго чувства! Что, напримѣръ, въ «Русой головкѣ», которую онъ воспѣлъ и которую воспѣваютъ цѣлыя тысячи пѣвцовъ? А между тѣмъ простая, веселая пѣсенка эта такъ оригинальна, что невольно ложится на музыку.
Какъ-будто противясь внутреннему своему стремленію, поэтъ нашъ, въ послѣднее время, болѣе и болѣе старается облекать лирическія мысли свои въ образы, и въ этомъ отношеніи начинаетъ уже мастерски овладѣвать формой. У него начинаетъ выработываться даже собственная манера. Прочтите, напримѣръ, слѣдующее маленькое, но полное содержанія стихотвореніе, въ которомъ личность художника какъ бы совершенно скрыта, и если вы хоть сколько нибудь знакомы съ нашимъ поэтомъ, вы скажете, что оно принадлежитъ г. Полонскому.
У АСПАЗІИ.
ГОСТЬ.
Чтобъ это значило? — вижу, сегодня ты
Домъ свой, какъ храмъ, убрала:
Между колоннъ занавѣсы приподняты;
Благоухаетъ смола;
Цитра настроена, свитки разбросаны;
У посыпающихъ полъ
Смуглыхъ рабынь твоихъ косы расчесаны;
Ставятъ амфоры на столъ.
Ты же блѣдна, — словно всѣми забытая,
Молча стоишь у дверей?
АСПАЗІЯ.
Площадь отсюда видна мнѣ, сокрытая
Тѣнью сквозныхъ галлерей.
Шумъ ея замеръ, а это молчаніе
Въ полдень такъ странно, что вновь
Сердце мнѣ мучитъ тоска ожиданія,
Радость, тревога, любовь.
Буйныхъ Аѳинъ тишину изучила я:
Это — Периклъ говорятъ…
Если блѣдна и молчатъ его милая,
Значитъ — весь городъ молчатъ!..
Чу! шумъ за площади… рукоплесканія…
Друга вѣнчаетъ народъ!..
Но и въ лавровомъ вѣнкѣ изъ собранія
Онъ въ эти двери войдетъ.
Таково же, если еще не выше, и другое изъ новѣйшихъ стихотвореній г. Полонскаго: «Агарь». Мы не упоминаемъ о стихотвореніяхъ, которымъ уже давно наша критика воздала должную дань хвалы и поощренія; такія пьесы, какъ: «Пришли и стали тѣни ночи», «Зимняя дорога», «Уже подъ ельникомъ, изъ за вершинъ колючихъ», «Качка въ бурю» давно оцѣнены по достоинству.
Теплый лиризмъ сквозитъ во всѣхъ произведеніяхъ Я. П. Полонскаго. Изъ-за образовъ вы видите поэтическую натуру, сочувствующую благороднымъ стремленіямъ времени. Посмотрите, какъ хороши у него всюду описанія природы, когда онъ касается ихъ мимоходомъ. Но г. Полонскій поэтъ лирическій по преимуществу, — онъ не увлекается, да и не можетъ увлекаться ими, точно также, какъ не въ силахъ былъ бы примкнуть и къ лиризму отрицательному, который не по плечу его кроткой, любящей, сочувствующей музѣ.
Какъ бы то ни было, книжка, лежащая передъ нами — плодъ свѣтлыхъ минутъ жизни одного изъ наиболѣе талантливыхъ современныхъ поэтовъ. Она составляетъ превосходный подарокъ литературѣ и, думаемъ, уже встрѣтила общее сочувствіе публики. Мы показали общій характеръ музы г. Полонскаго, не излагая подробно всѣхъ ея достоинствъ и не указывая на недостатки, неизбѣжные всякой дѣятельности. И что г. Полонскому въ нашемъ совѣтѣ? Совѣтъ лежитъ въ самомъ времени. Отъ начала до конца своего поприща онъ былъ постоянно преданъ искусству и совершенствовался. Чистое, постоянное, усердное служеніе своему призванію, и при холодности, и при невниманіи критики, и при многотрудныхъ житейскихъ обстоятельствахъ, служеніе ничѣмъ не возмущаемое и ничѣмъ не остановимое, вотъ заслуга Полонскаго, вотъ его дорогое право на уваженіе современниковъ. Теперь поэтъ уже возмужалъ окончательно. Нагрянь въ литературу нашу счастливая волна лиризма, и поэтъ сдѣлаетъ многое.
