И шипитъ, къ нему ласкаясь…
Ей одной свои стремленья,
Ей одной свои мученья
Тщетно высказать онъ хочетъ;
Буря свищетъ и хохочетъ,
Пѣна въ брызгахъ улетаетъ,
Буря брызгами играетъ,
Улетая буря плачетъ.
«Боги! что все это значитъ?!»
Говоритъ утесъ, и снова
День и ночь молчитъ сурово.
Иногда, порой ночною,
Море дышитъ тишиною,—
Даже чѣмъ-то свѣтлымъ дышитъ,
И обломокъ камня слышитъ,
Какъ волна на немъ колышетъ
Мохъ, повисшій бахромою;
Спятъ надъ моремъ горъ громады,
Звѣзды свѣтятъ, какъ лампады,
И серебряной каймою
Шевеля, какъ рыба плёсомъ,
Шепчется волна съ утесомъ,
Вѣчный миръ ему пророчитъ,
И шипит, к нему ласкаясь…
Ей одной свои стремленья,
Ей одной свои мученья
Тщетно высказать он хочет;
Буря свищет и хохочет,
Пена в брызгах улетает,
Буря брызгами играет,
Улетая буря плачет.
«Боги! что всё это значит?!»
Говорит утес, и снова
День и ночь молчит сурово.
Иногда, порой ночною,
Море дышит тишиною,—
Даже чем-то светлым дышит,
И обломок камня слышит,
Как волна на нем колышет
Мох, повисший бахромою;
Спят над морем гор громады,
Звезды светят, как лампады,
И серебряной каймою
Шевеля, как рыба плёсом,
Шепчется волна с утесом,
Вечный мир ему пророчит,
