Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь XVII/ДО

Божественная комедія. Адъ — Пѣснь XVII
авторъ Данте Алигіери (1265—1321), пер. Дмитрій Егоровичъ Минъ (1818—1885)
Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto XVII. — Источникъ: Адъ Данта Алигіери. Съ приложеніемъ комментарія, матеріаловъ пояснительныхъ, портрета и двухъ рисунковъ. / Перевёлъ съ италіянскаго размѣромъ подлинника Дмитрій Минъ — Москва: Изданіе М. П. Погодина. Въ Университетской Типографіи, 1855. — С. 137—144.

Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь XVII.


[137]

Содержаніе. На знакъ, поданный Виргиліемъ, Геріонъ древнихъ, олицетвореніе обмана, примыкаетъ къ каменной плотинѣ Флегетона. Лице у него праведное, лапы мохнатыя, хвостъ змѣиный, а тѣло все испещрено узлами и кольцами. Поэты сворачиваютъ съ дороги, чтобы къ нему приблизиться. Пока Виргилій уговоривается съ Геріононъ о помощи его сильныхъ плечь, Данте идетъ одинъ къ краю пропасти, гдѣ подъ огненнымъ дождемъ, на раскаленномъ пескѣ сидитъ толпа ростовщиковъ, направлявшихъ насиліе противъ природы и искусства, а слѣдственно и Бога. У каждаго изъ нихъ на шеѣ повѣшена сума съ различными гербами: на нихъ жадно устремлены нѣмые взоры грѣшниковъ. Одинъ изъ ростовщиковъ разговариваетъ съ Дантомъ и предсказываетъ мѣсто въ аду другому извѣстному ростовщику, еще живому въ то время. Данте, возвратившись къ Виргилію, находитъ его уже на спинѣ чудовища, съ ужасомъ самъ всходитъ на спину Геріона; но Виргилій, сидя позади Данта, защищаетъ его отъ ядовитаго хвоста чудовища. Они летятъ чрезъ пропасть, надъ страшнымъ водопадомъ Флегетона. Высадивъ поэтовъ на окраинѣ осьмаго круга, Геріонъ скрывается, съ быстротою стрѣлы.



1 «Вотъ лютый змій съ хвостомъ остроконечнымъ,
Дробящій сталь и твердость стѣнъ и скалъ!
Вотъ онъ весь міръ зловоньемъ губитъ вѣчнымъ!»

[138]

4 Такъ началъ вождь и знакъ рукою далъ,
Чтобъ грознаго приблизить великана
Ко мраморамъ, гдѣ путь нашъ пролегалъ.

7 И страшный образъ гнуснаго обмана
Главой и грудью къ берегу приникъ,
Но не извлекъ хвоста изъ мглы тумана.

10 Былъ ликъ его людей правдивыхъ ликъ:
Столь кроткими глядѣлъ на насъ глазами.
Но какъ у змѣй былъ хвостъ его великъ.

13 Мохнатыя двѣ лапы подъ плечами,
А грудь, бока и весь хребетъ какъ жаръ
Испещрены узлами и кружками.

16 Цвѣта одеждъ у Турокъ и Татаръ
Съ изнанки и съ лица не столько ярки;
Не такъ сплетенъ Арахны дивный даръ.

19 Какъ иногда лежатъ на взморьѣ барки,
Полу въ водѣ, полу въ пескѣ до ребръ,
И какъ у водъ на бой готовясь жаркій,

22 Сидитъ, въ странѣ обжоръ нѣмецкихъ, бобръ:
Такъ на краю обвившемъ степь гранитомъ,
Лежалъ драконъ, съ лица привѣтно-добръ.

[139]

25 Онъ хвостъ крутилъ въ пространствѣ, мглой покрытомъ,
Какъ скорпіонъ вращая остріемъ,
Вооруженнымъ жаломъ ядовитымъ.

28 «Теперь» сказалъ учитель мой: «сойдемъ
Съ дороги нашей къ лютому дракону,
Простертому на берегу крутомъ.»