Имя г. Никитина — третьяго изъ разбираемыхъ нами поэтовъ — невольнымъ образомъ заставляетъ вспомнить Кольцова. Какимъ долженъ выйдти у насъ поэтъ, воспитанный сельскимъ бытомъ и сельскими нуждами, поэтъ-самородокъ? Какое новое содержаніе внесли бы самородки въ литературу нашу, обратившуюся съ такимъ жаромъ къ изученію и разработкѣ народности? Вопросы эти пробуждаютъ живое любопытство, когда приступаешь къ знакомству съ новымъ самородкомъ.
По словамъ издателя только-что вышедшей книжки стихотвореній г. Никитина, мѣщанинъ-поэтъ рѣшительно лишенъ былъ возможности обработать свой прекрасный талантъ. Ему удалось развѣ только изучать Пушкина да Лермонтова. Вотъ ужь истинно поэтъ-находка, особенно когда вспомнимъ, какое всеобщее любопытство возбуждали первыя стихотворенія г. Никитина, напечатанныя въ «Москвитянинѣ» и въ «Библіотекѣ для Чтенія».
Мы хотимъ высказать г. Никитину откровенное мнѣніе наше о свойствахъ его таланта, и надѣемся, что онъ не посѣтуетъ на наши замѣчанія, какъ начинающій, передъ которымъ открыты всѣ пути и всѣ дороги.
Мы со вниманіемъ прочли книжку его стихотвореній, въ которой собраны мелкія и крупныя пьесы его, написанныя съ 1810 года по 1854 включительно. По окончаніи чтенія, мы невольно остановились на автобіографіи поэта, именно потому, что поэтическій характеръ г. Никитина, особенно по стихотвореніямъ, помѣщеннымъ въ первой половинѣ книжки, показался намъ загадочнымъ. Поэтъ говоритъ о себѣ, между прочимъ:
Задумчивый пѣвецъ, въ пустынѣ неизвѣстной,
Неопытной рукой я струны пробуждалъ,
И пѣсни грустныя, какъ даръ небесный.
Какъ драгоцѣнный кладъ, таилъ и сберегалъ.
Быть можетъ, силой чувствъ и мыслію глубокой
Я струнъ одушевить не могъ и не успѣлъ;
Никѣмъ незнаемый, съ лѣтъ раннихъ, одинокой,
Какъ птица вольная, я безъ искусства пѣлъ.
Грустными стихами оканчивается автобіографія. Поэтъ жалѣетъ о прежнихъ дняхъ — глубоко-молчаливыхъ, когда онъ одинъ, въ глуши, слагалъ свою пѣсню. Еще болѣе грустнымъ размышленіемъ исполнено другое стихотвореніе, написанное на ту же тему: «Я помню счастливые годы». Поэтъ говоритъ, между прочимъ:
Пришла пора… Иные строки
Въ страницахъ жизни я прочелъ,
И въ нихъ тяжолые уроки
Уму и сердцу я нашелъ.
О, если бъ, въ пору перехода
Отъ дѣтства въ зрѣлые года,
Широкій путь моя свобода
Нашла для скромнаго труда!
Согрѣтый мыслію живою,
Какъ гражданинъ и человѣкъ,
Быть можетъ, свѣтлою чертою
Тогда бъ отмѣтилъ я свой вѣкъ.
Но горекъ жребій мой суровый!
И много силъ я схоронилъ,
Пока дорогу жизни новой,
Средь зла и грязи, проложилъ!
