Сокр. Смотри-ка, Протархъ, что̀ намѣренъ ты теперь 11. говорить за Филеба, и противъ какого нашего[1] положенія хочешь спорить, если оно высказано не по твоимъ мыслямъ. B. Угодно ли, мы кратко представимъ мнѣнія обѣихъ сторонъ?
Прот. Безъ сомнѣнія, угодно.
Сокр. Филебъ добромъ[2] для всего живущаго почитаетъ разгулъ, удовольствіе, наслажденіе и все, что согласно съ этимъ родомъ; а мы споримъ съ нимъ, — не это, говоримъ, но умствовать, мыслить, помнить и сродное съ тѣмъ, также правильное мнѣніе и истинныя умозаключенія, — вотъ C. что лучше и превосходнѣе удовольствія во всемъ, что кому доступно; и пріобрѣтать это, кто можетъ, — значитъ пріобрѣтать самое полезное, какъ для нынѣшнихъ людей, такъ и для будущихъ. Не то ли, думаю, Филебъ, говорили оба мы?
Фил. Всего болѣе, Сократъ.
Сокр. Такъ принимаешь ли, Протархъ, положеніе, какое теперь даютъ[3]?
Прот. Необходимо принять; потому что прекрасный Филебъ у насъ отсталъ.
Сокр. Однакожъ это дѣло надобно всячески довести до правды.
D.Прот. Конечно, надобно.
Сокр. Давай же, кромѣ того, согласимся и въ этомъ.
Прот. Въ чемъ?
Сокр. Пусть тотъ и другой изъ насъ постарается показать такое состояніе и расположеніе души, которое могло бы всѣмъ людямъ доставить жизнь счастливую. Не такъ ли?
Прот. Конечно, такъ.
Сокр. Стало быть, вы покажете веселое, а мы — мыслящее?
Прот. Слѣдуетъ.
Сокр. Но что̀, если представится иное — превосходнѣе этихъ? И когда то̀ иное окажется сроднѣе съ удовольствіемъ, E. не будемъ ли, думаю, оба мы ниже той жизни, которая близко держится этого иного, и тогда жизнь, преданная удовольствію, 12. не станетъ ли выше жизни мыслящей?
Прот. Да.
Сокр. А какъ скоро она будетъ сроднѣе съ разумностію, — разумность станетъ выше удовольствія, удовольствіе же — ниже? Такъ ли мы условимся въ этомъ, или какъ?
Прот. Мнѣ-то нравится такое условіе.
Сокр. А Филебу какъ? Ты что скажешь?
Фил. Мнѣ нравится и будетъ нравиться, чтобы выше стояло непремѣнно удовольствіе: а ты, Протархъ, самъ узнаешь.
Прот. Но, передавъ намъ вести рѣчь, ты уже не въ правѣ, Филебъ, ни соглашаться съ Сократомъ, ни противорѣчить ему.
Фил. Правда: поэтому я чистъ теперь предъ богинею и свидѣтельствуюсь ею самою.B.
Прот. Въ томъ-то и мы — твои свидѣтели: ты дѣйствительно говорилъ, что говоришь; а что̀ далѣе будетъ слѣдовать, Сократъ, это мы постараемся довести до конца вмѣстѣ съ Филебомъ, — будетъ ли на то его воля, или какъ ему угодно.
Сокр. Надобно постараться, начавъ съ самой-таки богини, которая, говоритъ Филебъ, называется Афродитою, тогда какъ истинное имя ей — удовольствіе[4].
Прот. Весьма правильно.
Сокр. Всегдашнее мое благоговѣніе, Протархъ, предъ C. именами боговъ — не таково, какъ предъ человѣческими, но выше величайшаго страха. Я и теперь называю ее такъ, какъ ей нравится, — Афродитою: однакожъ знаю, что удовольствіе разнообразно, и, какъ сказалъ, отъ него должны мы начать свое разсужденіе и изслѣдовать, какова природа Афродиты. Слухъ таковъ, что она есть нѣчто просто единое, однакожъ принимаетъ различные, одинъ на другой какъ-то непохожіе образы. Вѣдь вотъ мы говоримъ: чувствуетъ удовольствіе человѣкъ развратный, чувствуетъ удовольствіе D. и разсудительный — отъ самой разсудительности; чувствуетъ удовольствіе и несмысленный, полный безумныхъ мнѣній и надеждъ, чувствуетъ удовольствіе и мыслящій — отъ самаго мышленія. И кто тѣ и другія изъ удовольствій счелъ бы какъ-то похожими одни на другія, тотъ не по справедливости ли показался бы безумнымъ?
Прот. Эти удовольствія, Сократъ, происходятъ, конечно, отъ противныхъ вещей; но сами-то они не противны одно E. другому[5]. Да и какъ могло бы быть не наиподобнѣйшимъ во всемъ существующемъ — удовольствіе удовольствію, само себѣ?
Сокр. Тогда совершенно уподоблялся бы и цвѣтъ цвѣту, почтеннѣйшій: съ этой-то стороны не будетъ различія, все — цвѣтъ; а между тѣмъ всѣ мы знаемъ, что черное и бѣлое не только различны, но и противоположны. Точно также и фигура подобна фигурѣ. По роду все — одно, а части 13. бываютъ то совершенно противоположны, то до крайности различны. Въ такомъ же отношеніи найдемъ и многое другое. Поэтому не вѣрь тому ученію, которое всѣ противоположности приводитъ къ единству. Боюсь, какъ бы не встрѣтить намъ удовольствій, противныхъ удовольствіямъ.
Прот. Можетъ быть; но какой же отъ того будетъ вредъ для нашего разсужденія?
Сокр. Тотъ, что вещи неподобныя, скажемъ, ты называешь другимъ[6] именемъ. Ты говоришь вѣдь, что все то добро, что пріятно, и никакое разсужденіе не усомнится, B. что пріятное не непріятно: но между пріятностями, какъ мы говоримъ, есть много и добраго и злаго; а у тебя всѣ онѣ называются добромъ, хотя, если бы кто захотѣлъ довести тебя своимъ изслѣдованіемъ, ты согласился бы, что онѣ не сходны между собою. Такъ что же тожественное находится и въ худыхъ удовольствіяхъ и въ добрыхъ, въ отношеніи къ чему всѣ удовольствія называешь ты добромъ?
Прот. Какъ ты говоришь, Сократъ? Неужели кто нибудь, положивъ, что удовольствіе есть добро, уступитъ тебѣ и приметъ, твое мнѣніе, что одни удовольствія хороши, а C. другія изъ нихъ нехороши?
Сокр. Но вѣдь ты называешь ихъ взаимно неподобными, а нѣкоторыя и противными?
Прот. Только не какъ удовольствія.
Сокр. Мы опять возвращаемся къ прежнему, Протархъ. Стало быть, удовольствіе не отличается отъ удовольствія, но всѣ они, скажемъ, подобны, и высказанные теперь примѣры не портятъ нашей рѣчи; мы будемъ дѣлать новыя усилія и говорить, какъ люди самые плохіе и въ D. собесѣдованіи новички.
Прот. Что же это говоришь ты?
Сокр. То, что если, подражая тебѣ и защищаясь; я осмѣлюсь утверждать, что самое неподобное самому неподобному изъ всего — подобно, то буду утверждать одно съ тобою, и мы окажемся моложе, чѣмъ слѣдуетъ, а рѣчь наша сорвется[7] у насъ и убѣжитъ. Поэтому пригонимъ ее снова, и, возвративъ на прежній путь, авось какъ нибудь сойдемся другъ съ другомъ.
E.Прот. Скажи, какъ?
Сокр. Представь, Протархъ, что ты опять спросилъ меня.
Прот. О чемъ?
Сокр. Мышленіе, знаніе, умъ и все, что сначала я полагалъ какъ добро, когда ты спрашивалъ меня о добрѣ, не потерпятъ ли того же самаго, что потерпѣло твое слово?
Прот. Какъ это?
Сокр. Знанія, взятыя вмѣстѣ, покажутся многими, и нѣкоторыя изъ нихъ — взаимно неподобными. Но если бы иныя 14. представились и противными, — стоилъ ли бы я того, чтобъ теперь разговаривать, когда бы, испугавшись, сталъ утверждать, что нѣтъ никакого знанія, неподобнаго другому знанію? Вѣдь тогда наше разсужденіе исчезло бы отъ насъ, какъ сказка[8], и мы нашли бы свое спасеніе въ какой-то несмысленности.
Прот. Но этого не должно быть; не надо такого спасенія. Мнѣ нравится равенство твоего и моего положенія: пусть будетъ много неподобныхъ удовольствій и много различныхъ знаній.
Сокр. Такъ это различіе добра твоего и моего, B. Протархъ, мы не осмѣлимся скрывать, но покажемъ на свѣтъ, чтобы, обличенныя, они показали: добромъ слѣдуетъ ли назвать удовольствіе, или разумность, или что нибудь иное — третіе. Вѣдь теперь мы ревнуемъ, вѣроятно, не о томъ, какъ бы доставить побѣду тому, что̀ полагаю я, или тому, что̀ утверждаешь ты; но оба стараемся помочь положенію истиннѣйшему.
Прот. Да и надобно.
Сокр. Утвердимъ же еще больше это свое слово согласіемъ.C.
Прот. Какое слово?
Сокр. То, чрезъ которое всѣ люди, волею неволею, иногда наживаютъ себѣ много хлопотъ.
Прот. Говори яснѣе.
Сокр. То, которое теперь случайно вспало мнѣ на языкъ, но природу имѣетъ удивительную: многое, видишь, есть одно, а одно — и сказать чудно — есть многое; и положи то ли, другое ли изъ этого, — легко впадешь въ недоумѣніе.
Прот. Неужели скажешь, что кто назвалъ бы меня D. Протархомъ, который по природѣ одинъ, тотъ нашелъ бы во мнѣ многихъ, и даже взаимно противныхъ; одного и того же призналъ бы большимъ и малымъ, тяжелымъ и легкимъ[9]; и такъ безъ числа?
Сокр. Ты, Протархъ, высказалъ все, что распространено въ народѣ чудеснаго объ одномъ и многомъ, и относительно чего, почитай, вообще принято — не касаться этого предмета, такъ какъ онъ — дѣтская забава, пища легкомыслія, и представляетъ важныя затрудненія въ собесѣдованіи. Да не E. хотятъ касаться и слѣдующаго: кто разобралъ своимъ словомъ члены и части какого бы то ни было человѣка и дозналъ что все это — одно, тотъ начинаетъ смѣяться надъ нимъ и обличать его, будто онъ долженъ казаться чудовищемъ, будто въ немъ одно является какъ многое и безпредѣльное, а многое — только какъ одно.
Прот. Но ты-то, Сократъ, что же иное говоришь, какъ не принятое и распространившееся въ народѣ касательно того же предмета?
15.Сокр. Я смотрю на этотъ предметъ, сынъ мой, когда одно прилагается не къ раждающемуся и погибающему[10], какъ мы недавно говорили. Вѣдь по направленію туда[11] такое одно, сказали мы теперь, принято не порицать; а когда берутся полагать одного человѣка, одного вола, одну красоту, одно добро[12] — тогда относительно этихъ и подобныхъ единицъ великое усиліе различать производитъ споръ.
Прот. Какимъ образомъ?
Сокр. Во первыхъ, должно ли принимать какія нибудь B. такія, дѣйствительно существующія единицы? Потомъ, какъ опять каждая единица всегда — та же самая, не принимаетъ ни рожденія, ни уничтоженія, но постоянно остается этою единицею? Затѣмъ, полагать ли, что въ раждающемся и безпредѣльномъ она разсѣялась и сдѣлалась многимъ, или — видѣть ее всюду всю, кромѣ себя[13], — что̀, кажется, всего менѣе возможно: какъ то же и одно вмѣстѣ будетъ и въ одномъ и во многомъ! Такъ вотъ такіе-то вопросы объ одномъ и C. многомъ, а не тѣ, Протархъ, бываютъ причинами всякихъ затрудненій, если рѣшаются нехорошо, и причинами всякаго успѣха — если хорошо.
Прот. Почему же намъ, Сократъ, не потрудиться теперь разрѣшить это прежде всего?
Сокр. И я тоже сказалъ бы.
Прот. Да и всѣ мы, почитай, соглашаемся съ тобою въ этомъ отношеніи. Развѣ, можетъ быть, не тревожить теперь вопросами только спокойно улегшагося могучаго Филеба[14]?
Сокр. Пусть такъ. Съ чего же начать бы намъ свою D. многостороннюю и, по недоумѣніямъ, разнообразную борьбу? Не съ этого ли?
Прот. Съ чего?
Сокр. Мы, вѣроятно, говоримъ, что одно и многое, тожественно выражаемое словами, входитъ во все, въ каждую произносимую вещь, — входитъ всегда, и прежде и теперь. И оно какъ никогда не прекратится, такъ не началось и нынѣ; оно, мнѣ кажется, таково, что, по самому выраженію, есть какое-то безсмертное и несостарѣвающееся въ насъ свойство. Всякій только что ощутившій это юноша радуется, будто E. найденному имъ какому сокровищу мудрости, отъ удовольствія приходитъ въ восторгъ и весело направляетъ всѣ усилія либо къ тому, чтобы перебѣгать туда и сюда и все собирать въ одно, либо къ тому опять, чтобы все развивать и раздѣлять, и такимъ образомъ приводитъ въ затрудненіе 16. сперва особенно самого себя, а потомъ и ближняго, — юноша ли то будетъ, старецъ, или сверстникъ, — не щадя ни отца, ни матери и никого изъ слушателей, — не щадя почти и другихъ животныхъ, не только людей; тутъ нѣтъ пощады и никакому варвару, если только нужно откуда нибудь достать истолкователя.
Прот. Но не видишь ли, Сократъ, что насъ много и что всѣ мы молоды? Неужели же не боишься, какъ бы мы вмѣстѣ съ Филебомъ не напали на тебя съобща, когда будешь бранить насъ[15]? Впрочемъ, если есть способъ, позволяющій какъ нибудь спокойно устранить изъ нашей бесѣды такія возмутительныя рѣчи и найти путь къ изслѣдованію лучше этого, — вѣдь понятно намъ, что̀ ты говоришь, — то B. постарайся, и мы по возможности будемъ слѣдовать за тобою; потому что настоящее разсужденіе, Сократъ, трудно[16].
Сокр. Нельзя, дѣти[17], какъ выражается въ своихъ обращеніяхъ къ вамъ Филебъ; нѣтъ и не можетъ быть пути лучше этого: я всегда люблю его, хотя онъ нерѣдко скрывался отъ меня и оставлялъ меня одного среди недоумѣній.
Прот. Какой же онъ? Скажи по крайней мѣрѣ.
Сокр. Указать его не очень трудно, а воспользоваться C. имъ до крайности тяжело. Между тѣмъ все, что когда нибудь въ области искусства было изобрѣтаемо, открывалось только этимъ путемъ. Смотри, о какомъ я говорю.
Прот. Говори.
Сокр. Этотъ божественный даръ людямъ, какъ я по крайней мѣрѣ представляю, какимъ-то Прометеемъ схваченъ у кого-то изъ боговъ вмѣстѣ съ какимъ-то свѣтлѣйшимъ огнемъ[18]. И древніе, превосходящіе насъ и живущіе ближе къ богамъ[19], передали сказаніе, что сущее, называемое всегдашнимъ, состоитъ изъ одного и многаго, и что ему D. прирождены — предѣлъ и безпредѣльность[20]. Поэтому мы, украшенные такими пріобрѣтеніями, каждый разъ бываемъ настроены искать все одной идеи всего и полагать, что найдемъ ее, такъ какъ она тамъ есть. Понявъ же ее, мы потомъ смотримъ, нѣтъ ли въ ней одной какъ нибудь двухъ, а не то — трехъ, или какого либо другаго числа, и съ каждою единицею этихъ чиселъ[21] поступаемъ опять такимъ же образомъ, до тѣхъ поръ, пока того первоначальнаго одного не усмотримъ не только какъ одно и многое и безпредѣльное, но и какъ количественное. Идеи же безпредѣльнаго мы къ множеству не прилагаемъ, пока не пересмотримъ все ея число[22], и это число не поставимъ между безпредѣльнымъ и единымъ. Тогда-то уже каждой единицѣ всего E. позволяемъ мы занять мѣсто въ безпредѣльномъ. Такъ вотъ какъ боги, говорю я, предали намъ разсматривать вещи, учиться и учить другъ друга. А нынѣшніе люди мудрые одно, какъ случится, полагаютъ то скорѣе, то медленнѣе, 17. чѣмъ должно, и послѣ одного — тотчасъ безпредѣльное[23]; средина же отъ нихъ убѣгаетъ. И вотъ чѣмъ во взаимномъ нашемъ собесѣдованіи различаются діалектическій, и эристическій (спорный) способъ рѣчи.
Прот. Одно въ твоихъ словахъ, Сократъ, я нѣсколько понимаю, а другое нахожу нужнымъ выслушать яснѣе.
Сокр. То, что я говорю, Протархъ, въ буквахъ однакожъ B. ясно: возьми это въ томъ, чему ты учился[24].
Прот. Какимъ образомъ?
Сокр. Голосъ, выходящій чрезъ уста, конечно, одинъ, но по множеству, у всѣхъ и у каждаго, онъ вмѣстѣ и безпредѣленъ.
Прот. Какъ же.
Сокр. И ни почему изъ этого-то мы не бываемъ мудрыми: ни потому, что знаемъ безпредѣльность его, ни потому, что — единство. А вотъ знаніе количества и качествъ голоса дѣйствительно дѣлаетъ каждаго изъ насъ грамматикомъ.
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. Да вѣдь то же самое дѣлаетъ и музыкантомъ.
C.Прот. Какъ?
Сокр. Голосъ и въ этомъ искусствѣ, конечно, одинъ.
Прот. Какъ не одинъ?
Сокр. А вотъ мы полагаемъ два — тяжелый и острый, да еще третій — равнозвучный. Или какъ?
Прот. Такъ.
Сокр. Но, узнавъ это одно, ты не сдѣлался бы еще въ музыкѣ мудрецомъ, хотя и безъ этого знанія, какъ музыкантъ, просто сказать, ничего не будешь стоить.
Прот. Конечно, ничего.
Сокр. Но если, другъ мой, возьмешь ты численно количественныя D. и качественныя разстоянія въ голосѣ остромъ и тяжеломъ, и предѣлы этихъ разстояній, и всѣ происходящія изъ нихъ соединенія, какія замѣчены и намъ, послѣдующимъ, переданы предшественниками, и назовешь это гармоніей[25]; да возьмешь и другія такія же свойства, бывающія въ движеніяхъ тѣла, которыя, какъ измѣряемыя также числами, надобно называть ритмомъ и тактомъ[26], и вмѣстѣ подумаешь, что такъ и во всемъ нужно разсматривать одно и многое: то, взявъ это такимъ образомъ[27], сдѣлаешься мудрымъ, и разсматривая иное подобное тѣмъ же способомъ, окажешься въ этомъ отношеніи знающимъ. Напротивъ, E. безпредѣльное множество всего и во всемъ каждый разъ дѣлаетъ тебя въ разумѣніи неопредѣленнымъ, неразмѣреннымъ, неразсчитаннымъ, такъ какъ ты ни въ чемъ не выражаешь какого нибудь числа.
Прот. Мнѣ кажется, Филебъ, что Сократъ говоритъ это прекрасно.
Фил. И мнѣ тоже кажется. Но къ чему же теперь 18. высказана намъ эта мысль? съ какимъ намѣреніемъ?
Сокр. А вѣдь Филебъ правильно спросилъ насъ объ этомъ, Протархъ.
Прот. Конечно; и отвѣчай-таки ему.
Сокр. Сдѣлаю, если еще немного разберу то же самое. Вѣдь какъ взявшій что нибудь одно, сказали мы, долженъ тотчасъ смотрѣть не на природу безпредѣльнаго, а на число: такъ и напротивъ, — кто принужденъ сперва взять безпредѣльное, тотъ долженъ тотчасъ обратить вниманіе не на B. одно, а опять на число, въ которомъ содержится какое нибудь множество, и потомъ уже, за всѣмъ этимъ, — на одно. Сказанное теперь возьмемъ опять въ буквахъ.
Прот. Какимъ образомъ?
Сокр. На безпредѣльность голоса обратилъ вниманіе или богъ какой нибудь, или божественный человѣкъ, какимъ въ Египтѣ, разсказываютъ, былъ нѣкто Теутъ[28], который первый сталъ мыслить въ безпредѣльномъ гласныя, не какъ одно, а какъ многое; потомъ опять замѣтилъ и другія, хотя C. безгласныя, однакожъ производившія какой-то звукъ, и открылъ въ нихъ также нѣкоторое число; третьяго же рода буквы различилъ тѣ, которыя теперь у насъ называются безгласными. Различая послѣ сего беззвучныя (безгласныя) и безгласныя (согласныя) всѣ до одной, и отдѣляя такимъ же образомъ гласныя и среднія, пока не обнялъ всего числа ихъ, онъ каждой порознь и всѣмъ вмѣстѣ далъ имя стихій. Потомъ увидѣлъ онъ, что никто изъ насъ не можетъ уразумѣть ни одной изъ буквъ самой по себѣ, безъ всѣхъ ихъ, и размысливъ, что этотъ союзъ единиченъ и что всѣ буквы D. приводятся какъ бы къ одному, онъ ученіе о нихъ нарекъ грамматикою и наименовалъ ее однимъ искусствомъ.
Фил. Это, взятое само по себѣ, Протархъ, я понялъ еще яснѣе, чѣмъ то: но и въ настоящей рѣчи, какъ въ сказанной немного прежде, мнѣ недостаетъ того же.
Сокр. Къ чему, то есть, опять говорится это, Филебъ?
Фил. Да, объ этомъ давно уже спрашиваемъ мы — я и Протархъ.
Сокр. Но вы, какъ говоришь, давно уже спрашиваете о томъ самомъ, къ чему уже пришли.
Фил. Какъ?E.
Сокр. Не о разумности ли и удовольствіи была у насъ сначала рѣчь, — что̀ изъ этого слѣдуетъ предпочесть?
Фил. Какъ не объ этомъ?
Сокр. Но то и другое, говоримъ, по себѣ вѣдь одно.
Фил. Конечно.
Сокр. Такъ прежнее разсужденіе требуетъ отъ насъ того самаго, какимъ образомъ каждый изъ этихъ предметовъ есть одно и многое, и какъ въ томъ и другомъ изъ нихъ получается тотчасъ не безпредѣльное, а нѣкоторое число, прежде чѣмъ каждый сталъ безпредѣльнымъ[29]?19.
Прот. На трудную же задачу навелъ насъ Сократъ, обогнувши съ нами, Филебъ, не знаю какимъ-то образомъ, какъ бы кругъ. И смотри-ка, кто изъ насъ возьмется теперь отвѣчать на его вопросъ? — Вѣдь, можетъ быть, смѣшно будетъ, если я, преемникъ бесѣды, оказавшись несостоятельнымъ, отъ невозможности найти отвѣтъ на то, о чемъ теперь спрашивается, передамъ это дѣло опять тебѣ; а и того гораздо B. смѣшнѣе, думаю, когда никоторый изъ насъ не будетъ къ тому способенъ. Смотри же, что̀ слѣдуетъ дѣлать. Сократъ, кажется, спрашиваетъ насъ теперь о родахъ удовольствія, есть ли они или нѣтъ, сколько ихъ и какіе; да о томъ же самомъ опять и въ разсужденіи разумности.
Сокр. Весьма справедливо говоришь, сынъ Калліаса. Вѣдь если мы не будемъ въ состояніи сдѣлать это со всякимъ единымъ, подобнымъ себѣ и тожественнымъ, равно и съ противнымъ тому, — что̀ показало намъ прошедшее разсужденіе; то никто изъ насъ никогда, ни въ какомъ отношеніи и ничего не стоитъ.
C.Прот. Почти походитъ на то, Сократъ. Но для человѣка разсудительнаго прекрасное дѣло — знать все вмѣстѣ[30]; вторая же попытка его[31], кажется, — не оставаться въ невѣдѣніи о себѣ самомъ. А къ чему клонится настоящее мое слово, — скажу. Ты, Сократъ, предложилъ теперь всѣмъ намъ на разсужденіе и самъ изслѣдываешь, что̀ въ человѣческихъ пріобрѣтеніяхъ превосходнѣйшее. И вотъ, когда Филебъ указалъ на удовольствіе, на наслажденіе, на разгулъ и на все подобное, ты сталъ противорѣчить и выставлять не это, а то, о чемъ мы сами нерѣдко съ охотой упоминаемъ, — и D. дѣлаемъ правильно, — чтобы находящееся въ памяти соприкосновенно испытано было порознь: ты говоришь, какъ видно, что, въ сравненіи съ удовольствіемъ, по правдѣ, лучшими благами будутъ — умъ, знаніе, разумѣніе, искусство и все сродное съ этимъ, и что это надобно пріобрѣтать, а не то. Но какъ оба эти рода благъ, при высказываніи ихъ, встрѣчены сомнѣніемъ, то мы въ шутку грозили тебѣ[32], что не отпустимъ тебя домой, пока опредѣленіе этихъ E. положеній не доведено будетъ до надлежащаго конца. Ты согласился и далъ намъ себя для этой цѣли. Такъ вотъ мы и говоримъ, какъ дѣти, что правильно даннаго отнимать нельзя. Оставь же этотъ способъ относительно всего, что теперь говорится.
Сокр. Какой способъ разумѣешь ты?
Прот. Способъ поставлять насъ въ затрудненіе и спрашивать о томъ, на что въ настоящую минуту мы не можемъ 20. дать тебѣ удовлетворительнаго отвѣта. Пусть мы не думаемъ, что цѣль нынѣшнихъ разсужденій — наше затрудненіе: но если не по силѣ намъ выйти изъ него самимъ, долженъ вывесть насъ ты; потому что обѣщалъ. И такъ, разсматривай это самъ, — слѣдуетъ ли различать роды удовольствія и знанія, или оставить, если ты можешь какимъ нибудь другимъ способомъ и хочешь какъ иначе распутать теперешнія наши недоумѣнія.
Сокр. Стало быть, мнѣ не должно ожидать ничего B. страшнаго, какъ скоро такъ говоришь ты; потому что сказанное тобою «если хочешь» избавляетъ меня отъ всякаго страха въ отношеніи къ каждому положенію[33]. Притомъ на этотъ разъ, кажется, кто-то изъ боговъ привелъ мнѣ нѣчто на память.
Прот. Какъ и что?
Сокр. Давно уже, не знаю теперь, во снѣ или на яву, слышалъ я одно слово объ удовольствіи и разумности: что ни то, ни другое изъ нихъ не есть добро, но что добро есть иное — третіе, отличное отъ нихъ и лучшее, чѣмъ оба они. И вотъ, если это откроется намъ теперь ясно, то удовольствіе C. разстанется съ побѣдою; потому что добро тогда уже не будетъ тожественно ему. Или какъ?
Прот. Такъ.
Сокр. И тогда-то уже, по моему мнѣнію, не нужно будетъ намъ различать роды удовольствія. Впрочемъ, дальнѣйшее изслѣдованіе покажетъ это яснѣе.
Прот. Прекрасно говоришь; такъ и окончи.
Сокр. Но напередъ представляется нѣчто немногое, въ чемъ нужно еще условиться.
Прот. А что именно?
D.Сокр. Жребій добра[34] необходимо ли совершенъ, или не совершенъ?
Прот. Вѣроятно, всего совершеннѣе, Сократъ.
Сокр. Что жъ? Оно — добро довлѣющее?
Прот. Какъ же иначе! Въ этомъ отношеніи оно превосходнѣе всего сущаго.
Сокр. Такъ вотъ то-то, думаю, крайне необходимо говорить о немъ, что все, знающее его, гоняется за нимъ и стремится къ нему, желая взять его и овладѣть имъ, и ни о чемъ больше не заботится, кромѣ того, что̀ можетъ быть совершено съ добромъ.
Прот. Этому противорѣчить нельзя.
Сокр. Будемъ же разсматривать и обсуживать жизнь E. удовольствія и разумности, принимая ту и другую отдѣльно.
Прот. Какъ ты говоришь?
Сокр. Пусть ни въ жизни удовольствія не будетъ разумности, ни въ жизни разумности не будетъ удовольствія. Вѣдь если и то и это — добро, то никоторое изъ нихъ не должно нуждаться въ другомъ: а какъ скоро одно которое нибудь окажется нуждающимся, то оно уже не будетъ у насъ существенно добромъ.21.
Прот. Какъ быть?
Сокр. Не попробовать ли намъ испытать это въ тебѣ?
Прот. Конечно.
Сокр. Отвѣчай же.
Прот. Говори.
Сокр. Хотѣлось ли бы тебѣ, Протархъ, провести всю жизнь, наслаждаясь величайшими удовольствіями?
Прот. Почему же не такъ?
Сокр. А желалъ ли бы ты себѣ еще чего нибудь въ добавокъ, если бы имѣлъ это вполнѣ?
Прот. Ничего.
Сокр. Смотри же; о способности мышленія, о разумности, о расчетливости разсудка относительно вещей нужныхъ, и о всемъ, что съ этимъ сродно, тебѣ, можетъ быть, и во снѣ B. не привидѣлось бы[35].
Прот. Да зачѣмъ? Вѣдь, живя весело, я имѣлъ бы все.
Сокр. Но, живя такимъ образомъ, неужели наслаждался бы ты во всю жизнь величайшими удовольствіями?
Прот. Почему же не такъ?
Сокр. Не получивъ однако ни ума, ни памяти, ни знанія, ни вѣрнаго мнѣнія, ты, чуждый-то всякой разумности, необходимо, кажется, не зналъ бы прежде всего о томъ, — въ наслажденіи ли проходитъ твоя жизнь, или не въ наслажденіи?
Прот. Необходимо.
C.Сокр. И такимъ же таки образомъ, не получивъ памяти, ты необходимо, кажется, не помнилъ бы, что когда-то наслаждался, равно какъ нисколько не воспринималъ бы памятью и впечатлѣній настоящаго удовольствія. Потомъ: не пріобрѣтя вѣрнаго мнѣнія, ты, въ минуту наслажденія, не думалъ бы, что наслаждаешься; а лишившись разсудка, тебѣ нельзя было бы умозаключать, что и въ послѣдующее время будешь наслаждаться. Но такая жизнь была бы жизнію не человѣка, а моллюска[36], или тѣхъ морскихъ животныхъ, D. которыхъ тѣла заключены въ раковинахъ. Такъ ли это, или, вопреки этому, будемъ думать какъ иначе?
Прот. Да какъ же?
Сокр. Но подобная жизнь неужели сто̀итъ избранія?
Прот. Это разсужденіе, Сократъ, дѣлаетъ меня теперь совершенно безгласнымъ.
Сокр. Однакожъ мы не должны еще ослабѣвать; разсмотримъ-ка жизнь въ соединеніи съ умомъ.
Прот. Какую жизнь разумѣешь ты?
Сокр. Если бы кто изъ насъ захотѣлъ опять жить, E. получивъ и способность мышленія, и умъ, и знаніе, и всякую память о всемъ, — а въ удовольствіи не имѣлъ участія нисколько[37], равно какъ и въ скорби, но оставался бы нечувствительнымъ ко всему такому.
Прот. Ни та ни эта жизнь, Сократъ, не представляется мнѣ стоющею избранія; да не представится, думаю, и никому другому.
Сокр. А что, какъ-бы та и эта вмѣстѣ, Протархъ, — 22. жизнь общая, смѣшанная изъ обѣихъ?
Прот. Разумѣешь, изъ удовольствія и ума, съ способностію мышленія?
Сокр. Да, такую разумѣю я жизнь.
Прот. Эту-то изберетъ, вѣроятно, всякій прежде, чѣмъ которую нибудь изъ тѣхъ; тутъ-то не выйдетъ, что одинъ изберетъ, а другой нѣтъ.
Сокр. Такъ понимаемъ ли мы, что̀ вытекаетъ теперь у насъ изъ настоящихъ разсужденій?
Прот. Конечно; теперь представляются три жизни, и изъ двухъ между ними никоторая не достаточна и не можетъ B. быть избрана никѣмъ, ни изъ людей, ни изъ животныхъ.
Сокр. Но изъ этого-то, можетъ быть, не явно ли уже, что никоторая изъ нихъ не есть добро? Вѣдь иначе она была бы достаточна и совершенна, и служила бы предметомъ избранія для всѣхъ животныхъ и растеній, которымъ можно было бы жить такимъ образомъ всегда. А кто изъ насъ избиралъ бы другое, тотъ нехотя поступалъ бы, — либо по незнанію, либо по какой нибудь бѣдственной необходимости.
Прот. Видно, что такъ.
Сокр. Стало быть, теперь, по моему мнѣнію, довольно сказано, что Филебовой богини не должно почитать тожественною съ добромъ.
Фил. Да и твой умъ, Сократъ, — не добро, ибо подлежитъ тому же обвиненію.
Сокр. Мой-то — можетъ быть, Филебъ; потому что этотъ-то, думаю, не истинный и вмѣстѣ не божественный[38], а какъ бы иной. Я не домогаюсь побѣдныхъ знаковъ въ пользу ума, дѣйствующаго въ общей жизни[39]; надобно смотрѣть и изслѣдовать, съ чѣмъ должны мы имѣть дѣло, поставляя его D. на второмъ мѣстѣ. Можетъ быть, ища причины этой общей жизни, одинъ изъ насъ сталъ бы причиною ея признавать умъ, другой — удовольствіе; и хотя такимъ образомъ никоторая изъ этихъ обѣихъ не была бы добро, однакожъ тѣмъ не менѣе можно предполагать либо то, либо это въ значеніи причины. Но я готовъ еще болѣе спорить съ Филебомъ относительно того, что въ этой смѣшанной жизни, — какъ ни понималъ бы ее тотъ, кому представляется она жизнію, стоющею избранія и добромъ, — сроднѣе и подобнѣе добру E. не удовольствіе, а умъ. Поэтому справедливо можно сказать, что удовольствію не принадлежитъ въ жизни ни первое, ни даже[40] второе мѣсто; да оно далеко и отъ третьяго, если теперь надобно сколько нибудь вѣрить моему смыслу.
Прот. Конечно, Сократъ; теперь-то удовольствіе, кажется23. мнѣ, пало предъ тобою, какъ бы пораженное именно настоящими твоими словами. Сражаясь за побѣдные трофеи, оно лежитъ. Но и умъ, сознательно сказать, не предвосхитилъ, какъ видно, этихъ трофеевъ: и онъ потерпѣлъ то же самое. Если же удовольствіе потеряло и второе мѣсто, то уже непремѣнно подвергнется безчестію отъ своихъ любителей, потому что и имъ также не покажется оно прекраснымъ.
Сокр. Что же? Не лучше ли уже отпустить его и не огорчать приложеніемъ къ нему точнаго и обличительнаго испытанія?
Прот. Ты ничего не говоришь, Сократъ.
Сокр. Не потому ли, что, говоря объ огорченіи B. удовольствія, я говорю о невозможномъ?
Прот. Да мало этого, — ты не знаешь даже, что никто изъ насъ не отпуститъ тебя, пока своимъ изслѣдованіемъ не доведешь дѣла до конца.
Сокр. Охъ, Протархъ! Стало быть, разсужденіе предстоитъ еще длинное и притомъ для настоящаго времени очень не легкое. Вѣдь тутъ открывается нужда въ иномъ пріемѣ: кто идетъ защищать въ пользу ума второе мѣсто, тому нужно имѣть другія стрѣлы, чѣмъ какія въ прежнихъ рѣчахъ; а нѣкоторыя, можетъ быть, и тѣ же самыя. Не должно ли?
Прот. Какъ не должно!
Сокр. Но за начало-то этого дѣла постараемся взятьсяC. осторожно.
Прот. Что такое разумѣешь ты?
Сокр. Все нынѣ существующее во всемъ раздѣлимъ надвое, или лучше, если хочешь, натрое.
Прот. Сказалъ бы, на что именно.
Сокр. Возьмемъ нѣкоторыя изъ настоящихъ нашихъ положеній.
Прот. Какія?
Сокр. Богъ, говорили мы, кажется, показалъ одно изъ сущаго какъ безпредѣльное, другое — какъ предѣлъ[41].
Прот. Конечно.
Сокр. Вотъ этихъ родовъ положили мы два, третій же — D. нѣчто одно, смѣшанное изъ этихъ двухъ. — А смѣшонъ[42] я, кажется, что стараюсь удовлетворительно опредѣлить это родами и считаю ихъ.
Прот. Что ты говоришь, добрякъ?
Сокр. Затѣмъ нуженъ мнѣ и четвертый родъ.
Прот. Говори, какой.
Сокр. Смотри на причину взаимнаго смѣшенія тѣхъ родовъ и, кромѣ ихъ трехъ, положи четвертый этотъ.
Прот. Не понадобится ли тебѣ, думаю, и пятый, заключающій въ себѣ силу дѣленія?
Сокр. Можетъ быть; но теперь, по крайней мѣрѣ, не представляю. Если же будетъ нужно, ты, вѣроятно, позволишь E. мнѣ искать и пятаго[43].
Прот. Почему же нѣтъ?
Сокр. Такъ изъ четырехъ родовъ отдѣлимъ три, и два изъ нихъ, видя каждый многократно разсѣченнымъ и расторгнутымъ, будемъ опять сводить въ одно, и замѣчать, какимъ образомъ тотъ и другой изъ нихъ становился однимъ и многимъ[44].
Прот. Если бы ты сказалъ мнѣ объ этомъ яснѣе, то, можетъ быть, я и могъ бы слѣдовать за тобою.
Сокр. Да я говорю о тѣхъ двухъ предположеніяхъ, на которыя указывалъ теперь же: одно — безпредѣльное, другое — 24. предѣлъ. И вотъ постараюсь высказать, что безпредѣльное нѣкоторымъ образомъ есть многое[45]; а предѣлъ пусть насъ подождетъ.
Прот. Ждетъ.
Сокр. Изслѣдуй же. Трудно, конечно, и исполнено недоумѣній то, что я велю тебѣ разсмотрѣть: однакожъ изслѣдуй. Во первыхъ, смотри, въ болѣе тепломъ и въ болѣе холодномъ можешь ли ты когда нибудь мыслить предѣлъ, или живущія въ этихъ родахъ «болѣе» и «менѣе», пока это живетъ въ нихъ, не позволяютъ тебѣ дойти до конца; — B. потому что если бы здѣсь найденъ былъ конецъ, то скончались бы[46] и они?
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. Такъ въ болѣе тепломъ и болѣе холодномъ всегда-таки есть, говоримъ, «болѣе» и «менѣе».
