видно, что вы в ней любите и точно любите. Я же, дорогой друг, всё в том же подавленном состоянии: не могу писать, и нужно постоянное усилие, чтобы не отдаваться недобрым чувствам.3 Сейчас взял ваше длинное письмо4 — я не помню, чтобы я не прочел его, — и прочел его вновь, и вы верно угадали, что оно помогло и помогает мне. Да, только в настоящем возможно сознание своего единения с богом. Я знал и знаю это, но хорошо с новой стороны узнать это от другого и сознавать свое единение с таким же сознанием. Хотел бы сказать, что мне должно бы было быть так хорошо от внешних условий, оттого, ч[то] так много близких по духу людей, но не говорю этого, п[отому] что все эти внешние условия — такое ничтожество в сравнении с сознанием своего единства со Всем, кот[орое] сейчас испытываю.
Димочка вчера б[ыл] у нас, а я утром к нему заезжал. Он оч[ень] занят, кроме работы, застал его на работе: устройством спектакля и требует Булгакова на помощь, что и я советую. Пьесу им я не решаюсь дать: так она плоха.5 А от меня ждут что-нибудь, по крайней мере не совсем глупое. Впрочем, в теперешнем состоянии не могу писать.
Спасибо за ответные письма.6 Я вам послал еще два.7 Пожалуйста, не отвечайте, если хоть сколько-нибудь скучно. Можно и не отвечать. А разве Conger’у мне не нужно подписать?8
Интересна мне ваша работа о Ничше.9 Я оч[ень] мало знаю его. Не знаю, как Ничше, но Шоу, как вы увидите из его письма, казалось бы верно понимает значение жизни в совершенствовании, но не видит того, что без бога, без духовного, вневременного, внепространственного начала совершенствование не может иметь никакого смысла. Мне кажется, что он вместе со многими и многими думающими людьми нашего времени — может, и Ничше в том числе, — не могут освободиться от ложной постановки вопросов, основанной на признании бога творца и идеала телесного блаженства. Они отрицают бога-творца, а между тем признают реальность только вещественного мира; отрицают рай, вечное блаженство, а признают идеалом вещественное благо.
Но вот вы видите, как я заврался. А вы говорите, что могу писать.
Впрочем, дело это слишком важное, чтобы шутить о нем. Что будет? Не знаю и не хочу знать, а сейчас хочу быть правдив и добр и таким и есмь.