Уже по этимъ строкамъ, по самому складу стиха, читатель видитъ, что знакомится съ молодымъ поэтомъ, воспитавшимся на пушкинской поэзіи. Еще съ большей силой приходитъ эта мысль на умъ-при чтеніи стихотвореній г. Никитина, написанныхъ съ 1849 по 1853 годъ. Вы встрѣчаете большое умѣнье обращаться съ стихомъ, который звученъ и гладокъ, тамъ и сямъ вѣрные очерки природы, много мыслей, еще не глубоко затронувшихъ поэта, и — много подражаній образцамъ, которые возбудили въ немъ поэтическій жаръ, дали ему возможность высказаться. Независимо отъ силы бойко управлять стихомъ, вы видите въ г. Никитинѣ не только умнаго, но и мыслящаго человѣка. И въ самомъ дѣлѣ, многія изъ первоначальныхъ стихотвореній г. Никитина, помѣщенныхъ въ этой книжкѣ, напоминаютъ вамъ Баратынскаго; напримѣръ, хоть начинающееся стихами: «Присутствіе непостижимой силы таинственно скрывается во всемъ»… Во многихъ стихотвореніяхъ («Жизнь и смерть», «Успокоеніе», «Наслѣдство») встрѣчается очевидное и притомъ не всегда неудачное подражаніе Кольцову (особенно въ стихотвореніи «Наслѣдство»); но поэтъ всего болѣе сочувствуетъ раздумью нашего геніальнаго прасола-пѣсенника. По этимъ признакамъ, мы можемъ предугадывать отчасти, каковъ бы былъ характеръ музы г. Никитина, если бы обстоятельства не помѣшали ей развиться вполнѣ. Прочтите замѣчательное посланіе его къ «Пѣвцу» — и вы поймете, что поэтъ не хочетъ выронить пѣснь свою даромъ. Когда вы подумаете о судьбѣ г. Никитина, для васъ станетъ ясно, что не безъ причины великіе образцы поэзіи потрясли душу бѣднаго, одинокаго мѣщаннна; что въ ней уже были задатки къ воспринятію ихъ. На первыхъ страницахъ книжки, вы невольно спрашиваете себя: въ чемъ-же заключается въ г. Никитинѣ та самостоятельность, которую не сомнѣвались найдти въ немъ послѣ знакомства съ его біографіею? Вамъ становится досадно, что поэтъ-самородокъ открытъ уже долгое время спустя послѣ того періода его жизни, когда онъ довольно-коротко познакомился съ нашей литературой. Вамъ бы хотѣлось прочесть, вмѣсто слабыхъ подражаній образцамъ мастеровъ, нѣсколько наивныхъ, задушевныхъ словъ русскаго человѣка; вамъ жадно хотѣлось бы уловить еще разъ волшебные звуки Кольцова….
Но одно и то же явленіе не повторяется два раза, и не въ одной только формѣ суждено выражаться поэту, воспитанному чисто народной жизнью. Въ стихотвореніяхъ г. Никитина есть начатки таланта несомнѣннаго.
По нашему мнѣнію, уважаемый нами поэтъ не принадлежитъ къ тѣмъ исключительно поэтическимъ натурамъ (какъ, напримѣръ, Кольцовъ), которыя сами, изъ родниковъ души своей, создаютъ для себя и стихъ, и гармонію, и пѣсню. Поэтическая натура его могла пробудиться отъ соприкосновенія другихъ, высшихъ поэтическихъ натуръ. Находясь подъ ихъ вліяніемъ, она еще не можетъ выйдти на самостоятельный путь, хотя и чувствуетъ сильное къ тому влеченіе. Лиризмъ Пушкина, Баратынскаго, Кольцова не могъ привиться къ ней можетъ быть потому, что уже нѣсколько поздно всколебалъ душу поэта. Но есть у г. Никитина стихотворенія, которыя вы прочтете съ полнымъ любопытствомъ и сочувствіемъ. Сюда принадлежатъ его баллады изъ простонароднаго быта: «Старикъ-другоженецъ», «Зимняя ночь въ деревнѣ», «Ночлегъ извощиковъ», «Ссора», «Упрямый отецъ», «Жена ямщика», «Неудачная присуха» и пр. Какъ только поэтъ, послѣ продолжительныхъ броженій, попалъ на свою колею, онъ сталъ подавать надежды на самостоятельность. И стихъ зашевелился бойче, съ быстротой, легкостью, картинностью, и описанія природы, и характеры — все это живописно ложится на бумагу. Замѣчательно, что почти всѣ позднѣйшія произведенія г. Никитина написаны въ этомъ родѣ, и поэтъ нашъ, какъ бы почувствовалъ свое призваніе. Онъ понялъ свои силы — и эта правильность инстинкта въ художникѣ не можетъ не радовать насъ: еще нѣсколько времени, еще нѣсколько самостоятельности — и баллады г. Никитина получатъ значеніе въ нашей литературѣ.
Замѣчательное дѣло! Даже въ мелочахъ, въ формальныхъ подробностяхъ — одинъ общій психическій законъ повсемѣстно управляетъ развитіемъ поэтическаго духа. По прочтеніи стихотвореній г. Никитина, невольно пришла намъ на умъ одна глава изъ сочиненія Филарета Шаля объ англійской простонародной литературѣ. И тамъ, какъ у насъ, она выразилась въ двухъ главныхъ формахъ — пѣснѣ и балладѣ. Повѣрка справедливости этого закона сильно заняла насъ съ тѣхъ поръ, какъ мы открыли, отчасти, его оправданіе въ зрѣлыхъ начаткахъ г. Никитина. Посмотримъ, какихъ самобытныхъ результатовъ достигнетъ нашъ молодой поэтъ, которому мы отъ всей души желаемъ успѣха.
1856.