31 И мы спустились вправо по наклону
И пять шаговъ по берегу прошли,
Чтобъ отъ огня найдти тамъ оборону.

34 Какъ скоро мы къ дракону подошли,
Вдали узрѣлъ я на пескѣ собранье
Тѣней, сидѣвшихъ на краю земли.

37 Тогда мой вождь: «Чтобъ полное познанье
О кругѣ семъ ты могъ отсель извлечь,
Поди,» сказалъ: «взгляни на ихъ страданье;

40 Но коротка твоя да будетъ рѣчь.
А я склоню его первоначально
Дать въ помощь намъ громаду мощныхъ плечъ.

[140]

43 Такъ берегомъ я къ точкѣ самой дальной
Седьмаго круга шелъ одинъ, пока
Пришелъ къ толпѣ, сидѣвшей тамъ печально.

46 Изъ ихъ очей сверкала ихъ тоска:
То тамъ, то здѣсь руками тушатъ духи
То пылъ огней, то знойный жаръ песка.

49 Такъ точно псы, въ дни жара и засухи,
То рыломъ чешутъ, то ногой, гдѣ ихъ
Кусаютъ блохи, оводы, иль мухи.

52 Я заглянулъ въ лице тѣней иныхъ,
На коихъ тлѣли клочья огневые;
Но никого не могъ узнать изъ нихъ.

55 За то я зрѣлъ у каждаго на выѣ
Мѣшокъ, имѣвшій разный знакъ и цвѣтъ:
Въ него впивались взоры ихъ нѣмые.

58 И я увидѣлъ, ближе подошедъ,
На желтомъ кошелкѣ предметъ лазурный
И былъ со львомъ по виду схожъ предметъ.

[141]

61 И далѣе я зрѣлъ какъ кровь пурпурный
Мѣшокъ, на коемъ молока бѣлѣй
Написанъ гусь. — «И вотъ, со злостью бурной,

64 Одинъ, имѣвшій на сумѣ своей
На бѣломъ полѣ супрось голубую,
Вскричалъ: Чего ты смотришь въ ямѣ сей?

67 Прочь, дерзкій! прочь! Но если ты живую
Имѣешь душу, вѣдай: Витальянъ
Сосѣдомъ мнѣ тутъ сядетъ одесную.

70 Я, Падуанецъ, здѣсь между гражданъ
Флоренціи; тутъ часто дикихъ орды
Кричатъ: Приди, нашъ славный атаманъ,

73 И принеси три клюва — гербъ твой гордый!»
И, скорчивъ ротъ, онъ высунулъ языкъ,
Какъ быкъ, когда онъ лижетъ влагу съ морды.

76 И я, страшась, что слишкомъ въ даль проникъ,
(А вождь велѣлъ не медлить мнѣ въ долинѣ)
Пошелъ отъ злыхъ; они жъ подняли крикъ.

79 Ужъ мудреца нашелъ я на вершинѣ
Чудовища и со спины крутой
Онъ мнѣ кричалъ: «Будь смѣлъ и силенъ нынѣ:

[142]

82 Здѣсь сходятъ въ глубь по лѣстницѣ такой!
Сядь впереди, а чтобъ хвостомъ онъ раны
Не могъ нанесть, я сяду за тобой.»

85 Какъ тотъ, къ кому близка ужъ знобь квартаны,
Когда уже синѣетъ цвѣтъ ногтей,
Трясется весь, лишь взглянетъ на туманы:

88 Такъ я дрожалъ отъ сказанныхъ рѣчей;
Но какъ герой войска для предпріятья,
Такъ онъ бодрилъ меня на подвигъ сей.

91 Возсѣвъ на плечищахъ, хотѣлъ сказать я:
«О вождь!»… но голосъ, какъ я ожидалъ,
Не вышелъ… «вождь, прими меня въ объятья!»

94 Но онъ, который столько разъ спасалъ
Меня въ аду, едва я взлѣзъ, руками
Обвилъ меня и, крѣпко сжавъ, сказалъ:

97 «Въ путь, Геріонъ, широкими кругами,
Но медленней спускайся: не забудь,
Что новый грузъ подъемлешь ты плечами!»

