Юровский Л. Н. Портреты (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцов, П. А. Столыпин)
Сост., предисл. и коммент. А. Ю. Мельникова
М.: ЭПИцентр, 2011.
Финансовая и экономическая политика гр. С. Ю. Витте править
Граф Витте стоял на рубеже старой и новой России. Всесильный когда-то министр финансов, влияние которого выходило далеко за пределы его ведомства, был одним из последних устроителей доконституционной России и одним из первых правительственных строителей России конституционной. Наше поколение не может еще бесстрастно отнестись к тому недавнему прошлому, которое связано с его именем. Дела этого прошлого еще не закончены и не сказались во всех своих последствиях. Они сплетаются с делами настоящими, и государственный муж, сошедший вчера с исторической арены, был до последних дней не тенью миновавшей и законченной эпохи, а деятелем нашего времени. В те характеристики, которые мы пишем теперь, будущий историк внесет, быть может, многие поправки. Ему виднее будут в далекой перспективе подлинные соотношения между общественными силами, истинные роли действующих людей и результаты недавних реформ. Но в одном, — самом существенном и общем, — историк сойдется с современником: граф Витте — самая крупная правительственная фигура в России последних десятилетий.
Целая эпоха нашей финансовой и экономической истории связана с его именем. Эпоха, столь богатая мероприятиями, что, просматривая перечень их, удивляешься, как могло хватить инициативы и нервной силы одного руководящего человека для осуществления их. Как бы ни оценивать значение С. Ю. Витте для судеб нашей страны, необходимо признать, что те годы, когда он стоял во главе русских финансов и направлял экономическую политику России, были временем необыкновенно напряженного творчества.
Преобразование Государственного банка, заботы о расширении частных кредитных учреждений и сберегательных касс, успешная конверсия старых займов и заключение новых, железнодорожное строительство, значительно удлинившее нашу рельсовую сеть, в частности постройка Сибирской железной дороги и доведение пути через Харбин до Владивостока, усовершенствование тарифного дела, заключение торгового договора с Германией и другими странами, реформа податной системы во многих ее частях, введение казенной продажи питей, преобразование денежной системы, заботы о специальном образовании, -насаждение коммерческих училищ и политехнических институтов и многое другое, — все это было сделано за сравнительно небольшой срок. В 1892 г. С. Ю. Витте вступил в управление финансами ив 1903 г. он покинул свой пост.
Министерство финансов в эти годы росло и поглощало все новые отрасли государственного хозяйства. Оно стало в сущности совокупностью нескольких министерств. Его бюджет от 120-ти милл. руб. поднялся до 366-ти милл. В руках министра финансов было управление торговлей и промышленностью, торговым мореплаванием, железными дорогами, отчасти народным просвещением, коммерческим и аграрным кредитом. Министерство путей сообщения во времена С. Ю. Витте всецело зависело от него. А расходная смета обоих министерств, — финансов и путей сообщения, — от 187 милл. в 1892 году возросла до 822-х милл. руб. в 1903 г., от 20 % всего государственного бюджета в тот год, когда на Витте возложено было управление министерством финансов, увеличилась до 43 % в тот год, когда он уступил свою должность Плеске.
Здесь, в немногих строках, которые пишутся непосредственно вслед за тем, как газеты принесли известия о кончине графа Витте, не может быть, конечно, речи об оценке отдельных, даже важнейших преобразований его. Железнодорожный вопрос, широко поставленный при нем, вопрос о системе денежного обращения при нем разрешенный, вопрос о казенной продаже питей, около которого еще накануне войны разгорелись горячие споры, вопрос о торговом договоре с Германией, заключенном С. Ю. Витте в 1894 г., — все это — темы, огромные по своему значению для России, и нет смысла касаться их в нескольких словах. Эти строки хотелось бы поэтому посвятить другому. В финансовой и экономической политике С. Ю. Витте должны были бы быть какие-нибудь общие начала, объединяющие все его частные меры и создававшие финансовую и экономическую эпоху из совокупности отдельных предприятий и реформ. Какие это начала?
