Въ сумеркахъ вечера жукъ мимо ушей прогудѣлъ.
Дорого-бъ далъ я, чтобъ здѣсь мнѣ навсегда надышаться
Силой земли, тишиной и обаяньемъ простора,
Чтобъ унести далеко въ сердцѣ, въ мозгу, въ каждомъ нервѣ
Этотъ цѣлебный фіалъ,— эту розу,— этотъ воздухъ…
Вспомнилъ я шумъ городской, стѣны и лѣстницы,— гнѣзда
Зависти и клеветы,— вспомнилъ дома, гдѣ интрига
Тонкія сѣти плететъ, сводитъ людей и разводитъ,—
Вѣчно въ подрывъ свѣжихъ силъ, вѣчно свободѣ въ ущербъ!—
Впомнилъ я… и пожелалъ (неисправимый мечтатель!)
Въ этомъ привольѣ степномъ взять на себя трудъ посильный.
Въ этомъ привольѣ степномъ, взявъ на себя трудъ посильный,
Шелъ босоногій мужикъ, клячу свою понукая;
Вытянувъ шею свою,— кляча тянула coxy;
Изъ-подъ желѣза сохи черныя глыбы валились,
Около свѣжихъ бороздъ свѣжей ложась бороздой.
— «Богъ тебѣ въ помощь, землякъ!» вымолвилъ я, и подумалъ:
Умъ мой и руки мои, видно, не въ помощь тебѣ!
В сумерках вечера жук мимо ушей прогудел.
Дорого б дал я, чтоб здесь мне навсегда надышаться
Силой земли, тишиной и обаяньем простора,
Чтоб унести далеко в сердце, в мозгу, в каждом нерве
Этот целебный фиал,— эту розу,— этот воздух…
Вспомнил я шум городской, стены и лестницы,— гнезда
Зависти и клеветы,— вспомнил дома, где интрига
Тонкие сети плетет, сводит людей и разводит,—
Вечно в подрыв свежих сил, вечно свободе в ущерб!—
Вспомнил я… и пожелал (неисправимый мечтатель!)
В этом приволье степном взять на себя труд посильный.
В этом приволье степном, взяв на себя труд посильный,
Шел босоногий мужик, клячу свою понукая;
Вытянув шею свою,— кляча тянула coxy;
Из-под железа сохи черные глыбы валились,
Около свежих борозд свежей ложась бороздой.
— «Бог тебе в помощь, земляк!» вымолвил я, и подумал:
Ум мой и руки мои, видно, не в помощь тебе!
