Очнулась березка, и въ свѣжемъ нарядѣ,
Слегка колыхаясь, шумитъ;
И вѣтеръ несетъ ей веселыя вѣсти,
И птичка ей сны говоритъ.
А темная ель, въ старомъ кружевѣ сучьевъ,
Съ вѣтвями до самыхъ корней,
Въ своей жесткой зелени, стоя, скрипитъ имъ:
— Не вѣрьте, не вѣрьте вы ей!..
Всю зиму она наготой щеголяла…
Жалѣть ее надо,— жалѣть!
И какъ вамъ не стыдно ласкать ее, право!
И какъ она смѣетъ шумѣть!..
Очнулась березка, и в свежем наряде,
Слегка колыхаясь, шумит;
И ветер несет ей веселые вести,
И птичка ей сны говорит.
А темная ель, в старом кружеве сучьев,
С ветвями до самых корней,
В своей жесткой зелени, стоя, скрипит им:
— Не верьте, не верьте вы ей!..
Всю зиму она наготой щеголяла…
Жалеть ее надо,— жалеть!
И как вам не стыдно ласкать ее, право!
И как она смеет шуметь!..