Одно из начал, которым проникнута финансово-экономическая политика Витте, это — европеизация русской экономической жизни. Граф Витте насаждал в России с из ряда вон выходившей энергией западно-европейский промышленный капитализм. В русской политике это не было новое начало. Но министр финансов Витте проводил свои намерения в жизнь с настойчивостью и с талантом, каких не обнаружил ни один из его предшественников. Рост русского народного богатства представлялся ему возможным лишь в форме приобщения России к числу капиталистических и промышленных держав. И все государственные ресурсы, бывшие в его распоряжении, он направил на достижение этой цели.
Граф Витте умел использовать все средства, когда нужно было достигнуть поставленной цели. Как раз поэтому характерно для него, что он не был вовсе представителем крайнего протекционизма, в котором многие видят самый легкий и верный способ насаждения промышленности. Таможенный тариф 1890 г. был выработан при его предшественнике Вышнеградском, а при Витте он был смягчен. С.Ю. при заключении первого торгового договора с Германией уменьшил наши покровительственные пошлины во имя интересов нашего хлебного вывоза. Опыт показал, что он русской промышленности этим не навредил.
Основные меры для содействия промышленному развитию России, которые применял покойный министр финансов, были, главным образом, иного рода. Он считал насущной задачей усовершенствование денежного обращения, ион эту задачу разрешил. Он поощрял промышленность развитием рельсовой сети, казенными заказами в связи с железнодорожным строительством, привлечением иностранных капиталов, широким кредитованием промышленных предприятий, насаждением коммерческого и технического образования. Многое было правильно в этой системе, многое было преувеличено, неосторожно, даже вредно. Граф Витте способствовал промышленному подъему 90-х годов; он же был повинен в том, что последовавший кризис носил крайне острый характер. Но мы здесь пытаемся охарактеризовать лишь общую его цель.
Другим началом финансово-экономической политики С. Ю. Витте было сосредоточение огромных средств в руках государственной власти. Чем больше были эти средства, тем значительнее могло быть влияние на хозяйственную жизнь того, кто распоряжался ими. Но в то же время, расширяя область государственного хозяйства, гр. Витте суживал, конечно, ту сферу, которая оставалась свободной для частной предприимчивости. Хотел ли он дать государственным финансам надежную и твердую опору, передав казначейству 2/3 железнодорожной сети и монополизировав продажу питей? Или, в качестве деятеля старого режима, он хотел усилить правительственную власть, подчинив ей сотни тысяч служащих и рабочих и увеличив обороты казны на сотни миллионов рублей? Или он, быть может, просто руководился соображениями целесообразности в тех отдельных случаях, когда предприятие изымалось из частного оборота? Трудно сказать на основании официальных материалов, в какой мере привходили различные мотивы. Во всяком случае, начало сосредоточения огромной экономической власти в правительственных руках столь же определенно характеризует финансово-экономическую политику С. Ю. Витте, как и начало насаждения промышленного капитализма в России.
Россия, в которой действовал С. Ю. Витте, была дворянско-помещичьей и крестьянской. Государственный деятель, который хотел рассчитывать на прочность и длительность своих успехов, должен был воздать должное крестьянскому населению.
Дворянско-помещичьему элементу С. Ю. Витте воздавал много и часто. Иначе и непонятно бы было, каким образом он мог держаться у власти в течение более, чем десятилетия. Этой цели служили некоторые кредитные операции Государственного банка, льготы, дарованные заемщикам Дворянского банка (29-го мая 1897 г.), льготы по уплате пошлин при продаже имений (10-го апреля 1895 г.), льготы при переходе по наследству заповедных имений и майоратов (25-го мая 1899 г., 3-го июня 1902 г.). Этой же цели служили льготы винокуренным заводчикам и сахарозаводчикам, установленные в связи с введением винной монополии и нормировкой сахарной промышленности. В общем, помещичья Россия не могла утверждать, что С. Ю. Витте вскормил русскую промышленность за ее счет. То, что она уплачивала в виде налогов и переплачивала на сравнительно дорогих товарах, все это в той или иной форме возвращалось ей.
