Эдип царь (Софокл; Шестаков)/Пропилеи 1857 (ДО)/XI. Пятый эпизод
| ← X. Четвёртый стасимонъ. | Эдипъ царь — XI. Пятый эпизодъ |
| Оригинал: др.-греч. Οἰδίπους Τύραννος. — Источникъ: Пропилеи, кн. II, Изд. 2-е, 1857, стр. 3—70 |
XI. Пятый эпизодъ.
О вы, которыхъ въ сей землѣ всегда
Всѣхъ больше чтутъ, ужасныя дѣла
Вамъ предстоитъ услышать и увидѣть.
Какая скорбь васъ ждётъ, когда сердечно
Вы преданы ещё Лабдака дому!
Тѣхъ золъ, которыя скрываетъ онъ,
Не смоетъ, думаю, ни Истръ, ни Фасисъ[1];
И скоро выйдетъ всё наружу зло,
Которое свободно, не невольно;
А бѣдствія приносятъ больше горя,
Когда причиной ихъ бываемъ сами.
Довольно слёзъ и въ томъ, что знали прежде;
Ты что ещё намъ новаго принёсъ?
Сказать и выслушать скорѣй что можно,
Скажу: погибла голова Іокасты.
Несчастная! Но отъ какой причины?
Своей рукой себя она убила.
Избавленъ ты отъ скорби самой страшной,
Не бывъ свидѣтелемъ того, что было.
Но, сколько памяти во мнѣ достанетъ,
Услышишь ты страданія несчастной.
Съ отчаяньемъ прошла она лишь сѣни,
Къ постели брачной прямо подошла,
Терзая волосы себѣ руками.
Вошла и, двери за собой заперши,
Звала давно умершаго ужь Лая,
Рожденье прежнее воспоминала,
Отъ коего онъ самъ погибъ, а мать
Оставилъ сыну, чтобъ дѣтей злосчастно
Родила съ нимъ. И плакала она
Надъ ложемъ тѣмъ, отъ мужа мужа гдѣ
И отъ дѣтей дѣтей опять родила.
За тѣмъ не знаю, какъ она погибла.
Эдипъ вбѣжалъ тутъ съ крикомъ, и за нимъ
Нельзя ужь было видѣть смерть ея;
Смотрѣли мы теперь, какъ онъ метался.
Вбѣжалъ и требовалъ отъ насъ копья,
И гдѣ найдти жену, что не жена,
И чрево матери, что дало плодъ
Двойной: его и отъ него дѣтей?
Никто изъ насъ, которые тутъ были,
Не молвилъ слова; видно духъ какой
Въ неистовствѣ его ему открылъ.
Какъ будто кто его увлёкъ, онъ вскрикнулъ,
Къ двойнымъ дверямъ онъ подскочилъ, сорвалъ
Запоръ и быстро въ горницу вбѣжалъ.
Тутъ видимъ мы висящую жену;
Опутала себя снуркомъ плетёнымъ.
Её увидѣвъ такъ, ужасный крикъ
Несчастный испустилъ и развязалъ
Снурокъ висящій; и когда она
Ужь на полу лежала, страшно было
Намъ видѣть то, что было съ нимъ потомъ.
Сорвалъ онъ съ платья пряжки золотыя,
Которыми украшена была,
Схватилъ и билъ глаза свои онъ ими,
Такъ говоря: за то, чтобъ не видали,
Ни что терпѣлъ, ни что онъ сдѣлалъ зла,
Чтобы вперёдъ во мракѣ тѣхъ смотрѣли,
Кого не должно было видѣть имъ,
Не узнавали бъ тѣхъ, кого желали бъ.
Такъ причитая много разъ, не разъ
Глаза онъ билъ свои, поднявши вѣки.
Кровавые зрачки мочили щёки,
И кровь не каплями, ручьёмъ лилась.
Причиной бѣдствій были оба вмѣстѣ,
На мужа и жену страданье пало.
И счастье прежнее, — то было счастье;
Теперь проклятье, стонъ, и смерть, и стыдъ,
И всѣ, какія есть названья золъ.
Теперь въ какой порѣ несчастный зла?
Кричитъ, чтобъ двери дома отворили,
Чтобъ кто-нибудь потомкамъ Кадма всѣмъ
Отцеубійцу показалъ, который...
Онъ слово нечестивое сказалъ,
Которое не смѣю повторить.
Себя онъ гонитъ изъ земли, и въ домѣ,
Проклявши самъ себя не остаётся.
Вожакъ ему теперь и помошь нужны;
Не можетъ онъ одинъ нести страданье.