Прот. И очень.
Сокр. Поэтому разсудокъ внушаетъ намъ, что болѣе теплое и болѣе холодное — всегда безъ конца; а будучи безъ конца, они, вѣроятно по всему, безпредѣльны.
Прот. Да, это сильно, Сократъ.
Сокр. И какъ хорошо примолвлено, любезный Протархъ! C. Ты напомнилъ, что и произнесенное тобою «сильно», равно какъ соотвѣтствующее ему «тихо», имѣютъ такое же значеніе, какое «больше» и «меньше»; ибо во что ни входятъ они, ни въ чемъ не допускаютъ «сколько», но всегда вносятъ въ дѣйствія болѣе сильное въ сравненіи съ болѣе тихимъ и наоборотъ, — всегда производятъ «больше» и «меньше», а «сколько» скрываютъ. Если бы они, какъ теперь же сказано, не скрывали этого «сколько», и въ томъ мѣстѣ, гдѣ D. находятся «больше» и «меньше», «сильно» и «тихо», позволяли быть и этому — и мѣрѣ, то сами ушли бы изъ того мѣста, въ которомъ находятся. Вѣдь болѣе теплое и болѣе холодное, принявъ «сколько», не устояли бы; ибо всегда болѣе теплое и всегда болѣе холодное идетъ впередъ, а не стоитъ: напротивъ, «сколько» стоитъ, и далѣе идти не хочетъ. Потому-то болѣе теплое и вмѣстѣ противное ему бываютъ безпредѣльны.
Прот. Представляется такъ, Сократъ; однакожъ за тѣмъ, что ты сказалъ, слѣдовать не легко. Вотъ если еще и еще E. будетъ высказано нѣчто такое же, то вопрошающій и вопрошенный, можетъ быть, достаточно согласятся.
Сокр. Ты хорошо говоришь, и надобно постараться сдѣлать такъ. Сообрази-ка: чтобы чрезъ разсматриваніе всего не удлинняться, — за признакъ природы безпредѣльнаго не взять ли намъ этого?
Прот. Что такое разумѣешь ты?
Сокр. Что̀ ни представляли бы мы дѣлающимся больше и меньше, принимающимъ «сильно» и «тихо», либо «слишкомъ», 25. и прочее такое же, — все это надобно сложить въ родъ безпредѣльнаго, какъ бы въ одно, — на прежнемъ основаніи, о которомъ мы говорили, что, слагая расторгнутое и разсѣченное, должно по возможности назнаменовывать одну природу[47]. Помнишь ли?
Прот. Помню.
Сокр. Но что̀ не принимаетъ этого, а принимаетъ противное этому, — во первыхъ, равное и равенство, послѣ равнаго — двойное и все, что служитъ числомъ для числа, или мѣрою для мѣры, — все[48] это мы, кажется, хорошо бы B. сдѣлали, если бы отнесли къ предѣлу. Или какъ ты скажешь?
Прот. Даже прекрасно, Сократъ.
Сокр. Пускай. Но третій, смѣшанный изъ этихъ обоихъ родовъ, какою назовемъ идеею?
Прот. Самъ скажешь мнѣ, я думаю.
Сокр. Нѣтъ, развѣ богъ, — если бы услышалъ мои молитвы кто нибудь изъ боговъ[49].
Прот. Такъ молись и изслѣдывай.
Сокр. Изслѣдываю, и мнѣ кажется, Протархъ, что кто-то изъ нихъ намъ теперь благопріятствуетъ.
Прот. Какъ ты говоришь это, и почему такъ думаешь?C.
Сокр. Разумѣется, скажу; а ты слѣдуй за мною своимъ вниманіемъ.
Прот. Только говори.
Сокр. Мы сейчасъ произнесли слова: «теплѣе» и «холоднѣе». Не правда ли?
Прот. Да.
Сокр. Прибавь же къ этому «суше» и «влажнѣе», « множественнѣе» и «маловатѣе», «быстрѣе» и «медленнѣе», «увеличеннѣе» и «умаленнѣе»[50], и все, что прежде слагали мы въ единство природы, принимающей въ себя «болѣе» и «менѣе».
D.Прот. Ты говоришь о природѣ безпредѣльнаго?
Сокр. Да. Вмѣшай-ка въ нее послѣ этого опять родъ предѣла.
Прот. Какой?
Сокр. Вѣдь какъ сводили мы въ одно родъ безпредѣльнаго, такъ надлежало намъ тутъ же свести и родъ предѣльности; а мы не свели. Между тѣмъ не сдѣлаетъ ли онъ, можетъ быть, теперь того же. А когда сведено будетъ то и другое, откроется и смѣшанное[51].
Прот. О какомъ это родѣ и какъ говоришь ты?
Сокр. О родѣ равнаго, двойнаго, и о всемъ, что прекращаетъ E. враждебность взаимно-противныхъ отношеній и, полагая соотвѣтственность и согласіе, производитъ число.
Прот. Понимаю: ты, кажется, говоришь, что, по смѣшеніи, совмѣстно въ нихъ произойдутъ нѣкоторыя бытности[52].
Сокр. И правильно кажется.
Прот. Говори же.
Сокр. Въ болѣзняхъ, не правильное ли общеніе ихъ производитъ природу здоровья[53])?
Прот. Непремѣнно.26.
Сокр. Также въ высокомъ и низкомъ, въ скоромъ и медленномъ, которыя безпредѣльны, не по привхожденіи ли того же является предѣлъ, и въ совершенствѣ устанавливается всецѣлая музыка?
Прот. Да и превосходно.
Сокр. Если даже входитъ это въ холодъ и жаръ, и тогда представленія «много», «слишкомъ» и «безпредѣльно» уничтожаются, и образуется понятіе о внутренней и внѣшней соразмѣрности.
Прот. Какъ же.
Сокр. Равнымъ образомъ не тогда ли, какъ смѣшиваются безпредѣльное и предѣлъ, бываютъ у насъ времена года B. и все прекрасное?
Прот. Какъ не тогда.
Сокр. Я уже не хочу говорить о безчисленномъ множествѣ другихъ вещей, напримѣръ, о соединеніи красоты и силы съ здоровьемъ, равно какъ о весьма многомъ и самомъ прекрасномъ въ душахъ. Вѣдь и твоя богиня[54], прекрасный Филебъ, обращая вниманіе на развратъ и всякое зло между людьми и видя, что нѣтъ у насъ конца удовольствіямъ и наслажденіямъ, сама установила законъ и порядокъ, которымъ полагается предѣлъ: и вотъ ты говоришь, что она C. убиваетъ[55], — а я говорю, что спасаетъ. Тебѣ же, Протархъ, какъ представляется?
Прот. Твои слова, Сократъ, мнѣ очень по мысли.
Сокр. И такъ, я высказалъ три бытности, если ты понимаешь меня.
Прот. Думаю, что понимаю. Одно у тебя, кажется мнѣ, есть безпредѣльное, есть и другое одно — предѣлъ въ сущемъ; но что̀ угодно тебѣ называть третьимъ, не очень понимаю.
Сокр. Потому, почтеннѣйшій, что тебя поразила многочисленность третьей бытности. Правда, и безпредѣльное представляетъ D. много-таки родовъ; но такъ какъ они запечатлѣны родомъ «больше» и противнымъ этому роду, то безпредѣльное является единымъ.
Прот. Справедливо.
Сокр. Да и предѣлъ-то не имѣетъ многаго, и мы не споримъ, что онъ по природѣ не одинъ.
Прот. Какъ же иначе.
Сокр. Конечно, никакъ. Но вѣдь и третье, почитай, представляю я такъ, что полагаю все въ значеніи одного, происшедшаго изъ этихъ, какъ бытность сущности изъ размѣровъ, обозначаемыхъ предѣломъ.
Прот. Понялъ.
Сокр. Но, кромѣ трехъ, сказали мы, надобно разсмотрѣть E. еще нѣкоторый четвертый родъ[56]. И это разсмотрѣніе будетъ произведено сообща: смотри, кажется ли тебѣ необходимымъ, что все происходящее происходитъ отъ какой нибудь причины?
Прот. Мнѣ кажется. Да и какъ бы безъ этого что нибудь произошло?
Сокр. А не правда ли, что природа творящаго не отличается ничѣмъ отъ причины, кромѣ имени, такъ что творящее и причина справедливо могутъ быть принимаемы за одно?
Прот. Правда.
Сокр. Да вѣдь и между творимымъ-то и происходящимъ, 27. соотвѣтственно сейчасъ сказанному, мы не найдемъ никакой разницы, кромѣ имени. Не такъ ли?
Прот. Такъ.
Сокр. Творящее не таково ли всегда по природѣ, что ведетъ, а творимое, происходя, слѣдуетъ за нимъ?
Прот. Конечно.
Сокр. Стало быть, причина — иное, а не то же съ тѣмъ, что служитъ причинѣ къ произведенію бытнаго.
Прот. Какъ же.
Сокр. Значитъ, происходящее и то, изъ чего все происходитъ, представляютъ намъ три рода?
Прот. И очень.
B.Сокр. Такъ вотъ мы и скажемъ, что созидающее все это есть четвертое, — причина, достаточно отличная отъ тѣхъ вещей проявившихся.
Прот. Конечно, скажемъ.
Сокр. Теперь правильно будетъ, по опредѣленіи четырехъ родовъ, для памятованія о каждомъ, перечесть ихъ по порядку.
Прот. Почему не такъ.
Сокр. И такъ, во первыхъ, я называю безпредѣльное, во вторыхъ — предѣлъ, потомъ — смѣшанную изъ нихъ и происшедшую сущность. А называя причину смѣшенія и бытности C. и почитая ее четвертою, не погрѣшаю ли я нѣсколько?
Прот. Какимъ же образомъ?
Сокр. Ну-ка, что мы послѣ сего заговоримъ? И съ какою мыслію дошли до этого? Не та ли она? Мы спрашивали: удовольствіе ли надобно поставить на второмъ мѣстѣ, или разумность? Не такъ ли было?
Прот. Конечно, такъ.
Сокр. Разобравши же это такимъ образомъ, не лучше ли будетъ намъ теперь установить сужденіе о томъ, что̀ первое, что̀ второе, тогда какъ прежде мы въ разсужденіи этого именно сомнѣвались.
Прот. Можетъ быть.
D.Сокр. Хорошо. Превозмогающею жизнію признали мы тогда жизнь, смѣшанную изъ удовольствія и разумности. Было ли такъ?
Прот. Было.
Сокр. Не видно ли намъ теперь, можетъ быть: что̀ это за жизнь и какого она рода?
Прот. Какъ не видно.
Сокр. Вѣдь мы, думаю, назовемъ ее частію третьяго рода; потому что она смѣшана не изъ какихъ нибудь двухъ (частныхъ) вещей, а изъ всѣхъ безпредѣльныхъ, связанныхъ предѣломъ. Посему эта побѣдоносная жизнь правильно можетъ быть частію той.
Прот. Конечно, весьма правильно.
Сокр. Пускай. Что же твоя, Филебъ, — пріятная и не E. смѣшанная? Къ которому изъ сказанныхъ родовъ относя ее, мы отнесли бы правильно? Но прежде, чѣмъ рѣшишь, отвѣчай мнѣ вотъ на что.
Фил. Говори.
Сокр. Удовольствіе и скорбь имѣютъ ли предѣлъ, или относятся къ тому, что̀ заключаетъ въ себѣ «больше» и «меньше»?
Фил. Да, что — «больше», Сократъ; потому что удовольствіе не было бы всѣмъ добромъ[57], если бы, въ разсужденіи «много» и «больше», оказалось по природѣ не безпредѣльнымъ.
Сокр. Да безъ этого, Филебъ, и скорбь не была бы вѣдь 28. всѣмъ зломъ. Посему намъ нужно обратить вниманіе на что нибудь отличное отъ природы безпредѣльнаго, что̀ удовольствіямъ сообщаетъ нѣкоторую часть добра. Но пусть удовольствіе относится у тебя къ роду безпредѣльнаго: къ которому же изъ сказанныхъ родовъ, не дѣлаясь нечестивыми, отнесемъ мы, Протархъ и Филебъ, разумность, знаніе и умъ? Вѣдь мнѣ представляется немалою опасностію, хорошо ли мы поступимъ, рѣшая этотъ вопросъ, или нѣтъ.
Фил. Ты, Сократъ, ужъ слишкомъ носишься съ своимъ B. богомъ.
Сокр. Да и ты, другъ мой, съ своей богинею. Однакожъ будемъ говорить о нашемъ вопросѣ.
Прот. Сократъ въ самомъ дѣлѣ требуетъ справедливаго, Филебъ; надобно послушаться его.
Фил. Не хочешь ли, Протархъ, вести рѣчь вмѣсто меня?
Прот. Конечно. Впрочемъ, теперь я нѣсколько недоумѣваю и прошу тебя, Сократъ, — будь самъ для насъ пророкомъ, чтобы мы не погрѣшили противъ этого состязателя[58] и не сказали чего нибудь неприличнаго[59].
C.Сокр. Надобно послушаться, Протархъ; ибо въ твоемъ приказаніи нѣтъ ничего тяжелаго. Я только въ шутку возмутилъ тебя, по подражанію слову Филеба «носишься», спрашивая объ умѣ и знаніи, къ которому роду они относятся.
Прот. Безъ сомнѣнія, Сократъ.
Сокр. Между тѣмъ, однакожъ, отвѣчать на это легко[60]; такъ какъ всѣ мудрецы, въ существѣ дѣла носящіеся съ самими собою, соглашаются въ томъ, что умъ у насъ есть царь неба и земли[61], — и, можетъ быть, говорятъ хорошо: Впрочемъ, если угодно, изслѣдованіе этого рода сдѣлаемъ продолжительнѣйшимъ.
Прот. Говори, какъ хочешь; не предполагай затрудненія D. въ долготѣ, потому что намъ не наскучишь.
Сокр. Ты хорошо сказалъ. Начнемъ же хоть слѣдующимъ вопросомъ.
Прот. Какимъ?
Сокр. Скажемъ ли, Протархъ, что все вмѣстѣ, — все такъ называемое цѣлое, — управляется силою неразумною, слѣпою и случайною, или, напротивъ, какъ говорили наши предшественники, строитель и правитель есть умъ и какое-то дивное разумѣніе[62]?
Прот. И похожаго ничего нѣтъ[63], чудный Сократъ. То, E. что ты теперь говоришь, мнѣ представляется даже грѣхомъ: напротивъ, мысль объ устрояющемъ все умѣ кажется достойною зрѣлища, представляемаго и міромъ, и солнцемъ, и луною, и звѣздами, и всѣмъ круговращеніемъ; и я не иначе желалъ бы какъ говорить объ этомъ, такъ и мыслить.
Сокр. А что жъ, хочешь ли, и мы нѣсколько подтвердимъ мнѣніе, принятое нашими предшественниками, что дѣло дѣйствительно таково, и рѣшимся не только повторять чужое 29. безъ опасенія, но и подвергнуться опасности быть порицаемыми, если бы человѣкъ сильный[64] сталъ говорить, что все это не таково, а безпорядочно?
Прот. Почему же мнѣ не хотѣть?
Сокр. Хорошо; прими же въ соображеніе дальнѣйшее наше разсужденіе объ этомъ.
Прот. Говори.
Сокр. Что касается до природы тѣлъ всѣхъ животныхъ, то въ составѣ ихъ мы видимъ и огонь, и воду, и воздухъ, и, будто обуреваемые мореплаватели, видимъ, какъ говорится, B. землю[65].
Прот. И очень. Вѣдь и въ самомъ дѣлѣ обуреваемся недоумѣніями въ настоящихъ своихъ разсужденіяхъ.
Сокр. Пусть такъ; но въ разсужденіи каждой находящейся въ насъ стихіи замѣть слѣдующее.
Прот. Что такое?
Сокр. Что каждая изъ нихъ въ насъ мала, ничтожна, нигдѣ и никакъ не обособлена, и составляетъ неважную силу природы. Взявъ же въ примѣръ одно, то самое мысли и о всемъ: напримѣръ, есть въ насъ, вѣроятно, огонь, — есть онъ и во всемъ.
Прот. Какъ же.
C.Сокр. Но въ насъ онъ — нѣчто малое, слабое и ничтожное, а во всемъ — удивителенъ и по множеству, и по красотѣ, и по всякой свойственной огню силѣ.
Прот. Ты говоришь очень справедливо.
Сокр. Что же? Отъ этого ли — отъ нашего огня и происходитъ и питается и управляется огонь всего, или, напротивъ, и мой огонь, и твой, и огонь иныхъ животныхъ все это имѣетъ[66] отъ того (всеобщаго)?
Прот. Ты предлагаешь такой вопросъ, который не сто̀итъ и отвѣта.
Сокр. Правильно. То же скажешь ты, думаю, и о землѣ, D. которая находится здѣсь — въ животныхъ, и которая есть во всемъ; да то же будешь отвѣчать и о всемъ другомъ, о чемъ я спрашивалъ немного прежде.
Прот. Но кто, отвѣчая иначе, показался бы человѣкомъ здравомыслящимъ?
Сокр. Можетъ быть, никто. Но смотри, что слѣдуетъ далѣе. Вѣдь все, о чемъ сейчасъ было сказано, мы назвали тѣломъ не подъ условіемъ ли соединенія этого въ одно?
Прот. Какъ же.
Сокр. Такъ это же прими и касательно того, что̀ E. называемъ мы міромъ; потому что и онъ такимъ только образомъ можетъ быть тѣломъ, если тѣ же самыя стихіи въ немъ соединены въ одно.
Прот. Ты говоришь весьма правильно.
Сокр. И такъ, отъ этого ли тѣла вполнѣ питается наше тѣло, или отъ нашего это и питается, и заимствуется, и имѣетъ всѣ тѣ стихіи, о которыхъ мы сейчасъ только говорили?
Прот. Это, Сократъ, уже другой вопросъ, не стоющій отвѣта.
Сокр. Но что? Сто́итъ ли слѣдующій? Какъ ты скажешь?30.
Прот. Говори, что такое.
Сокр. Не скажемъ ли, что въ нашемъ тѣлѣ есть душа?
Прот. Явно, что скажемъ.
Сокр. Откуда же, любезный Протархъ, наше тѣло взяло ее, если тѣлу всего не пришлось быть одушевленнымъ и имѣть то самое, что есть въ этой, — имѣть даже въ степени гораздо превосходнѣйшей[67]?
Прот. Явно, что неоткуда болѣе, Сократъ.
Сокр. Вѣдь мы не подумаемъ же, Протархъ, чтобы изъ B. тѣхъ четырехъ родовъ — предѣла, безпредѣльнаго, общаго[68] и рода причины, это присущее во всемъ четвертое, сообщающее нашимъ стихіямъ душу, поддерживающее въ тѣлѣ отправленія, врачующее его, когда оно слабѣетъ, и все во всемъ слагающее и исцѣляющее, — чтобы это четвертое не называлось всею и всяческою мудростію; и тогда какъ то же самое есть въ цѣломъ небѣ и по великимъ его частямъ, тогда какъ тамъ, кромѣ сего, все прекрасно и чисто, чтобы не устроило оно и среди неба природу вещей прекраснѣйшихъ и драгоцѣннѣйшихъ[69].
C.Прот. Это-то было бы крайне несообразно.
Сокр. Если же не подумаемъ этого, то, сообразуясь съ прежнимъ положеніемъ, лучше скажемъ, что во всемъ есть, какъ говорили мы много разъ, неизмѣримое безпредѣльное и достаточный предѣлъ, и что нѣкоторая немаловажная причина въ этомъ, устрояющая и упорядочивающая годы, годовыя времена и мѣсяцы, весьма справедливо можетъ быть названа мудростію и умомъ.
Прот. Конечно, весьма справедливо.
Сокр. Впрочемъ, мудрость и умъ не получаются безъ души.
Прот. Разумѣется, нѣтъ.
Сокр. И не скажешь ли ты, что въ природѣ Зевса[70], D. по силѣ причины, живетъ царская душа и царскій умъ, а въ другихъ (богахъ) другія совершенства, какія кому изъ нихъ угодно себѣ приписывать?
Прот. И очень.
Сокр. Да и не думай, Протархъ, что мы сказали это слово попусту: оно помогало тѣмъ[71], которые нѣкогда утверждали, что правитель всего всегда есть умъ.
Прот. Конечно, такъ.
Сокр. Оно же даетъ отвѣтъ и на мой-то вопросъ, что умъ — родня[72] причинѣ всего, принадлежащей къ числу E. четырехъ родовъ, изъ которыхъ былъ у насъ одинъ этотъ. Такъ вотъ ты и имѣешь уже нашъ отвѣтъ.
Прот. И весьма удовлетворительный; хотя ты какъ будто подкрался съ своимъ отвѣтомъ.
Сокр. Шутка, Протархъ, иногда бываетъ отдыхомъ послѣ дѣла серьезнаго.
Прот. Прекрасно сказано.
31.Сокр. И такъ умъ-то, другъ мой, къ какому бы роду онъ ни относился, и какую бы силу ни имѣлъ, проясненъ у насъ теперь почти надлежащимъ образомъ.
Прот. Безъ сомнѣнія.
Сокр. А прежде обрисовался предъ нами также и родъ удовольствія.
Прот. И очень.
Сокр. Вспомнимъ же относительно обоихъ и то, что умъ былъ сроденъ съ причиною и почти того же съ нею рода; а удовольствіе — само безпредѣльно и относится къ такому роду, который въ себѣ и отъ себя не имѣетъ и никогда не будетъ имѣть ни начала, ни средины, ни конца.
B.Прот. Вспомнимъ; какъ не вспомнить!
Сокр. Потомъ намъ надобно разсмотрѣть[73], въ чемъ есть каждый изъ обоихъ родовъ, и чрезъ какое состояніе происходятъ они, когда происходятъ, — и разсмотрѣть сперва удовольствіе, ибо какъ родъ его мы испытывали прежде, такъ прежде же разсмотримъ и это. Но испытать скорбь отдѣльно отъ удовольствія намъ достаточно нельзя.
Прот. Да, если этимъ путемъ должно идти, то этимъ и пойдемъ.
Сокр. Ну, такъ касательно ихъ бытности то же ли кажется и тебѣ, что мнѣ?
Прот. Что такое?C.
Сокр. Скорбь и удовольствіе, по ихъ существу, представляются мнѣ совмѣщающимися въ общемъ родѣ[74].
Прот. А общій-то родъ, любезный Сократъ, — напомни намъ, — что̀ хочешь ты означать имъ въ прежнихъ нашихъ разсужденіяхъ?
Сокр. Это, по силамъ, будетъ сдѣлано, почтеннѣйшій.
Прот. Хорошо сказалъ ты.
Сокр. Подъ общимъ разумѣемъ мы тотъ родъ, который изъ четырехъ называли третьимъ.
Прот. Который поставлялъ ты послѣ безпредѣльнаго и предѣла, — въ которомъ полагалъ, думаю, и здоровье и гармонію?
Сокр. Прекрасно, Теперь съ твоей стороны нужно D. особенное вниманіе.
Прот. Говори только.
Сокр. Вотъ и говорю: какъ скоро въ насъ, животныхъ, разрушается гармонія, тотчасъ происходитъ разрушеніе природы и въ то же самое время является бытность скорбей.
Прот. Дѣло очень вѣроятное.
Сокр. И опять, когда она настрояется и возвращается къ своей природѣ, — надобно говорить, что происходитъ удовольствіе, если только о вещахъ великихъ можно выразиться кратко и наискорѣйшимъ образомъ.
E.Прот. Я думаю, Сократъ, что ты говоришь правильно; однакожъ постараемся высказать то же самое яснѣе.
Сокр. Не легче ли будетъ понять выраженія простонародныя и извѣстныя?
Прот. Какія?
Сокр. Голодъ, вѣроятно, есть разрушеніе и скорбь.
Прот. Да.
Сокр. А принятіе пищи, сопровождаемое опять восполненіемъ, есть удовольствіе.
Прот. Да.
32.Сокр. Жажда также есть разрушеніе и скорбь, а сила жидкости, снова восполняющая то, что засохло, есть удовольствіе. Подобнымъ образомъ, отдѣленіе пота и противуестественное разслабленіе отъ жара есть скорбь; а соотвѣтственное природѣ возстановленіе и прохлажденіе есть удовольствіе.
Прот. Конечно.
Сокр. И сгущеніе жидкости отъ холода, противное природѣ животнаго, есть скорбь; а когда жидкости возвращаются опять въ прежнее состояніе и раздѣляются, — этотъ сообразный съ природою путь возвращенія ихъ есть удовольствіе. Однимъ словомъ, смотри, удовлетворительнымъ ли B. кажется тебѣ положеніе, что если родъ одушевленный, по природѣ происходящій, какъ мы говорили прежде, изъ безпредѣльнаго и предѣла, повреждается, то поврежденіе его есть скорбь; а когда онъ возвращается къ своей сущности, — это возвращеніе его есть удовольствіе.
Прот. Пусть такъ; потому что здѣсь, кажется, виденъ какой-то очеркъ.
Сокр. И такъ, въ обоихъ указанныхъ состояніяхъ, положимъ это какъ одинъ родъ скорби и удовольствія.
Прот. Пусть будетъ положено.
Сокр. Положи также въ самой душѣ и ожиданіе, которымъ предваряются эти состоянія: предъ удовольствіями C. ожидаемое — пріятность и увѣренность, а предъ скорбями — страхъ и томленіе.
Прот. Да, это конечно родъ, отличный отъ удовольствія и скорби, выражаемый ожиданіемъ душевнымъ, независимо отъ тѣла.
Сокр. Правильно понимаешь; потому что изъ этихъ, думаю, — по моему по крайней мѣрѣ мнѣнію, — чистыхъ и, кажется, не смѣшанныхъ ощущеній скорби и удовольствія[75] будетъ, примѣнительно къ удовольствію, видно, цѣлый ли D. означенный родъ заслуживаетъ принятія, или эти ощущенія надобно намъ отнесть къ которому нибудь изъ прежде названныхъ родовъ, а удовольствіе и скорбь, подобно теплотѣ, холоду и всѣмъ такимъ родамъ, то принимать, то не принимать, такъ какъ они — не добро, а только иныя иногда усвояютъ себѣ природу добра.
Прот. Ты очень правильно говоришь; этимъ, вѣроятно, путемъ надобно преслѣдовать то, что теперь ищется.
Сокр. И такъ, сперва разсмотримъ слѣдующее: если E. сказанное нами существенно таково, если, то есть, за разрушеніемъ ихъ идетъ печаль, а за возстановленіемъ — удовольствіе; то, когда они и не разрушаются и не возстановляются, — размыслимъ, что за состояніе будетъ въ каждомъ животномъ при такихъ чувствованіяхъ? Отвѣчай на это со всѣмъ вниманіемъ. Не совершенно ли необходимо, что въ то время никакое животное не будетъ ни скорбѣть, ни наслаждаться удовольствіемъ, — не будетъ нисколько[76]?
Прот. Конечно, необходимо.
Сокр. Такъ это наше расположеніе не есть ли третіе, 33. кромѣ радостнаго и скорбнаго[77]?
Прот. Какъ же.
Сокр. Постарайся же теперь помнить о немъ; потому что для сужденія объ удовольствіи не маловажное дѣло, будемъ ли мы помнить это, или нѣтъ. Впрочемъ, если угодно, скажемъ нѣчто относительно этого предмета.
Прот. Что такое? Говори.
Сокр. Кто избралъ жизнь разумную, тому, знаешь, ничто не мѣшаетъ жить такимъ образомъ.
Прот. Ты говоришь о томъ, кто и не радуется и не B. скорбитъ?
Сокр. Вѣдь тогда, при сравниваніи жизней, было сказано[78], что человѣку, избравшему жизнь мыслящую и разумную, не слѣдуетъ нисколько радоваться.
Прот. Да, дѣйствительно такъ было сказано.
Сокр. Вотъ же такъ ему и жить; и, можетъ быть, нѣтъ ничего страннаго, что такая жизнь есть изъ всѣхъ самая божественная.
Прот. Поэтому богамъ естественно будетъ ужъ и не радоваться и не испытывать чувства противнаго[79]?
Сокр. Не совсѣмъ естественно; по крайней мѣрѣ, какъ то, такъ и другое состояніе имъ не прилично. Впрочемъ, это мы изслѣдуемъ еще послѣ, когда придется къ слову; а C. теперь доставимъ уму второе мѣсто, если не можемъ доставить ему перваго.
Прот. Ты говоришь весьма правильно.
Сокр. Вѣдь и второй-то родъ удовольствій, который находится, говоримъ, въ самой душѣ, весь произошелъ при посредствѣ памяти.
Прот. Какъ?
Сокр. Видно, сперва надобно взяться за память, что̀ такое она; даже прежде опять, чѣмъ за память, должно быть, — за чувство, если хотимъ, чтобы этотъ предметъ былъ для насъ ясенъ по надлежащему.
Прот. Какъ ты говоришь?D.
Сокр. Положи, что, изъ всегдашнихъ впечатлѣній на наше тѣло, одни, прежде чѣмъ перейти въ душу, погасаютъ въ тѣлѣ и оставляютъ ее безучастною, а другія идутъ въ обѣ эти части и производятъ въ нихъ какъ бы нѣкоторое сотрясеніе, особое и общее въ каждой[80].
Прот. Пусть будетъ положено.
Сокр. И говоря, что впечатлѣнія, идущія не въ обѣ части, утаиваются отъ нашей души, а въ обѣ — не утаиваются, не весьма ли правильно скажемъ?
Прот. Какъ же иначе.E.
Сокр. Но утаеніе ты отнюдь не понимай такъ, что будто бы я говорю здѣсь о бытности забвенія; потому что забвеніе есть удаленіе памяти[81], а памяти о томъ, о чемъ теперь говорится, еще не было: говорить же кому нибудь о потерѣ того, чего нѣтъ и не было, безразсудно. Не такъ ли?
Прот. Какъ же.
Сокр. Стало быть, измѣни только названія.
Прот. Какъ?
Сокр. Вмѣсто утаенія отъ души, когда она не участвуетъ въ потрясеніяхъ тѣла, что̀ теперь называешь ты забвеніемъ, употреби имя: неощущеніе.
Прот. Понимаю.
34.Сокр. А если душа и тѣло испытываютъ одно общее впечатлѣніе и съобща движутся, то ты не погрѣшишь, когда такое движеніе назовешь ощущеніемъ.
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. И такъ, мы уже знаемъ, что̀ хотимъ называть ощущеніемъ.
Прот. Какъ же.
B.Сокр. Стало быть, кто нибудь, называя память хранительницею ощущенія, по моему мнѣнію, назвалъ бы ее правильно.
Прот. Конечно, правильно.
Сокр. Но память не отличается ли, скажемъ, отъ воспоминанія?
Прот. Можетъ быть.
Сокр. Не это ли она?
Прот. Что такое?
Сокр. То, когда душа получаетъ впечатлѣнія вмѣстѣ съ тѣломъ. А какъ скоро принимаетъ ихъ непремѣнно сама по себѣ, безъ тѣла, — тогда, говоримъ, душа воспоминаетъ[82]. Не правда ли?
Прот. Конечно.
Сокр. Вѣдь и тогда, когда, потерявъ память, объ ощущеніи ли то, или также о знаніи, душа снова возстановляетъ ее сама по себѣ, — и это все вмѣстѣ называемъ мы C. припоминаніями и памятованіями.
Прот. Правильно говоришь.
Сокр. А цѣль, для чего все это сказано, вотъ какая.
Прот. Какая?
Сокр. Чтобы какъ нибудь, сколько можно яснѣе, понять удовольствіе души безъ тѣла, и вмѣстѣ пожеланіе: ибо такимъ-то, вѣроятно, способомъ объяснится то и другое.
Прот. Будемъ же говорить, Сократъ, что̀ за этимъ слѣдуетъ.
Сокр. При разсужденіи о бытности удовольствія и всей его формѣ, настоитъ необходимость, какъ видно, изслѣдовать D. многое. И вотъ теперь прежде всего нужно, кажется, взяться за пожеланіе, — что̀ такое оно и откуда происходитъ.
Прот. Такъ изслѣдуемъ; вѣдь ничего не потеряемъ.
Сокр. Да! Потеряемъ и тутъ-то, Протархъ, если найдемъ, что̀ ищемъ: потеряемъ сомнѣніе касательно этого предмета.
Прот. Правильно отразилъ. Постараемся же сказать о дальнѣйшемъ.
Сокр. Не назвали ли мы недавно пожеланіями голодъ, жажду и многое другое подобное?
Прот. Да и положительно.
Сокр. На что же смотря, какъ на тожественное[83], назвали E. мы однимъ именемъ вещи столь различныя?
Прот. Это, клянусь Зевсомъ, Сократъ, можетъ быть, не легко сказать. Впрочемъ, говорить надобно.
Сокр. Начнемъ опять съ того же, оттуда.
Прот. Откуда?
Сокр. Вѣдь мы всякій разъ говоримъ, что нѣчто жаждетъ.
Прот. Какъ же.
Сокр. А это не значитъ ли — пустѣетъ?
Прот. Конечно.
Сокр. Стало быть, жажда не есть ли желаніе?
Прот. Да, по крайней мѣрѣ — питья.
35.Сокр. Питья, или восполненія питья?
Прот. Думаю-таки, восполненія[84].
Сокр. Поэтому опустѣвающій изъ насъ желаетъ, какъ видно, противнаго тому, чѣмъ впечатлѣвается. Вѣдь опустѣвающій желаетъ восполниться[85].
Прот. Это ужъ очень ясно.
Сокр. Что же? Человѣкъ, опустѣвающій въ первый разъ, могъ ли бы откуда нибудь или чувствомъ ухватиться за восполненіе, или памятью объ этомъ, если онъ и въ настоящее время не получаетъ такого впечатлѣнія и прежде никогда не получалъ?
Прот. Да какъ же?
Сокр. Между тѣмъ мы сказали, что желающій-то чего B. нибудь желаетъ?
Прот. Какъ же не сказать?
Сокр. Стало быть, онъ желаетъ не того, чѣмъ впечатлѣвается-то. Вѣдь онъ жаждетъ: это — опустѣніе; а желаетъ: это — восполненіе.
Прот. Да.
Сокр. Слѣдовательно, за восполненіе хватается какъ бы что-то изъ принадлежностей жаждущаго.
Прот. Необходимо.
Сокр. Но тѣло не можетъ; потому что оно опустѣваетъ.
Прот. Да.
Сокр. Стало быть, за восполненіе остается хвататься C. душѣ, — и явно, что памятью; ибо чѣмъ инымъ ухватилась бы она?
Прот. Почти ничѣмъ.
Сокр. Узнаѐмъ ли мы теперь, что̀ слѣдуетъ изъ этихъ нашихъ словъ?
Прот. Что такое?
Сокр. Это разсужденіе говоритъ намъ, что желаніе принадлежитъ не тѣлу.
Прот. Какъ?
Сокр. Такъ, что всякое животное всегда стремится къ тому, что противно его впечатлѣніямъ.
Прот. И очень.
Сокр. А стремленіе-то, ведущее къ противному, чѣмъ каковы впечатлѣнія, показываетъ, что память есть памятованіе того, что противно впечатлѣніямъ.
Прот. Конечно.
D.Сокр. Стало быть, это разсужденіе, показывая, что память ведетъ къ предметамъ желанія, открываетъ, что всякое стремленіе и желаніе принадлежитъ душѣ и управляетъ всѣми животными.
Прот. Весьма правильно.
Сокр. Посему это разсужденіе никакъ не допускаетъ, что жаждать, или алкать, или чувствовать иное тому подобное, свойственно нашему тѣлу.
Прот. Очень справедливо.
Сокр. Притомъ, объ этомъ же самомъ размыслимъ и слѣдующее: наше разсужденіе именно здѣсь, кажется, хочетъ указать намъ и нѣкоторый (особенный) родъ жизни.
E.Прот. Гдѣ и о какой жизни говоришь ты?
Сокр. Въ восполненіи и опустѣніи, и во всемъ, что относится къ сохраненію и порчѣ животныхъ; и кто изъ насъ находится въ томъ или другомъ состояніи, тотъ, смотря по перемѣнамъ, либо скорбитъ, либо радуется.
Прот. Такъ.
Сокр. А что, если онъ будетъ въ срединѣ между этими состояніями?
Прот. Какъ въ срединѣ?
Сокр. Кто находится подъ впечатлѣніемъ скорби, но помнитъ, какъ было бы пріятно, если бы скорбь его прекратилась, только этого восполненія еще не произошло: что̀ тотъ? Скажемъ, или не скажемъ, что онъ въ срединѣ впечатлѣній?36.
Прот. Конечно, скажемъ.
Сокр. Неужели онъ всецѣло скорбитъ, или также и радуется?
Прот. Нѣтъ, клянусь Зевсомъ, онъ скорбитъ какою-то двойною скорбію: тѣлесно находится подъ впечатлѣніемъ, а душевно — подъ нѣкоторымъ желаніемъ чаянія[86].
Сокр. Какъ это, Протархъ, говоришь ты о двоякости скорби? Не бываетъ ли, что иной изъ насъ, опустѣвая, имѣетъ несомнѣнную надежду восполниться, а иной, B. напротивъ, остается безъ надежды?
Прот. И конечно.
Сокр. Не кажется ли тебѣ также, что, надѣясь быть восполненнымъ, онъ увеселяется памятью, а опустѣвая, въ то самое время печалится?
Прот. Необходимо.
Сокр. Стало быть, тогда какъ человѣкъ, такъ и другія животныя скорбятъ и вмѣстѣ радуются.
Прот. Должно быть.
Сокр. Что же, когда опустѣвающій не имѣетъ надежды получить восполненіе? Не тогда ли бываетъ то двойное впечатлѣніе скорби? и не эту ли скорбь замѣтилъ ты теперь и подумалъ, что она просто[87] двойная?C.
Прот. Очень справедливо, Сократъ.
Сокр. Такъ этимъ изслѣдованіемъ упомянутыхъ впечатлѣній мы воспользуемся[88] слѣдующимъ образомъ.
Прот. Какимъ?
Сокр. Скажемъ ли, что замѣченныя скорби и удовольствія всѣ истинны или ложны, или — однѣ истинны, а другія нѣтъ?
Прот. Какимъ же образомъ, Сократъ, удовольствія или скорби могли бы быть ложными?
Сокр. А какимъ образомъ, Протархъ, бываютъ истинные или ложные страхи, истинныя или нѣтъ ожиданія[89], истинныя или ложныя мнѣнія?
D.Прот. Что касается мнѣній, то, пожалуй, уступлю, но касательно прочаго — нѣтъ.