Но молодой промышленный капитализм можно было создать только за чей-нибудь счет: его оплачивало крестьянство. В своей кипучей деятельности С. Ю. Витте нашел поразительно мало времени для забот о крестьянском населении. Ему удалось, правда, добиться понижения германских пошлин на русский хлеб, и несколько податных реформ было произведено в те годы, когда он управлял министерством. Но крестьянское хозяйство нуждалось в гораздо большем. Лишь в заключительном аккорде доконституционной деятельности гр. Витте прозвучали новые ноты. Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, созванные по его инициативе, обнаружили застой в экономической жизни деревни, опасный для благосостояния всей страны. И продолжительность промышленного кризиса, постигшего русское народное хозяйство в первые годы нынешнего столетия, доказала, что строитель воздвигал здание на основании недостаточно прочном.
Последние грозные события на восточной окраине России и общественные движения, охватившие ее повсеместно, показали, что еще многое другое, — и в частности рабочее законодательство, — было оставлено без достаточного внимания. К чести гр. Витте необходимо сказать, что он не отворачивался упрямо от уроков жизни и умел извлекать поучения из собственных ошибок и неудач. Но практически ему уже не пришлось исправлять их. Его имя еще прогремело два раза после того, как он должен был уйти из министерства финансов: при заключении Портстмутского мира и при издании манифеста 17-го октября. Но к руководству экономической политикой он не возвращался после 1903 г.
В продолжительной и многообразной деятельности этого человека было, наверное, много ошибок, заблуждений, может быть, сознательного, может быть, бессознательного пренебрежения принципами и интересами, которыми нельзя было пренебрегать. Но в оценке его необходимо считаться с условиями времени и места. Граф Витте был министром финансов доконституционной России. Граф Витте был покровителем капиталистической промышленности. Оценивать его нужно поэтому не как конституционного министра или социального реформатора. В качестве же министра, насаждавшего в России бюрократическими способами промышленную культуру, граф Витте был, бесспорно, замечательным человеком.
«Русские Ведомости», 1 марта 1915 года, № 49, с. 4.
Стр. 18. «…железнодорожное строительство, значительно удлинившее нашу рельсовую сеть…» — В год 175-летнего юбилея начала строительства первой русской железной дороги уместно вспомнить в связи с заботой о развитии железных дорог, проявленной С. Ю. Витте, «о первой железной дороге в России, о дороге между Петербургом, Царским Селом и Павловском. Наша история имеет свои особенности. Первая железная дорога удовлетворяла не торговым потребностям; это был путь, — по словам историка железнодорожного хозяйства, — из столицы в „увеселительный трактир“ (Павловский вокзал)» См. Юр-ий, «Железнодорожный юбилей», «Русские ведомости», 24 апреля 1911 года, № 93, с. 2.
Далее в обычном для него ироничном стиле Леонид Наумович пишет об отношении другого русского министра финансов, Е. Ф. Канкрина, к их строительству: «И главноуправляющий путями сообщения граф Толь, и министр финансов Егор Францевич Канкрин были противниками железных дорог. Первый — под влиянием французского инженера Дестрена был убежден в том, что России, богатой водными путями, железные дороги не нужны. Последний, не только министр финансов, но и ученый экономист, считал, что существует много более производительных затрат капитала, чем постройка рельсовых путей; он опасался, что для отопления паровозов у нас не хватит угля и придется истреблять леса; и с чисто немецкой педантичностью, перечисляя все возможные аргументы в пользу своего взгляда, он дошел в конце концов до заявления, что железные дороги вредны и в нравственном отношении. Но как бы то ни было, затруднения удалось преодолеть. Разрешение на постройку было получено. И в 1836 г. фон Гертнер опубликовал приглашение вступать в образуемое им акционерное Общество» — там же, с. 3. Между прочим, Е. Ф. Канкрин был противником не только строительства железных дорог, но и выступал против акционерных обществ. Современный историк русской экономической мысли замечает: «Институт акционерных обществ, по мнению Канкрина, не имеет перспективы. Он носит преходящий характер и держится только „благодаря махинациям с акциями“ — Иоахим Цвайнерт, История экономической мысли в России. 1805—1905. Издательский дом ГУ-ВШЭ, М., 2008, с. 165, прим. 237.