Но скоро самъ увидишь ты его;
Вотъ отпираются дверей запоры,
И зрѣлище такое ты увидишь,
Что врагъ почувствовалъ бы состраданье.
Страшныя муки взору людскому,
Всѣхъ что страшнѣе видѣнныхъ мною!
Что за безумье тобой овладѣло,
Бѣдный страдалецъ? Злобный какой духъ
Новыя бѣды къ долѣ злосчастной
Придалъ твоей. Увы, несчастливецъ!
Много спросить бы, многое слышать,
Многое видѣть мнѣ бы хотѣлось;
Но на тебя взглянуть я не смѣю:
Ты мнѣ внушаешь трепетъ и ужасъ.
Увы, увы! Несчастный я!
Въ какой землѣ я нахожусь?
Куда стремится голосъ мой?
Судьба, судьба, къ чему вела!
Къ ужасному несчастью привела.
И видѣть то, и слышать страшно будетъ.
О страшный мракъ,
Ужасный мой мракъ, несказанный мракъ!
Неизбѣжный мракъ, безконечный мракъ!
О горе мнѣ! вторично горе мнѣ!
Какъ жало боли той вошло въ меня
И вмѣстѣ съ нимъ ужасныхъ память золъ!
Тутъ чуда нѣтъ, когда въ такихъ несчастьяхъ
Вдвойнѣ страдаешь ты, вдвойнѣ несёшь.
О другъ! Увы!
Одинъ вѣрный другь мнѣ остался ты,
Слѣпаго меня ты не бросилъ, другъ.
Увы, увы! Ты отъ меня не скрылся:
Хоть въ мракѣ я, но голосъ твой
Всё жь ясно узнаю.
Что сдѣлалъ ты!
Какъ могъ свои ты очи погасить?
Какое божество тебя подвигло!
Апполонъ то былъ! Аполлонъ, друзья,
Страданій моихъ строитель и бѣдъ.
Глаза жь мои, я самъ несчастный билъ…
И что было смотрѣть,
Когда ничто не сладко было видѣть?
Такъ точно, было такъ, какъ ты сказалъ.
Что мнѣ видѣть ещё, что любить друзья?
Съ кѣмъ говорить, кого слушать мнѣ?
Скорѣе меня, изъ сихъ мѣстъ скорѣй
Гоните, друзья, великое зло,
Проклятаго прочь гоните, друзья,
Всѣхъ людей богамъ ненавистнѣй онъ.
Равно несчастенъ ты своей судьбой
И жалокъ тѣмъ, что есть въ тебѣ сознанье!
О какъ бы я желалъ не знать тебя!
Проклятье тому, кто изъ страшныхъ путъ
Развязалъ меня и отъ смерти спасъ.
Отъ смерти спасъ меня, но не къ добру…
Еслибъ умеръ я тамъ,
Не пали бъ на меня такія бѣды,
Друзья мои не знали бъ страшной скорби.
И я бъ былъ радъ, когда бы такъ случилось.
И убійцей отца не пришелъ бы я,
И женихомъ не звали бъ меня
Родной матери; а нынѣ вотъ я
Безбожный и самъ, и преступныхъ сынъ;
Я дѣтей имѣлъ, ахъ, отъ матери.
Что есть въ мірѣ зла, всё Эдипъ ужь взялъ.
Какъ мнѣ сказать о томъ, что сдѣлалъ ты?
Ужь лучше бы не жить, чѣмъ жить слѣпымъ.
Не говорите мнѣ, совѣтъ не въ пору,
Что я недоброе съ собою сдѣлалъ.
Сошедши въ адъ, какими бы глазами
Увидѣлъ я отца и мать свою,
Которымъ сдѣлалъ я дѣла такія,
Что петлёю загладить ихъ нельзя?
И видъ дѣтей мнѣ могъ ли быть желаннымъ,
Дѣтей родившихся, какъ родились?
Моимъ глазамъ, конечно, никогда!
Ни башни города не видѣть мнѣ,
Не видѣть и боговъ святыхъ кумировъ!
Я самъ несчастный, самъ лишилъ себя
Всего, одинъ изъ всѣхъ вскормлённыхъ въ Ѳивахъ,
Я самъ себя всѣмъ отгонять велѣлъ,
Безбожнаго, котораго явили
Убійцею и сыномъ Лая боги.
Какъ могъ бы прямо вамъ въ глаза смотрѣть,
Пятно такое на себѣ открывши?
Нѣтъ, нѣтъ! Когдабъ я могъ найти плотину,
Чтобъ уши мнѣ отъ звука оградить,
Презрѣнное не усумнился бъ я
Всё тѣло запереть, чтобъ быть слѣпымъ
И ничего не слышать мнѣ. Пріятно
Отъ ощущенья золъ себя избавить…
О Киѳеронъ! За чѣмъ меня принялъ?