Сокр. Что ты говоришь? Вѣдь мы, должно быть, возбуждаемъ разсужденіе очень немаловажное.
Прот. Правда.
Сокр. А если, сынъ того мужа[90], понадобится разсмотрѣть, идетъ ли это къ сказанному прежде?
Прот. Можетъ быть, и понадобится.
Сокр. Такъ намъ слѣдуетъ распрощаться и съ другими длиннотами[91], какъ будто бы все, что нами ни говорилось, къ дѣлу не относится.
Прот. Правильно.
Сокр. Скажи же мнѣ: вѣдь меня-то постоянно удивляютъ E. недоумѣнія касательно того же самаго, что сейчасъ предложили мы.
Прот. Что хочешь ты сказать?
Сокр. Такъ изъ удовольствій не бываютъ одни истинными, а другія ложными?
Прот. Какъ бывать?
Сокр. Значитъ, ни наяву ни во снѣ[92], ни въ неистовствѣ ни въ помѣшательствѣ, не будетъ, говоришь ты, никого, кому казалось бы, что онъ радуется, а на самомъ дѣлѣ отнюдь не радовался, или кому казалось бы, что онъ скорбитъ, а на самомъ дѣлѣ не скорбѣлъ.
Прот. Всѣ мы полагаемъ, Сократъ, что это такъ.
Сокр. И правильно? Или нужно изслѣдовать, правильно ли говорится это, или нѣтъ?
Прот. Я полагалъ бы, что нужно изслѣдовать.37.
Сокр. Опредѣлимъ еще яснѣе[93] то, что недавно говорено было объ удовольствіи и мнѣніи. Имѣть мнѣніе, вѣроятно, значитъ вѣдь у насъ что нибудь?
Прот. Да.
Сокр. И испытывать удовольствіе?
Прот. Да.
Сокр. Не безъ значенія также и мнимое?
Прот. Какъ же иначе?
Сокр. Равно какъ и предметъ, отъ котораго испытывающій удовольствіе испытываетъ его?
Прот. Ужъ конечно.
Сокр. Такъ имѣющій мнѣніе, — правильно ли, или неправильно мнитъ онъ, — этого самаго «мнить» собственно никогда не теряетъ.
B.Прот. Какъ терять?
Сокр. Равнымъ образомъ и испытываніе удовольствія: правильно ли кто испытываетъ его или неправильно, самое это «испытывать удовольствіе», явно, что никогда не теряется.
Прот. Да, и это такъ.
Сокр. Какимъ же образомъ мнѣніе обыкновенно бываетъ у насъ ложнымъ и истиннымъ, а дѣло удовольствія — только истиннымъ, если мнить и радоваться, въ самомъ дѣлѣ, одинаково свойственно тому и другому?
C.Прот. Надобно изслѣдовать.
Сокр. То ли, говоришь, надобно изслѣдовать, что мнѣнію прирождены ложь и истина, и оттого вышло не только мнѣніе, но мнѣніе, въ ту или другую сторону качественное?
Прот. Да.
Сокр. И кромѣ того, надобно еще согласиться намъ вотъ въ чемъ: правда ли, что тогда какъ все другое непремѣнно имѣетъ у насъ качества, только удовольствіе и скорбь есть то, что̀ есть, качествъ же не имѣютъ никакихъ?
Прот. Явно.
Сокр. Между тѣмъ, то-то не трудно замѣтить, что въ нихъ есть и качества; ибо мы давно уже говорили, что то и другое — скорби и удовольствія — бываютъ и велики, и малы, и сильны.D.
Прот. Безъ сомнѣнія.
Сокр. А когда къ которому нибудь изъ нихъ, Протархъ, привьется еще и нравственно худое, мы вѣдь скажемъ, что такимъ образомъ мнѣніе стало худымъ и удовольствіе стало худымъ.
Прот. Какъ же иначе, Сократъ?
Сокр. Что жъ, если къ которому нибудь изъ нихъ привьется правильность, или противное правильности? Не назовемъ ли мы, думаю, мнѣнія правильнымъ, какъ скоро въ немъ есть правильность, — тоже и удовольствія?
Прот. Необходимо.
Сокр. Не слѣдуетъ ли также согласиться, что когда E. мнимое бываетъ погрѣшительно, погрѣшающее-то тогда мнѣніе будетъ неправильнымъ и неправильно мнящимъ?
Прот. Какъ же.
Сокр. И опять: что̀, если видимъ погрѣшность въ скорби или въ удовольствіи, относительно того, о чемъ бываетъ скорбь или противное ей, — назовемъ ли ее правильною, доброю, или которымъ нибудь изъ именъ хорошихъ?
Прот. Но, какъ скоро удовольствіе-то погрѣшаетъ, это невозможно.
Сокр. Притомъ видно вѣдь, что удовольствіе часто сопровождается у насъ не правильнымъ, а ложнымъ мнѣніемъ.
Прот. Какъ не сопровождаться. Но мнѣніе-то, Сократъ, мы и тогда въ этомъ отношеніи называли ложнымъ; а самаго 38. удовольствія никто и никогда не называлъ такимъ.
Сокр. Ты, Протархъ, ревностно защищаешь теперь дѣло удовольствія.
Прот. Совсѣмъ нѣтъ; я говорю, что̀ слышу.
Сокр. Но все ли равно для насъ, другъ мой, — съ правильнымъ мнѣніемъ и знаніемъ часто въ каждомъ изъ насъ соединяется удовольствіе, или съ ложью и незнаніемъ?
B.Прот. По видимому, тутъ конечно не мало разницы.
Сокр. Такъ перейдемъ же къ разсмотрѣнію разницы между этимъ.
Прот. Направляй рѣчь, къ чему тебѣ кажется.
Сокр. Направляю сюда.
Прот. Куда?
Сокр. Мнѣніе, сказали мы, бываетъ у насъ ложное, бываетъ и истинное?
Прот. Такъ.
Сокр. А за ними, — разумѣю, за истиннымъ и ложнымъ мнѣніемъ, — какъ сейчасъ говорили, часто слѣдуютъ удовольствіе и скорбь.
Прот. Конечно.
C.Сокр. Но не отъ памяти ли и чувства происходитъ у насъ всякій разъ рѣшимость распознавать?
Прот. И очень.
Сокр. И не необходимо ли намъ въ этомъ отношеніи мыслить о себѣ такъ?
Прот. Какъ?
Сокр. Не сказалъ ли бы ты, что кому нибудь, смотрящему на предметъ издали не очень ясно, приходится хотѣть судить о томъ, что̀ онъ видитъ?
Прот. Сказалъ бы.
Сокр. Послѣ сего, не спросилъ ли бы онъ себя такъ?
Прот. Какъ?
Сокр. Что̀ это стоитъ тамъ у скалы, представляющееся D. подъ какимъ-то деревомъ? — Не кажется ли тебѣ, что этотъ вопросъ далъ бы себѣ кто нибудь, смотря на такіе, рисующіеся ему образы?
Прот. Какой же иначе?
Сокр. И если бы послѣ того онъ, какъ бы въ отвѣтъ себѣ сказалъ, что это — человѣкъ, то не наугадъ ли сказалъ бы?E.
Прот. Ужъ конечно.
Сокр. А подошедши потомъ ближе къ предмету, не прибавилъ ли бы, что это — статуя, произведеніе какихъ-то пастуховъ[94]?
Прот. И очень-таки.
Сокр. Но пусть бы кто нибудь былъ съ нимъ, и, что говорилъ онъ самъ въ себѣ, пусть то самое высказывалъ бы этому присутствующему открытымъ словомъ: тогда, какъ онъ высказывалъ бы это, рѣчь его не была ли бы тѣмъ, что прежде называли мы мнѣніемъ?
Прот. Чѣмъ же иначе?
Сокр. А когда былъ бы онъ одинъ и о томъ же размышлялъ бы самъ съ собою, тогда провелъ бы въ этомъ иной разъ и много времени.
Прот. Конечно, такъ.
Сокр. Что же? Относительно этихъ явленій представляется ли тебѣ то, что̀ мнѣ?
Прот. Что такое?
Сокр. Мнѣ кажется, что наша душа походитъ тогда на какую-то книгу.
Прот. Какъ?
Сокр. Память, какъ скоро она приходитъ къ тожеству 39. съ ощущеніями, и находящіяся въ связи съ ними впечатлѣнія, кажется мнѣ, будто записываютъ[95] рѣчи въ душахъ нашихъ; и если такимъ сочетаніемъ ихъ записывается истина, то раждается въ насъ и мнѣніе истинное, а отъ него и истинныя рѣчи; когда же этотъ писецъ нашъ записываетъ ложь, — выходятъ противныя истиннымъ.
B.Прот. Это мнѣ очень нравится, и такія слова я принимаю.
Сокр. Прими же и другаго художника[96], который въ то же самое время раждается въ нашихъ душахъ.
Прот. Какого?
Сокр. Живописца, который, вслѣдъ за списывателемъ упомянутыхъ рѣчей, рисуетъ въ душѣ образы ихъ.
Прот. Но какимъ образомъ и когда, говоримъ, этотъ раждается?
Сокр. Тогда, когда кто нибудь, отвлекая отъ зрѣнія или отъ другаго чувства мнимое и выражаемое словами, какъ бы смотритъ на образы вещей мнимыхъ и высказываемыхъ. C. Или этого у насъ не бываетъ?
Прот. Чаще всего.
Сокр. Но не правда ли, что образы мнѣній и рѣчей истинныхъ бываютъ истинны, а ложныхъ — ложны?
Прот. Непремѣнно.
Сокр. Если же это сказали мы правильно, то теперь разсмотримъ и слѣдующее.
Прот. Что такое?
Сокр. Быть намъ такими необходимо только ли въ отношеніи къ настоящему и прошедшему, а въ отношеніи къ будущему — нѣтъ[97]?
Прот. Конечно, одинаково по отношенію ко всѣмъ временамъ.
Сокр. Не сказали ли мы прежде, что удовольствія-то и D. скорби раждаются въ самой душѣ[98], поколику они ранѣе удовольствій и скорбей тѣлесныхъ, — такъ что намъ приходится напередъ радоваться и скорбѣть о томъ, что̀ имѣетъ быть во времени будущемъ?
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. Но не правда ли, что тѣ письмена и рисунки, которыя, какъ мы положили немного прежде, раждаются въ насъ, — что эти письмена и рисунки относятся ко времени прошедшему и настоящему, а къ будущему не относятся?E.
Прот. Совершенная правда.
Сокр. Въ томъ ли смыслѣ называешь ты ее совершенною, что все это суть надежды, простирающіяся на время послѣдующее, и что мы во всю жизнь полны бываемъ надеждъ?
Прот. Безъ сомнѣнія.
Сокр. А ну-ка, къ сказанному теперь, отвѣчай и на слѣдующее.
Прот. На что?
Сокр. Человѣкъ справедливый, благочестивый и добрый не непремѣнно ли боголюбезенъ?
Прот. Что же иное?
Сокр. Ну, а несправедливый и совершенно злой не напротивъ 40. ли, сравнительно съ нимъ?
Прот. Какъ не напротивъ!
Сокр. Такъ вотъ всякій человѣкъ, какъ мы сейчасъ сказали, полонъ многихъ надеждъ.
Прот. Почему не полонъ.
Сокр. И вотъ рѣчи въ каждомъ изъ насъ, которыя[99] называемъ мы надеждами.
Прот. Да.
Сокр. Равно какъ и нарисованныя представленія[100]: иной нерѣдко видитъ у себя множество накопленнаго золота и съ нимъ питаетъ много надеждъ; даже съ удовольствіемъ смотритъ въ себѣ и на свой собственный живописный образъ.
B.Прот. Бываетъ и такъ.
Сокр. Но скажемъ ли, что въ добрыхъ писанія полагаются большею частію истинныя, и потому добрые боголюбезны, а въ злыхъ опять — большею частію напротивъ? Или не скажемъ?
Прот. И очень нужно сказать.
Сокр. Вѣдь и въ злыхъ удовольствія-то тѣмъ не менѣе живописны, только они ложны.
Прот. Какъ же иначе.
Сокр. Стало быть, злые наслаждаются удовольствіями по C. большей части ложными, а люди добрые — истинными.
Прот. Совершенно необходимо.
Сокр. Такъ, по этимъ словамъ, въ человѣческихъ душахъ есть удовольствія ложныя, которыя смѣшнымъ образомъ подражаютъ истиннымъ; тоже и скорби.
Прот. Есть.
Сокр. Нельзя ли было всегда дѣйствительно мнить тому, у кого мнѣнія иногда вовсе не относились ни къ существующимъ предметамъ, ни къ бывшимъ, ни къ будущимъ?
Прот. Конечно, можно.
Сокр. И вотъ, думаю, было то, что̀ дѣлало тогда D. мнѣніе ложнымъ и заставляло ложно мнить. Не такъ ли?
Прот. Да.
Сокр. Что жъ? Не приписать ли скорбямъ и удовольствіямъ соотвѣтствующихъ имъ свойствъ, примѣнительно къ тѣмъ[101]?
Прот. Какъ?
Сокр. Такъ, что можно было всегда дѣйствительно радоваться тому, кто радовался попусту, иногда и не о существующемъ, и не о бывшемъ, а часто — даже, можетъ быть, многократно — о томъ, чего никогда и не будетъ.
Прот. И это необходимо такъ бываетъ, Сократъ.E.
Сокр. Не то же ли надобно сказать и о страхахъ, и о раздраженіяхъ, и о другихъ подобныхъ движеніяхъ, — что всѣ они иногда бываютъ и ложными?
Прот. Конечно, такъ.
Сокр. Что же? Худыя мнѣнія — да и хорошія[102] — иначе ли, скажемъ, происходятъ, чѣмъ ложныя?
Прот. Не иначе.
Сокр. И удовольствія-то, думаю, мы почитаемъ худыми не по чему нибудь иному, а только потому, что они ложны.41.
Прот. Ты, Сократъ, сказалъ совершенно противное. Скорби и удовольствія почитаются худыми не совсѣмъ потому, что они ложны; эти чувствованія принимаютъ черты другой великой и многообразной порочности.
Сокр. О худыхъ удовольствіяхъ, сдѣлавшихся такими по порочности, мы скажемъ немного послѣ, если еще покажется; а теперь надобно говорить пока о ложныхъ, которыхъ много, и которыя часто прививаются къ намъ и раждаются B. въ насъ инымъ образомъ[103]. Можетъ быть, это будетъ полезно намъ для сужденія.
Прот. Какъ не полезно? Лишь бы они были.
Сокр. Но по моему-то мнѣнію[104], Протархъ, они есть; а пока это ученіе у насъ держится, вѣроятно, нельзя намъ не испытать его.
Прот. Хорошо.
Сокр. Такъ приступимъ опять къ этому предмету, какъ борцы.
Прот. Пойдемъ.
Сокр. Мы, если помнимъ, сказали уже немного прежде[105], C. что, когда есть въ насъ такъ называемыя пожеланія, тѣло принимаетъ впечатлѣнія отдѣльно, безъ души.
Прот. Помнимъ; это было и прежде сказано.
Сокр. И то, что̀ желало состояній, противныхъ тѣлу, была душа; а то, что̀ доставляло скорбь, или нѣкоторое отъ впечатлѣній удовольствіе, было тѣло?
Прот. Да, было такъ.
Сокр. Соображай же, что̀ заключается въ этомъ.
Прот. Говори.
Сокр. Если это фактъ, то выходитъ, что скорби и D. удовольствія въ насъ совмѣстны, и что отсюда вмѣстѣ съ тѣмъ возникаютъ ощущенія взаимно противныхъ впечатлѣній, какъ уже видѣли мы это.
Прот. Да, явно.
Сокр. Не сказано ли было и не положено ли прежде, съ общаго нашего согласія, и слѣдующее?
Прот. Что такое?
Сокр. Что оба эти — скорбь и удовольствіе — принимаютъ «больше» и «меньше», и что они идутъ въ безпредѣльность.
Прот. Сказано, какъ же.
Сокр. Такъ долженъ быть какой нибудь способъ правильно судить объ этомъ?
Прот. Въ чемъ же онъ, и какой?E.
Сокр. Въ томъ, чтобы наше желаніе судить объ этомъ всегда желало различать такія впечатлѣнія, — которое изъ нихъ относительно больше и которое меньше, которое слабѣе[106] и которое сильнѣе, — скорбь сравнительно съ удовольствіемъ, скорбь сравнительно съ скорбію, удовольствіе сравнительно съ удовольствіемъ.
Прот. Да, это все такъ, и желаніе судить таково.
Сокр. Что жъ? Въ дѣлѣ зрѣнія, отдаленность и близость 42. мѣшаютъ намъ видѣть истинную величину предмета и заставляютъ составлять ложное мнѣніе[107]: не то же ли самое бываетъ и въ удовольствіяхъ?
Прот. Даже гораздо большее, Сократъ.
Сокр. А немного прежде сего у насъ выходило противное.
Прот. Что такое разумѣешь ты?
Сокр. Тогда вѣдь мнѣнія, ложныя и истинныя сами по себѣ, сообщали собственный свой характеръ скорбямъ и удовольствіямъ.
B.Прот. Весьма справедливо.
Сокр. А теперь-то, мѣняясь всякій разъ, смотря по отдаленности или близости предмета и по взаимному своему отношенію, удовольствія представляются бо̀льшими и сильнѣйшими при скорби, а скорби — противными при удовольствіяхъ.
Прот. Это необходимо бываетъ такимъ образомъ.
Сокр. Такъ если отъ обоихъ ощущеній ты отсѣчешь то, восколько они больше и восколько меньше противъ дѣйствительныхъ, — поколику это является, а не существуетъ, — то C. не найдешь и правильно являющагося и не рѣшишься поэтому также назвать правильною и истинною какую нибудь часть удовольствія и скорби.
Прот. Конечно, нѣтъ.
Сокр. Простираясь же далѣе по этому пути, мы встрѣтимъ удовольствія и скорби еще болѣе ложныя, чѣмъ какія являются и есть въ животныхъ.
Прот. Какія же это, и что разумѣешь ты?
Сокр. Кажется, много разъ говорено было, что, когда природа всякаго животнаго повреждается отъ сложеній и разложеній, D. отъ наполненій и оскудѣній, отъ увеличеній и умаленій, тогда обыкновенно возникаютъ скорби, страданія, боли и все, называемое такими именами.
Прот. Да, это многократно говорено было.
Сокр. А какъ скоро природа его возстановляется, — это возстановленіе ея въ себѣ самихъ мы объявляли, какъ удовольствіе.
Прот. Правильно.
Сокр. Но что̀, если относительно къ тѣлу ничего такого въ насъ не бываетъ?
Прот. Когда же могло бы быть это, Сократъ?
Сокр. Теперешній твой вопросъ, Протархъ, вовсе не E. кстати.
Прот. Почему?
Сокр. Потому, что онъ не мѣшаетъ мнѣ снова обратиться къ тебѣ съ моимъ вопросомъ.
Прот. Съ какимъ?
Сокр. Вѣдь если бы этого не могло быть, Протархъ, — я скажу, что̀ необходимо произошло бы отсюда.
Прот. Когда тѣло не двигалось бы, говоришь, ни тѣмъ ни другимъ?
Сокр. Да.
Прот. Это-то ужъ явно, Сократъ, что въ такомъ случаѣ не было бы ни удовольствія, ни скорби какой нибудь.
Сокр. Прекрасно сказалъ. А ты мыслишь, думаю, такъ, 43. что которое нибудь изъ этихъ чувствованій всегда необходимо есть въ насъ, какъ говорятъ мудрецы; — потому что всегда все течетъ туда и сюда[108].
Прот. Да, говорятъ, — и, кажется, не худо.
Сокр. Какъ же иначе, когда и сами-то они не худы? Однакожъ я хочу ускользнуть отъ этого приведеннаго положенія, — поэтому задумываю бѣжать: бѣги и ты со мною.
Прот. Говори, куда.
Сокр. Пусть это будетъ такъ, скажемъ мы имъ. А ты B. отвѣчай: всѣ ли впечатлѣнія, какія получаетъ всегда любое одушевленное, чувствуетъ оно, когда впечатлѣвается ими? Не утаевается ли отъ насъ самихъ то, что мы растемъ, либо иное подобное впечатлѣніе, — или, совсѣмъ напротивъ, почти все такое неизвѣстно намъ?
Прот. Кажется, совсѣмъ напротивъ.
Сокр. Такъ, видно, сказанное сейчасъ нехорошо нами сказано, — что происходящія отъ повсюдной текучести перемѣны производятъ скорби и удовольствія.
Прот. Что же теперь?
C.Сокр. Гораздо лучше и неукоризненнѣе будетъ сказать такъ.
Прот. Какъ?
Сокр. Большія перемѣны производятъ въ насъ скорби и удовольствія, а умѣренныя и малыя вовсе не производятъ ни тѣхъ, ни другихъ.
Прот. Это правильнѣе, Сократъ, чѣмъ то.
Сокр. А если это такъ, то придетъ снова недавно сказанная жизнь.
Прот. Какая?
Сокр. Та, что̀ проходитъ, сказали мы, безъ скорбей и радостей.
Прот. Ты говоришь очень вѣрно.
Сокр. Поэтому теперь положимъ мы три рода жизни: первую D. — пріятную, вторую — скорбную, третью — ни ту ни другую. Или какъ иначе сказалъ бы ты объ этомъ?
Прот. Не иначе, а такъ, — что есть три жизни.
Сокр. Стало быть, не скорбѣть не значило бы еще радоваться?
Прот. Какъ же.
Сокр. Поэтому, слыша, что всего пріятнѣе провести всю жизнь безпечально[109], что разумѣешь ты подъ этимъ выраженіемъ?
Прот. Мнѣ кажется, «жить пріятно» — разумѣютъ жить безъ скорбей.
Сокр. И такъ, чтобы воспользоваться прекрасными именами, положи, что изъ тѣхъ трехъ жизней первая, которая E. хочешь, будетъ золотая, вторая — серебряная, а третья — ни то ни это.
Прот. Полагается.
Сокр. Но ни та ни эта изъ нихъ можетъ ли быть у насъ какимъ нибудь образомъ одна изъ двухъ — золотая или серебряная?
Прот. Какъ же можетъ быть?
Сокр. Стало быть, судя здраво, о жизни средней, называемой пріятною или скорбною, нельзя имѣть ни правильнаго мнѣнія, если бы кто мнилъ, ни слова, если бы кто говорилъ[110].
Прот. Какъ же можно!
Сокр. Однакожъ мы знаемъ, другъ мой, что и говорятъ-таки это, и мнятъ.44.
Прот. Даже многіе.
Сокр. А думаютъ ли они, что радуются, когда не скорбятъ?
Прот. По крайней мѣрѣ — на словахъ.
Сокр. Стало быть думаютъ, что тогда чувствуютъ удовольствіе; иначе, вѣроятно, не говорили бы.
Прот. Должно быть.
Сокр. Видно же, о радости имѣютъ они ложное мнѣніе, если скорбѣть и радоваться, по природѣ, дѣло различное.
Прот. А вѣдь эти природы дѣйствительно различны.
Сокр. Такъ положимъ ли такихъ чувствованій у насъ B. три, какъ недавно полагали, или только два: скорбь, называемую у людей зломъ, и прекращеніе скорбей — пріятное, что̀ называется добромъ?
Прот. Какъ же теперь, Сократъ, мы спрашиваемъ объ этомъ самихъ себя? Вѣдь я не понимаю.
Сокр. Ты, Протархъ, въ самомъ дѣлѣ не понимаешь противниковъ этого Филеба.
Прот. Какихъ разумѣешь ты противниковъ?
Сокр. Очень сильныхъ, такъ называемыхъ знатоковъ природы, которые утверждаютъ, что удовольствій вовсе нѣтъ.
Прот. Какъ же это?
C.Сокр. Все то, что Филебовы единомышленники называютъ удовольствіями, у нихъ называется бѣгствомъ отъ скорбей.
Прот. Такъ ты совѣтуешь вѣрить имъ, или какъ, Сократъ?
Сокр. Нѣтъ; ими надобно пользоваться, какъ гадателями[111], отличающимися не искусствомъ, а печальнымъ настроеніемъ не неблагородной природы. Они слишкомъ возненавидѣли силу удовольствія, и не находятъ въ немъ ничего здраваго, такъ что и самое это его навожденіе почитаютъ очарованіемъ, а не удовольствіемъ. Такъ вотъ какимъ D. образомъ пользуйся ими; да смотри и вообще на ихъ брюзгливость; потомъ прими въ соображеніе и то, что удовольствія-то кажутся мнѣ истинными, — чтобы, смотря на силу удовольствія со стороны обоихъ этихъ мнѣній, мы могли произнесть о немъ сужденіе.
Прот. Ты говоришь правильно.
Сокр. Будемъ же идти за ними, какъ за союзниками, по слѣдамъ ихъ брюзгливости. Думаю, они, начавъ откуда-то сверху, говорятъ нѣчто, похожее вотъ на что: если мы E. хотимъ знать природу какого нибудь рода, напримѣръ, природу твердаго, то больше ли поймемъ это смотря на самое твердое, или на твердое сколько нибудь? — Ты, Протархъ, долженъ отвѣчать и этимъ брюзгамъ, какъ мнѣ.
Прот. Ужъ конечно; и говорю имъ, что надобно смотрѣть, по величинѣ, на первое.
Сокр. Поэтому, если мы захотимъ знать и родъ удовольствія, — какова его природа; то должны смотрѣть на удовольствія не въ какой нибудь степени, а на высшія и такъ называемыя сильнѣйшія.45.
Прот. Въ этомъ уступилъ бы тебѣ всякій.
Сокр. А передовыя, — да они же, какъ мы часто говоримъ, и величайшія изъ удовольствій, — не суть ли удовольствія, относящіяся къ тѣлу?
Прот. Какъ не передовыя?
Сокр. Но больше ли они бываютъ у людей, страдающихъ отъ болѣзней, или у здоровыхъ? Поостережемся, чтобы, отвѣчая опрометчиво, не погрѣшить.
Прот. Въ чемъ?
Сокр. Можетъ быть, мы тотчасъ сказали бы, что у B. здоровыхъ.
Прот. Да и вѣроятно.
Сокр. Что же? Не тѣ ли изъ удовольствій имѣютъ перевѣсъ, съ которыми соединяются пожеланія сильнѣйшія?
Прот. Это справедливо.
Сокр. Но страдающіе горячкою и одержимые другими подобными болѣзнями не больше ли жаждутъ, зябнутъ и чувствуютъ все, что въ такомъ случаѣ чувствуетъ тѣло? Не больше ли у нихъ бываетъ недостатка, и восполняя его, не бо̀льшія ли получаютъ они удовольствія? Или этого не назовемъ справедливымъ?
C.Прот. Сказанное теперь, по видимому, совершенно таково.
Сокр. Такъ что жъ? Мы можемъ, по видимому, утверждать правильно, что кто хотѣлъ бы знать удовольствія величайшія, тотъ долженъ идти видѣть ихъ не въ здоровьѣ, а въ болѣзни? — Но смотри, не подумай, будто я спрашиваю тебя въ той мысли, что не больше ли радуются тяжело больные, чѣмъ здоровые: нѣтъ, полагай, что я ищу великости удовольствія и того, гдѣ при немъ всегда умѣстно слово «сильно». Вѣдь мы должны, говоримъ, обратить вниманіе на то, какую природу имѣетъ удовольствіе и какую приписываютъ D. ему люди, утверждающіе, что вовсе нѣтъ его.
Прот. Я почти слѣдую за твоимъ словомъ.
Сокр. А вотъ не менѣе и докажешь это, Протархъ, если отвѣтишь: въ развратной ли жизни видишь ты бо̀льшія удовольствія, — говорю «бо̀льшія» не количественно, но превозмогающія силою и великостію, — или въ жизни разсудительной? Говори со вниманіемъ.
Прот. Понимаю, что̀ говоришь ты, и вижу тутъ большое различіе. Что касается до разсудительныхъ, то въ отношеніи къ нимъ всегда имѣетъ силу пословица «ничего слишкомъ»[112], E. которой они слушаются; а взглянешь на неразсудительныхъ и развратныхъ, такъ сильное удовольствіе, одержащее отъявленныхъ, доводитъ ихъ до неистовства.
Сокр. Хорошо. Но если уже такъ, то явно, что и величайшія удовольствія и величайшія скорби заключаются въ худомъ состояніи души и тѣла, а не въ добродѣтели.
Прот. Конечно.
Сокр. Поэтому надобно избрать нѣкоторыя изъ нихъ и разсмотрѣть, что̀ въ нихъ такое есть, отъ чего мы называли ихъ величайшими[113].
Прот. Необходимо.46.
Сокр. Разсматривай же удовольствія такихъ болѣзненностей, — что̀ въ нихъ есть.
Прот. Какихъ болѣзненностей?
Сокр. Постыдныхъ, — тѣхъ, что̀ упомянутымъ выше людямъ брюзгливымъ бываютъ крайне ненавистны.
Прот. Которыя же это?
Сокр. Напримѣръ, лѣченіе чесотки чрезъ треніе, и другое тому подобное, имѣющее нужду не въ иномъ врачевствѣ. Такія-то проявляющіяся въ насъ ощущенія какъ, ради боговъ, назовемъ мы: удовольствіемъ, или скорбію?
Прот. Это-то, Сократъ, походитъ на какое-то смѣшанное зло.
Сокр. Впрочемъ, я предложилъ такой примѣръ вѣдь не B. ради Филеба, а потому, что, не изслѣдовавъ этихъ и сродныхъ съ ними удовольствій, мы и не могли бы, можетъ быть, Протархъ, судить о настоящемъ предметѣ.
Прот. Такъ теперь надобно идти къ сроднымъ съ этими удовольствіямъ.
Сокр. Ты разумѣешь сродныя съ ними по смѣшанности?
Прот. Конечно.
Сокр. Но изъ смѣшеній одни бываютъ тѣлесныя — въ самыхъ тѣлахъ, а другія душевныя — въ самой душѣ[114]. Въ C. душѣ опять, равно какъ и въ тѣлѣ, мы найдемъ скорби, смѣшанныя съ удовольствіями, и увидимъ, что, взятыя вмѣстѣ, они называются иногда удовольствіями, иногда скорбями.
Прот. Какъ это?
Сокр. Когда кто нибудь, при поправленіи, или при разстройствѣ здоровья[115], въ одно и то же время имѣетъ ощущенія противныя, — напримѣръ, чувствуя холодъ, согрѣвается, а чувствуя жаръ, прохлаждается, поколику старается, думаю, одно получить, а другое оставить: тогда это, какъ говорится, D. смѣшеніе горькаго съ сладкимъ, проявляющееся въ упорномъ соединеніи, производитъ сперва досадительную борьбу, а потомъ жестокое сжиманіе тѣла[116].
Прот. То, что ты теперь говоришь, справедливо.
Сокр. Но эти смѣшенія не таковы ли, что въ однихъ между ними скорбей и удовольствій поровну, а въ другихъ того или этого больше?
Прот. Какъ не таковы!
Сокр. Возьми же это, когда больше бываетъ скорбей, чѣмъ удовольствій, — возьми ощущенія чесотки, о чемъ мы сейчасъ говорили, и зуда. Такъ какъ раздраженіе и воспаленіе происходитъ внутри, и треніемъ или чесаніемъ никто до него E. не достигнетъ, а только разливаетъ его дѣйствіе по поверхности: то вносящіе поверхность въ огонь и въ такомъ затрудненіи измѣняющіе ея состояніе въ противоположное иногда возбуждаютъ необыкновенное удовольствіе, а иногда, напротивъ, смотря по тому, какое болѣзнь принимаетъ направленіе, относятъ его, смѣшанное съ внѣшними скорбями, къ внутреннимъ частямъ; такъ что либо слитное насильно раздѣляютъ, либо раздѣленное сливаютъ, и такимъ образомъ съ удовольствіями слагаютъ скорби[117].47.
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. Если же во всемъ такомъ бываетъ примѣшано больше удовольствія, то примѣсь скорби хотя немного и тревожитъ, однакожъ гораздо обильнѣйшій приливъ удовольствія пересиливаетъ, и иногда заставляетъ скакать, принимаетъ различные цвѣта̀, различные образы, различныя дыханія, — и, приводя человѣка въ изступленіе, исторгаетъ у него безумные вопли.
B.Прот. Конечно.
Сокр. И онъ, какъ самъ говоритъ, такъ и другаго заставляетъ говорить о себѣ, другъ мой, что, наслаждаясь этими удовольствіями, онъ какъ бы умираетъ. И эти-то удовольствія всячески и всегда преслѣдуетъ онъ, — тѣмъ болѣе, чѣмъ бываетъ развратнѣе и безумнѣе. Эти удовольствія называетъ онъ величайшими, и кто всегда и особенно провождаетъ съ ними жизнь, того причисляетъ къ людямъ блаженнѣйшимъ.
C.Прот. Ты, Сократъ, прослѣдилъ все, что пользуется уваженіемъ толпы.
Сокр. По крайней мѣрѣ все, Протархъ, относительно тѣхъ удовольствій, которыя принимаютъ въ смѣшеніе сторону внѣшнюю и внутреннюю, въ общихъ ощущеніяхъ самаго тѣла. А объ удовольствіяхъ въ душѣ, которая сообщаетъ тѣлу противное, — скорбь для удовольствія и удовольствіе для скорби, чтобы то и другое пришло въ одно смѣшеніе, — объ этомъ говорили мы прежде, когда разсматривали, что, опустѣвая, кто нибудь желаетъ восполненія отъ надежды, то есть радуется, а отъ опустѣнія скорбитъ[118]. Только тогда[119] мы не заявили этого, а теперь говоримъ, что, когда душа разногласитъ съ тѣломъ во всѣхъ этихъ, по множеству, изумительныхъ вещахъ, тогда происходитъ одно смѣшеніе скорби и удовольствія.
Прот. Ты говоришь, должно быть, очень правильно.
Сокр. Теперь остается у насъ еще одна смѣсь скорби и удовольствія.
Прот. Какую разумѣешь ты?
Сокр. Ту, которую часто воспринимаетъ въ себя, говорили, сама душа.
Прот. Такъ какъ же это опять говоримъ мы?
Сокр. Гнѣвъ, страхъ, пожеланіе, гореваніе, любовь, E. ревность, ненависть, и все такое — не относишь ли ты къ нѣкоторымъ скорбямъ самой души?
Прот. Отношу.
Сокр. А не найдемъ ли мы, что онѣ исполнены невыразимыхъ удовольствій? Нужно ли намъ вспомнить о гнѣвѣ, «который и мудрыхъ въ неистовство вводитъ, и слаще меда бываетъ, текущаго капля за каплей»[120], — и объ 48. удовольствіяхъ, сколько ихъ примѣшивается къ гореванью и пожеланіямъ при скорбяхъ?
Прот. Не нужно; это-то бываетъ такъ, а не иначе.
Сокр. Притомъ, помнишь, въ трагическихъ-то представленіяхъ вмѣстѣ радуются и плачутъ?
Прот. Какъ же.
Сокр. А въ комедіяхъ, — развѣ не знаешь? — расположеніе души и тутъ бываетъ таково, что происходитъ смѣсь скорби удовольствія.
Прот. Не очень понимаю.
Сокр. Да и въ самомъ дѣлѣ не легко, Протархъ, всякій B. разъ понять здѣсь такое чувствованіе.
Прот. По крайней мѣрѣ, какъ видно, для меня.
Сокр. Ухватимся же за него тѣмъ болѣе[121], чѣмъ оно темнѣе, чтобы всякому легче было узнавать смѣсь скорби и удовольствія и въ другихъ чувствованіяхъ.
Прот. Пожалуй, говори.
Сокр. Недавно упомянутое имя зависти скорбію ли души какою нибудь признаешь ты, или какъ?
Прот. Такъ.
Сокр. Но окажется опять, что завидующій-то на несчастіе ближняго радуется.
C.Прот. И сильно.
Сокр. А незнаніе есть зло, называемое у насъ состояніемъ глупости.
Прот. Почему не такъ.
Сокр. Смотри же отсюда, какъ смѣшна такая природа.
Прот. Говори только.
Сокр. Если смотрѣть вообще, какой нибудь порокъ извѣстнаго состоянія есть порокъ, получившій свое прозвище; во всякомъ же порокѣ скрывается свойство, противное тому, что̀ говорится въ дельфійской надписи.
Прот. Разумѣешь, Сократъ, надпись: познай самого себя.
Сокр. Да. Вѣдь явно, что если бы надпись внушала D. отнюдь не познавать себя, то она была бы противна той.
Прот. Какъ же.
Сокр. Попробуй же, Протархъ, разсѣчь это натрое.
Прот. Какъ ты говоришь? Я вовсе не могу.
Сокр. Такъ полагаешь, что теперь долженъ раздѣлить это я?
Прот. Полагаю и, кромѣ того, даже прошу.
Сокр. Изъ людей не знающихъ себя, не въ трехъ ли необходимо отношеніяхъ имѣетъ это свойство каждый[122]?
Прот. Въ какихъ?
Сокр. Во первыхъ, въ отношеніи къ деньгамъ, думая, что онъ богаче, чѣмъ въ самой своей[123] сущности.E.
Прот. Людей съ такимъ свойствомъ дѣйствительно много.
Сокр. А тѣхъ-то еще больше, которые во всемъ, что относится къ тѣлу, представляютъ себя превосходнѣе и прекраснѣе, предпочтительно свойственной имъ дѣйствительности[124].
Прот. И очень.
Сокр. Больше же всего, думаю, людей третьяго рода, которые погрѣшаютъ въ душахъ, почитая себя наилучшими по добродѣтели, тогда какъ они не таковы.
Прот. Конечно, больше.
49.Сокр. Но изъ добродѣтелей, не за мудрость ли особенно народъ подвизается, и въ этомъ подвигѣ поднимаетъ споры и приписываетъ себѣ славу ложной учености?
Прот. Какъ не за мудрость!
Сокр. Поэтому, кто всякое такое свойство назвалъ бы зломъ, тотъ сказалъ бы правильно.
Прот. Безъ сомнѣнія.
Сокр. Но это надобно, Протархъ, раздѣлить еще надвое, если хотимъ, смотря на ребяческую зависть, видѣть въ ней странную смѣсь удовольствія и скорби.
Прот. Какъ же мы раздѣлимъ это надвое, говоришь?
B.Сокр. Всѣ, безумно составившіе о себѣ такое ложное мнѣніе, необходимо, какъ и прочіе люди, должны слѣдовать — одни своей крѣпости и силѣ, другіе, думаю, противному.
Прот. Необходимо.