100 Какъ отъ земли корабль уходитъ въ путь
Назадъ, назадъ: такъ въ даль онъ отступаетъ;
И, на просторъ вступивъ, туда, гдѣ грудь
 

[143]

103 Его была, вдругъ хвостъ онъ обращаетъ
И бьетъ хвостомъ, какъ угрь, свирѣпый звѣрь
И лапами онъ воздухъ загребаетъ.

106 Нѣтъ! не сильнѣй ты трепеталъ, повѣрь,
О Фаетонъ, когда брозды оставилъ,
Зажегши твердь, какъ видно и теперь;

109 Иль ты, Икаръ, когда огонь расплавилъ
На крыльяхъ воскъ и въ слѣдъ тебѣ отецъ
Кричалъ: О сынъ, ты худо путь направилъ! —

112 Какъ я дрожалъ, когда со мной пѣвецъ
Взлетѣлъ, когда въ воздушномъ океанѣ
Все, кромѣ змія, скрылось наконецъ.

113 Онъ тихо, тихо плылъ, кружась въ туманѣ
И низходя; но я лишь замѣчалъ,
Что вѣтръ въ лице и съ низу дулъ въ буранѣ.

118 Уже, отъ насъ на право, я внималъ,
Какъ водопадъ шумѣлъ, ревѣлъ подъ нами,
И я, нагнувшись, взоръ на дно вперялъ.

121 И большій страхъ я чуялъ надъ волнами
И, въ трепетѣ, я могъ сидеть едва,
Услышавъ вопль и огнь увидѣвъ въ ямѣ.

[144]

124 Тутъ я узрѣлъ, чего не зрѣлъ сперва,
Какъ змій, кружась, спускался въ омутъ душный
Межъ ярыхъ мукъ отчаяннаго рва.

127 И какъ соколъ, свершивъ полетъ воздушный,
Когда ни птицъ ни чучелъ не нашелъ,
При крикахъ ловчаго: О, непослушный!

130 Вдругъ кольцами спускается на долъ
И отъ ловца вдали одинъ садится,
Измученный полетомъ, дикъ и золъ:

133 Такъ Геріонъ въ глубокій ровъ стремится,
Чтобъ сбросить насъ къ подножію скалы,
И, облегченъ отъ груза, снова мчится,

136 Скрываясь въ мракѣ съ быстротой стрѣлы.




Комментаріи.

[137]1. Образъ обмана, названный ниже въ ст. 97 Геріономъ, поднимается изъ глубины осьмаго круга къ седьмому: намекъ на то, что обманъ можетъ возвыситься до насилія, равно и насиліе нисходитъ до обмана (ст. 43 и прим.). Геріонъ въ миѳологіи былъ трехглавый великанъ, рожденнный Хризаоромъ, возникшимъ изъ крови Медузы. Кго сестра Эхидна, въ половину нимфа, въ половину драконъ, по видимому ближе подходитъ къ описанному здѣсь чудовищу. Отъ нея родились между прочимъ Сфинксъ и Лернейская Гидра. Геріонъ былъ трижды убитъ Геркулесомъ за измѣнническое похищеніе его воловъ: вотъ причина, почему Данте избралъ Геріона въ символы обмана и высшаго его проявленія — измѣны. Все изображеніе этого чудовища отличается удивительною пластичностію; вся аллегорія проникнута глубокимъ смысломъ. Лице Геріона — лице справедливаго и кроткаго: обманъ старается нравиться; за то лапы покрыты до самыхъ когтей шерстью, какъ у кошки, такъ что когти выходятъ изъ подъ шерсти тихо и незамѣтно; тѣло его кончается змѣинымъ хвостомъ, вооруженнымъ ядовитымъ жаломъ скорпіона — намекъ на то, что обманъ вначалѣ привлекаетъ, подъ конецъ губитъ свою жертву; онъ весь испещренъ узлами и кружечками, символами изворотливыхъ путей и хитраго [138]укрывательства, къ коимъ прибѣгаетъ обманъ. Онъ причаливаетъ къ берегу осторожно, только головою и грудью, хвостъ же его скрывается и свободно вьется въ туманѣ, для того, чтобы ничто не препятствовало его губительному дѣйствію. Копишъ. Штрекфуссъ.

