свое благородство и употребить военное выражение: сесть на голову, которое он только что подслушал у полковника.
— Да, мы всегда спорим с ним, — сказал Борис: — я не нахожу ничего несправедливого поступить прямо майором. Ежели ты недостоин этого чина, — тебя выключат, а достоин, то ты скорее можешь быть полезен.
— Ну, да ты дипломат, сказал Николай. — Я считаю это злоупотреблением для себя, и не хочу начинать злоупотреблением.
— Вы совершенно, совершенно правы, сказал Пьер. — Чтò это, музыканты? Танцовать будут? — робко спросил он, услышав звуки настроиванья. — Я ни одному танцу никогда не мог выучиться.
— Да, кажется, маменька велела, — отвечал Николай, весело оглядывая комнату и мысленно выбирая свою между дамами. Но в это время он увидал кружок, собравшийся около Берга, и вернувшееся к нему хорошее расположение духа опять заменилось мрачным ожесточением.
— Ah, lisez, М. Berg, vous lisez si bien, ça doit être très poétique,[1] говорила Жюли Бергу, который держал в руке бумажку. Николай увидал, что это были его стихи, которые Вера, из мщенья, показала всему обществу. Стихи были следующие:
|
Написав стихи и передав их предмету своей страсти, Николай думал, что они прекрасны; теперь же он вдруг находил, что они чрезвычайно дурны и, главное, смешны. Увидав Берга с своими стихами в руках, Николай остановился, ноздри его раздулись, лицо побагровело и он, сжав губы, быстрыми шагами и с решимостью размахивая руками, направился к кружку. Борис, вò время увидав намерение, перерезал ему дорогу и взял за руку.
— Послушай, это будет глупо.
— Оставь меня, я его проучу, — порываясь вперед, говорил Николай.
— Он не виноват, пусти меня.
- ↑ [Прочтите, Берг, вы так хорошо читаете, это должно быть очень поэтично,]