Сокр. Раздѣли же такъ: тѣхъ между ними, которые слабы и, будучи осмѣиваемы, не могутъ отмстить, называя смѣшными, ты произнесешь истину; а имѣющихъ возможность для отмщенія именуя страшными и сильными, дашь C. себѣ въ нихъ тоже правильный отчетъ. Вѣдь незнаніе въ людяхъ сильныхъ враждебно и постыдно, ибо какъ само оно, такъ и всѣ образы его[125] губятъ ближнихъ; незнаніе же въ слабыхъ мы поставляемъ въ рядъ и природу предметовъ смѣшныхъ.
Прот. Ты говоришь весьма правильно; но въ этихъ еще не указалъ мнѣ смѣси удовольствій и скорбей.
Сокр. Возьми-ка прежде силу зависти.
Прот. Говори только.
Сокр. Скорбь какая нибудь и удовольствіе бываютъ ли D. несправедливы?
Прот. Это необходимо.
Сокр. Но радоваться о бѣдствіи враговъ не значитъ быть ни несправедливымъ, ни завистливымъ[126]?
Прот. Почему не такъ.
Сокр. А не скорбѣть, но радоваться, когда видишь, что зло поражаетъ друзей, — не несправедливо ли это?
Прот. Какъ не несправедливо!
Сокр. Между тѣмъ незнаніе не называемъ ли мы зломъ для всѣхъ?
Прот. Правда.
Сокр. Но относительно претензіи друзей на мудрость, красоту и на все, о чемъ сейчасъ упоминали мы, полагая, E. что этого бываетъ три вида, и слабое называя смѣшнымъ, а сильное ненавистнымъ, — не скажемъ ли, какъ недавно говорилъ и я, что такое состояніе друзей, если у кого нибудь оно безвредно для другихъ, представляется смѣшнымъ?
Прот. Конечно.
Сокр. И такъ какъ оно есть незнаніе, не признаемъ ли его зломъ?
Прот. Даже большимъ.
Сокр. А радуемся ли мы, или скорбимъ, когда смѣемся надъ нимъ?
Прот. Явно, что радуемся.
Сокр. Питать же удовольствіе по случаю зла, поражающаго друзей, — не зависть ли, говоримъ, дѣлаетъ это?
Прот. Необходимо.
Сокр. Стало быть, рѣчь наша приходитъ къ тому заключенію, что, осмѣивая смѣшное въ своихъ друзьяхъ и растворяя удовольствіе завистью, мы къ скорби примѣшиваемъ удовольствіе: потому что зависть давно уже признали скорбію души, равно какъ смѣхъ — удовольствіемъ; а въ этомъ случаѣ то и другое совмѣщается.
Прот. Справедливо.
B.Сокр. Такъ вотъ теперь наша рѣчь даетъ намъ знать, что въ горестяхъ, въ трагедіяхъ и комедіяхъ[127], — не въ драмахъ только, а во всякой трагедіи и комедіи жизни, — скорби и удовольствія смѣшиваются, какъ и въ другихъ безчисленныхъ случаяхъ.
Прот. Съ этимъ нельзя не согласиться, Сократъ, сколько бы кто ни защищалъ противное.
Сокр. Но и гнѣвъ, и похотѣніе, и гореванье, и страхъ, и любовь, и ревность, и зависть, и все такое представляемо C. было нами смѣшаннымъ изъ того, о чемъ мы нынѣ многократно говорили. Не такъ ли?
Прот. Да.
Сокр. А понимаемъ ли мы, что все нынѣшнее ограничивается гореваньемъ, завистію и гнѣвомъ?
Прот. Какъ не понимать?
Сокр. Не равномѣрно ли и многимъ другимъ?
Прот. Ужъ конечно.
Сокр. А для чего особенно, думаешь, я показалъ тебѣ смѣшеніе въ комедіи? Не для убѣжденія ли тебя въ томъ, что и въ страхѣ, и въ любви, и въ прочемъ легче показать D. смѣшеніе, чтобы, принявъ это въ сознаніе, ты отпустилъ меня, — не позволялъ мнѣ, направляясь къ тому же, еще болѣе распространяться объ этомъ въ своихъ разсужденіяхъ, а просто положилъ, что и тѣло безъ души, и душа безъ тѣла, и обѣ эти части во взаимномъ общеніи своихъ ощущеній исполнены смѣшенія скорбей съ удовольствіемъ? И такъ, говори теперь: отпускаешь ли меня, или будешь держать до полуночи? Впрочемъ, я думаю выпросить у тебя отпускъ, сказавъ еще немногое. Вѣдь во всемъ этомъ я намѣренъ дать тебѣ отчетъ завтра, а теперь хочу перейти E. къ прочему, чтобы разсудить о томъ, что̀ велитъ Филебъ.
Прот. Хорошо сказалъ ты, Сократъ. Разсматривай же остальное, какъ тебѣ угодно.
Сокр. Послѣ удовольствій смѣшанныхъ, необходимость естественно велитъ намъ перейти, по порядку, къ удовольствіямъ не смѣшаннымъ.
Прот. Прекрасно сказалъ ты.51.
Сокр. Поэтому я постараюсь обозначить ихъ тебѣ съ другой стороны[128]. Тѣмъ вѣдь, которые утверждаютъ, что всѣ удовольствія суть ослаба скорбей, я не очень вѣрю, но, какъ говорилъ, сошлюсь на волхвовъ, что нѣкоторыя удовольствія — только мнимыя, а существенно — отнюдь не удовольствія; что иныя между ними велики, и много также мечтательныхъ, но они смѣшаны съ скорбями и ослабами величайшихъ горестей при затрудненіяхъ тѣла и души.
B.Прот. А если бы кто предположилъ нѣкоторыя истинныя[129], Сократъ, правильно ли бы мыслилъ онъ?
Сокр. Такими представляютъ удовольствія, возбуждаемыя прекрасными цвѣтами, формами, весьма многими запахами, звуками и всѣмъ, въ чемъ лишеніе и не ощутимо, и не скорбно, а восполненіе и чувствуется, и бываетъ пріятно.
Прот. Какъ это такъ мы опять говоримъ, Сократъ?
Сокр. Да, конечно, не вдругъ яснымъ представится то, C. что̀ я говорю; надобно постараться объяснить. Подъ красотою формъ я пытаюсь теперь понимать не то, что̀ хотятъ понимать многіе, напримѣръ, красоту животныхъ или какой нибудь живописи. Моя рѣчь — о чемъ нибудь прямомъ и кругломъ, и въ числѣ подобныхъ предметовъ — о тѣхъ, которые дѣлаются при помощи циркулей: о плоскостяхъ и твердыхъ тѣлахъ, построяемыхъ по правиламъ и наугольникамъ, если ты понимаешь меня[130]. Это прекрасно, говорю, не относительно къ чему нибудь, какъ что̀ другое[131], но прекрасно всегда, по самой природѣ, и возбуждаетъ нѣкоторыя особенныя удовольствія, нисколько не сходныя D. съ чесаніемъ. Есть и цвѣта̀, имѣющіе такой же характеръ[132]. Понимаемъ ли теперь, или какъ?
Прот. Я стараюсь, Сократъ; но постарайся и ты говорить еще яснѣе.
Сокр. Я говорю, то есть, о мягкихъ и выразительныхъ звукахъ, которые издаютъ какую нибудь одну чистую мелодію, и прекрасны не въ отношеніи къ другому, а сами по себѣ, и за которыми слѣдуютъ сродныя имъ удовольствія[133].
Прот. Да, и это бываетъ.
E.Сокр. Но относительно къ запахамъ родъ удовольствій менѣе божественъ[134], чѣмъ эти. За соотвѣтственное въ нихъ съ прежними я принимаю то, что къ нимъ не необходимо примѣшиваются скорби, въ какомъ родѣ вещей и какъ это ни ощущалось бы. — Такъ вотъ, если понимаешь, два вида взятыхъ нами къ разсмотрѣнію удовольствій.
Прот. Понимаю.
52.Сокр. Къ этимъ присоединимъ еще и удовольствія, происходящія отъ наукъ, если только науки не сопровождаются алканіемъ науки, и если алканіе[135] учиться не соединяется сперва съ непріятностями.
Прот. И мнѣ то же кажется.
Сокр. Но что̀, если иные, обогащенные науками, впослѣдствіи понесли утрату чрезъ забвеніе? Усматриваешь ли ты въ этихъ наукахъ что нибудь непріятное?
Прот. Это «что-то» не въ природѣ наукъ, а въ помыслахъ B. о потерѣ ихъ, когда кто, лишившись познаній и чувствуя въ нихъ потребность, скорбитъ.
Сокр. А теперь-то, почтеннѣйшій, мы ограничиваемся вѣдъ только ощущеніями природы, независимо отъ помысловъ.
Прот. Стало бытъ, ты справедливо говоришь, что въ наукахъ забвеніе всегда бываетъ безъ скорбей.
Сокр. Такъ вотъ и надобно сказать, что къ удовольствіямъ отъ наукъ скорби не примѣшиваются, и что эти удовольствія суть достояніе никакъ не многихъ людей, а весьма небольшаго числа ихъ.
Прот. Какъ не сказать?
Сокр. И такъ, достаточно уже различивъ удовольствія C. чистыя и другія, правильно называемыя не чистыми, приложимъ въ своемъ словѣ къ удовольствіямъ сильнымъ неизмѣряемость, а къ не сильнымъ — противное: измѣряемость. Да и тѣ опять, которыя воспринимаютъ въ себя великость и сильность, и бываютъ такими часто и рѣдко, положимъ, относятся къ тому безпредѣльному, проносящемуся чрезъ тѣло и душу менѣе и болѣе; другія же, не такія, отнесемъ къ измѣряемымъ[136].D.
Прот. Ты весьма правильно говоришь, Сократъ.
Сокр. Но кромѣ сего, надобно еще, послѣ этого, разсмотрѣть вотъ что.
Прот. Что такое?
Сокр. Что̀ должно отнесть къ истинѣ, это ли: чисто и цѣльно, или то: сильно, много, величественно, достаточно?
Прот. Какая цѣль твоего вопроса, Сократъ?
Сокр. Та, Протархъ, чтобы въ испытаніи удовольствія E. и знанія не пропустить ничего, что̀ въ томъ и другомъ есть чистаго и не чистаго. Тогда чистое въ томъ и другомъ, ставъ предметомъ сужденія и для меня и для тебя и для всѣхъ присутствующихъ, будетъ легче обсужено.
Прот. Весьма правильно.
Сокр. Хорошо; о всемъ, что называется у насъ родами чистыми, мы будемъ разсуждать такъ: выберемъ изъ нихъ сперва который нибудь одинъ, и станемъ разсматривать его.
53.Прот. Что же выберемъ мы?
Сокр. Сначала посмотримъ, если хочешь, на родъ бѣлизны.
Прот. Пожалуй.
Сокр. И такъ, какимъ образомъ и въ чемъ можетъ состоять у насъ чистота бѣлизны? Не въ томъ ли, что она самая большая и что ея очень много, или въ томъ, что она вовсе безпримѣсна, — что въ ней нѣтъ никакой иной частицы котораго нибудь цвѣта?
Прот. Явно — въ томъ, что она по преимуществу цѣльная.
Сокр. Правильно. Такъ не эту ли положимъ мы, Протархъ, какъ самую истинную, и вмѣстѣ между всѣми бѣлизнами B. самую прекрасную, а не ту, которой весьма много, или которая очень велика?
Прот. Да и всего правильнѣе.
Сокр. Стало быть, если скажемъ, что малая, но чистая бѣлизна бываетъ бѣлѣе, а вмѣстѣ съ тѣмъ прекраснѣе и истиннѣе, чѣмъ большая, но смѣшанная, то скажемъ совершенно правильно?
Прот. Конечно, правильно.
Сокр. Что же? Можетъ быть, намъ и нѣтъ надобности въ большемъ числѣ такихъ примѣровъ при разсужденіи объ удовольствіи: можетъ быть, довольно и этого, чтобы понять, что всякое малое и немногосложное удовольствіе, если оно C. чисто отъ скорби, бываетъ пріятнѣе, истиннѣе и прекраснѣе, чѣмъ великое и многосложное.
Прот. Безъ сомнѣнія; и этого-то примѣра достаточно.
Сокр. Въ чемъ же состоитъ оно? — Не слыхивали ли мы объ удовольствіи, что оно всегда есть бытное, а сущности удовольствія нѣтъ никакой[137]? Умны вѣдь, право, нѣкоторые, рѣшающіеся доказывать намъ такое положеніе; мы благодарны имъ.
Прот. Что же?
Сокр. Я прослѣжу это самое, любезный Протархъ, посредствомъ вопросовъ.
Прот. Говори и спрашивай.D.
Сокр. Пусть будутъ два предмета[138]: одинъ — самъ по себѣ, а другой всегда желаетъ инаго.
Прот. Какіе это два, и которые разумѣешь ты?
Сокр. Одинъ — самый достоуважаемый по природѣ, а другой уступаетъ ему.
Прот. Говори еще яснѣе.
Сокр. Мальчиковъ мы обыкновенно представляемъ прекрасными и добрыми, а любителей ихъ вмѣстѣ съ тѣмъ мужественными.
Прот. И очень.
Сокр. Такъ къ этимъ двумъ ищи иныхъ двухъ, во всемъ E. подобныхъ, — ищи того, что̀ мы называемъ третьимъ для другаго[139].
Прот. Говори яснѣе, Сократъ, что̀ говоришь.
Сокр. Тутъ нѣтъ ничего хитраго, Протархъ; слово дразнитъ насъ, а говоритъ между тѣмъ, что одно всегда бываетъ для чего нибудь существующаго, другое же — всегда то, ради чего всякій разъ бываетъ бывающее для чего нибудь.
Прот. Насилу понялъ, хоть и многократно сказано было.
Сокр. Можетъ быть, скоро, — по мѣрѣ того, какъ будетъ 54. развиваться наша рѣчь, — поймемъ мы и болѣе, дитя мое.
Прот. Почему не такъ.
Сокр. Возьмемъ же другіе два предмета.
Прот. Какіе?
Сокр. Одно единое — бытность всего, другое единое — сущность.
Прот. Принимаю отъ тебя эти два — сущность и бытность.
Сокр. Весьма правильно. Такъ которое изъ нихъ бываетъ для котораго: бытность ли, скажемъ, для сущности, или сущность для бытности?
Прот. Ты спрашиваешь теперь: называемое сущностью для бытнаго ли есть то, что̀ есть?
B.Сокр. Видимо.
Прот. Но, ради боговъ, ужели же меня опять спрашивать объ этомъ?
Сокр. Да вѣдь я, любезный Протархъ, говорю нѣчто такое[140]: верфь ли, скажешь, скорѣе бываетъ для кораблей, или корабли для верфи? И все, что̀ таково; это самое говорю я, Протархъ.
Прот. Такъ почему не отвѣчаешь ты, Сократъ, самъ себѣ?
Сокр. Нѣтъ причины не отвѣчать; однакожъ въ моемъ словѣ принимай участіе и ты.
Прот. Ужъ конечно.
Сокр. Я полагаю, что и лѣкарства, и всякія средства, и всякое вещество принаровляются ко всѣмъ для бытнаго, а C. каждое бытное, какъ иное, бываетъ для каждой, какъ иной, сущности; вся же бытность, взятая вмѣстѣ, является для другаго взятаго вмѣстѣ сущаго[141].
Прот. Совершенно ясно.
Сокр. Поэтому удовольствіе-то, если оно есть бытное, необходимо должно быть для какой нибудь сущности.
Прот. Какъ же.
Сокр. Но то̀-то вѣдь, ради чего всегда должно быть бывающее для чего нибудь, принадлежитъ къ области добра; а то, что̀ бываетъ для чего нибудь, надобно отнесть, почтеннѣйшій, къ иной области.
Прот. Весьма необходимо.
Сокр. Стало быть удовольствіе-то, если оно есть бытное, D. поставляя въ иную область, чѣмъ въ какой находится доброе, — мы поставимъ его правильно?
Прот. Даже весьма правильно.
Сокр. Посему, какъ я говорилъ въ началѣ этого разсужденія, объявившему касательно удовольствія, что оно есть бытное, а сущности не заключаетъ въ себѣ нисколько, надобно быть благодарнымъ: ибо явно, что онъ смѣется надъ тѣми, которые удовольствіе называютъ добромъ.
Прот. И очень.
Сокр. Да вѣдь тотъ же самый будетъ всякій разъ смѣяться E. и надъ тѣми, которые ограничиваются бытностями.
Прот. Какъ же и о комъ говоришь ты?
Сокр. О тѣхъ, которые, утоливъ или голодъ, или жажду, или что нибудь подобное этому, совершаемое въ бытномъ, рады бываютъ бытному, такъ какъ въ немъ заключается удовольствіе, и говорятъ, что не захотѣли бы и жить, если бы не алкали, не жаждали и не испытывали другихъ какихъ бы то ни было слѣдующихъ за этими ощущеній.
55.Прот. Да, они таковы.
Сокр. Но противнымъ тому-то, что̀ бываетъ, всѣ мы могли бы назвать разрушающееся.
Прот. Необходимо.
Сокр. Такъ принимающій это долженъ принять также разрушеніе и рожденіе, — но не ту третью жизнь, въ которой нѣтъ ни радости, ни скорби, а есть разумность, сколько возможно чистѣйшая.
Прот. Большой, какъ видно, Сократъ, пришлось бы проявиться нелѣпости въ мышленіи, если бы кто удовольствіе представлялъ намъ въ видѣ добра.
Сокр. Большой, особенно когда мы скажемъ еще, и почему.
Прот. А почему?
B.Сокр. Какъ не нелѣпо думать, будто нѣтъ ничего добраго и прекраснаго ни въ тѣлѣ, ни во многомъ другомъ, кромѣ какъ въ душѣ, и будто доброе и прекрасное здѣсь — только удовольствіе, а мужество, или разсудительность, или умъ, или что иное изъ благъ, доставшихся на долю души, отнюдь не таково? Да и сверхъ того, не радующійся, а скорбящій принужденъ былъ бы тогда согласиться, что въ минуты скорби онъ золъ, — хотя бы былъ лучше всѣхъ; радующійся же опять, чѣмъ болѣе радуется, — когда C. радуется, — тѣмъ больше отличается добродѣтелью.
Прот. Все это, Сократъ, въ высшей степени нелѣпо.
Сокр. Такъ чтобы не показалось, будто мы взялись всячески сдѣлать изслѣдованіе удовольствія, а ума и знанія какъ бы сильно бережемся. — Обстучимъ же все это мужественнѣе, не дребезжитъ ли тутъ что нибудь[142], пока не достучимся до чистѣйшаго по природѣ, и, смотря на это, произнесемъ сужденіе, какъ общее объ удовольствіяхъ, такъ и отдѣльное — объ истиннѣйшихъ частяхъ удовольствія.
Прот. Правильно.
Сокр. Не справедливо ли я думаю, что у насъ одна D. сторона знанія наукъ есть художническая, а другая — образовательная и питательная[143]? Или какъ?
Прот. Такъ.
Сокр. Размыслимъ же прежде о ремеслахъ, — больше ли знанія въ однихъ между ними, а въ другихъ меньше, и должно ли одни изъ нихъ понимать какъ чистѣйшія, а другія какъ менѣе чистыя.
Прот. Поэтому надобно.
Сокр. Но господствующія слѣдуетъ взять особо отъ каждаго изъ нихъ.
Прот. Которыя и какъ?
E.Сокр. Напримѣръ, если бы кто отъ всѣхъ искусствъ отдѣлилъ искусство считать, измѣрять и взвѣшивать, то остальное, можно сказать, было бы не важно.
Прот. Конечно не важно.
Сокр. Послѣ этого, то есть, оставалось бы водиться правдоподобіемъ, доставить опытность и нѣкоторый навыкъ чувствамъ и развить въ нихъ способность угадывать, — что̀ многіе 56. называютъ искусствомъ, получающимъ силу чрезъ упражненіе и трудъ[144].
Прот. Ты говоришь то, что совершенно необходимо.
Сокр. И этимъ, можетъ быть, прежде всего полна музыка, устрояющая гармонію не мѣрою, а чуткостію, пріобрѣтаемою упражненіемъ; — этимъ полна и духовая и вся струнная ея часть[145], выдерживающая мѣру всякой звучащей струны догадкою, такъ что къ музыкѣ примѣшивается много неяснаго, а твердаго въ ней мало.
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. Такими же найдемъ мы искусства: и врачебное, и B. земледѣльческое, и кораблеводительное, и военноначальническое.
Прот. Ужъ конечно.
Сокр. Домостроительное же, пользуясь многочисленными мѣрами и орудіями, которыя даютъ ему возможность соблюдать въ своемъ дѣлѣ особенную точность, имѣетъ, думаю, художественности больше, чѣмъ многія знанія.
Прот. Въ чемъ?
Сокр. Въ построеніи кораблей, домовъ и во многихъ другихъ деревянныхъ постройкахъ. Вѣдь оно употребляетъ, думаю, и правило, и циркуль, и ватерпасъ, и отвѣсъ, и какую-то хитро сдѣланную линейку.C.
Прот. Конечно такъ, Сократъ; ты правильно говоришь.
Сокр. Положимъ же два рода сказанныхъ искусствъ: одни — относящіяся къ роду музыки и соблюдающія въ своихъ произведеніяхъ меньше точности, а другія — подходящія къ искусству домостроительному и болѣе точныя.
Прот. Пусть будутъ положены.
Сокр. Точнѣйшими же изъ нихъ будутъ тѣ, которыя недавно назвали мы первыми.
Прот. Ты говоришь, кажется мнѣ, объ ариѳметикѣ и о тѣхъ искусствахъ, о которыхъ недавно упоминалъ вмѣстѣ съ нею.
D.Сокр. Конечно. Но и этихъ, Протархъ, не назвать ли опять искусствами двоякаго рода? Или какъ?
Прот. Которыя же разумѣешь ты?
Сокр. Во первыхъ, ариѳметику не понимать ли — одну, какъ искусство общенародное, а другую — какъ искусство философовъ[146]?
Прот. Чѣмъ же бы ограничить ее, чтобы различить, какъ одну и другую?
Сокр. Не маловажное ограниченіе, Протархъ. Вѣдь одни считаютъ въ числахъ единицы неравныя[147], — напримѣръ, два войска, два быка, два предмета малѣйшихъ или два E. величайшихъ; а другіе никогда не слѣдуютъ имъ, если въ безчисленномъ множествѣ единицъ не представится одной, не отличающейся ни отъ которой другой.
Прот. Такъ ты, дѣйствительно, хорошо сказалъ, что не мала разница для людей, корпящихъ надъ числами[148], чтобы имѣть основаніе различать двѣ ариѳметики.
Сокр. Что жъ? Искусство исчислять и измѣрять, употребляемое при домостроительствѣ и въ торговлѣ, отличается ли отъ геометріи и счисленія, занимающихъ философію? 57. Надобно ли сказать, что то и другое — одно, или положимъ ихъ два?
Прот. Слѣдуя прежнему, я, чтобы высказать мое мнѣніе, положилъ бы то и другое изъ нихъ какъ два.
Сокр. Правильно. А понимаешь ли, для чего мы поставили это на видъ[149]?
Прот. Можетъ быть; но желательно, чтобы на теперешній вопросъ отозвался ты.
Сокр. Да мнѣ-то кажется, что наша рѣчь не меньше, какъ и въ самомъ своемъ началѣ, пришла къ этому, ища B. противусоотвѣтственнаго удовольствіямъ и изслѣдывая, бываетъ ли одно знаніе чище другаго знанія, какъ удовольствіе чище удовольствія.
Прот. То̀-то въ самомъ дѣлѣ очень ясно, что къ этому направлялась твоя рѣчь.
Сокр. Такъ что же? Въ прежнихъ искусствахъ не нашла ли она, что одно изъ нихъ имѣетъ преимущество предъ другими, и бываетъ яснѣе или темнѣе другаго?
Прот. Конечно.
Сокр. А въ этихъ опять[150]; произнесши какое нибудь искусство одноименное и составивъ о немъ мнѣніе какъ объ C. одномъ, она тоже разспрашиваетъ, какъ будто бы ихъ было два: ясное, то есть, и чистое здѣсь не точнѣе ли будетъ отнесть къ философствующимъ, чѣмъ къ не философствующимъ?
Прот. Она, кажется мнѣ, и въ самомъ дѣлѣ объ этомъ разспрашиваетъ.
Сокр. Такъ какой же дадимъ ей отвѣтъ, Протархъ?
Прот. Относительно ясности, Сократъ, мы дошли до удивительно великой разницы между знаніями.
Сокр. Не тѣмъ ли легче будемъ отвѣчать?
Прот. Почему не такъ. И сказано-то будетъ, что эти искусства много отличаются отъ другихъ; а изъ этихъ самыхъ D. особенно отличны занимающіяся съ точностію и истинностію мѣрами и числами, и помогающія неимовѣрнымъ усиліямъ настоящихъ философовъ.
Сокр. Пусть это будетъ по твоему; вѣря тебѣ, мы людямъ, сильнымъ въ растягиваніи рѣчей[151], смѣло дадимъ отвѣтъ.
Прот. Какой?
Сокр. Что есть два искусства исчислять и два искусства измѣрять, — и таковы всѣ къ нимъ относящіяся[152]: они имѣютъ эту двоичность, а имя имъ одно — общее.
Прот. Счастливо[153], Сократъ! Дадимъ этотъ отвѣтъ тѣмъ, E. кого называешь ты сильными.
Сокр. Такъ этимъ знаніямъ мы даемъ особенно имя точныхъ?
Прот. Конечно.
Сокр. Но насъ, Протархъ, пристыдила бы вѣдь сила собесѣдованія[154], если бы мы предпочли ей какую нибудь иную.
Прот. Какую же опять надобно разумѣть подъ нею?58.
Сокр. Очевидно ту, которая знала бы всякое недавно упомянутое искусство. Вѣдь, я думаю, всѣ, у кого есть хоть немного ума, убѣждены въ томъ, что знаніе сущаго, существеннаго и всегда тожественнаго есть знаніе самое истинное[155]. А ты, Протархъ, какъ[156] разсудилъ бы объ этомъ?
Прот. Я часто слыхалъ, Сократъ, какъ Горгіасъ всегда утверждалъ, что искусство убѣждать много превосходнѣе всѣхъ искусствъ[157], потому что оно все заставляетъ себѣ рабствовать по доброй волѣ, а не по принужденію, и оттого B. далеко выше, чѣмъ прочія искусства. Теперь я не хотѣлъ бы противорѣчить ни тебѣ, ни ему.
Сокр. Ты какъ будто взялъ противъ меня оружіе, да постыдился и бросилъ.
Прот. Пусть теперь будетъ такъ, какъ тебѣ кажется.
Сокр. Виноватъ ли я, что ты худо понялъ?
Прот. Что такое?
Сокр. Вѣдь я изслѣдывалъ не то, любезный Протархъ, какое искусство, или какое знаніе превосходнѣе всѣхъ тѣмъ, C. что оно величайшее, отличное и чрезвычайно полезное для насъ, — а то, какое наблюдаетъ за ясностію, точностію и истинностію, хотя бы оно было маловажно и мало полезно. Этого-то теперь ищемъ мы. Смотри же, ты не оскорбишь вѣдь и Горгіаса, уступивъ его искусству способность господствовать надъ людьми чрезъ доставленіе имъ пользы; помни только, что въ настоящую минуту разсматривается такое дѣло, какое имѣлось въ виду, когда я говорилъ о бѣломъ, что бѣлое — хотя бы оно было и мало, да чисто — этимъ самымъ, своею истинностію, превосходитъ и бо̀льшую D. бѣлизну, если она не такова. Такъ вотъ мы теперь сильно задумываемся и много разсуждаемъ — смотря не на какую нибудь пользу знаній и не на какую нибудь важность ихъ, а на то, есть ли въ нашей душѣ какая сила, любящая истину и для ней все дѣлающая. Объ этой-то силѣ должны мы говорить, изслѣдывая чистоту ума и разумности, чтобы рѣшить, она ли есть это обыкновенное достояніе человѣка, E. или надобно намъ искать другой, выше ея.
Прот. Я вникаю и думаю, что трудно допустить какое нибудь иное знаніе или искусство, которое больше держалось бы истины, чѣмъ это.
Сокр. Не въ томъ ли смыслѣ надобно понимать эти твои слова, что многія искусства и всѣ, которыя трудятся[158] надъ своими предметами, прежде имѣютъ въ виду мнѣнія 59. и дружно изслѣдываютъ то, что̀ относится къ мнѣніямъ? Если же кто и думаетъ, что занимается природою, то, — знаешь ли? — онъ во всю жизнь имѣетъ дѣло съ нашимъ міромъ явленій, разсматривая, какъ здѣсь что произошло, какъ здѣсь что дѣйствуетъ и страдаетъ[159]). Скажемъ ли такъ, или нѣтъ?
Прот. Такъ.
Сокр. Стало быть, такой человѣкъ трудится не надъ тѣмъ, что̀ всегда существуетъ, а надъ бывающимъ, будущимъ и бывшимъ.
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. А изъ этого назовемъ ли мы что̀ яснымъ, относительно къ точнѣйшей истинѣ бытія, когда здѣсь и не было B. никогда ничего тожественнаго, и не будетъ, и въ настоящее время не имѣется?
Прот. Какъ назвать?
Сокр. Но въ томъ, что не заключаетъ въ себѣ ничего постояннаго, найдемъ ли мы для себя что нибудь постоянное?
Прот. Это, думаю, никакъ невозможно.
Сокр. Стало быть, ни умъ, ни знаніе, поколику они держатся самаго истиннаго, на этомъ не останавливаются.
Прот. Да и естественно.
Сокр. И такъ, распрощаемся со всѣми — и съ тобою, и со мною, и съ Горгіасомъ, и съ Филебомъ, — и будемъ свидѣтельствоваться C. слѣдующимъ основаніемъ.
Прот. Какимъ?
Сокр. Постоянное, чистое, истинное и называемое подлиннымъ пусть будетъ у насъ либо то, всегда тожественное, себѣ равное и не смѣшанное, либо — новая попытка —[160] съ этимъ сродное; а все другое надобно называть вторичнымъ и послѣднимъ.
Прот. Ты говоришь весьма справедливо.
Сокр. Но къ этимъ прекраснѣйшимъ предметамъ не будетъ ли справедливо приложить и прекраснѣйшія означающія ихъ имена?
Прот. Естественно.
D.Сокр. А имена, особенно почтенныя-то, не суть ли умъ и разумность?
Прот. Да.
Сокр. Стало быть, они, тщательно приложенныя къ помысламъ объ истинно-сущемъ, будутъ сочтены приложенными правильно.
Прот. Конечно.
Сокр. И тѣ-то вѣдь имена, представленныя тогда мною на обсужденіе, были не иныя, а эти.
Прот. Какъ же, Сократъ.
Сокр. Пускай. Но кто, имѣя въ виду смѣшать между собою разумность и удовольствіе, приказалъ бы намъ E. сложить ихъ и смотрѣлъ бы на насъ, какъ на мастеровъ, которые изъ нихъ или въ нихъ должны что нибудь образовать, тотъ этимъ способомъ могъ бы хорошо уподобить ихъ.
Прот. И очень.
Сокр. Такъ послѣ этого не приняться ли намъ за смѣшеніе?
Прот. Почему же.
Сокр. Не будетъ ли правильнѣе, если мы предварительно скажемъ и напомнимъ себѣ это?
Прот. Что такое?
Сокр. О чемъ и прежде упоминали. Пословица, кажется, хорошо говоритъ, что хорошее надобно переворачивать словомъ два-три раза[161].60.
Прот. Почему же.
Сокр. Такъ давай, съ Богомъ. Сказанное нами тогда, думаю, такъ было сказано.
Прот. Какъ?
Сокр. Филебъ говорилъ, что удовольствіе есть правильная цѣль для всѣхъ животныхъ, и что къ ней должны идти всѣ. Это самое для всѣхъ есть также и добро. И два означенныхъ имени — добро и удовольствіе — къ чему-то одному, къ одной природѣ, прилагаются правильно. А Сократъ сперва говорилъ, B. что это не такъ, — что будто бы два имени — и добро и пріятность — имѣютъ отличную одно отъ другаго природу, и что сторонѣ добра больше причастна разумность, чѣмъ удовольствіе. Не это ли, Протархъ, говорено было теперь и тогда?
Прот. Безъ сомнѣнія.
Сокр. Но и тогда, и теперь не въ томъ ли мы соглашались?
Прот. Въ чемъ?
C.Сокр. Что природа добра отличается отъ прочаго вотъ какъ.
Прот. Какъ?
Сокр. Которому изъ животныхъ оно всегда, всецѣло и постоянно присуще, то ни въ чемъ другомъ никогда не нуждается, но совершенно довольно. Не такъ ли?
Прот. Конечно такъ.
Сокр.. И не старались ли мы своими разсужденіями отдѣлить одно отъ другаго, и каждое ввести въ жизнь особо: удовольствіе безъ смѣшенія съ разумностію, а разумность также безъ всякой, даже самомалѣйшей, примѣси удовольствія?
Прот. Это было.
D.Сокр. И каждое изъ этихъ состояній не показалось ли намъ въ то время удовлетворительнымъ для всякаго?
Прот. Какъ же.
Сокр. Если же тогда-то мы сбились съ пути, пусть теперь кто нибудь снова возьмется и скажетъ правильнѣе, положивъ въ одной идеѣ и память, и разумность, и знаніе, и истинное мнѣніе, и наблюдая, захочетъ ли кто себѣ безъ нихъ хоть чего нибудь сущаго или бывающаго, — захочетъ ли даже удовольствія, — сколь бы широко или сильно оно ни было, какъ скоро, захотѣвши, ни на минуту не будетъ имѣть ни истиннаго мнѣнія о своей радости, ни самомалѣйшаго познанія E. о своемъ состояніи, ни памяти о своихъ чувствованіяхъ. То же скажи и о разумности: скорѣе ли захочетъ кто имѣть разумность безъ всякаго, хотя бы кратчайшаго, удовольствія, чѣмъ съ нѣкоторыми удовольствіями, или скорѣе согласится имѣть всѣ удовольствія безъ разумности, чѣмъ съ нѣкоторою разумностію.
Прот. Это невозможно, Сократъ; да и зачѣмъ намъ часто возвращаться къ тѣмъ же вопросамъ?
61.Сокр. Впрочемъ совершеннымъ-то, вожделѣннымъ и всецѣлымъ для всѣхъ благомъ не можетъ быть никоторое изъ нихъ.
Прот. Какъ быть!
Сокр. Поэтому благо или ясно (само по себѣ), или надобно взять его въ какомъ нибудь очеркѣ[162], чтобы можно было, какъ мы сказали, дать которому либо изъ нихъ второе мѣсто.
Прот. Ты весьма правильно говоришь.
Сокр. Не нашли ли мы нѣкоего пути къ благу?
Прот. Какого пути?
Сокр. Вѣдь если бы кто, ища человѣка, сперва правильно разспросилъ о мѣстопребываніи его, гдѣ онъ живетъ, это B. было бы, вѣроятно, какимъ-то важнымъ способомъ для отъисканія искомаго.
Прот. Какъ не важнымъ.
Сокр. Вотъ же и теперь разсужденіе показываетъ намъ, какъ показывало вначалѣ, что блага надобно искать въ жизни не несмѣшанной, а смѣшанной.
Прот. Конечно.
Сокр. Больше надежды, что мы нагляднѣе увидимъ искомое въ хорошо смѣшанномъ, чѣмъ въ не смѣшанномъ.
Прот. И очень.
Сокр. И такъ, молясь богамъ[163], Протархъ, — Діонисъ ли C. это, Ифестъ, или кто другой изъ боговъ получилъ такую честь смѣшенія, — будемъ смѣшивать.
Прот. Конечно будемъ.
Сокр. И предъ нами, будто предъ какими виноразливателями, текутъ два ручья: одинъ, ручей удовольствія, можно уподобить меду; а другой, трезвенный и чуждый вина ручей разумности, походитъ на суровую и здоровую воду[164]. Эти-то стихіи надобно постараться смѣшать самымъ лучшимъ образомъ.
Прот. Почему не смѣшать.
D.Сокр. И вотъ, во первыхъ: все ли удовольствіе смѣшавъ со всею разумностію, получимъ мы смѣсь особенно хорошую?
Прот. Можетъ быть.
Сокр. Но это не безопасно; а какимъ бы образомъ смѣшать безопаснѣе, — кажется, я могу объявить нѣкоторое мнѣніе.
Прот. Говори, какое.
Сокр. Было у насъ удовольствіе, какъ думаемъ, одно по истинѣ больше другаго, также и изъ искусствъ — одно точнѣе другаго.
Прот. Какъ не быть.
Сокр. Равнымъ образомъ, и знаніе отличное отъ знанія: одно, смотрящее на то, что̀ происходитъ и погибаетъ, а E. другое — на то, что̀ и не происходитъ и не погибаетъ, но существуетъ всегда тожественно и неизмѣнно. Имѣя въ виду истину, мы это послѣднее почитали истиннѣе того.
Прот. И весьма правильно.
Сокр. И такъ, смѣшавъ сперва истиннѣйшія части того и другаго, мы можемъ видѣть, достаточна ли эта смѣсь для доставленія намъ жизни вожделѣнной, или понадобится еще что нибудь не такое.
Прот. Я, конечно, думаю, что надобно дѣлать такъ.
Сокр. Представимъ же себѣ человѣка[165], разумѣющаго 62. самую справедливость, что̀ такое она, могущаго разсуждать соотвѣтственно силѣ своего ума[166] и такимъ же образомъ мыслящаго о всемъ, что̀ существуетъ.
Прот. Представимъ.
Сокр. Будетъ ли достаточно его знаніе, если онъ разумѣетъ божественный кругъ и самую божественную сферу, а этой человѣческой сферы и этихъ круговъ не знаетъ[167], между тѣмъ какъ въ домостроительствѣ и другихъ дѣлахъ тѣмъ не менѣе пользуется правѝлами и упомянутыми прежде B. кругами (циркулями).
Прот. Мы говоримъ, Сократъ, о смѣшномъ нашемъ расположеніи, вращающемся только въ божественныхъ знаніяхъ.
Сокр. Какъ ты сказалъ? Неужели надобно внесть сюда и примѣшать непостоянное и нечистое искусство того ложнаго правѝла и круга[168] (циркуля)?
Прот. Необходимо, если кто изъ насъ дѣйствительно намѣренъ отъискать дорогу домой.
C.Сокр. Неужели и музыка, которая, какъ мы прежде говорили, полна догадокъ и подражанія, не требуетъ чистоты?
Прот. Это, мнѣ кажется, необходимо, если наша жизнь будетъ хоть какъ нибудь жизнію.
