Въ Іерусалимъ загадалъ?— въ Іерусалимѣ… въ Аѳонъ? — на Аѳонѣ
Мигомъ очутишься. Горы, моря, города, даже царства,
Какъ у себя на ладони, увидишь ты. Мало того,
Можешь на немъ ты, съ молитвою, выше полночной звѣзды,
Къ праведнымъ, въ царство небесное, очи зажмуривъ, подняться
И услыхать, какъ въ раю, тамъ поютъ Херувимскую,— или
Можешь тамъ встрѣтить несмѣтное множество яркихъ свѣтилъ:
Кишмя-кишатъ тамъ міры лучезарные, и, какъ пылинки,
Носятся около нихъ вотъ такія же точно обители,
Какъ и земля наша, гдѣ мы съ тобой прозябаемъ. И все это
Видѣлъ я, дядя, самъ видѣлъ.
— «Да ты не колдунъ ли?»
— Нѣтъ, не колдунъ,— у меня есть другое, старинное прозвище:
Люди меня обзываютъ поэтомъ. Слыхалъ ли ты это
Громкое слово: поэтъ?
— «Не слыхалъ, милый! съ роду не слыхивалъ…
Что̀-жъ это значитъ поэтъ?!»
— To же почти, что колдунъ.
— «А коли такъ, ты-бъ, родимый, мнѣ кладъ указалъ, гдѣ зарытъ…»
В Иерусалим загадал?— в Иерусалиме… в Афон? — на Афоне
Мигом очутишься. Горы, моря, города, даже царства,
Как у себя на ладони, увидишь ты. Мало того,
Можешь на нем ты, с молитвою, выше полночной звезды,
К праведным, в царство небесное, очи зажмурив, подняться
И услыхать, как в раю, там поют Херувимскую,— или
Можешь там встретить несметное множество ярких светил:
Кишмя-кишат там миры лучезарные, и, как пылинки,
Носятся около них вот такие же точно обители,
Как и земля наша, где мы с тобой прозябаем. И всё это
Видел я, дядя, сам видел.
— «Да ты не колдун ли?»
— Нет, не колдун,— у меня есть другое, старинное прозвище:
Люди меня обзывают поэтом. Слыхал ли ты это
Громкое слово: поэт?
— «Не слыхал, милый! с роду не слыхивал…
Что ж это значит: поэт?!»
— To же почти, что колдун.
— «А коли так, ты б, родимый, мне клад указал, где зарыт…»