Касаясь в целом вопроса о русской железнодорожной политике в период Николая Павловича, в другом месте Л. Н. Юровский отмечал, что „это — время казенного хозяйства скорее по неволе, чем по убеждению. Кроме фон Гертнера, строителя царскосельской дороги, правительству не удалось найти надежных концессионеров и из 979 верст, отстроенных к концу царствования Николая I, только 25 верст царскосельского пути принадлежали частному обществу“ — Л. Юровский, Экономические заметки. Наша железнодорожная политика, „Вестник Европы“, 1911, июнь, с. 254.
Между прочим, некоторые принципы подхода к делу, которыми руководствовалось тогда правительство, полезно было бы изучить нынешним российским экономическим властям. А также принять к сведению беззастенчивым лоббистам тех российских промышленных предприятий (в частности производителей нефтегазового оборудования), которые склонны настаивать на том, чтобы при развитии тех или иных проектов (в том числе разработки нефтяных и газовых месторождений) в обязательном порядке закупалось российское оборудование только на том основании, что оно российское. Без всякого отношения к ценам, по которым это оборудование предлагается.
Вот пример отношения к подрядчикам при строительстве первой русской железной дороги. Хорошо видно, что русские подрядчики принуждались к ценовой конкуренции: „…компания обязывалась приобретать железо у русских заводчиков, при том, впрочем, условии, если последние согласятся ставить его не более как на 15 % дороже цен, по которым могло бы обойтись иностранное железо в Петербурге; если же русские заводчики этого условия не примут, то компании дозволялся беспошлинный привоз железа иностранного, с тем, однако, чтобы ввозимое железо не было обращаемо ни на какую иную надобность…“ — См. статью 1886 года Александра Ивановича Чупрова „Первая железная дорога в России“, опубликованную „Русскими Ведомостями“ и перепечатанную для удобства современного читателя в книге: А. И. Чупров, „Россия вчера и завтра. Статьи. Речи. Воспоминания“, Москва, „Русский мир“, 2009, с. 290.
Не только пример с отношением к подрядчикам является поучительным. Сам подход к привлечению частного капитала к развитию инфраструктуры (железные дороги, автомобильные дороги, трубопроводы и др.) в российских условиях актуален. Кроме того, заслуживает внимания бессрочная концессия, выданная акционерному обществу с тем, однако, условием, что „по истечении 10 лет на том же пространстве могла быть проведена другая линия иным соперничествующим предприятием“ — там же, с. 289. Как здесь не вспомнить сделанное пусть и в несколько ином смысле замечание Э. Чемберлина в „Теории монополистической конкуренции“, что в реальности монополия и конкуренция переплетены. В подходе сановников Николая Павловича к первому опыту русского железнодорожного строительства это переплетение видно во всяком случае.
И, наконец, заслуживает внимания и подход к регулированию тарифа за проезд. Компании было предоставлено право „свободно, без всякого ограничения устанавливать плату за проезд и провоз. Мотивом для такого отношения к тарифному вопросу выставлялось то обстоятельство, что провоз по существующему шоссе остается по-прежнему свободным, вследствие чего не может произойти чрезмерного повышения провозной платы“ — там же, с. 289—290. Таким образом, то, что на первый взгляд может показаться, говоря языком современных нам дискуссий об экономической политике, „рыночным фундаментализмом“ (Джозеф Стиглиц) на поверку, исходя из мотивов решения, приводимых А. И. Чупровым, таковым не является.