Сокр. Видно, ты хочешь, чтобы я, какъ толкаемый и тѣснимый толпою привратникъ, уступилъ и, растворивъ ворота настежъ, позволилъ втекать въ нихъ всѣмъ знаніямъ и каждой недостаточной смѣшиваться съ чистою.
D.Прот. Не знаю, Сократъ, какой вредъ получилъ бы тотъ, кто принялъ бы всѣ прочія знанія, когда есть у него первыя.
Сокр. Такъ пустить ли течь всѣ въ бассейнъ той Омировой весьма поэтической долины[169]?
Прот. Конечно.
Сокр. Пускай текутъ. Но теперь надобно опять идти къ ручью удовольствій. Вѣдь намъ не удалось искусства и удовольствія смѣшать, какъ думалось, смѣшивая части только истинныхъ; но, любя всякое знаніе, мы дозволили E. совмѣститься всѣмъ вдругъ, и притомъ прежде удовольствій.
Прот. Ты говоришь весьма вѣрно.
Сокр. Теперь пора посовѣтоваться намъ и касательно удовольствій, — надобно ли пустить ихъ также всѣ вдругъ, или и изъ нихъ сперва позволить тѣмъ, которыя истинны.
Прот. Для безопасности-то очень важно, безъ сомнѣнія, пустить напередъ истинныя.
Сокр. Пусть будутъ пущены. Что же послѣ этого? Не нужно ли примѣшать и тѣ, которыя, какъ и тамъ, окажутся необходимыми?
Прот. Почему не такъ, если они въ самомъ дѣлѣ необходимы-то.
Сокр. Но когда объ искусствахъ сказано было такъ, что 63. знать всѣ ихъ во всю жизнь не только не вредно, даже полезно, то теперь то же будемъ мы говорить и объ удовольствіяхъ: если, то есть, всѣми удовольствіями наслаждаться во всю жизнь полезно намъ и безвредно для другихъ, то надобно смѣшать всѣ ихъ.
Прот. Что же скажемъ мы объ этомъ? И какъ поступимъ?
Сокр. Объ этомъ, Протархъ, должно спрашивать не насъ, а самыя удовольствія и разумность, и касательно взаимнаго отношенія ихъ выпытывать слѣдующее.
Прот. Что такое?B.
Сокр. Милыя! — какъ васъ назвать: удовольствіями, или какимъ другимъ именемъ? — что предпочли бы вы: жить ли со всею разумностію, или безъ разумности? — На это они, думаю, необходимо отвѣчали бы такъ.
Прот. Какъ?
Сокр. Такъ какъ прежде сказано было, что какой нибудь родъ и не очень возможенъ и не полезенъ, если онъ одинокъ и совершенно обособленъ, то изъ всѣхъ-то родовъ мы C. признаемъ одинъ, которому, вмѣсто уединенной жизни, весьма хорошо жить съ нами: это — родъ знанія какъ всего прочаго, такъ и силы въ каждомъ изъ насъ, сколь совершенно она можетъ быть познана.
Прот. И хорошо-таки сказали вы теперь, примолвимъ мы.
Сокр. Правильно. Послѣ этого опять надобно спросить разумность и умъ: имѣете ли вы сколько нибудь потребности смѣшиваться съ удовольствіями? — Но, какъ скоро уму и разумности предложили бы мы этотъ вопросъ, они, можетъ быть, спросили бы наоборотъ: съ какими удовольствіями?
Прот. Вѣроятно.
D.Сокр. Тогда-то наше слово было бы уже слѣдующее. Кромѣ тѣхъ истинныхъ удовольствій, скажемъ мы, нужны ли вамъ еще для сожительства удовольствія величайшія и сильнѣйшія? — Какъ можно, Сократъ? отвѣчали бы они: — вѣдь эти-то удовольствія представятъ намъ безчисленныя препятствія, возмущая своимъ неистовствомъ души, въ которыхъ мы живемъ; да они и самимъ намъ не дадутъ возникнуть, и рожденныхъ E. нами дѣтей, внушая намъ, по нашей безпечности, забвеніе о нихъ, большею частію совершенно погубятъ. Прочія же удовольствія, которыя ты назвалъ истинными и чистыми, признавай почти за сродныя съ нами, да кромѣ ихъ примѣшай и тѣ, соединенныя съ здравомысліемъ и разсудительностію, — всѣ, которыя, какъ сопровождательницы богини, неуклонно слѣдуютъ за всякою добродѣтелію. — Напротивъ, примѣшивать къ уму удовольствія, сродныя съ безуміемъ и другимъ зломъ, было бы крайне безразсудно тому, кто, желая видѣть смѣсь прекраснѣйшую и самую невозмутимую, 64. старается узнать въ ней, что̀ такое въ человѣкѣ и во всемъ благо по природѣ, и какъ надобно угадывать его въ самой идеѣ. Не разумно ли, скажемъ, и не соотвѣтственно ли себѣ отвѣчаетъ этими словами умъ, — отвѣчаетъ и за себя, и за память, и за правильное мнѣніе?
Прот. Безъ сомнѣнія, благоразумно.
Сокр. Однакожъ и это-то необходимо[170]; а иначе ничего не можетъ выйти.
Прот. Что такое?B.
Сокр. Къ чему не примѣшаемъ мы истины, то не произойдетъ и никогда не можетъ быть истиннымъ.
Прот. Какъ этому быть!
Сокр. Никакъ нельзя. Если же требуется и еще какая нибудь примѣсь, — ты и Филебъ говорите. А мнѣ настоящее разсужденіе представляется отдѣланнымъ, какъ бы какой безплотный міръ, прекрасно властвующій въ одушевленномъ тѣлѣ[171].
Прот. Будь увѣренъ, Сократъ, что и мнѣ такъ же кажется.
Сокр. Стало быть, если бы мы сказали, что теперь стоимъ уже въ притворѣ жилища, въ которомъ обитаетъ благо, то C. нѣкоторымъ образомъ сказали бы правильно?
Прот. Мнѣ въ самомъ дѣлѣ такъ кажется.
Сокр. Что̀ же въ этой смѣси можетъ казаться намъ самымъ драгоцѣннымъ и вмѣстѣ особенною причиною того, почему такое состояніе бываетъ всѣмъ любезно? Увидѣвъ это, мы потомъ разсмотримъ, съ удовольствіемъ ли, или съ умомъ сроднѣе и союзнѣе то преимущество въ цѣломъ.
D.Прот. Правильно. И это будетъ намъ очень полезно для его оцѣнки.
Сокр. Впрочемъ причину всей-то смѣси, по которой она или дороже всего, или вовсе ничего не стоитъ, узнать не трудно.
Прот. Какъ ты говоришь?
Сокр. Это извѣстно всякому человѣку.
Прот. Что такое?
Сокр. Всякое смѣшиваніе, какое и сколь великое оно ни было бы, не соблюдая мѣры и естественной соразмѣрности, необходимо губитъ и смѣшанное, и прежде всего — себя: E. потому что не смѣсь, а несмѣшанность — истинная скученность — это именно всегда составляетъ несчастіе тѣхъ[172], которые пріобрѣли ее.
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. Вотъ теперь сила добра ушла отъ насъ въ природу прекраснаго: потому что мѣра и соразмѣрность всегда сходятся для проявленія въ красотѣ и добродѣтели[173].
Прот. Конечно.
Сокр. Между тѣмъ мы сказали, что, при смѣшеніи, примѣшивается къ нимъ и истина.
Прот. Конечно.
Сокр. И такъ, если мы не можемъ схватить добро одною идеею, то схватимъ его тремя — красотою, соразмѣрностію 65. и истиною: скажемъ[174], что эти начала правильнѣйшимъ образомъ сложивъ какъ бы въ одно, мы находимъ въ нихъ причину того, что̀ есть въ смѣси, и, по добротѣ сихъ началъ, называемъ доброю и самую смѣсь.
Прот. Весьма правильно.
Сокр. Такъ теперь у насъ, Протархъ, всякій можетъ быть способнымъ судьею относительно удовольствія и разумности, — которое изъ этихъ явленій сроднѣе съ наилучшимъ и цѣннѣе въ очахъ людей и боговъ.B.
Прот. Явно, конечно; однакожъ лучше будемъ изслѣдывать.
Сокр. Будемъ же судить о тѣхъ трехъ началахъ, взимая ихъ каждое порознь[175], и примѣняя къ удовольствію и уму: ибо надобно видѣть, къ чему сроднѣе будетъ отнесть намъ каждое изъ нихъ.
Прот. Ты говоришь о красотѣ, истинѣ и соразмѣрности?
Сокр. Да. Прежде-то возьми истину, Протархъ. Взявши же C. ее и всмотрѣвшись въ эти три — умъ, истину и удовольствіе, — удержись на долгое время, и потомъ отвѣчай самому себѣ: удовольствіе ли сроднѣе съ истиною, или умъ?
Прот. Зачѣмъ тутъ время? Различія, думаю, много. Вѣдь удовольствіе, какъ говорятъ, всего лживѣе; а въ удовольствіяхъ любовныхъ, которыя кажутся притомъ величайшими, признается простительнымъ предъ богами даже клятвопреступленіе[176]; такъ что удовольствія, будто дѣти, не имѣютъ D. нисколько ума. Напротивъ, умъ — или то же, что истина, или всего подобнѣе ей, — самое истинное[177].
Сокр. Послѣ этого разсматривай такимъ же образомъ мѣрность: удовольствіе ли больше имѣетъ мѣрности, чѣмъ разумность, или разумность — больше, чѣмъ удовольствіе?
Прот. Легко рѣшить и этотъ предложенный тобою вопросъ. Я думаю, что изъ всѣхъ явленій нельзя найти ничего по природѣ неумѣреннѣе удовольствія и радости, равно какъ ничего — умѣреннѣе знанія.
Сокр. Ты хорошо сказалъ. Однакожъ говори еще о третьемъ: E. умъ ли у насъ воспринимаетъ больше красоты, или родъ удовольствія, то есть, умъ ли прекраснѣе удовольствія, или напротивъ?
Прот. Но что касается разумности и ума, Сократъ, то никто никогда ни наяву ни во снѣ не видывалъ и не мыслилъ какимъ нибудь образомъ, чтобы умъ или въ прошедшемъ, или въ настоящемъ, или въ будущемъ былъ нѣчто безобразное.
Сокр. Правильно.
Прот. А удовольствія-то, и притомъ почти величайшія, бываютъ таковы, что, видя кого нибудь наслаждающагося ими, мы ради ихъ находимъ въ немъ или смѣшное, или до того безобразное, что, смотря на него, сами стыдимся, 66. и скрываемъ, заботливо прячемъ все такое, предоставляя это ночи: потому что при свѣтѣ смотрѣть на это не годится.
Сокр. Такъ ты будешь говорить, Протархъ, и чрезъ отправляемыхъ вѣстниковъ, и лично присутствующимъ, — что удовольствіе есть пріобрѣтеніе не первое и даже не второе, но что первымъ будетъ относящееся къ мѣрѣ, мѣрности и благовременности, — все, почитаемое такимъ, что имѣетъ природу вѣчную.
Прот. Изъ сказаннаго теперь это, въ самомъ дѣлѣ, явно.
Сокр. Затѣмъ второе будетъ относящееся къ соразмѣрному, прекрасному, совершенному, довлѣющему и ко всему, B. что заключается въ этомъ родѣ вещей.
Прот. Въ самомъ дѣлѣ вѣроятно.
Сокр. На третьемъ же мѣстѣ, какъ я угадываю, если положишь ты умъ и разумѣніе, то недалеко уклонишься отъ истины.
Прот. Можетъ быть.
Сокр. А на четвертомъ не поставимъ ли то, что есть въ самой душѣ, то есть, знанія, искусства и правильныя мнѣнія? Вѣдь все это, послѣ трехъ, есть четвертое, если C. все это съ добромъ-то сроднѣе, чѣмъ съ удовольствіемъ.
Прот. Можно полагать.
Сокр. Слѣдуетъ пятое, — и тутъ мы помѣстимъ удовольствія, которыя опредѣлили какъ безпечальныя, и назвали чистыми удовольствіями души, направленными къ чувствамъ.
Прот. Можетъ быть.
Сокр. Но на шестомъ колѣнѣ, говоритъ Орфей, прервите мелодію пѣсни[178]. Должно быть, и наша рѣчь прервется на шестомъ D. присужденьи. Вѣдь послѣ этого намъ ничего не остается болѣе, какъ своему изслѣдованію придать голову[179].
Прот. Да, надобно.
Сокр. Хорошо; такъ, въ третій и послѣдній разъ[180], пересмотримъ тѣ же положенія, которыя засвидѣтельствованы нами.
Прот. Какія?
Сокр. Филебъ почиталъ у насъ добромъ всякое и полное удовольствіе.
Прот. Въ третій разъ: — это сказалъ ты, Сократъ, видно, съ намѣреніемъ обозрѣть бывшее разсужденіе.
E.Сокр. Да; такъ выслушаемъ же дальнѣйшее-то. Предвидя все, что теперь уже разсмотрѣно, и досадуя на положеніе не только Филеба, но и весьма многихъ другихъ, я говорилъ, что въ человѣческой жизни умъ далеко лучше и превосходнѣе удовольствія.
Прот. Было такъ.
Сокр. Подозрѣвая же, что есть и многое иное, я говорилъ: если откроется нѣчто лучшее этихъ обоихъ, я буду бороться по крайней мѣрѣ за второе мѣсто для ума, противъ удовольствія, — и удовольствіе лишится даже второй степени.
67.Прот. Да, ты говорилъ.
Сокр. Но потомъ всего удовлетворительнѣе показалось то, что изъ обоихъ этихъ никоторое не удовлетворительно.
Прот. Весьма справедливо.
Сокр. Въ тогдашнемъ разсужденіи и умъ вовсе оставленъ, и удовольствіе; и добромъ-то самимъ въ себѣ не оказалось ни то ни другое изъ нихъ, такъ какъ они въ нашихъ глазахъ лишились самодовлѣемости и силы, свойственной тому, что̀ достаточно и совершенно.
Прот. Очень правильно.
Сокр. Когда же явилось и третье, лучшее каждаго изъ этихъ, тогда умъ, сравнительно съ удовольствіемъ, оказался далеко ближе и свойственнѣе побѣдившей теперь идеѣ.B.
Прот. Какъ не ближе.
Сокр. Такимъ образомъ, по приговору, который произнесло наконецъ наше изслѣдованіе, сила удовольствія должна находиться на пятой степени.
Прот. Вѣроятно.
Сокр. А на первой — никакъ, хотя бы говорили это всѣ быки, жеребцы и прочіе, сколько ихъ есть, звѣри, такъ какъ они гоняются за удовольствіемъ. Вѣря имъ, будто гадатели — птицамъ, многіе судятъ такъ, что удовольствія суть наилучшее въ нашей жизни[181], и думаютъ, что лучшими въ этомъ отношеніи свидѣтелями служатъ скорѣе скотскія похоти, чѣмъ всегдашнія разсужденія жрецовъ музы C. философской.
Прот. Теперь мы всѣ уже соглашаемся, Сократъ, что ты говоришь весьма справедливо.
Сокр. Такъ отпустите ли меня?
Прот. Остается еще немногое, Сократъ, — и ты-то, вѣроятно, не уйдешь отсюда прежде насъ. Я напомню тебѣ объ остальномъ[182].
Примѣчанія
- ↑ Противъ какого нашего положенія, πρὸς τίνα τον παρ᾽ ἡμῖν (λόγον). Выраженіе: ὁ παρ᾽ ἡμῖν λόγος должно быть отличаемо отъ выраженія: ὁ παρ᾽ ἡμῶν λόγος. Ὁ λόγος παρ᾽ ἡμῶν есть мнѣніе, повторяемое у насъ; а ὁ λόγος παρ᾽ ἡμῖν есть такое положеніе, которое принимается и защищается нами. См. ниже p. 20 A: τὰ νῦν ἀμφισφητούμενα παρ᾽ ἡμῖν. De Rep. IV, p. 435 A: καὶ φανερὰν γενομένην (τὴν δικαὶοσύνην) βεβαιωσαίμεθ᾽ ἂν παρ᾽ ἡμῖν αὐτοῖς.
- ↑ Здѣсь говорится, очевидно, о высочайшемъ благѣ, въ которомъ должно состоять счастіе человѣка, хотя Платоново выраженіе: ἀγαθὸν εἶναί φησι τὸ χαίρειν κ. τ. λ. и не совсѣмъ ясно указываетъ на это, потому что ἀγαθὸν стоитъ въ немъ безъ члена. Не все равно — сказать: εἶναι τὴν ἡδονὴν ἀγαθόν, и εἶναι τὴν ἡδονὴν τὸ ἀγαθὸν. Aristot. Analytic. Prior. L. 1, c. 40, p. 49, ed. Bekker. Но Платонъ и въ другихъ подобныхъ случаяхъ опускаетъ членъ. Phaedon. p. 76 D, 77 A; De Rep. VI, p. 506 C; Hipp. M. p. 293 E.
- ↑ Образъ выраженія здѣсь объясняется пословицею: δέχεσθαι τὰ διδόμενα ἀνάγκη. См. Gorg. p. 499 C. Выражаетъ ее и Цицеронъ (Epist. Famil. l, 1, 5): quod dat, accipimus.
- ↑ Цѣль этого, сдѣланнаго Сократомъ, замѣчанія состоитъ въ томъ, чтобы устранить опору Филеба на авторитетъ божественный. Филебъ поставляетъ удовольствіе подъ покровительство богини Афродиты; а Сократъ какъ бы такъ говоритъ: не спѣши, Филебъ, называть свою богиню Афродитою; истинное ея имя — удовольствіе; а удовольствіе сто̀итъ ли имени богини — это надобно еще изслѣдовать.
- ↑ Во всемъ этомъ мѣстѣ живо бросается въ глаза то, что Протархъ, упуская изъ виду реальныя видовыя разницы удовольствій, крѣпко держится родоваго, чисто формальнаго или логическаго понятія объ удовольствіи, и подъ этою отвлеченною формою старается представлять его, какъ одно. Явно, что такой односторонній образъ воззрѣнія противоположенъ другому, столь же одностороннему воззрѣнію нѣкоторыхъ софистовъ, совершенно отвергавшихъ значеніе общихъ или родовыхъ понятій и приходившихъ оттого къ нелѣпымъ заключеніямъ.
- ↑ Называешь другимъ именемъ, προςαγορεύεις ἑτέρῳ ὀνόματι. Слово ἑτερῳ здѣсь затемняетъ смыслъ и наводитъ тѣнь противорѣчія; потому что вещь, неподобную другой вещи, вѣдь и въ самомъ дѣлѣ слѣдуетъ называть ἑτέρῳ ὀνόματι, между тѣмъ какъ Сократъ укоряетъ за это Протарха. Поэтому Grou предъ προςαγορεύεις поставляетъ οὐ — частицу отрицательную; Гейндорфъ (Specim. Crit. p. 20), вмѣсто ἑτέρω, совѣтуетъ писать ἑνί γέ τῳ, т. е. однимъ какимъ нибудь именемъ; другіе стараются поправить дѣло иначе. Но мнѣ кажется, тутъ нѣтъ никакой надобности въ поправкѣ. Сократъ говоритъ такъ: «это различіе удовольствій повредитъ нашему разсужденію тѣмъ, что явленія, взаимно непохожія и противныя, ты называешь инымъ именемъ, чѣмъ какимъ слѣдовало, чѣмъ какое соотвѣтствуетъ несходству ихъ; потому что всѣмъ имъ даешь общее имя благъ. Такъ какъ изъ удовольствій одни хороши, а другія нехороши, то явно, что всѣ ихъ нельзя назвать добрыми; потому что это прямо противорѣчитъ логическому мышленію».
- ↑ Сорвется у насъ и убѣжитъ, ἐκπεσὼν οἰχήσεται, — выраженіе метафорическое, взятое отъ кораблей, когда они во время бури срываются съ якоря или причала и ударяются о берегъ, либо о подводный камень. Legg. IX, p. 866 C: ἂν μὲν κατὰ θάλατταν ἐκπίπτῃ πρὸς τὴν χώραν. Thucyd. II, 92: ἐξέπεσεν ἐς τὸν Ναυκακτίων λιμένα. Отсюда стоящій далѣе глаголъ ἀνακρούεσθαι значитъ — возвращать судно назадъ посредствомъ гребли. Valken, ad Herodot. VIII, 84. Beck. ad Aristoph. Avv. p. 67.
- ↑ Разсужденіе исчезло бы, какъ сказка. Выраженіе ὁ μῦθος οἴχεται, ὁ μῦθος ἀπώλετο, и противное — ὁ μῦθος ἐσώθη, имѣло у грековъ силу пословицы. Происхожденіе этой фразы показываетъ Photius, p. 279. I: μῦθος ἐσώθη — ἐπίῤῥημά ἐστι λεγόμενον ἐπ᾽ ἐσχάτῳ τοῖς λεγομένοις μύθοις τοῖς παιδίοις. Въ этомъ смыслѣ весьма кстати употребилъ ее Платонъ De Rep. X, p. 621 D: μῦθος ἐσώθη καὶ οὐκ ἀπώλετο καὶ ἡμᾶς ἂν σώσειεν, ἂν πειθώμεθα αὐτῷ. Legg. I, p. 645 B. Эта пословица употребляется и въ томъ случаѣ, когда какой нибудь разсказъ прерывается и не доводится до конца. Theaet. p. 164 D; καὶ οὓτω δὴ μῦθος ἀπώλετο ὁ Πρωταγόρειος καὶ ὁ σὸς ἅμα. Euthyd. p. 68 D.
- ↑ Эту самую мысль философъ подробнѣе раскрываетъ въ Парменидѣ (p.129 A. B. C) и Софистѣ (p. 251 A sqq. et C).
- ↑ Отвѣчая на попытку защитить удовольствіе вообще, каково бы оно ни было и отъ чего бы ни происходило, Сократъ постепенно вводитъ своего собесѣдника въ теорію идей, представляя ему, что при одномъ всегда необходимо имѣть въ виду многое, равно какъ при многомъ необходимо мыслить одно. Τὸ ἓν εἶναι πολλὰ, καὶ τὰ πολλὰ ἓν — есть нѣчто важное и великое, говоритъ Сократъ, если понимается не какъ дѣтская игрушка, вредящая серьезному и глубокому изслѣдованію, и прилагается не къ вещамъ, подлежащимъ чувству, а къ внутреннимъ формамъ или идеямъ вещей, которыя всегда тожественны и неизмѣнны. Это τὸ ἓν καὶ τὰ πολλά, созерцаемое только въ мірѣ чувственномъ, возбуждаетъ множество недоумѣній и противорѣчій; а разсматриваемое въ самомъ существѣ бытія, открываетъ вѣчный и неизсякаемый источникъ истины.
- ↑ То есть, къ міру вещей, подлежащихъ чувствамъ. Въ отношеніи къ предметамъ опыта принято не порицать, когда кто извѣстное недѣлимое называетъ однимъ, хотя въ этомъ одномъ заключается и многое.
- ↑ Разумѣется идея человѣка, животнаго, красоты, добра, — τὸ ὅ ἐστι ἓν, Parmen. p. 129 B. Эти идеи, такъ какъ онѣ неизмѣнны и всегда равны самимъ себѣ, правильно изъемлются изъ ряда вещей раждающихся, и получаютъ имя τῶν ἑνάδων. Но представлять ихъ сами въ себѣ почти невозможно; созерцаніе ихъ какъ-то необходимо прививается къ законамъ дискурсивнаго мышленія, — и разсудокъ въ одномъ начинаетъ различать многое, а отсюда происходитъ споръ. И такъ, споровъ не бываетъ тогда, когда люди водятся одними чувствами; потому что въ этомъ случаѣ нѣтъ вопроса объ истинѣ, или, лучше сказать, въ этомъ случаѣ истина у всякаго своя. Не спорятъ также люди, когда живутъ и дѣйствуютъ въ области идеи или въ мірѣ ноуменовъ; потому что тамъ нѣтъ ничего, кромѣ истины, и истина эта есть общее достояніе всѣхъ. Споръ возникаетъ только тогда, когда идея и представленіе чувства встрѣчаются въ разсудкѣ и извѣстный предметъ вносятъ въ сознаніе, какъ одно и многое. Это-то значитъ ἡ πολλὴ σπουδὴ μετὰ διαιρέσεως καὶ ἡ περὶ τῶν διαιρουμένων ἀμφισβήτησις.
- ↑ Видѣть ее всюду всю кромѣ себя. Третій образъ предполагаемаго существованія идеи Сократъ представляетъ такъ, что идея, можетъ быть, выступаетъ сама изъ себя и какъ бы повторяется или воспроизводится въ безчисленныхъ недѣлимыхъ, какъ впослѣдствіи объясняли происхожденіе душъ per traducem. См. Parmenid. p. 130 A sqq. Но такое представленіе Сократу напередъ уже не нравится.
- ↑ Не тревожить вопросами спокойно улегшагося могучаго Филеба. Φίληβος называется здѣсь κράτιστος, конечно, потому, что онъ упорно стоялъ за достоинство удовольствій. А выраженіе — μὴ κινεῖν εὗ κείμενον Φίληβον, очевидно, есть принаровленная къ Филебу греческая пословица: μὴ κινεῖν κακὸν εὖ κείμενον, — и въ этомъ смыслѣ сильно затрогиваетъ защитника удовольствій, потому что она совѣтуетъ обходить грязь, чтобы не запачкаться. Свида эту пословицу объясняетъ такъ: μὴ κινεῖν κακόν εὖ κείμενον ἐπὶ τῶν ἑαυτοῖς ἐξ ἀγνοίας πράγματα ἐγειρόντων. А Апостолій (XII, 95) опредѣляетъ ея значеніе нѣсколько иначе: μὴ κίνει κακὸν εὖ κείμενον. ἐπὶ τῶν παρακινούντων τινὰ ἐπὶ σφετέρᾳ βλάβῃ.
- ↑ Здѣсь съ перваго взгляда не замѣтна связь словъ Протарха съ высказанными Сократомъ мыслями о важномъ значеніи τοῦ ἑνὸς καὶ τοῦ πολλοῦ въ жизни всѣхъ людей и всего существующаго. Чѣмъ въ этихъ словахъ могла быть возбуждена иронія Сократова собесѣдника, угрожающая сыну Софронискову насиліемъ? Что въ нихъ показалось Протарху бранью? — Извѣстно, что современнымъ Платону софистамъ очень много помогало въ составленіи софизмовъ это самое соединеніе τοῦ ἑνὸς καὶ τοῦ πολλοῦ въ одномъ и томъ же предметѣ, служившее такимъ образомъ какъ бы постоянною опорою эристики. Объ этомъ именно Сократъ упомянулъ выше, p. 14 D, и потомъ сказалъ, что ἓν καὶ πολλά, какъ начало познанія, не ведетъ ни къ какому познанію основательному, пока будетъ прилагаемо къ предметамъ чувственнымъ — къ міру явленій, что хотя оно проникаетъ во все и есть какъ бы что-то въ насъ божественное, но люди молодые, ощущая его присутствіе и принимая за сокровище мудрости одни его проявленія, рады бываютъ имъ, какъ находкѣ, и, не изслѣдывая его природы, спѣшатъ воспользоваться только его выраженіями для цѣлей эристическихъ, — и тутъ уже не щадятъ никого и ничего. Это-то обличеніе молодости вызвало иронію Протарха. Впрочемъ, такой оборотъ рѣчи встрѣчается и въ другихъ мѣстахъ сочиненій Платона. Phaedr. p. 236 C; De Rep. I, p. 327 C. Подобное мѣсто и у Горація (Serm. l, 4): Cui si concedere nolis, multa — veniat manus, auxilio quae sit mihi, nam multo plures sumus.
- ↑ Разсужденіе трудно, οὐ γὰρ σμικρός, т. е. χαλεπός. См. Phaedon, p. 62 B; Euthydem. p. 275 D; Cratyl. p. 384 B, гдѣ слово οὐ σμικρὸς однозначительно съ словомъ χαλεπός. Τὸ περὶ τῶν ὀνομάτων οὐ σμικρὸν τυγχάνει ὂν μάθημα.
- ↑ Обращеніе Сократа къ слушателямъ, выражаемое звательнымъ ὦ παῖδες, Сократу нисколько не свойственно, а потому оно, какъ тутъ же говорится, есть мимическая выходка Сократа, указывающая на Филеба, который товарищей своихъ, нѣсколько моложе себя возрастомъ, привѣтствовалъ, вмѣсто ῶ νεανίαι, словомъ ὦ παῖδες. См. ниже p. 36 D.
- ↑ У Платона всѣ величайшіе дары жизни обыкновенно производятся отъ боговъ. Поэтому De Rep. IV, p. 411 E говоритъ онъ, что и музыка вмѣстѣ съ гимнастикою дарованы смертнымъ кѣмъ-то изъ боговъ; поэтому также въ Протагорѣ и Политикѣ, p. 274 B sqq., къ благодѣяніямъ боговъ относитъ онъ все, служащее къ поддержанію и благополучному препровожденію жизни; а теперь у боговъ же открываетъ начало и діалектики, раздѣляющей и соединяющей роды и формы вещей, и полагаетъ, что діалектика ниспослана съ неба чрезъ Прометея. Эту мысль, вслѣдъ за Платономъ, высказывали многіе: Iulianus, Orat. VI, p. 183 C, Damascius, ap. Svid. in v. Λῶρος; Numenius, ap. Euseb. Praep. Ev. XI, p. 539 A: διὸ καὶ ὁ Πλάτων τὴν σοφίαν ὑπὸ Προμηθέως ἐλθεῖν εἰς ἀνθρώπους μετὰ φανοτάτῳ τινὸς πυρὸς ἔφη. Выраженіе: μετὰ или ἅμα φανωτάτω τινὶ πυρί, надобно понимать, разумѣется, въ смыслѣ метафорическомъ; потому что πῦρ φανότατος, похищенный Прометеемъ съ неба, есть свѣтъ ума, какъ бы воспламеняемый діалектикою. Отсюда Климентъ Алекс. (Protrept. p. 2 C): κατάγωμεν δὲ ἄνωθεν ἐξ οὐρανῶν τὴν ἀλήθειαν ἅμα φανοτάτῃ φρονήσει.
- ↑ Людьми близкими къ богамъ Платонъ называетъ не тѣхъ, которые находились въ нравственно или родственно близкихъ къ нимъ отношеніяхъ, а тѣхъ, которые близки были къ нимъ по времени, и потому служили первыми и вѣрнѣйшими проводниками преданныхъ ими уставовъ. Въ предметахъ, для понятія трудныхъ или сомнительныхъ, философія Платона вообще любила обращаться къ преданіямъ, и свою самобытную идею обставлять историческими и миѳологическими авторитетами, — въ той мысли, что аборигены, жившіе у самыхъ источниковъ мудрости, долженствовали быть мудрѣе поколѣній позднѣйшихъ. Эту мысль Платона хорошо высказалъ Цицеронъ (Tuscul. I, 12): antiquitas, говоритъ онъ, quo propius aberat ab ortu et divina progenie, hoc melius ea fortasse, quae erant vera, cernebat. То же Leg. II, 11. 27: iam ritus familiae patrumque servare, id est, quoniam antiquitas proxime accedit ad deos, a diis quasi traditam religionem tueri. При этомъ не безполезно имѣть въ виду слова и самого Платона въ Тимеѣ (p. 40 D): περὶ δὲ τῶν ἄλλων δαιμόνων εἰπεῖν καὶ γνῶναι τὴν γένεσιν μεῖζον ἤ καθ᾽ ἡμᾶς, πειστέον δὲ τοῖς εἰρηκόσιν ἔμπροσθεν, ἐκγόνοις μὲν θεῶν οὖσιν, ὡς ἔφασαν, σαφῶς δέ που τούς γε αὑτῶν προγόνους ἐιδόσιν.
- ↑ Предѣлъ — πέρας — есть форма недѣлимаго, или такое начало, которымъ безпредѣльное, ἄπειρον, ограничивается въ отдѣльныхъ, безформенныхъ и безконечно-многихъ его моментахъ, и чрезъ то превращается въ рядъ чиселъ или реальныхъ величинъ. Поэтому ἄπειρον есть такое начало, въ которомъ заключается многое, τὰ πολλὰ, безъ числа и безъ формъ, слѣдовательно — безъ вещей: это — безпредѣльное въ томъ смыслѣ, что въ немъ нѣтъ никакой предѣльности или опредѣленности; стало быть, нѣтъ ничего, на чемъ можно было бы остановиться мыслію, какъ на недѣлимомъ.
- ↑ И съ каждою единицею этихъ чиселъ, по гречески читается — καὶ τῶν ἕν ἐκείνων ἕκαστον: фраза, очевидно, поврежденная, и филологи стараются возстановить ее различнымъ образомъ. Болѣе правдоподобнымъ кажется мнѣ исправленіе ея, дѣлаемое Штальбомомъ, который полагаетъ, что эту фразу надобно читать: καὶ τῶν ἐν ἐκείνω ἕκαστον.
- ↑ Пересматривать число идеи безпредѣльнаго — ἀριθμὸν — ὁπόσα — значитъ: давать предѣлы, опредѣлять, ограничивать отдѣльные моменты заключающагося въ безпредѣльномъ многаго чрезъ одно.
- ↑ Что говоритъ здѣсь Платонъ объ анализѣ идеи безпредѣльнаго чрезъ ограниченіе его содержанія предѣлами или формами, того самаго Бэконъ требуетъ вообще отъ методы аналитической, или наведенія: «spes est una in inductione vera», говоритъ онъ (N. Org. 1, aphor. 14). Для изслѣдованія и нахожденія истины есть два пути. Одинъ отъ чувствъ и отъ частностей восходитъ вдругъ къ самымъ высшимъ аксіомамъ и изъ нихъ, какъ изъ началъ неподвижно истинныхъ, выводитъ аксіомы среднія; это путь обыкновенный. Другой начинается также отъ чувствъ и частностей и возбуждаетъ аксіомы, но возбуждаетъ по мѣрѣ восхожденія, шагъ за шагомъ, постепенно, такъ что только подъ конецъ достигаетъ до результатовъ общихъ; это путь истинный. Послѣдній, чтобы сказать словами Платона, хотя будетъ и медленнѣе, и не такъ скоро приходитъ къ одному, за то приходитъ бременѣющій опытами и познаніями истинными: напротивъ, первый хотя и скоръ, въ заключеніяхъ своихъ поспѣшенъ, за то въ пріобрѣтеніяхъ его много недосмотровъ, пустотъ и неопредѣленностей.
- ↑ Платонъ далѣе беретъ для примѣра одинъ и тотъ же предметъ — голосъ, и разсматриваетъ его съ двухъ сторонъ. Раскрывая первую его сторону, онъ показываетъ, что наука не получаетъ никакой пользы, пока имѣетъ въ виду въ немъ только безпредѣльное одно. Да безполезно будетъ для науки и разсматриваніе другой его стороны, поколику въ немъ берется въ разсчетъ только многое. Съ чего бы ни было начато изслѣдованіе предмета, переходъ отъ одного ко многому, равно какъ отъ многаго къ одному, долженъ совершаться чрезъ число или опредѣленіе отдѣльныхъ вещей.
- ↑ Изъ интерваловъ между звуками, также изъ предѣловъ каждаго звука и отношеній его, происходятъ συστήματα, называвшіяся у древнихъ гармоніею, то есть композиціею разныхъ звуковъ; потому что гармонія у грековъ была не просто всякое сочетаніе низкихъ и высокихъ звуковъ, какъ говоритъ Беккъ (De metris Pindari p. 203, vol. 1 edit. Part. II), но заключала въ себѣ разные роды модуляцій и мотивовъ, къ которымъ подбираемы были звуки. Отсюда происходила гармонія дорійская, фригійская, лидійская и друг. Ptolem. Harm. II, 6. Cicer. Tuscul. 1, 18: Harmoniam ex intervallis sonorum nosse possumus; quorum varia compositio etiam harmonias efficit plures.
- ↑ Гармонію, опредѣляемую ритмомъ и метромъ, Платонъ замѣчаетъ и въ движеніяхъ тѣла, и притомъ такъ, что эти самыя ограниченія гармоніи находятся даже какъ бы въ связи съ тѣломъ, поколику πάθη τινὰ τοῦ σώματος δι᾽ ἀριθμῶν μετρηθέντα. Впрочемъ ритмъ, по понятію Платона, и вообще есть τάξις τῆς κινήσεως. De Legg. II, p. 665 A. Притомъ нисколько не удивительно, что философъ здѣсь обращается къ тѣлу, а не къ голосу; потому что словомъ ἁρμονία указывается на голосъ, а словомъ ῥυθμός — на искусство тѣлодвиженій или пляску, хотя оба эти искусства такъ тѣсно соединены были между собою, что въ пѣніи не менѣе господствовалъ ритмъ, какъ и гармонія, а въ пляскѣ не менѣе гармонія, какъ и ритмъ. Burette, Comm. Acad. Inscript. Par. vol. 1, p. 109 sqq.; vol. V, p. 152.
- ↑ То, взявъ это такимъ образомъ, ὅταν γὰρ ταῦτα τε λάβῃς οὕτω: филологу не безполезно здѣсь обратить вниманіе на необыкновенное значеніе союза γὰρ. Въ этомъ мѣстѣ онъ имѣетъ силу частицы объяснительной или указательной (то есть), потому что указываетъ на содержаніе протазиса.