За чѣмъ не погубилъ меня тотчасъ,
Чтобъ людямъ родъ свой я не могъ открыть?
Полибъ, Коринѳъ и ты, о древній домъ,
Который я считалъ отцовскимъ домомъ,
Какой красивый плодъ во мнѣ вскормили,
Который страшный ядъ въ себѣ скрывалъ!
О три дороги тѣ и долъ сокрытый,
И лѣсъ, и трёхъ дорогъ проходъ стѣснённый!
Вы кровь, пролитую рукой моей,
Отца кровь пили моего когда-то.
Вы помните ль, что сдѣлалъ я у васъ,
И что потомъ, сюда пришедши, сдѣлалъ?
О бракъ, меня родившій и потомъ
Принявшій то же сѣмя и смѣшавшій
Отцовъ, дѣтей и братьевъ, кровь одну,
Невѣстъ, и жёнъ, и матерей, и всё,
Что есть позорнаго между людей!..
И говорить объ томъ ужь неприлично,
Что дѣлать непристойно и позорно.
Скорѣй меня, скорѣй сокройте гдѣ нибудь,
Молю богами васъ, или убейте,
Иль въ море бросьте, чтобъ не видѣть больше.
Идите же, не погнушайтесь вы
Несчастнаго коснуться человѣка;
Послушайтесь, не бойтесь, зло моё
Изъ смертныхъ не раздѣлитъ ни одинъ.
Чтобы обдумать и устроить то,
О чёмъ ты просишь, вотъ Креонтъ здѣсь кстати:
Вѣдь онъ одинъ земли остался стражемъ.
О горе мнѣ! Что мнѣ сказать ему?
Надѣяться имѣю ль право я,
Когда съ нимъ прежде я былъ такъ не правъ?
Не съ тѣмъ, чтобъ посмеѣяться, я пришёлъ,
И не бранить за то, что прежде было.
Но если вамъ передъ людьми не стыдно,
Почтите вы хоть царственное солнце,
Которое всё грѣетъ и питаетъ,
И на показъ не выставляйте всѣмъ
Такую страсть, какую ни земля
Ни свѣтъ не стерпитъ, ни святая влага.
Но поскорѣй его введите въ домъ:
Несчастья близкихъ намъ смотрѣть и слушать
Всего приличнѣе однимъ роднымъ.
Когда мой страхъ ты обманулъ, Креонтъ,
Участьемъ благороднымъ въ человѣкѣ
Негоднѣйшемъ изъ всѣхъ, молю тебя,
Послушайся меня: то, что скажу,
Я для тебя скажу, не для себя.
Что хочешь ты? О чёмъ меня ты просишь?
Изъ сей земли меня скорѣе выкинь,
Гдѣ общества людей бѣжать я долженъ.
Скажу тебѣ, давно бъ я сдѣлалъ это,
Когда бы не хотѣлъ узнать отъ бога,
Что дѣлать мнѣ велитъ своимъ онъ словомъ.
Но вѣдь его давно извѣстно слово:
Погибнуть мнѣ, отцеубійцѣ, должно.
Такъ онъ сказалъ; но въ нашемъ положеньи,
Что дѣлать намъ, спросить всё жь лучше будетъ.
Ты будешь спрашивать о мнѣ несчастномъ?
Но ты теперь даёшь намъ вѣру въ бога.
А я прошу тебя и заклинаю,
Какъ хочешь, той, которая тамъ въ домѣ,
Устрой ты погребенье (для своихъ
Тебѣ прилично вѣдь устроить всё);
Меня жь пусть городъ мой родной достойнымъ
Не признаётъ, чтобъ жилъ я въ нёмъ живой;
Но жить меня пусти въ горахъ, туда,
Гдѣ Киѳеронъ, тотъ самый Киѳеронъ,
Который мать съ отцомъ живому мнѣ
Могилой собственной опредѣлили,
Чтобъ умеръ я согласно съ волей тѣхъ,
Которые меня хотѣли погубить.
И знаю я, что отъ болѣзни не умру,
Ни отъ другой естественной причины.
Когдабъ для страшныхъ бѣдъ не назначался,
То не былъ бы спасёнъ я умиравшій.
Но пусть мой рокъ идётъ, куда идётъ:
Хочу тебѣ сказать, Креонтъ, о дѣтяхъ.
О сыновьяхъ не прилагай заботы;
Они мужчины и лишеній въ жизни
Не будутъ знать, гдѣбъ ни были они.
