тѣмъ змѣямъ, что гнѣздятся въ развалинахъ старыхъ церквей и замковъ. Изъ всѣхъ великихъ писателей именно Байронъ производитъ на меня самое непріятное впечатлѣніе: напротивъ, каждое произведеніе Скотта радуетъ, успокоиваетъ и ободряетъ мнѣ сердце. Мнѣ нравятся даже, подражанія ему, какъ напримѣръ у Виллибальда Алексиса, Брониковскаго и Купера. Первый изъ названныхъ писателей, въ своемъ ироническомъ Валладмурѣ, болѣе всѣхъ приближается къ своему образцу, да и въ одномъ изъ позднѣйшихъ произведеній своихъ обличилъ такое богатство образовъ и мыслей, что вѣроятно былъ бы въ состояніи, съ поэтической исконностью, способной проявиться лишь въ скоттовской формѣ, воскреситъ передъ нашей душой лучшіе моменты германской исторіи въ рядѣ историческихъ повѣстей.
Но можно ли указывать опредѣленный путь истннному генію? Пути эти лежатъ внѣ всякихъ критическихъ соображеній, и всякой назоветъ пустымъ разглагольствіемъ высказываемое мное предубѣжденіе относительно Вальтеръ Скоттовой исторіи Наполеона. Я говорю: «предубѣжденіе», въ обширнѣйшимъ смыслѣ. Одно можно сказать навѣрное: книгу будутъ читать отъ востока солнца до запада, а мы, нѣмцы, станемъ переводить ее.
Мы перевели и Сегюра. Не правда ли, это прекрасная эпическая поэма? Мы, нѣмцы, тоже пишемъ героическія поэмы, но герои ихъ существуютъ лишь у насъ въ головѣ. Напротивъ, герои французскаго эпоса — дѣйствительные герои, и совершенные ими подвиги и испытанныя ими скорби такъ велики, что мы и вообразить ихъ не можемъ на своихъ чердачкахъ. А между тѣмъ у насъ еще много фантазіи, а у французовъ мало. Можетъ быть за это судьба вознаградила французовъ инымъ. Имъ стоитъ только вѣрно разсказать, что они видѣли и совершили въ послѣднія тридцать лѣтъ, и у нихъ будетъ литература, какой не бывало еще ни у одного народа и ни въ одномъ вѣкѣ. Эти мемуары государственныхъ людей, солдатъ и благородныхъ дамъ, ежедневно появляющіеся во Франціи, образуютъ циклъ сказаній, въ которомъ потомство найдетъ не мало предметовъ для