- ↑ О Теутѣ см. прим. къ Федру p. 274. Онъ, говорятъ, первый не только изобрѣлъ буквы, но и различилъ ихъ по звукамъ: именно, сперва отличилъ τὰ φωνήεντα или гласныя, потомъ — τὰ ἄφωνα или безгласныя, нѣмыя, по природѣ противоположныя первымъ, и наконецъ — среднія между тѣми и другими, τὰ φωνῆς μὲν οὔ, φθόγγου δὲ μετέχοντά τινος, обыкновенно называемыя ἡμίφωνα — полугласныя. Почти такимъ же образомъ говорится о раздѣленіи буквъ и въ Кратилѣ, p. 424 C sqq.: ἆρα οὖν καὶ ἡμᾶς οὕτω δεῖ πρῶτον μὲν τὰ φωνήεντα διελέσθαι, ἔπειτα τῶν ἑτέρων κατὰ τὰ εἴδη τὰ τε ἄφωνα καὶ ἄφθογγα (нѣмыя), οὑτωσὶ γὰρ που λέγουσιν οἱ δεινοὶ περὶ τούτων, καὶ αὖ τὰ φωνήεντα μὲν οὔ, οὐ μέντοι γε ἄφθογγα. Причина, почему буквы, φωνῆς μὲν οὔ, φθόγγου δε μετέχοντα, называются μέσα, заключается въ томъ, что они, какъ τὰ ἡμίφωνα, занимаютъ средину между обоими родами, то есть, съ одной стороны не имѣютъ голоса гласныхъ буквъ и чрезъ это сродны съ безгласными, но съ другой — имѣютъ нѣкоторый звукъ, и чрезъ то сродны съ гласными. Такъ дѣлили буквы и другіе греческіе филологи — Аристотель (De arte poëtica с. 20), Секстъ Эмпирикъ (Adv. Mathem. с. 5), Діонисій Галик. (De comp. verb. c. 14, p. 158, ed. Schaef.): буквъ перваго рода, φωνήεντα, считали семь: α, ε, η, ι, о, υ, ω; къ буквамъ втораго рода, ἄφωνα, относили β, γ, δ, κ, π, τ, ψ, χ, θ (но это было мнѣніе стоиковъ, а Секстъ Эмпирикъ всѣ придыхательныя буквы причислялъ къ полугласнымъ); третій классъ буквъ, ἡμίφωνα, составляли изъ λ, μ, ν, ρ, σ, ς, ξ, ψ. Объ этомъ раздѣленіи буквъ см. Vоssii, De arte grammat. 1, c. 12 sqq., который вмѣстѣ съ тѣмъ прекрасно объяснилъ это мѣсто Филеба.
- ↑ Теперь Сократъ показываетъ, къ чему клонились предшествующія его разсужденія объ одномъ и многомъ, или о безпредѣльномъ и предѣлахъ: открывается, то есть, что, для рѣшенія вопроса о высочайшемъ благѣ, мало говорить объ удовольствіи вообще, или о разумности вообще, потому что это — ἄπειρον, отъ котораго не слѣдуетъ переходить прямо πρὸς τὸ ἕν — πρὸς τὸ ἀγαθόν, а надобно идти къ нему путемъ постепеннаго ограниченія моментовъ, заключающихся въ идеяхъ удовольствія и разумности. Но такъ какъ собесѣдники Сократа находятъ этотъ путь для себя труднымъ, то, уступая ихъ просьбѣ, Сократъ избираетъ другой: именно, характеризуетъ высочайшее благо существенными признаками, и потомъ смотритъ, что́ съ нимъ сроднѣе, удовольствіе или разумность.
- ↑ Для человѣка разсудительнаго прекрасное дѣло знать все вмѣстѣ, καλὸν μὲν τὸ ξύμπαντα γιγνώσκειν τῷ σώφρονι. Здѣсь надобно обратить особенное вниманіе на членъ τό; ибо онъ показываетъ, что ξὑμπαντα γιγνώσκειν τῷ σώφρονι имѣетъ силу истины самостоятельной или гномы, то есть мысли, получившей достоинство правила и перешедшей почти въ пословицу. Притомъ ξύμπαντα γιγνώσκειν есть выраженіе, характеризующее мудреца тою чертою, что всѣ его познанія должны быть въ связи и составлять одно цѣлое.
- ↑ Вторая попытка его, δεύτερος πλοῦς, — пословица, значеніе которой показано въ примѣч. къ Федону, p. 99 D. См. также Politic. p. 300 B и ниже p. 59 C.
- ↑ Угрозы не отпускать Сократа домой впереди не было. И такъ, надобно полагать, что Протархъ указываетъ здѣсь на шутку, предшествовавшую началу разсужденія.
- ↑ Протархова уступка: «если хочешь какъ иначе распутать теперешнія недоумѣнія», тотчасъ напоминаетъ Сократу о прежней угрозѣ слушателей не отпускать его домой. Соображая это «если хочешь», онъ говоритъ: «стало быть мнѣ не должно ожидать ничего страшнаго», — а потому мѣстоименіе мнѣ поставляетъ съ членомъ — τὸν ἐμέ, указывая этимъ на себя тогдашняго, когда ему грозили. Объ употребленіи личныхъ мѣстоименій съ членомъ см. Dionys. Thrax, ap. Valckenar. ad Ammon. p. 201; Apollon. De pronom. p. 275; De syntax. 1, 28, p. 65 edit. Sylburg.
- ↑ Сократъ отъ того, что̀ надобно почитать высочайшимъ благомъ, требуетъ трехъ условій: высочайшее благо должно быть τέλεον, ἱκανόν и αἰρετόν, то есть, оно должно завершать человѣческое счастіе и дѣлать совершенно блаженными тѣхъ, кому достается; оно должно быть вполнѣ удовлетворительно и не имѣть нужды въ пособіи со стороны какого нибудь другаго блага; оно должно быть предметомъ всеобщаго стремленія, предметомъ, достойнымъ любви каждаго.
- ↑ Тебѣ и во снѣ не привидѣлось бы — μῶν μηδὲ ὁρᾶν τι. Это, очевидно, фраза усѣченная, и потому ее поставляютъ въ зависимость отъ предъидущихъ словъ: προςδεῖν σοι ἠγοῖο. Но съ этимъ выраженіемъ едва ли бы вязалось μηδὲ ὁρᾶν. Посему мнѣ, вмѣстѣ съ Штальбомомъ, кажется, что надобно читать: μῶν μηδ᾽ ὅναρ ὁρᾶν τι. Это μηδὲ ὄναρ у грековъ имѣло значеніе провербіальное. Demosth. De Fals. Legat, p. 429, ed. Reisk: ἃ μηδ᾿ ὄναρ ἤλπισαν πώποτε κτησαμένην.
- ↑ Πλεύμων у нашихъ лексикографовъ принимается только въ значеніи легкихъ. Но этимъ словомъ означается также морское полуживотное, о которомъ упоминаетъ Плиній (H. N. IX, 47; XVIII, 35; XXXII, 9, 10) подъ именемъ pulmo marinus. Ей не приписывалось никакого ощущенія, такъ какъ она заключена въ раковинѣ. Hesychius: λέγονται πλεύμονες καὶ θαλάττια ἐίδη ζώων ἀναίσθητα. Aristot. Hist. an. XIII, 27. Fabric. ad Sext. Emp. p. 216. Отсюда произошла пословица: πνεύμονος βίον ζῆν (см. Casaubon. ad. Athen. III, 17. Petav. ad Synes. De Regn. p. 14); ибо πνεύμων то же, что πλεύμων: по различенію древн. грамматиковъ, послѣднее употребляется ἀττικῶς, а первое — ἐλληνικῶς.
- ↑ Нисколько, μήτε μέγα μήτε σμικρόν. Объ этой формулѣ см. прим. къ Апол. Сокр. p. 19 D.
- ↑ Здѣсь, очевидно, отличается умъ человѣческій отъ ума божественнаго, и полагается, что послѣдній безконечно превосходнѣе перваго, такъ какъ онъ совершенъ и безусловенъ, и для обладанія высочайшимъ блаженствомъ не желаетъ ничего внѣ себя. Эту мысль имѣлъ въ виду Плотинъ Libr. VII Ennead. VI, p. 1311 sqq., ed. Creuzer.
- ↑ Κοινὸς βίος есть не что иное, какъ жизнь смѣшанная — μικτός, или обыденная, въ которой удовольствіе смѣшивается съ разумностію, и притомъ такъ, что перевѣсъ бываетъ либо на той, либо на другой сторонѣ, и чрезъ то обнаруживается или больше, или меньше близости къ благу самому въ себѣ. Такимъ образомъ общая жизнь стоитъ у Сократа, по видимому, на второмъ мѣстѣ, поколику, то есть, въ ней соединяются вторичныя причины человѣческаго счастія.
- ↑ Ни даже второе мѣсто, οὐδ᾽ αὖ τῶν δευτερείων; этимъ οὐδ᾽ αὖ послѣ οὔτε выражается усиленіе во второмъ членѣ рѣчи, сравнительно съ тѣмъ, что сказано въ первомъ. Подобное употребленіе οὐδ᾽ αὖ см. Legg. VIII, p.840 A: οὔτε τινὸς πώποτε γυναικὸς ἥψατο οὐδ᾽ αὖ παιδός. De Rep. IV, p. 426 B: οὔτε φάρμακα, οὔτε καύσεις, οὔτε τομαί, οὐδ᾽ αὖ ἑπῳδάι. Впрочемъ, въ этомъ случаѣ, вмѣсто οὐδ᾽ αὖ, иногда употребляется οὐδέ γε. De Rep. X, p. 608. B.
- ↑ Здѣсь полагается новое основаніе для разрѣшенія вопроса объ относительномъ достоинствѣ разумности и удовольствія. Въ мірѣ, учитъ Сократъ, господствуетъ законъ, по которому все или безконечно, или оканчивается, или смѣшивается изъ того и другаго, или, наконецъ, заключаетъ въ себѣ причину и начало смѣшенія; а изъ этого основанія выводится слѣдствіе въ пользу настоящаго вопроса. При этомъ надобно замѣтить, что предѣлъ въ философіи Платона есть не только то, что таково по своей силѣ и природѣ, но еще имѣетъ способность оканчивать, а потому и названо общимъ именемъ πέρας.
- ↑ Смѣшнымъ почитаетъ себя Сократъ потому, что, различивъ два рода, онъ потомъ поставляется въ необходимость допустить еще третій, а тамъ и четвертый, и даже предполагаетъ возможность въ различеніи ихъ идти далѣе.
- ↑ Позволишь мнѣ искать и пятаго, συγγνώσει πού μοι σὺ μεταδιώκοντι πέμπτον βίον. Здѣсь βίον вовсе не кстати и даже не согласно съ мыслію Платона, который говоритъ о родахъ вещей, а не о жизни. Надобно полагать, что это слово внесено въ текстъ какимъ нибудь умникомъ, не понявшимъ Платоновой мысли и не видѣвшимъ различія между βίος и ἐίδος.
- ↑ Изъ четырехъ предположенныхъ родовъ Сократъ навремя оставляетъ четвертый, то есть, причину взаимнаго смѣшенія ихъ, и беретъ прочіе три: но въ этихъ трехъ онъ сперва разсматриваетъ два, изъ которыхъ происходитъ смѣшеніе, — разсматриваетъ ἄπειρον и πέρας, показывая формы и части того и другаго и объясняя, какимъ образомъ чрезъ общеніе этихъ родовъ образуется нѣчто единое, заключающее въ себѣ множество.
- ↑ Безпредѣльное у Платона есть то, что заключаетъ въ себѣ τὸ μᾶλλον καὶ ἧττον, а τὸ ποσὸν отвергаетъ; ибо τὸ μᾶλλον καὶ ἦττον, по природѣ, никогда и ни на чемъ остановиться не могутъ, но движутся въ безконечность, — отъ большаго къ большему, или отъ меньшаго къ меньшему. Формою же ихъ остановки было бы количество или число, которое уже есть нѣчто опредѣленное, и котораго, слѣдовательно, въ безпредѣльномъ нѣтъ.
- ↑ У Платона здѣсь игра словъ — τελευτὴ и τελευτᾶν: τελευτὴ есть образованіе вещи чрезъ воображеніе въ ней предѣла, πέρατος; но какъ скоро предѣлъ вошелъ и вещь образовалась, — τὸ μᾶλλον или ἦττον, вообще, — ἄπειρον въ отношеніи къ ней — τελευτἆ, — безпредѣльное перестаетъ существовать.
- ↑ Назнаменовывать одну природу, μίαν ἐπισημαίνεοθαί τινα φύσιν, то есть, μίαν ἰδέαν, какъ p. 25 B, p. 26 D: ὅμως δὲ ἐπισφραγισθέντα τῷ τοῦ μᾶλλον καὶ ἐναντίου γένει ἓν ἐφάνη. Politic. p. 258 C: ἰδέαν αὐτῇ μίαν ἐπισφραγίζεσθαι.
- ↑ Мѣра можетъ служить только для мѣры и, наоборотъ, только мѣрное можетъ опредѣляться мѣрою: а къ безпредѣльному, въ которомъ заключается больше и меньше, не приложима никакая мѣра; потому что тамъ ничто не можетъ быть сравниваемо.
- ↑ Теперь Платонъ приступаетъ къ объясненію силы и природы того, что смѣшано изъ безпредѣльнаго и предѣла. Но это, по его идеѣ, есть источникъ всего, въ человѣческой жизни прекраснѣйшаго и для человѣческой мудрости недоступнаго. Посему онъ, при разсматриваніи этого рода, считаетъ нужнымъ обратиться съ молитвою къ богамъ и просить ихъ помощи.
- ↑ Множественнѣе и маловатѣе, — увеличеннѣе и умаленнѣе, πλέον καὶ ἔλαττον, — μεῖζον καὶ σμικρότερον. Необходимость выразить эти уравнительныя степени привела меня къ убѣжденію, что и богатый своими формами русскій языкъ еще не столько развитъ, чтобы могъ найти въ себѣ довольно гибкости для выраженія всѣхъ формъ языка греческаго. Нашими уравнительными «больше» и «меньше» означается увеличеніе и уменьшеніе не только геометрическое, но и динамическое, не только экстенсивное, но и интенсивное; напротивъ, греческіе πλέον καὶ ἔλαττον указываютъ на одно множество, а μεῖζον καὶ σμικρότερον — на одну великость. Поэтому я прошу извинить меня за составленіе въ настоящемъ случаѣ такихъ уравнительныхъ, которыя у насъ еще не вошли во всеобщее употребленіе.
- ↑ Безпредѣльное собесѣдники опредѣлили, и притомъ такъ, что, по разсмотрѣніи разныхъ его формъ и частей, нашли, что въ немъ τὸ μᾶλλον καὶ ἦττον и τὸ σφόδρα καὶ ἠρέμα; напротивъ, родъ предѣльнаго они только указали, а не опредѣлили, и не открыли, какимъ единствомъ очертывается въ немъ многое, хотя Сократъ и обѣщалъ это (p. 24 A, p. 23 E). Онъ въ то время говорилъ, что не сводитъ многаго въ одно, потому что еще не поставлено на видъ многое. Если же опредѣлено будетъ и предѣльное, то оно сдѣлаетъ, можетъ быть, то же самое, именно: какъ скоро то и другое, безпредѣльное и предѣльное, придутъ въ соединеніе, тотчасъ обозначится и родъ смѣшанный.
- ↑ Нѣкоторыя бытности, γενέσεις τινάς. Слово γένεσις, рожденіе, я перевожу словомъ бытность потому, что рожденіе вещи у Платона понимается, какъ результатъ ограниченія безпредѣльнаго предѣломъ; а въ такомъ случаѣ вещь на языкѣ философскомъ и есть τὸ γενόμενον, или бытное.
- ↑ Изъ соединенія конечнаго и безконечнаго, по ученію Платона, происходятъ явленія удивительныя. Для примѣра, философъ указываетъ сперва на здоровье, потомъ на музыку, далѣе — на благораствореніе воздуха и годовыя перемѣны, а наконецъ — на красоту и крѣпость тѣла. Къ этому присоединяются также и добродѣтели души. О тѣлесномъ здоровьѣ подобнымъ образомъ говорится Tim. p. 82 A sqq., Sympos. p. 186 C. D; да можно доказать, что такъ говорили о немъ и пиѳагорейцы. Къ этому же началу надобно возводить и музыку, состоящую въ гармоническомъ сочетаніи различныхъ звуковъ — высокихъ и низкихъ, скорыхъ и медленныхъ, или въ ритмѣ. Theo Smyrn. 1, p. 15: καὶ οἱ Πυθαγορικοὶ δὲ, οἶς πολλαχῇ ἕπεται Πλάτων, τὴν μουσικήν φασιν ἐναντίων συναρμογὴν καὶ τῶν πολλῶν ἕνωσιν καὶ τῶν δίχα φρονούντων συμφρόνησιν. Cicer. Somn. Scip. с. 5: Dulcis hic est sonus, qui intervallis coniunctus imparibus, sed tamen pro rata parte ratione distinctis, impulsu et motu — conficitur; qui acuta cum gravibus temperans varios aequabiliter concentus efficit, al. Что касается до красоты, то Платонъ обыкновенно поставлялъ ее ἐν μετριότητι καὶ ξυμμετρίᾳ. См. ниже p. 64 E; Tim. p. 87 C; Politic. p. 284 B. А τὴν ἱσχὺν производитъ ἀπὸ φύσεως καὶ εὐτροφίας τῶνφ σωμάτων. Protag. p. 351 A. И начало душевныхъ благъ открывается у него также въ сочетаніи конечнаго и безконечнаго; потому что всякая добродѣтель, какъ говорится въ Филебѣ (p. 64 E) и Федонѣ (p. 60 D.), состоитъ въ гармонической благонастроенности души.
- ↑ Сократъ указываетъ на ту богиню, которою Филебъ прежде свидѣтельствовался, и которую тогда, по мнѣнію Сократа, слѣдовало назвать скорѣе удовольствіемъ, чѣмъ Афродитою (p. 12 B). Теперь философъ, относительно имени, какъ бы соглашается съ Филебомъ: пусть удовольствіе будетъ Афродита; но въ такомъ случаѣ надобно, говоритъ, приписать ей τὴν τοῦ απείρου καὶ πέρατος κοινωνίαν, какъ это въ другомъ мѣстѣ приписывается любви и гармоніи. Слѣдовательно, здѣсь подъ именемъ богини Сократъ разумѣетъ Αφροδίτην οὐρανίαν, о которой говорится въ Симпосіонѣ.
- ↑ Филебъ не говорилъ и не говоритъ, что богиня (Афродита) убиваетъ. Поэтому Сократъ, приписывая ему такое мнѣніе, указываетъ этимъ не на имя богини, а на понятіе, съ нею соединяемое. Если, т. е., угодно тебѣ требовать, чтобы Афродита не ограничивала безпредѣльнаго стремленія къ удовольствію предѣломъ, то она въ такомъ случаѣ становится у тебя просто удовольствіемъ, Афродитою плебейскою, а не небесною, — и убиваетъ. Напротивъ я, подводя твою богиню подъ всеобщій законъ ограниченія безконечнаго конечнымъ, вижу въ ней Афродиту небесную, — начало охранительное.
- ↑ Ученіе о четвертомъ родѣ, или началѣ вещей, въ философіи Платона весьма важно; такъ что служитъ, можно сказать, поворотною точкою отъ идеальнаго формализма къ супранатурализму. Можно было полагать, что если есть безпредѣльное и предѣлъ, то по необходимости будетъ уже ἡ γεγενημένη οὐσία. Но безпредѣльное можетъ быть ограничиваемо предѣломъ не одинаково; слѣдовательно, должна быть причина, почему оно ограничивается такъ, а не иначе. Отсюда у Платона всякая бытность предполагаетъ три причины: причину матеріальную, — это безпредѣльное; причину орудную, — это предѣлъ; причину дѣйствующую, — это Богъ. Первыя двѣ причины суть условія рожденія или творенія, а послѣдняя есть причина въ смыслѣ собственномъ.
- ↑ Всѣмъ добромъ, πᾶν ἀγαθόν. Подъ этимъ πᾶν ἀγαθόν разумѣется абсолютно-полное благо, bonum omni numero absolutum et consummatum; равнымъ образомъ πᾶν κακόν — абсолютно-полное зло.
- ↑ Противъ этого состязателя, т. е. противъ разумности, которая теперь должна вступить въ состязаніе съ удовольствіемъ о правѣ на занятіе третьяго мѣста въ ряду родовъ бытія.
- ↑ Чего нибудь неприличнаго, παρὰ μέλος φθεγξώμεθά τι. Выраженіе: παρὰ μέλος φθέγξασθαι, повторяющееся Legg. III, p. 696 D, Critias p. 106 B., есть идіотизмъ и значитъ: произносить нелѣпости, парадоксы. Horat. Epist. I, 18, 59: quamvis nil extra numerum fecisse modumque curas.
- ↑ Сократъ намѣренъ теперь доказать, что мудрость или разумность не только присуща конечному, но должна быть относима и къ роду причины, и свое доказательство устанавливаетъ такъ, что сперва дѣлаетъ взглядъ на цѣлую вселенную, полагая, что человѣческая природа устроена по ея подобію. Вселенная же управляется не чѣмъ инымъ, какъ совершеннѣйшимъ умомъ, что утверждаютъ и мудрѣйшіе люди всѣхъ временъ, и господствующій въ мірѣ стройный порядокъ. Какъ наше тѣло, говоритъ Сократъ, составлено изъ стихій цѣлой вселенной и ими поддерживается: такъ и нашъ умъ заимствованъ изъ ума, управляющаго вселенною. А отсюда онъ заключаетъ, что человѣческій умъ относится также къ роду причины, и что послѣдняя въ цѣломъ мірѣ дѣлаетъ то самое, что первый дѣлаетъ въ человѣкѣ, то есть, имѣетъ значеніе власти, управляющей пожеланіями, обуздывающей страсти и подчиняющей все законамъ мудрости.
- ↑ Что всѣмъ располагаетъ и управляетъ умъ, — первый, какъ извѣстно, училъ Анаксагоръ. Сравн. Phaedr. p. 270 A. Cratyl. p. 400 A; 413 C. Начавъ его мыслію, Платонъ поставилъ съ нею въ связь ученіе Филолая, поставлявшаго надъ вселенною τὸ αἴτιον, и такимъ образомъ нѣсколько отступилъ отъ взгляда Анаксагорова. За образъ высочайшаго ума принималъ онъ Зевса, какъ бы играя именемъ Ζεὺς (отъ ζάω, ζῆν); такъ, въ Кратилѣ (p. 396 A) говоритъ: οὐ γὰρ ἔστιν ἡμῖν καὶ τοῖς ἄλλοις πᾶσιν ὅςτις αἴτιος μᾶλλον τοῦ ζῆν ἢ ὁ ἄρχων τε καὶ βασιλεὺς τῶν πάντων.
- ↑ Строитель и правитель — какое-то дивное разумѣніе, φρόνησίν τινα θαυμαστὴν συντάττουσαν διακυβερνᾶν. Здѣсь указывается главнымъ образомъ на Анаксагора, который, вмѣсто διακυβερνᾶν, употреблялъ глаголы: διακοσμεῖν и κοσμεῖν; у Цицерона: in ordinem adducere.
- ↑ И похожаго ничего нѣтъ. Это относится не къ послѣднимъ словамъ Сократа, что строитель всего есть умъ, а къ первымъ, — что все управляется силою неразумною.
- ↑ Разумѣются софисты, не признававшіе ни боговъ, ни дѣйствующей въ природѣ силы ихъ, ни правилъ благочестія, ни началъ доброй нравственности. Лучшую характеристику ихъ см. Legg. X, p. 885 B sqq.; 888 E; XII, p. 966 D. E. Сильными — δεινούς — Платонъ называетъ ихъ, напримѣръ, Theaet p. 154 D, 173 B, al.
- ↑ Слова: какъ говорится, показываютъ, что οἱ χειμαζόμενοι γῆν καθορῶσιν — было пословицею. Поэтому Протархъ, имѣя въ виду трудность начатаго изслѣдованія, весьма кстати прибавляетъ: χειμαζόμεθα γὰρ ὄντως ὑπ᾽ ἀπορίας ἐν τοῖς νῦν λόγοις. Платонъ нерѣдко пользуется поговорками мореплавателей. Lachet. p. 104 B: ἀνδράσι χειμαζομένοις ἐν λόγω καὶ ἀποροῦσι βοήθησον. Euthyd. p. 292 E: σῶσαι ἡμᾶς — ἐκ τῆς τρικυμίας τοῦ λόγου. De Rep. V, p. 472 A et al.
- ↑ Все это имѣетъ, то есть, τὸ τρέφεσθαι καὶ γίγνεσθαι καὶ ἄρχεσθαι, — и пищу и происхожденіе и управленіе.
- ↑ Сократъ ведетъ свое доказательство такъ: наше тѣло все, что̀ въ немъ есть, заимствуетъ изъ космоса; но въ нашемъ тѣлѣ есть и душа: откуда же взялась она? Если бы вселенная не была одушевлена, то и въ человѣкѣ не было бы души. Это значитъ, что человѣческія души суть нѣкоторыя частицы, взятыя отъ божественнаго ума вселенной. Такое ученіе, очевидно, имѣетъ характеръ пиѳагорейскій, Cicer. Tusc. V, 13: humanus autem animus, decerptus ex mente divina, cum nullo alio nisi cum ipso deo comparari potest. De senect. c. 21: audiebam Pythagorum Pythagoreosque — nunquam dubitasse, quin ex universa mente divina delibatos animos haberemus. Въ этомъ именно смыслѣ излагаетъ свое ученіе и самъ Сократъ у Ксенофонта (Memor. I, 4, 8): «Ты думаешь, что въ тебѣ есть нѣчто разумное, а внѣ тебя нигдѣ нѣтъ разума? Между тѣмъ знаешь, что тогда какъ земли много, въ твоемъ тѣлѣ — малая ея часть; тогда какъ жидкости много, у тебя ея немного; тогда какъ все велико, недѣлимое твое мало, и тѣло у тебя устроено изъ взятыхъ отъ него частей. Одного ли только ума нѣтъ нигдѣ, и ты будто случайно какъ нибудь схватилъ его? Тебѣ кажется, что эта неизмѣримая величина, это безконечное множество, получило такую стройность отъ какого-то неразумія?» — Тамъ же (IV, 3, 14): ἀλλὰ μὴν καὶ, ἀνθρώπου γε ψυχὴ, ἣ, ἐίπερ τι καὶ ἄλλο τῶν ἀνθρωπίνων, τοῦ θείου μετέχει, ὅτι μὲν βασιλέυει ἐν ἡμῖν, φανερόν, ὁρᾶται δὲ οὐδ᾽ αὐτή.
- ↑ Общаго — κοινόν, то есть, смѣшаннаго, μικτόν, поколику предѣлъ и безпредѣльное въ немъ — нѣчто одно, причастное тому и другому, общее.
- ↑ Здѣсь говорится главнымъ образомъ о родѣ причины, однакожъ такъ, что упоминается и о прочихъ трехъ родахъ: сказано сперва о всѣхъ четырехъ, а потомъ вниманіе останавливается на четвертомъ, и о немъ только трактуется. Прежде всего полагается, что четвертый родъ причины τοῖς παρ᾽ ἡμῖν ψυχὴν παρέχειν: потому что хотя душа, какъ и все прочее, составлена также изъ конечнаго и безконечнаго, однако образованіе ея требовало извѣстнаго уравновѣшенія сихъ началъ; а это могло быть произведено не иначе, какъ причиною разумною.
- ↑ Зевсъ у Платона почитается образомъ высочайшаго ума. Такъ понималъ его и Омиръ (Iliad. XIII, v. 355): ἀλλὰ Ζεὺς πρότερας γέγονε καὶ πλείονα ᾔδη. Phaedr. p. 247 A; 252 C. Plotin. Ennead. III, 5, p. 298 C; IV, 4, p. 403 A.
- ↑ Разумѣются Анаксагоръ и его послѣдователи.
- ↑ Что умъ родня причинѣ всего, ὃτι νοῦς ἐστἰ γενούστης τοῦ πάντων αἰτίου. Это слово γενούστης въ греческомъ языкѣ неслыханное и, по самому сочетанію звуковъ, какъ будто не греческое. Поэтому нѣкоторые критики приведенное выраженіе считали испорченнымъ; такъ напримѣръ, Беккеръ измѣняетъ его въ слѣдующее: ἐστὶ γένους τοῦ πάντων κ. τ. λ. Но это — просто догадка, не подтверждаемая кодексами. Изъ нихъ два только, Bodl. et Vat, вмѣсто γενούστης, имѣютъ γένους τῆς: но это чтеніе не представляетъ грамматической правильности. Защищаютъ и объясняютъ это слово Hesychius (T. I, p. 817): γενούστης· ἐπὶ τοῦ θεοῦ ἐννοίας, ὁ γεννητικός; Suidas (T. I, p. 474); γεννούστης (такъ пишетъ его Свида) οἶον γεννήτης, ἢ συγγενὴς, ἢ ἔγγονος. τὸ τελευτᾶιον ἐκδέχεσθαι ἄμεινον. Приводитъ γενούστης и Олимпіодоръ, и видитъ въ немъ λέξιν καὶνοτέραν. При такомъ различіи чтеній этого слова, что сказать о значеніи его? — Я думаю, что Платоновъ Сократъ измыслилъ γενούστης не безъ причины и не безъ крайней нужды. Ему надобно было четвертою причиною всего поставить νοῦς и, въ то же время, соединить съ нимъ понятіе γεννήτης или γενήτης, чтобы, то есть, νοῦς оставался не безъ дѣла, какъ у Анаксагора (см. Phaedon, p. 98 B — 99 B), но былъ умомъ раждательнымъ и, какъ раждательный, отличался отъ ума самого въ себѣ, или божественнаго. Дальнѣйшее раскрытіе этого Платонова взгляда ясно видно въ Тимеѣ.
- ↑ Сократъ приступаетъ теперь къ рѣшенію вопроса о томъ, въ какой сторонѣ человѣческой природы имѣютъ свою опору, или какъ бы свой пріютъ, удовольствіе и разумность: въ душѣ ли, то есть, живутъ они, или въ тѣлѣ, или въ томъ и другомъ. Говорится также о состояніи души и тѣла, въ которомъ находится человѣкъ, подчиняясь дѣйствію удовольствія и разумности. Отсюда видно, въ какомъ смыслѣ принимаетъ Платонъ слово πάθος: это есть страдательное состояніе души относительно къ дѣятельности того или другаго агента.
- ↑ Сократъ полагаетъ, что удовольствія и скорби надобно искать въ родѣ смѣшанномъ (ἐν τῷ κοινῷ γένει): это съ перваго взгляда можетъ показаться страннымъ, потому что удовольствіе сперва относимо было къ τὸ ἄπειρον. Но прежній вопросъ о родѣ удовольствія, разсматриваемаго въ самомъ себѣ, надобно строго отличать отъ настоящаго вопроса объ источникѣ удовольствія и скорби. Удовольствіе и скорбь полагаются теперь въ τῷ κοινῷ или συμμεμιγμένῳ, если не ошибаюсь, потому, что всѣ животныя и люди, одаренныя чувствомъ удовольствія и скорби, должны относиться къ сущности бытной — γεγενημένην οὐσίαν; а что̀ есть или только конечное, или безконечное, то не можетъ быть причастно ни удовольствію, ни скорби, потому что въ томъ немыслимо ни разрушеніе, ни возстановленіе гармоніи, которая одна есть причина и начало пріятныхъ или непріятныхъ чувствованій.
- ↑ Отнесши удовольствіе и скорбь къ ощущеніямъ смѣшаннымъ, Сократъ теперь называетъ ихъ чистыми, имѣя въ виду, конечно, не то состояніе, въ которомъ они становятся явленіями, то есть, пробуждаются въ тѣлѣ, и получаютъ какое-нибудь содержаніе, или извѣстный предметъ, а состояніе, предшествующее имъ, какъ явленіямъ, когда пріятное и непріятное чувствуется еще въ самой душѣ и бываетъ безсодержательнымъ, неосуществленнымъ, просто — надеждою или страхомъ. Эти послѣднія чувствованія можно назвать дѣйствительно чистыми и предполагать ἐν τῷ ἀπείρῳ, какъ удовольствія и скорби сами въ себѣ. Чтобы изъ этого не смѣшаннаго состоянія перейти имъ въ смѣшанное, требуется какое нибудь ограниченіе ихъ въ безпредѣльномъ силою предѣла, то есть, требуется предметъ, чрезъ который бы ожидаемое сдѣлалось дѣйствительнымъ удовольствіемъ, а устрашающее осуществилось дѣйствительною скорбію, — и такимъ образомъ общее перешло бы въ частное. И такъ какъ изъ частнаго еще не видно, таково ли оно, какъ все то общее: то и нельзя всецѣло называть его и принимать какъ добро, безъ примѣси зла, или какъ зло, безъ примѣси добра.
- ↑ Не будетъ нисколько, μήτε μέγα μήτε σμικρόν. О значеніи этого выраженія см. прим. къ Апологіи Сократа p. 19 C, гдѣ, впрочемъ, вмѣсто μήτε читается οὔτε.
- ↑ Для объясненія этого заключенія хорошо сравнить De Rep. X, p. 583 C. E, гдѣ о безсодержательности скорби и удовольствія говорится то же самое.
- ↑ Здѣсь указывается на прежнія изслѣдованія, p. 21 A — p. 22 E.
- ↑ Это мнѣніе повторяется De Rep. VI, p. 505 sq.; Phaedr. p. 217 A; Epinom. p. 983 A: Θεὸν μὲν γὰρ δὴ τὸν τέλος ἔχοντα ἒξω τούτων εἶναι, λύπης τε καὶ ἡδονῆς.
- ↑ Обратившись къ изслѣдованію чувства, Платонъ прежде всего различаетъ въ немъ два состоянія: одно — то, въ которомъ душа не принимаетъ участія, а другое — то, которое сознается. Въ первомъ впечатлѣнія дѣлаются на органы, но не возбуждаютъ сознанія и остаются не замѣченными; напротивъ, въ послѣднемъ дѣйствуютъ и тѣло и душа, и каждая изъ этихъ частей — своимъ образомъ. Изъ этого видно, что αἴσθησις у Платона не есть чистое, или страдательное принятіе впечатлѣній, но есть дѣятельность чувствъ, соединенная съ участіемъ или сознаніемъ души. Точно такъ говорится и въ Тимеѣ (p. 43 C): καὶ ὑπὸ πάντων τούτων διὰ τοῦ σώματος αἱ κινήσεις ἐπὶ τὴν ψυχὴν φερόμεναι προςπίπτοιεν· αἳ δὴ καὶ ἔπειτα διὰ ταῦτα εκλήθησάν τε καὶ νῦν ἔτι αἰσθήσεις ξυνάπασαι κέκληνται.
- ↑ Λήθη, утаеніе отъ души, или забвеніе, по разумѣнію Платона, не есть что либо самобытно существующее, или само по себѣ проявившееся (γένεσις); оно, напротивъ, имѣетъ значеніе только отрицательное: оно есть отрицаніе памяти, какъ тьма — отрицаніе свѣта. Забвеніе не свойственно душѣ, одаренной памятью; оно бываетъ только въ тѣлѣ, поколику его дѣятельность не озаряется сознаніемъ души. Symp. p. 208 A: λήθη γὰρ ἐπιστήμης ἔξοδος. Nemes., De natura hom. p. 202, ed. Matth.: λήθη δ᾽ ἐστὶ μνήμης ἀποβολὴ. Это ἡ μνήμης ἀποβολὴ и есть то самое, что здѣсь замѣняется словомъ ἀναισθησία.
- ↑ Подъ именемъ памяти Платонъ разумѣетъ, какъ видно, сознательное представленіе впечатлѣній, принятыхъ чрезъ чувства, слѣдовательно при посредствѣ тѣлесныхъ органовъ. Но если въ памяти воскресаютъ такія представленія, которыя не проходили чрезъ область чувственности, то возстановленіе ихъ у Платона называется уже воспоминаніемъ. Такое различіе между памятью и воспоминаніемъ, конечно, не совсѣмъ согласно съ наблюденіемъ; по крайней мѣрѣ несомнѣнно то, что возбудительницею хранимыхъ въ памяти представленій должна быть сила не чувственной, а духовной природы: потому что воспоминаются обыкновенно не самые образы вещей, а представленія ихъ, и воспоминаются такъ, что вводятся въ формы пространства и времени и озаряются сознаніемъ, чего природѣ чувственной приписать нельзя. Впрочемъ, употребляя выраженіе: ἀπολέσαι μνήμην, и потомъ ἀναπολέσαι πάλιν αὐτὴν, Платонъ какъ будто и самъ возвращается къ обыкновенному понятію о памяти и воспоминаніи.
- ↑ На что смотря, какъ на тожественное. Здѣсь ταὐτὸν то же, что τὸ ἓν или τὸ γένος, τὸ εἶδος. Слѣдовательно, Сократъ выражаетъ такую мысль: подъ какимъ родомъ мы разсматриваемъ столь многія и столь различныя вещи, что называемъ ихъ однимъ именемъ? — Поэтому Діогенъ Лаэрцій III, 63), Свида и Фаворинъ правильно говорятъ: Πλάτων καλεῖ καὶ τὴν ἰδέαν οὔτε κινούμενον οὔτε μένον, καὶ ταὐτὸ, καὶ ἓν, καὶ πολλά.
- ↑ Думаю-таки, восполненія, οἶμαι μὲν πληρώσεως. О значеніи частицы μὲν въ рѣчи вопросительной см. Charm. p. 278 C. Гораздо труднѣе подмѣтить ея значеніе, когда она употребляется при отвѣтахъ и соотвѣтствуетъ Латинскому quidem. Въ такихъ случаяхъ μὲν, равно какъ и quidem, имѣетъ легкій оттѣнокъ уступки, который, кажется, можетъ быть выражаемъ нашею частицею такѝ. Legg. III, in.: οἶμαι μὲν, ἀπὸ χρόνου μήκους, думаю-таки, — отъ продолжительности времени; De Rep. IV, p. 423 B: οἶμαι μὲν, ἦν δ᾽ ἐγὼ, κ. τ. λ., думаю-таки, сказалъ я, и т. д. Германъ (ad Viger. p. 841) говоритъ объ этомъ иначе: если послѣ μὲν не слѣдуетъ δὲ, то, по его мнѣнію, надобно подразумѣвать или одно это δὲ, или цѣлое положеніе, сопровождаемое частицею δὲ. Но употребленіе не оправдываетъ Германова мнѣнія. Sophist. p. 231 D: δοκῶ μὲν γάρ, τὸ πρῶτον εὑρέθη, — вѣдь мнѣ кажется-таки, что первое найдено.
- ↑ Желанія наши всегда сопровождаются какимъ-то чувствомъ пустоты или недостатка, и стремленіемъ восполнить недостающее. Изъ этого Сократъ заключаетъ, что желанія наши возбуждаются не въ тѣлѣ, а въ душѣ. Доказательство идетъ такъ. Всякое желаніе есть стремленіе получить какую нибудь вещь, которой не имѣемъ и которою хотимъ восполниться. Поэтому мы желаемъ чего-то противнаго тому, чѣмъ впечатлѣны. А такъ какъ намъ и чувствовать нельзя ничего, что̀ не сдѣлало на насъ впечатлѣнія, и вспомнить невозможно ни о чемъ, чего никогда не чувствовали: то явно, что душа къ мысли о восполненіи приводится памятью, и что самое желаніе возбуждается не въ тѣлѣ, а въ душѣ.
- ↑ Желаніе чаянія, προςδοκίας πόθος, есть такое состояніе, въ которомъ человѣкъ вызываетъ воображеніемъ не самое прекращеніе скорби, а только еще надежду на прекращеніе ея; пріятно бы, то есть, было и ожидать того времени, когда она прекратится.