О дочеряхъ моихъ несчастныхъ, жалкихъ,
Ты позаботься мнѣ; имъ никогда
Не ставили обѣда безъ меня,
Но что ѣлъ самъ, всё то дѣлилъ я съ ними…
Позволь ты мнѣ коснуться ихъ руками,
Поплакать вмѣстѣ съ ними о несчастьяхъ.
Иди, о царь,
Иди, потомокъ благородной крови!
Когда коснусь руками дочерей,
Казаться будетъ мнѣ, что ихъ держу,
Какъ прежде было то, когда я видѣлъ. (Антигона и Исмена входятъ.)
Что говорю?
Не слышу ль я, богами васъ молю,
Слезами плачущихъ моихъ любезныхъ?
Не ты ль изъ жалости прислалъ, Креонтъ,
Тѣхъ, что милѣе мнѣ изъ всѣхъ дѣтей?
Не правда ли?
Да, правда.
Я тебѣ устроилъ это,
Я зналъ ужь наперёдъ, какъ радъ ты будешь.
Будь счастливъ и за этотъ шагъ одинъ;
Пусть богъ хранитъ тебя, не какъ меня!
О дѣти, гдѣ вы, гдѣ? Сюда, ко мнѣ,
Къ рукамъ моимъ, какъ брата, подойдите!
Родившаго отца взоръ прежде свѣтлый
Вотъ какъ онѣ вамъ нынѣ дали видѣть!
Отца, который васъ родилъ, не зная,
Отъ той, которою былъ самъ рождёнъ!
Не вижу васъ, но плачу я объ васъ,
Когда подумаю, какъ вамъ придётся
Прожить съ людьми остатокъ горькой жизни.
Въ какое общество пойдёте гражданъ?
На праздники какіе вы пойдёте,
Чтобъ съ праздникомъ, не съ плачемъ въ домъ вернуться?
Когда жь достигнете вы лѣтъ замужества,
Найдётся ль дѣти, человѣкъ такой,
Который бы сталъ выше предразсудка
И принялъ бы сей пагубный позоръ,
Приросшій къ тѣмъ, которые меня,
И къ тѣмъ, которые родили васъ.
Какого зла не достаётъ ещё?
Отца убилъ отецъ вашъ и потомъ
Онъ съ матерью своей прижилъ дѣтей.
Упреки въ томъ придётся слушать вамъ.
И кто жь возьмётъ васъ за себя? Никто.
Безъ брака, безъ дѣтей умрёте вы.
О Менекея сынъ! Когда мы оба,
Которые родили ихъ, погибли,
И ты одинъ отецъ имъ остаёшься:
Не брось ты ихъ — онѣ тебѣ родны —
Безъ мужа, въ бѣдности чтобъ не скитались,
И не сравняй съ моей и ихъ судьбу,
Но пожалѣй, въ такихъ ихъ видя лѣтахъ,
Всего лишённыхъ, лишь въ тебѣ одномъ
Имѣющихъ надежду всю. О дѣти!
Когда бъ имѣли вы и смыслъ и разумъ,
Я много бъ вамъ сказалъ. Теперь одно
Мнѣ остаётся пожелать, чтобъ вамъ
Досталась лучше жизнь, чѣмъ жизнь отца.
Довольно слёзъ. Иди теперь въ свой домъ.
Я повинуюсь, хоть не сладко мнѣ.
Всё въ пору хорошо.
Но знай же ты,
Съ чѣмъ я пойду.
Скажи, и буду знать.
Съ тѣмъ, чтобъ меня ты выслалъ изъ земли.
Ты требуешь того, что въ волѣ бога.
Вѣдь ненавистенъ я богамъ, то видно.
Такъ тѣмъ скорѣй исполнится желанье.
Ты думаешь?
Чего не думаю,
Я не люблю напрасно говорить.
Такъ уведи меня теперь отсюда.
Иди, но отпусти дѣтей.
Молю,
Не отнимай ихъ у меня.
Нельзя.
Всего не требуй ты. И то, чѣмъ ты
Уже владѣлъ, не вѣкъ съ тобой осталось.
О сограждане Ѳивяне, вы смотрите, какъ Эдипъ
Унесёнъ потокомъ бурнымъ страшной, бедственной волны!
А умѣлъ рѣшать загадки, былъ онъ высшій изъ людей,
И на счастье гражданъ нашихъ онъ безъ ревности смотрѣлъ.
Потому когда помыслишь ты о томъ послѣднемъ днѣ,
То не прежде звать счастливымъ смертнаго рѣшишься ты,
Какъ пройдётъ границу жизни, не извѣдавъ скорбныхъ бѣдъ!