6. Къ каменной набережной Флегетона.

18. Арахна — знаменитая ткачиха, осмѣлившаяся состязаться въ искусствѣ съ Палладою; она была превращена въ паука за то, что ткала соблазнительную картину. Ovid. Metam. VI.

19. На бой г. жаркій, т. е. приготовляясь ловить рыбу. Піетро ди Данте, сынъ поэта, приводитъ въ своемъ комментаріи старинное повѣрье, будто бы бобръ, желая поймать рыбу, опускаетъ хвостъ въ воду, для того, чтобы маслинистою жидкостію отделяющеюся съ его хвоста, приманить свою жертву. Неосновательность этого повѣрья доказывается между прочимъ тѣмъ, что бобръ во все не питается рыбою.

22. Еще Тацитъ называлъ Германцевъ обжорами и эта обидная слава объ нихъ по видимому долго удержалась въ Италіи, поддерживаясь, можетъ [139]быть, и тѣмъ, что во время частыхъ походовъ германскихъ императоровъ въ Италію Италіанцы, народъ вообще умѣренный въ пищѣ, должны были нерѣдко кормить на свой счетъ Германцевъ. Французы и до сихъ поръ говорятъ: boire comme un Allemand.

23. По внутренней окраинѣ седьмаго круга идетъ каменная набережная какъ продолженіе гранитнаго берега Флегетена. Филалетесъ.

28. Прямые пути не ведутъ къ обману.

35—36. До сихъ поръ Данте находится еще въ третьемъ отдѣлѣ седьмаго круга и теперь видитъ третье стадо насилователей стадо ростовщиковъ (Ада XIV, 29). Они, какъ мы видѣли, сидятъ, скорчившись, подъ огненнымъ дождемъ. Мѣшки, повѣшенные на ихъ шеяхъ, указываютъ на ихъ алчность къ золоту и даютъ поэту возможность, не упоминая объ именахъ этихъ грѣшниковъ, сказать объ ихъ родѣ описаніемъ гербовъ, изображенныхъ на мѣшкахъ; большая часть грѣшниковъ этого класса принадлежала къ дворянскимъ фамиліямъ, преимущественно флорентинскимъ, такъ какъ дворянство Флоренціи во времена Данта особенно занималось лихоимствомъ.

40. Грѣхъ этихъ тѣней такъ унизителенъ, что онѣ не заслуживаютъ продолжительной съ ними бесѣды (см. Ада III, 51).

[140]43. Они сидятъ у самаго края бездны осьмаго круга: намекъ на то, что насиліе ростовщиковъ близко граничитъ къ обману. Копишъ.

44. Данте можетъ безопасно идти здѣсь одинъ, ибо его лучшая натура уже достаточно защищаетъ его отъ омерзительнаго грѣха этихъ душъ. Копишъ.

49—51. Мысли о божественной любви и истинѣ, ниспадающія на ростовщиковъ въ видѣ отдѣльныхъ клочьевъ пламени (Ада XIV, 29 и примѣч.), для униженной души ихъ столько же безпокойны, какъ для животныхъ отвратительныя насѣкомыя: эта низкая картина еще рѣзче очерчиваетъ ихъ пошлую низость. Копишъ.

54. Имена ихъ такъ же неизвѣстны, такъ же недостойны воспоминанія, какъ и имена людей недѣйствовавшихъ и трусовъ (Ада III, 22 и д.) и скупыхъ (Ада VII, 53 и 54). Только по цвѣту и изображеніямъ опозоренныхъ ими гербовъ можно распознать ихъ. Копишъ.

57. Мѣшки на шеяхъ ростовщиковъ не только символы ихъ позорной страсти, но также и источникъ новой для нихъ муки, ибо воспоминаніе о прошедшемъ богатствѣ, при видѣ этихъ мѣшковъ становится для нихъ еще мучительнѣе.