- ↑ Что она просто двойная, ἀπλῶς εἶναι διπλοῦν, т. е. безъ всякаго исключенія. Такъ нерѣдко употребляются ἁπλῶς и ἁπλοῦν. Sympos. p. 183 C.
- ↑ Вопросъ объ истинныхъ и ложныхъ удовольствіяхъ и скорбяхъ разсматривается также и въ Государствѣ (IX, p. 585 A sqq.); но тамъ, по обстоятельствамъ изслѣдованія, нѣсколько иначе. Nemes., De nat. hom. p. 223: Καὶ γὰρ κατὰ Πλάτωνα τῶν ἡδονῶν αἱ μέν εἰσι ψευδεῖς, αἱ δὲ ἀληθεῖς. Ψευδεῖς μέν, ὅσαι μετ᾽ αἰσθήσεως γίγνονται καὶ δόξης οὐκ ἀληθοῦς, καὶ λύπας ἔχουσι συμπεπλεγμένας· ἀληθεῖς δὲ, ὃσαι τῆς ψυχῆς εἰσὶ μόνης αὐτῆς καθ᾽ ἑαυτὴν μετ᾿ ἐπιστήμης καὶ νοῦ καὶ φρονήσεως, καθαραὶ καὶ ἀνεπίμικτοι λύπης, αἶς οὐδεμία μετάνοια παρακολουθεῖ ποτέ.
- ↑ О множественномъ числѣ именъ: φόβοι и προςδοκίαι, страхи и ожиданія, надобно замѣтить то, что эти и другія имена непремѣнно становятся многими, какъ скоро изъ области отвлеченныхъ понятій переходятъ въ міръ предметовъ конкретныхъ. По мѣрѣ того, какъ съ извѣстными именами соединяется то или другое содержаніе, они необходимо должны разнообразиться, и тогда, для соединенія ихъ въ одномъ родѣ, родовое понятіе принимаетъ число множественное. Такимъ образомъ страхи, ожиданія, надежды, какъ и латинскія — timores, metus, spes, суть не иное что, какъ отвлеченныя понятія, ограниченныя различными отличительными признаками, и потому перешедшія въ число множественное.
- ↑ Такое же обращеніе дѣлаетъ философъ De Rep. II, p. 368 A: ὦ παῖδες ἐκείνου τοῦ ἄνδρος. Этою шуткою могъ онъ затрогивать какъ Филеба, который имѣлъ привычку называть своихъ учениковъ словомъ παῖδες, такъ и Протарха, который слѣдовалъ его образу мыслей; а слѣдовавшихъ кому нибудь во взглядѣ на вещи или въ родѣ занятій обыкновенно называли παῖδάς τινος. Такъ, Legg. p. 769 B: παῖδες ζωγράφων. Дальнѣйшими же словами Сократъ вѣжливо обличаетъ своихъ собесѣдниковъ въ томъ, что прежде они сами сознавали справедливость его положеній, а теперь отказываются отъ прежняго своего убѣжденія. «Мнѣ кажется, Филебъ, что Сократъ говоритъ это прекрасно», сказалъ тогда Протархъ, p. 17 E. — «И мнѣ тоже кажется», подтвердилъ Филебъ; «но къ чему же теперь высказана намъ эта мысль? Съ какимъ намѣреніемъ?» — «А вѣдь Филебъ правильно спросилъ насъ объ этомъ, Протархъ», примолвилъ Сократъ. — «Конечно, и отвѣчай-таки ему», сказалъ Протархъ. — Потомъ, когда Сократъ раскрылъ этотъ предметъ, Филебъ замѣтилъ: «въ настоящей рѣчи, какъ и въ сказанной немного прежде, мнѣ недостаетъ того же.» — А Сократъ на это: — «къ чему, то есть, опять говорится это, Филебъ?» — Филебъ же отвѣчалъ: «да, объ этомъ давно уже спрашиваемъ мы — я и Протархъ.» — Имѣя въ виду эти слова своихъ собесѣдниковъ, Сократъ теперь шутливо замѣчаетъ имъ, что все, имъ сказанное, вызвано было ихъ вопросами, и что рѣшеніе этихъ вопросовъ они тогда одобрили, а теперь длинныя тѣ разсужденія бросаютъ въ сторону, какъ будто бы они къ дѣлу не относятся.
- ↑ Съ другими длиннотами, τοῖς ἄλλοις μήκεσιν. Разумѣются боковые пріемы или обороты рѣчи, для раскрытія предмета. Μήκος, т. е. λόγων: но иногда это слово въ сказанномъ значеніи употребляется и безъ прибавленія λόγων. De Rep. IV, p. 437 A.
- ↑ Ни наяву, ни во снѣ. Οὔτε δὴ ὂναρ οὔθ᾽ ὕπαρ есть выраженіе собственно провербіальное и значитъ: никакимъ образомъ. Такъ употребляется оно и ниже, p. 65 E. Но здѣсь мы встрѣчаемъ его въ одной конструкціи съ другимъ выраженіемъ: οὔτ᾽ ἐν μανίαις οὔτ᾽ ἐν παραφροσύναις, и потому находимъ приличнымъ удержать буквальный смыслъ его.
- ↑ Русское выраженіе «имѣть мнѣніе» здѣсь не совсѣмъ соотвѣтствуетъ греческому δοξάζειν. Этотъ глаголъ по-гречески имѣетъ значеніе чисто психологическое или субъективное, и соотвѣтствуетъ недостаточному русскому глаголу мнить. Напротивъ, въ выраженіи: имѣть мнѣніе, слово «мнѣніе» есть знакъ предмета, слѣдовательно принимается въ смыслѣ объективномъ. Сократъ въ этомъ мѣстѣ доказываетъ, что скорбь и удовольствіе суть ощущенія пустыя и суетныя. Съ перваго взгляда, такое положеніе представляется, конечно, страннымъ, потому что удовольствія и скорби даютъ чувствовать себя очень живо; однакожъ доказательство Сократа имѣетъ свое значеніе, такъ какъ ложныя удовольствія раждаются отъ ложныхъ мнѣній, а радоваться чему нибудь основываясь на ложномъ мнѣніи, разумѣется, безразсудно.
- ↑ Статуи, ἀγάλματα, были изображенія, поставляемыя въ поляхъ и на лугахъ, въ честь боговъ, какъ памятники какихъ нибудь частныхъ событій. Онѣ дѣлаемы были изъ дерева, камня, глины и изъ другихъ подобныхъ веществъ. Этимологію и употребленіе слова ἄγαλμα подробно объясняетъ Ruhnkеn, p. 3: Ἄγαλμα отъ ἀγάλλειν — nitidum reddere, aliquid exornare. Отсюда — Svidas: ἀγάλματα· πάντα τὰ κόσμου τινος μετέχοντα. Homer: βασιλῆι δὲ κεῖται ἄγαλμα. Pindarus: τ`ν ἐπὶ τάφου ςήλην οὕτω καλεῖ. Eustath: τοὺς ἀστέρας dixit ἀγάλματα νυκτός. Charito, Lib. 1, p. 1: Καλλιῤῥόην, θαυμαστὸν τι χρῆμα παρθένου, καὶ ἄγαλμα τῆς ὅλης Σικελίας. Сравн. Platon, Menon, p, 23 E; Phileb. p. 83 E; Charm. p. 236 A.
- ↑ Способность записывать рѣчи въ душѣ Платонъ усвояетъ не одной памяти самой по себѣ, но памяти, вмѣстѣ съ впечатлѣніями — παθὴμασι τοῖς περὶ αἰσθήσεις. Память проявляетъ свою дѣятельность, какъ скоро есть ощущеніе; а ощущеніе бываетъ вслѣдствіе впечатлѣній. Поэтому память есть подлежательное условіе памятованія, а впечатлѣнія суть условія предлежательныя. Отношеніе памяти къ ощущеніямъ таково же, каково отношеніе τῆς διανοίας πρὸς τοὺς ἐντὸς τῆς ψυχῆς λόγους (Sophist. p. 263 D): διανοία καὶ λόγος ταὐτόν, πλὴν ὁ μὲν ἐντὸς τῆς ψυχῆς πρὸς αὑτὴν διάλογος ἄνευ φωνῆς γιγνόμενος τοῦτ᾽ αὐτὸ ἡμῖν ἐπωνομάσθη διάνοια. — Τὸ δὲ γ᾽ ἀπ᾽ ἐκείνης ρεῦμα διὰ τοῦ στόματος ἰὸν μετὰ φθόγγου κέκληται λόγος. При такой связи памяти съ впечатлѣніями, уже не удивительно, что далѣе τοῦτο τὸ πάθημα называется ὁ τοιοῦτος παρ᾽ ἡμῖν γραμματεύς.
- ↑ Теперь Сократъ приступаетъ къ описанію другой способности души, находящейся въ ближайшей связи съ первою и называемой φαντασία. Она, по мнѣнію Сократа, есть какъ бы усовершительница принятыхъ душою образовъ. Этотъ предметъ объясняется также въ Софистѣ, p. 260 E. sqq., а особенно съ стр. 264 A. Δόξα тамъ называется рѣчью, какъ бы заключенною въ душѣ. Если понимаемая такимъ образомъ δόξα остается не одна, а соединяется съ ощущеніемъ чувствъ, то называется видѣніемъ или фантазіею, которая есть какъ бы смѣшеніе чувства и мнѣнія. Посему для фантазіи требуется внутреннее, въ себѣ самомъ, созерцаніе образовъ того, что мнится и высказывается.
- ↑ Эта вопросительная рѣчь у Платона выражается такъ: εἰ περὶ μὲν τῶν ὄντων καὶ τῶν γεγονότων κ. τ. λ. Но εἰ никогда не употребляется при вопросѣ прямомъ; потому здѣсь надобно понимать вопрошеніе косвенное, и поставлять его въ зависимость отъ стоящаго выше τόδε σκεψώμεθα, не смотря на то, что за этимъ тотчасъ слѣдуетъ τὸ ποῖον.
- ↑ Указывается p. 33 C sqq.; p. 34 B.
- ↑ Рѣчи, которыя называемъ мы надеждами, — λόγοι — ἅς ἐλπίδας ὀνομάζομεν. Такое притяженіе мѣстоименія относительнаго у Платона весьма нерѣдко. Phaedr. p. 255 C, Theaet. p. 157 C, и выше, p. 29 E. У грамматиковъ называется это attractio pronominis relativi; какъ здѣсь, — вмѣсто λόγοι, οὓς ἐλπίδας ὀνομάζομεν, стоитъ: λόγοι, ἃς ἐλπίδας ὀνομ.
- ↑ По-гречески: καὶ δὴ καὶ τὰ φαντάσματα ἐζωγραφημένα, т. е. τὰ φαντάσματα, ἃ σμικρῷ πρότερον ἐτίθεμεν ἐν ἡμῖν γίγνεσθαι, какъ было сказано выше, p. 39 D.
- ↑ Соотвѣтствующихъ свойствъ, примѣнительно къ тѣмъ, то есть, къ мнѣніямъ. Здѣсь Платоново выраженіе ἀντίστροφος ἕξις въ наукѣ обыкновенно называется correlatum, quod alteri tanquam ex altera parte respondet, какъ ниже 51 E, 57 A; Gorg. p. 464 B, 465 D; Tim. p. 87 C. Въ удовольствіяхъ соотвѣтствуетъ мнѣніямъ то, что если кто нибудь и дѣйствительно (ὄντως) радуется, то радуется вещамъ, которыхъ нѣтъ и не было.
- ↑ Худыя мнѣнія — да и хорошія, — πονηρὰς δόξας καὶ χρηστὰς. Явно, что Сократъ здѣсь намѣренъ говорить только о худыхъ мнѣніяхъ; поэтому καὶ χρηστὰς кажется будто лишнимъ. Но слово χρηστὰς поставлено здѣсь мимоходомъ, и нисколько не казалось бы неумѣстнымъ, если бы выраженіе было таково: πονηρὰς δόξας, καὶ μὴν χρηστὰς... какъ Polit, p. 297 A, и выше p. 26 D.
- ↑ Теперь Сократъ намѣревается изслѣдовать инымъ способомъ, что удовольствія и скорби бываютъ ложныя. Тѣ и другія, говоритъ онъ, какъ говорилъ и прежде, принимаютъ τὸ μἆλλον καὶ τὸ ἦττον. Но такъ какъ они нерѣдко впечатлѣваютъ насъ въ одно и то же время, то быть не можетъ, чтобы наше сужденіе о нихъ всегда было ошибочно. Вѣдь мы иначе судимъ о вещахъ, видя ихъ вдали, и иначе, когда онѣ усматриваются вблизи. То же надобно сказать о скорбяхъ и удовольствіяхъ: смотря по тому, далѣе или ближе отстоятъ они одни отъ другихъ, кажутся намъ то большими, то меньшими. Притомъ, всякое удовольствіе происходитъ отъ какихъ нибудь тѣлесныхъ перемѣнъ: но эти перемѣны иногда бываютъ такъ малы и ничтожны, что и не ощущаются, поэтому нельзя обойтись, чтобы не происходило удовольствій ложныхъ. Часто также мы принимаемъ за удовольствіе одно отсутствіе скорби: а это — важнѣйшая ошибка, потому что для удовольствія мало не скорбѣть, надобно еще, чтобы привходило положительно пріятное. Эта мысль Платона раскрывается также De Rep. IX, p. 582 A sqq.; Tim. p. 64 sqq.
- ↑ По моему-то мнѣнію — εἰσὶ κατά γε τὴν ἐμήν — разумѣется γνώμην. Этотъ эллипсъ встрѣчается во многихъ мѣстахъ сочиненій Платона. De Rep. III, p. 397 D; Politic. p. 277 A, 291 C; Legg. II, p. 653 C; IX, p. 862 A.
- ↑ Указывается p. 34 B sqq.
- ↑ Которое слабѣе и которое сильнѣе — καὶ τίς μᾶλλον καὶ τίς σφοδροτέρα. Слово μᾶλλον выражено здѣсь уравнительнымъ слабѣе, признаюсь, произвольно: этотъ терминъ, когда встрѣчается онъ въ одномъ предложеніи съ μεῖζων, необходимо поставляетъ русскаго переводчика въ затрудненіе; потому что оба эти уравнительныя, означающія по-гречески различныя стороны сравниваемыхъ предметовъ, по-русски выражаются однимъ и тѣмъ же больше. Словомъ μᾶλλον указывается на степень величины, тогда какъ μεῖζων означаетъ сравниваемую численность.
- ↑ Этотъ предметъ такимъ же образомъ объясняется философомъ въ Софистѣ, p. 235 A sqq., Протагорѣ p. 355 E sqq.
- ↑ Сократъ намекаетъ на ученіе Гераклита. См. Phaedon, p. 89, 90; Theaet. p. 179 E sqq.; Sophist. p. 249 C sqq.; Cratyl. p. 402 A.
- ↑ Здѣсь говорится противъ тѣхъ, которые счастіе жизни поставляли въ совершенномъ отсутствіи скорби. То же раскрывается и De Rep. IX, p. 582 sqq. Но кто были мыслители, преподававшіе такое ученіе? Не невѣроятна догадка Шлейермахера, что, такъ какъ въ вѣкъ Платона спорами объ этомъ предметѣ занимались Аристиппъ и Антисѳенъ, то Платонъ, говоря противъ отчужденія удовольствій для счастія жизни, могъ разумѣть Антисѳена и его послѣдователей. Извѣстно, что удовольствіе казалось Антисѳену не только не нужнымъ, чтобы жизнь протекала счастливо, а напротивъ, жить среди удовольствій, по его мнѣнію, значило жить бѣдственно. Μανείην μᾶλλον ἤ ἡσθείην, говорилъ онъ (Diog. Laërt. VI, 3); поэтому онъ могъ утверждать и доказывать, что удовольствіе состоитъ только въ умѣреніи скорби, и что τὸ μὴ λυπεῖσθαι ἡδὺ εἶναι, — и это-то, вѣроятно, изложилъ въ своей книгѣ Περὶ ἡδονῆς (Diog. Laërt. VI, 15—18). Догадку, что здѣсь указывается на Антисѳена, дѣлаютъ еще болѣе правдоподобною нравственныя черты, которыми Платонъ характеризуетъ подобныхъ учителей, 44 C: δυσχέρεια τῆς φύσεως οὐκ ἀγεννούς. Xenoph. Symp. IV, § 34 sqq. Cicer. De Fin. II, 6 sqq.
- ↑ Сократъ хочетъ сказать, что средней жизни, называемой пріятною или скорбною, правильно выразить нельзя, т. е. нельзя опредѣлить, пріятна она, или скорбна; ибо то, что занимаетъ средину между мнѣніемъ (δόξα) и словомъ (λόγος) никакъ не опредѣлимо: высказана δόξα, — утаилось λόγος; принято λόγος, — не проявляется δόξα. Это-то различіе между δόξα и λόγος выражаетъ Сократъ въ измѣненной конструкціи: οὒτε δοξάζοιτο — οὔτε λεχθείη.
- ↑ Пользоваться какъ гадателями — μάντεσι, людьми, опредѣляющими истину гадательно, такъ какъ они не знаютъ дѣйствительной причины явленій, но судятъ о нихъ, руководствуясь безотчетною смѣтливостью ума. Въ такомъ именно смыслѣ Платонъ часто употребляетъ глаголъ μαντεύεσθαι. См. ниже p. 64 A: τίνα ἰδέαν αὐτὴν εἶναί ποτε μαντευτέον. Lysid. p. 215 D: λέγω τοίνυν ἀπομαντευόμενός τοῦ καλοῦ τε καὶ ἀγαθοῦ φίλον εἶναι τὸ μήτε ἀγαθον μήτε κακὸν πρὸς ἃ δε λέγων μαντεύομαι, ἄκουσον.
- ↑ Эта пословица приводится также Protag. p. 343 B; Charmid. p. 165 A; Menex. p. 247 E; Hipparch. p. 228 E. Въ указанномъ мѣстѣ Протагора сказано и о ея происхожденіи.
- ↑ Сократъ имѣетъ въ виду доказать, что природа этихъ удовольствій смѣшанная, и что въ смѣшанности ея скрывается причина, почему тихія удовольствія мы называемъ величайшими.
- ↑ Удовольствія въ самомъ тѣлѣ, — въ самой душѣ: то есть, внѣ взаимной связи этихъ сторонъ человѣческаго существа; ибо Платонъ допускалъ возможность удовольствій въ одной душѣ, безъ тѣла, равно какъ въ одномъ тѣлѣ, безъ души. Но, кромѣ этихъ, ему представлялись также удовольствія, пораждаемыя нераздѣльно и тѣломъ и душою, и потому смѣшанныя. Отсюда три рода удовольствій.
- ↑ При этомъ надобно привесть на память, что̀ говорено было выше, p. 31 C sqq., о началѣ удовольствія и скорби.
- ↑ Производитъ жестокое сжиманіе тѣла, ξύστασιν ἀγρίαν ποιεῖ. Здѣсь Сократъ доказываетъ смѣшанность удовольствія съ скорбію самымъ его дѣйствіемъ на человѣка. Древніе греки и римляне, какъ извѣстно, держались того мнѣнія, что душа отъ скорби сжимается, а отъ радости расширяется, и къ этой мысли приведены были, вѣроятно, наблюденіемъ надъ лицомъ, которое въ пору непріятностей померкаетъ и бываетъ стянуто, а подъ вліяніемъ удовольствій свободнѣе развиваетъ черты свои. Senec. Epist. 106: vide, an vultum nobis mutent, an frontem adstringant, an faciem diffundant. Ovid. Metam. XIV, v. 272: Haec ubi nos vidit, dicta acceptaque salute, diffudit vultus. Отсюда не только въ философскихъ школахъ, но и среди народа вошло въ обычай говорить: отъ радости душа διαχείεται, διαστέλλεται, διαλύεται, а отъ печали συστέλλεται, συνίσταται. Sympos. p. 206 D. Eurip. Hippolyt. V. 994: πάτερ, μένος μὲν ξύστασίς τε σῶν ψρενῶν δεινή. Heraclid. У. 416: καὶ νῦν πικρὰς ἄν ξυστάσεις ἃν εἰςίδοις.
- ↑ Все это мѣсто довольно трудно для понятія. Здѣсь говорится, что тѣ смѣшенія, содержащія въ себѣ больше скорби, чѣмъ удовольствія, замѣчаются въ чесоткѣ и зудѣ; ибо при этомъ бываетъ такъ, что воспаленіе скрывается внутри, подъ кожею, а чесаніе между тѣмъ производится только по поверхности кожи, — съ тѣмъ чтобы воспалить, слѣдовательно, привесть въ противоположное состояніе, самую кожу. Но отсюда раждается чрезвычайное, возбуждаемое треніемъ, удовольствіе. Случается и обратное направленіе смѣшенія; т. е., внѣшнее воспаленіе, при извѣстной мѣрѣ удовольствія, переносится внутрь. Такъ устанавливаю я эту мысль, слѣдуя интерпункціи текста Штальбомова; въ другихъ изданіяхъ она представляется менѣе вѣрною. — Словами: о чемъ мы сейчасъ говорили, указывается на p. 46 A. Выраженіемъ: въ такомъ затрудненіи, ἀπορίαις, означается то состояніе, въ которомъ больной не знаетъ, что̀ дѣлать отъ зуда и воспаленія. — Смотря по тому, какое болѣзнь принимаетъ направленіе: т. е., явленіе, обнаруживающееся воспаленіемъ или болью, можетъ быть либо таково, что, при обыкновенномъ чесаніи внѣшнихъ частей, соединяется съ сильнымъ удовольствіемъ, либо таково, что болью поражаются внѣшнія части, а внутри воспаленіе ослабѣваетъ, и оттого πρὸς τῶν ἔξω λύπας ἡδονάς (αὐτᾶις) ξυγκερασθείσας παρέχονται. Но какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ, тутъ примѣшивается больше скорби, чѣмъ удовольствія, такъ что (чесоточные) либо слитное насильно раздѣляютъ, то есть, чрезъ чесаніе кожи отвлекаютъ какъ бы часть сосредоточеннаго внутри воспаленія наружу, либо раздѣленное сливаютъ, то есть внѣшнюю боль соединяютъ съ возбуждаемымъ внутри удовольствіемъ, чтобы послѣднее, какъ противоположное боли, ощущаемо было тѣмъ живѣе.
- ↑ Платонъ принимаетъ смѣшанныя ощущенія двухъ родовъ: одни тѣлесныя, другія душевныя. Первыя обнаруживаются смѣсью удовольствія и скорби въ предѣлахъ самаго тѣла, и имѣютъ, какъ мы видѣли, сторону внѣшнюю и внутреннюю, или физическую и физіологическую; а въ послѣднихъ, напротивъ, приходятъ въ смѣшеніе удовольствія и скорби, происходящія съ одной стороны отъ души, съ другой — отъ тѣла, и какъ тамъ, такъ и здѣсь условливаются чувствомъ опустѣнія и восполненія.
- ↑ О смѣшеніи удовольствій душевно-тѣлесныхъ философъ разсуждалъ выше, p. 31 B sqq.
- ↑ Это взято изъ Омировой Иліады (XVIII, v. 107 sqq.), гдѣ Ахиллесъ говоритъ матери Ѳетисѣ: Ὡς ἔρις ἐκ τε θεῶν ἐκ τ᾽ ἀνθρώπων ἀπόλοιτο, καὶ χόλος, ὃς τ ἐφέηκε πολύφρονά περ χαλεπῆναι. Ὅς τε πολὺ γλυκίων μέλιτος καταλειβομένοιο ἀνδρῶν ἐν στήθεσσιν ἀέξεται ἠΰτε καπνός. Оно внесено сюда не вполнѣ, конечно, потому, что уже извѣстно было собесѣдникамъ.
- ↑ Сократъ учитъ, что и комедія возбуждаетъ удовольствіе, смѣшанное съ скорбію, и доказывать свое положеніе начинаетъ опредѣленіемъ зависти или злорадства. Злорадство, говоритъ онъ, есть болѣзнь души, состоящая въ томъ, что душа радуется чужому несчастію: отсюда, по его мнѣнію, можно объяснить природу чувства комическаго. Изъ множества свойственныхъ человѣку слабостей, немаловажна слабость незнанія себя. Но незнаніе себя бываетъ троякое, — по числу трехъ благъ, къ которымъ люди обыкновенно стремятся: т. е., незнаніе по отношенію къ богатству, тѣлесной красотѣ и душевной добродѣтели или мудрости; ибо человѣкъ, ослѣпленный ложнымъ о себѣ понятіемъ, почитаетъ себя или богаче, или красивѣе, или умнѣе, чѣмъ каковъ онъ на самомъ дѣлѣ; и это есть одно изъ величайшихъ золъ. Кромѣ сего, для уразумѣнія того смѣющагося злорадства, надобно еще людей, водящихся ложными о себѣ понятіями, различать въ двухъ отношеніяхъ: одни при этомъ бываютъ сильны и могущественны, а другіе только горды, на самомъ же дѣлѣ слабы, безсильны. Посему эти смѣшны, а тѣ — жестоки и, по незнанію себя, соединенному съ могуществомъ, безстыдны. Вѣдь смѣшны въ самомъ дѣлѣ люди, если они гордятся своими благами и, въ то же время, подвергаясь насмѣшкамъ, по слабости и невѣжеству не могутъ отмстить за себя; а которые надмѣваются высокимъ о себѣ понятіемъ и вмѣстѣ могущественны, такъ что могутъ вредить другимъ, тѣхъ мы называемъ жестокими и безстыдными. Отсюда видно, какимъ образомъ въ комедіи бываетъ смѣшеніе пріятныхъ и непріятныхъ чувствованій. Злорадство есть несправедливая радость о злѣ тѣхъ, которымъ мы должны желать добра. Стало быть, злорадствуя другимъ, мы смѣемся надъ человѣческимъ невѣжествомъ, которымъ ослѣпленные люди ложно судятъ о своихъ благахъ, и въ этомъ находимъ удовольствіе. Но такъ какъ злорадствующій другому носитъ въ своемъ сердцѣ скорбь, то не можетъ быть, чтобы въ то же время, когда отъ смѣшнаго чувствуется удовольствіе, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ не чувствовалъ и скорби. — Таково изложенное здѣсь содержаніе Платонова ученія о комическомъ удовольствіи. Но оно, кажется, могло бы быть яснѣе изложено примѣнительно къ вышепоказанному происхожденію удовольствія въ чесоткѣ. Злорадство есть внутреннее воспаленіе души: комедія есть чесаніе, вызывающее это воспаленіе наружу; а такой вызовъ внутренняго зла наружу сопровождается удовольствіемъ.
- ↑ Не трудно замѣтить, что философъ при этомъ имѣлъ въ виду общее, ходившее въ народѣ, понятіе о четверичномъ числѣ благъ. См. De Legg. II, p. 661; Gorg. p. 151 E; Menon, p. 87 E. Но Сократъ, соотвѣтственно своему намѣренію, упоминаетъ только о богатствѣ и красотѣ, потомъ къ этимъ двумъ благамъ присоединяетъ еще добродѣтель и мудрость; потому что люди, составившіе въ умѣ суетное о себѣ понятіе, стараются выставлять себя также добродѣтельными и мудрыми.
- ↑ Чѣмъ въ самой своей сущности, ἢ κατὰ τὴν αὐτῶν οὐσίαν. Здѣсь αὐτῶν въ числѣ множественномъ относится къ субъекту ἕκαστον числа единственнаго. Поэтому Стефанъ, вмѣсто πλουσιώτερον, совѣтовалъ писать πλουσιωτέρους. Но послѣ ἕκαστος ссылающееся на него относительное мѣстоименіе чаще всего поставляется въ множественномъ. Matthias, Gr. Gr. § 302. Legg. VI, p. 754 D: πρῶτον μὲν φύλακες ἔστωσαν τῶν νόμων, ἔπειτα τῶν γραμμάτων, δι᾽ ὦν ἄν ἕκαστоς ἀπογράψῃ τοῖς ἄρχουσι τὸ πλῆθος τῆς αὑτῶν οὐσίας.
- ↑ Свойственной имъ дѣйствительности, τῆς οὔσης αὐτοῖς ἀληθείας, Ἄλήθεια въ этомъ мѣстѣ не только истина, но и дѣйствительность. Въ этомъ значеніи нерѣдко употребляется и латинское veritas. См. Gronovii Observatt. IV, 7; Spalding. ad Quint. III, p. 593. (Въ текстѣ нѣтъ указанія на сноску. Ред. электроннаго изданія.)
- ↑ Такъ и всѣ его образы, καὶ ὅσαι εἰκόνες αὐτῆς (ἀγνοίας). Здѣсь надобно вспомнить, что, говоря это, Сократъ имѣетъ въ виду комическія представленія, которыя дѣйствуютъ на чувства и рисуютъ для нихъ образы, соотвѣтствующіе и нравящіеся незнанію.
- ↑ У древнихъ грековъ мстить врагамъ считалось дѣломъ человѣка мужественнаго; поэтому не казалось несправедливымъ и радоваться о несчастіи враговъ. Солонъ (in Brunckii Poët. gnom. p. 73) говоритъ: εἶναι δὲ γλυκὑν ὦδε φίλοις. ἐχθροῖσι δὲ πικρόν· τοῖσι μὲν αἰδοῖον, τοῖσι δὲ δεινὸν ἰδεῖν. Archiloch. ap. Theoph. ad Autolyc. L. II, 37: ἓν δ᾽ ἐπίσταμαι μέγα, τὸ κακῶς τι δρῶντα ἀνταμείβεσθαι κακοῖς. Fragm. Eurip. ap. Valckenar. p. 157: ἐχθρὸν κακῶς δρᾶν ἀνδρὸς ἡγοῦμαι μέρος.
- ↑ Въ горестяхъ, въ трагедіяхъ и комедіяхъ. Въ подлинникѣ читается только: ἔν θρήνοις τε καὶ ἐν τραγῳδίαις, а слова ἐν κωμῳδίαις нѣтъ, хотя здѣсь необходимо требуетъ его самый предметъ рѣчи, потому что дѣло идетъ о смѣшанности удовольствія и скорби именно въ комическомъ. Посему критики, затрудняясь этимъ мѣстомъ, старались различнымъ образомъ защитить вульгатное его чтеніе, пока наконецъ Готфридъ Германъ не пришелъ къ убѣжденію, что здѣсь есть пропускъ, и что текстъ долженъ быть возстановленъ въ слѣдующемъ видѣ: μηνύει δὴ νῦν ὁ λόγος ἡμῖν ἐν θρἡνοις τε καὶ ἐν τραγῳδίαις καὶ κωμῳδίαις, μὴ τοῖς δράμασι μόνον, ἀλλὰ καὶ τῇ τοῦ βίου συμπάσῃ τραγῳδίᾳ καὶ κωμῳδίᾳ, κ. τ. λ. Этого дополненнаго текста держался и я, потому что въ такомъ видѣ онъ совершенно соотвѣтствуетъ порядку раскрытыхъ въ діалогѣ предметовъ: въ немъ сперва (p. 48 A) разсматриваемы были θρῆνοι καὶ πόθοι, потомъ τραγικαὶ θεωρήσεις, а наконецъ κωμῳδίαι.
- ↑ Обозначить съ другой стороны, μεταβαλὼν σημαίνειν. О формѣ μεταβαλὼν см. примѣч. къ Федру, p. 241 A.
- ↑ Философъ приступаетъ теперь къ изслѣдованію и описанію удовольствій чистыхъ, и дѣлитъ ихъ на два рода. Одни изъ нихъ относятся къ вещамъ, постигаемымъ чувствами; другія проявляются въ области искусствъ и наукъ. Первыя получаются отъ того, что почитается прекраснымъ. Но прекрасное у философа здѣсь не есть прекрасное въ себѣ, или абсолютное, — идея прекраснаго; потому что послѣднее созерцается не въ тѣлахъ и не имѣетъ ни цвѣтовъ, ни формъ, ни вида, какъ говорится объ этомъ въ Симпосіонѣ (p. 211 A. E) и Федрѣ (p. 247 C). Такъ какъ теперь идетъ рѣчь объ удовольствіи, то ищется такое прекрасное, которое, хотя бы и подлежало чувствамъ, однакожъ доставляло бы удовольствія чистыя. Источникомъ такихъ удовольствій служатъ прежде всего фигуры, цвѣта̀, тѣла̀, голоса̀, упражненія, какъ говорится объ этомъ и въ Горгіасѣ (p. 474 D. al.). Впрочемъ, всѣхъ этихъ вещей философъ не почитаетъ вполнѣ причинами чистаго удовольствія: такое значеніе приписывается имъ лишь въ отношеніи къ тому, что въ нихъ просто, постоянно, тожественно, слѣдовательно свободно отъ всякой измѣняемости, — что постигается силою ума и, постигнутое, созерцается имъ молча; ибо и добро есть то, что само въ себѣ тожественно, постоянно и истинно, какъ излагается это ниже (p. 64 E). И такъ, ощущеніе чистыхъ удовольствій почитается возможнымъ тогда, когда мы своимъ умомъ будемъ постигать первичныя, простыя и постоянныя формы фигуръ, цвѣтовъ, звуковъ, запаховъ, и чувствомъ удовольствія возбуждаться къ созерцанію ихъ, независимо отъ обыкновеннаго удовольствія тѣлеснаго.
- ↑ Изъ фигуръ Сократъ относитъ сюда прямое, напримѣръ, прямую линію и ἐυθύγραμμον σχῆμα, и круглое, также плоское и твердое. Эти формы казались Платону первичными и постоянными, которыя созерцающему уму должны были доставлять удовольствіе чистое. Τὸ εὐθύ, конечно, не могло быть принимаемо иначе, какъ за нѣчто простѣйшее и потому начальное. Τὸ περιφερές у Пиѳагора и Платона отличалось достоинствомъ высочайшаго совершенства. Diog. Laërt. Vit. Pythag. 19, 35; Plat. Tim. p. 33 B. Τὰ ἐπίπεδα καὶ στερεά, — напримѣръ, квадраты, треугольники, кубы, конусы, цилиндры, — не заключаютъ въ себѣ также ничего, кромѣ тѣхъ простыхъ началъ. — Но какимъ образомъ все такое могло доставлять уму много удовольствія? Этотъ вопросъ рѣшается въ Тимеѣ (p. 52 D sqq.), гдѣ говорится, что весь міръ устроенъ Богомъ по законамъ соотношенія чиселъ и фигуръ.
- ↑ О природѣ и значеніи тѣхъ вещей, которыя относятся къ чему нибудь другому, а самостоятельной цѣнности не имѣютъ, см. хорошее мѣсто въ Хармидѣ p. 168 B слл., гдѣ этотъ предметъ разсматривается сократически.
- ↑ Разумѣются цвѣта, прекрасные въ себѣ, независимо отъ своего отношенія къ различнымъ вещамъ. Но которые изъ нихъ именно таковы, — философъ здѣсь не говоритъ. Изъ дальнѣйшихъ его разсужденій (p. 52 E sqq.) видно, что такимъ цвѣтомъ почитаетъ онъ особенно бѣлый. Объ этомъ, нѣсколько темномъ предметѣ, яснѣе говорится въ Тимеѣ (p. 67 C sqq.), гдѣ Платонъ излагаетъ полное свое понятіе о цвѣтахъ и ихъ родахъ.
- ↑ Я говорю о мягкихъ и выразительныхъ звукахъ, λέγω δὴ τάς τῶν φθόγγων τὰς λείας καὶ λαμπράς. По замѣчанію Штальбома, здѣсь испорченъ текстъ чрезъ внесеніе слова φθόγγων, вмѣсто φωνῶν. Различіе между этими словами дѣйствительно есть; по-русски надобно различать ихъ какъ звукъ и голосъ, издаваемый не только живымъ органомъ человѣка, но и музыкальнымъ орудіемъ: звукъ струны и голосъ струны — не одно и то же: первый поражаетъ только перепонку уха, а послѣдній понятенъ чувству души. Здѣсь говорится о голосахъ безусловныхъ, доставляющихъ душѣ созерцателя удовольствіе чистое и не заключающихъ въ себѣ ничего непріятнаго: φωναὶ λεῖαι καὶ λαμπραὶ ἓν τι καθαρὸν μέλος ἱεῖσαι, — которымъ противоположны жесткіе и глухіе, отзывающіеся въ душѣ какъ-то непріятно и тревожно. Этотъ предметъ объясняетъ самъ философъ въ Тимеѣ (p. 67 B) и Аристотель (De Aud. vol. II, p. 800, 15; 801, 25; ed. Bekker): τῶν δὲ φωνῶν τυφλαὶ μέν ἐισι καὶ νεφώδεις, ὅσαι τυγχάνουσιν αὐτοῦ καταπεπνιγμέναλαμπραὶ δὲ, ὅσαι πόρρω διατείνουσι καὶ πάντα πληροῦσι τὸν συνεχῆ τόπον. Такъ эти роды голосовъ философъ почитаетъ доставляющими удовольствіе чистое, когда они составляютъ ἓν τι καθαρόν, cantum unum quendam purum, которое и ровно, и не заключаетъ въ себѣ никакой нестройности и глухоты. Комментарій на это см. Tim. p. 8 A sqq.
- ↑ Почему запахами возбуждаются удовольствія менѣе божественныя, Платонъ показываетъ въ Тимеѣ (p. 66 D), гдѣ говорится, что обоняніе не можетъ быть подведено подъ извѣстные роды, или возведено къ достоинству идеи такъ какъ всякій запахъ имѣетъ какую-то половинчатую и несовершенную, неопредѣленную природу. Посему можно различать только два рода запаховъ: одни пріятные, другіе непріятные; посему также нельзя представить въ душѣ различныхъ формъ, и видовъ запаха, отъ созерцанія которыхъ получались бы чистыя удовольствія. Впрочемъ, Сократъ все-таки находитъ нѣчто общее между родомъ запаховъ и другими представленіями; это общее состоитъ въ томъ, что съ соотвѣтствующими ему удовольствіями не необходимо соединяются скорби.
- ↑ Алканіе науки, — πείνη выражаетъ сильное желаніе и, кажется, употреблено Платономъ только въ этомъ мѣстѣ, хотя это слово въ означенномъ смыслѣ употреблялось лучшими древними писателями. Xenoph. Oeconom. 13, 9: πεινῶσι τοῦ ἐπαίνου — οὐχ ἥττον ἤ ἄλλαι τῶν σίτων καὶ ποτῶν. Cyrop. VIII, 3. 16: πεινήσας χρημάτων. Нашъ философъ, вмѣсто πείνη, нерѣдко употребляетъ слово δίψος и διψῶ. Reip. VIII, p. 562 C: δημικρατουμένη πόλις ἐλευθερίας διψήσασα.
