Но никакихъ задачъ науки
Всѣхъ этихъ душъ безличный рой,
Ни ихъ сомнительные стуки,
Ни ихъ мелькающія руки,
Своей таинственной игрой
Не разрѣшатъ…
Пѣвецъ Манфреда
Такими ли воображалъ
Духовъ, когда ихъ вопрошалъ
Въ часы осмысленнаго бреда
О тайнахъ міра и всего,—
Всего, что мучило его…
Какъ былъ остеръ неугомонно,
Какъ былъ язвительно уменъ
Тотъ духъ, что такъ нецеремонно
Вторгался въ нравственный законъ
И колебалъ его основы!
Какъ для рутины были новы
Его слова!.. Не даромъ онъ
Слылъ Мефистофелемъ на свѣтѣ,
Не даромъ Фаусту служилъ,—
Печать онъ времени носилъ
И обезсмертилъ имя Гёте.
Но никаких задач науки
Всех этих душ безличный рой,
Ни их сомнительные стуки,
Ни их мелькающие руки,
Своей таинственной игрой
Не разрешат…
Певец Манфреда
Такими ли воображал
Духов, когда их вопрошал
В часы осмысленного бреда
О тайнах мира и всего,—
Всего, что мучило его…
Как был остер неугомонно,
Как был язвительно умен
Тот дух, что так нецеремонно
Вторгался в нравственный закон
И колебал его основы!
Как для рутины были новы
Его слова!.. Недаром он
Слыл Мефистофелем на свете,
Недаром Фаусту служил,—
Печать он времени носил
И обессмертил имя Гёте.
