Да на меня какой-нибудь хромой
Или больной
Нецеремонно обопрется…
И пусть дуракъ одинъ смѣется,
Что я,— служака записной,
Служу тому, кто хромъ иль боленъ…
Я участью своей доволенъ».
— Ты очень простъ, любезный мой,—
Сказала Тросточка,— да я бы ни за что бы
Не стала на виду при всѣхъ гулять вдвоемъ
Съ какимъ-нибудь уродомъ старикомъ.
— «Да ты пойми,— сказалъ Костыль безъ злобы,—
Что я хромымъ необходимъ,
Особенно — страдающимъ одышкой;
Что, если я у нихъ подъ мышкой,—
Они идутъ бодрѣй. Недаромъ я любимъ
Моимъ почтеннымъ инвалидомъ;
Я ни за что его не выдамъ,
И онъ меня не выдастъ ни за что…
Такъ, напримѣръ, я самъ смекаю,
Что я—таки порядкомъ протираю
Рукавъ его осенняго пальто,—
Онъ — ничего, — не сердится нимало!..
Да, я любимъ…» Захохотала
Вертушка-Тросточка:—«Ха-ха!
Да на меня какой-нибудь хромой
Или больной
Нецеремонно обопрется…
И пусть дурак один смеется,
Что я,— служака записной,
Служу тому, кто хром иль болен…
Я участью своей доволен».
— Ты очень прост, любезный мой,—
Сказала Тросточка,— да я бы ни за что бы
Не стала на виду при всех гулять вдвоем
С каким-нибудь уродом стариком.
— «Да ты пойми,— сказал Костыль без злобы,—
Что я хромым необходим,
Особенно — страдающим одышкой;
Что, если я у них под мышкой,—
Они идут бодрей. Недаром я любим
Моим почтенным инвалидом;
Я ни за что его не выдам,
И он меня не выдаст ни за что…
Так, например, я сам смекаю,
Что я-таки порядком протираю
Рукав его осеннего пальто,—
Он — ничего, — не сердится нимало!..
Да, я любим…» Захохотала
Вертушка-Тросточка: «Ха-ха!