- ↑ Текстъ этого мѣста, безъ сомнѣнія, сильно поврежденъ, но заключающаяся въ немъ мысль понятна. Нашедши различіе между удовольствіями чистыми и не чистыми, Сократъ всѣ ихъ раздѣляетъ на два вида, относительно ихъ силы и неизмѣряемости, и опять относительно мѣрности, — и первыя изъ нихъ отличающіяся ἀμετρίᾳ, относитъ, какъ и прежде уже отнесены были они, къ роду безпредѣльнаго — ἄπειρον. Чтобы эта мысль видна была въ самомъ текстѣ онъ можетъ быть представленъ такъ: καὶ τὰς τὸ μέγα καὶ τὸ σφοδρὸν αὖ δεχομένας καὶ πολλάκις καὶ ὀλιγάκις γιγνομένας τοιαύτας τοῦ ἀπείρου γ᾽ ἐκείνου καί ἦττον καὶ μᾶλλον διά τε σώματος καὶ ψυχῆς φερομένου θῶμεν αὐτἀς εῖναι γένους, τὰς δὲ μὴ τῶν ἐμμέτρων. Слова: ἦττον καὶ μᾶλλον διά τε σώματος καὶ ψυχῆς φερομένου будутъ ясны, если вспомнимъ, что говорено было на стр. 24 A и слл.
- ↑ Платонъ разумѣетъ здѣсь едва ли не Аристиппа и его слушателей, которые полагали, что удовольствіе заключается въ движеніи. См. Diog. Laërt. II, § 87 sqq. То же казалось и Тренделенбургу (De Philebo p. 9), который думалъ, что того же мнѣнія держался и Аристотель. Ethic. Nicom. VII, 12; X, 3. Magn. Moral. II, 7.
- ↑ Отсюда Сократъ начинаетъ изслѣдывать, какую цѣнность надобно приписать всякому вообще удовольствію. Для этого различаетъ онъ два рода вещей: одинъ родъ тѣхъ, которыя существуютъ сами по себѣ и ни отъ чего не зависятъ; другой — тѣхъ, которыя всегда относятся къ инымъ вещамъ и не довольствуются самими собою. Сравн., что говорится объ этомъ въ Хармидѣ (p. 168 B sqq.). Тому, что̀ по своей природѣ почитается превосходнѣе другаго, приписывается ἡ οὐσία, а другому — несамостоятельному — ἡ γένεσις, то есть, бытность, явленіе, — поколику послѣднее стремится къ первому, какъ къ своей цѣли. И οὐσία есть высочайшее благо, такъ какъ оно существуетъ само по себѣ; а γένεσις есть удовольствіе, ибо прежде было найдено, что удовольствіе происходитъ отъ возстановленія нарушенной гармоніи, все же происходящее есть раждающееся или бытное. И такъ, удовольствіе весьма далеко отстоитъ отъ высочайшаго блага.
- ↑ Мысль περὶ τῶν παιδικῶν καὶ ἐραστῶν, равно какъ выраженіе: ὅσα λέγομεν εἶναι τὸ τρίτον ἑτέρῳ, представляются чѣмъ-то очень темнымъ и почти неумѣстнымъ. Сократъ говоритъ здѣсь загадочно и полушуточно, затрогивая своими словами, по видимому, Протарха и Филеба. Такъ какъ рѣчь клонится къ отличенію вещей относительныхъ отъ того, что̀ существуетъ независимо, то примѣръ относительности тотчасъ указывается въ мальчикѣ и его любовникѣ: а то, къ чему направляется ихъ отношеніе и что само не направляется уже ни къ чему другому, предполагается какъ что-то самостоятельное. Это-то самостоятельное и есть походящее на пословицу: τὸ τρίτον ἑτέρῳ, — какъ бы, то есть, было сказано: τὸ τρίτον μεταξὺ τῶν δυῶν или ἀμφοτέρων. Параллельныя этому мысли можно читать по мѣстамъ въ Парменидѣ.
- ↑ Да вѣдь я, любезный Протархъ, говорю нѣчто такое — τοιόνδε τι λέγω, ὦ Πρώταρχέ μοι. Критики очень затруднялись стоящими передъ этимъ словами Протарха: πρὸς θεῶν ἆρα ἂν ἐπανερωτᾶς μὲ, и безъ всякой нужды различнымъ образомъ измѣняли ихъ, между тѣмъ какъ надлежало бы обратить вниманіе скорѣе на отвѣтъ Сократа: τοιόνδε τι λέγω. Мнѣ кажется, здѣсь нуженъ бы какой нибудь союзъ, чтобы этотъ отвѣтъ тѣснѣе соединялся съ вопросомъ. По моему мнѣнію, фраза должна бы начинаться такъ: ἀλλὰ τοιόνδε τι λέγω
- ↑ Здѣсь высказывается взглядъ Платона на отношеніе всего являющагося и существующаго. Чтобы что нибудь родилось, произошло, стало отдѣльнымъ явленіемъ, нужно вещество — ὕλη, не въ смыслѣ первой матеріи — ὑποδοχὴ τῶν χρημάτων (этого термина въ такомъ значеніи Платонъ никогда не употреблялъ), а какъ пища или условіе явленія. Но всякая образовавшаяся такимъ образомъ бытность должна направляться къ тому, что̀ служитъ ей основаніемъ, или что̀ имѣетъ въ ней значеніе силы организующей, которую Платонъ называетъ οὐσία.
- ↑ Обстучимъ — не дребезжитъ ли, εἲ πῄ τι σαθρὸν ἔχει, πᾶν περικρούωμεν. Эта метафора взята отъ способа испытывать сосуды, нѣтъ ли въ нихъ скважинъ или трещинъ, и узнавать доброту ихъ по звуку. Theaet. p. 179 D: σκεπτέον τὴν φερομένην ταύτην οὐσίαν διακρούοντι, ἔιτε ὑγιὲς εἲτε σαθρόν φθέγγεται, гдѣ Схоліастъ замѣчаетъ: ἐκ μεταφορᾶς τῶν διακωδωνούντων τὰ κεράμια, εἰ ἀκέραιά εἰσιν.
- ↑ Содержаніе начинающагося здѣсь изслѣдованія таково. Есть два рода искусствъ и наукъ: одинъ имѣетъ въ виду дѣятельность и относится къ нуждамъ жизни, — посему называется δημιουργικὸν или χειροτεχνικόν; а другой занимается образованіемъ и дисциплиною. Потомъ — изъ искусствъ ремесленныхъ — одни больше въ связи съ знаніемъ, другія меньше, и отъ того бываютъ или чище, или менѣе чисты. Первыя берутъ въ помощь математику, ариѳметику, науку измѣренія и взвѣшиванія; а послѣднія оставляютъ это пособіе, и потому основываются на догадкахъ и навыкѣ. Но и самыя математическія науки распадаются на два отдѣла; ибо бываютъ либо народными, и прилагаются къ исчисленію и измѣренію предметовъ частныхъ, либо восходятъ выше и изслѣдываютъ самыя основанія чиселъ, вѣсомостей и фигуръ. Первыя суть практическія, а послѣднія — теоретическія, болѣе приближающіяся къ достоинству знанія. Надобно конечно согласиться, что эти науки очень точны; однакожъ далеко выше всѣхъ ихъ стоитъ наука, разсматривающая истинно сущее, всегда себѣ равное, и нѣкоторымъ образомъ заключающая въ себѣ всѣ другія науки. Это не есть искусство ораторское, которымъ хвастаются софисты, а то, которое ведетъ душу къ познанію истины. Многіе люди, ища истины, останавливаются на мнѣніяхъ и сужденіи о вещахъ видимыхъ. Но такимъ образомъ пріобрѣтается не познаніе истины, которая неизмѣнна, постоянна, вѣчна, а понятіе о томъ, что̀ бываетъ, измѣняется и исчезаетъ; но это недостойно имени истиннаго знанія. Отсюда философъ выводитъ порядокъ всѣхъ наукъ и искусствъ, и устанавливаетъ его такъ: первое мѣсто даетъ философіи и діалектикѣ, второе — наукамъ математическимъ болѣе чистымъ, третье — математикѣ народной, четвертое — искусствамъ мастерскимъ, пользующимся науками математическими, пятое же наконецъ — тѣмъ, которыя совершенно чужды математической точности и изучаются однимъ упражненіемъ и навыкомъ. Объ этомъ предметѣ говорится также Phaedr. p. 248 E sqq.; Politic. p. 278 A sqq.; De Rep. VII, p. 521 C sqq., — X, p. 602 sqq.; Gorg. p. 451 C sqq.
- ↑ Подобное ученіе см. Gorg. p. 463 B: ὃ δοκεῖ μὲν εἶναι τέχνη οὐκ ἔστι τέχνη, ἀλλ᾽ ἐμπειρία καὶ τριβή. Ibid. 465 A: τέχνην δ᾽ αὐτὴν οὔ φημι εἶναι, ἀλλ᾽ ἐμπειρίαν, ὅτι οὐκ ἔχει λόγον οὐδένα — ὥςτε τὴν αἰτίαν ἑκάστου μὴ ἔχειν εἰπεῖν, ἐγὼ δὲ τέχνην οὐ καλῶ, ὃ ἂν ᾖ ἄλογον πρᾶγμα. Ibid. p. 501 A. Phaedr. p. 260 E. 270 B. Legg. IX, p. 857; XI, p. 938 A. О наукахъ же математическихъ и другихъ необходимыхъ сравн. De Rep. VII, p. 522.
- ↑ И духовая и вся струнная ея часть, καὶ ξύμπασα αὐτῆς αὐλητική, τὸ μέτρον ἑκάστης χορδῆς τῷ στοχάζεσθαι φερομένης θηρεύουσα. Здѣсь я долженъ дать отчетъ, откуда взята мною «вся струнная часть», когда по гречески стоитъ: καὶ ξύμπασα αὐτῆς αὐλητικὴ, и когда флейта есть инструментъ духовой, а не струнный. Всѣмъ конечно извѣстно, что струнные инструменты подстрояются подъ тонъ флейты, когда надобно пѣть, что̀ у Тибулла (I, 1, 4) называется classica pulsare, или какъ у Аристофана (Avv. v. 682): καλλιβόαν κρεκουσ᾽ αὐλὸν φθέγμασιν ἠρινοῖς; но все-таки струнныхъ звуковъ за голосъ флейты въ этомъ мѣстѣ принимать нельзя, — тѣмъ болѣе, что αὐλητικὴ представляется здѣсь какъ бы родовымъ понятіемъ всей струнной музыки: καὶ ξύμπασα αὐτῆς αὐλητική, τὸ μέτρον ἑκάστης χορδῆς — θηρεύουσα. Посему не удивительно, что Гевзде и Шлейермахеръ признали этотъ текстъ испорченнымъ и, вмѣсто αὐλητικὴ, предлагали читать πληκτική. Въ такомъ затрудненіи лучше всего обратиться къ древнимъ кодексамъ Платоновыхъ сочиненій. Одинъ изъ нихъ, Ven. Σ, по свидѣтельству Беккера, нѣсколько отступаетъ отъ обыкновеннаго чтенія, и послѣ αὐλητικὴ прибавляетъ: καὶ κιθαριστική. Это чтеніе представляется дѣйствительно хорошимъ; потому что αὐλητικὴ и κιθαριστικὴ, по свойству ихъ инструментовъ, составляютъ цѣлость и полноту всей музыки, какъ духовой, такъ и струнной. Въ такомъ случаѣ слѣдующія за словомъ αὐλητικὴ слова: τὸ μέτρον ἑκάστης χορδῆς τῷ στοχάζεσθαι φερομένης θηρεύουσα, будутъ относиться уже къ κιθαριστική, однакожъ такъ, что въ то же время могутъ идти и къ αὐλητική; потому что въ Политикѣ Платона (III, p. 399 D) флейта называется ὄργανον πολυχορδότατον, — конечно въ томъ смыслѣ, что она уравниваетъ собою всѣ тоны струнныхъ инструментовъ.
- ↑ Знакомые съ обыкновенною ариѳметикою опредѣляютъ числами вещи матеріальныя, а самыхъ чиселъ и пропорціальнаго отношенія ихъ однихъ къ другимъ не разсматриваютъ. Отъ этихъ Платонъ отличаетъ φιλοσοφοῦντας, которые пользуются ариѳметикою такъ, что своимъ умомъ отъ вещей тѣлесныхъ возносятся къ мыслимому, и познаютъ такъ называемыя отвлеченныя понятія количества, пропорціальности, величины и проч. Прекраснымъ комментаріемъ этого мѣста можетъ служить разсужденіе въ Политикѣ Платона VII, p. 525 B, 526 B. Снес. Heusd. Init. Philosoph. Platon. vol. VII, p. II, p. 54 sqq., 57 sqq.
- ↑ Народъ считаетъ обыкновенно единицы неравныя, т. е. отдѣльныя, которыя хотя и кажутся равными, однакожъ различаются между собою самою природою; ибо вещи, подлежащія чувствамъ, имѣютъ ту особенность, что сколь ни много ихъ въ одномъ родѣ, но одна изъ нихъ никогда не бываетъ вполнѣ сходна съ другою. Этотъ вопросъ прекрасно обсуживается Платономъ въ Политикѣ VII, p. 523 A sqq.; p. 524 B. Совершенно иначе считаютъ οἱ φιλοσοφοῦντες: они отвлекаютъ умъ отъ конкретнаго содержанія вещей и, оставивъ ихъ разницы, стараются уловить одну идею, чрезъ присущіе которой всѣ онѣ относятся къ одному роду. Раздѣльнѣе объ этомъ говорится De Rep. VII, p. 524 sqq.
- ↑ О глаголѣ корпѣть, τευτάζειν, см. De Rep. VII, p. 521 E.
- ↑ Поставили на видъ, προηνεγκάμεθα εἰς τὸ μέσον. Въ трехъ лучшихъ спискахъ стоитъ προςηνεγκάμεθα. Но тогда какъ римляне говорили proferre in medium и afferre in medium, греки въ этомъ случаѣ удержали только форму προφέρειν, а προςφέρειν не употребляли. Προφέρειν εἰς τὸ μέσον встрѣчаемъ у Платона Legg. VII, p. 812 C; XI, p. 936 A; X, 866 D; Sophist. p. 259 D.
- ↑ Мѣстоименіе въ этихъ, ἐν τούτοις, противуполагается предъидущему ἐν τοῖς ἔμπροσθεν и относится къ тому, что сейчасъ говорено было о наукахъ математическихъ. Эти науки, то есть, ариѳметика, логистика и геометрія, въ бывшемъ теперь разсужденіи шли подъ однимъ общимъ именемъ — ὁ λόγος ταύτας ὡς ὁμωνύμους τέχνας ἐφθέγξατο; но онѣ, одноименныя, должны быть изслѣдованы такъ, какъ будто бы ихъ имѣлось двѣ. Слушатели могли подумать, что каждая изъ этихъ наукъ есть наука единичная; а Сократъ, напротивъ, находитъ важное различіе между ариѳметикою, логистикою и геометріею народною и философскою.
- ↑ Разумѣются эристики и софисты, которые и въ Теэтетѣ изображаются какъ τοὺς λόγους ἄνω κάτω ἔλκοντες.
- ↑ Говоря, что таковы всѣ къ нимъ относящіяся, Платонъ даетъ чрезъ это понять, что двоичными могутъ быть не эти только науки — ариѳметика, логистика и геометрія, но и другія, о которыхъ онъ не упоминаетъ, и каковы, напримѣръ, статика, стереометрія, астрономія, музыка, достаточно разсмотрѣнныя съ этой стороны въ Политикѣ — VII, p. 527 C sqq.
- ↑ О привѣтствіи τυχῇ ἀγαθῇ см. Criton. p. 43 D; Sympos. 177 E. Мы говоримъ обыкновенно: счастливо! добрый путь! съ Богомъ! дай Богъ благополучно!
- ↑ Сила собесѣдованія, ἠ τοῦ διαλέγεσθαι δύναμις, есть не иное что, какъ діалектика. Этотъ перифразъ ея повторяется во многихъ мѣстахъ. De Rep. VII, p. 533 A: ὅτι ἡ τοῦ διαλέγεσθαι δύναμις μόνη ἂν φήνειεν ἐμπείρῳ ὄντι Ibid. p. 537 D: τῇ τοῦ διαλέγεσθαι δυνάμει βασανίζοντα. Ibid. p. 511 B: αὐτὸς ὁ λόγος ἃπτεται τῇ τοῦ διαλέγεσθαι δυνάμει. Діалектика также вслѣдъ за этимъ (p. 58 C) называется ἡ τοῦ διαλέγεσθαι πραγματεία. А вмѣсто δύναμις, для означенія діалектики, иногда употребляется ἐπιστήμη. Эту-то діалектику Сократъ поставляетъ теперь выше всѣхъ наукъ, и опасается, какъ бы не предпочесть ей какой другой. Глаголъ ἀναίνεσθαι, по Гезихію, ἀρνείσθαι, заключаетъ въ себѣ понятіе стыда и раскаянія. Valckenar. Ad Callimach. Fragm. p. 251.
- ↑ О превосходствѣ діалектики предъ прочими науками прекрасно говорится въ Политикѣ VII, p. 531 D sqq.; 532 A, C; 533 B. sqq.
- ↑ Какъ разсудилъ бы объ этомъ? τί πῶς τοῦτο διακρίνοις ἄν. По русски надлежало бы сказать: что̀ и какъ; но нашимъ «какъ» иногда указывается столько же на форму, сколько и на содержаніе. Такое значеніе принадлежитъ ему и здѣсь.
- ↑ Высказываемое здѣсь Протархомъ мнѣніе Горгіаса можно видѣть въ діалогѣ Платона, озаглавленномъ именемъ этого Софиста: Gorg, p. 452 D, E, гдѣ Горгіасъ самъ превозноситъ свою науку за ея способность убѣждать.
- ↑ Разумѣются тѣ многія искусства и науки, о которыхъ упоминалось прежде, которыя вращаются въ кругу предметовъ, доступныхъ чувствамъ, и если простираются до тонкостей, то поднимаютъ умъ къ высшей области и возбуждаютъ силу мышленія, хотя чрезъ это не дѣлаются еще наукою, достойною своего имени, не пріобрѣтаютъ того, что̀ называется знаніемъ — ἐπιστήμη. De Rep. V, p. 477 C; VI, p. 511 B, C, D; VII, p. 533 D sqq. Всѣ эти науки трудятся, πεπόνηνται; а πονεῖσθαι значитъ выносить — особенно въ мастерствѣ — тяжкія работы, подобно Омировымъ циклопамъ, доившимъ овецъ и козъ (Odyss. ί, ν. 250, 310, 343): но всѣ онѣ занимаются только мнѣніями и изъ круга мнѣній не выступаютъ.
- ↑ Говоря, что всѣ упомянутыя науки дружно занимаются мнѣніями, философъ поприще ихъ трудовъ видитъ ἐν τῷ κόσμῳ τῷδε — въ мірѣ явленій. Въ такомъ именно значеніи употребляетъ онъ слово космосъ, то есть, разумѣетъ его какъ прекрасное убранство природы, не заключающее въ себѣ однако ничего постояннаго и неизмѣняемаго, и потому не доставляющее тѣмъ труженикамъ дѣйствительной истины. Исторія космоса, по ученію Платона, обогащаетъ насъ только свѣдѣніями правдоподобными, на которыхъ наука, стремящаяся къ истинѣ, надежно опираться не можетъ. Tim. p. 29 A sqq.; 42 E sqq.; 46 D. Потому-то и въ извѣстномъ мѣстѣ Федона (p. 97 C sqq.) Сократъ укоряетъ Анаксагора, что онъ, положивъ, будто все въ мірѣ явленій управляется умомъ, при дѣйствительномъ разсматриваніи вещей, не воспользовался этою причиною, но природу вещей изъяснялъ то изъ воздуха, то изъ воды, то изъ огня. Оставивъ эти земныя вещи, Платонъ возносился своимъ умомъ къ идеямъ ихъ, и изъ идей старался объяснять значеніе вещей.
- ↑ Новая попытка — ἢ δεύτερος. Stephanus: «Aut δεύτερον scribendum, aut aliquid cum δεύτερος deesse dicendum est». Больше справедливо послѣднее. Нѣкоторые критики думали прояснить дѣло чрезъ измѣненіе δεύτερος въ δευτέρως и въ этомъ случаѣ опирались на нѣкоторыхъ худшихъ спискахъ: но мнѣ кажется болѣе вѣрною догадка Шлейермахера, который полагаетъ, что послѣ δεύτερος здѣсь пропущено слово πλοῦς. Эта пословица δεύτερος πλοῦς, о которой см. Phaedon, p. 99 D, въ самомъ дѣлѣ здѣсь умѣстна; потому что она употребляется въ тѣхъ случаяхъ, когда первый опытъ бываетъ неудаченъ и остается лавировать. А здѣсь то̀ и есть: надобно брать тожественное, всегда себѣ равное, а если это не удается, нужно обращаться по крайней мѣрѣ къ тому, что сродно съ этимъ.
- ↑ Переворачивать словомъ два-три раза, καὶ δὶς καὶ τρὶς τό γε καλῶς λέγειν. Пословица или, лучше, поговорка: δὶς καὶ τρὶς τὸ καλόν, или δὶς καὶ τρὶς καλὸν τὰ καλὰ λέγειν. См. Gorg. p. 498 E.
- ↑ Взять его въ какомъ нибудь очеркѣ, ἢ καί τινα τύπον αὐτοῦ ληπτέσν. Слово τύπος между прочимъ употребляется для означенія общаго очерка вещи, за которымъ потомъ слѣдуетъ подробное ея описаніе или изображеніе. Поэтому τύπος здѣсь правильно противуполагается нарѣчію σαφῶς. Таково употребленіе этого слова выше, p. 32 B: δοκεῖ μοι τυπον γέ τινα ἔχειν. De Rep. II, p. 414 A: ὡς ἐν τύπῳ, μὴ δι᾽ ἀκριβείας ἐιρῆσθαι. VI, p. 491 C: ἔχεις γὰρ τὸν τυπον ὦν λέγω.
- ↑ Приступая къ смѣшенію удовольствій съ искусствами и науками, Сократъ и теперь, какъ прежде при подобномъ случаѣ (p. 25 B), считаетъ нужнымъ обратиться съ молитвою къ богамъ и полагаетъ, что тутъ надобно молить тѣхъ изъ нихъ, которымъ предоставлена власть и сила производить смѣси; а такими богами почитаетъ Діониса и Ифеста, потому что Ифестъ у Омира (Iliad. 1, v. 595 sqq.) подноситъ богамъ кубки:
А Діонисъ, какъ производитель вина, конечно, умѣлъ различнымъ образомъ растворять его. Это — простѣйшее объясненіе мѣста; но Платонъ съ именами Діониса и Ифеста могъ соединять также значеніе аллегорическое. Мнѣніе позднѣйшихъ платониковъ объ этомъ можно читать у Олимпіодора.Улыбнулась богиня, лилейно-раменная Гера,
И съ улыбкой отъ сына блистательный кубокъ пріяла.
Онъ и другимъ небожителямъ, съ правой страны начиная,
Сладостный нектаръ подноситъ, черпая кубкомъ изъ чаши. - ↑ Ручей удовольствія называя ручьемъ меду, Платонъ, кажется, имѣлъ въ виду взглядъ пиѳагорейскій; Олимпіодоръ не безъ основанія говоритъ, ὅτι κρῆναι μέλιτος μὲν ἡ τῆς ἡδονῆς ώς γλυκείας καὶ τὸ ἐκστατικὸν ἐχούσης. διὸ καὶ Πυθαγόρειος λόγος, διὰ μέλιτος πίπτειν εἰς γένεσιν τὰς ψυχάς. Υδατος δὲ κρήνη τοῦ νοῦ ὡς νηφαντική. Причина, почему ручей мудрости названъ трезвеннымъ, по мнѣнію Винкельмана, заключается въ томъ, что этимъ указывается на жертву, какая приносима была суровымъ богинямъ — Эвменидамъ, также Мнимосинѣ, Афродитѣ, Ураніи, Музамъ, Аврорѣ: имъ приносили νηφάλια, ἄπυρα, которыя были безъ вина и состояли изъ одной подслащенной воды, μελικράτῳ. См. Reisig. Enarrat. Soph. Oed. Col. p. XLIV.
- ↑ Доказавъ, что счастіе человѣческой жизни не состоитъ ни въ одной мудрости (τῷ πέρατι), ни въ одномъ удовольствіи (τῷ ἀπείρῳ), философъ идетъ теперь къ третьему роду жизни, смѣшанному изъ тѣхъ двухъ (τὸ ξυμμεμιγμένον). Но, чтобы эта жизнь была установлена правильно, прежде всего изслѣдывается, всѣ ли удовольствія и всѣ ли безъ различія части наукъ и мудрости должны войти въ смѣшеніе, или надобно сдѣлать между ними выборъ? Здѣсь начинается рѣшеніе этого вопроса. Сократъ полагаетъ, что нѣтъ ни одной части науки, которая не была бы необходима для счастливаго провожденія жизни; ибо хотя знанія, направляющіяся къ созерцанію истины вещей, суть стяжанія дѣйствительно превосходнѣе всѣхъ, однакожъ одни они для счастія жизни недостаточны: для этого нужна помощь и прочихъ. Иначе думаетъ Сократъ объ удовольствіяхъ: изъ числа ихъ онъ допускаетъ только тѣ, которыя истинны и сообразны съ законами мудрости, а сильныя и неумѣренныя, способныя разрушить гармонію всякой смѣси, считаетъ нужнымъ устранять.
- ↑ Здѣсь не безполезно замѣтить различіе между выраженіями τὸν λόγον ἔχειν — разсуждать и νοεῖν — умствовать. Τὸ νοεῖν относится конечно къ τὸν νοῦν или къ уму, который созерцаетъ божественное и безусловное. Напротивъ, ὁ λόγος есть разумъ или разсудокъ, силою котораго мы можемъ находить причины дѣйствительно сущаго и выражать ихъ словомъ. Поэтому формулѣ τον λόγον ἔχων противополагается причастіе ἀγνοῶν. Но, чтобы разсудокъ шелъ правильно и вѣренъ былъ истинѣ, онъ долженъ τῷ νοεῖν ἕπεσθαι.
- ↑ Божественный кругъ и самую божественную сферу, по гречески: κύκλου μὲν καὶ σφαίρας αὐτῆς τῆς θείας. Это ограниченіе τῆς θείας относится не къ одному σφαίρας, но и къ κὑκλου. Κὑκλον и σφαῖραν τὴν θείαν надобно, понимать въ значеніи идеи, опредѣляющей собою горизонтъ, въ которомъ умъ можетъ созерцать предметы божественные. Идея умственнаго горизонта справедливо называется божественною; потому что заключающіяся въ немъ вещи не подлежатъ чувствамъ. Phaedon, p. 80 A: σκόπει δὴ, ἔφη, ὦ Κέβης, εἰ ἐκ πάντων τῶν εἰρημένων τὰ δὲ ἡμῖν ξυμβαίνει, τῷ μὲν θείῳ καὶ ἀθανάτῳ καὶ νоητῷ καὶ μονοειδεῖ καὶ ἀεὶ ὡςαύτως κατὰ ταὐτὰ ἔχοντι ἑαυτῷ ὁμοιότατον εἶναι ψυχή, κ. τ. λ. Отсюда уже само собою явно, что̀ разумѣется подъ сферою человѣческою и что̀ такое — кругъ человѣческій. Это — тотъ горизонтъ, въ которомъ дѣйствуютъ наши чувства, что̀ выражаютъ и прибавленныя здѣсь указательныя мѣстоименія ταύτην и τούτους.
- ↑ Сократъ спрашиваетъ: неужели Филебъ думаетъ, что и тѣ простонародныя понятія о практической геометріи, и тѣ орудія, которыми пользуются землемѣры, архитекторы и проч., должны быть внесены въ предѣлы геометріи чистой, которая называется божественною, тогда какъ первая пользуется орудіями (κανόσι καὶ κύκλοις) ложными, т. е. феноменальными, и для измѣренія феноменовъ?
- ↑ Имѣется въ виду мѣсто Омировой Иліады IV, 452 sqq.:
Словно когда двѣ рѣки наводненныя, съ горъ низвергаясь,
Обѣ въ долину единую бурныя воды сливаютъ,
Обѣ изъ шумныхъ истоковъ бросаясь въ бездонную пропасть. - ↑ Теперь Сократъ хочетъ разсмотрѣть причины и основанія, которыми должно уравновѣшиваться смѣшеніе удовольствія и разумности, чтобы оно было хорошо и совершенно. Само собою разумѣется, что это уравновѣшиваніе надобно почитать разумнымъ; слѣдовательно, причина его должна скрываться въ разумности. Такимъ образомъ не отъ удовольствій зависитъ опредѣлять мѣру разумности, а отъ разумности — назначать мѣру удовольствій. Притомъ философъ полагаетъ, что добро усматривается въ истинности, соотвѣтственности частей и красотѣ; а судить объ этомъ — дѣло разумности.
- ↑ Сдѣлавши смѣсь и доказавши, что для ней требуется истина, Сократъ ничего уже болѣе не желаетъ для ея законченности и превосходства. Поэтому продолжавшееся доселѣ разсужденіе уподобляетъ κόσμῳ τινὶ ἀσωμάτῳ, который одушевленному тѣлу долженъ предписать образъ и цѣль жизни. Разсужденіе Сократа въ самомъ дѣлѣ есть κόσμος τις ἀσώματος: ибо все, что было въ немъ изъяснено, взято изъ высшей области вещей божественныхъ и пріобрѣтено путемъ идеальнаго созерцанія. Притомъ этотъ κόσμος ἄρξων ἐμψύχου σώματος; потому что человѣческое счастіе представляется теперь какъ бы какимъ тѣломъ, надъ которымъ владычествуетъ вполнѣ раскрытое Платономъ и завершенное λόγος. Такъ понимаемъ мы это мѣсто Филеба. Но Тренделенбургъ (Dе Platonis Philebi consilio p. 13) объясняетъ его иначе. По его мнѣнію, Платонъ, сравнивая свое разсужденіе съ космосомъ, указываетъ этимъ на части діалога и искусственное его построеніе.
- ↑ Несмѣшанность — истинная скученность — составляетъ несчастіе, ἄκρατος ξυμπεφορημένη ἀληθῶς ἡ τοιαύτη γίγνεται ξυμφορἀ. Въ этой греческой фразѣ этимологическая игра словомъ ξυμφορὰ, которой по русски удержать невозможно. Ξυμφορὰ собственно значитъ снесеніе, скучиваніе, сборъ безъ порядка и разсчитанности; ξυμφορἀ также — опасность, несчастіе. Имѣя въ виду эту двузнаменательность слова ξυμφορὰ, философъ говоритъ, что не смѣшеніе разумности и удовольствій губитъ человѣка, а неразсчитанная скученность, или скучиваніе ихъ безъ смѣшенія: ἄκρατος ξυμπεφορημένη есть дѣйствительное несчастіе, — ἡ ὄντως ξυμφορὰ человѣка.
- ↑ Красота, по ученію Платона, происходитъ отъ соотвѣтственности или соразмѣрности частей, примѣнительно къ какой нибудь цѣли, и составляетъ какъ бы завершеніе, полноту, воплощеніе добра, а поэтому и привлекаетъ своимъ видомъ. Politic. p. 284 B: ἅπασαι γὰρ αἱ τοιαῦταί που (τέχναι) — τὸ μέτριον σώζουσαι πάντα ἀγαθὰ καὶ καλὰ ἀπεργάζονται. Tim. p. 87 D: πᾶν δὴ τὸ ἀγαθὸν οὐ κακόν· τὸ δὲ καλὸν οὐκ ἄμετρον, καὶ ζῶον οὖν τὸ τοιοῦτον ἐσόμενον ξύμμετρον θετέον. De Rep. VI, p. 486 E, — гдѣ говорится, что и сама истина не можетъ не имѣть симметріи.
- ↑ Если мы не можемъ схватить добро одною идеею, то схватимъ его тремя. Метафоры: θηρεῦσαι, λαμβάνειν, очевидно, взяты отъ охотниковъ. Три идеи, нужныя для того, чтобы ими опредѣлить добро и овладѣть имъ, суть красота, соразмѣрность и истина. Но такимъ образомъ пойманное нами добро не было бы тѣмъ абсолютнымъ благомъ, о которомъ философъ говоритъ въ другихъ мѣстахъ. См. De Rep. VI, p. 508 D sqq.; VII, p. 517 E. Legg. XII, p. 965 C sq. Здѣсь дѣло идетъ о томъ, подъ какими формами надобно пріобрѣтать добро, если мы не можемъ наслаждаться имъ въ безформенномъ его существѣ. Не имѣя силъ созерцать на землѣ высочайшее означаемое, нужно по крайней мѣрѣ присматриваться къ его знакамъ.
- ↑ Будемъ судить о тѣхъ трехъ началахъ, взимая ихъ каждое порознь, καθ᾽ ἕν ἔκαστον τῶν τριῶν — κρίνωμεν. Критиковъ въ этомъ мѣстѣ очень занимаетъ предлогъ κατά. Одни изъ нихъ находятъ его лишнимъ и хотѣли бы изгнать изъ текста; другіе видятъ въ немъ значеніе простаго винительнаго падежа, зависящаго отъ глагола и не управляющаго винительнымъ ἕν ἕκαστον. Но, кажется, нѣтъ никакой причины прибѣгать здѣсь къ разнымъ тонкостямъ: довольно только знать, что κατὰ не всегда бываетъ предлогомъ; иногда оно употребляется какъ нарѣчіе и значитъ порознь.
- ↑ Клятвы въ дѣлахъ любовныхъ изстари почитаемы были какъ выраженія легкомыслія, и нарушеніе ихъ въ вину не вмѣнялось, — боги за клятвопреступленіе въ этомъ отношеніи не наказывали. Plat. Symp. p. 183 B: ἀφροδίσιον ὅρκον οὒ φασιν εἶναι. Объ этомъ писали многіе. Barthius ad Claudian. De Nupt. Honor, v. 84. Casaubon. ad Athen. p. 827. Toup. Emendatt. in Suid. T. I, p. 170 al.
- ↑ Сила и природа человѣческой души и вещей божественныхъ, или идей, по ученію Платона, одна и та же. Phaedon, p. 79 и 80 B: θείῳ καὶ ἀθανάτῳ καὶ νοητῷ καὶ μονοειδεῖ — ὁμοιότατον εἶναι ψυχὴν συμβαίνει.
- ↑ Приведенный здѣсь стихъ Орфея читается и у Плутарха, II, p. 391. Сравн. Orphic. Fragm. ed. Hermann. p. 473. Lоbeck. Aglaopham. p. 788 sqq.
- ↑ Придать голову, κεφαλὴν или τέλος, или еще κολοφώνα ἐπιθεῖναι, — формула очень употребительная. См. Gorg. p. 505 D; Politic. p. 277 B; Legg. IV, p. 707 C; XII, p. 957 B; Alcib. 1 p. 105 D; Epist. VII, p. 340 C, аl. Но мы не знаемъ, кто бы говорилъ ἀποδοῦναι κεφαλήν: потому что ἀποδοῦναι значитъ отдать, какъ бы заплатить долгъ, какъ: Politic. p. 267 A; De Republ. p. 612 B. C, аl. Поэтому, вмѣсто ἀποδοῦναι, не слѣдуетъ ли читать ἐπιθεῖναι?
- ↑ Въ третій и послѣдній разъ, τὸ τρίτον τῷ σωτῆρι. Объ этой пословицѣ см. Charm. 167 A.
- ↑ Люди, державшіеся этого мнѣнія, доказывали его, вѣроятно, такъ же, какъ у Цицерона (De Fin. I, 9) доказывалъ свое ученіе Эпикуръ. Hoc Epicurus in voluptate ponit (т. е. высочайшее благо), summumque malum in dolore; idque instituit docere sic: Omne animal, simul atque natum sit, voluptatem appetere eaque gaudere ut summo bono, dolorem aspernari ut summum malum et, quantum possit, a se repellere, idque facere nondum depravatum, ipsa natura incorrupte atque integre judicante. Sext. Emp. Pyrron. Hypoth. III, c. 24, § 194: Ὅθεν καὶ οἱ Ἐπικούρειοι δεικνῦναι νομίζουσι φύσει αἱρετὴν εἶναι τὴν ἡδονήν. Τὰ γὰρ ζῶα φασὶν ἃμα τῶ γενέσθαι ἀδιάστροφα ὂντα ὁρμᾶν μὲν ἐπὶ τὴν ἡδονήν, ἐκκλίνειν δὲ ἀλγηδόνας. И такъ, настоящее мѣсто Платона показываетъ, что эпикурейцы были еще до Эпикура, и что ихъ было много, какъ это видно изъ словъ: οἱ πολλοὶ κρίνουσι κ. τ. λ. De Rep. IX, p. 586 A; VI, p. 505 C sqq. Legg. IX, p. 874 E. Aristot. Ethic. Nic. I, 5. Это мѣсто Платона имѣлъ въ виду и Порфирій, De esu anim. III, I: Σωκράτης πρὸς τοὺς ἡδονὴν διαμφισβητοῦντας εἶναι τὸ τέλος, οὐδ᾽ ἂν πάντες, ἔφη, σύες τε καὶ τράγοι τούτῳ συναινοῖεν, πεισθήσεσθαι ἂν, ἐν τῷ ἥδεσθαι τὸ εὐδαῖμον ἡμῶν κεῖσθαι, ἔστ᾽ ἂν νοῦς ἐν τοῖς πᾶσι κρατῇ.
- ↑ Протархъ хочетъ напомнить Сократу объ остальномъ; но что еще остается касательно этого предмета не разсмотрѣннымъ, изъ хода діалога не видно. Напротивъ, послѣдніе, сдѣланные Сократомъ выводы относительно степеней блага, равно, какъ изложенное имъ обозрѣніе всего, что и какъ въ діалогѣ было изложено, показываютъ, что діалогъ законченъ совершенно. Можно, конечно, догадываться, что Протарху хотѣлось бы узнать, какое мѣсто и значеніе въ человѣческой жизни надобно указать удовольствіямъ не чистымъ. Но такъ какъ здѣсь говорится о благахъ, и притомъ о такихъ благахъ, которыя оказываются достойными своего имени предъ судомъ идеи блага высшаго, — а не чистыя удовольствія подобными благами быть не могутъ: — то Сократъ и не обратилъ вниманія на предложеніе Протарха напомнить о нихъ, и замолчалъ.