Безъ пѣсенъ и слезъ, въ духотѣ городской,
Роптать и молиться не смѣя,
Живу я въ гаремѣ, продажной рабой
У женъ мусульманскаго бея.
Одна говоритъ: «Ну, разсказывай мнѣ,
«Какъ ваше селенье горѣло;
«И вылъ ли твой мужъ, пригвожденный къ стѣнѣ,
«Какъ жгли его бѣлое тѣло»…
Другая, смѣясь, говоритъ мнѣ: «Ну да,
«Недаромъ тебя пощадили: —
«Нашъ бей, ужъ, конечно, былъ первымъ, когда
«Твою красоту обнажили»…
Без песен и слез, в духоте городской,
Роптать и молиться не смея,
Живу я в гареме, продажной рабой
У жен мусульманского бея.
Одна говорит: «Ну, рассказывай мне,
Как ваше селенье горело;
И выл ли твой муж, пригвожденный к стене,
Как жгли его белое тело»…
Другая, смеясь, говорит мне: «Ну да,
Недаром тебя пощадили: —
Наш бей, уж, конечно, был первым, когда
Твою красоту обнажили»…