Стр. 18. „…насаждение коммерческих училищ и политехнических институтов…“ Среди последних было и любимое детище С. Ю. Витте на этой ниве — Санкт-Петербургский политехнический институт, в котором учился Л. Н. Юровский и который позднее с теплотой вспоминал: „… нас много прошло через светлые, просторные аудитории Политехнического института, и многие из нас любовно вспоминают то время, которое мы прожили в Сосновке“ — Л. Н. Юровский, Впечатления. Статьи 1916—1918 годов, М., „Медиум“, 2010, с. 227.
Помимо Санкт-Петербурга, в бытность С. Ю. Витте министром финансов ему удалось отстоять открытие еще двух политехнических институтов — в Варшаве и Киеве. Мнение о „любимом детище“ основано на следующем фрагменте воспоминаний С. Ю. Витте: „Я относился к этому делу с полным увлечением: вследствие этого мне удалось устроить Политехнический институт в смысле помещения — прекрасно. Будучи министром финансов, мне было, конечно, легче, чем другим министрам, иметь средства на устройство этого института…“ — Из архива С. Ю. Витте, Воспоминания, Т. 1. Рассказы в стенографической записи, Кн. 2, Санкт-Петербург, Санкт-Петербургский институт истории РАН, с. 574. Сохранившиеся фотографии зданий и помещений института производят сильное впечатление.
Что же касается коммерческих училищ, то С. Ю. Витте вспоминал: „В мое управление я значительно расширил в Департаменте торговли отдел образования коммерческого… Я провел через Государственный Совет Положение о коммерческом образовании, благодаря которому последовало значительное расширение коммерческих училищ. По этому Положению я возбудил инициативу между самими промышленниками и коммерческими людом, дав им значительную инициативу как в учреждении коммерческих школ, так и в их управлении. Вследствие этого они охотно начали давать средства на устройство и поддержание своих коммерческих училищ“ — там же, с. 573.
Стр. 20. „Он поощрял промышленность развитием рельсовой сети…“ — Более подробно и в связи с периодизацией развития русской железнодорожной политики Л. Н. Юровский писал о С. Ю. Витте в 1911 году:
„В 1881 г. министр финансов А.А Абаза развил в комитете министров проект изменения всей нашей железнодорожной политики в сторону предпочтения казенного хозяйства частному. В феврале 1881 года окончательно был разработан план первого выкупа в казну частной линии — Харьково-Николаевской железной дороги. Осуществлять новую политику пришлось деятелям нового царствования.
Н. Х. Бунге и И. А. Вышнеградский не увлекались сооружением железных дорог и не были фанатиками какой-либо идеи. Они допускали и казенное строительство, и частное. Тем не менее, благодаря выкупу многих линий в казну, государственное направление железнодорожной политики уже при них получило решительное преобладание. С. Ю. Витте сильнее своих предшественников склонялся в сторону казенного хозяйства. Но казна была занята при нем сооружением сибирских магистралей, а на востоке и юго-востоке Европейской России постройку новых линий предпочитали поручать уже существовавшим частным обществам, дававшим высокие дивиденды. Первоначальная убыточность новых дорог должна была покрыться для них увеличением доходности старых путей. Таким образом произошло, что при Витте частное строительство преобладало над казенным, и только благодаря усиленному выкупу частных линий в казну, в 1904-м году, которым заканчивается третий период нашей железнодорожной политики, количество казенных дорог решительно превысило частную сеть. Из общей эксплуатационной длины русской железнодорожной сети на долю казны приходилось 37 408 верст, в том числе в Азии — 7 859), а на долю частных обществ — 18 086 верст“ — Л. Юровский, Экономические заметки. Наша железнодорожная политика, „Вестник Европы“, 1911 год, июнь, с. 255—256.
