своему разуму въ вопросахъ религіозныхъ. Это самая тема одного изъ писемъ. И я счелъ нужнымъ исправить его и послать.
Очень очень радуюсь мысли скоро увидать васъ.
Теперь отвѣтъ на второе заказное письмо. Какъ это все хорошо о присягѣ. Это повѣрка. И хотя мнѣ очень жалко тѣхъ, кот[орые] присягнули, это все таки хорошая провѣрка. Какая однако постыдная вещь эта присяга для тѣхъ, кот[орые] производят ее, и какая хорошая вещь для тѣхъ, кот[орые] должны подчиняться ей. Это очень грубое рѣшето, въ кот[оромъ] остается только самое большое, но тѣмъ лучше. По крайней мѣрѣ сдѣлана первая подсѣвка. Руки чешутся написать про присягу, но не позволяю себѣ отрываться отъ своего дѣла, кот[орое], хоть медденно, но упорно выдавливается. Охъ, согрѣшилъ. Ничего не выйдетъ. И все гордость и самоувѣренность. Одно могу сказать, что нѣтъ остановки — все работаю.
Жаль, что мало пишете про Галю и ея здоровье. Ходить она? Поетъ? Пишетъ? Очень радъ буду увидать ее. —
Вчера было письмо отъ Файнер[мана] о томъ, что въ Полтавѣ допрашиваютъ жандармы за отказъ отъ присяги.4 —
Пусть Степа5 и Емельянъ6 и Бондаренко7 не унываютъ. Это не доказываетъ, что они не вѣрятъ въ истину, а только то, что стоятъ на ступени относительно низшей. Тѣмъ нужнѣе идти впередъ.
Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан: «Толстой и Чертков», стр. 223. На подлиннике надпись чернилами рукой Черткова: «№ 386 Москва 26 нояб. 94», на основании которой датируется письмо.
Ответ на письма Черткова от 18 и 20 ноября. Первое из этих писем, как видно из комментируемого письма, уничтожено Толстым, и о его содержании можно частично судить лишь по письму Толстого. Во втором письме Чертков писал о том, что служившие у него в доме Иван Бондаренко, Степан Псреяславцев и Петр Апурин, частично разделявшие его взгляды, подчинились требованию администрации принести присягу на верность новому царю Николаю II: «У нас три дня подряд были непрошенные гости. Сначала пристав, справиться на счет присяги; на следующий день поп приводить к присяге; а вчера прокурор со становым, чтобы спросить, почему я отказался. Становому и прокурору я в спокойной беседе высказал все. Становой тупой, но прокурор понятливый и очень любезный, и ему я дал для прочтения «Царство божие». Он говорит, что за отказ от присяги по религиозным, а не революционным причинам не может быть никакой кары. Мне очень грустно было, что все наши сожители: и Ваня Бондаренко, и Степан Переяславцев, и Петр Апурин, и Петр кучер все присягали против совести, с бледными лицами произносили
