Die Nacht war still, und wir schwammen
Auf weiter Wasserbahn.
Die Geister-Insel, die schöne,
Lag dämm’rig im Morgenglanz;
Dort klangen liebe Töne,
Und wogte der Nebelglanz:
Dort klang es lieb und lieber
Und wogt’ es hin und her,
Wir aber schwammen vorüber,
Trostlos auf weitem Meer.
«Островъ Духовъ, прекрасный островъ, — мерцалъ подъ мѣсячнымъ сіяньемъ, тамъ чудные слышались звуки, и колыхался чудный свѣтъ. Все слаще и слаще звучало, — все больше колебался свѣтъ, — мы-же плыли все дальше, безъутѣшно по широкому морю.»
Но все-таки, тоска, тоска безутѣшная, вкралась въ ихъ мечты. Все кругомъ ихъ дышало жизнію, звало къ жизни… а они, бѣдныя, рано созрѣвшія дѣти, безутѣшно плыли по широкому морю…
И разставанье ихъ было какое-то странное, какое-то мудреное — безъ слезъ, безъ вздоховъ…
«Когда двое разстаются другъ съ другомъ, то даютъ другъ-другу руку, и начинаютъ плакать и вздыхать безъ конца: мы-же не плакали, не ахали и не охали… Слезы и вздохи пришли послѣ.»
Что-же это за странная любовь съ такой странной разлукой?.. Что, спрашиваемъ опять, разлучило ихъ?.. Есть какіе-то темные, неясные, но злобные и грустные намеки:
«Чувствовали мы что-то другъ-къ-другу, а, впрочемъ, вели себя прекрасно — часто играли мы «въ мужа и въ жену», однако, не щипали другъ-друга и не дрались. Вмѣстѣ мы веселились и забавлялись, и цѣловались и миловались (geherzt); наконецъ, ради ребяческой забавы, стали играть въ «гулючки въ лѣсу» и такъ ловко умѣли другъ-отъ-друга спрятаться, что даже потомъ и не нашли другъ-друга.»
Вотъ оно, настоящее слово разгадки: всякое другое — ложно: обвиняетъ, правда, поэтъ и людей:
Sie haben dir viel erzählet
Und haben viel geklagt.