В этой же статье С. Ю. Витте охарактеризован Л. Н. Юровским „… одним из лучших знатоков нашего железнодорожного хозяйства“ — там же, с. 257.
Стр. 20. „Он считал насущной задачей усовершенствование денежного обращения, и он эту задачу разрешил“.-- Интересно посмотреть, как в коммунистические времена, в 1928 году, Л. Н. Юровский писал о жизненности этого начинания С. Ю. Витте: „Последний период, когда денежная система была в порядке, т. е. период конца XIX и начала XX столетия представляет для нас до настоящего времени значительный интерес. Как ни велики были экономические потрясения, пережитые Россией и Советским Союзом после 1914 г., как ни решительны были революционные мероприятия, порывавшие связи с прошлым, элементы прошлого продолжают жить в настоящем и законы последних лет в некоторых частях примыкали к той системе денежного обращения, которая тремя десятилетиями раньше создана была реформами Витте“ — Л. Н. Юровский, „Денежная политика Советской власти (1917—1927). Избранные статьи“, М., „Экономика“, с. 43-44.
Посмертные статьи и некрологи часто эмоциональны, возвышенны, содержат преувеличения, чрезмерно выделяют заслуги усопших. Это свойство жанра. Нельзя сказать, что статья Леонида Наумовича написана совершенно в этом русле, но все же имеет смысл посмотреть, что он писал позднее. Поэтому приведем оценку Л. Н. Юровского, высказанную спустя 11 лет после написания заметки „Финансовая и экономическая политика гр. Витте“ в энциклопедической статье. Это другой язык: размеренный, взвешенный, спокойный. Отражающий не только другой жанр, но и другого исследователя, прошедшего через бури общественных неустройств:
„Денежное обращение России в том виде, в каком оно существовало накануне войны, создано было законодательными актами, изданными во второй половине 90-х гг. при министре финансов С. Ю. Витте, которого инспирировал в вопросах денежной политики, главным образом, известный русский экономист И. И. Кауфман. Денежная реформа Витте была подготовлена целым рядом мероприятий, проведенных при его предшественниках, Бунге и Вышнеградском, и сводившихся к укреплению бумажно-денежной системы, установившейся у нас во время Крымской кампании вслед за коротким периодом серебряного денежного обращения. Эти мероприятия заключались в сокращении количества кредитных билетов, находившихся в обращении, в образовании золотого фонда, который должен был служить основанием для будущего металлического обращения, и в мерах таможенной политики, направленных к укреплению торгового и платежного баланса. Создание бездефицитного бюджета, накопление значительного золотого фонда и предварительная стабилизация бумажной валюты позволили приступить к денежной реформе во второй половине 90-х гг.“ — Л. Н. Юровский, Финансы СССР, „Энциклопедический словарь Русского Библиографического Института Гранат“, М., [б.г.], Т. 41, Ч. II, с. 465.
Стр. 23. „Но крестьянское хозяйство нуждалось в гораздо большем…“ — Эту мысль стоит воспринимать в свете того, что Л. Н. Юровский писал немногим более года ранее. Вот как он оценивал аграрную эволюцию, совершавшуюся в России начиная с реформы 1861 года: „Самый факт известен, давно констатирован, тысячу раз подтвержден. Усадьбы распродаются, вишневые сады вырубаются, купец хозяйничает или крестьянин пашет свою землю там, где владели и распоряжались столбовые дворяне. Процесс совершается непрерывно и неуклонно, не останавливаемый ничем: ни политическим влиянием, ни подачками деньгами и землей, ни усилиями лучших людей сословия. С неуклонностью исторической судьбы происходит сокращение дворянского землевладения, — фундамента той роли, которую высшее сословие еще играет, но, вероятно, недолго будет играть. Десятки и сотни тысяч десятин по губерниям, миллионы десятин земли по России продаются из года в год. Потомственные почетные граждане из первой гильдии и в еще несравненно большей мере крестьяне отвоевывают за сходную плату все новые и новые площади дворянского землевладения. Не помог Дворянский банк несмотря на льготные ссуды. Крестьянский банк помог, но только в смысле более выгодной реализации земли. Несмотря на все, сословие оскудевает“ — Л. Юровский, „Оскудевающее дворянство“, „Русские Ведомости“, 7 декабря 1913 года, № 282, с. 2.
