Какъ въ рощѣ трепетный олень,
Врагомъ невидимымъ гонимый.
И скачемъ мы за нимъ толпой,
Коней ретивыхъ утомляя,
Звеня уздечкою стальной,
И крикомъ воздухъ оглашая.
Олень бѣжитъ по ребрамъ горъ,
И съ горъ кидается стрѣлою
Въ туманы дремлющихъ озеръ,
Осеребренные луною.
И мы стоимъ у береговъ…
Въ туманахъ за́мки, пѣсенъ звуки
И благовоніе цвѣтовъ,
И хохотъ, полный адской муки…
Дѣйствительно, однихъ стоновъ разбитаго сердца и одного анализа было-бы поэту недостаточно для того, чтобы дѣйствовать постоянно-сильно на нѣсколько поколѣній… Самъ Гейне говорилъ «Der nur ist ein Dichter, der die Bilder schafft» (только тотъ поэтъ, кто творитъ образы) — или, другими словами, только тотъ поэть, кто имѣетъ свой опредѣленный, ему только свойственный образъ, свою печать, свою особенность.
И такою особенностію, въ высочайшей степени, владѣлъ Гейне… Въ его поэзіи была струна съ глубокимъ, душевнымъ и личнымъ звукомъ.
Помните-ли вы въ Romanzero стихотвореніе «Sie erlischt» — такъ превосходно переданное Майковымъ?.. Отъ него вѣетъ безконечной унылостью — и между-тѣмъ въ самой унылости слышенъ вѣчный юморъ, никогда, даже въ смертной агоніи, не покидавшій поэта!.. Вотъ она — эта панихида по умолкшей, порванной струнѣ — отзывы звуковъ которой еще вѣютъ надъ нами и будутъ вѣять долго, долго…
Конецъ! Опущена завѣса!
Къ разъѣзду публика спѣшитъ…
Ну, что-жъ, успѣхъ имѣла пьеса?
О, да! въ ушахъ моихъ звучитъ
Еще доселѣ страстный шопотъ,
И крикъ, и вызовы, и топотъ…
Ушли… и зала ужъ темна,
Потухли свѣчи… тишина.