58—60. Гербъ флорентийской фамиліи Джіанфильяцци изъ партіи Гвельфовъ.

[141]61—63. Гербъ флорентинской фамиліи Убріакки изъ партіи Гибеллиновъ.

64—65. Гербъ падуанской фамиліи Скровиньи. — Одинъ изъ членовъ этой фамиліи построилъ въ Падуѣ капеллу Arena, гдѣ находится картина Джіотто: страшный судъ. Беръ.

68 Виталіано дель Денте, богатый дворянинъ, извѣстный ростовщикъ въ Падуѣ. Всѣ эти грѣшники еще были живы въ 1300.

70—73. Этотъ говорящій — Ринальдо Скровиньи; славный атаманъ (il cavalier sovrano) есть Мессеръ Джіованни Буіамонти де' Биччи изъ Флоренціи, величайшій ростовщикъ своего времени. На гербѣ его были три птичьи клюва (becchi), или, по словамъ Піетро ди Данте, три козла (tres hirzi).

74—75. Жесточайшая иронія. Простой народъ въ Италіи обыкновенно дѣлаетъ эту гримасу, когда хочетъ показать, что сказанное въ похвалу кому нибудь должно разумѣть въ противномъ смыслѣ. Біаджіоли.

[142]82. Слич. Ада XXXIV, 82.

85—88. Въ подлин.: Qual' è colui, ch' ha sì presso 'l riprezzo Della quartana. Прекрасное сравненіе, взятое отъ пароксизма лихорадки: чувствуя приближеніе озноба, когда уже посинѣли ногти, больной, желая согрѣтъся, трясется уже при одномъ взглядѣ на сырой туманъ, причину его болѣзни, и этотъ страхъ ускоряетъ самый приступъ лихорадки. Квартана (intermittens quartana) есть четыредневная лихорадка, самая жестокая и убійственная изъ всѣхъ типовъ перемежающейся. Я рѣшился употребить это техническое медицинское названіе.

96. Разумъ (Виргилій) эащищаетъ Данта отъ угражающаго оружія обмана, какъ (Ада IX, 58—60) отъ обоянія духовнаго грѣха.

97. Геріонъ см. выше. — Геріономъ назывался также одинъ испанскій король, прославившійся хитростію и обманами. Беръ.

100—102. Это сравненіе заимствовано отъ корабля, который, будучи обращенъ

[143]носомъ къ землѣ, не можетъ выйдти изъ гавани иначе, какъ заднею своею частію, т. е. кармою, а потому кажется идущимъ назадъ. Портирелли.

106—107. Въ своемъ Convito Данте приводитъ мнѣніе Пиѳагорейцевъ, полагавшихъ, что млечный путь есть дѣйствіе солнца, которое, уклонившись когда-то съ своего пути (вѣроятно намекъ на извѣстную баснь о Фаетонѣ, Ovid. Metam. II, 200 et. s.), сожгло эту часть неба. Впрочемъ, онъ болѣе склоняется къ мнѣнію Аристотеля, объяснявшаго млечный путь скопленіемъ въ этомъ мѣстѣ великаго множества малыхъ и тѣсно скученныхъ звѣздъ. Филалетесъ.

109—111. Дедалъ съ сыномъ Икаромъ улетѣлъ изъ Крита на восковыхъ крыльяхъ; крылья Икара, слишкомъ высоко поднявшагося, растаяли отъ солнца и дерзкій воздухоплаватель упалъ въ море, названное по его имени Икарійскимъ.

117. Вѣтеръ, дующій въ лице, происходитъ отъ круговаго движенія, вѣтеръ съ низу отъ опущенія Геріона.

122. Огонь въ ямѣ (bolgia) симонистовъ (Ада XIX, 25 и д.) и злосовѣтниковъ (Ада XXVI, и д.).

[144]128. Чучелы употребляются у сокольниковъ для натаскиванія соколовъ.

133—136. Геріонъ (обманъ) не въ духѣ, потому что не могъ повредить своей добычѣ (Ада XVIII, 19—20 и пр.).