Сказанное проиллюстрировано Л. Н. Юровским следующими цифрами: „В 1862 г. дворянам принадлежало в 45-ти губерниях Европейской России 87 181 тыс. дес. Десять лет спустя площадь дворянского землевладения уменьшилась до 80 729 тыс. дес. В 1882 г. она составляла 71 233 тыс. дес; в 1892 г. — 62 917 тыс. дес; и к концу 1902 г. она упала до 53 152 тыс. дес. Наконец, в 1907 г. в руках дворян оставалось всего 47 925 тыс. десятин, немногим больше половины той площади, которой они владели по освобождении крестьян. Абсолютные числа по десятилетиям остаются довольно устойчивыми: и 70-е, и 80-е, и 90-е гг. дают цифру уменьшения площади, недалекую от девяти милл. десятин. Но процентные отношения растут. Средняя ежегодная убыль земли, выраженная в процентах к площади землевладения, составляет:
| 1863—1872 гг. | -- 0,7 %; |
| 1873—1882 гг. | -- 1,2 %; |
| 1883—1892 гг. | -- 1,2 %; |
| 1893—1902 гг. | -- 1,6 %; |
| 1903—1907 гг. | -- 1,9 %. |
Рискованно распространять на будущее те формулы, которые выведены из данных прошлого. Но трудно, глядя на такие цифры, не подумать, что при таком темпе ликвидации дворянское землевладение через несколько десятилетий опустится если не до арифметического, то до социального нуля.
Но в этих цифрах выражено еще не все. Не только площадь землевладения упала. На сохранившемся дворянском землевладении чрезвычайно сильно возросли ипотечные долги. Дворянский земельный банк выдал по 1-е января 1913 г. ссуд на 884 милл. руб. Это — уже чисто дворянский долг. Акционерные земельные банки выдали на 1-е января 1913 г. ссуд на 844 милл. руб. — и в этой сумме немало дворянских долгов. Статистика не позволяет установить это с достаточной точностью, но несомненно, что немалая часть оставшихся за дворянами 48-ми милл. десятин принадлежит их нынешним владельцам лишь фиктивно“ — там же.
Стр. 23. „Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, созванные по его инициативе, обнаружили застой в экономической жизни деревни, опасный для благосостояния всей страны“. — Интересно замечание С. Ю. Витте о направлении аграрной политики, обсуждаемом Особым совещанием о нуждах сельскохозяйственной промышленности, сделанное в 1912 году: „По крестьянскому вопросу Сельскохозяйственное совещание вообще высказалось за желательность установления личной, индивидуальной собственности и, таким образом, отдавало предпочтение этой форме землевладения перед землевладением общинным… Сельскохозяйственное совещание, высказываясь за индивидуальную собственность, полагало, что этого никоим образом не следует делать принудительно, а следовательно, тем крестьянам, которые пожелают выходить из общины, дать право свободного выхода. Вообще оно полагало, что устройство личной, индивидуальной собственности крестьянства должно истекать не из принуждения, а из таких мер, которые бы постепенно привели крестьянство к убеждению о значительных преимуществах этой формы землевладения перед землевладением общинным“ — Из архива С. Ю. Витте, Воспоминания, Т. 1. Рассказы в стенографической записи, Кн. 2, Санкт-Петербург: Санкт-Петербургский институт истории РАН, с. 546—547.
Стр. 23. „…многое другое, --и в частности рабочее законодательство, — было оставлено без достаточного внимания“.-- Этот вопрос Л. Н. Юровского беспокоил. О положении рабочих на золотых приисках Ленского золотопромышленного товарищества он писал в статье „Искатели ленского золота“, цитируя результаты официального обследования: „Условия работ, особенно в шахтах, кажутся невозможными, и рабочие правы, называя их каторжными. Холодный, сырой, спертый воздух в темных просечках, где холодная вода струится сверху и бежит по канавкам, чад от лампочек и свечей, — все это пронизывает, если спуститься в шахту даже ненадолго, а при работах 10-11 часов в сутки — это ужасно. При этом ежеминутная опасность обвала, так как вверху над головой толща земли в 10-15 саж.; отвратительно слабое освещение, могильная тишина, чудовищное очертание предметов тяжело действует на нервы, а холод и сырость создают массовые ревматические заболевания“. Заработки в то же время колеблются для разных категорий рабочих от 35 до 40 руб., от 55 до 60 руб. При тамошних ценах, когда пуд ржаной муки стоит 2 руб., а иногда и 3 руб., а куль крупчатки в среднем 18 руб., а порой и 30 руб., эту оплату надо уменьшить в 2-3 раза, чтобы сравнить ее с нашей. А если принять во внимание условия труда, то вывод ясен: более жестокую эксплуатацию, при дивидендах, достигающих миллионов рублей и процентов 50 на капитал, трудно себе и представить» — «Русские Ведомости», 28 марта 1912 года, № 72, с. 4.
А вот и вывод Л. Н. Юровского: «И не менее очевиден долг правительства оказать давление на предпринимателей, — все равно русских или иностранных, или тех и других, не останавливающихся перед самыми постыдными формами эксплуатации труда» — там же. И завершается заметка язвительным полемическим выпадом против наследия П. А. Столыпина, к деятельности которого Л. Н. Юровский относился резко критически: «Министр торговли и промышленности уже успел подумать о том, что в Бодайбо нужны войска против рабочих. Лучше было бы подумать о том, что там нужно благожелательное отношение к рабочим. Не распространяется же „ставка на сильных“ и на сильных держателей ленских паев».
Стр. 23. «Его имя еще прогремело… при заключении Портсмутского мира…» — Договором между Россией и Японией в Портсмуте, подписанным 23 августа 1905 года, была завершена японо-русская война 1904—1905 гг. Вот оценка действий С. Ю. Витте Евгением Викторовичем Тарле:
«Витте был актером в страшно трудной пьесе, но разыграл он ее так блистательно, что Рузвельт официально заявил японцам к концу переговоров, что за время переговоров симпатии американского общественного мнения передвинулись заметно на сторону России. Конечно, не в том только было дело, что Витте либеральничал с прессой (тогда как Комура не пускал никого к себе на порог); что беспрепятственно позволял себя произвольное количество раз фотографировать; что побывал в англиканской церкви; что ездил кататься по еврейским кварталам Нью-Йорка и целовал там ребятишек; что (к удивлению и удовольствию газет) всегда жал руку машинистам возивших его поездов и неясно давал понять при случае, что и сам он будто бы тоже был в свое время чем-то недалеко от машиниста; что, беседуя с делегацией еврейских крупнейших банкиров, чуть ли не превзошел их самих в безудержном юдофильстве и вызвал их восторженные отклики в печати; что газеты ежедневно разносили известия о том, как Витте запросто разговаривает с прислугой, и все повторяли, как он обращается со всеми вообще, как равный с равными. Конечно, не в этой обстановочной части было главное. Но все эти особенности, о которых трижды в день кричали газеты, все это неслыханное для дипломата поведение, все бесчисленные беседы с репортерами и редакторами, которые непрерывно печатались, вся эта, с неподражаемым искусством, с истинно артистическим, вдохновенным приближением к натуре разыгранная симуляция искренности, добродушия, демократизма, откровенности, простоты — все это безусловно имело значение» — Граф С. Ю. Витте. Опыт характеристики внешней политики, в книге Академик Е. В. Тарле. Сочинения, Т. V, М., Издательство Академии наук СССР, 1958, с. 547.